Прогулки над Томью, эссе
(Из дневника верующей еретички)
«И сажей можно написать счастье». (Леонардо да Винчи).
1 Восход для тайнозрителя
«Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча
лет, и тысяча лет, как один день». (Второе Соборное послание св. Ап. Петра, 3:8).
Утром, выйдя из дома во двор, поднимаю взгляд на светлеющее небо, на слегка размытую синь ультрамарина, плохо видимую из-за крыш соседских домов, в которую с каждой секундой вливается понемногу все больше и больше белил с востока. Рассвет обещает быть красивым, и я тут же решаю выйти на «пленер», на берег реки, чтобы успеть поймать, запечатлеть этот миг - картину восхода солнца во всей ее красе, ничем не заслоненную, такой, какая она бывает только за городом, на открытом пространстве.
Иду к берегу Томи, благо что идти совсем не далеко, всего- то спуститься по безлюдной улице метров на триста, до ресторана Лазурный берег, и, встав в одиночестве у парапета, узреть всю картину целиком, под названием: восход солнца над уходящей в зиму Томью.
Со мной нет ни этюдника, ни холста или бумаги, ни даже красок и кисточек, чтобы как на настоящем пленере писать пейзаж с натуры. Потому что писать я собираюсь не красками, а словом. Слова ведь тоже имеют свойства окрашиваться в разные тона, обретать форму, облекаясь в краски.
Снова, как и год назад в это время, или двадцать лет назад, или сто, или - даже целую бесконечность лет ушедших – прямо на глазах совершается таинство. Рассвет над землей, над рекой, к которой я пришла, чтобы посмотреть на него, прикоснуться, стать свидетелем или даже как бы летописцем творения нового дня. Или хотя бы просто побыть зрителем, увидеть картину рождения света, цвета из ничего, напитаться ими, сохранить в памяти. Попытаться воспроизвести, записать, набросав картинку. Ведь для чего-то же творится все это, каждый раз новое: зарождение красок неба, переходы его из одного состояния в другое, быстро сменяющиеся и исчезающие. Как этот туман над речкой, легкое дыхание воды. Как текущая вода… утекающее время...
Глядя на нее, можно увидеть вечность. Вот ты пришел, и она пред тобою, вода-вечность: таинственно зарожденные где- то в недрах земных и небесных воды - и где- то в анналах вселенной, вне ее рождающаяся - бесконечность бытия… отрешенно текущие мимо.
Течет вода, едва видимая сейчас, волна за волною уходит, исчезая за поворотом реки, чтобы пройти через всю Сибирь и слиться с далекими северными морями, уйдя навсегда из поля моего видения. Течет исчезая время, прямо видимое сейчас, в этих временных мигах рассвета особенно хорошо наблюдаемое: с каждой секундой вливаются миги водицей небесной в светлеющее пространство над головами сопок, сосен и над головой моей. Перед взглядом моим, в который пытаюсь вобрать, запечатлеть в памяти, выразить в слове оттенки красок, каких- то форм, штрихов, линий и черточек, с помощью которых возможно будет передать все в слове. Разложив на составляющие, на пигменты, на крупные и мелкие мазочки, скомпоновать потом в единое целое, попробовать написать зарисовку наподобие той, что вижу.
Что на ней будет? Все, что дано увидеть сейчас. Как небо с приходом морозов сменяет палитру, проклеивает морозами, грунтует землю снегом и начинает писать по-зимнему неярко, неторопливо смешивая пигменты. Как бы с нуля, но по старым слоям красок, рисует подмалевок дня. В антрацитово-серый ночной цвет вливая понемногу света, превращает его в бирюзово-синий, затем во все тона голубого. Вот длинным мазком явилось крылышко, похожее на крыло ангела, слегка подпаленное багровой киноварью, поднимает из-за сопок на том берегу Томи новорожденное солнце, купая в лазурной ярчающей синеве А вот - коротко блеснувшие, мгновенно исчезая, блики на макушке волны, что нырнула рыбкой под тонкую корочку льда. Туманная дымка, покрывшая все пространство меж берегами, клубится молозивом вдоль реки, исчезая за поворотом. Верхняя часть ее, становясь прозрачней, уходит ввысь.
Ежемоментно меняются краски, оттенки, тона и полутона. На рассвете это особенно заметно, когда новый день сотворяется, как в первый день бытия. Кругом торжественно и тихо. Волшебство генезиса: вот только что были пустота, чернота, небыль. Предчувствие, предмыслие, предрождение. А вот – первое движение, роение частиц и волн в потоках небесной водицы, отделение, отдаленное зарождение света, красок-пигментов, ложащихся грунтом на поверхности. Небо – это тоже вода, они вместе, наряду со светом – основа жизни. Вместе они творят бытие нового дня. Как бы из ничего, с нуля, но следуя основному направлению, заданному в самом начале. Небо становится выше, прозрачнее, пишется легкими слоями лессировок разного цвета, добавляя их по капле на разделении света от тьмы.
Мир обретает все больше форм и красок, когда уже явственно видимый Ангел света выносит на крыле золотую птицу светила дневного, пока еще неявственно видимую. Все замерло в ожидании, время стоит, тишина нарушается только легким движением ветерка вдоль воды, шуршанием и шепотом льдинок, всплеском небольшой волны, набежавшей на берег и замершей на снегу.
Мир пишется не только красками, но и словом. Первое слово, что рождается здесь и сейчас, звучит для меня так:
- «В начале сотворил Бог небо и землю».*
Возникает время, оно пошло, из ничего являются и раздвигаются пространства, духовные законы и сущности - «небо», а также волны, частички, основа мира земного.
- «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.**
Земля – пока еще как полуматерия, напитанная энергией Духа, не разделенная с водой небесной реки во всех ее проявлениях. Оплодотворение их духом жизни, как творческий акт. Все похоже на зарождение, материализацию составляющих краски пигментов, смешанных на палитре, из которых постепенно являются основные цвета. Дальше из них можно лепить любые образы, писать многообразные картины...Дух в порыве вдохновения летает – буквально «носится», воплощая мысль, намечая композицию, делая первые мазки.
Из безвидности и пустоты передо мной встают сияющие крылья, поднимаются выше, обнимая пространства, разделяя туманные слои, разгоняя их, истончая, являя воду и отражение в ней тверди земли, проступают едва видимые вершины гор на берегах. Наступает главный момент, словно кто-то произнес сакрально–крылатые слова:
- «…да будет свет. И стал свет».***.
Свет и вода делают видимой и являют жизнь, силы жизни творят формы, наполняют их содержанием. Появляется первый пейзаж, пока как набросок, один из множества множеств, которым еще предстоит быть написанными.
Галерея отдельных образов, смыслов со временем все пополняется, растет, раздвигая пределы пространства. Каждая картинка, даже самая малая, должна стать произведением искусства, на уровне шедевра живописи. Каждая точка, черточка – буквой, строчкой, письменами. Все новое пишется на основе, на светлом или темном фоне, поверх древних грунтовок, проклеек и более поздних лессировок. В стиле с ф у м а т о свежие краски ложатся слоями: крошечными светящимися точками, легкими мазочками растекается золотистый пигмент по темному фону там, откуда является светило дневное. Как пишутся оттенки небесных красок? Их ведь невозможно разделить на пигменты, в отличие от земных? А пишутся они светописью, на слиянии, соединении-разделении света и тьмы, делая их видимыми глазу.
Древние творческие люди, видя это волшебство, делали пигменты, дробя малахит, лазурит, мел и другие камни и вещества в порошки, даже из земли, красной и желтой глины и угля. Добавляли связующего вещества - вода, клей, масло, яйцо, мёд, воск, получая материал, которым можно писать. Вода – лавная основа для составления красок. Она являет радугу: всего семь основных цветов, но бесконечное множество оттенков, переходов. Если не все, то большая часть из них, самых чистых, незамутненных, пишется в небе. Это можно увидеть утром в первые морозные дни ноября, например, если успеть к самому началу.
Белый ангел, приподняв над краем сопки на том берегу все более ярчающее светило, недолго держит его на своих крыльях. Потом потихоньку истаивает, исчезает и обращается в сизого голубя, паря в небе, которое на востоке продолжает менять фон: от ночного глубоко «синего экрана смерти» (такое название действительно существует) – через полупрозрачную «синюю пыль» рассвета – в легкий «синий-синий иней» светло-голубого оттенка дня. Красно-киноварная ковровая дорожка, по которой шел ангел света, теряет яркость в блеске лучей, становится сине-фиолетовой, с розоватым оттенком, вот слилась с основным цветом небесной сферы и осыпалась бликами на выпавший ночью снег, на темную воду.
Подогретый туман частью поднялся вверх, открывая крутой волнистый обрыв сопок на том берегу с частоколом сосен на гребне, частью ушел по воде дальше, за поворот ее русла, к городу. В воздухе мельтешат истаивающие остатки снежинок, сверкнув на прощание, оседают и становятся частью реки, неглубоких еще сугробов.
Дальше пишется уже не яркий обычный день середины ноября, под скучным солнцем в бесцветном небе. Ухожу, оставляя заметки на память об этом утреннем пленере для моих еще не нарисованных этюдов. И говорю этим исчезающим краскам, лучам, капелькам и бликам, виденным будто в первый и в последний раз:
- Спасибо, прощайте, больше не увидимся...по крайней мере, в том виде, как это было сегодня, сейчас.
Завтра я снова хочу быть здесь, на безлюдном берегу деревенского пляжа, снова стать тайнозрителем: ведь и завтрашнее утро из того, что было, сотворит что-нибудь новое, иные соотношения света и цвета начнут писать шедевры живописи. Существующие совсем не долго, исчезают они без следа. Не пропадать же им даром! Пусть хотя бы я стану свидетелем на безлюдном, как всегда, берегу речки того, как из сего дня и ночи выйдет день завтрашний, как вода небесная перетекает из одного состояния в другое. Похожее на бывшее, но уникальное, преходящее.
Капля воды, ставшая снежинкой, падает кристаллом тумана в реку, уплывет ли дальше, в океан, станет ли льдом на поверхности реки, чтобы с весной снова воспарить на небо… Но, может быть, таинственным образом пройдя через все метаморфозы круговорота воды, хоть одна из этих капель, сверкнувших сейчас на конце солнечного луча, на блике, на гранях снежинки, была уже видена мною год или два назад, вот прямо здесь, и вернулась, сверканием этим просигналила, односекундно напомнив о себе... о времени, исшедшем одним мигом этим в будущее.
Вот она, бессмертная животворная вода-вечность, превращается в пар, возносясь к небу, птицы небесные на крыле своем понесут и ее вместе с солнцем к другим пределам земли. И, может быть, где- то далеко в небе над океаном, где рассвет наступит чуть позже, станет она капелькой дождя или снежинкой, упадет, сверкнув на луче солнца и исчезнет, мигнув на прощание тому, кто увидит это на дальнем берегу, и он - также, как и я - поймает этот миг, увидит это маленькое чудо, одно из множества других, изумится, порадуется и скажет на каком-то своем языке:
- Господи, какое же это счастье, быть, жить и творить в таком чудном мире, созданном Тобой! – А именно в такие вот моменты, наедине с чудом, появляется и укрепляется вера в то, что так разумно устроенный, такой живописный мир именно создан высшими силами, а не случайно появился сам собой.
И тоже захочет тот человек взять в руки карандаш, бумагу, краски, выйти на пленер, выбрать картину в окружающих пейзажах, уже расставленных кругом - выбирай любую и пиши! Запечатлевай мир, с такой любовью уже нарисованный, созданный именно для того, чтобы ты пришел, увидел, срисовал, написал уже написанное, в своей собственной манере, оригинальной, ни на что не похожей. Имеющий глаза, да видит…А способностями к творчеству мы все наделены от Бога.
И как же хочется быть и жить в мире сем, кажется мне сейчас – полным мира и благодати, хотя я знаю, что это далеко не так. С той стороны, куда уходит свет, протянулись над полем, над городом, над нашим краем земли длинные темные тени, наползают они всегда с запада на восток, повинуясь ледяным ветрам. Кажется, скоро они поглотят все, и меня в том числе. Недоумевающую: ну для чего существует в мире тьма, как олицетворение мирового зла?
В мире, являющим себя таким прекрасным, что хочется любоваться им, пытаться творить подобие его, и при этом оставаться бы в нем всегда, вечно. Ну вот хотя бы этим лучиком, капелькой воды, полуволной- получастицей, фотоном на легком крыле Ангела, летящего в небе цвета королевской сини, так скоро исчезающей под ветрами перемен - чтобы рождаться снова и снова, для новых восходов и закатов, пролетая над землею, посреди неба и дальше - в небе Небес...Легким, одномоментным наброском на картине. Поверх которого в стиле сфумато ложатся все новые пигменты, смешивающиеся с водой вечности.
*Быт.1:1.
**Быт.1:2.
***Быт.1:3.
12.11.21
2 От устья к истоку
«Первый глоток из сосуда естественных наук делает нас атеистами, но на дне сосуда нас ожидает Бог». Карл Вернер Гейзенберг (1901-1976) немецкий физик, один из создателей основ квантовой физики, лауреат Нобелевской премии 1932 г.
Сегодня, припозднившись с выходом, понимаю, что проспала самое интересное: белые ангелы света уже вынесли его из-за горы над Томью, хотя размытые очертания крыльев еще зависают над темной линией сопок, но едва заметно. Река дышит испарениями, но тумана нет. Белые берега отражают синеву неба, в нее вливаются волны света, ложатся на поверхности сверкающие блики солнца. Купол неба спектрально-чистого цвета, и потому кажется очень глубоким. Из чего слагается цвет неба? Атмосфера у нас всегда одна, но каждое мгновение она может менять оттенки. Как это происходит, для меня загадка. Может быть, от состава воздуха это зависит, а может – от взгляда человека, каждый видит все по-своему. Вот, я стою тут, в тишине и покое, пытаясь разглядеть все оттенки и переходы там, вверху, а кто-то в городе, например, спешащий по делам, может и не поднять ни разу глаза, чтобы увидеть небо. Да его и не видно там особо из-за высоких крыш. Чтобы хорошенько рассмотреть небо, надо побыть с ним наедине, выйдя на открытое пространство, где ничто не заслоняет его. Для того, чтобы увидеть с а м о е н а ч а л о. Ну или какое-нибудь знамение. Или просто красоту.
Солнце приподнимается выше, легкие мазочки света обозначают небо, ложась на него, как на тонкую двустороннюю ткань цвета деним (1). С нижней, моей стороны, с изнанки, это теплый хлопок, сквозь который просвечивает основной - глубокий синий.
Улетевшие недавно самолеты нарисовали и оставили на нем рисунок - четкий белый, начинающий ломаться и растекаться крест.
Один, из них, очень высоко, провел черту с востока на запад, указывая следующему за ним утреннему солнцу путь. Люди, на много раньше нас встретившие восход солнца, летят из Владивостока, где уже полдень и Макдональдсы переполнены обедающими работниками, уже успевшими притомиться с утра. Летят, наверное, в Москву, где рассвет только- только коснулся своим легким перышком горизонта, и все еще спят.
Следуя курсом движения земли, пересекая меридианы, сокращают люди, экономя, драгоценное время, обгоняют его, принося на крыльях своего самолёта солнце из Приморья в столицу, чтобы успеть переделать до ночи кучу всяких дел. Можно, вылетев в семь утра из Владивостока, в семь утра же оказаться в столице, можно даже еще больше обмануть время, направляясь по курсу солнца дальше, за пределы России. Или даже вокруг Земли. Или в космос улететь, где время существует по совсем иным законам. Но время -понятие условное, это мы, люди, разбили его на составляющие и дали им названия…А у предвечной извечности времени нет, там «один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день»*, обмануть ее невозможно, и она с усмешкой смотрит на нас из глубины пространств.
Второй самолет, еще выше первого, перечеркивает след его пути с севера на юг: летят северные люди, норильцы и тюменцы к еще тепловатому бархатному морю из своей начинающейся полярной ночи, чтобы ухватить кусочек тепла и света и запастись ими на почти полугодовую суровую, почти бессветовую ночь. Во все время их пути поперёк параллелей солнце сопровождает самолет, продолжая своё шествие над планетой.
Хотя, конечно же, все наоборот. Это мы вместе с землей совершаем очередной виток вкруг оси, мчась вокруг светила нашего дневного, а оно, в свою очередь, несётся по предназначенному ему пути посреди черноты сажи газовой космоса, слегка разбавленной световыми вкраплениями всяких там иных светил - дневных и ночных, для возможных обитателей "жилых домов" - планет, подобных нашей. Посреди необъятных пространств темной материи, черных дыр, антиматерий…
Все это, крутясь и вращаясь со страшной силой во всевозможных, но в строго уготованных, соподчиненных - даже для самого крошечного какого-нибудь базофила - направлениях, перемещается во временах-пространствах, подвластные какой- то силе, создавшей и управляющей это чудо чудес!
Но вот тут и сейчас, на берегу речки посреди материка, под небом, перечеркнутым крест-накрест белыми линиями, кажется, что весь мир, все что вокруг тонет в неподвижности, тишине и дремоте, в ожидании очередного маленького чуда: явления в мир нового дня. И я - единственный свидетель ему. Да еще те люди там, в небе, под куполом чистейшей глубокой синевы посреди парящих под крылом самолета ангелов в виде облаков. Там, на высоте - красиво, но тревожно, страшно людям за свою жизнь, хочется, чтобы все поскорее закончилось и оба левиафана благополучно приземлились на такой желанной сейчас земле, где ждет столько всяких дел. Перекрещу их: спаси и сохрани…Перед лицом опасности люди ненадолго забывают о том, что мы материалисты, даже самый отчаянный атеист на всякий случай перекрестится, садясь в самолет. Когда летишь меж двумя безднами, чувствуешь за собой два крыла, соединяющие их в одно целое. Удержат ли, спасут? Земля, такая родная и близкая, отстранилась, а небо приблизилось.
Человек обрел крылья, чтобы попробовать стать немного богом, или, не на долго хотя бы - почувствовать себя как бы ангелом, птицей ли на худой конец. Но – самолетные крылья такие ненадежные, в любую секунду могут подвести и тогда время, кажущееся бесконечным, может внезапно сократиться до нескольких мгновений…между т е м и э т и м светом. И…
- «и разлучи Бог между светом и между тьмою». (Быт.1-3).
И тогда мы задумываемся: а что т а м, на разлучении света, как жизни, и тьмы – как небытия? Что оно вообще такое – свет, тот и этот, не как ядерная реакция и фотон, а нечто большее, и каково мое место во всем этом? И может быть даже, не надеясь уже на физику, дающую определение всем явлениям мира сего, обратимся к словам иным, к самому началу.
Между землей и небом вечность подступает ближе. Чем выше над землей, тем выше, прозрачней становится небо. Атмосфера исчезает, пропуская взгляд через воздушный океан дальше: что там, за пределами всего видимого? Сокращая время и удлиняя пространство, можно попробовать лететь дальше, чтобы стать ближе к самому началу. Увидеть, откуда мы родом.
Люди изобретают космические телескопы, приближаясь к самым отдаленным галактикам - младенцам, качающимся в объятиях Творца, и - коллайдеры, чтобы узреть воочию «частицу Бога». Мир увидел первые снимки с новорожденными галактиками, еще чуть-чуть, и, кажется, мы приблизимся вплотную к самому Началу, увидим их рождение?
Ученые поймали и частицу, с которой начинается строительство материи, назвав ее «бозоном Хиггса». Это открытие официально закрыло все вопросы о том, как зарождалась вселенная. Познав тайны мироздания, человек чувствует себя богом.
Интересно, что изначально бозон Хиггса назвали «чёртовым» – по-английски «goddamn». Так физики дали миру понять, как сильно они устали, пока искали эту ускользающую от них частицу. Однако посчитали термин не политкорректным и сократили слово до «god» – божественный, этими терминами как бы признавая существование и того, и другого. Так бозон Хтггса превратился в «частицу Бога». Да так оно и есть, а как иначе? Ведь не диавол же создавал мир, а совсем наоборот…Бог – это свет во всех смыслах, и он творит мир. Хотя гордый дух тьмы внушает человеку, что он может стать «как боги», познав частицу тайн, но, как бы человек ни тужился, Богом ему никогда не стать. Также, как и самому диаволу, порождению тьмы.
Можно и без всех этих сложнейших изобретений увидеть начало, просто увидев свет. Если представить себя фотоном, получастицей-полуволной, летящей со скоростью света, можно стать этим самым светом. Ведь бывают же такие состояния духа, когда можно преодолеть даже физические законы. Передвигаясь со скоростью, высшей скорости света, тело теряет массу, теряет материальность, разлетаясь на частички и волны…и уплывая, растворяясь в эфире, оказывается вне мира. Буквально – даже не в высшем каком-то мире, а в небе Небес. На Том свете?
Этот свет – он всегда есть и будет. Во мне, в мире, во вне его. Когда душа отойдет от тела, оставив оболочку, нематериальный дух становится свободным и способным, как частица света, фотон, переходить из одного состояния в другое. Сквозь пространства, сквозь любые пласты времени, к самому началу, откуда все пришло: и частицы, и законы, управляющие ими и нами – людьми. Ведь и мы тоже – и есть та самая «частица Бога», причем – живая! Жизнь – главная из тайн, из всех таинств, соединяющих человека с его началом.
Глядя в небо, можем увидеть там, посреди галактик, бесконечные пространства вечности, источник возникновения жизни и даже переход в бессмертие. В которое так хочется верить, обретая крылышки на том переходе, что рано или поздно должен произойти. Вопрос только, насколько сильны будут эти крылья, чтобы выдержать все испытания силами гравитации… и оказавшись на т о м с в е т е, главное – остаться на стороне света, который и есть Бог, а не «во тьме внешней»… Успеть бы еще возрастить эти крылья, пока даны для этого все возможности. Для этого надо верить, что это правда необходимо для спасения, для того мы и являемся частичкой света этого.
Вот ученые обнаружили также, что в космосе слишком много света - гораздо более, чем можно объяснить излучением звёзд, галактик. любых других известных источников. Были очень удивлены. И понемножку, кажется, начинают признавать, что источник этого света – Бог. Он существует! Его присутствие видно по тому, как кропотливо, одно к одному, тщательно устроен мир, с какой любовью выписаны все его кусочки. И на эту любовь можно надеяться и уповать в минуты опасности, скорби, страха смертного: Спаси и сохрани!.. Веря, что смерти нет на самом деле.
Если смерти не существует, нет и страха исчезнуть, навсегда, просто обратившись в прах и пепел, развеянные по ветру…Избавиться от этого страха можно, если верить в свое единение с тем миром, откуда пришли сюда. Главное, просто быть всегда на стороне света. Точнее – оставаться на ней, еще с тех времен, когда мы там очутились. На свете т о м, что восстает из тьмы. А что она такое? Не-бытие, пустота, черная дыра? О ней мало что говорится в Писании, и даже ученые толком ничего не скажут. Но об этом не хочется говорить и даже думать, когда сейчас кругом такая благодать, свет восстает над горизонтами, торжествуя. Верится только, что и пустота – это то, что тоже должно быть заполнено светом.
Наблюдая рассвет, как никогда можно почувствовать, что с в е т, как ни раскладывай его на составляющие, ни давай названия им, все же остается главным чудом, не разгаданным до конца.
Наша Томь, видимая с борта самолёта, как тонюсенькая ниточка-приток Оби, течёт где- то почти посредине самолетного "перекрестка", внизу, на дне Кузнецкой котловины, на пересечении севера и юга, запада с востоком. Наверное, виден сверху ее исток где-то в отрогах хребтов Саянских и Алтайских, рядом с Гималаями и Тибетом, у горы Белухи. Гора эта - в самом центре Евразии, на границе России и Казахстана, Китая и самая высокая гора Сибири и Алтая. Находится на равном расстоянии от всех океанов. Наверное, если взобраться на нее, можно попытаться увидеть их, хотя…даже с тех самолетов, наверное, вряд ли. Разве только со спутника, из космоса.
Оттуда точно видно, что Томь течет от тех гор, с востока на запад. Узкая, быстрая и порожистая в истоке, здесь, в глубокой, но сравнительно ровной, котловине Кузбасского угольного бассейна она становится шире и спокойнее, бассейн ее обрастает притоками, становясь похожим на раскидистую крону дерева. Собирая воды с окрестностей Кузнецкого Алатау, Салаирского кряжа, Томь несет их в широкую Обь, становясь ее ветвью. Если пролететь над ними к северо-западу, к Уралу, можно проследить путь рек через Западно-Сибирскую возвышенность, прямо к впадению в Карское море, а дальше – уже только Северный Ледовитый океан. Параллельно с Обью текут великие реки огромной нашей страны Сибирии: Енисей, Лена и другие. Реки издалека кажутся деревьями, вырастают они из земли, питаясь ее водами, ледниками гор, а также водами небесных рек, питают и укрепляют все живое. Этакое Древо жизни и моя любимая Томь посреди них, по середке континента, на берегу которой возросло земное деревце моей земной жизни…
А если смотреть совсем уж издалека, можно узреть всю планету нашу целиком, и покажется она светящейся живой капелькой воды с добавлением голубого пигмента, оживляющей космическое безлюдье, на ладони Творца.
В о д а – это ведь тоже настоящее чудо, также, как и свет. И жидкость, и газ, и твердый кристалл. И жизнь дает, и грязь любую способна поглотить, смыть ее, дав очищение. Недаром путь духовного покаяния начинается в церкви с омывания водой в Крещении. А после ее освящения получает агиасма поистине волшебные свойства.
Здесь, передо мной, вода в виде реки Томь лежит сейчас умиротворенная, все более «томная» становится к зиме. Плавно огибая деревню Сухово и образуя полуостров, идет дальше, где в трех километрах к западу отсюда начинается Кемерово. Солнышко готовится взойти над этим пейзажем, как и там, наверху, над перекрестьем самолетных дорог, в уже слегка размытых движением земли по ультрамарину неба оттенках кобальта синего, с добавлением белил и золотого напыления на верхушках сопок на том берегу, где и начинается для меня красочное действо: восход солнца над краешком нашей земли. Простираются светлые, как бы ангельские, крылья, вливается сияние по капле, наполняя мир.
Когда-то это был первый творческий акт божественного мироздания, хотя т о т свет был еще в начатке, еще не образовались звезды, планеты, а пространство эфира только начинало наполняться им, создавая условия для появления жизни. Снова, снова я пытаюсь представить себе, понять: как же это происходило? Не как физик, или астроном, а как лирик, читаю, как поэзию, первые строки книги Бытия, нисколько не противоречащие разным теориям происхождения мира, а даже будто подтверждающие их. Эти теории и возникли-то гораздо позже написания Книги этой, ученые украли свои версии из нее? Вот и получается, что богодухновенные пророки более способны оказываются к видению истины, простым наитием свыше прозревая то, над чем бьются «лучшие умы человечества» во все века, без всяких коллайдеров видя самое Начало.
- «В начале сотворил Бог небо и землю». (Быт.1-1).
Я читаю эти строки и, как человек, когда-то получивший художественное образование, вижу мощнейший по силе акт творения. Распростер Бог руки, и явилось полотно для будущей картины. «Началу» предшествует предлог «в», как вхождение в это начало, которое уже имело место быть. Как замысел, наверное, будущей вселенной. Извечный Безначальный сотворил начало времени, положил пространства, создал законы духовные и физические, по которым должно писаться произведение, назвав это «небом», где духовные сущности, создания Божии,
- А н г е л ы – служат подмастерьями в акте творения. Причем в акте творения участвовали все Лица Святой Троицы.
А что об этом говорят святые отцы церкви, можно посмотреть в интернете, благо что телефон у меня всегда с собой. Вот, например, блаженный Августин, живший в середине четвертого века, пишет:
- «Итак, слова: В начале сотворил Бог небо и землю могут быть предметом исследования с следующих сторон: надобно ли понимать их только в смысле историческом, или же они означают что-либо и иносказательно, как они согласны с Евангелием и по какой причине книга [Бытия] так начинается. В историческом, далее, смысле возможен вопрос, что значит в начале, т. е. в начале ли времени, или в Начале — в самой Премудрости Божией, потому что и Сам Сын Божий назвал Себя началом, когда ему было сказано: Ты кто ecи? и рече им: Начаток, яко и глаголю вам (Ин.;8:25). Ибо есть Начало безначальное и Начало от другого Начала. Начало безначальное — один только Отец, почему мы и веруем, что все [произошло] от одного начала. Сын же есть начало в том смысле, что Он от Отца. Даже и первая разумная тварь может быть названа началом того, чему в творении Божием она служит главою». (Блж. Августин)*.
Получается, что в христианском понимании Сын – Бог Слово – изначально предвечно рождается от Отца и творит мир вместе с Ним, при помощи слова. В котором начинает раскрываться смысл. Но слово, как звуковая волна, нечто уже как бы полуматериальное, еще не звучит. Все совершается посредством Духа. Вселенная полнится чистотой замысла, цвета, хотя еще и видится смутно, как подмалевок, в котором едва намечаются контуры будущих предметов, пока еще в виде вещества, как краски растираются с пигментами с добавлением воды.
- «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». (Быт.1-2).
Снова говорится о «земле» и первое упоминание о «тьме» и «воде».
- «…в этом стихе снова упоминается та же материя, которая выше названа небом и землею, так что смысл будет такой: в начале сотворил Бог небо и землю, но то, что названо небом и землею, была земля невидимая и неустроенная, и тьма [была] вверху бездны; т. е. то, что названо небом и землею, было некоторою смешанною материей, из которой, по выделении из нее элементов и принятия ими формы, образовался мир, состоящий из двух самых больших частей, неба и земли? Это смешение материи могло быть приближено к простому пониманию под такими только чертами, когда земля названа невидимой, неустроенной, т. е. не приведенной еще в порядок, или не приготовленной, и [когда сказано, что] была тьма вверху бездны, т. е. над этою беспредельною глубиной. А эта глубина, в свою очередь, быть может, поименована потому, что ничья мысль не может понять ее, по причине самой ее бесформенности».*
- «Слова «безвидна и пуста», которыми характеризуется первобытная масса, заключают в себе мысль о «тьме, беспорядке и разрушении» (Ис.;40:17; Ис.;45:18; Иер.;4:23-26), т. е. дают идею о состоянии полного хаоса, в котором элементы будущего света, воздуха, земли, воды и также все зародыши растительной и животной жизни не поддавались еще никакому различению и были как бы перемешаны между собой. Лучшей параллелью к этим словам служит место из книги Премудростей Соломона, в котором говорится, что Бог сотворил мир из «необразного вещества» (11.18) и 2Пет.;3.5.» - Пишет профессор А.П.Лопухин.**
Идея о рождении вселенной из хаоса здесь не противоречит теории ученых, но: в Писании ничего не сказано о «взрыве». О разделении – да, о собирании в единую композицию, как на картине, вписывании в нее все новых деталей. Но взрыв веществ и красок может только нанести на полотнище разные кляксы, бесформенные куски без единого намека на замысел. Да и откуда они взялись – эти краски - никто не скажет из людей.
Тайну сию можно только как бы предчувствовать на интуитивном, предвысшем уровне, где рождается диалог с Творцом. Если нет тайны, остается только философия религии, прагматизм, идеология.
Лично меня не устраивает ни позиция материалистов, ни атеистов.
Я хочу идти своим путем, докапываться до истины. Понимать, в чем сущность веры.
– «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом».**
По словам Апостола. А Евфимий Зигабен поясняет:
- «Есть же вера уповаемых извещение. Так как предметы упования невидимы и по своей невидимости представляются не осуществившимися, то вера и служит для них осуществлением, сообщая им в душе верующаго настоящую сущность и самое бытие. Вещей обличение невидимых. Она есть совершенное уверение в вещах невидимых: ибо вера в полной степени убеждает в бытии невидимаго. А если вера есть обличение невидимаго, как только что сказано, то зачем же вы желаете чувственно видеть это невидимое прежде времени? Ведь это не свойственно верующим: ибо верующий довольствуется в сем случае очами веры».***
Наверное, я маловерна, и даже где-то еретичка, раз пытаюсь во что бы то ни стало увидеть все то, что полуоткрыто или даже совсем сокрыто от глаз простого наблюдателя, или православного верующего христианина. Найти доказательства существования Бога.
Я верю в Бога, как в олицетворение единого начала, в котором все сходится: начало и конец видимого и невидимого, добро и зло, и, главное – в то, что добро должно побеждать зло, во спасение, безсмертие…Ради одного этого я готова признать Его существование. Без этого не может быть жизни вообще, если все теряет смысл. Если нет ответов на главнейший вопрос: в чем смысл всего? Вера как раз дает эти ответы, и меня в общем вполне они устраивают. Это целый мир новый открывается, когда приоткрываешь дверцу в него. И видишь все новое. Все совсем не так, как изучалось в школе, виделось до этого. Дверца в рай – в тот мир, что начал существовать, полный благодати, где еще не было зла…Краски чистые, незамутненные ложатся, рисуя Сад, приуготовляя его для явления главного создания – человека.
Земля принимает свои формы, становясь планетой, но еще не приготовлена, для главного: появления на ней жизни, человека – как наблюдателя, способного понять, что происходит. Все идет по плану. Но для главного время еще не пришло, даже еще свет не начал быть. Наверное, боговидца Моисея осенило видение сотворения мира Богом именно на рассвете, при виде восходящего солнца, что и сподвигло его написать книгу Генезиса, уместив все творение в несколько строчек Шестоднева.
А сейчас передо мной всходит уже готовое светило земное, раскинув светоносные крылья рассвета над рекой, над берегами в туманной дымке. Над тихой деревней Сухово и над просыпающимся шумным городом Кемерово в трех километрах отсюда.
Далекие гулы моторов самолетов кажутся задумчиво-грустным, глубокомысленным напоминанием вечности об улетающих мигах. Вот они удалились, унося свою монотонно звучащую песню без слов дальше за горизонты. Дай Бог, долетят благополучно люди до места назначения, приземлятся, вздохнут облегченно:
- Слава Богу, долетели в целости и сохранности, поживем еще на этом свете, - скажут и пойдут дальше по своим делам, позабыв все страхи, до новых полетов и испытаний на крепость духа. Может быть, и на веру. А за ними невидимо шествуют их Ангелы-хранители…
Белый андреевский крест размывается, растекается, обрастает перышками в небе прозрачно-синего цвета под названием «горное величие», становясь похожим на птицу. Или на ангела. Ангелы вообще любят это место над Томью, часто задерживая свой полет и зависая здесь, над макушками сосен, глядя в воду. Здесь так тихо, спокойно, никакой суеты сует. Только восстающий свет вдалеке, первые лучи, блики, сменяющиеся оттенки, шуршание веток и снега, падающего мне на капюшон.
Улетят ангелы, солнце взлетит огненной птицей, снесет золотое яйцо прямо в узкую полынью, которая вот- вот сомкнется. Непраздная речка станет вынашивать его под защитным ледовым покровом до весны, чтобы к апрелю народить новое, молодое, тепленькое летнее солнышко...такой маленький, но великий бог для всего живого, частичка и подобие света еще более величайшего. Являет себя всем, но не для всех явственно видимо, во всех видах и красках. Как, например, для сына моего, несколько лет назад потерявшего зрение…
Я вернусь домой, разбужу его и расскажу обо всем, что видела.
1. Деним - (от франц. serge de Nimes, что буквально переводится как «ткань из Нима») - плотный материал с характерным переплетением, который изготавливается из чистого хлопка, как правило, окрашен в синий цвет с лицевой стороны.
*Свт.блж. Августин.
**А.П.Лопухин. Толковая Библия.
14.11.21
3 Этот свет
«Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою». (Иова, 26-10).
Начинаются длинные снегопады, вместо чистых и ярких воцарились другие краски, все в одной поре, что утром, что днем, что вечером, что земля, что небо: все скрыто в жемчужно-серых, голубых, серебристо- белильных пеленах, пухе и перьях. Но тоже красиво, есть в этом своя прелесть. Все погрузилось в дремоту, хотя река замедлила бег и смежение берегов, подтаявшая с краев шуга слегка отступила, снова расширяя свободное течение воды посередине. Тихо, снег, влажный и рыхлый, впитал в себя даже грохотание отдаленных городских шумов, будто всех усыпил он и в городе своей монотонной неторопливостью и безвременной бесконечностью. И город затих. Ничто не отвлекает и не мешает здесь природе тихонько продолжать творить свои таинства. А мне наблюдать.
С Покрова так и пойдет: то подморозит, то присыплет снежком, то снова подморозит подходящая ближе зима. Снег идет почти непрерывно, утепляя берега, продолжая творить метаморфозы воды. Солнце чуть покажется за длинным правым крылом самого большого Журавля на том берегу, приподняв покровы, снова становится невидимым странником, бредущим надмирно путями перехожими. На конце второго крыла притулилась церковка, пониже ее – большой ресторан, всегда ярко освещенный, летом от него бежит сюда водой по лунной дорожке разноцветная полоска огоньков и отголоски музыки, сейчас там тихо, как и в Лазурке рядом со мной. Никого нет, только одна машина на стоянке, в ней мужчина разговаривает по телефону.
Свежий снег отсвечивает, земля, как всегда зимой, стала светлее неба. А вода - черная, плотная, почти не поглощающая и не отражающая свет. Мир разделился на белое и черное, без оттенков, бликов, рефлексов и светотеней. Приходится внимательнее смотреть вокруг, чтобы увидеть что-то интересное, невольно прислушиваешься к тишине, чувствуешь, как приходит у-миро-творение. У мира творения… «Был вечер, и было утро: день один»* прошел всего лишь от вчерашнего, когда были и свет, и дух над водою-землею носящийся, самолеты рисующие кресты в чистом небе, навевающие мысли о вечном. Теперь, когда все в белых точках носящихся кругом хлопьев снега, в глубокой тишине белой пустыньки моей, земля, смешавшаяся с небом, кажется «невидимой и неустроенной», «и тма верху бездны, и Дух Божий ношашеся верху воды»*, как в первый день творения. Снова хочется разглядеть за слоями сфумато дня сегодняшнего, снимая их один за другим, некую тайну, раскручивая пространства времени в обратную сторону, когда снова для меня, созерцателя, звучат такие слова, как:
- «…и тьма над бездною…» (Быт.1-2). Тьма…Как ночь, из которой является свет? Или все же как отсутствие света в полной пустоте?
- «Эта тьма была естественным следствием отсутствия света, который еще не существовал в качестве отдельной самостоятельной стихии, будучи выделен из первобытного хаоса лишь впоследствии, в первый день недели творческой деятельности. «Над бездною» и «над водою». В тексте подлинника стоят здесь два родственных по смыслу еврейского слова (tehom и maim), означающих массу воды, образующую целую «бездну»; этим самым делается указание на расплавленное жидкообразное состояние первозданного, хаотического вещества», - пишет далее А.П.Лопухин.**
Но это «вещество» имело же и духовную сущностную сотавляющую – Дух.
- «и Дух Божий носился…» В объяснении этих слов толковники довольно сильно расходятся между собою: одни видят здесь простое указание на обыкновенный ветер, ниспосланный Богом для осушения земли (Тертуллиан, Ефрем Сирин, Феодорит, Абен-Езра, Розенмюллер), другие – на Ангела, или особую умную силу, назначенную для той же цели (Златоуст, Кайзетан и др.), третьи, наконец, – на Ипостасного Духа Божия (Василий Великий, Афанасий, Иероним и большинство прочих экзегетов). Последнее толкование предпочтительнее прочих: оно указывает на участие в деле творения и третьего лица Святой Троицы, Духа Божия, являющего Собой ту зиждительно-промыслительную силу, которая, по общебиблейскому воззрению, обусловливает происхождение и существование всего мира, не исключая и человека.
(Быт.;2:7; Пс.;32:6; Иов.;27:3; Ис.;34:16; Деян.;17:29 и др.). Самое действие Святого Духа на хаос уподобляется здесь действию птицы, сидящей в гнезде на яйцах и согревающей их своей теплотой для пробуждения в них жизни (Втор.;32:11)».**
Так и представляется: светлые, воздушно-летящие крылья, овевающие землю, животворят силы, из которых должна возроститься жизнь. А над ними грозно нависли черные крылья, раздельшие море вод земных с морями небесными, и земля меж ними, еще вся в воде, освещенная первыми лучами света – как зародыш, яйцо, в котором тоже видится будущая птица. Феникс? Может быть…
А еще я где-то читала, что все виделось неустроенным и безвидным, потому что не было еще главного – наблюдателя, человека. Для которого и творился мир сей, который один только способен понимать и приоткрывать тайны, будто вспоминая что-то, давно позабытое. Хотя мне, как язычнице, поклоняющейся богу солнца и вод на рассвете, кажется, что уж им-то – силам природы – даже и вспоминать не надо ничего. В отличие от человека, вечно во всем сомневающегося. Не верящего даже глазам своим, не то что невидимому. А уж верить словам древних провидцев - это и вовсе дремучесть какая-то!
Но ведь где-то на интуитивном уровне, наверное, каждому из нас знакомо это чувство, нет – предчувствие…даже и это слово не совсем подходит, скорее н а д ч у в с т в и е какое-то возникает, когда увидишь на рассвете пробивающиеся первые проблески лучей из темноты, слышишь слова:
-«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы». (Быт.1-3,4).
Творец мира в предыдущих стихах Моисея задал направления, нанес первые точки, штрихи, намечая композицию. Появляются первые слои: клеевая основа, грунтовка, тонкие слои лессировок. И вот Бог начинает «говорить».
Как мог бесплотный говорить, да еще и творить все словом? Посредством Бога Слова. Но слово как бы не совсем материально, как им можно сотворить материю, пусть даже это просто полуволна-получастица? Уму непостижимо. Но можно попробовать обратиться к святым отцам, например, к блаженному Августину. Набираю в телефоне «Толкования на Писание». Вот что он говорит о самом начале:
- «И рече Бог: да будет свет. Тот ли это свет, который мы видим своими телесными глазами, или какой-либо сокровенный, который не дано нам видеть посредством тела? И если он свет сокровенный, то телесный ли, который, может быть, распространен по пространству в высших частях Мира, или же бестелесный, такой, какой существует в нашей душе, к которому относится также и исследование, чего должны мы избегать и желать своими телесными чувствами, и которого не лишены даже и души животных, или такой, который — выше разума и от которого начинается все, что сотворено? Но какой бы свет он не означал, мы, однако, должны думать, что он — свет сотворенный, а не тот, которым сияет Сама рожденная, но не сотворенная Премудрость Божия, чтобы не подумать, что Бог был без Света, прежде чем создал тот, о коем идет теперь речь. Об этом последнем, как достаточно показывают и самые слова, замечается, что он сотворен: И рече, говорит, да будет свет, и бысть свет. Иное дело Свет, рожденный от Бога, а иное — свет, который Бог сотворил: рожденный от Бога Свет есть сама Божественная Премудрость, свет же сотворенный есть свет изменяемый, какой бы он ни был, телесный или бестелесный»*.
