Эта история произошла в городе Коринто, что на тихоокеанском побережье Никарагуа с моим хорошим знакомым. Грише тогда было лет двадцать пять. В Коринто он прибыл на сухогрузе, где работал радистом. Теплоход, названный именем одного из ближайших родственников Владимира Ильича, стоял в этом порту под погрузкой кофе, предназначавшегося для перевозки в порт Роттердам в Нидерландах. Не знаю, как сейчас, но в самом конце восьмидесятых никарагуанцы работали не очень быстро, и стоянка явно затягивалась. Было очевидно, что придётся провести в Коринто на несколько дней больше, чем изначально предполагалось.
Где-то на второй или третий день стоянки на борт поднялся симпатичный молодой мужчина. По виду он был явно местный, но вполне хорошо говорил на русском, так как в своё время закончил какой-то ВУЗ в Ленинграде. Вернувшись на родину, он, судя по всему, занялся общественной деятельностью.
Представившись, мужчина попросил проводить его к капитану. Поднявшись к нему в каюту, он рассказал, что является представителем то ли общества никарагуанско-советской дружбы, то ли ещё какой-то организации и пригласил принять участие в празднике, организованном местными молодыми коммунистами. Капитан, сославшись на занятость, перенаправил молодого человека к Первому помощнику, тем более это было, скорее, по его части.
Звали этого мужчину Сандино. То ли это было его настоящее имя, то ли он просто так называл себя для простоты запоминания (имя известного никарагуанского революционера тогда было на слуху).
На улице была жара. Первый помощник не горел желанием покидать прохладу каюты. В душе он хотел послать подальше этого общественника, но так как мероприятие было вроде бы идеологически правильное и было неудобно отказать местным молодым коммунистам, надо было как-то отреагировать. Сандино сказал, что заедет через часик и заберёт двух-трёх человек на праздник.
Первый перезвонил капитану, и они сошлись на том, что всё-таки придётся послать двух членов экипажа, которые сейчас свободны. Наиболее свободными на стоянке оказались судовой врач Борис и радист Гриша. Тем более, что первый был членом партии, а второй – комсомольцем. Борис даже обрадовался возможности пообщаться с какими-то новыми людьми – члены экипажа за время рейса уже порядком поднадоели друг другу. А вот Гриша совершенно не хотел тащиться на какой-то то ли митинг, то ли собрание – он вообще не был большим любителем всяких общественных мероприятия и собирался пойти на местный рынок, прицениться что там и почём. Но Первый, сказал, что идти кому-то всё равно надо, а остальные сейчас либо работают, либо уже ушли в город. Поняв, что, если он будет упираться, то дело может закончится тем, что его, например, поставят вахтенным у трапа, а матроса отправят на злосчастный митинг, Гриша всё-таки сделал выбор в пользу общественного мероприятия.
Через час к борту подкатил видавший виды минивэн. За рулём сидел какой-то весёлый парень, а рядом с ним Сандино. Моряки сели в машину и поехали на митинг. Радио в машине не было, и водитель всю дорогу развлекал своих пассажиров (Сандино, Бориса и Гришу) пением каких-то песен на испанском языке. Вполне возможно даже революционно-коммунистического содержания.
После того, как машина проехала минут сорок, Борис с Гришей немного погрустнели – они рассчитывали, что всё это где-то рядом, что их привезут на какую-нибудь площадь, где для проформы минут 30 побудут на местном митинге и их отвезут домой.
Ещё через полчаса стало понятно, что город Коринто остался уже далеко позади и микроавтобус едет по каким-то совершенно необжитым местам. Моряки немного заволновались. Однако на все их вопросы, Сандино бодро отвечал, что всё будет отлично и, что вот-вот они уже будут на месте.
Жара спала, солнце клонилось к закату, а машина всё ехала и ехала. Нормальные дороги давно уже закончились, и водитель просто ехал вдоль побережья океана, объезжая попадавшиеся на пути препятствия.
Ехали долго. Когда они наконец добрались до места - уже стемнело. Это был какой-то дикий пляж. Там стояли тенты, палатки, навесы. Благодаря генератору и установленным фонарям было более-менее светло. В сторонке стояли столы с закусками и напитками. На импровизированной сцене местная музыкальная группа исполняла зажигательную латиноамериканскую музыку. Колоритные никарагуанцы и никарагуанки (вероятно, местные комсомольцы) тут же устроили импровизированные танцы. Завидев приехавших, они бросились к ним. Тут же всем разлили ром и огромный усатый мужчина что-то сказал на испанском, все приветственно закричали и выпили.
Потом собравшиеся пошли танцевать. Местные комсомолки взялись обучить доктора и радиста основным движениям какого-то латиноамериканского танца. Ни Борис, ни Гриша не отличались особыми способностями в хореографии, но через некоторое время плясали уже вполне прилично, а может просто им так казалось.
После получаса энергичных танцев, моряки утомились и отпросились у своих партнёрш перекурить. «Отпросились» - это громко сказано, так как все диалоги происходили исключительно на языке мимики и жестов – все местные говорили только на испанском, который совершенно не понимали моряки, а русским владел исключительно Сандино, на поиски которого и отправились Борис с Гришей. Время было уже около девяти часов вечера, а обратная дорога должна была занять почти два часа.
Сандино они наконец нашли. Тот сидел под одним из навесов с их водителем и двумя комсомолками. Как выяснилось, пока моряки осваивали премудрости латиноамериканских танцев, и Сандино, и водитель уже изрядно выпили местного коктейля, состоящего из рома, колы и льда. Было понятно, что водитель едва ли сможет в таком состоянии вести их назад по бездорожью, по неосвещённым дорогам, диким пляжам, а потом ещё и через весь город. Вот тут наши мужики испугались уже по серьёзному. Идти пешком было нереально. На берегу стоял автобус и штук десять автомобилей, но, как им объяснили, никто из водителей уже был не в состоянии куда-либо ехать. Праздник, танцы, ром – всё это, конечно, весело, но как бы это комсомольско-молодёжное мероприятие не оказалось последним в их карьере на флоте.
