Авторский анонс.
Величайшие писатели 20-го века,— Михаил Булгаков, Джордж Оруэлл, Клиффорд Саймак и другие, сделали в своё время отчаянную попытку предугадать судьбы нашей маленькой планеты и людей, населяющих её. Каким будет это Будущее? "Апокалипсис" или радужный Светлый Мир счастья и процветания?
Небольшой сплочённый коллектив энтузиастов, — клинических "историков и литературоведов", пациентов столичного медстационара, возглавляемый Профессором Сергеичем, отважился дать свой оригинальный ответ на эти и другие вопросы Истории и Литературы.
А это весьма непростое дело! Ведь всем нам хорошо известно по собственному опыту, как трудно порой бывает различить почти незримую Истину в огромной тени её нескромного Антипода, в чужих краденых одеждах.
Издательство "Эдитус" выпустило в свет новый сборник рассказов по материалам "А.М. Лиги" Мосгорпсихбольницы. Ответственные за подготовку материалов к печати - Профессор Сергеич и Журналист Егор Убаров. Небольшой тираж книги размещён на сайте OZON.
Краткое содержание первой части.
В палату столичной горбольницы на "Прудах" был помещён, снятый с международного авиарейса, неизвестный гражданин. Отважные и неравнодушные к Судьбам Планеты и всего Человечества пациенты соседней палаты, выполняя секретное поручение главврача Липкина, взялись за реализацию сложнейшей задачи с целью выяснить, кем на самом деле является безумный сосед-иностранец.
*****
"Партия говорит, что Земля плоская», «Партия говорит, что лёд тяжелее воды".
"– Сколько пальцев, Уинстон?
– Четыре! Хватит, хватит! Как вы можете? Четыре! Четыре!
– Сколько пальцев, Уинстон?
– Пять! Пять! Пять!
– Нет, Уинстон, так не пойдёт. Вы лжёте. Вы всё ещё думаете, что их четыре. Пожалуйста, сколько пальцев?
– Четыре! Пять! Четыре! Сколько вам нужно. Только хватит, уберите боль!
(Джордж Оруэлл "1984", роман антиутопия)
*****
После утреннего обхода вся троица отважных разведчиков с нетерпением ожидала прихода Журналиста. Профессор и Ваня выглядели выспавшимися и бодрыми, а Егорша потирал руками глаза и часто зевал.
Наконец появился и Георгий-журналист. Он быстро поздоровался со всеми, и начал выкладывать на стол какие то записи. Затем он расположил листки с текстом справа, а слева разместил те бумаги, которые ему доверил изучать Александр Сергеевич,— первичные записи, сделанные рукой старшей медсестры Марии.
—Ну, коллеги, кажется, что-то начинает проясняться, ей богу! — вытирая пот со лба, сказал Георгий.
—А ты крестись, коли тебе кажется! — попробовал шутить Егорша.
Но все посмотрели на него с нескрываемым творческим гневом. Егор Алексеевич умолк и приготовился слушать Журналиста.
—Итак,— начал своё выступление Георгий, — мы с вами имеем очень непростой кейс, то есть, я хотел сказать, случай. Пару дней назад я подключил к расследованию своего хорошего знакомого — программиста!
—Какое же Вы имели право, голубчик, посвящать, кого бы то ни было, в это дело?! Ведь мы поклялись Льву Моисеевичу, что ни при каких обстоятельствах…
Но Журналист, не обращая внимания на слова Профессора продолжил.
—Так вот…для начала, мы внимательно отнеслись к тем фразам, которые перевела ваша старшая, — замглавного…Мария. Многое выглядело странным и даже непонятным!
—А ты психов-то,— попробуй, разбери, опер ты наш! — подал голос Егорша.
—И у психов, и у всех остальных всегда есть определённая логика, а вот понять, что эта логика искажена — это и есть главная задача психиатрии, дорогой коллега!— верно заметил Александр Сергеевич и приготовился слушать докладчика далее.
—Ну, вы будете слушать или нет? — возмутился Георгий.— Так вот, друзья, мы проделали огромную работу. Мы постарались перевести фразы, написанные по-русски, — на язык оригинала! Дальше — больше! То же самое мы проделали с тем текстом, который Мария не смогла перевести, а лишь записала латиницей. Вы хорошо понимаете, о чём я говорю?! Вы осознаёте, какую необычную и трудоёмкую работу мы выполнили?!
—Да, не ори ты так, Эйнштейн! Коли вдарило тебя здоровущим яблоком промеж ушей,— так сиди и жуй! Поняли мы всё! Молодец,— так держать, допустим! — при этих словах Егорши никто не рассмеялся. Ваня весь поднапрягся, поджался на стуле и глядел на Георгия, как на какого-то гуру…
—Итак, все верно! Неправильно или ошибочно записанные английские фразы мы постарались восстановить по словарю Бронкса и даже… Мюллера. Расположили их в верном порядке, добавили перевод с русского и…
—…"сами охренели"! Так что ли?