Свет – это не просто фотон, но и бесплотные духи - Ангелы:
- «И может быть, что раз сотворены были Ангелы, то под тем светом, о котором люди совопросничают, хотя весьма кратко, но вполне прилично и соответственно обозначены именно Ангелы»*.
Он - еще и источник света божественного, рожденного – коим в будущем станет пришедший в мир Спаситель рода человеческого, и сотворенного – как свет светил. Свет солнца для человека, что будет сотворен позже, и свет истины для него же. Все для жизни на стороне, противоположной тьме, как небытия.
- «И у в и д е л Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы». (Быт.1:3-4).
- «И виде Бог свет, яко добро». Виде, – это не то значит, что Бог до сих пор не видел, и только теперь усмотрел. Нет, Бог от вечности предопределивший сотворить мир, от веч¬ности предначертавший устройство его в целом и частях, без сомнения от вечности знал, что свет будет добро, т. е. вполне будет соответствовать Его премудрости и благости. И вот, сотворенный свет действительно явился таким, каким ему надлежало быть по предначертанию Божию. Теперь если сказано: И увидел Бог, что свет добро, – это значит, что Бог с таким же удовольствием воззрел на осу¬ществление своего предначертания о свете, как был дово¬лен самым предначертанием. – В каком же отношении свет добро? – Свет составляет необходимое условие для жизни растений, без света они не могут развиваться. Отра¬жение света производит разноцветность в предметах: она приятно нас поражает в радуге, в каплях росы, в облаках. Свет есть самый сильный химический деятель, так что может превращать в пыль алмаз, сопротивляющийся вся¬кому другому давлению. Свет дает нам возможность по¬средством зрения ощущать отдаленные предметы, откры¬вает пред нами красоту созданий Божиих и возбуждает в созерцателе благоговение и любовь к Создателю»*.
А что значит – «отделил»? Получается, что тьма – та, что «над бездной», существовала уже, раз от нее надо было отделять свет? Или все было еще как-то перемешанно: и свет, и тьма, как вещество энергий-материй, или - как добро и зло, небо и земля…
- «В первоначальном состо¬янии своем свет не был еще отделен от тьмы, потому что светящая материя окружала собою землю и прочие планеты со всех сторон и таким образом свет был повсюду, но он был смешан с тьмою, потому что при чрезвычайной разре¬женности светящей материи свет не имел той яркости, какую он получил в последствии. Отделение света от тьмы началось вместе со сгущением светящей материи; при этом сгущении, с одной стороны, свет приобретал более и более яркости, с другой стороны, наша земля и другие планеты, одна за другою, стали выходить из светящего тумана, так что он окружал их уже не со всех сторон, а стал являться им с одной стороны, тогда как другая сторона была во мраке; таким образом свет был отделен от тьмы, и произо¬шло различие между днем и ночью; на той стороне земли и других планет, которая была обращена к светящей мате¬рии, был день, а на противоположной стороне – ночь»**.
Ну, с этим-то все понятно. Свет дня и тьма ночи. А что касается понятия «свет» - как «добро» («он хорош»), и «тьма» - как «зло»? Были ли они также «перемешаны» в начале творения, составляя одно целое? То есть, получается, тьма в этом плане тоже была сотворена Богом?!
Пока не понятно. Дальше в первой главе Бытия у провидца Моисея тоже будет много «воды» всякой: в первый день сотворены небо, земля, свет, вода, день и ночь, во второй – «твердь» неба, в третий - суша, моря, трава и деревья, а светила над землей – только в день четвертый:
- «И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так».*
Время дней и ночей земных, получается, пошло теперь, а потом произведет вода по велению Творца «пресмыкающихся, душу живую», и птицы полетят над землею, по «тверди небесной».
Много раз уже читала я эти строки и помню практически наизусть. И так хорошо они ложатся на душу здесь, в благодатной тишине и покое, что кажется, - все просто. Это все – про речку, поле, лес. Вот просыпаешься утром, и появляется свет, выходишь на берег – и вот они: суша, вода. Земля по слову божьему произрастает растения, питает все живое. Жизнь появилась из мирового океана, что подтверждают и ученые. А дальше…что там у нас дальше? Снова открываю в телефоне первую главу Бытия:
- «И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее. И увидел Бог, что это хорошо. И благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте воды в морях, и птицы да размножаются на земле. И был вечер, и было утро: день пятый. И сказал Бог: да произведет земля душу живую по роду ее, скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так. И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо. И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле».*
Сколько всего, и - «все хорошо весьма»!*То есть в мире з е м н о м все же еще не существовало тьмы, как з л а? Когда же оно стало частью мира этого?
И хорошо-то хорошо, красиво и емко, но не совсем все понятно. Надо раскрывать смыслы, заложенные в этих словах, почитать еще толкования святых отцов. Не просто восхищаться поэтичностью образов, а – понимать главное. Благо что телефон у меня всегда с собой. Набираю толкования на Библию, читаю, возвращаясь снова назад, чтобы лучше понять смысл, раз уж замахнулась на такую тему. Благо что снег проредился, поутих, оседая в воду, на камни обрывистых берегов, так что цвет их, оттенка тауп (1) – серо-коричневый, с желтовато-шоколадным отливом, становится уже едва различим. Скоро все станет совсем белым, берега станут местами похожи на грибы шампиньоны с округлыми шляпками, так что и не разглядеть, что там под ними скрывается. Но война за господство между осенью и зимой продолжается, возможно, уже завтра растает снег и снова обнажатся сопки цвета потемневшей бронзы с соснами поверх них. Ни дать ни взять – динозавры, задумчиво припавшие к груди земли, чтобы напиться, да так и оставшиеся тут навечно. Прислушиваясь к земле, ощущая смену времен, на разделении света и тьмы, вспоминая былое…
Вот святые отцы говорят, что еще в начале творения произошла на небе первая в о й н а: зло закрадывается, входит в мир. Наверное, Бог слишком увлекся процессом творения, и «просмотрел» этот момент. И отпал любимый его Ангел – Ангел, несущий свет в этот мир, имя ему – Денница, от воли Его. По гордыне своей отпал и захотел тоже стать таким же творцом, как и Творец мира.
В какой момент это происходит?
Наверное, на разделении света и тьмы, когда свет – «хорош весьма», а то, что в тени – нечто неопределенное, плохо видимое, может скрывать что-то неприглядное. Что-то там происходит нечистое, пишется смутно, безОбразно, а то и безобразно…В пустоте тени отошедшие в нее духи теряют светлость и чистоту, оставшись без пригляда на какое-то время, они сговариваются начать «свое собственное дело», пытаясь творить там свой мир. Но они – всего лишь «духи служебные», подло воспользовавшиеся любовью Отца, и потому проклятые вовек века. Но продолжающие творить зло, сея хаос и суету сует…
Душа природы, когда пишется красками еще чистыми, нежными, не зашорена ничем суетным и преходящим, потому-то она полна мира и добра, и вот этой неброской красотой.
Ненадолго прекращается небесная война, переносясь куда-то дальше, за сопки. Сосны, стоящие по краям их гребней, становятся издалека похожи на купчих, одетых в песцовые шубки. Длинная вереница тополей на том берегу пытается смотреться в водяное зеркало, но оно сузилось и отодвинулось к середине реки. Небо, наглядевшись на себя за лето, напитав воду собой, охладев, оставляет ее в покое. Немного разъяснилось и сквозь пелену нижнего слоя стала видна его изнанка – нежно-голубого оттенка, посветлело, берега сразу расширились, проступила сквозь снег черная рана в груди реки, парящая, как свежая кровь. Расступились края тучного полога и выпустили наружу зародыш света.
Беременная светом и теплом, вода приняла его в себя. Спрятав подо льдом, она, непраздная мама, станет вынашивать коротко блеснувшее и упавшее только что на моих глазах в узенькую полынью золотое яйцо света. И только на пятом месяце, в апреле, беременная река вскроется, выносив и выпустив на волю новорожденное весеннее солнышко, которое станет покачиваться на волнах небесных и земных вод, взрослея, набирая силу, взлетая на крепнущих крылышках выше, выше по небесному кругу, удлиняя день. Год из года, из века в век живет природа: сама в себе, сама по себе, рисуя свои картины. Целую вереницу картин - от века до века простирающуюся, каждый день неповторимо новую картинку изображая.
Стирается старое, пишется новое. В галереях вселенной, в которых наверное хранится все, что совершается во всем, останется ли где- то там, в ее творческой памяти: и это утро, и жемчужный снеговой туман над сонной сопкой, похожей на упавшую тут в незапамятные времена гигантскую птицу, так и оставшуюся лежать, накрыв распростершимися крыльями распадину. И я, любующаяся на вереницу окаменевших динозавров рядом с этой птицей, с клочьями снега на обнаженных ребрах, в которых жизнь, кажется, все еще теплится. Вон как они припали к реке и жадно пьют ледяную воду. И, наверное, удивляются на меня: что тут делает это крошечное существо, замершее там, на том берегу? Ах, любуется нами? Ну пускай уж стоит, смотрит, иначе для чего же мы красуемся тут?! Постоит, постоит, подумает да и уйдет. До завтра. Или, может статься, навсегда. Потом станут приходить и другие, чтобы тоже вписаться в картину, постоять немного, понаблюдать…и тоже уйдут, исчезнут, почти не нарушая покоя.
- Смешные, странные создания, - думают птицы-динозавры, - вроде бы такие же, как мы, из тела земли рождены, все их составы и члены, но есть что-то загадочное в них. То, что от неба. Не просто свет и тепло, но нечто большее. Что заставляет их двигаться, приходить-уходить, суетиться или вдруг останавливаться, чтобы подумать немного и идти дальше. И у гор, и у рек, у земли дышит душа небом, а у них есть то, что от Создателя даром дано великим: свободно передвигаться духом и даже телом. Главное знать направление, в нужную сторону. А не так, как они – не видят толком даже знамений, явственно являемых воочию. Вот были издревле люди – те могли, проще душою были, как дети доверчиво смотрели в глаза природе. Если гром гремит – значит бог его гневается, дождя нет – надо умилостивить бога его. Чтобы зверя на охоте удачно поймать – опять же, нарисуй оленя на скале, поклонись и упроси не убегать, а подставить бок стреле убивающей. Огню поклонялись, ветру, потом еще богам разным – виноделия, плодородия, благосостояния и еще много чего навыдумывали. А вот Бога-Создателя всего не видели, забыли, откуда пришли. Вот и блуждают, слепы и глухи, без любви и истины…эх, человек…
Человек и правда, что он? Гибрид. Есть в нем и растение, и животное, все жидкости, все вещества и элементы, слеплен из того, что было, уже в конце Шестоднева, что есть и сейчас во всем. Правда, кроме материи, земли, есть в нем и частичка неба. Три главные составляющие: тело-душа-дух. И последнее из них – главное, то, что возвышает надо всем остальным, и даже возносит еще выше…куда, это вопрос. На который мы как-то позабыли ответ, да и редко когда задаем себе его. Так и существуем, просто как пылинка, несущая на себе отсвет на луче, упавшем на землю…Получастица-полуволна, но – хотя и недолго, но - несущая свет…чувствуя во всем этом любовь. Но оставаясь все же только получастичкой, вот как снежинка – часть снега, или перышко, оброненное с крыла Ангела. Который невидим, но есть у каждого из нас. Даже два. Или несколько. Светлые, темные, разные…Потерянные, обретенные, падшие и воскресшие, но – прекрасные, или должные быть таковыми. По идее. И по замыслу…
Еще гуще повалил снег, закрывая все просветы, продолжается война на земле и на небе. Уходя, бросаю взгляд на реку: возможно, уже завтра не увижу больше этой темной, густой, без всяких бликов и отражений, воды. Все станет белым-бело, ровно и чисто, будто нет и не было здесь никакой реки. Также, как это было до того, как она появилась на разделении суши от вод. Тучи бусого цвета перемалывают зерна накопившейся муки в жерновах своих мельниц, скрывая вайдовый, чисто-синий небесный свод.
И в деревне все также безлюдно, на улицах никого, только на стоянке у ресторана человек – может, городской, может местный, но вроде незнакомый - в машине все также сидит, ни на что не обращая внимания и продолжая обсуждать что-то по телефону. Наверное, какие-то очень серьезные и неотложные дела. А мимо проходят Ангелы…Так и хочется подойти и, просто чтобы привлечь его внимание к окружающему, сказать что-то типа:
- Мужчина, вы не видели тут Ангела? А то отстал что-то, потерялся…
Представляю, как он посмотрит на меня – странную, не известно для чего, бродящую тут по деревне бабу, небрежно одетую, снимающую зачем-то на телефон неприглядно-бесцветный пейзаж. В каждой деревне всегда были свои блаженные дурачки, не от мира сего, может и меня такой считают наши местные жители.
- Все мы – странники, по-своему блаженные, - утешаю себя по дороге домой, - калики перехожие. Между небом и землей.
Придя домой, нахожу сына уже проснувшимся и вставшим на молитву. С некоторых пор это у нас стало самым первым и важным делом: испросить благословения на день грядущий, чтобы пройден он был по возможности безгрешно у Того, благодаря Кому видим свет этого дня. И позвать Ангела своего за собой, чтобы вместе сотворить картинку дня сего. Пусть это будет всего лишь набросок, почеркушка, одна из многих других.
15.11.21
1. Тауп — это благородный серо-коричневый цвет с лёгким шоколадным оттенком, чем-то похож на внутреннюю часть шляпки молодого шампиньона. Понятие тауп произошло от оттенка европейского крота (крота породы European mole и talpa europaean). В последнее время цвет тауп становится все популярнее среди модниц. Тауп в интерьере. Тауп — нейтральный оттенок, который можно использовать в качестве основы или неброского акцента.
2. Бусый — это темный серо — голубой оттенок. Название произошло от слова» бус» — серой пыли, возникающей в процессе помола ржаных зерен. По сути, это смесь муки и каменной пыли от жерновов. Шерсть кота бусого цвета. Вайдовый цвет. Вайдовый — это чистый оттенок синего цвета.
* Быт. 1-31.
**А.П.Лопухин. Толкование на Библию.
***Евфимий Зигабен. Толкование на Послание Апостола Павла к евреям.
4 Дом
«Пошлешь дух Твой – созидаются, и Ты обновляешь лице земли». Пс.;103:30.
И снова надевает рассвет кумачовую рубашку на восточной части неба с рисунком крыльев лилейного, светло-сиреневого отлива. По пути к берегу Томи я задерживаю шаг возле старенького домишки, так уютно смотрящегося на этом фоне.
Люблю такие дома. Порыжевшие от старости бревна с пазами, по-старинному промазанными соломой, замешанной на глине с навозом. Растрескавшиеся резные наличники - шарфики, обрамляющие очочки окошек. Крыша немного набекрень, но подправленная и еще крепкая. На нее опирается какая-нибудь древняя ель или сосна, в размахе лап больше, чем сам дом. В палисаде – рябинка, черемушка. Труба курится дымком. Дом живой, теплый, ему лет сто, и он надеется простоять тут еще долгие годы.
А вот этот - маленький, усохший, приземистый, с отваливающейся от дранки - как кожа с ребер, кусками - штукатуркой. Рядом крошечная банька. Крыша у нее съехала так, что кажется, будто она кланяется земле, застыла в задумчивости, и невмочь уже ей распрямиться. Из середки полуразрушенной сараюшки торчит толстый обрубок древнего спиленного когда-то давно дерева…
Всего ничего остается в деревне таких вот домиков-развалюшек у нас в Сухово, по соседству с которыми возвели в последнее время новенькие дачи-коттеджи, а на самом красивом месте берега недавно вырос шикарно-дорогой ресторанно-гостиничный комплекс Лазурный берег. Лазурка, как мы его называем. Несколько корпусов ресторана, гостиница Вилла Маралис, с баней и бассейном, лабиринт мелких павильонов вдоль берега с видами на Томь, с дорожками, выложенными камнем, со стройными туями вдоль них, светящимися гирляндами на ажурных воротах и крышах. Утром там тихо, не играет даже музыка, в отличие от вечеров, когда набережная-стоянка заполняется машинами. Нарядные люди, немного постояв у парапета и пофотавшись, уходят праздновать корпоративы, свадьбы, дни рождения.
Прямо напротив ресторанного комплекса - пустырь. Еще год назад на этом месте стоял маленький, но аккуратно побеленный известкой, подкрашенной зеленкой, домик бабы Нины Глушихи, наверное, последней из самых старых жителей деревни. Рядом с домом банька, пара тепличек в обширном огороде. Лавочка у забора, на которой она, бывало, любила посиживать вечерком, отдохнуть, поглядеть на сборище богатых машин по выходным у ресторана, на свадьбы с громкой музыкой допоздна, фейерверками за полночь. Куда еще и смотреть, если позагородили все виды на речку. Хотя не мешали ей, видать, шум и толкотня эти, и спала наверное крепко, умаявшись за день на огородике. Крепкие люди были, закаленные работой, вынесшие все испытания жизнью... Дожив почти до девяноста лет, скончалась баба Нина. Сын тотчас продал землю Лазурке, приехали трактора и мигом сровняли с землей и дом, и постройки, теплицу и забор. Остались только пара грустных старых березкок да древний тополь, у дороги сиротливо стоящие, посаженные, с полвека тому назад, еще молодыми руками хозяйки... Через год-другой здесь, наверное, будет построен еще один корпус ресторанного комплекса или вилла, или просто автостоянка. Или коттедж возведут из дармового бэушного кирпича ушлые смуглокожие хозяева при помощи дешевой рабочей гастарбайтерской силы.
Такие дворцы наросли у нас по всей деревне, как грибы после хорошего дождя. А "дожди" денежные в перестройку начались обильные, щедрые кое для кого. Не так, как для тех немногих оставшихся старых жителей деревни Сухово, над головами которых по-прежнему идут обычные, ничем не примечательные дождики. Не потому ли и назвали так деревню эту первые небогатые поселенцы двести с лишком лет назад, не предполагая, однако, какие ветра перемен пронесутся над этими местами, да хотя и над другими российскими просторами тоже...Но, конечно же, скорее всего не поэтому, а из-за расположения этого поселения: красиво, река рядом, излучина Томи огибает округлый невысокий берег, превращая его в полуостров, а тот берег возвышается каменистой грядой, защищая от северных ветров. Вот ветра здесь и закручиваются в такую «розу», что облака задерживаются и надолго зависают, не проливаясь водой, любуясь этими местами, особенно - восходами солнца, рано поутру крадущегося на востоке за сопками, с тем, чтобы выйти эффектно из-за них. Красивы эти восходы. Красочна и выразительно богата палитра неба, щедрая на краски. И даже старики-дома оживают, греясь в розово-лазурном свете, вспоминая былое.
Немного жалко их, сгорбившихся, доживающих свой век, на фоне высоких кирпичных стен с башенками и другими архитектурными излишествами. Хочется срисовать на память домишко чуть поодаль от Лазурки, тот самый: с покосившейся крышей, съежившейся банькой, стволом дерева в сараюшке. Чудом держащийся забор с незакрывающейся калиткой, навес над ветхим крылечком, завалинкка. Но зато - обширный огород, такой же по соткам, что и Лазурка, летом засаженный картошкой, с длинным рядом подсолнухов вместо ограды вдоль обрыва берега. Девичий виноградоживает весной, обвивая стены дома, прикрывая ребра дранки с остатками глины. Благодатное место, просторное, открытое свету, воде, ветру. Видимо, не совсем заброшен дом, как кажется зимой, когда он смотрится забытым бедным родственником.
Но завалилась на бок баня, рухнула крыша сарая, пробитая насквозь проросшим через нее тополем, не мычит там коровка, требуя дойки и сена.
За спиной у старичка - такие же сгорбленные древние сопки за рекой. Кажется он не на много моложе того птеродактиля, что давненько уже почил в глубоком распадке, широко раскинув крылья, обросшие соснами. Какая- то тут особая умудренная временем и испытанная всеми ветрами-временами тишина...Интересно, кто тут жил, когда и откуда пришел сюда, наверное лет триста, а может и больше, лет назад, когда началось активное освоение Сибири и российские казаки строили повсюду остроги, основывали новые деревни в этих местах - почти напротив Красной горки, где строилась первая шахта.
Облюбовал хозяин вот это красивое, удобное для житья место, построился, пахал огород, жил, работал, может быть, добывая уголь в забое. Да не один, а женился, рожал и ростил детей, держал корову, лошадь, птицу и свиней, смотрел на восходы и закаты, обихаживал сад, думал о чем-то, глядя на восход солнца. Может быть, о чем-то высоком. О смысле всего…о начале и конце, замкнутых в кольце бесконечности. Для него ведь тоже был свой какой-то, персональный «шестоднев», кусочек времени жизни, вырезанный из вечности, но органически вписанный в мир. Шло время, старики уходили в мир иной, оставляя этот молодым, наверное, сожалея, что много времени было растрачено впустую, что мало и редко обращался взор к небу, и вот оно приблизилось…рассмотреть бы, да времени не осталось уже…Было ли оно вообще, или только пригрезилось. Будто и нет времени, так быстро оно проходит для всего земного, сливаясь с вечностью.
- Секунда как вечность, вечность как миг, - наверное, думает дом.
Понимая, что немного уже осталось и ему стоять, ведь хозяин появляется в усадьбе, только чтобы посадить картошку, вон даже подсолнушки забыл сорвать, птицы выклевали им глаза, всю зиму будут теперь они слепо глядеть на солнце, уже не поворачивая вслед ему склоненные к земле головы. Их время еще короче и тоже ушло. Но дремлют в земле упавшие семена, весной оживут, новые солнышки поднимутся из нее, чтобы встречать и провожать светило – такая понятная вроде бы, но загадочная, эта сила жизни... Время замирает, но к весне оживет и побежит быстрее, так много будет происходить во днях и ночах разных событий, что и не уследить за всеми изменениями. А пока что кажется, что оно притихло, стоит на месте, размышляя:
- А что я-то вообще такое? – Думает время. - Само по себе, во всем этом, в чем вообще смысл…Может, меня и нет, ведь если я и есть, то как бы чисто условно, отделяя миг от мига, час от часа, время от времени... на самом деле нет ни начала, ни конца, ни перехода, все замкнуто одно в другом, а в центре и как бы отдельно от всего – того, от чего все пошло, закрутилось, понеслось и куда-то продолжает идти… будто бы хаотично, но как бы управляемо и вполне контролируемо. Тот, что всем этим управляет, стоит за этим. Я – есть, потому что свидетель тому, хотя многое и позабылось уже.
В свое время я родилось и вышло из утробы того времени, что сотворено было раньше меня. Новорожденное, я росло и развивалось вместе с тем зародышем материи, чем была тогда земля, в околоплодных водах вселенной. Она и сама была еще всего лишь каплей воды живой, происшедшей из вод небесных, или яйцом с частичкой плоти внутри – суши, и Дух Божий носился вкруг нее, животворя стихиями, и вот:
- «Ст. 9-10 И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо».
Время, то есть я, шло дальше, сопровождая все дальнейшее, что происходило, все метаморфозы морей, океанов, истечения рек, возвышения горных вершин, являя дни и ночи, разделяя свет со тьмою…»
- Кстати, - прерываю я повествование времени, - что такое была тьма тогда, и что она вообще такое? Сотворенное и вечное, слитное или разделенное со светом, или нечто совсем отдельное, существующее само по себе?
- На это знает ответ только Сам хозяин мира. Не мое это дело, вникать в такие вещи. Мое – это отсчитывать минуты дня и ночи, часы жизни. Наверное, Адам, самый первый и близкий к Богу человек, мог иметь какое-то понятие обо всем, еще помня, откуда он пришел, из чего взят. Все стихии и все твари – сотворенное ранее - были сущностью его. Он начинал познание мира, света этого и изнанки его, но не успел сделать этого до конца: порождение тьмы и ангел ее вошли в его сердце, помрачили рассудок. Несмотря на предупреждение Отца, Адам и Ева отступили в тень, чтобы за спиной Бога стать уж совсем неограниченными в свободе, которую по любви Своей дал им Творец…с этого началась их деградация. Которую назвали они эволюцией.
- А почему, для чего вообще Бог наделил свои создания свободой выбора, разве не видел Он в начале творческого процесса, к чему это может привести? Извечная борьба добра со злом, света и тьмы, возникновение войн на небе, на земле, страдания и смерть…Неужели нельзя было этого избежать?
- Мне это не известно, ведь я не было свидетелем того, что творилось до меня. Мы, служебные духи, делаем только то, для чего предназначены. Это вам, человекам, даны возможности думать и делать выводы. Хотя с тех, первоначальных, времен, дух ваш помрачился настолько, что и памяти не осталось почти, дороги все новые прокладываете по земле и воде, строя города, добывая блага себе, а дорогу обратно к Раю забыли…
Постояло еще немного время, возле меня задержавшись, да и побежало себе дальше, догонять утраченные миги восхода солнца, а оно взлетает над той стороной, над кровлями домов деревни Журавли, пока еще погруженными в темень… Но забежали мы с ним немного вперед, не все еще понятно мне с определением тьмы, как твари, то есть – творения. И, подойдя к парапету набережной, посмотрев немного на распростершиеся уже совсем широко бело-желтые крылья, набираю в телефоне, что говорит об этом, например, Ефрем Сирин.
- «И тьма не есть что-либо вечное; она даже не тварь, потому что тьма, как показывает Писание, есть тень. Она не прежде неба и не после облаков сотворена, но - вместе с облаками и ими порождена. Бытие ее зависит от иного, потому что нет у нее собственной сущности, и когда перестает быть то, от чего она зависит, тогда, вместе с этим и подобно этому, перестает быть и тьма.
Но что прекращается вместе с другим, перестающим быть, то близко к несуществующему, ибо иное служит виной (причиной) его бытия. Потому тьма, которая была при облаках и тверди и которой не стало при первоначальном свете и при солнце, могла ли быть самостоятельной, когда одно своим распростертием породило ее, а другое явлением своим рассеяло ее? А если одно производит тьму и дает ей бытие, а другое обращает ее в ничто, то можно ли почитать ее вечной?
Ибо, вот, облака и твердь, сотворенные вначале, породили тьму, а свет, сотворенный в первый день, рассеял ее. Если же одна тварь произвела ее, а другая рассеяла, притом одна постоянно, вместе с собой и в тот же час приводит ее в видимость, а другая обращает ее в ничто в то именно время, когда обращается она в ничто, то необходимо заключить, что одна дает начало ее бытию, а другая прекращает ее бытие.
Потому, если твари (сотворенное) дают тьме бытие и прекращают его, то следует, что т ь м а есть произведение тварей (ибо она есть тень тверди), и что тьма перестает быть при другой твари (ибо исчезает при солнце). И эту-то тьму, которая совершенно порабощена тварям, некоторые учители почитают враждебной тварям! Ее, не имеющую собственной сущности, признают они вечной и самостоятельной!».*
Значит, получается, тьма – как понятие условное, обозначающее зло, все же не порождение Творца, а нечто не тварное, чуждое тому светлому миру, что Он создал? И появляется она, как порождение той великой тени, что оставалась за спиной Его, когда писал картину жизни. Он писал землю, голубые озера и синие реки, заснеженные вершины гор, насаждал сад, лепил из глины заготовку человека, окружал его зверями и птицами с рыбами…А незаполненность пространства творила между тем себя самое. Пустота могла породить только себе подобную пустоту. Не хватало творческой мысли, да и возможностей тоже. И тогда она начинает воплощать себя не только в духах, но и в человеке - уже «готовом» создании, сыграв на свободе воли, заронив в нее семя гордыни, матери греха. Ну и дальше все по Писанию. Зло прорастает и укореняется в Каине, также не послушавшего предостережения Бога:
- «И сказал Господь Бог Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое? если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. (Быт. 4, 6-7).
Вечный странник, изгнанный из Эдема, строит вблизи него первый город на земле. Его обуревают обида, злоба, все более растущая в потомках его – каинитах, давая все новые плоды. Тоска по утерянному Раю заставляет их строить цивилизацию, создавать искусства, ремесла, используя дары природы. Неплохо, конечно. Но много ли это дает им счастья – того, в поисках которого бредет человек по земле, ищет, но не находит. Отравленная кровь убиваемых праведников вопиет к отмщению…
Вот и сюда пришли когда-то люди, приплыли по реке, построили остроги, в центре которых сначала ставилась церковь, а вокруг – дома, и все огораживалось частоколом, для защиты от нападения иноплеменников. Вгрызались люди в землю, все глубже прорывая в ней тоннели, добывая руду, уголь, черное золото, грузя его в лодки и отправляя вниз по течению к томским железоделательным заводам. Все больше основывалось деревень, разрастающихся в города. Строятся высокие, удобные дома, пролегают широкие дороги, жизнь идет и развивается.
Строго по расписанию приходит время дня и ночи, время воде превращаться то в пар, то в лед, меняться временам года, появляться, жить и исчезать…И вот, придя однажды на рассвете к берегу реки, встает человек поближе к солнцу, задумывается и задает себе вопрос:
- А что я – человек – во всем вот этом? Как вписываюсь лично я в Книгу? Светом или тьмою вхожу в мир сей, или – просто как тень-полутень, аморфное нечто…как дух божий ли или небожий, носящийся над водою…на свете этом в свете том…На этой вот «тверди посреди воды», что явилась во второй день творения, уже после того, как произрастила земля, по велению Божию, траву и деревья по роду их, и засветил Бог светильники, чтобы управлять днем и ночью.
А дальше…что там у нас дальше по Писанию? Я открываю в телефоне первую главу Бытия:
- «Ст. 25-26 И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо. И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле».*
«Именем скотов обозначены здесь, как думаю, все четвероногие, которые живут под присмотром человека. И виде Бог яко добро: слова эти надобно понимать в обычном смысле»**
В один день с гадами и зверями явились в мир и мы – венец творения, в свой дом, в сад Эдемский, уже посаженный, во всем обустроенный, всем обеспеченный, только живи. Вместе с теми, кто рядом, начиная с животных. По возможности – по заповедям, не разрушая ничего из того, что так «хорошо весьма» устроено для тебя. Познавая мир, как Адам, давая всему имена, но не забывая и про корни свои, про Того, что дал начало всему.
Но часто нет у нас времени даже подумать, повспоминать, почитать что-то, оживляющее память.
Суета сует, будь она не ладна, куда ж от нее денешься. Которая появляется вместе с грехопадением…
Но, однако, нет уже времени и у меня продолжать стоять тут, любуясь рассветом, очищая им душу, напитываясь светом, будто я Ева – просто «жизнь» как таковая, еще не познавшая сладости запретного плода, хотя это далеко не так…да и краски уже поблекли, размылись наступающим днем. С небес – на землю и обратно, так и идем.
Нет времени, видимо, и там - за моей спиной, откуда за расстоянием в три километра слышен глухой, тяжелый, нескончаемый гул над городом, слегка притухающий только ночью. Нет там времени у вечно занятых людей поднять глаза на небо, которого почти не видно из-за стен и проводов над крышами. И совсем не видать его на дне шахт-колодцев и тоннелей, проложенных под толщами земли…Как много они теряют, тратя время жизни на бесконечные заботы о хлебе насущном, зарабатывание денег, приобретение благ цивилизации, которыми мы связали себя по рукам и ногам.
Наверное, счастливее нас были далекие предки, одетые в "простые" лисьи и собольи шкуры, на которые не надо полжизни копить деньги, также как и на уютную в огне "камина"-костра пещеру, расписанную шедеврами собственного творчества, срисованными с натуры, которая прямо перед глазами простирается бесконечно на все стороны света. И можно пойти в любую эту сторону, ибо свобода безгранична, ничем не связана, - так же, как и окружающие тебя просторы земные бесконечны, и времени предостаточно для каждого мига бытия, прожитого таким вот образом. Хватает его вполне, чтобы насладиться каждой искоркой света на горизонте, каждым бликом, полюбоваться не спеша на ангелов и птиц, на светило, замершее на ладони дымки над рекой. И хотя обожествляли они пока еще только силы природы, но чувствовали, наверное, и существование чего-то большего, что создало все и управляет всем…
Уходят люди, исчезают дома. Приходят другие, строят что-то новое, свое, возделывают огороды свои и сады сажают, ну или хотя бы дерево. Уйдут и эти. Наверное, веря и надеясь, что были и жили не бессмысленно, а оставляют что-то ценное после себя, и уходят не в никуда, не в землю, а – в небо. В прекрасное, чистое это небо, такое светлое и близкое.
Сейчас оно предо мной слегка помутнело, поскучнело, античный белый цвет (1) спектра бежевых цветов, смешанный из остатков красного, синего и немного зеленого, растекается по всему пространству по верху и по низу. Динозавры и древняя птица с деревней Журавли на ее спине, упавшая и окаменевшая, дремлют, не то вспоминая ушедшее, не то размышляя о будущем.
Река за домами, за огородами как текла, так будет течь и завтра. Сопки стоят вдалеке, встречая новые рассветы. Наступит утро, проклюнется день, и снесет еще одно золотое яйцо времени окаменевшая, но еще мечтающая о полетах, птица-птеродактиль прямо в воду, отражающую небесный свод. Жизнь течет от начала к началу, река от истока к морю, как им и положено. Кем положено? Богом, конечно. Кем же еще. Для чего, для кого? Хочется верить, что не просто так, а для главного – для жизни, конечно же, вечной и бесконечной во всех ее проявлениях. Такой прекрасной, но уже от начала с зароненным в нее семечком греха…
А пока что надо идти, обустраивать до м свой, возделывать дальше пусть не совсем Эдемский, но сад жизни земной, борясь с плевелами, взращивая добрые зернышки семени добра. Что тоже не плохо. Даже «хорошо весьма», если трудиться не покладая рук…
*Ефрем Сирин. Толкование на Книгу Бытия.
1. Античный белый - цвет спектра бежевых цветов. В системе RGB его код - RGB(249,234,214). Таким образом, этот цвет соджержит 98% красного, 92% зелёного и 84% синего.
16.11.21
5 Вечерние встречи
С утра развиднелось, показались было далекие световые перышки на фоне малиново-красного кусочка чистого неба, длинными мазками растекаясь по низу усталых туч. Восточный солнечный ветер попытался раздуть смиренно сложенные крылья, увлечь за собой, но не смог, погнал плотные тучки дальше. Так и брели они весь день, копя силы, чтобы обрушиться новым снегопадом.
А к ночи все замерло, остановилось, стало морозно, очень темно. Я решила совершить моцион перед сном и прошлась немного по улице Заречной, наблюдая и снимая зарево над сопками, тихую улицу в свете фонарей. Увидела какое-то странное, необычно яркое свечение: с юга, над Суховскими теплицами, всегда ярко освещенными, стало оно еще ярче, выше, с красноватым оттенком. С запада, где город, тоже отсветы поднялись, заступая за края нависающих туч. И на северной, всегда тускловато отсвечивающей, стороне – над новыми спальными районами города и дальше - над шахтами - светило прожекторами в черное небо пурпурное зарево. Отчего это? Может быть, от состояния атмосферы зависит, когда небо как бы уплотнилось и приблизилось к земле, отражая наиболее освещенные участки, сгущенные городские огни. А может, какие-то испарения поднимаются из недр и как бы возгораются... Красиво, но тревожно. В первый раз вижу такое мощное по интенсивности цвета ночное видение. И снова представились крылья, но не те - рассветные, несущие день, солнце и тепло, а - какие-то зловещие, тяжелые и давящие. Что-то пророческое чудится во всем этом. Кажется – быть беде…
Искать знамений, верить в них – это, конечно, язычество. Древние люди не понимали сил природы, как они устроены и действуют в них физические и химические законы. Но чувствовали свою связь с ними, пытались взаимодействовать, обожествлять, подчинять и даже преобразовывать. Когда это стало «работать» на них, начали обожествлять уже себя. Особенно – самых успешных, по их меркам, обеспеченных, богатых. Считая, что раз Бог дает им богатства, значит, они достойны того.
Может быть, так оно и было в те времена, когда люди еще помнили свои истоки – близость к Творцу, чувствуя благодарность за все, что создано для человека в мире сем. Но род человеческий как разделился во втором поколении на каинитов, все более утверждающихся во зле, и сифитов – потомков праведного Сифа, рожденного уже после братоубийства, так и развивается дальше. Отравленная грехом кровь бурлит в жилах всех, особенно каинитов, подбивая на стяжание благ любыми путями, в том числе и неправедными, преступными. Со временем разжижается кровь и сифитов, с каждым новым поколением отравляется ядами соблазнов, все меньше на земле остается праведников, старающихся устоять пред ними, но почти всегда безуспешно, потому что и сопротивляться не особо хочется. Да еще и оправдывающихся: так, мол, устроен мир, ничего не поделаешь.
Развивают люди цивилизацию, строят города, растут мегаполисы. Оъединяются в государства, конкурируют друг с другом. То тут, то там вспыхивают войны за власть, за обладание все большими и большими богатствами. Но так и остаются разделенными - каждый сам по себе живет, сам для себя. Сатана начал с того, что разделил Еву и Адама, ведь так легче соблазнить и увлечь за собой. Заражает душу человека грехом гордыни, подбивает на ложь, заставляет нарушать заповедь, забыть, для какого пути он предназначен.
- «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле». *
Быть образом Самого Творца – это настолько величественно, ответственно, непостижимо, насколько и не понятно, постоянно нужно вникать в суть вопроса: что же это означает на само деле? Хотя я уже не раз пыталась это сделать, но как-то не укладывается в голове, не сообразуется с образом жизни, мыслей, снова открываю толкования святых отцов. Уж им-то по-любому виднее. Вот, например, что говорит блаженный Диадох Фотикийский:
- «Все мы, люди, созданы по образу Божию. Быть же по подобию Божию есть принадлежность только тех, которые по великой любви свободу свою поработили Богу. Ибо когда мы не бываем своими самим себе, отвергаемся себя, тогда бываем подобны Тому, Кто по любви Своей примирил нас с собою - чего никто не может достигнуть, если не убедит душу свою не увлекаться прелестями жизни самодовольной и самоугодливой».**
Ну, в общем понятно: будь рабом Божиим, не впадая в прелесть, не соработничая с сатаной, и станешь начинать уподобляться Ему. Но тут встает вопрос:
- А каков же Он Сам – Бог, надо знать, чтобы было с чем сравнивать.
Епископ Виссарион пишет:
- «по образу и подобию Божию можно изложить в следующем виде: сотворим человека с такими достоинствами, чрез которые он с возможною точ¬ностию был бы подобен Нам. В чем же открывается это уподобление Богу? – Без сомнения, не в телесной природе человека, в ее благороднейшем устройстве, в величествен¬ном виде телесном, обращенном горе, – потому что Бог бестелесен. Образ Божий положен собственно в душе че¬ловека: она есть дыхание уст Божиих (Быт.;2:7), и по самой природе своей имеет некоторое сродство с Богом, которое признавали самые язычники, когда «говорили: мы Его и род» (Деян.;17:28).
В чем состоит сие сродство? – Бог есть существо духовное и бессмертное: и душа человека есть существо духовное и бессмертное. Бог, как дух, обладает в высочайшей степени свойствами духа, – совершенней¬шим умом и свободою: и душа человека есть существо разумно-свободное, по собственному произволению, пови¬новению воле Божией. Эти черты образа Божия не утраче-ны человеком и по падении (Быт.;5:1; 9:6; Иак.;3:9).
Но человек созидается не только со способностями к истине и к добру, но и с действительными совершенствами, умст¬венными и нравственными. Судя по наречению имен жи¬вотным, которое требовало глубочайшего познания их при¬роды и свойств, ум первозданного был ум светлый, чистый и проницательный, хотя, без сомнения, это был ум ограни¬ченный и нуждался в дальнейшем правильном развитии и усовершенствовании. Равно и воля первозданного устрем-лена была к добру, украшалась правотою, хотя не исклю¬чала возможности зла.
В нравственном отношении он был чист и невинен, хотя невинность – не одно и то же что добродетель, которая приобретается навыком и упражне¬нием нравственных сил в добре. О правоте Адама Екклезиаст говорит: «се сие обретох, яко сотвори Бог человека праваго» (Еккл.;7:29). И св. ап. Павел утверждает, что новый человек, в которого свойственно облекаться христианам, есть тот самый, который «создан по Богу в праведности и святости истины» (Еф.;4:24), т. е. который сотворен с нравственными качествами, положительно сообразными с волею Божиею, праведною и святою в истинном смысле. С падением эти живые черты образа Божия в человеке, т. е. светлость ума и чистота нравственная, помрачились, и восстановление их теперь составляет цель стремлений, которая вполне может быть достигнута не прежде, как по переселении в вечную блаженную жизнь.***
О как! Получается, человек создан и «подобным», почти совершенным, и - со свободной волей, устремленной к добру, но которая «не исклю¬чала возможности зла». Тут мы возвращаемся опять к тому, к а к все-таки возникает само появление зла?! Того, что зарождается в местах, где отсутствует свет. Не там ли появилось крошечное семечко, даже просто – ДНК семечка, из которого уже тогда, до начала мира - когда еще только закладывались духовные и физические законы – начало прорастать Древо не только жизни, но и познания добра и зла. И почему Древо жизни, на котором не было ни одного червивого плода, стало человеку недоступным, в отличие от Древа с зачатками греха? А добрые семена и плевелы с этих деревьев летят по ветру, рассеиваясь по земле, и все они перемешались, растут тут и там, пойди пойми и разберись, где добро, а где зло. Ответы остались там – где стоит Херувим, охраняя вход в Эдемский сад и в руках у него «пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни».
