Мобильник заиграл полонез Огинского. Славик посмотрел на экран и улыбнулся.
– Алька, привет, – сказал он. – Я чувствую, что ты хочешь меня чем-то порадовать?
– Привет, – засмеялась Алька, – ой, а как ты догадался?
– Секрет фирмы.
– Ну, скажи, – попросила она жалобно.
– Ладно, уж, – сжалился Славик. – Все очень просто. Ты мне вчера сказала, что сегодня уедешь на неделю с родителями в Серпухов на день рождения твоего дяди. Мы с тобой попрощались. Правильно?
– Да.
– Если бы ничего не изменилось, ты сейчас уже в спешке собирала вещи, и тебе было бы некогда звонить мне. Я логично излагаю?
– Да.
– А раз ты звонишь мне, значит, я сразу понимаю, у тебя что-то изменилось. Возможно, ты уже не исчезнешь от меня на неделю. И, узнав об этом, ты, конечно, спешишь и меня порадовать такой новостью. Я прав?
– Безусловно. Ой, Славка, ты у меня – гений, – весело рассмеялась Алька. – Честное слово. Все так и есть. Вчера вечером позвонил дядя и сказал, что он переносит празднование своего дня рождения на декабрь. Между прочим, я тебе вчера звонила, хотела тебе про это сказать и еще про одну новость, но у тебя аппарат был отключен.
– Не отключен, – пояснил Славик. – У меня аккумулятор сдох, пришлось новый купить. Слушай, а почему – на декабрь?
– У его жены тоже будет юбилей. Вот они и совмещают.
– Замечательно. Значит, увидимся? А какая еще новость?
– Ой, про эту новость я тебе потом скажу. А увидеться мы можем хоть сейчас. Ты где?
– Понимаешь, – замялся Славик, – я еду от матери и думаю, чем бы заняться? Одно дело тут запланировал…
– Ой, какое дело? Ага, – с наигранным подозрением заговорила Алька, – со мной попрощался, и сразу же с утра пораньше запланировал какое-то дело. Сегодня же суббота.
– Я тебе уже говорил, в среду исполнилась семнадцатая годовщина смерти отца. Мать и я собирались сегодня съездить на кладбище. Мы договорились заранее, я в девять утра, как идиот, приехал, а она вдруг все отменила. Оказалось, что она простужена. Поэтому, хоть и тепло, она не поедет, до Митинского кладбища ей далеко добираться. Вот я и думаю, что же теперь мне делать?
– Ой, чего тут думать? – заметила Алька. – На кладбище надо или день в день выбираться, или – заранее.
– Я это знаю, – отозвался Славик, – но мать говорит: главное – помнить, а дата – это чепуха. А кроме того, в последнее время я совершенно зашился. В прошлые выходные мы к твоим на дачу ездили, а на неделе у меня работы – выше крыши.
– Ой, свою долю вины я принимаю, а поэтому предлагаю, может, мы вместе сейчас съездим? – вдруг спросила Алька. – Как ты на это посмотришь?
– Это здорово! Буду очень рад, – усмехнулся Славик. – Но, между прочим, я уже от матери еду. А ты где сейчас? Ты через сколько можешь быть на «Тушинской»?
– Я сейчас дома. А на «Тушинской» я буду… Не знаю. Надо прикинуть… Думаю, минут через сорок доберусь туда. Ой, а где встретимся?
– Давай, посередине. А то я точно не помню, в какую сторону выходить. Ну, до встречи. Жду. Пока.
Славик действительно не помнил точного маршрута. Его всегда возила мать, он просто послушно шел рядом с нею, совершенно не заботясь о том, чтобы запоминать приметы на дороге. Раз в год, в районе двадцать пятого сентября, они отправлялись на Митинское кладбище. Такие поездки не подчинялись жесткой традиции, которая неукоснительно соблюдалась. В некоторые годы, Славик это отлично помнил, они вообще не ездили на могилу отца. Обычно это случалось из-за каких-нибудь обстоятельств, которые, как говорила мать, не складывались у нее. Или ей не позволяло здоровье, или – настроение. Когда же все сходилось, в один из выходных дней она говорила Славику:
– Сегодня мы поедем на кладбище. Ты проводишь меня, а то я одна боюсь.
Это прозвучало не как просьба, мать никогда ни о чем не просила. Это заявлялось как план действия, который сын обязан неукоснительно исполнить.
И они отправлялись. Сначала тряслись на трамвае, потом пересаживались на троллейбус и доезжали до станции «Октябрьское поле», после чего вагон метро, долго грохоча по здешним длинным перегонам, доставлял их на «Тушинскую». А отсюда уже рукой подать до кладбища – всего полчаса на автобусе, если не засесть в «пробке» возле Митинского радиорынка.
В основном, дорога занимала час двадцать – час сорок. По московским меркам – сущая чепуха. Это – в одну сторону, столько же обратно, и на кладбище – какое-то время. Словом, сколько Славик себя помнил, поездка всегда занимала четыре с лишним часа. Меньше не получалось. Наверное, поэтому он всегда с неохотой отправлялся с матерью. Ему казалось бессмысленным тратить практически целый день только на то, чтобы положить шесть гвоздичек на гранитную подставку у памятника на могиле отца.
Но мать была командиром, ее не волновала «охота» или «неохота» Славика. Он обязан подчиняться. По крайней мере, так происходило до последнего времени.
– Ты мой сын, – заявляла она, – и поэтому обязан слушать меня. Для чего я тебя воспитывала? Для чего тратила физическую и психическую энергию? Ты теперь должен отдавать мне то, что я в тебя вложила.
Такие слова Славика всегда немного напрягали. Во-первых, ему не нравилась слишком уж прямолинейная логика: «я в тебя вложила, а за это ты должен мне…». Какой-то рынок, а не семейные отношения между матерью и сыном. А во-вторых, он не очень понимал, что именно вложила в него мать. Чего-то особенного никогда не ощущал. Сколько он себя помнил, мать только управляла им. «Сделай то, выбери это, поступи так-то…» – эти слова, усиленные возгласом «сейчас же!», всегда ассоциировались у него с детством. Причем, не с лучшими его моментами.
Но детство давно прошло, уже и юность по-настоящему миновала, ему перевалило за тридцать, а мать по-прежнему проявляла волю, каждый раз пытаясь подчинить его и заставить делать то, что ему не хочется.
