1
Глеб Игоревич устало вздохнул, отвернулся от окна – и вздрогнул от неожиданности.
Он был уверен, что находится в кабинете один. Свет он не включил, и вечерний сумрак быстро сгущался между шкафами, стоящими вдоль стен, под вешалкой возле двери. В часах на столе, недавно подаренных ему к шестидесятилетнему юбилею, размеренно качался поблескивающий в темноте бронзовый маятник. Было поздно, и тишина в коридоре за дверью уже долгое время никем не нарушалась. И вдруг!
Глеб Игоревич быстро нажал большую белую клавишу настольной лампы. С другой стороны стола перед ним сидели два молодых человека – по возрасту как будто бы магистранты и, как говорили в университете, «хвостисты». Таких всегда выдает поза: они втягивают голову в плечи, сложенные ладони зажимают между коленями, виновато прячут взгляд… Эти тоже выглядели озадаченными, но беспомощности в их глазах не было. Они смотрели уверенно и просто. Один встряхнул богатыми темными волосами до плеч и заговорил:
- Уважаемый Глеб Игоревич, нам сказали, что вы хотите нас видеть. Будто бы за нами какие-то долги числятся… Если так, то мы готовы отработать все что нужно. И вы нас простите – мы без предупреждения…
Второй, красивый блондин с короткой стрижкой, молча закивал головой, переводя взгляд со своего спутника на Глеба Игоревича.
Глеб Игоревич растерялся. Во-первых, он не помнил этих магистрантов, что за тридцать лет работы в университете случилось с ним впервые. Во-вторых, он не помнил того, что приглашал кого-то на пересдачу, – такого с ним тоже не бывало. Странная складывалась ситуация. И в-третьих, он просто испугался их неожиданного прихода, чего греха таить?
И тут что-то необычное шевельнулось в душе Глеба Игоревича, как будто она подчинилась чьей-то чужой, но незлой воле. Ему пришло в голову просто скрыть свою забывчивость и испуг. Он вновь повернулся к окну, успокаивая себя, постучал пальцами по стеклу... Все было как-то не так, тревожно, как будто жизнь готовилась к переменам и вот послала ему весть об этом. Но назад пути не было, и приходилось продолжать игру.
- Вы говорите, готовы отработать долги? – произнес он, глядя в вечернюю тьму за окном.
- Да! – оживились молодые люди. - И конспекты мы переписали. Можете проверить!
Глеб Игоревич почувствовал, что ситуация возвращается в привычное для него русло. В нем вновь заговорил профессор и лектор. Он решительно повернулся к своим визитерам.
- Конспекты… Этим предметом жить надо! Ведь бессознательное - это…
Все больше воодушевляясь, он вышел из-за стола, расположился позади молодых людей, вальяжно оперся руками о спинки стульев, на которых они сидели.
- …Это – безусловная истина! Бессознательное первично, - Глеб Игоревич сделал акцент на слове «бессознательное». - А то, что мы называем сознанием, - производно от него, иллюзорно и беспомощно. Да-с , беспомощно. Мы об этом весь семестр говорили на нашем семинаре. Сознание подчиняется бессознательному! Вы со мной согласны? А потому жить надо из глубин…
Он сделал красивый жест рукой и даже залюбовался собой.
- Да мы живем, Глеб Игоревич! Правда! – всем корпусом повернулся на своем стуле блондин. - Ну спросите нас что-нибудь. Прямо сейчас.
- Бросьте! Как будто это решает проблему! – так же картинно отмахнулся вошедший в роль Глеб Игоревич. – Ну ладно. Давайте сделаем так. Я вам сейчас пару вопросов задам. Ответите – так и быть, все ваши долги вам простятся.
- Хорошо! Давайте! – еще больше оживились молодые люди и почему-то многозначительно переглянулись.
- Так! - Глеб Игоревич коротко задумался. – Ну… Как различаются в целом категории бессознательного у Фрейда и у Юнга?
Молодой человек с длинными волосами тут же заговорил уверенно:
- В первую очередь, в содержательном плане. У Фрейда – это токсичные, разъедающие психику биографические впечатления личности. Если говорить более определенно, это установки, связанные с эросом и танатосом.
