Какое-то время мне казалось, что молоденькая берёзка под окном в нашем парке одна стоит одна голая посреди покрывшихся зеленью других деревьев. «Неужели засохла? - подумал я. - А казалась такой здоровой. Вот так и с людьми. Глядишь, человек молодой, пышет силой, а ушёл из жизни раньше стариков. Что случилось? Почва одна для всех. Рядом всё цветёт и веселится. Она одна в странной кручине».
Но, спустя несколько дней, выглянул утром в окошко. Сквозь редкую и мелкую листву берёз и рябин проглядывают полуодетые в зелёную вуаль тонкие веточки берёзки. Всё-таки и она зазеленела. Не умерла, не засохла. И на душе сделалось светлее.
Но ствол её, слегка изогнувшийся ещё осенью, вызывал немного горькое чувство. Какой она была всего год назад стройной, прямой. Казалось, так и будет расти, вытягиваясь в высь, радуя сердце неповреждённой прямизной. Но ветры зимние погнули её, отклонили с прямого пути, как, бывает, невзгоды отклоняют людей от хорошего, здорового и счастливого детства куда-то в сторону. Ну, что ж! Что сделалось, то сделалось. Человек ещё может выпрямиться, а искривлённое дерево - вряд ли.
Я отвёл взгляд немного влево. Совсем рядом с окнами уже много лет стояла большая берёза, крепко вросшая корнями в почву. Ей уж, наверное, полвека, а то и больше, а ствол как был прямой, так и остался. Ничто его не согнуло. Удивительно! Время, что ли, было такое прямых стволов. Мощный, здоровый, белый, как великолепная античная колонна, подпирающая свод небесного храма, со множеством боковых ветвей, покрывшихся молодой листвой. Ещё недавно ветки были увешаны обильными гроздьями серёжек. Теперь они, словно по волшебству, превратились в листики, как птенцы преображаются из желторотиков-пуховичков в маленьких птенчиков, как дети, освободившиеся от пелёнок, - в прелестными малышей, ещё трогательно беспомощных и уже полных неуёмной силы жизни.
Но и для юной берёзки тоже не вся потеряно. Может быть, и ствол ещё распрямится, а уж изумрудов весны и лета, да и ранней осени, будет несчётно много на её ветвях.