В последних числах апреля пришла весна и все стало вокруг голубым и зеленым. Сделался длиннее день, прилетели домой гуси -лебеди, потянулись на огороды счастливые дачники, а сонм местных котов возобновил яростные спевки в сиреневых кустах возле подъезда. Начинать надрываться трубадуры предпочитали ближе к вечеру, так как днем люди на работе. Едва дождавшись сумерек, врубали они свой Релакс ФМ с тем, чтобы человеки лучше расслабились после трудового дня. От мигрени, что разыгрывалась у последних еще до полуночи, выручало только одно средство - кастрюля холодной воды в распахнутое окно. После столь холодного приема певцы обычно объявляли антракт и дарили окружающему миру заветные пять минут тишины. Ну а дальше, понятное дело, готовь новую кастрюлю. Такие вот неугомонные попались канальи. Преданные, так сказать, делу. Кастрировать бы по-хорошему за это их всех.
Но сперва надо обезвредить самого горластого из них, рыжего в рубчик. Главный запевала он в тамошней капелле, чтоб черти его в кошачьем аду драли. Вражину такого. Взглянуть на него - не больше упитанного голубя, а вокал мощный, как у синего кита, и скрипучий, будто несмазанная дверная петля. Но что обиднее всего, этого Робертино даже холодный душ не брал.
Куда только не жаловались мы на кошачьи бдения: в МЧС, в ветстанцию, в зоопарк даже обращались. И отовсюду получили отворот. То, видите ли, не по территориальности вопрос, то не по подведомственности, то еще не пойми по чему. Тогда я, как самый праздный из всех, был делегирован общественностью в участковый опорный пункт, что у нас на Мусоргского в старом дворянском особняке расположился.
Назавтра, отпросившись, не без труда, с работы, я отправился в "дворянское гнездо", заявлять нашему участковому дяде Пете на распоясавшихся не в меру котов.
Не успел я переступить порог заведения под вывеской «Опорный пункт милиции», как едва не был сбит с ног рычащим, визжащим и мяукающим клубком, вобравшим в себя двух матерых ротвейлеров и одного несчастного малогабаритного кота. Следом подскочили не совсем трезвые мужики с нашей улицы.
— Алле, дверь закрой, шляпа,-— тепло поприветствовали меня они.
— А что тут у вас, собственно....
Тяжелый возвратный механизм двери придал моему заду такой импульс, что я, не успев моргнуть, оказался в центре небольшого зала, откуда наверх, к кабинетам, вела одномаршевая деревянная лестница, также перекрытая разгоряченными, гикающими мужиками.
— ... Происходит...?
Потерев ушибленное место, я осмотрелся. Зал представлял собой ристалище, по которому бешенным торнадо носилась непримиримая троица, оставляя за собой следы и последствия: пятна крови, клоки шерсти, опрокинутые стулья.
Тем временем прижатый ( во всех смыслах) к стене кот встал на задние искусанные лапы и, прикрыв передними искаженную ужасом морду, обреченно завыл на наседавших церберов, предвкушавших, как они сейчас порвут этого строптивца на тысячу маленьких сувенирных котят.
— Эй люди, зверюг уймите своих, — дернулся я остановить избиение.
— Погоди, не суетись, — придержал меня один из собачников, которого, кажется, звали Колян.
— Так ведь порвут же кота.
— И что с того? Ты на бой глянь лучше. Бородинское побоище, скажи?
«Бой?..»
Перехватив мой недоуменный взгляд, он шепнул.
— У нашего Петра Степановича именины как раз. Вот мы и поздравили его всем активом, креативненько так.
«Креативненько?»
— Этот рыжий- третий сегодня, — продолжил возбуждённый Колян,- Дольше всех держится, зараза, ухо, видишь, Барону даже прокусил. А вообще этот раунд самый бомбический. Как вам шоу маст гоу он, гражданин начальник?
Я поднял взгляд на второй этаж, куда заискивающе тряс головой Колян.
Там, на внутреннем балкончике, прислонившись к бюсту Ленина, стоял собственно именинник и исполненный достоинства какого-нибудь римского прокуратора взирал с бокалом в руке на происходящее под ним истязание. Лицо его было пунцовым, нос и щеки хранили следы помады, форменная рубаха сползла почти до колен, а на ушах висел венок из мать-и-мачехи.
-— Удо… тлетво...тле…вот…— говорил его красноречивый взгляд.
До меня, наконец, стала доходить отвратительная суть мероприятия.
"Это что, ритуальное жертвоприношение что ли у них? Совсем очумели?"
Не помня себя от возмущения средневековой дикостью происходящего, я отчаянно замахал руками на собак.
— Фу… как вас там…тпру… сволочи, твари, прекратить!
И похоже сделал это совершенно напрасно, поскольку разъяренные, словно черти, псы, увидев агрессию в свой адрес, перестали драть кота и дружно обратили оскаленные морды к ее источнику, не оставив мне сомнений, кто у них будет четвертым номером в праздничной развлекательной программе.
В животе у меня противно заурчало.
— Это я так, песики, в целом. Не стоит близко к сердцу...
Кот, меж тем, воспользовавшись подаренной паузой, встрепенулся и, резко метнувшись в сторону, забился под батарею парового отопления.
Собаки, оценив его маневр, еще больше ощетинились и сократили дистанцию. Со мной, разумеется.
«А вот это уже совсем плохо. Отвратительно.»
Попятившись, я уткнулся спиной во что –то жесткое и высокое, на ощупь деревянное.
