За кадром

                Часть первая


                1

   Коркин заглянул в комнату, в которой сидела Рита, и, поманив ее рукой, тут же исчез за дверью. Такое бывало почти каждый день, поэтому Рита послушно поднялась и отправилась вслед за редактором, не успев ни о чем подумать. Валерий Семенович часто приглашал ее к себе в кабинет.
   – Осваивайся, – обычно говорил он, – я уже пенсионер, мне, вообще-то, на покой пора, а ты молодая, скоро сядешь на мое место. Вот и привыкай, пока я рядом. Привыкнешь, мы тебя главным поставим, а я к тебе в помощники пойду. Возьмешь?
   – Ой, Валерий Семенович, зачем вы так шутите? – с усмешкой отмахивалась Рита. – Вам еще работать и работать. А кто, кроме вас, с городским начальством сможет договориться? Нет уж, помилуй бог, на ваше место я ни за какие коврижки не соглашусь. Мне это даром не нужно.
   – А мне, кроме тебя, больше некому доверить это место, – Коркин кивал на свой стол, заваленный бумагами.
   Валерий Семенович совсем недавно стал пенсионером. Когда по этому случаю в редакции было устроено небольшое торжество и после многочисленных поздравлений ему предоставили ответное слово, Коркин, держа в левой руке бокал, правую вскинул в пионерском салюте и произнес:
   – Я, юный пенсионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю… – он, перекрывая раздавшиеся смешки и шуточки, слегка повысил голос, – отдать последние старческие силы на благо родной редакции, которой я и без того уже посвятил более тридцати лет своей жизни…

   Догнав в коридоре Коркина и войдя следом за ним в кабинет, Рита неожиданно заметила постороннего.
   – Вот, знакомься, помощник режиссера, Сергей Постников, из Москвы, – представил молодого человека Валерий Семенович. – Он хочет с тобой поговорить.
   После этих слов Коркин дипломатично покинул кабинет, он, видимо, не желал смущать подчиненную своим присутствием. Девушка осталась наедине со светловолосым парнем, лет тридцати с небольшим, который по-хозяйски расположился в кресле редактора. Рита молча присела на один из стульев у стены и, впервые в жизни увидев живьем помощника режиссера, с любопытством рассматривала его.
   Постников поднял на нее встречный оценивающий взгляд и небрежно спросил:
   – Ты – Рита Таран?
   Девушка промолчала и отвела взгляд в сторону, ей не понравилось это развязное – «ты».
   – Это твой псевдоним? – уточнил Постников.
   – Нет, это моя настоящая фамилия. А что вам надо?
   Помощник режиссера, очевидно, решил, как говорится, сразу взять быка за рога. Он предложил:
   – Заработать хочешь?
   Фамильярное обращение, нарочитая простота и развязность сразу не понравились Рите. И вообще, незнакомец вызвал в ней волну какого-то непонятного раздражения. В сознании вдруг вспыхнуло определение: «столичная штучка». Тут же нахлынули отрицательные эмоции, связанные с этим определением. «Все они такие наглые», – мелькнула мысль.
   Неприязнь к молодому человеку, самоуверенно сидевшему в кресле редактора, возникла внезапно, Рита даже немного растерялась, подыскивая подходящие слова для ответа, и, в конце концов, смогла только произнести:
   – Вы ошиблись адресом. Здесь нет безработных…
   Постников уже восемь лет работал помощником режиссера. За это время только на работе перед ним прошло несколько сотен человек и со всеми ему пришлось общаться. Он научился угадывать оттенки настроения своих собеседников и использовать их, для того чтобы добиться своей цели. И теперь Сергей заметил негативный настрой Риты, но, не понимая его причину, на всякий случай решил сменить тональность разговора.
   – У меня есть интересная работа. Валерий Семенович сказал, что только ты с ней можешь справиться.
   Рита промолчала.
   – Ты же занимаешься литературой, – Постников поднялся из кресла редактора и подсел ближе к девушке. – Я думаю, тебе это будет интересно.
   – Вы из Москвы? – спросила Рита.
   – Из Москвы. А что? – удивился Постников.
   – Это сразу заметно, – разочаровано вздохнула она.
   – Чем это тебе Москва не нравится? – поинтересовался Сергей.
   – Там все сейчас такие? Наглые…
   Постников усмехнулся.
   – Не все. Через одного… Ладно, давай говорить снова.
   – Прямо как в песне, – заметила Рита, – по-моему, Хиль ее пел. Там такие слова: давай говорить снова.
   – Не слышал.
   – А я слышала, – опять вздохнула девушка.
   Постников скорее почувствовал, нежели заметил изменение в настроении Риты, она чуть-чуть смягчилась. Не очень понимая, из-за чего это произошло, он решил немного помолчать. Опыт подсказывал ему, что сейчас не следовало торопиться.
А Рита вспомнила свою бабушку, та всегда любила слушать Хиля. Когда бы из старенького приемника ни донесся, задорный голос певца, бабушка бросала все дела и, сев возле окошка на табурет, слушала и смотрела куда-то вдаль за реку. И Рита еще с детства знала, что в этот момент запрещено бабушку тревожить. Только потом, когда песня отзвучит, бабушка поднималась, уголком косынки вытирала глаза и, вздохнув, возвращалась к брошенным делам…
   Выждав, Постников попробовал изменить тактику.
   – Извини меня, я просто сегодня замотался, поэтому ничего тебе не объяснил. Твой редактор сказал, что ты здесь самая талантливая, и только ты можешь справиться с этой работой.
   Рита промолчала.
   – Ну, не обижайся, пожалуйста, – улыбнулся Сергей.
   – Кто вы мне? Приятель? Чтобы мне обижаться, – поморщилась Рита. – Я просто с наглецами не разговариваю…
   Она поднялась с места, но Сергей, опередив ее, произнес:
   – Еще раз прошу прощения. Послушай меня, пожалуйста. Прошу… – он вздохнул, – ну хотя бы выслушай меня. Ведь я прошу помощи…
   Сергей сразу заметил, Рита услышала его. Она не подняла свой взгляд на Постникова, но, остановившись у двери и, продолжая смотреть себе под ноги, словно ожидала от него каких-то слов, и была готова их выслушать.
   – Я – помощник режиссера… – начал он, и замялся, подыскивая слова. – Понимаешь, в сценарии обнаружилась неувязка. Нашей съемочной группе нужна помощь литератора…
   Постников принялся объяснять девушке, как долго и почему он искал именно ее. Сергей умел вовремя польстить собеседнику, и теперь, стоя перед молодой писательницей, так ее представил ему редактор газеты, он заливался соловьем, стараясь нарисовать перед нею заманчивые перспективы.
   Уловив отзывчивость девушки на просьбы о помощи, он особо налегал, описывая безвыходность положения, в которое попала съемочная группа из-за недостатков сценария.
   Ему хотелось, чтобы Рита проявила хоть какое-то любопытство, но та, отвернувшись от Постникова, нарочито внимательно рассматривала репродукцию картины Поленова «Московский дворик», висевшую в простенькой рамочке на стене кабинета. Когда Сергей, наконец, объяснил, что от нее требуется, Рита с улыбкой посмотрела на него и спросила:
   – Вы с ума сошли? – она вновь присела на стул.
   – Почему? – оторопел Постников.
   – Да потому что я никогда за эту работу не возьмусь.
   – Что тебя не устраивает? Объясни, пожалуйста. Я же сказал, что оплата будет по высшему разряду.
   – Не интересуют меня ваши разряды. Вы это понимаете? – возмутилась Рита. – Я никогда сценарии не писала. И не хочу.
   – Дорогая, – опять излишне фамильярно заговорил Постников, видимо, по-другому у него не получалось, – если ты собираешься заниматься литературой, то ты обязана попробовать написать сценарий.
   – Никому ничего я не обязана, – с вызовом перебила его Рита.
   – Ну, ладно, ладно, – сразу согласился Сергей. – Не обязана… Но неужели ты не хочешь попробовать? Вон, твой редактор говорит, что ты повесть написала, а киносценарий – это почти повесть… Так что, не бойся!
   – А я ничего и не боюсь. Не надо меня уговаривать.
   – Девушек всегда надо уговаривать, – поучительно произнес Постников, но тут же понял, слова его прозвучали двусмысленно.
   Рита решительно встала и двинулась к двери. Постникову поневоле пришлось посторониться. Он понял, что она больше не хочет с ним разговаривать. Нужно искать кого-то еще.
   – Да, похоже Рюмин мне голову оторвет, – разочарованно вздохнул он.
   Уже в дверях Рита застыла.
   – Какой Рюмин? – обернувшись, спросила она, и уточнила, – Егор Александрович?
   – Конечно, Егор Александрович, – вздохнул Постников, вновь усаживаясь в редакторское кресло.
   Он увидел, что Рита остановилась, и это воскресило в нем надежду. Девушку удерживало любопытство, а поэтому, чтобы не спугнуть ее, Сергей решил, что молчание – это самое правильное, что он может себе сейчас позволить. Он даже опустил взгляд, рассматривая фотографию панорамы Синегорска под стеклом на столе редактора.
   – А что, ваш фильм будет снимать сам Рюмин? – спросила Рита, возвращаясь и вновь подсаживаясь к столу.
   – А я разве не говорил? – улыбнулся Постников. – Действительно, фильм заказан Рюмину, и Егор Александрович дал свое согласие.
   – И фильм будут снимать у нас в Синегорске?
   – А чего бы иначе меня сюда принесло?
   Рита помолчала, улыбаясь чему-то. А потом покачала головой и хмуро вздохнула:
   – Нет, я не справлюсь.
   – Послушай, ну что ты за трусиха? Извини, я тебя не могу понять. Чего ты боишься?
   – Я не боюсь, я просто знаю, что не смогу.
   – Ну, ладно, я так понимаю, что я тебя не уговорил…
   – Не уговорил… – согласилась Рита.
   – Но может быть, тебя сам Рюмин уговорит?
   – Рюмин? – недоверчиво переспросила Рита.
   – А что ты думаешь? Рюмину нужен сценарий, а ты тут… – Сергей попытался изобразить сомнения Риты, – я не могу, я не могу… А ему что делать прикажешь?
   Рита вздохнула, но промолчала.
   – Ладно, дорогая, ты сейчас ничего не говори, – продолжил Постников, – иди, подумай… А через несколько дней, когда приедет Рюмин, я тебя с ним познакомлю. Может быть, он тебя уговорит.
   – Не уговорит.
   – Не зарекайся, если Егору что-то надо, он всегда добивается своего. Так что, поживем – посмотрим…

   Два месяца назад Егор Рюмин полностью рассчитался с первым каналом телевидения, представив последний снятый им фильм. На экранах в рекламе замелькали отдельные кадры. Затем последовала волна интервью и повышенное внимание корреспондентов, его задергали тривиальными и неожиданными вопросами. И даже до показа фильма ему успели попортить кровь несколькими несправедливыми, и потому особенно неприятными рецензиями в прессе.
   Ну, а после показа, как в тайне и надеялся Егор, общая оценка его почти двухлетнего труда оказалась положительной. Некоторое время корреспондентский ажиотаж еще держался, самодовольные или жадно-наглые «акулы пера» отлавливали его при встрече. Правда, акцент их вопросов сместился в будущее, их стали интересовать его планы. Но он отшучивался, говоря, что главный план у него – это как следует выспаться. Постепенно внимание прессы начало спадать и теперь Егор неторопливо общался с приятелями и на случайных междусобойчиках отдыхал, стараясь держаться в тени и в тишине.
   Спустя несколько недель он вновь почувствовал, что начал накапливать запал. Это было его собственное выражение. Рюмин по опыту знал, что бесполезно начинать новую работу без достаточного запаса энергии. Ему следовало не просто отдохнуть, а именно – накопить некую субстанцию, питающую душу в работе. Потому что только на этом запале удавалось ему одолевать возникающие препятствия. За время съемок эта субстанция растрачивалась полностью …
   Тут его зазвал старый знакомый, Иван Прохоров. Поначалу говорили ни о чем, пили коньяк, Егор жаловался на хандру.
   – Твое поведение, как у всякого творческого человека, очень зависит от перепадов настроения, – отозвался Прохоров. – А в бизнесе настроение – это непозволительная роскошь.
   – Из твоих слов следует, что бизнес – это не творчество.
   – Ты мало пьешь, потому делаешь неправильные выводы.
   Потом Иван, как продюсер, начал сватать новый сценарий. Егор, просмотрев рукопись наискосок, увидел, что материал не только сырой, но и противный. Какие-то скучные герои в тягомотных, трафаретных ситуациях канцелярским языком вымучивали пустые диалоги.
   – Я знаю, плохой фильм начинается с плохого сценария – усмехнулся Рюмин.
   – А я знаю другое, – быстро возразил Иван. – Хороший фильм начинается с хорошего режиссера.
   – Как сказала когда-то великая Раневская: «я люблю грубую лесть. Говорите, говорите…»
   – Что говорить? Если тебе материал не нравится, найди сценариста, пообещай ему гонорар вдвое больше обычного, пусть все переделает, автор разрешает. А главное – сроки съемки не ограничены. Деньги – по мере необходимости. Таких сказочных условий ты никогда не дождешься. Берись!
   – А действительно, с чего такая щедрость? – поинтересовался Рюмин. – Наверное, помимо дохлого сценария придется снимать какую-нибудь бездарь?
   – Да никаких условий тебе не предъявляется, – воскликнул Иван. – Условие одно: режиссером должен быть ты. Снимай себе и снимай. В сценарии должна быть предусмотрена только роль для Константина Чубарова.
   – Это какой Чубаров?
   – Ну, ты даешь. Не знаешь Константина Андреевича?
   – Это того Чубарова? – удивился Рюмин. – Насколько я понимаю, твой Чубаров уже старик.
   Прохоров вылил остатки коньяка в свой бокал, и, поставив бутылку под стол, ответил Рюмину:
   – Между прочим, коньяк чем старше, тем лучше. А Чубаров прежде всего – великий комик.
   – Кто за ним стоит?
   – Это сейчас не существенно. Есть богатый человек, который любит Чубарова, он хочет, чтобы ты снял фильм с Чубаровым. Сейчас подпишем договор, –  продолжал нажимать Прохоров, –  и ты немедля едешь в Синегорск.
   – У тебя просто мания. Вечно ты меня пристраиваешь куда-то на периферию. Почему? Мне давно очень хочется поснимать где-нибудь в Париже, а еще лучше – на Канарах. В крайнем случае, неужели у тебя нет сценария про жизнь простого русского парня где-нибудь в Сан-Франциско? Почему ты мне сватаешь Синегорск?

   После долгих уговоров Рюмин, в конце концов, сдался, а немного позже сам приехал в Синегорск. Идею искать соавтора в Москве Егор отбросил сразу. Он решил, что ему будет легче общаться с литератором, неизбалованным столичными соблазнами, то есть лучше найти кого-нибудь на периферии. И, кроме того, местный патриот, по его мнению, провести коррекцию сценария смог бы с большим успехом. Найти такого патриота он и поручил Постникову, отправив его предварительно в Синегорск.
   С вокзала пешком, благо недалеко, Егор отправился в гостиницу, где Постников забронировал ему номер. Был конец мая, по холмам, вокруг города, цвели сады. С востока из-за реки дул несильный теплый ветер. После дождливой Москвы погода казалась райской.
   – Сейчас я брошу вещи, и мы пойдем куда-нибудь, – предложил Егор, когда помощник явился в номер, – я хочу позавтракать. А ты, наверное, все уже здесь разведал. Я не буду возражать, если ты меня отведешь в какое-нибудь кафе.
   – В гостинице есть буфет, – ответил Сергей. – Я завтракаю там. Ничего другого поблизости нет.
   – Ну, ладно, пошли в твой буфет. А по пути расскажи. Кто-нибудь уже приехал?
   – Нет пока.
   – А почему Левитского нет?
   – Он по семейным обстоятельствам задерживается, обещал подъехать через пару дней.
   – Ладно. А соавтора ты нашел?
   – Пока нет.
   – Ничего себе. А что ж ты тут делал целую неделю? – нахмурился Рюмин.
   – Егор Александрович, ты думаешь, у меня есть крылья? Тут народа слишком много живет. Пока всех обойдешь, опросишь. С каждым нужно поговорить по душам, каждого нужно уговаривать...
   Постников, когда Егор начинал на него сердиться, сразу становился подчеркнуто вежливым, обращаясь к своему начальнику по имени и отчеству, но на «ты».
   – Неужели никто не хочет? – удивился Рюмин.
   – Кто-то не хочет, а кто-то боится ответственности.
   – Интересно. И долго ты собираешься волынку тянуть? – опять вспыхнуло недовольство Рюмина.
   – Егор Александрович, думаю, мы на верном пути. Но только, – Постников слегка помялся, – видимо, тебе придется немного помочь мне.
   Они вошли в буфет, и разговор на некоторое время прервался. Рюмин заказал яичницу, бутерброд с колбасой и кофе. Постников попросил бутылочку минеральной воды. Они прошли в угол и сели там за свободный столик.
   – Сергей, – заговорил Рюмин, – я все понимаю, сценарий, конечно, идиотский, но я повязан обещанием работать по нему. Надо найти кого-нибудь хорошо соображающего, кто мог бы хоть чуть-чуть поправить как надо. Мне самому не хочется этим заниматься. Настроение сейчас не то.
   – Я понимаю, – кивнул Постников.
   Подошла официантка и поставила перед Рюминым тарелку с алюминиевой сковородочкой, на которой скворчала аппетитная яичница, блюдце с бутербродом и чашку черного кофе с двумя кусочками сахара, Сергею она подала стакан и бутылку с минеральной водой. Егор потрогал вилкой белок и удивленно заметил:
   – Нормальная яичница.
   – Я тебе говорил, – улыбнулся Постников, – здесь нормально готовят.
   – Ты мне зубы не заговаривай, – перебил его Егор, – ты нашел автора?
   Сергей поднял стакан с минеральной водой и, сделав жадный глоток, откашлялся, а после этого спокойно заговорил:
   – Будет автор. Я, в принципе, нашел его, вернее, ее. Через полчаса она придет. Мы договорились встретиться в холле. Но я хочу предупредить. Она пока отказывается.
   – Что значит «отказывается»? Ты сказал ей о гонораре?
   – Ее это не волнует.
   – Даже так? Ну что ж, я, пожалуй, посмотрю на нее, – хмыкнул Рюмин. – Надо признаться, давно не встречал автора, которого не волнует гонорар.
   Егор аккуратно отломил от бутерброда корочку, и, проткнув ее вилкой, сосредоточенно вытер остатки желтка со сковородки. После этого он отправил корочку в рот и, закрыв глаза, медленно прожевал.
   – Бесподобно! Давно не ел такой вкусной яичницы. Не смейся, – нахмурился он, заметив улыбку Постникова, – ты заметил, что даже в ресторане часто дают такое блюдо, которое и назвать-то никак нельзя, чтобы не обидеть яичницу. Нечто, высушенное, почти остекленевшее, напоминающее какую-то пластмассу. А вместо нежного желтка там если не что-то, похожее на яичный порошок, то какая-то упругая клейкая масса, противная на вкус.
   – Я обычно в ресторане яичницу не заказываю, – усмехнулся Сергей. – Мне нужен хороший шматок мяса.
   – Я тоже редко заказываю. Врач говорит, это вредно. Он позволяет одну глазунью в неделю. А я люблю… и так, и с колбаской, и с помидорчиками … – со вкусом прищурился Рюмин.
   Уже выходя из буфета, он спросил:
   – А где же ты такую бессребреницу нашел?
   – В редакции. В городе издается еженедельная газета «Синегорская правда».
   – Очень оригинальное название, – ухмыльнулся Егор.
   – Так вот, редактор мне сосватал в соавторы корреспондента газеты – Риту Таран.
   – Ого! – Рюмин даже остановился. – Это псевдоним?
   – Нет. Натуральная фамилия.
   – Любопытно. Так, значит, она не согласилась?
   – Да.
   – Может, она не способна?
   – Да что ты? Я тут со многими уже переговорил. Кроме того, я прочитал подшивку газет с ее статьями и рассказами. Мне понравилось. И редактор газеты ее расхваливал.
   – А сам редактор что?
   – Он – из спортсменов. Литература – не его амплуа.
   – Редактор – из спортсменов? Забавно… Ну, если она не хочет, найди кого-нибудь еще. Город большой. Не Москва, конечно, но неужели на, как ее… на Таране свет клином сошелся?
   – Мне сказали, что она самая талантливая.
   – А что в городе нет ни одного профессионала?
   – Егор, я ведь только неделю здесь, не успел со всеми познакомиться. Но пока никого более подходящего не обнаружил.
   – Попробуй найти еще кого-нибудь. Я имею в виду – писателя, ну, на крайний случай, – поэта…
   – Мне кажется, ты зря надеешься. Тут тебе не Москва и не Питер, Синегорск – городок небольшой, профессионалов здесь может и не быть. Хорошо, хоть журналистку нашли.
   Они спустились со второго этажа. В кресле у низкого столика сидела темноволосая девушка в светлом платье и читала журнал. У стойки администратора стоял молодой человек с восточными чертами лица. Больше никого из посетителей в холле не было, поэтому узнать Риту Таран не представляло труда. Рюмин сразу направился к ней, прикидывая, кем предстать перед юной провинциалкой.
   Он вполне мог бы изобразить столичную звезду, снизошедшую из заоблачных высот и холодно взирающую на окружающих. Мог бы Рюмин предстать и в образе энергичного или замотанного профессионала, привыкшего решать возникшие проблемы быстро и решительно. А мог явиться милым, обходительным собеседником, умеющим слушать и слышать, ценящим и уважающим чужое мнение. Егор знал, что Постников подыграет ему в любом варианте.
   Но выбрать подходящую манеру поведения он так и не успел. Девушка подняла на него голубые глаза, окаймленные подкрашенными ресницами, и Рюмин поплыл. Его всегда поражал этот тип женских глаз, эта темная, даже черная кромочка, отделяющая белок от серой или небесно-голубой роговицы. И особенно удивляли такие глаза у темноволосых девушек. В них читалась какая-то беззащитная открытость. Они притягивали к себе. Хотелось смотреть, не отрываясь, в глубину черных, бездонных зрачков.
   – Здравствуйте, – проглотив ком в горле, произнес он.
   – Здравствуйте, – тихо, почти шепотом, ответила девушка.
   – Привет, Рита, – улыбнулся Постников. – Мы опоздали?
   – Нет, я здесь совсем недавно, – Рита встала с кресла. – Вот, только журнал открыла.
   Сергей посмотрел на Рюмина, но тот почему-то молчал. Не дождавшись его реакции, Постников спросил Риту:
   – Ну, так что скажешь? Надумала?
   – Нет, Сергей Иванович, – заговорила девушка, – я долго думала, но не надумала, и тогда, и теперь я вам объясняю. Во-первых, я никогда драматургией не занималась, сценарии не писала. А во-вторых, переделывать задуманное кем-то – по-моему, неправильно…
   – Рита, погоди, – попробовал остановить ее Постников.
   – И вообще, – не слушая его, продолжала Рита, – есть авторское право. Как я без спроса залезу в чужое произведение? Я же могу его испортить.
   – Рита, остановись, – повысив голос, прервал ее Сергей. – Ты опять увлекаешься. Я тебе уже говорил, у нас есть согласие автора на любую переделку сценария. Если не веришь, спроси у Егора Александровича.
   Рита искоса посмотрела на Рюмина. Тот покивал головой и неторопливо поддержал помощника:
   – Да, Рита. Это так. Сергей все говорит правильно. Мне, правда, это тоже кажется странным. Но продюсер убеждал меня, что автор, действительно, разрешил полностью переделать сценарий. А то, что ты сценарии не писала, может быть, даже и хорошо. Потому что ремесло – это сплошные трафареты.
   – Может, надо хотя бы поговорить с автором? А потом, как вы сообщите ему о наших переделках? – спросила девушка.
   Рюмин про себя отметил, что Рита уже не исключает переделки сценария и даже называет их «нашими».
   – Не надо никому ничего сообщать, – объяснил Егор. – Просто я передам текст продюсеру, остальное – это его проблемы. Главное, чтобы нам понравилось, а что нам понравится, то и будем снимать. Соглашайся, Рита. И – скорей за работу. А по мере готовности, будем приглашать артистов.
   – Мне страшно, – улыбнулась девушка.
   – Чего ты боишься? – улыбнулся Рюмин.
   – Я никогда еще не писала сценарии.
   – Это ты уже говорила, – вновь улыбнулся режиссер. – Но даже опытные драматурги когда-то были начинающими. Дерзай. Сергей, я тебя прошу, принеси-ка Рите синюю папку.
   Постников кивнул и тут же исчез.
   Они умолкли, и пауза затянулась. Наконец Рюмин, чтобы нарушить молчание, решил вернуться к теме сценария.
   – Я хочу предупредить, – заговорил он, – мне сценарий совершенно не понравился. Ты сама увидишь, что его нужно кардинально переделать. Но что я хотел бы посоветовать. Привяжи действие к Синегорску. Обыграй какие-нибудь яркие местные подробности. И еще – основное – в сюжете должна быть роль для Чубарова. Я, правда, не представляю, как это получится…
   – Для какого Чубарова? Для Константина Андреевича?
   – Да, – кивнул Рюмин. – Только он уже очень стар, так что пусть в сценарии он не очень мельтешит.
   – Егор Александрович, неужели сам Чубаров приедет? – высказала сомнение Рита.
   – Приедет или, может, его привезут, – усмехнулся Рюмин, – но, несомненно, ты его увидишь. И даже – познакомишься.
   – Невероятно! Я увижу живого Чубарова! Этого просто не может быть. Нет, Егор Александрович, вы серьезно?
   – Разве я могу обмануть такую девушку, как ты? – улыбнулся Рюмин и поморщился, его слова прозвучали двусмысленно.
   Рита смутилась, умолкла и постаралась погасить свой восторг. А Егор вдруг осознал, что они остались одни в холле и стоят молча возле кресел. Только теперь он заметил, что девушка встала из уважения, а он так невежливо до сих пор держит ее стоя. Рюмин огляделся и предложил:
   – Может, мы сядем?
   Рита послушно уселась, но не так, как она сидела прежде, а на краешек, словно опасаясь принять неприличную позу, провалившись слишком низко в кресло. Егор понял, что девушка его стесняется.
   – Сергей мне сказал, что у тебя уже есть кое-какой литературный опыт, – заговорил Рюмин, чтобы прервать паузу.
   – Да ну, какой это опыт, – смутилась Рита. – В нашей газете два рассказа напечатали. А когда повесть в Москву в «Новый мир» послала, вежливо ответили, что им это не подходит.
   – Ну вот, напишешь сценарий, – ободрил ее Егор, – а потом переделаешь его в повесть. Когда мы снимем фильм, повесть у тебя с руками отрывать будут. Если не в журнале, то отдельной книгой издашь. Я у тебя заранее попрошу экземпляр с авторским автографом. Подаришь?
   – Вы шутите, – заметила девушка, – а меня волнует вопрос, как поговорить с автором? Как без этого редактировать?
   – Да нет, Рита, я не шучу, – посерьезнел Рюмин. – Ты еще не читала сценарий, поэтому собираешься что-то редактировать. А там надо не редактировать, там надо писать заново. Ты не писала сценарии?
   – Нет, – мотнула головой Рита.
   – Ну, это, наверное, и хорошо, – ободряюще улыбнулся Егор. – Ты не пугайся заранее. Сейчас Сергей принесет рукопись. Ты ее прочти, и ничего не обещай. Завтра вечером встретимся и поговорим. Какие у тебя мысли, какие у меня мысли, обменяемся, так сказать, обсудим. Согласна?
   Рита молча кивнула. Егор полез в карман куртки и достал сложенный листок бумаги.
   – Прекрасно, вот возьми, – он протянул листок Рите. – Я в поезде набросал краткий план сценария. Посмотришь. Думаю, завтра мы обозначим линии сюжета подробней. А потом недели за две ты должна будешь набросать первую версию. Мы ее обсудим, потом ты внесешь нужные правки, и начнем снимать. Пока будем репетировать, да и в процессе съемки можно будет что-то доработать, подправить. Главное, не бойся.
   Появился Постников с синей папкой под мышкой. Он легко сбежал по ступеням лестницы и пересек холл. Подойдя ближе, он протянул папку Рите.
   – Вот, держи.
   – Я боюсь не оправдать вашего доверия, – серьезно сказала она, положив папку на колени, и неуверенно подняла на режиссера голубые глаза, – моих способностей может не хватить. Я могу только обещать, что буду стараться.
   – Не прибедняйся, – строго заметил Постников. – Знаю я твои способности. Читал. Я уверен – ты справишься.
   – Вы, Сергей Иванович, мне льстите, – вздохнула Рита. – Я еще не читала сценарий. А потому ничего не могу обещать.
   – Я даже не сомневаюсь, что ты прекрасно со всем справишься, – усмехнулся Постников.
   Рита сидела потупившись.
   – Ладно, не мучай девушку, – остановил его Рюмин. – Она дома почитает рукопись, а завтра решим. Встретимся вечером, часов в шесть, – обратился он к Рите. – Сможешь? Главное, постарайся успеть прочесть.
   – Успею, – серьезно отозвалась девушка.
   Она поднялась с кресла и, попрощавшись, направилась к выходу. Рюмин молча кивнул ей и задумался о чем-то.
   Когда Рита уже ушла, он сам удивился, что так и не поманил ее гонораром, как-то не пришлось к слову.


                2

   По отношению к старикам Рита всегда испытывала жалость. Замотанные тяготами прежней жизни, обманутые и запутанные бурной современностью, растерянные из-за нахлынувшего потока новых понятий, новых слов, усталые пожилые люди вызывали в ней чувство сострадания. Сколько им пришлось вытерпеть, сколько вынесли они на своих плечах, сколько бед и тягот выпало на их долю! Безжалостное время не пощадило их: обтрепалась нервная система, заржавели суставы, износилась, сморщилась кожа, да и сердечный мотор стучит теперь с перебоями. Но разве они виновны в том, что судьба на старости лет шлет им испытание за испытанием?
   Не на пустом месте возникла эта любовь к старикам. Рита очень хорошо помнила свою бабушку Ксеню, которая постоянно жила неподалеку в Ручьях, в родной деревне, и, несмотря на многочисленные уговоры матери Риты, так и не согласилась переехать в город. Каждое лето Риту отправляли в Ручьи на коровье и козье молоко. Девчонкой она с нетерпением ждала эту пору и с радостью перебиралась в деревню. На три месяца она ускользала из-под бдительного материнского надзора под пригляд бабушки Ксени. А бабушки, как известно, придуманы для баловства… С бабушкой всегда можно договориться.
   Позволялось хоть целый день для бабушкиной кошки ловить с мальчишками пескарей, используя в качестве остроги старую вилку, бродя вдоль берега по колено в воде и осторожно приподнимая камни со дна на перекатах быстрой речки по имени Резва. И даже легкая простуда не возникала после длительных холодных ванн. Только, когда синела кожа и начинали самопроизвольно стучать зубы, приходилось выбираться на берег и, упав на горячий песок, дожидаться, пока весь холод вытечет из тела, пока размокшая и расширившаяся кожа на пальцах и ладошках подсохнет и снова натянется…
   А иногда разрешалось отправиться в ночное с соседским Генкой и с пастухом – дедушкой Тимошей…
   Старая Карина с седой гривой, часто фыркая, долго везет ее по вечерней дороге к лугу, расположенному за перелеском на берегу Резвы. Впереди на Чигире едет Генка, он немного задается и, словно взрослый, сердится на Чигиря:
   – Но, леший! Не ленись! – кричит он, дергая уздечку и ударяя коня голыми пятками по круглым бокам, желая послать его рысью.
   Но Чигирь не очень-то слушает его, рот его свободен, удила, позвякивая, болтаются под подбородком. В ответ на удары Генкиных пяток он только слегка приседает и переступает задними ногами. Остановившись, он поворачивает голову и косится на своего седока с укоризной, после чего слегка отбрасывает голову назад, норовя куснуть мальчишку за ногу, но, не достав, так же медленно продолжает шагать по дороге. Когда же Генка, раздосадованный непокорностью Чигиря, начинает бить коня рукой по крупу, дедушка Тимоша коротко ворчит:
   – Осади! Осади!
   Генка сразу успокаивается и некоторое время его силуэт мирно покачивается впереди на фоне угасающей зари. Уставшие за день лошади движутся неторопливо, они сами знают дорогу к заветному лугу с высокой сочной травой, и вовсе не к чему их подгонять…
   Ах, какая вкусная бывала картошка, запеченная дедушкой Тимошей под углями костра!.. С живых кончиков пляшущего пламени в темно-синее небо улетают горячие искры и превращаются там, высоко, в голубые звезды… Дедушка Тимоша, глядя в огонь, рассказывает какие-то увлекательные истории из жизни лошадей. По его словам, животные бывают часто даже умней и понятливей, чем люди…
   Шуршит под спиной сено, Рита видит над собой бесконечное пространство, наполненное остывшими искрами от костра… Телогрейка, которой ее накрыл дедушка Тимоша, пахнет Кариной… Где-то рядом слышится пофыркивание лошадей, глухими ударами стучат копыта, когда стреноженные животные мягкими прыжками передвигаются по прибрежному лугу…
   А наутро бабушка Ксеня встречает ее у калитки…Дедушка Тимоша, придержав Риту за руку, помогает ей спрыгнуть с Карины. Генка зевает и, не прощаясь, уезжает на Чигире к конюшне. А бабушкины объятия кажутся Рите особенно теплыми и родными…
   – Марита, лапочка, как ты?…
   Детские воспоминания крепки свежестью впечатления…

   А года три назад в один из приездов Рита вдруг увидела, что бабушка постарела, можно даже сказать – подряхлела. Кожа ее провисла, как одежда не по размеру. Волосы совершенно поседели, у нее стали слезиться глаза и подрагивать узловатые пальцы рук. У Риты даже мелькнула мысль, что надо бы чаще наведываться в Ручьи, может, даже каждый выходной, хотя бы чтоб помочь принести воды, а то бабушке приходится два раза на дню отправляться на колодец с небольшим бидончиком…
   Правда, если честно, мысль мелькнула не совсем такая… Рита даже сразу отогнала ее, отбросила эти слова, обругав себя за саму возможность такой неосторожной мысли.
   Увы, часто сами того не подозревая, мы бываем прозорливы… Рита после этого, кажется, только дважды смогла навестить бабушку, а потом ее закрутила какая-то суета и в следующий раз она поехала уже на похороны…

   Из прихожей донеслась трель звонка, и вскоре на пороге комнаты появились Виктор Слегин – давнишний приятель Риты, и, подталкивая его, – Ольга Данилова, ближайшая ее подружка.
   – Привет, – удивилась Рита, – что это вы вместе? Сговорились что ли?
   – Привет, – отозвалась Ольга, – я первая к тебе шла. А Витька нечестно обогнал меня.
   – Здравствуй Рита, – кивнул Виктор, и, обернувшись к Даниловой, заметил, – я не виноват, что ты еле шевелишься.
   – Ничего себе, еле шевелишься… – возмутилась Ольга. – У тебя просто ноги слишком длинные. У тебя один шаг – два моих, или даже три.
   – Просто некоторым, не будем указывать пальцем, каблуки нужно носить пониже, тогда у них шаг станет больше.
   – О, о, о! Тебя только не спросила.
   – Вы зачем пришли? – прервала их спор Рита. – Если хотите ругаться, то сразу отправляйтесь во двор. Я занята.
   – Чем это ты занята? – поинтересовался Виктор.
   – Ритуля, мы же договорились сходить на танцы, – с обидой заметила Ольга. – Значит, наше рандеву отменяется?
   Рита начала рассказывать, что в город приехал известный кинорежиссер, который собирается снимать кино.
   – А ты тут при чем? – удивился Виктор.
   – Егор Александрович Рюмин – знаменитый кинорежиссер. Слыхал? Вот он и его помощник попросили меня переделать сценарий для фильма. Они вручили мне рукопись, – Рита, почти не скрывая гордости, показала синюю папку. – Как видите, сижу, читаю.
   – Молодой режиссер-то? – спросил Виктор.
   – А тебе-то что? – с вызовом усмехнулась Рита.
   – А сколько лет помощнику? – с любопытством вмешалась Ольга, присаживаясь на диван.
   – Во-первых, помощнику уже за тридцать, – начала перечислять Рита, пристраиваясь рядом с подругой.
   – Это ничего, – заметила та.
   – Во-вторых, он белобрысый, – поморщилась Рита.
   – А мне нравятся беленькие, – улыбнулась Ольга. – При случае познакомишь?
   – Ну, вы даете, – скептически хмыкнул Виктор.
   Он подошел к столу и, двумя пальцами заломив рукопись, быстро пролистал ее. Поморщившись, он спросил:
   – И охота тебе с этим возиться?
   Рита вскочила с дивана и, подбежав к Виктору, отодвинула его руки от папки, с недовольством заметив:
   – А ты чего пришел? Видишь, мне надо работать?
   – Я хотел позвать тебя в кино, – неуверенно произнес тот, понимая бесполезность своего предложения.
   – Вон, с Ольгой сходите, – отмахнулась Рита. – Мне не до кино. Я теперь долго буду занята.
   Виктор давно знал Риту и понимал, что та теперь нескоро успокоится и ему лучше уйти, не попадая ей под горячую руку. Он вздохнул и с хмурым видом вышел из комнаты.
   – Ты и меня прогоняешь? – обиженно спросила Ольга.
   Рита присела рядом с подругой, прижалась к ней и, обняв за плечи, тихо попросила ее извиняющимся тоном:
   – Оленька, прости, пожалуйста. У меня сегодня вечером встреча с режиссером. Я должна к ней подготовиться.
   – Свидание? – уточнила подруга.
   – У нас деловая встреча, – уточнила Рита. – Я должна прочитать рукопись и высказать ему свое мнение.
   – А сколько ему лет?
   – Да ну тебя, – улыбнулась Рита. – Ты что? Не видела его по телевизору. Он старый. Ему, наверное, уже лет сорок.
   Ольга освободилась из ее объятий и поднялась.
   – Значит, ты не пойдешь на танцы? – она пригладила юбку на бедрах и подмигнула. – Я понимаю… режиссер… Но хоть с помощником познакомишь?
   – Ну, а как же, – отозвалась Рита. – Я вот только обстановку разведаю, и обязательно познакомлю.
   – Ловлю на слове, – с улыбкой произнесла Ольга и направилась к выходу.
   Когда они ушли, Рита несколько минут сидела неподвижно, разглядывая папку. Она думала о встрече с Рюминым.
   Нахмурившись, и придвинув открытую тетрадь, в которой собиралась делать пометки, она принялась за работу. Уже через минуту она забыла и о приятелях, и обо всем, окружающее перестало для нее существовать. Она быстро просматривала страницы рукописи. Ей очень хотелось, чтобы Егор Александрович удивился ее работоспособности и отметил ее таланты…
   К вечеру она успела заполнить несколько страниц в тетради вопросами, на которые ей предстояло искать ответы.

