Последнее желание

                1

Москва в самом начале третьего тысячелетия – не очень гостеприимное место. Не любит она чужаков, бедных и бомжей. Она их боится. Она не желает, чтобы они, неучтенные и неохваченные, проникли в ее урбанистическое скопище конструкций и затерялись в них. Подъезды домов оснащаются кодовыми замками, а входы в подвалы и чердаки закрываются решетками, на которые тоже вешают замки. Наступает ночь, и некуда податься человеку, не имеющему законного жилья в городе. Некоторые могут возразить, что для этого имеются гостиницы. Но, когда узнаешь, что за одну ночь в приличном номере придется отдать не одну тысячу рублей, а где их взять, то как-то сразу пропадает желание спешить туда.
Между тем, как ни стараются административные службы, все равно в холодное время то там, то здесь в подъезды и на чердаки проникают подозрительные личности. Как это им удается, какими путями они просачиваются, знают только сами неучтенные и неохваченные. Открывая дверь и выходя утром на лестничную площадку, жильцы с удивлением обнаруживают под ногами кипы картона, на которых кто-то провел ночь. Говорят, где-то открываются ночлежные дома, но то ли их мало, то ли не очень нравятся они тем, для кого предназначены…
Вот и на чердак старинного четырехэтажного дома в одном из московских переулков проникли четверо бомжей, устраиваясь на ночевку.
– Потише, потише, – скомандовал один из них, – главное, чтоб жильцы не услышали, а то вызовут милицию, придется смываться отсюда.
– Мишель, не суетись, – отозвался самый пожилой из четверых, – мы в курсе. Ты лучше присоветуй, где тут можно огонек развести?
– А где хочешь, – развел руками Мишель. – Везде можно.
– Не скажи, – засомневался пожилой. – Если снизу доски, то такой пожар займется, сами не успеем выскочить.
– Ну, тогда я не знаю. Если тебя не устраивает, ищи место сам, – отмахнулся Мишель, ставя свою сумку возле старых покосившихся козел.
Пожилой бомж оглянулся на двоих оставшихся спутников и предложил:
– Ребята, надо поискать что-нибудь бетонное или железное.
– И чего вы возитесь, – проворчал Мишель. – Не надоело?
– Да, понимаешь ли, – усмехнулся пожилой, – я никогда прежде не испытывал удовольствия от пожара под боком. И в будущем меня не прельщает испытать такое. Мне хочется завтра проснуться живым и здоровым.
– Да тут нечему гореть, – оглядываясь по сторонам, заметил Мишель.
– Это только кажется, – отозвался пожилой. – Пыль, она ведь тоже горит. А здесь и картон, и стружка, и доски какие-то.
Мишель присел на козлы, трое остальных разошлись по чердаку.
– Только не шумите, – еще раз предупредил всех Мишель.
– Степаныч, – позвал один из парней. – Посмотри, это подойдет? Здесь штукатурка насыпана.
Второй парень между тем обнаружил выключатель и щелкнул им. Две тусклые лампочки засветились, слабо рассеивая чердачный сумрак. Николай Степанович прошел в дальний угол чердака и, поковыряв ногой россыпи старой штукатурки, сказал:
– Нет, Федя, тут видишь, старые обои, какие-то щепки… Может загореться.
В конце концов, ничего не найдя, они на широкой доске со следами побелки расстелили газеты и разложили колбасу и хлеб, собравшись поужинать…

Их бродячая компания сложилась не сразу. Народ собирался постепенно. Сначала Мишель изрядно побродил в одиночку, прежде чем встретил Федора и взял его, как говорится, под свое крыло. Вдвоем стало легче осваивать площади и бульвары Москвы. По вечерам они уединялись на каком-нибудь пустыре и, опорожнив бутылочку водочки, спокойно кемарили под кустами до наступления ночи, благо весна выдалась теплая, а потом поднимались в ближайший подъезд, где и коротали время до рассвета. А в конце мая они присоединились к Николаю Степановичу. Именно так и произошло. Не они приняли Николая Степановича в свою компанию, а он пригласил их с собой.
Мишель пытался соперничать, хорохорился, называя Николая Степановича Колей, хотя тот был много старше его, старался проявить себя командиром, но как-то само собой получалось, что фактически группой начал управлять Николай Степанович. Он совсем не командовал, он просто высказывал свою точку зрения, и почему-то всегда оказывался прав. На какое-то время Мишелю иногда удавалось перетаскивать на свою сторону Федю и противостоять Николаю Степановичу. Он в этом случае торжествовал победу, считая, что теперь-то пожилой компаньон смирится и признает его, Мишеля, главенство. Но соперник никогда с ним не спорил, он попросту оставался при своем мнении, как будто не замечая этих побед.
Нет, конечно, во многих жизненных вопросах Николай Степанович оказывался неопытен. Мишель уже третий год вел вольную жизнь, свободную от любых обязательств. За это время он сменил нескольких напарников, пережил две неслабых зимы, и теперь в совершенстве освоил наиболее удачные маршруты по всему жизненному пространству – и те, которые дарили возможность обрести пропитание, и те, что обеспечивали безопасность существования. Да и в общении с другими группами любителей вольной жизни он сразу находил правильный тон, исключающий рукоприкладство на почве конкуренции.
Зато Николай Степанович определял моральный дух внутри группы. В первый же вечер своего появления, когда Мишель провозгласил тост за нового члена группы, Николай Степанович пить отказался. Мишель мог бы его понять, если бы тот сослался на какую-нибудь внутреннюю болезнь, но Николай Степанович просто сказал:
– Я не хочу пить.
Сначала эта странность развеселила Мишеля. Нам больше достанется, решил он. Но когда и Федя впоследствии вдруг стал иногда отказываться от выпивки, Мишель помрачнел. Таких напарников он еще не встречал. Потом Николай Степанович сказал, что раз в неделю нужно устраивать банный день. И хотя Мишель хохотал над этим предложением, по четвергам они стали выбираться на саму Москву-реку или на речки местного значения, и там мылись, а затем устраивали постирушки. В этом проявлялся, конечно, свой плюс. На улице теперь на них не оглядывались, легче стало входить в автобус, от них теперь не шарахались окружающие. Мишель смирился с этой чистоманией, но со скрытым злорадством поджидал осенних холодов и зимы, когда нельзя будет собраться на речку или на какой-нибудь пруд.
Летом они нашли Бориса. Юноша ночевал на газоне в сквере, и, если бы они своевременно его не растолкали, пришлось бы ему оправдываться где-нибудь в отделении милиции. Борис, высокий и плечистый, с радостью присоединился к группе, и стал самым молодым в их четверке…

Когда каждый справился с колбасой и запил ее водой из пластиковой бутылки, начали готовиться к ночлегу. Все, кроме Мишеля, начали раскладывать куски картона, обустраивая лежбища. Мишель же ногой сдвинул свои картонки и завалился на них.
– Я говорил, что здесь нам будет хорошо, – блаженно растягиваясь, произнес он.
– А нам везде хорошо, откуда не прогоняют, – отозвался Николай Степанович.
Он выбирал картонки почище и аккуратно их раскладывал, негромко бормоча:
– Вот сейчас мы здесь устроимся, взобьем пуховую перинку, встряхнем подушечку, постелем простынку… Когда постель мягка, тревоги уходят и сон легок. А легкий сон – залог здоровья.
– Опять идиотничаешь? – покосился на него Мишель. – И как тебе не надоест всякую чепуху болтать?
– Это, брат, не чепуха, это – философия, – возразил Николай Степанович. – А философия – мать всех наук.
– Ладно, философ хренов, кончай пылить, – сердито заключил Мишель.
Он поворочался на картонках, устраиваясь удобнее.
– Пора спать, – бурчал он. – Чего вы все возитесь? Завтра чес по парку нужно пораньше устроить. А вас с утра без палки не поднимешь…
– Куда ты торопишься? – поинтересовался Николай Степанович, начав укладываться. – Я давно понял, никогда и никуда не надо торопиться. Я, знаешь, раньше даже на автобус не спешил. Утром все бегут, а я спокойно иду и думаю, а что, разве этот автобус последний? Зато я на следующий автобус буду первым.
– Нам нельзя не торопиться, – попытался объясняться Мишель. – Сегодня на полчаса опоздали, а из-за этого, наверное, половину банок упустили.
– Смотри на это проще. Банки – это чепуха, – усмехнулся Николай Степанович. – Я помню, при живой еще жене, у меня на балконе хранилось три мешка бутылок из-под лимонада и пива.
– Степаныч, а на кой шут ты столько бутылок на балконе хранил? – удивился Борис.
– А где же еще хранить? Не бегать же по одной сдавать? Вот и хранил. Думал, сразу оптом сдам. Но… – Николай Степанович махнул рукой, – так и остались на балконе. Я в той жизни много чего не доделал.
– Мы все в той жизни много чего не доделали, – задумчиво произнес Борис.
– Слушайте, вы, недоделанные, – с досадой воскликнул Мишель. – Вы спать собираетесь?
– Ты чего обзываешься? – с вызовом повернулся к нему Борис. – Нарываешься?
– Я спать хочу, – обиженно вскрикнул Мишель. – А вы никак не угомонитесь.
– Ну и спи, не высовывайся. А может, мне хочется с человеком поговорить, – Борис поднялся со своего места и навис над Мишелем. – Ты чего? Запрещаешь? Командир что ли? А у нас, между прочим, свобода.
Мишель накрыл голову курткой и оттуда проворчал:
– Ага. Знаем мы вашу свободу. Что хочу, то и ворочу. Скажи еще про независимость.
– И скажу!
– И скажи!!
– И скажу!!!
– Независимость – это самообман, – задумчиво заметил Николай Степанович, устраиваясь на картонках, – в принципе, ее не существует.
– Как это не существует? – удивился Мишель.
– А так, – Николай Степанович сел. – Все в мире взаимосвязано, а значит, – и взаимозависимо. Подчеркиваю: за-ви-си-мо! И причинно-следственные связи весьма сложны и неочевидны. Вы только вдумайтесь, в каком-то далеком Гонконге мутирует вирус гриппа, а через полгода чихает весь мир. Какая тут может быть независимость?
Борис подошел ближе к Николаю Степановичу и присел на какие-то доски.
– А мне нравится независимость, – заявил он. – Может быть, я чего-то не понимаю. Но ведь это хорошо, когда я могу никому не подчиняться. Сам решаю, сам отвечаю за свои решения. Я так понимаю независимость. Разве плохо? Это вам не старые времена.
Николай Степанович улыбнулся.
– О, молодость, поспешная в сужденьях! Насчет свободы вы, может быть, и правы, но, дитя мое, что вы можете знать о старых временах?
– А как же? – воскликнул Борис. – Я книжки читаю, – и тут же спохватился и поправился, – раньше читал.
– Похвально, молодой человек, – вздохнул Николай Степанович. – Но вы помните, что сказал классик? «Все врут календари», сказал он, имея в виду, между прочим, и газеты, и журналы, и даже книги. Эти слова справедливы до сих пор. А один древний грек еще лучше сформулировал: «Мысль изреченная – есть ложь». А я, между прочим, к этому добавлю, что записанная мысль – тем более. Вдумайтесь, какое противоречие здесь заложено, какая двусмысленность заключена… Ведь сам афоризм – это тоже мысль. А потому… Если этот афоризм истинен, то, значит, он – ложен. И наоборот. Если он ложен, то значит – истинен… «Мысль изреченная – есть ложь». Завидую. Умели выражаться эти древние греки, – опять вздохнул он. – А у теперешних – и труба пониже, и дым – пожиже. Неужели вы верите всему, что нынче пишут о старых временах? Чем мельче шавка, тем громче брешет.
– Ну, не все же брешут, – попробовал возразить Борис.
– Все, – обобщил Николай Степанович.
– Есть же что-то общепринятое, общеизвестное…
– Например?
– Ну, не знаю, – немного растерялся Борис. – Ну, в конце концов, – идеологический гнет. Не станете же вы отрицать, что он отсутствовал.
– Вы знаете, молодой человек, – Николай Степанович помолчал немного, словно подыскивая слова, – если бы мы с вами теперь жили в обществе без гнета, я бы понял вас. Но такого общества, скорее всего, быть не может. А экономический гнет, наличие которого в окружающем нас мире, я думаю, вы не станете отрицать, ничуть не лучше. Если идеологический гнет, как он ни ужасен, в первую очередь, направлен на идеологических противников, то есть на более организованных, духовно более стойких индивидуумов, то экономический гнет более безжалостен, он слепой, потому что действует против всех слабых, без разбора. Против детей, против стариков, против инвалидов. А общество, борющееся против детей, не имеет будущего.
– А если общество воюет с фермерами, оно с голоду помрет, – ворча, добавил Федор.
– Вот, слышите, что наше сельское хозяйство думает, – усмехнулся Николай Степанович.
– Ну, если по-вашему судить, так раньше было все идеально? – возмутился Борис. – Государство и о детях, и об инвалидах, и о стариках заботилось…
– Я не говорил, что все идеально, – перебил его Николай Степанович. – Плохо бывало. Я согласен. Иногда – даже очень плохо. Но раньше плохим было одно, а теперь – другое. Так что же меня всегда заставляют выбирать из двух зол? А я не хочу! Ни того зла, ни этого!
– Зато теперь вы можете выбрать…
– Что выбрать? – перебил Николай Степанович.
– Ну, например, власть…
– Власть? Раньше не выбирали, потому что все голосовали единогласно. Это не выборы. А сейчас что? Когда стадо баранов выбирает из двух волков… Разве это выборы? Выигрывают только те, кто приближается к кормушке. А для нас ничего не изменилось. Раньше мы вкалывали, и нам платили гроши. А теперь, вон, молодежь по двенадцать часов пашет, без отпусков, без больничных, а что ей платят?
– Раньше с крестьянина три шкуры драли, – встрял Федор.
– Вот-вот, – Борис обрадовался поддержке, – раньше перепродажа называлась спекуляцией, и за это сажали.
– Между прочим, правильно делали, – приподнимаясь, вмешался в разговор Мишель. – За нетрудовые доходы и теперь надо сажать.
– Какие же это нетрудовые? – удивленно воскликнул Борис. – Я горбачусь, как проклятый, рискую своими деньгами, покупаю товар в какой-нибудь Турции, волоку все на себе. И это называется нетрудовыми доходами?
– Но ты же все купил по дешевке, а продаешь втридорога, – вскочил со своих картонок Мишель.
– Должен же я окупить свои затраты? – продолжал доказывать Борис. – Вы просто думаете, что мне все достается даром. А я в ОВИР – плачу, таможеннику – плачу, проводнику – плачу, крыше – плачу, на рынке за место – плачу. Я ведь даже на расширение дела почти ничего не имел. Вы думаете, раз занят торговлей, значит – денег куры не клюют. Глупости это все. Выскочить наверх удалось единицам, у кого большой начальный капитал, кто нашел дешевый опт, или угадал с товаром, который будет пользоваться спросом. Основная же масса народа, как прозябала, так и прозябает, еле-еле концы с концами сводят.
– Все равно все вы – гады и жулики, – вздохнул Мишель, возвращаясь на место.
– Простите за нескромный вопрос, – обратился к Борису Николай Степанович. – А какое у вас образование?
– Я школу кончил. Десять классов.
– Немного, я бы сказал. Как говорится, образование – весьма среднее. Давно?
– Да уж семь лет. Я поначалу хотел за границу податься. Уже даже язык наполовину выучил.
– Как это, наполовину?
– Известно, как – англичане еще не понимают, а русские уже перестали.
– Прекрасно, – усмехнулся Николай Степанович. – А что же привело вас сюда, в наше общество?
– Что-что? Судьба, наверное.
– Логично, – вздохнул Николай Степанович. – Если не хотят вдаваться в подробности, то говорят – судьба. И хотя, как я понимаю, уже треть жизни вами прожита, но еще не поздно начать все сначала. Не так ли?
– Похоже, что так.
– Семья есть? – продолжил допрос Николай Степанович.
– Родители умерли в прошлом году. А жены пока нет.
– Раньше говорили: в тридцать лет жены нет – и не будет.
– Там имелось и продолжение: в сорок лет денег нет – и не будет. Так вот, – усмехнулся Борис, – я хочу до сорока заработать, а уж потом и семью можно будет завести. А то дети сейчас – очень дорогое удовольствие.
– Вы не правы. Удовольствие – это внуки, – поправил его Николай Степанович. – А дети – это не удовольствие, а постоянные заботы.
– Там еще интересно говорилось в начале: в двадцать лет ума нет – и не будет, – добавил со своего места Мишель.
– Слушай, ты сейчас довыступаешься, – недовольно нахмурился Борис.
– А я что? – отозвался Мишель. – Просто вспомнил поговорку. Я же ни на кого не намекаю.
– Только попробуй, – пригрозил Борис, и вновь обратился к Николаю Степановичу. – Я здесь не засижусь. Верьте, через неделю, максимум – через пару, друзья мне помогут, раздобуду денег и начну одну идею разрабатывать. А у вас, как я понимаю, образование высшее?
– Правильно понимаете. Высшее техническое, – признался Николай Степанович.
– А вы почему в эту компанию вмазались?
– Да тоже, как вы говорите, – судьба.
Борис пересел еще ближе к Николаю Степановичу и, наклоняясь, заговорил почти шепотом.
– Вам я могу сказать. Я в Самаре дело начал. Но прогорел. Взял у друзей деньги в долг, закупил товар, а его на таможне задержали. Правила у них там какие-то изменились. В общем, не успел я вернуть деньги в срок, на меня наехали. Я не сразу разобрался, думал, с друзьями договорюсь полюбовно. А когда понял, что дело серьезно, оказалось уже поздно. Пришлось срочно и машину, и квартиру продавать. Все спустил по-дешевке, потому как искать солидных покупателей времени не дали. Слава богу, успел. Но ничего. Мне бы с неделю перекантоваться, а там должен появиться мой лучший друг. Он мне обязательно поможет.
– Мне кажется, времена преданной дружбы миновали, – засомневался Николай Степанович. – Сейчас нужно рассчитывать только на свои силы.
– Нет, мы с Гришей – старые друзья, – шептал Борис. – Неделю назад я еще из Самары с ним по телефону разговаривал. Он обещал помочь. Правда, у него какие-то свои дела, и он пригласил меня приехать через две недели. А мне – что там, что здесь, все равно где-то кантоваться надо, вот и поехал в Москву. Но, как говорят, беда не ходит одна. Уже здесь, на вокзале, грабанули меня вчистую. И документы, и последние деньги…
– Лихо.
– Ничего. Вот Гриша приедет, все пойдет, как надо.
– Вот приедет барин… Надежды юношей питают.
– Нет, вы просто не знаете моего приятеля. В Грише я не сомневаюсь, – в голосе Бориса слышалась уверенность. – Мы уже много раз друг друга выручали…
– И опять – в бизнес? – уточнил Николай Степанович.
– А куда же еще? Вам хорошо, у вас есть хоть какое-то образование. А у меня никакой специальности нет.
– Чего нам равняться? Во-первых, старику и с образованием сейчас не здорово. А, во-вторых, что касается специальности, учиться никогда не поздно.
– Для того чтобы учиться, нужны деньги и время, – возразил Борис, и, вздохнув, сознался, – я, конечно, в школе мечтал поступить в институт. Но потом как-то не сложилось. Пошел в торговлю, чтобы денег подсобрать на учебу, но затянуло, знаете, да и подзабыл я все, что в школе знал… Всегда завидовал студентам…
– Ах, молодой человек, мечтать – это не значит стремиться. Но, впрочем, и мечтать – тоже хорошо, так как многие теперь и не мечтают. Вам же я советую, уезжайте скорее отсюда, здесь вы не выберетесь из этого болота. Найдите приличную девушку, они еще пока встречаются в глубинке, женитесь, и там начинайте новую жизнь. Вас еще очень многое может ждать впереди. Постарайтесь поступить учиться, поверьте старику, скоро без специальности только в сторожа будут брать, да и там это недолго продлится.
– Как же я уеду? У меня даже на дорогу денег нет.
– Весьма сожалею, но ничем не могу помочь, – вздохнул Николай Степанович. – Имелись бы у меня деньги, я бы вам одолжил. Вы внушаете доверие.
– Спасибо, Степаныч. Но я думаю, скоро появится Гриша, и ваша помощь мне не понадобится.
Неожиданно возникнув из сумрака, к ним подсел Федор.
– Ты не хочешь поехать со мной? – предложил он Борису.
– Куда?
– В деревню.
– А что я там забыл? – удивился Борис.
– Ты не понял, – засмеялся Федя. – Мы там создадим фермерское хозяйство. Я уже все рассчитал.
Он стоял, едва освещенный тусклой лампочкой, и, рассказывая, размахивал руками. Видимо, ему казалось, что так будет убедительней.
– Ехать надо в Краснодарский край, там тепло, – внушал он Борису. – Возьмем ссуду. Я узнавал, ее всем фермерам должны выдавать. Получим деньги, начнем работать. Через год ссуда окупается, это все говорят, после этого будем работать только на прибыль. Всю прибыль вкладываем в приобретение дополнительной земли. Я прикинул, через пять лет у нас будет двести гектар. А в Краснодарском крае земля, я вам доложу, это – не в Подмосковье. Засадим двести гектар мимозой. Она сама растет. Это же дикое растение. За ней ухода не нужно. А весной, когда она распустится, всю Москву завалим цветами. Самолетами будем возить…
– Слушай, отстань ты от меня со своей мимозой, – рассердился Борис. – Не хочу я с тобой никуда ехать.
Федор обиделся и вернулся в темноту.
– Человеку всегда нужна возможность помечтать, – заметил Николай Степанович. – Он, наверное, только от этого и получает единственную радость.
– Да мне-то что? Пускай мечтает, – откликнулся Борис. – Только зачем ко мне приставать?
– А он с вами делится. Сейчас твердят, что человек – существо эгоистическое. Это неправда. Человек потому и человеком стал, что он – существо коллективное.
– Да ну, это устаревший взгляд. Мне, например, никакой коллектив не нужен.
– Заблуждаетесь, молодой человек, – усмехнулся Николай Степанович, – человек не может жить один. Вспомните Робинзона Крузо. Чтобы не сойти с ума, чтобы с кем-нибудь поговорить, человеку всегда нужен кто-то, какой-то собеседник. А вы просто не в курсе, что два человека – это тоже коллектив. Просто сейчас стараются сделать из коллектива толпу, у которой общими являются только низменные инстинкты… И, похоже, небезуспешно.
– Да уж. Я тут согласен с вами полностью, народ в последнее время совсем оборзел, – заговорил Борис. – Действительно в массе сейчас царит какой-то примитив. Вот взять Полунина, когда я смотрел его «Асисяй», мне хотелось плакать. А в зале сидели и смеялись… Или когда он обыгрывал ситуацию с женским пальто. Помните? Потрясающая сцена. Трагедия. Я почти взахлеб ревел. А в зале ржали. Они – что? – бесчувственные идиоты? Я не могу понять, почему им смешно? Что они находят в этом смешное? Они видят только внешнее. Неуклюжие движения клоуна их веселят. А его трагедию они не понимают и не хотят понять, не хотят посочувствовать. На кой шут мне такой коллектив?
– Они пришли на клоуна посмотреть, – пояснил Николай Степанович. – Они знают, раз клоун, значит нужно смеяться, вот и смеются. Но у некоторых очень плохо с юмором… Видимо, у многих стало плохо с юмором. Им просто не хочется, как теперь говорят, напрягаться. А чтобы разобрать, где трагедия, а где комедия, нужно напрягаться. Вы обратили внимание, что появились фильмы, в которых в нужных местах записан смех толпы. Наверное, для того, чтобы показать тому, кто этого не понимает, где надо смеяться.
– Уж больно много таких. Один мой приятель говорил мне: ты потому и не смог стать бизнесменом, что тебе жалко эту дуру-Асисяй и этого психопата, играющегося со старым пальто. Ты, говорит, сентиментальный слюнтяй. И пока не избавишься от жалости к дуракам и психопатам, ничего в жизни не достигнешь. Жестокие времена настали.
– Время – оно никакое, – вздохнул Николай Степанович. – Во всяком случае, жестоким оно не бывает. Бывает время жестоких людей. Ну, да ладно, молодой человек, мы, кажется, с вами заговорились. Не пора ли нам баинькать?
Борис поднялся с досок и, шурша мусором под ногами, неторопливо направился к выключателю.
– Правильно, – произнес вслед ему Николай Степанович, – не надо привлекать внимания. Мало ли кто увидит.
Борис, погасив свет, добрался до своего лежбища и затих где-то в темноте. Николай Степанович тоже лег и прикрылся тужуркой. Еще один день благополучно завершился. С утра опять предстояло добывать пропитание, заботиться о ночлеге. А пока можно было забыться и ни о чем не думать. Все почти сразу провалились в сон.


