Прогулки над Томью 2

                Прогулки над Томью 2

                Лето Господне 2023 (эссе)

1 Трисолнечный свет

«Я чувствую себя как вода в реке. Меня уносит течение смерти…» Леонардо да Винчи.


Морозы за тридцать стоят всю неделю, зима пришла всерьез и надолго. К Михаилу Архангелу река должна была уже потихоньку укрыться льдом, но нынешняя осень долго не хотела уходить и баловала нас аномальным теплом аж до середины ноября, как и прошлый год, да и в предыдущие года тоже. Томь продолжала течь себе свободно, чуть ли не до декабря, легко и томно вдоль пожелтевших берегов и каменных обрывов-журавлей, раскинувших крылья по высокой правой стороне. Из-за них-то, этих сопок в виде упавших птиц, и восходит поутру солнце.
А сегодня ночью хорошо подморозило и поутру солнышко видимо захотело еще напоследок погреть землю, и вот их всходит сразу аж целых три: само золотое светило, по центру, и по бокам - два поменьше, цвета радуги, соединенные поверху слабо светящейся дугой-нимбом. Такой вот трисолнечный алтарь на фоне синеющего купола неба. И река под ним лежит солеей, блестят отраженным светом, огоньками свечными снега на свежем льду.
Если в том году реку закрывало постепенно, то примораживая, то присыпая снежком, то нынче крепкий мороз мигом сковал ледок и сомкнул берега. Река, утопающая в высоких берегах, вся в полосах тумана на рассвете. Из немногих оставшихся еще трещинок, длинных полыней во льду посередине Томи, выходят клубы пара. Встают, вытягиваются, обрастают крылышками. Идут по воде, тянутся перышками туманные дымки к солнцу, поднимаются на цыпочки ангелы воды, отталкиваясь от синих с золотистой окаемкой льдин, взлетают и растворяются в вышине.
Замедленное шествие ангелоподобных существ, тихое дыхание воды и неба, таинство единодушного действия сил природы. Все это похоже на служение, литургию, что творится во славу Божию здесь, на пустынном берегу. Для чего, для кого? Я стою одна, и передо мной раскрывается, любовно пишется эта картина, полная красоты оттенков света, цвета. И повторяется это действо каждое утро, день и даже ночь.
Как жаль, что нельзя мне стать вон тем деревцем на краю обрыва, чтобы стоять здесь, никуда не уходя, и просто видеть все это. Все перемены, всю палитру красок, ничего не упуская. Не для того ли Бог и создал человека: чтобы было кому наблюдать за процессом творения, да и самому человеку и творить, и служить, и благодарить, и зарисовки с натуры делать.
Солнышко все выше, шире обнимающая небо арка радуги - символ завета Бога и человека, обещание мира. Все быстрее бегут дымки, последние ангелы покидают землю, торопясь успеть на небо. Заканчивается постпразднство Собора Архангела Михаила и всех небесных сил. Вот пришел он, увидел непорядок в земных владениях, и быстренько, в течение какой-то недели закрыл воду. Недаром и в народе говорят: Архистратиг Михаил крыло в воду опустил, всю ее освятил и ледком покрыл. Пусть почивает, мол, до весны...сладких ей снов. О тепле, о лете, о трисолнечном свете и радугах, как обещании мира. Дай-то Бог.
Ведь мира-то по-прежнему мало в мире людей, как ни стараются ангелы убелить хотя бы природу. Природу души человеческой намного труднее убелить, освятить, посвятить Богу и Его «природе», миру. Если человек не видит этой природы и мира духовного не ощущает, не чувствует себя причастным ему, как он может стать духовным существом?
Тут возникает вопрос: виноват ли человек, если его душа слепа и глуха и не идет к свету? Просто не видит его. Не способна видеть. Если нет этой способности, то с него и спроса нет?!
Но ведь вера наша православная утверждает, что всем дана эта способность, каждый человек – создание Божье, а значит, наделен душой живою, способной к любви, состраданию, стремлению к истине, и это не просто красивые избитые фразы, а самое главное в вере нашей христианской. А если этого нет…значит ли это, что душа мертва в таком человеке? Скорее – омертвелая, как бы спящая сном летаргическим. Не в воле человеческой может быть преодолеть природу свою и очнуться от комы, в которой пребывает он. Но если остается в нем способность видеть и слышать, и свободная воля для восприятия, не снимается с него ответственность за свои поступки, как бы он этого ни хотел. Просто, чтобы жить было легче и проще. Оправдываясь, что «все так делают», чего же плыть против течения?! Не замечая при этом, что течение то несет не всегда в нужную сторону, может затянуть в водоворот или вовсе под лед, откуда и возврата нет…
Мы же ведь не Ангелы небесные, чтобы быть идеальными, безгрешными, способными летать и не падать. И даже не какие-нибудь «ангелы воды», которые могут неприкаянно бродить тут и там, то по небу, то по земле, просто творя новые формы себя то в снежинках, сверкающих в преломлении света, то в стоячей воде болотной. Такими уж созданы они. А какими созданы мы?..
Тоже способными к самым разным изменениям, но уже не по велению сил природы, а по воле более высокой, и, хотя не дано нам летать в буквальном смысле слова, но духом способны мы преодолевать все преграды. Хотя и пространства мы научились неплохо преодолевать посредством техники, а вот полеты духа нашего все ниже и ниже становятся со временем. «Легкость в мыслях необнакновенная», - как сказал один из персонажей Гоголя…
Вот я вижу черную точку вдалеке, удаляющуюся от берега в том месте за поворотом реки, где у нас каждый год прокладывают тропинку по льду через Томь к Журавлям. Неужели кто-то насмелился перейти на тот берег, когда лед еще не совсем даже закрыл реку?! Отчаянный, однако, человек!
Он и правда, хоть и медленно, но движется все вперед и вперед. Издалека мне кажется, что их двое: черненькая фигурка идет, размахивая руками, а рядом, чуть позади – идет вторая, менее четкая и серенькая, в точности повторяя движения. Ну точно – как тень или второе «я», или может быть Ангел хранитель? Или даже…другой дух, аггел, сопровождает человечка сего. Ведь не добрый же дух наставил его на такой отчаянный поступок! Какие такие важные или неотложные дела могли заставить его идти по тонкому льду, рискуя жизнью своей? Сложно даже представить себе. А может – он просто решил сократить путь, чтобы сэкономить время. Ведь кружным путем добираться намного дальше и дольше. Вот и решил искушать судьбу: авось пронесет?! А нечистый дух, подбивающий на искушение, так и идет следом, шаг в шаг. Не отставая и даже будто подталкивая…
Хотя, конечно, никакой это не двойник. Просто это у меня такая особенность зрения: из-за того, что один глаз видит немного хуже, чем другой, идет такое вот раздвоение изображения. Вот так все просто, никакой мистики! Но образ интересный, надо запомнить. И о многом говорящий, как будто подтверждающий мои мысли о двойственности природы человеческой, о борьбе светлого и темного в ней, о свободе выбора.
А двойной человечек все идет, уже середину реки перешел. Перевалил через гребень ледяного вала, тянущийся повдоль течения – того, что начинается неподалеку от меня, возле длинной полыньи, из которой все также восстают тихие дымки, истаивающие в поднимающемся свете. При этом черная точка ненадолго исчезла из вида, я с замиранием сердца жду, что будет дальше.
- Что делать, - думаю, - если он не появится? Бежать на выручку? Скорее всего, не успею. Звонить в службу спасения!
И приготовила телефон. Но человек вынырнул из-за гребня и двинулся дальше.
Вот чего ради все же он так рискует? Вопрос жизни и смерти, наверное. Хотя вряд ли, я думаю. Скорее всего просто дурость и легкомыслие. Кого он там смог бы спасти, если бы и сам погиб?
Я понимаю – одно дело, когда люди рискуют жизнью своей и готовы отдать ее во имя каких-то высочайших целей. На войне, например. Отдать жизнь «за други своя»…
Человек благополучно дошел до того берега и скрылся в тополиной роще, через которую тропинка ведет наверх, к дороге и улице деревни Журавлево. Слава Богу! А если бы что-то случилось с ним, и мне пришлось бы его спасать? Готова ли я была кинуться его спасать, зная, что и сама могу погибнуть? Наверное, если честно – скорее да, чем «может быть». Человек же все же, не собака, хотя и животное неразумное спасти – святое дело, может быть, даже «святее», чем человека: сам же сделал свой выбор, сам и виноват, если что…Но мой нравственный долг – оказывать помощь попавшему в беду. Одно дело, конечно, если это долг, а другое – добровольно идти на риск ради спасения другого.
А что говорит об этом Евангелие? Открываю интернет.
- «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее. Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее (Ин.;10:17-18). Какие удивительные, какие не слыханные миром слова: Он Сам отдал жизнь Свою за спасение мира. Он говорил, что никто не отнимал у Него жизни, но Сам отдал жизнь Свою. Вы, может быть, в недоумении: разве не отняли у Него жизнь первосвященники, фарисеи и книжники, добившиеся от Пилата осуждения Его на распятие, а Он говорит: Я Сам отдал жизнь, никто не отнимал ее у Меня». – Пишет свт. Лука. (1).
Сам Спаситель добровольно шел на муки и крест для спасения «други своя». Кто они? Те, которые идут за Ним. Кто помнит об этой страшной жертве во спасение их. А как же все остальные? И они тоже должны были быть спасены, у нас у всех, даже самых закоренелых грешников, есть шанс на спасение своей души. И свободная воля выбора: идти за Христом, приняв свой крест, или пытаться сбросить его и идти дальше как ни в чем не бывало. Хотя вряд ли получится. Рано или поздно приходится делать выбор, доказывая свою верность даже ценой всей жизни. Как это делали мученики во имя веры.
В наше время тоже есть место этому выбору, и подвигу тоже. Его ежедневно совершают наши защитники на поле боя. Вопрос только: как мы относимся к этой жертве? Достойны ли мы ее? Что мы можем сделать, чтобы оправдать ее – сейчас это, наверное, главный вопрос, который должен нас всех волновать.
Воскресшая душа воды то бредет вверх по течению, топчась на месте, то падает на лед, то поднимается вверх, улетая и соединяясь с облаками. Исчезает и неполная солнечная радуга, скрывая кресты. Только сама сердцевина света остается, поднимая выше полог небесной высоты, уже ничем не ограниченной.  Новый день начался и нужно идти, делать дела. А о подвигах и жертвах я подумаю завтра…               