   Егор Александрович набросал лишь общий план развития сюжета. Он даже не наметил главных героев. По сути дела, он просто выделил из рукописи несколько моментов, которые, на его взгляд, следовало оставить в новом сценарии.
   Рита очень внимательно изучила и план Рюмина, и все материалы синей папки. Опыта газетной работы ей вполне хватило, чтобы правильно оценить уровень сценария. Автора она представляла как человека, впервые взявшегося за перо, но, несомненно, знакомого с тем, как пишутся сценарии.
   События, о которых говорилось в рукописи, происходили лет пятьдесят с лишним назад. Рюмин просил Риту перенести действие в Синегорск. Но по мере чтения она вдруг поняла, что автор, хотя и не называет в тексте место действия, но по многим признакам описывает явно Синегорск. Что-то Рите встречалось неизвестное, но тем интересней казались некоторые известные подробности, изложенные с неожиданной точки зрения.
   Она с удивлением узнала, что знакомые с детства остатки моста – не следствие какого-то катаклизма, а просто – незавершенка. А уж как мальчишки в свое время живописали фантастическую бомбардировку, которая, по их рассказам, уничтожила существовавший когда-то мост! Юная Рита, сидя вместе с подружками, затаив дыхание, с ужасом слушала вопли малолетних приятелей, изображавших фашистские самолеты, не подозревая, что все ужасающие подробности – это лишь плоды их неукротимой фантазии.
   Позже, когда Рита повзрослела, она узнала, что в Синегорске никогда никаких бомбардировок не случалось, не долетали сюда фашистские самолеты. Но это новое знание казалось скучным, оно не смогло погасить детские впечатления от ребячьих баек.
   Рита полагала, что голова человека устроена странно. Принял он миф, объясняющий какое-либо событие, и успокоился. А потом вдруг узнал, что миф – это миф, и ничего он объяснить не может. Но почему-то новые объяснения голове принимать не хочется. И, вроде бы, событие остается неприкаянным до того момента, пока случайно в рукописи неизвестного автора вдруг не откроется истина. Правда, иногда Рите казалось, что так устроена только ее голова.
   Рюмин извлек из существующего сценария только часть эпизодов, но, завершив чтение рукописи, Рита отметила, что извлечено все самое существенное, вернее, самое интересное, самое выигрышное. Открыв чистую тетрадь, она стала перечислять эпизоды, упомянутые в сценарии. Поймав себя на том, что уже обдумывает, как будет перестраивать сюжет, Рита нахмурилась и отложила тетрадь.
   Не надо торопиться, подумала она, нужно все еще раз сначала просмотреть…

   В шесть часов вечера Рита вошла в холл гостиницы. Рюмин уже ожидал ее. Увидев девушку, он встал ей навстречу.
   – Добрый вечер, – улыбнулся он, подходя ближе.
   – Здравствуйте, – отозвалась Рита.
   – Приятно, когда девушки не опаздывают на свидание.
   – А это у нас не свидание, – перебила его Рита. – У нас деловая встреча. А дело не терпит опозданий.
   Она расправила свернутую трубкой тетрадку и, оглядевшись по сторонам, спросила:
   – Мы будем разговаривать здесь? Давайте сядем.
   Рюмин пожал плечами.
– Можно, конечно, и здесь поговорить. Но я хотел бы пройтись по городу. Мне полезно немного осмотреться. Ты здесь родилась?
   – Да.
   – Значит, как местный житель, сможешь рассказать мне что-нибудь интересное о городе. А это будет уже хорошо.
   Рита ответила не сразу. Она представила, как они с Рюминым прогуливаются по улице. А городок небольшой, все все обо всех знают. Их увидят многие знакомые. Назавтра поползут слухи и сплетни. Не станешь же каждому объяснять, что у них деловая прогулка.
   Егор заметил колебание Риты и почти понял его природу.
   – Если не хочешь гулять, пойдем поговорим в номере.
   – Нет, лучше – на улицу, – торопливо отозвалась Рита.
   Она уже давно заметила, что администратор из-за стойки смотрит в ее сторону с нескрываемым подозрением.
   Выйдя из гостиницы, они спустились к набережной. Рите показалось, что здесь меньше вероятность встретить знакомых. Пройдя немного, Рюмин остановился у бетонного парапета и долго всматривался в открывшуюся речную даль. Рита молча стояла рядом.
   «Нового человека всегда впечатляют наши просторы, думала она, а я, вот, почти не обращаю на них внимания. Вижу все это каждый день, привыкла, и потому взгляд скользит, ни на чем не останавливаясь. Нужно какое-то потрясение, чтобы заметить красоту окружающего. Вопрос: как сохранить свежесть восприятия?»
   – Ну, расскажи, как тебе сценарий? – с усмешкой поинтересовался Рюмин, когда они двинулись вдоль набережной.
   Рита молча пожала плечами. Егор хотел взять девушку под руку, но она отшатнулась в сторону, пробормотав:
   – Нет, нет, не надо.
   Рюмин огляделся и удивленно спросил:
   – Ты чего-то боишься?
   – Ничего я не боюсь, – нахмурилась она. – Просто не надо.
   – Ясно, – хмыкнул Егор. – Деревня все видит…
   – При чем здесь деревня? – с легкой обидой возразила Рита. – Просто я не хочу. Может человек не хотеть?
   – Ну, ладно, ладно, – остановился Рюмин.
   – Я, правда, не люблю так ходить…
   – Успокойся. Не хочешь, не надо, – махнул рукой Егор. – Давай говорить о деле.
   Он вздохнул и двинулся вдоль парапета. Девушка последовала за ним чуть в стороне. Егор шел медленно, но Рите, чтобы не отстать, приходилось торопиться. Ей показалось, что режиссер обиделся, поэтому она первой заговорила, обращаясь, по сути, к его спине.
   – Я и сценарий прочла, и ваши замечания. Теперь я лучше понимаю, что вам не понравилось. Но я не знаю, получится ли у меня лучше. И еще. Для того, чтобы хоть что-то написать, мне нужно изучить материал, может, потребуется забраться в городской архив, если, конечно, там имеется нужная информация. Видно, придется залезть в библиотеку, потому что я о многом попросту ничего не знаю. А без знаний я не умею… Боюсь, что на все это потребуется много времени. А как я понимаю, вы долго ждать не можете. Так что готова вернуть вам рукопись…
   Выпалив все это, Рита остановилась, чтобы перевести дыхание. Но Рюмин продолжал невозмутимо шагать по тротуару. И ей пришлось бегом догонять его.
Егор молчал. Он опять пожалел, что не устоял под напором Прохорова и ввязался в эту историю.
   «Корреспонденточка эта заранее оправдывается, видимо, она не справиться. Зря я понадеялся на провинцию. Теперь придется искать кого-то в столице. Жаль, Травников уехал с лекциями в Германию, – вспомнил он о приятеле. – Он бы помог. Может, отловить его в Мюнхене? Пусть в параллель с лекциями подправит сценарий. Рука у него легкая, перо – бойкое…»
   Рюмин вздохнул и еще раз искоса посмотрел на шагающую рядом Риту.
   «Девочка хотя и симпатичная, и решительная, но – из недотрог, похоже, что – несовременная. Усилий для освоения нужно много, а радость победы – сомнительна. Так что связываться с ней – себе дороже».
   Рита поймала взгляд режиссера, и он ей не понравился.
   «Хорошо, что я отказалась идти к нему в номер», подумала она, и почувствовала, что начала краснеть.
   Это ее испугало, и она, подняв тетрадку, свернутую в трубку, прикрыла ею лицо. На всякий случай Рита еще и отвернулась, придерживая шаг и делая вид, что ей срочно потребовалось рассмотреть что-то на противоположном берегу реки.
   За рекой, прямо перед Егором, среди цветущих зарослей садов темнели скаты многочисленных крыш поселка. Несколько трехэтажных коттеджей разнообразили унылую застройку, но и они даже в сравнении с серым и убогим окружением не казались современными. Так, большой размер, большая безвкусица, глыба строительного материала…
   «Снимать нечего», – про себя отметил Рюмин.
   Дальше, за садовыми участками на окраине поселка, по склону тянулась грунтовая дорога и, перевалив через линию горизонта, скрывалась на той стороне холма. По обе стороны дороги угадывалось возделываемые когда-то поля, но сейчас дикая растительность покрывала их желтыми цветами.
   Противоположный берег реки у самой воды порос кустарником, ольхой и прочим сором. Но вдали, в голубой дымке, виднелись разбросанные деревеньки. Над левой окраиной поселка возвышалась церковь, а за нею влево отступали отдельные домики небольшой деревеньки. А еще левее изумрудно зеленел луг, за которым синела кромка леса.
   Созерцание пейзажа отвлекло Егора от грустных мыслей.
   – Это садовые участки? – спросил он Риту.
   – Нет, – отозвалась девушка. – Это – Рогово, обычный поселок, никакие не дачи, а левее –  деревня, называется – Ручьи.
   – А как вы туда переправляетесь?
   – Так на пароме. Вон там причал, – Рита с улыбкой махнула рукой вниз в сторону переправы.
   Теперь и Егор увидел под прибрежными ветлами небольшой деревянный настил, к которому с берега пологой петлей подходила дорога. Возле причала стояла небольшая избушка, в палисаднике возле нее цвели две яблони. Затененная стена избы казалась почти черной, и на ее фоне цветы на яблоневых ветвях ослепительно белели. Вторая яблоня, стоявшая чуть в стороне, была усыпана фиолетово-розовыми цветами.
   Разглядывая яблони, Рюмин почему-то вдруг подумал о паромщике, который многие годы живет в такой избушке возле причала. Ничего ему не нужно, кроме этих цветущих яблонь, ничего его не интересует. Из года в год переправляет он людей с одного берега реки на другой, получает крошечную зарплату, и, может быть, даже доволен своей жизнью… Интересно, а когда наступает зима и река покрывается льдом, что делает паромщик и платят ли ему в это время зарплату?..
   Дойдя до конца заасфальтированной набережной, Егор не стал спускаться к переправе. Посмотрев сверху на пустой паром, стоящий у причала, он повернулся и взглянул на крутой берег, закрывающий обзор городской перспективы. Тут Рюмин встретил вопросительный взгляд Риты, и решительно заговорил, двинувшись в обратную сторону.
   – Значит, условие такое. Ты продолжаешь работу, – и, заметив желание Риты возразить, не позволил ей даже открыть рот. – Погоди. Дай мне сказать. Потом выскажешь свои пожелания. Так вот. Ты попробуешь переписать сценарий. Я тебе даю две-три недели. Когда я вернусь, ты представишь свой материал, мы его обсудим, а потом уже решим, что делать дальше. Может, начнем снимать эпизоды, а ты потом допишешь, что будет нужно. Ты, главное, сейчас не сопротивляйся. Постарайся соединить то, что я там отобрал. Мне кажется, у тебя должно получиться.
   Егор, остановившись, посмотрел на Риту.
   – Ну, что ты хотела сказать? – спросил он.
   – Мне три недели мало.
   Рюмин присел на парапет. Рита остановилась рядом.
   – Я же каждый день работаю, – пояснила она.
   – Как зовут твоего редактора? – поинтересовался Егор.
   – Зачем он вам?
   – Хочу поговорить с ним, чтобы он дал тебе отпуск.
   – У меня отпуск в октябре.
   – Ну, возьми за свой счет.
   – Не отпустят меня. Сейчас много работы.
   – Какая еще работа? Лето наступает.
   – А у нас круглый год много работы, – засмеялась Рита.
   – Так как зовут твоего редактора?
   – Его зовут Валерий Семенович Коркин. Он очень хороший человек. Но он меня не отпустит.
   – Вот и посмотрим, какой он хороший.
   Рюмин спрыгнул с парапета и направился к гостинице. Внезапно он остановился и, оглянувшись, увидел, что Рита стоит на месте. Вернувшись, он спросил:
   – Ну, так что? Будем считать, что мы договорились?
   – Я попробую, – отозвалась Рита.
   – Ну, тогда пока. Я приеду через три недели. Привет.
   Он внимательно посмотрел на нее, потом взмахнул рукой и быстро, не оглядываясь, зашагал к гостинице.
   – До свидания, – попрощалась Рита, с удивлением глядя в спину так неожиданно покинувшего ее режиссера.

   Рюмин уехал в Москву, но перед отъездом он велел Постникову договориться с редактором об отпуске для Риты, и в течение трех недель не забывать о девушке.
   – Мне кажется, ее надо поторапливать, – предупредил Егор, – а то она может отвлечься. А кроме того, если ей понадобится какая-то помощь, ты должен быть наготове…


                3

   Рита не поверила словам Рюмина об отпуске. Даже не дойдя до дома, она уже забыла об этом.
   Но в понедельник перед обедом Коркин позвал ее в свой кабинет. Рита правила статью, и отвлеклась с неохотой. Она остановилась в дверях, всем видом показывая, что ей некогда.
   – Я слушаю вас.
   – Да ты заходи, голубушка, мне с тобой поговорить надо, – как всегда радушно улыбнулся главный редактор.
   – Валерий Семенович, я должна через час сдать статью.
   – Успеешь. Садись. Расскажи, что от тебя хотят москвичи.
   – Что хотят? Хотят, чтобы я написала им сценарий. А я говорю, что мне не справиться.
   – Чепуха. Ты справишься. Я тебя знаю. А о чем сценарий?
   – Об Алексее Михайловиче Лосеве. Он у нас в городе мост когда-то строил.
   – Маргарита, ты не путаешь? Я двадцать лет уже в Синегорске живу, и ни о каком Лосеве не слышал. Старые опоры я, конечно, видел, но ничего о них не знаю.
   – Это происходило лет пятьдесят назад.
   – А-а, тогда понятно. Ну и как? Пишешь сценарий?
   – Лунными ночами.
   – Насколько я понимаю, – усмехнулся Коркин, – лунными ночами только на свидания надо ходить. Ладно, так уж и быть, пока я добрый, пиши заявление.
   – Какое заявление? – удивилась Рита.
   – Заявление о предоставлении тебе отпуска на две недели, – и добавил строгим тоном. – С завтрашнего дня.
   – Валерий Семенович…
   – Я уже шестьдесят лет Валерий Семенович? Что, я не понимаю? Это же не только тебе нужно. Это всему городу нужно. А может быть, и всей стране, – Коркин со значением поднял указательный палец. – Так что, дорогая Маргарита Андреевна, без разговоров. Садись и пиши. Вот тебе бумага.
   Только теперь она вспомнила слова Рюмина. «Значит, все это весьма серьезно, подумала она. Правда, письменных обещаний еще не давалось. Но, видимо, отказываться уже поздно.»
   Рита присела к столу и быстро написала заявление. Раз отступления нет, нужно действовать решительно, это она понимала. Надо составить план, надо собирать материал… Она уже начала работать.

   На следующее утро в бодром настроении Рита отправилась в городскую библиотеку. Увы, газет даже тридцатилетней давности в библиотеке не сохранилось. Три часа она копалась и в алфавитном каталоге, и в предметном. Но нужного Лосева ей обнаружить не удалось. Нашелся Лосев Александр Федорович – переводчик греческого философа Прокла. Упоминалось «свечение Лосева», которое открыл некий радиофизик – Сергей Андреевич Лосев. Но об Алексее Михайловиче Лосеве, мостостроителе, никакой информации не нашлось.
   В предметном каталоге ей попалось несколько книг о строительстве мостов. И пока отсутствовала информация о главном действующем лице, Рита решила познакомиться хотя бы с некоторыми азами его специальности. Она выписала координаты трех книг. Но на месте их не оказалось. Пришлось взять какой-то справочник по механизации строительства и учебник по сопромату.
   Из библиотеки Рита вышла в некоторой растерянности. Если утром она надеялась легко найти все, что ей нужно узнать о Лосеве, то теперь, по сути, вернувшись домой с пустыми руками, она всерьез запаниковала.
   Где может быть хоть какая-нибудь официальная информация о Лосеве? Кто скажет, когда он родился, кто его жена, где его дети? Конечно, она понимала, что в работе над сценарием все эти сведения, скорей всего, ей не понадобятся, но без них придется что-то выдумывать, сочинять, а делать это по отношению к реальному человеку нехорошо.
   У Риты даже мелькнула мысль, что Лосев – это придуманный герой. Может, именно поэтому неизвестный автор умышленно не назвал имя города, в котором происходит действие. Но интуиция подсказывала ей, что не следует прекращать поиски сведений о синегорском мостостроителе.
   Весь вечер Рита старательно читала принесенные книги. Однако элементы сопромата, расчеты балок и консолей, коэффициенты запаса прочности почти усыпили ее. Она с трудом продиралась через непонятные термины, пролистывая страницы с формулами и останавливаясь на картинках живых мостов. В конце концов, она так и заснула с книгой в руках, не добравшись даже до середины.
   Утром Рита отправилась на работу, решив, что сценарий ей не написать, а потому и отпуск нечего растрачивать. Но по пути к редакции она увидела вывеску Интернет-кафе, и удивилась, почему ей сразу не пришла мысль – зайти сюда.
Впрочем, и тут ее надежды не сбылись. Потратив два часа, Рита только «Яндексом» скачала сто страниц с упоминанием Лосева. Тысяча упоминаний, и ни одного Алексея Михайловича. Ей посоветовали попробовать какой-нибудь другой поисковик, но интуиция Рите подсказывала, что всемирная паутина ничего ей не даст.
   Купив пачку печенья и бутылку воды, Рита на ходу перекусила, направляясь в редакцию.
   – Что случилось? – встретил ее Коркин с удивлением.
   Рита поделилась сомнениями в своих способностях, рассказала о неудаче, постигшей ее в библиотеке.
   – Не горюй, Маргарита, – успокоил ее редактор, – что-нибудь придумаем. Жаль, что наш газетный архив насчитывает только двадцать лет. Ты молодая, не помнишь. Прежнего редактора сняли за пожар в редакции, я на его место пришел. Все нужные тебе газеты тогда и сгорели. Останься бы они целы, все твои проблемы мы бы решили.
   – История не знает сослагательного…
   – Маргарита, ты же писатель, – перебил ее Коркин. – Зачем говорить банальности? Впрочем, хорошо, что ты вспомнила про историю. И знаешь, почему?
   Рита отрицательно покачала головой.
   – Эх, молодость! Знаешь, что такое мудрость?
   – Валерий Семенович, а при чем здесь мудрость?
   – Понимаешь, мудрость – это умение использовать опыт. У молодежи, сама знаешь, опыта нет, для мудрости ей нужно использовать чужой опыт. Это очень трудно. А современная молодежь плевать хотела на чужой опыт. Вот почему молодая мудрость редко встречается.
   – Я не понимаю, о чем вы хотите сказать – вздохнула Рита.
   – Я уже завершаю свои измышления. Итак, многие старики бывают мудрыми. Потому что они обладают собственным опытом, им остается только научиться его использовать. И они становятся мудрыми, – Коркин хитро улыбнулся и добавил, – пока помнят о своем опыте. А уж как подступит склероз…
   – Так что подсказывает ваш опыт, – спросила Рита.
   – Опыт мне подсказывает, где ты сможешь найти информацию о своем Лосеве.
   – Где?
   – В нашем краеведческом музее.

   Действительно, в краеведческом музее обнаружились материалы о Лосеве. Конечно, на стендах в залах даже упоминания отсутствовали. Но редакционное удостоверение открыло Рите проход в запасники музея, и здесь в закоулках между стеллажей ей показали полку с несколькими папками и коробками. Директор музея, пожилая женщина, изучив предъявленный документ, разрешила Рите поработать с несколькими «единицами хранения». Не без ехидства она вскользь заметила, что корреспондент, особенно с такой фамилией, это не специалист по работе с архивными документами. После чего раз десять настойчиво предупредила, что при обращении с «историческими ценностями» необходимо соблюдать особую осторожность.
Рита с трудом удержалась, чтобы не надерзить старушке. Ее всегда задевали неуклюжие намеки на ее фамилию.
   «Ну да, Таран, и что с этого?»
   Сжав зубы, она молча кивала головой и, потупившись, смотрела в пол прямо перед собой, пока ее инструктировали. Но все имеет свое завершение. Женщина, наконец, удалилась, и Рита, сев за стол, придвинула к себе картонную коробку.
Коробку крест на крест перевязывала бечевка. Под бечевкой лежал лист бумаги с надписью: «А.М.Лосев», и чуть ниже – «не востребовано». В подтверждение этих слов посередине листа стояла печать. Рита аккуратно развязала бечевку и отложила бумагу с печатью. Под крышкой, заслоняя остальное содержимое коробки, лежала большая толстая картонка темно-серого цвета, на которой она увидела надпись, сделанную от руки черными чернилами: «Я и Боря Патон, 1940г».
   Рита повернула картонку, и увидела красивую, в коричневых тонах фотографию двух юношей. Один из них сидел, другой стоял рядом, опираясь на спинку стула. Фотография была явно не любительская.
   «Умели раньше делать фотопортреты», – с некоторой завистью подумала Рита.
Одного взгляда достаточно, чтобы определить, что это не современная работа. Коричневые тона сепии придавали фотографии приятную теплоту.
   «Один из юношей – Лосев, другой – Патон. Кстати, – отметила Рита, – вторая фамилия мне знакома, я уже ее где-то слышала».
   Она записала фамилию в свой блокнот и отложила фотографию в сторону.
Предметы, оставшиеся в коробке ей что-то напоминали. У стеночки на тонком алюминиевом транспортире лежали карандаши и высохший ластик, рядом с ними навалилось на спичечный коробок большое увеличительное стекло. Тут же находился большой коготь какого-то зверя, соседствовавший с маленькой лодочкой. Лодочка, искусно вырезанная из единого куска сосновой коры, поражала тоненькими поперечными сиденьями. Рядом в беспорядке располагалось множество предметов, среди которых Рита рассмотрела распечатанную пачку бритвенных лезвий «Нева», несколько металлических перьев с выпуклыми цифрами – 86, красную деревянную ручку с металлическим держателем для этих перьев, кусочек серого меха, сложенный перочинный нож, прозрачное пластмассовое лекало, деревянную линейку и равнобедренный прямоугольный треугольник с наполовину стертыми делениями на нем.
   Самому хозяину эти вещицы напоминали какие-то события или ситуации, в которых они были нужны. Что-то требовалось на работе, лезвия использовал, когда брился, лодочку, возможно, сам вырезал в минуты отдыха, коготь медведя нашел в лесу или подарили друзья... Да мало ли откуда появился кусочек серого меха – заячий хвостик?
   Непонятное чувство охватывало Риту, когда она прикасалась к этим предметам. Странная смесь грусти и радости. Ей даже казалось, что она ощущает тепло, еще хранимое ими, которое они заимствовали у своего хозяина. Она провела заячьим хвостиком по щеке и испытала при этом удивительную щемящую нежность.
   Вещи, оказавшиеся никому не нужными… Возможно, именно поэтому они никем «не востребованы»… Хозяин забрал бы все, а чужие люди эти безделушки, и старые стершиеся линейки считают мусором. Видимо, существовало и что-то более ценное, что кто-то востребовал, а все, что осталось в опустевших ящиках, ссыпали в эту картонную коробку. Вот они – следы человека, жившего сравнительно недавно…
   Только перебрав все предметы, Рита поняла причину грусти. Эта россыпь разнообразных вещей напоминала ей «блошиный» базар, который открывался каждые субботу и воскресенье на задворках городского рынка. Старики тащили туда всякую всячину, нужную и ненужную, с надеждой кому-нибудь продать хоть какую-то чепуху. Только тут можно вдруг найти несусветную розовую пуговицу размером с чайное блюдце или слегка поржавевшую настольную лампу с металлическим абажуром, выкрашенным в веселенький желтый цвет.
   В двух папках Рита обнаружила кое-какие документы. Тут лежал «Сборник Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта», выпуск №143 за 1952 год. Самой большой удачей она посчитала обнаруженную автобиографию Лосева. Всего полстранички текста. Но, наконец-то, она узнала дату его рождения, место учебы и организации, в которых он работал. С особым интересом Рита зафиксировала в своем блокноте имя и год рождения жены Лосева.
   Забыв о времени, до позднего вечера Рита читала сохранившиеся вырезки из газет, перелистывала чертежи и схемы, смотрела фотографии. Уже собираясь уходить, она вдруг спохватилась. Вернувшись к своим начальным записям в блокноте, она лишний раз убедилась в правоте своей мысли. В феврале этого года исполнилось восемьдесят пять лет со дня рождения Лосева…

   В середине следующего дня Рита зашла в редакцию.
   – Ну, хорошо я тебе присоветовал? – улыбнулся Коркин.
   – Спасибо, Валерий Семенович, – отозвалась Рита и подала ему несколько листков. – Вот. Это нужно срочно напечатать.
   – Что это? – удивился Коркин.
   – Это статья про Лосева.
   – А-а, страницы истории. Понятно. Только объясни, причем здесь срочность?
   – Мы и так уже опоздали, – пояснила Рита. – В феврале исполнилось восемьдесят пять лет со дня рождения Лосева.
   Коркин потянулся за рукописью. Рита знала, что редактор читал быстро. И теперь он пересек текст почти по диагонали.
   – Да? – хмыкнул он, перелистывая страницы.
   Отложив прочитанное, Коркин нахмурился, но уже через минуту он посмотрел на Риту посветлевшим взглядом и сказал:
   – Ладно, мою передовицу уберем, а твою статью напечатаем. Только знаешь? – он строго посмотрел на девушку, – придется кое-что подсократить. Эмоции, извини, ни к чему, – Коркин перечеркнул красным карандашом пяток абзацев.
   – Ну, Валерий Семенович, это же очень важно, как же так? – попыталась возражать Рита.
   – А вот так. Это будет практически передовицей, и, сама понимаешь, передовицы должны быть сдержанны. Да, кстати, спешу тебя порадовать. Продолжая эту тему, мы печатаем Сергеева, он рассказывает, что городу скоро выделят деньги на строительство моста.
   – Какого моста? – удивленно воскликнула Рита.
   – Он пишет, что рассмотрят два варианта. Один – там, где начинал строить Лосев, от московской дороги на ту сторону мимо Ручьев и по насыпи на Ополье, а второй вариант – в противоположной стороне города, через Верховье на Донцы.
   – Ополье – это хоть маленький, но город, а что в Донцах? – возмущенно воскликнула Рита. – Два десятка домов. Зачем туда строить мост?
   – Сергеев обещает построить там птицефабрику.
   – Я об этой фабрике уже лет пять слышу. Но до сих пор никакого движения не наблюдается, одни слухи.
   – Зачем ты на меня растрачиваешь свои эмоции? Лучше прочитай статью Сергеева, а потом напиши ответ, – нахмурился Коркин и лукаво добавил, – мы тебя тогда опять опубликуем.
   Рита умолкла, новость, сообщенная редактором, озадачила ее. Раз место строительства еще не определено, значит, предстоит какая-то борьба мнений. Появятся сторонники каждого варианта. Надо спокойно обдумать все.
   – А тут ты написала про Патона, – Коркин постучал пальцами по рукописи, – это все правда?
   – Валерий Семенович, вы меня обижаете, – с укоризной заметила Рита. – Я, можно сказать, всю библиотеку перерыла, пока статью писала.
   – Я не для обиды. Просто, если хочешь защищать своего Лосева, ты должна быть безупречна. Во всем.
   – Спасибо, это я понимаю. Лосев был хорошо знаком с Борисом, сыном того Патона, Евгения Оскаровича, который построил мост через Днепр в Киеве. Не сам, конечно. Еще перед войной Патон предложил делать его цельносварным. В сорок первом году начали ставить первый пролет. Но война помешала. Евгений Оскарович трех месяцев не дожил…
   – Остановись, Маргарита, не увлекайся, я все это уже прочел в твоей статье. Хочешь совет?
   – Да. Я слушаю.
   – Как я понимаю, ты будешь защищать вариант Лосева…
   – Да.
   – Так вот. Дорогой мой Таран, не тарань! Стоп, стоп, стоп, – воскликнул Коркин, заметив готовое вспыхнуть возмущение Риты, – Не торопись. Собирай доводы. Не нужно эмоций. Сейчас время точных расчетов. Выберут вариант перспективный, но экономичный. Вот на это и делай упор. Ясно? Я в тебя верю.
   – Спасибо, Валерий Семенович, – улыбнулась Рита.

   Ей не хватало времени. С утра она бежала в музей и продолжала изучать папки с документами Лосева. Начатое дело Маргарита никогда не бросала. И теперь ее живое воображение все четче рисовало портрет Алексея Михайловича. Тридцатипятилетний молодой мужчина, возглавлявший большую стройку, представлялся ей строгим и решительным, а главное – целеустремленным.
   После обеда она бежала в бывший горсовет, где теперь работала городская префектура. В подвальчике ей, не без помощи знакомых, удалось найти старый шкаф, в котором обнаружилась папка с решениями горсовета полувековой давности по строительству моста. В пыльных бумагах Рита вычитывала канцелярское изложение происходивших некогда событий и переписывала все в свой блокнот. Вечером она забегала в библиотеку и, что называется, обложившись словарями, начинала искать объяснения непонятных слов или ответы на возникшие за день вопросы.
   Она даже отключила сотовый телефон, чтобы никто не отвлекал ее. Однажды прямо на улице ее встретила Ольга.
   – Ты куда пропала? – спросила подруга. – Что случилось?
   – Ой, Оленька, я зашиваюсь, – призналась Рита. – Времени просто катастрофически не хватает. Мне дали на сценарий три недели, из них одна неделя уже прошла, а я практически топчусь на месте.
   – А я тебе звоню, звоню, а мне говорят, что ты недоступна или у тебя аппарат отключен. А как твой режиссер?
   – Никакой он не мой. Он уехал.
   – А помощник?
   – Про помощника я ничего не знаю.
   – Эх, а еще подруга называется, – обиделась Ольга. – Ведь обещала познакомить.
   – Да я помню, – оправдываясь, сказала Рита. – Но я с тех пор с ним не виделась. В следующий раз, когда увижу, я ему скажу, что ты хочешь с ним познакомиться.
   – Ну, может, прямо так не надо говорить, – немного смутилась Ольга. – Просто, когда договоришься с ним о встрече, и меня захвати с собой. Чтоб мы познакомились как бы случайно.
   – Ладно, – улыбнулась Рита.
   Обычно она возвращалась домой уже затемно, немного сказывалась усталость, поэтому, не поднимаясь на крыльцо, Рита направлялась в палисадник и, усевшись под окном на скамью, которую в далеком прошлом сколотил, кажется, еще отец, молча глядела в небо на яркие звезды и устало вдыхала нежный запах цветущего сада. Эти минуты ароматной тишины успокаивали ее, позволяли отойти от дневной суеты и давали возможность мысленно окинуть все узнанное за день, и уложить этот маленький кусочек мозаики в общую картину. Казенный язык перечитанных официальных бумаг следовало, хотя бы мысленно, превратить в живые слова, чтобы составить полное впечатление о своем герое.
   Неожиданно треснул сучок, и Рита вздрогнула.
   – Кто тут? – строго спросила она.
   Из темноты под свет, падающий из окна, вышел Слегин.
   – Привет. Тебя трудно дома застать, – пробормотал он.
   – Я сейчас интересными делами занимаюсь. Ты не представляешь. Я копаюсь в архивной пыли, по крупицам добываю информацию о жившем когда-то здесь крупном инженере, который строил мост…
   – Зачем это тебе? – удивился Виктор. – Я не думаю, что за это много заплатят.
   – Мне, может быть, вообще ничего не заплатят.
   – Тем более. За бесплатно только ветер дует.
   – Ничего ты не понимаешь, – нахмурилась Рита. – Мне это просто интересно. Я столько нового узнала. Вот что такое мост?
   – Ну, это, – Виктор замялся, подыскивая слова, – ну, это – переправа через реку или овраг.
   – Это не точно, – усмехнулась Рита и тоном преподавателя продолжила, – сооружение с дорогой через водное препятствие – это мост, а через овраг – это уже виадук, а одна дорога над другой проходит по эстакаде или путепроводу.
   – Ну и что? – хмыкнул Слегин. – Тебе стало легче? – он помолчал и заметил, – а я думал, что эстакадой называется какая-то большая платформа на ножках, бетонных или железных.
   – Ну, вообще-то, точные термины надо узнавать в учебниках, – согласилась Рита, – а я начиталась справочников…
   Они помолчали.
   – Ты еще долго будешь так работать? – спросил Виктор.
   – А я не работаю, у меня отпуск.
   – Шутишь?
   – Ничуть.
   – Прикольно!
   Рядом раздался шелест, из темноты возник Постников.
   – Вот где я тебя нашел, – довольно произнес он. – Ну, докладывай, как успехи?
   – Какие успехи? – нахмурилась Рита.
   – Мне Рюмин каждый день звонит, интересуется, как ты тут творишь, а ты, выходит, не творишь, а вытворяешь?
   – Я вас не понимаю.
   – Ты же обещала Рюмину заниматься сценарием. А сама вместо этого статьи пишешь. Я читал. Нехорошо.
   – Статья нехорошая?
   – Статья хорошая. Нехорошо, что ты сценарий забросила.
   Слегин встал перед Ритой и спросил:
   – Что он к тебе пристает? Может, ему морду набить?
   – Юноша, – обратился к нему Постников, – не мешайте разговаривать двум серьезным людям, а то можно схлопотать.
   – Это что? Ты мне грозишь? – повернулся к нему Виктор.
   – Ну, если ты будешь выступать…
   – А не много ли ты на себя берешь? Смотри, довыступаешься… Тут тебе не Москва.
   – Витька, – Рита вскочила со скамейки, – ты с ума сошел? Что ты здесь устраиваешь?
   – А чего ему тут надо?
   – Витька, – наступала Рита, – все, мое терпение кончилось. Оставь человека в покое и уходи. Только имей в виду, если ты или кто-нибудь из твоих приятелей задумаете по поводу него какую-нибудь пакость, я за себя не ручаюсь. Ты меня знаешь.
   – Ладно, ладно, Рита, – отступил Виктор. – Успокойся. Я просто подумал, что он к тебе пристает.
   – Никто ко мне не пристает. И вообще, можешь идти. Мне сейчас некогда. Я вот сейчас договорю с человеком, поем и пойду лягу спать, я чего-то устала… Иди, иди.
   Слегин знал, что с ней спорить бесполезно. Не глядя на Постникова, он кивнул Рите. Отступив в темноту, он исчез и вскоре стукнул калиткой, выходя на улицу. Постников посмотрел в темноту и с иронией заметил:
   – Защитник.
   – А что вы думаете? – вступилась за приятеля Рита. – Вы не смейтесь. Он же боксом занимался. У него первый разряд.
   Постников нахмурился и, меняя тему разговора, спросил:
   – Так как насчет сценария? Что мне сказать Рюмину?
   – Я работаю.
   – Ладно. А про статью ему рассказать?
   – Как хотите. Я изучаю жизнь Лосева и пишу о нем.
   – Тебе надо писать сценарий.
   – Это я уже слышала, – Рита повернулась к Постникову и устало вздохнула, – а теперь, знаете, я хочу отдохнуть.
   – Ладно. До свидания. Не буду больше мешать. Пока.
   Постников улыбнулся, и тоже растворился в темноте. Рита забрала со скамейки пакет с блокнотом и отправилась в дом.