—А ведь мы действительно, как ты верно заметил, Егорша, — "охренели", но только чуточку позже…
—…когда вторые "сто семьдесят" скушали! — засмеялся довольный "критик". Однако после этого извинился и сказал. — Жоржик, да не смотри ты на меня так! "Три", как говорится, к носу! Это ведь я всё от нерьвов от проклятых! Сам, брат, волнуюсь так, что нет ни сил, ни терпения…
—Извинения приняты! Короче, далее ситуация развивалась в следующем ключе… Нам удалось за короткий срок создать свою специальную программу и пропустить все отредактированные тексты через компьютер. В итоге…
—Так, что в итоге, чёрт возьми?! Не томите, голубчик Журналист! — это уже не выдержал сам руководитель научной группы, Александр Сергеевич. Он ухватил огромными сухими руками старенькие очки с поломанными дужками, нацепил их на нос и внимательно посмотрел на докладчика своим очень "плюсовым" зрением.
—Что в итоге?! — довольный реакцией профессора на его слова, произнёс Георгий.— А в итоге,— вот что!— произнеся это, Журналист резким движением достал из своего потёртого кожаного операторского кофра небольшую книжку в мягком переплёте и хлопнул ею по столу. — Джордж Оруэлл, роман "1984", милости просим, господа! Что, никогда не слыхали о таком?
Ваня-поэт и Егорша посмотрели на печатный типографский продукт с неким подозрением, а Профессор бережно взял книгу в руки, перелистнул пару страниц и сказал…
—Разумеется, мой друг, мне давным-давно удалось прочитать её в ксерокопированом издании, когда она ещё не появилась в открытой печати. Многое меня в ней удивило, многое напугало. Но, после чтения этой литературы у меня возникло подозрение, что уже более никогда в жизни мне не захочется перечитывать её заново… А при чём тут Джордж Оруэлл и его весьма сомнительный роман, я честно говоря, не совсем понимаю?!
—Тогда смотрите сами, Профессор, — вот отредактированный английский текст, который произносил в первые дни в больнице объект "В", а вот подчёркнутые мною места из глав книги. А вот,— диалоги этого Виктора с его "дамой сердца" Джулией, а ещё — почти дословные фразы из его разговоров с неким мистером О'Брайеном, — начальником спецслужбы литературного фантастического гособразования "Океания"!
Александр Сергеевич слушал Журналиста и торопливо пытался сравнивать тексты записей с оригиналом книги английского издательства. По движению рук и глаз Профессора чувствовалось, что он сам не верит тому, что видит воочию.
—Стоп, Жорик! Пора, братка, объяснить обществу, что всё это значит?! Во первЫх строках, так сказать,— не понятно: пошто этот наш полоумный Витёк так напичкан всякими текстами и при том,— чужими? Плагиат налицо! Поёт, значит, с чужого голоса или…под чужую дудку пляшет? Непонятно изъясняешь, Журналист!
—Вопрос "на засыпку", Егорша! Однако мой ответ будет таким: мы имеем только три возможные версии. И, при этом, все три версии — невероятные! Версия первая: Виктор-англичанин долгое время находился под влиянием прочитанного романа. Роман, как вы понимаете, весьма не духоподъёмный, а скорее — совсем наоборот! Мозг и сознание иностранца не смогло выстоять перед картинами страшного будущего, которое якобы ожидает всех людей на нашей планете.
—А вы знаете, мой друг, такие случаи весьма часты! — произнёс молчавший до сих пор Профессор. Но, если эта Ваша версия верна, то это означает, что у Виктора ещё имеются хорошие шансы на выздоровление…
Георгий одобрительно кивнул и стал зачитывать по бумажке следующую версию…
Палата 101.
"…Свобода — это свобода говорить, что дважды два — четыре.
Если это дано, все остальное вытекает отсюда".
(Роман-антиутопия)*
Прошло не так много времени и медикаментозно-психологические методы лечения по методу Липкина-Хайтовича заявили о себе тем, что Виктор понемногу пришёл в себя. Память неохотно и с трудом восстанавливала отдельными частями картины далёкой прежней…жизни.
Он стал проявлять здоровый интерес к еде и к окружающим его деталям: лицам сестричек и обитателям больницы, к деревьям в парке, пробуждающимся от зимней спячки, к…обыкновенной жизни. Время от времени к нему в палату приходили какие-то люди в медицинских халатах и сотрудники в штатском. Один из них, в строгом тёмном костюме, даже чем-то напомнил ему одного его бывшего давнего знакомца. Но Виктор совсем не смутился и старался подробно отвечать на вопросы этого господина. Речь человека "в тёмном" и его английский — были по-прежнему безупречны!
Виктору сообщили, что он разыскивается одной из стран Ближнего Востока. Полиция этой далёкой страны не на шутку обеспокоилась пропажей своего гражданина и направила запрос в страну прибытия авиарейса, где Виктор значился в списке пассажиров.
Пациент палаты 101 даже вспомнил некоторые подробности своего отъезда.
Незадолго до праздников Фернандо предложил своему напарнику немного развеяться.
—Ты обязан получать от жизни радость, Виктор! Давай встряхнись, поезжай за границу, в Европу. В Европе есть огромная страна под названием Каменец-Подольск, мне ещё мой дед рассказывал. Там красивые девушки, много вкусной еды и водки. А по улицам гуляют и поют цыгане. У них у всех балалайки — в одной руке, а другой — они держат на цепи весёлых больших медведей! Будет не хуже, чем в Испании на корриде, поверь мне! С билетами я тебе помогу, договорюсь со знакомым агентством. Итак, когда вылетаешь, счастливчик?
