Глава 51
Вы встречали в записках Гримо упоминание о дамбе, которую построил Ришельё, разумеется. Я напомню.
Первый раз она упоминается при описании встречи господина Бонасье с кардиналом Ришельё. Бонасье доставили к кардиналу для допроса, он сидел, ни жив, ни мёртв, со страхом ожидая своей участи. В это время кардинал склонился над кардой дамбы. Вот что пишет Гримо: «И кардинал с величайшим вниманием склонился над картой Ла-Рошели, развернутой, как мы уже говорили, у него на столе, и принялся карандашом вычерчивать на ней линию знаменитой дамбы, которая полтора года спустя закрыла доступ в гавань осажденного города». Боюсь, у читателя не задержались в памяти эти примечательные строки, но я благодарен Гримо за то, что он вставил в свою фантазию этот прелестный оборот. Он хотел подчеркнуть, что уже тогда, за полтора года до её строительства кардинал разработал её план в самых мельчайших подробностях. Боюсь, к сожалению, что план это вызревал позже и более поспешно, что не делает его менее великим.
Второй раз дамба упоминается в моей реплике, где я якобы жалуюсь на то, что плохо поел, поскольку день был постный, а в трактире не нашлось даже приличной рыбы. Вот те слова, которые приписал мне великий фантазёр и не менее великий летописец Гримо: «Говорят, что дамба, которую сооружает господин кардинал, гонит всю рыбу в открытое море». Далее она ещё дважды упоминается в этих мемуарах Гримо. Но фантазии Гримо о моём пренебрежительном упоминании этой дамбы меня почти огорчают. Если бы я не взял себе за правило не огорчаться, я бы по-настоящему огорчился от этого. Мог ли я, солдат, мушкетёр, ведущий сражения с врагом, и, между прочим, весьма интересующийся фортификацией, инженерией, сапёрным и артиллерийским делом, столь пренебрежительно отзываться о столь существенном действии, как строительство дамбы для того, чтобы не дать возможность врагу получить подкрепление, оружие, съестные припасы и прочие необходимые вещи? Ришельё практически лишил жителей мятежной Ла-Рошели какой-либо поддержки с моря, у них не оказалось тыла как такового. Блокада с моря и блокада с суши – и вот уже они полностью окружены, поэтому единственный исход этой войны был очевиден – полное поражение Ла-Рошели.
Стратегам всех времён и всех народов я бы сказал самый важный вывод из всего, что произошло тогда в Ла-Рошели. Если вашего врага поддерживает иностранное государство, или блок из иностранных государств, вы никогда не победите его до тех пор, пока не лишите его этой поддержки. Невозможно на небольшом клочке собственной или соседней территории вести войну против целой коалиции государств. Первым делом следует перерезать все пути сообщения этого мятежного клочка земли с теми, кто имеет в сравнении с ним неизмеримо больший ресурс, и заинтересован кровно в том, чтобы снабжать и снабжать, денно и нощно, непрерывно и неустанно, этого мятежника продовольствием, боеприпасами, и при случае даже посылать туда наёмников, добровольцев и даже собственные регулярные войска, если дело запахнет победой. Перерубите эту артерию, и тогда вы возьмёте мятежников бескровно и наверняка. Оставьте эту артерию невредимой, и тогда войне не будет конца, количество жертв с обеих сторон будет нарастать, а толку не буде никакого, или же вам придётся воевать не только с собственными мятежниками, но и со всеми государствами, поддерживающими их, в том числе и через проливы, через моря и даже через океаны. Ришельё понимал это как никто другой. Эта дамба дала нам победу. Не будь этой дамбы, полководцы Людовика XIII, одержимые манией военной славы и маршальских почестей, положили бы на этой не самой значительной войне столько солдат, сколько потребовалось бы для их возвеличивания, и для победы громкой, помпезной, кровавой и беспощадной с обеих сторон. Нет таких крепостей, которые бы не сдались, будучи окружёнными, но при этом мало таких крепостей, которые не смогли бы продержаться против атаки с одной стороны, при наличии действенной поддержки со стороны противоположной. Поэтому нет крепостей неприступных и нет крепостей легкодоступных, а есть стратегия победителей и есть стратегия затяжной безрезультатной односторонней осады.
