Линия горизонта (Игорь Чичинов) / Проза.ру

Во время полётов такие сообщения в радиообмене бьют всем по ушам, как набат колокола.
– Сто-тридцать-пятый, в четвёртой зоне, отказ двигателя. Высота три-семьсот, развернулся на КУР ноль, планирую в сторону базы. Скорость триста семьдесят. Разрешите запуск в воздухе.
Руководителем полётов (РП) в тот день был полковник Игнатов – заместитель начальника авиацентра, лётчик с большим стажем, по годам службы и налёту часов давно выслуживший пенсию. Но всё ещё летающий. На его памяти это был не первый отказ двигателя в воздухе. Его удивил доклад: всё предельно чётко, ясно, в голосе никакой паники – но дело в том, что докладывал-то отнюдь не боевой опытный лётчик, а всего-навсего курсант второго года обучения. Серёга Калюжный.
Пока доклад ещё звучал, Владимир Сергеевич на автомате достал «тревожный журнал». Это был немалых размеров альбом, где расписаны все, какие возможно, непредвиденные ситуации, возникающие в воздухе. Включая действия как лётчика, попавшего в аварийную ситуацию, так и его – руководителя полётов. И отступать от этих правил не было позволено никому. Поскольку такие инструкции написаны и в переносном, и в прямом смысле, кровью. А радиообмен фиксируется на плёнку, потом всегда следует разбор полётов и, как говорится, не дай Бог выдать в эфир что-то не то.
– Сто-тридцать-пятый, запуск в воздухе разрешаю.
С этого момента счёт пошёл даже не на минуты – дорога была каждая секунда. Реактивный самолёт – это вам не планер, он долго без двигателя в воздухе «висеть» не может. В таких случаях он имеет свойство очень быстро сближаться с землёй, а попросту говоря – начинает почти падать. Немножко всё же планируя.
Дальше всё пошло чётко по расписанному в «тревожном журнале».
– Сто-тридцать-пятый, отключите АЗС (такой-то).
– Отключил.
– Отключите АЗС (такой-то).
– Отключил.
АЗС – это автомат защиты сети. Для запуска в воздухе следовало отключить «лишние» в таких случаях приборы бортового радиоэлектронного оборудования. Проще говоря, курсант с помощью РП начал обесточивать самолёт, оставляя лишь аварийный источник электроэнергии – для связи с землей и запуска двигателя в воздухе.
Весь этот тревожный радиообмен слушали не только те, кто находился в воздухе – для всех, кто на земле, на столбах висели большие «матюгальники»-громкоговорители.
Началась необходимая в таких случаях работа наземных служб: срочно заводились и выезжали ближе к ВПП (взлётно-посадочной полосе) пожарные и санитарные машины. На современных аэродромах есть ещё и специальная техника, оснащённая пеной для тушения загоревшего при посадке борта. Но дело было давненько, в воздухе терпел аварию старичок-МиГ-17, поэтому, кроме дежурного ЗИЛ-130 с цистерной воды ёмкостью чуть больше двух тысяч литров да УАЗика-буханки с врачом на борту, никто к ВПП не выехал.
Всех, кто оказался ближе к точке, Владимир Сергеевич быстро отправил на посадку, кого-то угнал на запасной аэродром, ещё несколько бортов поставил на «большой круг» – они летали над аэродромом на безопасных в таких случаях эшелонах.
Все напряжённо ждали продолжения событий.
– Сто-тридцать-пятый, высота?
– Две-четыреста.
– Скорость?
– Триста восемьдесят.
– Меньше трёхсот не допускайте.
– Понял.
– Нажмите «запуск в воздухе».
– Понял, нажимаю.
С этого момента началось самое напряжённое. «Выбег турбины» у «семнадцатого» 15-17 секунд. Именно этот промежуток времени должен был дать понять всем, запустился движок, или нет.
Ждали. Если не запустится, РП, скорее всего, прикажет курсанту катапультироваться: высота катастрофически таяла. Наконец, доклад:
– Сто-тридцать-пятый, двигатель не запустился.
– Высота?
– Две-сто.
На повторную попытку запустить двигатель времени и высоты уже не хватало, это Игнатову было ясно.
– Сто-тридцать-пятый, приказываю катапультироваться!
Между предпосылкой к лётному происшествию и самим лётным происшествием, как выяснилось, оказалась аварийная ситуация. Полковник прекрасно знал: при «разборе полётов» всем из участников достанется «сестрам по серьгам», каждому строго по инструкции. И больше всех – ему.