- Да, - согласился блондин. – А еще бессознательное у Фрейда – продукт вытеснения этих содержаний в подпороговую область психики. У Юнга бессознательное гораздо шире и большей частью составляет результат психической эволюции человека.
- Мне кажется, - вновь заговорил длинноволосый, - что бессознательное у Юнга связано с генетической памятью человека. Это глубинное психическое пространство, которое сформировалось в результате освоения мира поколениями. Потому оно у Юнга и коллективное.
В кабинете воцарилась тишина. Слышно было, как маятник в часах на столе тихо отщелкивает движения вправо… влево, вправо… влево… Глеб Игоревич смотрел на магистрантов удивленно и заинтересованно.
- Ишь, как вы… Ну ладно. Тогда второй вопрос. Как связано бессознательное с символическими формами культуры? Какие соображения у вас имеются на этот счет?
- Давайте я начну, – первым подал голос блондин и слегка прокашлялся. – Бессознательное находится за порогом рационального осмысления. Поэтому оно не может быть описано посредством языка. Но оно может быть представлено в образах. Образы, представляющие содержания бессознательного, определяются нами как символы.
- Согласен, – поддержал блондина длинноволосый. – И системы образов такого рода в разных культурах образуют особые языки – конечно, в семиотическом смысле. Их надо научиться понимать. Ну, взять, например, мифы…
Глеб Игоревич быстро прошел на свое место за столом, сел на кресло, решительным движением ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки… Вся картинность сошла с него. Он лег грудью на стол, весь устремившись к своим собеседникам.
- Погодите. Вы хотите сказать, что образ – это язык бессознательного? Вы тоже так считаете? И события в их образности могут пониматься как… весть из его глубин? Так?
Длинноволосый тоже заметно воодушевился. Он уже беседовал с Глебом Игоревичем на равных, и видно было, что ему близко то, о чем они сейчас говорят.
- Именно! Вот, например, сюжет о лабиринте – это образ запутанного пространства. И считается, что сам лабиринт представляет путь в душе самого человека, ведет к пониманию им своей собственной сути. Только вот говорить об этом не очень корректно. Этот путь надо… пережить.
Блондин, внимательно следивший за разговором своего товарища с Глебом Игоревичем, вмешался, обозначив в этой теме еще один разворот.
- И кстати, – заговорил он. – Об образной природе содержаний, лежащих за пределами языковых смыслов, писал еще Людвиг Витгенштейн. Он назвал их «мистическим» и, по сути, ввел это мистическое в научный оборот. Супер! Мистическое – в науке! И как он указал, это мистическое само показывает себя человеку в образах. В его «Логико-философском трактате» это итоговая, главная мысль.
Глеб Игоревич откинулся на спинку кресла, замолчал, ушел в себя. Молодые люди по ту сторону стола тоже молчали, понимающе глядя на него.
- Знаете, коллеги, - Глеб Игоревич нарушил молчание первым, – я и сам думал об этом. Да, образ – это знак бессознательного… Ну ладно. А что вы скажете по поводу психической проекции?
Опять первым отозвался длинноволосый.
- Ну, это просто. Проекция составляет перенос субъективных содержаний бессознательного на предметы и события объективного мира. Такие предметы и события играют роль «экранов», на которых человек может увидеть скрытые содержания своей психики.
- По сути, – опять подал голос блондин, – это способ постижения той абсолютной реальности, в которой человек живет, но которая находится по ту сторону его сознательного восприятия.
Глеб Игоревич вновь погрузился в раздумье, взволнованно пробарабанил пальцами по столу. Спустя какое-то время он поднял глаза на молодых людей, но видно было, что все еще находится где-то далеко в своих мыслях.
- Можете привести примеры?
Блондин откликнулся живо:
- Ну вот взять, например, любовь мужчины к женщине. Он видит в ней собственную душу. Юнг сказал бы – свою Аниму. Но по сути, в объекте любви он открывает самого себя. Видит в женщине себя, как в зеркале. Правда, потом понимает, что это была иллюзия… То, что вовне, – всегда иллюзия.
- Любопытно, любопытно – все так же задумчиво пробормотал Глеб Игоревич. – Да, Юнг – гениальный мыслитель.
