Новые времена.
Москва торговая.
Но пора закончить небольшое лирическое отступление и продолжить описание Москвы 1990-х гг. В эти годы Москва превратилась в сплошное торжище и представляла собой огромный пестрый азиатский базар. Такой она видимо представлялась иностранцам в 16-17 веках. Люди выживали, как могли и в таких случаях, как всегда выручала всякая мелочная торговля. Торговали везде, где только можно. В Измайловском парке, в аллеях и на подступах, прямо на траве раскладывали предметы художественного промысла, различные кустарные изделия, картины доморощенных художников и инструменты для домашнего творчества и ремесла. Я уж не говорю о старом Арбате, который весь был отдан во власть художников, и где было больше профессионалов. Здесь могли быстро нарисовать твой портрет, устраивались целые выставки работ прямо на улице, а попутно развлекали различными импровизациями и зрелищами. Здесь же было немало художественных салонов и лавочек. Лужники,напоминали собой, что-то вроде «одесской толкучки», где господствовали челноки, и с размахом, начиная прямо от метро Спортивная, шла торговля привезенным ими из Турции, Китая, Таиланда и т.п. экзотических стран иностранным дешевым ширпотребом. Практически около каждого выхода из станций метро, и в центре, и в спальных районах, стихийно вырастали целые городки из ларьков, павильонов и лавочек, где лица большей частью восточного типа продавали, так сказать «на свежем воздухе» всякие продовольственные и промтовары и много чего еще. На их качество, конечно, мало кто обращал внимание. Главное, чтобы было подешевле.
Москва торговая
Сирень на улицах Москвы, И лето душное пылит,
Как смуглая цыганка. И пир барыг в разгаре.
Фонтаны бьют среди листвы, Москва гитарою бренчит,
А на газонах пьянка. Вся в рыночном угаре.
И снова нэпманский душок Москва торговая летит
Ползет по тротуарам: В роскошном лимузине:
Москвы кабацкий посошок В кавказской епанче – джигит,
Знаком по мемуарам. А дочь – в шелках, в муслине.
Очень часто от этого «рыночного угара» становилось просто невмоготу, Москва торговая заполоняла все улицы и площади, преследовала тебя всюду, вплоть до рекламы и объявлений в метро, в подъездах, на телевидении, превращала жизнь в бессмысленный абсурд, и хотелось скорее вырваться куда-нибудь за город, к природе, к тишине.
Сквозь это торжище людское
Пробиться к тишине полей
И воздуха глотнуть на воле
В просторах дальних и покое,
В тени березовых аллей.
Где можно пенье птиц услышать,
В глаза взглянуть и мысль понять,
И голос прозвучавший Свыше
В душе аукнется опять.
Позднее я составил более развернутый, и соответствующий моему тогдашнему настроению вариант стихотворения.
Сквозь это торжище людское
Пробиться к тишине полей,
Где облака в полдневном зное
И тень прохладная ветвей.
Где даль восходит голосами,
Светла раскидистая ширь,
И под святыми небесами
Так тесен городской наш мир.
Так жалки мелкие свершенья
Изнемогающей души,
Пусты желанья, наслажденья,
Сама работа за гроши.
И все мечты, души порывы
Лишь донкихотство и мираж.
В том мире, где рубли и гривны,
Да торжествующий торгаш.
Не лучше ль от стыда и срама
Очистившись под «небеси»,
Изгнав торгующих из храма,
С сумой пуститься по Руси!
Были еще и другие знаки времени 90-х годов, которые буквально преследовали вас повсюду, особенно в передачах телевидения и радио, на страницах газет, в надписях на заборах, на уличных щитах и в метро. Это война в Чечне, эхо которой звучало в Москве повсюду, и бесконечная, циничная, наглая, изливавшаяся на вас водопадами, реклама всего и "всея", от которой некуда было деться. Все это выразилось в таких вот иронических стихах.
Рекламные стихи
Москва, как жаркие Афины,
От зноя вся раскалена.
Кругом одна Кавказская война
И нет прохладных, синеглазых финнов.