                2 Зимник

В двадцатиградусный мороз не так-то легко заставить себя выйти на улицу. Но если уж выйдешь, да еще прогуляешься до берега реки, стараясь успеть к восходу солнца! Будешь вознагражден такими невероятными по красоте и образности картинами, что дух не только захватывает, но и несет, и даже возносит надмирно, над берегами. К свету тому, что являет себя то золотокрылой птицей, поднимающей на крыльях небосвод, то восстает ангелоподобным существом, бережно несущим в ладонях зарождающийся свет. Вот прямо на глазах свет этот, приподнявшись выше, принимает форму купола, увенчанного крестом. И наконец превращается в каплю расплавленного кроваво-красного золота, стекающую на землю. А наверху остается только яркое светило, поднимающееся выше над горизонтом. Волшебный свет приугасает, солнце продолжает путь.
Несмотря на табличку, прибитую к дереву с предупреждением о том, что «проезд, проход по льду запрещен», решаюсь пройти от берега чуть дальше по снегу, покрывающему еще, видимо, непрочное ледовое покрытие реки. Хочу посмотреть, что это за загадочный высокий вал, пересекающий тропинку, по которой вчера прошел человек. Смелый человек, первым прошедший по реке на тот берег. Но по его следу пойти вчера я не решилась. В какой-то момент его превратившаяся в точку фигурка замерла на месте и не сдвигалась какое-то время...я уже испугалась, не провалился ли под лед?! Но нет, двинулся дальше и ушел в Журавли.
А сегодня по его следу уже проехал снегоход. Лед выдержал и его. Пошла потихоньку по этой дорожке и я. Ведь отправился же кто-то вдоль берега на снегоходе даже и дальше - к острову посреди реки поехал, к Жургавани: красивые ж названия дали первые поселенцы и деревне Журавлево, и острову напротив нее. Наверное, вдохновившись видами того берега, изогнувшегося плавными линиями, похожими очертаниями своими на крылья журавлей. Хотя отродясь этих птиц никто в этих местах не видывал, кажется.
Ледовые валы образовались примерно на том месте, где глубокие серединные волны сходятся с более мелкими ближе к берегу. Летом, если попадаешь в их струю, тебя подхватит и понесет вниз по течению, и если нет желания отдаться на их волю и очутиться где-нибудь возле ресторана Лазурный берег или даже у самого города, надо разворачиваться и, предолевая течение, плыть обратно на сушу. Теперь я стою на этом месте, представляя себе текущую воду под тонким, наверное, все же местами еще не очень окрепшим ледком. Хотя уже новый год на носу, и пора бы уже ему быть крепким, надежным для зимнего пути. Но нынешней затяжной теплой осенью мороз ударил только к самому Михаилу Архангелу, сразу за тридцать. И если в прошлом году река замерзала постепенно, медленно смыкая берега, то нынче все совершилось быстро, буквально за несколько дней. Может быть, поэтому и образовались эти валы, словно волны шли, шли, столкнулись, сошлись, да так и застыли в одночасье, до самой весны.
Кое-где видятся в очертаниях льдин на этом их пути какие- то призрачные застывшие в движении фигурки. Помнится, в дни постпразднства Собора всех небесных сил я наблюдала, как посреди дымки тумана в длинных узких полыньях на этом месте возникали, брели, отталкивались от воды, воспаряли и улетали в рассветное небо легкие длинные, будто крылатые живые существа, дымки. Видимо, не всем тем "духам воды" удалось улететь. Коснулся их мороз, и они заледенели...
А силы небесные все продолжают свое действо.
Написав еще одну волшебную картинку восхода, далее пишут уже картину недолгого, неяркого зимнего дня.
Так не хочется уходить из этого райского уголка, так здесь тихо, даже неумолкающий глухой шум недалекого города, что в трех километрах отсюда, не слышен под высоким, утопающим в снегу, берегом. Только бьет набатом забивающий сваи молот: строится еще один дом в загородном поселке Европейские провинции, что как раз напротив Жургавани расположился. Цивилизация подступает все ближе, скоро наверное мало что останется и от этой тишины, и от уединенности, где природа спокойно может творить свои чудеса, являя их миру. Миру, в суетах сует своих пропускающему эти чудеса мимо глаз, мимо души.
Вот еще побольше бы ему, миру нашему, его - мира, в высших смыслах слова этого. Для полной картины бытия.

                3   Кресты над Томью

Солнце, входя в новое утро на нашей стороне земли - над юго-западом страны Сибирии, снова обозначило свое появление явственым, золотом сияющим, крестом на востоке над Томью. Волшебное зрелище, завораживающее своей необычной таинственностью... Будто небо, все чаще являя эту картину, хочет что-то сказать миру, о чем-то напомнить, или предупредить его. Ну если и не весь мир, то хотя бы меня, в одиночестве взирающую на эту красоту. Хотя может быть это и не чудо и знамение, а просто след от самолета перечеркнул тонкое перышко облака прямо над встающим светом.

Вниз и вверх по реке, вдоль берега снегоходы накатали целую дорогу. Спускаюсь к ней и бодренько шагаю в сторону острова Жургавань. Снег над ледовым покрытием скрипит особенно звонко, раздаваясь в тишине, благоговейно замершей вокруг. Над дальним обрывом противоположного берега блестящий крест встает выше, явственней распахивая свои обьятия миру. Снова, как и вчера, свет в подножии его, ярчая и увеличиваясь вширь, становится как бы маковкой церкви, выдвигаясь над линией горизонта. Пока я иду ему навстречу, все ярче, шире становится и этот необыкновенный, просто нереальный по красоте, восстающий из небытия шедевр рассветной живописи.

Чем дальше иду, тем ближе подходит к берегу от середины реки вереница тех самых "ангелов", что не успели расправить крылья и улететь в небо, застыв во время ледостава до весны. Я решила подойти поближе к самой большой ледовой фигурке, но, рассмотрев ее, обнаруживаю, что никакой это не ангел, а скорее...сфинкс или просто тюлень какой-то. Да и другие изваяния больше смахивают на зверей, ну или немного на людей, чем на небесные создания.

Разворачиваюсь, решив, что к острову лучше отправиться, когда будет потеплее: минус двадцать два все-таки. Руки отмерзнут, пока снимаешь, и телефон глючить начинает. А снимать хочется непрерывно, стараясь не упустить ничего. Ведь с каждым мигом, с каждым новым лучом света меняется картинка.

Свет неба, вливаясь в окружающий ландшафт, окрашивает его в разные оттенки цвета. Вот загораются первые крошечные зеркала на белоснежно-синей поверхности реки. Солнце смотрится в первую очередь в те из них, что повернулись ликом строго на восток. А уже после, отражаясь лучами от всех остальных, зажигает маленькие солнышки кругом: и на снегах, покрывающих берега, и на деревьях, кустах, соснах на макушках сопок, на каждой травинке, на крышах домов.

Поднимаясь на берег, я вся утопаю в сиянии разноцветных бликов, с высоты вереница застывших льдин снова представляется мне не неуклюже бредущим строем кочующих животных, а хоть и падшими, но ангелами. Падшими не навсегда, а до поры, до времени...весеннего воскресения, например. Когда, отогретые жарким солнцем, они снова оттают и воспарят, воссоединяясь с небом...чтобы летать и снова падать, дождями ли, снегами, опять сюда - на землю. Так уж велит круговорот воды в природе, ничего не попишешь.

А по сути, ведь и у нас, людей, все так же: взлеты, падения, то земля, то небо, то где-то между ними. Сплошной круговорот, в общем. Жизнь наша - как пар, как утренний туман...как сказал кто-то из отцов церкви. Поднимется не на долго, и тут же исчезает. Главное, наверное, успеть за это отпущенное вечностью короткое время жизни обрести крылья, не оставшись в зачаточном состоянии, прежде чем стужа скует льды, сомкнув берега вечности...И успеть хоть немного, недолго, хоть и не высоко, но - полетать, по-настоящему, не обломав при этом ни одного крыла и по возможности не запачкав, не порастеряв перышек.

Перья небесных ангелов блистают чистотой, солнце, отслужив литургию восхода, поднимаясь над деревенскими крышами, идет дальше, к городу, на запад. Небо потихоньку теряет свои краски. Киноварь и золото, украшавшие растворившийся в воздухе купол небесной церкви, осыпаются - скорлупки, выпустившие на волю птенца. Новый день начался. Дай Господи прожить его по возможности свято и безгрешно. Хотя бы день один…


               
                4 На том берегу
Наконец-то появляется разрешающая проезд-проход по льду табличка, я иду на правый берег Томи.
Поверхность реки необычно неровная, за первым валом вздыбленного льда обнаруживаю второй, еще более высокий, прямо посередине тянется вдоль течения из конца в конец. Перешагиваю через скульптурные композиции с геометрическими формами, дальше идет совершенно ровная поверхность. Будто это не река, а просто заснеженное поле впереди, до самых тополей на том берегу. Вот тоже загадка: как они появились там, целая роща ровными рядами растущих деревьев. Сами выросли или посажены кем-то?
Чем ближе подхожу, тем выше тополя. Взбираюсь на пригорок, и вот они: и тополя, и сопки-журавли за ними. Любовалась все остальные времена года ими издали, а теперь вот подхожу вплотную:
- Здравствуйте, дорогие, давно не виделись! Ну как вы тут?
- Да все так же, - говорят, - стоим вот, как мать-земля поставила. Смотрим на тот берег, берег левый.
- А меня там видели?
- Да видим иной раз какую-то точку вдалеке, не то букашку малую.
- Да и вы издалека кажетесь мне небольшими птицами и деревцами, а вблизи-то вы вон какие, высокие да большие! И стволы еще толще и выше стали у повзрослевших тополей, и небольшую церковку даже приютил самый большой журавль на краешке своего крыла! И сам поселок дачный Журавлево все оживленней становится, снегоходы один за другим так и шныряют с берега на берег.
С этого ракурса можно видеть родное Сухово издали, только вот так, перейдя зимой яко по суху Томь на ее правый берег, либо через городской мост переехав, сделать круг километров в тридцать по дороге. А тут – прошел через речку, и готово! Зимние пути в Сибири, наверное, для первопроходцев с давних времен были проще, чем даже летние, по бездорожью. Если поехать дальше вверх по течению, можно в конце концов оказаться у истока Томи, у горы Белуха в отрогах Западного Саяна. А направившись вниз, приплыть к впадению ее в Обь, а дальше – к Карскому морю и через Обскую губу выйти Карскому морю, за которым Северный ледовитый собирает к себе воды этих и других великих сибирских рек, превращая в айсберги у Северного полюса…
Но так далеко забраться мне, конечно, не удастся, хотелось бы взобраться хотя б на горку по дороге, что ведет в деревню Журавли и еще выше - под самые сосны, над которыми восходит по утрам солнце. Но зимний день короток, вечереет уже, солнце ушло далеко за Сухово и село где-то за городом. Закрасневшееся небо быстро темнеет, пора возвращаться.
Наша сторона, в отличие от той, что остается позади, кажется отсюда низкой и пологой. Там уже загораются гирляндой первые огоньки в окнах домов, в зданиях Лазурки, утопающих в глубокой синеве. Над вереницами ледяных глыб, застывших существ, полузанесенных снегом, появляются, как дыхание, полосы тумана. В нем они кажутся еще призрачнее и таинственней, чем при дневном свете. Легли ниц будто спят, прислушиваясь к всплескиванию воды под ними, все также мирно текущей дальше.
А из-за журавушек надо всем этим высоко в небо царственно поднялась и встала Луна. Уж ей-то некуда торопиться длинными лазурно-синими сумерками сибирской зимы.
               
