Глава 50
Рассказ о том, как Атос вырвал у Миледи расписку кардинала, дарующую прощение за любой поступок, совершённый предъявителем этой расписки, и то, как Атос опознал в Миледи свою бывшую жену Анну де Бейль, графиню де Ла Фер, передан довольно точно по той причине, что Атос рассказывал её во всех подробностях друзьям, и Гримо слышал её, разумеется. Но Гримо наивно пишет, что Миледи не решилась признаться кардиналу в том, что Атос забрал у неё силой эту бумагу, опасаясь, что граф сообщит кардиналу, что она носит на плече клеймо воровки. Во-первых, напрасно Гримо полагал, что Ришельё не знал этого. Во-вторых, тем более напрасно полагал он, что по такой ничтожной причине кардинал мог бы отказаться от услуг довольно ловкой шпионки, и предал бы её суду. За что? Ведь клеймление было само по себе наказанием! Понеся это наказание, Анна де Бейль уже свела счёты с правосудием за те грехи, которые предшествовали этому событию, а грехи последующие были теми грехами, которые она совершала на службе кардиналу! Если она и могла опасаться наказания со стороны кардинала, то лишь за убийство своего супруга, маркиза де Бренвилье, а также своей служанки. Этот грех ещё следовало доказать! Покушение на мою жизнь, несколько покушений на жизнь д’Артаньяна, всё это ничего не значило в глазах кардинала. Ведь он сказал о том, что хотел бы, чтобы ему так же легко было расправиться с врагами Миледи, как со своими! Ведь он же назвал жизнь д’Артаньяна ничего не значащей! Нет, конечно, Атос не мог бы навредить Миледи тем, что рассказал бы про её клеймо. Это могло бы лишь изгнать её из высшего общества, в котором она пребывала и чувствовала себя как рыба в воде. И граф де Рошфор также не отвернулся бы от неё, что я знаю достоверно. Да, клеймо изобличало её как воровку, или же как проститутку, но скажите, положа руку на сердце, лишены ли на деле проститутки возможности общения с людьми, называющими себя благородными? Так ли уж настойчиво мужчины изгоняют их из своего общества? Да и что в конце концов значило это клеймо? В какой-нибудь Индии или Бирме, в Новой Зеландии, или в Полинезии женщина сама добровольно могла бы сделать себе татуировку, в качестве всего лишь украшения тела. И такая татуировка вполне могла иметь форму лилии. Миледи легко могла бы скрыть клеймо под такой татуировкой. А закон не предписывал дальнейшее преследование подобных персон, их всего лишь сторонились, с ними лишь избегали завязывать тесное общение. Скажите на милость – клеймо на плече! Если бы клеймо было предназначено для того, чтобы заклеймённого человека навсегда изгнали из общества, его следовало бы ставить не на плече, где его легко скрыть под одеждой, а на лбу, на щеке, или, по меньшей мере, на шее.
Кроме того, Гримо запамятовал, что в последнюю встречу д’Артаньян сам увидел это клеймо, только увидел он его не случайно, а выполняя обещание, данное Атосу, которое состояло в том, что он постарается взглянуть на левое плечо знатной дамы, с которой сблизился, благодаря флирту с её служанкой Кэтти.
Дело было так.
Миледи, как я уже писал, подарила д’Артаньяну перстень. И хотя она дала ему по ошибке не тот перстень, который намеревалась дать, целью такого подарка было увидеть его на руке де Варда и убедиться, что это именно он приходил на свидание с ней. При этом она взяла с д’Артаньяна, то есть с мнимого де Варда, обещание носить этот перстень не снимая. Разумеется, после этого Миледи постаралась встретиться с де Вардом, чтобы увидеть на его руке этот перстень и успокоиться, что это был именно он, или же не увидеть его и убедиться в том, что кто-то другой её обманывает, выдавая себя за де Варда. Ей это удалось, и она удостоверилась в том, что её подозрения были правильными.
Она решила разоблачить мнимого де Варда, а поскольку новая встреча была назначена на последнем свидании, все её приготовления свелись к тому, что она приготовила и припрятала на поясе длинный острый нож с узким лезвием, называемый стилет. На подоконнике за занавеской она положила два заряженных пистолета и с трепетом ожидала прихода неизвестного, который посмел овладеть ей, выдавая себя за де Варда. Она решилась прежде, чем убить его, взглянуть в его лицо и увидеть в нём страх перед смертью, чтобы в полной мере насладиться своей местью.
Когда же д’Артаньян явился к ней, она прошептала ему: «Подожди одну минуту, милый, я сейчас приду».
После этого она дернула за шнур, после чего плотные шторы на окнах раздвинулись и комнату осветили четыре канделябра, которые заранее были зажжены и скрывались на подоконнике за этими плотными шторами.