Потоки смрадные машин,
Как змеи огибают скверы.
И город полон всякой скверны,
И всюду липкий шелест шин.
Жару кофейную кляня,
В тени мечтаю о блондинке.
И сыр «Виола», с синеглазой финкой,
Дарит прохладою меня.
Одно время в те годы процветала сеть магазинов одежды под фирменным названием "Снежная королева", развернувшая широкую рекламную кампанию. от которой просто некуда было деться. Казалось, она присутствовала повсюду.
Реклама «Снежной королевы»
Гремит на станциях метро.
Беги направо иль налево
Не убежишь ты все равно.
Здесь королевы снежной царство
Лишь брэнд и модный гарнитур
И ледяного нет пространства,
Повсюду тряпки «от кутюр».
Но от «Прекрасной снежной Дамы»
Здесь не осталось и следа,
И ночь шекспировскою драмой
Не осеняет города.
И веет ледяной пустыней
Рекламный блеск и суета.
Разбей стеклянные витрины –
Растает сердце ото льда.
Очень скоро пришло ужасное, не виданное в нашей стране прежде, расслоение на бедных и богатых, приобретавшее самые дикие и уродливые формы.
Центр сверкает богатством
Весь в сиянье огней.
Беспардонное братство
В десять тысяч семей,
Что живут, как набобы.
А вокруг темнота
И окраин трущобы,
И молчание дна.
Такое же ощущение униженности было от поездок в метро, где с тобою вместе ехали массы простых людей. Было такое впечатление, что мир поделился на верхний и нижний: тех, кто ехал наверху по городским улицам за рулем собственной дорогой иномарки, и остальных, постоянным средством передвижения которых был дешевый, но переполненный метрополитен.
Мглистое стылое утро.
Сжавшийся, призрачный мир.
Спят непробудно и мудро
Дети в платках кашемир.
Автомобили беззвучно
В снегу, как на лыжах, скользят,
То друг за другом поштучно
Безропотно в пробках стоят.
Спешу по улицам темным
К подземным залам метро,
В столичный мир неуемный,
Живущий всем взрывам назло.
Там, в недрах подземных шумно,
Суетно, пестро, тепло.
Множество нищих и умных
С тобой спустились на дно.
Кто вниз спустился – унижен,
На все – снизу вверх у них взгляд.
Два мира – верхний и нижний
Друг другу противостоят.
В те годы в метро, (в переходах, вагонах), да и на улицах, действительно часто можно было увидеть много нищих, калек и старушек, чуть ли не на коленях выпрашивающих, потупив глаза подаяние и милостыню. Наверное, среди них было немало так называемых профессиональных нищих. Но еще больше было действительно отчаянно нуждающихся и на них нельзя было смотреть без боли.
В метро
В метро вдоль стен стоят безликие старушки,
Как-будто, слившиеся со стеной,
Стоят с рукой протянутой, не с кружкой,
С застывшей и не капнувшей слезой.
Никто, спеша, в глаза не взглянет им в печали,
Да и стоят они, не поднимая глаз.
Когда-то так на паперти стояли,
Чтоб невзначай услышать «Бог подаст».
В блестящих лимузинах разъезжая,
Дельцы им подаянья не дадут,
Солидные купюры раздавая
За лесть и за услуги, и за блуд.
Они в метро не ездят, как нарочно,
А, может, не случаен их каприз:
Ведь быть с народом в их глазах порочно,
И «бедность не порок» не их девиз.
Девяностые годы – сегодня уже история, но это скорее урок истории, или точнее, как говорил Ключевский, наказание за незнание истории, которое навек останется с нами, отложившись глубоко в памяти моего поколения и в душе народа. Перелистывая, иногда, альбомы старых фотографий, я лишний раз убеждаюсь в этом.
Старая фотография
В какой дали все это было.
В бинокль не видно той страны.
Страны той нет и с ней пол-мира
Удачею обделены.
И век другой глядит со снимка,
Где я, мальчишка озорной,
С ребятами стою в обнимку
И шлейф истории за мной…