Книга 2
Глава 45
Я всё же должен написать некоторые заметки в отношении мемуаров Атоса, озаглавленных «Три мушкетёра».
Прочитав внимательно чуть более трети этих воспоминаний, я понял, что написаны они не Атосом. Их написал Гримо.
Этот неглупый и проницательный слуга попросту боготворил Атоса. Но это отношение к нему в некоторых местах прямо-таки выпирает. Разумеется, у Атоса почти не было секретов от Гримо, также вполне может быть, что материалы для этой книги Гримо собирал и путем расспросов других наших слуг, Планше и Мушкетона. Что касается Базена, то он настолько замкнут и предан мне не только в делах, но и в сохранении тайны обо мне даже перед лучшими своими друзьями, что я вполне уверен, что он никому никогда ничего не расскажет обо мне. Именно поэтому я выгляжу порой в этих «Мемуарах» совсем не таким, каким был в то время на самом деле.
Чтобы убедиться в своём предположении я переписал несколько фрагментов на отдельные листы и при случае показал их Атосу.
— Друг мой! — сказал я ему. — Мыслимо ли, что этот текст написан или продиктован вами?
— Я так давно что-то писал или диктовал, что, как мне кажется, этого и вовсе не было в моей жизни никогда, не считая завещания, — ответил Атос. — О каком тексте вы говорите?
— Сначала прочтите, — ответил я уклончиво.
Атос взял листки и начал читать вслух.
«Из всех друзей д'Артаньяна Атос был самым старшим, а потому должен был быть наименее близким ему по своим вкусам и склонностям».
— Что это такое, Арамис? — спросил Атос с недоумением.
— Читайте, читайте дальше! — ответил я.
«И тем не менее д'Артаньян отдавал ему явное предпочтение перед остальными. Благородная, изысканная внешность Атоса, вспышки душевного величия, порой освещавшие тень, в которой он обычно держался, неизменно ровное расположение духа, делавшее его общество приятнейшим в мире, его язвительная веселость, его храбрость, которую можно было бы назвать слепой, если бы она не являлась следствием редчайшего хладнокровия, — все эти качества вызывали у д'Артаньяна больше чем уважение, больше чем дружеское расположение: они вызывали у него восхищение».
— Откуда вы это взяли и что это всё означает? — ещё больше удивился Атос. — Вы полагаете, что я способен так себя расхваливать, ставя себя выше своих друзей?
— Читайте, Атос, здесь ещё пять абзацев, восхваляющих вас и называющих вас полубогом, — усмехнулся я.
— Едва ли кто-то мог писать это всерьёз обо мне, — ответил Атос. — Если же это насмешка, то она мне не смешна, ей Богу! Выбросьте это или лучше порвите.
— Это копия одной страницы из книги, название которой утверждает, что её автор – граф де Ла Фер, — ответил я. — Есть ещё и вторая страница в том же духе.
— Если бы здесь не было имени Атос, я бы подумал, что вы имеете в виду какого-то моего предка, но ведь у меня не было предков с именем Атос! — ответил Атос. — Следовательно, это – мистификация, — сказал Атос. — Не может порядочный человек так превозносить себя даже в том случае, если всерьёз оценивает себя таким образом. Я же ни коим образом не считаю себя полубогом, и даже не стал бы применять к себе и десятой доли тех эпитетов, которые тут присутствуют.
— Кто бы это мог написать? — спросил я с хитрой улыбкой.
— Чёрт меня дёрнул научил грамоте Гримо! — воскликнул Атос. — Этот негодяй, оказывается, лишь прикидывался больным, так что последние три года по два часа якобы отлёживался в своей каморке! Чёртов графоман! Ну погоди же, я проучу тебя!
— Не горячитесь, Атос, — попытался я его успокоить. — Быть может, через сто или двести лет от нас с вами ничего не останется кроме этих не всегда точных и не слишком объективных воспоминаний. Нас самих уже точно скоро не будет. Так пусть же этот труд Гримо останется хотя бы малейшим напоминанием о том, какими мы были, и что делали.
— Но, судя по этим двум страницам, здесь же нет ни слова правды! — воскликнул Атос.