Раз выбрал человек путь в сторону от Отца, не послушав предостережений (доказательство того, что Бог все же был в курсе всего, что творилось у Него за спиной), - иди. Теперь ты должен сам искать пути обратно – осознав все и покаявшись, а пока сам сажай деревья, возделывай землю, корми себя и детей…Но недоразвитая воля еще не окрепла настолько, чтобы просить прощения: люди по гордыне - посеянной сатаной у них в сердце, когда они позволили ему сделать это, зная, к чему это приведет - все же начали прятаться от Бога и сваливать вину друг на друга, на сатану-змия, только чтобы сохранить свое достоинство. С ложным стыдом прикрывают фиговым листком причинное место. Но душу-то не прикроешь. Бог ее видит насквозь. А вот сам человек хочет видеть себя не просто неким подобием, но - богом, уже не имея на это никакого права.
Первые ветви древа жизни здесь, на грешной земле (ставшей таковой благодаря нам же) оказались поврежденными грехом, плоды – с червоточинами. Ветвь праведного Авеля, наименее поврежденная, обломилась, ветви Каина и Сифа продолжают расти и давать новые побеги, и все больше на них гнили и червей…
- А из какого рода, от какой ветви, интересно, вот лично я: из каинитов или сифитов?
Приостановившись, чтобы пропустить проезжающий автомобиль, задаю себе вопрос. Хочется верить, что все же из вторых, но…Разве могу я назвать себя «праведницей»? Вот я иду по улице, чуть ли не сплошь застроенной коттеджами и замками, не видя почти нигде в окнах света, и думаю:
- Понаехали, понастроили дворцов, для чего им такие хоромы, если даже не живут в них? Ну приедут летом на шашлычок, в баньке погреться, перед гостями шикануть, и все? Ну или на продажу строят. Видела я, как строил один ушлый армянин, Рафик, на соседнем участке с моим домом коттедж: в три этажа из бэушного кирпича, утеплил какими-то кусками пенопласта, обшил, покрасил и – готово. Причем все делали гастарбайтеры, жили в вагончике, вечно грязные, полуголодные, вынужденные отсылать на родину все, что заработают. А те, кто купил этот дом, все время что-нибудь переделывают, меняли крышу уже…А Рафик строит уже следующие дома и все богатеет, и все мало ему. Аппетиты растут, чем больше человек имеет, тем все большего хочется. Миллиардами люди гребут, воруют друг у друга и у государства, одна страна стремится поработить и ограбить другую, готовы уничтожить всех и вся ради своей страсти к наживе, даже уничтожить всю землю и саму жизнь на ней во имя своих целей…
Я ловлю себя на том, что вот – осуждаю людей, на что не имею никакого права, это грех гордыни. Судить может только Бог, единый безгрешный. А мы можем осудить только грех, как таковой, действующий в человеке, но – не самого человека: разве он виноват, что хозяйничает в нем нечистый дух? И тут же отвечаю:
- Да, виноват: а вот не надо давать волю силам нечистым входить в себя, в свое тело и душу и хозяйничать там! Легко сказать…ведь так отравлены уже и кровь, и сама душа помыслами грязными, желаниями скверными, что уже и надежды никакой не остается, что когда-нибудь это может прекратиться, ну или хотя бы – приостановиться. И, видимо, нет никакой надежды, что развернется мир в сторону света…Почему все же, есть ли хоть какая-то надежда? Как научиться различать духов злобы от духа добра? Найти дорожку в свой маленький рай, где посажены только здоровые, сильные деревца, все полно света, тепла и никаких тебе теней, кишащих темными личностями…А уж цель вернуться в первоначальное состояние, как сказал епископ Виссарион, «вполне может быть достигнута не прежде, как по переселении в вечную блаженную жизнь» - это уже только после смерти, получается?
Останавливаюсь, дую в рукавицы: холодает, однако. И тут на обочине дороги замечаю куст вербы, чудом уцелевший тут, когда прокладывали асфальт на деревенской улице, на котором… белеют распускающиеся почки! Говорят знающие люди, что верба распускается в ночь на третье декабря, на Введение во Храм Пресвятой Богородицы, даже наших сибирских морозов не боясь! А теперь вот, получается, на две недели раньше, хотя и похолодало до минус пятнадцати. Я своими глазами узрела наконец это чудо. Не веря глазам, посветила фонариком: да, крошечные светленькие свечки загорелись на ветках, пронзающих зловещую черноту неба. Приветик из весны, от пасхальных светлых дней, крашеных яичек праздничных рассветов!
Дева восходит по ступеням храма, крошечными ножками указывая путь к возрождению жизни, ко спасению, от стен иерусалимских – к воскресению. Путь в небо. Бог снисходит на землю, непорочно зачинаясь, рождаясь и облекаясь в человеческую плоть, обожествляя природу его, чтобы человек снова стал, как Ангел…
Чудо, конечно. Но не чудо ли этот зародыш жизни в почке, ожившей в пятнадцатиградусный мороз, чтобы напомнить нам о том, в каком чудесном мире мы живем? Жаль только, что мало кто замечает это, и верит в чудеса в наше прагматичное время. Тем более, что все происходит в темноте ночи, да еще почему-то произошел сбой небесных часов и все идет как-то не вовремя. Хотя – кто его знает, может быть в этом есть какой-то смысл, который раскроется позже (забегая вперед, скажу – знамения сии, как предостережение, и правда были, как раз вовремя, и мы еще в этом сможем убедиться).
И река все еще не совсем покрылась льдом. В прошлом году в это время, как обычно бывает, Архангел Михаил хоть тонким, но накрыл ледком водичку. А нынче река будто и замедлила свой бег, но на поверхности воды еще только хрупкая пленочка лежит, то подтает местами, то снова закроется.
- Климат все теплеет, - думаю я, идя вдоль улицы, - помнится, на ноябрьские праздники ходили мы в валенках и шубах, а теперь уже несколько лет чуть ли не весь ноябрь трава зеленеет, мороз только ближе к концу месяца крепчает. Наверное, поэтому и верба уже расцвела, введенная в заблуждение необычным теплом. Пауки, я заметила, становятся все крупнее год от года, и лягушки тоже на болоте за деревней, весной поют так громко свои брачные песни, как не было раньше...
Поворачиваю к дому, и… глазам не верю: навстречу и как бы наперерез через дорогу в круге света фонаря топает...кошка не кошка...нет, крыса! Просто-таки громадная крысища! Я по инерции иду прямо на нее, а крыска не спеша так разворачивается и идет обратно. Я за ней, шагах в трех от нее, с телефоном в руках, иду, разговариваю с животиной, пытаюсь снять на камеру. Также не спеша, она свернула на обочину и нырь в снег головой! Сугроб не глубокий, и вся задница у крысы осталась снаружи, толстенная такая попа, с два моих кулака в обхвате! Затихла, думает - схоронилась. А я давай снежными комочками кидать в эту попу. До крыски дошло, и она пролезла под снегом немного подальше, взрыхливая его поверхность, исчезла. Больше я не стала ее тревожить и пошла дальше. Удивляясь, почему крыса такая огромная, толстая, то ли заторможенная, то ли наглая чрезмерно? Может, беременная? Или раскормленная: направлялась- то прямо к Лазурному берегу, или к Лазурке, как ее называют в деревне. Там наверное есть чем поживиться у мусорных контейнеров, на богатых ресторанных объедках! А может - подтравленная, хотя на больную вовсе не похожа... Плохо, что я впопыхах не заметила - камеру толком не включила, такие кадры могли бы получиться!
Но хоть пейзажи зато – с алыми прожекторами-отсветами туч над окрестностями города в темном тучном небе - вышли хоть куда. На снимках видно, что цвет неба вверху состоит как бы из двух: глубоко-черный «космос» и «красновато-черный» с синими отсветами. А сияние внизу колеблется от «красно-буро-оранжевого» до «малиново-розового». На соединении их основной цвет – «адского пламени» (1). И только попка чумной крыски, торчащая из сугроба – светло-серая, цвета испуганной мыши (2), как ей и положено быть.
И светленькие зародыши жизни на застывших в морозе ветках все также протыкают небо в столбе света посреди зловещей черноты. К утру они исчезнут, и несгораемая купина снова станет обыкновенным кустом вербы, заснувшим под снегом до весны.
Явно, что это – знамение. Или физическое явление, вполне объяснимое. Или просто чудо природы? Скорее всего – первое, дается оно для подкрепления веры, Бог как бы говорит: «Я не забыл о вас, и хотя грядут нелегкие времена, доверьтесь Мне и Я спасу вас». И являет чудо знамению, просто по доверию Отцу. Хотя вера по чуду, как говорят святые отцы, не такая крепкая, как по убеждению, по вере.
- «Сущность в е р ы полагается прежде всего в осуществлении ожидаемого, причем под этим ожидаемым подразумеваются обетованные блага будущего. В отношении к невидимому». – Говорит профессор Лопухин, и приводит цитату Иоанна Златоуста:
- «Вера есть то же самое, что осязание и непосредственное созерцание в отношении к видимому. Как невозможно не верить видимому, так невозможно быть вере, когда кто не убежден в невидимом вполне также, как в видимом. Предметы надежды представляются не имеющими действительности, но вера поставляет им действительность…; так, например, воскресения еще не было и нет в действительности, но надежда делает его действительным в нашей душе». **
Да, воскресение всеобщее еще грядет, и Воскресение Спасителя еще впереди, но оно точно будет: ведь маленькая непорочная Дева уже ступила на ступени поприща, которое предстоит пройти…
А над городом, окружая его с трех сторон, все также стоит огненное зарево. Таким ярким я вижу его впервые. Что же оно пророчит? Далее станет видно.
Вот такие неожиданные встречи и видения, как пророчества, бывают на обыкновенной вечерней прогулке.
*Быт. 1-26.
**Блж. Диадох Фотикийский. Сто глав о духовном совершенстве.
1. Цвет адского пламени. Для обозначения характера этого цвета существует несколько вариантов: Лиловый оттенок красного. Перламутрово — красный. Черный с красноватым отливом. Чаще всего подобные поэтические названия оттенкам давали торговцы тканями, описывая цветовую гамму своего товара и таким образом привлекая покупателей.
2. Цвет испуганной мыши (или цвет хворой мыши) — это очень светлый оттенок серого цвета. По—видимому, мелкий грызун приобретает такой бледный окрас при виде своего злейшего врага — домашней кошки, или в результате болезни. В старину портные очень тщательно следили за тем, чтобы цвет испуганной мыши не перепутать с мышиным — насыщенным серым.
17.11.21
6 Туман
«Я создал землю и сотворил на ней человека; Я – Мои руки распростерли небеса, и всему воинству их дал закон Я». Ис.;45:12
Помню, в апреле я пропустила момент начала великого действа вскрытия реки. Пришла уже в его разгаре: по темной, быстрой, открытой воде плыли осколки ледяного панциря. Я смотрела, наслаждаясь бликами на волнах, на снегу, все еще покрывавшем берег сугробами высотой метров в пять-шесть, почти до самого парапета набережной, но уже проседающих. Видом проплывающих льдин, шорохами, звуками глухих ударов их при столкновении. Дуновениями напоенного испарениями ветерка… Жалела, что вот уж в который раз пропустила момент, когда все только начиналось. Не в один же миг река – решив, что пришло время - поднатужилась, вспучилась и – вскрылась, разломав в куски тяжелые покровы, укрывавшие ее всю долгую, долгую зиму.
Также, как и прошлой осенью не приходила я сюда, чтобы быть свидетелем укрывания воды под ледяной панцирь. Теперь вот решила: уж нынче точно постараюсь подробно понаблюдать, как происходит преображение вод земных и небесных в снег и лед и обратно. Понять бы, как реки, будто живые разумные существа, время от времени производят все нужные действия – сами собой? По какому такому правилу, по чьему повелению все происходит? Весь этот «круговорот воды в природе».
На уроках природоведения, помнится, объясняли учителя, что все просто: вода превращается в пар, поднимается в небо, охлаждается, падает дождем и так далее. Да, все вроде бы просто и понятно, но… почему-то сейчас этот естественный физический процесс кажется мне не таким уж простым, будничным, а – настоящим волшебством, таинственно, молчаливо, погруженно самое в себя совершаемым ежегодно, ежедневно, даже ежемоментносотворяемым загадочной силой под названием «Природа». Не все ведь так просто, как кажется на первый взгляд.
Вот, например, сегодня, проснувшись, увидела я в окнах такое волшебное явление, как туман. Обожаю туманы! Небо сливается с землей, все становится единым, растворяясь одно в другом. Материальные предметы теряют незыблемость, едва проглядывают тонкими силуэтами под легкими слоями лессировок, которыми покрыто все кругом: все пишется заново поверх старого, вчерашнего. Небо опустилось, вплотную приблизилось к земле, все слилось воедино, дышит духом одним. Кажется, все ангельские силы сошлись вместе, решая, что сотворить на день сегодняшний, в мире, как бы почившем от всех дел. И пока все спит, написать что-нибудь необычное, чтобы мир людей, очнувшись от забытья, оглянулся кругом и ахнул от удивления, будто видя все впервые: а в каком прекрасном месте посчастливилось нам жить! И вышли бы всем миром люди туда, где совершается чудо обновления. Можно подойти к реке, совершить омовение, как крещение водой…Но река, скорее всего, уже вся подо льдом, надышала туманов и скрылась окончательно до весны.
Пока пью чай, очертания соседних домов потихоньку обретают цвет, возникают едва видные сонные елочки за огородами, раскидывают пушистые лапки, ловя первое свечение на востоке. Солнце еще низко, но быстро подходит прямо к моему участку, властно принижая туманные дымки к земле, смешивая со свежими сугробами, покрывшими остатки грядок, когда я выхожу из дома на очередной «урок природа-видения», ну и, по возможности – «ведения». Но когда прихожу к Томи, оказывается, что оно только собирается подыматься над легким наброском того берега - на крыльях еще спящего в распадке сопок белокрылого Птица, пока еще едва видимого, купающегося в сплошной туманной реке. Но вот взметнувшее откуда-то снизу перышко света взрезывает жемчужно-серые смешанные в одно целое пологи туманов, начиная разделять их на земные и небесные. Первые опускаются ниже, уплывая вниз по течению реки, вторые, поднявшись выше, истаивают, открывая ярчающий верх неба.
Восстает потихоньку Птица, птеродактиль-журавль, поклоняясь восходящему божеству, вынимая его из небытия. Так я называю самую большую сопку на том берегу, разделенную надвое распадком в виде раскинутых крыльев. Вчера с утра я наблюдала, как созревает над ней рассвет, как рождающая золотое яйцо жар-птица роняет его сквозь туманные дымки во все еще не закрытую узкую полынью посредине речки, оставляя легкие исчезающие блики. Почти каждое утро, приходя к реке, обнаруживаешь над ней туман. К тому что надышала за ночь вода небо добавляет свое воздыхание, вот и получается такое «благорастворение воздУхов», одно в другом. То легкой вуалькой укрывает берега, то стоит плотной стеной, постепенно разделяясь на слои. Верхний слой рассеивается быстрее с первыми лучами, нижний держится дольше, собираясь в клубы пара, уплывающие вниз по течению, за поворот реки к городу. Вот как сегодня.
Решаю теперь пойти вдоль Томи по Набережной улице, следом за облаками, чтобы понаблюдать: что будет происходить с ними дальше? Какая будет писаться картина - там, где за поворотом реки видна только пока еще плотная белая пелена: на покрытом свежей грунтовкой холсте не обозначены даже белые полосы берегов, слившихся с густой непрозрачной пеленой. Здесь, на пригорке, вдоль улицы, все замерло в томной полудреме. В воздухе сквозят мелкие водяные льдинки, оседая на ветвях елей, сосен и берез над крышами еле видных домов. Идешь, словно по небу вдоль причудливых облаков, в которые они превратились. Вербочка моя стоит, как ни в чем не бывало, почки у нее снова закрылись, но как бы не совсем, обещая новые чудеса. От ночных жутких свечений в зловещих тучах и черных крыльев, пророчащих беду, ничего не осталось, кроме легкого следа в душе. Но от обилия света, вливающегося в мир, все исчезает, истаивает в тумане. Отходят духи тьмы на время, уступая место светлым, более сильным крыльям…
Метров через пятьсот-шестьсот, там, где меж полупризрачными домами можно поближе подойти к реке, все тонет в морозном полубытии, солнце видится тусклым пятном, зародышем света, сквозь околоплодные воды дня вскоре обещающего явить себя в полной силе. Созревшая, но замершая беременность - время между временем ночи и утром. Плод плавает в густом молозиве, в парном молоке еще не доенной небесной коровы, рождающей рассвет.
Иду дальше – за деревню, на поле с высоковольтной опорой посреди него. И тут все утопло в голубоватой белизне, дороги даже не видать в глубоком снегу. Может, вернуться домой? Солнышко новорожденным птенчиком уже взлетает где-то сзади над моим огородом, быстро догоняя меня. Идти не так уж далеко к моему любимому месту в ближайших окрестностях, еще одной пУстыньке, где можно побыть в тишине и одиночестве, наедине с природой, и я решаюсь продвигаться дальше, подталкиваемая в спину легкими крылышками светотеней, разгоняющими полосами стелющийся туман. Проваливаюсь в снег по икры, тороплюсь, боясь не успеть, пропустить самое интересное, ведь с каждой секундой невидимо для меня происходят изменения, появляются первые наброски, свежие мазки кистью, самое интересное происходит над поймой реки.
Опора не видна, растворилась в воздухе, видится только макушка, протыкающая небо над клубами тумана в вышине. Но вот светило окончательно родилось, небо сразу стало совсем синее, пишущееся празднично-чистейшей лазурью с нежнейшими оттенками, без малейших вкраплений туч, облаков. Они остались пока еще только здесь, на земле, как остатки грунта, в которые все ярчающее солнце, что идет за мной по пятам, вливает новые краски. На снег ложатся аквамариновые и лавандовые тени, воздух приобретает запах этого цветка. Сыплются мелкие искорки света, ложась блестками, золотистым глиттером на жемчужно-белый атлас, поверх теней.
Теплое золото льется и рассеивает голубую дымку, являя зеленоватые тона: по бокам дороги встали елочки, укутанные в богатые шубки, березы, все усыпанные блестками. Даже явившийся на праздник простой чертополох напялил на каждую колючку шапочку набекрень и глядится щеголем рядом с такой же кокетливо разнаряженной полынькой в пуховом платке.
С каждым моим шагом опора поднимается все выше, раздеваясь по пояс, мощные «ноги» ее тонут в облаке, на котором она парит и проплывает мимо меня. Прокладываю путь, проваливаясь все глубже в никем не тревожимый пока еще снег, к кромке берега в отступающем тумане. Останавливаюсь на краю обрыва.
Громада облака, спустившегося клубком с верхов, прикатилась сюда, заполняя высокие берега до краев. Потихоньку истаивает, открывая речку внизу, уже всю белую. Отходит дальше за поворот, к мосту. К невидимому городу, что напоминает о себе усиливающимся, чужеродным для этого места шумом, полным гулом слившихся голосов, грохотом механизмов и машин, который, дойдя до неких пределов, останавливается невдалеке, оставляя почти нетронутой здесь тишину.
Остатки тумана, еще стоящие стеной в поле и на реке, между городом и деревней, вскоре смешаются со смогом, хоть немного, но разбавив его ядовитость своей свежестью. И вскоре исчезнут без следа, растворяясь в лабиринтах обнажившихся улиц. А шумовой смог и ветер станет еще громче, не прекращаясь ни на секунду, кажется, вращается там со страшной силой, машет крыльями мельница, крутя жернова. Перемалывая в муку…души?
Явились журавлиные крылья, как продолжение Большого Птица – сопки в районе Журавлева, как я ее окрестила. Здесь они уменьшаются, приседают пониже, дорога по той стороне берега, уходящая к Журавлям, подходит там близко, автомобилей не видно, но слышен шумовой фон их движения по трассе, с горки на горку. Левее, за поворотом Томи, невидимый отсюда мост ведет к Красной горке, на Радугу, в новые спальные районы. Дальше дороги расходятся к шахтам Кедровской, Бутовской. В той стороне стояло ночью свечение, похожее не то на пожар, не то отсветы адского пламени. Сейчас от него не осталось и следа, но снова что-то зловещее, ифернальное почудилось на миг, когда блеснул поверх туманной дымки огненный «лисий хвост» - один из дымов, что испускают высокие полосатые трубы, денно и нощно выпускающие клубы, похожие на облака. Длинные хвосты их, благодаря юго-западным ветрам, почти всегда направлены от центра города, но зато идут они прямиком на Радугу. Коксохимзавод, сжигая уголь, который добывается на шахтах, расположенных неподалеку от Кемерово, неустанно производит кокс. Не так далеко от него – другие заводы, Азот, Карболит. И все это дымит, нещадно отравляя воздух.
Часть смога, натыкаясь на Красную горку, растекается по реке и, конечно же, доходит и сюда.
Как ни странно, но сегодня оранжевое пламя «лисьего хвоста» не такое уж яркое, высокое - наверное, из-за похолодания. Но вредность его для человека от этого не уменьшилась: даже если станет совсем невидимым, диоксид азота, содержащийся в этом дыму и пламени, все равно выделяется и летит над окрестностями, губя все живое. Насколько это страшно, узнаю, набрав в телефоне и найдя нужную информацию про этот «хвост».
«Черный юмор» химиков объясняется просто: диоксид азота – это знакомый многим рыже-бурый дым, клубящийся из труб теплоэлектростанций, нефтеперерабатывающих, нефтехимических и металлургических заводов, а также заводов, производящих азотную кислоту, различные удобрения и утилизирующих твердые бытовые отходы. Он, действительно, с виду напоминает пышный лисий хвост.
Откуда он берется? Дело в том, что в результате горения любого топлива выделяется оксид азота NO, который, будучи выпущен в атмосферу, быстро соединяется с кислородом, и превращается в диоксид азота NO2. Специалисты считают, что 90% этих зловредных веществ попадает в нашу атмосферу именно из-за человеческой деятельности, в том числе, из-за выхлопных газов автомобилей. Да-да, первым по объему выбросов диоксида азота в атмосферу в больших городах является автотранспорт!
Ученые отмечают, что именно в утренний «час пик» в воздухе над городами повышается концентрация NO, а стоит подняться солнцу и прогреть атмосферу, как в результате фотохимического окисления оксид азота превращается в еще более вредный и опасный NO2.
И не стоит радоваться, если в прохладное время года вы не видите знакомых рыжих клубов дыма или серо-желтого смога, городской воздух вам только кажется прозрачным и чистым: при низких температурах рыжий «лисий хвост» становится бесцветным, но он есть. И по-прежнему влияет на раннюю желтизну и бурые пятна на листьях деревьев, их увядание и гибель, на формирование кислотных облаков и осадков. Ведь при взаимодействии NO2 с водой образуется – азотная кислота!
Именно это свойство – образование азотной кислоты при реакции NO2 с водой – оказывает губительное воздействие на организм человека. Представьте, все наши слизистые являются влажными, т.е. содержат воду. А это значит, при вдыхании паров NO2 в горле, носоглотке, на стенках альвеол легких образуется HNO3, которая разъедает эти органы, запускается процесс разрушения человеческого организма».
Дальше автор статьи описывает шесть этапов убийства человека диоксидом азота: воздействие газа на слизистые оболочки, легкие, на кровь, зрение, все среды организма, нервную систему. И заканчивает словами: «Поэтому сегодня борьба против вредоносных выбросов диоксида азота, борьба за экологию – важнейшая задача для каждого из нас!»
Как бороться? С кем? Чьи уши торчат за «лисьим хвостом»? Закрыть шахты, заводы, запретить автомобили? Ведь полумеры ввиде фильтров вряд ли помогут. Но это уже – утопия в наше время. Машину цивилизации не остановить. А фильтры надо устанавливать на душу человеческую, чтобы поменьше было в ней гордыни да тщеславия, заставляющих людей стяжать все больше благ да плодов цивилизации, часто во вред душе и телу. Но это уже и вовсе из ряда утопий, наверное.
Понимают ли это все те люди, что проживают сейчас там, в черте города, который их убивает? Он дает им кров, пищу, удобства, учебу, работу, деньги для жизни, укорачивая и забирая ее взамен…по сути, в обмен на теплый горшок для отправлений. И это страшно.
Я и мои дети выросли в городе, и хотя в последние годы мы убежали оттуда, жили в основном в деревне, но находится она слишком близко от Кемерово. Разве спасут три километра чистого поля и реки, если клубы смертоносных испарений распространяются намного дальше? В Сухово воздух хоть и почище, чем в центре города, но только чуть более разреженный, и такой же вредный. Я уже заплатила за блага цивилизации самую страшную цену: потеряла дочь и чудом сохранила жизнь сыну. Он, хотя и остался в живых, но из-за заболевания крови и тромбов сосудов мозга потерял зрение…Вот они, блага и плоды цивилизации, ведущие от дремучести древнего мира к просветлению и всеобщему благоденствию. Ту уж поневоле поверишь, что существуют все же темные силы, стремящиеся увести человечество к погибели. Уж кто-кто, а Молох точно существует: вон как старается, помогает людям заработать себе на эти блага, выращивая отравленные плоды.
«Инфернальные» звуки города все усиливаются: просыпаются люди, отправляясь по своим делам. Слово это означает в переводе с латинского «находящийся в аду, происходящий в аду, адский. И. огонь. Инфернальные муки. Одержимый бурными страстями, демонический». А еще, как ни странно, есть такие синонимы, как: «бесовский, дьявольский, классный, офигительный, сатанинский» (1). Бесовский, и вдруг – классный, офигительный! Как это может быть? Поистине, дух лукавый так может изловчиться и застить глаза, что покажется ангелом светлым, самым прекрасным и «офигительным», научился за все прошедшие века этому искусству. Вредоносное показать полезным, уродливое – прекрасным, адское - райским. Все смешалось в доме у нас, так что не различить, где добро и где зло…
А слои тумана окончательно рассеялись по свету и ушли. Ангелы небесные, служебные духи, всем воинством своим совершив главное действо, разделившись, разбредаются кто куда по своим делам. Куда позовут, куда кого пошлют. Бог, сатана и сами люди решают это, сообразуясь с волей своей и Его, в отношениях друг с другом. Свободная воля может творить все что угодно, доброе или злое. Любовь и нелюбовь. Божие и безбожное. Свет и тьма. Дух и духи. Ангелы и аггелы. Кому поклонишься, за тем и пойдешь. А те, что идут по пятам, повторяют твой путь, помогают даже. Призови с утра:
- Ангеле Божий, хранителю мой святый, ты меня днесь просвети, от всякого зла сохрани, ко благому деянию наставь и на путь с п а с е н и я направь.
Расправит крылышки и будет служить Ангел света. А если без молитвы идешь, без заданного направления к свету тому, то может увязаться за тобой дух злобы поднебесной. Как их распознать?
- «Два ан¬ге¬ла с че¬лове¬ком: один доб¬рый, а дру¬гой злой... «Ка¬ким об¬ра¬зом я мо¬гу уз¬нать дей¬ствия их, ког¬да оба ан¬ге¬ла жи¬вут со мною?» Слу¬шай и ра¬зумей. Доб¬рый Ан¬гел тих и скро¬мен, кро¬ток и ми¬рен. По¬это¬му, ког¬да вой¬дёт он в твое сер¬дце, пос¬то¬ян¬но бу¬дет вну¬шать те¬бе спра¬вед¬ли¬вость, це¬ломуд¬рие, чис¬то¬ту, лас¬ко¬вость, снис¬хо¬дитель¬ность, лю¬бовь и бла¬гочес¬тие. Ког¬да все это взой-дет на твое сер¬дце, знай, что доб¬рый Ан¬гел с то¬бою: верь это¬му Ан¬ге¬лу и сле¬дуй де¬лам его. Пос-лу¬шай и о дей¬стви¬ях ан¬ге¬ла зло¬го.
Пер¬вее все¬го он зло¬бен, гнев¬лив и без¬рассу¬ден; и дей¬ствия его злы и раз¬вра¬ща¬ют ра¬бов Бо¬жи¬их. По¬это¬му, ког¬да вой¬дет он в твое сер¬дце, из дей¬ствий его ра¬зумей, что это ан¬гел злой. Ког¬да прис-ту¬пит к те¬бе гнев или до¬сада, знай, что он в те¬бе; так¬же ког¬да взой¬дет на сер¬дце твое по¬жела¬ние мно¬гих дел, раз¬ных и рос¬кошной еды и пи¬тия, чу¬жих жен, гор¬дость, хвас¬товс¬тво, над¬менность и то¬му по¬доб¬ное, тог¬да знай, что с то¬бою злой ан¬гел. По¬это¬му ты, зная его де¬ла, уда¬ляй¬ся от не¬го и не верь ему, по¬тому что де¬ла его злы и нес¬вой¬ствен¬ны ра¬бам Бо¬жи¬им. Та¬ковы дей¬ствия то¬го и дру¬гого Ан¬ге¬ла. Ра¬зумей их, верь Ан¬ге¬лу доб¬ро¬му и уда¬ляй¬ся от ан¬ге¬ла зло¬го, по¬тому что вну-шение его во вся¬ком де¬ле злое. Ибо ес¬ли кто бу¬дет че¬ловек ве¬ру¬ющий, но вой¬дет в его сер¬дце по¬мысл зло¬го ан¬ге¬ла, то муж или же¬на неп¬ре¬мен¬но сог¬ре¬шат. Ес¬ли бы опять муж и же¬на бы¬ли злы¬ми людь¬ми и по¬мыс¬лят в сер¬дце сво¬ем де¬ла Ан¬ге¬ла доб¬ро¬го, то не¬об¬хо¬димо они сде¬ла¬ют что-ни¬будь доб¬рое. Итак, ви¬дишь, что хо¬рошо сле¬довать Ан¬ге¬лу доб¬ро¬му. Ес¬ли по¬сему бу¬дешь по¬вино¬вать¬ся ему и де¬лать его де¬ла, то бу¬дешь жить с Бо¬гом, рав¬но как и все, ко¬торые бу¬дут сле-довать его де¬лам, бу¬дут жить с Бо¬гом».*
А когда же появились эти сущности, и сотворены ли они вместе с небом, или раньше всего Начала? Или существовали всегда, также, как и Бог? Можно обратиться к святым отцам, чтобы расставить все по местам. Вот что об этом говорит, например, блаженный Августин:
- «Или не потому ли сказано: в начале, что то было первое творение? Но разве в ряду творений небо и земля могли быть созданными во-первых, если первоначально созданы Ангелы и все разумные Силы? Ибо и Ангелов мы должны считать сотворенными Богом, так как в 148 псалме пророк перечисляет и Ангелов, когда говорит: Той рече, и быша, Той повеле, и создашася (Пс.;148:5).
Но если первоначально сотворены Ангелы, то можно спросить, созданы ли они во времени, или прежде всякого времени, или в начале времени? Если они созданы во времени, то, значит, было уже время, прежде чем Ангелы сотворены; а так как и самое время есть тварь, то является необходимость допустить нечто раньше, чем созданы Ангелы»*.
Если же мы скажем, что они созданы в начале времени, так что вместе с ними началось и самое время, то должны будем назвать ложным мнение некоторых, что время началось вместе с небом и землею.
Если же Ангелы созданы раньше времени, то надобно спросить, как это мирится с дальнейшими словами: И рече Бог: да будут светила на тверди небесной, освещати землю и разлучати между днем и между нощию, и да будут во знамения, и во времена, и во дни, и в лета? Из этих слов, по-видимому, явствует, что время началось тогда, когда небо и небесные светила начали двигаться по определенному для них пути; а если так, то как же могли быть дни раньше, чем началось время, если время получило начало от движения светил, которые, сказано, созданы в четвертый день? Или, быть может, распорядок тех дней введен применительно к человеческой слабости, по закону повествования, чтобы простою речью дать людям понятие о возвышенных предметах, потому что и самая речь повествователя не возможна без чего-либо первого, среднего и последнего? Или же, чтобы были светила, не сказано ли о тех временах, которые люди измеряют преемственностью в телесном движении? Ибо если бы не было никакого телесного движения, то не было бы никакого и времени; что, впрочем, и само по себе для людей очень понятно. Но если мы с этим согласимся, то должны будем спросить, может ли быть время помимо движения тел, в движении бестелесной твари, какова душа или даже и ум, который, без всякого сомнения, при мышлении движется, и в этом движении одно имеет раньше, а другое позже, что немыслимо без протяжения времени?
А если мы это допустим, то вместе с тем допустим и мысль, что было время и раньше неба и земли, если раньше неба и земли были созданы Ангелы. Ибо тогда была уже тварь, которая проводила время в бестелесных движениях. И ошибки не будет, если мы допустим, что рядом с этою тварью существует время, как существует оно в нашей душе, которая привыкла к телесным движениям, благодаря телесным чувствам. А может быть, в главенствующих и наивысших тварях и нет его. Но как бы то ни было (это предмет весьма таинственный и для человеческой мысли недоступный), а мы должны верою принимать, хотя это и превышает меру нашего мышления, что всякая тварь имеет начало и что и самое время есть творение, а потому и оно имеет начало и отнюдь не совечно Творцу.
Можно даже думать, что небо и земля поставлены здесь вместо всей вообще твари, так что небом названы и эта видимая эфирная твердь и та невидимая тварь высших Сил, а землею — низшая часть Мира, с населяющими ее одушевленными существами. Или же небом не названа ли вся высшая и невидимая тварь, а землею все видимое, так что и в этом значении слова: В начале сотворил Бог небо и землю можно понимать о всей твари? И быть может, не непристойно, в сравнении с невидимою тварью все видимое называется землею, чтобы и та, в свою очередь, называлась именем неба. Поэтому и невидимая душа, когда она отягощается любовью к видимым предметам и надмевается приобретением их, называется также землею, как написано: Почто гордится земля и пепел (Сир.;10:9)?
Но можно спросить, в определенном ли и стройном виде все названо небом и землею, или же именем неба и земли названа самая, на первых порах бесформенная, мировая материя, которая неизреченным образом, по повелению Божию размещена потом в настоящие, с определенным видом и формой, природы? Ибо хотя мы и читаем в Писании: Ты сотворил мир от безобразнаго вещества (Прем.;11:18), однако не можем сказать, что и самая материя, какого бы рода она ни была, создана не Тем, от Кого, как мы признаем и веруем, произошло все; так что устроение и приведение каждой отдельной вещи в определенный и стройный вид называется М и р о м; самая же материя названа небом и землею, как бы семенем неба и земли: то были небо и земля в беспорядочном и смешанном виде, в состоянии, удобном к воспринятию форм от Художника Бога».**
Мир, конечно, сотворен из безОбразного вещества, а не из безобрАзного. Хотя безобразия начали появляться в мире сначала в мире ангельском, когда некоторые из них теряют настоящий свой образ, данный Творцом, а потом и в людях. Чем дальше, тем больше и безОбразия и безобрАзия в мире сем, каким бы ни старался он выглядеть прекрасным.
Не потому ли и мира нет в нем?!. Ни определенности, ни стройности нет, если даже Небо Небес разделилось на воинства…И не понять, за кем идти, против кого или чего бороться, а с чем смириться…
Бороться с городским смогом бес-полезно, все равно что с ветряными мельницами. Уехать куда-нибудь еще дальше? Может быть. Много у нас в России еще незаселенных, не «облагороженных» земель. Хотелось бы, конечно, и воздУхов свежих, и чистоты экологии вообще, и тепла побольше. Южного моря, гор, красоты неописуемой. Но…пока что это только мечты. Уж очень дорогая жизнь в тех местах обетованных. Чтобы было все, и даже не без «благ цивилизации», куда уж без них-то. Ведь и они – тоже от Бога даны. Еще бы разумно пользоваться ими научиться!
Совсем близко подошедшее солнышко окончательно и мощно воцаряется над полем, лесом, над Томью, собираясь задержаться здесь подольше. Хорошо и здесь все же, благодатно, и запах газа уже принюхался, незаметен. Тишина шуршит проплывающими внизу посреди воды льдинками, да тихим шелестом опадающих хлопьев с туго натянутых проводов, да жужжанием электричества, текущего по ним от опоры к другой такой же опоре, приткнувшейся к скале на том берегу.
Река здесь поуже, полосы льда по бокам ее стали шире и ближе к середине, где еще поблескивает темная длинная полынья, почти сомкнулись. Скоро она закроется: до престольного праздника Михаила Архангела и всех ангельских сил остается всего несколько дней, после которого обычно все в природе окончательно и бесповоротно поворачивается на зиму, ледоставом ставя точку на внесенных изменениях в картине «конец осени, начало зимы».
Пока что природа, видимо, выжидает: некий таинственный миг должен наступить в определенный момент времени, в который один только может совершиться очередное таинство - закрытие вод земных на долгую, долгую холодную пору, до самого открытия их с приходящей в апреле весной. Все идет как надо, своим чередом, от таинства к таинству, от света к свету, изо дня в день, как положено по законам небесно-земным, никогда ни в чем не нарушаемым, положенным Творцом всего этого в основу бытия, в синергии с Ним. Настоящее чудо!..
Вот только человек на фоне общей картины кажется чужеродным предметом, почему-то предпочитает он жить по иным, своим собственным, законам генезиса. Идя чаще всего против них, всех – и человеческих, и божеских. Потому Синергия и не работает, что нет единения у нас воли доброй друг с другом даже, а не то что с Богом.
И я, конечно, – в том числе. Мелкий элемент во всем этом великолепии, непогрешимости и чистоте, где, кажется, совсем нет места злу, а только красоте сказочной – которой только и могу, что восхищаться да поклоняться, как язычница! Также, как и «всякое дыхание да славит Бога своего» в природе, тоже воздыхать и славить: «Слава Богу за все! Тому, что сотворил все это великолепие». В том числе спасибо и за способность к творчеству, используя которую возможно пробовать себя в писании картинок природы. Чем и пытаюсь заниматься, выходя на свои пленеры. Чтобы увидеть, запомнить, записать, передать другим хотя бы частичку того, что творится.
Насладившись видом томной реки, журавлиными крыльями припавших к реке берегов, покрытых свежими перьями снега, неохотно ухожу. Возвращаюсь обратно по своим следам в снегу, идя навстречу уже высокому солнцу. Оно отошло от реки, обогнуло деревню, прокладывая длинные тени на дороге от алмазных древесных стволов и трав вдоль дороги. Вволю дав возможность по пути налюбоваться своим сиянием, многоцветным сверканием бликов, разлитых красок и рефлексов во всем и во вся, ведет потеплевшее солнышко меня домой.
Времени прошло достаточно много, но странное дело – оказывается, что солнце все еще стоит прямо над моим огородом, только поднявшись немного выше! Щедро сияя для сотворенного дня. Мой поводырь, оно сопроводило меня на прогулку, проведя чуть ли не через всю деревню, показало чудо всего творческого процесса, привело обратно и застыло, радостно сияя, ожидая заслуженных аплодисментов и благодарностей! Откликаясь на мои безмолвные «браво!» и «бис!» обещаниями новых чудес, прогулок, картин, настоящих шедевров или - хотя бы - легких набросков… Из которых можно, при желании, сотворить и свое маленькое чудо. Написать рассказ, например. А потом прочесть его своему сыну. Чтобы и он увидел: и разделение вод на земные и небесные, и появление света, блеск и отражение лучей на инее, сияние цвета…Ведь ему, с его зрением, почти не доступны для видения воочию все эти картины. Когда рассказ будет готов, прочту его, после нашей совместной молитвы, призвав ангелов-хранителей на сей день для убережения от всякого зла.
Если и мы, и Ангелы наши обьединятся, можно будет стать сильнее, чтобы противостоять злу в себе и в мире.
*Ерм. Цитата: «О ангелах»
**Блж. Августин. О книге Бытия буквально. Книга неоконченная.
1. Словарь синонимов ASIS.В.Н. Тришин.2013.
18.11.21
7 Чудо света
И сегодня с утра было явлено мне еще одно маленькое, но настоящее чудо! Вначале вроде бы ничего не предвещало. Проснувшись, увидела в просвете за занавеской на окне сероватую муть – снова снегопад, наверное. Но раздвинула шторы – нет, разъяснивается, на востоке в белесоватую мглистость неба цвета «серое окно» прорвался стрелой ангела лучик, обозначилось яркое крылышко. Сразу поняла, что зрелище обещает быть интересным. Даже не выпив чаю, заваренного с запашистой душичкой, надела на себя первое, что попалось под руку: сыновьи толстые штаны и рабочую его куртку «а-ля рыбак и охотник», благо что он еще спит. А чего время тратить, наряжаться, можно ведь пропустить нечто более значимое! Да в деревне обычно в это время бывает совсем безлюдно. Только летом оживляется берег реки, когда приезжают из города дачники и отдыхающие. И пошла на открытое место – к реке, чтобы понаблюдать, поснимать всю картину целиком, не заслоненную крышами домов. Не рыбак и не охотник, а простой наблюдатель.
Внизу, где наша улица смыкается с пересекающей ее улицей Заречной, идущей вдоль берега Томи - широкая полянка, ставшая нынче еще шире после того, как участок бабы Нины Глушихи сровняли с землей вместе с домом, засыпали какими-то обломками кирпичей, бетонными блоками, погребенными теперь под снегом. Открытое место, море снега, но снимать здесь не интересно, вид не особо красив. Просто поляна, окруженная домами. А восстающий уже ясно столб света плохо виден за корпусами ресторана Лазурный берег.
На улице сегодня, как ни странно, оживленнее чем обычно. Я поздоровалась с соседом, прокапывающим в сугробах какие-то длинные извилистые ходы, которые я заметила еще на днях, спросила:
- А зачем вы копаете эти ходы, для детей?
Дед остановился:
- Да нет, снегу нынче много будет, некуда вывозить из ограды.
- А! А я думала – ребятишкам играть, мы в детстве сами копали такие ходы, помню, горки строили.
- Да каким ребятишкам? Все в городе, некому играть. А приедут, дык все с гадами своими дома сидят, - гад-же-тами какими-то.
И правда: вот тут, на другой маленькой полянке, что на перекрестке с улицей Центральной, оборудована детская площадка с веселенькими горками, качелями, но я никогда почти не видела, чтобы тут играли детки, даже летом. Все больше по торговым центрам родители их таскают за собой, где много всяких развлечений. А дедок (как я подозреваю, слегка впавший в детство) копает лабиринты в снегу просто от скуки, или для разминки, или для своего удовольствия.
На автобусной остановке двое: молодая девушка, девчонка совсем еще, без шапки, хотя минус семнадцать, с сигаретой во рту. Встав ногами на лавочку, весело болтает и хохочет со своим молодым человеком в обнимку – высоким парнем, стоящим на земле, но все равно выше ее ростом.