Такой страны на карте Мира Виктор не обнаружил, в кассе агентства о ней тоже никто не слышал. Поэтому ему предложили дешёвые "горящие" билеты до России.
Фернандо и тут не унывал.
—Это даже ещё лучше, Виктор! Доедешь до Москвы, а потом — катись, куда душа пожелает! Москва — тоже огромное государство, почти такое же, как Уругвай, или даже чуть больше! Выше нос, турист!
С такими напутствиями Виктор и отправился в свой первый заграничный вояж.
Ну, а дальше…не надо было пить виски со странными молодыми людьми в чёрных пиджаках и в белых крахмальных сорочках! Виктор до этого никогда много не пил,— ни разу в жизни. А может быть, и выпил, но только один раз и то,— в какой-то иной, другой жизни. Виктор ощутил последствия такого рискованного шага, но…позднее, в аэропорту прибытия.
К Виктору вновь возвращалась память о Прошлом,— о его канувшем, казалось навсегда, Прошлом…
Он вспомнил даже имя той девушки, образ которой всё время являлся ему в его неспокойных снах. Её звали Джулия…кажется. И в памяти оживали давние счастливые дни, проведённые с нею вместе в той старой комнатке, там… наверху, где они находили приют и спасение от вездесущих агентов и стукачей Большого Брата. Потом перед ним, как в рапиде, пронеслись кадры ареста и долгих допросов, мучительная боль от побоев, электрошока и…комната, комната под номером "101"…
Поток различных гостей и светочей медицины к больному постепенно прекратился. Из многочисленной толпы, жаждущих славы репортёров и врачей, по-прежнему оставался лишь тот странный визитёр, отдалённо похожий на О'Брайена. Он был всегда выдержан, учтив и предлагал Виктору широкое сотрудничество по многим направлениям будущей совместной деятельности в области средств массовой информации, и блоговой активности в Интернете…
Да, Виктор вспомнил имя этого господина. И он даже начал припоминать первые буквы своего собственного прежнего имени; но остановился,— ему были страшны эти воспоминания. Личное Имя — это Судьба, а он не желал для себя прошлой судьбы и собственного Прошлого. Он убегал от них, борясь с нахлынувшими на него воспоминаниями.
В коридоре по радио зазвучала музыка, и Виктору показалось, что кто-то женским голосом тихо пропел совсем-совсем рядом какой-то бессмысленный и непонятный короткий куплет:
"Под развесистым каштаном
Продали средь бела дня:
Я – тебя, а ты – меня".*
А может ему это только послышалось?...
Порой он понимал, что должен остановить поток воспоминаний; он не решался открыть те невидимые двери, за которыми поселился …ужас и страх,— его страх.
Виктор боялся даже вообразить себе, что тот человек, который так часто навещает его в последнее время и подолгу ведёт с ним странные, долгие беседы,— что он и есть тот самый…О'Брайен,— провокатор… сумасшедший психиатр…фанатик и шизофреник!
Но, неужели это бегство от собственного прошлого "Я" могло спасти его от нового, такого же страшного витка событий в будущем?...
Такие вопросы задавал сам себе пациент палаты 101 и не находил ответа…
Виктор многого не понимал из речей визитёра, но сотрудник, похожий на О'Брайена, заверял его в том, что Фирма обеспечит ему все мыслимые и немыслимые гарантии, достойную поддержку и такое же достойное существование самого Виктора. Будущая работа выглядела по его словам весьма заманчивой.
—Надеюсь, что в скором времени мы перенесём наши беседы в более подходящее для этого место! Комфортная жизнь и интересная работа на "скромной" вилле в старом сосновом бору на берегу тихого озера,— разве это не заманчивая перспектива? А в настоящее время, всё, что от Вас потребуется, мой друг — это строгое и неукоснительное соблюдение всех рекомендаций лечащего Вас персонала этой уютной психиатрической клиники, и лично — доктора Липкина!
Виктор благодарил собеседника и обещал хорошо подумать над предложением.
—Думайте, думайте, уважаемый Виктор! Я бы не советовал Вам отказываться от такого щедрого подарка нашей Фирмы. Кто знает, как Ваш отказ скажется на Вашей судьбе…в будущем? Страховку могу дать только я и…Фирма, которую я представляю! Желаю Вам скорейшего выздоровления и Вашего личного мудрого выбора! До скорой встречи, дружище Виктор!
Виктору на миг даже померещилось, что произнеся эту фразу, плутоватый незнакомец подмигнул ему правым глазом…
Следствие продолжается…
"— Возьмите Джулию! Возьмите Джулию! Не меня! Джулию!
Мне все равно, что вы с ней сделаете. Оторвите ей лицо, обдерите до костей.
Не меня! Джулию! Не меня!"*
(Роман антиутопия)
—Итак, мы переходим к рассмотрению версии "номер 2",— продолжил Георгий-журналист.— А как Вы полагаете, Александр Сергеевич, нормальный человек, читатель…обыватель, одним словом,— он в состоянии запомнить слово в слово или целые абзацы из художественного произведения. Вы только взгляните на записи того, что произносил наш буйно-помешанный?! Начните со второй страницы, пожалуйста, и прочитайте нам вслух, а я обещаю Вам, что найду эти же самые строки в романе, разумеется — в английском варианте оригинала!
