Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
544. Штормовое предупреждение. 8 октября 1973 года.
Во второй половине дня в понедельник 8 октября 1973 года в Северном море сильно штормило. Правы были те, кто прислал нам штормовое предупреждение. Если скорость ветра 15 м/с, то это 7 баллов по шкале Бофорта: ветер рвёт снасти, против него трудно стоять, он срывает с головы берет, треплет гюйс, флаги; особенно беспощадно крепкий ветер треплет наш военно-морской флаг из собачьей шерсти. Волны на море громоздятся, формируются в валы. Гребни волн срываются, взлетают в воздух, превращаются в пену. Пенные полосы под ветром стелются по хаотичным волнам как будто в море метельная вьюга. Максимальная высота ветровых волн достигает 5,5 м. С палубы юта волны-валы кажутся гороподобными, потому что их гребни закрывают горизонт, а у страха, как известно, глаза велики…
В понедельник (день тяжёлый) в Северном море сильно штормило. Нос БПК «Свирепый» совершал головокружительные взлёты и падения, с силой вонзался в гребни волн и здесь, внутри корабля, они воспринимались, как удары гигантского молота в корпус. Вообще-то страшно очень. Когда нос корабля с размаху, со взлёта на очередной гребень волны встречается с основанием другого громадного водяного вала, то впечатление такое, будто что-то огромное, тяжёлое, бетоноподобное останавливает нас, поэтому по инерции тело само-собой приседает, ноги подгибаются и кажется, что сейчас мы разобьёмся.
От удара о волну нос корабля трещит, скрипит, вибрирует; вода в шпигатах и якорных клюзах бурлит, беснуется, вскидывается вверх вулканическими гейзерами; потом, как-то тяжко с натугой корабль носом карабкается вверх в толще воды, поднимается; затем стремительно вырывается на свободу, на воздух и круто взмывает с большой скоростью вверх, к небу и солнцу. При этом внутри моего тела тоже всё взлетает вверх, стремится ввысь и просится наружу. Тело при этом становится почти невесомым, а подброшенная беретка зависает в воздухе, как в невесомости. Руки, локти сами собой растопыриваются, как крылья, тоже поднимаются вверх, а ручка или карандаш вываливаются из пальцев, вспархивают как птичка.
Я настолько привык к этим взлётам и падениям, невесомости и тяжести при ударах форштевня в основание громадных волн, что перестал обращать на них внимание и только делал паузы между своими делами на эти мгновения увеличения тяжести тела, рук и вещей или их невесомость. Иные моряки, которые приходили ко мне в ленкаюту или библиотеку, даже опытные и взрослые офицеры, мичманы или годки, не говоря уже о молодых матросах или подгодках, долго не могли выдерживать такой ритм и такую амплитуду килевой качки. При этом надо добавить ещё и бортовую качку, при которой нос корабля под ударной нагрузкой волн то сваливался на левый борт, то на правый и всё в ленкаюте сдвигалось, валилось, скользило то влево, то вправо.
К килевой и бортовой, особенно ударной качке надо было привыкнуть, что достигалось длительной тренировкой, длительным пребыванием в таких условиях. Я привык, поэтому с удивлением смотрел на то, как морщатся офицеры, мичманы, годки, как они торопятся сделать свои дела и убраться внутрь корабля восвояси. Известно, что в средней части корпуса корабля, где располагается камбуз и столовая личного состава, качает гораздо меньше.
В носовом тамбуре, ведущем на бак, скопилось много мешков с сахаром, мукой, крупами, которые мы получили с ПБПЛ «Сванетия», но не успели перенести внутрь корабля. Теперь, во время сильной штормовой качки, эти стопы мешков начали валиться, загораживая выход из ленкаюты и проход в вентиляционную и насосную станцию. Я позвонил в ПЭЖ (пост энергоживучести корабля) сообщил об аварийном положении и о том, что я один не справляюсь восстанавливать груды мешков. Мне обещали помочь.
Вскоре прибежал дежурный матрос из БЧ-5 и начал тонким линем крепить стопы мешков, обвязывая их как сеткой. Я помог ему и сфотографировал этого матроса, потому что он очень горд был данным ему аварийным поручением, но очень торопился, боялся и трудно переносил ударные нагрузки во время штормовой качки. Я очень досадую на себя за то, что понадеялся на мою память и забыл имя и фамилию этого матроса, хотя они «вертятся у меня на языке»...
