Тюремные записки в прозе-стихах. Ч. 5. Гл. 2. Дед

Александр Ведров
Часть 5. По ту сторону решетки
Глава 2. Дед

Осенью в колонию строгого режима № 3 города Иркутска прибыл новенький по стажу, но старенький по возрасту заключенный, по сути – дед. Знакомство с колонией для него началось с карантинного барака.

Обучает «от» и «до»
Карантинное бюро.
Нужное, конечно, дело –
Приготовить к зоне тело
И заплывшие мозги
Пробудить от злой тоски.

Чистота, порядок, в общем,
Потому никто не ропщет,
Переевший организм
Требует порою клизм.

На губах висит «зажим»,
Это требует режим.
Нет опаснее ошибки,
Чем морщина на кровати
Или вдруг чифирь в кувшине,
Позабытый так некстати.

Не застегнут воротник –
На комиссии ты вмиг,
Там безжалостный народ,
На «курорт» в ШИЗО сошлет.

Наши пастыри в погонах
Учат нас ходить в загонах
И приветствием греметь,
Если звезд сверкает медь.

А для тех, кто мыслит туго,
Есть дубинка и подпруга,
Замечаний целый лес –
Воспитательный процесс.

Для санитарного обслуживания тела заключенным выдавались гигиенические пакеты, неизменно вызывающие претензии пользователей.

Набор гигиенический
Из нанотехнологий,
Он крохотный, практически
Никуда не годный.
На раз - зубная паста,
На два – грамулька мыла,
Снабженческая каста
О совести забыла.

Стеклом побриться паче,
Чем бритвою ГУФСИНа,
А лучше будет – свечкой,
Такая вот картина.
За эту дрянь сдирают
По шестьдесят рублей,
Мильоны вытрясают
Из лагерных людей.

Пытались отказаться
 От этого подарка –
В ШИЗО страдают братцы:
То холодно, то жарко.

Дед сразу же обратил на себя внимание непохожестью ни на кого и непоказной, а какой-то внутренней независимостью. В его поведении просматривалась неземная, некая ошеломляющая бодрость и далеко не старческая подвижность. По выходным он в любую погоду и мороз выходил на собственные, никому непонятные тренировки, бегал с ускорениями. По вере был, видать по всему, буддистом, хотя проповедовал собственную философию «Не навреди беспричинно никому и ничему». Если же такая причина появлялась, то просил не обессудить и поступал по обстоятельствам, не оглядываясь на Будду.

При столкновениях с блатными от деда исходила невидимая, но ощутимая буйная сила и абсолютная уверенность в себе, заставлявшая оппонентов сбавлять тон обращения с опасным зеком. Сама статья кодекса служила ему грозной защитой, - не смотри, что с виду перед тобой щуплый дед, от него можно ждать что угодно. Сидельцы знали, что новичок получил весомую статью 105, часть 1, за жесткое столкновение с офицером МВД с нанесением ему тяжких телесных повреждений, и предпочитали с ним не конфликтовать, не предъявлять претензий опасному преступнику.

Мысль, и та боится
Чистотой пролиться,
Зона, как-никак!
Тварей тут темница,
Всяк друг другу враг.

Дед никого и ничего не боялся, не примыкал ни к каким группам, не обзавелся «семейниками», чего тоже добиться не просто.

Трудно быть вороной белой
В стае черной, оголтелой,
«Будь как все! Мы – это Я!» -
Требует с меня семья.

О прошлой жизни деда никто толком ничего не знал. В его биографии и судейских материалах образовалось «белое пятно» продолжительностью в пятнадцать лет, находившееся под запретом разглашения от неких авторитетных внешних сил. Непонятно также было, как он внешне незаметными действиями освободился от обязательных утренних и вечерних построений и пересчетов на плацу, продолжавшихся иногда по часу на жаре или морозе, хотя на здоровье не жаловался и лекарств не принимал.

Прошедшей жизнью я доволен,
Все испытал, жил без оглядки,
В неволю я попал невольно,
Немного заигравшись в прятки.

И здесь унынье не владеет
Моей раскованной душой,
Читаю гимн про Лорелею
И молодею сам собой.

***
Дед присматривался к правилам колонии, чтобы не попасть впросак на ровном месте. Правила были простые и понятные, те же самые, что с детства ребенку прививали родители. Что в тюрьме, то и в детском саду, но разница состояла в том, что за их нарушение детишек учили этике поведения, а с зеков спрос был по всей строгости тюремного закона.

Вот приходишь ты на хату,
Как положено солдату,
Доложись, представь деляге
И прочти свою бумагу.