                4

   – Ты что так поздно работаешь? Устала? – спросила Зоя Алексеевна, когда дочь вошла в дом.
   – Конечно, устала.
   Она не сказала матери, про отпуск. По-прежнему вставая рано утром, Рита уходила из дома, как на работу. Зоя Алексеевна думала, что она спешит в свою редакцию, а Рита бежала в краеведческий музей, в префектуру или библиотеку. Мать работала секретарем в школе и тоже рано отправлялась на работу. Иногда бывало, они вместе выходили из дома и шли рядом до угла. Здесь мать махала ей рукой и, поворачивала к своей школе, а Рита уходила дальше по улице до площади, откуда в редакцию или в музей ее отвозил автобус.
   – Есть будешь?
   – Ага, – кивнула Рита.
   Зоя Алексеевна накрыла на стол, и они сели ужинать.
   Отца Рита не помнила, вернее, воспоминания были весьма скудными и смутными. Помнился высокий мужчина с колючими щеками. Но мать над рассказом Риты только посмеялась.
   – Отец чуть выше меня, – сказала она. – Метр шестьдесят пять. А потом, тебе еще трех лет не было, когда он погиб.
   Сколько Рита себя помнила, в их доме мужчин не появлялось. И вообще, в их семье как-то плохо обстояло насчет мужчин. Еще в детстве кто-то рассказывал, что ее дед очень давно погиб. И бабушка Ксеня у себя в Ручьях жила одна, и в Синегорске они с мамой жили одни…
   – Тут Витька Слегин вокруг дома вился, – заговорила Зоя Алексеевна, прерывая мысли дочери. – Видала?
   – Видела, – отозвалась Рита. – Я его отшила.
   – Ой, девка, допрыгаешься, – проворчала мать. – Тебе замуж пора, а ты женихов отшиваешь.
   – Мама! – недовольно вскрикнула Рита.
   – Что мама? Сбежит твой Слегин, будешь локти кусать.
   – Никуда Витька не сбежит, а во-вторых, он вовсе не мой.
   Рита с гордым видом поднялась из-за стола и отправилась в свою комнату. Уже в дверях она спохватилась, сказав спасибо, и после этого ушла, прикрыв дверь.
   Зоя Алексеевна согрела воду и неторопливо вымыла посуду. Наведя порядок в кухне, она заглянула в комнату Риты. Дочь лежала на диване и рассматривала записи в блокноте.
   – Ты не спишь? – спросила Зоя Алексеевна.
   – Нет. Я просматриваю, кое-что.
   – Ритуля, мне Галина Тимофеевна, наш завуч, сказала, что ты написала хорошую статью про Лосева. Это правда?
   – А ты сама не читала? – удивилась Рита.
   – У нас из ящика украли газеты. Ребята, похоже, на костер утащили. Если можешь, принеси экземплярчик из редакции.
   – Хорошо. Я спрошу. А зачем тебе?
   – Ну, как же. Это же Лосев.
   – А ты о нем что-то знаешь? – удивилась Рита.
   – Я-то не знаю, – вздохнула Зоя Алексеевна, – а вот если бы ты бабушку Ксеню спросила, она бы тебе рассказала про своего знакомого. Она мне, девчонке, много про него рассказывала.
   – Не может быть! – воскликнула Рита, садясь на диване. – Я можно сказать, весь город перерыла в поисках хоть кого-нибудь, кто помнит Лосева, а оказывается, такие люди живут со мной рядом? А я и не подозревала. Ну, рассказывай…
   Рита выжидающе посмотрела на мать, а та, несколько растерявшись, даже отступила.
   – Что рассказывать?
   – Как что? Все, что тебе бабушка Ксеня говорила.
   – Но я уже не помню…
   У Риты на глазах даже слезы выступили. Она не могла поверить, что надежде, едва вспыхнувшей в душе, не суждено сбыться. А все потому, что ее родная мать не смогла запомнить рассказов бабушки.
   Впрочем, Рита и себя упрекала. Сколько лет она сама собиралась расспросить бабушку Ксеню обо всех родственниках, которых та помнила, чтобы записать историю своего рода. Но, войдя в бабушкин дом, увлеченная какой-то суетой, она обо всем тут же забывала. И вот дождалась. Бабушки Ксени больше нет. Надо бы мать расспросить, пока еще не поздно. Да, похоже, что на ее память не очень-то можно рассчитывать.
   – Ты не расстраивайся, – успокоила ее Зоя Алексеевна, подсаживаясь рядом. – Это я погорячилась, когда сказала, что бабушка много рассказывала. Не много. Она просто часто говорила, что Алексей Михайлович очень хороший человек.
   – А как она с ним познакомилась? – уточнила Рита.
   – Знаешь, она не говорила, – вздохнула Зоя Алексеевна.
   – Может, она на строительстве моста работала?
   – Очень может быть. Но я точно не знаю.
   – А почему ты не знаешь? – упрекнула Рита. – Бабушка Ксеня – это же твоя мать.
   – Господи, дочка, ты что говоришь? – усмехнулась Зоя Алексеевна. – В то время я еще не родилась.
   – А потом ты не поинтересовалась?
   – Дорогая, – с обидой заметила Зоя Алексеевна, – а ты знаешь, где я работала до твоего рождения?
   Рита нахмурилась и умолкла. В своих упреках мать была права. Девушка уткнулась лицом в колени, и некоторое время сидела неподвижно. Зоя Алексеевна тоже молчала, она понимала, что дочь расстроена, но чем помочь ей, не знала.
   – Извини, я не хотела тебя обидеть, – заговорила Рита.
   – Ладно, – отозвалась мать. – Ты знаешь, я сейчас вспоминаю, мне кажется, что у бабушки хранилось какое-то письмо Лосева.
   – А где оно? – оживилась Рита.
   Мать вздохнула и, пожав плечами, созналась:
   – Я не знаю. Просто бабушка говорила, что у Лосева прекрасный почерк.
   – Ну, – разочарованно возразила Рита, – это не довод.
   – Возможно, – согласилась Зоя Алексеевна. – Только я помню ее голос, когда она это говорила…
   Они умолкли. В комнате повисла тишина. Зоя Алексеевна встала и направилась в свою комнату. На пороге она спросила:
   – Уже поздно. Тебя завтра будить как всегда?
   – Да, конечно, – кивнула Рита.
   Она постелила постель и, погасив свет, улеглась. Но заснула не сразу. Рита вдруг вспомнила, что не выполнила обещания, данного Ольге. Не договорилась она с помощником режиссера о встрече, значит, и Ольгу не удастся с ним познакомить. Придется опять перед подругой извиняться.
   Неожиданно ее мысли вернулись к Лосеву и бабушке. Бабушку Ксеню она помнила старенькой, какой увидела в одно из последних посещений. Образ Лосева Рита представляла по фотографии, хранящейся в музее, на которой ему двадцать лет. Возрастной разрыв только путал Риту. Она долго высчитывала годы рождения, и вдруг осознала, что бабушка моложе Лосева на шесть лет. Этот факт удивил ее и дал новое направление мыслям…
   Но, повернувшись на бок, Рита обняла подушку, а в такой позе она обычно сразу засыпала. И в этот раз мысли не смогли осилить привычку – через минуту она уже спала…

   Три недели со дня отъезда Рюмина пролетели быстро. У Риты закончился отпуск, и она вышла на работу.
   – Ну, как дела? Как успехи? – поинтересовался Коркин.
   Но Рита только махнула рукой.
   – Неужели так плохо? – удивился редактор.
   – По сути, я только начала собирать материал, – созналась Рита. – Вот теперь мне понадобился бы отпуск.
   – Увы, – развел руки Валерий Семенович, – больше нельзя. Работы выше крыши.
   – Да, я понимаю, – улыбнулась Рита. – Спасибо и на том.
   – И тебе спасибо.
   – А мне-то за что?
   – Ну, как же. На твои статьи мы уже мешок писем получили. Читатели заволновались. Мы уже начали вести подсчет голосов. Пока проект Лосева побеждает с большим перевесом.
   – Вот если бы эти голоса учла комиссия префектуры, или кто там будет решать, – скептично заметила Рита.
   – Уныние – великий грех, – с улыбкой погрозил ей пальцем Коркин. – Должна надеяться.
   – Ладно, постараюсь, – вздохнула Рита и ушла к себе.
   Войдя в комнату, она с удивлением обнаружила постороннего за своим столом. Спиной к двери сидел какой-то мужчина. Рита нахмурилась. Мужчина повернулся, и она узнала Постникова. Он, видимо, сходил в парикмахерскую, оттого его сверкающий затылок показался Рите незнакомым.
   – Где это вас так? – с сочувствием улыбнулась Рита, подойдя к столу и повесив на крючок сумку.
   Постников встал и освободил ее стул.
   – Да уж, не повезло, – вздохнул он. – Попросил подровнять, а она еще бы чуть-чуть и скальп с меня сняла.
   – А что? Вы не сразу заметили, что вы не в Москве?
   – Да я задумался.
   – Получается, что вредно думать, – усмехнулась Рита.
   – Думать не вредно. Вредно думать не о том.
   – Очень мудрая мысль. Можно я запишу ее?
   – Издеваешься?
   – Шучу.
   – А ты не шути, – с угрозой произнес Постников. – Рюмин на днях приедет, тебе будет не до смеха. Сценария-то нет. Так?
   – Пока нет, – нахмурилась Рита.
   – Вот то-то и оно.
   Постепенно комната заполнялась, подошли еще две женщины, они поздоровались, Рита им ответила, а Постников поклонился молча. Забежал Миша Ершов, поискал что-то в столе и тут же убежал. Рита собралась приниматься за работу.
   – А, собственно, зачем вы пришли? – спросила она
   – Я хочу от тебя услышать, когда будет сценарий? – пояснил Постников.
   – Ну, Сергей Иванович, вы же понимаете, что я не знаю.
   – Что мне говорить Рюмину?
   – Скажите, что мне нужен еще месяц.
   – Ты с ума сошла! – сокрушенно воскликнул Постников. – Он же меня убьет.
   – Свалите все на меня. Скажите, что я требую еще месяц.
   – Он меня уволит…
   Постников оглянулся на сотрудников, а потом неожиданно взял Риту за руку и опустился перед ней на колено.
   – Умоляю, – трагическим шепотом произнес он, – напиши сценарий.
   Рита вырвал свою руку, и сердито воскликнула:
   – Кончайте! Здесь вам не балаган. Что вы тут разыгрываете? Уходите. И раньше чем через месяц не появляйтесь.
   Она отвернулась, и, придвинув бумаги, принялась за работу. Постников с ясной улыбкой невинно пострадавшего человека посмотрел на женщин, взиравших на него с откровенным любопытством, и, не прощаясь, гордо вышел из комнаты.

   В выходные Рита собралась в Ручьи на кладбище к бабушке Ксене. Она позвала с собой Ольгу, а в провожатые навязался Виктор Слегин. Основной целью Рита наметила, конечно, бабушкин дом, заколоченный два года назад. Но она даже сама себе не признавалась, что на что-то надеется. Она искренне убеждала себя, что ей просто захотелось опять, как когда-то, оказаться в знакомом доме и провести в нем хотя бы несколько минут…
   Вместе с десятком пассажиров, с двумя легковушками и одним грузовиком они переправились на пароме. С причала двинулись через Рогово и дальше к церкви, возле которой располагалось кладбище.
   Дорога по краю поселка шла вдоль поля, Виктор нес сумку, в которую Зоя Алексеевна собрала бутылку с теплой водой и тряпки, чтобы протереть крест и ограду на могиле бабушки Ксени. Кроме того в сумке находились кисточка и банка с черной краской. Ими предстояло подкрасить крест и оградку, которые начали ржаветь. У Риты в руках ничего не было, они с Ольгой сошли на обочину и принялись собирать цветы. У ромашек, которые любила бабушка Ксеня, еще не пришла пора цветения. Зато одуванчики золотились бессчетно.
   Всю дорогу Ольга рассказывала о каком-то необыкновенном, сногсшибательном платье, приобретенном ею недавно. Подруга с увлечением описывала и фасон, и материал, но Рита, скупо поддакивая, почти не слушала ее.
   Она вспомнила, как когда-то бабушка Ксеня сплела ей венок из одуванчиков. Очень красиво это у бабушки получилось. Венок оказался тяжелый, со всех его сторон торчали желтые мохнатые головки цветов, и только внутри виднелись переплетенные сплющенные розовые стебли. Рита, надев его на голову, вдруг почувствовала себя принцессой, а бабушка Ксеня стала доброй феей, превратившей Золушку в принцессу. Волшебный казался венок…
   Деревенское кладбище встретило их безлюдной тишиной, в ней изредка и потому особенно звонко перекликались птицы. Это спокойствие даже Ольгу угомонило. Рита долго молча ходила вдоль оград, разыскивая могилу бабушки Ксени. Но все вокруг заросло высокой травой. Рита приходила сюда всего три раза, и все три раза это случалось поздней осенью, когда уже не было такой буйной зелени, как теперь.
   В тот раз, когда хоронили бабушку Ксеню, выпал первый снег. Гроб до церкви и от церкви везли на телеге, потому что мужиков, способных донести гроб до кладбища, в селе не осталось. Рита почти непрерывно плакала, и смотрела только на гроб бабушки. Двое стариков, да пять старух пожелали бабушке Ксене вечной памяти и земли пухом. На поминках старики немного пили, а старухи много плакали, и говорили, что Ксене еще повезло, понимая, что их остается все меньше, а значит – все труднее будет хоронить друг друга…
   Два других раза Рита приходила с матерью, отмечая очередную годовщину смерти бабушки. И опять-таки, шагая за маминой спиной, дорогу она не очень запоминала.
Осенью на кладбище все прозрачно, желтая и коричневая листва под ногами, тонкие стволы берез не могут заслонить белой колокольни, и даже синий забор вокруг церкви. А, летом, зелень всех оттенков закрывает обзор. Живые, лиственные перегородки делят пространство на небольшие закутки. Один закуток похож на другой. В каждом – несколько оградок с деревянными крестами. Каждый обособлен от других. И очень трудно найти именно тот, который нужен.
   В конце концов, Рита все-таки нашла знакомую оградку и крест с именем бабушки. Ей показалось, что крест начал крениться, и она попросила Виктора поправить его. Потом она протерла металл ограды тряпками и начала красить. Слегин стоял рядом и смотрел, как черная краска, опережая кисточку, сбегает вниз по рыжеватому от следов ржавчины металлу.
   – Что стоишь? – упрекнула его Рита. – Возьми у Ольги сучья, что она собрала и отнеси к выходу, там есть куча мусора.
   Неподалеку стоял высокий старый тополь, хрупкие ветви которого еще весной наломал ветер и сбросил прямо на могилы. Ольга набрала уже целую кучу таких сучьев. Виктор отнес все к выходу. Завершая уборку, Рита подошла к скамейке у соседней могилы, на которой она оставила собранные по дороге цветы. Немного желтых одуванчиков, немного мелких беленьких цветочков, названия которых Рита не знала, несколько зеленых метелок травы и веточка придорожной рябины с резными листьями – все, что Рита с Ольгой насобирали по дороге, она пристроила в пластмассовую банку, вкопанную рядом с крестом, и налила туда принесенной воды.
   – Ну, ладно, пошли, – поторопила ее Ольга. – Я не люблю кладбища. Мне тут страшно становится.
   – Ты чего? Мертвецов боишься? – усмехнулся Виктор.
   – Может, и не мертвецов, но мне тут находиться неприятно, – нахмурилась Ольга.
   Придирчиво оглядев плоды своей деятельности, Рита осталась довольна.
   «Надо будет чаще сюда выбираться, – подумала она, одновременно понимая, что не сумеет выполнить свое обещание. – Ну, почему мы так редко бываем на могилах своих предков?»
   Можно понять тех, кто уезжает, например, в столицу – на родину не наездишься. Нынче дорога дорогая. Но те, кто живет рядом, неподалеку, что их удерживает? А все оправдания ничего не стоят. Кто-то говорит, что он и дома вспоминает родителей, но это – неправда. Конечно, сидя за столом и уплетая курицу с жареной картошкой, можно вспомнить, что мать готовила вкуснее. Но это не воспоминания. Это так, суета. Нужно специально приходить на кладбище, молча стоять у могилы предков, и, неважно, атеист ты или верующий, необходимо общаться с ними мысленно. Да, видимо, мы не воспитаны в нужном духе? А это, очевидно, закладывается с детства. И если уж что упущено, то, значит, на всю оставшуюся…
   С кладбища они отправились к дому бабушки. Он стоял неподалеку. Дорога, полого спускаясь по широкой дуге, вывела их к Ручьям. Отсюда хорошо был виден Синегорск на противоположном берегу Резвы, а на этом берегу, правее по зеленой низине шеренгой выстроились серые полуразрушенные столбы – остатки каменных опор, возведенных еще по проекту Лосева.
   Ольга, покинув кладбище, немного оживилась, пока они шли к Ручьям. Но, увидев бабушкин дом, который уже два года стоял заколоченный, она опять притихла.                Толстые доски, прибитые прямо к бревнам, перекрещиваясь, закрывали и окна, и дверь дома. Рита с самого начала согласилась, чтобы их проводил Слегин, так как предвидела, что понадобится мужская сила. Она боялась, что вдвоем с Ольгой им не справиться с заржавевшими гвоздями, и не открыть дверь. Ее опасения оказались не напрасными. Виктор сначала долго искал подходящий колышек, которым собирался поддеть доски, а затем минут двадцать возился, прежде чем ему удалось со страшным скрипом извлечь из бревен толстые гвозди.
   Наконец дверь открылась, и они вошли внутрь. Стоя на пороге, Рита оглядела комнату, и все показалось ей незнакомым. Всего два с половиной года нет бабушки, а вот, дом уже стал почти чужим. Странно. Нет знакомых приятных запахов, нет чего-то, что так радовало Риту, когда она приходила сюда. И дело не в том, что сейчас через окна, забитые досками, скудно просачивался свет. Было не темно, было голо. Отсутствовали вещи, по которым сразу заметно, что в доме живут люди. Не белели занавески на окнах, не висел рушник в углу под иконой, да и сама икона отсутствовала…
   «Кто-нибудь из соседок забрал», – подумала Рита.
   Она пересекла горницу и прошла в дальнюю комнату, туда, где когда-то стояла бабушкина кровать с мягкой периной и горкой из трех подушек. Сейчас все это отсутствовало. Мама на следующий день после похорон специально приходила сюда и раздала все бабушкины вещи соседкам. Даже кровать унесли. На своем месте, в углу остался только громоздкий старый шкаф. Да и его-то, наверно,  потому не тронули, что вытащить наружу такую орясину не удалось.
   – Да, – вздохнула Ольга, – не люблю я пустые дома.
   – Пустые дома ты не любишь, на кладбище тебе страшно, – проворчал Виктор. – Что же тебе нравится?
   – Я люблю жизнь радостную и веселую. Все остальное скучно.
   – Это называется легкомыслием, – заметил Слегин.
   – А мне все равно, как это называется.
   Приятели продолжали препираться, но Рита их не слушала. Она втайне надеялась хоть что-нибудь найти в шкафу. Но, открыв узкую левую дверцу, Рита обнаружила на полках пустоту. В среднем большом отделении сбоку на гвоздике висел только старенький, местами выцветший халатик. Рита помнила его, он так по-домашнему смотрелся на бабушке. Но теперь, провисев два с лишним года на гвоздике, эта вещь уже стала чем-то другим. Известно, что некоторые предметы не могут существовать без своего хозяина… На гвоздике теперь висела никому не нужная линялая тряпка.
   Рита, прощаясь, слегка прикоснулась к бывшему халатику и, открыв правую дверцу, начала поочередно выдвигать ящики. Увы, все они оказались пустыми. Она вздохнула, понимая, что затея с посещением бабушкиного дома не удалась.
   Неожиданно в нижнем ящике вдруг открылось пестрое разнообразие. Рита присела и стала перебирать содержимое. Лоскутки, бечевки, обрывки ленточек, кусочки кружев, ржавые кнопки, петельки, крючочки, выцветшие нитки, спутанные клубочки, одинарный носок и старый чулок – чего только не увидела она в ящике. Видимо, сюда ссыпали все, что оставалось в других, когда их освобождали. Это теперь представляло собой хлам…
   А когда-то бабушка, не задумываясь, выдвигала нужный ящик и легко находила именно ту пуговку или застежку, шелковую ленточку или кружевной воротничок, которые требовались в этот момент. Казалось, она знает наизусть все свои сокровища.
   Но вот, человека нет, и все накопленное им, то, что насущно необходимо ему в повседневной жизни, те мелочи, которые выручали его в различных эпизодах, теперь стали ненужными для посторонних людей, ведь родственники, даже самые близкие, тоже до некоторой степени – посторонние. Все свалено в ящик, и брошено на произвол безжалостного времени…
   Подошедшая сбоку Ольга наклонилась и извлекла из дальнего угла ящика небольшой тряпичный мешок.
   – Ух, ты! Какой тяжелый, – удивилась она.
   Рита подхватила мешок из рук подруги и, развязав его, запустила в него руку и извлекла горсть глухо звякнувших монет.
   – Неужели это клад твоей бабушки? – спросила Ольга.
   Присмотревшись, Рита поняла, что монеты старые, но не старинные. Вот двадцать копеек пятьдесят пятого года. А это пятнадцать – тоже пятьдесят пятого года. И три копейки…
   Рита опустила эти монеты в мешок и, помешав внутри рукой, вынула новые из глубины.
«Странно, – подумала она, глядя на ладонь. – Почему-то все монеты одного года. Сколько их тут?»
   Прикинув на глазок, она поняла, что в мешке не один десяток рублей. Насколько Рита понимала, теперь эти монеты никакой ценности не представляли. Недаром из дома все унесли, а этот металл бросили, никому он не нужен.
   По рассказам матери у бабушки никогда большого достатка не было. Тем не менее, бабушка зачем-то собирала эти монеты? Жаль, уже не спросишь у нее…
   Подошел Виктор. Она за спиной услышала его сопение. Слегин всегда сопел, и Риту это раздражало, ей казалось, что так проявляется его невоспитанность. Ее в такие моменты подмывало подойти к нему и строго сказать: не спи! Обычно Виктор сразу хмурился и переставал сопеть. Значит, можешь, констатировала Рита, но не хочешь.
   – Вы чего? – спросил Слегин, глядя на монеты.
   – Да вот, бабушкин клад обнаружили, – засмеялась Ольга.
   Виктор взял монету, покрутил ее в руке и, взглянув, бросил в ладошку Риты.
   – Барахло, – небрежно заметил он.
   Рите вдруг стало обидно за свою бабушку.
   – Барахло, значит, – вскрикнула она, – барахло, говоришь? Я тебе покажу, барахло.
   Она положила монеты обратно в мешок и, схватив его поудобней, с размаху ударила Виктору по плечу. От следующего удара Виктор увернулся.
   – Ты чего? – растерянно спрашивал он, отступая к двери.
   – Для тебя все – барахло, – продолжала возмущаться Рита, наступая и размахивая мешком с монетами.
   – Ну, что ты завелась? – бормотал Виктор. – Если тебе такие монеты нужны, я могу еще достать. Мои предки когда-то в лото играли, у них эти копейки как фишки использовались. Хочешь, я тебе такой же мешок принесу, а может, и побольше.
   – Мне твои монеты даром не нужны, – кричала Рита, тесня приятеля, пока тот не выскочил из дома.
   Рита подперла ухватом входную дверь, после чего вернулась в бабушкину комнату. Здесь, присев на корточки перед выдвинутым ящиком, она вдруг расплакалась. У нее по щекам потоком полились слезы жалости. Ее охватило отчаяние, оттого что неожиданно она поняла и почувствовала свое одиночество.
   Ольга, удивленная ее внезапным возмущением и неожиданными слезами, тихо подошла к ней и погладила по голове.
   Когда-то, уже бесконечно давно, именно в этой комнате самый близкий Рите человек, бабушка Ксеня, прижимала к своей груди ее, маленькую девочку, прибежавшую со своими горючими слезами, со своими непоправимыми бедами. Тогда от этих объятий делалось Рите тепло и уютно. Не хотелось шевелиться, чтобы не нарушить наступивший покой, чтобы он длился вечно. И, действительно, он длился вечно, потому что в детстве время течет очень медленно…
   Именно сейчас, стоя перед остатками бабушкиных сокровищ, видя весь этот хлам, Рита испытывала пронзительную жалость к себе, к бабушке Ксене, которую она уже никогда не увидит, не обнимет, к тому далекому времени, которое уже никогда не вернется. Слезы текли у нее по щекам, но она их не вытирала.
   Опустившись на колени перед открытым ящиком, Рита зачерпнула двумя ладонями все эти клубочки, лоскутки и ленточки. Подняв руки над головой, она неожиданно выпустила их, и они посыпались ей на голову и на пол. Вновь и вновь зачерпывала она бабушкины сокровища и высыпала их себе на голову, сама не понимая, зачем она это делает.
   Когда в ящике уже ничего не осталось, она прикрыла лицо ладонями и, склонившись над ящиком, вновь заплакала. Ольга присела рядом и, обняв подругу, тоже заплакала.
   – Прости меня, – тихо шептала Рита, обращаясь к бабушке, – я так редко бывала с тобой, особенно в последние твои годы. А как было тебе здесь одной? Наверное, вспоминала о своей бессовестной внучке. Нет мне прощения…
   Ольга ласково прижимала ее к себе и гладила по голове, по плечу, пытаясь успокоить.
   – Ты очень любила бабушку? – шепотом спросила она.
   Рита молча покивала головой.
   – Я тоже любила свою бабушку, – вздохнула Ольга. – А с мамой мы часто ссоримся.
   Некоторое время девушки сидели обнявшись.
   Заверещавший мобильник Ольги прервал их молчание.
   – Да, мама, я слушаю тебя, – произнесла Ольга, поднявшись и отступив к заколоченному окну. – Я скоро приеду. Да. Да, скоро. Мы с Ритой на кладбище в Ручьях. Не веришь? Вот, если хочешь, Рита может подтвердить. Ну, ладно, мам. Я сказала, что скоро приеду. Ну, все. Пока.
   Ольга спрятала аппарат и вздохнула:
   – Думает, что я с ребятами на рыбалку отправилась. Меня и вправду приглашали. Я с дуру ей рассказала, так она теперь все время боится, что я поеду.
   Рита встала с пола, пора возвращаться домой. Оглядев комнату, она не стала собирать раскатившиеся по полу клубки и пуговицы, не стала поднимать лоскутки и обрезки ленточек, все равно это уже никому не нужно. Рита повернулась, чтобы уходить, но в последний момент взгляд ее вернулся к опустевшему ящику. И вдруг она заметила на дне его что-то, знакомого темно-серого цвета!
   Боясь поверить своим глазам, Рита вернулась к ящику и, присев на корточки, раздвинула остатки клубочков и бережно подняла со дна картонку. Медленно, чтобы не вспугнуть улыбнувшийся случай, она повернула ее к себе обратной стороной. С фотографии на нее смотрел молодой Лосев…


                5

   Еще в пятницу, когда ей только пришла идея посетить дом бабушки Ксени, и она решила в субботу же воплотить свою идею, Риту вдруг охватило какое-то радостное предчувствие. Она, даже сама себе боялась признаться, что втайне надеется обнаружить хоть что-то, объясняющее знакомство бабушки и Лосева. Она искренне верила, что если будет вести себя правильно, бабушка Ксеня обязательно подаст какой-нибудь знак. Возникшее предчувствие согревало, поддерживало в ней эту надежду.
   «А вдруг откуда-нибудь объявятся бабушкины письма», – думала она.
   Но найти можно только неотправленное письмо, поэтому она тут же сама себя опровергала…
   «А вдруг найдется письмо Лосева?» – шепотом предполагала она, и, понимая наивность таких предположений, пыталась урезонить свое разыгравшееся воображение.
   Однако радужные надежды начали сразу таять, едва она вошла в горницу. Отсутствие вещей, пустые ящики в шкафу попросту огорчили ее. С каждым шагом вероятность хоть что-то обнаружить падала. Ожидания ее не оправдывались. И в такой момент идиотское замечание Слегина вообще рассердило Риту. Ее охватило разочарование, она почувствовала, как ей не хватает бабушкиного плеча, бабушкиных теплых рук. И бабушка словно почувствовала ее отчаяние, словно услышала ее призыв, подала знак…
   Впервые услышав о знакомстве бабушки Ксени и Лосева, Рита не поверила словам матери и очень сомневалась в реальности такого знакомства. Но находка спрятанной фотографии потрясла ее. Это действительно подтверждало факта знакомства. Конечно, какие-то сомнения у нее еще оставались. Мешало то, что она с трудом могла вообразить бабушку Ксеню молодой девушкой.
   Вспоминая человека, мы всегда представляем его таким, каким видели в последний раз. А бабушку Ксеню Рита никогда не видела девушкой. Фотографии не в счет, это – то, что запомнил фотоаппарат. Да и фотографий бабушкиных она не видела. В памяти бабушка всегда являлась в виде милой и доброй старушки. А Лосев для нее оставался молодым симпатичным мужчиной с фотографии, увиденной в музее.
   Что она знала о бабушке? Да, по сути, ничего. Никаких изображений бабушки в молодости не сохранилось. Мама рассказывала, что еще задолго до рождения Риты, году в шестидесятом у них случился пожар, и сгорели все вещи.
   «Хорошо хоть сами остались живы», – всегда добавляла Зоя Алексеевна в заключение.
   Мать в подробностях живописала буйство огня, жар пышущий от пылающих бревен и суматоху перепуганных односельчан. Все это, видимо, произвело большое впечатление на ее детское воображение. Она радостно вспоминала, как потом жили они в комнатке при клубе, пока всем селом построили им избу. А радость ее объяснялась возможностью без билета смотреть все фильмы, которые привозили в клуб…
   Но события, о которых рассказывала мать, в сознании Риты существовали отдельно от образа бабушки Ксени. Если осенью увидишь, как на голых ветвях дерева трепещут на ветру несколько желтых листьев, то представить себе всю летнюю крону по этим одиноким листьям трудно, не могут они передать полного впечатления. Так и для Риты разрозненные эпизоды из жизни близких родственников не сливались в единую историю семьи. У бабушки прошла своя неизвестная жизнь, у мамы – своя. Теперь и у Риты начиналась своя жизнь. Где-то эти жизни соприкасались, и только…
   И воспоминания о бабушке Ксене жили в памяти Риты отдельными сценами. Вот бабушка доит в хлеву корову Данку. Быстро наступающий вечер нагнал под крышу сумерки. Темно-синее платье бабушки делает ее почти невидимой. Но сумрак помещения наполняют знакомые звуки: звонко тренькают струйки молока, начиная наполнять ведро, и затем постепенно стихают. Вот хрумкает своей жвачкой Данка и глубоко вздыхает, видимо устала за день. В одном углу стучит рогами по загородке коза Зинка, требуя своей доли бабушкиного внимания. В другом углу в закутке боров Борька похрюкивает, топочет копытцами и жадно чавкает, поглощая немного остуженный взвар из толченой картошки, ботвы от свеклы и нескольких зеленых листьев капусты. Все это бабушка слегка забелила молоком, бросила туда пару кусков ржаного хлеба, предварительно размяв его в руках, размешала и вылила в Борькино корыто. Для Данки тоже приготовлено теплое пойло, но ей в качестве добавки досталась еще и подсоленная корочка черного хлеба…
   Помнится бабушкина улыбка. Впрочем, даже не улыбка, а какой-то намек на нее. Рита, нагулявшись, прибежала в избу. Бабушка достала из печи чугунок с гречневой кашей, зачерпнула и выложила в миску коричневый дымящийся вулкан, затем набрала кружкой парного молока и залила вулкан, отчего тот сразу угас, и вообще пропал, осталось круглое белое море, в котором маленькой лодочкой плавает деревянная ложка. А рядом на столе, словно корабль, готовый выйти в плавание, – большой ломоть хлеба. Рита набегалась за день, проголодалась. Она быстро работает ложкой, уплетая кашу с молоком за обе щеки. А бабушка сидит напротив и улыбается…
   А вот бабушка Ксеня сидит и вяжет шерстяные носки Рите. Рядом на комоде – радиоприемник с квадратной шкалой, слабо подсвеченной маленькой, как у карманного фонарика, лампочкой. Красная стрелка на этой шкале всегда смотрит в одну сторону. Бабушка не любит, когда внучка начинает крутить ручку, пытаясь среди свиста и азбуки Морзе найти какую-нибудь музыку, потому что у Риты не всегда это получается. Бабушка любит радиостанцию «Маяк», там часто передают песни в исполнении ее любимого Хиля. Вот и теперь звучит:
                Потолок ледяной,
                дверь – скрипучая,
                за шершавой стеной –
                тьма колючая.
                Как шагнешь за порог –
                всюду иней,
                а из окон – парок
                синий - синий.
   У бабушки по щекам катятся слезы. А у Риты – озноб от «ледяного потолка» и страх – от шершавой стены, за которой колючая тьма… Почему бабушке нравились эти песни? Теперь не узнать…
   Возле бабушкиной кровати на этажерке из тонких реечек одна полочка свободна, а на ней лежат два толстеньких томика, это любимая книга бабушки – «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма. Бабушка их читает практически непрерывно. Когда бы Рита ни приехала, всегда то в одном, то в другом томике она видит конвертик в качестве закладки.
   – Сколько можно? – удивляется Рита, заметив, что конверт находится в первом томе, а в прошлый приезд лежал во втором. – Ты опять начала читать сначала. Неужели тебе не надоело?
   Бабушка не отвечает. Она накрывает книгу платком и отодвигает к стене. А сама уводит Риту в горницу. Но внучка не унимается.
   – Взяла бы что-нибудь еще и почитала. На свете очень много интересных книг, – назидательно говорит она.
   – А мне других не надо, – улыбается бабушка.
   – Что же тебе там нравится? – недоумевает Рита.
   – Я там всех знаю.
   – Какие глупости, – сердится Рита. – Читают не для этого.
   – А ты зачем читаешь?
   – Чтобы узнать что-то новое, интересное. Я, когда знаю содержание книги, читать ее уже не могу. Мне неинтересно.
   – Правильно. Ты молодая еще. Многого не знаешь. Вот тебе и интересно.
   – Разве интересно читать одно и то же?
   – А это, как с приятелем поговорил. Не каждый из друзей может бесконечно рассказывать интересные истории. Случается, что старый друг повторяет то, что ты уже от него слышал. Так ты предлагаешь завести новых друзей, а этого прогнать только потому, что он больше не знает ничего нового?
   – Я про книги говорю, – хмурится Рита, – а ты…
   – Книги – это те же друзья. Только лучше. Друзья могут уйти, исчезнуть, а книги всегда остаются с тобой.
   – Все равно мне непонятно, что тебе нравится в этой книге, – бурчит Рита.
   – Приятно, когда зло бывает наказано, – пожимая плечами, отвечает бабушка Ксеня.

