Беседы о русской эстетике | Беседа 16. Патриотическая песня. Кино и сопромат искусства
/ Комитет национального наследия, 2023.
/ Московский клуб русской эстетики, 2023.
\ Арт-журнал «Пантеон»: http://panteono.ru/2023-04-22
——
БЕСЕДЫ О РУССКОЙ ЭСТЕТИКЕ
Беседа шестнадцатая. Патриотическая песня. Кино и сопромат искусства
• Ирина Куликова, куратор,
Московский клуб русской эстетики
• Руслан Богатырев, ведущий эксперт,
Комитет национального наследия
— Ирина Куликова: Позади периодизация и обсуждение песен Гражданской войны. Теперь мы будем разбирать песни военных лет?
— Руслан Богатырев: Думаю, нам всё же стоит взять паузу, сделать небольшой привал. И обсуждать дальше не по готовому шаблону. Во-первых, если говорить о значимых и популярных песнях военных лет, то их в разы больше, нежели соответствующих песен Гражданской войны. И такой разбор может реально утомить читателя. Во-вторых, частные примеры, пусть и с познавательной исторической информацией, даже детально разобранные, в реальности мало что вносят в изменение восприятия читателя. В его ментальную матрицу мира. А именно здесь, на мой взгляд, и кроются ключевые проблемы патриотической песни. В самом восприятии. Сквозь призму сегодняшней жизни.
— Ирина Куликова: Вы полагаете, читатели недостаточно подкованы?
— Руслан Богатырев: Речь не об этом. Речь о личных приоритетах. Проблема в понятии значимости, важности, первичности.
— Ирина Куликова: Не совсем поняла. Поясните.
— Руслан Богатырев: Мы привыкли воспринимать искусство вообще и музыку, в частности, на уровне наличия массы позитивных эмоций. Нравится, даёт настроение — хорошо. Не нравится, идёт вразрез с нашими вкусами и предпочтениями — долой, в корзину. Человек по природе по своей консервативен. Так было и сто, и двести, и пятьсот лет назад. Его мало заботит, что выбор в итоге не только не оптимальный, а порой просто ошибочный. Причём в определённых ситуациях может даже существенно вредить самому человеку. Ломать его психику, его мозг. На подобном стереотипе кажущейся безобидности и удобстве лайков, вообще говоря, и построена нынешняя негласная диктатура мировых соцсетей. Лайк автоматически, на уровне подсознания, переносится нами и в реальную жизнь. Здесь как у малышей: что нравится — сразу в рот.
— Ирина Куликова: Есть такое. Мы склонны потакать своим эмоциям и чувствам.
— Руслан Богатырев: А эмоции и чувства ведь идут от внешнего раздражителя: будь то песня, книга, фильм и т. д. Здесь, как и в привычном техническом мире: (1) сначала наши датчики (органы чувств) улавливают внешний сигнал, (2) затем он сопоставляется с нормой (мозг) и (3) потом уже вырабатывается своя ответная реакция (психика). На каждом из этих трёх этапов может быть серьёзная просадка, реальная засада: датчики неточные, норма ошибочная, реакция неадекватная. В технике всё это так или иначе можно диагностировать и исправить. В человеке — безумно сложно. Даже просто диагностировать. Куда уж там исправить. Хотя бы потому, что человек не считает, что у него всё это может быть разрегулировано. Всё нормально. Он такой, какой есть. Каким вырос. И круче него только горы. Выше него только звёзды. Поль Валери: «Если ваш вкус никогда вам не изменяет, значит, вы никогда глубоко в себя и не заглядывали».
— Ирина Куликова: Но песня — не хирургическая операция. И здесь вроде как не критичны эти проблемы.