                3 Минус 22

   В последнее утро отходящего года, как и обещали синоптики, «минус 22, дымка», безветрие. Солнце неяркое, задумчиво-неспешное. Скорее похожее на луну, чем на светило дня. Надолго зависает оно над рекой, сопками, в голубоватом тумане, окутавшем все кругом.
   Подойдя к берегу, зависаю и я, оперевшись о парапет, стою в тишине. Ничто не нарушает покой этих благословенных минут…Кроме, разве что, городских шумов вдалеке, слившихся во едино, слегка приглушенных расстоянием и смогом, похожих на нестройный гул пчелиного роя, пойманного в улей. Да вот еще неприятность: с высоты набережной мне хорошо видна надпись на снегу, покрывающем девственный лед: на нем кто-то, вымеряя шагами пространство реки, вывел огромную надпись ровными печатными буквами. Надпись не совсем печатную, хотя и (вот спасибо!) не «по матушке», но не совсем приятную, основательно портящую картинку.
- «Птенец – гей», - во всеуслышание, или, вернее, всеувидение, заявляет надпись.
   И еще одна, рядом с первой:
- «Саша гей».
   Вот они, веяния нового времени, думаю я. Если раньше, в бытность моих молодых лет, на заборах и других поверхностях неизвестные личности изображали символ мужского «достоинства», чисто по-русски еще и подписывая сей шедевр, чтобы не оставалось сомнений, что это именно то, что они хотели сказать миру…то с некоторых пор такая манера самовыражения отошла в прошлое. Теперь пишут другое, часто по-английски, и думают, видимо, по-другому как-то, и живут…Особенно молодежь. Чем живет, чувствует, руководствуется эта нынешняя молодежь, не понятно. Вот что, например, хотел сказать этой надписью тот, кто пришел сюда спозаранку, спустился с высокого берега по глубокому снегу, долго вымеривал цепочки шагов, каллиграфически рисуя на нем эти буквы?
   Кто этот Саша – не сам ли автор, заявивший о себе, что он – вот такой вот!
   Кто этот «птенец» - тот же Саша или кто-то другой? Этого я, конечно, никогда не узнаю.
   Но как же обидно мне, пришедшей на восход солнца полюбоваться, узреть в синеватой романтической дымке на чуть искрящемся в первых лучах снегу, поверх голубого ледяного покрова реки, эту надпись. Видимо, голубой цвет асссоциируется у кого-то с совсем другими эмоциями и мыслями, чем у меня.
    И вот за что, спрашивается, испоганили этот цвет: небесно-голубой, цвет чистоты, воздушных пространств, цвет планеты Земля, наконец? Ну ладно, пусть она еще названа людьми Геей. Но ведь она – не просто планета, она еще и мать-земля. Дающая жизнь. Рождающая. И моря, реки, и сушу, и все живое, и нас на ней – людей, в том числе. Дающая жизнь, питающая, несущая на груди через космос…
   Земля – женщина в полном смысле этого слова. Символ жизни, вечного возрождения, движения вперед.
   Для чего мы рождены ею, куда идем и движемся? Забывая начала, оскверняя самое святое. Ведь если земля – символ женского начала, то мужское начало – это сам Бог. Творец всех начал. Мы – птенцы, выпавшие из Его гнезда, как бы ни не хотели этого признавать. Потому что, если уяснить себе, что я – это не случайный выкидыш слепой и бездумной, бездушной «природы», а «образ», должный становиться «подобием», то это ведь к чему-то обязывает. Нам куда проще плыть по течению, скользить по льду, брести по извилистым темным тропкам, согласно своим черным желаниям, чем целенаправленно двигаться к свету. К совершенству души, тела, мыслей…
   Вот и выпадаем из гнезда, как эти вот «птенцы», Саши и Маши. Господи, помилуй…
   Даже птицы, даже деревья и трава знают свое мужское и женское зачало, а мы – человеки – не знаем, вернее, знаем, но идем против всех законов, природных и божеских, творим, что хотим. Ужасно то, что позволяем себе хотеть недозволенное, противоестественное. И самое ужасное, что осознанно творим, попирая все самое святое, заповеданное от самых начал мира.
   Солнце стало поярче, распахивая крылья миру и потихоньку рассеивая дымку. Я бреду по чьим-то следам вдоль берега, посреди заснеженных деревьев, ныряя под ветви, нависшие над тропинкой. Все дальше, через арки, ведущие в сказочное царство Фей, снегурочек и Морозов. То и дело останавливаюсь, снимая на камеру телефона то свет на фоне верхушек ив, то крылья сопок –«журавлей» на том берегу. Хотя минус двадцать два, но в безветрии под берегом тепло, все замирает в тишине и покое.
   Интересно, кто проложил эту тропинку? Следы не очень большие, словно шли подростки. Да и кто из взрослых в наше время станет бродить в мороз в таких местах? Разве что я, «не от мира сего» человек, пенсионер, которому в общем-то некуда спешить, и главным делом наконец-то стало для меня вот это – просто идти, смотреть, вбирать в себя красоту, как она есть, пытаться сохранить, слагать в сердце, запечатлевать, чтобы передать другим…И думать: Боже, как много времени я потеряла, тратя его на разные мелочи, почему я не ходила сюда уже много-много дней, даже лет, - в каждый из них, чтобы прожить их в этом всем, ловя каждый миг, каждое движение света, все изменения цвета, линий, бликов, светотени…Я и сама живу, как светотень: на грани того и другого, как бы между ними, ни то и ни другое. Ни то, ни се… А время идет. Время уходит?
   Может ли время вообще «ходить», появляться или исчезать? И если да – откуда оно пошло и куда ведет этот мир? Этот наш старый добрый мир, вне времени и пространства, хотя и органично вписан в них.
   Я останавливаюсь перед низко нависающей почти у самой земли ветви, раздумывая: пролезть под ней и идти дальше или уже вернуться? Ведь я ушла довольно далеко, и мало ли, кого можно встретить в этом безлюдном месте. И только подумала так, как увидела идущего навстречу человека – чуть ниже, за кустами, бредет по другой тропинке какой-то парень. За ним второй. Он увидел меня, остановился. Мысли: что может сделать со мной этот – добрый ли? – человек? Ну, отобрать телефон, заставить снять через сберонлайн все мои деньги… И тут…парень поздоровался и спросил:
- Вы не знаете, где тут прорубь?
   Я удивилась:
- Прорубь?
- Да, говорят, где-то тут есть прорубь. Ну, купаться.
- Ну, вообще-то проруби делают обычно на Крещение, а сейчас – не знаю, вряд ли.
- Ладно, пойдем, еще поищем.
- Поищите.
   И он побежал, проваливаясь на каждом шагу в снег, догонять своего друга.
Моя тропинка, спускаясь ниже, соединяется с их следами, чуть дальше круто поднимаясь вверх, к выходу на улицу Заречная. Немного выждав, выхожу из зарослей: парни уже далеко, идут к Лазурке. Тот, что позади, смешно подпрыгивает, взмахивая рукавами пальто. Ну, точно птенец длинноногий, нескладный…
- А не они ли те самые «Птенец и Саша»?.. Странные ребята, и чего бродят тут с утра пораньше, в праздничный день, когда все готовятся к встрече нового года?
   А я сама-то, не странная? Тоже ведь брожу. Хотя и редко когда осмеливаюсь одна заходить в такие вот дебри. Мало ли, на кого можно нарваться по нашим-то временам. Вот в старые добрые времена, кажется, не так страшно было, чем в наш развращенный век.
   Но я ведь уже решила для себя, что время не может быть ни старым, ни новым, ни добрым, ни злым. Это для нас, людей, они могут быть теми или иными, а на самом деле…
   Далее следы в снегу выводят меня на обрыв, вскарабкиваюсь и выхожу прямо на улицу. А там недалеко уже и моя Кооперативная.
   Солнце тем временем поднялось чуть выше и продвинулось на несколько шажков к западу, ярче освещая дорогу. Сегодня оно задержится на нашей сторонке чуть дольше – всего лишь на одну минутку удлиняется день со дня равноденствия, продвигая все же зиму к весне, к теплу. Хотя все также минус двадцать два, но в воздухе кажется становится чуть теплее от этих мыслей. И от золотой пыльцы, искрящейся повсюду.
   Времени уже много, пора готовиться к проводам уходящего года и встрече нового - две тысячи двадцать третьего – года, от Рождества Христова. Во времени это – минус две тысячи двадцать два плюс-минус бесконечности…Заканчивая год, мы как бы ставим точку в бесконечном ряду многоточий. Что напишем в следующем предложении? Какие следы оставим на чистом белом снегу, на листе новой книги… Будущее покажет.

                4 Предчувствие (предпразднство)