Если приняли к себе,
Помни правила простые  –
В новый храм попал извне,
И молитвы здесь другие.

Первым делом неоглядным –
Вклад в питание семьи,
«Дачек» нет, так ешь баланду,
Сигареты лишь свои.

Новичок уборкой хаты
Начинает день свой первый,
Чистота – наш флаг, ребята!
Всё докажешь только делом.

Не свое нигде не трогай,
Что не знаешь – то спроси,
Здесь не признают убогость,
Так что лучше «не коси».

Хорони свои капризы,
Хорони дурной свой нрав,
Выбрось признаки подлизы,
Соблюдай тюрьмы Устав.

Всё, что видишь или слышишь,
Забывай вне хаты сразу,
Здесь не признается «крыша»
И «законности» зараза.

Правил было немало, а если в двух строках, то можно им подвести простой итог:

Не верь! Не бойся! Не проси! –
Законы зоны на Руси.

Подведение итогов по выполнению «коллективного договора» между администрацией и осужденными проводилось на общих собраниях.

Вот на зековском собранье
Заострил завхоз вниманье,
- Что какая-то зараза
Гадит мимо унитаза
И какие-то бичары
Засоряют писсуары.

- Первый раз кто видит чайник,
Тех обучит сам начальник.
- Завелись в столовой крысы,
Грызунов напала рать,
Но во сне мы их не слышим,
Успевают все сожрать.

- Всюду маты, перематы,
Как не стыдно вам, ребята?
Душ ночами «иностранцы»
Оккупируют всерьез,
В общем, братцы, вы засранцы,
Не пора ль решить вопрос?

- И, конечно, всем мешает
Загазованность большая,
Но открыть окно – проблема…
- Надоела эта тема!
Всё пора искоренять!
В Бога мать! И в черта мать!
Век свободы не видать!

За порядком в камерах (по тюремному,  в хатах) следили «смотрящие», назначенные администрацией, или «положенцы», представляющие криминальных авторитетов. На первый раз новичкам многое прощалось, и им объясняли, где и в чем они были неправы, но только в первый раз.

Здесь сразу станешь благородным,
Здесь перевоспитают вмиг!
И вот уже ты раб безвольный,
Для пахоты готовый бык.

Производственников относили к категории мужиков, их никто не трогал, понимая, что работяги укрепляют бюджет колонии и кормят всех. Мужики в «общественной жизни» голоса не имели, в разборки и прочие передряги не вмешивались, терпеливо отбывая предписанный срок, чтобы быстрее вернуться в семью и общество. Четверть их мизерной зарплаты выдавалась на текущие нужды. 

Один дан арестанту рот,
И парой даны уши,
Чтоб меньше говорил острот
И чтобы больше слушал.

 Мужики – самая многочисленная и нейтральная группа, не играющая на зоне никакой роли в самоуправлении. Им предписано пахать и молчать. Они и молчали, тем самым порождая себе негласных надзирателей. «Козлы» противопоставляют себя основной массе арестантов и сотрудничают с администрацией. Они считаются предателями, но с ними разрешено общение. В отряде № 5 наказание отбывали заключенные-рецидивисты, повторно или кратно имевшие судимость. Всякие связи между  ними и заключенными других отрядов надзирателями строго пресекались.

В УИС случайно попадя,
Стал наподобие гвоздя.
Все бьют по лысой голове
Да истины внушают две.

Ты был никто и стал никем,
Напрасны все твои потуги,
Твой конь не развивает темп
В упор затянутой подпруге.

На минном поле жизнь твоя,
Шаг влево, вправо и – ошметки,
И не положена статья
Твоим поминкам. Нет и водки.

А чтобы разогнать застой,
Есть марш под барабанный бой
И каждодневная зарядка,
В ней облегченная присядка.

Квадратура на асфальте,
Как у рыцарей на Мальте,
В зеленых комбинациях
Вдоль клумбы две акации,
Ограждает всех забор,
Чтоб никто нас не упер.

Из этих шансов исходя,
Живи ты жертвенным ослом
И помни о судьбе гвоздя,
Того, что забивают в дом.
***
С администрацией и вертухаями дед вел себя подчеркнуто независимо, не переступая при этом границы установленных правил. Однажды, выходя из столовой, он сунул правую руку в карман куртки, подозрительно оттопырив его. Дежурный сержант тут как тут:
- Что несешь?
- Кукиш несу, гражданин начальник.
- Предъяви! – по привычке потребовал дежурный, не удовлетворенный странным ответом.
Дед вынул руку из кармана, с удовольствием выставив фигу под нос вертухая. Тот осатанел:
- Да ты! Да я! Пошел вон!!