— Руслан Богатырев: Примерно так мы и рассуждаем. Зачем в себе копаться и перенастраивать заново всю внутреннюю схему, если возможные ошибки не фатальны, не опасны. Но в том-то и дело, что они могут быть опасны. Весьма опасны. В основе любого художественного произведения лежит та или иная идеология, те или иные воззрения автора. Потому и важно, кто он и откуда. Что исповедует. Чем мотивирован. Куда нас ведёт. И зачем. Вольно или невольно он передаёт свою идеологию, свои воззрения через собственное творчество. Опосредованно. Хотя бы на уровне понятий добра и зла. Ведь не в сюжете дело, а в том, что за ним стоит. Какие смыслы данное произведение транслирует, зачем это делает и к чему это в итоге может привести.
Огюст Роден: «Все великие мастера изучают пространство… Нет линий, есть только объёмы. И когда вы рисуете, не думайте о контурах, заботьтесь только о рельефе. Ведь именно рельеф и правит контуром».
Люди чаще видят контур. Внешнюю оболочку. Привлекательную. Эффектную. Через неё воспринимают то, как произведение отзывается в голове, душе и сердце человека. Но они практически не осознают сам рельеф. То, что скрыто и реально заложено в песне, книге, фильме. А ведь любая песня, любая книга, любой фильм нас программируют. Хотим мы того или нет. Они правят нашу внутреннюю матрицу мира.
— Ирина Куликова: Теперь, кажется, начинаю понимать вашу мысль. Советские песни, книги и фильмы по форме нередко просты и в чём-то даже наивны. Но по скрытой глубине неисчерпаемы.
— Руслан Богатырев: В точку. Форма — это и есть контур по Родену. А глубина — тот самый рельеф, который правит контуром. Не в форме дело, а в глубине, в самой сути. Ровно по этой причине я нередко применяю в науке и искусстве аналогию с сопроматом.
— Ирина Куликова: Простите, а что это означает?
— Руслан Богатырев: Сопромат — важнейшая наука в инженерном деле. Ключевая. Сопротивление материалов. Прочность и надёжность конструкций и машин. Простая аналогия в сфере одежды: может быть превосходный фасон, добротная строчка, идеальная посадка по фигуре. Но вот сам материал…
— Ирина Куликова: Ах, вот оно что!
— Руслан Богатырев: Как вы полагаете, есть разница, в чём воплощать произведение: на песке, на воде, в дереве или же в мраморе?
— Ирина Куликова: Ясно, что мрамор намного эстетичнее, долговечнее и прочнее.
— Руслан Богатырев: Теперь попробуйте мысленно перенести эту идею в сферу искусства: песню, книгу, фильм… Когда новые произведения создают из драгоценных камней и мрамора — это одно. Когда же сплошь бижутерия и гипс — совсем другое. Хотя внешне можете даже не отличить подмену.
— Ирина Куликова: Что же служит сопроматом в песне, в советской песне, в патриотической песне?
— Руслан Богатырев: Давайте вспомним, как мы покупаем продукты питания в магазине. Если бережём здоровье, изучаем сначала маркировку: дату изготовления, срок годности. Это как минимум. Затем желательно знать, кто изготавливает и где. Для краткости — ориентируемся на бренды, торговые марки. Со временем выясняем, что бренда недостаточно и важно знать, какое конкретно предприятие выпустило данный продукт. Кому-то важны экспертные рейтинги и рейтинги Роскачества. Не последнюю роль играет сам магазин. Не раз сделав покупки, мы уже имеем представление о том, какой там установлен контроль товара. Это если следить за своим здоровьем и самим контролировать торговую сеть, продавца, который, чего уж греха таить, норовит любого покупателя объегорить. Ровно то же самое имеет смысл делать и в сфере духовной пищи — песни, книги, фильмы.
— Ирина Куликова: Да, но как именно? Здесь же нет маркировки.