В институте Славик встретил Лену, а на последнем курсе они поженились. Предугадывая реакцию матери, он не советовался заранее с ней, а просто поставил перед свершившимся фактом, когда привел жену к себе. К его удивлению очень быстро обнаружилось, что двухкомнатная квартира тесновата для проживания тех взрослых людей. Большая комната была проходной, а поэтому любые варианты размещения оказывались неудобными. Кто-то кого-то стеснял, или утром, или вечером.
В том, что Лена развелась со Славиком, огромную роль сыграла мать, которая никогда не стеснялась в выборе слов. Пару раз увидев, что Лена прошла по квартире в ночной рубашке, она в разговоре со Славиком стала называть ее «твоя путана», причем это случалось и в присутствии Лены. Но если он выслушивал слова матери, возражая или нет, и любой вариант его ответа воспринимался нормально, то Лена возразить ей не могла, по крайней мере, в первые два года их совместной жизни. На все, в основном, несправедливые замечания матери жена обижалась, но отмалчивалась, и только, оставшись наедине с мужем, позволяла себе высказаться и выплакаться. По горячим следам Славик иногда еще пытался вмешиваться в соперничество женщин за влияние на него. Если же Лена жаловалась на стычку с матерью, произошедшую некоторое время назад, он только морщился и просил жену потерпеть. Но на третьем году между Леной и матерью стали возникать уже шумные препирательства.
Скорее всего, им следовало снять квартиру. Вероятно, на расстоянии, их отношения со временем и нормализовались бы, но, как назло, именно тогда Славику пришлось менять работу, и у него отсутствовали такие деньги, чтобы жить отдельно. Из-за неустроенности он нервничал, Лена тоже срывалась, настаивая на том, чтобы он на что-то решился, мать постоянно нудела об отвратительном характере «этой путаны». В конце концов, Славик сорвался и накричал на обеих женщин. А вскоре Лена подала на развод.
Мать торжествовала, и при каждом удобном и неудобном случае повторяла:
– Я тебя предупреждала, что она найдет себе другого.
Славик, хотя и не помнил никаких предупреждений, сделал свои выводы. Как только ему удалось справиться с проблемой трудоустройства, он снял однокомнатную квартиру рядом с новым местом работы. Его решение вывело мать из себя.
– Я запрещаю тебе это делать, – кричала она.
– Я уже заплатил за полгода, – возражал Славик.
– Сейчас же откажись, – настаивала мать.
– Мне там близко до работы. Я буду меньше уставать, – пытался объяснить он.
От долгих споров мать почувствовала себя плохо. Она легла на диван, достала прибор для измерения давления, надела манжету себе на руку, и демонстративно сама измерила давление, не позволив это сделать Славику. Отказавшись от лекарства и закрыв глаза, она вновь заговорила, но теперь сменила тактику.
– Ты бросаешь без помощи больную, несчастную женщину, – причитала она. – Вот так одевай, корми, воспитывай детей, а в результате, никакой благодарности не дождешься.
Пришлось Славику откладывать на завтра свой переезд. Но и завтра, и послезавтра сцена расставания повторялась, только давление у матери теперь повышалось быстрее. В конце концов, в один из дней Славик просто не приехал домой. Вечером он позвонил и сказал, что уже поздно и поэтому «заночует у себя». Возражений матери он слушать не стал, сказав:
– Мама, я очень устал. У меня сейчас просто нет сил. Завтра я приеду к тебе.
Так, то приезжая, то не приезжая домой, он постепенно приучил мать к тому, что у него есть возможность ночевать не дома, чтобы она не волновалась по поводу его отсутствия. Конечно же, мать не успокоилась, каждый раз, когда он появлялся, на него обрушивались очередные упреки. Но Славик уже привык не обращать на них внимания.
– Дай мне дубликат ключей от твоей квартиры, – потребовала теперь мать.
– Зачем тебе? – насторожился он.
– Я буду иногда приезжать. Нужно же там что-нибудь убрать, постирать.
– Я сам справляюсь, – возразил Славик.
– Сделай мне дубликат ключей, – настаивала мать. – Надо, чтобы я могла приехать к тебе.
– Нет, мама, это не надо.
– Ты не хочешь, чтобы я к тебе приезжала?
– Пожалуйста, приезжай. Я не против, – объяснял Славик. – Позвонишь, я тебя всегда встречу. Зачем тебе ключи?
– Ну, вдруг я приеду, когда тебя нет дома.
– А вот этого я не хочу. Может, там у меня не убрано…
– Но я же мать! Ты меня стесняешься? – удивилась она.
– Мама, я уже взрослый мужчина. Может у меня быть личная жизнь? Личная. Понимаешь? Это значит, что она никого не касается. Даже тебя. Может, я с женщиной встречаюсь, а тут ты неожиданно придешь…
– Ах, вот чего ты боишься, – воскликнула мать. – Так значит, ты для распутства снял квартиру?
– Мама, прекрати. Таких слов давно нет. Они даже в прошлом веке уже кончились.
– Неправда. В наше время такие отношения с женщинами считались непозволительными.
– Ай, мама, не надо оглядываться на времена царя Гороха. В любое время что-то позволительно, а что-то нет. Вот вы с отцом венчались в церкви?
– Ты что? Смеешься? Какое венчание? Нет, конечно. Мы расписались в ЗАГСе.
– А ты знаешь, что с точки зрения церкви ваша жизнь с отцом это тоже – распутство.
– Славик, прекрати, – рассердилась мать. – Ты нарочно говоришь глупости?
– Ма, это не глупости. В разные эпохи мораль разная. Но с течением времени ханжество отмирает, а свобода торжествует.
– Это называется – распущенность, а не свобода.
Несмотря на настойчивость матери, Славик остался непреклонен, потому что хорошо знал ее. Да, она требовала ключи, заявляя, что хочет приезжать к нему убираться или постирать, но он знал, что приезжать она не будет, потому что даже тогда, когда они жили вместе, убираться она заставляла его.
На самом деле все так и произошло. За полтора года, прошедшие с тех пор, как он ушел на вольное жительство, отстояв свою независимость, мать не только ни разу не заглянула, но даже ни разу не заикнулась о желании навестить его. Она требовала, чтобы он приезжал к ней.
И, хотя теперь на него свалилась куча забот, с которыми дома справлялась мать, Славик ни о чем не жалел. Да, он сам теперь регулярно платил за квартиру, за электричество, сам готовил ужины и завтраки, но зато никто его не ругал, не подгонял. Он мог в выходные спать до двенадцати, а вечерами засиживаться в Интернете до двух и даже до трех ночи.
Первое время после развода Славик сторонился женщин. Ему не хотелось торопиться и вновь связывать себя добровольными узами. Но потом, конечно же, к нему стали заглядывать на огонек подружки, то одна, то другая.
