Уже и не спится. В голове сумасбродный коктейль из воспоминаний. Попытка что-то спланировать на будущее даёт сбой. Логика теряется в элементарной своей основе на причинно-следственных связях.
Возможно, я не одна такая. Может быть, кто-то ещё, как и я, не прочь погрузиться во времена счастливого детства, воспоминание о котором всё чаще и чаще заполняет возникающее опустошение души.
Шёл 1961-й год. Мы только что переехали в Ташару из глухой таёжной деревни. Там, где мы жили, не было средней школы, а родители мечтали видеть нас с братом образованными. Вот и высадил нас пароход «Урицкий» в четыре часа утра на берег Оби. Здесь начинали строить большой лесоперевалочный комбинат. Денег у семьи на хороший дом не было, и мы поселились в землянке «пять на семь» метров с глинобитной русской печью.
После привольного таёжного житья в просторном доме с щедрым столом (дичь, разнообразное мясо, сметана, молоко, творог, мёд) мы попали в «хрущёвскую ловушку». Корову держать не получилось – все покосы принадлежали соседнему колхозу. Пчёл заводить тоже нельзя. Пчела летит за широченную Обь на цветочные луга, а оттуда не возвращается. Она с «грузом» не может долететь до своего берега – тонет. Вот и жили мы на одной рыбе. Её было вволю. Рядом был пруд. Мама ставила корчажки на карасей и готовила их всякий раз по-разному. Иногда мы с ней ходили с бреднем по местной небольшой речушке. Шурогайки, сорожки, крупные, жирные пескари разбавляли наше меню. Отец порой находил время порыбачить на Оби. Тогда на столе была и хорошая рыба.
В школе я освоилась не сразу. Мой таёжный имидж был встречен весьма критично. Одноклассницам не нравилась моя походка, сформированная походами с отцом на охоту в тайге. Одета я была по их представлениям в тряпьё, хоть оно и было школьной формой. Да, в принципе, оно так и было. Мои отличные оценки, оказалось, не дотягивали до стандартов школы. Вот, так как-то: чучело таёжное. Конечно, было обидно: я же хорошая девочка. Доказала я это только к девятому классу. А тогда со мной якшались только две девочки из многодетных семей, не избалованные достатком.
С ними-то мы и совершили однажды из ряда вон выходящее турне.
Новый год. Нас распустили на каникулы. В тот год в сельпо не завезли тетрадки в клеточку. Вернее, завезли, но мало. Мы не успели запасти на весь год. Да просто не подумали, что их может не быть.
Математические записи на страничках в линейку выглядели некрасиво,
вот и решили мы с подружками сходить в соседнее село Кузнецовку на лыжах по просеке, проложенной для будущей железной дороги. Так было ближе, чем по существующей автомобильной.
Вере М. живущая там родственница, будучи в гостях, сказала, что в их магазине тетради в клеточку есть.
Свои намерения на потом не откладывали. «Подрядили» лыжи, кто – где.
Погода с утра была солнечная. Оделась я по-спортивному – в трикотажный костюм. Все увещевания матери одуматься и надеть «куфайку» были высокомерно осмеяны. Лыжи мы, правда, тогда надевали на валенки. Когда встретились за деревней, то мы с Верой М. с удивлением увидели, что наша подружка Вера Б. была в тёплых брюках и бушлате отца. Она пояснила, что её мама взяла ремень и поставила такое вот условие… Мы с Верой М. посмеялись над её видом, но я в душе ей уже позавидовала, т.к. в наших трико при двадцатиградусном морозце мы чувствовали себя голыми.
Вера Б. пошла первая, так как была самая сильная и смелая по жизни. Я завершала экспедицию. Мы шли и пели походные песни, какие знали.
Лыжни, естественно, нам никто не проложил, и Вера Б. топтала её по целинному снегу. Мне хоть и было легче, но я всё равно быстро устала, начала замерзать. Но не возвращаться же! Пройти нам надо было семь километров - немного, как нам казалось вначале. Но что это был за маршрут! Петь мы перестали довольно быстро. Задние стали всё чаще и чаще спрашивать: «Ну, долго ещё? Не видно деревни?»
Из Ташары мы вышли где-то в час дня. В походе скорость наша всё уменьшалась. Руки у меня, да и всё тело стали деревянными. Чтобы не упасть замертво, несколько раз на помощь призывала образ Зои Космодемьянской. Её зимой перед казнью фашисты водили раздетой по деревням … Начиналась метель. Хорошо, что направление было известно. Просека широкая. Зимой темнеет рано. Силы нас покидали, но цель была поставлена и она, пусть ценой героических усилий, но должна быть достигнута…
К Кузнецовке мы подошли, когда в избах уже горел свет. Минуя собаку,
мы ввалились без стука в дом родственницы. Реакцию стоило видеть. Я не берусь описать, ту душевную работу хозяев, которая происходила в тот момент.
Нас быстро раздели, растёрли самогоном, потом барсучьим салом, одели во всё сухое. На столе уже стояла большая сковорода с жареной картошкой. Дядька-хозяин достал бутылку водки, налил нам по полстакана и в приказном порядке заставил выпить; поели, потом ещё пили горячий чай с мёдом. Как и что было дальше, я не могла вспомнить ни разу в жизни.
Проснулись мы на следующий день на русской печи, под овчинным одеялом. Голова плохо соображала. Родственница, которая своим рассказом о тетрадях спровоцировала наш безумный демарш, уже сбегала к продавщице домой, так как было воскресенье и в магазине был выходной. Тетрадей в клеточку, оказывается, у них тоже уже нет…
Нас накормили борщом, напоили молоком, завернули в полушубки и на подводе хозяин отвёз нас в Ташару.
Когда мой отец выражал крайнее недовольство моим поведением, он презрительно говорил: «Дурак!», - что я и заработала, вернувшись домой и рассказав, что и как было.
Случай из детства, что мне припомнился, нельзя отнести к счастливому, хотя... Но детство - оно всегда счастливое.
А вот болели ли мы после этого безумства – не помню. Вскоре и в наше сельпо привезли тетради в клеточку.