- С ногами-то зачем? – думаю я, проходя мимо них.
Но не стала ничего говорить этой толстушке, в своей светлой курточке так похожей на беззаботного розового поросенка. Скорее всего – бесполезно читать мораль. На грубость нарвешься, только и всего, или равнодушие, или смех, который непрерывно льется позади меня. Кажется, уже пьяны молодые люди, хотя день будний еще только начинается.
Из решетчатых ворот «Виллы Моралис», что является частью гостиничного комплекса Лазурный берег, вышла еще одна девушка, худенькая, какая-то нервная, бледненькая, тоже с сигаретой, только, кажется, электронной.
- Эх, молодежь, - подумала я, проходя дальше, к парапету небольшой набережной, - чем вы только занимаетесь? Кто она, вот эта девочка, - может, официанткой здесь работает, руками на хлеб зарабатывает, а может… и чем-то другим. На богатенькую постоялицу ведь не похожа. Эхх…
Но тут я, подойдя к парапету набережной, обо всем позабыв, увидела чудо: тяжелую мглистость, затянувшую небо ночью, над сопками на дальнем берегу разъяснивает и приподнимает на своих крыльях чудесное золотосветное существо, похожее на ангела. Цвет неба там можно описать, как цвет «гаити», в котором есть два варианта: розовый или ярко-синий. Только здесь они слились воедино, с переходами один в другой.
С каждым мигом все выше, шире распахиваются крылья, высвечивается нимб над «головой». Столп света поднимается, гордо возвышается лик ангельский, раскрываются объятия крыльев. И все ярче, мощнее свет этого существа, величественнее фигура, ясно вырисовывающаяся на фоне лазурно-чистого окна в небо. Ну точно - настоящий Архангел, только меча обоюдоострого не хватает в руке! Великолепное зрелище, являемое на предпразднство Собора небесных сил! Кажется, такого я еще не видела. Хотя на Рождество тоже бывает нечто подобное, только более величественное: свет возникает и утром встает в виде явственно видимого большого креста, на котором можно различить очертания Богочеловека, а по бокам Креста - по краям зимней неяркой радуги – еще два, поменьше. Голгофа. Чудеса, да и только. Бог, являясь в мир, дает знамение в явлениях природы. Путь от рождения к страданиям и смерти явственно просматривается в видении креста, соединяющего вертикалью небо с землей, в горизонтали – восток с западом, восхождение света и его закат, прошлое с будущим…Все являет себя на несколько минут и может исчезнуть в любой миг, надо только успеть его поймать.
Я схватила телефон и начала снимать, стараясь не упустить ни малейшего изменения в картине. Буквально с каждым кадром столб света поднимается все выше, выше. Но, дойдя до предела, останавливается и начинает затухать, расширяясь и делаясь похожим на чашу. А пространство реки является как бы дискосом для Святых даров. Все готово к причащению: небесная винно-красная вода вливается в тело воды земной, кажется, вот-вот зазвучат слова:
- «Тело Христово примите, источника бессмертного вкусите»…
И после этого случится что-то необыкновенное: прозрение тайн, соединение с высшими силами, станет возможным увидеть сокрытые смыслы…Вот были бы у меня крылышки, так бы и вспорхнула туда, к небесам, распахнувшим объятия. Крылышки-то есть у всех, от рождения даны. Но не могут лететь крылья, прибитые к кресту. Так уж получилось. Одно крылышко у нас белое, другое – темное. И ничего с этим не поделаешь. Или все же можно что-то изменить?
Еще какое-то время Ангел, то усиливая, то ослабевая свечение, силится поднять чашу и тяжело набухший тучами небосвод, но, видимо, слишком тяжела ноша. Вскоре все затянулось облаками, занавесь опустилась, сомкнулась, слегка подсвеченная с той стороны, где светоносное существо продолжает свой крестоносный ход, высоко вознося хоругви света посреди невидимой теперь для меня лазури. Литургия продолжается уже недосягаемо-надмирно. И опять начинают сыпаться пушинки и перышки, ангелы заканчивают свою работу, творя чудо этого дня, трудясь над сокрытием Томи под снегом и льдом.
Все стало снова серобуромалиновым – такой цвет существует в действительности, хотя и стало названием нарицательным: малиново-кубовый(индиго) с переходами в жемчужно-серый. Хотя и этот цвет – жемчужно-серый - имеет множество оттенков, проявляющихся, наверное, только в зимних пейзажах. На ближайшие месяцы это будут основные цвета, с небольшими вливаниями других.
Томь вся подо льдом, только две- три тоненькие черточки полыней где-то посредине отделяют еще собой ушедшие лето-осень от грядущей зимы-весны. На стыке времен. И красок.
Снова стало видно широкое крыло света, правда уже не такое яркое, стоящее вдали над островом посреди Томи. Пока я спускаюсь с берега, оно поднимается выше, раскидываясь веером над пространством реки. По перьям перекатывается солнце, меняя их окраску от агатово-серого до бело-золотого по васильковому фону. Островок Жургавань кажется птицей, сложившей крылья над поверхностью воды, потихоньку вмерзающей в ледовое покрытие.
Восточный ветер раздувает перья, выше крыло, свободнее обнимает свою сторону неба, смещаясь к западу, но, не дойдя и до половины пути, останавливается, никнет, начинает меркнуть и опадать, темнеть и исчезать. Вспоминается позавчерашнее ночное видение: проступающий со всех сторон пространства над городом и деревней огненный шквал посреди антрацитово-угольной черноты и трогательно светящиеся нежные почки на по-девичьи тонких вербяных ветках – так некстати ожившие росточки жизни, в подступивших морозах. О чем они упреждают, что возвещают: грозный Архистратиг, воевода сил, победивших и ввергнувших в ад древнейшее бессмертное зло, и – Дева, через которую боговоплощается человек, чтобы показать дальнейший путь ко спасению?..
Снова полетели пух и перья, все заволоклось пеленой. Заметает потихоньку последнюю полынью, неглубокую круглую темную прорубь прямо у берега, обнаруженную мной. Для чего она тут вырублена: для стирки белья – вряд ли, для ныряния после бани – тоже, ведь в Лазурке есть свой бассейн. Крещальная купель? Так еще и Рождественский пост не начался, рано. Рыбаки? Их тоже давно не видно на реке, рыбу небось всю уже потравили предприятия, построенные в городах вдоль Томи. А раньше водились здесь таймени и другие «царь-рыбы»…
Показавшаяся было деревня Журавли на том берегу притопилась в снегу, домики ушли и скрылись, затерявшись в бору под ветвями сосен. Скоро лед окрепнет и можно будет прогуляться по нему, как по суху, вон туда - к этому манящему, недоступному в другое время года, берегу, к тополиной роще, зеленоватой дымкой стволов и крон протянувшейся вдоль кромки воды, к подножию крутых сопок-берегов. Посмотреть вблизи на самого большого «журавля» – птица, с идеальными линиями раскинувшихся крыл и посмотреть на свою свою деревню с другого ракурса. Может быть, даже подняться на его крыло, обозреть этот берег свысока: и деревню Сухово, и, ниже по течению реки – город увидеть. Заглянуть за обрыв крыльев Журавля и увидеть воочию ангелов там, где они обитают, то скрываясь от взоров то появляясь вновь. Вон кажется выглянул один или несколько, может услышали, явились моему ждущему взору, слышат и молитву:
- Ангеле Божий, хранителю мой, моли Бога о мне, грешной…Ангеле-хранителю чада моего (имярек). Покрый его своими крылами от стрел демона, от глаз обольстителя, и сохрани его сердце в ангельской чистоте. – Молюсь я о сыне. – Господи, спаси, сохрани.
Когда сын мой, молодой спортивный парень, несколько лет назад в одночасье стал почти незрячим
большой пробел появился на листе, в который вписаны наши жизни.
Помню день, когда навестила с утра сына в больнице. Смотрю – стоит у двери в свой кабинет процедурная сестра и кричит: «На уколы! Идите на голос!» А в другом конце коридора – сынок мой бредет, среди других пациентов, натыкаясь на стены, приоткрытые двери палат, идущих навстречу больных с повязками на глазах (они после операции, в основном по замене хрусталика, и в общем вполне зрячие, а у сына все намного сложнее,- подозрение на глаукому, или атрофию зрительных нервов, не то ещё что- то): все это стало в одночасье почти невидимым, когда несколько дней назад вдруг исчезло у него зрение, пелена упала и накрыла колпаком, отделив от всего остального мира. Голос замолк: куда испарилась сестричка?
Беру его за руку – вздрагивает от неожиданности моего появления в зоне его видимости и осязаемости. Веду до процедурной.
- Скажите, а вы всех, всегда вот так "сопровождаете"? Вы знаете, что мой сын практически ничего не видит? – Спрашиваю молоденькую сестричку.
Она равнодушно удивляется:
- А что, пусть привыкает ориентироваться!
Да уж... Неделю назад сына, как слепого кутенка, выкинули на произвол судьбы врачи "Скорой помощи»(после десяти дней блуждания по поликлинике, где без записи принимать никто из врачей не хочет, и всем глубоко плевать, что у человека буквально на глазах стремительно исчезает зрение; глазники, не пытаясь понять, что происходит, отправляют к неврологам, а те - обратно к глазникам, и тд) - в ГБ №3, куда привезли его по вызову, а уже там добрый дяденька доктор отправил его еще куда подальше: «Пропало зрение? Не наш больной! Ну и что, что в офтальмологии не принимают? Диагноза, показаний нет для госпитализации в неврологию. Идите, идите, молодой человек, обследуйтесь, и не морочьте мне голову!»
И он пошел. Среди корпусов больницы, высящихся каменными джунглями кругом, ступенек, лесенок, ведущих в никуда, веревочек – лиан, ограждающих глубоченные провалы, вырытые троглодитом-трактором поперек дороги, на улице Островского, среди пучеглазых чудищ – машин, с рыком проносящихся мимо...Ничего, пусть привыкает, ориентируется!..
Дальше снова пошли долгие дни и недели больничных мытарств, но благо, что все же удалось кое- как добиться госпитализации в офтальмологию...И вот, каждое утро приходя в больницу (чтобы трясти трудноуловимых, вечно куда- то бегущих лечащих врачей, заведующих отделениями, постоянно занятого начмеда и приставая ко всем с вопросами, просьбами, требованиями объяснить, что происходит с моим ребенком, уточнить наконец диагноз, причину болезни, лечить его, вернуть ему способность видеть!), смотрю я на этих людей, бредущих наощупь по длинному коридору, идущих на голос – «глас вопиющего в пустыне». Присяду в изнеможении и усталости у дверей отделения, где лежит сын, и через какое- то время где-то в душе через отчаяние пробивается, зарождается ощущение, что все это уже было…
Вот также брели когда-то люди к купели на маленькой речке Иордан, шли, надеясь на исцеление – первые христиане, - те, кто сердцем почувствовал, потянулся душею, почуяв новое веяние: дуновение ли ветра перемен грядущих, свет ли истины почудился им, - встрепенувшийся на крыльях голубя – уже летящего к ним из длани Отца Небесного. Шли на голос, зовущий их, и ожидал их не человек в белом халате, а Предтеча, в звериной шкуре на голое тело и крестом в руке – прообразом прошлых и будущих страданий и искуплений… «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное!» - взывает он. А где-то в далеке шествует приближающийся Спаситель.
…Это ощущение возникло и начало формироваться не сразу. А после того, как я, уже в полном отчаянии, проведя очередной день в беготне по кабинетам, в ходьбе вместе с сыном из корпуса в корпус больницы (сама водила его на платные дорогостоящие анализы крови, МРТ и другие обследования, не доверяя уже никому и ни в чем), возвращаясь домой в полумертвом состоянии духа, узрела наконец перед собой церковь. Небольшая белая церковка с одним синезвездным куполом, она всегда тут стояла и раньше, но увидела я её только теперь: вот, она есть. Она зачем-то стоит тут, возле самой ограды Областной больницы. Зачем?.. Ведь для чего- то же она нужна здесь, раз стоит, и люди заходят в неё.
Вошла и я. И сразу попала в иной мир. В тишину и покойный полумрак, освещаемый золотистым сиянием свечей и их отражением в иконах, в него вливалось откуда- то сверху негромкое стройное пение. Такое нежное, жалостливое, как показалось мне, идущее именно ко мне, в мою бедную истерзанную, недоумевающую душу входило оно, вливалось тоненьким ручейком, журчало что- то непонятное, на каком- то странном языке что- то говорило оно, текло сквозь меня, сквозь боль и страх, омывая, очищая, унося их куда- то вдаль, выворачивая душу наизнанку, вынимая из неё то, что, оказывается, осело там, угнездилось, прижилось и размножилось, копясь годами, наслаиваясь, зашоривая глаза, уши, ум и дух - и вот все открылось, осветилось, становится явным и расставляется по своим местам. Но ещё как- то смутно, неопределенно, как мир, видимый сквозь запотевшие от слез очки...
Не понимая ровным счётом ничего, что происходит вокруг, что делает и говорит священник, почти ничего не видя и едва сдерживая давящие горло и грудь рыдания, отстояла я первую в своей жизни службу, чувствуя себя истаивающей свечкой, готовой вот- вот угаснуть. Потом взяла несколько свечей и поставила их перед ликами Спасителя, Матери Божией, святого Пантелеимона. И все лики смотрели на меня, нет в них ни равнодушия, ни отрешенности, в них было такое з н а н и е и понимание, какого я не видела нигде и никогда прежде. В прежней жизни, которая ушла навсегда. Осталось только предчувствие нашего будущего крестного пути, который начинался здесь и сейчас...Сейчас, когда время наше остановилось, Вселенная жизни моей и моего ребенка встала, замерев на пике максимума, решая: не сжаться ли мгновенно, обратившись обратно в точку сингулярности, в крошечный нолик меж временем и пространством упавшей восьмерки-бесконечности бытия? Ибо казалось, что все кончено. Я дала своему ребенку мир, полный света и радости, но…для него обернулось все не так, как хотелось бы.
Мир и был для него поначалу таковым, и вдруг однажды мир этот рухнул.
Сначала он пошел волнами и покрылся мелкой рябью, словно испорченный телевизор.Все окружающее переменилось.Предметы вдруг начинают терять очертания, цвета исчезают, тускнеют, перетекая один в другой и сливаясь, обманчиво меняясь местами: ярко-красные стали коричневыми или почти черными, зеленые – серыми.Солнце покрылось пятнами, приглушив свет, спрятало за темной коркой протуберанцы, словно боялось чего-то.В мире остались только темно-синий и тускло-желтый цвет, с багровым отливом: цвет вечно грозового неба и тонущих в нем светил.Но и эти цвета затянулись пеленой плотного тумана, из которого еле пробивается иногда слабенькой искоркой далекий свет солнца, звезд или луны. Бескрайний ярко-голубой купол неба потемнел, сузился до пределов и упал, накрыв собою как колоколом, отгородив от всего окружающего.
Небесная трансляция дала сбой, и отныне с этим как-то надо жить.А мир для моего ребенка сузился до пределов и сделался почти невидим:
- Земля, по-прежнему гостеприимно открытая для всех, стала предательски неровной, норовящей уронить и ударить тебя буквально лицом в грязь, скрывая всякие препятствия, ловушки и ямы под ногами; трава, словно живая, может схватить тебя и опрокинуть; кусты норовят неожиданно охватить колючими объятиями, а деревья выколоть глаз веткой, - потому что все они стали невидимками.Бордюры преграждают путь, ступеньки сбивают с ног; дороги, кишащие чудищами, зияющими пожрети все и вся, вдруг стали непроходимыми.Дома – это темной массой нависающие, колеблющиеся исполины. Двери.Ау, двери, где вы?! – кричу я.- А они не откликаются.Они играют в жмурки, и их надо отыскать в ставшем полупризрачным пространстве окружающего мира: куда-то спешащего, едущего, идущего, снующего, мерцающего, сверкающего, вибрирующего, кричащего, смеющегося, толкающегося, сливающегося в одно шумное бестолковое нечто, живущее по своим непонятным законам, - за пределами моего собственного мирка, сжавшегося до пределов ауры, биополя, физической оболочки, в которой застыла, съежилась от страха и боли душа.Еще несколько дней назад я был частью этого мира, где доступно было любое пространство, любые дороги, двери.Я мог свободно передвигаться, куда захочу, прыгать по лестницам через две ступеньки, перебегать дорогу на красный, заходить в любые двери без стука.Я все время был чем-то занят, не имея времени остановиться, посмотреть вокруг и вдруг заметить, как пробивается зеленый стебелек сквозь асфальт и наступить на него.Или наблюдать, как колышутся ветви дерева на ветру, распускается цветок.А подняв глаза к небу, я мог увидеть, как неповторимо прекрасен каждый миг рассвета или заката.Как прекрасен свет солнца.Как разноцветными фейерверками сверкают звезды в ночи. Как я хотел бы увидеть все это сейчас.И видеть всегда, ценя каждое мгновение, каждый оттенок открывающегося взору мира!Вот смотрю в окно.За стеклом, размытым потеками дождя, за этой пеленой на глазах, навсегда сокрывшей мир света, сияния солнца и красок природы, плавает нечто, слившееся воедино: нет ни неба, ни земли, ни того, что на них и в них; ни реки, ни деревьев, ни людей.Хаос.Месиво из материй, веществ, воздУхов.И как ни силься, ни старайся рассмотреть, воссоздать какой-то образ, облик чего-то – не получается.Вроде бы ловятся какие-то контуры, очертания, силуэт… но – исчезает, так и не успев оформиться, перетекая одно в другое, словно все вдруг стало полуматериально. Я стою у окна палаты и смотрю в окно.Из коридора доносятся голоса медсестер и больных – таких же, как я, потерявших зрение людей и живущих отныне в каком-то своем, параллельном мире.Там - за окном, я знаю это – открывается взору пейзаж: широким полукругом огибает городскую окраину река, берега ее утопают в яркой весенней зелени, солнечные блики пляшут по воде.Так видят другие.Я также пытаюсь увидеть, разглядеть все это, но по стеклу расплываются серые потеки.Глаза мои не различают ни очертаний предметов, ни их цвета.Вселенная распадается на атомы, на фотоны.Вокруг меня царит первозданный хаос.И я также всего лишь получастица-полуволна, меня нет.Почти.Шестой этаж.Стоит только открыть окно, и…Для чего нужен мир, в котором поселилась пустота и нет никакой надежды, что она когда-нибудь чем-то заполнится?Прикосновение к плечу возвращает к действительности.Это пришла мама.Я для нее – единственный свет в окошке, как она всегда говорит.«Пойдем, сынок, нас приглашают на консилиум.Сама Кобзева пришла».Мы идем к кабинету, где нас ожидает старенькая профессорша.Осмотрев мои глаза с помощью различных приборов, она делает вывод:«Что ж, молодой человек.Диагноз прежний, атрофия зрительных нервов.Предстоит долгое лечение, может быть, не год и не два, и нет надежды, что это излечимо. Почему? Этого вам никто не скажет. Наука до такого еще не дошла, чтобы восстанавливать нервы.Сбой иммунитета, сгустившаяся кровь, гипертензия, возможно, из-за спортивных перегрузок».Отчаяние. Тьма тьмущая вокруг трепетного огонька. Задумчивый лик. Ангельское пение, пока еще звучащее не совсем понятными словами. Мы выходим во двор после долгого стояния под куполами. Я останавливаюсь, смотрю в далекое невидимо-голубое небо, солнечные лучи касаются моего лица, заглядывают в глаза. Солнце и небо никуда не исчезли, и мир не рухнул, хотя едва различим. Он возвращается. Есть и будет. Не смотря ни на что. Он прекрасен, этот свет…Ты тоже это видишь?!.
Я снова поднимаюсь на берег, встаю у парапета. Снег закончился и разлегся кругом, сияя на солнце, так что больно глазам. Я и не заметила, когда в мою «пустыньку» снова вошел свет. Тот свет, что никуда не исчезает, а может только помрачиться на время и показать свою изнанку.
Ты бредешь по пустыне жизни своей, почти не замечая перемен. Сменяются дни и ночи, времена года, а ты живешь, крутишься-вертишься в этом колесе, цепляясь за материальные ценности, так что некогда и глаза поднять на небо. Может быть, боясь увидеть там бесцветную черноту, мертвую глубину, в которую катится мир. Лучше уж не смотреть, а продолжать делать вид, что все в порядке, так и должно быть.
Однако в любой момент может произойти сбой. Иллюзия постоянства и незыбленности рушится. Этот мир может внезапно перемениться, повернуться другой стороной, или даже исчезнуть. Ты встаешь лицом к лицу с бездной, с ее пустотой, и внутри тебя твоя личная пустота, даже не бунтуя, не протестуя (потому что бесполезно), смиряется перед неизбежностью. Между тобой и ею – только одно, горькое:
- Почему я? За что?
И, главное – если наметятся ответы на первые два вопроса – для чего?! Ответов нет. Но если взывать неотступно, они начинают потихоньку приходить.
Не сразу осознаешь, что общаешься вовсе не с пустотой – безмозглой равнодушной материей, а с чем-то живым, услышавшим…А потом увидишь за всем этим свет. Пока еще совсем тусклый, как сквозь стекло, покрытое пылью. Главное – увидеть, а потом, вставляя различные фильтры, разглядывать через них все, что оставалось до сих пор невиденным. То, что казалось бесцветным, приобретает окраску. И особенно красиво в этом свете оказывается – небо. То самое, на которое раньше ты совсем не обращал внимания…
Пора возвращаться домой, где, наверное, проснулся и ждет меня сын. Где-то в лабиринте летних павильонов Лазурки над моей «иорданью» все время неустанно скребет лопатой невидимый дворник. К воротам виллы подъехало такси, забрав замерзшую девушку.
На остановке бледнорозовая девчонка, все также бесстыдно стоя ногами на лавочке (вот поросенок!), с сигаретой и банкой пива в руках, еще веселее и звонче хохочет в лицо длинному парню. Он стоит спиной ко мне, по-хозяйски обнимая подружку и тоже ухмыляясь чему-то. Я нарушаю их уединение, мешая целоваться.
Проходя мимо них, приостанавливаюсь, хочу сделать еще один снимок – Лазурка на фоне рассеивающегося света на востоке.
- Б…, опять эта макака идет! – слова парня явно относятся ко мне, ведь больше никого нет на улице. Кроме еще деда, чуть поодаль все еще прокапывающего в высоких сугробах бесконечно длинные, в общем-то ненужные, запутанные лабиринты в сугробах.
- Вот тебе, получай – за поросенка, - думаю я. – А вот нечего плохо думать про людей! Не осуждай, - сказано же… Может быть, не такие уж они и плохие, эти молодые люди, может – праздник у них какой. По молодости все, каждый день божий у них - как праздник. Но зачем же пить с самого утра, курить, матюгаться на чем свет стоит… Господи, ну куда катится мир! Что будет дальше…
Может, я не права? Старая брюзга, у которой «все позади». Смешная, странная, мешковато одетая «макака». А им, молодым – только бы жить да радоваться, побольше смеху да развлечений, и больше пока не надо ничего.
Но там ли ищут они эти радости жизни свои? Вот – сели в подошедший автобус, уехали в город, даже ни разу не оглянувшись, не полюбовавшись на чудо явления в мир ангелов. Явленное для меня одной, получается? Немного обидно мне за это чудо, которое явно было рассчитано явить себя не для одного всего лишь зрителя. Хотя и очень восхищенного и благодарного зрителя, в театре одного актера, слегка странного, смешного может быть и чуточку блаженного. Хотя нет – вот приду и расскажу сыну обо всем, что видела. А потом мы вместе прочтем Утреннее правило, стоя под иконами в самом светлом углу, образованном восточной и южной стенами дома. Распятие – мачта корабля. Наш дом плывет лодочкой, по волнам снега высоких сугробов, в сторону восстающего света… «Света от Света…рожденна, несотворенна, единосущно Отцу, Им же вся быша…»
Мы выплыли и держим путь дальше, к свету тому. Теперь, после нескольких лет со дня, когда казалось, что наступил наш личный маленький апокалипсис, оказалось, что есть правда в словах «все, что ни делается – к лучшему». Хотя если бы кто-то сказал мне тогда эти слова, я бы сочла это жестоким издевательством. К лучшему, что мой ребенок стал почти незрячим?!.
Мир перестал быть для него доступным в полной мере, лишив многих хороших возможностей. Но ведь…понимаю я теперь – и плохие «возможности», искушения свободой, которые могут погубить молодого, неразумно пользующегося ими - возможностями этими мирскими - человека, стали для него не доступны. Наверное, провидение уберегло его от чего-то еще более худшего. И меня через это испытание – тоже…Вот только еще бы знать, или хотя бы - понимать, к у д а ведет нас это наше Провидение. Но – не все сразу. Все делается постепенно, по ступенечке, по шажочку продвигаясь вперед.
На клене у моих ворот столпились скукожившиеся воробьишки, замерзшие съежившиеся синички, даже прикуклилась на макушке соседской елки, на самой верхней веточке – поближе к солнцу - дежурная сорока. Поджидают меня, а вместе со мной и запоздавшего завтрака. Пелена на небе совсем рассеялась, солнышко сияет ярко и прямо над моим огородом, сосулька по-весеннему сверкает на карнизе. Но стало теплее, так что я выхожу пить пахнущий летом смородиновый чай на веранду. Баночка тягучего подзастывшего золотистого меда, книга стихов, лист белой бумаги, так и зовущий прикоснуться к себе. Записки сегодняшнего дня – дневник, который почему-то снова захотелось завести, спустя лет этак сорок после последних записей. Целая пропасть дней между той и этой жизнью. Мои шесть десятков лет – мой шестоднев, вписавшийся во время оно мира сего. Что они в нем…
Едва слышно доносится звонкий в легком морозном воздухе колокольный звон из храма Архангела Михаила в двух километрах от нашего дома, отсчитывающий часы. Во всех храмах уже служится Утреня. Всплывают строчки из литургии: «Слава Тебе, показавшему нам свет!..»
Начался еще один день - предпразднства Собора всех Архангельских сил небесных. Счастливые все же люди – христиане. У них каждый день – чудо, праздник сил, сотворивших это самое чудо! Пойду разбужу сына, поздравлю и расскажу обо всем увиденном. Воскрешая пред внутренним взором все краски неба в объятиях белых крыл, на фоне киноварно-красной занавеси алтаря, уходящего в синеву. И хотя за окнами снова помутнело и посыпались снеговые перья, мы знаем, что за всем этим стоят всегда чистое небо и ничем не помрачаемый вечный в нем свет. Встанем лицом на восток и сотворим утреннюю молитву. Хорошо все же жить на свете белом, который и есть настоящее чудо! Каждый Божий день в нем! Слава Богу за все! Даже за любовь, похожую на боль и страдание.
20.01.21
8 Праздник
Ангелы этим утром празднуют Собор всех своих сил, и изо всех же сил стараются убелить землю, сокрыть все темное на ней до единого пятнышка. В дни предпразднства и в сам праздник небо максимально приблизилось, так что не требуется особых усилий, чтобы оказаться на нем. Вышел из дверей, и вот ты уже там, посреди небесных созданий, ставших плотью, радующихся и веселящихся своей недолговечной земной воплощенности. Стоишь, замирая от восхищения: светлеющий воздух полон ими, нет ни одной поверхности, на которую не присела бы хоть одна из снежинок. Прилетит, потанцует, покрутится, выбирая место, опустится и лежит, сверкая всеми своими совершенными по красоте крылышками. Уже и места-то толком нет свободного, так что приходится теснить себе подобных, покрывая многослойно крышу дома, дерево, забор и дорогу, по которой страшно ступить, разрушая с каждым шагом с такой любовью созданные шедевры снегового искусства, и без того недолговечные. Только и успеешь, что полюбоваться, как растают, рассыпятся от мороза, превратятся в крупу до весны, а там уже и снова на небо, парить облаками.
Елки, изящно оттопырив пальчики, ловят снеговые цветы, березовые ветви украсились паутинково-тонкими шалями, каждый кустик и травинка примеряют наряды, все украшается и прихорашивается к празднику. Особенно красиво смотрится сейчас храм в честь самого предводителя «воинства» небесного, что не воевать собирается, а побеждать мир любовью и красотой, чистотой. Воздымаются ярко-красные стены, стройная колокольня, золотые купола, кресты над ними, кажется, парят в воздухе. Высокое подножие постамента, на котором стоит изваяние Архистратига, тоже в снегу, и он стоит будто на облаке. Смиренно сложенные крылья за спиной, опущенный долу длинный меч, держава в руке, прекрасный лик, взгляд обращен строго и задумчиво на запад солнца. С любовью взирает на мир тот, что от самого начала стоит на страже сил добра. Зло низвергнуто в ад, но до конца не побеждено. А напротив, растет и множится, много еще работы у ангельских сил бесплотных.
Убеляется мир, очищается, весь сияет уже в лучах пробившегося света над нимбом Михаила. Имя его – «кто, как Бог», он полностью на стороне света, потому силен спасти мир от зла. Он всегда на страже, всегда готов отсечь обоюдоострым мечом Слова любые поползновения сатаны увлечь человека на свою сторону.
Но, видит Бог, столько темного вокруг, в душах людских, накопилось всяких нечистот, зла в сердцах, зависти, гордыни и прочей нечисти, что правит миром от начала появления зла, что почти невозможно уже их обратить в сторону свою. Уж сколько веков сыплют, сыплют ангелы перышки свои, а все без толку. Сколь не убеляй, не увещевай род людской, не зови за собой, а все-то тянется он нескончаемой вереницей куда- то во тьму, совсем не божию, вслед за теми силами, что так властно ведут за собой к погибели. Бес-полезно звать человека, не увести его насильно туда, куда не желает он идти, пусть даже это самое что ни на есть светлое место под небесами. Нет его воли на то, и точка. Не желает увидеть этот свет, так щедро изливаемый с неба небес.
Проезжают по кругу кольца машины, проходят озабоченные люди мимо храма, мимо Архангела, как мимо пустого места. И слыша – не слышат радостные перезвоны колоколов, вдруг разнесшиеся кругом, а из приоткрывшихся врат донеслось песнопение, заканчивается литургия, люди другие выходят из храма с веселыми лицами. На них просветленная детская радость, блаженная улыбка, словно они побывали у Бога за пазушкой, в объятиях теплых, любящих, прощающих все, исцеляющих, направляющих в мир с миром в душе и сердце. С любовью ко всем, к прохожим, к равнодушным, даже к самым падшим: так жалко, что не ведают они, чего лишают сами себя, проходя мимо этих объятий, закрыв масками лица по самые глаза. Будто враз мы все в одночасье стали обезличенными марионетками. Хотя в общем всегда такими и были…
Еще года три- четыре назад на этом месте между городом Кемерово и д. Сухово был голый пустырь, на котором установили Камень с надписью, говорящей о том, что место это благословлено для строительства на нем Храма, и вот - возникла такая красота и благолепие. Причем буквально за это лето храм будто возник сам собой, окрасился в ярко- торжествующие тона, пурпуровые, белые, символизирующие победу добра, жизни и Света над силами зла. Вознеслись в небо колокольня, купола, засверкали позолотой кресты над ними. Рядом встал на высоком постаменте сам Архангел Михаил, воевода сил небесных, ниспровергших сатану в ад. Возвышается над всеми прихожанами, захожанами и просто проходящими мимо величественная бронзово отсвечивающая на свету фигура Архистратига, с добрым, но строгим молодым лицом и грозным мечом, готовым поразить любую подступающую к душам людским нечисть. Но вот беда – «нечисть» так и толпится кругом, так и подступает, не осмеливаясь, однако, войти за порог храма.
На территории храма как по волшебству за одно это лето возникла Трапезная, детская площадка появилась, кругом легла тротуарная плитка, мигом зазеленели уже большие почти взрослые деревья, газоны расстелились в течение буквально нескольких дней. Да-да, вот так приезжаешь в воскресенье на Литургию, и вдруг видишь на голом месте внезапно выросший сад! Распустились цветы вдоль дорожек, выложенных разноцветной плиткой. Фонари загораются, к ночи подсветка выхватывает из темноты фигуру белоснежного Ангела, оберегающего деток на детской площадке. Разве не чудеса?! Благодаря настоятелю, отцу Виталию Макарову сотворяются они. С помощью Божией, конечно.
Сегодня праздник Архистратига Михаила и всех Небесных сил бесплотных, а также именины нашего Архангельского храма. Ему исполнился один год, совсем еще новый, юный храм, но уверенно стоит, идет в будущее, плывет кораблем на восток. И мы вместе с ним, и наша община хорошо подросла и пополнилась за этот год. По сравнению с первыми службами, проходившими в нижнем храме в честь иконы Неупиваемая чаша, где присутствовали всего несколько человек, теперь собирается почти полный верхний храм. Особенно на праздничных, необыкновенно красивых Архиерейских службах. Единодушие, воодушевление в лицах, радостное единение друг с другом и с Творцом, со всеми силами Его так и витают в воздухе. Победа над злом торжествует, слышится в ангельских песнопениях, во общих молитвах.
- Миром Господу помолиимся! О мире всего мира…о благорастворении воздУхов…о временах мирных…
И хотя служат здесь и поют обыкновенные люди, но присутствие высших сил ощущается везде и во всем: в иконах, росписях, праздничных одеяниях, трепетном свете свечей, в ликах и лицах священников и прихожан. Общая молитва о всех и о вся, о мире, Причащение Святых Таин, пропетая несколько раз Многая лета нашим Ангелам, общая вкусная трапеза. Многая, многая и благая лета храму сему, и всем другим храмам, и нам всем. Ведь сегодня день и наших именин, все Ангелы хранители празднуют свое явление миру в этот день. Обнадеживая нас, верующих, на будущее: сколько бы ни было в мире зла, а добро все равно побеждает и торжествует. А иначе и мира уже не было бы вовсе, одна пустота.
И такие радость на лицах, и единодушие, объятия, поздравления, и верится, что все плохое позади. Нет никакого зла, отступило оно в тень, и если не исчезло совсем, то хотя бы притаилось до поры, до времени. Не смея вступить за порог церкви.
Люблю верующих. Они настоящие братья и сестры. Хотя бы потому, что им можно доверять. Зная, что не предадут, не обманут, не позавидуют, не осудят. Постараются ничем не обидеть, не ввести в соблазн ни словом, ни делом. Не нагадят в душу, не плюнут в спину. И не потому даже, что придется каяться батюшке на исповеди, а потому, что боишься оскорбить Бога своего. И ведь когда человек постоянно молится о ближнем и всем мире, он просто не способен делать зло ни ближнему, ни миру вообще.
Если бы все молились обо всех, даже о самых заблудших, за врагов, за проклинающих, в мире не было бы зла.
В этом, по-моему, и есть суть христианства. "Да любите!.."
И поэтому я и люблю их, верующих, братьев и сестер моих, во Христе. А братья и сестры мы все, по рождению и по крови, начиная с Адама и Евы. Хотя любить надо всех, конечно. Как бы ни было это иногда кажущимся абсурдным и даже противоестественным.
Как, живя в мире сем, умудриться не отпадать от добра и света, жить в Синергии, сотрудничестве с Богом, чтобы не навредить своей душе и телу? Наверное, просто захотеть этого. Захотеть с п а с е н и я. Призывая на помощь добрых духов, созданных прежде человека, для служения ему и Богу. Не впуская в себя зла.
Вот смотрю я на город, утопающий в дымке, видимый отсюда крышами домов, дымящимися трубами, слышу глухой рокот сливающихся воедино шумов, представляю себе, каково там приходится людям во всем этом? Это для меня, стоящей в поле возле храма, или на берегу реки, явственно различима разница между тишиной и хроническим шумовым смогом, чистотой воздуха и смешением ядовитых газов. А для тех, кто сейчас там, в общем-то все привычно и незаметно их вредоносное действие на тело и душу.
Я зависаю между небом и землей, наблюдая картины природы и думая о вечном, в подобии единения с ними. А они должны торопиться на работу, чтобы заработать денег себе на блага. Я и сама еще совсем недавно варилась в том же котле, и для меня так же естественно было крутиться и вертеться в колесе бесконечных забот, суеты и толкотни. Видя перед собой наипервейшие задачи: заработать на хлеб, чтобы спастись от голодной смерти; на одежду, спасаясь от мороза; на по возможности удобную и красивую жизнь для себя и детей. Упуская при этом нечто невидимое и неслышимое. То, что витает в воздухе, иногда напоминая о себе кромкой далекого берега, почти невидимого из-за смога. Или иногда звоном колоколов напоминает, таким чуждым и даже раздражающим, отвлекающим от дум о чем-то повседневном. О проблемах в отношениях с детьми, соседями и коллегами по работе, например, когда что-то не ладится. А не ладится почти все время, так что…куда уж там думать о чем-то кроме того, что положено нести на своих плечах по этой земле. Преодолевая препятствия, стремиться быть «не хуже других», или даже лучше, лучше всех! И страдать от ущемленного самолюбия, гордости, от того, что это невозможно.
Если сталкиваются множество самолюбий, это всегда ущемление их друг другом, и это болезненно.
В стенах храма – в идеале - нет отдельных самолюбий, есть только Любовь, объединяющая их.
Каждое воскресение мы собираемся здесь, чтобы вкусить ее, ощутить Синергию, прилив новых сил.
В первый раз я наткнулась на слово «Синергия», когда надо было определяться детям, куда пойти учиться. Это был платный университет, на который у нас не было столько денег. Особо я тогда и не озадачилась: а что оно означает, это слово? В Википедии прочла, что:
- «Синерги;я[1] (греч. ;;;;;;;; «сотрудничество, содействие, помощь, соучастие, сообщничество» от др.-греч. ;;; «вместе» + ;;;;; «дело, труд, работа, (воз)действие») — усиливающий эффект взаимодействия двух или более факторов, характеризующийся тем, что совместное действие этих факторов существенно превосходит простую сумму действий каждого из указанных факторов, эмерджентность». (2).
И, как пример, приведено:
- «Знания и усилия нескольких человек могут организовываться таким образом, что они взаимно усиливаются)*.
- Неплохо, - подумала я, - объединять бы наши совместные усилия в семье хотя бы. А то получается, что одна я везу воз, а отец моих детей свои усилия направляет все время совсем в иную сторону. Вот и получается, что все шло у нас ни шатко, ни валко, а кое-как сводя концы с концами…
Бог создал Адаму жену, чтобы создать такую синергию, которая могла бы помочь людям устоять против зла. Но это не помогло. Как и их детям. Силы зла вторгаются в их отношения, разрушая все, что было поначалу «хорошо весьма». Так и в наших отношениях. Получилось так, что древний змий погубил сначала мужа, потом мою дочь, и чуть было не сгубил сына, да и меня самую неоднократно ставил на грани выживания. Почему? На этот вопрос сложнее всего найти ответы. Для того и приходим к Богу, чтобы попытаться это сделать. Пока не поздно…
Помолившись о мире живых, о усопших, выходим на свет божий.
Свет ярче вспыхивает над нимбом Архангела. Снегопад к концу литургии вдруг прекратился, все развеялось, прояснилось. Видимо, самые молодые, мелкие ангелочки, подустав, разлетелись по своим небесным обителям. Только самые большие и грозные, раздобревшие тучные облака понеслись ветрами над полем, над деревней, над городом, развесив широкие крылья, обнимая все открытое пространство, неся на спине, как в дырявой котомке, то и дело выпадающий наружу золотистый клубочек солнца. Так красиво кругом, благодатно, хорошо на душе.
И вспомнился нам по дороге домой наш «персональный» день Ангела.
Не люблю многолюдных застолий, заздравных и разных тостов, набивших оскомину пожеланий одних и тех же. Также, как и сын, а потому на свои нынешние дни рождения – благо, что между ними разница всего лишь в несколько дней (не считая тридцати лет) - уехали мы вдвоем с ним на Томскую Писаницу. Поели шашлык, погуляли по дорожкам под тихими многовековыми кронами сосен, прикоснулись к далекому прошлому при помощи рисунков, высеченных в скале, нависающей над рекой. Почувствовав, как течет время, глядя на движение волн в Томи. Сколько воды утекло за пару-тройку миллионов лет, ушедших с тех пор, как древний художник писал это свое послание нам, его потомкам? Сколько ее утекло за годы нашего жития тут, на земле? Сколько утекло и еще утечет за время существования мироздания нашего...Много, наверное. Но, слава Богу, течет и не кончается, конца-края не видно.
Спасибо предку, оставившему свое послание, припечатавшего время, увековечив в камне один из его дней, свою молитву перед охотой на лося к тем богам, которые были тогда ему ведомы. Кто знает, может это именно его генам и во мне теплится искорка творческого озарения, и я пытаюсь тоже оставить после себя хоть что-то...описав сей день и то, что в нем со мной происходит.
Мы поднялись на гору, походили по тем местам, где ступала нога того самого предка, который пришел, увидел эту реку, эти камни. И в свободное от охоты на лося время, в восторге от всего увиденного, решил заняться творчеством, изобразив того самого лося, и свой автопортрет заодно. Благодаря, наверное, духов горы, воды, неба за жизнь, за пищу, удачную охоту, за красоту.
Мы прошли мимо имитации языческого капища, каменных идолов к православному Храму в честь первоучителей славянских Кирилла и Мефодия. Позвонили в низко подвешенные колокола, ударяя в них тихонько камнем. Почему-то у них убрали языки, будто боясь смутить проходящих мимо язычников и неверующих, и стали они безъязыкие. Они молчат, не звонят, извещая прихожан о начале литургии, приходе в мир Бога, о радости Воскресения. Но им есть что сказать людям, готовым услышать. Надо только прислушаться...
А тишина там стоит просто волшебная, вдали от города, над искрящейся далеко внизу под обрывами излучиной реки, неимоверно синяя, и такое же чисто-синее небо. Скала - профиль каменного лица, смотрящего в небо. Линии на камне: олени, люди, я снова прикасаюсь к ним, и вижу, как прикасалась к ним рука человека, высекая рисунок. Каких-то всего лишь пару-тройку миллионов лет назад...И тогда вот так же бились волны о подножие горы, текли воды Томи от склонов Алтая и Саян к далеким северным морям, отражались в воде облака...