                2

Под утро всю кампанию разбудило громкое завывание пожарных сирен. В открытые чердачные окна врывались колеблющиеся багровые отсветы. Со двора слышался гул машин и одинокие людские голоса. Мишель поднялся со своего места и полез по лестнице к выходу на крышу. Николай Степанович перевернулся с боку на бок, но вставать не стал.
– Посмотри, – лежа напутствовал он Мишеля, – посмотри, не мы ли горим?
– Ничего себе, какой пожар устроили, – оживленно прокомментировал Мишель, выглядывая в оконце. – Посмотрите, как весело горит буржуйское барахло! За забором ангар горит. Чей-то склад с товаром. Ох, пожарные сейчас порезвятся!
– Мишель, как ты не поймешь, радоваться этому глупо, – скептически заметил Николай Степанович, продолжая лежать. – Хозяева товара все деньги, которые у них сгорят, с тебя же и взыщут, да еще и с процентами.
– Ага! Забегали. Коля, ты только посмотри, посмотри, как хорошо горит, – ничего не слыша, радовался Мишель. – Иди сюда.
– Ты несчастный маргинал, – лежа вздохнул Николай Степанович. – Разве может быть что-то интереснее сна под крышей? Не заставляй меня нарушать режим дня.
– Ну и что ж, что я магри… Черт! Как ты сказал? Оригинал? – не понял Мишель.
– Маргинал, – усмехнулся Николай Степанович. – Нервный оригинал с уклоном в терроризм…
– Никакой не терроризм, просто я всех этих гадов ненавижу. Они до нитки обобрали народ, а сами жируют.
– Беспокойный ты, Миха, какой-то, – зевая, проворчал Николай Степанович. – Здоровье не бережешь. Покой не соблюдаешь. Спал бы себе на радость и спал. На кой шут тебе сдался этот пожар? Ну, что ты от него имеешь? А, впрочем, сходи, сходи, может что перепадет, – и почти неслышно пробормотал он себе под нос, – а я пока подремлю.
Мишель спустился с лестницы и, вернувшись к своей картонной кровати, потопывая ногами, станцевал и напел:
– Мы на горе всем буржуям
мировой пожар раздуем.
Николай Степанович повернулся на спину и возразил:
– Нет, Мишель, еще раз уже не получится.
– Почему это – не получится? – удивился тот.
– Народ нынче превратностями жизни развращен и разобщен, – пояснил Николай Степанович.
– Ничего, – бодро настаивал Мишель. – Пролетарии всех стран объединятся…
– Глупости, перебил его Николай Степанович. – Классики утверждали, что у пролетариев нет ничего, кроме цепей…
– Слушай, у бомжей тоже ничего нет, а значит, – мы пролетарии, – обрадовался Мишель. – Надо транспарант натянуть: Бомжи всех стран, объединяйтесь!
– Вот-вот. Сказанул, и самому смешно. Бомжи – не пролетарии. У них цепей нет. А все дело в цепях. Бомжи – это вольные птицы. Их никогда не объединишь.
– Только в ночлежке, – засмеялся Борис.
– Где ты видел сейчас пролетариев? – спросил Николай Степанович у Мишеля. – Все вымерли, как мамонты. Пролетарии – это продукт раннего капитализма.
– А у нас и есть – ранний капитализм, – не унимался Мишель. – А потом – рабочий класс…
– Какой рабочий класс? – вновь перебил его Николай Степанович. – Все заводы стоят. Все рабочие разошлись, кто в охрану, кто в торговлю. Ни рабочего класса, ни пролетариев…
– Но ведь на демонстрации народ ходит.
– Кто ходит? Пенсионеры да бомжи. Кому делать нечего. Нет, у них не получится пожар раздуть. А потом есть еще одна причина.
– Скажешь, власть сильна солдатами?
– И это тоже, – согласился Николай Степанович. – Но главное – в другом. Главное – интеллигенция предала народ.
– А интеллигенция – разве не народ? – спросил Мишель.
– О! – усмехнулся Николай Степанович. – Ты делаешь успехи. Правильно, интеллигенция – это часть народа.
– Да на кой хрен мне нужна эта интеллигенция?
– Мишель, ты не прав. Интеллигенция это – голова. Та часть организма, которая производит мысли. Вернее, должна производить. Что такое – человек без головы? Это труп. Вот и мы сейчас представляем собой труп. Медленно разлагаемся. Потому как интеллигенция дорвалась до того, чем прежде никогда не увлекалась, – заработком денег. Здесь я не имею в виду техническую интеллигенцию, которая занята выживанием… До социалистической революции у интеллигенции или имелись деньги, или они ее не интересовали по идейным соображениям. После революции у интеллигенции деньги тоже появлялись, правда, не в том количестве, как многим хотелось. Теперь же, после второй буржуазной революции, у них открылись такие варианты, которые раньше не могли даже присниться. Ну, кто же устоит перед такими фантастическими возможностями? Им сейчас не до великих идей. Они зарабатывают деньги. У них, как и у нас, чес… Они строят коттеджи, отправляют своих детей учиться за границу, сами стремятся прорваться на гастроли туда же. Словом, им некогда. А потому народ и не в курсе, в какую сторону ему брести… Слушай, Мишель, ну что ты меня завел? Давай еще немного поспим? А?..
Но Мишель уже проснулся. Он достал из сумки кусок хлеба и пару оставшихся с вечера кусочков колбасы. Быстро прожевав все и запив водой из помятой бутылки, он начал командовать:
– Эй, просыпайтесь. Нам пора.
Он прошел к выключателю и зажег свет. В чердачном сумраке завозились невыспавшиеся бомжи.
– Какой же ты неугомонный, – недовольно проворчал Николай Степанович.
– Побежали, а то опять опоздаем, – бубнил Мишель.
– Степаныч, а куда мы торопимся? – зевая, спросил Борис.
– Наш неутомимый соплеменник торопится заступить на трудовую вахту, – отозвался Николай Степанович. – Он опасается остаться без обеда.
– Ты чего меня соплей обзываешь? – обиделся Мишель. – Я ведь тоже могу тебя как-нибудь обозвать.
– Не соплей, а соплеменником. Как теперь говорят, «Почувствуйте разницу!» – усмехнулся Николай Степанович.
– А мне все равно не нравится, – нахмурился Мишель.
– Разве мы сюда больше не вернемся? – спросил Борис, оглядывая чердак.
– Мы, как партизаны, на одном месте два раза не ночуем, – ответил ему Мишель.
– Жаль, – вздохнул Борис, – здесь хорошо.
– Не горюй! – бодро произнес Николай Степанович. – К вечеру найдем что-нибудь другое.
– Кончайте трепаться! Нам давно пора отправляться, – вновь поторопил Мишель.
– Сэкономишь минуту, потеряешь жизнь. Зачем спешить? – спросил Николай Степанович. – Нужна не спешка, нужен режим дня. Утром я хочу умываться и зубы чистить, а с твоей спешкой, скоро вместо зубов останется один кариес.
– Покупай жвачку, – посоветовал Мишель.
– Ну ладно, пошли, – произнес Николай Степанович, забрасывая сумку через плечо.
Они собрали свои пожитки и покинули чердак.


                3

Когда мобильник предпринял пятую попытку обратить на себя внимание, устав пыхтеть, позвякивать и вибрировать, Тимофей Гришин с трудом разомкнул глаза. Не привык он так рано подниматься. С досадой стукнул кулаком, зажигая ночник, и взял в руки подрагивающий, словно от нетерпения, телефон.
– И какого хрена вам не спится? – проворчал он спросонья. – Ну, что нужно? Ну конечно, это я! – возмутился он глупому вопросу. – Кто же еще может быть? Что случилось?
– Тимофей Валентинович, у нас пожар.
– Кто ты такой? Ты пьяный, что ли? Или спятил?
– Тимофей Валентинович, это говорит дежурный со склада. У нас тут начался пожар. Уже пожарные приехали, – лепетал дежурный.
– Что?! – вскрикнул Тимофей, осознав смысл сообщения, и вскочил с постели. – Ладно. Не паникуй. Сейчас буду.
Он быстро оделся и, застегивая рубаху, на несколько секунд остановился у окна. Где-то вдали, за домами, давали о себе знать багровые всполохи.
– Черт возьми! – громко вскрикнул он, и бросился прочь из комнаты.
Именно в этот момент проснулась его жена. Таня села на постели и посмотрев вслед мужу, недовольно спросила:
– Ты чего кричишь? Ты куда?
– Ай! – махнул тот с порога. – Склады горят.
Объяснять подробности некогда. Тимофей выбежал из дома, громко хлопнув входной дверью. От резких звуков Таня поморщилась.
«Тима в последнее время стал слишком раздражительным, –подумала она. – Так он и мать свою разбудит», – вспомнила она о свекрови, но тут же забыла.
Вздохнув и отбросив одеяло, Таня встала, надела халат и подошла к окну.
– И куда его понесло? – вслух спросила она себя.
Начало светать, но небо еще не приобрело голубого оттенка. На стенах верхних этажей дальних домов она заметила багровые отсветы.
– О, господи, неужели и вправду склады горят? Там же Тимкин товар. Это же ужас! Только этого не хватало, – испугалась Таня и начала креститься. – Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!
Из коридора через открытую дверь донесся звук шагов, пластиковые подметки тапочек простучали по паркету. В комнату вошла свекровь. Она одела подаренный сыном халат прямо на ночную рубаху.
– Что за шум, а драки нет? – шутливо поинтересовалась Мария Петровна. – Ты не знаешь, куда это наш Тимка ни свет, ни заря побежал?
– Ой, Мария Петровна! – вздохнула Таня. – Там, кажется, склады горят.
Она отодвинула штору и еще раз посмотрела на улицу. Но багровые блики на домах уже исчезли.
– А разве это его склады? – удивилась Мария Петровна.
Еще вчера Мария Петровна показалась Тане старой, немного глуповатой женщиной. Правда, в какие-то моменты ей чудилось, что свекровь специально придуривается. Отметив это про себя, Таня решила, что еще успеет во всем разобраться. Сейчас же удивление Марии Петровны выглядело чересчур наивным, поэтому Таня с легкой досадой ответила:
– Склады, конечно, не его, но там его товар хранится. Я уже говорила.
Мария Петровна подошла к Тане и, обняв ее за плечи, тоже посмотрела в окно.
– Ну, не сердись на меня, девочка, – сказала она, прислоняясь щекой к невестке. – Не запомнила я все за один раз. Слишком много вы мне вчера наговорили.
Это ласковое объятие подействовало на Таню успокаивающе. Досада ее прошла, она вдруг прониклась доверием к этой пожилой женщине.
– Что вы, Мария Петровна! – воскликнула она. – Я не сержусь на вас. Просто у Тимы, наверное, будут неприятности из-за этого пожара. Вот я и переживаю.
– Танечка, вчера я все хотела тебя спросить, но за разговорами у меня никак не получалось, как вы живете с Тимой? У вас все нормально?
– А почему вы вдруг об этом спрашиваете? – насторожилась Таня.
Она отодвинулась от свекрови, а потом, словно спохватившись, направилась убирать постель. Мария Петровна задвинула штору, оставшись стоять у окна, и, наблюдая за действиями невестки, медленно заговорила:
– Знаешь, мне вчера показалось, что Тимка вел себя очень жестко. Не только со мной, но и с тобой. Ты заметила?
Таня, продолжая убирать одеяла и подушки, молча покачала головой. Ей не хотелось говорить на эту тему. Мария Петровна внимательно посмотрела на нее, и продолжила:
– У мужчины, конечно, свои заботы, но раньше, по-моему, он все-таки был внимательнее. А вчера рассердился на меня из-за какого-то пустяка. Я даже не поняла. Может быть, я зря приехала? Как ты думаешь?
– Я не знаю, – хмуро отозвалась Таня.
– А что Тима думает?
– Мы с ним об этом не разговаривали.
– Танечка, может быть, ты все-таки знаешь, почему он вчера рассердился на меня? – допытывалась Мария Петровна.
– А вы не помните своих слов?
– Каких слов?
– А тех, что вы ему сказали.
– Когда?
Таня недоверчиво посмотрела на Марию Петровну. В глазах свекрови светилось искреннее непонимание. Таня вздохнула:
– Помните, когда он заявил, что не хочет, чтобы вы лишний раз утруждались. Что вы ему ответили?
Мария Петровна пожала плечами:
– Не помню.
– Вы ответили, что утруждаются только тогда, когда работают по принуждению, – напомнила Таня. – А вы готовы заботиться не только о нем, но и о его детях.
– Я так сказала? – переспросила Мария Петровна.
– Да, именно так.
– Ну, что ж, – вздохнула свекровь. – Очень может быть, что так и сказала. А что тут такого, что его рассердило?
– Ну, как вы не поймете? – удивилась Таня. – Не только он, но и дети…
– Дети? Танечка! – догадавшись, воскликнула Мария Петровна. – Неужели его это рассердило? Не может быть.
– Очень даже может быть.
– А как ты сама к этому относишься? – со строгостью в голосе поинтересовалась Мария Петровна.
Таня молча пожала плечами. Убрав постель, невестка подошла к креслу и, усевшись, сложила руки на коленях и опустила глаза.
– Нет, тут отмалчиваться не надо, – настаивала Мария Петровна. – Вопрос о детях в семье женщина, в основном, решает сама, – и добавила с хитрой улыбкой, – тут, голубушка, почти все от нас зависит.
– Нет, Мария Петровна, тут вы ошибаетесь, – нахмурилась Таня. – Тима мне сразу после свадьбы сказал, что сейчас дети для нас будут обузой. В случае чего, у него есть знакомые врачи. Вот когда он расширит дело, когда не будет зависеть от случайностей, тогда можно будет подумать о детях.
– А если это произойдет, когда вам обоим будет за сорок?
Таня промолчала.
– Нет. Я этого не понимаю. Ты сама-то как? Хочешь остаться без детей? – удивилась Мария Петровна.
Вместо ответа Таня, уткнувшись в колени, расплакалась. Мария Петровна, не ожидавшая от нее такой реакции, подошла к невестке и, присев на подлокотник кресла, принялась утешать ее, гладя по голове.
– Ну, что ты, девочка? Не надо так убиваться. Главное, тебе самой надо решиться. Если ты будешь твердой, ничего он тебе не сделает. А тут у тебя, по-моему, и вариантов нет. Ну, допустим, сейчас у тебя не будет детей. Но потом, когда ему захочется, а ты уже не сможешь. Ведь тогда он найдет себе другую, помоложе. И ничем его не удержишь.
Таня начала реветь, громко всхлипывая.
– Ну, не надо, девочка, – уговаривала Мария Петровна. – Не переживай. Поверь мне, все будет хорошо.
– Нет. Уже не будет, – всхлипывая, пробормотала Таня.
– Будет, обязательно будет, – улыбнулась свекровь.
– Нет. Не будет. Вы не понимаете. Ведь там, – Таня махнула в сторону окна, – горит его товар. А значит, и дело он еще долго не сможет расширить…
Мария Петровна встала и вновь подошла к окну. Отодвинув штору, она принялась рассматривать окружающее, но над домами сияло голубое небо, и ни огня, ни зарева она не увидела. Над крышами дальних домов поднимался белесый дым, но он вился какой-то мирный, безобидный, похожий на облака.
Неладно обстоят дела у сына, подумала Мария Петровна, если какой-то случайный пожар так влияет на его семейные отношения. Значит, нет в доме доброты…
– Уже рассвело – устало произнесла она.
Желая ободрить невестку, Мария Петровна подошла к ней и тронула за плечо:
– Не смей расстраиваться! Это я должна расстраиваться, дед вот не дожил до внуков, да и мне с вашими проблемами, видимо, еще долго ждать.
Она вздохнула и ушла к себе. А Таня, встав с кресла, принялась расхаживать по комнате. Ах, если б только пожар, думала она, все оказалось бы проще. Но не могла она обо всем рассказывать свекрови.
Внезапно остановившись, Таня закрыла глаза и начала раскачиваться вперед-назад. Она перекрестилась и зашептала с такой страстью, как будто ее слова могли что-то изменить.
– Господи, наставь и вразуми раба твоего, Тимофея! Господи, пошли мне сил, перенести все твои испытания. Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!



