Имаго

Наташа Белозёрская
Как только Посейдон увидел ее, сразу возжелал. Он ведь был так же горяч в отношении женщин, как и его братья Зевс и Аид.  Привык брать любую, на которой задержится взгляд. А ежели противится – так силой, не уговорами. Он же бог. Властитель морей. Ему всё можно.

Её влажное после купания тело под прилипшей туникой светилось. Выступало из нее словно яблоко из тумана. Протяни руку, сожми, почувствуй упругость и форму, предощути вкус и сорви…

Она медленно шла, задумавшись, по серо-желтому песку. Вдали синели скалы. Оливы с серебристыми листьями тревожно шептались в ожидании. Солнце спряталось за облаком, и весь мир, казалось, замер, наблюдая за девушкой глазами бога.

Она была высокой, даже слишком. Явно из рода лапифов. Наверное, на голову выше Посейдона. Мокрые черные волосы змеями струились по спине. Ветер пытался играть ими, но пряди были слишком тяжелы. Сильные руки, крепкая  грудь с дерзко торчащими сосками, узкие мальчишеские бедра, плоский живот. Было от чего потерять на время рассудок. Лицо удивляло божественной симметрией и точным соответствием нормам классической красоты. Если бы не девичья грудь, ее можно было принять за юношу-атлета. Но она была женщиной и манила Посейдона.

Он резко натянул  поводья. Лошади с голубовато-зелеными гривами недоуменно оглянулись на своего господина и остановились, окатив Посейдона мириадами мельчайших брызг. Тряхнув бородой, он спрыгнул с колесницы в воду и, широко шагая, решительно и шумно направился к берегу.

Девушка оглянулась на звук и увидела мужчину, чья кожа отливала серебром, а платиновые кудри опускались на плечи. Увидела его мощный обнаженный торс, упорный алчущий взгляд и поняла намерения. Но не побежала. Просто остановилась и смотрела, повернув голову. Она не чувствовала страха. Готова была защищаться и отстоять свое право оставаться девственницей. Отношения с мужчиной и даже брак  не входили в ее планы. До сих пор ей удавалось укрощать всех мужчин, полагавших, что она просто набивает себе цену.

Но бог есть бог. И после получаса безуспешной для каждой стороны борьбы, порванной туники, множества  ссадин, девушка уступила, потребовав у Посейдона исполнить ее заветное желание.

Дельфины, чьи спины отливали черной маслянистой шпинелью,  выпрыгивали поминутно из воды и беспрестанно верещали. То ли радовались за своего господина, то ли переживали за судьбу девушки. Имя ее было тогда Кенида.



Они вырастали из земли, словно побеги крокуса под горячими лучами весеннего солнца, - на  наших глазах.  Сначала появлялись острые концы копий, затем шлемы, головы и, наконец, торсы в броне. Чудовищные, со свирепыми лицами, с мрачным взглядом мертвых глаз. Темные, как породившая их земля, они шли на нас колонной. Ясон, выполняя требование царя Эета, вспахал  поле, посвященное Аресу,  на двух меднорогих быках, извергающих пламя из медных ноздрей,  и засеял его зубами дракона… Последствия были ужасны.

 Мы яростно защищались.  Я рубил своим мечом все, что попадалось в орбиту досягаемости: руки, головы, тела… Пот заливал глаза… Земля принимала павших, будто была водой, и порождала новых воинов. Воистину мы были беспомощны перед волшебством, создавшим это чудовищное неубывающее  воинство. Мы понимали, что все падём здесь, в чужом краю, где даже земля защищает то, за чем мы самонадеянно явились: руно… Мы все были воинами,  героями  Эллады. Большинство из нас - сыновья богов или царей. И здесь, в Колхиде, у подножия Кавказских гор, нас всех ждала геройская смерть. Но пока мы держались. На пределе последних сил… Внезапно Ясон, позабывший в пылу сражения наставления Медеи, вспомнил. Оглянувшись, он бросился к огромному валуну на краю поля. Ясон не мог поднять глыбу, и ему на помощь пришли Кастор, Мелеагр и Анкей. Они подняли этот кусок скалы над головами и швырнули в гущу  вырастающих из земли волшебных воинов. Очень скоро все было кончено: порожденные магией враги, наделенные силой, но не умом, столкнувшись  в толчее, вызванной падением камня, обратили свое оружие друг против друга. Эта кровавая рубка продолжалась, покуда последний воин не был поглощен землей.