- А меня занимает вот такой вопрос, – напряженно глядя прямо в глаза Глебу Игоревичу и тщательно подбирая слова, заговорил волосатый. – Может ли быть, что психические содержания не просто проецируются на внешние объекты, а преобразуются в них? Вот говорят же, что мысль способна воплощаться в действительности!
Глеб Игоревич стряхнул с себя задумчивость и, так же напряженно глядя в лицо волосатого, отреагировал:
- Хороший вопрос. Правильный. Но он должен быть адресован… Гм. Кому он должен быть адресован? Вот и я полагаю, что бессознательное не только проецируется на реальность, но и творит ее. Правда, для науки это вопрос очень далекой перспективы. Хотя в квантовой механике…
Глеб Игоревич вновь вышел из-за стола, встал позади молодых людей и заговорил теперь уже совсем просто, от души – об этом говорили его искренние интонации.
- Знаете что, коллеги? Идите-ка с Богом. Об оценке не беспокойтесь – она будет у вас самой высокой. Я в зачетки и ведомость все проставлю. А на семинар все-таки приходите. Приятно будет пообщаться. Вот как сегодня.
Магистранты молча встали, направились к двери. Их лица все еще оставались странно напряженными, но за этой напряженностью угадывалось что-то правильное и доброе.
Неожиданно для себя самого Глеб Игоревич остановил их возле самой двери.
- Минуточку. Вот вы про лабиринт говорили. А как в него войти?
Молодые люди переглянулись, почему-то улыбнулись друг другу.
- Двери в лабиринт всегда открыты – просто произнес волосатый. - В него может войти любой, но вот выйти… И победить в нем нужно многих демонов, не только Минотавра. А чтобы их победить, нужно понять их природу. До свидания, Глеб Игоревич.
- До свидания, – эхом повторил блондин, и они вышли из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.
Глеб Игоревич остался стоять посередине кабинета один. «Какой странный визит, - вдруг подумал он. – И молодые люди тоже странные».
Тут до него вдруг дошло, что он не спросил у них имена и фамилии. Он поспешно распахнул двери кабинета, выглянул в коридор, чтобы их окликнуть. В коридоре было пусто и тихо. Только за окном, где-то далеко внизу, на пустынной улице возле университета вдруг залаяла собака…
2
Ничего особенного как будто бы не произошло. Ну, умчались они на радостях сломя голову… Молодые ноги быстрые! Но какое-то тошное чувство все-таки упало на сердце Глеба Игоревича. Недавняя тревога, которую он сумел погасить в себе интересной беседой, вновь зашевелилась, стала разрастаться, крепнуть… Как будто огромный тяжелый каток неумолимо надвигался, грозя его раздавить, уничтожить.
Глеб Игоревич посмотрел на себя в зеркало, висевшее тут же, рядом с дверью.
Красивый, еще только начинающий по-настоящему стареть мужчина чуть выше среднего роста; седые, зачесанные наверх волосы; короткая, тоже седая профессорская бородка; очки, умные серые глаза, в ясный день отдающие голубизной… И еще – две вертикальные складки между бровями. Говорят, такие появляются у людей, переживших большие физические или душевные страдания. Да, было такое, было.
Мало-помалу тошнота в сердце Глеба Игоревича обратилась в жжение слева под рукой и в плече. «Что это? – почему-то спокойно подумал он. – А вдруг инфаркт? Его-то мне сейчас и не хватало! Да и с чего бы?»
Он подождал немного, все еще глядя на себя в зеркало. Боль, вроде бы, стала слабее, рукой уже можно было шевелить.
- А ведь давно пора домой отправляться, – рассудил он вслух. - Поздно уже. А что дома? – спросил он у своего отражения и театрально пропел: «Дома ждет холодная постель…»
Двигаясь осторожно, Глеб Игоревич открыл шкаф, стоящий возле двери кабинета, достал серое демисезонное пальто, неловко двигаясь и морщась от боли, надел его. Потом извлек оттуда же клюшку. Ах, эта клюшка! Он ходил с ней будто бы из профессорской солидности, но если честно, колени его действительно болели.