Все изменилось год назад, когда он встретил Альку.
Славик шел по дорожке от остановки автобуса к дому. Неожиданно начался дождь. Когда первые редкие капли ударили по асфальту, Славик шагнул в сторону детской площадки и спрятался под «грибок», чтобы спокойно открыть сумку и достать зонт. В этот момент резкий порыв ветра вздыбил еще не прибитую дождем пыль. Славик прищурился, и потому не увидел, что произошло на дорожке.
Он просто почувствовал, как что-то мокрое ударило его в лицо. Открыв глаза, он сначала увидел перед собой женский зонт, а затем – спешащую девушку. Нахмурившись, он достал платок и вытер лицо, собираясь отчитать неловкую девчонку. Он даже вспомнил подходящее выражение: «руки-крюки», которое хотел употребить.
– Ой, дяденька, большое спасибо, – произнесла подбежавшая девушка и забрала свой зонт. – Если бы не вы, он, не знаю куда, улетел бы от меня.
Она тоже встала под «грибок» рядом со Славиком, не очень-то его разглядывая. Ливень, между тем, в полную силу уже громыхал по железу над их головами.
«Девчонка, видимо, решила, что я специально поймал ее зонт», – подумал Славик.
– Ой, Господи, что же делать? – воскликнула незнакомка, расправляя руками зонт.
Под намокшей тканью с красными цветочками виднелась часть погнутых спиц, а часть – сломанных. Словом, зонт представлял собой жалкое зрелище. Девушка, казалось, только теперь осознала случившееся, она растерянно взглянула на Славика, потом прислонилась к столбу спиной и заплакала.
– Ой, это же мамин зонт, – шептала она.
– Ну и что? – удивился Славик.
Ему расхотелось отчитывать девушку.
– Я взяла его без спроса, – сквозь слезы созналась она. – Мама очень рассердится.
– Ну-ка, дайте, я посмотрю, – попросил он.
Девушка отдала ему то, что недавно считалось зонтом.
«В ремонт, скорее всего, не возьмут», – скептически подумал он, разглядывая покореженные спицы.
Но рядом с молодой и, кажется, симпатичной плаксой ему захотелось стать добрым и могучим волшебником.
– Как тебя зовут? – строго спросил он.
– Алька, – ответила девушка.
– А где ты живешь?
– Во втором подъезде. Ой, а зачем вам? – запоздало спохватилась она.
– Ладно, так уж и быть, – вздохнул Славик. – Посмотрю я, что можно сделать с твоим зонтом.
– Ой, правда? – оживилась она.
Он сложил мокрую материю и забрал у Альки чехол.
– Через пару дней позвонишь мне, – сказал он небрежно. – У тебя есть мобильник? Запиши мой телефон. Или, может, я позвоню? Говори свой номер.
– Ой, лучше вы свой давайте, – возразила Алька. – Да, и скажите, как вас звать?
– Славиком меня зовут.
– Ой, а полностью. Имя, отчество…
– Можешь называть меня Ростиславом. Без отчества. Не такой уж я старый.
Алька впервые посмотрела на него внимательно.
Славик под своим зонтом проводил девушку до ее подъезда, а потом пошел к себе. Так состоялось их знакомство.
А через два дня, когда Алька позвонила ему, он ей сказал:
– За зонтик с тебя причитается.
– Ой, Ростислав, неужели вы его починили?
– Я же обещал, – уверил ее новоявленный волшебник.
На самом деле ни в одной мастерской Алькин зонт в починку не взяли. Но самолюбие не позволило Славику с этим смириться, да и девушку хотелось порадовать. Он, захватив с собой чехол, обежал два вещевых рынка и перебрал несколько сотен зонтов, сравнивая их расцветку с расцветкой ткани чехла, пока не подобрал, наконец, точно такой же.
Они встретились возле подъезда. Новый зонтик привел Альку в восторг.
– Если честно, я боялась, что вы не почините, – созналась она. – Ой, и даже не заметно, что он поломан.
– Как видишь, зря ты боялась, – усмехнулся Славик.
– Ой, а сколько я вам должна? – спросила Алька.
– Ничего ты не должна, – нахмурился Славик.
– Вы же сами сказали, что с меня причитается.
– Это я пошутил.
– Ой, я так не могу. Вы свои деньги истратили…
– Знаешь что? Давай с тобой сходим куда-нибудь в кафе, – предложил Славик.
– Ой, нет.
Алька отступила на шаг и посмотрела на него с опаской.
– Чего ты боишься? – уговаривал ее Славик. – Я тебе оказал услугу, а ты окажи мне. Знаешь, я давно хочу сходить в кафе, посидеть, послушать музыку. Но, понимаешь, не с кем, а одному – скучно. Что ты боишься? Я же тебя не укушу. Если ты боишься идти вечером, давай в выходные сходим днем…
В конце концов, Славик уговорил ее. В субботу они посетили кафе-мороженое, и очень славно посидели, а потом долго ходили по улицам, и болтали о всяких пустяках. А когда он проводил ее до дома, уже стоя у подъезда, спросил:
– Может быть, в следующие выходные сходим в театр?
Алька покачала головой и ответила:
– Нет.
– Ну, может, просто погуляем? – предложил Славик.
– Нет, – вновь отказалась девушка.
– А когда мы увидимся? – спросил он.
Но Алька только покачала головой и, с улыбкой крикнув «пока», убежала в подъезд, так ничего и не объяснив.
Вернувшись в пустую квартиру, Славик вдруг понял, что влюбился в это юное создание. Ему впервые после развода очень захотелось, чтобы в его обители появилась постоянная хозяйка. Причем, хозяйкой он, конечно же, представлял Альку, которая весело носилась из комнаты в кухню и обратно, и по любому поводу непрерывно и очаровательно ойкала.
С этого момента, опасаясь отпугнуть девушку, ведь он понимал, что она существенно моложе его, Славик стал приближаться к ней медленно и осторожно. Так, хотя номер ее мобильного телефона он записал еще тогда, когда она позвонила первый раз, но только через три дня – Господи, чего стоило ему это ожидание в течение трех дней! – он со страхом отважился позвонить ей вечером. Вопреки его опасениям, Алька не бросила трубку. Они минут пятнадцать поболтали, вспоминая то дождь и сломанный зонт, то поход в кафе-мороженое. Прощаясь, они пожелали друг другу спокойной ночи.