Увидев д’Артаньяна, Миледи воскликнула с удивлением, поскольку она не ожидала обнаружить именно его, своего заклятого врага, нарушившего её планы в поездке в Лондон. Злобная улыбка растянула её тонкие губы, лицо её из прекрасного стало отвратительным.
— Какая приятная неожиданность! — воскликнула она, наводя на него стволы обоих пистолетов. — Я буду иметь двойное удовольствие убить вас. Во-первых, я отомщу вам за мою неудачу в Лондоне, а во-вторых, вы поплатитесь за то оскорбление, которое нанесли мне, заполучив мои ласки обманным путём!
— Возможно, вы промахнётесь, — с презрением ответил д’Артаньян. — А возможно, что и нет, но в любом случае вам придётся объяснять своим слугам появление в вашей спальне трупа мужчины.
Миледи лишь на секунду задумалась, поскольку ей не пришла в голову эта проблема, в это самое мгновение д’Артаньян выхватил из-за пояса свой пистолет, так как предупреждение Атоса заставили его ожидать подвоха от этой дамы.
— У меня хоть всего лишь один пистолет, но я не промахнусь, даже если вы успеете меня ранить, — сказал он. — Кроме того, мне нет дела до ваших слуг и до тех вопросов, которые они будут задавать. Пистолет в вашей левой руке бесполезен, поскольку левой рукой вы не сможете прицелиться хорошенько, так что бросьте его.
Миледи рассеянно взглянула на свой пистолет в левой руке, д’Артаньян выстрелил и попал, как и намеревался, в пистолет, который находился в правой руке Миледи. Оружие было выбито у неё из рук, что доставило ей неожиданную боль в кисти. Вскрикнув от боли, Миледи выронила пистолет из левой руки, чтобы схватиться ладонью за правую. В это время д’Артаньян в два прыжка словно молодой леопард подскочил к ней и взял своими сильными руками её за обе кисти рук.
— Вы в моей власти, сударыня! — сказал он. — Не бойтесь! Я сейчас уйду и не причиню вам никакого вреда, но прежде я должен сделать ещё одну вещь.
С этими словами он, отпустив левую руку Миледи, рывком сорвал с её левого плеча кружевной пеньюар, и устремил свой взгляд на её плечо.
Увидев клеймо, он от неожиданности выпустил вторую руку Миледи. Анна де Бейль тут же отскочила на два шага и выхватила из-за пояса свой стилет.
— Негодяй! — вскричала она. — Я убью тебя! Никто не должен знать мою тайну! Тебе не будет пощады!
— Вот как? — воскликнул д’Артаньян. — Фехтование на стилетах? Это мне по душе!
После этого он выхватил из-за пояса свой кинжал, который хотя и был вдвое короче стилета Миледи, но в его руках был вчетверо более опасен, чем холодное оружие разъярённой Анны де Бейль.
Миледи в бессильной ярости отступила и стала медленно оседать на пол. Плечи её судорожно дёргались от рыдания, которое переполняло её.
Этого д’Артаньян не ожидал. Ему стало жаль эту поверженную женщину, жалкую и беззащитную в её унижении.
Он убрал кинжал и намеревался подойти и успокоить её, однако, Миледи только этого и ждала. Её слёзы были очередным притворством. Она попыталась нанести удар д’Артаньяну своим стилетом, и ей удалось бы это, если бы в своё время старый батюшка д’Артаньяна не обучил его уклоняться от ударов, наносимых в самый неожиданный момент с самых разных сторон. Даже не успев понять, что происходит, ловкий гасконец натренированным в непрерывных упражнениях движением левого локтя ловко отбил стилет и схватил Миледи за кисть руки.
— Вот что, голубушка! — сказал он. — Я вижу, вы ещё не угомонились!
С этими словами он с силой швырнул её на кровать, после чего поднял с пола два её пистолета и стилет, и выбросил их в окно.
— Надеюсь, в этой комнате больше нет оружия, — сказал он. — Впрочем, я сюда больше не вернусь.
После этого он решительно толкнул ногой дверь, выбивая хлипкую задвижку, и покинул дом Миледи.
Всё это мне рассказал д’Артаньян, и я ему верю, хотя всем известно, что гасконцы любят прихвастнуть, рассказывая о своих сражениях хоть с мужчинами с оружием в руках, хоть и с женщинами в баталиях иного рода. Но гарантией искренности рассказа д’Артаньяна служит то, что всё это он рассказывал нам не для того, чтобы похвастать, а когда мы разбирали все действия Анны де Бейль перед тем, как принять непростое решение избавить мир от этого дьявола в женском обличье.
Итак, разумеется, мне следует вернуться к рассказу о том, как Атос отобрал у Миледи открытую бумагу кардинала, индульгенцию без указания проступка и имени человека, совершившего его.
Любой читатель найдёт здесь несообразность.
