Наконец, отец и мать оказались под крылом у Тони. Она их поселила в самой большой комнате первого этажа, прямо у лестницы, чтобы имели прямой выход и в ванную, и на крыльцо. Если не хотели на улицу, могли сидеть в прихожей на диванчике, пока она прибиралась в комнате. Они стали гораздо меньше двигаться, застывали как изваяния, но всё же ходили, слыша бесконечные подбадривания дочери – поспать вы всегда успеете, сходите подышите. И они шли, порой неуверенно,кое-как переживши свои инсульты, с удивлением ощущая жизнь, полёт ветерка, птичий гомон и рычанье машин на улице. На крыльце всегда теперь стояли два стулика, и там было жарко от льющегося солнца. Дождик не заливал, вход был под навесом. Родители просили их кормить по часам, это было тягостно, но что поделаешь. Видно, они боялись, что про них забудут, и сами напоминали: - уже час, уже шесть…
Но Тоня, сама будучи на пенсии, ничего не забывала и не упускала. Когда родители засыпали, если засыпали, она ехала смотреть оставленную в дальнем районе их квартиру. Перед ней стояла непростая задача - перевезти к себе их вещи - три шкафа одежды, обуви, книг и телевизоров… Очень не сразу, постепенно, но начала она этот путь очистки территории. Это было два фургона битком, часть в подвал, часть в комнаты, часть сгружали в сарай. Потом ей придется ещё дважды повторять великое переселение, но по родителям это было особенно трудоемко. Привезенные ящики и мешки Лидия проверяла, вздыхая – и этого нет, и того нет. Барахло она копила всю жизнь, и ей всего было жалко, даже того, что ей не нужно. Вещный мир как будто держал её на земле, все эти дубленки, юбки, дефицитные когда-то трикотажные костюмчики…Петр смотрел на возню равнодушно, трогал только книги или папки с фотографиями. Вспоминать ему было тяжело. Его жизнь в сельском хозяйстве сузилась до полей, заросших чертополохом, жизнь по строительству и работе заводов вообще отошла на задний план. Он бы хотел ещё поработать, это был привычный ритм жизни, но силы уходили, и он шел смотреть телевизор… Куда делось всё? Когда прибегала дочь, чтобы дать абрикосы, он аккуратно разделял всё пополам и молча отдавал ей же. Делился с нею витаминами. А когда приезжала старшая дочь и спрашивала: «Вспомни, папа, как ты жил?» – он просто отворачивался.Его речь нарушилась, слух тоже.Разговор был технически невозможен.Поэтому онипросто сиделирядом, держась за руки.
Лидия часто злилась на то, что любимые прежде туфли не годятся, нога не влезает.Лидия хлопала по непослушной ноге, бросала туфли к пакету с мусором.
Тоне проще было выбросить всё прямо там, в квартире, но Лидия хотела убедиться, что ничего не украдено. Сначала пришлось увозить из квартиры растаявшую морозильную камеру, от н её шли лужи. Холодильник не повезли, старый больно. Его потом на дачу в деревню…Потом пришлось носить на помойку мешки с заплесневевшей или поросшей пухом крупой, их было много. Люди, пережившие голод,копилиеё всю жизнь. Туда же поехали засохшие цветы.У Тони у самой было много цветов, куда эти, полумёртвые.Но соседи некоторые разбирали.
Опустевшая родительская квартира была, наконец, относительно вымыта и проветрена, можно было показать оценщикам. Входящий видел лишь влетающую тюлевую шторку от балкона да старый отрывной календарь на простенке, где на обоях виднелась запись шариковой ручкой: «Срочно очистить погреб, соседи жалуются». Кто наследники? Их двое – обе сестры. Как поделить? Пополам, конечно. Надо, чтоб всё по-честному.
И вот приехала в очередной раз старшая сестра Валя, даже с семьей, всей или не со всей.Тоня зорко следила за обедами и ужинами, стояла у плиты,чтоб никто голодный не остался. Деньги на еду от родни не брала. Однажды она убежала по делам, а сестра с мужем ушли за обратными билетами. Тогда было так сложно с билетами…
Пришла, а они сидят в огороде, пиво пьют, и дети под яблонями бродят, непорядок. Дверь-то заперта… Да что ж на грядке-то? Ничего, нормально. Вот в какой-то день, жаря треугольники камбалы, Тоня буднично сказала:
-Ты согласна поделить квартиру родителей?
-Так это же никак, они ещё живы. Вон сидят!
- Ну, это так, предварительно…
- А с чего её делить? Ты ухаживаешь, ты и наследуй.
Валя была спокойна и даже усмешлива.
Тоня вытерла лоб и посмотрела в окно. Она смотрела намного дальше, чем простиралась кухня. У н её девочки маленькие, у Вали тоже дети мелкие, но когда-нибудь они вырастут…
- Мы можем подписать соглашение, что согласны пополам. А когда потребуется, мы готовы.
- Знаешь, что касается подписать, я всё у Севы спрашиваю. Ты ведь не против?