                4

Часов в десять в прихожей раздался протяжный звонок. На мгновение он смолк и тут же залился снова. Таня задержалась на кухне, и открывать дверь пошла Мария Петровна. Она покрутила треугольную ручку замка, потом отодвинула щеколду и, наконец, толкнула массивную металлическую дверь. Та медленно начала открываться. На лестничной площадке стояла высокая молодая дама в широкополой шляпе. Дождавшись, когда дверь откроется, она резко шагнула через порог прямо на Марию Петровну. Та отшатнулась в сторону, освобождая дорогу незнакомке.
Пересекая прихожую и громко стуча высокими каблуками, дама на ходу стянула шарф и широким движением сняла шляпу. Без шляпы она оказалась крашеной блондинкой. Свои вещи она небрежно бросила Марии Петровне, надеясь, видимо, что та их аккуратно повесит. Но Мария Петровна собралась закрывать дверь и отвернулась, поэтому шляпа и шарф упали на пол. Дама рассерженно топнула ногой, но поднимать вещи не стала.
– Какая вы неуклюжая, – произнесла она и ушла в гостиную. – В какой деревне Тимка такую прислугу нашел?
Мария Петровна замкнула дверь, подняла и, встряхнув, положила на тумбочку в прихожей шляпу и шарф незнакомки, после чего направилась следом за ней.
– Кто это? – поинтересовалась Таня, выходя из кухни.
– Я не знаю, – отозвалась Мария Петровна.
Они с любопытством прошли в гостиную. Ворвавшаяся дама без стеснения расположилась в кресле. Она уже успела закурить. Непринужденно вытянув свои длинные ноги, блондинка прищурилась и, словно оценивая, рассматривала вошедших женщин. Те, удивленные самоуверенной наглостью незваной гостьи, молча стояли, не зная, что и подумать.
– Где хозяин? – небрежно спросила крашеная незнакомка.
– А вы кто? – растеряно поинтересовалась Таня.
– Вопросы здесь задаю я. Где хозяин? – повторила дама.
– Вам нужен Тимофей? – уточнила Таня.
– Да!
– Его сейчас нет.
– А когда он будет?
– Он скоро вернется, – ответила Таня. – И все-таки, кто вы такая? И что вам нужно?
Пришедшая дама не удостоила ее ответом. Мария Петровна, молча воспринимавшая происходящее, решила прояснить ситуацию.
– А я думала, это твоя подружка, – заметила она.
– Нет, это подружка, но не моя, – хмуро отозвалась Таня.
– А чья же? – удивилась Мария Петровна.
– Я думаю, это Тимофей завел себе подругу, – презрительно осматривая сидящую, ответила Таня.
– Что ты говоришь? – недоверчиво покачала головой Мария Петровна. – Да, чтобы мой Тимка польстился на такую? Никогда не поверю.
Она даже отошла в сторону, чтобы под другим углом посмотреть на сидящую даму. Но и этот взгляд не рассеял ее сомнения. Она покачала головой.
– Чудеса в решете.
– Теперь такие в моде, – с горечью усмехнулась Таня– Главное, чтоб ноги из ушей…Марии Петровне стало весело. Она приблизилась к невестке и, не сдерживая улыбку, спросила:
– С какой голодухи этот суповой набор в моду вошел? Кожа до кости. Что хорошего? Не пойму. А чтоб общаться с такой каланчой, мужику надо стул подставлять. Мой Тимка ведь на голову ниже, без стула не дотянется. Знаешь, в нашей молодости мы песню пели:
«…Нет, не стану я целовать тебя,
ты такой большой – не достану я.
Нет, ты будешь, нет, ты станешь.
Стул подставишь – и достанешь…»
– Правда, в песне даме приходилось стул подставлять, – пояснила Мария Петровна. – А теперь, видишь, как времена изменились?
Крашеная блондинка небрежно стряхнула пепел прямо на пол и, презрительно глядя на Марию Петровну, скривив губы, произнесла:
– Ну, что? Спели? Может, теперь еще и спляшете? Я бы посмотрела. Только учтите, сегодня я не подаю.
На Марию Петровну очень сильное впечатление произвело это демонстративное стряхивание на пол пепла сигареты. Она еле сдержала возмущение.
– Дочка, – обратилась она к Тане, – тебе не кажется, что нынче гость пошел чересчур нахальный?
– Это не гость, – пояснила Таня. – Я догадываюсь, это – Тимкина секретарша.
– Кто? – удивленно переспросила Мария Петровна.
– Секретарша.
– Странно, – усмехнулась Мария Петровна. – Раньше, как говорится, всю власть имели секретари. Секретарь райкома, секретарь обкома, генеральный секретарь… А теперь что? Неужели власть перешла к секретаршам?
– Наверное…
– Вы, мамаша, если вы, действительно, – мамаша Тимки, лучше не бузите, – вмешалась в их разговор крашеная блондинка. – Ваш сыночек у меня вот здесь.
Она расстегнула небольшую сумочку, которую держала в руках, и аккуратно, двумя пальцами, словно боясь испачкаться, извлекла дискету. Причем, извлекла ее только наполовину, и тут же спрятала обратно.
– Если он только начнет возбухать, – продолжая курить, заметила она, – я эту дискету сдам его конкурентам за очень приличные бабки. Тимка – умный мужик, поэтому, я думаю, он не будет сильно сопротивляться.
Секретарша вновь стряхнула пепел на пол. Это просто возмутило Марию Петровну.
– Девчонка! – гневно воскликнула она. – Что ты себе позволяешь? Пришла в чужой дом, и ведешь себя по-хамски. Поросенок! Кто за тобой должен убирать? Я сейчас возьму тряпку и заставлю тебя мыть пол, или отделаю тебя этой тряпкой за настоящую хозяйку.
– Кто? Она настоящая хозяйка? – крашеная блондинка насмешливо посмотрела на Таню. – Ничего, это скоро пройдет. Хозяин, когда ему надоедает хозяйка, всегда может ее сменить. У нас, слава богу, разводы не запрещены.
Марию Петровну удивляло поведение Тани, почему она терпит и не выгоняет эту непрошеную гостью. Она чувствует себя неуверенно? Почему?
– Что такое она болтает? – спросила Мария Петровна. – Я никак не пойму. Ты можешь мне хоть что-то объяснить?
– Она намекает, что заставит Тиму подать на развод – отозвалась Таня.
– Разве я намекаю? Я прямо говорю, – вмешалась гостья.
– А почему он согласится? – удивилась Мария Петровна.
– У нее какой-то компромат на него, – пояснила невестка. – Она грозит продать его секреты конкурентам.
– Господи, какие же вы тупые, – деланно вздохнула крашеная блондинка. – До вас так медленно доходит.
– Это называется шантажом? – уточнила Мария Петровна.
– Конечно, – вздохнула Таня.
Мария Петровна, чтобы лучше рассмотреть, подошла к креслу, в котором расположилась секретарша, и спросила:
– Дама, так вы – шантажистка?
– Дошло, наконец? – усмехнулась та.
– Господи, неужели я сподобилась? Дожила, – притворно ахнула Мария Петровна. – Впервые вижу живую шантажистку. Надо же.
Мария Петровна неожиданно повернулась и почти бегом покинула гостиную. Таня с недоумением посмотрела ей вслед. Но вскоре свекровь вернулась с веником в руках.
– Ну, все, – бросилась она к секретарше. – Терпение мое кончилось. Ах ты, верста коломенская! Ну, я тебе сейчас покажу шантаж!
Размахивая веником, она приблизилась к крашеной блондинке. Та, наконец, догадавшись, что веник предназначен ей, с визгом вскочила с кресла и попыталась ускользнуть от разгневанной Марии Петровны.
Длинноногая секретарша бегала по комнате вокруг стола, а Мария Петровна преследовала ее, стараясь достать веником. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но в прихожей раздался звонок. Таня, до этого растеряно следившая за гонками, вышла открыть дверь. Мария Петровна остановилась. Секретарша замерла напротив, переводя дыхание.
Из прихожей в гостиную вошел высокий, элегантно одетый молодой человек. За ним на пороге появилась Таня. Молодой человек посмотрел на Марию Петровну, стоящую с веником, прижатым к груди, и нарушил общее молчание.
– Здравствуйте. Извините за ранний визит. Мне кажется, я пришел не вовремя?
– Здравствуйте. А вы к кому? – поинтересовалась Мария Петровна, переводя дыхание.
– Мне нужен Тимофей Валентинович, – вежливо произнес молодой человек.
– Его сейчас нет дома, – ответила Таня. – Но скоро он вернется. Вы подождете?
– Спасибо, – кивнул ей элегантный гость. – Тимофей Валентинович собирался зайти ко мне вчера. Мы по телефону договаривались, – он обернулся к крашеной блондинке. – Не так ли, Людмила Сергеевна?
– Да, вы звонили, – оживилась секретарша.
– Но почему-то вчера он не пришел.
– Вы знаете, вчера к нему неожиданно приехала его мама, – вмешалась Таня и представила свекровь. – Вот, Мария Петровна. Тимофею пришлось ее встретить. Возможно, поэтому он и не смог прийти.
– Да, знаете ли, я только вчера приехала, – усмехнулась Мария Петровна. – А кроме того, наш поезд опоздал.
Молодой человек вежливо кивнул Марии Петровне и обратился к крашеной блондинке.
– Людмила Сергеевна, вы понимаете, в нашем бизнесе так не принято. Нельзя нарушать обещания.
– Кирилл Георгиевич, я все в точности передам Тимофею Валентиновичу, – пообещала длинноногая секретарша.
– Передайте, пожалуйста, что его необязательность оборачивается для нашей фирмы значительными финансовыми потерями, – нахмурился молодой человек. – Я думаю, у Тимофея Валентиновича остается не более двух дней, чтобы попытаться исправить ситуацию. В противном случае, боюсь, нам придется обратиться в суд.
– Кирилл Георгиевич, ваши слова я передам Тимофею Валентиновичу, – лучезарно улыбнулась Людмила Сергеевна.
– Извините за беспокойство, – молодой человек раскланялся с каждой из женщин. – Я должен идти. Прощайте.
Он вышел из комнаты, Таня отправилась проводить его, а Мария Петровна, так и простоявшая прижав веник к груди, теперь отбросила его и обратилась к секретарше:
– Кто это был?
– О! – воскликнула с восхищением блондинка, – это самый главный Тимкин кредитор.
– А что он хотел от Тимы? – поинтересовалась Мария Петровна.
– Тимка обещал ему вернуть вчера часть кредита. Тысяч, наверное, сто. Но почему-то не вернул, – заговорила Людмила Сергеевна. – Кирилл Георгиевич, вы сами это видели, страшно рассердился, и пригрозил стереть Тимку в порошок.
– Я что-то не слышала таких слов, – высказала свое сомнение Мария Петровна.
– А это между строк.
– По-моему, он прекрасно воспитанный молодой человек.
– Это он глючит, – усмехнулась крашеная блондинка.
– Я таких слов не знаю.
– Ну, понятное дело, в вашей деревне бабки живут еще в позапрошлом веке, – секретарша усмехнулась, и снисходительно пояснила. – Глючит, значит, галлюцинацию вам устраивает, отсюда и глюк.
– Так бы прямо и сказала – дурачит, – проворчала Мария Петровна. – А то исковеркают старые слова, и думают, будто новое изобрели.
В комнату вошла Таня. Она молча подошла к шкафу, распахнула дверцы и извлекла оттуда чемодан. Открыв, она поставила его на стул и неторопливо принялась снимать с вешалок платья и складывать их в чемодан.
Доченька, ты что такое надумала? – подошла к ней удивленная Мария Петровна.
– Дама делает правильные выводы, – победно улыбнулась крашеная блондинка.
– А ты, жердина, помолчи. Я не с тобой, нахалка, разговариваю, – резко обернулась к ней Мария Петровна. – И вообще, не пора ли тебе отсюда…
– Я хозяина должна дождаться, у меня – поручение, – усмехнулась секретарша.
Мария Петровна обняла Таню и попыталась помешать ей собирать вещи.
– Ну, прошу тебя, дочка, успокойся. Давай, дождемся Тиму? Он же скоро вернется.
– Зачем?
– Неужели ты не хочешь посмотреть ему в глаза, выслушать, что он сам скажет?
– Да я уже и глаза его видела, и слова слышала, – освободившись от объятий, Таня продолжала укладывать чемодан.
– Погоди, погоди. Что ты говоришь, девочка? – растерялась Мария Петровна.
В это время в прихожей хлопнула дверь, и в гостиную вошел Тимофей. На лице и на руках виднелись следы сажи. Весь вид его говорил, что он устал.
– А вот и главный герой пожаловал, – первой заметила его крашеная блондинка.
– Люська, ты чего здесь делаешь? – удивился Тимофей, заметив свою секретаршу.
– Сейчас тебе все объяснят, – ехидно улыбнулась дама.
– Сынок, где это ты так изгваздался? – внимательно посмотрев на сына, спросила Мария Петровна.
– У меня, мама, дела, – нахмурился Тимофей.
– Тима, расскажи мне, пожалуйста, кто эта женщина? Она тут так нахально ведет себя, что у меня просто слов нет.
Тимофей сразу понял, что зреет гроза. Он принял непринужденный вид и, не мигая, встретил взгляд матери.
– Мать, чем ты недовольна? – поинтересовался он. – Это – моя секретарша, – и, словно ожидая поддержки, обернулся к крашеной блондинке, – так, Люси?
Люси сидела с непроницаемым выражением лица, но было видно, что ее интересует, чем закончится история.
– Эта, как ты говоришь, твоя секретарша угрожала тут всем, – проинформировала Мария Петровна своего сына. – Если, говорит, ты не сделаешь все так, как она хочет, она тебя всего сдаст-продаст, не знаю, кому.
– Что? – не понял Тимофей.
– А знаешь, с чем она сюда пожаловала? – продолжала Мария Петровна.
– Ну?
– Она сказала, что будет здесь хозяйкой, и требует твоего развода с Таней.
Тимофей подошел вплотную к креслу, в котором устроилась Люси, и тихо, чтобы его не услышали ни мать, ни жена, шепнул:
– Дура! Ну, что тебе неймется? Объяснил же все. Неужели трудно подождать? Зачем ты всех взбаламутила?
Люси промолчала. Она, не глядя на Тимофея, демонстративно рассматривала кончики своих пальцев, любуясь темно-вишневым маникюром. Не дождавшись от нее ответа, Тимофей подошел к матери и спросил:
– И чем она угрожает?
Мария Петровна вдруг заметила, что сын как-то умышленно обошел Таню, поэтому она отошла за спину невестки.
– Я в твоих делах ничего не понимаю, ты вот лучше свою жену спроси. Она тебе точнее ответит, – проговорила она, выдвигая вперед Таню.
Таня прикрыла чемодан и медленно подняла свой взгляд на Тимофея. Тот посмотрел на жену, молча и словно нехотя. Она вздохнула и сказала:
– Ты весь измазался. Сходил бы умылся, что ли?
Тимофей отвел взгляд и посмотрел в окно. Он нахмурился и повторил:
– Я хотел бы знать, чем мне угрожают?
– Ну, чем обычно угрожают секретарши? – усмехнулась Таня. – Как ты сам можешь представить, арсенал угроз достаточно ограничен. Как всегда это – или позор, или предательство. На твой вкус. Что, дорогой, выберешь?
Тимофей подошел к бару, налил себе рюмку коньяка, выпил и, закусив конфеткой, принялся расхаживать по комнате. Все молчали. Мария Петровна смотрела поочередно то на сына, то на невестку. Она вдруг поняла, что их семейные отношения вовсе не безоблачные. И это ее очень огорчило.
– Ну, что ж, придется облегчить твои сомнения, – решительно произнесла Таня.
Она, щелкнула замком и, подняв чемодан, направилась в прихожую. Уже на пороге она оглянулась на мужа.
– Без меня, я думаю, ты быстрей решишься на что-нибудь.
Таня вышла, а вслед за ней бросилась Мария Петровна.
– Танечка, подожди, ты куда?
Оставшись в гостиной вдвоем, Тимофей и Люси некоторое время молчали. Он стоял у окна и смотрел во двор. Предстоял разговор с матерью, и он заранее ощущал всю тягомотность этого разговора.
– Милый, ты на меня сердишься? – с кокетством спросила Люси, поднимаясь с кресла и подходя к Тимофею.
Тот устало вздохнул и потянулся.
– Кажется, ты поторопилась. Я же просил тебя подождать.
– Поторопилась? – Люси едва не подпрыгнула от удивления. – Ну, сам посуди, мы уже полгода ждем. Сколько еще можно? Если ты ее не любишь, то зачем содержишь? По-моему, благотворительность – это не твой конек.
– Да она в последнее время и денег-то на себя почти не просила, – пробормотал Тимофей.
– Почти не просила, а теперь совсем не будет.
– Ты такая жадная? – зевнул он.
– Я не жадная, я – бережливая.
Тимофей отвернулся от окна и, пройдя вглубь гостиной, сел в кресло. Недосып сказывался – его тянуло прилечь и закрыть глаза. Он вполглаза наблюдал за Люси, которая перед ним расхаживала по комнате, смешно выбрасывая свои длинные ноги.
– Ты не представляешь, сколько времени я мечтала об этом моменте, – говорила она взволнованно. – Теперь мы будем работать вместе. Я же всех твоих работников знаю, как облупленных. Да и на партнеров твоих, сидючи в предбаннике кабинета, нагляделась сполна. Да, чуть не забыла тебе сказать, приходил Кирилл.
– Ах ты, черт! – спохватился Тимофей. – Вчера мать пришлось встречать, а ее поезд на три часа опоздал. Из-за этого к Кириллу не попал. Он свой мобильник, видимо, отключил, я не поймал его. Ну, и как он? Сердился?
– Не то слово. Пригрозил выставить тебя на бабки.
– Да. Поднавалило всего и сразу, – вздохнул Тимофей, прикрывая глаза.
Люси подсела на подлокотник его кресла.
– Дорогой, не грусти, – кокетливо шепнула она. – Мы с тобой теперь вдвоем. Ну, поцелуй меня.
– Погоди, Люси, – отмахнулся Тимофей. – С заботами разобраться бы. Потом еще нацелуемся.
Люси пересекла гостиную и заглянула в спальню.
– Да, я так и думала, – пробормотала она. – Ах, милый! Я так рада, что теперь вся наша конспирация закончилась. Ты как хочешь – она оглянулась на Тимофея, – а я, пожалуй, все здесь переделаю.
Люси подошла к балконной двери и, потрогав штору, резко рванув ее, сбросила плотный материал на пол.
– Давай из той маленькой комнатки сделаем настоящую спальню? Вот так поставим перегородку, стены обтянем шелком, это сейчас модно… Закажем гарнитур, там кровать с ортопедическим матрацем. Я уже приглядела… Ты имеешь такой капитал, а до сих пор жил, как нищий. Нет, дорогой, поверь мне, теперь все будет по-другому. Дом твой, конечно, не новый, но зато – не панельный и планировка здесь нетиповая. Так что мы с тобой устроим здесь славное гнездышко.
Люси увлеклась мечтами, расхаживая по гостиной. Она совсем не замечала, что Тимофей ее не слушает.
– Ах, Люси, торопишься ты все время. Погоди, – воскликнул он, пытаясь остановить свою подругу.
Достав сотовый телефон, он попросил:
– Помолчи, мне сейчас надо с Кириллом разобраться, а не гнездышки устраивать
– Что ты волнуешься? В первый раз, что ли, разбираетесь? Договоритесь, – с досадой, что ее прерывают, заметила Люси.
Она продолжала расхаживать по гостиной, фантазируя:
– А гостиную мы всю перестроим. Я в магазине итальянской мебели видела потрясающую горку. Это что-то!..
– Кирилл, это ты? – закричал Тимофей по телефону. – Привет… Да. Это я… Понимаешь, вчера мать встречал, так поезд на шесть часов опоздал… все это время проторчал на вокзале, как идиот… Что? Да-да… Я хотел предупредить, но ты зачем-то отключил мобильник… Что? А-а. Понял… Ну и как она?.. Понял, понял… А? Так ты уже в курсе?.. Да у меня тут тоже заварушка… Да ну… Бабы совсем озверели. Да…
– Ты чего какие-то гадости про меня рассказываешь? – возмутилась Люси, теребя Тимофея за плечо. – Прекрати, а то я обижусь на тебя.
Она мешала ему разговаривать с Кириллом, и он, поморщившись, отмахнулся и даже отодвинул рукой, когда Люси подошла слишком близко. Ей стало обидно, и она умолкла, прислушиваясь к разговору.
– Ладно, – соглашался Тимофей с какими-то доводами собеседника. – Мы об этом еще поговорим… Слушай, Кирилл, теперь о деле… Что?.. Нет. Я сейчас не могу... Долго объяснять. Что?.. Ну, что ты, Кирилл, побойся бога. Такие проценты даже Сбербанк не берет... Что?.. Да не могу я сейчас… И не знаю, когда смогу. Да. Да… Неприятности у меня… Да не хочу я по телефону распространяться… Ну, поверь мне, я же тебя никогда не обманывал… Да. Все очень серьезно… Ох, ну какой же ты приставучий! Ладно… У меня случился пожар… Да. Да. Сейчас оцениваем… Да. Да. Хорошо, Кирилл… Я тебе сообщу… Как только, так сразу… Да. Я все понимаю… Кирилл, я очень прошу тебя, не сразу раскручивай маховик. Ладно?.. Мы не из таких еще переделок выходили. Ты же помнишь?.. Ну, ладно. Пока… Дня через два я с тобой свяжусь, и мы все обсудим. Хорошо?.. Пока.
Тимофей спрятал сотовый телефон. Люси настороженно посмотрела на него и тихо спросила:
– Ты ему правду сказал?
– Ты про что?
– Про пожар.
– А по мне ты не заметила? – раздражаясь, спросил он.
Только теперь Люси увидела сажу на лице, на руках, и даже на рубахе Тимофея.
– А что горело? – поинтересовалась она.
– А ты как думаешь? Чего это с утра пораньше меня понесло куда-то из дома? Ты, наверное, считаешь, что я во дворе с соседскими мальчишками пек на костре картошку?
– Какую картошку?
– Люси, ты дура? Или притворяешься? – прищурившись, зло спросил Тимофей.
– Неужели наши склады? – ахнула Люси.
– Наконец-то, дошло…
– Какой ужас! И что же теперь ты будешь делать? – запричитала секретарша.
– А ничего, – упав в кресло, отозвался Тимофей.
– Ну что ты, Тимочка. Так нельзя. Ты не должен расслабляться. Ты же все можешь. Ну, соберись, – защебетала Люси.
– Отстань. Я устал.
– Ты Кириллу сказал, что там кто-то оценивает потери? – спросила Люси.
– Мало ли чего я сказал. Отстань, – отмахнулся он.
– Но кто там сейчас? Может быть, и мне нужно туда сходить, посмотреть? – предложила свою помощь Люси.
– Сходи, сходи, – усмехнулся Тимофей. – Что там смотреть? Если хочешь угольки поворошить, сходи. Больше там делать нечего.
– Тима! Но это же значит…
– Да, да, дорогая. Именно это и значит.
Крашеная блондинка остановилась перед ним, и некоторое время, глядя сверху вниз, молча рассматривала. В ее взгляде смешалось недоверие со страхом.
– То есть ты на нуле? – спросила она.
– Нет, дорогая, – спокойно отозвался Тимофей. – Не на нуле, а в минусе. Мне еще с Кириллом рассчитываться.
– Чем же ты собираешься рассчитываться?
– А вот этими апартаментами, – усмехнулся он, – в которых ты намылилась устроить евроремонт. Я же тебя предупреждал, что ты всегда торопишься…
– А сам куда денешься?
– А ты не примешь? – он испытующе посмотрел на длинноногую секретаршу.
Люси, не ответив, нахмурилась и опять принялась расхаживать по комнате.
– Значит, мне надо работу искать? – уточнила она.
– Не боись. Со своими данными ты быстро найдешь, – отозвался Тимофей.
– Ты на что намекаешь? – Люси удивленно остановилась.
– На твои данные.
– Я что-то не пойму. Ты чем-то недоволен?
Тимофей сидел с закрытыми глазами. На вопрос Люси он расплылся в улыбке, и, по-прежнему не открывая глаз, ответил:
– Ну, что ты. Я всем доволен. Я, можно сказать, счастлив.
Люси подошла ближе.
– Не паясничай. А вообще, ты всегда казался слишком легкомысленным.
– Теперь найдешь серьезного.
Люси обиделась.
– А что ты думаешь? И найду. Ты же, как я понимаю, теперь и зарплату даже не заплатишь.
– Правильно понимаешь, – опять улыбнулся Тимофей. – Не заплачу. Выходного пособия не будет. Не дождетесь!
– Ты что? Пьян, что ли? – возмутилась Люси.
– Я пьян от свободы. От того, что отныне… Чувствуешь, какое красивое слово? – Отныне… Да, отныне на мне никто не будет виснуть. Свобода…
– Это я, что ли, висну на тебе?
Тимофей зевнул, похлопывая себя ладошкой по губам.
– Я сегодня что-то не выспался.
– Ну и хам же ты, – оскорбилась Люси.
Она, громко простучав каблуками, выскочила в прихожую и, схватив шляпу и шарф, выбежала из квартиры. Тимофей прикрыл глаза. Некоторое время стояла тишина, но вскоре послышались звуки тапочек Марии Петровны.
– Ну что? Выпроводил свою каланчу крашенную? – спросила она, входя в гостиную.
– Выпроводил, выпроводил… – нехотя отозвался сын.
– То-то я смотрю, она как с цепи сорвалась. Как танк прогромыхала. Чуть с ног не сбила. Чем это ты ее приласкал?
– Ой, ма! Устал я, – вздохнул Тимофей. – Надоели мне все вокруг. Ищут только свою корысть. И расслабиться нельзя, каждый норовит меня хоть на чем-нибудь объегорить.
– Ты сам выбираешь тех, кто тебя окружает.
– С одной стороны, вроде бы и сам, – неторопливо начал рассуждать Тимофей. – А с другой… Жизнь такая пошла… Обстоятельства… От них никуда не денешься. Знаешь закон торговли? – Не обманешь, не продашь. Теперь все торгуют. Какой вывод? Правильно. Все обманывают. Но главное – Всем! разрешено!! обманывать!!! Теперь, можно сказать, это считается доблестью. Обманывают стариков, обманывают больных. Никому верить нельзя! Даже врачам! Врач в поликлинике – представляешь? не частник! – рекомендует лекарство или даже аптеку только потому, что фирма-производитель или аптека приплачивает ему за каждую рекомендацию. И рекомендует он лекарство дорогое, за него ему больше платят, хотя в той же аптеке имеется и более дешевое. Все ищут, где бы купить какую-нибудь дрянь по-дешевке, которую можно будет продать подороже. Или, как теперь говорят, всучить, впендюрить…
– И ты тоже обманываешь? – недоверчиво спросила Мария Петровна.
– Мать, а по-другому не получается. Если я не обману, меня выставят лохом.
– Тимочка, я не понимаю ваших слов, но, сынок, почему же все-таки нельзя по-честному?
– Слушай, мать, – взорвался Тимофей, – ну не суйся ты туда, где ничего не понимаешь. Ну, как бы тебе попроще объяснить, что во всем мире торговля держится на обмане. Дай-ка мне твою косынку.
Мария Петровна послушно стянула с шеи косынку и отдала сыну. Тот аккуратно расправил ее на коленях и внимательно осмотрел.
– Если бы мне понадобилось купить эту косынку, я бы стал тебя убеждать: какая она старая, какая линялая, да и помята чересчур. А когда ты начала бы со мной соглашаться, я бы сказал, вздыхая, что могу, конечно, и такую купить, но только рублей за сто. А ты мне говоришь: нет, за сто рублей не продам. Я спрашиваю: а за сколько? Ты предлагаешь: за сто пятьдесят. Мы начинаем торговаться, и сходимся на ста двадцати рублях. Я тебе плачу, а сам, после того как подглажу ее, начну продавать за двести…
– Да ты что, сынок? С ума сошел? – перебила его Мария Петровна. – Я же ее перед отъездом на развале за семьдесят рублей купила.
– Ма, – с трудом сдерживаясь, заговорил Тимофей, – я это только для примера говорю. Потому что, если на развале ее продали тебе за семьдесят пять, значит, красная цена ей от силы – сорок рублей.
– Почему же – сорок? – удивилась Мария Петровна. – Ты сам только что предложил за нее сто рублей.
Тимофей, не выдержав, вскочил с кресла и бросил косынку на кресло.
– На, забирай свои тряпки. И, прошу, не лезь туда, где ничего не понимаешь.
– А я и не лезу в твои дела, – обижено заметила Мария Петровна. – Между прочим, в старые времена тоже торговали. Я, конечно, тогда не жила. Но из книжек про купцов, про торговцев знаю, что раньше существовало честное слово, и обман считался грехом. И все знали, что если ты постоянно грешишь, то рано или поздно бог тебя покарает. Я думаю, и теперь так же. А в моем детстве, когда кто-нибудь из мальчишек норовил что-нибудь зажилить, мы всегда вспоминали поговорку: жила долго не живет. Сынок, я боюсь, и тебя бог покарает. Но ведь ты – мой сын, и мне жаль тебя.
– Мать, кончай болтать глупости, – рассердился Тимофей, и уже тише, про себя, пробормотал, – кажется, уже покарал, – но, встряхнув головой, он бодро воскликнул, – ай, мать, не надо раньше времени меня хоронить.
– А кто тебя хоронит? Ты сам всех своих женщин разогнал… Ну, длинноногую не жаль. А вот Таню, зачем прогнал?
– Да никого я не прогонял. Она сама ушла.
– Жены сами не уходят. Пустоцвет ты, Тимка, пустоцвет. Родила бы она тебе сыночка, глядишь, и ты человеком стал бы.
– Ну, мать, опять ты начинаешь свою песню? – прервал ее Тимофей.
– Так, ведь мне обидно. Для чего люди живут? Для того чтоб род продолжать. А у тебя самое сладкое время проходит впустую.
– Да, да, да. А, прости, на какие шиши этот род продолжать? Между прочим, детей надо одевать, обувать, да и кормить не вредно бы. Ты, вот, не спросишь меня, чего это я в будний день сижу с тобой, словеса какие-то развожу, время теряю, никуда не тороплюсь? А если бы спросила, я бы тебе ответил, что – все, отторопился.
Он опять опустился в кресло и запел.
«Ямщик, не гони лошадей!
Мне некуда больше спешить,
мне некого больше любить.
Ямщик, не гони лошадей!».
– Все, мамочка, – проговорил он, допев куплет, – прогорел твой сын в пух и прах. Гол, как сокол. А ты говоришь, дети. Куда бы я с ними подался? Побираться по вагонам? Так что, в этой жизни одному легче. Мне сейчас эту квартиру придется толкануть, чтоб с долгами рассчитаться, а потом уж будем думать, как и что делать дальше.
– Прости, Тимочка, не поняла я. Что ты собираешься с квартирой делать? – уточнила Мария Петровна.
– Продавать мне ее надо. И как можно быстрее.
– А может, не торопиться?
– Рад бы, мать, но не получится. Как ни крути, не получится. Мне деньги к концу недели нужны, а тут канитель с документами может затянуться.
– Тимочка, может, лучше мою в Омске продать? Как же ты тут без квартиры будешь?
– Ой, мама, не говори глупостей. Кому нужна твоя квартира? Тем более – в Омске. Ну, сколько она может потянуть? Ну, десять тысяч, не больше. А для меня сейчас это не деньги… – он задумчиво начал прикидывать, – за эту… плюс престижный район, минус срочность продажи… В общем, не знаю, что получится.
– Тима, погоди. А мне теперь куда прикажешь деваться? – спросила мать.
– Не понял, – нахмурился Тимофей. – А ты при чем?
– Я только приехала. А теперь мне надо уезжать?
– А я тебе еще вчера говорил, что зря ты приехала, – с досадой воскликнул Тимофей.
– Между прочим, вчера у тебя еще пожара не было. А теперь родную мать в чисто поле выгоняешь? Эх, Тимка, Тимка. Ну что ты за человек? Мать в кои-то веки приехала к нему. А он: зачем приехала. Бирюк ты! Думаешь только о себе. И пока ты будешь таким, попомни мое слово, ничего у тебя не будет ладиться. Сколько раз у тебя все лопалось?
– Это третий.
– И еще столько же раз лопнет. Будешь голову ломать, причины искать, а причина – в тебе. Раньше богатство называли добром. А добро без добра не бывает. Пока сам не станешь добрым, и у тебя добра не будет. Помяни мое слово!
– Ай, мать! Опять ты начинаешь глупости городить. Ну, как можно быть добрым в этой злой жизни?
– А ты, действительно, злой стал, даже к самым близким людям. Ну, если не злой, то равнодушный. Нельзя так жить.
– Мать, как ты не поймешь? Мне сейчас не до сантиментов. И жизнь моя сейчас даже на копейку не тянет. Не трепи мне нервы. Уезжай скорей обратно.
Тимофей выдвинул ящик комода и покопался внутри.
– Вот тебе деньги на дорогу, – обернулся он к матери. – Уезжай. Прошу тебя. Когда у меня немного устаканится обстановка, я тебе сам напишу. Обещаю… Честное слово… Даже вызову тебя. Поживешь тогда рядом со мной… Но это – потом. Сейчас у меня, честное слово, нет для тебя ни времени, ни нервов. Уезжай, прошу тебя, а то напрочь навсегда разругаемся.
Тимофей сел в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза. Ему никого не хотелось видеть.
Мария Петровна молча посмотрела на сына, и, вздохнув, отправилась в свою комнату.
– И славно, что еще не все вещи разобрала, – бормотала она. – Ну и сынка господь послал…