- И кто это утром ходит на четырех, днем на двух, а вечером на трех? – все так же театрально спросил он себя и ответил уже с ноткой горечи: - Ну да, понятно.
Глеб Игоревич прошел через весь кабинет к столу, чтобы выключить свет, нажал белую клавишу настольной лампы. Липкая, густая темнота охватила его со всех сторон. Осторожно, по памяти, страхуя свои движения клюшкой, он прошел к выходу из кабинета, нащупал ручку двери…
Неожиданно сердце его вдруг замерло, создав ощущение тянущей пустоты в груди слева, – и вновь тяжело заработало, застучало. Жжение опять разрослось и собралось в нем в острую боль, мешавшую дышать и двигаться. «Прямо как у Булгакова, – опять подумалось ему. – Тупая игла, застрявшая в сердце... А ведь Берлиозу это было предупреждение!»
Он прислонился к дверному косяку, потом осторожно сполз по нему на пол кабинета. Нужно было посидеть спокойно, отдышаться. Чтобы отвлечь себя от этой боли, Глеб Игоревич стал вспоминать сегодняшних визитеров и разговор с ними. «Бессознательные содержания объективируются в реальной жизни… Объекты и события – знаки иной реальности… Иной реальности… Лабиринт…» Но мысли путались, хотелось просто покоя и забытья.
И вновь боль отступила – а может, Глеб Игоревич просто притерпелся к ней? Держась за невидимый в темноте дверной косяк, он тяжело поднялся на ноги, нагнувшись, нащупал лежащую на полу клюшку. И из глухой темноты кабинета вышел в хорошо знакомое ему пространство университетского коридора.
3
В нем тоже было темно. Темно и тихо. Обычно в поздние часы, когда в университете уже никого не было, все происходящее в нем отзывалось гулким эхом. Но сейчас звуки осторожных шагов Глеба Игоревича странно вязли в темноте.
- Интересное дело – заговорил он сам с собой вслух. – Пусто. Даже уборщиц нет. И свет зачем-то выключили…
Но он не услышал своего голоса. Произнесенные им слова наталкивались на ватную пустоту, оставались в нем самом и лишь угадывались внутренним слухом.
Он привычно пошел налево вдоль по коридору в направлении лестничного холла, машинально приподняв лицо вверх, как это делают слепые, и для верности постукивая по стене клюшкой.
Вдруг его осенило. Телефон! В телефоне есть фонарик!
Он поспешно достал телефон из кармана, нащупал на его боковой стороне продолговатую кнопку, нажал ее… Экран загорелся. Глеб Игоревич помнил, что набирать пароль сейчас не нужно. И все-таки немного волнуясь, он провел по экрану пальцем сверху вниз… Вот она, заветная иконка! Коснулся ее пальцем…
На задней стороне телефона вспыхнул пронзительно-яркий спасительный огонек. Глеб Игоревич никогда им не пользовался, а тут на тебе – пригодился! Луч фонарика высветил плитки коридора возле ног Глеба Игоревича, небольшой участок стены… Ну что же? Слабенько, но лучше, чем ничего.
Глеб Игоревич оглянулся, посветил – дверь в кабинет была совсем рядом. Странно. Он должен был уйти от нее уже достаточно далеко… Это пугало. Зато боль в сердце утихла. Совсем! Как будто никакого приступа и не было. И если бы Глеба Игоревича спросили, он ответил бы, что чувствует себя хорошо как никогда! Легко и свободно! И колени не болели.
Подсвечивая себе, он уже увереннее пошел в направлении выхода на лестницу. Шершавая, крашеная бежевой краской стена равномерно проплывала мимо в пятне света, вместе с ней уходили назад плитки пола… Выхода на лестницу все не было. Глеб Игоревич в замешательстве оглянулся, посветил – кабинет по-прежнему оставался рядом у него за спиной. Он никуда не ушел от того места, где находился несколько минут назад! Холодная волна прокатилась от затылка Глеба Игоревича вниз по спине.
- Не понял… - пробормотал он в замешательстве.
На мгновение ему показалось, что это сон. Так бывает во сне: бежишь куда-то, бежишь, а добежать никак не можешь. Какая-то непреодолимая сила держит, лишая способности активно двигаться. И в этот момент очень важно проснуться, почувствовать себя свободным и сильным.