Профессор попытался прочесть пару фраз по-английски, затем снял очки и…извинился.
—Друзья, поверьте мне, что я не в силах прочитать то, что здесь написано,— с выражением провинившегося ученика, произнёс Александр Сергеевич. — К большому сожалению, я забыл, как произносятся те или иные сочетания гласных. Ванюша, может быть, Вы поможете нам? Окажите услугу…
Ваня-поэт взял из рук Профессора страницы текста, прокашлялся и выпрямил спину.
—Профессор, — спросил он, и указал пальцем на абзац.— Будем зачитывать с этого места? Тут написано, что…
—Давайте же, Поэт, читайте вслух, соблюдая правила чтения и верной тональности! — почти скомандовал Георгий.
Ваня почти без ошибок и, не сильно спотыкаясь, умудрился довольно резво зачитать несколько записей из отредактированных текстов, подготовленных Журналистом и его другом "айтишником".
—Во, как чешет наш Реинкарнант?! А ты, часом, Витьке-соседу не сродственник? — попытался острить Егор Алексеевич, но никто его не поддержал. Профессор и Ваня ожидали следующего этапа в этом необычном лингвистическом расследовании, и смотрели на Журналиста.
—Давай, Жорик, не тормози, нечего тут "паузу держать"! Чай не в театре, Станиславский ты наш?!
Георгий краем глаза взглянул на балагура с соседней койки и действие продолжилось.
—А теперь, прошу всех приготовиться к фокусу! Да, Егорша, Станиславский превращается в Игоря Кио прямо у вас на глазах. Внимание всем! Я прочту сейчас те выдержки из текста, которые ты, Ванюша, зачитывал из стенограммы нашей старшей медсестры Марии. Вначале по-английски, затем по-русски. Готовы? Начали!
Ваня и Профессор уткнулись носами в записи, которые им дал Журналист и только "охали"! Текст был абсолютно один и тот же, слово в слово, диалоги — абсолютно, "как под копирку"!
Егор Алексеевич сидел-сидел, поглядывая, то на зрителей в первом ряду, то — на самого "фокусника", а потом ему надоел такой "спектакль" и он громко заявил о своём присутствии.
—Ну, всё, будет! Я тут вам, чего — в цирке, что ли?! Я же ни х..хрена не петрю в английской грамматике! Давай, Журналист, дуй дальше, но — по-русски!
—Итак, друзья, теперь — тот же текст, но уже в переводе,— из отечественного издания этого романа. Вы готовы?
То, что далее услышали наивные и страстные историки А.М. Лиги психбольницы, повергло их в откровенный ужас и недоумение.
"– Вы её читали? – спросил Уинстон.
– Я её писал. Точнее сказать, участвовал в написании. Никакая книга, как вам известно, не пишется в одиночку.
– Да как вы можете подчинить материю? – выпалил он. – Вы не подчинили даже климат или закон тяготения. А есть ещё болезни, боль, смерть…" *
—Это они, про какую такую книжку разговор ведут, Жора? И вообще,— кто они? — заинтересовался "знаток" Ренессанса.
—Как Вы поняли, Александр Сергеевич, речь в этом диалоге идёт о так называемой "Книге Голдстейна" — антиправительственного запрещённого издания неуловимого борца с официальным режимом,— Эммануила Голдстейна. Вопрос главного героя романа, Уинстона, был обращён к начальнику разведки О'Брайену, который допрашивал арестованного Уинстона Смита с особой ухищрённостью и жестокостью. Время от времени пытки сменялись психоаналитическими "беседами", во время которых О'Брайен пытался проникнуть в самый мозг бедолаги Уинстона. Если Вы читали роман, то наверняка обратили внимание на то, с каким откровением "оппозиционер-невидимка" Голдстейн издевается над идеологией Власти в своей "смелой" брошюре, которую писал, как выясняется из реплики О'Брайена, совсем не он, вернее,— не только он один? — с видом большого специалиста спросил Журналист.— А вот Егорша абсолютно справедливо заметил некоторую "неувязочку" в нашем…"литературно-детективном фокусе". Молодец, "Зоркий Глаз"!
—Я…я начинаю догадываться, о чём Вы говорите сейчас, уважаемый коллега Георгий,— скромно подал голос Профессор. — А ведь, действительно, в оригинале стенограммы нет никаких уточнений на то, кто произносит фразы! Присутствует, так сказать, только прямая речь участников диалога и…всё!?
—Профессор, я думаю, что с этими нюансами мы разберёмся чуточку позднее. Итак, абзац…четвёртый. Нашли? Особо "нервных" я попрошу удалиться из палаты!
—Смотри, какой смелый выискался! Сам от страха не обделайся, Жоржик! А мы — народ пуганый! — хвастливо съязвил Егор Алексеевич, нервно потирая ладони рук.— Давай, пугай дале!
"Властвовать значит мучить и унижать. Властвовать значит рвать на куски человеческий разум и собирать его заново в тех формах, какие тебе нужны." *
—Достаточно, или мне продолжать?