Конечно, это уже были не те времена, когда моряков в заграничных портах отпускали лишь тройками, но и ни о каких уходов с борта с ночёвкой и помыслить было нельзя. Гриша, будучи фаталистом от природы, махнул на всё рукой, поняв, что всё равно, чему быть – того не миновать, а Борис усиленно пытался объяснить Сандино, что надо непременно срочно ехать назад, так как капитан там сейчас наверняка рвёт и мечет, проклиная в душе всех местных коммунистов и молодых, и не очень. Сандино же просил Бориса не волноваться, а спокойно отдыхать – впереди целая ночь – есть ром, лёгкие закуски, а местная молодёжь очень рада встретить этот праздник (вот бы ещё вспомнить, что это был за день?) вместе с русскими комрадами.
Деваться было некуда и они пошли общаться с местной молодёжью. Стоял невероятный шум. Кто-то пытался морякам что-то рассказать, настаивая, чтобы Сандино перевёл это на русский, кто-то одновременно спрашивал о чём-то Гришу и жестами призывал Сандино перевести вопрос. Какие-то две девицы наперебой рассказывали что-то Борису. Всё это ещё сопровождалось громкой музыкой. Единственный переводчик быстро утомился и под каким-то предлогом незаметно скрылся.
Пытаясь хоть как-то продолжать общение, Гриша лихорадочно вспоминал всё, что знал на испанском. Увы, кроме числительных и вопроса «сколько стоит» ничего на память не приходило. Потом он неожиданно вспомнил лозунг, который многократно попадался на глаза на Кубе – «Патриа о муерте!» (Родина или смерть)и громко его провозгласил, подняв стакан. Народ тоже вслед за ним начал выкрикивать эти слова, а потом ещё что-то на испанском уже хором. Гришин тост видимо понравился и ещё много раз то справа, то слева слышалось это «Патриа о муерте!», после чего все разумеется единодушно выпивали.
Праздновать в Латинской Америке умеют. Веселье не стихало всю ночь. В разгар праздника то ли под влиянием романтической атмосферы ночного пляжа, то ли благодаря идеологическому единству комсомольцев и комсомолок всего мира, то ли выпитых коктейлей Грише и Борису уже казалось, что они вполне сносно объясняются на испанском, и что их в целом все уже понимают. Праздник был в самом разгаре – над головой было ясное звёздное небо, под ногами ещё тёплые песок, музыка, танцы, веселье…
Только под утро комсомольское племя утихло. Кто-то, спал в припаркованных машинах, кто-то под навесами, кто-то в палатках, кто-то прямо рядом с импровизированной сценой, где играли музыканты.
Часов в 10 народ стал просыпаться. Люди потихоньку стали собираться и начали разъезжаться кто куда.
Назад ехали той же компанией. Водитель уже не пел – было заметно, что он не выспался и с удовольствием поспал бы ещё часов пять. Борис и Гриша молчали. Было не до разговоров, так как они понимали, что на борту их ждёт серьёзный разговор. Сандино же был спокоен и весел. Ночью он уверял, что никаких проблем у моряков не будет и, что он всё уладит. В это, конечно, морякам верилось с трудом.
Уже въехав в Коринто, водитель притормозил около какого-то учреждения. Сандино, сказал, чтобы Борис и Гриша не волновались, а он ненадолго отлучиться по делам. За те десять-пятнадцать минут, что моряки ждали его возвращения они так и не смогли придумать хорошую версию -почему они праздновали не пару тройку часов, как предполагалось, а почти сутки. Наконец в дверях появился Сандино с какой-то папкой в руках. Он плюхнулся на сиденье, и они поехали. Как оказалось никарагуанский товарищ трепачом не был. Как и обещал – он умудрился всё уладить.
Когда они наконец добрались до судна, около трапа торчал Первый помощник, его выражение лица не сулило ничего хорошего. Сандино, широко улыбаясь, поздоровался с ним и начал с восторгом рассказывать, какую неоценимую помощь оказали советские моряки в дело укрепления дружбы между нашими народами. Тут он наконец достал из папки какую-то красивую грамоту с коммунистической символикой. Там было что-то написано на испанском и русском языке. Текст, как выяснилось, был примерно следующий: «Комитет коммунистической партии города Коринто выражает благодарность членам экипажа … советского теплохода … за активное участие в празднике, организованном Союзом молодёжи и коммунистами города». Особый вес документу придавало то, что он был подписан каким-то очень большим начальником местной компартии. Ни Гриша, ни Борис не очень ориентировались в местной партийной иерархии, но по тому, как Первый помощник отнёсся к этой бумажке было очевидно, что партийный чин подписавшего был действительно очень высок.
Как Сандино добыл этот документ – неизвестно, но всё действительно обошлось, как он и обещал. Первый записал себе в плюс организацию важного международного партийного мероприятия. Капитан был рад, что все вернулись живыми и здоровыми (по большому счёту, во время стоянки ни у доктора, ни у радиста работы всё равно не было). Представители прогрессивной молодёжи никарагуанского города радовались, что их праздник вышел на международный уровень. А Борис с Гришой потом ещё долгие годы вспоминали эту романтическую ночь на берегу Тихого океана, уроки танцев под звёздным небом, нерушимое единство братских народов и прочие подробности той никарагуанской ночи.