Дед присоединился к толпе заключенных, которые откровенно ржали над попавшим впросак охранником. Надо же такое удумать! Ткнуть сержанту кукиш в морду по его же требованию! Лучший спектакль заключенным не поставил бы ни один театр сатиры! Надо ли пояснять, что авторитет деда в колонии взлетел на небывалую высоту.
Между тем, охранник не угомонился и написал рапорт с жалобой на оскорбление собственной персоны. Заместитель начальника колонии по воспитательной работе, заслушав оскорбленного сержанта, впал в веселое настроение. Успокоившись, спросил:
- Так за что наказывать деда, неугомонный ты наш? Гы! Гы! Гы! За то, что он выполнил твое требование, а потом слушать, как о нас пойдут гулять анекдоты по всей области?

Авторитет деда укрепился более того, когда Небесные силы поздравили его с юбилеем шестидесятипятилетия. Не забыл Архангел-спаситель заблудшего путника, напомнил о  предсказанном долгом пути, какими бы шипами розы-поэзии или тюремными колючками он ни был усеян. В ночь на третье декабря 2013 года Скалов лежал на шконке в раздумьях о загубленной жизни. Завтра – юбилейный год, а выйдет он из зоны в семьдесят лет. Если доживет. Вот и весь расклад.
 
Вдруг голос сверху, тот же самый, что вещал, когда тонул мальчишкой на Чумыше, когда столкнулся с волками под Ишимом и когда сорвался с петли под Хабаровском: «Не печалься! Порадуем на юбилей летней грозой» Скалов встрепенулся, - «Он! Архангел!»

О скором нашествии летней грозы именинник предупредил бодрствующих корефанов, рассмешив их до упаду. Зимний дождь под Новый год, – что за блажь прилетела деду в голову! Крыша поехала, не зря же его поместили в инвалидный барак!
На улице стояла зима как зима, и вдруг – началось! Грянул оглушительный гром, на небесах заполыхали молнии, на окна обрушился ливень! Что такое!? Погода сошла с ума или все-таки устроила салют чудаку из инвалидного барака? Наутро слух о ночном поздравлении Скалова разнесся по всей колонии. На него поглядывали с нескрываемым подозрением и даже с опаской, - мало ли чего выкинет дед, находящийся под прикрытием Небесных сил!

В иркутские газеты и всевидящий интернет полетели отклики на погодную аномалию. Сообщали о снежной грозе, зафиксированной впервые за 127 лет иркутских метеонаблюдений, которую сопровождали молнии, раскаты грома и ливень, переходящий в снежную крупу. Сильные раскаты грома встревожили весь Иркутск. В окнах дребезжали стекла, люди выбегали на улицу, напуганные светопреставлением. Начальник отдела Иркутского Гидрометцентра Владимир Гонтарь дал исчерпывающие разъяснения журналистам: «Главной достопримечательностью ... был не только дождь, но и гроза, которая продолжилась раскатом грома. … Чем грозит погодная аномалия, неизвестно. Данных нет, нет и физических смыслов». На ютубе появились видеозаписи иркутского зимнего ливня.

Я стрелец! Я луч летящий!
Я умру, когда хочу,
Смерть с ее косой блестящей
Мне невеста. Обручусь
Я - с красоткой-амазонкой,
Мне в свидетели – Судьба
И Амур, лихой мальчонка,
Теща – бабушка Яга.

Быстрый я, неугомонный,
Мой отец – Огонь,
Мчится призраком слепящим
Мой Кентавр, мой быстрый конь.

Ночь сегодня необычна:
Дождь среди зимы!
Гром! И молния, как спичка,
Вспыхнула из тьмы.

Ангел мой меня поздравил
Необычно так,
Исключением из правил
Был небесный Знак.

Я «в рубашке» появился
В Киевской Руси,
В Лавре батюшкой крестился,
Господи еси!

И горел! Горел годами
И летел в мечтах,
К цели я не шел кругами,
Не сидел в кустах.

Я в любовном озаренье
Набирался сил,
В славном слове «Нетерпенье»
Мудрость находил.

И душа моя шальная
На врага неслась.
Смерть, соседка удалая,
Позади плелась.

Роджер вился мой на рее,
Вкруг народ лихой,
Ни о чем я не жалею,
Все мое со мной.