— Руслан Богатырев: Отчего же? Есть. Композитор, поэт, певец. Это базовая тройка. Носитель: фильм, концерт, альбом. Плюс дата и место записи. Можно и дальше детализировать (аранжировка, ансамбль/оркестр, зал и т. д.). Но для простоты смотреть надо базовую тройку. Увы, слушатель и зритель поглощёны самой песней. Они часто понятия не имеют, кто композитор и кто поэт. Иногда вообще не знают даже, кто именно исполняет. Случается и такое. Если вдуматься, это ничем не лучше, чем покупать продукты питания не глядя, с рук и в подземном переходе.
В Советском Союзе патриотическая песня проходила особо тщательный отбор. Государство платило. Оно и заказывало музыку. Потому имело право максимально контролировать качество готовой продукции. В рамках своих возможностей и представлений. Те же худсоветы носили характер отделов контроля качества. Нравится кому-то или нет, но это обеспечивало определённый уровень. Под который вынуждены были подстраиваться. Все представители базовой тройки: композитор, поэт, певец.
А дальше — у каждого из них вырабатывался свой почерк, свой стиль, свой формат, который являлся балансом между желаниями творца и возможностями ремесленника.
Слушатели улавливали этот почерк, этот стиль, этот формат. Подобно тому, как они улавливают ныне формат той или иной радиостанции: чего можно ожидать, а что здесь никогда не появится.
Сегодня слушатель и зритель ориентируется только на певца. К этому подталкивает сама современная среда вещания. Композиторы и поэты выведены в ней за скобки. Как бы для удобства обывателя. На самом деле, скрывается та важная маркировка, о которой мы говорили выше.
Назовите мне композитора и поэта для данной советской песни (предположим, я об этом изначально не знал). И мне уже до прослушивания примерно понятно, чего можно ожидать. Это и есть составная часть сопромата искусства: долговечность, прочность и надёжность музыкального материала. Что перед нами: синтетика или натуральная ткань, песок или мрамор.
Если вы немного освоите сопромат искусства, сможете довольно уверенно ориентироваться в качестве и находить новые для себя значимые песни: достаточно отследить списки произведений данного композитора, данного поэта, данного певца.
— Ирина Куликова: В отношении певца сегодня этим часто пользуются. Бывает, и по композитору. Но согласна, что в СССР сам формат был более выверен и отточен. Меньше болтанки и брака.
— Руслан Богатырев: Ещё немного о сопромате искусства. Как вы думаете, что существенно усиливало масштаб, прочность конструкции патриотической песни в советское время?
— Ирина Куликова: Правительственные концерты?
— Руслан Богатырев: Это тоже. Правительственные концерты были на особом счету. Они во многом определяли судьбу песни и всей базовой тройки: композитор, поэт, певец. Они открывали новые возможности дистрибуции, как теперь любят говорить. Каналы распространения и доступ к многомиллионной аудитории существенно могли расширяться просто по велению власти, по щелчку пальца.
С переходом нашей страны на рельсы глобального капитализма, с доминированием мелкобуржуазной публики, с самоотстранением государства от протекционизма и контроля в данной сфере правила игры кардинально поменялись.
Но, задавая вопрос об особенностях сопромата советской патриотической песни, я имел в виду нечто иное. Более важное и значимое.
— Ирина Куликова: Что же это?
— Руслан Богатырев: Тот самый главный носитель. Который выводил корабль на космическую орбиту зрительского внимания и успеха. Это не радиоротации. Не концерты. Не конкурсы и фестивали. И даже не телеэфиры. Самым мощным средством изначально было кино. Советское кино. Мрамор и гранит. Песня не просто с киноэкрана проникала в сердца и души людей. Она облекалась в убедительные, запоминающиеся художественные образы, наполнялась глубокими духовными смыслами и неповторимым обаянием любимых актёров нашего кино. Даже если в реальности за кадром пел совсем другой, неизвестный нам человек.
Наглядная готовая модель той системы вывода патриотической песни на орбиту практически увековечена в Москве. Её можно посмотреть и детально изучить.
— Ирина Куликова: Где же это?