И так же любовался человек всем этим, и хотел отобразить красоту мира, увековечить для потомков. Вот я - потомок, прихожу и прикасаюсь к линии рисунка, здороваясь с тем художником, через века, через годы, часы и минуты, словно и не было их. Времени нет, оно эфемерно, преходя-непреходяще, и пространство - вот оно, все то же, объединяет нас, соединяя воедино все, все в этом мире: небо и землю, моря и реки, горы, олени, люди...все едино, живо, вечно и прекрасно. Пусть оно будет всегда. Здесь, на крутой высоченной горе над Томью, вид особенный, далеко видны гористые берега, с деревушками на их склонах, широкие пустынные извивы воды, уходящие от востока к западу. Дух захватывает и несет над этими «молочными реками в кисельных берегах».
Солнце не спеша садилось там, где ярко горел кедр за церковью, будто это та самая неопалимая купина, что явила в себе Бога Моисею, пришло к нему озарение, узрел он картину сотворения вселенной, услышал голос, и появились после этого и скрижали с заповедями в камне, и книги Бытия. Богодухновенно открывая и для нас тайны Бога. Ну или хотя бы приоткрывая маленькую дверцу: открывай и входи в мир, показывающий себя с совсем другой стороны. Из прямой перспективы – в обратную, как на иконах. На самом конце креста вспыхивает последний луч, указывающий дорогу в небо. Ну а нам пора было возвращаться домой.
Уезжали мы, полные умиротворения. Повидались и с природой, и с предками-язычниками поздоровались, и на Небо обратили, хоть и не на долго, взор свой. А утром, после молитвы и воздав хвалу Богу за все на литургии в любимом Храме, исповедавшись и причастившись Крови и Тела Христова, мы даже сподобились впервые в жизни (вместе с диаконом Сергием, которого поздравляли в тот день с тридцатилетием служения!) того, что услышали поздравление от отца Виталия и Многую лету от нашего клироса! И унесли с собой большую просфору, чтобы по утрам начинать свой день со вкушения кусочка освященного хлеба со святой водой и молитвой. Молитвой о себе, о близких и далеких, о спасении душ наших, о мире в мире. Таком прекрасном, таком величественном, разумно устроенном мире, жить в котором - просто счастье! Которого и желать не надо. Оно просто есть. Должно быть, и точка. Несмотря ни на что.
Небесная лазурь вскоре снова замазывается свинцовыми белилами. Солнце, несомое на крыльях облачных ангелов, проглатывается серой хмарью: не успели мы с сыном дойти до дома, как подсветка ярких софитов сменяется на тускловатые отсветы и возвращается действо под названием "ни неба, ни земли, сплошная серость, снегопад..." Как и было с утра.
Так быстро происходит смена картин в природе, поди попробуй, успей зарисовать, хотя бы словом! Тем более красками. Никакому художнику не под силу такое! Кроме одного - матушке-природе. Что- то она преподнесет дальше? Что-нибудь да преподнесет, а я снова выйду на улицу, к любимым местам недалеко от Томи и продолжу свой "пленер", ведя дневник природа-видения, и, по возможности – ведения, делая разные наброски для будущих картинок. Чего такому добру пропадать даром? Может, кому-то покажется это все чем-то мелким, никчемным, а кому-то и правда станет подарком к дню Ангела своего.
21.11.21
9 Рыбы, постпразднство
Художница решила снова взять тайм-аут, закрашивая мутноватыми белилами все, что написано было вчера, и, присыпая снежком, заделать окончательно все трещинки в ледовом покрытии реки, укрепляя его и закрывая просветы, надежно укрывая обитателей вод земных от грядущих суровых перемен. Она, кажется, решила прочно сомкнуть не только берег с берегом, но и небо с землей, погружая все в белый сон, в тихое задумчивое полубытие. Закончив одно произведение, пора подумать о другом. Вот и я – тоже попробую написать какую-нибудь картинку. Написать мыслями, написать чувствами, словами.
Иду сегодня не к Лазурке, а на другое свое излюбленное место, которое называют у нас «за школой». Хотя школы тут давным-давно нет – Сухово, хотя и разрастается год от года, из большого села превращается просто в полудачную деревню и детей возят учиться в город - а стоит только маленький сельский магазин, «лавочка» под названием Кормилица. Хотя лучше бы ее назвать «поилица», потому как главный продукт потребления в ней – веселящие, но отравляющие тело и душу напитки. За стенкой, в том же помещении, пылятся книги с пожелтевшими листами в библиотеке, редко кем посещаемой.
Зато рядом, на лавочке автобусной остановки, тусуется молодежь. Бутылки с пивом с утра, усталые лица, мат-перемат, конечно, никаких масок, обязательных сейчас для защиты от ковида. Я ведь помню некоторых еще мальчиками и девочками, почти что ангелами, а что стало теперь с ними? За последние года сильно их поубавилось – и молодежи, и людей в возрасте, так любивших тут тусоваться. Многих уже нет в живых, кто-то находится в местах отдаленных, да и эти-то – что станет с ними, если будут продолжать в том же духе?
- Не губили бы вы себя, берегли бы тело и душу, - хочется сказать молодым людям, но разве послушают, когда хочется праздника, здесь и сейчас, а завтра хоть трава не расти!
Сильны соблазны мира сего, крепки сети, опутывающие нас, кажутся непобедимыми силы зла. Ходят кругами бесы вкруг душ людских, водят хороводы страсти бесовские: вот бес сквернословия являет себя бесстыдно воочию, вот – нечистый дух пьянства, блуда, чревоугодия и прочая, прочая…заморачивают головы, окручивают с головы до ног, шагу не давая ступить. Переступив одну черту, легко и свободно можно переступить и другую, дальше-больше, и не заметишь, как накроет с головой и понесет тебя в болото, из которого выхода можно и не найти.
Я ведь и сама далеко не святая, было время, когда хороводились и вокруг меня, и вокруг моих детей духи нечистых сил, стоит их только впустить в дом свой, как они станут там хозяйничать и уничтожать все и вся в угоду хозяину своему, отцу лжи, сатане.
Нет ничего страшнее отпадающих от отцов ангелов, и рушится мир…разве не разрушился и мой мир, когда разделился он надвое, одна половина его вместе с сыном через болезни, страдания все же выжил и остался наплаву, а второй потерпел крушение и пошел ко дну: вместе с дочерью…Это ведь бывшие друзья и подруги их тусуются, живые и вроде бы здоровые, как будто ничего не произошло. Что ждет их дальше – одному Богу известно.
Ничего страшнее нет на этом свете, как видеть, что на твоих глазах ангелы искажают свой облик, теряют крылья, превращаются в нечто совсем противоположное тому, чем они должны быть и стать…и ты не в силах ничего изменить…когда все уже произошло.
И снова эти вопросы:
- За что?! Почему? Для чего…
Кажется, что жизнь заканчивается, когда исчезает из нее что-то главное. По прошествии лет боль утрат несколько приутихает, понемногу приходят и ответы, и теперь уже я начинаю думать, что:
- Может и правда, что Бог попускает испытания и забирает жизнь у человека всегда вовремя? Когда исправился и готов к жизни вечной, либо если покаяние уже невозможно, дальше будет только хуже. А испытания попуская для исправления ошибок и продлевая для этого время жизни на земле. Успеть очистить свои крылышки от грязи, чтобы они снова стали пригодными для полета.
Свернув в проулочек, выхожу на берег Томи и спускаюсь вниз по почти нехоженой еще тропинке, занесенной свежим снегом. Серенькое недозревшее яичко рассвета зависло невысоко над рекой в гнездышке рассвета. Легкий отсвет лежит на снегу, покрывающем лед, наконец совсем закрывший все просветы. Снизу к его поверхности подплывают, наверное, из глубины вод рыбы, пробуя на вкус это вдруг приблизившееся небо, которое было раньше, летом, так тепло, далеко, ярко, но неясно-недоступно, внезапно низвергающееся каплями чистой, вкусной, свежайшей воды, расплываясь кругами по поверхности. Холодное и безвкусное оно стало теперь, но надежное, твердо-незыблемо установленное до лучших времен. Можно спокойно продолжать существовать внизу подо льдом, плодиться и множиться, не думая уже ни о чем. Уберегаясь только от слишком яркого света в круглой лунке, от соблазна - острого крючка с заманчиво извивающимся на нем червячком, чтобы не оказаться вдруг на краю мира этого и мира иного – внешнего… О котором постепенно забываешь, существуешь в полузабытьи, плывешь по течению - под небом Тем, далеким, и этим, малым, близким и надежным, - не думая, не веря уже, что То Небо по-прежнему живет где-то там, надмирно, обещая не то жизнь вечную, полную света, не то полный мрак и небытие.
Рыбы, наверное, как и люди, боятся смерти, живые души ведь тоже, что-то чувствующие и понимающие… Не так же и мы – боимся смерти, но, не веря в жизнь после смерти, т а м, на краю, который придется когда-то переступить - увидим может быть иное Небо – приблизившееся максимально близко, и все, казавшееся пугающим и страшным, станет вдруг спасительным, и, возможно – даже радостным! Засияет новой землей, новым небом, как и обещано Творцом.
Ведь все идет своим чередом, как написано, от начала и до конца, к началу новому. Даже природа это знает и лучше нас понимает, и подтверждает всеми своими явлениями. Только мы, маловерные, в анабиозное состояние погружаемые своим безволием в полусон-полуявь, в глубину темных вод, «и видя не видим, и слыша не слышим…» Так, что никакими чудесами, закатами зрелищными и рассветами огненными не добудиться сердец, равнодушных ко всему этому. И даже не задаемся вопросом:
- А что, собственно, мы должны увидеть и услышать, да и обязаны ли?
Позабыв, откуда пришли. Не зная, куда идем. Даже рыбы, наверное, или вот эта вода, невидимо текущая подо льдом, больше знают об этом, чем мы – венец творения.
Чем выше надо мной поднимается берег, тем тише становится кругом. Шумовой смог, идущий от города, остается позади. Уходит по верхам за реку, достигая Журавлей, поднимается по деревенской улице и там умирает. Сосновый бор, вставший стеной поверх крыльев Птеродактиля, поглощает любые шумы и смоги. Хотя вот эта романтическая дымка, висящая меж берегами – это скорее всего выбросы из труб заводских, приплывшие сюда снизу - не скоро исчезнет. Денно и нощно куют люди счастье, ни на миг не прекращается работа. Торопятся, спешат приобрести как можно больше благ земных, чтобы «пожить по-человечески», построив себе рай. Тот самый, что дан был изначально, чтобы «владычествовать» в нем. Из которого мы сами же, по своему своеволию, и ушли, чтобы создать свой собственный маленький эдемчик, подальше от Отца. Начали строить цивилизацию, возрастая богатством, но теряя при этом нечто более главное, деградируя духовно, опускаясь до уровня «низших существ», считая даже, что это они как раз и есть наши предки.
Кстати, по Библии получается, что в день шестой сотворены были люди - в один день вместе с животными.
- «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». (Быт. 1-26-27).
Как бы я ни боготворила природу, ни поклонялась ее красоте, но все же я, как личность – не амеба какая-нибудь, не ее творение, а Самого Творца. Как тут не возгордиться, подобно главному Ангелу, Деннице? Но это еще не значит, что мне позволено делать с собой и с природой все, что захочется. Брать в угоду себе любые богатства из недр, из лесов, из рек и морей, убивать себе подобных для удовлетворения своих желаний. Владычествовать – это на само деле не то, что мы привыкли думать. Это огромнейшая ответственность – хранить то, что доверено нам Творцом, используя с осторожностью, беря только самое необходимое. А если нет – то мы уподобляемся духам нечистым, все оскверняющим. Такое вот раздвоение личности: я – и бог, выше которого только Сам Творец, и – само воплощение зла, диавол.
В идеале мы должны быть существом троичным, в котором господствует Дух, творящий себе формы, данные от Отца, сотворенные Словом. Чаще всего мы – дух, тело и душа, в которых тело главенствует надо всем остальным, подчиняя все остальное в угоду себе, теряя иногда даже образ не то что Божий, но и человеческий. Оставаясь при этом все же «подобием». Вот такие вот заморочки.
Мы все время стремимся упростить себе жизнь, максимально облегчив ее тяготы, идя ради этого на все, ничем духовным или высоконравственным не заморачиваясь. А потом удивляемся: откуда в мире столько зла? Если Бог есть, почему попускает все это? Где Он вообще? Почил в день седьмой и «на все забил»? Живите, мол, как хотите. Хоть что творите, с собой и друг другом, хоть даже уничтожайте все живое, воюйте.
Вторая глава Бытия начинается со слов:
- «Так совершены небо и земля и все воинство их». (Быт.2-1).
Про небо и землю все уже более-менее ясно, а вот про «воинства»? Это слово звучит в Шестодневе впервые.
Под уклоном берега какой-то добрый человек установил скамеечку, присаживаюсь на нее. Открыв в телефоне Толковую Библию, читаю:
- «Первое выражение довольно употребительно в Библии и служит обозначением или ангелов, окружающих небесный престол Бога-Вседержителя, очевидно, по аналогии со стражей вокруг трона земных владык (Нав.;5:14; 3Цар.;22:19), или же – звезды, горящие на небесном своде и правильностью своего распорядка напоминающие стройные ряды войск (Втор.;4:19,;17:3; 4Цар.;17:16; Ис.;40:26; Иер.;8:2; Дан.;8:10 и др.).
Выражение же «воинство земли» больше не встречается в Писании, хотя некоторая аналогия ему и имеется в кн. Неемии (Неем.;9:6) и у пророка Исаии (Ис.;34:1), где идет речь о высших представителях земли, т. е. о людях и животных.
Таким образом, под «воинством неба и земли» разумеется все то, что есть высшего и лучшего в той и другой области и что, следовательно, служит как бы украшением каждой из них. Эту последнюю мысль прекрасно и выражают греческий LXX и латинский переводы Библии, где еврейское слово: zeba (воинство) передано соответствующими ему синонимами: ;;;;;; и ornatus, означающими «украшение». (1).
Вот так вот, оказывается, как красиво сказано: «Воинства» - как украшение мира изначально создано, стоящее на страже, чего? Конечно же, добра! В дальнейшей истории человечества это все окажется искажено, перевернуто с ног на голову. И воинство человеческое станет орудием сил совсем иных…
А пока что:
- «И совершил Бог к седьмому дню дела свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал». (Быт.2-2).
- «Как же понять этот «покой» Божий, когда сам Господь наш Иисус Христос сказал: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин.;5:17)? Ответ на это имеется в самом рассматриваемом нами тексте, где ясно указано то дело, от которого Бог почил в седьмой день: это, именно, Его творчески-образовательная деятельность шести предшествующих дней; «Бог почил от всего дела, которое Он делал» и речь о котором шла все время перед этим, – «перестал творить вещи, подобные только что сотворенным», как поясняет текст Библии арабский перефраз ее. «Бог почил, – говорит блаженный Августин, – от создания новых видов твари, потому что Он уже не творил больше какого-либо нового рода ее». «Почил, – говорит святой Иоанн Златоуст, – значит перестал творить и производить из небытия в бытие». Но, прекратив творчество, Бог никогда не оставлял Своей промыслительной деятельности по отношению к миру и человеку (Пс.;103:28; Еккл.;12:7; Ис.;57:16; Иер.;38:16; Неем.;9:6; Ин.;5:17; Евр.;4:9–10)». (1).
Позже надо будет посмотреть бы все эти ссылки на пророков, где они подтверждают утверждение, что мир не оставлен без божеского попечения и не брошен на произвол судьбы, как нам это кажется иногда. И что царствуют в мире человеческом сплошные злоба и ненависть, и нет надежды на спасение.
- «И благословил Бог седьмой день и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал». (Быт.2-3).
«Первое значение стоящего здесь в мазоретском тексте еврейского глагола заключает в себе мысль «об отделении» для какого-либо высшего предназначения и уже отсюда – об освящении, т. е. о назначении для святилища и Бога. В частности, освящение времен, по библейскому употреблению, есть назначение их для богослужения (4Цар.;10:20; Неем.;8:9). Это благословение и выделение седьмого дня, как дня благодарственно-радостного покоя, посвященного воспоминанию творения и прославления Творца, имело значение только для разумно-одаренных существ, т. е. людей, которые, вероятно, с этого времени начали соблюдение субботы, в подражание творческому покою Бога. Хотя, строго говоря, суббота характер определенной заповеди получила лишь в законодательстве Моисея (Исх.;20:8; Втор.;5:12), но существует целый ряд сильных доказательств, из которых видно, что в форме благочестивого обычая она практиковалась гораздо раньше Моисея и что происхождение ее в этом смысле чуть ли не современно самому началу человеческой истории (доказат. см. в диссертации А. Покровского «Библейское учение о первой религии», с. 49–53)».(1).
Весь материальный и духовный мир сотворен, все в нем – «по роду их» создано, первая, основная, картина написана. Но не завершена. История существования человечества только начинается, ему предстоит выйти на сцену и начать свою, собственную историю. И вот – первый набросок.
- «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». (Быт.1:26).
«Сотворение человека предваряется совещанием Твор¬ца: сотворим человека по образу Нашему. С кем же Творец вступает в совещание? Без сомнения, не с ангелами, как думают иудеи. Ибо в таком случае надлежало бы допустить, что в сотворении человека действительно принимали участие ангелы, и что человек сотворен по образу не только Божию, но и ангельскому. Но в следующем же стихе, где говорится о приведении в исполнение Творческого сове¬щания, сотворение человека приписано одному Богу, и притом по образу только Божию: «И сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его». Притом Св. Писание вообще отрицает, чтобы кто-либо и в чем-либо был советником Богу: как существо премудрое, Он ни в чьем совете не нуждается (Ис.;40:13-14; Рим.;11:34). Нельзя также допустить, будто Бог, говоря: «сотворим человека», беседует с самим собою по обычаю земных владык, которым свойственно было говорить о себе во множественном числе (например, мы повелеваем). Сей обычай явился в позднейшее время, а во дни Моисея еще не существовал, как видно из всего его Пятокнижия. Согласно с мнением отцев и учителей Церкви должно полагать, что совещание о сотворении че¬ловека происходит между тремя Лицами единого Божес¬кого существа. Бог Отец совещается с Сыном Единород¬ным, «Имже вся Быша» (Ин.;1:3), и с Духом Святым, о котором написано: «Дух Божий сотворивый мя» (Иов.;33:4). (1).
Оказывается, человек сотворен не по образу ангельскому, и не при участии мира ангельских существ, как я думала. А по образу Отца, Сына и Святого Духа. Ну да, ведь ангелы – «духи служебные», по словам Апостола Павла:
- «Не все ли они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение?» (3).
Но к тому времени, как приступают Лица Святой Троицы к главному акту творения, мир ангельских существ уже разделился и незримо присутствовал все-таки где-то по правую и левую руку от Них? Хотя нет – ведь уже произошла на небе война меж двумя воинствами, высшие силы их, светлые, стояли рядом, а темные духи кишели поодаль, ожидая своего часа и потирая руки: ведь ущемленная гордыня их требовала выхода, и человек оказался тем полудуховным-полуземным существом, при помощи которого можно будет попробовать добиться своих целей. Да еще и наделенным свободной волей, на чем можно сыграть и перетащить на свою сторону! И как увидим дальше – целей своих сатана, предводитель этих сил – вполне успешно начнет добиваться уже совсем скоро, чуть ли не с самого первого дня…
Вопрос в том: знал ли Бог, что ожидает человека путь, весьма нелегкий, путь испытаний, страданий, смерти? А если знал – для чего творил? Для бесконечных мук?!.Значит, не все так «хорошо весьма», как это было? Но все это будет потом, а пока что читаем дальше:
- «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». (Быт.1:27).
А дальше интересное толкование святителя Василия Великого:
«Не заметил ли ты, что это свидетельство неполное? [Т. е. в этом свидетельстве о чем-то не сказано] «Создадим человека по образу Нашему и по подобию». Это волеизъявление содержит два элемента: «по образу» и «по подобию». Но созидание содержит только один элемент. Решив, одно, не изменил ли Господь Свой замысел? Не возникло ли у Него в ходе творения раскаяние? Не проявляется ли в этом немощь Творца, раз Он замышляет одно, а делает другое? — Или это суесловие? Может быть, это то же самое, что и: «Создадим человека по образу и по подобию»; ведь здесь Он сказал «по образу», но не сказал «по подобию». Какое бы объяснение мы ни выбрали, наше толкование написанного было бы неверным. Если речь идет об одном и том же, то не стоило бы дважды повторять одно и то же.
Заявлять, что в Писании находятся пустые слова, — опасное богохульство. Да и на самом деле (Писание) никогда не говорит (ничего) пустого.
Итак, неоспоримо, что человек создан по образу и по подобию.
Почему не сказано: «И создал Бог человека по образу Божиему и по подобию». Что же, Создающий бессилен? — Нечестивая мысль! Что же, Устроитель раскаялся? Рассуждение еще более нечестивое! Или Он сначала сказал, а потом переменил мнение? — Нет! Писание не говорит этого; Творец не бессилен и решение не было пустым. Так какой же смысл в умолчании?
«Сотворим человека по образу Нашему и по подобию». Одно мы имеем в результате творения, другое приобретаем по своей воле. При первоначальном творении нам даруется быть рожденными по образу Божиему; своей же волею приобретаем мы бытие по подобию Божиему. Тем, что зависит от нашей воли, мы распоряжаемся в полную силу; добываем же мы это себе благодаря своей энергии. Если бы Господь, создавая нас, не сказал предопределительно: «Сотворим» и «по подобию», если бы нам не была дарована возможность стать «по подобию», то своими собственными силами мы бы не стяжали подобия Божиего. Но в том-то и дело, что Он сотворил нас способными уподобляться Богу. Одарив нас способностью уподобляться Богу, Он предоставил нам самим быть тружениками в уподоблении Богу, чтобы мы получили за (этот) труд вознаграждение, чтобы мы не были инертными вещами, подобно портретам, созданным рукой художника, чтобы плоды нашего уподобления не принесли похвалы кому-нибудь другому.
В самом деле, когда видишь портрет, в точности передающий модель, то не портрету воздаешь хвалу, а художником восхищаешься. Итак, чтобы восхищение относилось ко мне, а не к кому-то другому, Он предоставил мне самому позаботиться о достижении подобия Божиего. Ведь, «по образу» я обладаю бытием существа разумного, «по подобию» же я делаюсь, становясь христианином». (3).
Творец и творение – это все же не одно и тоже, тем более, что любовь художника настолько велика, что он дает портрету возможность ожить и продолжать сотворение самого себя!
Он знал все, что будет происходить далее, какое смешение красок произойдет. Дал общее направление, возможности, и даже предусмотрел падение человечества, приход в мир Самого Себя в виде Бога Слово. Как говорит далее святитель:
- «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен есть». Понял теперь, в чем состоит дарование нам Господом (бытия) по подобию? «Ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми, и посылает дождь на праведных и неправедных». Если ты станешь врагом зла, забудешь прошлые обиды и вражду, если будешь любить своих братьев и сочувствовать им, то уподобишься Богу. Если от всего сердца простишь врагу своему, то уподобишься Богу. Если ты относишься к брату, погрешившему против тебя, так же, как Бог относится к тебе, грешнику, ты своим состраданием к ближнему уподобляешься Богу. Таким образом, ты обладаешь тем, что «по образу», будучи (существом) разумным, «по подобию» же становишься, стяжевая благость. «Облекись в милосердие и благость, дабы облечься во Христа». Делами, которыми ты облекаешься в милосердие, ты облекаешься во Христа и благодаря близости к Нему становишься близким Богу. Таким образом, история (творения) есть воспитание жизни человеческой. «Сотворим человека по образу». Пусть он с момента создания владеет тем, что «по образу», и пусть (сам) становится тем, что «по подобию». Бог дал ему для этого силу. Если бы Он создал тебя и «по подобию», то в чем была бы твоя заслуга? Ради чего ты увенчан? Если бы Создатель все тебе даровал, то как бы открылось тебе Царство Небесное? И вот одно тебе дано, а другое оставлено незавершенным, дабы ты совершенствовался и стал достойным исходящего от Бога воздаяния.
— Каким же образом мы достигаем того, что «по подобию»?
— Через Евангелие.
— Что такое христианство?
— Это уподобление Богу в той мере, в какой это возможно для природы человеческой. Если ты по милости Божией решил быть христианином, торопись стать подобным Богу, облекись во Христа. Но как ты облечешься, не будучи отмечен печатью? Как ты облечешься, не восприняв крещение? Не надев одежду нетления? Или ты отказываешься от подобия Божиего? Если бы я сказал тебе: «Давай, стань подобным царю», не счел ли бы ты меня благодетелем? Теперь же, когда я предлагаю тебе стать подобным Богу, неужели ты побежишь от слова, которое тебя обожает, неужели ты заткнешь уши, чтобы не слышать спасительных слов?». (3)
Все это прекрасно, конечно. Но мир, создаваемый совершенным, уже начал свое движение ко злу. Стремление к совершенству в человеке исказилось, забылось, а если и осталось – тоже в искаженном виде. Мы стремимся к красоте внешней, телесной, забывая о внутренней гармонии. Мораль и нравственные нормы – то, что осталось от духовности. И все это из-за подмены ценностей, произошедших после падения первых людей. Но все это будет позже. Позже. А пока что творит Дух себе формы, и «Дышит, где хочет». (4).
А чем дышит Дух сейчас? Смогом, расстилающимся по воде. Он уже не творит новые формы, а только раскрашивает их в разные оттенки, рисуя новый день.
Кажется, мать-земля, произведя все, что только возможно, все живое по велению более могучих Сил, подистощив силы свои, решила уже и отдохнуть. Уже не производя новые формы, а также, как и ее повелитель, Бог, почила в д е н ь с е д ь м о й, только поддерживая свое творение.
Да раскрашивая его в разные оттенки света и цвета. Можно сказать, что она «ушла на пенсию», вот прямо как я! И теперь нам свободно можно тратить свой творческий потенциал и возможности на всю эту красоту, просто наблюдать, пытаться запечатлевать, совершенствовать впечатления, осмысливая. Задаром что ли пропадать всем этим возможностям, красотам? Они для того и даются, чтобы мы все видели, воссоздавали в искусстве, восхищались. Для выживания ли все это нужно, также, как и вера в Бога? Не вера же заставляет делать все необходимое для выживания в суровых испытаниях?! Но когда ты на грани не то что выживания, а жизни вообще, когда хочется, чтобы все прекратилось уже, но и умирать страшно, вера в жизнь вечную успокаивает, обнадеживает, заставляет идти дальше, не просто идти абы куда, а в верном направлении, ко спасению… То, что, даже погрязая в грехе по уши, остается в нас вера в возможность жить по-божески - это, по-моему, и доказывает, что мы – не только творение природы, но и чего-то более высокого, чему подчинена и сама природа.
Стремление к красоте, к истине, к творчеству, к общению не только с себе подобными, но и со всем прекрасным, с Творцом, наконец, - тоже необходимо для выживания, для эволюции духа. И нет ничего выше этого общения – в таинстве единения с теми силами, которые творят все живое.
Обрести бы еще и нам это единение, друг с другом и с миром.
Кажется, с приходом пандемии мир должен был погрузился в молчание. Масками закрытые рты не дают места многословию, невольно уста начинают меньше произносить слов, особенно - незначащих, ненужных, вредоносных. Люди внимательнее стали смотреть и относиться друг к другу. Невольно присматриваешься: кто идет навстречу? Видны только глаза, остальное скрыто под одеждой и светлой тряпочкой, которая должна ограждать от проникновения вирусов и – вот парадокс - испускания чего-то еще более вредоносного из уст, отчего она становится вдвойне полезной. Меньше также стараешься ходить в супермаркеты и другие многолюдные места. Уберегая тело, уберегать и душу заодно. От соблазнов самых разных, далеко не всегда полезных.
Мир замолк и кажется стоит на краю грядущих новых испытаний. Но замолк не совсем. Где-то «наверху», в высших эшелонах власти, все сгущаются тучи, зреют тонны лжи, готовые прорваться в любой момент и излиться на головы ни в чем неповинных людей. Хотя – так ли уж не повинны мы? Не из нашей ли черноты, многоложности вырастают те тучи, крепнут огненосные, словно подпаленные крылья, закрывающие уже чуть ли не все небо? Нам бы опомниться, встряхнуться, зажечь что-то светлое внутри, обновив фитилек. Может быть, даже затеплить свечку у аналоя своей души, и, глядя, как трепещет на ветру стихия огня, призвать хранящего душу эту. Для изгнания всего ложного, нечистого, мешающего видеть свет.
Иногда нужно потерять зрение, чтобы обрести способность видеть свет. Потерять дар речи, чтобы в безмолвии и тишине попытаться услышать слово…Все это было когда-то, и не раз, и повторяется снова и снова, но толку-то…
Слово звучит, а мир движется ко злу. Как его остановишь?..
Время движется к полудню, а никаких изменений не предвидится. Красок нет, слова истощились. Явления огненных крыльев, как это было на рассвете вчера, видимо тоже не будет. Только непраздное небо, совершенно сливающееся с землей, все перемалывает и переваливает из стороны в сторону тонны снежной массы, уже не зная, куда ее обрушить. Суетятся белые хлопья, отыскивая еще непокрытые места.
Собор Ангельских сил сбрасывает последние ненужные перья, чтобы обновить свое убранство к новому явлению себя вьяве в белый день. Теперь уже через год. Интересно, что изменится за это время?
Время покажет. «Конечно, покажет…- говорит мне тревожно внутренний голос, - ох, как покажет! Так что мало не покажется».
Дай-то Бог, чтобы он ошибся…
1. Толкование на книгу Исход – профессор Александр Павлович Лопухин
2. Послание к Евреям 1:14 — Евр 1:14
3. Свт. Василий Великий. Беседа первая о сотворении человека по образу.
4. Евангелие от Иоанна 3:8.
24.11.21
10 Шаг в небо
И внутренний голос не ошибся…
Несколько вечеров подряд странные красно-огненные отсветы мощно приподнимали с краев земли черноту тучного слегка подсиненного сверху низкого неба. На юге стояло густое багрянистое зарево, и на западе. Желтоватые свечения - над самым городом, на севере, и такие же – на бугре за рекой, где вырос новый спальный район Кемерово. Тучи, гонимые почти по-весеннему странно теплым ветром, окунувшись в это свечение, понизу подкрашиваются в алый цвет, делая их по виду еще тяжелее. Вот они расходятся не на долго, наверху становится видно, как в центре красноватой лунной радуги восседает светило небесное, ночное, добавляя видению новые оттенки.
Красиво, но тревожно: что это за свет над горизонтом - отсвечивание огней городских, слившихся воедино? Разве могут светящиеся окошки домов, магазинов, реклам, мельтешащие по дорогам фары машин давать такой мощный свет, уходящий в отражающее небо?
Со спутников, оглядывающих со всех сторон сферу земли, хорошо видны такие места: наиболее заселенные, ярко освещенные в ночи, золотом сверкающие огни, особенно – в мегаполисах много этого света. Прямо россыпи золота, горстями разбросанные тут и там на суше по земле. Из космоса это смотрится красиво, но, возможно, не так тревожно, как мне - утонувшей в нехороших предчувствиях на дне темного пятнышка посреди евразийского материка, недалеко от небольшого города, областного центра Кузбасского угольного бассейна...
Каждый вечер выходила я то к реке, то на поле за деревней понаблюдать это видение, будто являющееся не случайно, что-то предсказывающее, либо предупреждающее о чем-то… которое к утру, однако, исчезало. Оседающее белесовато-мглистое небо, притушив гееннские видения, к полуночи снова срасталось с такой же смутной угасающей землей, сливаясь краями. Утром это были две чаши, слепленные из светлой рыхлой глины, опрокинутые друг на друга, ограничивая пространство сверху и снизу. Верх внутри, где должно быть небо, обозначается слегка видимыми золотисто-голубыми крыльями ангелов, дружно сомкнувшихся и продолжающих осыпать низлежащий мир своими перьями.
В те дни по утрам я как обычно выходила на свой «пленер» к берегу Томи, любовалась рассветами, рисующими каждый раз все по-новой.
Солнце, приподнимая тяжелый от туч край неба, то является жар-птицей, несущей на крыльях свет и вдруг роняющей в узкую полынью реки золотое яйцо, чтобы легко и радостно взлететь повыше по укороченному зимнему пути. То, слегка подталкивая меня в спину и поторапливая, ведет поводырем в тумане к опоре за деревней, показывая по пути, как из первородного молозива небесного молока рождаются все новые, акварельно-легкие, неописуемо-чудесные картинки, похожие на набросок к иконе. А то вдруг являет самого Архангела, на востоке во всем великолепии возвещающего торжество сил небесных просыпающемуся миру. На огненных крыльях мощно приподнимает он небесный свод, и перед этой картиной бледнеют все вечерние миражи и тревожные ночные апокалиптические настроения. А потом снова все погружается в белесистость и мельтешение, кружение и верчение, растворяясь в хаосе дня.
Также было и в то утро, когда, проваливаясь в еще неубранный на дорогах снег, брела я к речке, надеясь увидеть что-то новенькое. Но там все так же, что и вчера: ангельский мир решил, видимо, сбросить остатки своего облачения-оперения, заканчивая постпразднство своего Архистратига и всех небесных сил, чтобы явиться обратно на небо небес своих уже во всем новом, ничем не омраченном, незапятнанном ничем мирским. В надежде, что покроется мир чистотой их крыл, разбавляя незыблемо-извечной светлостью своей его загрязненность и помраченность. Напрасны их старания. Невидимы и не замечаемы. Мир увидит только снег, состоящий из мириад крошечных произведений, совершенных красотой и гармонией линий, все они сливаются в одно видимое нечто, в котором не разглядеть главного.
Ангелы, любившие зависать над крутизной того берега, теперь свободно носятся по всему пространству над рекой. Они, наверное, любят зиму, как и она их. Тоже разодетая во все чистое и сверкающее, в протискивающихся из серенькой дымки проблесках света, она немного приостанавливает их бег, и все замирает. Тишина такая, что даже шумовой смог над городом приосел к земле, и слышно, кажется, как всплескивают плавниками и клюют рыбки лед.
Всю зиму теперь эта безлюдная тишь будет нарушаться только рыбаками, редкими точками чернеющими тут и там над просверленными ледорубами внутрь реки колодчиками-лунками. Часами рыбак сидит неподвижно ради одной какой-нибудь рыбешки, привлеченной светом и червячком, пойманной и вдруг вылетающей в этот свет. И вот она бьется на крючке, еще не веря, что - умирает, не смыкая страдальчески-испуганных глаз даже после смерти…отлетает крошечная живая рыбья душа, вполне себе безгрешная, в просторы вселенские. Безгрешная и чистая, а значит – достойная вернуться в рай. Тот самый, изначальный, что никуда не исчез, а просто растворился и завис: во всем. Везде двойники-частицы его: бывшие его деревья, цветы, птицы и рыбы, пресмыкающиеся по земле и в воде, продолжают быть во всем, ожидая возвращения. И, конечно, в человеке тоже осталось что-то от райского бытия, то, что было в единении его со всем прекраснодушным, написанным чистыми незамутненными акварельными цветами.
Если смешать на палитре больше трех красок, получается даже не сажа газовая, а просто грязные разводы. Неумелый художник может испортить любое творение, даже самое гениальное. Человек и есть такой вот, наделенный талантами, но нерадивый творец.
Часто я стояла, опираясь на обледенелый парапет набережной, вспоминая, как хорошо было здесь, на реке, летом, как все полнилось цвето-светом, виделось и писалось ярко, сочно, как картина маслом. К осени сменяясь на более тусклую укрывистую, но более разнообразную по цвету гуашь. Потом, по свежей, тонированной белым грунтовке, пишутся - легкими мазочками, штрихами и точками, сухой кистью в стиле сфумато - полупрозрачные зимние пейзажи. Время идет, и все движется согласно законам, богодухновенно вписывающимся в пейзажи, натюрморты, портреты…
Я стояла в тишине, на безлюдной набережной Лазурки, и все вспоминала прошлое, размышляла о будущем, любовалась жемчужно-розовыми и перламутрово-голубыми оттенками, приоткрывающими приглушенный свет на той стороне небесной раковины, впуская рассвет на эту сторону земли - над ее недрами, над крутыми древними горами и реками, над глубокими распадками и темными ущельями огромного каменно-угольного бассейна в древнейших пластах земли…И нашу летнюю поездку на Писаницу, храм на макушке горы, и как мы с сыном потом еще спустились к подножию этой горы, чтобы посмотреть на пещеру с узким лазом вовнутрь, где, говорят, живет барсук…И как наблюдала вхождение зимы в наши края, закрытие вод земных и явления огненных крыльев ангелов в синих водах небесных.
Как это было и в тот злополучный день. Я любовалась небом и не знала еще, что в каких-нибудь ста километрах от меня, в глубине земли, восстающей в рассвет, на самом дне черно-угольной кротовой норы, уже зреет обещанный ночным зловещим заревом, предсказывающим несчастье, - в з р ы в.
…Еще идут шахтеры-проходчики этими норами в сердце земли, заканчивая ночную рабочую смену и предвкушая возвращение из удушливых лабиринтов забоя под многокилометровыми нагромождениями лавы над головой – наверх, к свету, к глотку свежего чистого духа, к улыбкам и объятиям жен и детей…надеясь принести им заработанные бумажки, обеспечивающие достойную жизнь, чтобы было не хуже, чем у людей – и квартира, и машина, еда-питье, игрушки детям, и, может быть, даже хватит на короткий летний отпуск где-нибудь на теплом Лазурном берегу далекой французской земли… вот, еще шаг, еще полшага… и будет свет, там, наверху!
И стал свет. Но не тот свет – ожидаемо мягкий, ласковый, рассветный, а – совсем другой, и н о й, оглушающий, ослепляющий… До которого, кажется, еще так далеко могло бы быть, но который вдруг приблизился: максимально, неумолимо, страшно, гибельно… Невозвратно.
Странно и страшно, наверное, ангельским архистратижьим силам в постпразднстве своем взирать на мир: на то, что творят с ним и с собой существа, должные жить по законам, изначально схожим с их, небесными, законами. Но – предпочитают эти странные создания все же свои, собственные, выдуманные ими самими – этими существами – законы. Законы, заставляющие быть зависимыми от того, что так далеко, странно, так не похоже на то, что и есть одно только – настоящее, жизненное и необходимое… Для жизни в свете. Надежно и далеко от черных бездонных кротовых нор, приводящих в конце концов мир к погибельному концу…
А через девять дней, когда извлечены были из земли тела почти всех погибших в шахте Листвяжная для прощания и погребения, ровно в восемь пятнадцать утра – минута в минуту с тем мигом, когда долго сдерживаемые, неподвластные слабому, но мнящему себя царем природы, человеку, силы вырвались на свободу и учинили свой апокалипсис… - по всей земле кузнецкой, как и по всей России, раздался стон множества колоколов над маковками возвышающихся поверх крыш домов храмов, вторя стонам вдов и детей, и всех православных людей.
Звонили и перезванивались друг с другом, перекликаясь, через все просторы неба колокола, скорбя, прощаясь уж в который раз с невинноубиенными алчностью людской душами. Внутри церквей вторили им тихо кадила с дымящимся ладаном, скорбели люди, трепеща у амвонов огоньками свеч, отпевая длинную прощальную панихиду: «Вечная память, вее-ечная па-амять…» На земле и на небеси. В душах людских здесь и уже там… где, как обещано великим спасительным обетованием, творящим все заново: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет».*
Увидят это все - ведь, как это ни избито звучит – все т а м будем, уйдем в свое время. Главное – уйти бы с миром, с легкой душой, веря в бессмертие, в восстановление в новом теле с этой же самой душой, обновленной для жизни в новом мире. Как это будет – неведомо пока для нас, живых, но веками верят люди и уходят с этой верой туда, где все и откроется уже въяве последним Откровением свыше.
В тот день служилась и праздничная Всенощная служба – предпразднство «Введения во храм Пресвятой Богородицы». Скорбь и радость идут рядом. Скорбь по ушедшему, и радость еще одного обетования для нас, пока еще шагающих в будущее: крошечное невинное человеческое дитя, милая маленькая Дева ступает на первые ступеньки, ведущие к возрастанию в чистоте и непорочности – и в отстраненности от всего греховного - которые достойны того, чтобы принять и возрастить в себе Бога. Не это ли главное и для нас, шагающих дорогами царствия земного к Царствию Небесному? До которого еще ох, как далеко. И испытания грядут на пути еще более тяжкие…
*Откровение, 21-1.
05.12.21
11 Хождение по водам
К зимним праздникам кажется стало, наконец, возможным попробовать перейти реку, яко по суху. Сторожко ступаешь по хрусткой заснеженной тропке над невидимо уходящим в глубину льдом. А в следах прошедших здесь ранее людей, проложивших тропинку через реку, проступает влажная голубизна. Ледок кажется ненадежным, тонким, и глубина тут приличная, метров пять-шесть может быть ближе к середине течения. Снизу рыбки, наверное, чуя мои шаги, тычутся носами, клюя полупризрачный ледовый свет. Пробив ледок лыжной палкой, о которую опираюсь, можно стать одной из этих рыб: подхватит течением, и к весне достигнешь айсбергов северного моря.
Но лучше конечно остаться. Для чего? Просто полетать. Обрести бы крылышки, да и улететь вслед за тем кобчиком, кружащимся над сосновыми спинами сопок-динозавров, припавших к реке. Дразня недосягаемой высотой упавшего в распадок меж сопками древнего Птице-птеродактиля, застывшего тут в полусне навеки. Потом подняться еще выше, к светящимся ониксом крыльям рассвета, где небесные птицы расклевали на пигмент полупрозрачный, напитанный цветом камушек, зародившийся в антрацитово-сером небытии. Смешанные с водицей аметистового света, длинными мазками вливаются плоско-параллельные слои розовато-голубоватой акварели в небосинь, раздвигая ее все выше и дальше, идя к западному краю небесной сферы вдоль движения дня.
В воздухе рассеивается золотая пыльца, разливается в морозной дымке медовая чайная свежесть. День потихоньку удлиняется от зимнего равноденствия, выше поднимая и отодвигая на север долго не затухающее к ночи небо. Солнце – на лето, зима – на мороз. К закату солнце, опускаясь за дома, плавится восковым красноватым светом свечи.