В субботу среди дня он позвонил ей, но абонент оказался недоступным. Еще раз набрать Алькин номер Славик отважился только в воскресенье утром, и в этот раз женский голос холодно сообщил: «аппарат абонента выключен или…». Больше он звонить не стал, зачем надоедать человеку? Его звонок зафиксировался дважды, рано или поздно она узнает об этом, а надеяться на что-то большее он не мог.
А еще через два дня Славик придумал, как разузнать что-нибудь об Альке. Он позвонил квартирной хозяйке и стал нахально расспрашивать ее о девушке.
– Понравилась, что ли? – поинтересовалась хозяйка.
Славик что-то начал объяснять ей по поводу сломанного и починенного зонтика. Но женщина засмеялась и сказала:
– Ладно, не мучайся, не ври. Я тебе и так расскажу.
И почти полчаса Славик слушал ее, не перебивая. Повесть оказалась в чем-то печальной, но в то же время она укрепила в душе Славика надежду на возможность радостных поворотов.
Он узнал, что четыре года назад Алька после окончания школы вышла замуж за одноклассника. А осенью юного мужа призвали в армию. Летом следующего года Алька поступила в институт, и к возвращению мужа уже перешла на второй курс. Об учебе она мужу не писала, хотела сделать ему сюрприз, но тот приготовил ей более неожиданный подарок. Из армии он вернулся с новой женой и маленьким сыном.
Алька подала на развод, и внешне казалась спокойной, пока тянулись все формальности, но сразу по их окончании с ней что-то случилось. Ей стало тяжело дышать, тяжело руки поднимать, тяжело ноги передвигать, ей стало тяжело жить. Врачи ничего не находили, а она почти на глазах угасала. Ее матери совершенно случайно через знакомых удалось выйти на какого-то профессора. Тот осмотрел Альку, долго слушал ее сердце, и легкие, изучал анализы крови. А потом посоветовал отправиться в деревню на козье молоко, и чтоб никаких нагрузок, никаких стрессов.
Ее мать дошла до ректора института, чтобы оформить Альке академический отпуск. Обычно после первого курса такой отпуск сложно оформить, но Алька училась только на «отлично», поэтому ей позволили вновь поступить на первый курс со второго семестра. Альку срочно отправили на пол года к дальним родственникам в деревню. А к Новому году она вернулась здоровой и окрепшей.
– Откуда вам известны все эти подробности? – спросил хозяйку квартиры удивленный Славик.
– Так я Алькиным родителям дачу сосватала. Лет семь назад в нашем садовом товариществе продавался участок по сходной цене, а я им вовремя сообщила. Теперь мы соседи и по даче. Ходим друг к другу в гости.
– Если уж вы все так хорошо знаете, то, может быть, подскажете, чем сейчас занимается Алька? – спросил Славик. – Я ее никак застать не могу.
– Я думаю, у нее сессия кончается, – пояснила хозяйка. – Экзамены она сдает.
– Тогда понятно, – заметил Славик.
– Ты, парень, только смотри, – предупредила хозяйка, – не вздумай обидеть ее.
– Ну, что вы, – улыбнулся Славик. – Мы, как говорится, исключительно с самыми серьезными намерениями.
Эта беседа придала оптимизма Славику. Теперь он мог терпеливо ожидать очередной случайной встречи с Алькой. Вскоре они, действительно, увиделись, и не просто увиделись, а договорились сходить в кафе, чтобы отметить успешное окончание сессии. А потом началось лето, и они стали встречаться чаще, то выбираясь на пляж, то катаясь на речном трамвайчике, то гуляя весь день по усадьбе Кусково. Теперь, расставаясь у Алькиного подъезда, они каждый раз договаривались о следующей встрече.
Прошла пора разговоров, пришла пора прикосновений и поцелуев, а затем, по закону жизни, настал момент, когда Алька согласилась зайти к нему в гости. Славик, опьяненный своей любовью, переполненный нежностью к Альке, был готов носить ее на руках, защищать от любых посягательств. Наверное, поэтому он сознательно ничего не рассказывал матери о своей любви, понимая, что та сразу же начнет войну против новой знакомой.
Хорошо, что придумали эти сотовые телефоны. С ними прежде, чем начинаешь говорить с собеседником, тебе заранее известно, кто тебя домогается. И если в настоящий момент ты не очень хочешь общаться с этим человеком, то вполне можешь проигнорировать звонок. А потом, в более удобное время, когда соберешься с силами на очередное общение, можно соврать, сказав, что в прошлый раз забыл телефон в прихожей.
На родителей Альки Славик произвел положительное впечатление. Он старался выглядеть уверенно и солидно, и это ему удалось. Отец Альки сначала поглядывал не него хмуро, Славику даже показалось, что его в чем-то хотят упрекнуть. Какое-то время он не мог понять, в чем дело. Кое-что прояснилось только после не первой уже рюмочки, когда Алькин отец напрямую спросил его:
– Вы уже, вроде, давно… это… знакомы, встречаетесь, а когда же свадьба будет?
– Папа! – возмущенно вскрикнула Алька. – Прекрати!
– Вы знаете, – Славик улыбнулся Алькиному отцу, – давайте вместе ее уговаривать? Как только она согласиться, я тут же поведу ее в ЗАГС, а если захочет, то и – в церковь.
– Все эти записи ничего не стоят, – отозвалась Алька. – Главное, чтобы люди любили друг друга.
После этих разговоров Славик стал практически своим в их семье, отец Альки проникся к нему уважением, и всегда встречал его с радостью. Они стали обсуждать с ним и вопросы строительства на даче, и советоваться по поводу ремонта, который давно планировали, но пока не начинали из-за того, что постоянно ощущалась нехватка: то времени, то денег, то еще чего-нибудь.
В этот раз Славик был доволен тем, что Алька сама предложила вместе съездить на кладбище. Ему давно приходила мысль, свозить ее на могилу отца, но знакомить Альку с матерью он пока не собирался. А сегодня все удачно складывалось.
И ждать ему пришлось не очень долго. Ее привез пятый по счету поезд. Она выпорхнула из средних дверей вагона и сразу устремилась к Славику. Они радостно обнялись.
– Как здорово, что я не уехала! – шепнула Алька, прижимаясь к нему всем телом и поднимая лицо к его губам, тянущимся навстречу.
– Хороший у тебя дядя, – успел заметить Славик, прежде чем их губы сомкнулись.
Они стояли, обнявшись на середине платформы, а пассажиры обтекали их с двух сторон, спеша по своим делам. Влюбленную парочку никто не тревожил, Москва, кажется, уже давно привыкла к этим объятиям и поцелуям посреди городской суеты и толкотни общественного транспорта.