   Одной рукой держа мешок с монетами, другой осторожно прижимая фотографию, Рита, улыбаясь сама себе, вышла из бабушкиного дома. Следом за ней появилась и Ольга. После скудного света, слабо проникавшего в щели между досок, которыми заколочены окна, солнечные лучи, ударившие им в лицо через открытую дверь, ослепили их. Обе девушки остановились на крыльце и, одинаково прищуриваясь, огляделись. Рядом с крыльцом, на завалинке молча сидел Слегин. Опасаясь гнева Риты, он отвел взгляд в сторону и нахохлился, но по его виду было заметно, что он настороже и готов в случае чего броситься наутек.
   Увлеченная своими воспоминаниями и размышлениями о прошлом, Рита почти забыла о своем приятеле.
   – Рита, ты уж прости меня, – пробормотал Слегин, не поднимая глаз.
   – Заколоти дверь, – сухо сказала она, не глядя на Виктора.
   Девушки спустились с крыльца и по заросшей дорожке направились к калитке. Понимая, что прощен, Виктор с радостью принялся приколачивать доски.
   – Можно мне посмотреть? – спросила Ольга, потянувшись к фотографии.
   Рита, не останавливаясь, протянула Ольге свое сокровище – найденную фотографию Лосева. Они вышли на улицу и двинулись к переправе.
   – Это кто? – спросила Ольга. – Молодой и красивенький.
   – Это инженер Лосев. Это он строил мост, – ответила Рита. – Ему уже восемьдесят шестой год пошел.
   – А-а, – с разочарованием в голосе протянула Ольга. – А почему его фото хранилось в старом шкафу твоей бабушки?
   – Это главная загадка, которую я хочу разгадать.
   – Может, это – любовник твоей бабушки? – предположила Ольга.
   – Почему – любовник? Может быть, любимый. Я в одном уверена, он подарил бабушке свой портрет на память.
   Рита забрала у подруги фотографию. Прежде всего, она исследовала ее оборотную часть, пытаясь разглядеть хоть какие-нибудь надписи или пометки. При солнечном свете все очень хорошо видно. Но, увы, картонка оказалась чистой. Правда, У Риты продолжала тлеть надежда, что, возможно, надпись на картонке когда-то существовала.
   – Ты сходи в уголовный розыск, – подала идею Ольга. – Может, они сумеют прочесть, если тут было что-то.
   – Это ты хорошо придумала, – согласилась Рита. – Если какие-то следы остались, они, наверное, смогут прочесть. По крайней мере, в кино так показывают. У них для этого всякой техники полно.
   – Правда, может, это только в кино? – засмеялась Ольга.
   – Все равно надо попробовать, – решила Рита.
   «И мать надо расспросить, – подумала она, – вдруг что-нибудь вспомнит? Хотя она говорила, что все сгорело на пожаре… А вот, фотография осталась. Значит, не все сгорело? А вдруг, и бабушкин «Граф Монте Кристо» с тех пор сохранился. Может, и еще что-то осталось?.. Что ж я такая нелюбопытная была? Вот ведь. Не поговорила с бабушкой Ксеней, не расспросила ее про то, как она влюблялась… И вообще, о многом теперь хотелось бы поговорить…»
   Когда девушки подходили к переправе, их догнал Слегин.
   – Я все там приколотил, как надо, – сообщил он.
   – Хорошо, – кивнула Рита и спросила, – у тебя знакомых в угрозыске нет?
   – У меня знакомых нет. А вот у твоего брата…
   – У Игоря? – уточнила Рита.
   – Да. Помнишь, Саньку Климова, из его класса?
   – Рыжего? – спросила Ольга.
   – Да. Он теперь в угрозыске работает.
   – Так это прекрасно, – усмехнулась Рита и воскликнула, – бежим, а то паром нас ждать не будет.
   На паром за грузовиком въехала телега, и паромщица уже освобождала чалку. Ребята успели подбежать вовремя. Один из мужиков, привязав лошадь, подошел к паромщице.
   – Ну, давай, Клавдия, я покручу, – предложил он.
   – Покрути, – согласилась паромщица, отступая в сторону.
   Мужик начал крутить ручку лебедки, и паром почти незаметно двинулся к противоположному берегу. Паромщица бегло оглядела пассажиров и спросила:
   – Оплачивать проезд будем?
   Она ушла к телеге, а мужик, продолжая крутить ручку, громко спросил:
   – А мне льгота положена за то, что я кручу?
   – С тебя на десять процентов больше причитается.
   – За что? – удивился мужик.
   – За удовольствие, – со смехом отозвалась паромщица.
   Вскоре паром достиг середины реки. Паромщица вернулась к лебедке и хотела сменить мужика, крутившего ручку, но тот отмахнулся:
   – Ладно, отдыхай, а я докручу до удовольствия, – он помолчал и добавил, – тебе, небось, уже надоело ручку крутить?
   – Ничего не надоело, – проворчала паромщица.
   – Скорей бы уж мост построили.
   – А что мост? – вздохнула женщина. – С мостом я без работы останусь.
   Рита молча стояла, опираясь на бревно для привязи лошадей. Услышав слова женщины, она вдруг удивилась, что кому-то строительство моста может принести неудобство. Прежде она даже предположить такого не могла. Ей казалось, все должны радоваться тому, что в городе будет построен мост.
   Случайно взглянув на паромщицу, Рита обнаружила, что женщина тоже посматривает на нее с любопытством. Сначала Рита рассердилась. Ей показалось, будто паромщица рассматривает ее и Слегина как пару, и они ее интересуют именно в качестве объекта пересудов и сплетен. Сплетников Рита презирала, но и боялась. На каждый роток не накинешь платок. А если уж вымажут в грязи, то отмываться будет трудно.
   И еще несколько раз, встречаясь с женщиной глазами, Рита строго хмурилась и напрягалась, готовясь дать отпор любой недружелюбной реплике. Но паромщица, посматривая на Риту, словно не замечала ее недовольства.
   Когда паром приблизился к берегу, паромщица отогнала мужика, помогавшего ей, и, отобрав у него натертую до блеска ручку лебедки, сама принялась ее крутить. Мужик отправился отвязывать свою лошадь. Рита, наконец, вздохнула спокойно, никто ее больше не рассматривал.
   Уже сойдя на берег, она вдруг услышала:
   – Рита, это ты?
   Она оглянулась, сзади стояла паромщица.
   – Мы с твоей мамой в школе учились. Передавай ей привет. А ты на нее похожа. То-то я смотрю что-то знакомое…
   – А от кого привет? – спросила Рита.
   – Скажешь: от Клавы. Она знает.
   – Ладно, передам.
   Слегин с Ольгой проводили Риту до дома. У калитки они остановились, и Рита, забрав свою сумку у Виктора, сказала:
   – Спасибо вам за компанию. Пока. Я сейчас буду работать.
   Ольга взмахнула рукой и, улыбнувшись на прощание, двинулась дальше по улице. Слегин постоял мгновение и, прежде чем отправиться домой, пробормотал:
   – Рита ты меня простила?
   – Пока нет, – хмуро ответила девушка, открывая калитку и, уже поднимаясь на крыльцо, небрежно бросила, – посмотрим на ваше поведение.
   – Я буду хорошо себя вести, – улыбнулся Виктор.
   Рита, не ответив, ушла в дом.
   – Ты так рано вернулась? – удивилась Зоя Алексеевна.
   – Ничего себе «рано»? – отозвалась Рита и, посмотрела на стенные часы, – шесть часов отсутствовала.
   – Я обычно и за восемь не управляюсь, – вздохнула мать, – пока приберешься, пока в церковь зайдешь…
   – А я не заходила… Да, тебе привет, – вспомнила Рита. – От твоей подруги по имени Клава. Знаешь такую?
   – От Клавы Сенцовой?
   – Она мне фамилию не сказала. От паромщицы.
   – Значит, от Сенцовой.. Надо мне как-нибудь зайти к ней. А то все суета заедает. Мы уже не виделись лет пять. Живем рядом. А все недосуг. Просто удивительно…
   Мать еще продолжала вздыхать, а Рита прошла в свою комнату и, водрузив портрет Лосева на письменный стол, уселась перед ним. Она почти легла на стол и, подперев кулаками подбородок, пристально всмотрелась в ставшие уже знакомыми черты молодого мужчины.
   «Что связывало этого симпатичного мужчину и бабушку Ксеню? Неужели любовь?..»
   Встав со стула, Рита подошла к книжной полке. То, что она хотела увидеть, пришлось искать. Неудобство книжных полок заключалось в их глубине. И книги, стоявшие во втором ряду, всегда оставались невидимыми. Искомые два тома Дюма обнаружились только через полчаса, когда Рита уже засомневалась в удаче. Две толстых книги были обернуты бумагой, собственно, поэтому Рита пару раз проскальзывала глазами, не задерживаясь на них. Бумага на ощупь показалась толстой.
   «Старый ватман, – определила Рита. – Вон как аккуратно все подвернуто, а уголки даже подклеены, чтобы обложка не соскакивала. Надо будет обязательно перечитать, – решила Рита, открывая первый том “Графа Монте-Кристо”. – А вдруг удастся заглянуть в бабушкины мысли…»
   Она пролистала обе книги, сложенный вдвое конвертик, который бабушка использовала в качестве закладки, она обнаружила в конце второго тома. Развернув его, Рита увидела адрес: Ручьи, дом 22. Это бабушкин адрес. Она обратила внимание, что на марке, приклеенной к конверту, отсутствовал почтовый штемпель. Бабушкин адрес написан красивым, можно сказать, каллиграфическим почерком, но внутри конверт был пуст.
   «Может, это конверт от письма Лосева?» – подумала Рита.
   Сами книги казались очень старыми, уголки страниц обветшали, скруглились и потемнели. Но страницы не выпадали. Сразу видно, что не современное издание. Странички сброшюрованы, тетрадочки подшиты к переплету… Да, теперь так не делают.
   Рита открыла титульные листы и увидела год издания…
   Тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год. Это год начала строительства моста. Значит, она права, действительно, эти книги пережили пожар…


                6

   Рюмин появился через месяц. В последнее время Постников не беспокоил Риту, возможно, он уехал из города. Ей показалось, что про нее забыли. Но она ни о чем не забыла. Теперь ее всерьез увлек сценарий. Она даже подготовила два варианта.
   Когда Постников появился в редакции и сообщил, что Рюмин приезжает завтра, Рита втайне обрадовалась. Ей уже давно хотелось хоть кому-нибудь показать то, что ей удалось написать. Но с Постниковым она держалась сухо.
   – Пускай приезжает, – пожав плечами, сказала она.
   – А как дела со сценарием? Ты просила месяц, тебе дали этот месяц. Теперь Рюмин с тебя спросит.
   – Вы меня запугиваете?
   – Нет. Я предупреждаю. Рюмин – суровый мужик. Он не любит, когда обещания не выполняют.
   – Мало ли кто чего не любит.
   – Тебе, Маргарита, надо в артистки идти. Я вижу, ты любишь роли разыгрывать.
   – Какие роли? – нахмурилась Рита.
   – Я не слепой. К тому же, не первый год работаю помощником режиссера, и, уж поверь, за это время немало повидал всяких артисток. Ты передо мной всегда кого-нибудь изображаешь. Уж который раз.
   – Выдумываете вы все, – Рита всем видом старалась показать, что занята работой.
   Она перекладывала бумаги, раскрывала папки, листала рукописи. И все это – не глядя на помощника режиссера.
   – Ладно, – вздохнул Постников, – можешь не сознаваться. Главное, скажи, может Рюмин приезжать? Давать мне ему отмашку? Или предупредить, что ты со сценарием не справилась?
   Рита обиженно стрельнула глазами в сторону молодого человека, но сдержалась. Пусть думает, что она ничего не написала. Вот, Рюмин приедет, тут она и устроит им сюрприз. Получайте, не один сценарий, а целых два.
   Постников ушел, так и не добившись от Риты вразумительного ответа. Помощник режиссера чем-то ей не нравился, то ли своим панибратством, то ли своей заносчивостью. С самого первого визита у нее возникла по отношению к нему какая-то антипатия. А кому могут понравиться безапелляционные суждения, произносимые с самоуверенным видом?
   Но, оставшись одна, Рита запаниковала. Рюмина она боялась. И то, что у нее написано два сценария, это так – бахвальство. Постникову можно заявить: вот они, две рукописи. А Рюмин скажет: нет, девочка, легкомысленные фантазии нам не нужны. Конечно, я не могу тебе запретить упражняться на досуге. Но я наметил план. И теперь прошу не отклоняться от него. Что будет, если каждая бумагомарака станет своих родственников примазывать к истории?
   Впервые в жизни Рита поняла, что такое бессонница. Проснувшись часа в четыре утра, она так и не смогла больше заснуть. Ворочалась с боку на бок, пыталась считать до тысячи, но сон не возвращался. Вспоминалась прогулка с Рюминым по набережной, мелькали картины давних разговоров с бабушкой Ксеней, она сожалела, что так и не успела просмотреть в музее все папки, связанные с Лосевым. И вообще, может быть, следует садиться и начинать писать третий вариант сценария?…
   Как бывает в таких случаях, она провалилась в сон минут за двадцать до будильника, поэтому звонка не услышала. И как же ей не хотелось вставать, когда через час удивленная мать зашла в комнату и спросила:
   – Ты разве на работу сегодня не идешь?
   – А сколько времени? – испугалась Рита.
   – Да уже восемь.
   Рита вскрикнула и вскочила с дивана. Одной рукой умылась, другой навела тени, третьей рукой причесалась, четвертой оделась. Только четырьмя руками, да и то лишь по молодости, можно успеть то, что удалось совершить Рите за семь минут. Именно через семь минут ее каблучки звонко процокали за калиткой, унося ее по узкому асфальтовому тротуару к автобусной остановке на площади.
   А еще через двадцать минут она уже входила в редакцию. Воспользовавшись редакционным принтером, она распечатала первый вариант сценария. Получилось пятьдесят три страницы. Рита не знала, хорошо это или плохо, много это или мало. Впрочем, она уверяла себя, что Рюмин сразу все оценит. Второй вариант Рита побоялась распечатывать. Зачем искать чьей-то оценки, если сама еще не до конца осознала, стоит ли это обнародовать? Надо сначала с первой версией разобраться.
   Рита думала, что Постников придет еще до обеда и пригласит ее на встречу с Рюминым. Но закончилось обеденное время, а никто не появлялся. После перерыва Рита смогла проработать, не отвлекаясь, только часа два. Потом ее замучили сомнения и страхи.
   «А вдруг Рюмин разочаровался во мне, – испуганно предполагала она. – Я ведь уже второй месяц мурыжу всех, ничего не обещая. За это время он вполне мог найти кого-нибудь более опытного, более талантливого, кто легко справится со сценарием. И если это случится, я сама буду виновата. Надо не показывать характер, а спокойно работать с людьми. Чем мне не угодил Постников? Ну, активный товарищ, может, чересчур, но кто без греха?..»
   Словом, теперь с каждой минутой нарастало ее беспокойство. К тому времени, когда, наконец, в комнату вошел Постников, Рита совершенно извела себя. Поэтому Сергей весьма удивился, увидев на лице девушки почти приветливую улыбку. Она навстречу даже поднялась со стула, но в последний момент все-таки удержалась и, сделав вид, что ей требуется подойти к принтеру, она нахмурилась и сказала Постникову:
   – Садитесь, я сейчас.
   – Ты только не задерживайся, – предупредил ее помощник режиссера. – Меня в гостинице Рюмин ждет.
   Рита вышла из комнаты. Фраза Постникова насторожила ее. Получалось, что Рюмин ждет только помощника, а о ней речи не идет. Это ей не понравилось, поэтому она, даже не заходя в принтерную, повернула обратно.
   – Слушаю вас, – сухо произнесла она, сев на свое место.
   Тот только усмехнулся.
   – Это я тебя слушаю.
   – А что вы хотите от меня? – притворно удивилась Рита.
   – Не дури, – нахмурился помощник режиссера. – Где сценарий? Ты обещала…
   – Я обещаний не нарушаю, – заметила Рита и, демонстративно замедлив движения, извлекла из ящика распечатку.
   Постников быстро сгреб стопку листков и поднялся. Рита с удивлением посмотрела на него. Помреж мельком взглянул на девушку и пояснил:
   – Ты не волнуйся. Егор сначала посмотрит, а завтра вызовет тебя на ковер для объяснений.
   – Что я буду объяснять?
   – Ты думаешь, что он прямо так и примет эту твою…
   Постников замялся, подыскивая слово.
   – Ахинею? – с ехидством подсказала Рита.
   – Версию, – нашелся Постников. – Готовься, завтра он тебя разнесет по кочкам, вот тогда только и начнешь работать. А ты думала, что все?
   – Ничего я не думала, – отозвалась Рита.
   – Он так всегда, – с довольной улыбкой продолжил Постников, остановившись в дверях. – У него авторы на площадке работают. Если что-то не понравится, он может заставить переделать весь текст, когда эпизод уже снят. Он мужик упертый. Так что готовься. И не сомневайся, еще раз десять придется все переделать. Да, и предупреждаю, лучше – не упирайся. Будешь упираться, как со мной, он терпеть не станет, плюнет, ну, конечно, не в прямом смысле, но работать с тобой не станет, все сделает сам. Он способный. Возможно, сохранит тебя в соавторах, но не уверен… Ну, ладно, не буду больше запугивать. Я пошел. До завтра.
   Постников исчез, а Рита, наслушавшись его слов, осталась сидеть, гадая, как все дальше сложится.

   Назавтра Постников повел ее к Рюмину. Рита не сопротивлялась. Проведя почти без сна вторую ночь, она находилась в каком-то полуобморочном состоянии. Она с трудом понимала вопросы, реакция ее стала замедленной. Постников, заметив ее заторможенность, решил, что так проявляются ее страхи, которые, как он подозревал, возникли не без его участия.
   – Не боись, – попробовал он успокоить Риту, – Рюмин сегодня добрый. Я проверил на себе.
   – А я и не боюсь, – вяло ответила девушка, и продолжила неторопливый подъем пешком на третий этаж гостиницы вслед за Постниковым.
   Рюмин встретил их в холле. Он сидел в кресле у журнального столика, на котором, Рита узнала сразу, лежала ее рукопись. В противоположном углу холла светился экран телевизора, показывали какие-то новости.
   – А вот и мы, – объявил Постников.
   Рюмин, увидев их, поднял пульт и выключил телевизор.
   – Садитесь, – пригласил он, придвигая рукопись к себе.
   Рита села в кресло и, наклонившись и прикрыв рот рукой, с трудом подавила зевок. Постников с шумом придвинул третье кресло и тоже устроился рядом. На некоторое время установилась тишина.
   – Я все внимательно прочел, – негромко заговорил Рюмин, положив ладонь на рукопись и глядя на Риту. – Прямо скажу, это, конечно, еще не то, что я хотел бы. Но, несомненно, лучше, того, с чего мы начинали. По крайней мере, теперь у меня появилась надежда, а в некотором роде даже уверенность, что ты сможешь довести сценарий до ума.
   Рита промолчала.
   – Знаешь? – предложил Рюмин, – перескажи-ка сюжет для Постникова, он еще не читал сценарий. Ему будет интересно.
   – Пересказать? – удивилась Рита.
   – Именно, перескажи. Тебе это тоже будет полезно.
   – Ну, с чего начать?
   – С самого начала, – улыбнулся Постников.
   – Я тут архивы подняла, много документов перечитала…
   – Рита, не надо вступлений, давай сразу сюжет, – остановил ее Егор.
   – Тогда так. Сразу после войны у молодого инженера Лосева рождается мечта. Хочется ему построить мост в родном городе. Он начинает пробивать эту идею, и вскоре начинает строить. Рядом с ним люди, которых он увлекает мечтой, они начинают ему помогать. Но тут возникает ряд обстоятельств. Во-первых, гибнет Лосев…
   – Ничего себе обстоятельство, – заметил Постников.
   – Да, – продолжила Рита, – а во-вторых, изменяются планы и мост становится ненужным.
   – И что? – спросил Постников.
   – И ничего, – ответила Рита. – Нет человека, и мечта его умерла. Главный вопрос: что остается после того, как человека не станет?
   – Мне кажется, это не концовка, – заметил помреж.
   Егор молча разглядывал Риту. А она, не выдержав немигающего взгляда, опустила голову и, не удержавшись, зевнула.
   – Ой, извините, – пробормотала Рита. – У нас на улице всю ночь свадьба гуляла. Я не выспалась.
   – Мы можем перенести разговор, – предложил Рюмин.
   – Нет-нет, – запротестовала Рита, – надо сегодня все обговорить, чтобы я могла продолжить работу.
   В это время по гостиничному коридору, шумно переговариваясь, прошли две женщины из обслуживающего персонала. Одна из них катила за собой пылесос. Проходя мимо, обе дамы, как по команде, повернули головы в сторону холла и внимательно, словно пересчитывая сидящих возле журнального столика, посмотрели на примолкшую киногруппу. Одна из дам остановилась и строго спросила:
   – Вы из какого номера?
   – Мы из триста первого и двести седьмого, – ответил ей Постников и, поднявшись, направился к женщинам.
   Он увел их в коридор. Оттуда послышался его смех, к которому присоединился и смех женщин.
   Мягкое кресло располагало Риту ко сну. Ей так хотелось расслабиться и прислониться к высокой спинке. Но она понимала, что заснуть в присутствии посторонних людей – это просто неприлично. Она с трудом удерживала глаза открытыми.
   – Так, – нахмурился Рюмин. – На чем мы остановились?
   – На том, что концовки нет, – ответил успевший вернуться Постников.
   – Не только концовки, – заговорил Егор, и обратился к Рите. – Ты тут насочиняла нам производственный роман.
   – Ничего я не насочиняла, – обиделась Рита. – Я все изложила, что узнала из документов.
   – Прекрасно, – заметил Рюмин. – Но мне не нужна анкета. Мне нужна литература. Зачем мне реальный человек?
   – Как зачем? – удивилась Рита. – Интересное дело. Разве мы не про Лосева фильм собираемся снимать?
   – Про него, про него, – с усмешкой успокоил ее Егор. – Но, понимаешь ли, мы снимаем не документальный, – тут Рюмин специально, усиливая интонацию, выделил, – а художественный фильм. Реальный человек, как правило, малоинтересен. Быт его однообразен, уныл и скучен. Только у некоторых, не у всех, случаются моменты, так сказать, достойные внимания. Но таких моментов за всю жизнь – четверть ногтя на мизинце. И что? Ты хочешь, чтобы я без нужды утомлял зрителя скукой? Такой фильм никто не будет смотреть. Нет, конечно, в фильме могут быть и уныние, и скука, но только как инструмент, с помощью которого зритель поднимется с нашей помощью и над унынием, и над скукой…
   Егор, заговорив, увлекся и приготовился дальше рассказывать об искусстве кино, но, взглянув на Риту, он понял, что его слова девушка не воспринимает. Поэтому, остановившись почти на полуслове, он махнул рукой.
   – Как прообраз, ладно, пусть будет. Теперь об этом… – Рюмин поморщился и щелкнул пальцами. – По-моему, строительство надо завершить. В городе моста нет?
   – Ближайший мост находится в пятидесяти километрах выше по реке, – пояснил Постников.
   – Прекрасно. Снимем нужные кадры там.
   – Но это же неправда, – вяло возразила Рита.
   – Тебе объясняют, что мы снимаем художественный фильм, а не документалистику. Неужели непонятно? Если потребует образ, мы снимем мост, построенный на Луне, – с некоторой долей назидательности произнес Постников.
   – Он прав, – согласился Рюмин, обращаясь к Рите. – Понимаешь, материал какой-то скучный, не хватает драматичности. Вот, кстати, как гибнет Лосев? У тебя написано, что он простудился и умер. Это, сама понимаешь, не для фильма. Ну, что такое «простудился»? Пусть его хотя бы арестуют…
   – Это происходило в пятьдесят пятом году, тогда уже не арестовывали, – потупившись, возразила Рита.
   – Арестовывали всегда, – назидательно заметил Постников, – отличаются только масштабы. А потом, мне кажется, что пятидесятые годы, по крайней мере, для молодежи, это такая древность, что плюс, минус десять лет ничего не решает.
   – Я себя тоже отношу к молодежи, – устало заметила Рита, – но для меня начало пятидесятых весьма отличается от конца пятидесятых.
   – Рита права, – поддержал ее Егор. – С арестом я перебрал. Но может быть, пусть Лосев утонет? Ты написала, что под ним опрокинулась лодка, он промок, простудился и умер. Давай уберем промежуточные стадии: промок, простудился? Пусть будет: опрокидывается лодка и он тонет. А?
   Рюмин взглянул на молчащую Риту.
   – Ага. Будет новый Чапаев – вмешался Постников.
   Рита скептически улыбнулась. Рюмин нахмурился, и негромко побарабанил пальцами по столу.
   – А где роль для Чубарова? – спросил вдруг Постников.
   – Да, – заметил Рюмин, обращаясь к Рите, – я, видимо, забыл тебе сказать, что в сюжет нужно ввести какого-нибудь старика, которого и сыграет Чубаров.
   – Вы не забыли. Вы говорили. Но мне кажется, что Чубаров должен играть Лосева, – тихо произнесла Рита.
   – Что? – в один голос воскликнули Рюмин и Постников.
   – А почему нет? – удивилась Рита.
   – Сколько лет было Лосеву, когда он строил мост? – поинтересовался Егор.
   – Тридцать пять, – нахмурилась Рита.
   – А знаешь, сколько лет Чубарову? – допытывался Рюмин.
   – Не знаю.
   – Чубарову шестьдесят восемь. Он старик. Он почти в два раза старше Лосева. Тут никакой грим не поможет. Как я его буду снимать? Ты его видела?
   – В кино видела.
   – Его уже больше десяти лет не снимают. Нет, он не сможет. Я думаю, придется кого-нибудь из молодых пригласить. Володю Зорина знаешь?
   – Нет, – покачала головой Рита. – Но я, когда писала, представляла Чубарова. А потом вы сами говорите, что это будет не документальное кино.
   – Хороший довод, но ты не учитываешь амплуа. Знаешь, что это такое? – улыбнулся Рюмин.
   – Догадываюсь, – обиженно ответила Рита.
   – Тут надо не догадываться. Тут чувствовать надо. Чубаров – прирожденный комик, это его амплуа. Зритель, только увидев его на экране, сразу понимает, что будет дальше. И если комик начинает говорить серьезно, то либо зритель разочаровывается, либо начинает смеяться над серьезными вещами, а это уже не смешно.
   Рюмин умолк. Он понимал, что сценарий еще сырой, концовки пока нет. Но тут можно надеяться на Риту.
   «Девочка хорошо поработала, и чувствуется, еще поработает. Диалоги стали живыми. Она, правда, увлекается, но это даже неплохо. Можно будет подкорректировать ее устремления, глядишь, что-то путное получится».
   Он вдруг поймал себя на том, что начал обдумывать, как решить эпизод с первым появлением Лосева в кадре, причем, в образе Лосева он неожиданно для себя почему-то представил Чубарова, правда, молодого. Егор нахмурился и потер лоб согнутым указательным пальцем, словно отгоняя видения.
   – Значит, так, – произнес он, обращаясь в основном к Постникову. – Я думаю, пора собирать группу. Понял?
   – Я уже давно жду команды, – отозвался помреж.
   – Считай, что я ее уже отдал.
   – Понял. Завтра выеду. Думаю, дней за десять соберу.
   – Соберешь через неделю.
   – Егор, через неделю не получится, – возразил Постников.
   – Через неделю, – спокойно повторил Рюмин.
   – Егор Александрович, ты даже списка еще не составил.
   – Будет тебе список.
   – А если кто-то не согласится?
   – Обратишься к Прохорову. Он обещал содействие.
   – Знаю я его содействие, – проворчал Постников.
   Но по его виду было уже понятно, что он соберет группу через неделю. Постников достал из кармана большую записную книжку и начал быстро перелистывать ее страницы. Лоб его наморщился, губы шевелились. Рюмин покосился на него, а потом повернулся к неподвижно сидевшей Рите и сказал ей:
   – Введи паромщика, пусть его играет Чубаров. Придумай концовку, и все будет хорошо. Ладно?
   – Я постараюсь, – пообещала Рита, с некоторой опаской смотревшая на суету озабоченного Постникова.
   – Не бойся фантазировать. Все искусство – это сплошные фантазии, – медленно проговорил Рюмин.
   Рита промолчала. Она не решилась признаться, что кое-что уже воплощено во втором варианте ее сценария. Хотя она уже начала обдумывать и третий вариант…


                7

   На следующий день, проводив Постникова и вручив ему обещанный список участников группы, Рюмин отправился в одиночестве побродить по окрестностям.
   Он любил, попав в чужой город, пройтись по незнакомым улочкам, посмотреть на случайные картины чьей-то жизни. Он не терял ориентации в пространстве, которая в сочетании с хорошей памятью всегда помогала ему найти обратную дорогу. Такие самостоятельные прогулки позволяли быстрее освоиться в новом месте и чувствовать себя уверенно. Правда, в Синегорске трудно было заблудиться – практически из любой точки города хорошо просматривалась или сама река, или синь заречных далей.
   Ночью прошел дождь. Утреннее солнце уже пригрело асфальт, над черными влажными тротуарами зазмеились струйки пара. Ярко блестели лужи, вдоль обочин еще текли ручьи, сверкала мокрая листва деревьев.
   Выйдя из гостиницы, Егор легко сбежал по ступеням на тротуар и огляделся. Гостиница располагалась в углу центральной городской площади. Чуть правее вверх по холму уходила улица, ведущая к вокзалу. Напротив гостиницы стоял пятиэтажный жилой дом, в одноэтажной пристройке к которому размещался ресторан и аптека.
   Левее площадь несколько расширялась. На противоположной стороне серый каменный куб общественного здания намеренно отступал вглубь, а перед ним стелился большой квадрат зеленого газона, окантованного двумя полосами красных цветов. В центре газона размещался намокший пустой пьедестал из-под памятника. Раньше, вероятно, это здание занимал райком, или какой-нибудь городской совет. Райкомов больше нет, памятник вождю снесли, остался пьедестал из красного гранита. Теперь, скорее всего, в здании размещается районный парламент или городское управление, а местное население упрямо по-прежнему называет здание горсоветом. Оно и понятно, потому как русским языком выговорить с разбега слово «муниципалитет» даже на трезвую голову достаточно сложно.
   Рюмин не стал переходить площадь, чтобы удостовериться в правильности своей догадки. Он двинулся вдоль площади в поисках спуска к реке, туда, где в прошлый приезд гулял по набережной в сопровождении Риты.
   Свернув с площади, Егор вошел под зеленые своды улочки, спускавшейся к набережной. Большие деревья смыкали свои кроны, образуя прямо-таки тоннель. Он удивился, так как вспоминая виденное на прошлой прогулке, тоннеля он припомнить не мог. Либо в тот раз они шли другой дорогой, либо он тогда оказался слишком невнимателен.
   На выходе из тоннеля серебрилась река. Рюмин слегка помечтал о том, что неплохо бы сейчас встретить Риту. Но тут большая капля, как следствие ночного дождя, внезапно упала ему за воротник рубашки. От неожиданности он даже вздрогнул. Холодная капля быстро стекла по спине, и сразу развеяла его мечты.
   Выйдя к набережной, Егор остановился у парапета и неторопливо оглядел противоположный берег. Справа вдали на голубеющих холмах он заметил несколько селений. За рекой расположился поселок, над которым возвышалась белая церковь. Чуть в стороне, небольшая деревенька прижалась к берегу, а за ней Рюмин увидел мост.
   Не мост, конечно, только его опоры… Откуда-то издалека по зеленому лугу протянулась цепочка, вернее, две параллельных цепочки серых столбов. Егор сразу понял, что это. Столбы доходили до самого берега. Две опоры стояли в воде возле противоположного берега, а на ближнем берегу опора была только одна, и та – то ли еще не достроена, то ли уже разрушена. Рюмин предположил, что, видимо, планировали поставить опоры и на середине реки, но, похоже, до этого дело не дошло.
   Он вспомнил слова Риты о том, что мост собираются достраивать.
   «Хорошо бы строители не очень затягивали с началом. Мы бы тогда снимали эпизоды с их участием. Не нужно будет куда-то специально выезжать, да и массовку будет легче организовать. Когда Постников вернется, его следует озаботить этим вопросом».
   Дойдя до конца набережной, Рюмин сошел на тропинку, которая, извиваясь по склону, привела его к опоре недостроенного моста. Оказавшись рядом с ней, Егор понял, что опора полуразрушена. Треснувший бетон, выкрошившиеся камни, покрытые зеленым мхом, стебли травы, тонкий хлыстик молодой березки, растущий из расселины в опоре, – все это лишний раз подчеркивало, что все человеческие сооружения существуют только до тех пор, пока ими пользуются люди, пока за ними ухаживают.
   «Ну, где пропадает Левитский? Почему он до сих пор не приехал? И Постников только через неделю вернется, – подумал он вдруг с досадой. – Это же необходимо снимать. Немедленно! Надо эту мысль подчеркнуть, провести ее четко: существует, сохраняется только то, чем постоянно пользуются люди, все остальное гниет, ржавеет, рассыпается, пропадает…»
   Рюмин не мог понять, зачем Лосев решил строить мост в Синегорске?
   «Почему он столько сил потратил на то, чтобы ему разрешили строить именно здесь? Может, у него существовал какой-то особый интерес? – Егор вздохнул, понимая, что уже не получит ответа на вопрос. – Придется Рите выдумывать…»
   В холле гостиницы, когда он вернулся с прогулки, его поджидал Левитский. Олег считался хорошим оператором и уже давно работал с Рюминым. Они прекрасно друг друга знали и понимали с полуслова.
   – Не ругайся, – опережая Рюмина, остановил его Олег, – я уже приехал, и я уже жду указаний.
   – Ладно, привет, – улыбнулся Егор и пожал руку Левитскому. – Пока что будут общие указания. Сценария пока нет…
   – Даже так? – удивился Олег.
   – Да. Но некоторая идея имеется. Мост в центре внимания. Мост недостроенный и мост будущий. Словом все события и все герои концентрируются вокруг строительства моста.
   – Понятно. Я попробую найти интересные ракурсы.
   – Поищи, – согласился Рюмин.
   – А когда аппаратуру подвезут?
   – Постников уже в пути. Думаю, через неделю начнем.
   – Ладно, я только не понял насчет сценария…
   – Не горюй, все будет, – буркнул Егор.
   – Да я не горюю. Просто удивительно, в этот раз работа начинается как-то необычно.
   – Я и сам это замечаю.
   – Впрочем, деньги платят, и ладно, я сейчас пойду в город, перекушу где-нибудь. А вечером встретимся и еще поговорим.
   Они похлопали друг друга по плечу и разошлись.