Пчелы в ульях под деревьями на том берегу, сбившиеся в клуб, тихонько жужжат, распевая длинную зимнюю песню, согревая друг друга, грезят приближением весеннего тепла. Оно еще далеко, но уже не за горами. Совсем по чуть-чуть, но вливается в воздух больше света и тепла. Для нас пока не заметно, но пчелки, рыбы, растения, даже вода, наверное, каким-то наитием ощущающие ход времени, не умея подсчитывать, все же чуют, как по минуточке в день всего лишь, но приближается весна удлиняющимися после солнцестояния днями и все более короткими ночами. И все ждут перемен, которые обязательно должны наступить в свое, строго определенное чем-то или кем-то, время. Наверное, они даже чувствуют и как-то видят движение земли вокруг солнца, а его – ощущают целенаправленно летящим своим путем через просторы вселенной.
Не устаю удивляться: как же все-таки не только красиво, но и божественно разумно в мире сем все устроено! И не только в мире сем, но и в «ином» тоже, в том, что не от мира сего.
Все, вроде бы, существует само по себе, но неразрывными узами связано меж собой. Свет и тьма, например. Земля-небо, материя-энергия, пространство-время. И все остальное, что от них происходит.
Небесное – это ведь не просто небо? Не просто пространство, существующее во времени, полное разных энергий, а нечто большее. В небесное мы вкладываем гораздо больший смысл. Просто любуясь рассветом, невозможно не почувствовать красоту, или пытаться увидеть некое знамение, но и не задуматься: а есть ли за этим нечто большее, высшее, чем просто еще один восход солнца над землей? Есть ли еще более высшее, чем это небо, возможно ли увидеть более всеобъемлющую картину, все самое важное, некое Н е б о н е б е с?
Вот я вижу восходящее светило, так же, как древний человек какой-нибудь, в давние времена, быть может, вот тут стоявший, - видел. Не представляя себе, что на самом деле все не так просто. Но я-то знаю уже, что на самом деле земля у меня под ногами – можно даже ощутить это – движется вокруг оси, при этом еще и летя со страшной силой вкруг далекого раскаленного ядерного реактора Солнца. То, что видим мы, все далеко не так как есть на самом деле - не может ли быть подтверждением, что – да, есть оно, сокрытое и тайное, но и доступным может быть, вполне, каждому, кто захочет, постарается заглянуть за краешек горизонтов. Ну не совсем вполне, а хотя бы отчасти.
Но не так, как это видят физики, пытающиеся докопаться до всего, разложить на составляющие, назвать своими именами, химики, слагающие все части воедино, пытаясь создать, например, подобие живой клетки без надежды ее оживить, и атеисты, верящие, что материя сама себя задумала, создала и развивает.
Вот, все земное – от земного как бы происходит. Вроде бы понятно: из недр произрастает растение: как бы не живое существо, но что, какая сила живет в нем, толкает семя распуститься, дать побег, лист, цветок? Откуда берется эта сила и куда уходит, когда цветок «умирает»… Не очень ясна суть, но чувствуется, что все идет по какому-то плану.
И вовсе уж не понятно: материя – от материи. Разве может материя производить себе подобное, ведь для этого она должна самое себя задумать, составить план, целенаправленно воплощать, поддерживать, согласно законам «природы», которые тоже ведь надо создать! И все это из хаоса, из «взрыва», из тьмы создать! Цветы, птицы, человек, наисложнейшие создания, состоящие из огромного количества живых клеток, могли сами себя задумать, сотворить. Как могли это сделать эти живые клетки, не имеющие в себе разума? Сама жизнь, от самой малой клетки, не может сотвориться из неживого. Материя не может "думать" и оживать, становясь разумной, сама по себе. Материалисты здесь сами себе противоречат.
Легче поверить в ч у д о творения, чем в то, что неживые клетки сами себя задумали, "оживили", много миллионов лет терпеливо-целенаправленно изменяли, создавали виды растений, животных так, чтобы они рождались, а умирая, порождали свое продолжение, "понимая" при этом, что "так надо". Кому надо, зачем? Просто так, без всякого смысла?
Без смысла так красив цветок. Без смысла так грациозна кошка. Без-смысленно рождается, живет и умирает человек. Просто так получилось...
Нет, лично я готова поверить в любое чудо, но только не в такое! Да даже самые разученые люди, так любящие все раскладывать по полочкам, не смогут никогда, скорее всего, нарисовать полную картину бытия. Потому что пишут ее кусочками, раскладывая на составные, а что из этого получится, совсем не представляя себе, или представляя совсем не так, как есть…
Я останавливаюсь на середине реки, спрятанной подо льдом и снегом. Тропинку кто-то пометил ветками, одна из них, прямо передо мной, ярко загорается, вспыхивают ледяные иголочки, усыпающие и ствол, и оставшиеся сухие листья. И все это тянется к свету, замирая от восторга и красоты момента. Все живое вокруг затихло, только не слышимо звенит в воздухе:
- Всякое дыхание да славит Бога своего…Всякое дыхание!
Язычница, поклоняющаяся богу солнца, сейчас я чувствую это дыхание, везде и во всем, и просто не могу не верить: все живо, все дышит, все доверено, подвластно тем силам, что выше всех сил земных и даже небесных, что одни только способны собрать все во единое целое. Пусть ученые назовут это гравитацией, свет у них – это получастица-полуволна, вода и вовсе – «аш-два-о». Свет у верующих – это еще и Бог. Дух творит форму и содержание, тело и душу, различает добро и зло. Слово – животворит дух. На том и стоит мир. Все в нем живо. И это прекрасно!
Если представить себе, что Бога нет, и не было никогда, или, что Он – умер…
Если Бог мертв, то и мы мертвы, и все мертво в этом мире.
Это страшно! Для нас, осознающих себя живыми существами, нет ничего страшнее смерти. Рай жизни и ад смерти. Не из этого ли произрастает вера? Ведь Творец обещал верующим в Него бессмертие! Ради этого одного уже можно попытаться поверить в Него. Поверив Ему.
Материалистам все это кажется бредом. Но есть еще одно, главное: если Бога нет - все позволено! Это убеждение ведет к более страшной смерти – духовной. Тьма правит миром мертвых духом. Мир мертвой материи, творящей одно лишь материальное…абсолютно бездуховный мир - это бред для христианина и самый страшный кошмарный сон. Дай Бог ему никогда не сбыться!
Воды у меня под ногами хотя и покрыты льдом, но не так надежно, чтобы можно было перейти на другой берег. Можно, конечно, сотворив молитву и доверившись помощи божьей, все же рискнуть. Но зачем? Сказано же, «не искушай Господа Бога твоего…»
Хотя мы, миряне, постоянно этим занимаемся, все время балансируя между светом и тьмой. Вот проехали мимо два снегохода, так и нарезают круги по всей реке, от города до острова Жургавань и обратно. И на обоих за спиной отца – дети. О чем только думают родители, надеются, что пронесет? А если вдруг нет? Утонут, не дай Бог, ребятишки, подо льдом утянет их вода, так что не сразу и найдут…отлетят их души маленькими ангелами и станут парить над рекой, над землей… Царствия Небесного пожелают им на похоронах люди, не совсем и веруя в него. И даже проклиная Бога: почему допустил такое, что невинные детки умирают?! Забывая при этом, что и не верили в Него, и искушали…
И я была когда-то материалисткой и даже атеисткой. Но материалисты «одушевляют» материю, представляя ее как бы мыслящей творческой субстанцией, а атеисты в любой момент могут стать верующими. Даже видя очевидное чудо, все не веришь в него, видя собственными глазами. Лишь перед лицом испытаний, опасности или смерти нет ни одного, кто не воззвал бы:
- Господи, спаси и сохрани…
Даже не добавляя при этом: «Если Ты есть. Просто дай мне увидеть Тебя». И в последний миг -увидишь…
А пока – услышать бы. Пока еще есть время.
Не дойдя и до середины реки, где самая глубина, разворачиваюсь и потихоньку ухожу. Солнце рассеянно бредет в красноватой дымке. День прибавился еще на минуту, но все дольше, чуть ли не до полуночи, будут становиться зимние сумерки. Обнимая небо на западе более, чем на половину всей сферы небесной, к весне сомкнутся объятиями две зари, вечерняя и утренняя, расцветающие все более яркими красками. Дарящие все больше света и тепла заждавшемуся миру.
А я приду сюда, когда совсем надежным и крепким станет ледовое покрытие, чтобы перейти на тот берег, подняться повыше на крыло Птица, и, стоя на вершине, слушать тишину, в которой, кажется, еще чуть-чуть, и услышится…Слово…С которого все начнется заново.
25.12.21
12 Светопись
Зима у нас в Сибири пишется на первый взгляд блекло, почти бесцветными воздУхами с добавлением света и немножко красок. Колера вливается по капле в воздушную воду, как в акварели, на кончике тонкой кисти – пигмент. Ни в какое другое время не бывает таких чистых тонов с плавными переходами один в другой, особенно в небе на восходе и закате, с нежными плавными переливами. И эти цвета ценятся сейчас даже более, чем самые яркие и насыщенные – летом, когда они теряются на фоне более ярких цветов и оттенков. А сейчас…Я вижу чудо рассвета и пытаюсь понять, как происходит зарождение цвета и пишется в атмосфере земли.
Холодный аквамарин ночи на краю горизонта теплеет к рассвету и легко перетекает в цвет «бабушкины яблоки», соседствующий с тоненьким барвинком. Тот расцветает амарантово-розовой маджентой, в которую с силой врывается блестящий желтый с оранжевым пурпуром солнечного диска. И все это - на фоне сиреневого гелиотропа, разбавляющего глубокий синий в вышине, тяготеющий к фиолету. Названия красок просто завораживает, а уж сами краски – и подавно.
Короткое это утреннее буйство красок быстро затухает, рассеивается, успокаивается днем, часто припорашиваясь тускловатыми снеговыми покровами, бликующими снежинковой росой в прорывах света через облачность. К закату все повторяется, только в обратном порядке. И снова небо достает свою палитру с чуть подмерзшими красками, растворяя их дыханием для написания картины заката солнца. Летом эти картины, может быть, не менее красивы, но к середине зимы здесь, в Сибири, они ценятся все больше, потому что в основном все-таки царят вокруг белые и серые тона.
А ночи зимой у нас залиты по глубокому верху неба чисто-черным цветом темной материи, в которой, как батискаф в Марианской впадине, плавает Луна. В зависимости от цикла, поворачивается она лицом-иллюминатором то в одну, то в другую сторону, то в фас, то в три четверти смотрит на землю, или отворачивается от нее, наблюдая окрестные пространства космоса, как бы сокрытые в слоях красок сфумато.
Есть ли там жизнь? Кажется – нет… Хотя - проблески, капельки света там, далеко-далЕко - может, это и есть жизнь? Может быть. Тайна сия пока что за семью печатями, хотя хочется думать, что абсолютно все в природе –живое.
Где она точно есть, так это в бирюзовом сиянии хрупкой, невесомой сферы - лодочки, с которой незримой нитью связана спутница-луна. Голубая ладья Земли следует своим курсом во всемирном океане вкруг лайнера – звезды по имени Солнце. С его стороны, наверное, земля наша тоже выглядит, как батискаф. Особенно ночью. Такой вот темной, почти черной, ночью, когда вселенная, чуть приблизившись, смотрит, чуть приоткрывая свои тайные глубины.
Там царят свои краски, свои законы, техника живописи, но все те же силы: тяготения-отталкивания, гравитации, там непрерывно рождаются и умирают частицы-волны кварков и электронов, закипают ядерные реакторы светил и схлопываются звезды, угасая, поглощаемые черными дырами антиматерии. Все это невообразимо многообразное царство материй-энергий живет и действует подчиненно единому, раз и навсегда заведенному, порядку и закону. Кем или чем установленному? Им – Вседержителем – конечно. Разве может слепая бездушная материя быть настолько разумной, чтобы самой себе устанавливать закон и порядок? Саму себя задумать, спроектировать план, создать, поддерживать и развивать…
Мне, простому наблюдателю, становится это ясно сейчас, когда ощущаю себя не то частицей всего, не то волной, несомой в ладонях чего-то живого, разумного, вечно-бесконечного. Благодаря чему… нет, Кому – я и существую, слиянно, во всем этом многообразии-многокрасочности и великолепии, в мире таком цельном, надежно поддерживаемом руками Творца, направленно к какой-то цели. Все идет по плану, не совсем понятному пока, но по желанию постигаемому. Плану созидания.
Я – всего-то лишь крошечное, слабое и ничтожное существо в этом плане, наделенное правом быть, - как вот эта снежинка, неведомо откуда прилетевшая, поймавшая отблеск света звезды и присевшая на мое окно. Фотон, принесенный солнечным ветром, живущий одно мгновение, на грани получастицы-полуволны. Один из многих, рожденных кипящей плазмой ядерного реактора Солнца, полуматериальный, но способный летать, хотя бы в воображении...
А вот и оно, светило, восстает потихоньку для меня с зарей с того края пространства, к которому повернулась земля, заново начиная писать картину дня. Если мысленно взлететь на высоту, с которой можно видеть этот процесс, то и вся картина окажется перед глазами. И можно увидеть, как рождаются краски.
В начале, как всегда, пишется подмалевок: глубокий черный пигмент основного фона высветляется, разбавляется, словно тушь водой, вкраплениями пылинок золота на востоке. Но это еще не живопись, а ее зачало. Когда нет света, это просто скиаграфия, передающая светотеневые отношения. Потом начинается светопись, цвет появится на разделении света и тьмы. По закону техники живописи: только на светоразделе проявляется истинный цвет предмета, колорит – основной тон произведения, в который вписываются все оттенки, блики, рефлексы, вырисовываются формы предметов.
Валер, колорит Земли – если смотреть на нее, отлетев подальше - белый свето-цвет, с воздушно-голубым и золотистым сиянием-отливом вокруг, в него потихоньку вливаются все другие цвета космоса, а сочетание их, сложенных вместе, снова рождает белый свет. Свет-тьма-свет. На разделении, в льдистой темноте подмалевка-пустоты, оттаивая и согреваясь пробившимися через безвоздушное пространство лучами, Земля ловит первые штрихи световых волн верхним слоем воздУхов земных своих – это появляется экзосфера, где-то на половине расстояния от нее до Луны. Бирюзово сияющий легкий газовый шарфик, так украшающий Землю, он ослабляет и уберегает ее от космически нестерпимых морозов. Свет проникает через него дальше и глубже к поверхности планеты, все более сгущаясь. Сияние короны Земли ярчает по мере уменьшения расстояния, накопления света.
Пониже, в следующем слое атмосферы - горячей термосфере, где поселились орбитальные спутники, в слоистых газовых волнах - живет на полюсах яркое северное сияние. Волшебное зрелище, как награда, доступное взору тех, кто отважился поселиться в этих суровых местах: белым медведям и человеку. Они наблюдают разноцветные всполохи, широкие мазки люминесцентом по ультрамарину полярной ночи, порождаемые магнитным полем планеты, ловящим световые волны солнечного ветра и раскрашивающим их в разные цвета.
Это зрелище не доступно нам, сибирякам, в наших средних широтах. Мы видим только основной фон неба, все более высвечивающийся по мере продвижения фотонов через баню термосферы - к прохладной мезосфере. Здесь астероиды и кометы, вспыхивая падающими звездами, угасают в последней вспышке, остывают и исчезают, превращаясь в пыль, оседая и растворяясь в атмосфере. Потом опадают на землю, смешиваясь с осадочными породами и глиной, обретя родину и покой, становясь частицами гор, полей.
Вместе с космическими осадками опускаясь еще ниже, минуя перед этим еще стратосферу – озоновый слой, который поглощает вредный ультрафиолет, можно видеть, как в стабильных воздушных течениях летят вкруг земли железные птицы – сверхзвуковые лайнеры. Здесь люди могут, преодолевая земные время и расстояния, дерзновенно не только коснуться космоса, но и с замиранием сердца приблизиться к нему, ощутив его таинственное дыхание. Летишь, а под крылом воздушного судна проплывает внизу такая теплая, родная земля, с ее морями-океанами, реками, городами, едва проглядывающими слабыми огоньками в просветах облаков, водяных паров – живого дыхания земли.
Но как ни волшебна красота космоса и тропосферы – первого от нас из семи слоев атмосферы, не чаешь все же поскорее вернуться уже домой из объятий турбулентных потоков, бушующих за бортом самолета. Здесь мощные течения воздухов рождают и гоняют из конца в конец волны на поверхностях океанов, испаряют воды с их поверхности, копя и поднимая влагу на верх, чтобы обрушить дождем обратно вниз… Здесь еще и освоенное человеком царство звуковых и радиоволн, радиосигналов, передачи изображений сверхдальнего телевидения…
В небе, меж космосом и землей, прислушавшись к тому и другому и к себе, хочется все как-то переосознать, переменить, перевернуть с ног на голову... Попытаться совершить нечто такое…хотя бы отдаленно подобное тому, великому, что видишь в космосе, соединиться с ним, оставить частицу себя в этом мире. Так, чтобы все имело смысл, было не напрасным, а таким же великим, вечно-бесконечным, как и эти живые глубины, эти Таинства, которым одним только известен смысл всего.
Сокрытый, откроется ли хоть когда-нибудь, или так и останется где-то там, за печатями, вдалеке ли, при дверях ли? Сколько из живущих или когда-либо обитавших задумывается об этом, поднимая взор в небеса обетованные с этим, главным своим, вопросом… Находя, или не находя, не видя нигде ответов о смысле бытия, своего личного и того, от чего все пришло. Возникло вот, живет, вращается, рождается-умирает, не исчезая, однако, совсем, а переходя во что-то иное, оставляя след, который тоже может когда-либо исчезнуть или остаться…
Так думаешь, мучаешься, томишься, пытаешься понять, проникнуть, пробить пониманием наконец все эти слои неведения, ограниченности своей, - как слои сфер небесных и земных, то холодных, то горячих, рождающихся и исчезающих, странных, страшных в своей отстраненной от тебя непонятности целей и смыслов. Но неизменно восхитительных именно этой своей загадочностью, таинственным творческим процессом создающей все новые и новые картины бытия.
Все эти томления и мучения проходят с возвращением с неба на землю. Еще на дрожащих, но все более твердо ступающих ногах, идешь по ее поверхности, уже забывая, уже не думая ни о чем космическом, запредельном, ощущая тепло под ногами, идущее от центра планеты, рожденное ее горячим сердцем-ядром. Любуешься рассветом: вот он, этот свет, уже здесь, во всем, красит золотом и киноварью горизонты, ложась сверкающей пылью на снег.
Этим светом можно согреться, насладиться видом, поймать луч на себе, попробовать на ощупь. Описать, разложив на составляющие - так же, как небо или землю, материю и энергию, назвав все своими именами. Так уж человек устроен со времен Адама: первое, с чего он начал, еще в раю, под боком у Отца, это со стремления давать всему названия, постигая суть вещей. Так и ведется с тех пор. Ученые люди пытаются докопаться до самых основ устроения того Эдема, в который поселил их Творец. Отдалившись от Него, все позабыв, все время открывают что-то новое, придумывают названия частицам, силам и явлениям, втискивают в формулы, уравнения. Но станет ли от этого яснее суть происходящего? Скорее всего, не совсем.
Назвав частицу света фотоном, описав его физические свойства, все же не ответишь на главный вопрос: откуда изначально он взялся, Этот свет, и куда исчезает…Иллюзия, что ты что-то понял, оставаясь все также в неведении всего того, что сокрыто от глаз простого наблюдателя. Наверное, для того, чтобы вечно человек стремился к познанию непознаваемого, а оно - бездонно, бесконечно и вечно обновляемо, поддерживаемо развивающимся во всем многообразии, заложенном в едином образе творения.
Денно и нощно пишет неоскудевающая творческая мысль и рука новые картины бытия – одна за другой, слой за слоем в технике сфумато, тонкими мазками, мерцающими точками, цветовыми эффектами, то приоткрывая, то сокрывая за этими слоями свои тайны. Самое начало.
Светописью на грани света и тьмы.
22.01.22
13 Небо в феврале
Чем хороша зима, так это тем, что можно чаще поднимать глаза к небу, устав от серости и пелены будней одинаковости. Чем меньше красок на земле, тем больше ищешь их на небе. В феврале стоят в основном блеклость и бесцветность во всем. Пасмурность. Зима устала сыпать снег, фантазия подистощилась на самые различные по форме кристаллы, на их разнообразие и блескучесть. И все посерело, сугробы поскучнели, даже синева неба скрывается днями и ночами за сугробистыми тусклыми покровами.
Но бывают моменты, когда вдруг раздвигаются эти небесные сугробы, солнце прокапывает себе ходы сквозь слои небесной тучной воды. Нижний темный слой ее тяжелеет влагой, сдвигается с места и идет потихоньку, высматривая место и решая, куда упасть, сбросив последний снег туда, где еще есть свободные не укрытые места. А их уже и не осталось почти, если только на верхушках гор, но они и так всегда покрыты снегами.
Над нижним слоем туч нависают более легкие, светлоокие облака, летят они быстро и совсем в другую сторону, то приоткрывая, то показывая скрытое за ними лазурно-голубое свечение, ровным покровом расстилающееся поверх всего этого. Оно светится ровно, равномерно идет вместе с движением земли вкруг солнца, беспрепятственно пропуская его свет через все слои атмосферы.
Свет оттуда проходит сквозь облака, утыкается в тучи, прожигая в них себе путь, прорывается яркой вспышкой, распускает крыло широкого веера лучей. Вскоре оно подбирается вверх, исчезает. И опять стаи небесных перелетных птиц перемещаются, одна на запад, другая к востоку.
Все это успеваю заметить я да вот эта пташка, замершая на ветке спящего клена. Он, кажется, тоже очнулся на мгновение, глянул обрадованно в потеплевшее небо: не началось ли? Не пора ли оживить свои соки, направляя спящую жизненную силу к заждавшимся почкам? Но нет, снова все потухло, стало серым, блеклым, только тучи все клубятся, ползут куда-то дальше, гонимые ветрами с далекого южного моря прилетевшими к нашим землям в самой серединке Сибири. Подготавливая промерзшие насквозь ее края к приходу весны.
22.02.22
14 Куда уходит время
А еще чем хороши наши широты, так это нескончаемо длинными сумерками, особенно в конце зимы радуешься им.
В последние дни февраля дни удлиняются, солнце уходит не в пять-шесть вечера, как зимой, а после семи. Само оно скрылось, но не покинуло мир насовсем. Полнеба долго еще продолжает светиться, переходя от золотисто-кадмиевых и пурпурных тонов к лазурно-голубым и сливаясь с синеватой не глухой, а полупрозрачной темнотой противоположной стороны горизонта. Синева эта темнеет и наползает постепенно на светящийся веер света, приглушая, сливается с ней. Все тоны лессировок смешиваются, покрывая ровным слоем краски весь небосвод, ставший выше и купольней.
День с декабрьского равноденствия прибывает по минуточке, отнимая его от вечности, все более расширяя свет в течение дня. Если на югах занавес падает в семь вечера мгновенно, загасив над морем свечу солнца, сразу погружая все в черноту, то у нас в Сибирских просторных землях действо заката продолжается подолгу. Особенно к маю-июню удлиняется день, переходя в светящиеся сумерки, не угасающие даже после полуночи, переходя в белые ночи…
Вот так выходишь в поле, а там небо кругом. Оно не удаляется, а приближается, с каждым шагом к нему все ближе будто становится. На разделении его с землей встают далекие городские дома, мерцают дремотно огоньками. Похожие на ульи, издают низкий, не по-пчелиному плотный гул, никогда не кончающийся, только к ночи становится там чуть тише. Когда почти приостанавливается, почти прекращается роение, кружение и верчение машины человеческого быта.
Стоишь, слушаешь густой отдаленный городской шум, вот он, подойдя ближе, затихает, сливается с тишиной вокруг. Слушает ее вместе со мной. Тишь густеет, накрывает пространство, словно прозрачный колокольный купол. Сорастворяется с воздУхами, поднимаясь выше, поднимая небо. Так легко дышится, думается, видится, открывается все кругом, все края облетаются духом, и - кажется, вот-вот раскроется какая-то тайна…пространства-времени, например, откуда все же они приходят-уходят?
И вдруг возникают и вливаются с дальнего края поля в тишину мягкие длинные удары благовеста: раз, другой...восемь часов отмерил колокол, и затих. Все очень просто. Восемь - знак бесконечности. Оттуда-то и приходят, и уходят пространства и времена.
23.02.22
15 Перемены грядут
А в феврале планета еще больше сдвинулась осью, подставляя верхнюю часть ее с промерзшими российскими сибирскими землями солнцу, и задули другие, южные и западные ветра по всей нашей стороне, хотя еще не теплые а напоследок даже, кажется, самые злые за всю зиму. Но все равно радуешься: наконец-то! Все уже в зиме присмотрелось, притерлось взгляду, хочется перемен.
У неба тоже иссякло терпение, перестало оно присыпать да припудривать землю, устало творить тонны все новых и новых снежинок. Ведь каждую надо лепить отдельно, охлаждая дыхание земных паров, поднимая их, собирая в тучи, снова возвращать вниз снегом. Все время превращая воду из газообразного состояния в кристаллы и составляя из них филигранно отточенные формы. И все-то они разные, совершенные по красоте, в каждой – загадка жизни, ее бесконечности, переменчивости, но и стабильности.
В каждой из бесчисленных капель воды, в простой снежинке можно увидеть Бога, она словно напоминает давно забытые слова:
- «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный» (1)…
Да сколько бы их ни было, снежинок тех, все равно не прикроешь ими, не приукрасишь бесцветные поверхности, серые фигуры, безликие дома и помойки возле них так, чтобы все всегда оставалось белоснежно-девственно чистым. Налетит сажа, гарь и копоть осядет и очернит. К весне снег у нас превращается просто в грязь, лежащую грудами вдоль дорог и улиц. Говорят некоторые ученые люди, проводящие опыты с водой, что она тонко реагирует на любые изменения, даже на уровне чувств: если дать ей «послушать» Бетховена, образуется гармонично совершенная по красоте снежинка, а если – ругательные слова, то получается уродливое нечто. Так что не только вредные выбросы, но наверное и грязные наши мысли впитывают снеговые массы и становятся черными…Да и не ценят, видимо, всю эту бесценную красотень те, для кого она, в общем-то, и сотворяется, не берут с нее пример, а все время творят из себя - состоящего из воды же - уродливые, искажающие замысел формы. Ну а раз так…
Запуржило по улицам, в поле и на реке, загоняло из стороны в сторону остатки вчерашних осадков. Прихлопывает ветер ладонями все, что так старательно наносилось, складывалось в сугробы на хранение. Утрамбовывает, покрывая корочкой льда. Блестит он, словно рябь на поверхности моря, отражая солнце, усиливая тепло. Подтаивают со дна слои перин, укрывающие все кругом, уже не нужные при слабеющих морозах. Кое-где, с восточной стороны сугробов, эти горы посеревшей массы, теряя блеск и красоту, разъедаются лучиками предвесеннего солнца, подтаивая и выявляя скопившиеся внутри грязь, копоть, мусор. Высекаются причудливые скульптуры, сталактиты и сталагмиты сосулек вырастают внутри ледяных пещерок вдоль дорог, днем капает в них вода, застывая к ночи. Покапывает и с крыш, хозяева скидывают тяжелеющие шапки с их скатов. Иногда ледяные глыбы с грохотом скатываются сами, разбиваясь на осколки, истают они, уйдут в землю, питая ее влагой, оплодотворяя, наполняя жизнью, готовя к родам. Домам полегчало, стоят они, обнажив головы, кланяясь происходящим переменам. Все радуется, движется быстрее, чуя приближение тепла.
За ночь опять примораживает, может набросать мелкой крупы, нанести поземки, еще злее крутя и вертя ее по дорогам, задувая под ноги прохожим. Последний месяц зимы надо еще перетерпеть, пережить как-то, но весна уже рядом, при дверях благостные перемены!
Но перемены, и далеко не благостные, происходят и в мире людей.
Я вышла посмотреть на небо перед закатом и стою посреди поля, лицом на юго-запад, навстречу почти по-весеннему теплому ветру. Здесь так легко дышится потеплевшим ввечеру ветерком и думается, обновляются мысли. А подумать есть над чем: вчера я узнала, что началась «спецоперация» на южных наших границах.
Где-то там, на западе, за городами и весями, дуют, и в основном - в нашу российскую сторону - совсем другие «ветра». Хотя и не такие холоднющие, как у нас, но гораздо злее и беспощадней. Там теплее климат, но земля, совсем обнаженная уже в приближении весны, беспомощно открытая, ожидающая пахоты, готовая принимать в себя семя, рожать…не плугом взрывается, а взрывами взметается вверх. Не семя будущего плода принимает, а впитывает кровь воинов, защитников, пахарей, мужей, отцов, детей своих…Как же больно земле этой, как тошно быть не матерью, а могилой для без времени уходящих, ложащихся грудью на грудь ее, сжимая в кулак, в горсть, прощаясь навсегда. И для всех она, живящая, кормящая, должна стать последним пристанищем, упокоив навеки тела, но предав души небу.
Та самая земля, что когда-то была и может быть райскими кущами для всех рождающихся. Но упало семя зла, возросло, взлелеянное сатанинскими силами. Кровью убитых вопиет земля, как и повелось со времен прародительских, вместе с кровью Авеля, призывая к отмщению, справедливому воздаянию, бродит неприкаянная тень Каина…И снова приходит вопрос: откуда оно упало, откуда вообще взялось – это самое «семя зла»? Почему мы, созданные, как говорит Писание, для любви, ненавидим друг друга, воюем все время?
Может ли быть справедливой война? Оправданно убийство братом брата, даже если это воздаяние за причиняемое зло? Как смотрит на это церковь? Почему вообще войне и братоубийству есть место в этом, таком распрекрасном, мире?!
Всегда в дни испытаний, перед лицом опасности, смерти мы вспоминаем о Боге. Может, поэтому и, главное - для того - и попущаются нам испытания, чтобы заставить задать себе эти вопросы? На войне ведь неверующих нет, как и на одре смерти, в последнюю секунду на последнем шаге в вечность.
Смертельно раненый солдат на поле боя, его мать, жена, сын – все, вопрошая, смотрят на небо:
- Где Ты, Бог? Ответь, сделай что-нибудь, спаси нас и сохрани!
Есть ли там ответ? Как разглядеть сквозь тучи хоть какой-нибудь свет, возможно ли его вообще увидеть простому смертному? Чем внезапнее настигает испытание, тем труднее это сделать человеку неподготовленному, поэтому лучше бы готовиться загодя, как бы ни хотелось этого делать, отгоняя мысли о конце и неизбежной смерти. Но все же задавая время от времени себе главные вопросы: где начало и конец всего, и в чем вообще смысл? Что я и моя жизнь во всем этом? Но чем больше вопрошаешь, тем больше вопросов возникает.
- Почему все так получилось, почему нет в мире мира? Откуда в нем столько зла, и как оно появилось? Для чего Бог, зная обо всем заранее, все-таки создает мир, обрекая его на страдания? Возможно ли познать Бога вообще, - думаю я, стараясь попасть след в след того, кто прошел по тропке через поле раньше меня, - и Бога в себе? Да и верю ли я, хочу ли верить в т а к о г о Бога, что может попускать зло? Верю ли я Ему…
Церковь говорит, что божественная сущность не познаваема для нас, невозможно познать до конца всю сущность нетварного Божества миру тварному. А еще сложнее понять все тайны замысла о нас, о путях мира. Но пытаться это сделать все же хочется, надо, и даже жизненно необходимо иногда, чтобы понимать и объяснить хотя бы отчасти, что происходит. Мы же ведь созданы мыслящими существами. При чем свободно мыслящими, наделенными свободной волей. Свобода – самый великий дар Творца, после любви, конечно. Та самая свобода, что стала источником существования не только добра, но и возникшего сразу после создания вселенной зла, которое ведет мир к погибели. Как же так получилось, что оно возникает, - не дает мне покоя вопрос.
На самом деле подобные вопросы занимают меня…не скажу точно, когда это началось. Хотя большую часть жизни прошла далеко от всего этого, кажется мне теперь, что чуть ли не с самого начала жизни что-то такое витало в воздухе, когда мой маленький мир еще не знал зла. Предощущение. Предчувствие может быть. Предосознание присутствия…Силы, что стоит в центре мира, в нем, но как бы обнимая, вне его - силы, что скрепляет, соединяет все части во едино.
Но чтобы руководить процессом, надо сначала создать его. Конечно, когда-то я изучала законы физики, математику и прочее. Но одно дело цифры и названия явлений, а другое – выйдя из ворот школы, увидеть кругом, буквально везде и во всем, такое чудо, как мир растений, мир животных, земли и неба - не как набор молекул, подчиняющихся силам гравитации, неодушевленный механизм - а как живой, чудесным образом устроенный, организм. Даже если знать, как устроены частицы, из которых состоит, например, снежинка или цветок, невозможно представить, что красота и изящество, заложенные в нем, создались просто так, сами собой и для себя. Ботаника говорит, что яркость красок у цветов – это, мол, полезно для них, для привлечения пчел и переноса пыльцы, хотя могут ли пчелы видеть красоту? А мне вот кажется - человек для того и существует, чтобы он внимательно смотрел кругом и любовался красотой, собирал букеты, приносил домой, ставил их в воду, что, конечно, не совсем полезно для цветов. Но зато для человека, для его души полезно все прекрасное, что есть в этом мире, и оно должно окружать его и радовать душу. Все прекрасное – божественно, в буквальном смысле этого слова! Но также много в мире и уродливого, и это страшно. И снова, снова вопрос: откуда, почему и так далее. Просто круговорот вопросов. Возникающих из круговорота событий, и нет им конца…
Я останавливаюсь. Следы становятся все глубже и на дне каждого выступает вода, дальше идти невозможно, ведь можно провалиться и промочить ноги. В самом центре круга белого поля кажется, что стоишь в центре земли, а над тобой центр неба, и где-то тут – центр всего вообще. И потому думается здесь, в тиши одиночества наедине со всем и с собой, как-то просветленнее, торжественнее и даже высокопарным слогом звучит. Не понимаю, почему люди так боятся этой «высокопарности», рассуждений о божественной сущности, о тайне бытия. Опасаются рассуждений о Боге, о добре и зле. О тайне жизни и смерти. Все это кажется лишним, чужеродным, ненужным, мешающим жить, как хочется? Просто заботясь о хлебе насущном. Какие уж там тайны, все давно изучено, названо своими именами. Только странные отсталые чудаки «не от мира сего», которые ходят в церковь, да «хитрые попы на мерсах» о том и думают. И верят в чудеса.
Вот и я, чудачка, под старость лет, наверное, впадая в детство, вижу кругом себя одни лишь чудеса. Брожу в одиночестве в своей «пУстыньке», восторгаюсь картинами: вроде бы всего-то три-четыре излюбленных места у меня, где я люблю зависать, доступные зимой то на восходе, то на заходе солнца, скромные картинки сибирской природы, но такие разные они во всякое время по краскам, по настроению, что всегда позволяется видеть что-то новое, необычное. Время с пространством не стоят же на месте, в движении творческий процесс рождает алхимию жизни.
При желании можно даже узреть знамения на небесах, как видела я что-то тревожно-пророчествующее в багровых свечениях над окрестностями в ноябре, перед трагедией на шахте Листвяжная. Предчувствие не обмануло? А может, просто в подземных недрах копился смертоносный газ, прорывался, просачиваясь на поверхность, вливался в атмосферу, порождая это свечение? Но ведь шахта находится в ста километрах отсюда, неужели метан как-то мог проходить все это расстояние под землей, выходя наружу аж на сопках за Томью? Вряд ли. Хотя...наверное, столько шахт уже понарыли кругом, что вполне возможно и такое. Если в недрах земли скапливается огромное количество газов, они просачиваются отовсюду, а потом буквально взрывают ее изнутри. Так что знамения знамениями, но объяснение им можно найти, если захотеть. Но и от предчувствий никуда не денешься, и будущее увидеть хочется, чтобы знать, к чему быть готовым.
Проще всего нам пытаться сделать это при помощи мистики, каких-то откровений, обращаясь к миру потустороннему. Мы, как язычники, до сих пор одухотворяем природу, придавая ей мистические способности и свойства.
Церковь говорит, что это ересь и грех. Будущее, как и прошлое – в руках Божьих. Всецело полагайся на Него, предавай свою волю Его воле, а не духов злобы поднебесных, и все будет хорошо. Казалось бы – как просто! Но не так-то легко…Просто мистика какая-то: как ни настраивайся на волну доброй воли, все время прокрадываются в нее какие-то поползновения, сбивающие с пути, так что поневоле да поверишь в существование всех этих духов «злобы поднебесной». Так и ходят они след в след за тобой, эти тени, только и ждущие, когда споткнешься, а то и сами подставляют ножку, и радуются, когда ты падешь…
И тут я и впрямь проваливаюсь в снег и чуть не падаю: чем дальше, тем тропинка менее нахожена. В основном тут ходят люди, чтобы выгулять собак, не уходя слишком далеко. Снег припорошил следы тех, кто шел до меня, вот я и провалилась. Так что никакой мистики.
Мистика, кстати – это не святоотеческий метод богопознания и считается у нас ложным, ведь это – искусственное проникновение в т о т мир, и пришло оно, кстати, с запада – вот с той стороны, откуда и дуют сейчас злые ветра перемен. Оккультизм, желание узнать будущее – все это опасно для человека и просто ведет к безумию, так как человек ставит себя рядом с Богом и даже выше, богохульством сиим предавая сами идеи главенства Духа в творении. Будущее знать опасно, его может знать только Бог. Поэтому мистицизм, гадания, обращение к экстрасенсам – это смертный грех, восстанавливающий против воли Бога.
Но вот я – еретичка – поднимаю взор и передо мной опять оно – не то чудо знамения, не то…просто след от давно улетевшего на запад солнца самолета, проявившийся огненным хвостом с головой дракона, прилетел и так завис над городской чертой, утопающей в багровом зареве, что будто бы хочет обрушить на людей весь скопившийся яд, сея смерть, погубить и проглотить весь род людской без остатка. Сам сатана явился, чтобы пожрети все и вся, будто пришла пора, и дана ему воля на это!
Красивое, но довольно жуткое зрелище. К чему оно, все это? Кто-то не увидит ничего особенного, просто не заметит в городской суете, торопясь с работы домой. Кто-то задержит взгляд, любуясь красками. А может, как и я, замереть где-нибудь посреди безлюдного поля, во вдруг наступившей тишине, в предчувствиях и мыслях о – неизбежном? Предначертанном? Неотвратимо приближающемся.
Черные крылья, огненная пасть – прямо будто сам сатана нагло явился уже во плоти, никого не боясь, не боясь даже Бога. Кажется, можно прямо ему задать вопрос:
- Зло, что ты есть такое? Откуда ты пришло, что творишь, к чему ведешь мир?
Но я все же не спрашиваю, страшась получить ответы…
Можно ли его остановить, или хотя бы еще можно что-то изменить, чтобы приостановить действие сил сатанинских? Как изменить, если зло, кажется, уже почти торжествует победу свою, хотя, если верить преданию церкви, оно было побеждено уже в самом начале своего существования?! Низвергнуто во ад, но все же живо, и не чисто гипотетически, а вполне конкретно проявляет себя в истории человечества и каждого отдельно взятого человека.
Ну откуда оно вообще взялось, почему являет себя и идет так свободно и открыто, восставая из ада? Для чего попускается? И опять этот главный для меня вопрос, камень преткновения: неужели все идет так, как было задумано заранее, или в творение вкралась все же ошибка?
Вот на земле идет война.
Перед лицом всеобщей беды, когда на сцену выступает мировое сплотившееся зло, мой личный мирок уходит в тень, мой собственный маленький апокалипсис, который занимал все мои мысли, бледнеет перед лицом более глобальных перемен. Ад воплощается и приближается ближе, неся смерть…возможно, всему живому. И все живое устремляет вопрошающий взгляд на небо, в самую дальнюю его глубину. Мы начинаем внимательнее смотреть кругом. Пытаясь увидеть: что? Земля – как всеобщий цветущий райский сад? Или – геенна, огненно-зловонная помойка, подлежащая уничтожению. Небо – адски-черная всепоглощающая бездна, или - Царство, Небесный град Иерусалим? Каждый видит свое. Каждому – свое? Свой сад, свой апокалипсис, как часть общего, свой конечный или безконечный ад, всеобщий конец или обновление…Что там? Есть ли у нас выбор или все предопределено?
Ад – творение Бога? Если все создано и идет от Творца, значит и добро, и зло – тоже от Него, свет и тьма как одно целое?! Или две стороны одного и того же? Тьма существовала еще раньше света, получается, если он сотворен, как бы на контрасте с тьмой, на фоне ее? Не значит ли это, что она сильнее?
Если тьма – это зло, оно представляется как бы всеобъемлющей черной тяжелой бездной, в которую проникает все время рождающийся свет, но победа его еще очень далека, как это видно даже по непроглядному космосу вокруг нас, в котором крупинки света только слегка разбавляют черноту. И что такое тогда эта тьма, как зло, живущее во мне и как воплощение мирового зла?
Чтобы пытаться понять, как это, снова возвращаюсь в прошлое, к первым словам Генезиса:
- «В начале сотворил Бог небо и землю». (Быт.1-1).
В «начале». Наверное, как у всякого творца, сначала возникает у Бога некий замысел, обдумывание композиции, перспективы, пропорций будущего произведения, центр картины, цветовая гамма и так далее, и, главное, надо, чтобы зрителю был виден и понятен смысл – что хочет сказать автор? Но не так, чтобы в лоб, это не интересно, а, чтобы долго можно было смотреть, наслаждаться процессом, наблюдая, как ложатся краски, совершенствуются линии, определяются формы. И все это – на одном холсте, на все времена, для всех зрителей.
Вот передо мной – не просто яркий закат солнца над городом в конце белого поля, след самолета в виде огненного змея с крыльями синих туч, все шире и выше воздымающихся на полнеба… а - древняя картина в технике сфумато. Что я могу рассмотреть за слоями этой темноты, закрывающей небеса, сливаясь с космосом?
Как художник, наделенный хоть и небольшими, но способностями к рисованию, и даже получивший кое-какое образование в этом плане (хотя художник из меня вышел не особо успешный, посредственный), я пытаюсь понять, что изображено, увидеть подмалевок за слоями красок, первые штрихи, чтобы лучше понимать замысел. Снимая слой за слоем, хочу разглядеть сам холст и первые мазки красок на нем. Была ли я уже там? Было ли в замысле том уже и м о е «на ч а л о», как личности? Мои, личные, небо и земля.