А дальше дед выкидывал один фокус за другим. Непостижимым образом он начал разгуливать по территории колонии в одиночку, без сопровождения охраны, что было строго запрещено. И на всякий случай у него были припасены объяснения и отговорки. Охранники уже знали о проделках старого зека, но раз за разом оставались с носом.
- Куда идешь? – остановил гуляку мент.
- В дежурку, - последовал невозмутимый ответ.
- Идем вместе! – рявкнул охранник, надеясь подловить хитрого и своевольного деда.
Охраняемый дед первым вошел в дежурку, обратившись к капитану внутренней службы:
- Осужденный Скалов прибыл по вашему вызову!
И тут же добавил заготовленную фразу:
- Видимо, вызывали не меня, у нас в отряде есть осужденный Салов, и нас часто путают.
Капитан порылся в бумагах и раздраженно отмахнулся:
- Дуй, дед, в отряд, ты здесь не нужен. Видать, ваши дневальные напортачили.
Дед, опять сорвавшийся с крючка, вопрошающе посмотрел на охранника. В глазах – святая наивность.
- Ты что? Не слышал? Тикай отсюда! В следующий раз загремишь в ШИЗО!

ШИЗО  - самое страшное место в колонии. Не случайно более всего заключенные физически калечили себя в штрафных изоляторах, не в силах выразить свой протест другими средствами. Позднее они стали объявлять голодовки, более щадящую форму протеста. Изоляция пагубно сказывается на психологическом здоровье человека, состоянии сна, внимания, мышления и иммунной системы, что не только подтверждено на практике, но и в научных исследованиях. При длительном одиночестве люди способны лишиться рассудка. Наибольший удар приходится на работу сознания, в том числе, на восприятие течения времени, которое заточенному в стенах субъективно удлиняется примерно вдвое. Существуют и более оптимистические оценки, когда человек способен противостоять испытанию одиночеством благодаря силе воли и стойкости духа.

Несмотря на дедовские причуды и выкрутасы, где-то через год его заключения начальство колонии дружно подписало ходатайство о помиловании, сочиненное Скаловым в адрес Президента Рф. Ходатайство ушло по назначению,  о чем свидетельствовал  отказ в помиловании, поступивший из Москвы в адрес просителя.

На зоне многие печали
И горести на нас легли,
Но, все же, гражданин начальник,
Мы тоже чьи-то корабли!

И тем же ветром мы гонимы,
И в тех же тонем мы морях,
Зачем-то мы необходимы,
Как сорняки на пустырях.

Каждый знает, - злобой в цирке
Не дрессируют даже птицу,
Когда мы поснимаем «бирки»,
У нас другие будут лица.

В спорте без деда опять не обходилось. Старый спортсмен, боксер, пловец и шахматист, он и здесь был пригож, пусть не везде участником соревнований, так при них. Как-то на соревнованиях в честь «Дня колонии» он вышел из зоны зрительских мест, отведенных для заключенных, и оказался среди лагерного начальства. К нему сразу подскочил капитан-оперативник:
- Дед, а ты откуда взялся? Быстро иди отсюда, здесь тебе не место!
- А где мне место, если я пишу репортаж о ходе соревнований в нашу стенгазету и в российскую газету «Казенный дом?»
- Понятно, - ответил капитан, хотя, что ему могло быть понятным, если у «репортера» при себе не имелось ни блокнота и ни ручки, не говоря уже о фотоаппарате? Понятно одно, что капитан сам попал в непонятное, как это случалось с заключенными, оттого и ретировался с места «репортажа» о соревнованиях.
 
А заметки в газетку так и напрашивались. Спортивные соревнования устраивались чередой, одно за другим, даже по народному жиму, где спортсмены-силачи, лежа на спине, поднимали над собой штанги с грудой нацепленных металлических блинов. В одном из таких соревнований тяжелоатлет Огнев из отряда № 7 выполнил норматив мастера спорта России, как тут о нем не написать?

К чемпионату мира по футболу 2018 года Россия осуществила ряд грандиозных мероприятий, благодаря которым этот футбольный форум был признан лучшим за всю историю игр. Не отставала и иркутская колония № 3, где были проведены выставка плакатов редколлегий отрядов и интеллектуальная познавательная викторина, посвященные футбольному празднику. В викторине лучшими знатоками футбола признаны осужденные А. Стрюк и А. Шитиков.

ФоТО (игра в футбол)

Я здесь прижился как в лесу,
В низинке речка обмелела,
Закрыли тучи мне луну,
В груди моей все онемело.

В эту мрачную, жуткую ночь
Жить мне стало чего-то невмочь,
Надоела жизнь эта без цели,
Опостылели годы без дела!

Я когда-то светил как маяк,
Был идеей захвачен, дурак,
Во мне зрел патриот, как смородина,
Обманула меня моя Родина!