Пораженные неожиданной развязкой, мы не могли еще осознать, что остались живы. Я снял шлем с высоким гребнем. Обтер рукой окровавленное, залитое потом  лицо. Губы потрескались. Хотелось только пить. О, дайте мне кувшин прохладного вина!  Я изнемогаю от жажды!..  Отправил меч в ножны. Взглянул на кнемиды – поножи полностью покрыты землей, смешанной с кровью… Рядом Тесей закинул копье на ременной петле за спину.  Его кожаные доспехи в бурых разводах. Взгляд пустой и тяжелый… Анкей опустил двуострую секиру и смотрит на свои окровавленные руки… Терсит убрал в ножны меч, его губы шевелятся: благодарит богов за то, что остался жив… Нестор волочит тяжелый топор по земле, на его левом плече глубокая рана… Акаст и Ификл ведут под руки раненого Пелея… Зоркий Линкей, до сих пор не верит своим глазам и продолжает всматриваться в пустоту замершего поля…  Теламон оперся на  мощное кизиловое копье в совершенном изнеможении… Адмет склонился, перевязывая разорванные ремешки сандалий. На них капает кровь из раны на его лице… Иппофой  вытирает секиру пучком сухой травы… Я оглянулся, ища Ясона.  Он-то благодаря волшебной мази Медеи не получил в бою ни царапины. Приблизившись, я положил руку на его плечо. Он кивнул и, оглядев  аргонавтов, бредущих по полю, повернул в сторону дворца Эета. За ним потянулись остальные. Шли молча. Слышалось лишь тяжелое дыхание.

И вдруг Орфей заиграл на своей золотой кифаре.  Зазвучала не песнь победы, нет. Мелодия была  печальной, хотя и торжественной.  Более того, в ней прорывалась явная скорбь. Будто музы, вдохновившие Орфея, предсказывали судьбу каждого из нас. Действительно, жизнь большинства участников похода сложилась трагически. Но даже знай мы об этом, роптали бы на приговор богов для нас, отказались бы от  пути, полного страсти, приключений, новых впечатлений, друзей и врагов, сражений, противостояний обстоятельствам на пределе и невероятных ощущений победителя и горечи проигравшего?! Ни за что!.. «Пусть коротка моя жизнь, но она полна, как чаша с вином, и так же пьянит, и дарит восторг и упоенье», - пела божественная кифара.

Несмотря на то, что поход  в Колхиду  оказался тяжелым испытанием, и  тут, в царстве Эета, я и другие герои  точно были на волосок от гибели, я   не мог не примеривать на себя разные женские судьбы, не мог не обращать внимания на женщин, вернее, одну женщину, сыгравшую в происходящих событиях ключевую роль. Вероятно, я пытался разобраться, как могла сложиться моя жизнь, не встреть я бога.  Я старался понять самого себя: почему  желание, выбранное мной к исполнению,  оказалось именно таким:   существование в теле мужа?.. Что могло бы случиться со мной, если бы не та встреча на пустынном морском берегу?..  Нет, я нисколько не жалел о сделке, заключенной между мной и Посейдоном. Я многого достиг. Я был выбран царем лапифов, я участвовавал в знаменитых сражениях, бился бок о бок с лучшими в Элладе мужами. Я гордился своим телом атлета, бесстрашием, неуязвимостью в битвах – результатом договора с Посейдоном. Но, признаюсь, я сочувствовал женщинам. Их жизнь  в клетке, под названием гинекей,  в семье, связанная с воспитанием потомства и ублажением супруга,   ограниченная и однообразная, была неприемлема  для меня.   Их супруги или возлюбленные лишь на миг отрывались от своей наполненной событиями и планами жизни, чтобы получить наслаждение в женских объятьях, повторяли устало избитые любовные пошлости трепещущим доверчивым подругам и уходили надолго или навсегда…
 