Великая дамба кардинала Ришельё, возможно, спасла наши жизни, мою, а также Атоса, Портоса и д’Артаньяна. Поэтому я позволю себе остановиться на этом вопросе.
Гримо в своих мемуарах пишет то, что сам, разумеется, не мог бы сформулировать, если бы не вычитал половину этого текста в какой-то из многочисленных книг из библиотеки Атоса, соединив это с фрагментами наших бесед: «Хотя Ла-Рошель была в тесном кольце, хотя успех осады благодаря принятым мерам, и в особенности благодаря дамбе, препятствовавшей лодкам проникать в осажденный город, казался несомненным, тем не менее блокада могла тянуться еще долго, к великому позору для войск Короля и к большому неудовольствию кардинала». Это лишь часть правды. Если бы не дамба, осада могла тянуться не просто долго, а бесконечно, и безрезультатно, вот что следовало ему написать.
Впрочем, что с него возьмёшь и какой может быть спрос с него, с Гримо? Ведь в другом месте Гримо пишет о себе: «Бедняга дошел до того, что уже почти разучился говорить». Что тут скажешь! Лучше бы он разучился писать! Он пишет, что один из солдат насадил на саблю гуся, чтобы его зажарить! Небывалая глупость, которая могла бы стоить ему жизни! Разве сабля – это вертел? В иных случаях вертел, разумеется, можно использовать как оружие, если другого выхода нет, но вот использовать оружие как вертел, это чересчур, ведь это означает безнадёжно испортить важнейшее оружие! После такого использования сабля перестанет быть саблей, а превратится в полосу отвратительного по качеству железа, которое будет гнуться и тупиться, с таким оружием воевать нельзя. Если бы я когда-нибудь увидел, что кто-то из наших слуг использует саблю подобным образом, я бы прогнал его взашей, но прежде бы вздул хорошенько, и не выплатил бы ему никакого жалованья из того, что ему могло бы причитаться. Причём, это касается и не только моих слуг, но и слуг моих товарищей. Гримо, должно быть, спятил, когда писал это. По счастью он ничего подобного не делал, иначе худо бы ему пришлось. К оружию Атоса он на самом деле относился с таким благоговением, что не решился бы даже провести ногтем по лезвию, а не то, чтобы насадить на него гуся или каплуна. Так неужели же он считал, что дворяне могут так обращаться со своим оружием? Я бы вознегодовал, если бы был способен на столь греховные поступки пусть даже хотя бы лишь мысленно. Или вот ещё – возможно ли, чтобы д’Артаньян назвал сапёров землекопами? Милый, старый, седой графоман Гримо! Какой же нелепый писатель из тебя получился!
Итак, об осаде и о взятии Ла-Рошели. Истоки этого застарелого конфликта относятся к зарождению протестантства, постепенное накопление взаимной неприязни усугубилось нанесёнными обеими сторонами обидами, затем и преступлениями, в итоге и убийствами. Противостояние обострилось в ночь с 23 на 24 августа 1572 года, в ту самую печально известную Варфоломеевскую ночь, которая окончательно разделила Францию на два непримиримых лагеря — на лагерь католиков и лагерь протестантов. Решительные и жестокие действия Карла IX, вдохновляемого на это Екатериной Медичи, его матерью, вдовствующей Королевой, а также Гизами, привели к физическому истреблению огромного количества гугенотов Франции, которые, к тому же, сконцентрировались в Париже, съехавшись туда на свадьбу своего предводителя, Генриха Наваррского с сестрой Короля Марго. Гугеноты поверили в установление мира и в собственную безопасность, что позволило расправиться с ними почти без жертв со стороны католиков. Гугенотов и их семьи вытаскивали из постели, чтобы убить, наскакивая среди ночи группами с большим численным превосходством, вооружёнными всеми видами оружия, которое только можно было достать, убивали их жён и детей, не дав даже возможности одеться, так что перед Господом они предстали в ту же ночь, в большинстве своём обнажёнными и с многочисленными ранами, свидетельствами жестокости озверевших от крови и безнаказанности католиков. Эта ночь стала нарицательной, памятной для тех немногих гугенотов, которые её пережили, потерей ими своих друзей и близких, и осталась в памяти поколений как позорнейшая для католиков ночь. Поскольку сам Генрих Наваррский чудом спасся, а впоследствии стал Королём Франции Генрихом IV, он пытался примирить католиков (каковым он и сам стал, перейдя в католическую религию ради примирения сторон и, главным образом, ради закрепления за собой прав на корону Франции) с гугенотами, издав Нантский Эдикт, дающий гугенотам права отправлять свои религиозные обряды по месту проживания, за исключением Парижа и некоторых других крупных городов Франции.