—Братцы, да что же это такое делается, в натуре?! Это же опять про "Мудрецов" и ихние записки протокольные, так что ли?! Никак не уймутся, щучьи дети? И кто же это всё прописал в книжке, как его фамилия, Журналист? — возопил неистовый "правдорез".
—Это — Джордж Оруэлл! Роман 1949 года, библиофил ты наш…— спокойно объяснил Георгий. — Ванюша, отыщи там, в записях, абзац со словом…"крысы". Ты помнишь, как пишется это слово по-английски? Хорошо! Именно это и выкрикивал в нервном припадке пациент в соседней палате 101. Следите за текстом, а я — сразу по-русски. Одолеете, "молодёжь"? — Журналист слегка улыбнулся, глядя на "учеников" — Ваню и Александра Сергеевича, которые внимательно всматривались в лежащие перед ними страницы.
"Крысы… Страшнее любых ужасов!"*
—Так высказался главный герой романа о том, что было для него самым ужасным на свете,— пояснил Георгий.— Я думаю, что и без особого образования, любой из нас поймёт и самостоятельно переведёт с английского языка термин "Сто один"?
—А я не пойму…— сказал, загрустивший не на шутку, Егорша.
—Вот, я смотрю и вижу, что слово "сто один" встречается в тексте много-много раз!? — удивился Профессор.
—Да, Георгий! Слово "крысы" и число "101", наверное, чаще всего встречаются в тексте!
—И это не удивительно, друзья! Вот же,— вот эти строчки в книге!— уже почти кричал Жирналист.
"— Вы знаете, что в сто первой комнате, Уинстон. Все знают, что в сто первой комнате." *
—Или…ещё вот тут…— Журналист трясущимися руками открыл закладку на другой странице.
"–—Ты как-то спросил меня, — сказал О’Брайен, — что в сто первой комнате. Я сказал, что ты уже знаешь ответ. Все его знают. В сто первой комнате – самое страшное на свете. — В твоём случае, — сказал О’Брайен, — самое страшное на свете — это крысы."*
После этой фразы, произнесённой "страшным О'Брайеном" в палате повисла гробовая тишина; за дверями были слышны голоса медперсонала, а в парке галдели нагловатые сороки. Услышанное поразило всех…
—Ну-с, коллеги, думаю, что этого довольно! Я больше не в силах и далее слушать такие человеконенавистнические строки! Для выводов этого вполне предостаточно! — нарушил молчание Профессор Александр Сергеевич.
—И каковы будут Ваши соображения, Профессор? — поинтересовался Георгий.
—Напрягая все мозговые способности этой седеющей головы,— Профессор аккуратно постучал широкой ладонью по своей жёсткой шевелюре, — могу сказать следующее.— Одно из двух! Либо мы имеем дело с Персонажем, либо — либо…с самим Автором этого шокирующего романа! Как я догадываюсь, господин Журналист, именно эти версии и скрывались под номерами "два" и "три"?
Егор Алексеевич вскочил со своей койки, и стал нервно нарезать круги по тесным квадратным метрам больничной палаты.
—Да вы тут все — совсем умом-то свихнулись?!— почти прокричал Егорша.
—Егор Алексеевич, успокойтесь и воздержитесь от оскорблений! — попытался урезонить друга Профессор. — Мы все здесь — коллеги! Пойми те же, наконец! И наша общая задача — выполнить важную аналитическую работу, сделать верные выводы и представить их нашему Главному врачу Льву Моисеевичу. А вот времени у нас, к сожалению, совсем не остаётся,— остались всего одни сутки!
—Вот! Вот именно к Моисеичу я щас и пойду, и пусть он меня отселяет из палаты куда угодно,— хоть в Англию, хоть к чёрту, а хоть и…в клетку с крысами! Лишь бы подальше от вас,— от психов! Это же надо такое учудить?! Персонаж, видите ли, вылез из книжки, и будьте вам любезны — прямой наводкой на самолёте в Москву?! Сергеич, окстись, в натуре! Последний раз предупреждаю! Всё, "укатали Сивку крутые горки", идите вы все…куда только пожелаете! А я — в уборную, там запах чище!
—Вот и вали в свою уборную, желудочник! — осмелел повеселевший Ванюша-поэт.
—Давайте, смейтесь! Как там Горький с Тютчевым говаривали: "Над кем смеётесь?— Над собой смеётесь!" Попросите ещё у меня: "Помоги, выручай Лексеич! Развяжи, понимаешь, тугой философический узелок неизвестности!" Всё, прощевайте, "персонажи"!— с этими словами Егор, хлопнув дверью, вышел в коридор.
—Мы будем ждать возвращения нашего Героя из уборной, или продолжим, Александр Сергеевич? — спокойно спросил Журналист, на которого выходки Егорши уже давно никак не действовали.
—Вот ведь, какая "неувязочка" получается…— начал было Профессор.
—Александр Сергеевич, откуда у Вас этот Егоршин тон и манера изъясняться? — серьёзно заметил Журналист. — Я вполне понимаю нашего Егора, — да, ему сейчас трудно! Да, нам всем нелегко! Случай-то — из ряда вон, как говориться! Но разгадать этот странный кроссворд — мы обязаны, это — в наших силах, друзья.
