Тот любимый понедельник у братьев Стругацких, конечно же, начинался именно в субботу.
Хорошо запомнилось,-Пятилетку - в четыре года. Пятидневку - в четыре дня. Кто в Союзе не читал этого на каждом углу? Отсюда и желание перескочить вперёд.
Радиопередачи тут и там рассказывали об ударниках труда, которые , по результатам деятельности , находились впереди, уже в другом времени.
Плакаты с бойкими призывами краснели и трепыхались на сильно оптимистических ветрах, вызывая стойкое ощущение, что счастливое будущее мы в силах приблизить даже простым усилием воли. А о том, что оно будет счастливым , сомневались только глубокие старики. Им будущее , наверное, виделось уже больше сквозь заборы больниц и кладбищ.
А как настоящая рабочая неделя в действительности начинается вечером субботы , я впервые увидел только в Израиле.
Днём, в Шабат никто не работал. . Не двигались ни поезда, ни автобусы. Но вечером, после захода солнца, когда , считалось, включался новый день, все оживало, начинал ездить транспорт, открывались магазины и забегаловки, а все желали друг другу хорошей недели.
А с наступлением нового дня именно в вечернее время, все объяснялось очень просто,- И был вечер, и было утро : день второй.., день третий… и так далее. Так ведь буквально и записано в древних священных текстах. Значит новый день наступал только вечером, после захода солнца.
В школьные дни субботы мои сами очень быстро превращались в понедельник. После обеда , я торопился в физмат-школу при Тираспольском пединституте. Занятия там заканчивались к десяти вечера, а к семи утра воскресенья надо было , кровь из носу, но успеть на тренировку по баскетболу в центральную спортивную школу. Наш Виль Михалыч - гениальный тренер и прекраснодушный человек страшно не любил опоздания.
После изматывающей тренировки , надо было быстро нестись домой. К понедельнику обычно задавалось очередное заковыристое сочинение вроде как по « Преступлению и наказанию» или поэзии Сергея Есенина.
Я наскоро перекусывал, выискивал в сборнике « Золотые россыпи» подходящую цитату для эпиграфа и требовательно отрывал папу от его химии и биологии, к которым он , как преподаватель , готовился гораздо усерднее, чем я.
Но отчаянно требовалась его помощь. У меня тяжело получалось придумывать вводное предложение. Я мог целый час тупо смотреть на название сочинения, а несколько слов для начала сочинения все не появлялись.
Первые места в городских и республиканских олимпиадах по математике, физике и химии здесь никак помочь не могли. Это тебе не задачи с примерами. Первое предложение в сочинении задавало всю атмосферу того, что надо было выразить.
С последней надеждой подглядеть, что происходит в творениях у людей умных, я бывало доставал с полок Бунина, Паустовского, Алексея Толстого и даже Стругацких. Но творческого переноса , перехода или завалящей телепортации из рассказов Ивана Ефремова к сочинению о коллизиях в гоголевском « Ревизоре» совсем ничегошеньки не получалось. Никак.
Отец трагически вздыхал. Так интонационно и эмоционально «крэхцн» ( вздыхать, идиш) мог только еврейский папа.
- Милику. А ты помнишь, что на вступительных экзаменах в институт пишут сочинение все без исключения? Далее он продолжал, - После гетто я попал прямиком в учебку и на войну с Японией. Ты думаешь легко было писать « Боевой листок» в перерывах между боями , да на дикой жаре монгольской пустыни Гоби? Кто же тебе поможет с первой фразой на вступительных?
Отец трагично выслушивал то, о чем я собирался написать и предлагал несколько вводных предложений на выбор.
Все, что он выдавал с самого начала, к великому сожалению, решительно ни к чему не подходило. Как-будто специально предлагались только фразы, вызывавшие у меня аллергию, зубовную боль, горячий протест и явное несогласие.
Я заводился и начинал нервничать, повышать голос в дискуссии, а папа взглядом только и показывал , что на стрелки неумолимых часов.
Наконец, первое предложение, сотканное из нескольких слов отца и пары моих собственных неуклюжих замечаний со скрипом , но укладывалось в самой первой строке.
После этого, папа лихорадочно сбегал, снова хватаясь за подготовку своих уроков, а я , чертыхаясь и проклиная тяжелую жизнь, расписывал тему сочинения. Через часа два, а то и три, я ставил , наконец, заключительную точку и грустно переживал несовершенство того, что накропалось с таким трудом.
Наступало утра начала новой недели. В понедельник мне и вставилось тяжелее обычного.
Портфель был неподъемным, погода , как правило, тоже не радовала. А еще на десерт, нас ожидала нелегкая контрольная по математике . Да еще на первых двух уроках.
- Понедельник - день тяжелый,- стонал наш дорогой одноклассник Саша Мишин,
- Чертова политинформация у нас в институте начинается еще на час раньше , чем занятия в другие дни,- жаловался на жизнь Сашка Серебринский
- Попробуй опоздать,- стенал Гришка Гак,- Ленька Еремчук , как пить дать, замордует
- В эти дни,- негодовал Павел Леонович Арон, наш руководитель группы от кафедры гидравлики, у меня пропадает даже чувство юмора. Добираться через весь Кишинев от Телецентра до Петрикан, успевая к половине восьмого утра, да еще в тёмные ветреные зимние утра, чтобы обсудить очередные происки американцев и трудовые подвиги в нашей стране , очень жестоко и совсем-совсем несмешно…
Только в Московской аспирантуре по понедельникам я никуда не торопился, всласть отсыпаясь после воскресных вечеринок с возлияниями, танцами и страстными поцелуями отважных студенток…
Когда я рассказывал о таких понедельниках , возвращаясь на нашу Кишиневскую кафедру, доцент Орест Николаевич Мельничук, поднимая рюмку с прекрасным молдавским брэнди , завистливо цокал языком,
- Завидую белой завистью. Тебе, Эмануил , сейчас исполнилось всего двадцать пять, ты защитил кандидатскую, а нам доцентам,с Плугиным , Паю и Ароном уже по полтиннику. Но и ты , со временем, полысеешь. Время жестоко и неумолимо.
Но знаешь, на свете все же есть те, кто не стареет. Не Догадываешься кто?
После этих слов, Орест выдерживал длинную предлинную театральную паузу и важно заявлял,-
- Никогда не стареют только студентки третьего курса! Даже несмотря ни на какие такие понедельники…