   То, что Рюмин почти угадал общую идею второй версии сценария, удивило Риту. Она дней десять страдала, стараясь увязать все нюансы. А ему хватило десяти минут. Но рассказать о втором варианте она все-таки не решилась. Рита опасалась, что Рюмин может подумать, будто она хочет утвердить свое первенство. А к этому она не стремилась. Кроме того, она чувствовала, что второй вариант не будет окончательным, еще много нужно работать.
   На следующее утро Рита пришла в редакцию с твердым намерением: взять отгул, несмотря на любое противодействие Коркина, и хотя бы один день посидеть дома над рукописью.
   Но с утра Коркина на месте не оказалось, он вернулся только к обеду и, опередив ее, сам вызвал к себе в кабинет.
   – Здравствуйте, Валерий Семенович. Что случилось? – с порога поинтересовалась Рита.
   – Я уже оформил документы, – озабоченно заговорил редактор. – Вот, бери письмо, по дороге изучишь. Маргарита, не возражай. Прямо сейчас поедешь в Ополье, автобус – через полчаса, а тебе идти до него десять минут. Не теряй времени.
   – Какое Ополье? Зачем? – удивленно воскликнула Рита. – Я хотела попросить отгул. Мне очень надо.
   – Так, – нахмурился Коркин. – У нас с тобой на все препирательства осталось пять минут. Буду краток. Командировочные документы получишь в канцелярии. Я, на всякий случай, оформил командировку на два дня, приедешь, поговоришь, переночуешь, а завтра вернешься обратно, в бухгалтерии тебе выпишут деньги. Конечно, в Ополье собирался ехать Мишка Ершов, у него там связи. Но он, подлец, прислал заверенную телеграмму, что ему нужны три дня отпуска, на свадьбу.
   – Мишка женится? – опять удивилась Рита.
      – Не мешай мне, – попросил Коркин. – Продолжаю, ибо осталось четыре минуты. Это – жалоба на кандидата в депутаты областной думы, – он потряс письмом. – Обратный адрес – Ополье. Ты хоть знаешь, что у нас через шесть дней будут довыборы в районную думу? Кандидатов трое. Один из них, Сергей Михайлович Токарев, как раз живет в Ополье. На него жалоба. Придется тебе ехать и разбираться на месте. Времени в обрез. Пойми, больше некому. Все отгулы будут потом, я тебе обещаю. А пока отправляйся в командировку.
   – Но у меня ни денег, ни вещей…
   – Ты не слушаешь. Я уже сказал, иди в канцелярию, приказ подписан, в кассе выдадут командировочные. А вещи? Какие нужны вещи на два дня?
   – Но Валерий Семенович…
   – Никаких Валерий Семенычей. Дан приказ ему на запад… Слушай, Маргарита, не выводи меня из себя.
   Рита поняла, что возражать просто бесполезно. Коркин не хотел ничего слышать. Приходилось подчиниться.
   – Ну, тогда обещайте, что вечером позвоните маме, предупредите ее, а то она волноваться будет.
   – Хорошо, – заверил Валерий Семенович, – с этим ты не волнуйся, я позвоню. А у нее что? На работе нет телефона? Или хотя бы мобильник у нее имеется?
   – На мобильник и я смогла бы позвонить, но мать эту технику не уважает, а сейчас она не на работе, сказала, что поедет в управу.
   – Успокойся. Я же обещал, что позвоню. Ты должна спешить. Следующий автобус только вечером, но на нем ехать плохо. Доберешься слишком поздно. А в незнакомое место лучше приезжать засветло.
   Вздохнув, Рита раскрыла сумочку и проверила, взяла ли паспорт. Затем она отправилась в канцелярию за командировочным удостоверением, а потом – в бухгалтерию и в кассу.
   Огорошенная неожиданным поручением, Рита в суете и спешке все время боялась что-нибудь забыть. Но, тем не менее, она вспомнила слова Рюмина, что Постников обязан вернуться через неделю.
   «Значит, – решил она, – и я могу спокойно уехать в командировку на два дня».
   Покинув редакцию, она с удивлением увидела Коркина. Тот поджидал ее, и, заметив, пригласил в машину.
   – О, Валерий Семенович, – воскликнула девушка, – в честь чего такое уважение?
   – Поехали, поехали, – поторопил ее Коркин, – возьмешь дома вещи, которые тебе нужны.
   Рита поняла, что редактор сам смущен тем, что так срочно отправляет ее в командировку, и желает хоть чем-то помочь. Когда они сели в серенькие «Жигули», он, с хмурым видом заводя машину, произнес:
   – Ты, девочка, извини. Мне очень не хочется посылать тебя туда. Но я просто в безвыходном положении. А если не поехать, то могут быть неприятности. Копия письма отправлена и в прокуратуру, и в областную думу. Мы просто обязаны откликнуться.
   – Да что вы? Валерий Семенович, все в порядке. Я съезжу. Мне даже до некоторой степени интересно.
   – Я понимаю, у тебя намечается работа с киношниками. Но ведь командировка краткосрочная.
   – Валерий Семенович, не волнуйтесь, все в порядке, – твердо повторила Рита. – Мы уже приехали.
   Еще в машине, Рита продумала, что ей необходимо захватить. В маленький чемоданчик она побросала туалетные принадлежности, пижаму, тапочки, вторые джинсы и блузку. Успела написать записку матери, после чего выбежала на улицу.
   Коркин в самый последний момент подвез ее к автобусу. Водитель уже запустил двигатель и закрыл двери. Но Валерий Семенович подрезал дорогу автобусу и высадил Риту. Он не сразу освободил путь, а дождался, пока девушку впустили в автобус. Только после этого он отвел машину в сторону.
   В автобусе имелось несколько свободных мест. Рита села, поставила себе на колени чемоданчик и, облокотившись на него, прикрыла глаза. В Ополье автобус придет часа через три с половиной. Рита достала письмо, которое ей отдал Коркин и начала читать…

   Рюмин, конечно, ждал появления Риты с новым вариантом сценария. Но даже та, уже почти забытая исходная версия, не прошла бесследно мимо его сознания. Образы и картины, запавшие в память еще при чтении, теперь иногда воскресали из небытия и будили разнообразные мысли. Но пока эти мысли громоздились разрознено и хаотично.
Вначале все это казалось раздражающей чепухой. Никогда прежде его не интересовали такие сюжеты.
   «Ну, что тут может быть интересного? Человек мечтает построить мост… Бред какой-то. Прямо-таки – Манилов».
   Егор не понимал.
   «Зачем мечтать? Если мост нужен, значит, его необходимо строить. А если он не нужен, то тут мечтай – не мечтай, никто строить не будет. Нет тут проблемы».
   Возможно, это отношение к сюжету зародилось тогда, когда еще Прохоров пытался убедить его взяться за сценарий, а он изо всех сил сопротивлялся. То первое негативное впечатление оказалось стойким. И Рюмин, не желая заниматься непривлекательным сценарием, с удовольствием свалил все заботы о нем сначала на Постникова, а затем – на Риту. Но не может специалист-профессионал заниматься своим делом кое-как. Если возникали какие-то идеи, не мог он не проработать их, хотя бы мысленно. И постепенно этих обкатанных мыслей становилось все больше.
   Егора охватили знакомые ощущения, и по прошлому опыту он понимал, что внутренняя работа уже началась. В теории это называлось творчеством. Да, наступали самые прекрасные моменты жизни. Они не очень часто баловали своим появлением, но всегда приносили даже большее удовлетворение, чем секс. Да и сам процесс оказывался более длительным. Но Рюмин знал, что в то же время это самые мучительные моменты. Творчество – это поиск, а поиск связан с сомнениями, с неуверенностью при выборе пути, при выборе направления. Хорошо, если помогает интуиция, а если она подводит? Если сам себя считаешь профаном и бездарью, как в этом случае жить?
   В такие минуты все предыдущие успехи кажутся случайными, награды – незаслуженными, в чужих восхвалениях слышится изощренное издевательство. Хочется все забросить и забиться в какую-нибудь глушь, где тебя никто не знает, где никто не будет приставать с глупейшей просьбой: расскажите о ваших творческих планах.
   Правда, где-то в глубине сознания живет нечто или даже некто. И этот некто смотрит на все более спокойно и рассудительно. Он даже про себя посмеивается, будучи убежден, что полоса отчаяния всегда сменяется полосой надежды, за полосой надежды следует полоса уверенности, которая в свою очередь переходит в полосу сомнений, а за ней опять возвращается полоса отчаяния. Это закон жизни. С ним нельзя воевать. Его следует просто принимать таким, как есть.
   Когда-то, еще в детстве, мать сказала ему, что жизнь – это терпение. Очень долго он не понимал ее мысли. Его в школе учили, что жизнь – это борьба. Нужно быть стойким и не сдаваться обстоятельствам. Нельзя унывать. Только преодолевая испытания, человек крепнет душой и телом. Потом времена изменились, и под эти новые времена стали корректироваться лозунги. Бороться стало немодным. Популярным стало приспособление. Кто лучше приспособился, тот лучше устроился. Масло масляное… Но и теперь со всех сторон кричат, что ты должен сам взять все то, чего ты достоин…
   Дожив до своих тридцати пяти лет, Егор начал догадываться, что когда-то имела в виду мать. Если нет сил, надо терпеть. Если тебя обидели, надо терпеть. Если в жизни началась черная полоса, надо терпеть. Потому что терпение и есть – стойкость, терпение и есть – борьба…
   Егор старался быть терпеливым. Правда, не всегда это у него получалось. Особенно, когда срывались сроки, и начиналась горячка в работе…
   Но сейчас, вроде бы, никто не подгонял. Рюмин, позавтракав в гостиничном буфете, уходил бродить по городу. У него отсутствовала конкретная цель, но несколько мест в городе он уже облюбовал. Несколько точек находилось на набережной, несколько – у опор недостроенного моста, две точки он отметил у переправы, и, конечно же, самое высокое место в городе – смотровая площадка в парке Победы. Открывались любопытные места и на противоположном берегу. Егор теперь каждый день обходил город, останавливаясь в отмеченных точках, и лишний раз убеждался, что они выбраны правильно. Пару раз он приглашал с собой Левитского и тот соглашался с выбором режиссера. Впрочем, оператор и сам добавил пару точек на противоположном берегу.
   Дней через пять после отъезда Постникова, двигаясь по своему маршруту, Рюмин вдруг увидел, что у старых опор моста началось какое-то оживление. Там, внизу, ходили какие-то люди. Спустившись ниже, Егор разглядел все подробнее и понял, что это геодезисты. Тут припомнились слова Риты о том, что власти города решили строить мост.
   «Еще немного, – решил Рюмин, – и старых опор не будет. Что тогда снимать?»
   Недолго думая, он отправился в городскую управу.
   – Как мне встретиться с префектом? – спросил он, с трудом прорвавшись в секретариат.
   – Вы по записи к Алексею Сергеевичу? На какое время? – вопросами на вопрос откликнулась секретарша. – Как ваша фамилия?
   – Моя фамилия Рюмин. Я не по записи.
   – Алексей Сергеевич принимает только по записи. Записываться надо за неделю…
   – Но у меня неотложное дело.
   – Ничем не могу помочь, – сухо произнесла девушка.
   – Я кинорежиссер Рюмин, из Москвы.
   – Кинорежиссер Рюмин? – секретарша удивленно подняла голову и в первый раз посмотрела на посетителя внимательно.
   До этого она сидела, склонившись над каким-то красочным журналом, и даже не смотрела на посетителя. Услышав знакомую фамилию, она оживилась, в глазах ее вспыхнула заинтересованность.
   – Вы будете у нас снимать кино? – спросила она.
   – Может быть, – нахмурился Рюмин, – но для этого мне сначала нужно поговорить с префектом.
   Секретарша, закрыв журнал, отложила его в сторону, поднялась и остановилась у двери, обитой кожей.
   – Я сейчас спрошу Алексея Сергеевича. Может быть, в виде исключения он вас сегодня примет.
   – Если это поможет, то пусть будет в виде исключения, – согласился Егор.
   Секретарша исчезла за дверью, а Рюмин покосился на красотку, выставляющую напоказ свои ножки с глянцевой обложки журнала, и подмигнул ей. Спустя некоторое время секретарша вернулась и пригласила Егора в кабинет.
   – Егор Александрович, какими судьбами? Какими ветрами к нам? – префект встретил его на середине кабинета.
   В хозяине кабинета с первого взгляда угадывался настоящий представитель власти. Холеный мужчина, знающий себе цену, седой, но молодящийся. Внешне покровительственно радушен, казалось даже, что он готов обнять Рюмина, но тот заранее протянул руку, и встреча ограничилась рукопожатием.
   – Алексей Сергеевич, – представился префект и спросил, – говорят, вы собираетесь у нас снимать кино?
   – Да. Есть вероятность.
   Префект подвел Рюмина к журнальному столику, стоявшему в стороне, и усадил режиссера в кресло. Сам же вальяжной походкой вернулся к своему столу и нажал кнопку вызова секретарши. Девушка тут же появилась в дверях.
   – Слушаю, Алексей Сергеевич.
   – Наташенька, организуй нам кофе, – попросил префект, он сел в кресло напротив Рюмина и обратился к нему, – а пока она приготовит, я вас слушаю. Какие-то просьбы, пожелания? Если что-то нужно, город обязательно поможет. Если понадобится, выделим людей. Так что, не стесняйтесь. Приходите в любое время. Вас ко мне пропустят без проволочек. Еще бы, в кои-то веки сподобились. Дождались. У нас тут такие красивые места, а никто из киношников до сих пор ни разу не снимал ни наш город, ни окрестности. Река у нас – загляденье. А уж какая рыбалка! Если хотите, мы организуем, у нас есть база, там все будет по высшему классу, и баня, и рыбалка…
   В какой-то момент Рюмину показалось, что префект никогда не умолкнет. Егор с трудом сносил говорливых женщин, он почему-то сразу вспоминал афоризм Козьмы Пруткова: «Если у тебя есть фонтан, заткни его…». Столь говорливый мужчина ему встретился впервые.
   Рюмин сидел, потупив взгляд, всем видом показывая, что ждет, когда ему дадут слово. Но префект заливался соловьем, и, казалось, совсем забыл о посетителе.
   Разрядила ситуацию секретарша. Слегка стукнув в дверь, она вошла в кабинет с подносом в руках. При ее появлении Алексей Сергеевич умолк. Наташа подошла к журнальному столику и аккуратно поставила чашечки с кофе, над которыми вились струйки пара, вазочку с печеньем и сахарницу.
   – Спасибо, Наташа, – улыбнулся префект, – полчаса нас нет ни для кого.
   – Хорошо, Алексей Сергеевич, – кивнула секретарша, и направилась к выходу.
   Префект неторопливо придвинул чашку, ложечкой положил сахар себе в кофе и размешал. Откусив кусочек печенья, он смачно хлебнул кофе.
   – Алексей Сергеевич, – воспользовался паузой Рюмин, – я слышал, вы мост начинаете строить.
   – Да, – откликнулся префект, – вы знаете, лет пятьдесят назад здесь уже начинали строить мост. Но, понимаете, как-то не сошлось. От советской власти осталось много долгостроя. Вы уже видели старые опоры? Они, мне кажется, уже начали разваливаться…
   – Я как раз об этом хотел вас спросить, – Егор воспользовался паузой, возникшей, когда префект опять отхлебнул кофе.
   – О чем?
   – Об этих старых опорах.
   – А что о них спрашивать? Нам их все равно придется разбирать. Специалисты говорят, что их использовать уже нельзя.
   – Я все понимаю, но у меня есть просьба, – опять с трудом прорвался Рюмин.
   – Говорите. Я вас слушаю. Я же вам обещал, что город поможет вам, если у вас есть какие-то просьбы и пожелания…
   – Мне нужно, чтобы строители хотя бы недели две-три не трогали опоры, – попросил режиссер.
   – Зачем вам это? – удивился префект.
   – У нас в сценарии есть момент, когда нужно показать старые опоры моста, – начал объяснять Рюмин.
   – Три недели? – переспросил префект. – Это много.
   – Ну, хотя бы две, – начал торговаться Егор.
   – Вы знаете, у строителей есть план. Каждая работа должна выполняться в срок. Даже неделя – это много.
   – У нас аппаратура прибудет только через неделю, – пояснил Рюмин.
   – Ладно, Егор Александрович, – префект допил кофе и нахмурился. – Попробуем вопрос решить. Что еще вас волнует?
   – Все. Больше у меня просьб нет, – улыбнулся режиссер.
   Префект поднялся. Егор, понимая, что разговор закончен, тоже встал, покосившись на чашку с кофе, к которой так и не притронулся.
   – Заходите, Егор Александрович, я вам всегда рад, – произнес префект дежурную фразу, возвращаясь к своему столу.
   Радушие его разом исчезло, он отработал свое и теперь занялся делами. Рюмин вышел из кабинета. Здесь его поджидала Наташа.
   – Ой, Егор Александрович, – воскликнула она, – я понимаю, вам это уже надоело. Но, пожалуйста, можно у вас попросить автограф?
   Рюмин улыбнулся и подошел к ее столу. Секретарша раскрыла записную книжку и протянула ее Егору.


                8

   Чтобы попасть в Ополье, автобусу приходилось сначала добираться до моста через Резву, а это – вверх по течению около пятидесяти километров, а потом чуть меньше пятидесяти – обратно. У автобуса дорога со всеми остановками заняла часа три с половиной. За это время Рита весьма подробно изучила письмо, которое ей вручил Коркин.
   Текст показался ей не очень убедительным. Если бы Рита сама вычитывала почту, она отложила бы это письмо, как недостойное внимания. Оно слишком походило на анонимку, хотя на конверте стоял адрес, а под текстом стояла имелась подпись – А. Дрозд. Но даже эта подпись казалась подозрительной, она больше походила на кличку или псевдоним.
Гражданин Дрозд, а впрочем, может, и гражданка, в своем письме обвинял помощника префекта, некоего Сергея Михайловича Токарева, в том, что тот занимается финансовыми махинациями. На четырех страницах подробно расписывалась суть этих махинаций.    Сообщалось, что копия письма отправлена в прокуратуру. А в заключение гражданин Дрозд информировал, что Сергей Михайлович в настоящее время является кандидатом в депутаты областной думы.
   Изучив письмо, Рита убрала его в чемодан. Ей предстояло решить, куда отправиться сначала – к автору письма или к помощнику префекта? Если идти к автору, то он начнет рассказывать все то, что она уже прочла в письме. А если – к помощнику префекта, то… Тут Рита никак не могла представить, что сказать господину Токареву, о чем его спросить? Да и не примет он ее ни с того ни с сего. Значит, придется скорей всего искать автора.
   Автобус остановился на городской площади. Выбравшись из него, Рита огляделась, определяясь, в какую сторону ей двинуться в первую очередь. Она лет двенадцать не приезжала в Ополье, и теперь ничего не могла узнать.
   Когда-то, очень давно, бабушка Ксеня собралась к своей знакомой в Ополье и взяла с собой Риту. Из Ручьев они ехали почти час, лошадь неторопливо тянула их то в горку, то под горку, а они тряслись на телеге. И эта тряска очень рассмешила их обеих, им понравилось дребезжание голоса Риты, когда она что-то говорила бабушке. Рита, с улыбкой тянула звук «а-а-а», который прерывался на каждой кочке…
   Смех бабушки Ксени помнится, а город не запомнился. Зеленая улочка, какие-то деревянные заборы… Лицо бабушкиной знакомой не запомнилось, а вот огромный лающий пес выплыл из глубин памяти. Да, черный и лохматый, и лаял жутко и страшно – с каким-то хрипом… Рита вспомнила, что очень боялась этого пса, и в то же время очень жалела его. Почему? Трудно сказать… Ах, да. Бедный пес бегал по двору на огромной блестящей цепи. Цепь скользила по металлическому тросу, и пес свирепо бросался, пытаясь достать, бабушку Ксеню и Риту, пока они пересекали двор… Память детства – это память о впечатлениях, а может, и не только детства…
   Рита вздохнула, отгоняя воспоминания, и направилась к розовому четырехэтажному зданию с крутой железной крышей, и входной дверью под широким навесом, на котором красовались большие иностранные буквы: «HOTEL OPOLYE». Буквы выглядели очень громоздкими, почти в целый этаж. Казалось, что они вот-вот проломят навес, и придавят тех, кто собирается проскользнуть в гостиницу.
   Холл неожиданно оказался маленьким. Прямо у входа за письменным столом сидела женщина-администратор в оранжевом парике. Еще не задав вопрос, Рита поняла, что женщина ей скажет: мест нет. Апельсиноволосая дама лишь искоса бросила взгляд в сторону Риты и молча отвернулась. Но даже ее профиль выражал высшую степень осуждения. Весь вид дамы говорил, что она успела разглядеть и голубые джинсы в обтяжку, и коротенькую блузку, и полосу оголенного живота между блузкой и джинсами с пупком посередине. Будь ее воля, она таких разбитных молоденьких девочек на версту не подпускала бы к гостинице, чтобы не искушали солидных постояльцев.
   – Скажите, пожалуйста, а мест нет?
   – Нет, – кратко проинформировала администратор, продолжая гордо являть свой профиль.
   – Понимаете, я в командировку приехала, – пояснила Рита. – Я корреспондент «Синегорской правды».
   Оранжеволосая дама с недоверием посмотрела на Риту. Та показала редакционное удостоверение. Коричневая книжечка произвела нужное впечатление. Дама несколько смягчилась.
   – Нет, правда, – сказала она, – у нас все занято. Лучше подходите к вечеру. В восемь уходит Синегорский автобус. Несколько человек собирались уехать. Приходите, я думаю, места появятся.
   Рита вздохнула и подняла свой чемоданчик.
   – Простите, – обернулась она к администратору, – а у вас камеры хранения нет? Я бы оставила чемодан, а то тяжело и неудобно таскаться с ним по городу.
   Оранжеволосая дама заколебалась, но это продолжалось не долго. Выдвинув ящик стола, она достала ключи и, кивнув Рите, прошла по коридору до двери с табличкой: перерыв на обед с 13 до 14. Открыв дверь, она вошла внутрь, зажгла свет и, нашла на полке жетончик.
   – Вот, ставь в угол свой чемодан, – скомандовала она, показывая место и пропуская Риту к стеллажу.
   В холле администратор вдруг спохватилась:
   – Погоди-ка, как тебя? Корреспондент, – позвала она Риту, которая уже собралась уходить.
   – Что такое? – вернулась Рита.
   – Знаешь, покажи-ка еще раз свои документы.
   – Пожалуйста, – улыбнулась Рита, – а зачем?
   – Твой чемодан в камере хранения. А вдруг ты – террористка, и у тебя в чемодане – бомба.
   Рита улыбнулась, но оранжеволосая дама без шуток внимательно изучила документы, потом вернула их Рите и, вздохнув, сказала:
   – Ладно, уж. Иди. А после восьми вечера приходи.
   – Обязательно, – отозвалась Рита. – А вы не расскажете, как мне найти улицу Русакова?
   Дама пытливо посмотрела на Риту и спросила:
   – А кто тебе нужен на Русаковой?
   Рита почему-то решила не сознаваться, кто ее интересует. Она нахмурилась, словно вспоминая.
   – Я не запомнила фамилию.
   – А какой номер дома?
   – Двадцать третий, – не задумываясь, произнесла Рита, хотя помнила, что на конверте стояла цифра пять.
   Дама посмотрела на нее укоризненно, и некоторое время молчала, словно сомневаясь, отвечать ей или нет. Рита почувствовала, что, назвав номер дома, она в чем-то ошиблась. У администратора вновь изменилось отношение к ней.
   – Как выйдете из гостиницы, поверните направо, дойдете до улицы Маяковского, повернете налево, а там и до улицы Русакова близко, кого-нибудь еще спросите, – перейдя на «вы», поскучневшим голосом сообщила дама.
   – Спасибо, – кивнула Рита и, поправив сумочку, вышла.
   Площадь перед гостиницей пустовала. В тени под деревьями мальчишки наперегонки катались на самокатах по асфальтовому тротуару. Вдали в синем халате и белом платке спешила женщина с двумя хозяйственными сумками в руках. Две девчонки в светлых платьицах стояли у киоска на солнцепеке и что-то пили из пластиковых бутылочек.
   В Синегорске, по сравнению с Опольем, движение было более интенсивное. А здесь Рита обратила внимание, что транспорт двигался неторопливо. Пересекая площадь, оглушительно рыча, пропылил грузовик и скрылся, но звук его мотора слышался еще долго. По дороге, пока она шла до улицы Маяковского, ее обогнали только «Жигули» бежевого цвета.
   Воспользовавшись указаниями администратора гостиницы, Рита быстро сориентировалась. Несколько минут она шла по Маяковской, и вскоре прямо на заборе увидела белую табличку. Здесь начиналась улица Русакова. Она ответвлялась от Маяковской и уходила в заросли кустов и деревьев. Но, как ни густа казалась зелень листвы, Рита увидела, что улица обрывается, влившись в поперечную.
   Теперь ей стало понятно, почему оранжеволосая дама смотрела на нее с укоризной. На этой улице не могло быть даже одного десятка домов, а Рита сказала, что ей нужен двадцать третий.
   В городке люди вообще не наблюдались, по крайней мере, в пределах видимости. У забора в тени на скамейке, закрыв глаза, лежала белая курица, а на земле под скамейкой суетились две пеструшки. Возле самой калитки стоял красивый сине-коричневый петух с большим красным гребнем и, скосив голову, одним глазом подозрительно смотрел на Риту, не покушается ли она на его гарем.
   «Итак, на этой улице в доме номер пять живет А. Дрозд. Какой-нибудь Александр или Алексей. Впрочем, возможно, что это Антонина или даже Авдотья».
   Рита укорила себя за то, что во время чтения так и не смогла определить, мужчиной или женщиной написано письмо. Ее отвлекло описание подробностей махинаций, автор же остался вне внимания. Теперь она ничего припомнить не смогла. А письмо лежало в чемодане, который остался в гостинице.
   Рита двинулась по улице, пытаясь что-нибудь разглядеть за заборами и кустами. Но люди любят прикрывать свою частную жизнь от посторонних глаз. Она так ничего и не рассмотрела, но внезапно прямо перед собой увидела калитку с жестяной табличкой, в которой была прорезана цифра «пять».
   Остановившись, Рита вдруг испытала робость, она решила, что так проявлялось волнение перед неизвестностью. А может быть, даже это страх? Ведь почему-то недавно у нее возникли воспоминания о детстве, о собаке на цепи. А вдруг и здесь – во дворе злая собака?
   Рита огляделась, звонок отсутствовал, впрочем, надпись о злой собаке – тоже. Она постучала в калитку. Но стучать рукой оказалось бесполезно, звук не летел дальше двух метров. На обочине Рита увидела небольшой камень и, подняв его, постучала по жестяной табличке. Это уже получилось громче.
   Но в ответ ничто не заскрипело, не звякнуло, не стукнуло. Нигде ничего. Невидимые, стрекотали кузнечики, где-то вдали кудахтала курица, сообщая всем, что снесла яйцо. Впрочем, возможно, что она только собиралась это сделать.
   «Удивительно, – подумала она. – Неужели куры так же кудахтали, когда их еще не одомашнили? Видимо, из-за этого их отловили и приручили».
   Рита нахмурилась, отгоняя посторонние мысли, и еще раз постучала, на этот раз громче. Потом еще раз. Но результат был все тот же. Вернее – никаких результатов, никаких отзвуков.
   Она вздохнула и, открыв калитку, ступила на дорожку.
   – Эй, хозяева есть? – спросила она вслух, поднявшись на цыпочки и потянувшись, словно пытаясь заглянуть через кусты.
   По каким-то приметам она поняла, что когда-то за участком ухаживали. От калитки к дому тянулась тропинка, выложенная из бетонных плиток. Стволы деревьев светились побелкой, а земля вокруг стволов аккуратно взрыхлена. На открытом месте несколькими ровными рядами сидели кустики клубники. Рите даже показалось, что она разглядела несколько красных ягод. Вдоль тропинки с обеих сторон высажены желтые бархотки, в стороне цвела небольшая группа синих ирисов. Вернее, когда-то цвели бархотки и синие ирисы. Сейчас повсюду в глаза бросались следы разора. Кустики бархоток кто-то вытоптал, синие ирисы поломаны. На стволах нескольких яблонь зияли белые раны – следы выломанных веток, которые тут же валялись на земле.
   – Эй, хозяева есть? – повторила она громче, приближаясь к дому. – Эй, хозяева!
   То, что здесь отсутствовала собака, успокоило Риту. Она уже смелее подошла к крыльцу. Тут она заметила, что в доме выбиты стекла в оконных рамах.
   – Есть кто живой? – не очень уверено спросила она, поднявшись на крыльцо и постучав в дверь.
   На всякий случай она подергала за ручку, дверь оказалась незапертой. Приоткрыв ее и заглянув внутрь, Рита не отважилась войти в дом, понимая, что хозяев нет. Такой вариант она не рассматривала. На какой-то миг Рита даже растерялась. Как теперь быть? Что нужно делать, чтобы выполнить поручение редакции? Сейчас уже поздно. Придется переночевать в гостинице, а с утра попробовать прорваться к Токареву.
   За ее спиной послышался какой-то шорох, и Рита оглянулась. Из-за кустов, росших вдоль забора, показался мужчина. В первое мгновение Рита почему-то испугалась, но мужчина подошел ближе, и Рита увидела, что это старый невысокого роста седой дед. Под пиджаком, застегнутым на две пуговицы, виднелась клетчатая рубаха. В руках он держал грабли, на древко которых опирался, как на посох.
   – Девочка, что тебе надо в чужом доме? – хмуро спросил он, останавливаясь на приличном расстоянии.
   Рита начала спускаться с крыльца, но, заметив, что дед при этом начал отступать к кустам, она остановилась и, не приближаясь больше, громко спросила:
   – Извините, дедушка, мне нужен А. Дрозд. Это не вы?
   – Нет, это не я, – быстро отозвался тот.
   – А где сейчас ваш сосед?
   – Зачем он тебе? – спросил дед, щурясь на нее издали.
   – Понимаете, я из редакции, – начала объяснять Рита. – Он написал письмо нам в редакцию. Вот я и приехала.
   – А-а, – разочарованно протянул старик. – Понятно. Андрюша может. Его хлебом не корми, дай написать куда-нибудь.
   – Значит, его имя – Андрей? – уточнила Рита.
   Но старик, утратив к ней интерес, повернулся и тут же исчез за кустами. Рита удивилась его необщительности, и направилась следом за ним.
   – Куда же вы? – спросила она, но старик не отозвался. – Дедушка, дедушка, – снова позвала Рита.
   Она на цыпочках, чтобы не проваливались каблуки, прошла вдоль грядки с помятой зелено-фиолетовой свекольной ботвой и, углубившись в кусты, вышла к забору из штакетника. Тут, к ее удивлению, она обнаружила узкую калиточку, ведущую на соседний участок. За забором она увидела старика. Тот бросил на завалинке грабли и уже поднимался на крыльцо.
   – Дедушка, – опять позвала его Рита, но тот вновь не услышал ее и скрылся за дверью.
   Она отворила скрипнувшую калитку и двинулась к дому старика. Рита понимала, что ей нельзя возвращаться в редакцию, ничего не узнав об Андрее Дрозде, а для этого она  собиралась расспросить обо всем его соседа.
   Она ступила во двор деда. Прямо перед нею находилось покосившееся крыльцо. Под ступеньками стоял старый эмалированный таз, торчали какие-то алюминиевые трубки. От ступеней поперек утоптанной площадки на земле тянулись две треснувшие доски. Видимо, по ним дед в непогоду перебирался через грязь, в которую превращалась утоптанная площадка.
   Поднявшись на крыльцо и постучав, она отважилась войти в дом. Сени встретили ее темнотой, Рита открыла дверь в горницу и даже вздрогнула. Старик стоял прямо перед нею у порога, словно ожидал ее прихода.
   – Тебе водички? – спросил он.
   – Если можно, – растеряно улыбнулась Рита.
   – Я сейчас.
   Он ушел и быстро вернулся. Алюминиевая кружка, которую принес дед, оказалась приятно-холодной, а вода в ней – просто ледяной. Рита поднесла кружку к губам, с ощущением блаженства прикоснулась к холодному металлу и прикрыла глаза. Но пила она маленькими глотками. От такой воды легко схватить ангину. Дед стоял и внимательно ее разглядывал.
   – Извините, дедушка, как вас звать? – спросила она.
   Он помолчал, словно соображая, говорить ли свое имя, но потом сказал:
   – В детстве, как прилипло, так и звали Гриней, а сейчас – дедом Гриней.
   – А можно я буду вас звать дедушкой Гришей?
   – Звать, конечно, можно. Как говорится, хоть горшком, только в печь не ставь. Но Гриней – лучше.
   – Ну, если вы настаиваете, буду звать дедушкой Гриней.
   Рита допила воду, старик забрал у нее кружку и, слегка шаркая ногами, ушел за занавеску, отделявшую угол избы перед печкой. Там что-то звякнуло, стукнуло. Не появляясь из-за занавески, он спросил:
   – Ну что, девонька? Есть хочешь?
   Рита неожиданно поняла, что действительно голодна. Но сознаваться в этом ей не хотелось.
   – Да нет. Спасибо. Я недавно обедала, – соврала она.
   Старик вышел с табуретом в руках. Поставив его возле стола, так и не произнеся ни слова, он удалился. За занавеской опять послышалась какая-то возня. И вскоре дед Гриня вынес двумя руками миску, осторожно поставил ее на стол и вновь исчез. Рита с любопытством наблюдала за его маневрами. Глухо звякнул металл, после чего дед Гриня принес и положил ложку, затем сел на лавку у стены и, показав на табурет, сказал:
   – Ладно, садись, поешь. Ты только говори громче, я последнее время стал плохо слышать.
   – Дедушка, спасибо, я не голодна, – громко произнесла Рита и повторила, – я хочу с вами поговорить.
   – Садись, раз уж положено, – нахмурился дед Гриня.
   Рита послушно села на табурет и взглянула на стол. В миске темнела гречневая каша, залитая молоком, а на толстой столешнице рядом с миской лежала краюшка хлеба.
   – Спасибо, дедушка, – улыбнулась она.
   – Кто ты такая, я не знаю… – заговорил дед Гриня.
   – Я – из Синегорска, из газеты, – начала отвечать Рита.
   – И знать не хочу, – перебил он, не слыша ее. – Не мое это дело. Время сейчас гадостное. Лучше ничего не знать. Может, проживу дольше… Хотя и не уверен…
   – Дедушка, я ничего не понимаю, – громко сказала Рита.
   – А тебе и не надо ничего понимать. Я просто объясняю. Меня предупредили, чтобы я не трепыхался… У меня выбора нет, пришлось подчиниться. А если б не согласился, они, может, и пристукнули меня… Конечно, не уверен, что потом не пристукнут. Но что делать? Когда выбираешь из двух зол, всегда одно зло остается.
   – А что вы должны делать? – спросила Рита.
   – Ничего не делать. Ждать надо. Как говорится, терпеливые всегда в выгоде.
   Дед Гриня сидел, прикрыв глаза, он умолк и застыл, прижавшись спиной к стене. Только губы его шевелились, словно он кому-то что-то доказывал.
   Рита ела кашу и слегка косилась на старика. Не все она понимала.
   «Дед Гриня явно напуган. Кем? А кто устроил погром на участке его соседа? Возможно, все это звенья одной цепи. Неужели причина кроется в письмах Андрея Дрозда? Если это так, значит, деда запугали те же люди».
   – Дедушка, я вот все хочу спросить вас о вашем соседе. Меня интересует Андрей Дрозд.
   – Что тебя интересует? – недоверчиво уточнил старик.
   – Я уже сказала, что он написал нам в редакцию.
   – А-а, понятно. Очень ему хотелось навести порядок. Чтоб все, как вокруг его дома. Видала?
   Рита кивнула головой.
   – Уж я его стращал. Допишешься, мол. Убеждал, что сейчас жаловаться некому. Но разве он послушает?
   – А куда он писал?
   – Легче сказать, куда не писал. И у нас, и в Синегорск, и, кажется, даже в Москву. На почте ему посоветовали куда-то за границу написать. Он ответил, что подумает.
   – Он всегда был таким?
   – Да уж, сколько его знаю, он всегда правду искал. Только разве она есть? И раньше не сыскать, и теперь… – дед, нахмурившись, махнул рукой. – Ему некоторые и намекали, и прямо советовали успокоиться, не принимать все близко к сердцу. Но Андрюша из неугомонных. На таких ничего не действует. Но, как говорится, все до поры…
   – И что же случилось?
   – А что могло случиться, то и случилось. Прибежал ко мне Андрюшка весь белый, руки трясутся. Вот, говорит. И показывает мне. Разжал кулак, а на ладони шприц. Я спрашиваю: что такое? Ну, он мне и рассказал. Оказывается, Максимка, это его сын, пришел домой весь в слезах. Мать к нему – что случилось? Он молчит. И только отцу поведал, что к нему на улице подошел незнакомый дядька и сказал: передай отцу, что если он не перестанет волну гнать и не уедет, куда подальше, то он, то есть дядька, посадит его, то есть Максима, на эту иглу. И вручил ему шприц…
   – Какой ужас! – воскликнула Рита.
   – Вот именно, – согласно кивнул дед Гриня. – А каково Андрюше? Пацан, ему десять лет, плачет. Папа, говорит, я боюсь садиться на иголку… В общем, уехали они. Собрались за один вечер и уехали куда-то на Урал, там у его жены родственники. Андрюша, правда, обещал вернуться, но я сильно сомневаюсь. Не пустит его жена. Ну, если только – дом продать. Да и то, кому он тут нужен?
   Старик умолк, а Рита снова склонилась к миске. Ситуация становилась более понятной. Похоже, что все укладывалось в единую картину.
   – Дедушка, а кто такой Сергей Токарев? – спросила она.
   – Ой, внучка, откуда я знаю? – замахал руками дед Гриня. – Никого я не знаю, и знать не хочу. И тебе не советую. Давай, не будем об этом говорить.
   – Вы его боитесь? – продолжала допытываться Рита.
   Старик быстро поднялся со своего места, отошел к двери, потом вернулся, пристально посмотрел на Риту и, прищурившись, поинтересовался:
   – Думаешь, страх позорит человека?
   – Ничего я не думаю, просто – уточняю.
   – А ты думай. По-твоему, Андрюша испугался? Конечно. Но разве это его позорит? Нет. И вообще, что такое позор?
   – Позор, это когда человека привязывали на площади к позорному столбу, – заметила Рита. – То есть выставляли его, чтобы любой мог его озирать, поозирать. Отсюда и позор.
   – Не знаю, ты, видать, ученая, – проворчал дед Гриня, – а я знаю только, что позор – это не когда человек боится, а когда он в страхе подличает. Андрюша, он хоть и боялся, но не сподличал, а я вот сподличал…
   – Когда это, – удивилась Рита.
   – А когда согласился молча сидеть. Слушай, – спохватился он, и, прищурившись, спросил, – а ты точно из редакции?
   – Конечно, дедушка. Вот мои документы, – Рита достала из нагрудного кармана бордовую книжицу.
   Но дед Гриня не стал смотреть удостоверение. Немного помолчав, он вздохнул и опять заговорил:
   – Ладно, внучка. Поверю. Хотя в нынешней жизни, говорят, сделать любые документы – это плевое дело. Но тебе я поверю. Что-то в тебе есть… Ты, вообще-то, чья? Ты где живешь?
   – Живу я в Синегорске. А зовут меня Рита Таран.
   – Таран? – дед Гриня, поднял взгляд к потолку, припоминая. – Нет, не знаю я Таранов. А родители твои из Синегорска?
   – Папа из Синегорска, а мама из Ручьев.
   – Что? – дед Гриня даже привстал. – Из Ручьев? А как фамилия твоей мамы? В молодости…
   – Ее девичья фамилия – Мишина.
   Дед Гриня всплеснул руками, и, качая головой и что-то бормоча, вскочил с лавки. Рита видела, что он взволнован.
   «Интересно, почему его так поразила фамилия мамы? Может быть, он ее знает?»
Дед молча вернулся.
   – Как же я раньше?.. – бормотал он себе под нос. – Я же сразу заметил… Совсем плохой стал…
   Дед Гриня сел рядом и стал внимательно рассматривать ее, осторожно касаясь дрожащей рукой ее волос и гладя по голове. Губы его опять шевелились. Рита прислушалась.
   – Вылитая Ксюша, – бормотал дед Гриня. – Как я раньше не заметил. Просто не отличить…
   – Мою бабушку звали Ксеней.
   – Это ты звала ее Ксеней, а я – Ксюшей, – дрогнувшим голосом заметил дед Гриня и согнутым пальцем смахнул слезу в уголке глаза. – Прошлым летом хватило сил дойти до кладбища, а в этом году, видать, уже не судьба…
   Справившись с трапезой, Рита отодвинула миску. В далеком детстве бабушка Ксеня тоже ее так кормила.
   – Очень вкусно. Спасибо, дедушка.
   – На здоровье. Ну, что? Заморила червячка?
   Рита вдруг почувствовала, что у нее закружилась голова. Наверное, она давно не ела. Все поплыло перед глазами. В какой-то момент ей показалось, что где-то рядом бабушка, она просто вышла и сейчас вернется обратно. Вспомнилось, что бабушка тоже говорила не «пожалуйста», а «на здоровье». И дед Гриня так говорит… Он в молодости бабушку звал Ксюшей…
   Рита оглянулась. Дед Гриня, понурившись, сидел рядом. Трудно представить этого старика молодым. Сейчас у него трясутся руки, и он уже не может ходить за пятнадцать километров на кладбище…
   Жаль стариков. Они похожи на детей, их желания превышают возможности. Но старики отличаются от детей, они научились урезать по-прежнему возникающие желания до уровня своих угасающих возможностей…
   – Дедушка, вы знали мою бабушку? – спросила Рита.
   – Если бы Ксюша захотела… ты бы меня называла дедом.
   – А что? – улыбнулась Рита. – Я и сейчас могу вас назвать дедушкой Гришей…
   – Да не Гриша я, – рассердился вдруг дед Гриня. – Меня зовут Николаем Степановичем, а фамилия моя – Гринев. Поэтому и кличка приросла с детства еще – Гриня и Гриня…
   – Простите, Николай Степанович, я не хотела вас обидеть.
   – Да я не обижаюсь, внучка, – махнул рукой дед Гриня.
   Он забрал миску и ушел. Рита пересела на лавку ближе к открытым створкам окна. На огороде цвела картошка, ее заросли тянулись до кустов смородины, за которыми темнели штакетины забора, отгораживающего двор деда Грини от соседского. В глаза ей бросилось и то, что один пролет забора повален прямо на кусты смородины. А дальше стоял дом с разбитыми стеклами, жилище Андрея Дрозда.
   Она молча обдумывала сложившуюся ситуацию. Надо честно признаться, что командировка ее оказалась безрезультатной. Ей ничего не удалось узнать. С Дроздом не поговорила, даже встретиться не получилось. Пусть это произошло не по ее вине, пусть Андрея запугали, и, причем, сильно запугали, он исчез до ее приезда. Его понять можно, он тоже человек. Но нужно констатировать, что задание редакции она не выполнила. И об этом надо сообщить Коркину.
   «Впрочем, нечего сожалеть. В доме Дрозда явно похозяйничал кто-то. Что они искали? Раз Дрозд писал жалобы, значит, у него где-то хранился компромат. Видимо, и пытались его отыскать. Может, дед Гриня пытался им помешать, но они, эти неизвестные, и его запугали?»
   – В городе ты, небось, не привыкла к такой еде? – спросил вернувшийся дед Гриня, подсаживаясь рядом на табурет.
   – Ой, Николай Степанович, ну что вы говорите? – улыбнулась Рита. – У вас такая вкусная каша, что словами не передать. Спасибо. Такую я только у бабушки пробовала.
   – Да ладно, внучка, – притворно нахмурился дед Гриня.
   – Точно, точно. Вы же ее в печке томите, а у нас на газу так вкусно не получается.
   – И то правда. Раньше жена такие пироги пекла, пальчики оближешь. Пол Ополья на запах сбегалось. А теперь все… – он махнул рукой. – Жена померла, а из меня какой повар? Так…
   – Николай Степанович, давайте не будем о грустном, – предложила Рита, – лучше расскажите мне, как вы познакомились с бабушкой Ксеней?
   – А чего тут рассказывать? – удивился дед Гриня. – На пароме и познакомились. Только какая она бабушка? Девушка.
   – Она красивая была?
   – Конечно. Тогда все парни в ее сторону косились. Я тоже Ксюшу сразу заметил, – дед Гриня улыбнулся и посмотрел куда-то вдаль, сквозь бревенчатую стену. – Она на плечах носила красивую голубенькую с белой каймой косыночку. На пароме Ксюша на стройку ездила. Ветер теребил косыночку, а она стояла в стороне и придерживала ее за уголки… Тоненькая, беззащитная, но – красивая. Она мне сразу в сердце запала…
   – Вы тогда и познакомились? – уточнила Рита.
   – Ты что? Нет, конечно, – махнул на нее рукой дед Гриня. – Тогда я ее только увидел в первый раз. Потом меня в армию призвали, я срочную отслужил, а позже, когда вернулся, мы и познакомились с нею. Она в автобусе сидела у самого входа, а я в переднюю дверь еле втиснулся. Вот пол дороги на ступеньках перед нею и стоял. Я ее сразу узнал, хотя она и стала еще красивее. Но глазеть-то неудобно. Вот я и поворачивал голову туда-сюда и, как бы случайно, на нее посматривал. А она всю дорогу в окно глядела, как птичка.
   – Почему – птичка? – удивилась Рита.
   – Не знаю, – смутился дед Гриня.
   Рита упрекнула себя за нетерпеливость. Надо молчать и слушать. А своими вопросами она вспугнула охватившее деда Гриню настроение, которое принесли воспоминания. Он нахмурился и вновь уселся, нахохлившись, на своем табурете.
   – Ой, Николай Степанович, рассказывайте, как все дальше случилось. Я же совсем ничего не знаю. Мне очень интересно. Какая тогда бабушка была?
   – Это тебе она бабушка, – недовольно повторил дед Гриня, – а для меня, тогда молодого парня, она – сверстница. Молодая, красивая… Помню, дорога грунтовая, автобус качало и бросало. А у меня обе руки заняты, я в библиотеку учебники вез. Ну и толкало меня все время на ее коленки. Она отстранялась и сердито смотрела, думала, что я того, заигрываю. Но потом поняла. Давайте, говорит, я подержу ваши книги. Ну, когда у меня рука освободилась, я за поручень схватился, меня уже больше не качало… А у моста ее сосед вышел и я сел рядом. Тут уже слово за слово, разговорились, познакомились. Коля, Ксюша… Она из вежливости спросила: в Синегорск едете? Я с радостью говорю: да, я там в техникуме учусь, старые учебники еду сдавать, новые получать. А вы куда едете? Она нехотя отвечает: я, говорит, на занятия ездила. А я пристаю: на какие? На курсы кройки и шитья, хмурится она. А как часто у вас занятия? Занятия у нас раз в неделю, по субботам, отвечает она, но с подозрением прищуривается, а зачем это вам? Да нет, говорю, мне это незачем, просто я сочувствую, что вам приходится в субботу ездить в такой давке…
   Дед Гриня говорил медленно. Куда ему торопиться? Он смотрел не на Риту, а куда-то в сумрачный угол. Видимо там четче вставали картины прошлого. Мысленно он вернулся туда, в дни молодости, где у него, сильного и крепкого, вся жизнь еще предстояла впереди.
Рита вдруг увидела бабушку Ксеню молодой девушкой, какой она прежде никогда не представляла ее. В нее влюблялись, за нею ухаживали… Но пролетели годы, и вот, сидит бабушкин ухажер, пятьдесят лет назад он был и строен и, наверное, красив, а теперь проклятый радикулит не позволяет ему выпрямиться в полный рост, и он ковыляет, шаркая ногами.
   Из слов деда Грини получалось, что бабушка не подпустила его к себе, хотя он и на велосипеде приезжал к ней в Ручьи, и пытался перехватить ее на пароме или на автобусе. И даже сватов засылал. Я и дочку твою люблю, убеждал он Ксюшу. Маленькой Зое тогда уже исполнилось четыре года. Но бабушка решительно отказывала. Ты молоденький, смеялась она, ты еще зелененький, как огурчик, в пупырышек. Дед Гриня оказался моложе бабушки на год. Как поняла Рита, именно слова бабушки про огурчик в пупырышек очень обидели деда Гриню. Хотя он и не сознавался в этом.
   Рита хотела, чтобы дед Гриня вспомнил о Лосеве, но тот отказался.
   – Когда в Синегорске строили мост, я служил в армии, – сказал он, – а потому ничего не знаю. А когда вернулся, стройка уже кончилась. Конечно, жаль, мост не построили, впрочем…
   Дед умолк и Рита, не дождалась продолжения.
   «Вот ведь, как запала Ксюша ему, между ними ничего не состоялось, они даже не поцеловались, а он через столько лет все еще с нежностью вспоминает ее», – подумала Рита и с сочувствием посмотрела на деда Гриню.
   – Николай Степанович, а вы потом женились?
   – Не сразу, милая. Я техникум закончил, работал долго. А у зоотехника, представляешь, какая жизнь, пятнадцать лет по селам туда-сюда мотался. Не до женитьбы. Так и не собрался бы, мне уже сорок стукнуло, но тут помощницей ко мне пришла Дарья Суворина. И надо же так случиться, в том же году летом ее мужа змея укусила. Он, кажется, сено ворошил. И жену с собой звал, но она чего-то не собралась. Господи, как же Даша потом убивалась. Оно и понятно. Может, окажись она рядом, и помогла чем. А так, пока он до людей добрался, пока в больницу довезли. Словом, был человек, и нет. Пять лет она жила, как в схиме. Знаешь, что такое – схима? – отвлекся дед Гриня.
   – Я слышала что-то, – неуверенно отозвалась Рита. – Говорят: постричься в схиму… Это значит, дается обет аскетической жизни.
   – Вот-вот, – подхватил дед Гриня. – Очень аскетической. Это так. Она соглашалась работать с утра до ночи. Дома ее никто не ждал. Вот она и проводила все время на работе. У нас, правда, тогда дел случилось невпроворот. В районе сап начался. А это – серьезно. Мы кончали вакцинацию в одном колхозе и тут же без перерыва ехали в следующий. Спали урывками. В клубе лавки сдвинут, сена в мешки набьют, вот тебе и ночевка. Я – мужик, и то уставать начал. А она, как двужильная. Взгляд спокойный, руки твердые. Не берет ее усталость. Только в конце она однажды сорвалась. Мы уже уезжать собирались. Я утром встал, вышел на крыльцо, а она только-только докурила папиросу и села на ступеньки, обхватила колени и вдруг заплакала. Я хотел уйти, но потом передумал. Подошел и по-товарищески погладил ее по голове. Не надо, говорю, Даша. Она спохватилась, вытерла слезы и серьезно так ответила: больше не буду. И ведь точно, после этого случая я ни разу ее слез не видел. Хотя мы с ней еще много поездили. То бруцеллез, то ящур, то еще какая холера. Да и без эпидемий, знаешь, сколько забот? То пастух недосмотрит, и корова клевера нажрется по росе. У нее пузо с этого, как барабан раздувается. То теленок повернется неудачно, то… Эх, да мало ли… Ведь животные болеют почти как люди…
   Дед Гриня умолк, переводя дыхание. Рита не решилась отвлекать его своими репликами. Старик немного покачался на табурете и, вздохнув, продолжил рассказ.
   – И еще потом года три мы с ней были чужими. Я ей – Даша, она мне – Николай Степанович. И все нормально. Но чуть позже я вдруг заметил, что она стала как-то на себя работу перетягивать. Чуть что, она тут как тут. Вы, Николай Степанович, посидите, а я слетаю. Смотрю, она стала живее. Ну, и слава Богу, думаю. Баба ведь не старая еще. Может, кого нашла. Не век же ей по мужу сохнуть. И только много позже я понял, что она меня нашла… Спасибо ей за все. Никогда ее не забуду… Четыре года, как схоронил. А до этого жил, как у Христа за пазухой. Вся жизнь, как один миг… Даже эти годы, когда привычная жизнь стала рушиться, мы пережили душа в душу. Когда работы не стало, я без нее спился бы или руки на себя наложил. Тоска заела. Тебе не понять. Ты молодая. Все, чему верил, пошло псу под хвост. Для чего, спрашивается, жил? Чтобы волю имели эти архаровцы? – дед Гриня кивнул в сторону двери. – Да, видно, помирать пора.
   – Что вы? – воскликнула Рита. – Ну, сколько вам лет?
   – Уже семьдесят восемь.
   – Так это мало. Вон, некоторые до ста и больше живут.
   – Это когда есть для чего.
   – Зря вы так настроены. Вот, что сказала бы ваша Даша?
   Дед Гриня вздохнул.
   – Она любила одно стихотворение.
   – Какое?
   – Как-то там...
           …Да, были люди в наше время,
           не то что нынешнее племя:
           богатыри – не вы!
           Плохая им досталась доля:
           не многие вернулись с поля…
           Не будь на то Господня воля,
           не отдали б Москвы!
   – Михаил Лермонтов, «Бородино», – улыбнулся Рита.
   А дед Гриня, дочитав эти строки, прослезился. Щелчками сбивая со щек слезинки, добавил:
   – Очень его Даша любила. И романс пела. «Выхожу один я на дорогу». Ох, как славно пела! У нее голосок прямо звенел. Ты, наверное, и не знаешь, раньше песню пели. «Орленок» называлась. Там должен быть очень высокий голос. Так вот, моя Даша могла ее петь. «…навеки умолкли веселые хлопцы, в живых я остался один…»
   Дед Гриня опять прослезился.
   – Ох, внучка, – вздохнул он, – остался один и совсем плохой стал. И впрямь, помирать надо. Вон, мать моя вечером сказала: помирать пора. А утром проснулись, а ее и нет уже… А я вот болтаю, а все никак не помру, – он помолчал, а потом вдруг совсем другим тоном быстро заговорил. – А знаешь, иногда утром открою глаза, и представится мне, что я маленький еще. Вот сейчас мать войдет и отправит на огород свеклу полоть. И захочется мне вскочить и удрать на речку, пока не поздно. И только я захочу вскочить, как вдруг стрельнет в поясницу… – дед Гриня засмеялся, – и сразу все семьдесят с лишком навалятся на меня и припечатают на обе лопатки. Ах, как не хочется в этот миг помирать… Знаешь, поглядеть хочется, чем все дело кончится. Жаль, что нельзя оставшуюся жизнь поделить на кусочки, чтоб прожить не сразу, а по частям. Пожил годик, посмотрел вокруг – что да как, а потом и помер, чтоб лет через десять опять воскреснуть на годик. Очень любопытно узнать, что будет через десять, двадцать, пятьдесят лет… – он поднялся. – Ладно, что-то я заболтался.
   Он ушел, а Рита задумалась. Идея деда Грини ей не понравилась. Годик пожить, а потом умирать, – это же ужасно. Так самое интересное пропустишь. Деду Грине хорошо, у него все состоялось. И первая любовь – Ксюша, и вторая любовь – Даша. Теперь, на старости лет, можно такие идеи предлагать. А у нее еще ничего не случилось. Ни в кого она не влюблялась. Нет, ей годика мало. Вот лет через восемь, когда молодость пройдет, когда ей перевалит за тридцать и она начнет стариться, вот тогда…
   Хорошо было сидеть с дедом Гриней. Можно никуда не спешить. Казалось, что и бабушка Ксеня где-то близко. Вот сейчас хлопнет дверь, войдет в горницу, обнимет сзади со спины и с улыбкой прошепчет на ухо:
   – Ох, сколько мяса наросло!..