Александр Сергеевич отложил в сторону записи, скрестил руки на груди и задумался. И тут, всегда скромно молчащий Ваня, произнёс.
—Послушайте, коллеги! Егоршу возмутило то, что "какой-то персонаж" может реинкарнироваться и жить дальше своей собственной жизнью, так?
—Ну, так…— Профессор внимательно взглянул на Ивана и водрузил очки.
—Вот…— Ваня немного запутался в мыслях. — А мы,— мы с вами? Может быть, мы тоже персонажи какой-то Вселенской Книги?
—Это уже становится весьма интересным, Ванюша.— Произнёс заинтригованный Профессор.— Прошу Вас, продолжите Вашу мысль, голубчик!
—Так я…это…
—Вы хотите сказать, что всем нам, живущим на Планете Земля, возможно, даже известно имя этого Автора? Я верно угадал Ваш намёк?
Теперь уже настала очередь для самого "докладчика" Георгия округлить глаза и, не мигая, смотреть ими на своих коллег…
—Конечно, Профессор, именно это я и хотел сказать.— сбивчиво поддакнул Ванюша.
—А Вас не смущает, мой друг, что между персонажем литературного произведения и "созданием…Природы" всё-таки имеется известная разница? Хотя, если вы позволите, я хотел бы приоткрыть завесу над одним моим новым начинанием…
Георгий и Ваня-поэт не перебивали Профессора и приготовились слушать дальше…
—Так вот, друзья, я начал втайне от всех, и даже — от Егора Алексеевича, подготовку к далёким историческим экспедициям! Да-с! Это оказалось очень трудным, но, вместе с тем, и довольно простым делом…
—Телепортация, Профессор? — выказал осведомлённость в делах такого рода Георгий.
—Да, коллега! Заброска исторического, так сказать, десанта в Прошлое, а может даже и в…Будущее! Так вот, касаясь нашего вопроса: сосед Виктор не может быть Автором романа! Это моё твёрдое убеждение! Виктор — пер-со-наж! Вы понимаете?! Только персонаж может так хорошо запомнить собственные фразы и речь визави, но абсолютно не в силах воспроизвести речь иного героя, которого он не может слышать и который не является его собеседником, или…сам авторский комментарий. Я всё сказал…
В это время кто-то тихо постучал в двери палаты. Друзья были немного удивлены такой необычной деликатностью.
—Да-да, войдите! — крикнул Ваня.
В дверном проёме возникла фигура Егора Алексеевича.
—Разрешите войти? — скромно спросил "бунтарь".
—Давай, валяй, "персонаж", — вливайся в коллектив, единоличник! — с хохотом прошумел Журналист.
Егорша скромно проследовал до своей койки и, как ни в чём не бывало, продолжил слушать прения сторон.
—Александр Сергеевич, а как же быть вот с этими "лозунгами"? — Журналист стал зачитывать строки из текста книги. — Ведь ровно то же самое кричал во сне наш сосед Виктор. Вот, слушайте и найдите эти места в стенограмме. Например, вот это…
"БОГ — ЭТО ВЛАСТЬ" *
—Или, допустим, такие философские извращения, как…
"ВОЙНА — ЭТО МИР. СВОБОДА — ЭТО РАБСТВО. НЕЗНАНИЕ — ЭТО СИЛА". *
—Что Вы скажете на это сейчас, Александр Сергеевич?! Откуда "персонаж" позаимствовал такую, простите, смысловую чушь?! Ваш ход, Профессор! — Журналист, довольный тем, что загнал Профессора в тупик, сложил страницы и вместе с книгой сунул их обратно в кофр. — Загадка, не так ли, Профессор?
Ванюша был на стороне Профессора. Он ждал от него ответного хода. Ситуация разворачивалась очень даже нешуточная…
Егор Алексеевич, тоже переживал за друга, хоть и придерживался совсем другой версии событий. Полчаса назад, когда все подумали, что он покинул литературоведческое ристалище, сам "неподкупный" рыцарь исторических сражений громко, чтобы слышали все, хлопнув дверями, сделал пару шагов по коридору, но только и всего. Затем он снял больничные тапочки и босиком, чтобы не шуметь, быстренько вернулся на свою обычную диспозицию у дверей палаты. Слух у Егора Алексеевича был отменный, и он мог слышать весь дальнейший разговор во всех подробностях.
—Ну же. Сергеич, не роняй академического престижа,— взмолился он. — Народ, как говорится, для дискуссии собран. Не робей, профессура!
Не обращая внимания на ёрзанье нетерпеливого коллеги, Александр Сергеевич вполне спокойным голосом произнёс…
—Друзья мои, а я, простите, не вижу в данном вопросе никакого казуса! Вспомните, дорогой Журналист,— ведь эти партийные лозунги висели везде, по всему полю сюжета романа. Они раздавались из всех громкоговорителей и радиоприёмников! Так мог ли наш герой умудриться позабыть эти, извините, эпатажные и ложные заклинания?! И я вам отвечу,— нет, не мог, даже, если бы он страстно захотел это сделать!
—Точно, Профессор! — не удержался Ваня.
Журналист с укоризной посмотрел на него.
—Ванюша, так ведь ты сам не читал романа!? Откуда тебе всё известно?