Медея, дочь Эета, спасла Ясона и всех аргонавтов от смерти.  Богини, особо расположенные к сыну Эсона, устроили эту внезапно вспыхнувшую страсть.  Логично  было бы восторгаться Медеей, испытывать к ней вечную благодарность.  Но у нас, даже у Ясона, сгоряча предложившего ей супружество, Медея вызывала только страх. Для нее не было ограничений: она была океаном любви и зла. И если страстное чувство к Ясону толкнуло ее уже в Колхиде на святотатство: обман отца, убийство брата,  то, когда любовь была  предана, зло вышло из берегов: в Коринфе Медея совершает чудовищное убийство Креусы, невесты бросившего ее Ясона,  и, наконец, собственных детей. Невинные стали жертвами ее неуемной жажды мщения.   Однако я понимаю, как кровоточило  сердце Медеи, когда все ее надежды на любовь, благодарность и верность  потерпели крах. Что оставалось ей делать? Смириться?!  Но она же внучка Гелиоса, дочь Эета, племянница Кирки, ученица Гекаты…

Вспоминаю ее брата, Апсирта. В Колхиде его называли «Сияющий». Он был прекрасен как Аполлон. И добр как овечка. Аргонавты все отличались внешней привлекательностью. Но это была мужская красота: атлетически сложенное тело, правильные черты лица… А Апсирт был красив божественной красотой. Он стал бы царем Колхиды после отца. И вот его-то, своего брата,  Медея приказала Ясону убить. И где?! В храме, куда обманутый наивный юноша  пришел безоружным. Потом по дьявольскому замыслу Медеи тело разрубили на куски и бросили за борт, чтобы задержать пущенные в погоню корабли Эета. Так хотела она спасти Ясона, так хотела быть всегда с ним… Она сварила живьем в котле с кипящим зельем Пелия, отказавшегося уступить трон Ясону. Она послала отравленное платье невесте Ясона Креусе.    Пытаясь спасти дочь, погиб и царь Коринфа Креонт.  Убив не дрогнувшей рукой своих детей в наказание  Ясона, Медея умчалась на колеснице с драконами. Это ее покровительница, богиня мрака и колдовства Геката,  за ней прислала. Нашла нового мужа, царя Афин Эгея, и снова  детей родила…  Мучилась ли она от содеянного? Страдала ли?..   Ясон же, опустошенный, одинокий, опозоренный, коротал дни на берегу моря возле ветшавшего «Арго». Всматривался в морскую даль. И я знаю, что он видел: нас всех, сражающихся с волшебными воинами Эета, нас, победителей и триумфаторов. Ему было чем гордиться. Пусть в прошлом… А ей?..  Темное начало ее женской сущности вынудило ее проиграть  поединок с судьбой… Ясон - свет. Медея – тьма, несмотря на то, что избегла наказания и  устроилась  в царском дворце в качестве царицы и матери царских детей… Но это была уже не главная история её жизни… Даже будучи почти всесильной  женщиной – колдуньей - она не смогла вырваться из ограничений женской доли : любви-зависимости, ревности, мести, безответственности…  Мне было даже жаль Медею.



Что  важно для меня?  Свобода. Подвиги, чтобы прославить Отечество и остаться в памяти потомков.  Честь. Достоинство, Всё это подарила мне Метаморфоза. В результате которой Кенида превратилась в Кенея.

В походе за золотым руном, я стал частью героической истории, не поступался честью воина, сам делал свой выбор... Судьба подарила мне невероятные испытания и приключения: то, о чем безнадёжно мечтала Кенида.