   Еще много рассказывал дед Гриня о том далеком времени, о молодости. Но сам он тоже поинтересовался, чего это молоденькая девушка проявляет такое любопытство, что хочет узнать про стародавние года. Рита призналась, что пишет сценарий, по которому хотят снимать фильм. Поэтому ей нужны подробности той жизни, которая выпала на долю бабушки и ее сверстников. Но, увы, прошло уже так много лет, что ей иногда кажется, будто найти какие-то документы, описания интересных моментов уже невозможно.
   – У нас в городе даже газеты за те годы не сохранились, – сожалела Рита. – Нет, центральную прессу найти еще можно. Но вот «Синегорскую правду» я не смогла обнаружить.
   – А у меня тут с тыльной стороны соседка живет, – заметил дед Гриня, – она в нашей библиотеке работает. Можно будет у нее спросить…
   За разговором с дедом Гриней Рита не заметила, как настал вечер. Она с удивлением обнаружила, что за окном давно стемнело. За темной листвой деревьев чуть заметно светился одинокий уличный фонарь.
   – Ой! – удивилась она. – Уже так поздно. Мне пора уходить. А то я в темноте обратной дороги не найду.
   – А ты и не ходи, – предложил дед Гриня. – Переночуешь, а утром пойдешь, куда тебе надо.
   – Мне неудобно вас стеснять, – отозвалась Рита.
   – Что ты глупости говоришь, чем стеснишь-то? Если хочешь, я постелю тебе в горнице, или в Дашиной спальне, а могу – и просто на печке. Она еще теплая.
   Рита засомневалась. С одной стороны, ночевать в чужом доме с малознакомым человеком… Но с другой стороны, дед Гриня когда-то ухаживал за бабушкой Ксеней, можно сказать, почти родной человек… Да и на печке она спала только в детстве у бабушки в Ручьях, так давно, что и вспомнить трудно…
   – Ну, ладно, – вздохнув, сдалась она, – только, Николай Степанович, сознайтесь, на печке – это ведь ваше место?
   – Знаешь, внучка, – улыбнулся дед Гриня, – сознаюсь, в последнее время мне стало трудно туда забираться, а еще труднее спускаться.
   Вскоре они улеглись. Дед Гриня – на скрипучую железную кровать в углу горницы, а Рита – на печке. Ноги прикрывал старый полушубок, под головой шуршало сено в подушке. Все это напоминало милое и далекое детство. Она слушала негромкую неторопливую речь деда Грини, но вскоре потеряла нить сюжета, и в этот миг для нее действительность смешалась со сном…


9

Утром ее разбудил дед Гриня. Он поставил на лавку ведро воды и звякнул железной крышкой. Рита испугано села на печи, спустив ноги и не сразу сообразив, где она находится.
– Ну, внучка, и спать ты горазда! Как спалось?
– Прекрасно, – улыбнулась Рита. – А сколько времени?
– Да уж десять часов.
– Ой, дедушка! Я же опаздываю.
– Слезай, умывайся, будем завтракать.
Дед Гриня суетился, совершая мелкие дела по дому, и Рита видела, что ему доставляет удовольствие хлопотать. Скучал он, видно, один.
Рита выбежала во двор и, побренчав рукомойником, вернулась в дом. Когда она села к столу, дед Гриня выложил со сковороды в тарелку завтрак – жареную картошку, залитую яйцом с молоком. Все это шипело, скворчало, и выглядело, да и пахло весьма аппетитно.
После завтрака Рита помогла деду Грине вымыть посуду. Только после этого она надумала позвонить Коркину и доложить обо всем, что смогла узнать об Андрее Дрозде. Но, вытащив мобильник, она обнаружила, что тот разрядился и выключился. И тут Рита с досадой вспомнила, что зарядное устройство она, как последняя растяпа, забыла захватить из дома.
«Ну, ладно, – решила она, – из управы или откуда-нибудь еще успею позвонить».
– А к соседке мы не пойдем, к библиотекарше? – спросил дед Гриня, когда Рита собралась уходить.
– Нет, Николай Степанович, сегодня я спешу, а в эти выходные, ну, в крайнем случае, в следующие, я приеду, и мы обязательно сходим к вашей соседке.
Рита улыбнулась и, помахав деду Грине, ушла на задание.
Обратный путь до гостиницы она одолела быстро, но заходить внутрь не стала, испугавшись, что ее заставят забрать чемодан, и придется потом с ним таскаться по всему городу.
«Вечером перед автобусом заберу», – решила Рита.
Встреченная женщина, объяснила, как добраться до управы, и вскоре она оказалась у металлической ограды, за которой красовался одноэтажный типовой дом.
«Прямо детский сад, – подумала Рита, – только уж больно много припарковано иномарок».
И впрямь, когда-то здесь размещался детский сад. За оградой на зеленом газоне еще сохранились крытые беседки, к которым вели асфальтовые дорожки. Справа, в ближайшей беседке сейчас организовали курилку, там, дымя, разговаривали двое мужчин. До Риты доносилось приглушенное рокотание голоса одного из собеседников. Другой, если и отвечал, то делал это неслышно.
Было безветренно и тихо. Листва деревьев не шелестела, на крыше здания на флагштоке неподвижно висел флаг. И эта неподвижность делала его неторжественным и даже непохожим на государственный флаг. Через открытую калитку Рита беспрепятственно прошла к крыльцу и остановилась.
Ей хотелось собраться с мыслями.
«Итак, с Дроздом поговорить не удалось, теперь нужно попасть к помощнику префекта. Командировка и редакционное удостоверение должны помочь. Хорошо, если он окажется на месте. Нужно найти правильную тему для беседы. О письме с ним говорить не стоит. Скажу, что редакция хочет дать читателям информацию о кандидатах в областную думу. Сегодня – только среда. До субботы это еще можно. По крайней мере, тема будущих выборов должна заинтересовать кандидата».
Рита вошла внутрь здания. Из-за стола, задвинув ящик, ей навстречу поднялся милиционер.
– Вы к кому? – спросил он, внимательно оглядывая Риту.
– Мне нужен помощник префекта Токарев Сергей Михайлович, – ответила девушка.
В этот момент Рита поняла, что ей все-таки следовало зайти в гостиницу. Ее внешний вид явно не соответствовал солидности организации, которую она посетила. Рита осознала это по взгляду милиционера, устремленному на ее пупок. Но что-то исправить она уже опоздала.
– Зачем вам нужен помощник префекта?
Рита раскрыла маленькую сумочку, которая висела у нее на руке, и достала редакционное удостоверение.
– Я – корреспондент газеты «Синегорская правда». Имею поручение редакции встретиться с Сергеем Михайловичем.
Милиционер взял удостоверение и углубился в его изучение. Рите даже показалось, что ему хочется рассмотреть его со всех сторон. Вздохнув, он вернул документ Рите и спросил:
– Вы созванивались с Сергеем Михайловичем?
– Нет.
– Тогда подождите.
Милиционер вернулся к своему столу и куда-то позвонил.
– К Токареву хочет пройти корреспондент из Синегорска, – произнес он в трубку. – Нет, они не договаривались.
С минуту он молча слушал, потом коротко ответил:
– Хорошо.
Еще раз скептически оглядев Риту, милиционер сказал:
– Пройдите в левое крыло, кабинет номер два.
Утратив интерес к посетительнице, он выдвинул ящик стола и продолжил чтение книги, не вынимая ее из ящика.
«Милиционер детектив читает, – отметила про себя Рита, оценив книгу по формату, – ну, не любовный же роман».
Впрочем, это ее не касалось. Нахмурившись, она мысленно набралась решимости и двинулась в левое крыло. Хорошо освещенный коридор был светел и широк. С кремовыми стенами приятно контрастировали двери, желто-охряные, «под дуб». На стене висели таблички, на которых на красном фоне золотыми буквами указывались должность, фамилия, имя и отчество хозяина кабинета, расположенного за дверью.
Кабинет Токарева находился напротив кабинета префекта. Рита уверено постучалась и, не дожидаясь ответа, открыла дверь. Ее встретил любопытный взгляд молодой, лет двадцати с небольшим, девушки, сидевшей перед монитором. Секретарь тоже, видимо, не ожидала, что корреспондент из Синегорска окажется не мужчиной. Улыбка, которой она собиралась встретить корреспондента, замерла на ее лице, и медленно, с приближением Риты, преобразовывалась в удивление.
– Вы – корреспондент? – недоверчиво спросила она, критически оглядывая ее с ног до головы. – А Ершов?
– Да, я – корреспондент, вот мои документы. Действительно сюда собирался приехать Ершов, – добавила Рита, и улыбнулась, – но у него свадьба как раз на сегодня назначена…
Секретарша нахмурилась, она даже не взглянула на удостоверение, протянутое Ритой.
– Подождите, – с неудовольствием сказала она. – Вообще-то, Сергей Михайлович считается в отпуске.
Подвигав компьютерную мышку, секретарша поднялась и прошла к обитой кожей двери в соседнее помещение.
Оставшись одна, Рита заглянула на экран компьютера, убедилась в свернутом окне, что секретарша увлекалась игрой в примитивный «Солитер», и улыбнулась. Над входной дверью висели часы.
«Начало первого, – отметила она, – немного поговорю с Токаревым, потом надо где-то пообедать, заскочить в гостиницу за чемоданом и, если поторопиться, то можно успеть на двухчасовой автобус в Синегорск. А в субботу приеду к соседке деда Грини. Можно будет захватить Ольгу и Витьку. С Ольгой мы сходим к библиотекарше, а Витька в это время поможет деду Грине поправить забор…»
Вернулась секретарша и нарушила поток ее мыслей.
– Сергей Михайлович ждет вас.
Рита молча прошла в кабинет.
Токарев что-то писал. Пространство кабинета вновь напомнило Рите детский сад. Да, здесь прекрасно разместилась бы группа малышей. Но и Сергей Михайлович здесь устроился неплохо. Длинный стол с двумя рядами стульев позволял проводить совещания, а в отсутствие посетителей Токарев вполне мог устраивать пробежки вокруг стола. Рита улыбнулась. В этот момент Токарев поднял голову и посмотрел на нее.
– Что вас привело ко мне? – спросил он издали.
– Здравствуйте, Сергей Михайлович! В субботу у нас выборы, – заговорила Рита, приближаясь к Токареву. – Редактор просил меня взять у вас интервью.
Токарев некоторое время сидел молча и пристально смотрел девушке в глаза. Ей даже показалось, что он смотрит куда-то, сквозь нее. Его взгляд тяжелый и неподвижный в первый момент немного смутил ее. Не любила Рита, когда на нее так смотрят. Только недавно она научилась одолевать такие взгляды. Надо самой рассредоточить взгляд, чтобы изображение собеседника расплылось. И лучше в этот момент подумать о чем-нибудь другом.
– Говорите, вас послал редактор? – уточнил Токарев, глядя на нее с какой-то неестественной улыбкой, и заметив, что Рита кивнула, продолжил, – а ваш редактор знает, что все затраты на агитационные материалы строго лимитированы и учитываются избирательной комиссией? Если я превышу лимит, меня могут снять с выборов. Может, ваш редактор этого хочет?
– Ну что вы? – возразила Рита. – Мы будем публиковать не ваш рекламный буклет, а интервью со всеми кандидатами. Сделаем это до субботы. Разве это незаконно? Мы – пресса, мы несем информацию…
– Хорошо, – перебил ее Токарев, улыбаясь, – но вы знаете, я до выборов нахожусь в отпуске. Вам просто повезло, что застали меня. Кстати, о чем вы хотите со мной беседовать?
– Расскажите о себе, почему вы хотите уйти из исполнительной власти в законодательную, а потом расскажете, как вам сейчас работается, какими проблемами вы хотите заняться, когда вас изберут. Ну, и, конечно, немного о личном, о ваших друзьях, о ваших недоброжелателях…
– Каких недоброжелателях? – насторожился Токарев. – Простите, вы о чем?
– Так ведь у всех есть друзья и есть недоброжелатели, – попыталась исправиться Рита.
– Ладно, девушка, – остановил ее Сергей Михайлович. – Я не отказываюсь, Мы с вами, конечно, еще поговорим. Но не сейчас, – по губам его вновь скользнула жесткая неприятная улыбка, он посмотрел  на часы. – Сейчас двенадцать, мне нужно кое-что предпринять, а вы, раз уж попали в обеденный перерыв, пока сходите в кафе напротив, это рядом. После обеда, часа в два, мы с вами встретимся, тогда и поговорим.
– И мне еще надо будет командировку отметить, – вдруг вспомнила Рита.
– Я же сказал вам, что мы все сделаем, – усмехнулся Токарев, – идите обедать. Кафе напротив. Не заблудитесь.
Рита двинулась к двери кабинета, а Сергей Михайлович поднял трубку и начал набирать номер телефона.
«Вот, с досадой подумала она, выпроводил и даже присесть не предложил».
Несмотря на улыбчивость помощника префекта, впечатление о нем у Риты осталось какое-то неприятное. Она испытывала смутное недовольство и тревогу. Но что конкретно ее смущало, определить не могла. И взгляд неподвижный и тяжелый, и в то же время какая-то суетливость, обеспокоенность. Словом, Рита предчувствовала, что будущая беседа с помощником префекта будет нелегкой.
Милиционер на выходе задвинул ящик стола, когда она зацокала каблучками по коридору. Но, увидев и узнав ее, вновь открыл ящик и продолжил чтение. Рита и его предупредила, что еще вернется. Но милиционер ничего не ответил. Рита улыбнулась и вышла во двор.
По-прежнему в беседке двое мужчин коротали время за сигаретой. И все так же в дыму звучал рокочущий голос одного из них. Рита прислушалась, но не смогла разобрать ни слова.
«Вот ведь, – беззлобно подумала она, – никуда люди не торопятся. Даже на обед».
Выйдя за ограду, она огляделась. Действительно, на противоположной стороне улицы немного правее в одноэтажном кирпичном доме располагалось кафе. Над входом висела желтая вывеска, на которой в верхней части синие буквы оповещали, что это «кафе». А вот само название художник выполнил красной краской, а потому издали оно оказалось неразличимым. Красное на желтом – кто это придумал? Только подойдя ближе, Рита смогла прочитать это название: «Зайди-ка!».
Рита поднялась по ступенькам и вошла внутрь. Прямо у входа располагался гардероб, правда, по причине летнего времени закрытый. За гардеробом в небольшой нише белели четыре раковины, чтоб посетители могли вымыть руки. На стене висел рулон бумажных полотенец. Далее за стеклянными дверями Рита увидела небольшой зал с десятком столиков, застеленных белыми скатертями. Посередине каждого стола стояла вазочка с цветами.
Спешивший между столами молодой человек, официант, остановился рядом, едва Рита перешагнула порог, вручил ей меню и жестом пригласил выбирать любое место. Посетителей немного: за двумя столиками сидело пять человек, да у дальней стены, возле барной стойки женщина покупала минеральную воду.
Рита выбрала свободный двухместный столик у окна и занялась изучением меню. Вскоре подошел официант, терпеливо дождавшись, он принял заказ и молчаливо удалился. Почти сразу вслед за Ритой в зал начали входить новые посетители. Видимо, где-то поблизости наступил час обеда. В зал дополнительно выпорхнули две девушки-официантки. Рита, скучая, разглядывала висящее на глухой стене зала чудище, выполненное из колец и небольших бревен, переплетенных нетолстым канатом в технике макраме. Более тонкие работы висели в простенках между окон. Цветовые пятна фона под макраме приятно гармонировали с цветом бечевок или шнурков. Понятно, что зал украшал один художник или дизайнер.
Ждать пришлось недолго. Официант принес все заказанное сразу, и Рита приступила к обеду. Все оказалось очень вкусным: и рисовый молочный суп, и жареная с розовой корочкой картофельная соломка рядом с мягким сочным кусочком мяса, и приятный кисло-сладкий яблочный компот.
Пока Рита обедала, у нее созрел план дальнейших действий. Следовало вернуться в управу и посидеть на веранде в тенечке, составить перечень вопросов, которые нужно задать помощнику префекта. И прежде чем идти к нему, надо как следует подготовиться.
Расплатившись, Рита пошла к выходу. Она приближалась к стеклянным дверям, когда по отражению в стекле заметила, что сзади бежит какой-то мужчина. Рита хотела посторониться, но не успела. Сильный толчок в плечо сбил ее с ног. Она упала и больно ударилась локтем. Мужчина, толкнувший ее, у двери обернулся и, увидев упавшую Риту, вернулся помочь ей.
– Ой, девушка, – торопливо бормотал он, – извините, пожалуйста. Я случайно вас задел. Ой, вот, возьмите ваши вещи.
Он подал Рите ее сумочку, которую она уронила, падая. Подошел официант и поинтересовался:
– Что здесь произошло?
– Юноша, у вас есть в аптечке бактерицидный лейкопластырь? – спросил его мужчина.
– Зачем вам? – удивился официант.
– Не мне. Эта девушка локоть поцарапала. Помогите ей.
Официант куда-то ушел, а мужчина взял Риту под руку, подвел к банкетке, стоявшей у стены, и усадил, повторяя:
– Извините, девушка. Я отвернулся, поэтому случайно наткнулся на вас.
Рита морщилась от боли в локте и молчала. Удар и последующее падение сбили ее мысли. Пребывая в растерянности, она никак не могла прийти в себя. Ей казалось, что она что-то забыла или потеряла. Ей не нравился этот мужчина, так сильно ударивший ее, а теперь так усердно суетящийся вокруг.
Вскоре появился официант, он принес коробочку, из которой извлек пластинку бактерицидного пластыря.
– Вот, – протянул он мужчине.
Но тот отступил в сторону.
– Вы сначала помогите девушке промыть ранку, – сказал он, пятясь к двери. – А мне, извините, уже пора.
Он открыл стеклянные двери и ушел. Официант с некоторым недоумением остался один на один с Ритой.
– Ну что ж, – вздохнул он, – пойдемте. Я вас провожу к умывальнику. Там есть мыло. А потом приклеим пластырь.
Они вышли из зала. Рита над раковиной ополоснула локоть. В ранке начало щипать и покалывать. Она попыталась подуть, но трудно дуть себе на локоть. Только когда боль немного отступила, она промокнула воду бумажным полотенцем, затем подняла руку и рассмотрела ссадину в зеркале. Официант, стоявший рядом, улыбнулся:
– Ничего, до свадьбы заживет.
Рите шутка не понравилась, царапина на локте саднила, поэтому она в ответ нахмурилась и спросила:
– Вы мне поможете?
Официант долго возился, открывая упаковку, но, в конце концов, одолел ее и помог заклеить ссадину двумя полосками пластыря.
– Спасибо, – произнесла Рита и, забрав свою сумочку, стоявшую на стуле, морщась от боли, вышла из кафе.
По-прежнему светило солнце, по-прежнему было тихо и тепло, но Рита ощущала, что все изменилось. Она никак не могла сосредоточиться. Что-то произошло, она это видела, но никак не могла вспомнить, что именно.
«Может быть, это у меня из-за сотрясения мозга, – предположила она испуганно. – Впрочем, нет, головой я, кажется, не ударялась…»
Она подошла к управе, через калитку вошла во двор и повернула к левой веранде. Она пустовала. Рита села на деревянную лавку и вытянула ноги.
«Надо немного прийти в себя, – подумала она. – Я – Рита Таран – приехала в Ополье, чтобы задать несколько вопросов помощнику префекта Токареву Сергею Михайловичу».
Она мысленно повторила эти слова, и вдруг почувствовала себя совершенно одинокой. Ей даже стало страшно, сердце забилось быстро-быстро. Захотелось, как в детстве, побежать к бабушке, зарыться в складки ее платья, затаить дыхание и ждать, когда бабушка теплой рукой обнимет ее, а другой рукой начнет гладить по голове. И откуда-то сверху послышится знакомый ласковый шепот, успокаивающий и защищающий…
Минутная слабость прошла. Рита понимала, что не может уехать, не поговорив с Токаревым. Хорошо бы посоветоваться с Валерием Семеновичем, но мобильник, как назло, разряжен. Так что нечего сожалеть. И от секретарши не позвонишь. Вспомнив девушку, поджавшую губы, когда она сообщила ей о свадьбе Ершова, Рита решила, что ни о чем не станет ее просить. А потом, трудно советоваться с Коркиным в присутствии посторонних.
Рита посидела на веранде, вспоминая доводы, изложенные в письме Андрея Дрозда. Она поглядывала на часы, идти к помощнику префекта ровно в два часа, ей показалось неприличным. Он же сказал: часа в два, а не в два часа. И каждому ясно, что это означает: после двух. Но ждать всегда трудно.
В управу она вошла в четырнадцать ноль пять. Именно это время показывали часы на стене над милицейским постом, когда она зацокала каблучками по мраморному полу, войдя в холл здания. Милиционер, сидевший за столом, поднялся и вопросительно посмотрел на Риту. Это был уже другой милиционер.
«Они здесь по нескольку часов стоят», – догадалась Рита.
И тут же поняла, что ей теперь придется все объяснять сначала. И кто она такая, и к кому ей нужно попасть. Она вздохнула и полезла в сумочку за документами.
Документов на месте не оказалось!
Рита это поняла сразу, но поверить не могла. Она видела, что в сумочке все не на месте. И косметичка, и помада, и тушь, и пакетик с бумажными платками, и ключи, и даже записная книжка. Все это не исчезло, но лежало кучей, в беспорядке. Исчезли документы. Белый листок командировочного удостоверения, сложенный вчетверо, она вложила в паспорт. Там же лежали деньги. Рядом с паспортом она положила бордовую книжицу редакционного удостоверения. Рита специально освободила одно отделение в сумке и поместила все документы там. Сейчас в нем находилась косметичка вместе с ключами.
– Меня обокрали, – произнесла она растерянно.
– У вас нет документов? – спросил милиционер.
– Меня обокрали, – повторила Рита.
– Вам, гражданка, надо написать заявление в милицию.
– Хорошо, я это сделаю потом, но сейчас меня ждет помощник префекта. Мне нужно пройти к нему.
Рита хотела направиться к кабинету Токарева, но милиционер шагнул навстречу и перекрыл ей дорогу.
– Не положено, гражданка. Предъявите свои документы.
– Я вам говорю, меня обокрали, – нахмурилась Рита. – Позвоните секретарю, она вам скажет, что я уже приходила сюда.
– Предъявите документы.
– О, Господи! – воскликнула Рита. – Я же вам человеческим языком объясняю, документы у меня украли. Я прошу вас, пропустите меня.
Но милиционер оставался непреклонен. Он стоял со скучающим видом на пути Риты и, казалось, даже не слушал ее.
Рита снова открыла сумочку. Теперь она заметила, что и номерок от камеры хранения исчез. Значит, она не сможет взять свой чемодан из гостиницы, и уехать на автобусе не получится, деньги тоже украли. Как же ей вернуться в редакцию? Что делать? «Наверное, надо Коркину звонить. Если денег нет, значит, только от секретарши…»
– Позвольте, я к секретарю пройду? – попросила она.
Милиционер с безучастным выражением покачал головой. Рита заметила, что он глядит сквозь нее, как перед обедом смотрел Токарев.
«Он же меня не слышит», – подумала Рита.
Она повернулась к выходу, желая показать, что уходит. Но тут же быстро повернулась и бросилась к кабинету Токарева, вернее к секретарше, намереваясь увернуться от милиционера.
На всякий случай она крикнула:
– Мне очень надо позвонить.
Ее расчет, что милиционер медлителен и неповоротлив, оказался неверным. Рита успела сделать только два шага. Милиционер поймал ее за руку и повернул так, что Рита сама не поняла, как оказалась чуть ли не лицом прижатой к стулу. Она не увидела, как милиционер вызвал подмогу, но вскоре появились еще два милиционера. Они забрали Риту под руки и вывели ее из управы.
За оградой их ожидала машина зеленого цвета с голубой полосой и надписью «Милиция». Рита не сопротивлялась. Она послушно забралась в машину, решив по дороге обдумать ситуацию. Но неожиданно дорога оказалась слишком короткой. Через пять минут они уже оказались возле отделения, и ее заставили выйти из машины.
«Надо все рассказать, подумала она. Главное, попросить, чтобы позвонили в редакцию. Коркин им все объяснит, а после этого меня отпустят».
Между тем милиционеры с хмурым видом ввели ее внутрь помещения. Один из них стукнул по плечу встретившего их капитана и громко произнес:
– Мироненко, спрячь эту террористку, пусть посидит до Круглова. Он вернется, и тогда сам с ней разберется. Она в управу хотела прорваться, но Мешков ее на вахте задержал. Он сменится, тогда объяснительную напишет.
– Я не террористка, – попыталась возразить Рита, но ее никто не слушал.
Милиционеры провели задержанную по коридору. Встретивший их капитан отомкнул железную дверь, и Риту подтолкнули в камеру.
– А вы ее обыскали? – спросил капитан.
– Ты сам ее обыщешь, – громко засмеялся один из милиционеров, – тебе здесь сподручней. Мы торопимся.
Дверь закрылась, лязгнул и заскрежетал замок, Рита оказалась одна среди четырех стен…


10

– А вот и я, – воскликнул Постников, явившись в номер.
– Не прошло и ста лет, – проворчал Рюмин, впуская помощника. – Привет.
– Сегодня пятница. Я всего восемь дней отсутствовал.
– А я давал тебе неделю. Придется депремировать.
– Ты, Егор Александрович, очень редкие слова находишь. Нет теперь таких.
– А ты, Сергей Иванович, выполняй распоряжения начальства, тогда тебя встретят привычными и приятными словами.
Пройдя в номер, Постников сел в кресло и, закинув ногу на ногу, немного рисуясь, спросил:
– Позвольте быть кратким.
– Обязываю, – принимая игру, небрежно бросил Рюмин и начал застегивать рубаху.
Они часто так общались, слегка подшучивая друг над другом, но не переходя грань фамильярности.
– Все бумаги подписал, аппаратуру и реквизит привез, вчера допоздна выгружались. Что еще? Да, по вашему списку все члены группы контракты подписали. Я позволил им сегодня отдыхать, а на завтра назначил знакомство со сценарием.
– Отлично, – хмуро заметил Егор. – Только я тебя убью.
– За что? – спокойно удивился Постников.
– За автора. Это с твоей подачи мы до сих пор не имеем сценария, с которым ты, кстати, вернее, некстати, собрался знакомить группу. Время идет, а мы все ждем, пока эта девчонка соизволит предъявить сценарий. Зачем ты связался с неопытным и, к тому же, необязательным человеком. За каким дьяволом она нужна? Неужели ты не мог найти кого-нибудь другого?
Постников удивленно посмотрел на Рюмина. Еще неделю назад, когда он уезжал, ему показалось, что Егор вполне доволен и даже несколько увлечен Маргаритой. Он давно знал Рюмина и догадывался, что значит его долгий взгляд вслед удаляющейся девушке. Что же произошло за время его отсутствия? Из-за чего Егор рассержен?
– Что ты себе думаешь? – режиссер повысил голос. – Автор – это твоя обязанность.
– Ты говоришь о Рите Таран? – уточнил Сергей, глядя, на раздраженного Рюмина.
– Да-да-да, – недовольно произнес Егор, – эта противная девчонка обещала через неделю принести новую версию сценария, а сама исчезла, и с тех пор от нее ни слуху ни духу. Что мы должны делать? Ждать? Сколько? Уже группа собралась, а нет ни автора, ни сценария, и неизвестно, когда будет. Нет, дорогой, мы так не договаривались. Будь любезен, займись автором, чтобы я больше не слышал о проблемах со сценарием…
Постников задумался. Он видел, что Рюмину плохо.
«Неужели Рита куда-то исчезла?»
Никогда она не казалась ему легкомысленной. Девушка поняла, что ей поручили серьезное дело. Сергей не сомневался, что Рита приложит все усилия, чтобы справиться с поручением. Но, с другой стороны, если она так и не напишет сценарий, а группа уже заполнила почти всю гостиницу, начнутся неприятности, и все это может перерасти в грандиозный скандал…
– А что она сама говорит? – спросил он у Рюмина.
– Это ты ее сам спроси. Я не знаю, что она говорит, я ее не видел? – огрызнулся Егор.
– А в редакции что говорят?
– Вообще-то я тебе это поручал. И пока я в редакцию не ходил. Вот именно сейчас собирался отправиться. Пошли вместе.