Я видел как старался матрос, как он героически боролся с тошнотой, как тщательно он крепил стопы мешков по штормовому и обещал ему его фотографию, а также заметку в боевом листке, посвящённом тому, как мы в штормовом море искали злосчастный американский крейсер «Ньюпорт Ньюс». Он очень хотел, чтобы о нём рассказали и узнали о его героизме. Хоть и поздно, но я это делаю, потому что в реальной жизни и на БС (боевой службе) именно из таких, казалось бы незначительных событий, складывается общая героическая, трудная и интересная военно-морская жизнь, которая впоследствии на берегу, в безопасности и на гражданке превращается в мифы и легенды, в были и бывальщины, либо в военно-морской трёп…
Вот почему я специально сфотографировал этого матроса и этот случай, чтобы подтвердить – всё было взаправду. Матрос присел, потому что стоять практически было невозможно: то «взлетаешь» вверх от невесомости, то ноги подгибаются от вдруг потяжелевшего тела. Выражение лица матроса тревожное, опасливое, настороженное. Он практически замирал на месте и не мог двигаться и только недоумённо смотрел на меня «стеклянными» глазами.
Через минуту после того, как я его сфотографировал, я отобрал у него тонкий трос и сам увязывал груду мешков «крест-накрест», крепил к переборкам и дверям. Вместе мы с ним справились, и я позволил ему позвонить из корабельной библиотеки в ПЭЖ по телефону и самому доложить об исполнении приказа. Матрос доложил и ему сказали, что он молодец и приказали немедленно возвращаться на боевой пост. Матрос с радостью пожал мне руку, ещё раз напомнил мне, что я обещал ему фотографию и, дробно, но с паузами стуча прогарами по ступеням трапов, быстро покинул носовой тамбур, задраил после себя водонепроницаемую межпалубную крышку и я остался один на один с бушующим Северным морем.
Как мне хотелось отдраить мой единственный иллюминатор ленкаюты, чтобы через чешское броневое стекло увидеть, как нос корабля врезается в толщу прозрачно-стеклянной воды очередного вала и наш БПК «Свирепый» на минутку превращается в подводную лодку. Однажды в Балтийском море я не успел выставить «броняшку» в иллюминатор и видел подобную картину – море из глубины морской воды. Тогда было лето, светило ярко солнце и толща прозрачной воды, стремительно несущейся за стеклом иллюминатора, светилась этим светом, была ярко сине-зелёной, с солнечными бликами. Интересно, какого цвета изнутри очень солёная морская вода Северного моря?
Вот так, взлетая и приседая, танцуя вместе с волнами и ветром, ощущая их как бы живых и присутствующих, воспринимая Северное море как воплощение батюшки Океана, Атлантического океана, я делал свои дела: отрезал в кромешной темноте библиотеки от большого рулона киноплёнки отрезки нужной длины; наматывал их на катушки и вставлял в кассеты. После этого уже при свете красно-алой аварийно-тревожной лампы я ножницами выгадывал моменты, когда можно было аккуратно фигурно вырезать в киноленте хвостик-ярлычок, чтобы можно было кассету с плёнкой вставить в фотоаппарата. Я научился это делать с пятого раза и готовил кассеты с фотоплёнкой уже автоматически в полной темноте, на ощупь.
Точно так же, практически, я научился при любом волнении моря и качке проявлять плёнки в фотобачках, причём мне не надо было крутить катушки с плёнкой в фотобачках, так как качка – килевая и бортовая – отлично это делали вместо меня. Трудно только было во время качки печатать на фотоувеличителе фотографии, так как растворы проявителя, закрепителя и промывочной пресной воды во время качки выплёскивались из лотков. Но и тут я придумал как этого избежать и накрывал лотки с растворами и водой листами оргстекла, придавливая их тяжёлыми большими книгами. Сам фотоувеличитель я крепил к своему рабочему столу небольшими струбцинами, которые заранее купил в Калининграде.
Фотографии и проявленные фотоплёнки я сушил, развешивая их на крепком пеньковом шнурке-лине, прижимая краешки плёнки и листов фотобумаги обычными бельевыми деревянными прищепками. После того, как мокрые фотографии немного высыхали, я их глянцевал, накатывая валиком на зеркальные пластины и сушил, прижимая к бокам электроглянцевателя. Глянцевые фотографии смотрелись гораздо лучше матовых и я делал глянцевые фотографии для корабельных стендов наглядной агитации, а также для командира корабля, замполита и некоторых моих друзей-годков.