Действительно, несколько раз до этого Атос утверждал, что если Миледи жива и если она решила, что д’Артаньян – её враг, тогда наш друг находится в величайшей опасности. Он и про себя также говорил, что коль скоро Миледи не умерла, то за свою жизнь он не даст и ломанного гроша, добавляя, впрочем, что он не очень-то этому огорчён, так как охладел к жизни и не ждёт от неё ничего хорошего. Миледи, действительно, была чрезвычайно опасна вследствие абсолютной неразборчивости в средствах достижения целей. Мы помним, что она нанимала убийц и высылала отравленное вино под видом подарка от друзей. Лишь счастливая случайность в обоих случаях уберегла д’Артаньяна от гибели. Никто и ничто не мешало Миледи повторить своё покушение столько раз, сколько понадобится для того, чтобы довести дело до конца. Как же объяснить, что Атос, забирая бумагу у Миледи, полностью успокоился на её счёт, сказав при этом: «А теперь, когда я вырвал у тебя зубы, ехидна, кусайся, если можешь»? Неужели он, действительно, полагал, что обезвредил её? Разумеется, нет.
Но он знал, что Миледи поедет в Англию для того, чтобы заставить Бекингема прекратить войну. Это делалось по приказу Ришельё и во благо Франции. Атос видел, что французы гибнут на полях сражения, стреляя во французов же, и что Англия несла ответственность за эту братоубийственную войну.
Да, друзья мои. В лице Бекингема Англия творила зло по отношению к нам, французам. Англия всячески разжигала и подогревала религиозную рознь, разжигала сепаратистские настроения на западе страны. Она стремилась использовать часть нашего народа против остального населения, для ослабления и разорения и тех, и других. Великий кардинал противодействовал этому, и Атос не мог не понимать его политики и не соглашаться с ней. Именно поэтому он сказал Миледи: «Убьете ли вы или поручите кому-нибудь убить герцога Бекингема — мне до этого нет дела: я его не знаю, и к тому же он англичанин». Так не должен был бы говорить обычный мирный гражданин и христианин, но только так мог рассуждать военный, мушкетёр, солдат, воюющий на стороне Франции против Англии в отношении лидера страны, с которой шла война. Атос понимал, что Миледи не может сообщить кардиналу о том, что так легко потеряла выданный им с таким трудом документ не потому, что боялась разоблачения в отношении клейма на плече, а потому что Ришельё, как и любой политик, не любил проигравших, каковой она сделалась вследствие того исключительно морального поражения, которое ей нанёс Атос. Явившись к кардиналу в качестве побеждённой, она не могла рассчитывать на его поддержку. Битую карту выбрасывают из игры, срубленную фигуру снимают с шахматной доски, разоблачённого шпиона, к тому же отдавшего документы, которые ни в коем случае не следовало отдавать, кардинал бы не пощадил. Он бы вычеркнул её из числа своих людей, после чего она уже не оправилась бы. Атос это понимал. У человека, лишившегося благоволения сильных мира сего возникает аура неудачника, все начинают сторониться его как прокажённого, словно опасаясь, что его невезение перебросится и на них тоже. Единственный выход для Миледи был в том, чтобы выполнить поручение кардинала, после чего искать у него поддержки, которую он оказал бы победительнице, но в которой непременно отказал бы проигравшей. Недаром даже к д’Артаньяну, как и ко всем нам, к недругам, проявившим достаточную силу и независимость, как мы видели, он относился с уважением, тогда как даже к тому, кто сломился, сдался и покорился, как господин Бонасье, он относился лишь с презрением.
Сражаясь против кардинала мы, сами не замечая этого, проникались к нему всё большим уважением, тогда как помогая герцогине де Шеврёз в её многочисленных интригах, я постепенно утратил ту свежесть восприятия её красоты и привлекательности, которая значительно померкла в моих глазах вследствие нечистоплотности той игры, которую она вела в интересах Королевы против Короля и кардинала, а также порой в интересах кардинала против Королевы и Месье, и в собственных интересах против всего мира.
Чтобы поставить точку в истории любовных похождений д’Артаньяна, добавлю, что я определил служанку Миледи по имени Кэтти к Камилле де Буа-Траси, о чём она никогда не пожалела. Кэтти была послушной служанкой у Миледи, но недостаточно преданной по той причине, что прекрасно понимала, как жестока и безнравственна Анна де Бейль, поэтому она искала любого удобного случая найти себе более достойную работу. Камилла была полной противоположностью, она была добросердечна и искренне полюбила свою новую камеристку. Впоследствии её забрала к себе герцогиня де Шеврёз. Я ещё расскажу о судьбе Кэтти в дальнейшем своём повествовании.
Теперь же я мысленно возвращаюсь ко времени осады Ла-Рошели.
(Продолжение следует)