Первой вынырнула из забытья Алька. Она потрясла головой и, шутливо стукнув кулачком в грудь Славика, сказала:
– Ой, искуситель! С тобой обо всех делах забудешь.
– Может, поедем домой? – предложил Славик.
– Насколько я понимаю, тут до кладбища уже недалеко? – спросила Алька.
– Да, полчаса на автобусе.
– Ты давно там был?
– В прошлом году мы с матерью ездили…
– Ой, тогда надо обязательно ехать, нужно будет убираться, ведь там, наверное, за год все заросло.
– Не знаю, не знаю, – посомневался Славик. – Никогда там ничего не зарастало…
Они вышли из метро, и вскоре уже сидели, обнявшись, в длинном, двухсекционном автобусе, который неторопливо вез их через Митино. По пути Алька рассказывала.
– Мы к бабушке на кладбище ездим два раза в год: весной и осенью. На день рождения и день смерти. И к прабабушке с прадедушкой ездим.
– А мы к отцу – только осенью, – вмешался Славик. – Мать говорит, что день рождения надо отмечать дома. Правда, если честно, я что-то не помню, чтобы мы отмечали его день рождения. И вообще, я не очень понимаю, как это, отмечать день рождения умершего человека?
– А что тут непонятого? – удивилась Алька. – У каждого имеется день рождения, именно в этот день его надо вспоминать, надо благодарить его за все хорошие дела…
– Я помню только, что отец часто уезжал в командировки. Я ведь его практически не видел. Да и умер он, когда я мальчишкой был. Давно… Фотографии и смутные воспоминания…
– Ой, а я, как представлю всех своих пра-пра-пра- родителей, так мне хочется сразу их всех благодарить за то, что они любили друг друга, за то, что они рожали и воспитывали детей… И не будь хотя бы одного из них, и я не родилась бы.
– Да ну, это – глупости, – нахмурился Славик. – Не было бы кого-то одного, значит, появился бы кто-то другой.
– Но в этом случае меня, вот этой, уже не было бы.
– Ну, была бы другая…
– Что? – Алька повернулась и внимательно посмотрела на Славика. – Тебе не важно, кто с тобой, я это или кто-то другой?
Славик смутился. Он вовсе не это хотел сказать.
– Миленькая моя, ты меня не поняла, – заговорил он, пытаясь пояснить свою мысль. – Я просто хотел сказать, с точки зрения общего развития эволюции конкретный индивидуум не является значащей величиной. Есть общее направление, по этому направлению эволюция и катится. Но мне, как индивидууму, конечно же, очень важно, чтобы рядом со мной находилась именно ты, а не кто-то другой.
– Представляешь, я даже не знаю, как благодарить всех твоих пра-пра-пра- и всех своих пра-пра-пра- родителей за то, что они подарили мне возможность оказаться рядом с тобой. Ой, как же мне делается страшно, когда я подумаю, насколько от каждого из них зависело мое счастье. Я только теперь начинаю понимать, что имелось в виду, когда говорили, будто от меня будет зависеть счастье моих внуков…
Алька еще долго бормотала что-то, уткнувшись Славику в грудь. А он, прислонившись щекой к ее голове, гладил ее волосы и про себя отмечал, что никогда прежде не рассматривал под таким углом зрения своего отношения к прародителям.
Автобус повернул направо, пересек начинающий желтеть березняк и остановился. Двери открылись, все пассажиры вышли на площадь. Под ярким солнцем правый край дороги занимали ряды искусственных цветов. Желтые и голубые, белые и зеленые, фиолетовые и оранжевые, синие и красные и – без счета ядовитейшие оттенки этих цветов. Продавцы разных национальностей предлагали приобрести и живые цветы, здесь красовались бархотки, фиалки, астры и даже настурция.
Славик сразу направился к женщине, торгующей живыми цветами, и выбрал шесть крупных красных гвоздик.
– А мне купи вот этот, – попросила Алька, показав на букетик искусственных фиолетовых лилий, и добавила, рассматривая изящные очертания цветов. – Красиво научились делать. Из детства я помню только розочки. Но они мне тоже нравились.
Пройдя вперед, они оказались у входа в серое приземистое здание.
– Ты свечку не ставишь в церкви? – спросила Алька, кивнув в сторону двух женщин в черном, стоявших у входа в церковь и усиленно крестившихся.
– Ты не поверишь, но я точно не знаю, крещен ли отец, – с некоторой неловкостью отозвался Славик.
Алька пожала плечами и направилась к воротам на кладбище. Славик последовал за нею, решив, что ему теперь есть, о чем спросить у матери. Они шли по центральной дороге. Слева в глубине темнел силуэт памятника погибшим чернобыльцам.
Когда, миновав часовню, они вышли на склон холма, по которому центральная дорога начала спускаться в низину, Славик остановился. Подождав отставшую немного Альку, он повернул направо и повел ее по узкой дорожке вглубь участков.
– Второй поворот налево будет наш, – предупредил он, скорее себя, чем Альку.
Та послушно шла за ним следом, притихшая и погрустневшая, что часто случается на кладбище. Повернув на втором перекрестке, Славик прошел под большой ветлой, росшей на самом краю дорожки, и остановился, собираясь представить могилу отца любимой девушке. Но увиденное заставило его растерянно умолкнуть.
На могилу было страшно смотреть. То место, где она находилась, сплошь заросло бурьяном. Чуть дальше окружающие могилы почему-то не заросли, а отцовская и две соседние – заросли. Как будто кто-то насыпал сорных семян именно сюда.
– Что случилось? – наконец вслух произнес Славик. – Ничего не могу понять.
– Что ты не понимаешь? – удивилась Алька.
– Такого я никогда не видел, – продолжал недоумевать Славик. – Сколько помню, здесь всегда было чисто.
– Если среди лета ты или твоя мама не приезжали, то это нормальный случай, – успокоила его Алька. – Такие заросли и должны быть. Это естественно.
– Мы никогда этим не занимались.
– Ой, Слава, ты же понимаешь, сама эта растительность исчезнуть не может. Ее должен кто-то выдернуть и выбросить. Если это не делал ты или твоя мама, значит, кто-то еще делал.
– Может, мать договаривалась с кем-нибудь здесь, на кладбище, чтобы ухаживали, убирали? – предположил Славик. – Правда, это должно много стоить.
– Ты лучше не теряй время, не удивляйся, а засучивай рукава и давай приниматься за работу, – предложила Алька.
Три часа они потратили на борьбу с возникшими джунглями. Работали аккуратно, чтобы из черных стручков не высыпались семена созревших люпинов. Стебли на некоторых растениях покрывали колючки, да и корни их уходили глубоко в землю, и без рукавиц справиться с ними оказалось очень трудно.