В редакции только напор помощника режиссера позволил им проникнуть в кабинет Коркина. Валерий Семенович сразу узнал Постникова и стал торопливо оправдываться:
– Вы уж, товарищи, извините, я могу уделить вам не более пары минут. Может быть, вы слышали, у нас в воскресение довыборы в областную думу, сегодня последний день агитации, я должен сделать вечерний спецвыпуск газеты. Завтра день тишины. Слушаю вас.
– Да мы, собственно, не к вам, нам нужна Рита Таран, – улыбнулся Постников.
– Рита в командировке.
– Как в командировке? – удивился Рюмин. – Далеко?
– Не очень, – махнул рукой Коркин. – За рекой. В Ополье.
– И надолго вы ее послали? – поинтересовался Постников.
– Командировка у нее выписана на два дня, но она, похоже, задерживается.
– А что, разве у нее нет телефона?
– Понимаете, – Коркин нахмурился, – меня это тоже беспокоит. Ее мобильник не отвечает, сама она ни разу не позвонила. Надо бы кого-то послать, рядом, вроде бы. Но этот проклятый спецвыпуск…
– Когда она уехала?
– Во вторник.
– То есть в среду она не вернулась? А сегодня, между прочим, уже пятница, – заметил Постников.
– Зачем она поехала? – спросил Рюмин.
– В газету пришла жалоба на кандидата в депутаты. Она отправилась выяснять обстоятельства.
– Одна? – уточнил Егор.
– У нас в редакции не такой большой штат, – с обидой в голосе отозвался Коркин, – чтобы по таким вопросам посылать несколько человек.
– У вас пропал сотрудник, – грозно произнес Рюмин, – а вы до сих пор даже в милицию не заявили. Это безобразие.
Он поднялся и, с шумом отодвинув стул, направился к выходу. Постников тоже встал, но немного задержался.
– Валерий Семенович, – улыбнулся он, – у вас есть адрес автора жалобы, да и содержание жалобы не помешало бы.
– Письма регистрируются, так что адрес найдем. А содержание… – Коркин вздохнул и развел руки, – увы, восстановить невозможно. Письмо Рита взяла с собой. Но могу сказать, что жаловались на Сергея Михайловича Токарева. Я сейчас позвоню и узнаю адрес.
Получив адрес, Сергей попрощался и двинулся к выходу.
– Вы не думайте, – сказал вслед ему редактор, – конечно, с Маргаритой все выглядит не очень... Но просто я знаю, что милиция до конца выборов ничем не будет заниматься…
– Ладно, не терзайтесь, – успокоил его Постников. – Лучше скажите, как попасть в ваше Ополье?
– Напрямик, через переправу, тут километров десять-пятнадцать, но дорога грунтовая, не разгонишься. А если по асфальту, в объезд, то будьте любезны – пятьдесят километров до моста, а потом почти столько же обратно.
– Понятно, спасибо, – вздохнул Сергей и, простившись, вышел из кабинета.
На улице у входа в редакцию сердито расхаживал Рюмин. Он недовольно посмотрел на помощника и спросил:
– Как ты можешь разговаривать с такими типами? Я же вижу, ему великое наплевать на своих сотрудников. Для него главное – спецвыпуск.
– Не заводись, – махнул рукой Постников. – Я все узнал. Можем взять машину и поехать туда.
– Нет, – остановил его Рюмин. – Мы можем задержаться. Поэтому сейчас идем в гостиницу. Соберем группу, я поставлю задачу. У меня есть ряд набросков по первому варианту сценария. По ним художники могут начинать проработку. Левитскому будет отдельное поручение. Впрочем, он все знает. Мы тут с ним все окрестности облазили. С группой поработает Бычков. Кстати, он приехал?
– Обижаешь.
– Ладно. «Это я сказала, это я предупредила». Да, найми здесь водителя с машиной. Неплохо, если это будет «Газель».
– Я перед отъездом уже одного чела окучил. Он согласен.
Они вернулись в гостиницу, и уже через полчаса группа, правда, не в полном составе, собралась в холле. Рюмин вышел вперед с хмурым видом, но, оглядев собравшихся, с любопытством взирающих на него, он неожиданно улыбнулся.
– Привет всем. Сегодня мы начинаем новое кино. Как всегда, проблем много, но я надеюсь, мы справимся с ними. Прошу всех, как говорится, не нарушать режим, являться в то время, которое назначено планом. План вам доведут помощники. Тексты ролей раздадут несколько позже. По отдельным сценам я еще с каждым буду встречаться. Олег, аппаратуру принял?
– Нет еще. Сегодня собирался, – откликнулся Левитский.
– Глянь с художниками мои наброски, и можешь начинать, пока тут будет организационная часть. Ты все помнишь?
– А как же.
– Я отвлекся, прошу прощения, – вновь обратился он к группе. – Со многими мы работаем не первый раз, и я надеюсь на вашу помощь. С остальными познакомимся в процессе. У меня все. Поздравляю вас и желаю, чтобы у каждого все получалось с первого дубля.
Рюмин покивал знакомым и незнакомым, шепнул Постникову, что ждет его, и ушел в свой номер, оставив помощников налаживать работу съемочной группы.
Сергей отдал распоряжения техническому персоналу. Лев Бычков, второй помощник, получил задание договориться по поводу аренды грузовика для перевозки аппаратуры. Постников предложил специалистам съездить в войсковую часть, с командиром которой он договорился по поводу использования двух стареньких «ЗИЛов»:
– На месте прикиньте, как их преобразовать в американские «Студебеккеры».
– Там придется решетки наваривать, – заметил кто-то.
– Я тут на местном заводе обговаривал этот вопрос, – отозвался Сергей, – обещали всевозможную помощь.
Постников пришел в номер только через полчаса, Рюмин за это время совершенно извелся.
– Ну, сколько тебя можно ждать? – возмутился он и с сомнением спросил, –  может, нам надо в милицию обратиться?
– Кто мы такие, чтобы обращаться? Московские гастролеры? Пускай Коркин обращается, – махнул рукой Постников. – Он редактор, здесь это – величина. Но даже он понимает, что сейчас у милиции другие задачи.
– Какие другие задачи? – нахмурился Рюмин.
– У них тут послезавтра выборы. Милиция занята обеспечением безопасности. Усиленные наряды на улице. Не заметил?
– Нет.
– Понятное дело. Их тут мало. А ты придешь к ним с пропавшим челом. Да они до выборов и разговаривать не станут.
– Все равно это – безобразие, – отозвался Егор. – Пропал человек, а никто не хочет даже чуть-чуть пошевелиться.
– Не ворчи, – улыбнулся Постников, – пока они тут раскачиваются, мы съездим на разведку. Узнаем, что да как. А потом и до милиции дойдет дело…
– Я вообще-то не понимаю, – опять с негодованием заговорил Рюмин. – Этот редактор сказал, что она поехала разбираться с жалобой на кандидата в депутаты. Но ведь это явно криминальное дело. А он посылает девчонку.
– Ты не горячись. Почему сразу – криминальное?
– А какое же еще? Не будь наивным.
– Ладно, – вздохнул Постников, – поехали. Вещи берем?
– Какие еще вещи? Мы же быстро. Туда и обратно.
– Ну, хорошо. Документы-то надо прихватить.
Они вышли на улицу и попробовали «проголосовать». Шла вторая половина дня, и, видимо, поэтому никто из водителей останавливающихся машин не хотел ехать в Ополье. Ведь потом надо будет возвращаться. Пришлось им спускаться к паромной переправе. Только здесь какой-то пенсионер, владелец старенького «Москвича» согласился подвезти их. Да и то он сдался лишь под напором паромщицы, которая сжалилась над приезжими и прямо пригрозила:
– Давай, Митрич, сделай доброе дело, отвези в Ополье москвичей. Только не вздумай отказываться, – предупредила она, – а то в следующий раз я могу не услышать, как ты будешь кричать с противоположного берега.
Водитель, оглядев приезжих мужчин, решил содрать с них немалую мзду, но сделал он это, когда они уже забрались в машину, и паромщица не могла ничего услышать.
– За сто рублей поеду, – объявил пенсионер и, вдруг спохватившись, что прогадывает, добавил, – с каждого.
Ни Рюмин, ни Постников, привычные к московским ценам, не стали возражать. А водитель, ни на миг не умолкая, всю тряскую дорогу жаловался, что машина требует постоянных денег, которых ему не хватает. Сергей посчитал, что пенсионер оправдывается в том, что заломил такую цену. Но когда после езды по бесконечным ухабам через сорок минут «Москвич», наконец, выполз на асфальт в Ополье, и Рюмин с Постниковым с радостью выбрались из машины, водитель вдруг обратился к Сергею, который достал бумажник, чтобы рассчитаться:
– Вы бы, молодые люди, накинули полтинничек.
– За что? – удивился помреж.
– За скорость…
Постников молча отдал дополнительную голубенькую купюру в пятьдесят рублей. И только когда «Москвич», скрипя железом и стреляя выхлопной трубой, укатил, Сергей покачал головой и заметил:
– За скорость… Знал бы дорогу, пешком дошел быстрее.

Едва «Москвич» развернулся, обдав их синим дымом, и, с дребезгом вздрогнув на ухабе, поскакал обратно, Постников молча зашагал по улице, увлекая Рюмина за собой. Пока ехали в машине, они не разговаривали, из-за того что боялись язык прикусить на очередном ухабе, но и теперь говорить, вроде, было не о чем. Сергей шел впереди уверенно, не оглядываясь по сторонам, ни к кому не обращаясь с вопросами, как будто знал дорогу. Рюмин, с беспокойством думая о Рите, следовал за помощником, и совсем не замечал окружающего.
Только оказавшись на площади, он спросил:
– Ты куда меня привел?
– Насколько я понимаю, это центр города или около.
– А зачем нам центр?
– Здесь должна быть гостиница.
– Думаешь, в этой дыре есть гостиница?
– А как же? – ухмыльнулся Постников. – Раньше это называлось «Домом колхозника», а теперь – гостиницей.
– Пятизвездочной… – улыбнулся Рюмин.
– Ага. В номере пять мест, значит отель пятизвездочный.
– Если так, – проворчал Рюмин, – то лучше пусть будет двухзвездочный.
Они прошли вдоль площади, держась в тени деревьев, и неожиданно увидели на противоположной стороне розовое четырехэтажное здание с крутой железной крышей.
– Вот, что я тебе говорил? – обрадовался Постников, показывая на широкий навес над крыльцом.
Рюмин, увидев большие иностранные буквы, улыбнулся.
– Ты оказался прав. HOTEL OPOLYE – это тебе не какая-то заштатная гостиница. Почти Метрополь.
– Не Метрополь, а Метр-ополье, – поправил Сергей.
Они пересекли площадь и вошли в гостиницу. Слева у окна за письменным столом сидела рыжеволосая дама. Она искоса по очереди внимательно осмотрела вошедших и, повернувшись, спросила:
– Вы хотите у нас остановиться?
– Нет, – широко улыбнулся Постников и приблизился к столу. – Мы просто разыскиваем одного человека.
– Какого человека? – нахмурилась дама.
– Мы точно знаем, что во вторник, – начал объяснять Сергей, – у вас останавливалась одна девушка.
– Какая девушка? – насторожилась рыжеволосая дама.
Постников помолчал, разглядывая администратора, потом нагнулся, упираясь двумя руками в край стола, и тихо, почти шепотом спросил:
– Отвечайте только: да или нет. И заметьте, как четко я формулирую свой вопрос. Итак, быстро отвечайте, останавливалась у вас девушка, корреспондент «Синегорской правды»?
Рыжеволосая дама, испуганно моргая глазами, посмотрела на Постникова и тоже шепотом ответила:
– И да, и нет.
– Не понял, – сдвинул брови Сергей.
– Она пришла, но поселить я ее не могла, – начала рассказывать дама, – тогда она попросила позволить оставить вещи. Я ей разрешила, она оставила свой чемодан и обещала вернуться.
Дама замолчала, а Рюмин, молча стоявший несколько на отшибе, не выдержал и раздраженно уточнил:
– Ну, и что дальше?
– А ничего, – пожала плечами дама, – чемодан до сих пор стоит, а она за ним не вернулась.
– Позвольте нам взглянуть на ее вещи, – попросил Рюмин.
– А кто вы такие? – насторожилась администратор. – Почему я должна вам что-то показывать?
– Нам надо убедиться, что это ее вещи, – настаивал Сергей, но вышло это у него не очень убедительно.
– А кто вы такие? – строгий голос дамы стал почти металлическим. – Предъявите ваши документы.
– Зачем вам наши документы?
– Ах, так? – сделала выводы дама. – Тогда смотреть чужие вещи приходите с милицией.
– И придем. Где у вас тут милиция? – уточнил Постников.
– Да рядом. Как из гостиницы выйдете, направо по проулку третье здание, – пояснила администратор.
– Сейчас и сходим, – пообещал Сергей. – А не знаете, куда наша девушка собиралась отправиться?
– Она спрашивала про улицу Русакова. Это я точно помню. Но только ваша барышня сказала, что ей нужен дом номер двадцать три. А на этой улице отродясь больше семи домов не было. А после позапрошлогоднего пожара так и вообще там пять домов осталось. Так что про дом ваша подруга приврала. Может, и про улицу тоже…
– Сергей, ладно, пойдем, – позвал Постникова Рюмин.
– Мы сейчас сходим в милицию, – обращаясь к рыжеволосой даме, предупредил Сергей, – но скоро вернемся. Видимо, нам придется переночевать. У вас найдется для нас хотя бы двухместный номер?
– Я не могу вам обещать, – сухо отозвалась администратор. – Мало ли какой наплыв посетителей будет.
– Какой наплыв в пятницу? – рассмеялся Постников.
– Бывает. Но только все равно у нас нет двухместных номеров, – заметила дама.
– Неужели есть одноместные? – удивился Сергей.
– Одноместных тоже нет.
Рюмин не выдержал и, махнув рукой, вышел. Сергей последовал за ним чуть позже. Догнав Егора, он сказал:
– Гостиница – три звезды. Оплатим три места, и можем спокойно переночевать.
– Зачем нам ночевать? – нахмурился Рюмин. – Не знаю, как ты, а я собираюсь вернуться в Синегорск.
– А если не найдем Маргариту? – спросил Постников.
– Как это не найдем? Найдем, – упрямо произнес Егор, – ты узнал, куда нам идти?
– Обижаешь, – усмехнулся Сергей и двинулся вперед. – Нас ждет загадочная улица Русакова.
Дорогу Постников узнал у администратора. Но одно дело описание на словах, и другое – реальные переходы и повороты. Кроме того, всю дорогу его отвлекал Рюмин. А Егора вывела из себя рыжеволосая дама.
– Ты обратил внимание, чем мельче чиновник, тем больше ему хочется проявлять свою власть, – рассуждал Рюмин.
– Синдром дворника, – бросил Постников.
– Я слышал про синдром вахтера.
– Не в должности дело.
Они шли по утоптанной тропинке под нависавшими ветвями деревьев. Вдоль улицы стояли высокие тополя и ветлы, березы и рябины, липы и клены. За ними параллельно тянулись бесконечные заборы, ограждавшие яблони, вишни и прочие культурные насаждения, за которыми прятались дома и домики. Сколько хозяев, столько заборов, и все они на отличку.
Вот – сетка «рабица», на круглых бетонных трубах-столбах, ее хозяин по местным меркам числится буржуем. Вот – штакетник небедного хозяина, крашеный зеленой краской. Возле него и тропинка подметена. А рядом контраст – старые черные доски, с проломами, заделанными фанерой и обломками шифера. А вот – непонятно что. Спинки от металлических кроватей, какие-то полоски металла. О! Да это – отходы штамповки. Видимо, хозяин связан со складом металлолома. Приспособил, что имел. Вон, за кустами в качестве сарайчика стоит без колес старый автобус – это в авоське не донесешь…
– Как думаешь, не пора ли нам поворачивать? – беспокойно оглядываясь, поинтересовался Рюмин.
– Нет еще, – отозвался Сергей. – Она сказала, что надо повернуть на втором перекрестке. По-моему, мы еще не дошли.
– А она не обманула нас? Мне она не понравилась, – вздохнул Рюмин, – я даже подозреваю, что все тут сговорились, и специально дурачат нас. На периферии москвичей не любят.
– Зачем ей это? По-моему, ты сгущаешь краски.
– Вовсе нет. А почему здесь никакого населения нет, ни пешеходов, ни машин? Спросить не у кого.
– Так ведь вечер уже. Народ с работы добрался до дома, зачем ему теперь по улицам шастать?
– Ну, не знаю. Как-то странно.
Они дошли до перекрестка, и повернули. Снова долго шли, но Постников не находил примет, сообщенных администратором. Лишь выйдя на окраину, они поняли, что нужно возвращаться. Стемнело. Сквозь листву светились окна в домах.
Когда из переулка показалась женщина в белом платке на голове, Рюмин оживился и двинулся навстречу ей со словами:
– Девушка, подскажите нам дорогу, мы заблудились.
Но фраза оказалась длинной. Едва Егор произнес «девушка», как та, вскрикнув, бросилась обратно в переулок. Последние слова прозвучали неизвестно для кого. Рюмин заметил калитку, в которую ускользнула девушка, и направился туда. Постников хотел остановить его, но не успел. Егор открыл калитку, но, слава Богу, не вошел. Послышался лязг металла и звериный рык. Рюмин отпрыгнул и отпустил калитку. Сквозь штакетник сверкнули грозные клыки, и раздался собачий лай. Огромная овчарка свирепо металась за забором, ее ярость внушала страх.
– Что я такого сделал? – попятившись, удивился Рюмин.
– Что, что? – проворчал Постников, и пояснил, – на девушку ты бросился. Вот что.
Неожиданное появление овчарки его тоже напугало, и он отошел от забора ближе к дороге.
– Не бросался я. Я хотел спросить.
– Конечно, она сразу поняла, что ты хочешь. Представляешь? Вечером в темном безлюдном переулке два мужика неожиданно подходят к девушке и спрашивают: «как пройти в библиотеку?»… – нагнетая страх, грозно произнес Постников.
Рюмин махнул рукой, и они продолжили свое шествие. Справа за забором послышались голоса. Егор остановился и прислушался. Говорили мужчина и женщина, но слова звучали неразборчиво. Рюмин приблизился к забору и громко позвал:
– Эй, хозяева!
Голоса сразу смолкли.
– Хозяева! – еще раз позвал Рюмин. – Не подскажете дорогу? Нам нужна улица Русакова. Пожалуйста, подскажите.
Но за зеленой листвой никто не отозвался. Что-то стукнуло. Егор догадался, что невидимые местные жители невежливо удалились в дом, и закрыли за собой дверь.
– Народ стал какой-то боязливый, – вздохнул Рюмин.
– Мы какое ему кино снимаем? – усмехнулся Сергей. – Он наших боевиков насмотрится, а потом от родственников шарахается.
– Между прочим, я не снимаю…
– И без тебя хватает специалистов.
Они шли, шутливо препираясь. Но теперь их сопровождал собачий лай. Овчарка начала первой, ее лай подхватила другая собака, за нею последовала третья. По всему городку стали перекликаться четвероногие сторожа. Вдали голоса звучали вяло. Казалось, собаки только подавали друг другу знак о своем существовании. Зато вокруг Рюмина и Постникова то справа, то слева вдруг заливалось бешеной трелью какое-нибудь собачье существо. Некоторые, из тех, что поменьше размером, протискивались между штакетин и яростно бросались на непрошеных гостей, норовя приблизиться сзади.
И Сергею, и Егору пришлось выйти на середину улицы. Во-первых, здесь оказалось светлее, а во-вторых, – безопаснее. Ведь не каждая собака выскакивала на асфальт, сторожа держались у своих заборов, облаивая прохожих издали.
В темноте округа изменилась. Они не могли узнать улицы, по которым проходили засветло. Поэтому они долго блуждали, прежде чем выбрались на площадь и увидели светящееся название гостиницы. Знакомые буквы в незнакомом городе их даже порадовали. Уставшие от бесплодных поисков, они направились на огонек. Их уже ничто не пугало, ни трехместный номер, ни тараканы, ни удобства в коридоре.
Они ненадолго остановились у одинокого киоска, но кроме пива и чипсов, чернявый парень им ничего порядочного не предложил. Постников не терпел все эти кексы и рулеты за химический привкус, как говорится, идентичный натуральному. Рюмин с Сергеем приобрели по плитке шоколада и по паре пакетиков арахиса. Нагрузившись, кроме этого, пивом и чипсами, они отправились в гостиницу.