Рассвет сего дня – четвертого дня нового года – неспешный, вдумчиво-неторопливый.
За ночь мороз сжалился над раскаленными им чуть не до белого каления небесами, где даже луна зябко куталась в голубовато-розовый шарфик облаков, ничуть не греющий ее, а редкие звездочки, насмелившиеся вынырнуть из ледяной глыби, дрожали и плясали на месте, чтобы согреться, и немного ослабил свою хватку. Но все же было холодно, и все они, кажется, с завистью смотрели на землю, всю утопающую в снежных завалах. И хотели бы пасть в сугробы, чтобы зарыться в них и так проспать до утра.
А к утру стужа еще ослабла, задышала теплом, все небо заволокло парами от ее дыхания, а по реке поплыл туман.
Если вчера и позавчера светало ярко, радостно, с первыми же вливаниями и проблесками света являя миру полные - хотя и сокрытого, но доступного для осмысления – картины, то теперь не видно стало ни золотых крестов, ни куполов, ни солнечных радуг на фоне киноварно-синих завес на востоке неба.
Опустилась завеса, скрывающая вход в святая святых церкви небесной. Наверное, там готовится что-то совсем новое, небо приуготовляется к новому таинству, и видеть, каким образом это происходит, не дано никому из смертных.
Вот и я, недостойная, выйдя к самой реке, могу видеть только то, что дано сегодня. Совсем немногое: берега почти слились воедино, едва отделяя на востоке землю от неба.
Становится все теплее, но солнца не видно. Оно рождает свой свет где-то за той пеленой, что отделяет земное от небесного, вливая его в ч а ш у, полную красного вина – еще вчера можно было наблюдать этот процесс пресуществления святых Даров. И я видела это своими глазами.
Небесная церковь являла чудо воочию, можно было прямо видеть, как Дух нисходит, соединяя небо и землю, как хлеб и вино, на дискосе рассвета, в новом дне новолетия. И в благоговейно замершей тишине, если хорошенько прислушаться, можно было, наверное, даже услышать пение Херувимской…
Хотя на самом деле тихо бредущие по снегу ангелы молчали, а вместо звона колоколов доносился сюда только мерный набат молота, забивающего сваи под новый дом.
Люди строят дома, все больше новых, больших, теплых домов, в них так удобно, есть свет и вода. И это хорошо. С силой обрушивается тяжелый молот на сваю, с трудом входящую в промерзлую землю. Сколько труда, сколько силы нужно вкладывать, чтобы построить этот дом: от котлована до крыши, окон и дверей, чтобы люди могли войти и жить, не испытывая ни в чем нужды. А сколько надо их, чтобы насытить нужды духовные?..
Вырос уже целый загородный поселок, и даже не один: Европейские провинции, рядом Маленькая Италия, чуть подальше Зеленый остров. И один храм между ними – Михайло-архангельский – стоит. Он тоже вырос здесь недавно, второй год, как возвышаются золотые маковки куполов, как бы парят над ними в воздухе высокие кресты, отражающие свет то с восточной, то с западной стороны. Сияют киноварью ярко-красные стены в окружении ситройных елочек и березок. Стоит на гранитном постаменте сам Архангел, по-архистратижьи строго, но с любовью на молодом прекрасном лике, взирающий на окрестности. За его спиной – и «Италия», и «Провинции», и мое Сухово, за которым Томь обегает это место широким полукругом, превращая его в полуостров. Ангел зари, победитель зла, смотрит строго на запад: перед ним, огибая кольцо, дорога убегает через пока еще недостроенные жилые комплексы Томь и Восток к городу, китайской стеной вышедшему к бывшему пустырю.
Еще каких-то десять-двадцать лет назад здесь везде был пустырь. Только двухсотлетнее старое Сухово стояло, доживали свой век в нем старенькие бревенчатые домики. Тишину этого благословенного места нарушали только петухи, да собаки, да коровки, пасущиеся на лугу. Да все чаще и громче звучали пилы, топоры, молоты. Строились коттеджи, дачи, все ближе подступал Кемерово. Вот он уже совсем рядом, и шумовой смог все громче, никогда не смолкающий. Хотя, как бы наткнувшись на некую преграду, приостанавливается где-то в поле между городом и деревней, затихает, и дальше, под берегом Томи, уже совсем стает неслышным.
Возле х р а м а тоже довольно тихо, особенно на рассвете или после заката, когда раздается вдруг первый низкий удар колокола, размеренно отсчитывающий время. Напоминая, что пришло время служить литургию. Время, оторванное от суеты сует, чтобы посвятить его Богу. Совсем короткий отрезок его – бесконечного на самом деле – должный соединить воедино то, что создано неразрывным. Творение с Творцом. Начальное с безначальным.
Вступают более легкие, звонкие колокола, выводя свое: «При-ди-к Бо-гу, при-ди в храм. При-ди…»
Воевода всех небесных сил еще строже смотрит на мир, опираясь на меч. Всегда готовый восстать на страже сил добра и света. В руке его – держава, за спиной – крылья, над головой – нимб, в котором отражается поочередно то свет светила дневного, то ночного светила. Время идет. Литургия служится. Бог, извечно рождающийся от Отца, приходит в мир.
«Христос посреди нас!» - восклицают священники, и народ радостно отвечает: «И есть, и будет!»
Немногочисленный совсем, правда, народ. Всего лишь с десяток-другой, два-три процента от того народа, что живет вокруг. Ходит в магазин, ездит с работы на работу, возвращается домой – скорее в теплые, удобные стены, к свету и воде в ванной, к борщу на плите. К семье, детям. Все это тоже хорошо, конечно. Все дано Богом. Слава Ему, за все! Все создано Им, и весь мир возник благодаря Ему. Хотя не все люди, конечно, хотят признавать это в наш рационализированный век.
Но все же есть и те, кто верит, как я, например, что матушка-природа, как бы прекрасна и удивительна она ни была, но вот не могла она – простая материя – сама себя задумать, создать, поддерживать в равновесии, развивать! Настолько сложно все устроено кругом, от атома до космоса, что это было бы просто настоящим чудом, если бы устроилось случайно, само собой. В это чудо еще сложнее поверить, чем в существование Творца, с чем не хотят соглашаться неверующие в Него. Чудо, сила жизни, заключенные в Нем – это и есть Он Сам, и ее мы можем видеть во всем.
Силой этой создается и созидается мир и все живое в нем. Времена и пространства, рассветы и закаты – как живописные полотна, в которые вписаны люди, дома и храмы. Дома – чтобы жить, храмы – чтобы благодарить. Благодарность – частичка любви, с которой создан мой мир. Бог щедро делится силой Своей со всем творением, Ему не жаль и целой вечности для нас. А мы? Жалеем и пяти минут, чтобы потратить их на молитву, на б л а г о-дарение. Чтобы просто воскликнуть: «Слава Богу за все! За жизнь, за любовь. За способность видеть прекрасное, рождающее чувство мира и радости в душе – отдельное спасибо. За мир, хотя и утопающий во зле, но все же такой прекрасный. Да и что оно вообще такое – этот мир?
- «Миром Господу помолимся!» - поют люди в церкви.
Миром – это значит, с миром в душе, с добротой, любовью, всепрощением. Еще это значит и «миром людей всего мира», сотворенного Богом. Душа мира – это любовь, а если ее нет, нет и мира. Такого, каким был задуман и сотворен Духом, при помощи Слова, на все времена. Даже такие смутные, немирные, непростые наши времена. Хотя, опять же, когда они были простыми да мирными…Почему? Это другой, сложный вопрос – второй по сложности, начиная от сотворения, мучающий нас во все времена, хотя, если попробовать вникнуть и разобраться, все не так уж страшно сложным все окажется…
Небеса тем временем совсем сомкнулись, мелкий снежок ввиде крупы начал варить в воздухе манную кашу, кое-где комковатую. Слова «Птенец…и Саша – гей», написанные кем-то на снегу в последний день года двадцать второго, начинают терять видимость сегодня, в день четвертый нового, двадцать третьего плюс две тысячи лет, присыпанные снегом. Главное – потеряли бы они уже и свою актуальность в новорожденном времени года. Господи, вразуми же этих «птенцов», выпавших из гнезда Твоего, наставь на пути истинные, удаленные от той грязи и мерзости, в которой они оказались, даруй новые, чистые от греха крылышки, пусть возлетают и воспаряют если и не ангелами небесными, то существами, способными иметь крылья и нести их к свету…
Снег повалил сильнее, отвеснее, и пока тропинка совсем не превратилась в кашу, спускаюсь с берега и иду по снегоходной дорожке вдоль зарослей ив и кленов. И вдруг вижу прорубь, небольшую такую темную дыру во льду. Кто-то на снегоходе (толи из-за озорства, толи не видел ее) даже проскочил прямо над ней и поехал дальше, к тому берегу. Наверное, ее-то и искали те двое парней, которых я встретила 31-го утром у спуска к воде с улицы Заречной. Выходит, и правда они искали прорубь, вот только зачем? Ни на рыбаков, ни на моржей совсем не похожи. Не топиться же, в самом деле! Хотя кто их знает, понимает, этих современных молодых людей, способных ни за что, ни за грош преступить, погубить душу свою, даже не считая ее чем-то ценным, бессмертным, даром и чудом, данным Богом. Хотя даже в существование их они не хотят верить…
Как сейчас вижу худую пацанью фигурку в длинном пальто, смешно подпрыгивающую на ходу, словно птенец, идя по следу, поспеть шаг в шаг, догоняет своего собрата. Те самые «Саша и Птенец?» Вполне может быть. И вид у них, честно сказать, не совсем мужественный какой-то. Хотя я могу и ошибаться. В помыслах своих оскорбляю людей, совсем ничего не зная о них. Осуждать – тоже ведь не дело. Судья им – только Бог. И только Ему ведомы все пути мира. Кто и как заваривает кашу своей жизни и как расхлебывает…
Вдруг разьяснилось немного, крупные хлопья отвесно спадают, присыпая и скрывая и буквы, и прорубь, и длинную мелкую полынью у самой кромки берега. На приоткрывшемся небе появились крылья, спокойно несущие свет. Вот они образовали свод, похожий на вход в вертеп. Там творится чудо рождения нового дня. Предпразднство Рождества Христова будет продолжаться еще три дня. А время будто приостановилось в эти дни.
Новый год четыре дня уже, как наступил, но время будто еще не пошло как следует. Оно зародилось в католическое Рождество, отметилось новой цифрой в новогоднюю ночь, но как будто еще чего-то ожидает…
Еще немного, день-другой, третий, пока еще идут волхвы, идут пастыри к пещере, где вскоре должно сотвориться главное чудо Таинства Рождения…
Сотворяются при храмах, украшаются последние вертепы, обновляются, сияют лики на иконах и лицах…
Скоро, совсем скоро время сдвинется с места, где оно задержалось, делая первый шажок от Рождественской звезды к новой заре, и пойдет – дальше, дальше, творя все новое для каждой картины дня. Не жалея красок и сил. Ведь каждый мазок, каждый миг – частичка, вскоре исчезающая, но и остающаяся здесь навсегда. Даже если, кажется, и исчезнет, все равно оставит свой след.
Свет, ничем не омрачаемый, грядет в мир.
И пейзаж снова изменился: из-под аркой вставшего облачного свода небесного вертепа яркой птицей вспыхивает солнце, роняя яйцо света в прорубь и длинную полынью незастывшей воды у берега.
- Мир вам! – Царственно возвещает свет миру сему, в который уже раз по Рождеству Христову являя себя миру, все также бредущему во тьме, не видя ни цели, ни смысла.
- Доколе?! – Как бы восклицает свет обреченно, и…снова исчезает, постепенно растворяясь в облаках пара и тумана над рекой.

                5  Утро в пеленках (праздник и постпразднство)