Но проснуться не получалось. Наоборот, Глеб Игоревич вдруг со всей остротой понял, что все происходящее с ним – реальность и что он действительно увяз в пространстве коридора. Почему? Зачем? Что вообще с ним происходит? На эти вопросы у него пока не было ответов.
Но как только понимание реальности всего происходящего пронеслось легкой волной в его сознании, темное пространство ослабило свою хватку. Идти стало легче, и он двинулся вдоль бежевой стены скорым шагом, почти побежал.
По идее, выход на лестницу давно уже должен был появиться в светлом пятне от фонарика, но его все не было. Зато сам коридор как-то странно изменился – когда Глеб Игоревич понял это, его вновь охватил страх. «С ума я схожу, что ли?» Вот слева показалась какая-то низенькая дверца, которой здесь никогда не было, – Глеб Игоревич это точно знал. Вот луч фонарика утонул в глухой темноте справа – за ней угадывался непонятный проход куда-то. Иным, каким-то более «праздничным» стал пол коридора...
И тут сердце Глеба Игоревича тепло екнуло. Слева в уже тускнеющем пятне света от телефона, наконец, показалась дверь, за которой должна была находиться та самая лестница на первый этаж. Глеб Игоревич открыл ее – и увидел, что лестницы нет. Перед ним простирался еще один коридор, который, правда, был слабо освещен. Откуда шел этот свет, было непонятно. Казалось, сами стены источают едва заметное зеленоватое свечение. Глеб Игоревич решительно вошел в распахнутую дверь, которая позади захлопнулась. Он оглянулся – за его спиной была глухая стена.
Назад пути не было, но это Глеба Игоревича уже не испугало. Он двинулся по гладким плитам вперед. И пока он шел, ему открылось еще одно любопытное обстоятельство. Коридор имел справа и слева двери, и они были все красивые, праздничные, хотя и очень разные. Ближняя была из темного, покрытого лаком дуба, другая – современная, легкая, выкрашенная чистой белой краской, третья уходила своим резным порталом куда-то вверх, под самый потолок, четвертая походила на старые замковые ворота, окованные железом.
Глеб Игоревич распахнул ближайшую – ему открылся очередной коридор; распахнул другую – за ней был еще один; заглянул за третью дверь – увидел все тот же коридор, едва озаренный зеленоватым призрачным светом. Казалось, он ходит по кругу по одному и тому же пути, лишь открывая его для себя с разных сторон.
Бред какой-то! – с неожиданной лостью подумал Глеб Игоревич. – Хотел попасть в лабиринт – вот и попал. И не у кого спросить, что тут происходит. Никто не подскажет, как отсюда выбраться!
Он наугад распахнул дверь, почему-то привлекшую его внимание, и вдруг заметил, что далеко, в конце открывшегося ему обширного пространства, почти зала, какой-то человек в сером демисезонном пальто и с клюшкой тоже открыл дверь, готовясь выйти.
Глеб Игоревич собрался с силами и крикнул громко за дверь в сторону человека:
- Эй, простите!
Эти слова потерялись в пространстве. Человек в его конце не отозвался. В это же самое время он зеркально просунул голову за дверь, возле которой стоял, и как будто что-то крикнул туда.
- Эй, простите! – услышал Глеб Игоревич далеко позади себя.
И ему опять стало страшно. Он твердо решил не оглядываться, машинально переложил клюшку из одной руки в другую – то же самое сделал человек впереди. Глеб Игоревич шагнул в его направлении – тот тоже шагнул в открытую дверь, которая за ним захлопнулась. В то же мгновение послышался звук закрывающейся у него за спиной двери. «Это действительно… я сам – обреченно подумал он. – Говорят, увидеть собственный призрак – к смерти. Чертовщина какая-то».
Чувствуя слабость в ногах, он прислонился спиной к стене, начал размышлять вслух.
- Так… Я действительно в лабиринте. Оставим вопрос о том, что происходит. Нужно понять, как отсюда выбраться. Ну не сошел же я с ума в самом деле!