                5

Только-только завершился сентябрь, но уже вторую неделю на улице холодало. Мария Петровна надела пальто, а на голову накинула теплый оренбургский платок.
– Вы куда? – поинтересовалась Таня.
– Мусор надо вынести, – ответила Мария Петровна, забирая из кухни ведро.
– Да я завтра на работу пойду, тогда и захвачу.
– Разве мне трудно? – засмеялась Мария Петровна. – Наоборот, вчера по телевизору врачи советовали побольше ходить. Вот я и пойду, схожу до помойки и обратно.
Она открыла дверь и на лестничной площадке обнаружила Юру, сидящего в коляске. У Таниных соседей сын был инвалидом. Он часто появлялся у Тани, она позволяла ему посидеть за своим компьютером.
– Ты к нам? – спросила его Мария Петровна.
– Да, если можно, – скромно улыбнулся Юра.
– Заезжай, заезжай, – скомандовала Мария Петровна, открывая дверь шире, чтобы Юрина коляска могла прокатиться.
Она подтолкнула коляску, помогая Юре переехать через порог, и покричала Тане:
– Танечка, к тебе гость.
Мария Петровна замкнула за собой дверь и отправилась на помойку, расположенную в дальнем торце дома. За три недели, пока она жила у Тани, Мария Петровна успела уже все узнать: и где находится ближайший продовольственный магазин и аптека, куда надо бежать, чтобы сдать белье в прачечную или в химчистку, и, конечно, куда надо выносить мусор.
Тогда, уходя от сына, Мария Петровна и впрямь собралась отправиться на вокзал. Но, дойдя до автобусной остановки, обнаружила там Таню, поджидающую свой автобус, который до сих пор не появился. Мария Петровна успела пожаловаться на сына, а Таня выказать сочувствия не успела. Подошел ее автобус. Ей необходимо ехать, но и с Марией Петровной хотелось проститься, как следует. Требовалось что-то быстро решать. Не долго думая, Таня подхватила вещи свекрови, и Марии Петровне пришлось отправиться вместе с невесткой. По дороге они обо всем договорились.
Свекровь и невестка не всегда уживаются. Если одна из дам – сильная натура, то или мать ревнует сына к невестке, или – наоборот. А когда они обе – сильные?.. Увы, мужчине, сыну то есть, ни в одном из этих случаев не позавидуешь.
Прежде Мария Петровна и Таня жили в разных городах. Тимофей и не подумал приглашать мать на свадьбу, поэтому свекровь и невестка были знакомы лишь заочно, и впервые посмотрели в глаза друг другу только в день приезда Марии Петровны. Теперь между ними возникла взаимная приязнь. Дело тут обусловилось, видимо, искренней добротой к окружающим и легким, общительным характером обеих.
Автобус привез их к дому Тани, они вошли в квартиру. И с этого момента потекла их совместная жизнь.
В двухкомнатной квартире им было не тесно. Таня по утрам уходила на работу, а вечером Мария Петровна встречала ее приготовленным ужином. По молчаливому согласию они не заговаривали о Тиме, надеясь, что время само разрешит все проблемы. Правда, по прошествии двух недель Мария Петровна стала иногда спрашивать, не надоела ли хозяйке гостья, и не пора ли ей собираться восвояси? Таня, конечно, возмущалась таким вопросам и всегда с жаром начинала убеждать свекровь, что одной ей будет невыносимо тяжело. Мария Петровна видела, что невестка не лукавит, и умолкала. Ведь им вдвоем, действительно, жилось легче…
Мария Петровна с мусорным ведром в руках спустилась пешком по лестнице и вышла во двор.
Еще на подходе к территории, огороженной железной решеткой, за которой располагались мусорные баки, Мария Петровна заметила нескольких мужчин. Теперь это ее уже не смущало. За три недели она привыкла к такой картине, когда кто-то с увлечением копается в мусорном бачке.
Но первое время она очень удивлялась. Вот ведь жизнь пошла. Обнаружилось, что теперь встречаются люди, живущие только за счет отходов цивилизации. Они ничего не производят, они только потребляют. Причем они потребляют то, что кто-то уже выбросил. Не потерял, не забыл, а выбросил за ненадобностью. Почему такое возможно? Видимо, некоторые люди разбогатели настолько, что стали часто выбрасывать то, что еще кому-то может вполне пригодиться. Или некоторые так обнищали, что довольствуются тем малым, что удается им обнаружить на городской свалке или во дворе на помойке. Не исключено, правда, что произошло или происходит одновременно и то, и другое. Потому, когда граждане приходят на помойку с мусорным ведром, там их уже нетерпеливо поджидают отдельные индивидуумы, желая срочно отсортировать принесенный мусор…
Марии Петровне мужчины эти были незнакомы, впрочем, она и не присматривалась к ним. А зря. Ведь именно в этот момент судьба свела ее с четверкой уже известных нам бомжей.
– Молодые люди, вы позволите мне мусор выбросить? – дружелюбно спросила она, подходя ближе.
– Мамаша, вы банки или бутылки из-под пива не выбрасываете? – спросил Федор.
– Я пиво не пью, поэтому и пивных банок у меня нет, – живо откликнулась на вопрос Мария Петровна.
– А жаль, – улыбнулся Федор.
Мария Петровна вытряхнула мусор из ведра. В это время Николай Степанович, нагнувшись почти к самой земле, рассматривая что-то, вышел за пределы ограды и молча, не оглядываясь, ушел за торец ближайшего корпуса.
– Интересно, а много вы так зарабатываете? – полюбопытствовала Мария Петровна, поглядывая вслед уходящему Николаю Степановичу.
– Вот, когда начнут выбрасывать деньги, тогда, наверное, и начнем зарабатывать, – пошутил Борис. – А пока только на скудное пропитание хватает.
– А что же на работу не устраиваетесь?
– А нас, мамаша, не берут, – ответил Федор.
– Что так?
– У нас ни документов, ни прописки нет, – пояснил Борис.
– Бомжи, что ли? – удивилась Мария Петровна.
– А если и так, то что? – задиристо спросил Федор.
– Да ничего. Непохоже.
– Гражданочка удивляется, почему мы не вонючие, – с довольной усмешкой пояснил Борис.
– Ну, что вы? – смутилась Мария Петровна.
– А удивляться тут нечему, – продолжил Борис. – Степаныч каждую неделю нам банный день устраивает. Летом хорошо, на пруд, на речку можно выбраться, сейчас – уже хуже, а вот что зимой делать будем? Это пока неизвестно.
Мишель удивленно оглянулся:
– А куда это Коля подевался?
Мария Петровна перехватила ведро и, уже уходя, озабоченно спросила, обращаясь к Мишелю:
– Мужчина, вы действительно голодные?
– А вы думаете, что мы в ресторане питаемся? – рассмеялся тот, продолжая копаться в контейнере.
– Мужчина, если вы подождете, я вынесу вам что-нибудь поесть, – предложила Мария Петровна.
– Заранее спасибо, – улыбнулся Мишель. – Мы подождем.
Когда Мария Петровна ушла, Борис спросил:
– Ну, что? Двигаем дальше?
– Ты что? Погоди, дама предложила нас покормить, – остановил его Мишель. – Надо подождать. Нельзя обижать добрых людей.
Из-за корпуса появился Николай Степанович.
– Ну, что?– деловито спросил он, подходя. – Если все осмотрели, пошли дальше.
– Еще пару контейнеров осмотрим. А ты куда исчезал? – поинтересовался Мишель.
– Ради одного дело отходил, – недовольно нахмурился Николай Степанович.
Он отвернулся от Мишеля и, подойдя к соседнему мусорному контейнеру, стал в нем копаться. Неожиданно он потянулся и достал что-то со дна.
– Между прочим, я тут сотовый телефон нашел, – довольно объявил он с улыбкой.
– Где? Покажи, – бросился к нему Мишель.
Он заглянул в ладонь Николая Степановича, и с досадой стукнул кулаком по баку.
– Как же так? Я же только что тут смотрел.
Мишель явно завидовал находке Николая Степановича. Остальные тоже подтянулись ближе, всем хотелось взглянуть на вещь. Не часто можно найти такое.
– А вдруг он работает? – с сомнением спросил Федор.
– Это почти невероятно, – отозвался Николай Степанович. – Ты когда-нибудь видел, чтобы кто-то работающие мобильники выбрасывал?
– Ну, бывает же, что когда газеты выбрасывают, среди них что-нибудь дельное попадается, – предположил Федор.
Николай Степанович, повертев в руках, осмотрел аппарат снаружи. Но никаких явных поломок не обнаружил.
– Проверим, – бормотал он себе под нос, сдвигая в сторону крышку аппарата, – так, сим-карты, конечно, нет.
– А ты хотел, чтобы была? – ехидно спросил Мишель, заглядывая из-за плеча.
– Но аккумулятор имеется, – не обращая на него внимания, продолжал разговаривать сам с собой Николай Степанович. – Интересно… Почему же его выбросили?.. А, видимо, аккумулятор перестал заряжаться… Любопытно… А может, кнопочки не работают?
– Я знаю приемный пункт, там неисправные аппараты принимают, – заявил Мишель.
– Разве я похож на идиота? – обернулся к нему Николай Степанович.
– А что такое? – удивился Мишель.
– Ах, Мишель, я хотел сказать, что ты меня удивляешь, но не буду. Только людям гуманитарного образования при виде неисправного аппарата никакой другой мысли не может прийти, кроме как сдать его для разборки на детали. Им это простительно, у них не развито нужное полушарие. И ты тоже, как человек, далекий от науки и техники, даже представить себе не можешь, что кто-то получает настоящее удовольствие от поиска и устранения неисправности в сложной аппаратуре.
Николай Степанович, произнося этот длинный монолог, продолжал ковыряться в аппарате.
– Вот, – обижено буркнул Мишель, – слова в простоте сказать не можешь. Что ты все выпендриваешься?
– А как я должен реагировать на твои глупые предложения? – невозмутимо заметил Николай Степанович.
– Степаныч, неужели ты сможешь починить телефон? – удивился Борис.
– Обещают светлое будущее только глупцы и обманщики, – вздохнул Николай Степанович. – Я не отношу себя ни к тем, ни к другим, а потому могу сказать только, что поиск неисправности доставит мне определенное удовольствие. Жаль, у меня даже вольтметра нет. А без приборов, боюсь, процесс может затянуться. Ну, ладно, пошли.
Николай Степанович спрятал находку в карман и, подняв свою сумку, хотел призвать напарников отправиться дальше. Но едва он повернулся, как лицом к лицу столкнулся с Марией Петровной, которая принесла что-то, завернутое в газету.
– Не может быть! – с удивлением округлив глаза, воскликнула Мария Петровна, останавливаясь. – Коля? Ты?
– Маша? – смущенно спросил Николай Степанович.
– Коля? – повторила Мария Петровна, качая головой. – Этого просто не может быть. Я не верю своим глазам.
– Да уж поверь, я это, я, – растеряно усмехнулся Николай Степанович.
– Как ты здесь оказался? Что ты здесь делаешь? – набросилась с вопросами Мария Петровна.
Напарники Николая Степановича немного отступили в сторону, и с любопытством наблюдали за товарищем.
– Машенька. Господи! Сколько лет я тебя не видел?
– А ты так и остался нахалом, напоминаешь женщине о возрасте, – поджала губы Мария Петровна. – С твоей стороны это неприлично.
– Ты… ты почти не изменилась.
– Ты никогда не умел врать.
– Машенька. Честно. Я тебя, как увидел, сразу узнал.
– Значит, хорошо сохранилась.
– Нет, правда, я тебя помню, ту, молодую. И сейчас, глядя на тебя, я узнаю твои жесты, твою улыбку, твой голос. Ах, Машенька, как будто и не промелькнули эти…
– Не произноси страшных слов, – остановила его Мария Петровна. – А то испугаешь окружающих. Кстати, погоди, я тут обещала помочь молодым людям.
Она подошла к Мишелю и протянула ему сверток.
– Вот, молодые люди, как обещала, возьмите, тут хлеб, пакет молока и полкурицы. Я думаю, этого вам должно хватить на обед.
Мишель быстро забрал пакет и расплылся в улыбке:
– Спасибо вам, гражданочка. Счастья и удачи вам в личной жизни. Спасибо, за доброту и заботу, мы пошли.
– Спасибо вам, – пробормотали Федор с Борисом, обходя с двух сторон Марию Петровну.
– Пожалуйста, – она в ответ улыбнулась им, и покивала головой на прощание.
Николай Степанович попытался обойти ее, чтобы последовать за товарищами, но женщина двумя руками крепко схватила его за рукав.
– Я тебя десять минут назад почти узнала, но ты ловко улизнул от меня. Больше не удастся.
– Машенька, мне надо идти, – попытался убедить ее Николай Степанович.
– Столько лет не виделись, а теперь ему надо идти? – возмутилась Мария Петровна. – Никуда я тебя не отпущу. Нет.
Бомжи уходили все дальше по асфальтовой дорожке. У поворота Мишель оглянулся и крикнул:
– Коля, пока. Ты наш маршрут знаешь.
Напарники скрылись за углом дома.
– Машенька, мне пора, – голос Николая Степановича стал ласково-просительным.
– Что, Машенька? Я уже давно Мария Петровна, – нахмурилась женщина, продолжая удерживать его. – И не думай, удрать не удастся. Пошли.
– Мария Петровна, я хочу заявить, что вы ведете себя неприлично. Хватаете за руку малознакомого человека, тащите его куда-то, как милиционер.
– Правильно, Коленька. Я сейчас еще и допрос проведу, как говорится, третьей степени. С пристрастием. Будете запираться, или будете сознаваться?
– Ну, если третьей степени, то придется сознаваться, – с улыбкой вздохнул Николай Степанович, сдаваясь.