Я сражался с шестирукими великанами у полуострова Кизика в Пропонтиде. Гиганты хотели запереть аргонавтов  в гавани и разрушить корабль, бросая в нас обломками скал. Наш бой возглавил великий Геракл… Как пела тетива его лука! Как смертоносны были стрелы, пущенные его рукой!..

Я слышал рев громче бури и раскатов грома: шум столкновения Симплегад, то сходящихся, то расходящихся скал…  Чудовищный водоворот подхватил «Арго». И погиб бы он в клокочущей бездне, если бы сама Афина, подтолкнув,  не помогла  кораблю проскочить между громадами, в целости миновать  страшную ловушку…

Я прятался у берегов Эвксинского Понта от  стимфалид, птиц с медными перьями-стрелами. На острове Аретиада живет большая стая этих птиц.  Несет она гибель мореплавателям, осмелившимся пристать к берегу…  Первая из этих неожиданных острейших стрел, что пала с небес, поразила Оилея.  По совету Амфидаманта, чтобы выжить,  мы  надели доспехи и закрыли головы щитами, превратившись в огромный  неуязвимый черепаший панцирь…

Две недели я  нес на своих плечах  вместе с товарищами, утопая по щиколотку в песке, изнемогая от жажды,  через Ливийскую пустыню  «Арго», самый большой корабль,  построенный в Элладе с начала времен…

Я побывал на острове волшебницы Кирки, что превращает людей в животных. Тетка Медеи, связанная с Гекатой, волшебница, очистила племянницу и Ясона от вины за убийство Апсирта, избавила от преследования Эриний, богинь мести…
Я видел дракона, охранявшего руно в священной роще Ареса. Глаза его никогда не закрывались, а зубы были величиной с человеческую ладонь…
 
Я предавался вместе с товарищами пирам и  любви на острове царицы Гипсипилы Лемносе, где, кроме нас, аргонавтов, не было мужчин. Лемниянки убили всех жителей мужского пола за измену…  Разодетый в роскошное пурпурное одеяние, вытканное для него Афиной, умащенный драгоценными маслами, с волнистыми волосами от того, что их накручивали на шаловливые прелестные пальчики день и ночь, Ясон был не прочь остаться с юной царицей на острове навсегда.  Но Геракл не дал нам забыть о предназначении и подвигах…

 Я слышал колыбельную вечного сна, которую пели для аргонавтов сирены,  зеленоволосые нежные девы, с телами, блестевшими от перламутровой пудры из глубоководных раковин.   Орфей, пророк Диониса, стал тогда нашим спасителем: заиграл на золотострунной  кифаре и усмирил опасных искусительниц…

 Меня тошнило от отвратительной вони, испускаемой гарпиями - уродливыми полудевами-полуптицами. Боги наслали их на Финея, слепого прорицателя – боги вообще не благосклонны к прорицателям – чтобы те, отнимая и портя его пищу, принудили царя  умереть от  голодной смерти.  Бореады, крылатые братья Зет и Калаид, бросились в погоню за гарпиями и умудрились отвадить…

Довелось мне услышать и  стоны Прометея, когда олимпийский  орел клевал его печень. «Арго» с надутым ветром парусом шел мимо Кавказских гор.  Сострадая, мы зажимали уши и опускали глаза, потому что не могли освободить титана-богоборца. Не в праве мы нарушить волю громовержца Зевса…

Я видел предсмертные судороги калидонского вепря. Дева-охотница Аталанта добила его, пораженного копьем Мелеагра,  стрелой с бронзовым наконечником. Гигантский вепрь поистине был достоин своих охотников - всех знаменитых героев Эллады, что собрались у опустевшего Калидона, желая прославить  себя великим трофеем, чудовищем, насланным на город Артемидой в наказнье царю Энею.  Тот пренебрег  жертвоприношением  богине на праздненстве Первин…  Немногие  вернулись домой.