Война между оставшимися гугенотами и преобладающей католической частью страны проходила в форме долгих и кровопролитных войн, охвативших периоды царствования Карла IX, Франциска II и Генриха III. Конец этой братоубийственной войне смог положить только Генрих IV указанным Нантским эдиктом. Ошибкой или умыслом Генриха IV было предоставление этим Эдиктом также прав гугенотам иметь свои собственные войска для защиты своей жизни и своих прав. Гугеноты получили несколько крупных городов на территории Франции, которые, в связи с этим, стали окончательно гугенотскими, поскольку все католики из этих городов выехали. Суверенитет породил сепаратизм, сепаратизм развился до крайности, в итоге суверенная не воинственная изначально часть Франции превратилась в территории, ощущающие себя полной противоположностью остальной частью страны, вследствие чего они были готовы вступать в самые неожиданные союзы с кем угодно, лишь бы против собственной страны и собственных сограждан другого вероисповедания. Это не замедлили использовать ближайшие соседи, поскольку соседние государства всегда являются антагонистами, если не являются сателлитами или колониями, либо верными союзниками, каковыми принуждены становиться ради совместной защиты от ещё более сильных и ещё более агрессивных соседей с других сторон. Разумеется, первым из таких антагонистов была Англия, и, разумеется, именно с ней вступили в сговор сепаратисты-гугеноты. Возникла реальная опасность того, что мы потеряем эти территории вместе с портами, с побережьем, с крепостями и с той частью флота, которая приписана к этим портам. Если не противостоять этому процессу, можно было в перспективе и вовсе лишиться выхода к морю и суверенитета, каковой и без того был в большой опасности вследствие недружелюбного окружения со стороны двух Габсбургских государств, взявших Францию почти в кольцо.
После убийства религиозным фанатиком Равальяком Короля Генрих IV хрупкое перемирие разрушилось. Вероятно, руку Равальяка направляла более могущественная рука. Подозревали, и не безосновательно, супругу Короля, Королеву-Мать Марию Медичи, а также её фаворита Кончино Кончини, маршала д’Анкра. Поскольку они в результате этого события пришли к власти, расследование убийства велось лишь для виду, с Равальяком жестоко расправились, причём, зеваки, стоящие ближе к нему во время этой жестокой расправы, утверждали, что Равальяк просил дать ему слово для того, чтобы он изобличил своих сообщников, но это привело лишь к тому, что пытки усилились, и велено было барабанной дробью заглушить его крики о желании сделать ужасное признание.
Противостояние гугенотов и католиков вступило в новую жестокую фазу. Католики были недовольны гугенотами, открыто обвиняя их в убийстве Короля, гугеноты же, подозревая в этом деле руку главнейших католиков страны, и ощущая новую волну притеснений, напротив, обвиняли в этом католиков и ещё больше ожесточились против них. В результате даже те из них, которые надеялись жить в добром согласии с католиками, стали крайними сепаратистами, а их города совместно образовали своеобразное государство в государстве. Они получали самую разнообразную поддержку от Испании и Англии, поскольку эти соседние государства были чрезвычайно заинтересованы в ослаблении Франции и надеялись если и не урвать от неё себе территории, то, во всяком случае, максимально её ослабить. Не помогли и династические браки, в результате которых супругами обеих Королей были родные сёстры французского Короля Людовика XIII.
Противостояние разгоралось и дошло до открытого военного противоборства. Восстал Лангедок, а затем и Ла-Рошель.
Надо сказать, что прибрежные острова и крепости-порты представляют собой стратегические объекты особой важности. Таковы острова Бель-Иль, Киберон, Нуармутье ан Л’иль, Йе, Ре, таковы также, разумеется порты, и среди них наиболее значительный – Ла-Рошель.