                6

Таня на кухне гладила занавески. После стирки голубенький с желтыми цветочками материал повисел немного на балконе, а теперь, пока он не пересох, Таня его гладила. С широким полотнищем на небольшом кухонном столе трудно управляться.
– Танечка, добрая душа, спасибо тебе за все, – сказала Мария Петровна, входя на кухню. – Сначала меня приютила, а теперь вот и моего знакомого.
– Ой, какие пустяки, – усмехнулась Таня. – Я вот все хотела спросить вас, а кто он?
– Это – Коля, мой старинный приятель, – ответила Мария Петровна. – Николай Степанович.
– Вы с ним давно не виделись?
– Очень давно, – вздохнула Мария Петровна.
– Это ваша любовь? У вас с ним что-то было?
Предположение Тани очень смутило Марию Петровну. Она нахмурилась и активно начала помогать Тане, расправляя полотнище занавески на столе.
– Да что вы, Мария Петровна, не стесняйтесь. Дело, сами говорите, давнее, – ободрила ее невестка.
– Нет-нет, девочка, – торопливо начала объяснять Мария Петровна. – Мы с Колей почти незнакомы. Так, встречались. В наше время, – она замялась, подыскивая слова, – все это бывало как-то по-другому, не так, как теперь.
– Понятно, вы хотите сказать, что раньше было лучше? – уточнила Таня.
– Нет, девочка. Я не об этом. Просто раньше, как бы это точнее сказать, мы не стремились форсировать события.
– А чего тянуть, если все ясно? – удивилась Таня.
– Понимаешь, любовь это не только…
– Секс? – подсказала Таня.
– В любви очень много нюансов, – вздохнула Мария Петровна. – Тут тебе – и совместные прогулки, и случайные прикосновения, и робкие поцелуи. А главное, все это приносит радость, и чем больше радости, чем дольше она длится, тем полнее ощущение жизни, ощущение счастья. Торопясь только к одному, вы обедняете себя.
– Понятно, – разочарованно вздохнула Таня. – Значит, у вас с приятелем до секса не дошло.
– Танечка, это теперь совершенно не имеет значения, – решительно заявила Мария Петровна.
– А что же вам помешало?
– Таня, ты все время неправильно задаешь вопросы. Нам ничто не мешало. Просто судьба так сложилась.
– Нет, нет, – запротестовала Таня. – Расскажите подробнее. Мне это интересно.
– А тут особенно нечего рассказывать, – нехотя заговорила Мария Петровна. – Мы учились с ним вместе в институте. На первом курсе. А потом он перевелся в МВТУ и уехал в Москву. Вот, собственно, и все.
– Значит, целый год вы встречались, – начала перечислять Таня, – целый год совместно прогуливались, случайно соприкасаясь, робко целуясь…
– А вот этого не было, – перебила ее Мария Петровна.
– Ну, ладно, – с улыбкой согласилась невестка, – не целуясь. Но целый год это тянулось, а потом он раз – и уехал в Москву, а вас бросил. Так?
– Ну, не совсем так, – вздохнула Мария Петровна.
– А что не так?
– Целый год мы вместе учились, то есть ходили на лекции, делали лабораторки…
– А после занятий он каждый день провожал вас…
– Нет, – возразила свекровь. – Не всегда.
– Ну, хотя бы раз в неделю провожал? – уточнила Таня.
– Я не считала… Кажется, всего шестьдесят три раза…
– И за шестьдесят три раза он ни разу к вам не приставал?
– Танечка, как тебе не стыдно, – укоризненно покачала головой Мария Петровна, – ты совсем не представляешь, как все это бывало в наше время. Порядочная девушка держала молодого человека на расстоянии. Ему позволялось оказывать ей знаки внимания. А девушка должна была вести себя так, чтобы он даже не догадывался о ее отношении к нему… По крайней мере, длительное время. Считалось, что так проверяется настоящее чувство. За этот год Коля провожал меня только до подъезда.
– А он вам нравился?
– Ну, тогда я об этом как-то не задумывалась. И вообще, все эти личные отношения в наше время откладывались на потом, на после окончания института. Но, сознаюсь, общалась я с Колей с интересом.
– А он знал об этом?
– О чем?
– Да о том, что вам с ним интересно.
– Я думаю, нет.
– Почему? А вы бы ему намекнули.
– Танечка, ты с ума сошла! – с ужасом воскликнула Мария Петровна. – Это абсолютно, ну просто абсолютно исключено. В наше время каждая порядочная девушка должна была быть гордой и неприступной.
– Ясненько, – усмехнулась Таня. – Можно представить, какая тоска его грызла все это время. Целый год мужик тусовался возле вас, тыркался, ожидая хоть каких-то ответов на свои знаки внимания. Небось, и цветы дарил?
– Дарил.
– Понятно. Время шло, а ни ответа, ни привета от вас не поступало. Вот он и решил, что уже не дождется, а потому махнул, не прощаясь, в Москву… Не прощаясь?
– Да, – хмуро вздохнула Мария Петровна. – После каникул он просто не явился на занятия. А потом прошел слух, что он перевелся в Москву.
– И вы с ним больше не встречались? – удивилась Таня.
– Да. Сегодня вот, впервые, с тех пор… – призналась Мария Петровна. – Да и встретила-то я его случайно.
– Значит, вы не в курсе, отчего он в бомжах оказался?
– Ой, Танечка, – нахмурилась Мария Петровна, оглядываясь, – вы, молодые, не всегда все понимаете, и можете неловким словом или вопросом травмировать человека. Ты к нему не очень приставай по этому поводу. У людей по-разному может судьба складываться. Человека обидеть легко, особенно, когда у него не все в жизни гладко.
– Не волнуйтесь, Мария Петровна. Я все понимаю, – успокоила ее Таня.
В коридор из комнаты выкатился Юра.
– Спасибо, тетя Таня, мне пора, – сказал он, направляясь к выходной двери. – Можно я еще как-нибудь заеду к вам?
– Ну, конечно, – улыбнулась Таня, выйдя из кухни, чтобы проводить соседа. – Я же тебе сказала, приходи в любое время. Ну, конечно, если кто-то есть дома.
– Папа обещает, что скоро купит мне собственный компьютер. Я тогда не буду вас беспокоить.
– Юра, ты меня совершенно не беспокоишь. Пожалуйста, приходи в любое время, – повторила Таня.
Закрыв входную дверь за соседом, она вернулась на кухню. В это время щелкнул замок ванной комнаты, дверь немного приоткрылась, и послышался голос Николая Степановича:
– Маша.
Мария Петровна сразу бросилась на голос.
– Что, Коля?
Дверь перед Марией Петровной почти совсем закрылась, но из-за двери голос Николая Степановича поинтересовался:
– Маша, где моя одежда?
– Коленька, – быстро заговорила Мария Петровна, – ты пока надевай халат. Темно-синий такой. Там на стенке висит. Твоя одежда еще не готова.
– Что значит, «не готова»? – удивился Николай Степанович. – Маша, зачем ты что-то выдумываешь? Сейчас же отдай мне мою одежду.
– Я на эту тему не хочу разговаривать, – Мария Петровна даже ушла от двери. – Твоя одежда уже замочена.
Из ванной комнаты послышались недовольные возгласы.
Таня уже закончила гладить, и теперь Мария Петровна придерживала занавеску, чтобы она не касалась пола, а Таня, забравшись на табуретку, прикрепляла ее к карнизу.
Когда из ванной комнаты в темно-синем махровом халате появился Николай Степанович, обе дамы посмотрели на него с удивлением. Видимо, фасон халата, хотя Николай Степанович и пытался запахнуть его сильнее, создавал впечатление, что шея у него очень длинная. А умытый, распаренный и длинношеий Николай Степанович казался больше ростом. И, конечно, вид высокого мужчины в синем халате доставлял дамам удовольствие.
– Маша, ну зачем ты это затеяла? – недовольно проговорил Николай Степанович. – Все это как-то неудобно. Нет, зря я сюда зашел. Вот, и невестку твою нагружаем.
Он смущенно умолк, заметив, что женщины смотрят на него по-особому.
– Ничего вы меня не нагружаете, – с улыбкой первой отозвалась Таня.
– Коля, ты посуши голову феном, посоветовала Мария Петровна. – А то с мокрой головой можно простудиться.
– Чепуха. Не выдумывай, не нужен мне твой фен, – отмахнулся Николай Степанович.
– Нет, нет. Обязательно, – настаивала Мария Петровна.
Она вышла и вскоре вернулась с феном в руках.
– Ой, давайте познакомимся, что ли? – оживленно предложила Таня. – А то мы как-то заочно… Меня зовут Таней. Я – невестка Марии Петровны.
– Николай Степанович Корнев, – наклоном головы представился Николай Степанович. – Кстати, Маша, а как твоя фамилия? – поинтересовался он.
– Мария Петровна Гришина, – шутливо поклонилась Мария Петровна, и, включив, передала ему зашумевший фен.
– Гришина? – недоверчиво переспросил Николай Степанович. – Это староста, что ли?
– Да. Представь себе, – с некоторым вызовом ответила Мария Петровна, и уже спокойнее пояснила, – правда, я вышла замуж уже после окончания института. Нас распределили в один почтовый ящик. Так уж получилось.
– Да… Кто б мог подумать. Валька Гришин… – пробормотал Николай Степанович.
Он задумался, держа перед собой гудящий фен.
– Николай Степанович, вы сушите голову, – прервала его размышления Таня.
– Что? – очнувшись, переспросил Николай Степанович.
– Вы сушите голову, – повторила Таня.
– А? Ладно, – кивнул он. – А где сейчас Валька? Ой, Маша вышла? – только теперь он заметил, что Мария Петровна ушла в комнату.
– Вы, наверное, о Валентине Ивановиче спрашиваете? – улыбнулась Таня.
– Не знаю, – неуверенно пожал плечами Николай Степанович. – Может быть, и об Ивановиче. Я не очень в курсе…
– Сейчас я вам все обрисую, – Таня с готовностью принялась ему объяснять, – как я понимаю. Мария Петровна вышла замуж за Валентина Ивановича Гришина. Пять лет назад он умер от инфаркта. Значит, муж ее – Валентин Иванович. Ее сына зовут Тимофеем Валентиновичем. А уж внук будет Андреем Тимофеевичем.
– У Маши есть внук? – удивился Николай Степанович.
– Будет, но пока его еще нет. Только, прошу вас, – спохватилась Таня, – не говорите об этом Марии Петровне. Она пока еще этого не знает.
– У Маши будет внук. Это здорово, – улыбнулся Николай Степанович. – Хорошо, Танечка, не волнуйтесь, я никому ничего не скажу.
В этот момент на кухню вернулась Мария Петровна. Услышав последние слова Николая Степановича, она спросила:
– Что это ты не скажешь?
– Извини, но у нас тут свои секреты, – отозвался Николай Степанович.
Быстро приблизившись к нему, Мария Петровна потрогала его волосы.
– Ты уже высох? Давай фен, – скомандовала она. – На, вот, я тебе расческу принесла, причешись.
– Господи, Маша, неужели это ты? – улыбнулся Николай Степанович. – Если честно, я до сих пор не могу поверить, что мы с тобой встретились. Вот уж никогда не думал, что опять увижу тебя. Я смотрю, а ты все такая же шустрая, такая же заводная, как раньше, такая же…
– Какая? – с шутливой угрозой переспросила Мария Петровна. – Я-то, конечно, такая же. С чего бы мне меняться? А вот ты какой? Неизвестно. Я тебя сто лет не видела. Как исчез, даже не попрощавшись, так и ни слуху, ни духу.
– Так уж и сто лет, – усмехнулся Николай Степанович. – Даже сорока еще не прошло.
– Какие мужчины дотошные. До противности. Любят всегда все уточнять.
– А потом, что значит, «не попрощавшись»? Я собирался с тобой поговорить. Но ты же сама не захотела.
– Сама не захотела? Что-то я не припомню такого, – возразила Мария Петровна.
– Зато я все отлично помню. Было, было. Я пригласил тебя в кино, а после сеанса думал объясниться с тобой. А ты в ответ на приглашение заявила, что одна со мной в кино не пойдешь, что я обязательно должен позвать еще и твою подругу. Эту… Как ее?
– Нину? – уточнила Мария Петровна.
– Кажется… Я точно не помню.
– Да. На первом курсе я с ней дружила.
– Ты сказала, что без нее в кино со мной не пойдешь.
– Что-то ты сочиняешь. Почему я ничего этого не помню? – недоверчиво воскликнула Мария Петровна.
– Я же тогда отдал тебе два билета и сказал, что, если тебе так хочется идти с Ниной, вы можете идти вдвоем.
– Ты всегда был эгоистом.
– Маша, я же хотел с тобой поговорить, а ты, по сути, отказалась.
– Не могла же я с первым встречным отправляться в кино на последний сеанс, – гордо заметила Мария Петровна.
Таня с улыбкой наблюдала за препирательством двух пожилых людей.
– Ничего себе – первый встречный. Это я-то? – возмущенно воскликнул Николай Степанович. – Сколько раз я тебя провожал до дома?
– Это не считается. Тебе просто оказывалось по пути.
– Ну, знаешь! – Николай Степанович развел руками, не находя слов.
– Вы сейчас поссоритесь? – с улыбкой спросила Таня.
– Ах, Танечка, вы правы, – вздохнув, согласился Николай Степанович. – Я уже сто раз давал себе зарок: не спорить с женщинами. Себе дороже выходит. Все равно не переспоришь.
– Я в твоей покладистости слышу что-то подозрительно обидное, – заметила Мария Петровна.
– Ладно-ладно, – повернулся к ней Николай Степанович и склонил голову, – Машенька, прости, виноват я, и только я. Но срок давности уже вышел, так что суду не подлежу. А потом, может быть, уже сама жизнь меня наказала. А у тебя, как я вижу, все прекрасно. Есть сын, есть внук…
При этих словах Таня за спиной Марии Петровны растерянно вскочила и с укоризной посмотрела на Николая Степановича. Мария Петровна тоже пристально на него посмотрела. Николай Степанович понял, что сказал лишнее, и спохватился:
– Ты чего на меня так смотришь? – обратился он к Марии Петровне, – Ну, я имею в виду, будет же внук когда-нибудь…
Таня прикрыла глаза и перевела дыхание.
– А как у тебя? Семья, дети есть? – поинтересовалась Мария Петровна.
– Формально у меня все есть.
– Николай Степанович, вы Бауманское училище закончили? – спросила его Таня, ей хотелось, чтобы разговор ушел в сторону от детей и внуков.
– Да уж, случилось такое дело, – запахивая халат, нехотя признался тот.
– А где вы работали?
– О, вы не поверите. Раньше говорить об этом запрещалось, а теперь, как говорит мой новый приятель Мишель, мы все наши тайны профукали. На любом углу за одну У.Е. можно приобрести вполне приличную тайну. Признайтесь, Танечка, вам не нужна какая-нибудь тайна по сходной цене? – улыбнулся Николай Степанович.
– Нет-нет. Спасибо, – отказалась Таня. – У меня этих У.Е. самой на жизнь не хватает.
– Понятно. А тогда вот, посмотрите, – он встал в позу памятника, – перед вами один из создателей космического телескопа. Конечно, вы понимаете, что работал большой коллектив, но и я, как писалось в прошлом веке в старинных характеристиках, внес свой вклад и принимал активное участие…
– Значит, коллектив ваш развалился? Правильно? – спросила Мария Петровна.
– Развалили, как всех... – со вздохом уточнил Николай Степанович. – Хотя нет, я не прав, вообще-то, часть коллектива где-то и сейчас работает, скрипит потихоньку. Но, когда перестали платить зарплату, мне пришлось уйти. У меня же на руках была дочка-подросток.
– А жена?
– Жена умерла перед самой заварухой. Самые черные дни я уже без нее пережил.
– А где сейчас твоя дочка?
Николай Степанович задумался и некоторое время молчал. Наконец, очнувшись, нехотя ответил:
– Да с дочкой все в порядке, она в эту жизнь вписалась. У нее все прекрасно. Она замужем. Детей, правда, пока нет.
– Как я понимаю, у тебя с ней не сложились отношения? – спросила Мария Петровна.
– Ты формулируешь, прямо как дипломат, – улыбнулся Николай Степанович. – Не сложились… Нет, скорее сложились, но не так, как мечталось. Просто почему-то у нас оказались разные взгляды на многие вещи.
– У молодых сейчас все по-другому, – согласно кивнула Мария Петровна.
– У меня не хватало времени, заниматься ее воспитанием в детстве. Но у меня достаточно разума, чтобы удержаться от попытки проделать это сейчас. Как нынче говорят, кто не успел – тот опоздал. Ладно, я с этим смирился. Но и меня не надо перевоспитывать. Дайте мне дожить с прежними заблуждениями по поводу стыда и совести, – спокойно начал говорить Николай Степанович, но тут он не выдержал и почти закричал. – Я не могу не возражать, когда меня воспитывают, а тем более – дилетанты. Представляешь, дочь мне приводит довод: Миша – это ее муж – больше тебя понимает, ведь он закончил университет, а ты – какое-то училище. Но это же даже не смешно. Для нее я закончил «какое-то» Высшее техническое училище имени Баумана, а ее Миша – университет, заочный гуманитарный. Я помню, когда подрабатывал, то одно время редактировал видеолекции для этого университета. Ну, я скажу, уровень преподавателей, пишущих тексты этих лекций, как говорится, оставляет желать… Материал излагается не только бессистемно, но и даже безграмотно. Кошмар!
Николай Степанович пренебрежительно махнул рукой
– Почему ты сейчас один, а не соберешься к своей дочери? – спросила Мария Петровна.
– Зачем мне, как теперь выражаются, кого-то напрягать?
– Да, хорошо, когда молодые живут отдельно. А ты своей квартиры не имел?
– Я же сказал: я все имел.
– Как же случилось, что ты остался без жилья?
– Увы, как говорится, нынче народ испорчен частной собственностью на квартиры.
– Коля, не надо говорить загадками. Ты приватизировал свою квартиру?
– Маша, зачем ты произносишь дурно пахнущие слова?
– Ну, не хочешь рассказывать, как хочешь, – обиделась Мария Петровна.
– Просто мне тяжело об этом говорить.
– Почему?
– Ну, как ты думаешь, легко человеку сказать о себе самом, что он старый наивный дурак, что его облапошили, как последнего простофилю? Даже самому себе трудно в этом признаваться. А ты хочешь, чтоб я тебе обо всем рассказал.
– Коленька, а ты попробуй, – ласково предложила Мария Петровна. – Попробуй, может, тебе от этого станет легче. Когда мне тяжело, я всегда нахожу кого-нибудь, с кем можно поговорить. Почему-то вместе со словами куда-то уходит и тяжесть. Особенно, если тебя понимают…
– Да чего тут особенно говорить? Дочь уговорила продать квартиру. Тебе говорит, одному тяжело, ты лучше живи у нас, у нас просторно. Как я понимаю, это она не сама сообразила. С подачи своего благоверного. Ну, квартиру продали, деньги они в дело вложили, а меня к себе пустили. Но в их особняке я чувствовал себя бедным родственником. Туда не ходи, это не тронь… А тут пришла пора мне пенсию оформлять. Ткнулся я в эти службы, и вдруг выясняется, что у меня прописки нет. Поговорил с дочкой, она забрала мой паспорт, нет проблем, говорит. Ну, подождал две недели, а потом спрашиваю, как там дела с пропиской? А дочь вдруг заявляет: а зачем тебе пенсия, зачем тебе прописка? Мы тебя и так кормим и поим. Живи себе… Я удивился, и решил переговорить напрямую с ее мужем. Но это оказалось не так просто. Охрана сначала не подпустила. Пришлось поскандалить. Ну, прорвался. Хотел я ему наговорить всякого, но заглянул в его пустые прозрачные глаза, махнул рукой и ушел. Не понял бы он меня. Мы для них – монстры, мы не ценим частную собственность… Собрал я кое-какие вещички свои и ушел от них. Пусть живут, как хотят.
– Грустную историю ты рассказал.
– Какая есть.
Таня закончила гладить рубашку Николаю Степановичу.
– Вот, все чистое и глаженое.
– Ой, Танечка, спасибо вам, – обрадовался Николай Степанович. – Пойду, переоденусь, а то до седин дожил, а как-то не могу привыкнуть к этим дурацким халатам, в них все время шастаешь с голыми ногами.
Он взял рубашку и отправился в ванную комнату переодеваться.


                7

Когда сердобольная женщина отловила Степаныча, Мишель сразу понял, что тот уже не появится. Пока Коля присутствовал в группе, Мишель чего-то подобного ожидал постоянно. И в этом ожидании присутствовали одновременно и нетерпение, и страх.
С одной стороны, он очень хотел, чтобы все вернулось на круги своя, чтобы он опять стал вожаком, которого боятся, а значит – уважают, который по праву забирает себе лучший кусок. С появлением Степаныча это право куда-то улетучилось. Но с другой стороны, в его присутствии многие проблемы почему-то решались проще. Правда, Мишель объяснял это тем, что летом, вообще, меньше проблем.
Тем не менее, когда дама схватила за руку своего старого знакомца, Мишелю стало жаль расставаться с противным, но умным компаньоном, который хотя и подтрунивал постоянно над Мишелем, зато никогда не спорил при дележе, не совершал никакой подлости, и вообще, ничего, что могло бы кого-то обидеть.
Впрочем, жизнь, не обремененная режимом дня, не способствует долгим переживаниям. Уже через минуту Мишель не преминул воспользоваться правами старшего, чтобы овладеть браздами правления.
– Пошли, – скомандовал он Борису и Федору.
И те, подчинившись, безмолвно последовали за ним. На лавочке в сквере Мишель решил, что пора устроить трапезу. Он развернул сверток, отданный ему Марией Петровной. Пакет молока и несколько кусков хлеба Мишель оставил на вечер, и потому сразу отложил их в свою сумку. От половинки курицы он оторвал себе ногу, а все, что осталось, великодушно отдал ребятам.
Когда косточки обсосали, довольная компания двинулась дальше по маршруту. Они вовремя успели к техникуму и устроили там засаду. Занятия завершались, и студенты, измученные на лекциях жаждой, усиленно поглощали пиво из бутылок и алюминиевых банок, оставляя за собой залежи стеклотары и цветного металла. Зачистку территории Мишель производил быстро, ловко сплющивая каблуком банки и укладывая вторсырье в сумку.
Его товарищи тоже торопились, понимая, что в любой момент могут появиться конкуренты, да и долго мозолить глаза студентам не рекомендовалось. Но сегодня день был удачный, им везло. И на пункте приема стеклотары дежурила тетя Паша, которая всегда рассчитывалась за бутылки без обмана. И металл у них почему-то приняли без скандала, хотя по времени они явно опоздали.
Ночевать Мишель решил на коллекторе. Вдоль проспекта велись профилактические работы по замене труб теплотрассы, здесь на газоне прямо по поверхности на бетонных подставках протянули временную магистраль. В сквере, где трубы уходили под землю, возле них можно было нормально устроиться. Тем более что это место от проспекта загораживал глиняный холм, который насыпали, открывая доступ к подземной теплотрассе.
В магазине они отоварились, а на задворках запаслись картонными коробками. Мишель уже отдал команду двигаться к скверу, когда Борис неожиданно встретил своего знакомого.
– Гриша, – окликнул он прилично одетого парня. – Ты?
– Борис? – удивился тот. – Что ты здесь делаешь?
– Как что? Тебя жду.
– Зачем?
– Ты же обещал, что поможешь мне, когда развяжешься со своими делами.
– А, – тяжело вздохнул Гриша. – Но я же сказал, чтобы ты ждал в Самаре.
– Я подумал, что разницы никакой…
– Слушай, а что у тебя за вид? Ты так и гуляешь в этом прикиде? – удивился Гриша, оглядывая Бориса с головы до ног.
– Как видишь. Так уж получилось.
– И где ты сейчас остановился?
– О, об этом я тебе расскажу потом, – засмеялся Борис. – У тебя есть время?
– Времени у меня сейчас… Как ни странно, единственное, что сейчас у меня в избытке, так это время.
– Это хорошо, значит, мы сможем поговорить.
– А это кто? – Гриша покосился на спутников Бориса.
– Слушай, если у тебя есть время, то пойдем потихоньку. Прогуляемся. А по пути я тебе обо всем расскажу, – предложил Борис. – Не возражаешь?
Они неторопливо направились к скверу. Со стороны их шествие выглядело немного странным. Впереди в не очень чистых ватниках топали Мишель с Федором, за ними в синей куртке с откинутым капюшоном шагал Борис, а рядом в длинном черном распахнутом пальто с белым шарфом на шее и в широкополой шляпе элегантно двигался Гриша. Пока добрались до сквера, Борис успел поведать и о своем прибытии в Москву, и о том, как его обокрали на вокзале, и о том, как он второй месяц бомжует, прибившись к новым приятелям. Рассказ сопровождался шуточками, Борис явно радовался встрече со старым товарищем.
– У меня вся надежда осталась только на тебя, – заключил он свое повествование. – Как хорошо, что я тебя встретил.
– Ну и зря ты губы раскатал, – нахмурился Гриша. – Я, конечно, со своими делами развязался, но, к сожалению, совсем не так, как хотелось бы.
– У тебя какие-то трудности? – спросил Борис.
– Да так, нормальные трудности… И я бы помог тебе, ты меня знаешь, но сейчас такой облом, что не знаю, сможет ли кто-нибудь помочь мне? Меня ведь тоже все кинули. Друзей давно нет. Партнер по делу больше не хочет со мной контачить, кредитор не захотел подождать и ободрал, как липку. Пришлось и машину и даже квартиру продать… хорошо, хоть рассчитался с долгами… Жена – бросила. Любовница – сбежала к конкуренту…
Они пришли в сквер. Мишель с Федей направились к коллектору, а Борис и Гриша задержались возле скамейки. Улыбка Бориса давно угасла. Он испытывал растерянность. С каждым новым словом приятеля безвозвратно рушилась надежда, до сих пор помогавшая ему терпеть неустроенность. Он начинал понимать, что ждать помощи теперь уже неоткуда. Гриша осторожно потрогал рукой скамейку, чистая ли, осмотрел руку и только после этого присел.
– Нет, Борька, – вздохнул он, – выкручивайся пока сам. Я сейчас на нуле… и даже – в некотором минусе…
– Что же делать? – почти со слезами прошептал Борис.
– Не знаю, не знаю, – задумчиво проговорил Гриша, не глядя на товарища. – Я сам сейчас собираюсь сходить к бывшей жене. Вдруг она по старой дружбе пожалеет, и хоть чем-нибудь поможет. Ты не представляешь, как горько – идти, клянчить помощь?
– Я представляю, – согласно кивнул Борис.
Они еще немного молча посидели на скамейке. Борис пытался свыкнуться с мыслью, что будущее, в которое он верил, для него уже не существует.
У него в Москве нет и не было никого, кроме Гриши. Ему даже не одолжат денег на обратную дорогу. Некому. А на дорогу до Самары нужно много. Конечно, можно попробовать без билета добраться на электричках, на перекладных. Сначала – до Рязани, затем – до Сызрани, а там уж и до Самары рукой подать. Но, какой толк, разве это панацея? Ведь и в Самаре у него нет жилья. У него даже документов нет… Что же теперь делать?
Гриша хмуро смотрел на приятеля. Но сочувствие, которое теплилось в нем сначала, теперь задавила досада. Ну, чего приперся в Москву этот парень? Говорили ему: сиди в Самаре и жди! Было бы все в порядке. А если и не все в порядке, то оставались хоть какие-то варианты. Нет, ему не сиделось, приехал, а тут его и грабанули. Но ведь он сам виноват. На что рассчитывал? Любят люди на других надеяться. Думают, что всегда их кто-нибудь выручит. А у меня самого дела не ахти. Почему я должен напрягаться из-за чьей-то глупости? Кто он мне? Сват? Брат? Ну да. Когда-то мы вместе начинали. Да, на его деньги… Но я же все в свое время ему отдал. И потом не однажды выручал его. Причем, выручал по-настоящему, можно сказать, спасал. А сейчас не могу… Надо уходить… Не могу я на него смотреть…
Но первым со скамейки поднялся Борис. Он потянулся и, повернувшись к приятелю, постарался улыбнуться:
– Ну, ты идешь к жене?
– Да, – кивнул Гриша. – Надо идти.
– Тогда будь здоров.
Борис сделал несколько шагов по направлению к своим приятелям, которые устраивались возле коллектора. Остановившись, он замер, не поворачиваясь. Гриша посмотрел неподвижным взглядом на ссутулившуюся спину приятеля, и ему стало тоскливо.
– Ты знаешь, хотя бы приблизительно, когда тебе станет известно, как разрешились твои дела? – негромко спросил Борис, повернувшись только в профиль.
– Нет, я точно не знаю, – отозвался Гриша.
Борис вздохнул, и двинулся к коллектору, где возились бомжи. Их компания становилась теперь для него уже не временным прибежищем, как он недавно надеялся. Гриша тоже встал, посмотрел в спину удаляющемуся приятелю, а затем повернулся в противоположную сторону. Но, сделав пару шагов, он, пересиливая себя, нехотя произнес:
– Я думаю, недели через три что-нибудь изменится… – и, помолчав, добавил, – ты попробуй мне позвонить…
– Обязательно, – не оборачиваясь, отозвался Борис.
Они расходились в разные стороны, оба понимали, что судьба их разводит, и, видимо, навсегда.