—Да, роман я не смог осилить тогда, но…но фильм смотрел, и даже с интересом! Там они везде кричали и развешивали такие призывы! Поймите же, автор вложил столько души в своего Героя! А Душа не может жить в клетке! Вот он и выпорхнул из той клетки и…из того жестокого нечеловеческого Мира…— И Ванюша захлюпал носом.
Журналист глубоко задумался и произнёс…
—Уважаемый Профессор, я посрамлён, признаюсь! Я вспоминаю сюжет романа и признаю: Вы — правы! Я постараюсь сделать соответствующие записи и подготовить резюме для доктора Липкина.
—Да, это не я — прав! Мы — мы все вместе усердно поработали и всё-таки пришли к единому решению. Товарищ Виктор — это…это…Персонаж, так сказать!
Егорша скромно приподнял правую руку, прося слова.
—Что, Егор Алексеевич, сдаёшься? — самоуверенно то ли спросил, то ли констатировал Георгий.
—А вот, никак нет, господа-товарищи и коллеги, — произнёс Егор и окинул взглядом родной коллектив друзей. — Позвольте, так сказать, остаться при своём "особом мнении". — Жиссь покажет, кто прав. — Сказав это, Егор Алексеевич как-то чересчур бойко поднялся с койки и направился в сторону коридора быстрыми шагами. Для этого у него были свои веские житейские причины.
Эпилог
"– Ты веришь в бога, Уинстон?
– Нет.
– Тогда что это за принцип, который победит нас?
– Я не знаю. Дух человеческий.
– А себя ты считаешь человеком?"
(Роман-антиутопия)*
Весна долго не наступала, мучаясь в цепких руках дряхлеющей зимы. Работа в "А.М. Лиге" горпсихбольницы шла полным ходом. Егор Алексеевич, орудуя, как заправский портной, успел вырезать из журналов целые горы иллюстраций полотен великих художников Ренессанса, портреты знаменитых королей, ханов и даже Первосвященников Рима, не забыв про Мехмета Второго и медаль, отлитую в Италии в его честь,— в честь Императора Рума-Византии. Ваня Бессонов в сотый раз пристально всматривался в страницы романа Михаила Афанасьевича, где описывался весь трагический жизненный путь поэта Ивана Понырёва — Ивана Бездомного, с момента его встречи с Сатаной. Ванюша-поэт даже стал подписывать свои новые стихи инициалами "И.Б.", за что получил от Егора Алексеевича прозвище "Реинкарнант". Но Ваня не обижался, он внутренне ликовал! Ведь он сам был абсолютно уверен в том, что именно так всё и обстояло на самом деле.
Профессор Александр Сергеевич часто и подолгу общался с Журналистом, обсуждая сцены романа "Мастер и Маргарита" и давая оценку мнению именитых специалистов-литературоведов по поводу сюжетных ходов романа и тайных смыслов произведения Михаила Булгакова.
О соседе из палаты 101 уже никто особенно не вспоминал,— ни пациенты, ни медперсонал, ни даже…Главврач Липкин-Хайтович. Однажды в разговоре с врачом Профессор поинтересовался судьбой Виктора.
—Да, да…Виктора? Ах, конечно! — спохватился забывчивый Лев Моисеевич.— А Вы знаете, Александр Сергеевич, за него мы можем не беспокоиться. Он излечился полностью от своих странных и ужасных фобий, и даже вспомнил то место, где он родился, где учился….короче,— всё-всё! У него в багаже даже обнаружили диплом Московского Института Дружбы Народов. Как удивительно, Вы не находите, милейший Александр Сергеевич? Его даже пригласили на очень важную и ответственную работу, м-да-с… А вообще-то, друг мой, я полагаю, что этот короткий эпизод в жизни нашего больничного коллектива явно подошёл к своему завершению. Дело, как говорят в таких случаях, "закрыто" и сдано в архив! — Доктор Липкин делано рассмеялся, и выказывая всем видом, что ему пора в кабинет, учтиво поблагодарил в лице Профессора всех, кто принимал участие в расследовании этого "нетипичного" случая.
—Так и передайте своим друзьям, что я…то есть, мы… мы очень благодарны всем вам за помощь и ваш великолепный, интереснейший аналитический отчёт. Ведь главное в нашей общей работе — это постараться вовремя оказать помощь тому, кто в этой помощи нуждается более всего! Вы, надеюсь, согласны со мной, Александр Сергеевич?
—Тут с Вами просто невозможно не согласиться, Лев Моисеевич! — произнёс Профессор. Однако пора было уже заканчивать этот затянувшийся фарс, и Профессор попросил разрешения удалиться в палату. — Что-то ноги заболели,— наверное, всё из-за непогоды? Весна-то, какая нескорая намечается, ох, нескорая…
—Разумеется, идите и постарайтесь хорошенько отдохнуть! Я видел у Вас на тумбочке роман Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита"! Замечательная книга! Я Вам даже немного завидую. А вот у меня свободного времени абсолютно нет,— работа, понимаете ли, работа… Да, вот ещё одна просьба, Александр Сергеевич,— забудьте Вы про всякую там…таинственную "конспирологию" и…шпионов-диверсантов, расслабьтесь, чёрт побери! — от души рассмеялся Лев Моисеевич и бодрым решительным шагом направился в сторону своего кабинета.