Чаще всего рождественские морозы являют каждый год восход солнца трисолнечной радугой. Явственно виден столб света с перекладиной посередине, где сияет само солнце, и на некотором удалении, по бокам – два креста поменьше, не такие яркие, ввиде небольших радужек. От них в вышину уходит полукруг света, соединяя и завершая всю картину. Очень красивое, многозначительное зрелище.
Но сегодня, во втрое утро Рождества-2023, не такое морозное, как обычно, солнышко смотрится в застившей весь свет пелене, как младенец, обвитый пеленами. Светлый лик тихо и доверчиво взирает на мир, с утра еще как бы ничем особо не помраченный.
Я выхожу в поле между городом и деревней, чтобы посмотреть на него. Иду по чьему-то следу в снегу, уводящему через белое пространство к городу. Но туда я, конечно, не пойду, нет даже желания приближаться к нему, чтобы не окунуться с головой в густой смог – шума и дыма, в которых город, почти не видимый здесь, утопает. Хочется просто побыть в тишине посреди поля, наедине с солнцем, которое все также тихонько зависает в глубине небесной пещеры, в яслях туманного облака.
Время будто стоит, совсем не торопится идти куда-то дальше. Крыши деревенских домов, оставшихся позади, кустики, торчащие из сугробов, деревца вдалеке – все приукрашено ледяными цветами, иголочками инея, но как-то неброско, неблескуче, не отвлекающе от главного зрелища. Праздники продолжаются, но хватит уже ожидания чуда, восторгов и песнопений, пора бы уже и задуматься о чем-то серьезном. Наверное, поэтому и не собирается пока небо писать вдохновенно-яркие знамения на небесах. Земная жизнь, страдания крестные, Голгофа…все это еще впереди, а пока можно еще насладиться минутами покоя и райского блаженства неведения…
В голове у меня звучат строчки из всенощного рождественского бдения: «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение!..» А в просветах между далеких деревьев за полем на юго-восточной стороне чуть виднеется храм Архистратига Михаила. Сегодняшней ночью вдруг резко похолодало, и луна над ним воссияла особенно ярко, во всю силушку, как многосвечовая лампа. Архистратиг в этом свете казался еще величественнее, встречая мечом, опущенным долу, людей, идущих и едущих в храм, чтобы погрузиться в атмосферу чуда – рождения Бога. Вся стоянка у церкви была забита автомобилями, люди в храме стояли тесно, почти вплотную, но места хватало всем, и не замечалось ни духоты, ни стеснения, ни усталости от трех-четырехчасового стояния на ногах. Можно, конечно, и присесть, но разве можно усидеть на низкой скамеечке позади спин, если вдруг услышишь:
- Рождество;  Твое;,  Христе;  Бо;же  наш, возсия;  ми;рови  свет  ра;зума, в нем бо звезда;м служа;щии, звездо;ю уча;хуся, Тебе кла;нятися Со;лнцу Пра;вды, и Тебе; ве;дети с высоты; восто;ка: Го;споди, сла;ва Тебе;.
Или:
- Иже херувимы, тайнообразующе… Верую во единого Бога, Отца-вседержителя, Творца небу и земли…Света от Света…рожденна, несотворенна, единосущно Отцу, Им же вся быша…
И снова, снова:
- Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит; Ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют, нас бо ради родися Отроча младо, превечный Бог.
Пред-вечный и пре-вечный приходит в мир, созданный Им, чтобы и мы стали «богами». Не этого ли мы хотели, начиная от Евы? От нее мы родились, вместе с ней отошли от Творца, от нее передались нам эти тоска по утерянной родине, эти муки поисков, отпадений, возвратов, шаг вперед – два назад… И вот Он Сам приходит, чтобы жить с нами, в нас, в мире, показать дорогу…
Все предыдущие дни вот так же бродила я в этих местах, зависая над Томью, то тут, то там, красотами восходов восторгаясь и между делом сетуя, вопрошая:
- Господи, мир этот так прекрасен, и живописен, и так премудрствованно устроен, но вот почему же так мало в нем мира этого во всех смыслах, заложенных в слове этом? Чего нас, людей, мир не берет, чего воюем все время, с собой, друг с другом, где он – мир, обещанный Тобой? Ты и радугу подвесил, как печать, скрепляющую договор о том, что не нашлешь больше потопа на нас, и являешь ее, то днем, то ночью, вкруг светил, напоминая о том, что наступят мирные времена. А они все не наступают…почему?
И вот, как всегда, стоит только всерьез задаться каким-то вопросом, через какое-то время придут и ответы. В самую волшебную ночь года, даже молясь со всеми вместе «О мире всего мира», я смутно чувствовала сердцем, что:
- Да, все это здорово, конечно: и желание мира, и молитва его, почти всеобщая, о нем, мире мира всего…и ожидание чуда, что – вот стоит прийти Спасителю, как все разрешится само собой! И войны прекратятся, и люди одумаются, прекратят творить зло. Но возможно ли это? Закончится литургия, народ встретит Бога, пославословит, вкусит Крови и Плоти Его, поблагодарит…и пойдет себе дальше, вон из храма, от благодати мало что и останется. Снова «во тьму внешнюю, в скрежет зубовный», во ад земной, еще прижизненный. И даже во весьма отдаленном будущем – не известно еще – удастся ли обрести спасение, такое, чтобы раз и навсегда все закончилось, и воссиял свет предвечно-извечный, уже ничем никогда не помрачаемый! Так чтобы закончились все муки блужданий и поисков, а только вечная Любовь…
Слушаешь ангельские песнопения, льющиеся откуда-то сверху, чувствуешь благодать, обнимающую стены храма и всех молящихся братьев и сестер во Христе и не только, и веришь, и любишь, и надеешься…и веришь, что есть в этом мире место и настоящему чуду, что-то святое, что вдруг является, освящая все: от зачатия и рождения до смерти, и все, что меж ними. Семячко, упавшее в благодатную почву, из которого должен появиться росток.
Но и червь сомнения все же гложет, подгрызает еще совсем незрелый плод веры. За окнами – тьма стоит, нет ей пока что хода сюда, поджидает, когда угаснут огоньки свечей на аналоях и в душах людских, умолкнут ангелы и Бог, создавший мир в шесть дней, станет почивать в день седьмой, как и говорит Писание. И можно будет снова войти, хозяйничать, творить в мирах сих все, что хочется. До тех пор, пока снова не вспыхнут свечки храма души, запрещая вход тьме-тьмущей в святая святых…До поры, до времени. И нет войне этой света с отсветами Его ни конца, видимо, ни края? Что ответит на это Бог?
Проваливаясь в снег, бреду, стараясь попасть след в след проложившим эту тропку, где-то посредине поля возле нее видится какое-то черное пятнышко. Чем ближе подхожу, тем все больше вырисовывается силуэт, что-то похожее на лежащего человека. Вот и туловище, подогнутые ноги, приподнятая верх застывшая рука, просящая о помощи!.. Неужели кто-то брел тут на морозе ночью или даже вчера-позавчера днем, упал и замерз насмерть? Стало плохо с сердцем, что немудрено после долгих праздников, с бурными возлияниями у многих проходящих? Может, еще живой и ждет помощи? Но вот подхожу ближе и вижу, что это просто брошенная кем-то старая рабочая куртка с логотипом на спине «Кузбасстрой-…» не видно продолжения, - чего. Потрепанная, застывший рукав поднят вверх, вокруг следы крупной собаки. Видно, кто-то натаскивал тут своего питомца. Учил защищать хозяина? Нападать на диких двуногих?..
Дальше не пойду, постою здесь немного, да и домой. Холодно, смурно, свет нарисовался в виде небольшого пятнышка, едва видного сквозь посыпавшуюся мелкую морось, как мелкое семя или как крупа манка в холодную воду просыпается, но не варится, превращаясь в комок. В просвет дальних тополей за погостом видны очертания Архангельского храма, где я была на службе в рождественскую ночь, потом на утрене.
Да, так что ответит Бог?
А ответы всегда приходят, если искать их там, где надо. Вот стою я, в храме, и думаю о том, что:
- Ну вот, вкусили мы Плоти и Крови, освятились ими, но станем ли совершенней, продвинемся ли хоть на шажок вперед, да и мир, о котором мы так усердно молились, станет ли хотя бы не на много «мирней»? Не бес-полезно ли это все, от слова «бес». Искуситель, дух нечистый, князь мира сего никогда и нигде не дремлет, не отступается, верша свое темное дело…
И тут выходит священник на проповедь, говорит как раз о том, что так волнует всех нас, зачитывает слово главного Пастыря страны. А в нем есть такие слова (приблизительно): о том, что мир несовершенен, но тот мир, что несет нам воплощающийся Спаситель, обращен прежде всего к человеку, к миру его души. И что «воистину приблизилось к нам Царствие Небесное (Мф. 3:2): во исполнение древних пророчеств пришел на землю долгожданный Примиритель (Быт. 49:10), Младенец родился нам — Сын дан нам; и имя Ему: Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира (Ис. 9:6)».
Я все же присаживаюсь на скамеечку, смотрю снизу-вверх на купола над головами молящихся: какие все же у них красивые лица, почти что лики, как иконах. Такие написаны на них чувства и мысли, такие отсветы, что прямо светятся в ответ на слова:
- «Мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам» (Ин. 14:27), — обращается к нам Христос. Чт; же это за мир, который подарил человеку Господь и который воспели ангелы в момент рождения Спасителя? Разве стало с тех пор на земле меньше вражды или конфликтов? Мы отовсюду слышим «мир, мир!», а мира все нет, по слову пророка (Иер. 8:11). Но истинный мир Божий, который снизошел на землю с Рождеством Христовым, превыше всякого ума (Фил. 4:7). Он не зависит от внешних обстоятельств и неподвластен скорбям и лишениям временной жизни. Этот необоримый внутренний мир заключен в Самом Боге, Который, став человеком, во всем подобным нам, кроме греха, уже не просто действует в нашей истории, но зримо в ней присутствует. Ныне Слово стало плотью и обитает с нами, полное благодати и истины (Ин. 1:14). Господь близко, мои дорогие, — не будем никогда забывать об этом и не будем унывать! В Нем — наша сила, наша крепкая надежда и духовное утешение во всех обстоятельствах жизни».
Люди слушают с детской доверчивостью, лики разглаживаются, светятся искренней верой, любовью и благодарностью, слегка омрачаясь при словах, напоминающих и о войне:
- Преклоняясь пред смиренным величием чуда Боговоплощения и прославляя пришедшего в мир Спасителя, мы не можем вместе с тем не тревожиться о происходящих сегодня военных событиях, омрачающих святое рождественское торжество, ибо, как отмечает апостол, страдает ли один член, страдают с ним все члены (1 Кор. 12:26). В этих испытаниях, постигших народы исторической Руси, нам особенно важно делом подтверждать верность своему христианскому призванию и являть друг ко другу любовь. Нам порою кажется, что добро слабо и беззащитно, а от нашего небольшого усилия мало что зависит. Однако это не так.
Существует непреложный духовный принцип: любовь умножается, когда мы отдаем себя другим, когда жертвуем ближнему свое время, помогаем материальными средствами или просто дарим ему свое внимание. Тогда мы не только преображаем мир вокруг, но и обретаем нечто очень ценное внутри себя. В этом несложном, но действенном духовном законе заключается секрет подлинного мира и настоящего счастья, к которому так стремится каждый человек. Это счастье — не за тридевять земель, как полагают некоторые люди, гоняющиеся за призрачными иллюзиями материальных благ и беспечальной жизни. Настоящее счастье в том, чтобы разделять любовь и радость с окружающими и добрыми делами прославлять Бога, Который воплотился для того, чтобы мы имели жизнь и имели с избытком (Ин. 10:10). Когда мы впускаем в сердце Христа и позволяем Ему действовать в нас, в наших душах воцаряются благословенный мир и покой (Мф. 11:29), а мы становимся причастниками Царствия Божия, которое внутри нас есть (Лк. 17:21).
…Я подула на закоченевшие от мороза пальцы, и читаю в телефоне дальше речь Патриарха Кирилла:
- Мы хотим обнять Родившегося Господа? Тогда обнимем скорбящего и утешим страждущего. Мы желаем прикоснуться ко Христу и, подобно восточным мудрецам, принести приятные Богомладенцу дары? Тогда подарим нашу любовь и заботу близким, окажем нуждающемуся посильную милость и поддержим унывающего. «Как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф. 25:40), — свидетельствует Спаситель.
«Рождественская ночь доставляет мир и тишину Вселенной!» — восклицает преподобный Ефрем Сирин и с дерзновением продолжает: «Эта ночь принадлежит Кроткому, поэтому пусть каждый отложит ярость и суровость. Ныне воссиял день милости, да не преследует же никто мщением нанесенной ему обиды. Настал день радости, да не будет же никто виною печали и скорби для другого» (Песнопения на Рождество Христово, I).
Прислушаемся к этим удивительным словам «сирийского пророка пустыни» и распахнем сердца воплотившемуся ради нас Господу. Возрадуемся, ибо Сам Царь и Владыка Вселенной кротко пришел на землю, чтобы даровать нам спасение и жизнь вечную. Мы же, с благодарностью отвечая на великую любовь Творца к людям, освятим наши души терпеливым перенесением испытаний, теплою молитвою и добрыми делами во славу Божию.
Еще раз поздравляя всех вас, мои дорогие, со светлым праздником Рождества Христова, желаю неоскудевающей радости и благополучия вашим домам и семьям, крепости сил и щедрой помощи от Богомладенца Иисуса. Человеколюбивый Создатель, Истинный Господь истории, да приклонит Свою милость к народам Святой Руси и благословит всех нас миром, дабы мы едиными усты и единым сердцем прославляли Воплотившегося Спасителя и убедительно свидетельствовали, яко с нами Бог!
Вот и ответ! Вот я брожу тут, на природе, встречая восходы и закаты, и, словно язычница, ищу и вижу в них какие-то знамения, пытаюсь задавать себе вопросы и ищу ответы, ощупью пробираясь во тьме сомнений. Мучаюсь, веря и не веря, ища и то находя, то теряя, то, кажется, совсем близко подхожу к тому, что все понятно, то снова теряя нить… А истина, как всегда, рядом, где-то на поверхности, хотя крупицы ее – вот совсем как эти снежинки, что лежат, поблескивая, на сугробе – то становятся видимо ясно и разборчиво, то исчезают под покровами сугробов, наносимых ветром…Главное искать и верить. Само небо показывает мне чудесные картины знамений, которые я ищу.
«Вера – это уверенность в невидимом, осуществление ожидаемого». Темной ночью я уверена, что, проснувшись утром, увижу наступивший рассвет, и даже без меня он все равно наступит. И он наступает! Разве восходящее солнце, искры света на снегу, трава, спящая глубоко под ним у меня под ногами – не чудо? Осуществившееся вполне. В мире природы все устроено таким чудесным образом, так все слаженно, так тонко прилажено одно к другому, и даже невозможно представить, что все это создал какой-то хаос. Мир на самом деле очень упорядочен от начала, только в умах человеческих сплошной раздрай и хаос, в душе муть и пепел от сжигания страстей…
Только в храме, после обращения к Богу, после всех слов, которые мы выслушали, после славословий-молитв, Причастия Даров святых, такое во-одушевление приходит, у-миро-творение согревает, обнимает, окрыляет, вселяет уверенность, что все будет хорошо! Так будет в мире, каким увидел его Бог, когда новорожденный, сотворенный Им мир воссиял красотой, любовью и чистотой: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой. (Книга Бытия 1:31).
И не выходишь из храма, а прямо летишь, и даже усталости после четырех часов стояния на службе не ощущаешь, и думаешь:
- Вот так всегда бы было! Так по-божьему ясно все, по-новорожденному светло, легко идется, думается и живется! Пройдут, конечно, часы, дни, улягутся восторги, осыпятся иголки на елочках в церквях и домах, возле вертепов стоящих, суетная жизнь снова обступит и втянет в свою обыденную полупустую серость. Благодать божья хоть и не исчезнет совсем, но приуменьшится, подпитываемая молитвенным Правилом по утрам и на сон грядущий. Ждешь снова праздника, воскресения, который точно придет.
Закончился вчерашний праздник, соединивший в себе на утренней литургии два в одном: и рождение Бога, и Воскресение, возвращение в вечную жизнь. Начало, путь и конец его, и снова начало всех путей, и нет им конца и края, соединяющих всех и вся в единое целое. Путей земных и небесных, которыми шествует все живое в мире…
Ну а я пока что шествую в обратный путь домой, подгоняемая ветром в спину – в свой малый храм, в его тепло, где так уютно светятся лики на иконах в красном углу, соединяющем две стены – восточную и юго-западную, между окон которых каждое утро входит свет и солнце путешествует к западному склону горизонта. Светятся лики и ждут, когда же я, язычница, поклоняющаяся природе, молящаяся на нее и о ней, возвращусь и вспомню о том, что молитву надо сотворить и самому Вседержителю прежде всего, как и полагается каждому христианину. Все православные встают на молитву в это время, домашнюю и в церквях.
 Если все станут молиться о всех, станет больше и мира в мире, не станет в конце концов даже и войн: ведь невозможно причинить зло тому, о ком молишься, в самом-то деле. Не правда ли?..
Оборачиваюсь назад в последний раз, обозревая все также дремлющий пейзаж, тускловато светящийся в софитах почти совсем сокрывшегося за дымной завесой ликом солнца. Круглое поле, очерченное справа дальним берегом реки, домами деревни и города с трех других сторон. Где-то там, на окраине, стоят почти не видные отсюда три храма, молчащие пока в ожидании службы. А может быть, уже и звонят у них колокола, далеко и не слышно отсюда. Хотя и там, возле них, ходят люди по делам да по магазинам, не слыша, не замечая, будто их это вовсе не касается…
А в конце поля поля виднеется маленькая фигурка, ведущая на поводке собаку: кто-то снова пришел сюда, в безлюдное место, натаскивать своего ручного зверя, тренируя его на брошенной кем-то рабочей куртке с логотипом кампании «Кузбассстрой…чего-то там».
И все варится комковатая манная каша, остающаяся сырой в холодном вареве, как у нерадивой, нечадолюбивой хозяйки, не выспавшейся после праздника, проведенного в сверканиях фейерверков, неумеренных возлияниях и вкушениях яств. Но непраздная природа все-таки разродилась новым рассветом, покачивая в обьятиях дремлющего в пеленах Младенца.