Глеб Игоревич постарался взять себя в руки. Вопросы, которые он задал себе, как-то удивительно разрослись, их смыслы отделились от выражающих их слов, приняли Глеба Игоревича в себя и стали представляться ему как его собственное «я».
Как долго Глеб Игоревич стоял так, впав в глубокое и необычное для него медитативное состояние, неизвестно, – время для него остановилось. Наконец он очнулся, заговорил сам с собой вслух.
- Надо идти. Любое помещение имеет границы…
И вновь в нем зазвучал голос сомнения.
- Да, но ведь это лабиринт… Я сам учил студентов, что он воплощает собой пространство без границ и абсолютное время. Или по крайней мере, они в лабиринте иные…
Но решимость все-таки взяла верх. Глеб Игоревич ощутил, как в душе потихоньку поднимается давно забытая озорная энергия, готовность противостоять любым злым силам.
- Нет, надо идти. И только вперед, – громко скомандовал он сам себе и зашагал по коридору, энергично размахивая теперь уже ненужной клюшкой. И вместе с озорной энергией в нем росло давно забытое чувство молодости и жизни впереди.
Неожиданно зеленоватое свечение в коридоре погасло. Глеб Игоревич вновь оказался в полной темноте.
4
Да, темнота была полной, но на этот раз какой-то иной – живой. Она была наполнена странными для университетского коридора звуками. Так глубокой ночью проносятся над самой головой летучие мыши, прошелестев крыльями, быстро развернувшись и исчезнув, будто их и не было совсем.
Уловив эту жизнь темноты, Глеб Игоревич остановился, прислушался… Вот где-то звучно закапала вода. Вроде бы даже запахло затхлой плесенью старого подземелья. Но вот опять стало тихо и запах тоже пропал… Вот далеко-далеко, как будто бы в каком-то помещении, скрытом за толстыми стенами коридора, горько, обреченно заплакал ребенок. При звуках этого плача сердце Глеба Игоревича сжалось в комок и опять заныло. Спокойный и ласковый женский голос стал успокаивать ребенка – он несколько раз всхлипнул и замолк. Тишина вновь воцарилась вокруг, и сердце тоже успокоилось.
Неожиданно над самым плечом Глеба Игоревича кто-то несколько раз тяжело вздохнул, распространив тяжелый запах плохого алкоголя. И так же неожиданно это дыхание затихло, хотя перегарный дух какое-то время еще стоял.
Глеб Игоревич опять достал мобильник, включил фонарик... В начинающем меркнуть пятне света – батарейка уже начинала садиться – он увидел то ли змею, то ли большую ящерицу с длинным хвостом, которая, извиваясь и странно шурша, проскользнула вперед, в темноту коридора. Вот промелькнули стройные женские ножки на розовых пуантах, подвязанных розовыми же атласными лентами, описали пируэт, второй – и тоже скрылись в темноте. Вслед за ними в пятне света появился картинный карлик с маленькими ручками и ножками, Он остановился, зло посмотрел на Глеба Игоревича морщинистыми, старческими глазами и побежал дальше, в темноту.
Сильный порыв ветра, какой бывает при сквозняке, ударил Глеба Игоревича в спину и с шумом унесся вперед, в глубину коридора.
Где-то недалеко вдруг просыпался серебристым перезвоном ситар, его поддержали дробные звуки таблы, мужской голос пропел протяжно и отрешенно: «Аумммм…».
- Музыка… - проговорил вслух Глеб Игоревич. – И ведь действительно с ней приходит ощущение порядка и надежности. Вот и Орфей сумел благодаря музыке проникнуть в царство мертвых. Да, нужно идти в направлении этих звуков.
Свет фонарика все так же утопал во тьме впереди. А Глеб Игоревич, осторожно продвигавшийся по коридору, вдруг поймал себя на странном ощущении. Ему показалось на мгновение, что никаких людей впереди нет, что звуки ситара и таблы, короткая мантра «Аум», мужской голос – все это существует само по себе где-то в параллельном мире. И сейчас они проявляют себя помимо инструментов, которые используются для их проявления здесь, в этом мире, помимо рук человека, играющего на них. Реальность стала для Глеба Игоревича иной. Связь между причиной и следствием разорвалась в его сознании, и они как-то странно поменялись местами.