*****
Как всегда после обеда Егорша стоял в уборной у двери,— там, где находилась урна, и…курил. Он уже докуривал вторую сигарету, как в этот момент услышал знакомый голос неподалёку от двери. Кто-то разговаривал в коридоре, и этих говорящих было двое. Егор Алексеевич потихоньку приоткрыл дверь и увидел знакомую фигуру Виктора. Рядом с ним стоял человек в тёмном строгом костюме и, в начищенных до блеска, чёрных туфлях. Виктор и его собеседник общались по-английски — уж это Егорша понял сразу!
Егору припомнился давний случай, когда вот так же, несколько лет назад, он смотрел с той же наблюдательной точки на самого…Иосифа Виссарионыча. Егор с некоторым усилием щёлкнул тумблером внутреннего адаптера и прислушался. Да, теперь он спокойно мог перевести каждое английское слово в разговоре двух субъектов. По-видимому, он подключился почти к самому окончанию беседы…
—А ведь я Вас сразу узнал, О'Брайен.— произнёс Виктор. Но я Вас уже не боюсь, нет!
—И это абсолютно верное решение, дорогой Уинстон Смит! — отвечал человек в чёрных туфлях.— Я даже, с некоторым удовлетворением, готов заметить Вам, что наше необычное знакомство в Прошлой Жизни пошло нам двоим только на пользу! У комнаты под номером "101" есть и свои положительные стороны, не так ли, Уинстон? А ведь я так долго ждал Вашего появления в этом новом и прекрасном светлом Мире Настояшего!
—А если бы я не появился?! — спросил Виктор.— Что было бы тогда?
—Но ведь Вы никуда не делись? И это отрадно, дружище! Значит, мои творческие усилия не прошли даром. Своим отчаянным поступком Вы сумели разорвать кастовые узы суровых правил Прежнего Общества, и теперь Вы уже не тот "прол", каким Вы были ранее, нет! Отныне Вы — достойный член Новой Внутренней Партии. Теперь мы с Вами в "одной лодке", мой друг Уинстон. Отныне мы будем вместе всегда! "Вспомнят тебя — вспомнят и обо мне!" Вам не знакома это фраза? Нет? Ничего, у Вас всё ещё впереди. И даже скорая встреча с…Эммануилом Голдстейном, нашим надёжным партнёром! Что, не ожидали такого, Уинстон?! Пусть это будет для Вас сюрпризом! Или Вас по-прежнему раздражает его "козлиная бородка"?— О'Брайен изобразил на лице искусственную улыбку и хрипло захихикал.
—Меня это беспокоит уже менее всего! Что с Джулией, где она, отвечайте?
—А вот об этом мы с Вами поговорим чуточку позднее, нетерпеливый…"борец со Злом".
В этот самый момент "автопереводчик" Егорши затормозил и… отключился!
—Ну, вот,— как всегда,— чертыхнулся лингвист Егор Алексеевич, и пока он пытался наладить связь, Виктор и Незнакомец уже успели покинуть коридор. Больше он уже никогда их не видел, и ничего о них ни разу не услышал…
Егорша со скоростью мастера спорта по бегу, подбежал к дверям палаты и бросился к койке Профессора.
—Слышь, Сергеич! Я…короче, там это самое, Винстон Черчиль,— прямо в коридоре! Ну, Витёк,— сосед наш, с этим, как его… позабыл! На букву… "Б" или "О"? Они чего-то замышляют, зуб даю!
Александр Сергеевич недовольно оторвался от чтения романа "Мастер и Маргарита" и, не поняв ничего из того, что протараторил Егорша, произнёс.
—Достаточно, мой друг! Хватит с нас этих закрученных детективов! Кто там и кому что-то сказал,— больше не имеет никакого значения для нашей большой и интересной будущей работы! Вы только послушайте: "В белом плаще с кровавым подбоем…"
Но Егор Алексеевич уже не слушал Профессора. Он присел на свою кровать и молча смотрел в потолок палаты; и только одна мысль никак не давала ему покоя: ну, почему тот нагловатый мужик всё время называл Виктора незнакомым иностранным именем "Уинстон"…
"Значит всё-таки,— Персонаж!? Ну, всё верно: наш-то Вано, он ведь тоже из таковских,— тоже…персонаж!" — здраво решил Егорша, и он с уважением посмотрел на друга. — "Молодца, профессура, так держать!" А потом он достал свои волшебные ножницы и принялся кромсать дорогущие иллюстрированные журналы по искусству Ренессанса. Пора было приступать к следующему важному историческому расследованию. Ведь "время не ждёт"!
"—Вы не сможете создать такой мир, какой описали.
— Почему?
— Невозможно построить цивилизацию на страхе, ненависти и жестокости. Она не продержится долго.
— Почему же?
— В ней не будет жизни. Она разложится. Совершит самоубийство. Это сон. Это невозможно. Вы просто проиграете. Что-то победит вас. Жизнь победит.
Я в это верю. Я знаю, что вы проиграете. Есть что-то во вселенной — не знаю, некий дух, некий принцип,— который вам никогда не одолеть".
(Роман-антиутопия)*
* Из романа Джорджа Оруэлла "1984"