В первом слове, мазочке кисти, еще похожем на точку – начало и конец ниточки, ведущей ко мне, теперешней...чудо? Пусть так, но все равно хочется верить, что я – не ничтожно малое количество случайного набора молекул, а частичка замысла Бога обо мне, как Творца вселенной! Ведь как прекрасно представить: вот творит Бог небо и землю, и - меня уже тогда - в том числе. Я как бы нахожусь в самом центре мастерской, и даже – не просто как зритель, а как бы соавтор, стою пока что незримо, невоплощенно рядом с Ним, слежу за рукой, вижу, как пишется мир. Возможно ли такое, или это тоже ересь?
Вот я наделена же творческими способностями, «по подобию», способной творить, как и Тот Великий Художник, что дал мне эти возможности со-твочествовать как бы вместе с Ним…но об этом позже, ведь пока что я – всего лишь зародыш, не имеющий даже плоти, и, наверное, разума, чтобы пытаться привнести хоть что-то свое? Как и являющиеся во вселенной Ангелы, крылышки которых уже проявляются легким наброском кисти на ее фоне. Нечто полуматериальное, этот мир «неба» - почти невидимое, просто «духи служебные», крылатые существа, то есть способные летать и исполнять то, что от них требуется, не более.
А вот я – в отличие от них – наделена своей свободной волей, и могла ли я уже тогда, как соавтор, начинать творить и свою «с у д ь б у», и судьбу мира в том числе? Или все предопределено Отцом, раз и навсегда? Или все было – вот как круги на воде…неопределенно, текущее абы как.
Хотела ли я тогда, чтобы в меня вошло зло, чтобы во мне было зло, зная, что оно существует, видя прямо воочию его черные крылья над световыми волнами новорожденной вселенной? А оно уже существовало, ведь, по словам Григория Паламы:
- «Небесное воеводство бесплотных Ангелов, которое и было первым создано, первое и потерпело недуг отступничества от Бога». (5).
Наверное - нет, не хотела, иначе я бы не пожелала даже и родиться в мир, уже обреченный, ведь зло принесет только страдания! А если хотела - стала бы аггелом, воплотившимся, чтобы творить зло. Ведь даже если я и выбрала свой путь - красивый и светло-радостный, но зло, возникшее гораздо раньше меня, уже вошло во вселенную, от него невозможно отгородиться, хоть уйдя за монастырские стены, или вообще в пустыню, оно все время вносит свои коррективы. Я вовлекаюсь в этот процесс, даже не желая этого. А уж если желаю… то оно может совсем завладеть мною, сделать своей собственностью, пожрать без остатка.
Возможно, я хотела и могла бы стать Ангелом, одним из духов служебных, полностью подчиненных Творцу, чтобы исполнять Его волю. И тем не менее я, видимо, предпочла стать человеком, воспользовавшись свободой выбора, данной мне Отцом. То есть чем-то средним между светом и тенью, а как бы – светотенью, но имеющей физическую форму, чтобы существовать в земном мире, участвуя во всех процессах.
Когда процесс пошел, и мое «я» начало существовать? Вначале, наверное, Бог создал Ангела моего хранителя, а потом - душу еще там, в начале Шестоднева. Но это ересь с точки зрения христианства. Церковь говорит, что душа, как и Ангел, «дается» телу в момент рождения человека, или даже зачатия. Сотворяется? Но ведь Бог создал все в Шестоднев, а потом «почил». Значит – все же все Ангелы и души уже были сотворены тогда, а теперь как бы «вызываются» Им из духовной сферы бытия?
Идея «предсуществования души» церковью осуждается, как ересь. Но ведь не отрицает же она, что души наши ожидает «постсуществование» - жизнь вечная! Почему бы тогда не признать и «предсуществование»?!.
Так к а к же все-таки творилось тогда, в том самом «предсуществовании» все, что будет существовать и материализовываться дальше, и я – в том числе? Так же, как вся вселенная, из смешения материй и энергий – Словом, а точнее – при участии всех Лиц Святой Троицы.
Что такое Бог-Троица? Мы уже видели, как Он творит небо и землю, свет и воду.
И вот Бог начинает «говорить».
«И сказал Бог… и стало так…» Как мог бесплотный говорить, да еще и творить все словом? Уму непостижимо. Но можно попробовать обратиться к святым отцам, например, к блаженному Августину. Благо что телефон у меня с собой, набираю «Толкования на Писание». Вот что он говорит о самом начале:
- «Итак, слова: В начале сотворил Бог небо и землю могут быть предметом исследования с следующих сторон: надобно ли понимать их только в смысле историческом, или же они означают что-либо и иносказательно, как они согласны с Евангелием и по какой причине книга [Бытия] так начинается. В историческом, далее, смысле возможен вопрос, что значит в начале, т. е. в начале ли времени, или в Начале — в самой Премудрости Божией, потому что и Сам Сын Божий назвал Себя началом, когда ему было сказано: Ты кто ecи? и рече им: Начаток, яко и глаголю вам (Ин.;8:25). Ибо есть Начало безначальное и Начало от другого Начала. Начало безначальное — один только Отец, почему мы и веруем, что все [произошло] от одного начала. Сын же есть начало в том смысле, что Он от Отца. Даже и первая разумная тварь может быть названа началом того, чему в творении Божием она служит главою». (Блж. Августин)**.
Получается, что в христианском понимании Сын – Бог Слово – рождается от Отца и творит мир вместе с Ним, при помощи слова. В котором начинает раскрываться смысл. Посредством Духа. И все в этом мире полнится светом, чистотой замысла, цвета, хотя еще и видится смутно, как подмалевок, в котором едва намечаются контуры будущих предметов, пока еще в виде вещества, как краски растираются с пигментами с добавлением воды.
- «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». (Быт.1-2).
Снова говорится о «земле» и первое упоминание о «тьме» и «воде».
- «…в этом стихе снова упоминается та же материя, которая выше названа небом и землею, так что смысл будет такой: в начале сотворил Бог небо и землю, но то, что названо небом и землею, была земля невидимая и неустроенная, и тьма [была] вверху бездны; т. е. то, что названо небом и землею, было некоторою смешанною материей, из которой, по выделении из нее элементов и принятия ими формы, образовался мир, состояний из двух самых больших частей, неба и земли? Это смешение материи могло быть приближено к простому пониманию под такими только чертами, когда земля названа невидимой, неустроенной, т. е. не приведенной еще в порядок, или не приготовленной, и [когда сказано, что] была тьма вверху бездны, т. е. над этою беспредельною глубиной. А эта глубина, в свою очередь, быть может, поименована потому, что ничья мысль не может понять ее, по причине самой ее бесформенности».**
То есть пока никакого определения «тьма - как з л о». Просто как бы проводится некая разделяющая черта, процесс разделения материй неба и земли?
-«…кто рассудит внимательно, что такое тьма, тот найдет ее ничем иным, как отсутствием света. Таким образом, слова: И тьма бысть верху бездны равносильны словам: «Над бездною не было света». По этой причине та материя, которая дальнейшим действием Божиим распределяется в определенные формы вещей, названа невидимою и неустроенною землею и лишенною света глубиною, будучи раньше названа именем неба и земли, как бы семенем неба и земли, как уже сказано выше; если только, впрочем, под именем неба и земли писатель не хотел сначала обозначить вселенную, чтобы потом, когда уже разъяснена материя, перейти к исследованию частей Мира».**
Тьма – пока еще просто пустота, темная вода, не наполненная светом, в которой материя – «семя неба и земли». В красках подмалевка много воды, слои ее прозрачны, по капельке света, как цвета добавляет в них рука художника, наполняя картину содержанием.
- «И Дух Божий ношашеся верху воды» (Быт1-2). – Говорит далее блж. Августин. – «Писатель не говорил раньше, что воду Бог создал, и однако ни в каком случае не следует думать, что Бог не сотворил воды, и что она уже существовала прежде, чем Он создал что-либо. Ибо, как говорит Апостол, Он Тот, от Кого все, чрез Кого все и в Ком все (Рим.;11:36). Следовательно, и воду Бог сотворил, и думать иначе – великое заблуждение. Но почему же не сказано, что Бог сотворил воду? Не захотел ли [здесь] писатель назвать еще и водою ту самую материю, которую он раньше называл то небом и землею, то невидимою и неустроенною землею, то бездною? В самом деле, почему бы не назваться ей и водою, если она могла быть названа землею, когда [в сущности] она не была еще не разграниченной и сформированной водою, ни землею, ни чем-либо другим? И, может быть, сперва она названа небом и землею, затем невидимою и неустроенною землею и лишенною света бездною, а, наконец, и водою с тою целью, чтобы сначала именем неба и земли обозначить материю всей вселенной, для которой она создана совершенно из ничего; затем, именем невидимой и неустроенной земли и бездны дать понятие о бесформенности, потому что в ряду всех элементов земля наиболее бесформенна и наименее светла, чем остальные; наконец, именем воды обозначить материю, подлежащую действию Творца, ибо вода подвижнее земли, и потому подлежащая действию Творца материя, в виду легкости обработки и большей подвижности, должна быть названа скорее водою, чем землею».**
Вот почему Бог выбрал воду как основу всей будущей жизни.
Вода наверное самое уникальное, пластичное вещество, как для создания красок, так и для добавления в глину, чтобы лепить из нее что-то, и как раствор для возникания жизни – тоже. Вот куда ни посмотришь – везде вода, сколько ее в снегу у меня под ногами, да и во мне самой? В самом воздухе, которым дышу. Наверное, и в космосе больше воды, как материи, чем воздуха.
- «И хотя воздух подвижнее воды, а эфир не без основания считается и ощущается еще подвижнее, чем даже воздух; однако назвать материю именем воздуха или эфира было бы менее удобно. Ибо воздух и эфир считаются более элементами, имеющими способность производить действие, земля же и вода только имеющими способность принимать действие. Если это не ясно, – полагаю, что совершенно очевидно то, по крайней мере, что ветер приводит в движение воду и некоторые земные предметы, а ветер есть движущийся и как бы волнующийся воздух. Отсюда, так как очевидно, что воздух движет воду, но не ясно, от какой причины он движется сам, чтобы быть ветром: то кто же станет сомневаться, что материи приличнее называться именем воды, потому что вода приводится в движение, чем именем воздуха, который приводит ее в движение? Но двигаться – значит претерпевать действие, а двигать – производить действие. К этому присоединить надобно и то еще, что все, рождаемое землею, орошают водою, чтобы оно могло взойти и вырасти; так что и в самых этих порождениях, по-видимому, движется собственно та, же вода. Отсюда, материю приличнее назвать именем воды, так как, покорная действию Творца, она в этом случае обозначалась бы этим именем за свою подвижность и круговращение в каждом рождающемся теле, чем именем воздуха, в котором может примечаться одна только подвижность, но отсутствуют другие (свойства), сильнее отличающие материю; так что смысл всех слов будет такой: В начале сотвори Бог небо и землю, т. е. материю, которая могла бы получить форму неба и земли».**
Именно из земли посредством воды и появится в будущем жизнь…и еще – света. Посредством творческой энергии Духа.
- «и Дух Божий ношашеся верху воды». (Быт.1-2). – Носился не так, как масло по воде или вода по земле, т. е. как бы содержался (в воде), но, – если уж надобно брать для этого примеры из видимой природы, – так, как носится свет солнца или луны над теми предметами, которые он освещает на земле: он не содержится в этих предметах, а носится над ними, сам заключаясь в небе. С другой стороны, не следует думать, что Дух Божий носился над материей как бы в пределах пространства; но [носился Он] некоею действующею и образующею силою, чтобы то, над чем Он носился, получало жизнь и образование, подобно тому, как носятся воля художника над деревом, или над всяким другим предметом, подлежащим обработке, или даже над телесными его органами, которые он направляет к работе. И это подобие, хотя оно возвышеннее всякого тела, однако не достаточно и почти ничтожно для понимания ношения Духа Божия над подлежавшею Его действию мировою материею; но в ряду предметов, которые доступны пониманию людей, мы не находим более ясного и близкого подобия тому, о чем говорим». (Блаженный Августин. О книге Бытия буквально. Книга 1).
Лично я себе представляю себе нечто крылатое, быстрое и легкое, но мощно носящееся, то раскрывающее пространства, то разделяющее их, то расстилающееся по поверхностям, то проникающее в глубины. И везде, где проходит оно, возникает все больше и больше форм, красок: то Дух творит Себе формы, воплощая замысел. И в Духе том не было духа зла, а была лишь любовь…и, опять же – пресловутая свобода воли.
Для чего вообще Бог решил сотворить мир? Он хотел воплотиться, и вот появляются сначала полуматериальные существа. Он – Дух, в нем нет ничего материального. Материя – это нечто более жесткое, менее подвластное духовному. Наверное, потому и начинает она выходить из-под контроля Творца, когда появляется червоточина в виде зачатков зла – сначала в мире Ангелов, а потом – уже в мире людей, которые еще более материальны, и зло с легкостью поселилось в зачатках души, дало семя и обильные плоды.
Но, однако, становится уже темно, древний дракон, как ни силится, все же не смог и на этот раз проглотить солнце, упустило. Успело оно уйти дальше, к западным землям, неся свет и туда, откуда тянется огненный хвост. Там еще день, в разгаре дела, добрые и злые, а у нас наступает царство тьмы, постепенно поглощающее и дракона, и город, и поле вместе со мною. Я разворачиваюсь лицом к востоку и возвращаюсь домой.
Два царствия сошлись воедино, небесное и земное, тревожное зарево позади угасло, потемнело, наползая полупрозрачным крылом на другую сторону земли, к востоку. Туда, откуда ровно через полсуток свет снова придет к нам, являя людям новые чудеса и знамения. Свет этот вместе с движением земли идет по кругу, для одних появляясь, для других исчезая, но оставаясь всегда неизменным. Тьма – вторая сторона света? Как зло – одна из «сторон» Бога? Наверное, скорее – как тень Его. Бог зла не создавал. Это точно, по крайней мере у нас, христиан, верующих в воплотившегося Бога, несущего в мир спасение... Хотя это не отменяет мою мысль, что оно, как ни говори, а пришло тоже с неба на землю, как и свет.
Наверное, я – еретичка, раз позволяю себе подобные мысли.
А возможно – просто заблуждаюсь, по неведению.
Надо и дальше рассеивать это неведение, чтобы продвигаться дальше. Шаг за шагом, хоть это и нелегко. Ведь только за последний час я несколько раз поймала себя на ереси: то пытаюсь увидеть знамения, как язычница, то мне нравится идея о предсуществовании души, хотя Библия говорит ясно, что в начале сотворено тело, а потом душа, то овладевает мной представление о том, что Бог «по природе» Своей дуалистичен…что уж говорить о жизни вообще. Ересь на ереси, заблуждение на заблуждении. Каша в голове. Оттого и мятущийся неспокойный дух во мне, все устрояющий и устрояющий мир мой внутренний, ищущий Бога.
Покидаю свою «пустынь». Так и не ответив на главные вопросы…Но с верой и надеждой, что добро все же побеждает, оно на нашей стороне, хотя с западной стороны все еще надвигается черная бездна и дуют злые ветра, несущие не обещание духовной весны, а нечто иное…
И ответы придут обязательно, главное – их задать, пока есть время.
24.02.22
1. Мтф. 5-48.
2. К Армонию о том, что значит звание «христианин». Свт. Григорий Нисский.
3. О жизни Моисея Законодателя. Свт Григорий Нисский.
4. Прп. Антоний Великий. Вопросы св. Сильвестра и ответы прп. Антония. Вопрос 193.
5. Прп. Григорий Палама. Творения. Беседы (омилии).
https://azbyka.ru/biblia/in/?Gen.1:3&
14 В пустыне
Небо высветлилось со всех сторон уже, когда я вышла из ворот дома. Вчера оно бесновалось с утра, то подсыпая снежка, то поливая его мелким дождиком, то примораживая, то опять оттаивая дороги, все это творя вместе с ветром. Сегодня с утра все в нем чистое, ровным голубым светом засвеченное. Даже луна не ушла, а сияет себе неярким личиком невысоко над дальними крышами, встречая солнце.
А оно готовится выйти уже не на отдаленной оконечности юго-западного крыла моего любимого Большого Журавля, как в начале зимы, а над верхней частью крыла восточного, расширяя поле деятельности на небосклоне. Описывая к началу весны все более широкий полукруг, уйдет вечером огибая город прямо к «лисьему хвосту», соревнуясь с ним яркостью свечения.
Улицы, дороги пролегают ледяными полузастылыми ручейками, стекающими вниз к реке. Осторожно спускаюсь и я, удерживая равновесие с помощью палочек для скандинавской ходьбы. В деревне, как всегда, тихо, один ветер медитирует в проводах. Над Томью – особая тишь, в предчувствии восхода солнца, как в храме всегда по-особому безмолвно, когда все стоят, как свечки, перед моментом начала служения.
Большой и малые журавушки-сопки на той стороне расправляют крылья, подставляя их изгибы первым поверхностным лучам на макушках сосен. Зазубренные края соснового бора поверх сопок становятся похожи на стаи мелких птиц, рассевшихся в партере перед открытием занавеса. Та сторона, что за этими сопками, мне не видна, но я знаю, что там простираются волнистые поля, присыпанные белым, уже, наверное, блестящие в первых лучах.
Свет вливается постепенно, замерли в предвкушении легкие длинные перышки чуть выше берегов. Тишина усиливается, нарушаемая только трепетом узких длинных полотнищ на пяти флагштоках вдоль парапета набережной с логотипами местного ресторанного комплекса: на двух из них изображена лодочка с парусом на волнах и надпись «Ресторан Лазурный берег», на трех – написано на английском «Вилла Маралис» и нарисовано стилизованное нечто, напоминающее дерево с причудливо изогнутыми ветками, на конце каждой из них как будто просматривается заостренный лист, при чем все это похоже на клубок змей, обвивающих дерево от корней до самого верха. Да еще этот монотонный звук: со свистом выходящие дымки из труб над крышами ресторана и виллы, стравливающие воздух из систем газового отопления.
Загорелись первые бусинки ночью выпавшего снежка, легли блики, намечая дорожку через реку. Свет все ярче, длиннее штрихи поверх льда, по ряби мелких застывших волн. Река превращается в дискос на Антиминсе, солнце – в чашу, полную святых Даров. Кажется, доносится какая-то далекая песня, расслышать бы мелодию, угадать слова…Вот-вот, еще немного…Но в этот момент все заглушается звуком мотора подъезжающей машины. Ассенизатор-водитель вытягивает длинный шланг к зданию Лазурки и начинается отсасывание отходов продуктов жизнедеятельности.
Я взбираюсь по скользким ступенькам на высокую деревянную горку, установленную для детей к зимним праздникам, чтобы успеть сделать интересные кадры. И, хотя очарование момента нарушено, спасибо моей волшебной камере: на снимках диск света является птицей с косо распростершимися крылышками, ныряющей вниз с отвесной горы, рискуя разбиться грудью о ледяную дорожку через реку. Хотя снимки получаются почему-то бледными, почти бесцветными. Будто камера, как мне иногда кажется, и впрямь «чувствует» мое настроение. И кадры показывают то светящиеся в алом небе кресты, то церковные золотые маковки, то ангельские крылатые существа, хотя на самом деле их почти не разглядеть. А вот теперь все как-то стало серо-белым, камера не «увидела» цвет, как и я не вижу его.
Ван Гог на вопрос брата, почему он не ест, когда работает над картиной, ответил:
- Когда я поем, перестаю видеть этот желтый цвет!
Чтобы лучше видеть, не только художнику, но и всем другим полезно бывает подержать себя «в черном теле», тогда оно перестает зацикливаться на себе и внимание обращается на чем-то другом, менее прозаическом, чем поиски пищи. Легко сказать! Ведь тело настолько привыкло услаждать себя приятными излишествами, что и душу поработило напрочь.
Ветерок, разогнавший смог вдоль реки, пробежался по набережной, заскочил в заросли туи вокруг павильонов Лазурки и принес запах жарящегося шашлыка. Но я стараюсь отключить обоняние, отгоняя на ближайшие сорок с лишним дней беса объядения и пожирания мяса себе подобных и не подобных…чему он противится, но все же несколько отдаляется, не уходя совсем.
Наконец раздражающие надсадные звуки затихают, водитель убирает хвост шланга и отъезжает. Стало тише, только все так же посвистывают газы в трубах да призывно хлопают на ветру полотнища флажков с бегущими по волнам лодочками и трепещущими ветвями-змеями.
- Многозначимый символ, однако, - приходит мне в голову, - интересно, что хотели сказать этим символом авторы: показать символ библейского Древа не то жизни, не то познания добра и зла, не то победы уже одного над другим? Зла то есть, над добром. Хотя нет, конечно, зачем им это? Хозяевам ресторанного комплекса то есть, ведь им выгоднее, если их посетители «съедят» как можно больше «плодов греха» от их маленького прибыльного «древа жизни»: наедятся мяса, выпьют вина, попарятся в бане, снимут номер в гостинице, уединяясь с доступными партнерами…совсем не вспоминая при этом, что идет пост и следовало бы поумерить телесные поползновения, подумать о спасении души…
А в мире, похоже, сожрали уже змеи греха и соблазна все плоды на настоящем Древе, цветы, семена и даже корни. На Древе жизни были только добрые плоды для вечной жизни, на другом, запретном, с которого съели Адам и Ева – отравленные ядом змия, сатаны. Добрые плоды приедаются быстро, набивают оскомину, хочется человеку чего-то большего, нового, неизведанного. Тяга к новому это хорошо, конечно, как стимул идти дальше. Главное – выбрать нужный плод, семечко из него взять, вырастить сад, чем больше, тем лучше, богаче.
И стремление к богатству, благам земным тоже не плохо, дает силы поливать и удобрять свой садик. Но – не чрезмерно удобрять! Ведь разжиревшее растение так пойдет в рост, давая все новые ветви, что не останется сил, чтобы дать полноценные завязи для плодов.
Богатая на плоды цивилизация в чем-то полезна, а в чем-то обедняет душу. Чрезмерное насыщение телесными благами отдаляет от духовного составляющего. Отдаляет от Бога. Мы любим только себя, думаем о себе, жиреем, а о чем еще может думать жир, как не о себе подобном? Для того и есть у нас, христиан, пост, чтобы поумерить свой пыл в насыщении тела, направив его в другое русло.
Вот начинается Великий пост. Самое время остановиться и осмотреться, к себе присмотреться повнимательней, попытаться избавиться уже не только от излишков веса, но и от лишних страстей и страстишек очиститься. Чтобы нечистые духи отошли подальше и не соблазняли, например, вместо храма пойти в ресторан, не объедаться шашлыками, не упиваться вином, а вкусить иных радостей: богопознания и богообщения. Чему способствует воздержание в пище и увеселениях.
Но как же не хочется все усложнять! Зачем тратить свое время на храм, когда его и так мало? Бог у меня в душе, и так все видит, что я хороший, никого не ограбил, не убил, да и ладно!.. Да, хорошо хоть, что Бог - в душЕ, а не в дУше. Это какую душу надо иметь, чтобы уместился в нее весь Бог?! Тогда как даже самую малую частичку вместить невозможно. Попытка «спрятать Бога» где-то в самом дальнем уголке души.
- Каков мир, такой и я. – Думаем мы в свое оправдание. - Я – как все. Таким уж я уродился. Мир утопает во зле, от меня ничего не зависит, так чего же мучить себя, какой смысл? Один раз живем!
Так мы чаще всего думаем, когда хотим оправдаться, творя что-нибудь непотребное, или просто не полезное. Но ведь и мир – таков, каким делаем его мы. От каждого зависит баланс добра и зла и – главное - что перевесит. И тут главное не отгораживаться, не прятаться, а прямо смотреть на Бога, а Он будет смотреть на нас. Даже если при этом мы будем пытаться воевать друг с другом, это будет только на пользу.
Верховой ветер усиливается, флажки так и рвутся в его руках, уже и не рассмотреть, что там на них изображено. Спускаюсь вниз. А на горку взбираются дети, вышедшие из подъехавшей машины. Их мама, продолжая сидеть на водительском сиденье, наблюдает за ними, уткнувшись в телефон. Ребятишки скатываются, взбираются наверх, снова катятся вниз, балуясь и хохоча.
Жизнь продолжается. А где-то идет война. И не только на фронте, а во всем мире, в наших душах. И чаша весов уже зашкаливает на стороне зла. Кажется, сам Антихрист уже не скрываясь правит миром, и близится час Апокалипсиса. И это не просто третья мировая война, а нечто совсем другое…А мы продолжаем жить, будто ничего не происходит.
Но что же требуется от нас, вот лично от меня в этой ситуации? Вот прямо сейчас? Быть совершенным, чтобы тем самым сделать и мир чуточку совершеннее? Что это значит, и возможно ли это здесь, в мире сем, полным несовершенства и соблазнов? Ведь невозможно отгородиться от него, бесы везде ходят по пятам. Даже за монастырскими стенами. Даже в пустыне зло найдет тебя и станет продолжать свои поползновения, чтобы погубить душу, которую ты предал его власти, и не так-то просто от нее отойти.
- «Сей же род изгоняется только молитвою и постом». – Сказал Спаситель о самых матерых, вкоренившихся демонах. (Мф.17-21).
- «Кто молится и постится, — пишет св. Златоуст, —тот имеет два крыла, легчайшие самого ветра; он быстрее огня и выше земли, потому-то таковой особенно является врагом и ратоборцем против демонов».
Вот оно – средство вернуть себе крылья! Стоило мне подумать об этом, как я тут же узрела и в небе нечто подобное: солнце уже не ныряет самоубийственно в реку, а спокойно зависает неподалеку, над распадком меж журавлиных крыл, противостоя несущимся на него облакам.
Сам Христос в начале Своего служения был искушаем сатаной в пустыне, куда Он «был изведен» Духом перед началом своего служения. Сатана искушает Самого Бога! Неужели он надеялся, что Сын Божий ему поддастся? Ведь Он стоял перед ним в человеческом облике, плоти и крови, к тому же перед этим Христос принял омовение в Иордане – не для очищения от грехов, а для того, чтобы, напротив, приняв на себя всю грязь и мерзость человеческую, искупить потом их крестными страданиями и упразднить.
- «Пост и молитва суть два столпа веры, два огня живые, попаляющие злых духов. Постом утишаются и уничтожаются все плотские страсти, особенно блуд; молитвою утишаются и уничтожаются страсти души, сердца и ума: злые намерения и злые дела, мстительность, зависть, ненависть, злоба, гордость, славолюбие и прочие. Постом очищается телесный и душевный сосуд от нечистого содержимого – мирских страстей и похотей; молитвою низводится благодать Духа Святого в освобожденный и очищенный сосуд, а полнота веры состоит в обитании Духа Божия в человеке» (Свт. Николай Сербский).
Иисус постился в пустыне целых сорок дней, как и Моисей на горе Синай перед тем, как получил от Бога десять заповедей, молясь, ничего не ев и не пив. При этом диавол всюду был рядом, выжидая момент, когда можно будет вторгнуться в человеческое естество Спасителя, чтобы искусить Его на грехопадение. Знал ли он, что это Сам Бог пришел на землю, чтобы спасти человечество от его пагубного влияния? Знал, и был очень удивлен: ведь он ждал, что это будет всего лишь очередной пророк! И надеялся с легкостью с ним расправиться, воздействуя на его человеческую природу, склоненную им же к греху. Природу, познанную, кажется, им полностью уже за всю историю человечества и вполне подвластную его растлевающему влиянию.
Неужели сатана уже настолько овладел душами, что видит их насквозь? Может играть с ними, как захочет, на тонком уровне помыслов и замыслов, заставляя человеков воплощать на деле все свои страсти? Разве не бывает так, что стоит только увидеть или услышать что-то, соблазняющее на грех, как оно закрадывается в помыслы, поселяется там, и вот кто-то уже будто идет по пятам и подталкивает:
- Сделай это, тебе же хочется! Глупо отказываться, ведь это так приятно, а в жизни мало приятного вообще-то, и ничего тебе не будет за это, никто не узнает…
И вот поддаешься:
- Ладно, сделаю-ка вот это, ничего страшного не случится…и еще вот это…и вон то…
Если кажется, что раз наказания не наступает, то Бог или не видит, или Ему все равно, или вообще Его просто нет. Вот в этом-то как раз главная цель диавола: встать на место Творца. А мы, по слабости, поддаемся, раскрываем двери души для него, и тела, он входит в них, поселяется, живет там, чувствуя себя хозяином. Даже если и не хочешь его уже – не так-то просто изгнать, он лишает тебя воли, связывает по рукам и ногам, насилует, и в конце концов, насытившись, убивает…
Неужто и впрямь так всесилен диавол?! Думая так, можно впасть в грех уныния и даже отчаяния. Что же делать, можно ли все же как-то противостоять действию сил зла? Что говорят отцы церкви узнаю, прибегая к своему помощнику, интернету в телефоне.
- «Пост усиливает и продлевает молитву, молитва и пост укрепляют веру, вера же передвигает горы, изгоняет бесов и все невозможное делает возможным» - снова подсказывает святитель Николай Сербский.
- «В воздержании от тяжелой и жирной пищи, посте телесном скрыт глубокий духовный смысл. Тело, пресытившееся едой, начинает требовать и других ублажений: отсюда леность, сонливость, различные похоти. «Сколько отнимешь у тела, столько придашь силы душе», — говорит святитель Василий Великий. Воздержание в малом укрепляет волю человека, делая ее способной на большие свершения. Понятие поста не исчерпывается воздержанностью в пище, пост всеобъемлющ. Поститься должны глаза — от соблазнительных зрелищ, уши — от слышания непристойных речей, язык — от произнесения праздных слов. Наконец, самый разум и сердце человека должны поститься, отторгая от себя греховные помыслы и вожделения. Так истинный постник со всех сторон ограждает дом души своей от вторжений и прилогов бесовских.
Молитва же высветляет саму душу человеческую, наполняя ее святой радостью Богообщения. Одно имя Господа нашего Иисуса Христа вселяет ужас в бесов, от теплой молитвы они бегут, как от вида всепобеждающего оружия. Неустанный молитвенный труд — залог нашего освобождения от унизительного рабства пороку, тропа, ведущая в Царство Небесного Отца. «Иной начинает молитву грешником, а оканчивает ее праведником», — так говорит блаженный Августин.
И сонмища злых духов не устрашат того, кто достойно подвизается в посте и молитве. Да соделаемся же и мы добрыми воинами Христовыми, по слову святого Апостола Павла: Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских (Еф. 6, 11)». – пишет митрополит Ташкентский и Среднеазиатский.
Оказывается, все мы – верующие христиане – воины, всегда во всеоружии должны быть, чтобы противостоять козням бесовским, чтобы противостоять мировому злу. А начинать надо с себя…
Передвигать горы – это вряд ли получится, как и летать буквально въяве. Но сила духа очень важна и нужна, вот хотя бы чтобы победить в войне…
А запах жарящегося мяса все усиливается, играет музыка, все больше подъезжает машин к ресторану, люди веселятся – Масляница заканчивается, скоро весна! Прощеное воскресенье.
Масленица, самая веселая неделя в году после святок. Ура, почти дожили и до весны, слава Богу!
Блины, гуляния, сжигание чучела, символа зимы. Полуязыческий праздник, конечно.
Но почему блины, - потому что неделя эта была сырная, "мясопустная", христиане не едят мясо, готовясь к Великому посту. Позади недели о: Закхее, о мытаре и фарисее, о блудном сыне... Вместе с ними мы пытались влезть на дерево, повыше взобраться, чтобы увидеть Бога, не узревая Его на земле. Потом пытались понять, кто мы конкретно: гордые фарисеи с показным благочестием, или смиренные мытари, осознающие свою греховность. Блудные ли дети, растратившие все свои таланты впустую и пытающиеся вернуться через покаяние к Отцу… в неделю об Апокалипсисе вдруг увидевшие над головой уже занесенный обоюдоострый меч...пока еще это - слово Божие, предостерегающее, направляющее, вразумляющее чада неразумные, заблудшие. Но реальный, могущий случиться в любое мгновение Страшный суд приближается…
Гуляй, веселись народ Божий, но помни и день Суда. "Имеющий уши да услышит…" (Мф.13-9). Если захочет, конечно.
Гуляем, веселимся, а где-то, опять же, идет война. Гибнут люди, вопрошая…и так далее, по новой, по кругу. Вот как круги на воде, невидимо текущей подо льдом.
Скоро, еще месяц-полтора, все вскроется, пойдет процесс дескламации, очистится река, взломав покровы. Время полетит быстрее, неся все больше перемен. А пока что бредет потихоньку неяркое солнце к западу, а там зависает такая же луна. Все смешалось в доме…в душе и в мире. И все также мало понятно, что происходит, почему и что будет дальше, и – чем закончится.
Но процесс идет, и слава Богу: будет еще шанс прийти сюда завтра, спокойно постоять в тихой пустыньке, подумать, почитать, что-то решить для себя, разложив по полочкам, вернуться домой, сесть за стол, чтобы поделиться этим с другими…И вдруг услышать:
- Мама, хватит спасать мир, свари лучше постную кашу.
Мы с сыном позавтракаем, а потом послушаем Евангелие дня, которое слушали утром в храме.
- «Когда же придет Сын Человеческий во славе Своей, и все ангелы с Ним, тогда сядет Он на престоле славы Своей, и будут собраны перед Ним все народы; и Он отделит их друг от друга, как пастух отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, козлов же по левую…»
И еще на службе зачитывали речь патриарха, где он говорит о том, что:
- «Если человечество признает, что грех не есть нарушение Божиего закона, если человечество согласится с тем, что грех — это один из вариантов человеческого поведения, то на этом закончится человеческая цивилизация. А гей-парады и призваны продемонстрировать, что грех — это одна из вариаций человеческого поведения. Вот почему для того, чтобы войти в клуб тех стран, необходимо обязательно провести гей-парад. Не сделать политическое заявление «мы с вами», не подписать какие-то соглашения, а провести гей-парад. И мы знаем, как люди сопротивляются этим требованиям и как это сопротивление подавляется силой. Значит, речь идет о том, чтобы силой навязать грех, осуждаемый Божиим законом, а значит, силой навязать людям отрицание Бога и Его правды».
Я заметила, что в последнее время на службы в церковь стало приходить больше мужчин, некоторые одеты в костюмы защитного цвета. В этой одежде они выглядят наиболее мужественно: настоящие мужики, готовые защищать Отечество, жизнь отдать за него и близких! Не то, что те, на западе, разодетые в пух и перья…
- «Поэтому то, что сегодня происходит в сфере международных отношений, имеет не только политическое значение. Речь идет о чем-то другом и куда более важном, чем политика. Речь идет о человеческом спасении, о том, где окажется человечество, по какую сторону от Бога Спасителя, приходящего в мир как Судия и Мздовоздатель, — по правую или по левую. Сегодня многие по слабости, по глупости, по незнанию, а чаще всего по нежеланию сопротивляться идут туда, на левую сторону. И все то, что связано с оправданием греха, осужденного Библией, и является сегодня тестом на нашу верность Господу, на нашу способность исповедовать веру в Спасителя нашего.
Все то, что я говорю, имеет не просто какое-то теоретическое значение и не только духовный смысл. Вокруг этой темы сегодня идет реальная война. Кто нападает сегодня на Украину, где восемь лет идет подавление и истребление людей в Донбассе; восемь лет страданий, и весь мир молчит — что это означает? Но мы-то знаем, что наши братья и сестры реально страдают; более того, могут пострадать за свою верность Церкви. И поэтому сегодня, в Прощеное воскресенье, я, с одной стороны, как пастырь ваш, призываю всех к прощению грехов и обид, в том числе там, где сделать это очень тяжело, там, где люди воюют друг с другом. Но прощение без справедливости есть капитуляция и слабость. Поэтому прощение должно сопровождаться непременным сохранением за собой права стоять на стороне света, на стороне Божией правды, на стороне Божественных заповедей, на стороне того, что открывает нам свет Христов, Его Слово, Его Евангелие, Его величайшие заветы, данные роду человеческому…»
И снова вопросы, на которые, кажется, невозможно ответить:
- Возможно ли прощать в с е, даже самое ужасное закоренелое зло?
- Возможно ли возлюбить в с е х, даже самых закоренелых во зле врагов?
Но ответы конечно есть, и придут они позже…
27.02.22
15 О свободе и равноправии
Отправляясь на защиту Отечества, мужчины молятся, здесь, в храмах, и даже там, в самом пекле, служат священники, благословляя их. И случается чудо: человек спасается, выходит невредимым, бывает, что иконка Божией Матери на груди служит большей защитой, чем бронежилет!
Война - это испытание мужчины на мужество, на способность к подвигу. А что могут сделать женщины в этой ситуации? Не должны ли храмы наполниться ими, молящимися, постящимися, чтобы стать чище, достойнее, чтобы мужчины чувствовали поддержку не только высших сил, но и знали, что жизни свои отдают они за женщин, которые составляют надежный тыл?
Сегодня женщины празднуют свой «международный женский день», поздравляют друг друга «с праздником весны». А по сути этот праздник отмечает победу женщины в борьбе «за свои права», за свою свободу.
Мы боремся за гендерное равноправие, за то, чтобы встать на одну общественную ступень рядом с мужчиной, за право заниматься любыми видами деятельности, стоять у руля власти и так далее. То есть за право быть сильной, способной преодолевать препятствия, мужественной. А почему бы нам не обратиться более к духовной части нашего бытия?
Ведь женщина создана, как более нежное создание: чуткое к красоте, наделенное тонкой интуицией, поэтическим восприятием мира. Она, наверное, даже более способна улавливать едва уловимые дуновения Духа – те, под влиянием которых пророки богодухновенно записывали откровение Божие – святое Писание. А это – основа Основ. Это законы нравственности, без которых человеческое общество уже давно превратилось бы в неуправляемое стадо свиней, в которых поселяется легион бесов-страстей, ведущих ко всеобщей погибели.
На женщине лежит и ответственность за ту сторону жизни общества, которая именуется «семьей». А семья призвана быть оплотом нравственности, чтобы воспитать достойно новых членов общества: от этого зависит все будущее человечества!
Женщина, как известно, – хранительница очага. Она несет в себе его тепло и поддерживает его в себе и своих близких, объединяя и согревая своей любовью главу семьи и детей, не давая внешней тьме-греху проникнуть в святая святых – в свой дом, как храм семьи, в свою душу и в души всех живущих в этом храме.
Это – главное условие того: будет ли наш мир, - наш общий Храм – Земля – и все живущее на ней – оплотом света, мирной колыбелью человечества, либо – все канет во тьму, полный мрак и погибель?!.
Как не сбиться с верного пути самой и не увести за собой своих близких? Конечно, все мы не святые, и далеко не всегда у нас получается – как бы мы ни хотели этого - жить не греша, по-христиански: в целомудрии, смирении, терпении и любви к Богу и ближнему. И не всегда и не у всех есть это желание: жить именно так. Задумываться об этом мы или не умеем, или просто не желаем, предпочитая жить, как проще, просто плыть по течению.
Но задумываться нужно (ведь недаром же испокон веков люди верят в Высшие силы, в Любовь и справедливость), хотя бы в дни, которые церковь специально предназначает для этого.
В дни начала Великого поста в храмах читаются за богослужением паремии – выдержки из Писания, от самого сотворения мира. В пятый день вспоминается Церковью сотворение Евы, грехопадение и изгнание людей из Рая.
Адам дал имя жене своей только после грехопадения. «…ибо она стала матерью всех живущих» (Быт.3-20).
Ева – что значит «жизнь» (тогда как Адам – «красная земля»), праматерь человечества, от нее родились все люди. Она – не только символ жизни земной, но и хранительница в духовном плане всех живущих на ней.
Пресвятая Богородица дала людям Богочеловека, чтобы они имели возможность родиться еще и в Духе. Обе они – матери всех людей. В них соединилось все: земное и Небесное. От Неба в них больше, чем от земли. Женщина земная рождает детей, данных от Бога, она должна не только родить, но и постараться сделать их «образом и подобием» божиим. А это огромная ответственность: перед Богом, даровавшим ей детей, перед собой, перед детьми, обществом. Для этого она должна быть духовно развитой, сильной.
В наше время, как и в библейские времена, женщина продолжает оставаться излишне самонадеянной и самоуверенной: из любопытства, соблазненная диаволом и запретным плодом, Ева нарушает заповедь послушания Создателю, захотев сорвать плод и узнать, что значит «быть, как боги…» (Быт. 3-5). Чем соблазнил Еву сатана? Свободой. Желанием освободиться от всех запретов. Хотя тогда для женщины было всего одно предупреждение: не вкушать плода от греха. За непослушанием следует цепь всех остальных ошибок-грехов: гордыня, самолюбие и иже с ними. Сатане – «богу» греха - нужно было только зацепиться, чтобы сорвать и свой плод – плод греха, посадить и свой сад рядом с Эдемским, да сделать его по возможности все более и более полным самых разных соблазнов, - чтобы привлекать на свою сторону все больше и больше людей.
Ева забыла, что «жена» создана лишь как «помощница» «мужу»: главная ответственность за райский сад лежит все же на мужчине, как на более сильном в этом тандеме, хотя оба они были еще духовно не зрелыми, и не пришел еще час, когда они должны были стать «образом», а так и остались всего лишь «подобием», после грехопадения. Они изгнаны из Эдемского сада и вынуждены поселиться в «саду диавола», падшего ангела, отца гордыни, зависти и лжи. Совершивший первое предательство Отца с радостью принимает в свои объятия тех, кого соблазнил на второе преступление воли Создателя, они становятся частью его «воинства», его подданными. Воля тех, кто должен был стать подобием Бога сломлена, они пытаются стать «богами» на земле, которая благодаря им и их потомкам все более и более со временем погружается во тьму греха.
Да, Ева первой пошла на грех, сатана знал, кого соблазнить: ведь она была создана позднее, чем Адам, была менее развита духовно, как ребенок, еще не особо понимающий, а что, собственно, происходит? Муж должен был остановить ее, но он оказался тоже подверженным соблазну, хотя призван был быть главой семьи.