На моих глазах пали Агелай и Анкей: вепрь загнал их в камыши и растоптал. Ясон, раненный в живот разъяренной тварью, истекал кровью и едва выжил.  От Феникса, Ида и Терсита, пытавшихся копьями поразить вепря, остались лишь куски плоти, словно порубленной топором великана. Линкей погиб. Теламон, Акаст… Я пережил эту страшную охоту. Глядя на свою охотничью рогатину толщиной с мужское запястье,  переломленную пополам,  будто соломинка,  вепрем, я возблагодарил бога морей за дарованную неуязвимость.


Там, у Калидона,  судьба снова подарила мне встречу с выдающейся женщиной – с Аталантой. Отданная в младенчестве отцом медведице, она была вскормлена молоком зверя и с годами превратилась в охотницу, не уступавшую в мастерстве и силе мужам-героям. Я наблюдал за ней с восхищением и тревогой.  У нее, кажется, было всё: мужество, отвага, честь воина… Но не было свободы выбора: двое охотников бросали на нее вожделенные взоры: золотоволосый Мелеагр и ее двоюродный брат, юный Меланион. Для них это была охота не только на вепря, но и на Аталанту. Да и сама она смирилась, зная, что в конце концов достанется одному из них.

Я думаю, Аталанта  хотела бы принадлежать Мелеагру. Ведь рядом с ним и по его позволению она нанесла последний убийственный удар калидонскому вепрю. Но прекрасный Мелеагр не вернулся с охоты. Вернее, с охоты принесли его бездыханное тело. Ведь его мать Алфея, получив сообщение о том, что Мелеагр жестоко поспорил при дележе трофея со своими дядьями, ее братьями,  и убил их, отдав голову вепря Аталанте, сожгла головню. Да, ту самую головню, в которой заключалась жизнь ее замечательного сына. Ведь у нас считается, что братья ценнее детей. Детей можно еще родить, а братьев новых – невозможно. Вот она и погорячилась. Не уверен, что она могла еще родить детей, да к тому же таких, как Мелеагр. Но головня сгорела.

И Аталанта досталась Меланиону. Совсе неплохо для девушки: оба были молоды, оба любили охоту… Однажды разгоряченные после весьма успешного гона  большого круторогого оленя, зашли они в храм Зевса  и, принеся жертву, в  эйфории  от распирающего их восторга и запаха теплой оленьей крови занялись прямо там  любовью. Разгневанные боги превратили их в пару львов. И вот победительница калидонского вепря в обличье львицы вместе со своим мужем-львом запряжены в повозку Артемиды и, рыча, скаля мощные клыки, опуская полные боли глаза  и дергая тяжелыми хвостами, бегут под ударами хлыста богини…

Я сочувствовал  Аталанте. Настоящий охотник, единственная женщина, удостоенная чести наравне с величайшими героями Эллады  участвовать в свершении деяния, что вошло в анналы истории, не смогла выбрать независимость. Не смогла остаться той удивительной девочкой-медведицей, голыми руками убившей двух напавших на нее насильников-кентавров.  Отдавшись мужчине, связав себя чувственными узами с ним, оказалась в конце концов в узде…


А вот и конец моей истории. И жизни. Заканчивается она так же ярко, как и прошла. Это еще одно грандиозное событие, о котором узнают все. Возможно, его назовут кентравромахией. Нет, это не бой Геракла с кентаврами на горе Эриманф. Это фессалийская кентавромахия:  битва лапифов с кентаврами на свадьбе Пирифоя. Того самого, потомка Иксиона, что возжелал супругу Зевса Геру. Зевс чудовищно подшутил над Иксионом: придал вид Геры одной из Туч. Иксион жил с Тучей как с женой, не ведая подвоха. От этого брака родились кентавры: полулюди, полукони. Кроме достойного Хирона, они были дикими, не ведающими закона чудовищами. И их пригласил на свою свадьбу с Ипподамией  Пирифой, считающий их своими родственниками наряду с лапифами.