— Здесь почти всё правда, кроме того, что вы сами могли бы о себе написать подобное, — ответил я. — Впрочем, я внимательно прочитал первую треть и намереваюсь дочитать до конца, а также снабдить этот текст своими примечаниями и даже, быть может, правками.
— Что ж, это дело достойное, — согласился Атос. — Только ради бога уберите эти две страницы, вырвете их и сожгите, чтобы никто не подумал, что я о себе мог написать подобное. И уберите моё имя с обложки. Пусть Гримо подписывает эти воспоминания своим именем.
— Какая разница, кем они подписаны, если в них будет изложена правда? — спросил я. — И кто же станет читать мемуары, написанные слугой, а не дворянином?
— Вы правы, Арамис, но кто же будет читать мемуары, подписанные моим именем? — спросил Атос. — И надо ли нам, чтобы кто-то читал эти мемуары?
— У меня, вопреки написанному в этой книге, я ведь заглянул в её конец, остались кое-какие потомки, — ответил я. — Им-то я и завещаю этот труд с моими примечаниями.
— А как к вам попала эта книга? — спросил Атос.
— Вы же знаете, кем я сейчас являюсь, — ответил я. — Ничто, что хоть как-то связано со мной, тем более с моими действиями в прошлом, не может остаться вне сферы моего внимания. Мои люди находят эти документы и доставляют мне, изымая их из любых кладовых, даже самых надёжных.
— Вы уверены, что других экземпляров этой книги нет? — спросил Атос.
— Совершенно уверен, иначе все они были бы у меня, — ответил я.
Мы расстались, и я продолжил чтение, время от времени возмущаясь наглостью Гримо, который привирал, не мелочась.
Во-первых, читая эти мемуары, как, впрочем, и мои, читатель может подумать, что мушкетёры имели очень много свободного времени, и только тем лишь и занимались, что затевали дуэли с гвардейцами кардинала, калечили или убивали друг друга на них, пьянствовали, обжирались в кабаках, и флиртовали с хорошенькими женщинами из различных сословий.
Уверяю вас, это далеко не так.
Должен сказать, что наш капитан де Тревиль любил повторять одну фразу: «Мушкетёр, не имеющий задания – это потенциальный нарушитель дисциплины». Поэтому он очень ревниво следил за тем, чтобы у каждого мушкетёра всегда было какое-то поручение, которое, как правило, требовало отваги, решительности, находчивости, и, разумеется, всех воинских умений, или хотя бы части их. Мы были солдатами ежедневно по десять-двенадцать часов в сутки, а в дни, когда выпадало дежурство, даже и больше, включая ночное дежурство. Но эти действия были для нас рутиной, они знакомы каждому мушкетёру. Поэтому нет никакого смысла описывать этот ежедневный ратный труд.
Хочу обратиться к тому эпизоду, когда все мы четверо отправились в Лондон за подвесками Королевы.
Я был вынужден на некоторое время скрыться из Парижа совсем по иным причинам. По пятам за мной шли ищейки кардинала, и прежде всего – Рошфор, который и вовсе хотел меня убить по настоянию миледи.
Сообщать об этом означало создать лишние проблемы моим друзьям, поэтому я поберёг их от этой информации.
Одно дело – спешить выполнить поручение Королевы, другое дело – удирать от шпионов кардинала, и совсем уж иное – пытаться совместить и то, и другое.
Понимая, что вариант, предложенный д’Артаньяном, для меня весьма удачный, а также понимая, что Портос ни за что не согласиться удирать, а Атос, быть может, предпочёл бы явиться к кардиналу для выяснения вопроса о том, в чём перед ним могут быть виновны его друзья и он, и лишь сам д’Артаньян поступил бы точно также вне зависимости от того, имеют ли к нам претензии лично ищейки кардинала и сам кардинал, или же они будут преследовать нас исключительно в связи с нашей миссией, я решил не загружать своих друзей излишней для них информацией. Кроме того, я ведь не знал, что у д’Артаньяна появились личные причины ненавидеть Рошфора и искать с ним встречи. А если бы я это знал, то тем более постарался бы содействовать его отъезду из Парижа.
(Продолжение следует)