Много ли и в наше время таких мужчин, - настоящих Адамов, - от которых у Евы – только всего лишь ребро, или часть (лучшая ли часть – это как сказать, но ведь не зря она называется «прекрасной половиной человечества»!)? Много ли настоящих мужчин, - сильных телом и душой, - мужчин, за которыми можно пойти на край света, за которых можно выйти замуж (за мужа), - в полной уверенности, что твой избранник будет тем единственным человеком, с которым получится в с е, что планируется в этой жизни! Он не предаст, не обманет, не оставит ни тебя, ни детей на произвол судьбы. Не обречет семью на разрушение.
- «Если мужчина будет настоящий, женщина пойдет за ним, как нитка за иголкой, и никуда не денется. Ей не будет шанса увернуться. Либо она саморазрушится от неправедной жизни. Здесь надо сказать, что мужик должен взять на себя эту тяжкую ношу – заботу о целом» (*).
Если мужчина не желает взять на себя эту ношу, чаша весов ответственности неуклонно перевешивается в сторону слабой женщины. Но и женщина сегодня не всегда готова к тому, чтобы стать тягловой лошадью. Раз Адам самоустраняется, - Ева тоже, оставшись одна, устремляется к деревам соблазнов мира, щедро насаженных вокруг нее князем мира сего. И начинает жадно срывать и поедать яркие, вкусные, но отравленные плоды. И, увы, падение нравов становится неизбежным.
- «А что с женщинами не так сейчас? Да все с ними не так за редким исключением. За редкими примерами тех, кто избежал ядовитого растления или слезно покаялся и обрел смысл» (*).
Стремление к развлечениям и наслаждениям приводит к тому, что женщина занята собой, и только собой, мужчина – тоже. Самолюбие, эгоизм и гордыня процветают и множатся, порождая всеобщее равнодушие, малодушие или вовсе бездушие. Человек, в силу непомерного тщеславия своего, силится делать все для того, чтобы побольше сорвать райских плодов: богатств, наслаждений. И зачастую готов ради этого на все: на любое предательство, падение или даже преступление. И все это – только для себя, одного, любимого.
- «Смотрите, что проповедуется миром: самодостаточность, личный рост без всякой молитвы и обращения к Создателю. Человека раздувают, словно мыльный пузырь. Пытаются ему внушить, что он все может, все умеет, что он должен самореализоваться в самых разных областях, но в семье в последнюю очередь. Семья вообще не в счет, это уходящий поезд. Но после тридцати женщина начинает нервничать и дергаться, когда уже почти поздно. Женщина – страдательное существо. Мир ее растоптал и доводит до грани уничтожения» (*).
Да, женщина – страдательное существо, потому что, как бы она ни старалась стать равной Адаму, или даже в чем-то превзойти его, она все равно остается слабым существом, созданным для того, чтобы идти за мужем своим. Быть «за мужем». За его надежной спиной укрываясь от бурь земного бытия. Но за чем укрываться ей, если спина эта видится не только ненадежной, но и подчас маячит где-то впереди, исчезая за поворотами, то и дело исчезая из поля видимости?
- «С точки зрения библейской антропологии, женщина – это ребро, или сторона, или бок, по-настоящему лишенный своего тела. Мужчина без женщины – тело без ребра, а женщина без мужчины – ребро без тела. Не обретшее свое тело ребро – это просто косточка, которую всякий пес сгрызть может. Женщина всячески выводится из-под покрова семейных тайн. Бросают ее во все тяжкие: в политику, в космос, на дно океана, на ринг боксировать, в бизнес. Ее тянут за волосы во все стороны, и она сама уже тянется туда. Ей внушили, что она ничем не отличается от мужчины по функциям, ролям и способностям. И она лезет туда, куда ей лезть было не надо. В итоге получаем гибрид. Мужики расслабляются, женщины мускулинизируются или демонизируются из-за гордыни. Я думаю, что в этом заключается одно из ядовитых жал сатаны»(*).
Главное жало сатаны знало, куда бить. Снова и снова Адам предает жену свою, пытаясь спрятаться за ее слабой спиной, как и в Раю, когда нашел оправдание своему падению: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Быт.3-12).
Уже теперь мужчина, желая максимально облегчить свою ношу, или даже вовсе переложить ее со своих плеч, дает женщине все права быть равной ему во всем. Чтобы никто уже не мешал ему валяться в тенечке под райскими деревами и наслаждаться жизнью. И женщина тоже: если и берет ношу несения и общественных, и семейных тягот на себя, то - или не справляется, или даже ломается, и дети в таких «семьях» вырастают тоже сломленными духовно уже изначально.
Расскажу на своем примере.
Когда я встретила своего будущего мужа, он показался мне красивым, крепким, надежным деревом, молодым дубком, к которому так хотелось прижаться, прильнуть, срастись корнями и ветвями, - так, чтобы слитно, нераздельно, раз и навсегда – вместе! Стоять крепко - так, чтобы никакие ветры и бури не страшны, и чтобы ветви наши – дети - были такими же здоровыми и сильными, душевно и телесно. Но у дубка оказались корни с гнильцой: обнаружилось, что у мужа моего есть пристрастие к винопитию, которое передалось по наследству от родителя его. Любое пристрастие, как известно, со временем вырастает в настоящую страсть, - если с ним не бороться, конечно. Я и пыталась бороться поначалу, потом поняла, что это – бес-полезно: если человек не желает сам этого делать, бес пьянства вцепляется тогда намертво в такого человека и ведет его на поводу у этой страсти вплоть до полного его уничтожения.
Более того: любое семя греха растет и развивается, передаваясь из поколения в поколение, все более и более крепнет, развивается и губит того, кто имел несчастье родиться в такой семье. Если, конечно, создавать ему (этому семени) для этого все условия.
Вот человек дает себе волю поддаться нечистому влечению, разным соблазнительным помыслам, сладостным видениям, ему хочется попробовать и то, и это, - даже если знает наперед, что «это» может пойти не на пользу, а во вред. И вот «нечистое» входит в его душу, хозяйничает в ней. Входит в храм души – тело. В дом. Живет здесь хозяином, творит, что хочет. Живет, множится, рождает себе подобных.
Главная заповедь сатаны: возлюби самого себя и твори волю только свою, себе в удовольствие и наслаждение! А все остальное, мол, как-нибудь да приложится. А приложится, скорее всего: гордыня и самолюбие, эгоизм. Пофигизм и наплевательское отношение ко всему и вся, кроме себя, любимого, и так далее и тому подобное. К пьянству добавляется распутство, человек уже валяется в грязи аки свинья, даже не замечая, насколько он пал, да еще и несет эту грязь в семью… Наш брак распадается, так толком и не успев срастись как следует и укрепить корешки новой поросли: дочери и сына. Им было пять лет и один год, когда я решила, что более не стану терпеть всего этого. Я старалась быть сильной, хорошей матерью и женой, но тянуть весь этот воз одной не хватало сил. И вот – «мужик с воза – бабе легче», я ушла от мужа, хотя это было смутное время начала перестройки, и не известно было, как жить дальше. Но помогли родители, я взяла ссуду в банке, купила дом и вздохнула спокойнее. Хотя вздыхать было рано, впереди ждало много испытаний.
Муж не ожидал от меня такого хода. Ведь он надеялся, что я – слабая, но старающаяся быть сильной, женщина с двумя детьми – никуда от него не денусь, и буду терпеть все! Но даже тогда я – совсем невоцерковленный человек – понимала, что всякому терпению есть предел. Хотя если бы с самого начала мы были верующими, постарались создать православную семью, благословив брак в церкви и подпитывая его Таинствами, стараясь жить по заповедям, исповедуясь, советуясь со священниками, как нам строить отношения и вообще семью – возможно, и даже наверняка, - все могло быть совсем по-другому…Но тогда я, сама не сознавая этого, впала в страшнейший грех – уныния, и решилась на радикальный шаг. Было, конечно, тяжело одной поднимать детей. Но я знала, что надо быть сильной, чтобы сделать все возможное, что от меня зависит, и это знание пересиливало отчаяние осознания того, что жизнь, кажется, не сложилась так, как хотелось бы… И я надеялась, что мои дети, не видя дурного примера перед глазами, вырастут достойными людьми.
Время шло. Дети росли, взрослели. Были послушными, хорошо учились. Особенно поначалу радовала дочь: ведь я положила столько сил на нее, своего первенца, баловала, как только могла! Но и закаляла с пеленок, учила читать, уже в полтора года она знала все буквы, умела хорошо рисовать, была любознательным и легко обучающимся ребенком. До тринадцати лет отлично училась в школе, была просто золото, а не ребенок.
Но вот ее словно подменили. Все началось как-то незаметно. Семя греха, соблазнов мира сего вползало в душу моего чада, а я пропустила момент, когда еще можно было что-то сделать, чтобы эти поползновения прекратились. Наверное, сказалось еще то, что я слишком была занята тем, чтобы нам просто выжить в условиях катастрофы, свалившейся на нас в то время: перестройка. Вокруг разрастался и бушевал какой-то хаос, грозящий поглотить все и вся.
Признаюсь: вся уйдя в детей, я далеко не сразу заметила перемены, происходящие вокруг. Все казалось неважным, временным, преходящим. Но хаос никуда не уходил, а продолжал вращаться и потихоньку втягивать и нас в этот порочный круг: исчезла цензура, начали появляться фильмы, приползающие из закордонного мира, книги далеко не нравственного содержания. Дети впитывают все, как губка, не умея еще толком различать: где добро, а где зло. Даже взрослым людям трудно, а подчас невозможно справиться с греховными помыслами, ведущими к таким же действиям, а что же говорить о детях!
Муж время от времени появлялся на нашем горизонте, но не для того, чтобы помочь хоть как-то, а вносил свою лепту тем, что усиливал тлетворное влияние. Всю вину за то, что семья наша развалилась, он сваливал на меня: я виновата, что рожала детей, когда он был к этому не готов, я вся ушла в них, тогда как все внимание должно было доставаться ему, из-за чего он якобы и начал пить. И это я своей ревностью довела его до того, что он начал «гулять налево» и так далее. Дочери внушал, что она мне не нужна, а нужен только ее брат, и так далее.
В результате дочь уже в семь лет заявляла мне: «Зачем ты его родила? Без него мне бы все одной доставалось!» Ей уже казалось, что и правда брату достается больше любви, чем ей, обижалась, завидовала, ненавидела его. Из зависти, гордыни, ненависти и непослушания начал зарождаться и расти в мире грех: даже любимый ангел Божий отпал от Отца, а что уже говорить о людях…
Дочь, как водится, в двенадцать лет связалась с компанией соседских подростков, и чем они занимались – одному Богу известно. Подружки ей внушили, что нужно похудеть, чтобы нравиться мальчикам, и вот началось: и «диета», и прыгание в скакалку до изнеможения. В итоге она сама стала похожа на мальчишку. В четырнадцать начались задержки месячных: нарушался гормональный фон. От греха подальше – я приобрела дом недалеко от города, в деревне Сухово, где с помощью матери мы завели корову, сажали большой огород. Дети стали больше бывать на свежем воздухе, оздоравливаться: ведь сынок мой в городе часто болел и начинался уже хронический бронхит. Но и здесь не обошлось без эксцессов: дочь познакомилась с местными ребятами, которые сказали ей, что она слишком уж худая. На парном молоке, сметане, мясе она быстро набрала лишний вес, и потом все повторилось: снова диета, «худение» любой ценой, даже за счет здоровья. К тому же у нее не складывались отношения с противоположным полом, добавляется депрессия, вредные привычки: курение и выпивка. Меня она не слушает вообще, мы все больше отдаляемся. Непонимание, взаимные обвинения, скандалы, обиды копятся и разрастаются, как снежный ком, грозящий превратиться в лавину.
Получается, что я – такая сильная, все превозмогающая, всего добивающаяся, все умеющая (от всевозможных работ по дому до вождения машины) женщина, творческая личность к тому же (хотя и выучилась на художника-декоратора, но работать в театре не стала, а работала в перестройку маляром, клеила и красила дорожные знаки, потому что там была, что редкость для тех лет, стабильная хорошая зарплата) – не справилась с детьми, упустила, не досмотрела, а значит – погубила своими руками самое дорогое, что мне было дано!
Ведь дочь опускается все ниже, да и с сыном возникли проблемы, только уже другого порядка. Поступив в институт, он увлекся там пауэрлифтингом. Поначалу я даже радовалась, что он начал серьезно заниматься спортом. Начал усиленно питаться, благо, что и мяса, и молочных продуктов было у нас предостаточно. Набирать вес. И свой вес, и вес штанги, которую тягал, бегая на тренировки три раза в неделю и плюс дома каждый день упражнялся на своей тренажерной скамейке. Успевал и учиться, и тренироваться, и мне помогал с хозяйством. Быстро возмужал, из довольно субтильного мальчика стал настоящим «качком», который без труда катал рулоны сена в полтонны весом или мог поднять за бампер Запорожец. Настораживало только то, что он всего себя положил на «алтарь» этого «служения», посвящая все свое время и силы, здоровье не щадя, не слушая меня: я боялась, что нагрузки слишком сильные, могут навредить здоровью. Человек так уж создан, что он должен все время что-то преодолевать, чтобы жить и двигаться вперед. Но – все ведь должно быть в меру! А мои дети не знали меры ни в чем и моих запретов и предостережений не воспринимали всерьез.
И вот, через шесть лет занятий пауэрлифтингом, когда сын весил уже под сто килограмм, и тягал штангу в двести пятьдесят кг, случилось страшное: иммунитет дал сбой. Кровь его загустилась, возник тромбоцитоз, внутричерепная гипертензия, частичная атрофия зрительных нервов: мой сын чудом остался в живых, но практически полностью потерял зрение. Все случилось в течение буквально нескольких дней. Медицина оказалась бессильной помочь. Из-за атрофии зрительных нервов сын теперь инвалид по зрению.
А дочь погибла в тридцать четыре года: у нее просто разрушилась печень.
Муж тоже пил и гулял на всю катушку до самого конца: так и не женившись более, умер в сорок пять лет.
Не знаю, как я все это смогла бы вынести, если не обратилась бы, наконец, к богу…
Может быть – такова уж натура наша русская: жить – так жить, любить – так любить, работать – так работать и так далее. Все мои родственники, предки, насколько я их знаю, умели работать до седьмого пота, не жалея себя, умели и радоваться жизни, насколько это можно, но во всем знали меру, все-таки. И в Бога верили. Но вот все это кануло в лету, люди стали другие. На мой взгляд – все пошло как-то наперекосяк. Мы все больше отдаляемся от природы, разучились работать на земле, питаться ее плодами. А все больше предпочитаем напитывать свое тело и душу суррогатами, далеко не полезными ни для того, ни для другого. И не умеем создать толком и сохранить самое святое – свою семью, детей. Гоняемся за внешней красотой, забывая о внутренней. А во всем должна быть гармония, основанная на умеренности.
Мужчина должен быть настоящим, как и женщина, какими создал их Бог.
Если женщина становится слишком самонадеянной, слишком уверенной в своих силах, думая, что все сможет сделать в этой жизни сама, без помощи мужа - для чего тогда ему быть сильным, мужественным? Вот и пошло все наперекосяк у нас, а не так, как заповедано Творцом.
- «…женщину, как и мужчину, есть за что ругать и есть за что хвалить. Если хочешь женщину поругать, дождись недели Адамова изгнания, там по женщине можно пройтись: Ева первая ослушалась Бога. А если хочешь женщину похвалить, дождись Благовещения Пресвятой Богородицы, ведь мы снова входим в рай через новую Еву. Как мужчина, так и женщина, как говорил Паскаль, это смесь величия и ничтожества. Хочешь поругать – ругай, хочешь похвалить – хвали». (*)
Вся беда в том, что, чем больше мы желаем возвеличить себя, тем более ничтожными становимся.
Мания величия порождает иллюзию, что ты – бог, царь мира. На этом построено все царство сатаны. Медленно, но верно завоевывает он мир, разрушая его изнутри. Видя все это, невольно можно впасть в уныние, а от этого опускаются руки.
- «Что бы ни случилось с тобой, не показывай и вида печали, скорби, уныния. Враг не знает того, что в глубине души христианина скрывается, а узнает об этом только из того, как человек ведет себя. Ища только повода, чтобы «морочить» человека, заметив, что он начинает унывать от чего-либо, враг сейчас подносит ему еще и еще что-либо тяжелое, обидное, оскорбительное, чтобы увеличить печаль и скорбь и незаметно довести до полной бездеятельности, отчаяния и погибели…» - Говорит Иеросхимонах Николай (Цариковский).
А вот мне, еретичке, кажется, что враг человеческий, отпадший от Бога ангел - сатана, не только постоянно наблюдает и видит поведение человека, но и очень хорошо знает и видит душу человеческую. Ведь он тоже – дух, ангел, вернее – аггел. Бесплотный дух. И может проникать всюду, куда захочет. Ему попущено Богом проникать даже в тело и душу человека, чтобы искушать в помыслах и подталкивать на делание греха. Если есть в душе зачатки греховные и человек желает им поддаться, бес ухватится за это желание, станет раздувать его, подогревать разными соблазнительными видениями, картинами. До тех пор, пока не сопротивляющийся человек не падет. А упав, ушибется больно, и – опомнится: «Что же я творю?!» И, если, опять же, найдет в себе силы и волю, возвращается к свету.
Так получается, бесы делают в общем-то доброе дело? Взращивая в душе человека плевелы греха, для того чтобы потом они были вырваны с корнем! При условии, что человек позволяет им все это творить с собой, конечно. И если однажды я ненароком впускаю к себе одного беса, тот потом приводит с собой еще семерых «собратьев» своих. А те – еще по столько же… и вот их уже легион! А это уже беснование. Здесь главное не поддаваться соблазну, не отдавать себя, снова и снова, уже вполне сознательно, во власть сатане. Ведь силы, чтобы бороться, истощаются, когда-нибудь их может не хватить. Или даже не остаться совсем, чтобы бороться с темными силами в себе. И тогда, наигравшись с тобой досыта, о н окончательно погубит тебя…
То, что бесы «работают» на бога – это, конечно, все-таки ересь: ведь тогда можно ничтоже сумняшеся отдаваться им на волю и думать, что все это – только на благо мне будет. Волю свою предавая только воле Бога. Только Он знает, что на самом деле нам во благо.
И тем не менее – «князь мира сего» им правит. Если мы не на стороне Бога, то на стороне его. Сатанисты сидят и во власти, что хотят, то и творят.
Война – не это ли проявление власти сатаны во всей силе ее?
Хотя война попускается и расставляет все по местам, когда мирные пути и средства исчерпаны. Мы открыто встаем лицом к лицу и сразу видно, кто друг, а кто враг, и врага тоже нужно знать в лицо, чтобы победить.
- "Сатанизм – как феномен противления творения Творцу – допущен Богом на некоторое время существования, после чего будет уничтожен. Позиция сатанизма допущена Богом для воспитательной цели относительно творения" (Сх. Николай Целиховский).
Вопрос:
- Господь низвергает бесов во ад. А может ли в конце концов быть уничтожен и сам сатана, исполнивший волю Создателя до конца? Нет, я думаю, потому что на это нет его - сатаны - собственной воли, никогда, как говорит церковь, не сможет он встать на путь покаяния. А Бог никогда не идет против чьей-либо воли!
А еще возникает вопрос: может ли у сатаны все же когда-нибудь возникнуть такое волеизъявление? Нет, - говорит церковь, - так как он уже сделал свой выбор, и обращение его к Богу невозможно. А главное – в полной мере подвластный его воле человек тоже не желает встать на путь исправления. Погубить, полностью подчинив его своей власти - главная цель диавола. И она вполне может быть когда-нибудь достигнута. Поэтому большинство людей идут во ад.
Человек, в котором от времени создания его заложен Дух Творца, и, от рождения - склонность к греху, может выбирать: за к е м ему идти, за Ним или за диаволом? Даже согрешив, он может, покаявшись, вернуться на путь истины, любви, добра, не смотря на «предрасположенность» к греху. А диавол? Он однажды уже выбрал свой путь, и обратной дороги нет? Ведь он стал воплощением зла и ненависти, антагонистом Бога любви.
- "Ненависть, как антагонизм любви. Всякий антагонизм обречен на Его ненависть..." - Сх. Н. Целиховский.
Но может ли Бог ненавидеть? Нет! Ведь Он мог бы моментально уничтожить сатану, или человека, впавшего в грех отступничества.
Тут, конечно камень преткновения, думаю я:
- Разве может Бог, который есть Любовь, ненавидеть? Бог не есть зло и Он не создавал его. Он создал ангельский мир - мир любви, и мир человеческий, даровав при этом свободную волю всем Своим созданиям, в результате чего появляются падшие ангелы, отпадшие от Творца духи, и - люди, от создания подобные Ему, но обуянные духом ненависти, противления воли Божией. Бог попускает сатане искушать человека, для его же исправления и ему попущено проникать даже в тело и душу человека, искушать в помыслах его и подталкивать на делание греха. Если есть в душе зачатки греховные, и человек желает им поддаться, бес ухватится за это желание, станет раздувать его, подогревать разными соблазнительными видениями, картинами. До тех пор, пока не сопротивляющийся человек не падет. А упав, ушибется больно, и – опомнится: «Что же я творю?!» Осознает, насколько он падшее существо. И, если, опять же, найдет в себе силы и волю, снова возвращается к свету.
Получается, добренькие, дарящие наслаждения бесы, слуги сатаны, все же делают в общем-то доброе дело? Взращивая в душе человека зароненные им же плевелы греха, чтобы они были вырваны с корнем! Значит, и сам сатана, а не только бесы, в конце концов, "работает на Бога"!? И в нем есть понятие о добре и зле, об истине и морали! Но он все-таки – сила темная, и играет он на темных струнах души человеческой, мечтая: если и не я создал мир, то хотя бы смогу подчинить его себе, своей собственной воле, и этим отодвину Бога, заняв Его место…
После искушения в пустыне на «коренные» грехи Господь сказал сатане: отойди от Меня!.. - в одном переводе, и "следуй за Мной" - в другом. В чем отличие? Сатана, конечно же, может существовать только отдельно от Бога, как воплощение абсолютного зла; и - следовать только ЗА Богом (не впереди же ведь ему идти!), только как тень от Света Его. Абсолютная тьма. А тьма не может торжествовать там, где царит Свет.
Почему Он просто не уничтожил сатану, не упразднил самое зло как таковое, а только приказал следовать поодаль? Потому, наверное, что это был бы акт насилия как над ним, так и над теми, кто в его власти находятся и не хотят от нее избавиться. Ведь грех так сладок! В саду сатаны все так соблазнительно-красиво, вкусно, так много всяких наслаждений! Не то, что в Эдеме, которого уже и нет давно, и воля Божия кажется каким-то насилием над волей моей, когда я хочу творить все, что мне хочется! Пусть даже она и самая совершенная.
- "Воля Бога, являющаяся Его самовыражением, – всегда благая, угодная и совершенная. Благая означает добрая, угодная означает угодная Ему (не в противоречие Самому Себе) и совершенная означает идеальная, выражающая полноту Его природы (святости, истины, любви). Во Вселенной есть зло, грех, порок. Эти явления, под общим библейским словом "тьма", не существуют сами по себе, но порождаются противлением творения Творцу, как продукт этого противления. В мире образуются два духовно противоположных лагеря. Добро и зло. Лагерь Божий, выражающий волю Божью, и лагерь, восстающий против воли Божьей. Зло – духовный лагерь вне Бога, выражающий позицию противления Богу. Всякого противления Его идеалам, Его промыслу. Важно понимать, что в Боге нет зла. Бог не совершает зла, потому что зло – это то, что вне Бога"(Н. Цериковский).
* Протоиерей А. Ткачев, из статьи «Главная причина наших неустройств в том, что мужчины не молятся Богу».
8.03.22
16 Апокатастасис
Когда-то и диавол был частью Света. Пожелав стать чем-то обособленным, из зависти и гордыни он стал «работать на себя», стремясь к мировому господству. Но, все-таки, работая на себя, «работает» ли сам человеконенавистник-сатана в конце концов на Бога? И возможно ли его обращение обратно к Свету? Также, как и человеку, поддавшемуся его власти?
Возможно ли всеобщее спасение?
Святая церковь говорит, что нет. Но у меня, как у истой еретички, образуется свое мнение на этот счет.
Бесы ли нашептывают крамольные мысли… я не знаю. Но пробую их изложить.
Апокатастасис, как полное упразднение зла, принято считать в православной церкви ересью. И это правильно. Ведь Бог не желает поступать против воли кого бы то ни было, даже сатаны, уничтожив его сущность, как воплощение зла .
Вот Апокатастасис непассивный - то есть сознательный отказ от зла, как мне кажется, ещё можно было бы попытаться понять и принять. Но способен ли диавол, носитель этого зла, на такой шаг?.. Способен ли он, преклонив колено, склонить свою гордую главу и просить у Бога прощение?
Человек ещё может быть, ведь в нем заложена изначально воля добрая, в последствии подвергшаяся воле иной. А вот сам сатана и его прислужники - нечистые духи?..
- «Сказано же, что «и бесы веруют, и трепещут. Но хочешь ли знать, неосновательный человек, что вера без дел мертва?» (Соборное послание св. Ап. Иакова 2-20).
Но к Богу они, бесы, не идут, и дела творят далеко не божеские, а верно идут за своим хозяином, сатаной, чтобы творить зло. Потому что это им нравится. Света они боятся и ненавидят его, во тьме сподручней справлять свои греховные делишки.
А вот мы, любимые создания Божии, неблагодарные, идём то за Богом, то совсем в другую сторону. То к свету, то во тьму, и обратно. Человек не свет и не тень, а, скорее, с в е т о т е н ь. Потому что в нем вечно борются силы добра и зла, только добрыми делами может спастись человек и любовью, но слишком уж много в нем гордыни, желания наслаждений. Этим пользуется враг человеческий, грех в мире растет, сатана насадил и взрастил свой собственный, совсем не Эдемский, сад, полный плевел и не Древо жизни, а древо греха посадил посреди него. Все больше мир погрязает в грехе, и князь мира сего торжествует, чуя близкую победу. Близится час Апокалипсиса, Страшного суда…
Но лично я, как настоящая еретичка, верю, что восторжествует в конце концов всеобщей истории все же не Апокалипсис, а – Апокатастасис. Полная победа добра и упразднение зла, как понятия. Потому что Бог все же, несмотря ни на что, - Любовь. Он любит всех, даже духов зла, бесов. И если диавол, в котором осталась, наверное, искорка света и понятие о добре и зле, покается, оставив свои поползновения на полную власть над миром, который он не создавал, признает свое поражение, то Бог простит его и примет в Свои обьятия…
И так хочется видеть будущеее, как одно сплошное сияние…Свет…Любовь…И никакого в мире зла!
Но для этого мир этот, мир ангельский и человеческий, должен сам повернуть свою волю на этот путь – путь света, добра, Любви, чтобы упразднить мировое зло.
А для начала – нам надо хотя бы вернуть мир в мир,
А уж в самом начале - хотя бы самой повернуться к свету всеми сторонами души.
Хотя все равно тени не избежать: ведь я – светотень на самом деле, а не сплошной свет…
Но возможно ли стать хотя бы подобием света?
- «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». (Мф.5:48).
Самому человеку трудно судить об этом, ведь у каждого свой идеал, а значит – и образ Бога видится ему по-своему. Бог создает нас, а мы «создаем» его «по образу своему». Потому и религии отличаются друг от друга, хотя признают, что «Бог один», и Он хочет нам добра.
У доброго человека, наверное, и Бог добрый, ну а у злого…может быть идеалом и сам сатана. Недаром некоторые люди кажутся настоящим исчадием ада...
Только у христиан Бог есть Любовь. Но далеко не все из них признают это, видя несправедливость мира. Искажают образ Творца.
А что говорят отцы церкви? Вот, например, святитель Григорий Нисский:
- «Предположим, кто-нибудь объявляет себя искусным в живописи; начальник приказывает ему начертать для далеко живущих образ царя. Начертав на доске какой-либо неблаговидный и безобразный вид и назвав это образом царя, не приведет ли он в справедливое негодование: дурное изображение может послужить причиною оскорбительного мнения о первообразе для не знающих его. Ведь каким представляется вид на картине, таким по необходимости будет почитаться и первоначальный образ. Итак, если христианство – это подражание Богу, то человек, ведя жизнь в подражание Богу (в этом он уверен), таковым будет почитать и наше Божество. Так что, если он увидит примеры всего благого, то уверует, что Божество, нами чтимое, благо». (2).
А если видишь кругом «неблагое», что делать? Разочароваться и ни во что не верить?! Чаще всего мы так и поступаем. Вместо того, чтобы попробовать разобраться, вникнуть в проблему поглубже, отыскать корни, увидеть побеги…
Дальше я читаю:
- «Если же кто будет предан страстям и если в своих нравах сообразно различным страстям будет отображать виды различных зверей (ибо в извращениях нашего естества должно видеть именно отображения зверей), но при этом будет именовать себя христианином, тот своею жизнью подает неверным повод порицать Божество, в Которое мы веруем. Недаром и Писание возвещает таковым страшнейшую грозу… И мне кажется, что, к этой преимущественно мысли руководя нами, Господь сказал могущим слышать: «будите… якоже Отец ваш Небесный совершен есть». Ибо, наименовав истинного Отца отцом верующих, хочет, чтобы и рождённые от Него имели подобие с созерцаемым в Нем совершенством благ». (2).
Вот так все просто, оказывается: верь в то, что Бог благ, почитай как Отца своего, не уподобляясь зверям (или хуже того – бесам) и иди вслед за Ним. И будет тебе благо.
Святые отцы говорят также о добродетели.
- «О добродетели же познаем мы от Апостола, что у нее один предел совершенства – не иметь самого предела. Ибо сам, сильный и высокий разумом, божественный Апостол, в течении своем поприщем добродетели, никогда не останавливался, «простираясь вперед» (Флп. 3:13), потому что не безопасна ему была остановка в сем течении. Почему же? Потому что всякое добро по природе своей не имеет предела; ограничивается же приближением к противоположному; например: жизнь – к смерти, свет – ко тьме. И вообще всякое добро оканчивается всем тем, что представляем себе противоположным добру. Как конец жизни есть начало смерти; так и остановка в течении поприщем добродетели делается началом течения по пути порока. Посему не лжет наше слово, утверждая, что в добродетели достижение совершенства невозможно». (3).
Вот так всегда: даже если стремишься к совершенствованию себя, стоит только остановиться, как проводится некая черта, за которой уже – другая сторона. Потому так тяжел этот путь, и не каждый стремится встать на него – ведь обратной дороги не будет! Стоит только развернуться, и можно полететь прямиком в ад.
Но ведь Господь сказал:
- «Иго Мое благо и бремя Мое легко» (Мф.11-30).
Идя за Ним. Мы идем к совершенству.
Есть ли предел совершенству?
- «Хотя и невозможно достигнуть самой вершины, и невозможно получить все доброе, но даже взять часть не малая польза. Мы не можем выпить весь родник или водохранилище, но разве мы не можем приятием [воды] в довольство уврачевать жгущую нас жажду? И если мы не можем пропустить через себя весь воздух, то разве мы не можем дышать? И если мы не постигнем всех смыслов, то разве мы не должны беседовать? Мы можем показать, что вопреки сильному сопротивлению мы не отпали от совершенства, но старались ради него, сколько было сил; и больше, чем было сил. Похвально это устремление, потому что оно, мне думается, совершением делания добра, что есть спешить всегда на добро. И более всего держать правду, которая одолевает неправду. Ибо неизречен разум Божий, который прилагается и сочетается с нашими трудами. Он недомыслим для всякого человека в сем житии, по причине превосходящего добра или более горького воздаяния, потому мы отвечаем приязнью к подобным, чтобы с ними принять почесть или мучения». (4).
К тому же, чтобы быть совершенным в мире сем, надо быть совершенным и этому миру, чтобы не была в нем соблазнов, а это далеко не так. И ту возникает парадокс: мир может быть совершенным только в одном случае - если каждый человек в этом мире станет воплощением совершенства. Но это из мира утопий. Потому что зло торжествует в мире сем и, кажется – даже побеждает…
Так что же все-таки зависит от нас, от меня лично – станет ли этот мир хоть чуточку совершеннее?
Да вот хотя бы в день сегодняшний, что я могу сделать для исправления ситуации, например – с войной?
Кажется, ничего. Что может зависеть от меня? Кто я и что во всем этом катаклизме!
Я даже не могу отдать, отправить сына своего на фронт...
И вот тут подлая мыслишка проскальзывает:
- А ведь это уже не плохо! Десять лет страданий…окупаются теперь хотя бы тем, что не придется мне еще больше страдать, как если бы единственный сын мой оказался бы сейчас там, где на каждом шагу подстерегает смерть.
Да, но каково тем матерям, среди которых теперь меня нет? Что делала бы я, окажись на их месте? Как смогла бы пережить, даже подумать невозможно. Наверное, только вера и церковь смогли помочь, и, конечно – надежда на милость Божию.
Вот уж поистине, никогда не знаешь, чем может обернуться все, что ни делается Богом, и часто конец света может оказаться его началом, или каким-то совсем иным, когда мир предстает не таким, как это виделось раньше. Но, опять же, вопрос: Бог ли нас вел ко всему этому, или мы сами пришли? Да наверное все в совокупности. Где-то мы плутали, водимые то ангелами, то бесами, выбирая то одно, то другое, вольно или невольно. Где-то Бог вмешивался напрямую, тоже не спрашивая, хотим ли мы этого, но вел-то все же к благому, хотя иной раз казалось – что мы предоставлены только самим себе. И даже полная богооставленность мерещилась, приводящая в отчаяние. А потом вдруг видишь, что все совсем не так, как казалось, а совсем даже наоборот, из самых тупиковых ситуаций всегда есть выход к свету. Который всегда есть, хотя порой его совсем не видно за черными тучами, заслонившими небо…
Так все-таки, что могу лично я сделать для мира сего, вот прямо сегодня, сейчас?
Да наверное – только одно: начать с себя. Ведь лично я далеко не так совершенна, как хотелось бы, как нужно. Так что работы непочатый край. Начать хотя бы с видения того, чем я являюсь на самом деле: от и до. Внимательно посмотрев в зеркало можно увидеть там отражение мира, каков он есть.
Подходя к зеркалу, приводим себя в порядок, наводим красоту. Это так естественно для нас: приукрашивать себя, скрывая недостатки, казаться красивыми лишь внешне, забывая, что христианство учит другому: за внешним всегда видеть внутреннее.
За портретом в стиле сфумато всегда стоит живой человек. Снимая слой за слоем краски, важно разглядеть слои души – от верхнего, показушного – к далеко потаенному, скрытому за мазочками, нанесенными тонкой кисточкой – самый первый набросок, штришок, абрис головы и тела. Тела – как носителя души и Духа, а не просто ходячее существо.
В пост особенно внимательно присматриваешься к себе. И чем внимательнее всматриваешься в свое отражение, как в образ божий, тем больше видишь несовершенств. Но тут главное не переборщить, чтобы не возненавидеть себя за все, что сотворил с собой, с жизнью своей, своими близкими, чтобы не впасть в грех отчаяния.
Господь заповедал любить себя, ближнего и даже врага.
Любить себя – что это значит в христианском понимании? А ближнего?
И еще сложнее: что значит «возлюбить врага своего, как самого себя»?
Это наверное один из самых сложных вопросов.
Хочется любить себя таким, какой я есть, и чтобы другие меня так же любили. Также хочется и быть достойным этой любви. И можно и нужно работать над этим, совершенствуя себя и мир заодно.
Но как любить, например, какого-нибудь маньяка, или того же Гитлера? Они ведь тоже «такими уродились», и как бы не виноваты в этом?!
Во мне, как и в них, течет кровь отца и матери, от наследственности никуда не денешься. Во всех нас – кровь клятвопреступников Адама и Евы. Но ведь в нас – христианах - еще и кровь Спасителя течет!
Даже если, пройдя через Таинство крещения, мы забываем об этом и, греша, отступаемся от Него, мы все равно остаемся Его последователями. Даже не идя в храм, дом Его молитвы, не участвуя в других Таинствах церкви, все равно остаемся под Его попечением, и это не какая не магия. На своем примере могу показать. Все, что происходит с нами, не случайно. Все таинственным образом взаимосвязано, сплетено, завязано в один узел, развязать который своими силами просто невозможно. Поэтому, когда уже становится невмоготу, идем в храм. К священнику, духовному отцу. К Богу. Все так или иначе приходят к Нему. Даже какой-нибудь самый закоренелый разбойник. Мы ведь не знаем, что творится в душе у самого страшного убийцы перед лицом смерти, возможно, он в последнюю секунду успевает покаяться, как тот благоразумный разбойник…
И что творилось в душе у того же Гитлера в последние минуты жизни, мы тоже не знаем. А что, если он покаялся во всем зле, что совершил? Недаром же они с Евой Браун повенчались незадолго перед смертью. Не получится ли так, как говорят святые отцы: оказавшись на том свете, мы можем сильно удивиться, увидев в Раю совсем не тех, кого ожидали?! Хотя Гитлер и его Ева совершили тягчайший грех – самоубийства, и обрекли себя на ад…
Даже если в последнюю минуту человек и покается, прощатся ему грехи, но ведь они не упраздняются совсем. То, что совершается, остается навечно в анналах времени – любое деяние, добро и ли зло, наверное, продолжает свое существование. Как в прошлом. Так и в будущем.
Уходя в вечность, человек уносит с собой весь груз деяний своих, все накопленное зло идет за ним по пятам: это ли не есть ад? Вечно-бесконечный…
Или это тоже ересь?
Враги, которых мы ненавидим, достойны по крайней мере жалости, - не сумели, не смогли они по каким-то причинам стать достойными любви, потеряли образ божий. Не ради ли самых падших грешников пришел Спаситель?!
Чтобы вернуть людям мир, сделать мир совершенным, вернув к самым началам.
Совершенство предполагает некое завершение творческого процесса: произведение закончено, поставлена точка. Все. Конец.
Но как это грустно! Сам процесс созидания нового – это настолько удивительно, воодушевленно, что хочется, чтобы он продолжался бесконечно долго. Пусть даже что-то пошло не так, исказились черты, краски смешались не в тех пропорциях, нарушилась композиция. Из-за множества ошибок и попыток исправить их холст затирается до дыр и грозится даже порваться: все равно, процесс идет, и дай Бог, пусть никогда не кончается.
Как нескончаема и сама творческая мысль и возможности для ее претворения в жизнь – она ведь тоже никогда не заканчивается. Это земные источники имеют начало и конец, вытекая из недр земли или с вершины горы и впадая в океан. А океаны остаются. Также, как и небо. За которым – небо Небес, с которого смотрит на меня Бог.
Он смотрит, а от меня требуется только «ходить перед Ним». Как это делать? На это отвечает вера и церковь.
Дух творит Себе формы, везде и во всем, куда ни глянь – всюду воплощение Его творческих идей. Но этого оказалось мало, Богу понадобилось Самому воплотиться, чтобы «познать» творение Свое как бы «изнутри». Войти в плоть и кровь человеческую, пройти земное поприще от рождения до смерти и после нее – показав миру путь спасения. Ему пришлось в полной мере познать и искушение падшим духом. Пройти все поприще земной жизни вместе с нами, пронести крест к Голгофе, воскреснуть – все для того, чтобы показать нам путь из вечности в вечность!
И даже дальше – во вневременное бытие! С чем мы уйдем туда – зависит только от нас.
17 Мира нет
В оттепель предвесеннее солнце сначала подтопило дороги, а потом, когда снова подморозило, превратило их в ледяные зеркальные речки. В эти треснувшие зеркала даже старенькие заброшенные домики в деревне смотрятся веселее. Сияет так, что минус семнадцать в безветрие ощущается как большой плюс.
Теплое, продышало солнце во льду реки слюдяные окошечки, длинные полыньи провело где-то посередке и у кромки берега. Рыбам тоже стало легче дышать, подплывают небось, подходят поглядеть, полюбоваться на белый свет, целую вечность невидимый.
Притомившаяся Томь подо льдами дышит глубже, напитываясь теплом, пар от ее дыхания стоит поутру легким туманцем меж берегами. Все притихло, прислушиваясь к переменам, пока еще почти неощущаемым, но уже где-то близко они, не за горами. Даже города почти не слыхать за полем, его шумы поутихли, не желая мешать природе сосредоточиться на том важном деле, которое она готовится совершать. Шутка ли, сколько силы надо, чтобы растопить гигантские сугробы, льды и снега, прогреть землю, оживить все произрастающее на ней.
Впереди - перемены грядут, все идет как надо, своим чередом. И слава Богу! Кажется, все дышит миром и благодатью
А где-то идет война...
В тех краях все тоже готовится оживать, набухают небось почки на ветлах у речек, летят к своим излюбленным местам, построенным еще раньше гнездам птицы, возвращаясь из дальних мест, выходят из спячки звери...
Хотя, какая там спячка! Какие гнезда... Ведь земля встречает их, детей своих, не как ласковая матушка, а превратилась она в страшную, злую мачеху. Вздыбилась взрывами, загорелась огнями пожарищ, что случилось с тобой, мать-земля родная?! Как же это произошло, что не стало мира, не стало любви, красоты, ничего не осталось от того, что было таким процветающим, таким добрым, обильным для жизни?! Где тихие воды в морях, озерах и реках, полные жизни? Где поля, вспаханные и засеянные хлебами? Почему взрыты воронками от взрывов луга? Не видно света белого от стрельбы, нет тишины, взорванной снарядами, засеяны поля и луга семенами смертоносными, и сам воздух отравлен ненавистью ко всему живому...
Как жить? Как быть им, братьям, сестрам, и братьям нашим меньшим, как выживают они посреди этого ада, сотворенного нами на земле?! Нами, людьми так называемыми, призванными хранить и взращивать сады, наполнять жизнью и любовью этот мир, созданный с такой любовью, для мира, красоты, приумножая их, а не разрушая и обращая в пепелища!
В мире Божьем все идет своим чередом: светит солнце, реки текут куда им предназначено, земля готова рождать и произрастать жизнь, молодые прекрасные женщины носят в себе будущее потомство... Которому достанется...то, что достанется после нас. И появится ли оно, вот в чем вопрос. Увидит ли эти золотые рассветы, эти туманы над рекой, ледоходы, колосящиеся поля, рощи и леса, птиц в ветвях деревьев, прилетающих с зимовок, зверушек, вылезающих из нор погреться на солнышке... Порадоваться миру. Увидеть этот волшебный свет. И, главное – увидеть мир, полный любви, а не чего-то другого. Таким, каким он и создан Богом.