                6 Встань и иди (святки)

Яркий свет врывается в комнату и побуждает скорее проснуться. Он такой плотный, что, кажется, пытается сам раздвинуть шторы. Я встаю и выглядываю в окно: солнце полыхает, слегка только размытое вдоль горизонта легкими мазками облаков.
- Встань и иди! – Говорит оно мне.
На термометре всего лишь минус шесть. Сегодня, решаю я, можно совершить и более дальнюю прогулку, чем в мороз. К высоковольтной опоре, например, в поле за деревней, над высоким берегом Томи, где я не была еще нынешней зимой.
Но, выйдя на улицу, понимаю, что этого мне сделать не удастся. Ледянющий ветер сразу так начинает толкаться с разных сторон, что я, подставив ему спину, решаюсь пройтись хотя бы не очень далеко, вниз по дороге, к озерцу и яблонькам в конце короткого проулка.
Еще год-два назад это было одно из моих любимых мест для гуляния: и близко, и красиво. За аллеей яблонь начинается озеро Суховское. Хотя здесь оно, скорее, похоже на болотце: ряска, лохматые кочки, осока с иван-чаем. Дальше оно огибает большую поляну, делаясь глубже и открытее, уходя на несколько километров к Святому источнику и Красному озеру, любимому месту отдыха кемеровчан летом.
Тут, под ранетками этими, особенно во время цветения, было всегда так тихо, уютно. Лягушки, справляя свадьбы, то запоют хором громко и восторженно, то затихнут. Проплывет деловито водяная крыса, крикнет что-то карагач, птицы щебечут утренний распев:
- Всякое дыхание да славит бога своего, всякое дыхание да славит Господа…
А сейчас все здесь дышит холодом. От этой части озера мало что и осталось: участок был отдан под ИЖС, кто-то выкупил землю, перерыл все кругом, перекрыв тропинку вдоль берега, по которой все ходили, сокращая путь, хозяева коров перегоняли их с одной части озерца на другую. Хозяин участка, считая, видимо, и весь берег и само озеро своей собственностью, построил что-то вроде бани (говорят, сдает ее внаем для любящих попариться и погулеванить на природе) и начал отсыпать их землей и щебнем, возя их сюда все лето Камазами.  От посаженных когда-то кем-то ранеток осталась уже только половина, уже не смогут они смотреться в незамерзающую водицу, наполовину засыпанные землей и снегом, сами все в снегу стоят, как в цвету. Старенькие, сгорбленные, корявые, но еще способные давать цвет, будут ли они цвести и нынешней весной? Еще больше сгорбились, переплелись ветками, держатся из последних сил, противостоя временам и ветрам.
А ветер на открытом месте усиливается, пробираясь под одежку ледяными пальцами, хватает под микитки, толкает идти дальше, дуя то в лицо, то сбоку. За полем висит почти безущербная белая луна. Она не захотела никуда уходить и стоит на западе, прямо супротив солнца, наблюдая за тем, что творится нынче на белом свете.
А творится настоящее светопреставление. Ветер разгладил своими ладонями снега, превратив их в лед, и в него, как в зеркало, глядятся оба светила, перепутав день и ночь.
Сегодня силы природы, видимо, решили переписать все заново.
Хорошенько загрунтовав в предыдущие дни холсты, разровняв поверхности, пишут картину дня нового, девятого по календарю, третьего по Рождеству Христову.
На девятый день, говорят, душа отшедшего в мир иной человека начинает свой новый путь – ее ждут испытания – мытарства. Вот и отошедший в прошлое прошлый год, наверное, уступая место рождающемуся новому, уходит, отдаляется, оставляя о себе только воспоминания. Не особо радостные воспоминания: год 2022-й был годом особых испытаний мира на прочность.
Грядущее лето 2023-е, конечно, тоже станет продолжением этих испытаний. Станет ли время оно летом Господним, устоит ли в ветрах перемен? И это тоже, как всегда – время покажет, своим ходом идущее вперед…
Ветер беснуется, гремит профнастилом заборов, треплет ветви и провода, раскачивает и крутит нарядную кормушку для птиц на дереве, сдувает последний снег с крыш домов. Из-за короткого вчерашнего потепления сугробы подтаяли и скатились с них на землю, дома еще больше присели, дрожа от порывов ветра, стараясь хоть как-то сохранить тепло для людей, прячущихся внутри. Проехал почти пустой автобус, за ним – желтый Пазик, везущий детей на занятия в школу. На улицах, как всегда, никого, только дворники скребут дорожки между павильонов ресторана, сметает ветром остатки конфетти и фейерверков на небольшой площадке перед Лазуркой.
Подхожу к парапету. Поверхность реки тоже разглаживается, присыпанные снегом, шедшим все праздничные дни, ледяные ангелы воды почти исчезли под его покровом, пригрелись и заснули. Снятся им, наверное, те летние деньки, когда были они еще каплями воды и пара, частью речки, или тумана над ее поверхностью, серебрящегося по утрам в ласковом свете встающего из-за сопки солнышка. Отделяясь от воды, свободно можно было расправить крылышки и парить, поднимаясь все выше. Стать в небе облачком, летать там надмирно, нежась в свете и тепле. Потом облака становятся тучными, тяжелыми и непраздными. И, выносив созревший плод дождя, в муках, с громами и молниями, рождают его миру, земле – заждавшейся, ждущей обновления…
С радостью принимает воды небесные и почва, дающая жизнь, и животные, и цветы, деревья, каждая травинка оживает, золотится каплями росы и влаги, тоже славя бога своего, благодарное создавшему их: «Все дышащее да хвалит Господа!» (150-й псалом Давида). Особая красота и благодать дышит кругом после дождя, на рассвете, летом.
Дышит она и сейчас, в разгар зимы, холодом, стужей, превращая и воды, и все кругом в снег и лед, начиная от паров своего дыхания, кристаллами оседающих на ветках деревьев и заканчивая, кажется, самим небом. Даже солнце, очень яркое, но совсем не греющее, смотрится осколком бриллианта, алмазом взрезая небосклон от востока к западу, где все также взирает на все это бесстрастный лунный лик.
Да, вот в таких суровых условиях происходит у нас в Сибири рождение Бога. Два светила, ночное и дневное, сошлись вместе над землей, в третий день по Рождеству Христову, чтобы посмотреть на мир, где в сугробных пещерах-вертепах почивает новорожденный Младенец. Мать держит его на руках, прижимая к сердцу, чтобы хоть как-то согреть, укрывая от бушующих снаружи ветров. Колышутся ветви елей, блестит мишура на неласковом солнце, ежатся овцы от холода, не мычат коровы: да, неласковые здесь Палестины.
Ушли волхвы, улетели Ангелы. И даже людей не видно никого, попраздновали, повосторгались чуду и ушли, забыли…
Облака, похожие на тучных овец, столпились вкруг солнца, тоже образуя пещеру. Но только оно, было, пригрелось посреди них, как, гонимые ветром, быстро разбежались овечки по всему небу, и пастырь их побрел дальше. Как всегда, одинокий в пустом поднебесье.
Ветер с силой толкает меня в спину, будто хочет подхватить да и унести с собой: мол, лети, чего стоишь? Не бойся, это же так здорово – лететь, если не можешь телом, так хотя бы – духом!
Всей душой хотелось бы, конечно, да куда уж мне, пенсионерке. Да вот – года все-таки, болезни не дают уж летать, отяжелели крыльца, позвоночник горбатится, ноги не идут, куда уж летать… Но зато чем немощнее тело, тем меньше поддается соблазнам разным – направить крыльца свои недоразвитые не туда, куда надо. Подиссякшие силы сберегаются для более прямого, простого пути, не делая лишних шагов куда-нибудь в сторону, в темные глухие места, а все больше – к свету тянешься, побыть бы ближе к нему, подольше греясь в его лучах. На этой грешной, но такой прекрасной земле. В ее рассветах и закатах, то приоткрывающих, то захлопывающих окошки в мир. В ее буднях и праздниках, в которых пути открываются к миру иному уже – надмирному, в котором и есть только он – по-настоящему мирный мир.

                7   Святые дни

Царствие небесное приоткрылось: наступили святки. Святые дни то есть. Хотя всякий день у Бога святой есть.
Но эти у нас особые дни в году: от Рождества до самого Крещения Господня, когда весь народ гуляет, продолжая новогоднее торжество. После долгого четырехнедельного поста с испокон веков наконец расслабляется православный люд и гуляет во всю силушку. Пекутся блины, с маслом да сметаной, мясо во всех видах естся на ура. Долго сдерживаемые неуемные порывы тела и души, приучающиеся постом к воздержанию от вкушения излишеств, ненужных и не полезных, получают отдышку и ослабу. То немногое, чего мы достигли, постясь, быстро забывается, утопая во вседозволенности. Человеку свойственно забывать заповеданное и, вкушая запретное, скатываться в грех.