Все, что Славик выдергивал, Алька осторожно оттаскивала на дорожку. Постепенно собралась большая копна. Но, слава богу, теперь можно разглядеть памятник. Стало заметно, что вокруг могилы установлен новый бетонный цоколь. Славик вспомнил, что ему всегда не нравился прежний, растрескавшийся, с выломанными кусками, покрытый седым лишайником.
– Слава, придумай, как бы это оттащить в мусорный ящик, – попросила Алька, показывая на зеленую копну.
– У меня инструмента нет, – развел руками Славик.
– А ты придумай, – улыбнулась Алька.
Когда любимая девушка поощряет улыбкой на творчество, изобретения льются, как из рога изобилия. Побродив вокруг, Славик нашел несколько старых полиэтиленовых пакетов. Связав их и перекрутив, он получил некое подобие веревки, с помощью которой ему удалось оттащить мусор к специальным ящикам, стоявшим на перекрестке.
Когда он перенес бурьян, то вдруг заметил, что ящики переполнены. Значит, многие вокруг тоже занимаются прополкой, с удивлением подметил он. И тут его вновь стал мучить вопрос: кто же убирался на могиле все семнадцать лет? В очередной раз оттащив мусор, Славик не выдержал и набрал номер телефона матери.
– Что тебе?
– Ты никого не нанимала на кладбище, чтобы убирали могилу отца? – спросил Славик.
– Я не плачу бездельникам, – недовольно заметила мать.
– А кто же ее убирал раньше?
– Славик, ты что? Поехал на кладбище? Я удивлена. Это на тебя не похоже. Что с тобой случилось?
– Мать, ты не ответила на мой вопрос.
– А ты не отвечаешь на мои вопросы. У тебя что? Появилась новая женщина, которую ты потащил на кладбище? Когда ты станешь человеком?
– Ма, кто убирал могилу отца?
– Когда я без тебя ездила, я всегда сама убирала могилу. И с тобой мы тоже всегда убирали.
– Ладно, ма, я все понял. И еще один вопрос. Ты хотела обновить старый цоколь на могиле?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Хочу уточнить.
– Нечего уточнять. Если у тебя есть деньги, можешь заказывать. А у меня сейчас сложности на работе. Я пока не могу этого позволить. У тебя что? Завелись лишние деньги?
– Ма, лишних денег не бывает. Я все понял. Пока.
Славик спрятал телефон, вздохнул и отправился к Альке.
– Смотри, как стало хорошо, – похвасталась девушка, когда он спустился к ней по дорожке.
Теперь все вокруг и впрямь стало похоже на то, что Славик привык видеть, когда приходил сюда с матерью. Алька еще продолжала выщипывать остатки сорной травы, но в целом могила уже не казалась забытой и неухоженной.
– Вот, видишь, – улыбнулась Алька, – ваши бархотки цветут. Это они с прошлого года самосевом размножились, поэтому они такие мелкие. А вот – фиалки. Их, правда, трава почти совсем заглушила, но ничего, в будущем году они весной опять зацветут. Это, наверное, мама твоя в прошлом году посадила. А ты просто не обратил внимания.
– Нет-нет. Я точно помню. Ничего мы не сажали в прошлом году, – нахмурился Славик. – Самое интересное, что и в позапрошлом году мы ничего не сажали. И вообще…
– Милый мой, – засмеялась Алька, – приличные цветы сами не растут. За ними уход нужен. Сами растут только такие вот сорняки, те, что мы с тобой повыдергивали.
– Но мы, действительно, никогда ничего не сажали.
– Тут вот, лежат чьи-то пластиковые бутылки. Ты лучше позаимствуй их на время и принеси воды, – меняя тему, попросила Алька, – мы цветочки польем.
Славик отправился за водой. Шагая по дорожке, он задумался. Значит, все эти годы за могилой ухаживал кто-то еще? Похоже, что тут даже сомневаться не приходится. Как Алька сказала, сами растут только сорняки. Самое интересное, что он уже догадывался, кто хозяйничал на могиле отца.
Да, это – «деда Миша и баба Маша». Он о них совсем забыл. Впрочем, если память ему не изменяет, то дед Миша уже умер. Да, это случилось два года назад, как раз в тот момент, когда начала разваливаться фирма, на которой он работал. Тетка тогда позвонила, трубку взяла мать, и она, собственно, разговаривала, а он сидел за компьютером, но по репликам матери все понял. Тетка, видимо, предупредила, когда будут похороны, и приглашала их, но мать сразу отказалась, она запланировала какие-то дела. Тетка, как Славик понял, хотела позвать к телефону его, но мать сказала: «Славика сейчас нет дома, но я обещаю, что все передам ему». После разговора мать, конечно, ничего ему не стала рассказывать. А когда Славик сам спросил, кто умер, она нехотя созналась: «дед Миша». Помнится, у Славика тогда мелькнула мысль, что надо бы съездить на похороны, но он так и не поехал, то ли не смог, то ли забыл отпроситься с работы…
Мать всегда плохо ладила с родителями отца, это он знал с детства. Теперь, припоминая подробности, Славик понимал, что мать считала и деда, и бабку деревенскими, малокультурными людьми. Видимо, под влиянием матери он и сам относился к ним с некоторым пренебрежением. Ему казалось странным их постоянное восторженное любопытство, с которым они всегда интересовались его успехами в школе. Ему нравилось сочинять небылицы, он мог наговорить им разных глупостей, и его потешало, что они ему верили.
С теткой Верой Славику приходилось быть осторожным. Сестра отца училась в институте, поэтому ей нельзя было так же, как деду Мише или бабе Маше, бессовестно врать о каких-нибудь школьных делах, тетка, смеясь и подшучивая над ним, быстро и легко выводила его на чистую воду.
После смерти отца мать совсем перестала общаться с его родственниками. Иногда звонила тетка Вера, но и с нею мать говорила неохотно. Славик же, если исключить детские годы, еще при живом отце, который брал его к родителям, никогда сам не рвался к деду и бабке. Скорее всего, мать потому и на кладбище ездила не как говорит Алька: «день в день или заранее», а только позже. Видимо, не хотела лишний раз с ними сталкиваться. Это теперь понятно.
«Невестка не ладит со свекровью. Обычно это бывает часто. Но почему, когда эта невестка сама становится свекровью, она не делает никаких выводов?»
«Но, с другой стороны, удобно, кто-то за тебя пашет. Мать это любит – чтобы за нее кто-то пахал».