После того как в апреле 1621 года Людовик XIII занял крепости Сомюр и Туар, которые сдались без сопротивления, армия двинулась дальше. Город Сен-Жан д’Анжели был взят за две недели, его стены были разрушены, а горожане лишены привилегий. Осада Монтобана не привела к успеху, армия Короля принуждена была отступить из-за разразившейся эпидемии, которая спасла этот город от разорения войсками Его Величества. Мы, мушкетёры, участвовали в этих походах, о чём я уже сообщал, описывая нашу разведывательную вылазку.
В мятежных городах обосновались знатные дворяне, возглавлявшие гугенотов. В Лангедоке воцарился герцог де Роган, сделав своей главной резиденцией крепость Андюз, его ближайший сподвижник герцог де Субиз обосновался в Ла-Рошели. В результате своего выгодного географического положения Ла-Рошель стала важнейшим оплотом гугенотов на атлантическом побережье, откуда их отряды регулярно совершали грабительские походы к городам Пуату. Мы тогда ещё не знали, что графство де Ла Фер серьёзно пострадало от этих набегов, что нанесло существенный финансовый ущерб лично Атосу.
Такое положение вещей, разумеется, не устраивало Короля Людовика XIII. Королевская армия выбила гугенотов из Гиени, захватив все принадлежавшие им города. У стен Монпелье непримиримые де Роган и де Субиз пошли на переговоры. Согласно решению ассамблеи, Король обязал протестантов срыть все укрепления своих городов и даровал им амнистию. Но мир, заключённый в Монпелье, оказался лишь короткой передышкой.
Придя к власти, Ришельё предпринял ряд действий с целью захватить Кастр в Лангедоке и остров Рэ, находившийся на выходе из гавани Ла-Рошели. Ришельё объявил подавление восстания протестантов приоритетом королевства.
Франция получила поддержку Голландии, тогда как восставший Ла-Рошель получил поддержку Англии, так что в этой точке происходила не просто борьба Франции против отторжения её исконных территорий, но происходило военное столкновение влиятельнейших государств Европы на чужой территории, чужими руками, которое оплачивалось, в основном, чужими жизнями, то есть жизнями французов с обеих сторон.
Государства, ввязывающиеся во внутренние конфликты, безусловно, являются разжигателями войны, которая может перерасти в войну многих государств, что я решительно осуждаю. Уж лучше было бы нам не прибегать к помощи Голландцев, при условии, конечно, что сепаратисты не прибегали бы к помощи Англии. Что ж, в этом смысле Англия несёт свою долю ответственности за те жертвы, которыми закончилась эта внутренняя война, и Атос, безусловно, был прав в том, что не пожелал вступиться за Бекингема, фактического главу Англии в тот период.
Кардинал арендовал у Амстердама корабли для того, чтобы захватить Ла-Рошель. Надо сказать, что ранее Папа разрешил заключать союзы с гугенотами иностранными для борьбы с гугенотами собственными, так что в этом смысле Ришельё не отступил ни на йоту от позиции католической церкви, выраженной в указе одного из понтификов. Но в городском совете Амстердама начались дебаты по вопросу о том, следует ли разрешать католикам проводить свои проповеди на протестантских кораблях. Было решено запретить проповеди, но голландские корабли переправили французских солдат к Ла-Рошели. Голландцы помогали по причинам того, что состояли с Францией в союзнических отношениях в борьбе против двух империй Габсбургов – Священной Римской империи и Испании.
Бекингем убедил Карла I поддержать гугенотов Ла-Рошели в борьбе против Франции, которую он считал личной борьбой против Ришельё за место в сердце Королевы Анны. Карл направил гугенотам восемьдесят боевых кораблей. В июне Бекингем осуществил высадку шести тысяч солдат на острове Ре, от которого до Ла-Рошели рукой подать. Надо отметить, справедливости ради, что хотя остров принадлежал гугенотам и был прекрасно укреплён, его жители не присоединились к восстанию, а лишь высказывали симпатию и моральную поддержку ларошельцам.
(Продолжение следует)