В фотолетопись корабля я делал много матовых фотографий небольшого формата. В 70-е годы XX века в СССР в гражданскую розничную торговлю поступала листовая фотобумага разных размеров: 6;9 (шесть на девять см), 9;12 (девять на двенадцать см – самая популярный размер), 9;14 (девять на четырнадцать см – мой самый ходовой размер фотографий для фотолетописи корабля), 10;15 (десять на пятнадцать см – это уже фотографии для стендов и планшетов, а также для фотоальбомов), 13;18 (тринадцать на восемнадцать см – это уже не фотографии, а настоящие фотокартинки для парадных стендов), 18;24 (восемнадцать на двадцать четыре см – это уже студийные фото, фотокартины, богатые, торжественные, красивые, авторитетные), 24;30, 30;40, 40;50 и 50;60 сантиметров (фотографии таких размеров я не делал на корабле в море, но очень редко, по приказу разведотдела штаба нашего соединения, да, делал, но только в штабной фотолаборатории).
Фотобумага в то время (70-е годы XX века) упаковывалась в пачки по 20, 25, 50 или по 100 листов. Мне на БС в разведотделе дали 20 пачек фотобумаги по 20 листов, 20 пачек по 50 листов и я сам взял в шкафу штабной фотолаборатории надорванный по краям огромный толстый 100-листовый пакет старой спрессованной фотобумаги формата 50х60 сантиметров. На корабле, в море, в темноте, но при свете красного фотофонаря, я большими портняжными ножницами отрезал засвеченные заскорузлые края этой фотобумаги и нарезал листы на части нужного размера. Эта фотобумага была плотная, почти картонная и с ней очень трудно было справиться.
Мне выдали, и я покупал себе и для корабля, фотобумагу самую ходовую, которую производили в Советском Союзе:
- «Унибром», бромосеребряную фотобумагу для чёрно-белой печати; наиболее массовую и разнообразную по характеристикам; идеально подходящую для изображения нейтрального тона; средней и высокой чувствительности; удобную в использовании и печати;
- «Фотобром», нормальную и контрастную, глянцевую, полуматовую или матовую, с подложкой белого цвета, тонкой или картонной; отличающейся очень высокой плотностью максимальных почернений, благодаря чему изображения на полуматовой и матовой поверхностях похожи на изображения на глянцевой поверхности;
- «Бромпортрет», бромосеребряную фотобумагу с тёплым, коричневатым (до светло-коричневого при разбавлении проявителя) оттенком почернения; среднечувствительную; мягкую, полумягкую и нормальную; имеющую очень высокие плотности максимального почернения и большой полезный интервал экспозиций.
«Бромпортрет» я использовал исключительно для ответственных, художественных и «парадных» фотографий.
Вот и теперь, после того, как я во время якорной стоянки БПК «Свирепый» у датского мыса Скаген проявлял фотоплёнки и печатал фотографии, мне пришлось срочно всё фотооборудование, растворы, лотки и бюветы, бачки и фотоинструмент прятать в места их хранения, крепить и перекладывать ненужными книгами и газетами так, чтобы ини не повалились, не разбились, не протекли, не вылетели и не опрокинулись и не разбросались по библиотеке и ленкаюте, не попачкали и не испортили книги на стеллажах и мои вещи внутри стола президиума в ленкаюте, который я использовал как свой матросский рундук. Что поделаешь, как говориться: «Подальше положишь – поближе возьмёшь».
Вот почему в многострадальном письме моим родителям, которое я писал много дней урывками, я дописал такие слова: «Ну, мама, папа, не поминайте лихом! Получили только что приказ следовать в Северное море за авианосцем «Кеннеди». Приказ «Закрепить всё по штормовому». Начинаю исполнять». Это было Штормовое предупреждение от 8 октября 1973 года.
«Штормовое предупреждение» - это информационное сообщение соответствующих метеослужб, в котором указывается прогноз по таким погодным и климатическим явлениям как: туман, гроза, шквал, шторм, ураган, сильное волнение, снегопад, дождь, град, обледенение, пыльная буря, смерч, резкое изменение атмосферного давления и температуры воздуха. «Штормовое оповещение» - это сообщение о фактических, реальных и действительных погодных аномалиях.
Ответственность за выпуск штормовых предупреждений в зоне Северного, Норвежского и Гренландского морей, включая районы севернее от 67° с. ш. между 12° з. д. и побережьем Гренландии возложена на метеослужбы Норвегии. За штормовые предупреждения в водах Северной Атлантики к северу от 35° с. ш. к востоку от 35° з. д. в Северном море отвечают метеослужбы Великобритании. США выдают штормовые предупреждения по всем морям и водам, прилегающим к их территории. Советский Союз выдавал штормовые предупреждения по Арктической территории СССР между 20° в. д. и 170° з. д.