Валя занервничала. Она при этом всегда начинала что-то крутить в руках, например, снимала и нацепляла на бечевку кучу прищепок из тазика.
- Да, конечно, не против. А почему я буду против? Это ваше семейное дело.
Валя забрала прищепки в фартук и пошла шушукаться к Северину, который вольготно пил пиво у телевизора. Ерунда какая, из всегособытие делает.
Обратно Валька приплыла быстро и сказала, что пока родители живы, он ничего не подпишет. То есть это грех великий и прочее. Ну, зачем так было раздувать. Тоня же хотела предварительно, между собой.
-Да пойми ты, - устало уговаривала Тоня, закрывая блюдо с жаренной рыбой, - никто никого не выгоняет, никто никому смерти не желает.Просто мы договоримся…
- Нет и нет, - уперлась Валя.
- Девки наши подрастут, и всем понадобится угол. А у тебя одна хата на всех, чтоб они подрались…
- Сами будут свой угол искать!
Тоня представила, как черноглазые дети Валины будут искать пятый угол, и сердце её сжалось. Валя была в практических вопросах туповатой. Может, она надеялась, что оно уладится как-то само! Да ничего подобного. И вот одежа у них очень гуманитарная, сестры мужнины надавали. Их вот в кружки не водят, ведь туда надо за руку водить, время тратить, а ей бы только рассказы на машинке стучать. Хотела какой полегче вариант, ан нет. Придется по плохому варианту. Вот чего она малого налысо подстригла? А того, что завелось там не дело. Может, конечно, и в поезде подхватили, сейчас с азиатскими беженцами это недолго. Пошла, дала сестре баночку с керосином
Сестра закончила возню с мелким и побежала складывать чемодан.
-Куда это ты собралась? Почему так рано?
- Всё, Тонечка, мне надо ехать. Там дача брошена. Мы билеты купили. Да и ты, я вижу, недовольна.
- Да как тут быть довольной, если ты русский язык не понимаешь!
- Да понимаю я всё.
Они вышли цепочкой со двора, как цыгане. Антон выглянул: что такое? А на посошок? У него. конечно, всё было приготовлено. Но поздно. Красная Валька вся в слезах тащила сумку и лысого ребенка за руку. Сева шел с чемоданом и деревянным ящиком, они накрутили сок у матери на даче. Лицо у Севы было непроницаемое. Дети веселились и исподтишка давали друг другу пинки.
Весь двор смотрел в окошки.Цирк бесплатный. Уехали.
Пять лет послеэтого не общались, господа несчастные.
А ведь права оказала Тоня, через много лет дочка Валькина приехала в город, искала угол, но момент был упущен…
И Тоня ни разу себя неправой не посчитала. Она кирпичную дачу продала, которая с забором, и у которой граница была потеряна, далеко на горе. А дочкину заново строить начала… А потом и машину продала, столько крику переслушала, но детям Валькиным постепенно выслала деньги. Чтоб они в суд не подавали за квартиру-то. В квартире родительской они с мужем потом сделали евроремонт и поселили тут Милку, младшую дочку. Старшая к тому времени давно отделилась. И так Медина отделилась, что как в танке, ни здравствуйте, ни до свидания. Не ходила, не звонила. Детей своих, внуков Тони, вгости не пускала. Ни в будни, ни в праздники, ни в Новые года…Если Тоня хотела ей баночки с заготовками передать через Милу, бросала: «Пусть ест сама!»
И тоскуй тут, не тоскуй - нет у тебя дочки. Как и не было. Иногда шептала: «Почему, почему?» Иногда слышала, что муж машинально звал «Дина», и сам вздрагивал. Звать было некого.
Тоня ведь всегда знала, что и как надо делать. Жесткая наука матери «поднимай ж… да быстрей поворачивайся», плюс грустная наука бабки Оли, которая всю жизнь экономила – всё пошло в дело. И ничего у Антонины не пропало. Она из родительского подвала прошлогоднюю картошку ведрами по лестнице выносила, чуть не лопнула. С мокрым лицом да через двор шла туда и обратно, и ветром умывалась. Ездила туда неделю, чтобы подвал новым жильцам передать после Милы и не позориться. Сама-то Мила никогда не задумывалась насчет картошки, зачем это. Пережиток прошлого.
Пять лет молчания между сёстрами и глухой разрыв пришлось склеивать вручную. Валька прокралась в город, остановилась в гостинице и стала названивать Аллочке Вадимовне.Аллочка заохала и предложила ехать.
Значит,велено былождатьусупермаркета «Перекресток». Николай, сын Аллочки забрал бы Валю по дороге, потом бы заехал бы к Тоне. И потом все вместе в Хаву, на кладбище.Был оченьхолодный, оченьваренныймайский день. Тоня подошла смашине, где сидела дрожащая какосинаВаля. Они молчаобнялись Всёбылобыстро и сухо.Аллочка, великий психолог. Она угадала, что втаком военном режиме невозможно было ни мириться, ни ругаться. Ни, тем более – что-тообсуждать. Всёразрешилось само.
Продолжение - эпизод 14 -http://proza.ru/2023/04/24/670