8

В прихожей раздался звонок. Таня вышла из кухни, чтобы открыть дверь.
– Ты? – удивилась она, увидев на пороге Тимофея.
– А ты ждала кого-то другого? – усмехнулся тот.
– Никого я не ждала, – нахмурилась Таня. – А ты зачем пришел? Что тебе нужно?
– Интересное дело. Муж приходит к жене, а она спрашивает, что тебе нужно. Просто анекдот какой-то, – Тимофей попробовал войти в квартиру. – Может, пустишь?
– Зачем? – Таня стояла посередине дверного проема, мешая ему пройти.
– Что значит – зачем? – недоумевал он. – Я чего-то не понимаю. Ты почему сбежала? Я тебя жду, жду. А ты здесь, оказывается, четвертую неделю прячешься.
– Долго ты ждешь… А я не прячусь. Я здесь живу.
– Ну, ладно, Тань, кончай придуриваться. Мне надо с тобой поговорить.
– Говори, я слушаю.
– Ну, давай пройдем в комнату, – предложил Тимофей, – как-то неудобно на лестнице разговаривать.
Таня демонстративно вздохнула и, оглядев Тимофея, посторонилась, открывая проход. Тот боком протиснулся в прихожую.
– Проходи на кухню, – сказала Таня, закрывая дверь.
Он снял пальто и шляпу, оставил их на вешалке, покосился на закрытую дверь в комнату и послушно прошел в кухню.
– У тебя гости? – спросил он.
– С чего ты взял?
– На вешалке чужая одежда, – пояснил Тимофей.
– Тебя это не касается, – сухо заметила Таня. – Ну, говори, с чем пришел, я тебя слушаю.
Он присел на табуретку и облокотился на стол. Таня, прислонившись к кухонному столу, осталась стоять.
– Ты садись, а то мне так неудобно.
– Какой ты стал вежливый, – Таня усмехнулась, прошла в противоположный угол кухни и там, вдали, села на стул. – Я слушаю тебя.
– Тань, кончай, – с укоризной попросил Тимофей. – Что ты такая колючая? Давай поговорим спокойно. А?
– О чем нам говорить? – с притворным удивлением спросила Таня. – Все давным-давно ясно. Ты хотел свободы, ты ее получил. Что ты еще хочешь? Я от тебя ушла. Если тебя волнует формальная сторона дела, то обещаю вскоре подать заявление о разводе. Могу это сделать на следующей неделе. Ты об этом пришел разговаривать?
– Таня, не дури, – насупился Тимофей. – Какой развод, какая свобода? Ты – моя жена, и я не собираюсь разводиться.
– Вот как? – едко усмехнулась она. – А как же твоя длинноногая секретарша? А-а, – протяжно, с наигранным сочувствием, словно только что догадалась, произнесла Таня, – она тебя оставила. Твое дело лопнуло, и ты стал ей не нужен. Бедненький. А теперь ты пришел искать сочувствия у бывшей жены. Так ведь?
Тимофей хмуро молчал. Никогда до этого жена с ним так не говорила.
«Сейчас она скажет, что ее терпение кончилось, – подумал он. – Может быть, стать на колени перед нею и попросить прощения?»
Но, представив себя стоящим на полу, жалким и несчастным, он, опустив голову, остался сидеть.
Неожиданно перед его глазами возникли чьи-то ноги в тапочках. Он поднял голову и увидел свою мать. Она стояла, от удивления широко раскрыв глаза, и молча смотрела на него.
– Мать? Ты не уехала? – не менее ее удивился Тимофей, вскакивая с табуретки. – А ты что здесь делаешь?
– Тима? – расплылась в улыбке Мария Петровна, но, услышав последний вопрос, нахмурилась, – а что мне надо, то я здесь и делаю. Почему это тебя волнует?
– Я думал, ты уже давно дома, – оживленно заговорил Тимофей. – Даже письмо хотел написать.
Он явно обрадовался, что мать прервала тяжелый, трудно протекавший разговор с Таней.
– Ма, так ты и не уезжала? – спросил он.
– Нет, конечно, – ответила Мария Петровна. – Зачем?
– Ты что? С каких это пор ты взяла ее на содержание? – обернулся он к жене.
– Это не твое дело, – отозвалась та.
– Как это? – возмутился Тимофей. – Она моя мать.
– Вспомнил? – с усмешкой заметила Таня. – Что-то я раньше не замечала, чтобы ты заботился о своей матери.
– И все-таки. Ты ее содержишь, что ли?
– Тима, отстань, – устало отмахнулась Таня. – Мы с твоей мамой ведем совместное хозяйство. Ясно?
– Ничего не ясно. Что значит – отстань? – недоумевал Тимофей. – Должен же я знать, как живет моя мать.
– Ты же сам отправил ее домой в Омск, – в ответ воскликнула Таня. – Почему-то тогда тебя не интересовал вопрос, как она будет там жить.
– Прекрати, – недовольно прикрикнул он на жену.
Мария Петровна не вмешивалась и следила за препирательством молодых людей, как следят за игрой в настольный теннис, переводя взгляд с одного на другого. Но когда сын повысил голос на Таню, она не выдержала.
– Тимка! Что такое? Ты у нее должен прощения просить за ту крашеную оглоблю, – обратилась она к сыну, – а ты кричишь на нее. Если бы твой отец когда-нибудь по отношению ко мне позволил себе хоть что-то, подобное тому, что ты сейчас вытворяешь, я его на месте убила бы.
– Мать, слава богу, что отец не позволял себе ничего, – засмеялся Тимофей, – а то сидела бы ты сейчас в тюрьме, а меня, может быть, и на свете не было бы.
– Я с тобой серьезно, как с человеком, разговариваю, – обиделась Мария Петровна, – а ты все кривляешься.
Тимофей промолчал. Он знал, что если мать разбушуется, ее не остановишь. Лучше пусть сама угомонится.
– Почему ты сразу не выгнал ту, длинноногую? – продолжала воспитывать его Мария Петровна. – А потом тебе, паршивцу, следовало на коленях к жене приползти. Покаяться, прощенья попросить. А ты смеешься, как будто не понимаешь, насколько это серьезно. Кстати. Ты квартиру уже продал?
– Конечно. Мало времени было, но я все-таки подходящего покупателя на квартиру нашел, хорошие деньги получил. Мне как раз хватило, чтобы с Кириллом рассчитаться. В этом плане все удачно сложилось.
– Нет, посмотрите на него, – воскликнула Мария Петровна. – Танечка, ты не знаешь, что это нынче с мужиками происходит? Они все ненормальными стали. Этот продал квартиру, и радуется. Это каким же идиотом надо быть?
– Это ты ничего не понимаешь, – возмутился Тимофей. – Ты хочешь, чтобы меня где-нибудь грохнули?
– Что значит – «грохнули»?
– Ну, убили …
– Типун тебе на язык!
– Ма, ты просто не имеешь представления о современной жизни. Если бы я не достал вовремя деньги, меня пришили бы где-нибудь. Ты этого хочешь?
– Не городи глупостей, – перебила его Мария Петровна. – Неужели эти вопросы нельзя решить как-то по-другому?
– Как по-другому? Мать, ну, не лезь ты в серьезные дела, – закричал он. – Ты же в них ничего не понимаешь.
– По поводу чего шумим и что делим? – спросил Николай Степанович, входя на кухню. – Машенька, что вызывает твое недовольство?
Тимофей удивленно посмотрел на незнакомого мужчину.
«Это какой-то неопознанный родственник Тани,» – первоначально предположил он, осматривая пришедшего.
Но, обратив внимание на нежность, с которой произносилось имя «Машенька», Тима ощутил укол ревности. Ему вдруг стал неприятен этот худощавый мужчина. Впрочем, какой мужчина – дед, старый и седой. Виски прямо белые. На лбу и у глаз морщины, и на шее кожа вся в складках.
«Какое право он имеет так смотреть на мать?»
Таня поднялась со стула, уступая место, и отошла за спину Марии Петровны. Николай Степанович присел и внимательно посмотрел на Тимофея.
– Вот, Коля, прошу, познакомься, – с некоторой горечью произнесла Мария Петровна, кивая в сторону сына, – это мой отпрыск, Тимофей.
– Николай Степанович, хороший знакомый твоей мамы, – с улыбкой пояснила Таня.
– Что-то я вас раньше никогда не видел, – нахмурился Тимофей, отворачиваясь от незнакомца.
– Они познакомились, когда тебя еще не было на свете, – заметила Таня.
Тимофей почувствовал, как в нем нарастает антипатия к появившемуся мужчине. И обращение матери к этому старику по имени, и мягкая доброта в словах Тани о нем, – все это только усиливало неприязнь.
Раздражало даже то, что тот по-хозяйски расположился на единственном стуле, а Тимофею досталась табуретка. Неприязнь постепенно заполняла его, клокотала где-то у самого горла, и, возрастая количественно, вдруг преобразовалась в другое качество – в ненависть. Он, можно сказать, пропадает, попав в безвыходное положение, а они тут…
– О, мама, оказывается, и за тобой водятся любовные похождения, – с противной улыбочкой обернулся он к Марии Петровне.
Мать с размаха отвесила сыну подзатыльник, и обернулась к Николаю Степановичу.
– Коленька, ты не слушай его. Мой сын – не очень умный, но весьма наглый молодой человек.
– Ты как-то без особого чадолюбия сообщаешь об этом, – усмехнулся Николай Степанович.
– У меня на него никаких нервов не хватает, – вздохнула Мария Петровна.
– Надо быть терпимей, – заметил Николай Степанович.
– Ладно, вы потом наговоритесь, – перебил его Тимофей и обернулся к матери. – Я хотел с вами поделиться. Ведь я со всеми долгами рассчитался. Думал, и вы порадуетесь. А вы, как неродные. Я думал, что мы выпьем за будущий успех.
– Если бы успех зависел от выпивки, то самыми успешными считались алкоголики, – спокойно заметил Николай Степанович.
Тимофею захотелось скандала.
– Я, вообще-то, пришел не для того, чтобы слушать доморощенных философов, – сказал он, вставая и оглядывая всех. – Общий привет.
Он отодвинул в сторону жену и мимо нее направился к выходу. Надев пальто и шляпу, он прошел по коридору и оглянулся в сторону кухни. Там на пороге молча стояла Таня.
Некоторое время они неподвижно смотрели друг другу в глаза. Тимофей в приступе обиды ощущал неприятный комок в горле. Если бы сейчас Таня улыбнулась или хотя бы поманила рукой, он бы остался.
Ему не хотелось уходить. Но он не мог позволить себе выказать слабость. Ведь если бы он вернулся, все, и особенно этот Николай Степанович, поймут, что он сломался. Нет, нет, и еще раз нет…
Таня по-прежнему стояла с непроницаемым лицом, она не поманила рукой…
Тимофей собрался с духом, через силу улыбнулся и, бодро приподняв шляпу в прощальном жесте, повернулся и вышел из квартиры.


                9

– Мне кажется, Тима не просто так приходил, – заметила Мария Петровна, когда после ужина все собрались вместе в гостиной. – Ему что-то надо было, а мы не поняли. Жаль, мы мальчика даже не покормили…
Николай Степанович что-то мастерил, сидя у окна за письменным столом. У Тани в последнее время появилось новое увлечение, и теперь, поставив перед собой стул и повесив на его спинку пакет с клубками, она устроилась на диване с вязанием. Мария Петровна огляделась и вздохнула.
– Я обзавидовалась на вас смотреть. Вы увлеченно занимаетесь своими делами. А я бездельница. Может, и мне чем-то заняться?
– Ничего себе бездельница, – усмехнулась Таня, – вы и ужин приготовили, и посуду помыли. А мы, вот, троглодиты. Поесть поели, а помочь – дудки!
– Да, уж, Маша. Ты посиди, отдохни, – поддержал Таню Николай Степанович. – Весь день крутишься.
– В движенье мельник жизнь ведет, в движенье… – пропела Мария Петровна.
– А почему вы думаете, что Тима не просто так приходил? – спросила Таня.
– У него были грустные глаза, – вздохнула Мария Петровна. – Ты не заметила?
– Да. Мне тоже показалось, – согласилась Таня.
– Коля, а ты как считаешь? – Мария Петровна подошла к письменному столу.
– Ну, Маш, во-первых, я никогда раньше не видел твоего сына, поэтому мне трудно судить, какие у него глаза. Во-вторых, – Николай Степанович поднял голову от своего занятия, – я понял, что он излишне возбужден. А в-третьих, я в нем вызвал такую неприязнь, что различить нюансы его настроения не представлялось возможным, по крайней мере, для меня.
– Ты думаешь, что это неприязнь? – удивилась Мария Петровна.
– Конечно.
– Я тоже обратила на это внимание, – вставила Таня.
– Странно, – с сомнением покачала головой Мария Петровна, – а я думала, что он расшумелся из-за меня. Он мне что-то объясняет, а я – такая обормотка – ничего понять не могу. Впрочем, он тоже хорош. Я уже ему говорила, что квартиру продать – большого ума не надо, ты придумай что-то другое. А ему эта дурная идея втемяшилась, и он ни о чем другом слышать не желает.
Мария Петровна вздохнула и, обойдя стул, на котором сидел Николай Степанович, отодвинула штору на окне и пальцем потрогала землю в цветочных горшках, заметив:
– Надо полить.
Она принесла из кухни леечку с отстоявшейся водой и начала осторожно поливать цветы на подоконнике.
– Зря я, наверное, приехала, – бормотала она сама себе под нос. – Видимо, не угодила я с приездом… Пора мне собираться домой.
Она поставила леечку и вдруг, обернувшись к Николаю Степановичу, спросила:
– Коленька, ты поедешь со мной?
Николай Степанович оторвался от своих занятий и с любопытством посмотрел на нее.
– Что ты так смотришь? – насторожилась Мария Петровна. – Я веду себя неприлично?
– Ну что ты, Машенька? – улыбнулся Николай Степанович. – Я просто восхищаюсь тобой.
Таня отложила вязание и, сделав вид, что ей срочно что-то понадобилось, вышла на кухню, оставив их наедине. Николай Степанович поднялся из-за стола и пересел на диван, рассматривая Танино вязанье.
– Да, да. Я действительно сошла с ума, и веду себя неприлично, – вздохнула Мария Петровна. – Видишь, даже дети стесняются, они понимают, что порядочная женщина не должна задавать такие вопросы мужчине.
Она отвернулась от Николая Степановича и принялась старательно наводить порядок на письменном столе.
– Машенька, я бесконечно виноват перед тобой, – заговорил тот, с нежностью разглядывая Марию Петровну. – Сто лет назад мне не хватило настойчивости и смелости, чтобы признаться тебе в любви…
– Ты совершенно бессовестный человек, – обернувшись, воскликнула она. – «Сто лет назад…» Сколько же мне лет? А?
– Машенька, – продолжал Николай Степанович, – тогда я мог позвать тебя с собой на край света. Но, увы, времена изменились… И теперь я уже сам готов ехать за тобой, куда угодно… Здесь меня ничто не удерживает.
– Коленька, неужели ты признаешься мне в любви? – недоверчиво засмеялась Мария Петровна.
– Маша, – засмущался Николай Степанович, – знаешь, в нашем возрасте…
– Опять начинаются твои бестактные намеки? – негодуя, перебила его Мария Петровна.
– Я просто хочу напомнить тебе, что я уже…
– Я догадываюсь, что ты уже не юноша. Но и я тоже…
– Нет, нет. Ты такая же, как прежде, – запротестовал Николай Степанович. – Я тебя такой и помню. Юная, стройная. В белом платьице. Тоненькая, как березка…
– Нет, нет, – покачала головой Мария Петровна. – Тебя нельзя слушать. Как же ты сладко врешь… Чувствуется мастерство. Умеешь кружить женщинам голову… Как березка… Только я такой не была.
– Была, была, я точно помню.
– А я уже это забыла. Склероз, наверное.
– Какой склероз? Маша!
– Бог с ним. Пускай не склероз. Но обещай, что все равно будешь мне постоянно напоминать о том времени.
– Машенька…
– Что Машенька? Ты не ответил на мой вопрос.
– Какой вопрос?
– Я собираюсь ехать в Омск. Поедешь со мной?
– Как не ответил? Я же сказал, что готов с тобой ехать на любой край света, куда угодно…
– Да? – Мария Петровна нахмурилась. – А, действительно, кажется, говорил. Но я почему-то забыла. А ты говоришь, что это не склероз…
– Ты просто очень волнуешься…
– Да? Возможно. Я только переживаю, как тут Тимка будет без меня?
– Дорогая, прости, но сколько лет ты общалась с ним только по переписке?
– Тут ты, конечно, прав. Но тебе неизвестно, как я там переживала за него.
– Я знаю одно. Когда дети вдали от нас, – философски заметил Николай Степанович, – они всегда вспоминаются нам маленькими и беспомощными, а это, конечно, разрывает родительские сердца. Когда же дети рядом, они своей притворной непонятливостью и упрямым своеволием постоянно нас раздражают. Что делать? Нужно смиряться либо с одним, либо с другим. Третьего не дано.
– Все-то ты знаешь, – усмехнулась Мария Петровна. – А как смиряться?
Она тоже присела на диван рядом с Николаем Степановичем. Он попытался ее обнять, но она испуганно отшатнулась.
– Ты что? – шепнула она. – Как тебе не стыдно?
– А что? – искренне удивился Николай Степанович.
– Так нельзя. Что о нас подумают?
– Кто подумает? По-моему, Таня все понимает. Она взрослый человек.
– Нет, Коля. Я так не могу. – Мария Петровна покачала головой и отсела на дальний конец дивана.
В это время из кухни вернулась Таня. И, видимо, чтобы предупредить о своем появлении, она еще из коридора громко спросила:
– Мария Петровна, а что вы не включаете телевизор?
– Ох, Танечка, что-то надоели все эти сериалы, – отозвалась Мария Петровна.
Таня вошла в комнату и вскрикнула.
– Ой, смотрите, что это? Что-то дымится.
Она бросилась к столу. Николай Степанович тоже поднялся ей на помощь.
– Маша, ну зачем ты положила его на сотовый телефон? – держа в руках паяльник, обернулся он к Марии Петровне.
– А как ты мне прикажешь убираться, – нахмурилась Мария Петровна. – Ты же устроил такой беспорядок, все развалил по столу.
– Хорошо, что она за горячее жало не схватилась, – усмехнулась Таня, открывая шире форточку, чтобы выветрился запах горелого пластика.
– Да уж, – пробормотал Николай Степанович, присаживаясь за стол, чтобы оценить размеры бедствия. – Ну, как мне кажется, аппарат приказал долго жить.
– Коля, прости меня. Я не виновата, – жалостным голосом попросила Мария Петровна, подходя ближе к столу и заглядывая через плечо Николая Степановича.
– Да ладно тебе, – усмехнулся тот, – он и так не работал. Просто я думал, что мне удастся его починить. Но теперь, бог с ним. Видишь, какой он стал. Корпус оплавился так, что осталось всего три кнопки. Странненький, а может быть даже страшненький аппартик получился…
– Ну, прости меня, Коля, – повторила Мария Петровна.
– Успокойся, Маша. Не выдумывай, я совсем не обижен. Чего ты переживаешь?
– Мария Петровна, хорошо, что мы вовремя заметили, – улыбнулась Таня. – Ничего не сгорело, ничего не повредилось. Это же замечательно.
– Да, конечно, – огорченно заметила Мария Петровна. – Во-первых, не мы, а ты заметила. А во-вторых, замечательно, это значит – все замечают. А все вместе это говорит о том, что мне надо уезжать, пока я чужой дом не спалила.
– Мария Петровна, что вы говорите? – остановила ее Таня.
– Да, да, Танечка. Мне пора собираться домой. Все говорит об этом. Что-то я загостилась.
– Не надо, Мария Петровна. Не уезжайте. Мне без вас, – Таня немного замялась, – будет скучно. И вообще, – плохо.
– Конечно, спасибо тебе, дочка, за добрые слова. Но нужно знать меру. И гостям пора совесть иметь и честь знать.
Она решительно поднялась и начала собирать свои вещи.