«Значит, в этом году что-то случилось? Видимо, поэтому тут все заросло. Скорее всего, баба Маша заболела. Она, наверное, уже старая. Если отцу в этом году исполнилось семьдесят, то ей должно быть где-то в районе девяноста.
Господи, отцу семьдесят, а я даже не вспомнил об этом! Позорище!»
Славику пришлось дважды ходить за водой. Первую бутылку Алька извела на мытье памятника. Она раздобыла тряпочку и теперь оттирала ею следы птичьего пребывания на камне. Только из второй бутылки она начала поливать цветы, но воды, конечно, на все не хватило.
За водой приходилось идти на центральную аллею. По дороге Славик продолжал вспоминать родственников. Ему стало неудобно перед Алькой. Получалось, что он не ухаживает за могилой отца. И все – из-за того, что родственники вмешиваются. Не будь их, он бы давно понял, что с сорняками нужно бороться. А так, он ужасно выглядит перед Алькой. Он сам признался, что они «никогда ничего не сажали». Что же теперь о нем может подумать Алька?
Вернувшись с бутылками воды, Славик увидел, что Алька сидит на скамейке, облокотившись на столик.
– Что с тобой? – спросил он, приблизившись.
– Я немного устала, – улыбнулась Алька.
– Ты мне про какую-то новость обещала рассказать, – вспомнил вдруг Славик.
– Ой, это…
Алька немного смутилась, потом нахмурилась и внимательно посмотрела на него.
– Я не знаю, как ты отнесешься к этой новости. Ой, ну, в общем, – Алька немного помолчала и, решившись, выпалила, – я только вчера узнала, что у нас будет ребенок.
До Славика не сразу дошел смысл сказанного. Он прошел к могиле и, нагнувшись, поставил бутылки с водой на верхнюю плоскость цоколя. Только после этого он выпрямился и с недоумением обернулся к Альке.
– Что ты сказала?
– У нас будет ребенок, – повторила она.
– Малыш, ты не шутишь? – Славик подошел, опустился перед нею на колени и посмотрел ей в глаза.
– Ой, ну что ты?
– Вижу, что не шутишь, – он обнял ее колени и прошептал, – так ведь это прекрасно! У меня будет сын.
– Еще точно неизвестно, – возразила Алька, гладя его по голове, – может, окажется, что это дочка.
– Я согласен и на дочку, – улыбнулся Славик. – Это надо будет отметить.
– Мне теперь нельзя.
– А когда это будет?
– Еще нескоро. Наверное, в конце мая.
– Слушай, а как же твоя учеба?
– Ой, зимнюю сессию сдам, а там посмотрим. Если будет тяжело, возьму академический отпуск. И мама обещала помочь.
– Что же ты мне раньше ничего не сказала? Тебе теперь, наверное, нельзя напрягаться. А ты вон копну сорняков надергала. Все, с этого дня никаких физических нагрузок.
– Ишь, раскомандовался, – улыбнулась Алька. – все нужно в меру. Врач еще расскажет, что можно, а что – нельзя.
Но Славик заставил ее сидеть на скамейке, не позволяя больше работать. Он сам полил цветы и, собрав остатки сорняков в проходах вокруг могилы, отнес их к мусорным ящикам.
– Славик, а расскажи, отчего умер твой отец? – спросила Алька, когда он вернулся. – Он же еще не старый. Всего пятьдесят три было…
– Инфаркт. У него случился инфаркт. Первый раз – весной, а потом через четыре месяца.
– У него нервная работа была?
– Я не знаю. Может быть. Знаю только, что он работал в министерстве, в командировки часто и надолго ездил на полигон. Я тогда еще в школе учился. Помню, когда у него первый инфаркт случился, он как раз вернулся из командировки. Привез огромную охапку тюльпанов. Я проснулся оттого, что он упал. Он, видимо, хотел цветы подарить маме, он открыл дверь в ее комнату, но тут ему стало плохо, и он упал. Я вскочил, а он лежит на полу и весь засыпан тюльпанами. Помню, все тогда перепугались. Мама бегает в ночной рубашке, влажное полотенце папе на грудь кладет, и дядя Юра, мамин двоюродный брат, в одних трусах ищет телефон, хочет «скорую» вызвать, он за три дня до этого приехал к нам, кажется, из Волгограда. А я стою и смотрю, как они вокруг папы прямо по тюльпанам бегают. Почему-то мне это больше всего запомнилось.
– И что? – спросила Алька. – Он так и умер в больнице?
– Нет. Он полежал в реанимации, потом немного поправился. Его отправили в санаторий. Но позже, где-то месяца через четыре – повторно… И все…
– Да, после инфаркта, говорят, надо беречься…
– Знаешь? – нахмурился Славик, – мне тогда уже четырнадцать лет исполнилось, вроде, все должен помнить, но чего ни коснись, все – смутно… Помню похороны отца. Много народа с его работы пришло. Два больших автобуса, все какие-то незнакомые люди. Говорили хорошие слова об отце. А потом баба Маша подошла к матери и сказала: «он умер из-за тебя». Дед Миша увел ее, а мать, кажется, навсегда обиделась на бабку.
– Да уж, – вздохнула Алька. – Я думаю, после таких слов, бабушка стала врагом номер один.
– Ты права. С тех пор мать ее терпеть не может. Я, между прочим, тоже не понимаю, почему она так сказала.
– Но и твою бабушку понять можно. Она же потеряла сына. Как я понимаю, любимого. Может, она что-то знала, чего ты не знаешь.
– Ну что? Пойдем домой? – спросил Славик.
– Пойдем, – откликнулась Алька.
Он присел на скамейку рядом с нею и обнял за плечи. Она повернулась к нему и прижалась щекой к его груди.
– Ты бы отцу очень понравилась, – улыбнулся Славик, – а уж как он обрадовался бы внуку или внучке.
– А твоя мама? – поинтересовалась Алька, подняв голову и заглянув ему снизу вверх в глаза.
– Ну, тут все сложнее, – нахмурившись, вздохнул Славик.
В этот момент на спускающейся сверху дорожке показалась пожилая женщина. Она везла за собой тележку. Алька издали заметила, что женщина, приближаясь, внимательно разглядывала их. Подкатив свою тележку ближе, женщина остановилась и кивнула Альке.
– Здравствуйте, – и добавила, – здравствуй, Славик.
Славик не видел, как женщина приближалась, поэтому ее обращение оказалось для него неожиданным. Он обернулся и, хмуро поднявшись со скамейки, холодно отозвался:
– Здравствуйте, тетя Вера.