                8  Шаг к Небу

Не устаю поражаться: как же все-таки не только красиво, но и божественно разумно все устроено!
Благодать в природе царствует. Вот бы и людей так! Но…
Мне задали вопрос:
- Да где там благодать, в природе-то: птица склюнула жука, ее поймала лиса, лису задрал медведь…сплошная игра на выживание, а ты все пишешь – мир, мир?! Ангелы какие-то у тебя сплошь и всюду, церкви… Где ты это видишь? Выдумки все это, далекие от жизни, только головы людям морочишь.
Может, и так. Всегда я была странноватой, а под старость, видимо, и совсем «не от мира сего» уже. Брожу по берегам реки, летаю над ней взорами, крылышками пытаюсь махать, путе-шествовать мысленным взором надо всеми окрестностями и даже дальше. Вместе с теми Ангелами, которые все же есть! Во-он они, так и встают каждое утро божее на востоке, тоже шествуя откуда-то с восточной стороны света, вместе с волхвами и пастырями, неся дары свои в шкатулочке света. Не просто так они, дары эти, припасены, и сохраняемы, а для главного. Вседержитель держит миро, ладан и смирну. Он знает, кому они достанутся. Каждому, самому малому и ничтожному, может быть, из людей, путнику, страннику, каждому, кто протянет руку за воздаянием – всем по капельке миро для мира, по кусочку ладана для лада, по мазочку смирны на лоб…для смирения и у-миро-творения. Все мы здесь странники, блудные дети, ищущие места обетованные, где «несть ни болезнь, ни воздыхание, но жизнь безконечная…» И где приблизится «Царствие, которое внутрь вас есть…» Ну вот, опять меня понесло, все в одну сторону заносит. Видно, потому, что на одно крыло хромаю, другим пытаюсь лететь. Левое еще худо-бедно машет, а за правое уцепился кто-то и так и норовит притянуть навечно к земле, не пуская в небо, но все время подталкивая…
А так хочется. Да и всем в общем-то хочется, в эти чистоту, высоту. Хотеть мало, надо бы еще делать шаг в них, для начала просто хотя бы увидеть, присмотреться внимательней, прислушаться.
Но мы, странные люди, и слыша не слышим, и видя не видим, и все у нас не так и не этак.
Хотя бы в помыслах хотеть видеть Бога, и то уже неплохо, ведь за ними идут, от них зависят мысль, слово и дело.

9 Крещение водой и огнем

Чтобы узреть вьяве явление в мир Бога, некоторые люди идут в храм на Богоявление, или выходят, как язычники, полюбоваться рассветом на природе, где тоже можно при желании увидеть действие божественных сил, а которые даже сигают в прорубь с ледяной водой.

На богослужении в храме и впрямь чувствуется присутствие Бога, там все дышит присутствием Вседержителя, полнится светом, теплом, любовью, метанойя-покаяние освящает души. Освящение вод земных таинственно приближает Царствие Небесное.

А вот что хотят узреть те люди, что ныряют в прорубь с головой? С закрытыми глазами, ушами, заткнутым носом. И одно только желание: побыстрее выскочить, напялить одежду, убежать в теплое место, даже, может, принять на душу горячительные напитки. Для закалки тела, может, и полезны такие моржевания, но для души? Укрепление силы воли, может быть. Главное, куда потом направить эти силы и волю, в строну добра или зла.

Помнится, в прошлом году одна молодая женщина утонула: на глазах ребенка сиганула в воду, в один миг ушла под лед...и все. Только детский крик за кадром, облетевшим весь ютьюб:
-Ма-ма!..
И мурашки по коже.
Вот и приблизилось, называется, Царствие Небесное.
То самое, что "внутрь вас есть...", и не надо искать его на дне реки. Или на природе. Лучше бы все же в церковь пойти.

Иоанн, Креститель Господень, сказал:
-Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем. (Мф: 3: 11-11).

Получается, что надо еще и в огонь броситься, чтобы обрести это Царствие? Слава Богу, хоть до этого еще не додумались желающие обретать все способом "все и сразу!", наверное, просто потому, что в церкви не ходят, Писания не читают, святых отцов не слушают, все толкуют по-своему.

А зря. Гораздо более полезное занятие для спасения души, чем моржевание.

                10   Татьянин день
Узрев в восточном окне выснувшееся из-за соседской крыши перышко рассвета, прорезавшее серую хмарь, по-быстрому надеваю утепленный костюм защитной раскраски «а-ля рыбак и охотник», выскакиваю за калитку. Да так, что напугала пристроившегося к сугробу, чтобы хорошенько его пометить, черного пса. Он взлаял было, но сосед Колян, отгребающий у ворот своих снег, прикрикнул:
- Тайсон! Домой! – Приветственно помахав мне лопатой.
Я тоже махнула в ответ и бодро зашагала по дороге, не вступая в разговор, не отвлекаясь на пустые слова, типа:
- Куда торопишься? Рыбу ловить? Палки взяла, а лыжи надеть забыла!
Рыбу сроду не ловлю, на лыжах не хожу, да и охотиться иду не на зверя, а совсем на другое: охота поглазеть на природу.
У дома на перекрестке улицы с коротким проулком, ведущим к Томи, замечаю Гаврилыча, курящего на крылечке. Прикрываю лицо рукавом от ветра и сворачиваю к берегу. Может, не узнал? А то в деревне меня и так считают, поди, мягко говоря, странноватой, мол:
- И чего ходит, бродит, делать что ли нечего?
Делать, конечно, есть чего. Но сейчас для меня самое важное – успеть посмотреть на эти перья там, за деревьями, где виден свет.
Спускаюсь вниз по пологому спуску к широкому просвету реки. Здесь, как всегда, тишь, да гладь, да божья благодать. Перышко рассвета, едва наметившись, так и не выросло в крыло, замерло вдалеке над островом, в тонком просвете между туч, стоящих тут все последние дни и непрерывно сыплющих снега.
Чуть ли не до декабря месяца почти не было в этом сезоне у нас ни снега, ни мороза. Зато потом как начало и подмораживать как следует, и заснеживать, что до самого Татьяниного дня не может остановиться, наверстывая упущенное. Низенько нависает набухшее небо, копя еще больше снега, чтобы обрушить его на землю, и так уже всю белую и пуховую.
Тропинку на тот берег снова замело, только один глубокий след тянется поверх одинокой рыхлой лыжни. Идти по нему не хочется, да и ветер пронизывающий носится по открытому месту, потому присаживаюсь на скамеечку под уклоном берега, в заветрии. Всего-то минус десять, но кажется, что все минус двадцать в такую-то погоду.
К февралю всегда усиливаются ветра, чуя перемены. Земля приподнимает все выше северный промерзший застуженный бок солнцу. Оттуда, с северо-востока, дуют ветра, из-за семи сопок-журавлей, держащих на верху раскинутых крыльев сосновый бор. Самые большие крылья как раз напротив меня. Когда-то, в стародревние времена, летел с западной сторонки огромадный старый птеродактиль, залюбовался огненной птицей, зазевался, врезался с размаху в крутой правый берег реки, в лежащего динозавра, да так и остался тут навеки, окаменев широко раскинутыми крыльями. Защищая и реку, и полуостров земли за ней от ветров, приветствуя рождающийся свет по утрам.
Со временем пришли люди, поселились тут. Понатыкали домишек на спине соседа – длинной пологой сопке, смахивающей очертаниями на гигантского кита. Выросла деревенька, поползли дома и дальше – по хребтинам следующих левиафанов, на крыльях «журавлей», прямо по краю обрыва. Не боятся ведь люди строиться в таких местах! Взбунтуются, не ровен час, древние окаменелости, тряхнут стариной, вспомнив, откуда пришли – а пришли они из самой середки, сердцевины матушки-землицы – и посыплются с их спин дома гроздьями незрелых ягод, толком так и не дав плодов…
Но пока тут все же и тишь, и благодать. Только дуют ветра, так что шум стоит на той стороне, где они. Протискиваясь сквозь густую гребенку сосен, , очищаются от всего зловредного, наносного, насыщаясь озоновыми запахами, вырываются на простор реки и колесят по ней иуда и сюда. Развеивают тучную хмарь, рисуют на небе длинные полосы-перья, слегка подпаленные снизу – там рождается уже другой, солнечный ветер. Слабенький пока еще, берегущий силы для другого времени – для грядущих февраля, марта…для лета.
Этим двум ветрам пытается противостоять тот, что идет с запада. Со стороны города идет, цивилизации. Привнося свою лепту: шумовой и дымовой смог долетают даже сюда, вливаясь в тишину и свет сажей газовой, пытается их заглушить, залить душной чернотой. Но нет! Сосновый шум и солнечный ветер, объединяя силы. Все же не одолевают эти поползновения, подавляют и поглощают если не полностью, то хотя бы частично.
Очень много тратится сил, чтобы свет и чистота небес все же одерживали верх над грязью и мраком, и, как бы они ни сопротивлялись, хочется верить, что победа все же будет не на их стороне…
Летом солнце всходило над правым, восточным крылышком самого большого Журавля. Зимой, запоздалое, поднимается оно на кончиках перьев крыла западного. И тут соединяются, сходятся воедино все они: крылья каменно-журавлиные и небесно-солнечные, обнимая все пространство и земли, и неба.
 По мере продвижения солнца к западу, с той стороны тоже вырастает нечто похожее, и тоже тянется сюда через зенит, но – не получается достать восточное крылышко, оно уже затухает, осыпаются перья начала дня. Когда же день кончается, крепнет, красочно разгорается, напротив, еще ярче крыло запада. Так и спорят они за первенство, вроде бы желая примириться, но уходят в ночь, не обнявшись, объединяясь только сумерками, сливающими все во едино.
Пока что свет и ветер только набирают ход, сотворяя химию дня. К Татьяниному дню природа начинает потихоньку «химичить» по-новому. По-иному смешивая воздУхи: то добавляя побольше света, цвета, то чуть приуменьшая, получает новый состав атмосферы. Добросовестный студент, повторяя давно заученное, все время ищет что-то новое, свое для каждого дня. Внимательно, осторожно вписывая его в общую тетрадь, пишет конспект. Не нарушая общей заданной направленности химичит. Все у нее течет, как положено, своим чередом. Вот только человек плохо вписывается в общую картинку, нарушая мирное течение, вмешивается, куда не следует, мня себя чуть ли не богом, имеющим на это право…
На открытом месте пространства кажется человеку, что он – центр всего. Центр мира. Да и в любой точке мира ему так кажется.
Но на открытом месте – особенно. Где круг земли шире. Купол неба выше.
- Я – царь земли, - думает человек. – Все мне на ней подвластно.
В вышине летит самолет.
- Я – царь неба, - снова думает человек. – Я его покорил!
Космический корабль облетает орбиту.
- Я – царь земли, неба, космоса!..
Да, кажется, на первый взгляд, так оно и есть: человек – царь всего, повелитель даже вселенной!
Но если глянуть с другой стороны – из центра вселенной, например, - увидишь, что все это не так. Иллюзия. А уж из-за пределов вселенной. Там, где находится то, из чего она произошла, и вовсе видится все по-иному. Кто ты и что ты по сравнению с ней? Ничто, конечно.
Но если учесть, за пределами этими есть Бог, то с Его точки зрения человек – это и правда: не ничтожная частичка мира, а и любимое создание, и образ-подобие, и власть ему обещана непомерная. Возможность быть властелином не только неба и земли, но даже и мира.
Тех земли-неба, в которых все: материя, и дух, и тело, и разум, и все, что в них, все есть в человеке, и даже разум и воля – сильная, светлая, способная создавать, управлять, повелевать стихиями. Но есть и воля, способная разрушать. Столкновение двух противоположных воль – самое страшное, что только может быть, разрушающее все. В том случае, если побеждает воля, не направленная в сторону света. Борьба двух стихий…
Ту мои размышления прерываются появлением человека на тропинке. С берега спускается мужчина с такими же палочками, как и у меня.
- Вы оттуда пришли, или только собираетесь туда? – На ходу спрашивает он.
- Да вот, отдыхаю пока. Там тяжело, по снегу-то.
- Да, тяжело, - говорит, но продолжает идти.
След в след шагая по снегу через реку, глубоко проваливается в него, но уходит все дальше. А за им следует его «двойник» - снова особенность моего зрения показывает мне нереальную картинку. Но не так ли оно и есть: мы идем друг за другом, а наши ангелы следуют за нами…Вот переваливает через бугор – почти сравнявшуюся с поверхностью вершину моих «ангелов», только несколько «голов» выглядывает из застывших волн, высматривая путь. Путь откроется только с приходом весны, через два-три месяца. Далеко и долго еще ждать.
Человек идет, утопая уже чуть не по пояс, но продвигается все дальше, превращаясь в точку, выползающую наконец на бугорок, под тополя. Интересно, что заставило его идти на все это? Важные неотложные дела или просто желание сократить путь, сэкономить время и деньги, чтобы не добираться окружным путем через город, километров этак в тридцать…Все, ушел в Журавли.
Да, сильная воля помогает преодолевать трудности. Особенно, если она направлена во благие помыслы. Потому добро всегда должно побеждать зло…Так хочется, чтобы там, на западе, откуда дуют ледяные злопыхательские ветра, победило оно наконец, на нашей стороне. Но до победы, кажется, еще ох как далеко, но верится, что она придет…Дай-то Бог!..
Так и не дождавшись ярких зрелищ, возвращаюсь домой.
Серые перья, едва обозначившись, стали просто разводами, скрыв просвет. Может, к вечеру сосновые ветра развеют тучи и смог над городом, раскроет этим ветрам солнечные, багрово-яркие, почти по-предвесеннему огнедышащие, обещая скорые перемены. А перемены точно будут, как в мире людей, так и в природе.
Веселее крутятся пропеллеры не то флюгеров, ввиде двух изящных самолетиков, не то ветряков за высооким забором крайнего дома. Ловят ветры то с востока, то с запада, то где-то между. Псы стаей бегают по улице за красивой белой собакой. У дома Гаврилыча стоит машина ассенизатора, откачивая продукты жизнедеятельности. Колян, все также откидывающий снег, спросил:
- Опоздала?
- Куда?
- На автобус-то?
- А, ну да, да..
Я не стала объяснять, куда, зачем ходила. Так спешила, боясь опоздать, упустить что-то важное, может быть, даже главное, для чего и живу. Не упустила, увидела, услышала, даже записала, главное: новое в природе, новое в себе. То, что поняла сегодня, маленький урок: не отвлекаясь на второстепенное, незначащее, надо всегда видеть главное. Любим-то мы все временное, преходящее. А нужно бы – любить лишь то, что достойно, в людях, в себе, в мире вообще. То, что достойно вечности…
Не зря, значит, позвали обозначившиеся в окне крылышки рассвета в начало нового дня.
25.01.23