Батарея в телефоне быстро садилась – это было видно по слабеющему свету фонарика. «Батарею надо бы поберечь, - вскользь подумал Глеб Игоревич, но фонарик все равно не выключил. – Как я сейчас без света? А там будь что будет».
Он шел по коридору, казавшемуся ему бесконечным, для верности постукивал клюшкой по близкой и тоже бесконечной стене… И вся его жизнь – преподавание в университете, написание научных статей и монографий, выступления на научных конференциях, критика оппонентов, отстаивание своих позиций, появляющиеся рядом и исчезающие женщины, редкие застолья с приятелями – вся его жизнь казалась ему таким же блужданием в темноте, лишенной даже проблесков смысла. «Все – пустое, все – лишь имитация настоящего, – горько подумал Глеб Игоревич. – И на это потрачена целая жизнь…»
Неожиданно он осознал, что ситар и табла звучат уже не впереди, а где-то далеко за его спиной. Как это произошло, как они могли просто взять – и оказаться позади, было непонятно. Но сейчас это было и не особенно важно. Сейчас поддерживающие Глеба Игоревича смыслы быстро уходили из его сознания. Он чувствовал, что погружается своим разумом во тьму.
Свет фонарика тоже слабел, становится все более тусклым. И наконец, он совсем погас.
И в темноте Глеб Игоревич увидел то, что вновь вернуло ему надежду. Где-то впереди – было непонятно, далеко или близко – виднелся свет! Он ускорил шаг, почти побежал, касаясь рукой стены. «Ну наконец-то!»
Огонек приближался – это действительно был не обман. Вот он совсем рядом. Вот…
Подойдя совсем близко, Глеб Игоревич увидел на полу коридора маленькую масляную лампадку, светившую ровным оранжевым светом. Рядом неподвижно сидел странный человек в брезентовом дождевике с капюшоном, надвинутым на самое лицо.
Глеб Игоревич обессиленно сел с ним рядом на пол коридора, спиной опершись на стену.
5
- Простите, - произнес он, тяжело дыша от волнения. – Я тут заблудился. И вообще, происходит что-то странное. Вы мне не поможете? Как мне отсюда выбраться?
Человек не шелохнулся, не повернул головы к Глебу Игоревичу.
- Почему же не помогу? – как-то не сразу отреагировал он. - Помогу. Для того я здесь и сижу.
Голос его был низким и необычайно звучным. Такой должно быть слышно очень далеко. И сам он был большим и массивным – про таких в народе говорят «бугай».
- Извините… - вновь попросил прощения Глеб Игоревич (ему в этой ситуации очень не хотелось выглядеть неучтивым), – что значит «для того»? Это ваша… работа такая?
- Ну, можно сказать и так. Я действительно помогаю таким, как вы сейчас. Я… проводник.
- Тогда, пожалуйста, объясните мне, где я? – оживился Глеб Игоревич. - И как отсюда выбраться?
Человек оставался неподвижным, и голос его звучал по-прежнему ровно и сильно.
- Вам самому предстоит понять, где вы. Иначе не получится. А я проведу вас. Но это будет ваш путь!
Глеб Игоревич немного смутила уверенность, исходившая от этого могучего человека, его внушительность и необычная манера общения.
- Да, я забыл представиться: Глеб Игоревич…
- Я знаю ваше имя. Я знаю о вас даже больше, чем вы сами о себе. Не удивляйтесь этому.
Глеб Игоревич опешил от неожиданности.
- Вы что – из органов? Я, вроде бы, ничего не нарушал… И никаких государственных тайн…
Человек гулко, раскатисто рассмеялся.
- Да нет… Люди часто нарушают совсем другие законы и этим действительно вредят себе. Вы не исключение. Но при большом желании все можно исправить.
Эти слова ничего не объяснили и тем более не успокоили Глеба Игоревича. Наоборот, вопросов к человеку стало еще больше. Что за «другие» законы? Какой вред они приносят людям? Что нужно исправлять? И вообще, что это за человек?