— Руслан Богатырев: Метро «ВДНХ». Титановый обелиск «Покорителям космоса». Такая же визитная карточка Москвы, как Кремль и Останкинская башня. Взлетающая с космодрома ракета — символ первой космической страны мира — Советского Союза. Пешеходная Аллея героев космоса. Глобус Земли с цитатами К. Э. Циолковского и Глобус Вселенной с созвездиями. Вдоль аллеи — бюсты космонавтов и основоположников советской космонавтики: Юрия Гагарина, Валентины Терешковой, Павла Беляева, Алексея Леонова, Владимира Комарова, Сергея Павловича Королёва.
— Ирина Куликова: Красивое сравнение!
— Руслан Богатырев: Наши мэтры советской песни не раз говорили о том, что именно благодаря кино они имели возможность по-настоящему творить, доносить до миллионов людей и увековечивать свои работы.
Приведу избранные фрагменты из книги Микаэла Таривердиева «Я просто живу» (1997). Они очень важны для понимания тесного союза кино и песни в советской культуре. И вновь трансформация лирики в патриотическую песню.
М. Л. Таривердиев: ; Во время войны в Тбилиси приехало много прекрасных артистов. Из Москвы, Ленинграда. Они приехали в эвакуацию, но, естественно, работали каждый в своей области. Это созвездие имён во многом определило культурный облик города того времени…
Конечно, бегали мы и в кино. Фильмов тогда было мало. Киностудии выпускали около десятка в год. Позже я узнал, что каждый фильм обязательно перед выпуском просматривал сам Сталин. О том, что существует мировое кино, мы не имели понятия. Смотрели советские фильмы.
Один из самых впечатляющих для меня — «Чапаев». Мне было лет десять, когда я увидел его в первый раз. Финальный эпизод, когда раненый Чапаев переплывает реку, а потом, сражённый пулемётной очередью, тонет, потряс меня настолько, что вечером у меня поднялась температура, и я несколько дней болел. <…>
Тогда все были страшно увлечены кино. Директора картин могли прийти куда угодно и попросить всё, что угодно. И давали. Движение перекрывали на улице, когда нужно. А сейчас говорят: «Бог с вами. Подумаешь, кино!» Пресытились, устали. А тогда был взрыв интереса. Кстати, во всём мире. Тогда появилась «новая волна» во Франции, были новые веяния в Италии, Америке. И конечно же у нас.
Мир кино был мне всегда ближе. Здесь всё существует в раз и навсегда законсервированном виде. Здесь возможны эксперименты по соотнесению звука и изображения. <…>
Новая работа, как всегда, началась с телефонного звонка. Звонила Татьяна Лиознова. Просила прочесть сценарий фильма «Семнадцать мгновений весны». <…>
Я, как всегда, когда пишу музыку к фильму, стараюсь поставить себя на место героя. Писать музыку к обычному политическому детективу было неинтересно, да, наверное, и неправильно. И я стал думать о том, что испытывает человек, который был заброшен в Германию — много лет назад, во время этой страшной войны. <…>
Мне казалось, что он должен чувствовать тоску по дому. Может быть, я и не прав, но ведь я разведчиком не был. А что такое тоска по дому? Это тоска по людям, по жене. Это очень романтично, но что-то не то. А может быть, всё-таки тоска по небу, по своему небу?.. Ведь небо везде разное. Вот небо ялтинское — оно другое, совершенно другое, чем в Москве. Небо в Берлине — тоже. Состав воздуха, химический, наверное, один и тот же, я понимаю. Но оно другое, это небо. Небо совершенно другое в Америке, небо другое в Японии, небо другое в Мексике. Я видел это. И не потому, что там жарче или холоднее. Оно другого цвета, оно вызывает другие ощущения. И вот я сделаю эту тоску. Не по берёзке, а по небу. По российскому небу.