                10

Тимофей постоял на крыльце у подъезда, словно ожидая, не догонит ли кто его, не вернет ли назад. Но нет, никто не догнал, никто не вернул.
«Такая жизнь… Таня стояла с непроницаемым лицом, уже – не жена, хотя и развода пока нет… Отвечала с вызовом, но ненависть, вроде, во взгляде не наблюдалась. И равнодушия – тоже. Или не рассмотрел?.. И чего я с Люськой связался? Ноги у нее, конечно, – хороши, но ведь такая толкушка… Надо честно признаться, сам дурак…»
Он, поправив шляпу и забросив небрежно конец шарфа за спину, вздохнул.
«Итак, все рухнуло. Если бы можно, следовало бы где-то перекантоваться, переждать. А потом собраться и начать новую жизнь. Ведь должна же где-то быть эта новая жизнь… Знать бы, где… Может, по незнанию я собираюсь отправиться не в ту сторону?»
Уже стемнело. Предстояло куда-то идти. Не на улице же ночевать. Тимофей спустился с крыльца и зашагал по плохо освещенной улице, лихорадочно соображая, к кому он может обратиться с просьбой о ночлеге. К его удивлению он никого не мог припомнить. Друзей почему-то не осталось, партнеры по бизнесу для этого не подходили, женщины… Об этом лучше не вспоминать… Как ни крути, кроме Татьяны, у него никого нет. Но и вернуться к ней он никак не мог…
«Если бы хоть этот друг матери не появился…»
В другое время или при других обстоятельствах он отправился бы сейчас в гостиницу, но в кармане осталось всего триста долларов, а этого надолго не хватит.
«Что же делать? Может быть, все-таки пойти в гостиницу, где-то же нужно переспать…»
Так и не решив, куда и к кому ему отправиться, Тимофей неторопливо брел вдоль бульвара к автобусной остановке. Его жизнь спасла нечеткая тень, которая вдруг шевельнулась перед ним, и шляпа.
Он инстинктивно отклонился в сторону и повернулся. В следующее мгновение сильнейший удар стальной трубы по плечу лишил его сознания. Удар получился скользящим, труба в своем движении смяла и сдвинула шляпу, сквозь нее ободрав кожу на голове. Затем шляпой рвануло ухо. Кровь брызгами посыпалась на белый шарф. Только после этого труба врезалась в плечо…
– Слушай, ты шарф испортил, – тихо заметил один из нападавших, нагнувшись над упавшим Тимофеем.
– Он хотел увернуться, – оправдываясь, ответил второй.
Они быстро повернули жертву на живот и ловко стянули с лежащего тела длинное черное пальто. Так же, помогая друг другу, они сняли пиджак. Брюки решили не снимать, только ощупали карманы. Обнаружив в пиджаке бумажник и сотовый телефон, они обрадовались. Как-никак, пожива. Оглядевшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, они взяли за руки и за ноги бесчувственного Тимофея и перебросили его через низенький металлический заборчик сквера под нависающие ветви кустов. Забрав вещи, нападавшие скрылись в темноте. А Тимофей остался лежать под забором, как последний беспробудный пьяница…
Удивительно! Впереди неподалеку светились огни улицы, по которой ходили автобусы, рядом, через неширокий проезд, за припаркованными там и сям автомобилями светились разноцветные окна пятиэтажки. Там жизнь, кто-то что-то делает, кто-то с кем-то разговаривает. А здесь, совсем рядом, в пятнадцати метрах от жилого дома, вдоль противоположной стороны проезда протянулось сумеречное, почти неразличимое в деталях пространство. Еще не облетевшие кроны деревьев и листва кустов сливались в нечто единое. Огромная темная масса плохо освещенного сквера лежала, словно черное облако… И здесь жизнь отсутствовала.
По крайней мере, так казалось, пока грабители не растворились в окружающих сумерках. Но когда их шаги затихли, в стороне зашуршали кусты, и послышался тихий шепот.
– Ты видел? – спросил первый голос.
– Тихо. А вдруг они еще рядом, – отозвался второй. – Сейчас выскочим, а они и нас грабанут.
– Не бойся, нас грабить нечего. А потом я видел, что они ушли, – успокоил его первый. – Пойдем, посмотрим.
– А вдруг они вернутся? – предположил второй.
– Федька, да не трусь ты! Надо же посмотреть, что они сделали с этим…
– Зачем это тебе?
– Если они его грохнули, надо скорей смываться, а то, не дай бог, милиция пожалует… Пошли, надо посмотреть.
Они выбрались из кустов и друг за другом прошли вдоль металлического заборчика к тому месту, где лежал Тимофей. Тот, кого назвали Федькой, шел сзади и все время оглядывался. Он не стал приближаться к телу, а остановился в стороне. Его приятель оказался более смел. Увидев пострадавшего, он что-то произнес и бросился к лежащему человеку. Повернув его на спину, он принялся вытаскивать из-под него белый шарф, забрызганный черными пятнами.
– Иди сюда! Помоги! – скомандовал он Федьке.
Тот нехотя приблизился и тихо шепнул:
– Борька, не надо, ведь скажут, что это мы его…
– Это Гриша, мой друг, – пояснил Борис, – он живой. Иди сюда, посмотри.
Федор подошел ближе и стал помогать Борису. Вдвоем они замотали шарфом голову пострадавшего. Тот уже начал стонать, постепенно приходя в себя. Через пять минут Гриша, он же – Тимофей, уже сел, а через десять, поддерживаемый с двух сторон своими спасителями, он через кусты направился к коллектору. Здесь, в укрытии, за горой глины теплился небольшой костерок.
– Вы чего так долго? – встретил их вопросом Мишель. – И зачем вы этого приволокли? Он к утру загнется, а нам отвечать. Вон, как у него кровь течет…
– Заткнись! Он мой друг, – объявил Борис. – И тебя это не касается.
При свете костра, действительно, стало видно, что у Гриши из-под шарфа тонкой темной струйкой по щеке сочится кровь. Борис ногой пододвинул доску и усадил на нее друга, повернув его нужным боком к костру. Размотав шарф, он осмотрел рану.
– Потерпи, потрепи, – успокаивал он. – Голова у тебя целая, а это – главное, и ухо на месте… Так, чуть-чуть надорвано. Вот и течет кровь.
Борис оторвал кусок своей рубахи и, прикрыв тряпкой рану, опять замотал шарф тюрбаном на Гришиной голове. Борис улыбнулся и тронул друга за плечо, но тот внезапно вскрикнул от боли. Мишель неодобрительно покосился в их сторону.
– Мне кажется, тебе жутко повезло, – сказал Борис, присев рядом. – Тебе, конечно, больно. Удар пришелся по плечу. Но представляешь, что случилось бы, если бы ты не отвернул голову… Сейчас бы мы с тобой не разговаривали …
– Борька, спасибо тебе, – прошептал Тимофей, прислонившись к дереву и прикрывая глаза.
– Мужики, – заговорил Борис, – это мой друг, его партийная кличка – Гриша, он пока побудет с нами. Как говорят в кино, прошу любить и жаловать.
Все промолчали. Но если Федор воспринял это сообщение равнодушно, то Мишель, рассматривая сквозь прищуренные веки новоявленного компаньона, про себя решил, что тот долго не протянет. И к этому заключению он пришел вовсе не из-за того, что у парня надорвано ухо. Просто он по опыту знал, холода не за горами.
«А этот Гришка, или как там его, в одной рубашечке… В такой одежонке зимой не перекантуешься… Если не простудится, так замерзнет… Впрочем, и бог с ним. Главное, чтоб милиция не приставала… А туфельки у него классные… Не простой дружок у Борьки… Но не жилец. Так что туфельки надо иметь в виду…»
Покопавшись в своем рюкзаке, Борис вытащил серую вязаную фуфайку и помог другу натянуть ее. Эта процедура из-за стонов Гриши затянулась. После этого Борис опять покопался в рюкзаке, извлек из него бутылку, с хрустом открутил крышку и глотнул прямо из горлышка. Присев рядом с Тимофеем, он предложил и ему:
– Выпей, тебе надо стресс снять.
Тот подчинился. Сделав глоток, он поперхнулся и стал кашлять, тело его при этом сотрясалось, и он морщился и стонал от боли.
– Зря добро переводишь, – хмуро проворчал Мишель.
Борис встал и, держа бутылку за горло, подошел к нему. Тот испугался, подумав, что Борис рассердился из-за его слов, и замер, насторожившись. Но Борис неожиданно улыбнулся и спросил у него:
– Хочешь выпить?
– Конечно, – согласился Мишель и сразу сел, сверкнув загоревшимися глазами.
Но Борис немного помедлил, продолжая улыбаться и пристально смотреть на приятеля. Тот под неподвижным взглядом заерзал. Сомнения отразились на его лице. Мишель уже давно не пил, почти с самого появления Степаныча. Ах, как ему захотелось выпить! Сглотнув слюну, он, как загипнотизированный смотрел на бутылку, и в то же время боялся, что Борис его только разыгрывает. Не выдержав столь долгого молчания Бориса, он спросил:
– А что ты за это хочешь?
– Всего-то ничего.
– Так я и поверил, – напряженно улыбнулся Мишель.
– Мне нужна одна чепуховина, которая завалялась в твоей сумке, – пояснил Борис.
– Какая чепуховина? – насторожился Мишель.
– Я знаю, ты три дня назад нашел старую куртку.
Мишель резко отодвинулся, обнял свою сумку, и, прикрывая ее собой, спросил:
– Ну и что?
– Мне очень хочется, чтобы мой друг примерил ее.
Действительно, в сумке Мишеля лежала недавно найденная им почти целая куртка, но он собирался ее кому-нибудь продать. Левый рукав, немного рассеченный на предплечье, не сильно снижал ее ценность. Мишель не торопился, он знал, что если выждать до наступления холодов, то можно найти подходящего покупателя.
Между тем Борис стоял спокойно перед Мишелем и, придерживая бутылку за горлышко двумя пальцами, размеренно раскачивал ее. Глаза Мишеля непроизвольно провожали то вправо, то влево взлетающую бутылку.
– Уронишь, – заботливо предупредил он.
– Не волнуйся, – успокоил его Борис и спросил, – ну, как? Согласен?
Полет бутылки завораживал Мишеля, мешая ему рассуждать. Теперешнее желание выпить пересилило жажду будущей наживы. Он раскрыл сумку и достал оттуда куртку. Товарообмен произошел мгновенно. Мишель прильнул к горлышку стеклотары, а Борис с курткой в руках вернулся к другу. Набросив ее на задремавшего Тимофея, он сел рядом с ним.
– Ты бы Федьку угостил, – издали сказал он Мишелю, увидев, что тот уже почти опорожнил бутылку.
– Его-то за что? – удивился Мишель.
– А за компанию…
Мишель посмотрел в бутылку на просвет, прикидывая, сколько осталось. Сделав еще один глоток, он жестом подозвал Федора. Тот приблизился и, взяв предложенную бутылку, допил водку. Пустую тару он вернул Мишелю. Борис подбросил в костер щепок, огонь разгорелся, осветив лица компаньонов.
– А что ты так о нем заботишься? – спросил Мишель, обращаясь к Борису.
– Он мне когда-то жизнь спас, – отозвался Борис, задумчиво глядя в огонь.
– В самом деле? – удивился Федор.
– Я сейчас уже не помню, зачем он приехал в Самару. Мы там с Гришкой случайно познакомились… Вообще-то, он не Гришка, это фамилия у него Гришин, но это я после узнал. А тогда мне представили его как Гришку, вот так и пошло, познакомились мы и как-то сразу подружились. Времена дикие, все друг друга обманывали, все друг друга подставляли. Каждый считал за доблесть кого-нибудь кинуть, надуть, облапошить. Мы, вроде, еще и не очень узнали друг друга, но он предложил мне одну заманчивую идею, а я ему поверил. Не знаю уж почему. То ли идея понравилась, то ли еще что? Не знаю. Как-то само поверилось, и все. Я тогда много денег вложил… Рисковал, конечно. Но все удалось… С тех пор мы не теряли контакт. Гришка потом вернулся в Москву, но и оттуда он мне звонил, или я ему. А однажды, когда меня украли и потребовали выкуп, он за два дня собрал деньги…
– Ты был заложником? – удивился Мишель.
– Да уж, довелось. Не приведи господь.
– А я слышал, заложников в живых не оставляют, – заметил Федор.
– Может, и не оставляют, но меня, как видишь, оставили. Если бы не он, – Борис посмотрел на спящего приятеля, – меня бы сейчас ты здесь не увидел… В общем, мы часто поддерживали друг друга, когда у кого-нибудь черная полоса начиналась…
– А теперь у обоих – черная полоса, – усмехнулся Федор.
– Да, – вздохнул Борис, – не думали, не гадали мы, что и такое может быть.
– Что ж вы теперь будете делать? Кто вам поможет?
– Не знаю.
– Все, теперь и вы станете настоящими бомжами, – засмеялся Мишель. – Ты все ждал, что тебе твой Гриша поможет. Да вот – не судьба. Теперь вы оба без квартир остались.
– А ты чего радуешься? – нахмурился Борис.
– Не мне одному маяться без жилья…
– Мы-то продали квартиры, чтобы с долгами рассчитаться. А ты? Небось, все деньги извел на пропой? – предположил Борис.
– Если бы… – возразил Мишель. – У меня просто отобрали квартиру. Кинули, как ты говоришь. Сосед постарался. Все случилось пошло и примитивно.
– Отобрали? – удивился Федор. – А за что?
– За глупость мою и доверчивость…
– Все равно не понимаю, – Федор зевнул. – Как это так? Отобрали. Не платил, что ли, за квартиру?
– Да нет. У меня жена померла, – пояснил Мишель. – А время тогда шло черной полосой. На работу ходить нужно, а денег не платили. И тут – на, тебе! Похороны… Мы до этого с женой хорошо жили. Детей, правда, не завели. Хотели сначала из детдома взять, но хорошо – не успели. А как все начало разваливаться, так уже и побоялись. Не зарплата стала, а слезы, зато цены – будь здоров. Я уже в магазин опасался заходить, думал нервы не выдержат, так и подмывало раздолбать к чертям собачьим все эти витрины с колбасой… Пока была жива моя Любонька, я бегал, суетился. Лекарства ей доставал, подрабатывал где придется, чтобы фрукты ей принести в больницу… А как не стало ее, понял, что жить-то мне больше незачем…
– А сосед причем? – спросил Федор, видя, что Мишель погрузился в воспоминания, загрустил и умолк.
– А притом… – вздохнул Мишель, недовольно покосившись на Федора, – помнишь, как говорил Степаныч, волк нападает на слабейшего. А я и был в тот момент слабейшим… Зашел он по-соседски, посочувствовал… Как это слово?.. А-а, пособолезновал… Спрашивает: как хоронить будешь и где? А я Любонькиной смертью раненый – доверился ему. Сознался, что денег у меня нет, и хоронить мою Любоньку мне не на что. Пойду в райсовет, или как там его теперь? Районная управа, подсказывает сосед. Вот в нее и пойду, говорю, попрошу какой-нибудь помощи. Сосед усмехнулся, и сказал, что на ту помощь, которую мне дадут, можно только полиэтиленовый пакет приобрести. Ты хочешь, спрашивает, чтобы твою Любу в полиэтилене в могилу закопали? Я его чуть не убил за такой вопрос. Интересуюсь: а что же делать? Он помолчал, посомневался, а потом спрашивает: а ты отдать-то сможешь, если я тебе одолжу? Пусть простит меня Люба, но в тот момент я чуть не прослезился от радости. Я был готов перед соседом встать на колени. Вот, говорю, стоя рядом с умершей женой, я готов поклясться самой страшной клятвой, что верну долг, чего бы это мне ни стоило. Сосед постоял, подумал, а потом говорит: у меня есть кое-какие знакомства, я попробую их активизировать, может, что-то удастся приобрести со скидочкой, если ты не возражаешь. А чего же я буду возражать? Главное, чтобы все сделать, как у людей. Сосед отправился оформлять все необходимое. Он привозил мне квитанции на гроб, на венки, говорил, насколько дешевле ему удалось все это приобрести, я подписывал эти квитанции, потом давал бумаги на автобус, заявление на захоронение, еще что-то. Мне все равно, сколько всего денег будет затрачено. Я верил, что все смогу отдать соседу. Я даже подумал, что мне надо будет отдельно отблагодарить соседа, но я оставил эту мысль на потом… Похороны прошли нормально. Денег хватило даже на поминки. Жена соседа помогла организовать стол, и все такое… Вечером сосед попросил дать расписку о том, что я верну деньги. Я расписался, про себя отметив, что сумма получилась не слишком большой. Конечно, в тот момент я и таких денег не имел. Но я понимал, что если сосед не будет меня очень подгонять, то я сумею за полгода, ну за год вернуть долг. Я отдал ему расписку и, обнимая, уверял его, чтобы он не сомневался в том, что я все верну. Он, в свою очередь, успокаивал меня, заявляя, что я могу не торопиться…
– Идиллия, – вставил Борис.
– Да, – продолжил Мишель, – мне тогда повезло, я нашел денежную работу. Правда, ездить приходилось далеко: до Хабаровска и обратно, груз сопровождать. Но дома меня никто не ждал, так что эти поездки меня не напрягали. Сосед меня не торопил, наоборот, говорил: когда накопишь, тогда и отдашь. Но я не люблю быть должником, поэтому старался рассчитаться побыстрее. И по моим прикидкам я успел бы это сделать месяца за три. Но все завершилось гораздо раньше… Вернувшись из очередной поездки, я не смог попасть в свою квартиру…
– Как так? – удивился Федор.
– Я догадываюсь, – предположил Борис, – там обосновался сосед. Не так ли?
– Вам теперь легко догадываться, – с обидой заметил Мишель, – а каково мне? Подошел к квартире, а дверь чужая. И замки, и сама дверь. Железная… Позвонил… На меня через глазок посмотрели, спросили: кто там? Но на порог не пустили. Даже не открыли… Я к соседу бросился. А я его жене ключи оставлял, чтобы она Любонькины цветы поливала, пока я в отъезде. Ну, тут мне открыли и вежливо объяснили, что такой здесь не живет. А где он – неизвестно… Да… Началась тянуться волынка. Я, конечно, подал в суд, но там показали подписанные мной бумаги. Получалось, что я сам по своей воле продал свою квартиру.
– Это сосед тебе бумаги подсунул? – уточнил Федор.
– Я думаю, так… Потрепыхался я в суде, но, сами знаете, с судом лучше не связываться. Это – жернова. Затянут и размелют. А сейчас без денег, без адвоката… Дохлый номер…
– Да уж, – вздохнул Федор.
– На первое время я приткнулся у знакомых. Но нельзя же кого-то напрягать постоянно… Вскоре я ушел от них. А пока я шастал по судам, меня уволили. Ткнулся к другим знакомым, намекнул им, что мне ночевать негде. Но они не пригласили. А мы – гордые. Ушел и стал ночевать в подъездах или на чердаках… Потом два таких же бомжа меня ограбили… Сняли канадскую куртку и лишили документов. Я эту куртку купил в Хабаровске у одного китайца. Хорошая была куртка…
Мишель сидел, обхватив колени, и смотрел на мерцающие в темноте угли догорающего костра. Надежно упрятанные недавние события прежней жизни, вызванные из глубины сознания во время рассказа, теперь ожили в воспоминаниях и нахлынули, затянули Мишеля, увели его от реальности, от случайных приятелей. Его переполняла тоска от невозможности что-либо изменить в своей жизни, неподвижный его взгляд туманился от подступающих слез. Хотелось куда-то пойти, что-то сделать, ему даже казалось, что он может схватить сейчас дубину и пойти крушить все направо и налево. Но выпитая водка расслабила мышцы, и хотя энергия ненависти клокотала в нем, но проявлялась она лишь в том, что у него тряслись руки…
Через некоторое время вспышка угасла. Мишель отрывисто вздохнул и прикрыл глаза ладонями. Он не хотел, чтобы молодые приятели видели его слезы.
Борис поднялся и, потянувшись, обошел костер по кругу, поглядывая под ноги, набрал немного горючего материала: сломанных веток, дощечек и сухой травы. Бросив все в костер, он раздул огонь и, когда пламя вспыхнуло, охватив сухую траву, он оглянулся на Федора и спросил:
– Дорогой, а ты вроде предлагал податься в фермеры? А? Или я что-то путаю?
– Нет, не путаешь, – отозвался Федор. – Я говорил и говорю… Это очень выгодно.
– А за чем дело стало? – уточнил Борис.
– Я же не могу один.
– Понятно. Прекрасно! Значит завтра соберемся и двинемся… Куда?
– Что «куда»? – переспросил Федор.
– Куда нужно ехать?
– Мне казалось, что надо – в Краснодарский край куда-нибудь. Но я точно не знаю.
– А-а, так ты – теоретик? – разочарованно усмехнулся Борис. – Куда ехать, ты не знаешь.
– Не знаю, – подтвердил Федор.
– Ну, ладно. Все равно надо все начинать сначала, – Борис вздохнул. – Так что завтра с Гришкой решим, и подадимся куда-нибудь. Не здесь же пропадать. Ты как? С нами?
Он посмотрел на Федора. Тот, опустив глаза, молчал.
– Неужели ты не хочешь?
– Мне кажется, что надо весной начинать, – неуверенно предположил Федор.
– Тут ты не прав, – засмеялся Борис. – Кто тебя там будет ждать? Весной уже нужно начинать работать. Если ты только соберешься весной, считай – год потерян. Нет, если ехать, то только сейчас. Да и то, может быть, уже поздно.
– Почему поздно? – удивился Федор.
– Так только на оформление документов сколько времени потребуется? Ты думаешь, это просто?
– Я не знаю.
– Ребята, а может, и меня возьмете? – спросил Мишель, молча слушавший их разговор.
Борис обернулся.
– Куда?
– Ну, куда вы собираетесь…
– Мы с ребятами собираемся поступить в фермеры, – отозвался Федор.
Борис отошел в сторону, сел на доску возле спящего, погрел руки у костра, только после этого он устало вздохнул и тихо, почти про себя сказал:
– Ну, ладно, пофантазировали и хватит. У нас же даже документов никаких нет. Какие из нас к черту фермеры… Надо спать ложиться… Вы как хотите, а я ложусь…
Он разложил картонки возле спящего Гриши и пристроился рядом с ним.