Ипподамия, дочь царя Аргуса,  дивно прекрасна лицом. У нее золотистые глаза под густыми ресницами. Когда она смотрит на тебя, кажется, ты видишь отблески Луны на ночном небе.  Кожа ее тела как снег… Еще у нее очень тонкие пальцы. Я наблюдал, как она перебирала цветы перед свадьбой: пальцы  отличаются от гибких стеблей только по цвету.  Насколько я смог узнать Ипподамию, она воплощает в себе все то, что я ненавижу: слабость, наивность, беспомощность, потребность в опоре, стремление к традиционному женскому быту и ничего более. Лишь благодаря своей красоте она привлекла любовь Пирифоя. А еще своей красотой она привлекла вожделение кентавров, точнее, их вождя Эвритона.
Легкое презрение вызывает во мне невеста. Хотя и незаслуженно. Она  образец традиции. Я же, счастливец,  плод Метаморфозы. Конечно, я  несправедлив к Ипподамии. Но ведь она воплощает все то,  от чего я бежал и чего смог избежать.

 На пиру кентавры напились вина и опьянели. Будучи больше животными, чем людьми, буйные и несдержанные, они набросились на невесту и других юных дев,  похитили их и устремились  в лес, забросив стенающих, призывающих на помощь  страдалиц на широкие потные спины.

В погоню бросились Пирифой, Тезей, Пелей, Геракл, Нестор и я, Кеней. Мы настигли разгоряченных, уже торжествующих  чудовищ возле леса. Они в растерянности выпустили свою добычу и приготовились к бою. Наши копья, палицы и мечи  разили без промаха. Вот уже от моих ударов пало пять, нет, шесть кентавров. Я вижу, как натягивает тетиву своего лука  Тезей…  Пелей крушит хребты чудовищ тяжелой  палицей… Геракл рогатиной пронзает грудь кентавра  Эксадия. Несколько кентавров под руководством Эвритона окружили меня, отрезав от товарищей,  пытаясь уничтожить. Их копыта на мощных ногах смертоносны. Но мне не причиняют ни малейшего вреда... Кентавры недоумевают: почему их ударны напрасны.  Порождения Тучи огромны, мощны, быстры… Но справиться даже со мной одним не могут. Им невдомек, что я  неуязвим по заклятию бога.

 Наконец они начинают осознавать наличие божественного промысла. Гилоп призывает кентавров  потеснить меня на площадку возле крутой скалы, откуда мне некуда отступать.  Товарищи мои остались на поляне. Кентавры вырывают с корнем деревья и швыряют  в меня. Я изолирован и окружен врагами. Я вижу их налитые кровью глаза и мускулы, играющие под бархатистыми шкурами… Деревья и куски скалы, вырванные кентаврами, валятся на меня беспрестанно. Вот я уже по щиколотку в земле… Вот по колени… Копье выбито из моих рук. Сквозь прорези бронзового шлема я вижу, как кентавры тащат и тащат стволы деревьев с корнями и гигантские камни, чтобы вколотить меня в землю…

Мне уже не спастись. Я понимаю это. Жизнь пронеслась перед мысленным взором. Моя прекрасная героическая жизнь, которую я прожил так, как мечтала Кенида. Даже еще ярче, еще невероятнее… И я срываю шлем и смеюсь в лошадиные лица тучеродных зверей. Они беснуются и не понимают. Куда им!.. Я смеюсь и восхваляю великих богов, подаривших мне достойную жизнь и достойную смерть…


На другой день после побоища лапифы собрались, чтобы извлечь из земли тело своего царя и похоронить с почестями.

Они испытали настоящее потрясение, добравшись до трупа  Кенея: им открылось тело женщины в кожаных доспехах. Она была прекрасна благородной зрелой красотой, ее коротко остриженные волосы черными змейками струились по щекам и изящной шее. На губах замерла легкая улыбка счастья.

Онемевшие лапифы не могли оторвать от тела глаз. В этот самый миг птица размером с дрозда, похожая на сизоворонку, с бирюзовой грудкой,  с желтыми крыльями выпорхнула из-под доспеха и устремилась в небо. Прорицатель Мопс, бывший в толпе, признал в ней душу Кениды.

                из сборника «Сто рассказов про тебя»)