Мы долго говорили на эту тему с Лиозновой. И она тогда к этому небу — это была моя идея — добавила журавлей, для которых нет границ, даже несмотря на войну. Вот так написать о ностальгии. И если я это сделаю, то решение картины есть. Ничего другого не надо — остальное сыграют актёры. Вот так родилась тема далёкой родины. Тема тоски по дому, по родному небу. Я думал, что проведу её через всю картину и на ней решу весь сериал… Не получилось.
Стало ясно, что нужна ещё какая-то тема. Ведь это последние месяцы войны. И я подумал о быстротекущих мгновениях, мгновениях, которые проходят, как песок сквозь пальцы. Мгновения, мгновения, мгновения — вот такую я придумал тему. И ещё была идея, что каждую серию мы будем открывать песней, предвосхищающей то, что произойдёт, а закрывать другой. Следующая открывается предыдущей и закрывается новой. Таким образом, должно было быть десять песен. Роберт Рождественский написал стихи. Я написал песни. <…>
В фильме остались только две песни — «Мгновения» и «Песня о далёкой родине». От восьми других я отказался, просто безжалостно выкинул.
На эти песни пробовались многие певцы. Мулерман, Магомаев. Муслим даже записал их. Но когда стали ставить в картину, не понравилось. И мы стали переписывать их заново, уже с Иосифом Кобзоном. Он приезжал ко мне каждый день в течение месяца к десяти утра, и я с ним занимался, делал песни. Спел он их блестяще. И в отличие от многих других, с кем мне приходилось работать над голосом, над интерпретацией, Иосиф не забыл уроков. Он не только в течение многих лет исполнял эти песни на том же замечательном уровне, на каком они были записаны, но и тот Кобзон, манеру которого знают миллионы людей, во многом проявился тогда, на этой работе. Он настоящий профессионал. Кстати, он записал ещё несколько песен для этого фильма, которые в него так и не вошли, но были выпущены на гибкой пластинке. У меня их нет — ни нот, ни записи. И вообще я сейчас даже не помню, какими они были. А Магомаев обиделся на меня тогда страшно. Дело не в том, что он пел плохо или хорошо. Просто для этой картины нужен был не его голос. Голос Кобзона попал в изображение, прямо «в десятку». <…>
Сцена встречи с женой по кинематографическим меркам бесконечно большая. Она идёт почти двести пятьдесят метров, то есть около восьми минут, без единого слова, без всякого движения, только наезды камеры. По всем киношным стандартам это должно быть бесконечно скучно, это просто невозможно, и по идее должно было быть сокращено метров до двадцати. Лиознова оставила двести пятьдесят и выиграла партию. Этот эпизод получился одним из самых сильных. А вот когда Штирлиц остаётся наедине с собой и готовится отметить праздник Октября и, испытывая чувство ностальгии, поёт народную песню (это тоже идея Лиозновой), получилось фальшиво. Я ужасно противился этой сцене. И до сих пор считаю, что это единственный фальшивый момент в картине. Я считал так тогда, так считаю и сейчас. ;
— Ирина Куликова: Просто восхитительный рассказ о творческой лаборатории великого мастера.
— Руслан Богатырев: И в заключение нашей беседы... Лаконично о советском кино и сопромате искусства.
Народный артист России, секретарь Союза кинематографистов России и Москвы Виктор Иванович Мережко в феврале 2021 г., за год до ухода из жизни, в передаче «Культура» с Николаем Бурляевым на телеканале «Союз» сказал такие проникновенные слова: «Музыка была великолепна… Все лучшие застольные песни шли из кинематографа. Все… Вот потрясающе! Какие были фильмы, какие были песни! Это всё шло в народ. И народ же не идиот: он подхватывал. Это красиво, достойно и правильно. Были свои герои. Николай Крючков, Георгий Юматов… И какие лица, какой талант! Люди равнялись на этих актёров. Они хотели быть, как они… Тема кино — это тема судьбы Родины. Кинематограф когда-то делал великую страну песнями, фильмами, героями, персонажами, актёрами, режиссёрами. Знала страна своих любимых актёров: Марина Ладынина, Любовь Орлова…»