                11

Мария Петровна укладывала свои вещи в чемодан, а Николай Степанович стоял у письменного стола, вертел в руках и смотрел на то, что осталось от сотового телефона. Аппарат был изуродован, вернее, половина его снесена и оплавлена. Николай Степанович понимал, что телефон не подлежит восстановлению, но выбросить его почему-то пожалел.
Раздался звонок, и Таня, вскочив с дивана, выбежала в переднюю открыть дверь. Оказалось, что опять пришел Юра, вернее, приехал.
– Здравствуйте, – улыбнулся юноша, въезжая в комнату.
Таня прокатила его коляску к компьютерному столу и, включив бесперебойник, вернулась на диван к оставленному вязанью. И Мария Петровна, и Николай Степанович уже привыкли к визитам Юры, поэтому, поздоровавшись с ним, продолжили свои занятия.
– Коля, помоги мне застегнуть чемодан, – попросила Мария Петровна.
Николай Степанович, не выпуская аппарата из рук, придавил крышку чемодана, стоявшего на стуле. Мария Петровна щелкнула замками и закрыла чемодан.
– Ну, как мне вас убедить, что вы зря торопитесь? – вздохнула Таня. – Ну, поживите еще немного. Мне без вас будет очень плохо.
– Ах, Танечка, мы же тебе мешаем.
– Что вы, что вы, Мария Петровна? Ничуть вы не мешаете. Наоборот, даже помогаете. Я уже, можно сказать, отвыкла готовить. И вообще.
Свекровь выпрямилась и оглядела комнату, не забыла ли она что-нибудь из своих вещей.
– Нет, Танечка, – вздохнула Мария Петровна. – Я думаю, тебе надо отдохнуть от нас. А ты чего? – обернулась она.
Николай Степанович, стоя у дивана рядом с Таней, продолжал рассматривать сотовый телефон. На аппарате уцелели только три кнопки с цифрами: 1, 2 и 3. Он нажал на кнопку с цифрой 3. К его удивлению, аппарат неожиданно ожил. Засветился дисплей, и по светящемуся полю поползли неизвестные символы.
– Вот это да, – удивился Николай Степанович, – в нем же нет сим-карты. А он пишет какой-то аля-улюм. Такого не должно быть.
– Что ты забавляешься? – нахмурилась Мария Петровна. – Ты собираешься со мной?
– Конечно, Машенька, – Николай Степанович приложил аппарат к уху.
– Бери чемодан, – скомандовала Мария Петровна.
Но у Николая Степановича округлились глаза, и он растеряно присел на диван.
– Ничего себе! Она говорит: неправильно набран номер, – прошептал он.
– Кто она? – спросила Мария Петровна.
– Вот послушай, – он приложил аппарат к ее уху.
– Ну и что? – отстранилась Мария Петровна.
– Как «что»? – удивился ее непонятливости Николай Степанович. – Там же нет сим-карты.
– Ну и бог с ней. Главное, ты набери правильный номер.
– Без сим-карты мобильник не может работать, – из своего угла негромко подтвердил Юра, но на его реплику никто не обратил внимания.
Николай Степанович еще раз послушал, что говорит по телефону женский голос, и нажал кнопку с цифрой 2. Он поднес аппарат к уху и услышал:
– Я кому сказала: неправильно набран номер…
– Вы это мне? – спросил он робко.
– А кому же? Тебе, конечно, – ответил женский голос.
Николай Степанович посмотрел на светящийся экран. Выползая из правого нижнего угла, его наполняли какие-то знаки или буквы неизвестного языка. Это могло что-то значить, но Николай Степанович ничего не понимал.
– Вот, – пожал он плечами. – Она говорит, что опять неправильно набран номер.
– Ну, так набери правильный, – с недоумением предложила Мария Петровна.
– А я не знаю, какой правильный.
Николай Степанович нажал кнопку с цифрой 1.
– Алло, – произнес он, поднимая аппарат к уху.
– Вы позвонили в центральный офис СИЖ. Я слушаю вас, – послышался тот же женский голос.
– Кто слушает? – спросил он.
– Разве у меня плохая дикция? – осведомилась женщина.
– Я просто не понял, что значит эта ваша СИШ.
– Не СИШ, а СИЖ, – пояснила женщина, – служба исполнения желаний, вы нажали кнопку «1», теперь говорите ваше желание, и мы его выполним.
– Подождите, я сейчас подумаю.
– Прекрасно, – воскликнула собеседница, – мы принимаем это первое ваше желание, мы его исполняем, то есть ждем.
Из аппарата громко, почти на всю комнату зазвучала мелодия марша Мендельсона.
– Нет-нет-нет, – возмутился Николай Степанович. – Я протестую. Почему вы посчитали, что это первое желание?
– Служба справок не дает, – равнодушно заметил все тот же женский голос.
– Вот ведь, дура.
– За оскорбление ответите.
– Это я не вам. Алло, алло.
Николай Степанович отстранил аппарат и даже прикрыл рукой микрофон, хотя в трубке слышались короткие гудки. Он взволнованно оглядел сидящих рядом и ничего непонимающих женщин и попробовал им все объяснить.
– Машенька, я попал в службу исполнения желаний. Мы должны четко сказать то, что хотим, и все исполнится. Одно желание я, правда, уже испортил. Бери следующие желания в свои руки. А? Вы, женщины, – практичней. А то я боюсь опять ошибиться.
– Откуда такая служба появилась?
– Я не знаю.
– Мария Петровна, – вмешалась Таня, – какая разница, откуда она взялась. Главное, чтобы желания исполняла.
– Маша, придумай желание, ты у нас самая смекалистая.
– Коленька, да что тут выдумывать? – удивилась Мария Петровна. – Все просто. Скажи, что мы хотим, чтобы у нас все стало хорошо.
– Нет, Машенька, так нельзя формулировать, – возразил Николай Степанович. – Что такое «хорошо»? Знаешь, все в мире относительно. Надо так сформулировать, чтобы потом легко понять: исполнилось, или не исполнилось желание. Вот, что ты хочешь?
– Ну, – на мгновение замялась Мария Петровна, – я хочу, чтобы ты был со мной…
– Нет, дорогая, на это не трать желания, – остановил ее Николай Степанович. – Если позволит радикулит, я тебя и так буду носить на руках…
– О! Я знаю, чего я хочу, – глаза у Марии Петровны вдруг загорелись. – Набирай скорее номер. Я сейчас скажу.
Николай Степанович нажал кнопку с цифрой 2.
– Алло, это СИЖ? – спросил он.
– Да, конечно, СИЖ слушает, – произнес нудный женский голос. – Неужели вы придумали второе желание?
– Мы придумали, – ответил Николай Степанович.
Он не успел произнести еще хоть что-то, Мария Петровна наклонилась к микрофону и, словно опасаясь, что ее прервут, быстро сказала:
– Я хочу, чтобы у меня появился внук.
– Ваше желание своевременно будет исполнено, – прозвучал в трубке женский голос и послышались короткие гудки.
Из аппарата опять громко зазвучала мелодия марша Мендельсона. Николай Степанович с досадой стукнул кулаком по колену.
– Маша, ну зачем ты так? Могла бы и посоветоваться.
– А что тут советоваться? Я об этом тебя даже и спрашивать не буду…
Николай Степанович снова нажал кнопку с цифрой 2.
– Неправильно набран номер, – послышалось в трубке.
– Я хочу сказать по поводу второго желания, – произнес Николай Степанович.
– Претензии не принимаются. Второе желание считается исполненным, – отозвалась женщина.
– Стоп, стоп, стоп, – остановил ее Николай Степанович. – Я, между прочим, вам не заявлял, что кому-то передал право на желание.
– Желание считается исполненным, – повторила женщина.
– Слушайте, СИЖ, вы жулики, – возмутился Николай Степанович. – Во-первых, вы исполняете чужие желания, а говорите, что мои. А во-вторых, я и без вас знаю, что у этой женщины будет внук. И вы ее обманываете, говоря, будто это вы, исполняете ее желание. На самом деле оно еще до вас исполнено и не вами. Алло, алло… Вот ведь, зараза…
Николай Степанович был очень раздосадован. Опять дама не стала его слушать и в трубке телефона слышались короткие гудки. Он хотел снова позвонить, но Мария Петровна подсела рядом и спросила:
– Коля, о каком внуке ты только что говорил?
– Да о твоем, – пояснил Николай Степанович. – У нашей Танечки будет сын.
– Не может быть… – удивилась Мария Петровна. – Откуда ты знаешь, а я почему-то ничего об этом не знаю?
– Вот ты и узнала.
– Таня, доченька, неужели это – правда, и у меня будет внук? – обрадовалась Мария Петровна.
– Ах, Николай Степанович, – с недовольством вздохнула Таня, – вы же обещали…
– Простите меня, Танечка, – улыбнулся Николай Степанович, – но вы же видите, что происходит. Маша, не зная об этом, второе желание испортила…
– Что такое ты говоришь? Как это я испортила желание? – возмутилась Мария Петровна.
– Ладно, ладно, не испортила, – тут же поправился Николай Степанович. – Просто его засчитали как второе желание.
– Что же теперь делать? – спросила Мария Петровна.
– У нас осталось последнее желание. Надо его как следует сформулировать, а то опять уйдет на какую-нибудь чепуху.
– Коля, прости меня, – обернулась Мария Петровна. – Я не хотела подводить тебя…
– Ну что ты, Маша? – Ты меня не подводишь. Я ведь передал тебе эти желания. Пусть все твои желания сбудутся. Но осталось всего одно, и мне хочется, чтобы оно не пропало зря. А для этого надо хотя бы обсудить его между собой.
– Коленька, а ты не обидишься, если я последнее желание отдам Тиме?
– Маша, делай так, как тебе хочется.
– Только я не представляю, как мы сейчас Тимку найдем? – растерялась Мария Петровна. – Таня, ты не знаешь, где он может быть?
Таня, вздохнув, покачала головой. Николай Степанович пожал плечами. Некоторое время все молчали. Слышались только щелчки клавиатуры, это Юра набирал какой-то текст. Николай Степанович, видимо что-то придумав, с хитрым прищуром нажал кнопку с цифрой 2.
– Алло.
– Я уже говорила: неправильно набран номер.
– Слушайте, СИЖ, – обратился Николай Степанович, – вы все-таки должны исполнить мое, именно мое второе желание.
– Ладно уж, – вздохнул женский голос. – Так уж и быть. Вам повезло. У нас как раз сегодня проводится акция… мы предоставляем бонус и прощаем вам одно неточно сформулированное желание, а поэтому можем выполнить ваше дополнительное, бонусное желание.
Николай Степанович хотел начать спорить с дамой, но вовремя удержался.
– Девушка, я сформулирую свое желание в конце нашего разговора, вы только дослушайте меня до конца, – начал он.
– Это – ваше желание? – невинно поинтересовалась дама.
– Это – ваша обязанность, – зарычал Николай Степанович, – не перебивать, а слушать. А будете перебивать, я свяжусь с вашим начальством.
– Что вы так волнуетесь? – недовольно заметила дама. – Выслушаю я вас, не беспокойтесь.
– Это – ваше желание? – с ехидством переспросил Николай Степанович. – Я тоже могу его выполнить.
– Господа, я вас слушаю, – холодно и невозмутимо произнес женский голос.
– У Марии Петровны, сидящей рядом со мной, – начал Николай Степанович, – где-то в городе находится сын, которого зовут Тимофеем.
– Зачем мне эти подробности? – спросил женский голос.
– Чтоб вы не ошиблись, когда будете исполнять мое желание. Так вот, мы все, присутствующие здесь, хотим оказаться рядом с Тимофеем. И не с каким-то Тимофеем, а именно рядом с сыном Марии Петровны. Понятно наше второе желание?
– Ваше дополнительное желание нам понятно, – женский голос интонацией выделил слово «дополнительное».
– Ну, если все понятно, – усмехнулся Николай Степанович, – то тогда исполняйте. А мы на это посмотрим.
Николай Степанович не успел договорить последнее слово. Зазвучал знакомый марш. Последний аккорд Мендельсона словно надколол пленку окружающего пространства, отчего в нем прорвалось отверстие, и в это отверстие друг за другом устремились все присутствовавшие в комнате. И мгновения не прошло, как они оказались стоящими рядом на асфальтовой дорожке не то сквера, не то парка. Дорожка уходила куда-то вдаль, вдоль нее по бокам светили фонари.
Мария Петровна взяла под руку Николая Степановича, другой рукой она придерживала рукав Таниной кофты. Рядом с Таней в коляске сидел Юра. Вся четверка выстроилась вдоль дорожки на одном ее краю. На противоположной стороне также вдоль дорожки стояла другая четверка. Это были бомжи: Мишель, Федор, Борис и Гриша, или Тимофей. Но если и Мария Петровна, и Николай Степанович, и даже Таня с Юрой в какой-то мере подготовились к свиданию с Тимофеем, то о бомжах этого сказать было нельзя. Шок от неожиданной встречи сковал их. Они застыли, не в силах как-либо отреагировать.
Мария Петровна, обратив внимание на голову сына, перевязанную грязно-белым шарфом, ужаснулась.
– Тимочка, что с тобой? – воскликнула она, поспешно бросившись к нему.
– Ма, ты чего здесь делаешь? – в свою очередь удивился Тимофей. – Зачем ты сюда пришла?
– Мы тебя искали.
Тимофей, увидев и узнав Николая Степановича, нахмурился и насторожился.
– Ой, а я вас узнал, – обрадовано воскликнул Мишель, подходя ближе к Марии Петровне. – Я помню, вы нас покормили недавно… – он скосил глаза в сторону и удивился. – Ты?!
Мишель с трудом узнал Николая Степановича. Тот в костюме и в новой куртке выглядел моложе, и поначалу Мишель принял его за молодого парня.
– Тетя Таня, а мы еще вернемся домой? – спросил Юра.
– Конечно, вернемся, – успокоила его Таня.
– Это хорошо, – улыбнулся Юра. – А то я не все еще ввел.
– А чем ты занимаешься?
– Я пишу рассказ.
Он начал негромко излагать сюжет рассказа, но Таня его не слушала.
– Тима, что у тебя с головой? – настойчиво допытывалась Мария Петровна.
– Теперь уже все нормально, – отмахнулся Тимофей. – Зачем ты меня искала?
– Тима, мы хотим, чтобы твои дела…
– Что значит, вы хотите? – перебил ее Тимофей. – И кто такие «вы»?
– Тима, не придирайся к словам. Ты хочешь, чтобы твои дела наладились?
– Ма, я тебе уже сто раз говорил, не надо лезть в мои дела. Ты в них все равно ничего не понимаешь.
– А я и не лезу. Я просто хочу тебе помочь.
– Ты мне ничем помочь не можешь, – с раздражением ответил Тимофей.
– Ты бы хоть не перебивал мать. Дай ей сказать, – не выдержав, тихо заметил Николай Степанович. – Она же тебе добра желает. Ты хотя бы минуту послушай ее.
– А вот посторонних я попрошу не вмешиваться, – недовольно откликнулся Тимофей. – Я со своей матерью могу как-нибудь сам разобраться.
– Коленька, прошу тебя, потерпи, пожалуйста, – шепнула Мария Петровна.
Николай Степанович демонстративно отвернулся и отошел ближе к Тане.
– Тима, зря ты обидел хорошего человека, – упрекнула сына Мария Петровна. – Он к тебе вежливо обратился, а ты огрызаешься, как не знаю кто…
– Тебе он хорош, ты с ним и…
– Тима!..
– А мне он без надобности.
– Тима, ты можешь меня выслушать спокойно?
– Могу.
– Только не перебивай, пожалуйста.
– Хорошо. Я слушаю.
– Николай Степанович, – при этих словах Тимофей поморщился, но, сделав усилие над собой, промолчал.
Мария Петровна выждала мгновение и начала снова:
– Николай Степанович чинил сотовый телефон, а я случайно положила на него паяльник. Чуть пожар не случился. А в результате телефон испортился.
– Мать, у меня нет сейчас денег, и я не могу купить тебе мобильник.
– Сынок, ты обещал не перебивать. Мне не нужен твой новый мобильник. Мы решили отдать тебе этот.
– Зачем мне это барахло?
– Это не барахло. Этот аппарат исполняет желания.
– Какие желания? – удивился Тимофей. – Мать, ты чего? Не выспалась?
– Тима, поверь. Николай Степанович загадал желание, чтобы мы оказались здесь. И вот, видишь, мы появились… Мы хотели помочь тебе… Правда, осталось всего одно желание. Последнее… На, возьми аппарат, нажми кнопочку с цифрой 3 и выскажи свое желание. Только сначала подумай хорошенько. Твое желание исполнится… Николай Степанович говорит, что желание нужно высказать очень четко.
Тимофей почувствовал, что его опять прямо-таки охватывает ненависть к этому Николаю Степановичу, на которого мать не может надышаться.
«Ну, сейчас я им устрою, – со злорадством подумал он. – Они, видите ли, хотят помочь… А их просили об этом? Вечно всякие Николаи Степановичи любят вмешиваться в чужие дела. И особенно тогда, когда их не просят…»
Тимофей забрал аппарат у матери и неприязненно взглянул на оплавленного уродца. Мишель и Борис подошли ближе и тоже с любопытством посмотрели на аппарат.
– Вот эта штука выполняет желания? – спросил Мишель.
– Да, – ответила Мария Петровна. – Но только осталось одно последнее желание…
– Любое? – уточнил Борис.
– Конечно, любое, – подтвердила Мария Петровна. – Нажимаете кнопочку и говорите о своем желании. И оно тут же исполняется.
– А если я захочу миллион долларов? – поинтересовался Мишель, и глаза у него загорелись.
– Будет у вас миллион, – улыбнулась Мария Петровна.
– Неужели и ферма будет? – робко задал вопрос подошедший Федор.
– Все будет, – ответила Мария Петровна, – миллион, или ферма, или то, что еще пожелаете.
Тимофей молчал. Он видел, как обрадовались его приятели, оживленно разглядывая аппарат. Но ему почему-то стало неприятно их веселье.
«Чего они радуются? – думал он. Как будто сейчас у каждого исполнится его желание. А осталось всего одно… Последнее… Интересно, а сколько их существовало всего? Ну, этот Николай Степанович, наверное, себя не забыл, одно исполнил для себя, второе, понятно, – матери, третье – Татьяне. Да, потом они все сюда заявились, это,наверное, четвертое. А мне уж – пятое, последнее… А эти, он по очереди перевел взгляд с Мишеля на Бориса, а затем на Федора, на что надеются? Думают, что им тоже что-то достанется? Всем хочется… Особенно, когда знают, что это – последнее. Если поманить, то и этот Николай Степанович небось побежит…»
Он на секунду представил, что будет, если он подбросит сейчас аппарат. Как все они начнут прыгать, и каждый будет стараться первым схватить падающий аппарат… Картина, возникшая в воображении, заставила его улыбнуться.
– Так, – произнес Тимофей, – значит, аппарат теперь мой? – он посмотрел на мать и, дождавшись, когда та кивнула головой, спрятал аппарат в карман своей куртки. – Тогда послушайте, что я хочу вам предложить.
Что-то в позе Тимофея стало вызывающим. Все умолкли и с любопытством повернулись к нему, застыв в ожидании продолжения его речи.
– Каждый из вас, конечно, хотел бы загадать для себя это последнее желание. Каждый из вас верит, что оно сбудется. Так вот, у меня есть предложение: я хочу предоставить каждому из вас шанс…
– Тима, мы же хотели, чтобы ты смог исполнить свое желание, – неуверенно перебила его Мария Петровна.
– А это и есть мое желание, – с улыбкой гордо заявил Тимофей. – Я хочу предоставить своим приятелям… и неприятелям тоже шанс исполнить их желание. Вам понятно?
– Понятно, – отозвался Мишель, – но не совсем.
Мария Петровна отступила и оперлась на руку Николая Степановича.
– Господи, вот ведь какой вредный мужик, – прошептала она чуть слышно.
– Детей надо воспитывать до года, – спокойно отозвался Николай Степанович.
– Коля, замолчи, – с улыбкой покосилась на него Мария Петровна, – а то я сейчас готова прибить всякого, кто попадет под руку.
Тимофей вышел на середину асфальтовой дорожки и, указав рукой вдаль, сказал:
– Там расположен фонтан. Сейчас я дам команду, по которой все желающие должны добежать до фонтана и, обежав вокруг него, вернуться обратно. Кто вернется первым, тот… – он не стал договаривать. – Все понятно?
– Теперь все ясно, – обрадовался Мишель.
– А кто будет вместо фотофиниша? – улыбнулся Федор.
– Я сам все решу, – ответил Тимофей.
– А можно мне тоже участвовать? – прозвучал вопрос.
Тимофей оглянулся и с удивлением увидел, что это Танин сосед – Юра. Он подъехал на коляске вплотную, и теперь вопрос светился в его глазах, когда он смотрел снизу вверх на Тимофея.
– Тима, неужели тебе не стыдно? – послышался возглас Марии Петровны.
Тимофей в первый момент хотел отказать Юре. Только инвалидов ему не хватало. Но реплика матери почему-то ожесточила его. Он махнул рукой и сказал:
– Можешь, если очень хочется, – отвернувшись от Юры, он с улыбкой посмотрел в сторону Николая Степановича и Татьяны и спросил, обращаясь к ним, – а вы не желаете поучаствовать?
– Избави бог, – за всех ответила Мария Петровна.
– Как знаете, – усмехнулся Тимофей и отошел в сторону.
Поперек дорожки в шеренгу выстроились Мишель, Борис, Федор и Юра в своей коляске. Встав перед ними, чуть в стороне, Тимофей скомандовал:
– На старт, внимание, марш…
Бомжи бросились вперед по дорожке. Юра, устремившись за ними, скорость набирал медленно и в первый момент сильно отстал. Но, постепенно раскатившись, он начал догонять бежавших впереди парней. Фонари, освещавшие дорожку с двух сторон, позволяли наблюдателям хорошо рассмотреть подробности этого импровизированного состязания. Мария Петровна держала под руку Николая Степановича, она говорила ему, но так, чтобы и сын слышал ее слова.
– Это называется издевательством над людьми. Не знала я, что сын мой стал таким жестоким. Заставить инвалида надрываться… Это же надо? А?
Николай Степанович за всем наблюдал молча, понимая, что вмешиваться ему не стоит. Таня, стоявшая рядом с ними, негромко заметила:
– Ему это, наверное, доставляет удовольствие.
Тимофей слышал их слова, но молчал, стиснув зубы. Ему сейчас не хотелось затевать ссору. Стараясь не отвлекаться, он следил за гонкой. Но отсюда он не мог видеть, кто из претендентов в этот момент находится впереди. Видимо, они скрылись за гранитным окаймлением фонтана, начав обегать вокруг него. Он подождал немного. Вскоре вдали появились фигуры бегущих. И опять разобрать, кто из них впереди, было невозможно. Тимофей непроизвольно прищурился, стараясь выделить коляску Юры, но это ему не удалось.
Бегуны, между тем, громко топоча, приближались. Тимофей вздохнул и на секунду отвлекся, покосившись в сторону матери. Поэтому он не заметил, когда все произошло. Только повернувшись, он увидел, что рядом с Мишелем катится коляска Юры. Но катилась она уже на одном колесе…
Мария Петровна и Таня вскрикнули почти одновременно. Но как часто бывает, все застыли, не в силах пошевелиться, наблюдая поразившую их картину. Коляска завалилась на бок, Юра выпал из нее на газон. Чуть в стороне прямо на асфальт упал Мишель. Борис, оглянувшись на Юру, остановился и бросился к упавшему юноше, чтобы помочь ему подняться. Только Федор не остановился и добежал первым.
Все бросились к Юре. Общими усилиями удалось посадить его обратно в коляску. Юра громко всхлипывал и вытирал кулаками катящиеся по щекам слезы.
– Юрочка, миленький, что с тобой? – Мария Петровна с беспокойством присела перед коляской.
– Тебе больно? – спросила подошедшая Таня.
– Ничего мне не больно, – продолжая вытирать слезы, проговорил Юра.
– Я не понимаю, почему же ты плачешь? – недоумевала Мария Петровна.
– Он мне ножку подставил. И если бы не он, я бы их всех обогнал и пришел первым.
Николай Степанович отошел от Юры и, приблизившись к сидящему не краю газона Мишелю, спросил:
– Что ж ты так? Ни себе, ни людям, как собака на сене. Нехорошо. И, главное, нечестно.
– А он тоже нечестно. У него тележка легко катится…
– Он же инвалид.
– А у меня до сих пор сердце готово на улицу выпрыгнуть… Я, может, тоже инвалид.
– На голову ты инвалид, на душу…
Николай Степанович вернулся к Марии Петровне, которая вместе с Таней приводила в порядок костюм Юры, отряхивая его от пыли.
– Ну, ты доволен? – Мария Петровна выпрямилась и обернулась к сыну.
Тот, нахмурившись, смотрел на асфальтовую дорожку и молчал. К нему приближались Борис и Федор. С газона поднялся Мишель и тоже двинулся в их сторону.
– Я прибежал первым, – робко напомнил Федор.
Все собрались вокруг Тимофея. Все ждали его слов, а он никак не мог решить, что же теперь делать.
– Ты обещал отдать аппарат первому, кто прибежит, – подсказал Федор.
– Федь, помолчи, – остановил его Борис. – Ты что? Не видишь, что случилось?
– А что случилось? – возбужденно и неожиданно громко заговорил Федор. – Не понимаю. Я по телевизору видел, как один конькобежец сбил с ног того, кто обгонял его. Они оба упали, а тот, кто ехал последним, спокойно докатился до финиша, и ему отдали золотую медаль…
– Слушай, ты, конькобежец. Я тебе еще припомню, как ты меня притер на повороте, – с обидой пригрозил ему Мишель.
– Это называется спортивная борьба. Мне сейчас отдадут аппарат, я успею загадать желание и куда-нибудь улетучусь от вас, – весело возразил Федор.
– Не успеешь. Я сейчас отдышусь, – усмехнулся Мишель.
– Кончайте трепаться, – успокоил всех Борис.
– Ну, что будешь делать, Тима? – спросила Мария Петровна. – Я тебе доверила последнее желание. Думала, ты серьезный мужчина. Надеялась, что у тебя появится желание совершить доброе дело, которое принесет добро не только тебе, но и другим…
– Маша, остановись, не трави себе сердце, – тихо попросил Николай Степанович.
Мария Петровна хотела еще что-то сказать, но, взглянув на Николая Степановича, она вздохнула и, согласно покивав головой, подошла к нему и уткнулась лбом в его плечо.
– А я, может, и сам хотел отдать аппарат Юре, – тихо произнес Тимофей.
– Как Юре? – удивился Федор. – Это неправильно.
– Ну, уж только не ему, – заметил Мишель. – Я, можно сказать, из-за него упал. А если бы я не упал, то еще неизвестно, кто оказался бы первым.
– Ну, уж не ты, – усмехнулся Федор.
– А я думаю, что это будет самым правильным, – тихо проговорила Таня.
– Я знаю, какое я загадаю желание, – с нескрываемой радостью прошептал Юра.
– Ну, так и отдай мальчику телефон, если сам ни на что не способен, – заметила Мария Петровна. – Зачем тянуть, зачем мучить людей?
Тимофей взглянул на мать и ничего не ответил. Он вышел из круга, отодвинув в сторону Мишеля. Отступил к краю дорожки, и, вынув из кармана аппарат, обернулся ко всем и негромко произнес:
– Вы все так хотели исполнить свои желания, что даже чуть не подрались. Вот эта бездушная вещь, – он поднял над головой аппарат, – чуть вас не поссорила. Я, конечно, понимаю – всем чего-то хочется. Мне тоже, я – не исключение.
Тимофей опустил руку и, глядя на аппарат, спросил:
– Мать, а какую цифру надо нажимать?
– Цифру 3, – откликнулась Мария Петровна.
– Прекрасно, – улыбнулся Тимофей и нажал кнопку.
– СИЖ готова выполнить ваше последнее желание, – услышал он прекрасный женский голос.
– Девушка, я хочу, пусть желание, о котором каждый из присутствующих мечтает, исполнится таким образом, чтобы он получил свою мечту по возможности прямо в руки, – произнес Тимофей и прислушался.
Внезапно в трубке послышались короткие гудки. И тут же зазвучал марш. Сразу же после последних звуков марша неожиданно аппарат начал нагреваться, уже через мгновение Тимофей не смог его удерживать и уронил на асфальт. Из аппарата посыпались искры, и он начал плавиться, превращаясь в черную дымящуюся лужицу непонятного вещества.
Над стоящими вокруг людьми, напряженно ожидавшими чего-то, пронесся вздох. И стало непонятно, это вздох облегчения или вздох разочарования. Сам Тимофей с недоумением оглядывался вокруг и ничего необычного не замечал. Он хотел, чтобы мечта сбылась у каждого, но ничего, вроде, не произошло. Никто не кричал от счастья. Никто никуда не исчез. Значит, вот так и исполняются мечты? Странно.
Тимофей нахмурился. Может быть, их всех обманули, и нет никакого исполнения желания?
Где же обещанное чудо? Да, и вообще, разве исполнение мечты – чудо?
Тимофей внимательно оглядел всех присутствующих, умолкших и застывших в ожидании исполнения мечты. Взгляд его скользнул с одного на другого, а он хотя бы по каким-то признакам пытался угадать, произошло ли чудо, и есть ли хоть кто-то, у кого исполнилась мечта.
«Мать и Николай Степанович держат друг друга за руки и улыбаются, не кому-то, а друг другу».
«У Мишеля в руках – бутылка водки. Он с недоумением рассматривает ее».
«Борис почему-то держит в руке шляпу. Но ведь это шляпа не его, это моя шляпа».
«Федор забавляется с бутылкой минеральной воды».
«Господи! А Юрка сам стоит возле коляски…».
«Неужели только у Юры сбылась мечта?» – удивился Тимофей.
«А может, каждый все-таки получил свою мечту? А почему я ничего не получил? Наверное, не успел помечтать или забыл, как это делается. Что у меня в руках? Ничего. Хотя нет. Вот на пальце – обручальное кольцо…».
«А Таня держится двумя руками за свой живот. Странно…».
                2007г.