Глеб Игоревич сделал вид, что все понял и сказанное человеком его успокоило. «Все прояснится позже, - решил он. – Сейчас главное – укрепить знакомство».
- А мне-то как вас звать-величать? – спросил он уже чуть более свободно. – Неудобно как-то… Вы мое имя знаете, а я ваше – нет.
Казалось, человек был готов и к этому вопросу.
- Мое настоящее имя вы узнаете позже, когда поймете, где вы. А пока называйте меня просто другом.
- Другом? – удивился Глеб Игоревич. – Вот так сразу?
- Да. А почему нет?
- Ну… Чтобы быть другом, нужно время. И пуд соли съесть.
- Время у нас было. И пуд соли тоже был.
- Я не очень вас понимаю, – теперь начиная уже раздражаться от загадочности человека, произнес Глеб Игоревич. – Вот вы можете объяснить, где мы находимся?
Человек явно уловил интонации Глеба Игоревича, но остался невозмутимым.
- Ну я же говорил, что вы должны это понять сами. Иначе мы так и останемся во тьме... И все-таки я вам помогу. Ваша догадка верна. Вы действительно находитесь в особом пространстве, которое…
- Да я уже понял! Мы в лабиринте, – решительно перебил его Глеб Игоревич.
При этих словах огонек в лампадке треснул и стал гореть чуть ярче.
- Но как я сюда попал? – Глеб Игоревич продолжил еще более решительно. - И как отсюда выйти? И вообще, что происходит? Не слишком ли много загадок?
Голос человека остался таким же ровным.
- Смотрите, вы лишь на шаг приблизились к истине, а свет этой лампады стал ярче. Это вам светит ваше знание. И так будет всегда. Думайте! Особое пространство лабиринта – это…
- Ну да, – отозвался Глеб Игоревич. – Это психический мир человека!
Огонек в лампаде стал светить еще ярче.
- Вот видите? – в голосе человека теперь зазвучала удовлетворенность. - Лампада стала светить еще сильнее. Все правильно. Этот лабиринт - пространство вашей души.
- Да… - продолжил Глеб Игоревич. - А путь в лабиринте – странствие по закоулкам души, ее постижение! Это в теории. А по жизни?
Огонек в лампаде вспыхнул еще сильнее, освещая ближнюю часть коридора. Человек движением головы указал на него.
- Смотрите, вы на верном пути.
Огонек в лампаде горел ярко и уверенно. Человек молчал. Глеб Игоревич тоже ушел в себя, обдумывая все происходящее. Наконец он поднял голову.
- Но почему меня все это не удивляет? Получается, я догадывался… А сейчас действительно хочу понять глубины своей собственной души? Это она открывается мне как лабиринт? – он опять замолчал. – А что за существа тут путались у меня под ногами? Звуки какие-то странные раздавались, ситар этот…
- О! То, что вы видели и слышали, - это еще не все, – глухо отозвался человек. - Хотите сейчас увидеть больше? У вас хватит для этого готовности понять?
- Ну, я постараюсь.
- Тогда будьте внимательны!
И тут Глеб Игоревич увидел, что вокруг него кружится рой каких-то маленьких черных существ. Они постоянно меняли свою форму, старались напасть на него, присасываясь к нему, подобно пиявкам.
- Что это? – ошеломленно спросил он. - Они - мои...
- Еще бы! – отозвался человек. - Это ваши дурные мысли и чувства. Они никогда не покидают вашу душу, питаясь ее же силами. Силами вашей души! О них мы еще потолкуем. А сколько нового вы еще узнаете о себе!
Он встал, бережно поднял с пола ярко горевшую лампаду, посветил ею вокруг. Капюшон дождевика по-прежнему прикрывал его лицо. А черные сущности пропали –растворились в свете лампадки.
- Ну что? Передохнули? – в голосе человека прозвучала неожиданная заботливость.
- Тогда давайте отправляться. Путь неблизкий и прямо скажу – трудный. В пути и побеседуем. Вам еще многое предстоит понять. Да и познакомимся поближе.
Он почему-то усмехнулся. Глеб Игоревич тоже поднялся с пола, тяжело опираясь на пригодившуюся клюшку, и почувствовал вдруг, как сильно устал.
- Конечно, пойдемте.