«Закрепить по штормовому» - это значит:
- задраить и проверить горловины всех танков и отсеков, двери и люки водонепроницаемых переборок;
- заполнить или опорожнить танки и цистерны так, чтобы в них не имелось свободных поверхностей жидкости (чтобы жидкости в качку не плескались, не бились внутри корабля);
- проверить льяла в грузовых помещениях (водостоки, куда стекает вода) и приёмные сетки, опробовать в действии водоотливные средства, проверить исправность водомерных трубок;
- провести на предмет водонепроницаемости внешний и внутренний осмотры корпуса и переборок корабля;
- произвести тщательную штивку и крепление груза в грузовых помещениях;
- осмотреть состояние люковых закрытий, проверить плотность прилегания крышек к комингсам люков (люк моей штормовой ответственности – это люк в румпельное отделение);
- при наличии палубного груза произвести его надёжное крепление найтовами (крепкие тросы или цепи для крепления).
За подготовку корабля к плаванию в штормовых условиях отвечали старший помощник командира корабля капитан-лейтенант Н.В. Протопопов и командир БЧ-5 старший механик корабля капитан-лейтенант В.Н. Силкин. Для меня команда «Закрепить по штормовому» означала, что я должен был при получении штормового предупреждения:
- проверить надёжность закрытия дверей тамбура на баке и дверей «ленкаюты»;
- проверить крепление палубного груза в «ленкаюте», в библиотеке и в моей мастерской (фотолаборатории);
- проверить крепление корабельного и личного имущества в «ленкаюте» и в том кубрике, где было моё «штатное место»;
- надёжно задраить иллюминаторы, за которые я отвечал, предварительно установив в них «броняшки» (металлические пластины с резиновым уплотнением);
- проверить чистоту шпигатов (водоотливных отверстий, сливов);
- удалить с палубы, со стоек, со стеллажей всё незакреплённое имущество, все свободные предметы или надёжно их укрепить найтовами;
- обеспечить свободный и безопасный проход по палубе в «ленкаюте» и внутри корабля на пути в румпельное отделение.
Всё перечисленное я добросовестно исполнил, сделал, выполнил и отчитался по телефону в ПЭЖ (пост энергоживучести корабля). Я ждал, что ко мне придёт кто-то из дежурных по низам и проверит мою тщательную работу и то, как мы с матросом из БЧ-5 закрепили груду тяжёлых мешков в носовом тамбуре, но никто ко мне не явился. Более того, я слышал как задраивали межпалубный люк и фактически перед штормом я был «замурован» в одиночестве в носовой части корабля…
В соответствии со штормовым предупреждением в процессе плавания корабля в штормовых условиях каждый матрос, мичман и офицер на БПК «Свирепый» должны были вести постоянное наблюдение за проникновением морской воды и атмосферных осадков внутрь помещений корабля, немедленно сообщать в ПЭЖ об аварийном изменении влажности в помещениях, принимать меры к предотвращению попадания воды внутрь корабля. Кроме всего прочего, я как рулевой БЧ-1 и визуальный разведчик, обязан был отслеживать и фиксировать изменение атмосферного давления, ветра, температуры воздуха, волнения, облачности и других признаков погоды и фиксировать эти параметры в своих разведотчётах, в рабочем журнале наблюдений.
Изредка отрываясь от своих обязанностей, я писал в письме моим родителям: «Надо заправить плёнки (в фотоаппараты), да опять поснимать шторм для истории. Там (в открытом Северном море) сейчас «жарко» (последствия урагана Фрэн), если даже здесь (район мыса Скаген, Дания) ветер 15 м/с (54 км/час). Да ещё «штормовое предупреждение» получили. Ну, не обижайтесь на тон. Бывайте!».
Последние слова я уже написал криво-косо и второпях, между ухающими сильными ударами форштевня БПК «Свирепый» в высокие и крутые волны Северного моря. Это был край второй части моего большого письма родителям.
Фотоиллюстрация из фотоальбома автора: 08.10.1973.Северное море. Штормовое предупреждение и команда-приказ: «Закрепить по штормовому!». Матрос БЧ-2 крепит найтовами полученное только что с ПБПЛ «Сванетия» продовольствие. Я снимаю из дверей «ленкаюты». За матросом задраенная дверь в вентиляционную и насосную камеру. Перетащить эти мешки с сахаром, крупой, мукой и ещё чем-то в корабельные кладовые не успели. Теперь эти груды мешков пришлось крепко, крест-накрест, крепить новым пахучим «мохнатым» пеньковым тросом-найтовом. Я потом этот трос-найтов-шнур «прикарманил» для нужд ленкаюты, корабельной библиотеки и фотолаборатории.