«Ого, шкаф платяной, советской еще работы. Надо же высокий какой, метра два с половиной не меньше. Интересно, крепкие шкафы раньше делали?»
Сидя на шкафу, я почему-то вспомнил одну расхожую байку про полярного летчика, ощутившего при обходе своего самолета дружеское похлопывание по плечу .
— Ты что ли, Серег? Скажи техникам, чтоб переднее шасси еще посмотрели…
Обернувшись, он наткнулся на любопытный иронический взгляд огромного белого медведя. Воздухоплаватель громко икнул и, недолго думая, как был в унтах и овчинном тулупе, пробкой взлетел на крыло своего Ил- 12, одновременно побив мировой рекорд по прыжкам в высоту с места. Если раньше я еще сомневался насчет правдивости этой истории, то теперь уверовал в нее безоговорочно .
Немного отдышавшись, я достал подрагивающими пальцами сигарету.
«От этой гопоты чего еще ждать, — думал я, глядя на беснующихся в экстазе активистов- загонщиков, — Плебей, он и есть плебей. Хлеба и зрелищ, одним словом. А вот дядя Петя… Нормальный же мужик был. Подвал под спортивный клуб организовать- пожалуйста, алкаша укоротить- нет проблем, а скольких от кривой дорожки, от тюрьмы уберег. Что стало с тобой, дядя Петя, что так подкосило морально? Властью упился, не тех лизоблюдов вокруг себя сплотил? Без души и совести? Как будто другие бывают. Холопы. Вон как барину стараются угодить. Креативят изо всех сил, в меру умственных способностей, конечно..."
Тем временем, упустившие журавля собаки, снова вернулись к своей синице, то есть к коту. Тот хоть и ушел под батарею, но, как оказалось, не полностью. Снаружи оставался торчать несчастный потрепанный и обслюнявленный хвост страдальца. Жаль, кот не ящерица, хвост не отбрасывает, если не откусят только. Собаки, как бы осознавая возможность такого исхода, не грызли былую кошачью гордость, а только тянули за "крайнюю" плоть, извлекая кота, как бывалые рыбаки ведут щуку, сосредоточенно и бережно.
В общем, по моим скромным прикидкам, коту еще оставалось наслаждаться жизнью минуты полторы.
«Что же делать –то?»
— Эй, нелюдь, свистните своих собак, эсэсовцы, — крикнул я без особой надежды на то, что меня услышат, — Участковому расскажу.
— А это кто еще там жужжит, ты что ли, Стасик? Высоко сижу — далеко гляжу, который? Тогда сиди и гляди, — заржали активисты.
— Ну Петр Степанович, вы бы хоть устыдились, а еще товарищ капитан, называется.
Участковый, давно потерявший интерес к происходящему, блуждал взглядом между окном и потолком, исчерченным трубами автоматического пожаротушения.
-—Да все в пор…ядке, Стас, под конт…ролем все. Пусть реб...бятки гуляют, — благодушно проикал он, — Весна ж ведь. А по…года-то какая во…круг. Ик… Смотри… Ни облачка.
«Ни облачка, говоришь?»
И тут меня осенило.
— Сейчас, сейчас, потерпи, котик, крепись, браток…
Встав на шкафу в полный рост, я, потянувшись на носках, поднес тлеющую сигарету к одному из датчиков сплинклерной системы пожаротушения, находившемуся как раз у меня над головой.
— Да будет дождь!
Не прошло и пяти секунд, как оглушительно задребезжала тысяча будильников, а из отверстий, понатыканных на потолке, хлынула вода. Я бы сказал даже - студеная вода, впрочем, о чем это я — ледяная.
— Охолонитесь немного, а то умаялись …
А еще через полминуты оба присмиревших, обалдевших пса, высунув языки, жались к ногам своих промокших до молекул хозяев.
— Что? Охотничий сезон закончился? — засмеялся я, наслаждаясь моментом - Ай, яй, яй. Погодка подкачала?
— Ты что, совсем берега попутал, баклан? — кричали мне активисты, тщетно пытаясь укрыться от обильных осадков под балкончиком, — Ну смотри, клоун. Сконнектимся на улице еще.
С потолка лилось, как из ведра, участковый отфыркивался и, потихоньку трезвея, пытался осмыслить объективную реальность, собаки чихали, съежившиеся мужики тихонько ругались себе под нос.
А я стоял, упершись спиной в открытую входную дверь с возвратной пружиной и, торжествуя, ждал явления кота.
Тот же, поверив, наконец, что угроза миновала и путь свободен, выполз, едва живой, из своего укрытия, после чего с достоинством отряхнулся, и, хромая на все четыре лапы, поковылял к выходу. Едва дышащий, истерзанный, но несломленный. Рыжий, в рубчик.
Однако, вместо того, чтобы проскочить во двор и найти поблизости подходящее дерево, он вдруг остановился в дверях и с прытью, неожиданной для его жалкого состояния, сиганул ко мне в руки. Решил, наверное, что так оно все же безопаснее.
— Погоди, так он это… твой что ли, Стасевич? — удивленно вскинули брови активисты, увидев, как мы обнимаемся с котом, — Раз так, тогда пардон, мы думали ничейный он.
— Сразу-то чего не сказать? А то устроил, понимаешь, мокруху всем.
— Мой, — ответил я неожиданно для себя, и несколько тише добавил, почувствовав у своего сердца вибрацию, исходившую от мокрого рыжего комочка, — Теперь мой…