И тут случилось неожиданное. В эфире раздался спокойный – очень спокойный для такой ситуации – голос Серёги:
– Разрешите посадку на ВПП без двигателя.
РП растерялся. Хоть на несколько секунд, но Владимир Сергеевич растерялся. А Калюжный продолжал:
– Чувствую, высоты мне хватит. Я упражнение «имитация отказа двигателя» выполнил на «отлично». Разрешите сесть.
Кто знает, что творилось на душе у седого полковника Игнатова в те минуты. Да никто! Надо было принимать решение: или настоять – в приказном порядке – на катапультировании, или поверить курсанту и дать ему возможность посадить машину с неработающим двигателем – это далеко не каждый опытный лётчик сможет сделать. При любом исходе ответственность лежала на нём, полковнике Игнатове.
И тут в эфире раздался другой голос:
– «Радар», я четыре-полста-первый. Разрешите подойти к сто-тридцать-пятому и сопроводить его к глиссаде.
Четыре-полста-первый – это был инструктор Сергея Калюжного, капитан Михаил Серов. Он на «спарке», МиГ-15 УТИ, среди прочих, крутился на «большом круге». И именно он выпускал Серёгу в первый самостоятельный полёт, именно он поставил ему «отлично» за посадку с имитацией отказа двигателя. Кому, как не ему, было знать, что летает Калюжный прекрасно и быть ему настоящим боевым лётчиком.
И полковник Игнатов решился.
– Четыре-полста-первый, разрешаю подход к аварийному борту.
И, через паузу, добавил неслужебно:
– Давай, Миша, попробуй. Посмотри там – если увидишь, что на попадает на глиссаду, сам дай ему команду на покидание.
– Понял, «Радар», выполняю.
Так у курсанта Калюжного в этой критической ситуации совершенно неожиданно появилось «плечо поддержки». Инструктор подошёл к обездвиженному «семнадцатому» с левого борта.
– Сто-тридцать-пятый, наблюдаешь меня?
– Так точно, вижу.
– Хорошо. Нормально идёшь, Сергей. Не волнуйся.
– Понял.
– Постарайся подойти к полосе с запасом высоты. Не бойся перелёта – сейчас начнёшь выпускать закрылки, шасси, он сам просядет.
– Понял.
С земли уже были видны эти две точки, два самолёта. Один летел ровно, настраиваясь на максимально идеальную глиссаду. Второй держался рядом, и всем казалось, что он пытался чуть не крыло своё подставить аварийному борту.
– Сергей, закрылки будешь выпускать по моей команде.
– Понял, по команде.
Ещё через несколько секунд:
– Давай закрылки на взлётное положение.
– Есть взлётное.
– Теперь в посадочное.
– Выпустил в посадочное.
– Сергей, не задирай нос, ручку от себя, не теряй скорость.
– Понял, выполняю.
– Тебе к точке выравнивания надо подойти не как обычно – целься дальше, когда шасси выпустишь, он без движка резко на снижение пойдёт.
И, через пару секунд:
– Выпускай шасси!
Все замерли. Выйдут ли шасси аварийно? И – выдохнули:
– Сто-тридцать-пятый шасси выпустил, разрешите посадку.
РП откликнулся:
– Сто-тридцать-пятый, посадку разрешаю.
Несколько десятков глаз напряжённо вели аварийный борт по глиссаде. Несколько десятков человек, сами того не осознавая, посылали Серёге Калюжному отчаянные импульсы своей энергетики, пытаясь помочь ему.
– Сергей, не подтягивай на себя, – зазвучал голос капитана Серова. – Наоборот, снижайся круче, набирай скорость, выравнивание начнёшь позже обычного, метрах на трёх-четырёх. За счёт набранной скорости дотянешь до полосы… Да, вот так, правильно… Ещё давай вниз, ещё… Пора – выравнивай! Ещё чуть на себя… Задержи! Всё, ничего больше не делай! Сам сядет…
Дымок из-под шасси от касания с бетоном появился буквально на второй или третьей плите от начала ВПП. По всем показателям, для курсантов это была посадка на твёрдую «двойку». Но никто никогда ещё так не радовался при виде такого «косяка».
…Первое, о чём попросил Серёга Калюжный, когда выбрался из кабины МиГа, это покурить. Игнатов приказал всем отойти в сторонку. Они сидели на земле – «зелёный» курсант и седоголовый полковник – сидели плечом к плечу, молча дымили сигаретами и смотрели на ту едва заметную в вечерних сумерках линию, что отделяет землю от неба.
И никто не знает, что там, за этой линией – жизнь или смерть…