– Как хорошо, что я тебя встретила, – улыбнулась женщина. – Я давно прошу у твоей мамы номер твоего телефона, но Ольга почему-то не дает. Я просто хотела с тобой поговорить, узнать, как твои дела. Познакомил бы со своей девушкой.
– Моя девушка ни причем. А вам, тетя Вера, я хочу сказать, – недовольно заговорил Славик, – вы тут не хозяйничайте на могиле отца, и бабе Маше это передайте. Я не хочу.
Тетка отвернулась от Славика и вдруг расплакалась. Но сделала она это молча, просто достала из кармана платок и прикрыла глаза. Алька продолжала сидеть на скамейке, и заметила, что женщина почти рыдает. Алька дернула Славика за рубаху и, нахмурившись, жестами изобразила упрек, пытаясь смягчить его отношение к тетке, но он упрямо покачал головой, не желая уступать.
Тетка вскоре успокоилась, только голос иногда выдавал ее печальное настроение.
– Славик, ты неправ. Алеша – сын бабушки Маши, потому она и наводила здесь порядок. Впрочем, твой гнев теперь бесполезен. Бабушки Маши больше нет. Два дня назад я ее похоронила. В среду будет девять дней, если захочешь помянуть, приходи.
– Я не знал, – пробормотал Славик, – я не знал, что баба Маша умерла.
– Я Ольге звонила и просила тебе передать, когда будут похороны. Но она…
– Мама сейчас плохо себя чувствует.
Тетка махнула рукой, отвернулась и, наклонившись, стала вынимать из тележки и складывать на свободный край скамейки привезенные инструменты: маленькую лопатку, секатор, небольшую тяпку.
– Когда это ей надо, она всегда плохо себя чувствует… Ах, как же я ее тогда просила, – вновь заговорила тетка, – чтобы она позволила дедушку Мишу похоронить здесь, рядом с сыном, чтоб бабушке Маше, да и мне тоже, не мотаться на два кладбища в разных концах города, но твоя мама не согласилась. Ну, да ладно, дело прошлое.
Она прошла к памятнику и, поклонившись, проговорила:
– Вот, Лешенька, я и пришла к тебе. А мамы нашей больше нет… Впрочем, ты это уже знаешь…
Тетка опять заплакала. А Славик тронул Альку за плечо, и кивнул в сторону дорожки, шепнув:
– Пойдем.
Алька посмотрела на него с некоторым укором, но поднялась со скамейки и оглянулась на тетку.
– Вы молодцы, – заговорила женщина, поворачиваясь к ним, – хорошо убрались.
– Да, и теперь я буду здесь всегда наводить порядок, – ответил Славик, не смягчившись от похвалы тетки.
– Разве кто-нибудь возражает против этого? – спросила женщина. – Я как раз хотела с тобой поговорить. Семнадцать лет прошло. Видишь, памятник начал крениться. Надо бы договориться с рабочими, чтобы поправить. Ты узнай, сколько это будет стоить, я согласна участвовать в этом…
– Тетя Вера, – Славик опять заговорил раздраженно, – я повторяю. Вы не должны здесь хозяйничать. Я все сделаю сам.
– Славик, дорогой, я не собираюсь здесь хозяйничать. Но ведь Алеша – мой брат. И если я прихожу, чтобы его помянуть, а на могиле растет полынь, то, извини, смотреть мне на это больно и неприятно. И, как ты ни ругайся, я буду приводить могилу в порядок. Ты не можешь мне это запретить.
Особенно Славику не понравилось, что слова тетки слышит Алька. Что она подумает? Очевидно, что тетка специально в ее присутствии ставит его в неудобное положение. Хочет показать, что она заботится о могиле брата, а он – паршивый сын – забывает о могиле отца. Не будь рядом Альки, он бы не сдерживался, да и вообще, махнул бы рукой на все эти выступления. Сто лет не общался с теткой, можно и еще на сто лет забыть о ней.
Он подтолкнул Альку и двинулся за ней.
– До свидания, – Алька кивнула женщине, и пошла по дорожке, поднимающейся по склону.
Славик сначала хотел уйти молча, но, поколебавшись, немного отстал и произнес:
– Прощайте, но я вас предупреждаю. Все ваши цветы я выкопаю. Я сделаю все сам. Я…
– Славик, я же не против. Сделай сам. Но только не забудь то, что ты обещаешь. Главное, ты не обижайся. Я уже старая, мне тяжело копаться в земле. Но мне нужно, чтобы могила брата не оставалась заброшенной, а если ты сам ликвидируешь сорняки, да еще и обустроишь все, так это мне и лучше. А еще мне хочется, чтобы ты съездил на могилу дедушки и бабушки. Когда я помру, кто за их могилами будет ухаживать? Поедем на девять дней? Ты ведь даже не знаешь, на каком они кладбище.
– Я работаю.
– Ну, ты отпросись. Возьми отгул.
– Это невозможно.
– Ну, дай мне номер твоего телефона, я позвоню, когда сорок дней будет. Может, тогда удастся.
– Нет, тетя Вера, я думаю, у меня не получится. Прощайте. И я вас предупредил. Не хозяйничайте…
Славик, чтобы прервать тягостный момент, отвернулся и быстро зашагал вслед за Алькой, которая уже стояла на повороте и ожидала, когда он ее догонит. Они повернули к выходу, а Славик все никак не мог успокоиться.
– Вот ведь, – покачал он головой, – мать ее всегда терпеть не могла. А теперь и мне кажется, что я на нее почему-то тоже в обиде. Умеет она расположить против себя.
– Зря ты так говоришь, – тихо возразила Алька. – Мне показалась, что она к тебе очень хорошо относится.
– Выдумываешь ты все, – отмахнулся Славик. – Как это тебе удалось с первого взгляда все рассмотреть?
– Знаешь, когда ты уходил, она села и заплакала…
Славик нахмурился, но промолчал. Он обнял Альку за плечи и вдруг вспомнил, что у него скоро родится сын. Эта мысль тут же прогнала его мрачное настроение. Он улыбнулся и, повернув Альку к себе, обнял ее и поцеловал.
– Ты что? – удивилась она.
– Нам надо расписаться, – сказал Славик, – чтобы ребенок родился в нормальной семье.
– Успеем еще, – усмехнулась Алька.
Они сели на автобус, и долго ехали до метро. И когда Славик уже совсем забыл о встрече с теткой, Алька, дремавшая, как ему казалось, у него на плече, вдруг тихо сказала:
– Тебе, вообще-то, надо съездить на могилу дедов…
Славик промолчал, сделав вид, что не расслышал ее слов.
2009 г.