                11 Отдание праздника

Я снова зависаю над Томью, где, как говорится, не видно ни зги. Маленький такой апокалипсис, небо опустилось и накрыло собой землю, все белым-бело в снеговой круговерти.
Татьянин день пробудил сосново-солнечный ветер, пытаясь помочь небушку взрастить крылья, но оно так и не попыталось взлететь, а, наоборот, осыпалось всеми оставшимися перьями. Осталось их еще много, так что хватило и на отдание праздника Крещения Господня, и на последующие дни.
Красок снова поубавилось, так что остались одни только белила. Все новые и новые тюбики со свинцовыми белилами выдавливаются на палитру. День за днем и ночь за ночью уставший ветер, обмакнув кисти, размашисто возюкает ими туда и сюда, уже без разбору замазывая все кругом, не оставляя черных пятен в мире, совсем утонувшем на дне неба. Все слилось воедино. Едва обозначая в серой мути признаки жизни.
Все неровности сглаживаются, горы приопускаются, долы приподнялись. Легко ли Спасителю мира шествовать по гладко выстланным полям – чисто белый лист опустился и лег, покрыв все ранее написанное? Приуготовляя пути.
Написать бы все заново! Новыми красками-линиями, световыми штрихами, бликами, пятнами, обновив колорит.
Не стереть совсем, так хоть скрыть всю прошлую муть, нежить, превратив ее в небыль. Если не получится смыть, сделав небылицей, так хотя бы попробовать привнести побольше новых, чистых красок, воздушно-легких, которыми пишется небо…
Но у людей краски другие, основная краска – белая – и то «свинцовая». Плотная, тяжелая, не воздушная. Всяк человек пишет по-своему, не в лад с остальными, не пишутся картины в едином колорите, а только разрозненными мазками, ломаными линиями, уродливыми формами во многих местах. Нет единой композиции. Наверное, потому, что нарушен общий замысел.
Задумка-то была хорошая, вдохновенный процесс пошел мощно, широко, намечая пространство, ставя в нем первую точку, уверенно чертя множество линий, заполняя объемы цветом. Но в какой-то момент произошел сбой, спад. Подустала рука, замылился глаз. Смешивая слишком много красок, можно получить черный, а грязь может поглотить любой цвет и даже свет.
Приходится тогда соскабливать все слои мастихийном, смывать растворами, и, хорошенько загрунтовав, промыв кисти, начать писать все по-новой.
«И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» …*
Ветер полусухой кистью, обмакивая ее то и дело в белила, продолжает наносить мазки по всему пространству реки, у которой не стало берегов. Пространства ничем не ограничены. Даже не понять, какое сейчас время дня. Просто стоять, слушать легкий шорох и шепот снежинок, голос с неба внутри:
- «И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло». *
Тропинка на ту сторону окончательно пропала, нет даже следов от снегоходов. Может быть, завтра небеса, устав изощряться в писании одним белым, добавит немного желтого, красных и синих тонов. Нарисует рассвет яркий, который засияет, как новенький, очистившийся ветер принесет запах свежести, испаряющейся воды.
- «И сказал Сидящий на престоле: се, творю всё новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны. И сказал мне: совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой». *
  А воды живой очень много вокруг. Зима вообще – это царство воды у нас, во всех ее видах, особенно – в кристаллах воды снеговой, которая скопилась везде, в каждой точке пейзажа. Так что стало ее уже слишком много, а небо творит все новые и новые ее формы. Как же все-таки бесконечна творческая мысль его и возможности не ограниченны, бесконечны и вечны. Пройдет этот день, закончится зима, я уйду…а вода - живая, снеговая или ледяная, воздушная - все также будет творить химию жизни, соединяя, разъединяя, складывая атомы и частицы каждый раз по-новому…
  Главное, чтобы не нарушен был этот процесс вторжением сил темных, враждебных, разрушающих все сотворенное.
И все слышится запах свинца, даже озоновый сосновый дух с восточной стороны поутих, не в силах его разогнать. Бессильно опустились тяжелые ветви под увесистыми слоями снега.
Стоят сосны по краю сопки строем, ожидая момента, когда оживут восточные ветры, неся на крыльях свет освобождения. Встряхнутся, снова запоют свою долгую песню: о грядущих переменах, о том. Что небо, избавившись, наконец, от бремени, расчистится, встанет во весь рост, поднимая солнце…
Но пока что все так же: ни земли, ни неба, одна белая муть да неотвязный, устоявшийся запах свинцовых белил, все также густо грунтующих старые холстины.               
(Откровение Иоанна 21 глава)
27.01.23

                12 Белила свинцовые

К ночи разъяснилось, стало черно и высоко, тихо и искристо кругом фонарей. Из белил только месяц и крапинки звезд.
Утром же солнце не встало, ангелы не явились, неся свет на крылах. Не было ни востока, ни запада, ни других сторон света. Снеговой апокалипсис кажется закончился, но небо все такое же серое, только не на много темнее земли. Из остатков снега вылепилось над ней высокое куполообразное иглу, слегка освещаемое снаружи рассеянным световым фоном. Если солнце и есть где-то там, то оно угадывается чисто теоретически, просто потому, что быть должно.
Похолодало, на термометре минус двадцать четыре. Снега же быть в мороз не должно, но когда посветлело, стало видно: воздух весь наполнен мельтешением мельчайших его частиц. Снежинки от мороза просто рассыпались на составляющие, такие мелкие, что, почти преодолевая притяжение, не могут упасть и летают неприкаянными душами, не обретая покоя.
Солнечный свет тоже растворился, распав на фотоны. А они, в свою очередь, - не то волны, не то частицы, - рассеялись по всему свету, но все не рождая световой день.
От этого уныло и немного тревожно на сердце, и думается:
- А не так ли будет выглядеть ядерная зима? Если она будет…не дай Бог.
Не хотелось бы, конечно. Чтобы этот такой родной, разный, но прекрасный в целом мир внезапно, по одному нажатию кнопки, распался на атомы и исчез. Хотя все возможно в наше время, ведь столько разговоров идет, пророчеств сбывается. Скачут всадники один за другим, так и мелькают в воздухе то белоснежные, то огненно-рыжие гривы их коней, воздымаются мечи, взрезая воздушные и земные пространства…


Все усиливается в ветрах запах свинца, сгущается дымовая завеса, сквозь которую невозможно уже ничего разглядеть. Где свет, где темень - все смешалось, балансируя на грани где-то между, на краю, на смыкании с разделением, за которыми – пустота…
Обломки снежинок распались окончательно, превращаясь в туман. Небесная эта вода затопила все, превратив воздух в океан – густой, первобытный, кажется, поглотивший и всю землю целиком до самых краев. Только то тут, то там выплывают из волн где макушка дерева, где крыша, где столб сломанной мачтой. Обломки корабля. Все, что останется от нас – это, возможно, вот эта куполообразная крыша, почти исчезнувшая в небесном граде. Прообраз церкви небесной, так и не построенной, не возведенной ни язычниками, ни христианами. Не научились люди собирать в целое крупицы истины, лепить из них кирпичики.
Только небо способно еще, несмотря ни на что, то раскладывать мир на части, то снова собирать расточенное. И процесс этот вечный.
Не так у людей: то время приходит разбрасывать камни, то поднимать их, строя не известно, что. Похожее на дома, на землянки ли, или на церкви, но все это, вместе взятое, - очередная вавилонская башня, обреченная на разрушение. Не учимся мы на ошибках, не творим как следует химию жизни своей. Не учимся у неба сотворять всегда все новое, на основе старого, каким бы ни казалось оно ненадежно ветхим.
А солнце все ж-таки проклюнулось сквозь распадающийся туман. Ни дать, ни взять – библейский пастух посреди стада овечек, уныло бредущих не за пастырем, а в противоположную сторону, на запад. Где все также стоит стена – белая, воздушная, но плотная и непробиваемая, не пропускающая свет. Вот, повинуясь ветерку, идущему оттуда, стадо пошло быстрее и вскоре оттеснило и совсем выдворило своего предводителя за пределы видимости.
Как и следовало ожидать, надежды на ясный солнечный день снова не оправдались.
01.02.23