Прощай, шинель. Быль Из неопубликованного

               
   Медь духового оркестра, как фейерверк, разбрасывала звуки военного марша. Сколько раз ветеран войны Андрей Павлович Лукашов слышал мелодию «Прощание славянки», и каждый раз  заново его волновала эта мелодия. И если бы в эти минуты прозвучала команда: «По вагонам!», – он, не задумываясь,  бросился бы вперёд.

  Теперь перед ним в тесном строю шли уже его внуки. Смущало одно бывалого фронтовика: «Солдаты-то без шинелей. На них теперь другое обмундирование. Сидит-то ладно, а как оно в бою? Не холодно ли в нём?». И поплыла память, перелистывая дни, месяцы и долгие годы войны. Глаза заслезились.
   В разведроту  брали особых: сметливых, выдержанных, смелых, готовых к любым ситуациям и днём, и ночью, летом и зимой, в мороз и жару.
– Сержант Лукашов!
– Я!
– Возьми двух солдат и – мигом на правый фланг. Прикрой роту! Гранаты возьми.
– Есть, товарищ капитан!
– Наседают, сержант! – крикнул пулемётчик.
– Вижу, Миша, вижу. Они же  на нас  танком… А мы… Эх… Прикрой меня, Миша. Я на железного зверя поползу. Слышишь?
– Слышу, сержант!

  Андрей Лукашов полз по небольшой лощине, выискивая глазами каждый кустик, чтобы укрыться. «Ага, вот и спасение: воронка от снаряда. Туда! Скорей!», – скомандовал себе сержант и отпущенной пружиной бросился вперёд.
  Заметив опытным взглядом, что пулемёт танка оказался в «мёртвой зоне», Андрей отвёл правую руку и, сжав до боли зубы, бросил связку под гусеницу. Через мгновение бронемашина закружилась  в немощном танце на одном месте. «Есть!», – обрадовался сержант и улыбнулся.

  Ещё две атаки немцев в этот день отбила рота. И ещё один танк вывел из строя Андрей.  Командир роты прямо в траншее, чтобы все слышали, громко поблагодарил Лукашова, обняв при этом. Через месяц дневальный, дежуривший около блиндажа ротного, услышал, что пришла сержанту награда. Отлучившись на секунду, он сообщил об этом Андрею.
Тот в это время снимал сапог. Разматывая, портянку, возмущался:
– Во! Уже продырявилась. Быстро же мы топали от немцев. Но ничего научимся и мы воевать.
– Ты меня  не слышишь? – переспросил дневальный.
– Да слышу, Кравцов, слышу. Иди на пост, а то заметят твоё отсутствие.

  Вскоре тот же дневальный крикнул:
– Лукашов! К капитану.
– Товарищ…
– Садись, сержант. Награду твою будем обмывать. Где твой котелок?
– Со мной, – снимая с ремня, ответил  Андрей.
– Да он у тебя дырявый.
– И, правда! Прострелили поганые немцы. Это утром, наверное…
– Ладно, бери мою кружку. Кладу в неё медаль  «За отвагу». Пей, молодец.
– Служу…
– Погоди, это ты перед строем скажешь. Будем вручать торжественно, принародно.

 Радостный и немного захмелевший от водки и похвал Андрей вышёл. «Пойду в своё отделение», – решил он, проходя мимо отдыхающих солдат.
– Мишка, ты спишь?
– Да, только задремал. А что?
– Медалью меня наградили. Вручать будут позже. Только, если б тогда не ты, то вряд ли бы дополз до танка.
– Ну, а как же ещё, сержант. Давай постелю свою шинель,                ляжем на неё, а твоей укроемся. Теплее будет.
– А знаешь, Мишка?
– Чего?
– Меня в разведку зовут. Я сказал им твёрдо, что без тебя не пойду.
– Оно, конечно, куда же мы друг без друга, – ответил пулемётчик, натягивая на себя подругу верную: шинель…

  Духовой оркестр смолк, и наступили несколько минут тишины – для осмысления происходящего. И сержант запаса Лукашов вспомнил День Победы. Когда об этом объявили, плакали от счастья все: и рядовые, и генералы. Молчали только те, кто остались навечно позади. Но о них помнили. Помнили через годы. Лукашов вздохнул, вытирая слёзы с морщинистых щёк.  «Эх, Мишка, нет тебя, моего пулемётчика в живых, но ты рядом! Одной шинелью укрывались, из одного котелка ели».

 Оркестр снова бодро заиграл мелодию. Андрей Павлович Лукашов, посмотрел на свои  медали, и слёзы скатились на них. Ещё раз вспомнил свою размашистую суконную серую шинель. Её тепло и потный запах до сих пор снятся ему. Прощай, шинель. И сапоги, и портянки – тоже.

  Промокнув платочком глаза, он с гордостью посмотрел на идущих в строю солдат.

  «Они  одеты по-другому, но уверен:  верность Отчизне, храбрость, умение дружить  у них такие же, как были у нас!».