11

– Вчерашнее пиво просто отвратительно, – морщась, пробормотал Рюмин, когда Постников разбудил его, стукнув дверью. – У меня голова никакая.
Сергей с полотенцем на плече вернулся из туалета. Пройдя к окну и отворив раму, он выглянул наружу.
– Между прочим, киоск открыт. Можем спросить, какой гадостью они торгуют.
– У меня всегда от пива голова болит, – сознался Рюмин.
– Зачем же ты вчера пил?
– После этого арахиса очень пить хотелось.
– Ну вот, теперь будешь мучиться.
– Сереж, я тебя прошу, сходи к администратору, может, у нее есть цитрамон или анальгин, – поморщился от боли Рюмин.
Постников надел рубаху и вышел из номера, а Егор, прикрыв глаза, погрузился в полудрему. Вроде до сна дело не дошло, но десять минут, что отсутствовал Постников, пролетели мгновенно.
– На, вот, – Сергей протянул обрывок бумажной упаковки, в которой оставалась пара таблеток.
– Это что? – слабым голосом уточнил Рюмин.
– Просил цитрамон, я и принес, – пояснил Постников. – Между прочим, у нее тут в кладовке – аптечка. Вполне сносная.
Постников сходил за водой, Егор забросил таблетки глубоко в горло и сделал глоток воды. Погулькав, он проглотил таблетку, после этого сделал еще глоток и лег на спину, ожидая пока лекарство подействует. Постников посмотрел на него и, вспрыгнув, уселся на подоконнике, достал сотовый телефон и набрал нужный номер.
– Лев, как вы там? – спросил он.
Сергей некоторое время слушал, качая ногой и барабаня пальцами по подоконнику. Наконец, зевнув и потянувшись, он остановил собеседника.
– Ладно, это все хорошо. Ты мне скажи, насчет машины договорился? Так. Прекрасно. О, так он уже подъехал? Замечательно. Значит, так. Пошли его к нам. Скажи, что через час мы его ждем в Ополье. Что? – сердито вскрикнул Постников, услышав возражения собеседника. – Это он собирается ехать вкруговую. Что? Ну-ка, давай его мне. Давай… Здравствуйте. Как вас зовут? Так вот, Володя, сейчас вы спускаетесь на паром и… Послушайте… – Сергей так повысил голос, что Рюмин поморщился. – Черт возьми, давайте, Володя, сразу договоримся, или вы слушаете меня и делаете то, что я вам говорю, или мы найдем другого работника. Понятно? Вот и прекрасно. Так вот. Жду вас через час в Ополье у входа в гостиницу. Все, пока.
Сергей посмотрел на часы, потом – на Рюмина, и спросил:
– Ну, как? Полегчало?
– Немного, – криво улыбаясь, отозвался Егор и сел в кровати. – Голова, конечно, еще ватная, но боль отступила, уже глаза открыть можно. Пока еще недалеко, но отступила…
Он спустил ноги с кровати и начал медленно одеваться, словно опасаясь, что от резкого движения боль вернется. Сергей спрыгнул с подоконника и, направившись к выходу, сказал:
– Ладно, ты пока вставай, умывайся, а я разведаю, где здесь позавтракать.
Он ушел, а Рюмин поднялся и прошел в конец коридора умываться. Вскоре Егор вернулся в номер посвежевшим. Взяв с тумбочки сотовый телефон, он позвонил Левитскому.
– Привет. Что делаешь? – негромко спросил он.
– Завтракаю, – ответил Олег.
– Ты аппаратуру получил?
– Ассистент должен сегодня с утра подготовить.
– Я торопился и забыл тебе сказать.
– Теперь техника помогает исправить грехи памяти, – заметил Олег.
– У тебя талант. Тебе надо в рекламу переходить.
– Я подумаю.
– Я тебе подумаю.
– Ну, вот, слова нельзя сказать.
– Ладно, слушай, а то опять забуду. Я видел, что у старых опор начали суетиться геодезисты.
– Я тоже их видел.
– Так ты поспеши. Город собрался достроить мост. Можем не успеть. Накрути ребят. Срочно сделайте несколько планов. Я художникам говорил. Они в курсе. И начинайте.
– Хорошо, Егор. Я все понял. Сейчас допью кофе, и начнем. Не переживай. Все успеем.
– Я надеюсь. Пока.
Пришел Постников и повел Рюмина завтракать. Тот отказывался, но Сергей уверил, что обнаружил приличное кафе, и Егор согласился посмотреть. Они пересекли площадь и, вскоре оказались у одноэтажного домика. Над входной дверью висела желтая прямоугольная вывеска, приглашавшая: «Зайди-ка!».
Рюмин в последний момент решил остаться на улице и подождать Сергея, но тот заговорщицки поманил Егора внутрь.
– Загляни, не пожалеешь, тут такое макраме! Закачаешься. Вязали из каната. Стоит взглянуть.
Когда через полчаса они вернулись к гостинице, у крыльца уже стояла темно-синяя «Газель». Постников подошел к водителю, который протирал тряпкой переднее стекло.
– Володя? – спросил он.
– Да, – обернувшись, отозвался тот.
– Сергей, – представился Постников, протягивая руку, и спросил: – ты Ополье хорошо знаешь?
– Знаю.
– Прекрасно. Нам нужно будет съездить на улицу Русакова. А потом решим, что дальше.
– Поехали, – Володя поправил «дворники» и сел в кабину.
Рюмин отодвинул боковую дверцу и полез внутрь. Постников сел рядом с водителем, и машина тронулась.
– Мы с Егором вчера тут весь вечер блуждали, – поделился Постников.
– Да тут все рядом, – улыбнулся Володя, – чего тут блуждать? Вы просто прозевали поворот. Улица Русакова – это маленькая перемычка между Маяковской и Пролетарской.
– Хорошие провинциальные названия, – иронично прокомментировал Постников.
– Нормальные названия, – немного задиристо отозвался Володя. – У нас тут названия не меняют, как у вас в Москве. Я год назад ездил, спрашиваю, где тут Колхозная площадь? Никто не знает. Глазками лупают, и косятся, как на бомжа.
– Ну и как, нашел? – с усмешкой спросил Сергей.
– Спасибо, одна старушка подсказала. Раньше хоть милиционеры все знали. А сейчас подойдешь, спросишь, а он и вопроса твоего не слышит. На тебя взглянет, словно рентгеном просветит: не террорист ли ты. Повторишь вопрос, он все равно не слышит, молча смотрит на тебя, как на пустое место. Наберешься нахальства и пристанешь в третий раз. Тут он что-нибудь ответит, но сразу станет ясно – он такой же – приезжий, то есть ничего не знает, и спрашивать бесполезно… А вот и улица Русакова.
«Газель» притормозила и повернула на поперечную улицу.
– А какой дом нам нужен? – спросил Рюмин.
– Дом пять, – отозвался Постников.
– Вот, – Володя остановил «Газель» у красного «Москвича», стоявшего у забора. – Калитку с почтовым ящиком видите?
Постников вылез из кабины и на ходу сказал Рюмину:
– Сценарий такой: мы ищем место для съемки эпизодов в нашем фильме. А все остальное импровизируем. Пошли.
Сергей постучал в калитку, но, не дождавшись ответа, открыл ее и смело шагнул на тропинку, ведущую к дому.
– Эй, хозяева! – громко позвал он.
Постников приблизился к крыльцу, и помахал рукой, подзывая Егора. Они заглянули в дом. Беспорядок, творившийся внутри, их удивил. Выйдя из дома, Сергей подошел к запертым дверям сарая и на всякий случай постучал по дощатой стене.
– Эй! Хозяева! Есть кто живой?
– Не поминай лихом, поминай, как звали, – задумчиво пробормотал Егор и нахмурился. – А вдруг Рита тут находилась, когда этот разбой учиняли?
– Не думаю. Похоже, тут срывали досаду из-за того, что никого не застали.
 – С чего это ты решил?
– А посмотри вокруг. Видишь, цветы вытоптали, яблони поломали. Если б хозяев застали, они бы хозяевами и занимались. Зачем им яблони?
– Ну, ты прямо Шерлок Холмс. Что же будем делать?
– Никого нет, и нетрудно догадаться, что, пожалуй, никого и не будет, – констатировал помощник. – Нужны свидетели.
Стоя на крыльце и оглядывая округу, он заметил поваленный пролет забора и тропинку, протоптанную прямо по грядкам в сторону соседей. За кустами он увидел соседский дом и какие-то подсобные строения. На пороге дома появился невысокого роста старик, который козырьком приложил руку ко лбу и стал рассматривать Сергея.
Недолго думая, Постников устремился напрямик по протоптанной тропинке. Рюмин последовал за ним. Они выскочили на утоптанную площадку перед крыльцом.
– Эй, отец, – крикнул Рюмин, – ты здесь девушку молодую не видел? Она корреспондентка, – добавил он, останавливаясь.
– Никого я не видел, – буркнул старик, – а вы кто такие?
– Мы ее знакомые, – ответил Егор. – Она пропала. Мы ее давно ищем.
– Ничего я не знаю, – хмуро заметил старик.
Постников понял, что старик не хочет разговаривать.
– Дедушка, мы действительно ее друзья, – улыбнулся он. – Если вы о ней что-нибудь знаете, скажите нам.
Но хмурый старик что-то проворчал и ушел в дом. Из его ворчанья Сергей разобрал только последние слова:
– Все вы, знакомые и друзья…
Постников посмотрел на расстроенного Егора, слегка хлопнул его по плечу и кивнул в сторону улицы:
– Пошли.
Уже подходя к «Газели», он поделился:
– Мне кажется, дед что-то знает.
– Но сказать не хочет, – добавил Рюмин.
– Или боится, – предположил Сергей.
– Возможно, – согласился Егор. – Что будем делать?
– Может, поискать этого депутата, кандидат который?
– Где ж ты его найдешь? – засомневался Рюмин.
Они подошли к машине.
– А кого вы хотите искать в субботу? – полюбопытствовал Володя, сидевший в кабине.
– Ой! Я ж забыл! Сегодня суббота, – спохватился Постников. – Действительно, никого не найдешь, – и, повернувшись к Володе, ответил ему, – а нам нужен, как его там, Пекарев? Токарев? Словом – кандидат.
– А-а, Токарев, есть такой, – заметил водитель, – это помощник здешнего префекта. В гараже на двери моего бокса его рекламу прилепили.
– Понятно, – нахмурился Сергей, забираясь в машину. – Куда мы теперь?
– А что? Разве есть варианты? – удивился Рюмин. – Поедем к вашему Пекареву. Или как там его?
– Токарев, – поправил Постников.
– Пусть будет Токарев, – махнул рукой Рюмин.
– Тогда надо ехать в управу, – решил Сергей.
– Зачем ехать? – засмеялся Володя, – вот она.
Он показал рукой. Немного впереди, вдоль улицы тянулась металлическая ограда. Из машины за оградой и густой зеленью кустов виднелась только крыша здания. Постников поднялся и, отодвинув дверцу, выбрался наружу.
– Ну что ж? Пойдем, – обернулся он к Рюмину.
За ограду они прошли, но дверь в здание оказалась закрытой. Постников нашел кнопку звонка и уверенно нажал на нее. Долго не было никакой реакции. Рюмин не выдержал, и, спустившись с крыльца, стал расхаживать по асфальтовой дорожке. Сергей еще раз позвонил, прислушиваясь, что делается за дверью. Тонированные стекла в верхней часть двери не позволяли разглядеть подробности.
Постников разочарованно вздохнул и хотел последовать за Рюминым, но в последний момент успел заметить, что внутренняя дверь открылась, и в тамбуре появился милиционер. Он сердито показал на часы, затем скрестил руки, пытаясь что-то внушить Сергею. Тот слов не слышал, но по жестам понял, милиционер объясняет, что никого нет и приема нет.
Понимая, что сейчас милиционер исчезнет, Постников быстро достал из кармана книжечку студийного удостоверения и прижал ее к стеклу. Страж порядка нахмурился и нехотя приблизился, рассматривая удостоверение. Поколебавшись, он приоткрыл дверь и, видимо, повторил то, что говорил прежде:
– Сегодня никакого приема нет. Приходите в понедельник.
– Извините, – улыбнулся Постников, – видите, за моей спиной – Егор Александрович Рюмин, кинорежиссер, он приехал из Москвы. Он в Синегорске снимает кино. Ему очень нужно увидеть Сергея Михайловича Токарева. Вы не подскажете, как нам его найти?
Милиционер недоверчиво посмотрел в сторону Рюмина, но слова «кинорежиссер» и «Москва» все-таки пробили оболочку подозрительности. Он, немного помявшись, сказал:
– Я тут недавно. Я не знаю, где сейчас Токарев. Но вы можете подъехать в милицию. Я думаю, вам там помогут. По крайней мере, адрес сообщат.
Преимущество малых городков в том, что все нужные учреждения находятся неподалеку. Водитель Володя вез их от управы до отделения милиции не более пяти минут.
В отделение первым вошел Постников, за ним – Рюмин. Капитан милиции, сидевший за стеклянной перегородкой, поднял глаза и по очереди внимательно осмотрел каждого, словно запоминая внешние приметы. Завершив изучение, он утратил к ним интерес и, опустив голову, вернулся к своим занятиям.
– Здравствуйте, – заговорил Постников и, ожидая реакции на свои слова, добавил, – мы из Москвы.
Как и ожидал Сергей, капитан поднял взгляд с вновь возникшим любопытством. Постников выдержал надлежащую паузу, и, неторопливо достав документы, протянул капитану.
– А это – кинорежиссер Рюмин, – кивнул Сергей в сторону своего начальника.
Егор кивнул головой капитану, продолжая осматривать помещение. Милиционер внимательно изучил документы Постникова, сравнил оригинал с фотографией и, возвращая документы, официально представился с ужасной дикцией:
– Капитан Пороховщенко, – и более членораздельно спросил, – что вы хотите?
– Мы сейчас в Синегорске снимаем фильм, – начал объяснять Сергей. – Но у нас пропал автор.
– В Синегорске? – уточнил капитан.
– Да, снимаем в Синегорске.
– Я спрашиваю, автор пропал в Синегорске?
– Нет, автор пропал у вас. В Ополье.
Капитан вздохнул, прикрыл глаза, выждал некоторое время, а потом, так и не открывая глаз, заговорил:
– Хорошо. Напишите заявление. Мы заведем дело. В понедельник или во вторник назначат следователя. Тогда и…
– Мы не можем ждать, – вмешался в разговор Рюмин. – Поймите, пропал человек. Его надо срочно найти.
Капитан, продолжая пребывать с закрытыми глазами, дослушал Егора, затем открыл глаза и с укором во взоре посмотрел на Рюмина, всем видом показывая, что только нахождение при исполнении заставляет его сдерживаться, после чего нарочито медленно произнес:
– Повторяю, вам надо написать заявление. А дальше все произойдет по закону.
– Ну, Господи! – воскликнул Рюмин, – все, как в старые времена. Человек пропал, а у них бухгалтерия. Заявление… Дело… Поймите, пропала молодая девушка. Может, именно сейчас ей нужна помощь, а вы – «пишите заявление»…
– Вы, гражданин, тут не шумите, – нахмурился милиционер. – Девушки имеют привычку и пропадать, и находиться. У вас пропала, а у нас нашлась. Все шумят, все требуют. А где людей взять? Некому задержанных отвезти в КПЗ. Сейчас все на дежурстве. Кто – на избирательных участках, кто – в патруле. Вот выборы пройдут, тогда и займемся вашими делами. А если не нравится, можете жаловаться.
Милиционер устал, и посетители вызывали у него еле сдерживаемое раздражение. Раздосадованный Рюмин повернулся к двери и, уже выходя, заметил:
– А если бы ваша дочь пропала…
Он вышел, а капитан возмущенно вскочил, чтобы ответить, но дверь за режиссером уже закрылась. Постников, понимая, что сейчас весь нерастраченный запал милиционера обрушится на него, доверительным тоном попросил:
– Товарищ капитан, вы простите его. Понимаете, у него пропала любимая девушка. Вот он и переживает.
Капитан стукнул кулаком по столу, усмиряя вспышку возмущения. Но гнев его до конца не улегся. Он нахмурился, сел на свое место и, уже спокойнее, проворчал:
– Нельзя же так переходить на личности.
– Вы извините его, – еще раз попросил Постников и, меняя тему, спросил, – а что вы такое говорили, будто у вас нашлась какая-то девушка?
Капитан посмотрел внимательно на Сергея, словно прикидывая, можно ли ему сообщить важную информацию. Так и не определив степень доверия, милиционер решил вернуть посетителя на место.
– Вы, кажется, собирались писать заявление.
– Да-да, – спохватился Постников. – А вы не поможете? У меня нет листка бумаги?
Капитан достал бумагу и шариковую ручку.
– А как фамилия начальника вашего отделения? На чье имя надо писать заявление? – уточнил Сергей.
– Пишите без фамилии. Просто – начальнику отдела…
Постников быстро написал заявление и протянул бумагу капитану. Тот нехотя начал читать. А Постников вдруг сообразил, что за разговорами забыл, зачем он здесь. А ведь им был нужен адрес Токарева. Сергей стал прикидывать, как теперь перевести разговор на Токарева.
– Так, – протяжно произнес капитан и, прищурившись, попросил, – попрошу вас еще раз показать ваши документы.
– Пожалуйста, – с готовностью откликнулся Сергей и протянул удостоверение.
Капитан взял его и, как будто в первый раз, начал тщательно изучать. Постников насторожился, не понимая причин подобной подозрительности.
– А паспорт у вас есть? – поднял глаза капитан.
– Конечно, – Сергей достал и протянул ему свой паспорт.
Милиционер долго вчитывался, листая странички, потом вздохнул и, возвращая документы, спросил:
– Значит, вы разыскиваете Маргариту Андреевну Таран?
– А вы что-то о ней знаете? – встрепенулся Постников.
– Вы с ней знакомы?– не отвечая, уточнил капитан. – Вы ее хорошо знаете?
– Конечно, а что такое?
Милиционер, не обращая внимания на вопросы Постникова, задумался. Сергей тоже умолк, прикидывая, чем вызваны вопросы капитана. Он даже предположил, что, может быть, Рита здесь, в милиции. Но тут же упрекнул себя в глупости.
«Что Рите здесь делать? Она – девушка строгих правил, и, конечно, ни в чем предосудительном не может быть замешана».
Между тем, капитан встал и вышел в коридор. Он поманил рукой Постникова. Сергей, недоумевая, подчинился и двинулся за ним. В конце коридора милиционер остановился. Осторожно повернув задвижку, он сначала сам прильнул к глазку, а затем, отстраняясь, жестом предложил Постникову заглянуть внутрь.
– Зачем? – тихо удивился Сергей.
– Смотрите, смотрите, – шепнул капитан.
В камере на каком-то топчане, повернув голову в сторону от двери, неподвижно сидела девушка. В такой позе рассмотреть ее лицо не было возможности. Постников отодвинулся от двери и, встретив вопросительный взгляд милиционера, пожал плечами. Тот прикрыл задвижку глазка, вздохнул и подтолкнул Сергея к выходу.
Но что-то заставило Сергея остановиться.
– Я сейчас, – шепнул он.
Капитан не остановил его. Сергей вновь заглянул в камеру, открыв задвижку. Но железо слегка звякнуло, и девушка мгновенно обернулась…
В это время капитан, схватив Сергея за плечо, резко отодвинул его в сторону и закрыл глазок.
– Что ты себе позволяешь? – зашипел он сердито, переходя на «ты». – Я сейчас и тебя посажу в камеру.
Двигаясь грудью вперед, он оттеснял Постникова все дальше от двери. Только вернувшись на свое место, он немного успокоился и спросил:
– Ну, как? Это она? Вы уверены? – спросил милиционер.
– Да, – произнес Сергей, – это она… Я уверен. Что нужно сделать, чтобы вы ее освободили?
– Освободили? – засмеялся капитан. – Ну, уж нет, – и, полистав журнал, пояснил. – Она здесь за то, что прорывалась к префекту, без документов. Ее и задержали. А она оказалась дамой нервной – начала шуметь. Но до понедельника с ней заниматься некому. Ей это объясняли. Но она все равно буянила. А вчера Лазарев дежурил, так он ей сказал, что за буйство переведет к наркоманам, после этого она присмирела. Значит, говорите, что она похожа на вашу знакомую?
– Я не говорю, что она похожа, я говорю, что она и есть моя знакомая, – возразил Постников. – Что нужно сделать, чтобы вы ее отпустили?
– Я уже сказал вам, что делать ничего не нужно, да и нельзя, – устало вздохнул милиционер. – В понедельник во всем разберется следователь. Если она, действительно, – корреспондентка, то, учитывая отсутствие судимостей, ее могут просто оштрафовать. А если – не корреспондентка, я ей не завидую.
– Какая судимость, какой штраф? – удивился Сергей.
– За нарушение общественного порядка она пойдет под суд, – заметил капитан и, поправив фуражку, сухо произнес, – если у вас нет вопросов, попрошу покинуть помещение.
– Извините, еще одну минуту, – спохватился Постников, – у меня есть вопрос. Вы не могли бы сообщить адрес помощника префекта, Токарева.
– Домашние адреса государственных служащих сообщать запрещено, – словно процитировал капитан.
Постников нахмурился и, понимая, что ничего иного он уже больше не добьется, кивнул:
– До свидания, – и направился на улицу.
Рюмин сидел в «Газели». Когда Сергей подошел к машине, Егор почти с ненавистью посмотрел на него и, едва сдерживаясь, процедил сквозь зубы:
– Ты специально испытываешь мое терпение?
– Она там, – коротко произнес Постников.
Некоторое время Рюмин молчал. Сергей забрался внутрь машины и устроился поодаль от начальника.
– Я тебя убью, – прошептал Егор, – ты – садист. Повтори.
– Она там, – послушно повторил Постников.
– Пошли, – Рюмин хотел вскочить, но ударился головой.
– Стой, – Сергей схватил его за руку. – Ты куда?
– Если Рита там, то ее нужно сейчас же освободить.
– Тебе это не удастся. Там, – Сергей указал пальцем на здание милиции, – вооруженный человек при исполнении государственных обязанностей. Он пристрелит тебя на пороге, и его оправдают. Может, даже орден дадут. Причем, я не шучу.
Рюмин сел на место и, потирая голову, спросил:
– Так. И что ты предлагаешь?
– Есть восточная мудрость: если сам не можешь справиться с человеком, обратись к его начальнику.
– Ты правильно мыслишь, – сразу согласился Егор. – Только нужен самый главный. Кто тут самый главный?
– Это не вопрос, – вмешался в разговор Володя. – К префекту я могу вас отвезти хоть сейчас, до их коттеджного поселка всего пять километров. Вопрос, примет ли он вас?
– Поехали, – скомандовал Рюмин и, обернувшись к Сергею, спросил, – ты, правда, ее видел?
По дороге Постников рассказал обо всем, что узнал от капитана. Правда, дорога оказалась короткой. Уже через несколько минут они подъехали к красивому забору. Выкрашенные в черный цвет пролеты металлической решетки крепились между четырехгранными ярко красными кирпичными столбами, отделяя дорогу от белоствольной березовой рощи. Поверху кирпичных столбов тянулись тонкие проволочки сигнализации.
А через пять минут «Газель» остановилась у ворот, перед автоматическим шлагбаумом. Рядом размещалось помещение для привратников. Современная архитектура приятно сочетала красный кирпич и стекло, окантованное белым пластиком.
Открылась дверь, и вышел охранник в черной униформе.
– Вы к кому? – спросил он водителя, подойдя к «Газели».
Постников вышел и, кивая головой в сторону машины, негромко сказал охраннику:
– Московский кинорежиссер, Рюмин Егор Александрович, должен встретиться с вашим префектом.
Охранник удивился.
– Нас не предупреждали о вашем приезде.
– Мы приехали без предупреждения. Вы слышали? Егор Александрович снимает фильм в Синегорске.
– Нет, не слышали, – хмуро ответил охранник.
– Ряд вопросов, связанных с фильмом, Рюмину надо решить с Андреем Андреевичем, – продолжил Сергей. – Я помощник Рюмина, вот мои документы.
Постников протянул удостоверение охраннику.
– Я все равно не могу вас пропустить.
– А не подскажете, кто может этот вопрос решить? – поинтересовался Сергей.
– Пройдемте со мной, – охранник направился к стеклянной двери. – Попробую вас соединить с секретарем Андрея Андреевича, он вам что-нибудь подскажет.
Войдя в помещение, охранник продиктовал напарнику:
– Рюмин Егор Александрович, кинорежиссер из Москвы, и его помощник, Постников Сергей Иванович.
Подойдя к телефону, он набрал нужный номер и спросил:
– Это кто? – и услышав ответ, поинтересовался, – Петр Игнатич там далеко? Подойди к нему и дай ему трубку.
Постников глянул за окно на недовольно прохаживающегося Рюмина. Охранник тоже посмотрел на кинорежиссера.
– Нетерпеливый ваш начальник, – заметил он негромко.
– Все начальники не любят ждать, – отозвался Сергей.
– Это ясно, – согласился охранник и тут же заговорил другим тоном. – Петр Игнатьевич? Здравия желаю. Воронов докладывает. Тут кинорежиссер Егор Рюмин приехал. Хочет попасть к Андрею Андреевичу. Его помощник рядом. Даю ему трубку.
– Здравствуйте, Петр Игнатьевич, – произнес Сергей. – Я помощник Егора Александровича Рюмина, зовут меня – Постников Сергей Иванович.
– Здравствуйте, Сергей Иванович, – послышалось в трубке. – Слушаю вас. Какие проблемы?
– Петр Игнатьевич, может, вы слышали, Рюмин снимает фильм в Синегорске? По сценарию, вероятно, будет задействовано и Ополье. Поэтому Егор Александрович хотел обговорить кое-что с Андреем Андреевичем.
– Зачем вам сам префект? Обратитесь к его заму, например, к Токареву. Он, правда, сейчас в отпуске, но в понедельник должен выйти. Он вам поможет.
– Петр Игнатьевич, конечно, с конкретными вопросами я обязательно обращусь к Токареву. Но Рюмину хотелось бы получить общее согласие Андрея Андреевича.
– Ну, не знаю, – засомневался собеседник.
– Петр Игнатьевич, неужели у префекта даже десяти минут не найдется? Рюмин специально ехал к нему.
Где-то там невидимый собеседник задумался, просчитывая нужный вариант ответа. Не дай Бог, подставишь шефа на встречу с ненужным человеком, или, наоборот, лишишь его встречи с нужным человеком. Чтобы не попасть впросак, здесь необходимо тонкое чутье текущего настроения шефа и иерархического положения прибывших персон. Постников мысленно ему сочувствовал.
– Хорошо, – вздохнули в трубке, – думаю, Андрей Андреевич найдет время для встречи. Передайте трубку Воронову.
Постников подозвал к телефону охранника, а сам отправился наружу. Он успокоил Рюмина, сообщив, что договорился о встрече с префектом, они уселись в машину, ожидая, что шлагбаум поднимется и освободит им путь. Но никто не спешил открывать дорогу. За стеклом они видели, что Воронов положил трубку телефона и, подойдя к напарнику, долго с ним разговаривал. У Егора вновь начало иссякать терпение, когда, наконец, охранник вышел из помещения.
– Охрана здесь почище, чем у президента, – недовольно проворчал Рюмин.
– Можно подумать, что ты с президентом общался, – усмехнулся Сергей.
– Слава богу, не приходилось, но догадываюсь.
Воронов подошел к машине и сел рядом с водителем.
– Я вас провожу, – сказал он.
– Прекрасно, – заметил Постников. – Я как раз собирался вас об этом попросить, а то мы дорогу не знаем.
Шлагбаум поднялся, и машина рванулась вперед.
– Не надо торопиться, – настойчиво посоветовал охранник, и водитель послушно сбавил газ, после чего «Газель» покатилась медленней.
Они ехали по неширокой асфальтовой дорожке, с двух сторон от которой тянулись высокие сплошные заборы. Некрашеный гофрированный металл, перемежающийся кирпичными столбами, закрывал округу, как стены коридора. Узкие полоски травы у заборов только усиливали впечатление оторванности от природы.
– Господи, – не выдержал Постников, – ужас какой.
– Где ужас? – живо обернулся охранник.
– Да вот, – пояснил Сергей, кивнув на заборы. – Глянешь на это, и сразу ощущаешь себя килькой в консервной банке.
– Больше похоже на стиральную доску, – заметил Володя.
– Простите, а, у вас случайно не сохранилась такая стиральная доска? – быстро повернулся к нему Рюмин.
– У нас в хозяйстве все имеется, – улыбнулся водитель.
– Та, старая? Такая – волнистая? – Егор пошевелил пальцами, пытаясь изобразить волны.
– Старая, волнистая, – добродушно ответил Володя.
– Сережа, – Рюмин ткнул помощника кулаком в плечо, – завтра напомнишь про эту доску. У меня появилась идея.
– Хорошо, – кивнул Постников.
Охранник подсказывал Володе, где нужно свернуть, и вскоре они остановились на небольшой площадке у ворот.
– Дальше придется идти пешком, – предупредил Воронов.
Он выбрался наружу и двинулся к открытой калитке, у которой стоял крепкий молодой человек. Постников и Рюмин последовали за ним. Когда они подошли, тот уже переговорил с молодым человеком и перепоручил ему подошедших гостей, а сам, повернувшись, ушел.
Новый охранник подвел Рюмина и Постникова к теннисному корту. Играли две девушки. Несколько человек, сидевших на крытой двухрядной трибуне, наблюдали за игрой.
– Петр Игнатьевич, – позвал охранник, подойдя к трибуне.
От группы зрителей отделился невысокий молодой человек. Еще издали он оглядел пришедших и, приблизившись, сразу обратился к Рюмину:
– Хочу предупредить, у Андрея Андреевича мало времени, поэтому будьте кратким, – Постникову, он небрежно бросил, – а вы пока останьтесь здесь.
– Это мой помощник, – возразил Егор. – Нам надо вместе.
Петр Игнатьевич нахмурился, но, пожав плечами, вынужденно согласился:
– Ладно, пойдемте. Только, повторяю, недолго.
Они поднялись на трибуну. Петр Игнатьевич, велев им подождать, подошел к зрителям. Склонившись к одному из них, он что-то негромко сказал ему из-за спины, но тот отмахнулся, продолжая наблюдать за игрой. Петр Игнатьевич обернулся к Рюмину и развел руки, показывая, что пока придется ждать.
Игра девушек завершилась. Они подошли к нижнему ряду скамеек, достали полотенца, бутылки с водой. Возбужденные игрой, они еще продолжали обсуждать свои действия на корте.
Секретарь помахал рукой киношникам, подзывая их.
– Это же Егор Рюмин! – послышался громкий возглас.
Одна из девушек напрямик через сиденья бросилась к Рюмину. Он удивленно оглянулся на возглас и улыбнулся, заметив приближающуюся девушку.
– Ой, здравствуйте, – останавливаясь перед режиссером, растерянно улыбнулась она, и уточнила, – вы точно Рюмин?
– Да, – на ходу улыбнулся Егор, направляясь к префекту.
Тот уже поднялся с места и двинулся навстречу Рюмину.
– Стася, веди себя прилично, не приставай к людям, – ворчливо сказал он девушке.
– Егор Александрович, – не обращая внимания на префекта, спросила Стася, – а можно у вас попросить автограф?
– Попросить всегда можно, получить не всегда можно, – привычно отшутился Рюмин, и тут же поправился, – но вам я автограф обещаю. Давайте, на чем мне расписаться?
– Стася, успокойся, – призывал префект.
– Может, на майке? – не слушая его, предложила девушка. – Я сейчас принесу. Вы подождете? – спросила Стася.
– Подожду, – кивнул Егор.
– Только честно… – убегая, попросила девушка.
– Вы извините, девчонка еще, – заговорил префект, обращаясь к Рюмину. – Говорят, вы кино в Синегорске снимаете?
– Да, мы уже начинаем работу над картиной, – нахмурился Рюмин. – В связи с этим у нас к вам есть один вопрос.
– Всегда пожалуйста, – радушно улыбнулся префект. – Слушаю вас. Чем можем, поможем.
– Андрей Андреевич, наш автор, по его сценарию мы снимаем фильм, случайно попал в милицию…
– Не понял, – нахмурился префект.
– Наш автор – корреспондент Синегорской газеты. Девушка. Ее послали к вам в командировку. Но у нее не оказалось документов, видимо, украли по дороге. Ну, и милиция ее задержала. Я прошу, отпустить ее. Под нашу ответственность…
Префект внимательно выслушал Рюмина, помолчал, словно обдумывая, а потом обернулся и, взглядом отыскав нужного человека, позвал:
– Михалыч, давай-ка сюда.
Подошедший мужчина с седыми висками почти щелкнул каблуками. Егор догадался, это – начальник местной милиции.
– Слушаю вас, Андрей Андреевич, – произнес тот.
– Михалыч, разберись. Говорят, ты задержал корреспондента «Синегорской правды».
– Андрей Андреевич, не волнуйтесь, все будет в лучшем виде, – пообещал мужчина с седыми висками.
Префект покинул киношников и вернулся на трибуну, в это время на корт вышли двое мужчин, а Постников принялся все объяснять начальнику милиции. Тот оказался понятливым, тут же связался по сотовому телефону с отделением и выяснил все подробности.
– Значит, так, – заявил он Постникову, – сейчас можете отправляться в отделение, там, если вы ее опознаете…
– Да я ее уже опознал, – перебил его Постников.
– …если вы ее опознаете, – невозмутимо повторил начальник милиции, – вам нужно будет оставить дежурному свои паспортные данные и расписку о поручительстве, после этого можете ее забрать. Все понятно?
– Да, – кивнул Егор, – спасибо, мы сейчас отправимся.
Милиционер отошел. Рюмин с хмурым видом рассматривал корт, где двое мужчин с громкими азартными криками поочередно переправляли друг другу желтый мячик.
– Ну, пошли? – спросил его Постников.
– Сейчас, – отозвался Егор, продолжая стоять возле трибуны, и нехотя добавил. – Я обещал.
Вскоре примчалась девушка. В джинсах и коротенькой маечке, она выглядела еще моложе, чем в теннисной форме.
– Ой! Егор Александрович, подпишитесь покрупней, – с нескрываемым восторгом подставила она белую тенниску.
Рюмин взял принесенный девчонкой маркер и с улыбкой поставил на тенниске размашистую подпись.
– Ой! Круто! – в восторге взвизгнула девица. – Все девки в классе помрут от зависти…
Прижав тенниску к груди, она радостно закрутилась на месте перед Рюминым.
– Вот, клево! Спасибо, – выкрикивала девчонка, рассматривая подпись на майке.
Радостно взвизгнув, она убежала, а Рюмин и Постников направились к выходу.
Обратная дорога показалась более длинной, хотя они нигде не задерживались, и машина катилась ничуть не медленней. Возможно, в этом было виновно подгонявшее их нетерпение.
А уж у милиционера, словно в замедленном показе отмыкавшего камеру, просто хотелось отобрать ключи. Рюмин так и поступил бы, если бы Постников не придерживал его за руку.
– Егор Александрович? Вы? – удивленно воскликнула Рита, когда железная дверь распахнулась.
Рюмин улыбнулся и шагнул в камеру навстречу девушке.
– Ритуля!
За ним на пороге появился Постников.
– А вот и пропащая, – улыбнулся Сергей.
Рита положила обе руки Рюмину на грудь, а он, поглядывая сверху вниз, спросил:
– Как же ты так неосторожно? Мы тут, пока тебя искали, все так переволновались.
Рита, не отвечая, прижалась к нему и расплакалась.
– Давайте пойдем, составим расписочку? – предложил милиционер, постучав пальцем в спину Постникову.
Они ушли. Рюмин слегка наклонился к Рите, обнимая ее. Но девушка вдруг настороженно отстранилась.
– Вы что, Егор Александрович?
Она выпрямила руки, упираясь в его грудь.
– Я, конечно, вам благодарна… – бормотала она, сопротивляясь, – но неужели все режиссеры такие?
– Какие? – искренно удивился Рюмин, отпуская ее.
– Тут недавно по телевизору показывали документальный фильм. Называется: «Три с половиной жизни Ивана Пырьева».
– Ну и что?
– Скольким женщинам он жизнь поломал? Я, вот, думаю, почему все режиссеры такие… – она слегка замялась, подыскивая слова, – только увидят девушку, и сразу хотят ее обнять…
– Рита, извини, я просто обрадовался, увидев тебя живой и невредимой…
Но договорить им не удалось. Вернулся Постников.
– Все в порядке, расписку я оставил. Пошли, – позвал он.
А еще через минуту они уже сидели в «Газели». Машина катилась по улицам Ополья, они отправились в объезд, в сторону моста.
Постников не стал садиться рядом с водителем, он устроился напротив, чтобы послушать Риту, а она, ощущая рядом теплое плечо Рюмина, сидела, откинувшись на спинку кресла, и негромко рассказывала о своих приключениях. Но вскоре ее голова склонилась на плечо Егора, и она, утомленная волнениями, заснула.


12

Началась работа. Если всю эту суету, спешку и бестолковщину можно называть работой. Но все происходило как всегда. А если и не всегда, то достаточно часто. Да, из-за какой-нибудь мелочи ругались до хрипоты, доказывая свою правоту. А потом приходил Олег Левитский и говорил, что нужно начинать сначала, а все, что снято, никому не нужно. Главное, что все сразу с ним соглашались, потому что он не спорил, он утверждал: это снять утром нельзя, солнце будет с другой стороны. И тут же все начинали шумно удивляться, как это никому в голову не пришло вспомнить про солнце? Егор сразу перестраивал эпизод, и начинали его отрабатывать «всухую», чтобы подготовиться к вечеру. Но к вечеру солнце пряталось в облака, и опять приходилось срочно менять планы, чтобы снять хотя бы часть «пасмурных» кадров.
И вечером в гостинице Рюмин работал. То с кем-нибудь из актеров обсуждал нюансы роли, смотрел и сам показывал, как ему видится тот или иной эпизод. То выслушивал критику художников по поводу цветовой гаммы одежды массовки. То давал советы Рите, как изменить диалог в очередной сцене.
Рита приходила по вечерам после работы, а уходила около полуночи. Но женщина-администратор уже не косилась в ее сторону. Все привыкли к бессонным бдениям киношников. А Риту тоже относили к их неугомонной братии. Никогда прежде Синегорская гостиница не работала в таком режиме. За полночь по коридорам расхаживали известные артисты, размахивая руками и бормоча что-то под нос, они разучивали роли, и горничные на этажах уже не бросались к ним за автографом.
Работа занимала все время. Едва проснувшись, Егор спешил обговорить с помощником план на текущий день, потом они шли завтракать, где к ним присоединялся Левитский со своим ассистентом и Лев Бычков. Все вместе они отправлялись на очередную площадку, где в этот день планировалась работа. Тут начиналась рутина, Левитский вымерял углы, намечал точки размещения камеры, помощники, получив поручения, разбегались их выполнять, художники спорили с костюмерами, гримеры работали с артистами. Егор иногда сам удивлялся, как в этой неорганизованной толчее удается что-то снять.
Но, конечно, в его удивлении присутствовала некоторая доля лукавства. Потому что это броуновское движение человеческих фигур мгновенно замирало, и все подчинялось той логике, которая перед этим отрабатывалась в бесконечных репетициях, едва Рюмин командовал: «Мотор!». И эта команда была венцом подготовки не фильма, а только очередного маленького эпизода.
Но до этой команды Рюмин успевал утомить и артистов, и себя, требуя еще и еще раз повторить сцену, изменив позу или жест, изменив интонацию, изменив смысловое ударение в тексте. Иногда ему никак не удавалось добиться от артиста того, что он представлял мысленно, а часто он и сам не понимал, что ему не нравится в разыгрываемых действиях. Он мучился сам и мучил окружающих, отрабатывая одну версию за другой.
Зато как прекрасно становилось, когда, в конце концов, удавалось не только найти нужный вариант, но и снять его. Выкрикивая в заключительный момент команду «Стоп!», Рюмин испытывал прямо-таки блаженство. По традиции он с размаха хлопал ладонью по колену Левитского, а тот, опять-таки по традиции, громко отвечал:
– Пошел к черту!
Тут следовал десятиминутный перерыв, и все начиналось сначала. Вернее, все этапы отработки повторялись для следующей сцены.
Вечером после позднего ужина в ресторане Егор возвращался в номер уставшим. Он ложился в постель, но заснуть сразу не всегда удавалось. Бесконечной чередой приходили сомнения. Ему казалось, что он взялся за непосильную работу, и никаких способностей его не хватит, чтобы закончить ее. Иногда он думал, что виной всему является незавершенность сценария. Та версия, которую передала Рита, его все-таки не устраивала. Все метания, которые приходилось выдерживать в поисках вариантов развития сюжета, действовали на его нервную систему отрицательно. Не однажды он поминал, как говорится, предпоследними словами и Прохорова, который втянул его в эту историю, и самого себя за мягкость и податливость, а вернее, за глупость. Потому что умный в такие истории не попадает.
Заметив, что последовательность мыслей начинает повторяться, Рюмин старался переключить свои воспоминания на Риту. Он обнаружил, что мысли о Рите умиротворяют его. Обычно он вспоминал, как они с Постниковым искали девушку в Ополье. Не будь тогда рядом Сергея, ему было бы трудно найти Риту… Перед глазами Егора опять вставала тоненькая фигурка в сумраке камеры. Он бросался к ней и обнимал ее… Но каждый раз Рита опять его отталкивала и говорила:
– Что вы делаете?
И тут Егор засыпал, так и не успев понять, почему Рита его отталкивает.

– Хочешь встретить Чубарова? – спросил Рюмин Риту.
– Конечно, хочу, – обрадовалась она, и спросила, – Егор Александрович, а вы с ним лично знакомы?
– Нет. Мы с ним не встречались. Впрочем, помню, на каком-то сборище я его видел как-то. Но нас не знакомили.
– А когда он приезжает?
– Завтра московским поездом. В шестнадцать ноль-ноль.
– Ладно, я постараюсь отпроситься у Коркина. Скажу, что интервью возьму. Думаю, отпустит.
Рита надеялась, что редактор не будет возражать. Но неожиданно все получилось не так, как она себе представляла. Утром Коркин не позвал ее в свой кабинет, а сам зашел в комнату, где сидела Рита. Присев на стул рядом с ее столом, он некоторое время молчал. Рита уже хотела, опередив начальника, завести разговор об интервью, но тот вздохнул и произнес:
– Выборы прошли две недели назад…
– Да, – отозвалась Рита, не понимая, куда клонит Коркин.
– Токарев проиграл. Слух ходит, что он сбежал. Говорят, в прокуратуре на него дело завели. Вот он и подался в бега.
– Валерий Семенович, ну и бог с ним.
Редактор сцепил несколько канцелярских скрепок в колечко и, не глядя на Риту, стал перебирать их, как четки.
– Ты как? Оклемалась уже?
– Вы о чем? – удивленно спросила девушка, – О той командировке? Так я уже почти все забыла.
Рита хотела улыбнуться, но про себя вдруг отметила, что она совсем забыла о Николае Степановиче. А это плохо.
«Надо обязательно навестить его, – спохватилась она, – и Витьку Слегина взять. Пусть дедушке Грине забор починит».
– Тут есть один вопрос, – нехотя продолжил Коркин. – Он, конечно, формальный, но все равно неприятный. Он связан с бухгалтерией. Ты же командировку нигде не отметила, а значит, не положено тебе оплачивать проезд, гостиницу и суточные. В общем, полученные деньги тебе нужно сдать.
– Так я же уже все сдала, – воскликнула Рита.
– Это я знаю, – опять вздохнул редактор. – Но, понимаешь, в канцелярии есть приказ о твоей командировке, отмечено, что ты отсутствовала эти дни. А командировочного удостоверения с отметками, подтверждающими, что ты находилась в командировке в Ополье, нет. Получается, что у тебя прогул…
– Что? – возмутилась Рита. – Человека ни за что, ни про что арестовали и держат, практически, в заключении. А вы это называете прогулом?
– Ну, погоди шуметь, – остановил ее Коркин. – Маргарита, я все понимаю. Но и ты попробуй меня понять.
– А что тут понимать? – Рита даже поднялась с места. – Вы хотите меня за прогул уволить? Но это несправедливо…
– О, господи! Маргарита, не городи глупости.
– Ничего я не горожу. Это вы говорите – прогул. А знаете, как это – сидеть в камере без вины?
Рита неожиданно расплакалась, и, сев на стул, склонилась на стол, пряча лицо в ладонях. Коркин погладил ее по голове.
– Ну, что ты, дочка? Я же сказал, что этот вопрос формальный. Я просто хотел, чтобы для тебя это не стало неожиданностью. Там из зарплаты у тебя командировочные вычтут…
Рита молча подняла голову и широко раскрытыми глазами удивленно посмотрела на начальника. Понимая состояние девушки, Коркин поспешил закончить фразу:
– …но обещаю, я все скомпенсирую в следующей премии.
Рита еще раз всхлипнула, потом достала платок и, шмыгнув носом, вытерла глаза.
– Я смотрю, у тебя нервы ни к черту… – вздохнул редактор. – Знаешь? За тобой ничего срочного нет?
– Я сидела на письмах. Все мои заметки у вас на столе.
– Успокойся, Маргарита, это все хорошо. Я помню, у тебя две недели отпуска остались…
– По графику у меня отпуск в октябре, – опять шмыгнула носом Рита.
– Я знаю. Так вот. Пиши заявление. Тебе надо отдохнуть после всех этих переживаний. И послушай совет, уезжай куда-нибудь. Иначе не отдохнешь.
– Ой, Валерий Семенович, спасибо. А с какого числа писать? – улыбнулась Рита, ее слезы сразу высохли.
– Да хоть с завтрашнего. Возьми бланк у секретарши. Правда, имей в виду, деньги тебе не рассчитают.
– Да ладно, – махнула рукой Рита, и побежала за бланком.
– Ох, Маргарита! Любит тебя начальник, – позавидовала секретарша, вручая Рите бланк для заявления на отпуск.
Рита улыбнулась и ушла обратно в свою комнату. Вернувшись, она обнаружила, что Коркин так и не ушел. Он сидел возле ее стола и продолжал перебирать скрепки.
– Валерий Семенович, так я с завтрашнего дня пишу? – на всякий случай уточнила Рита.
– Пиши, пиши, – согласился редактор.
Он дождался, когда Рита заполнила бланк, придвинул листок к себе, прочитал, и поставил размашистую подпись.
– Есть еще один вопрос, – начал он с некоторой неуверенностью. – В общем, звонили из милиции, просят тебя зайти.
– Зачем? – насторожилась Рита.
– Ну, тебя же обокрали. Выборы прошли, теперь они занялись разбором дел. Я тебя прошу, подойди к следователю Громову, расскажи про все. А?
Рита нахмурилась. Если откровенно, ей не хотелось вспоминать события двухнедельной давности. Только вернувшись домой, она по-настоящему испугалась. Хорошо еще, что все закончилось более или менее благополучно. А сложилось бы все чуть-чуть по-другому, и неизвестно, куда повернулась бы ситуация. Как сильно судьба человека зависит от мелочей. Ведь кто-то запугал Андрея Дрозда и деда Гриню… Они не стали обращаться в милицию, а что ей делать? А может, и документы у нее украли те же люди?
Рите не хотелось идти в милицию, но она понимала, что избежать этого не удастся.
– Ладно, – согласилась она, – а когда и куда мне нужно идти? Неужели придется ехать в Ополье?
– Нет, в Ополье ехать не надо. Зайди в наше отделение. Следователь Громов сказал, что будет ждать тебя в одиннадцать тридцать.
– Хорошо. Я сейчас соберусь, – пообещала Рита.
Коркин встал, бросил на стол колечко из скрепок, взял заявление и, вздохнув, направился с ним в кабинет. А Рита, вспомнив, что сама хотела обратиться в милицию, достала из ящика стола картонку с фотографией Лосева, найденной в доме бабушки Ксени, и положила ее в сумку. Убрав со стола подшивку писем, она отправилась на встречу с неизвестным следователем Громовым.

В милиции она пробыла недолго. Петр Васильевич Громов оказался скучным мужчиной средних лет. Он равнодушно задавал ей вопросы и также отстраненно выслушивал ее ответы. Рита заметила, что ответы он записывал нехотя и не полностью. Когда Рита стала припоминать приметы парня, который украл ее документы, Петр Васильевич сказал, чтобы она зря не мучилась, все равно вора задержать не удастся. Рита удивилась, но Громов заметил, что обычно гастролеров поймать невозможно.
Рита попробовала намекнуть ему, что милиции следует искать заказчика преступления. Но Громов ее перебил и ехидно заметил, что в качестве предмета заказной кражи обычно выбирают что-то подороже, чем редакционное удостоверение. Кому может быть нужно ее командировочное предписание? И, вообще, кто знал, что она пойдет обедать в кафе?
– А потом надо разобраться, – пробовала возмутиться Рита, – почему корреспондента, находящегося в командировке, насильно удерживают в милиции все выходные.
– Любит уважаемая пресса страдать манией величия, все списывая на свою профессию, – усмехнулся Громов. – Вы хотите сказать, что вас специально задержали в милиции? А с чего вы взяли, что задержание как-то связано с командировкой?
– Но я же поехала разбираться по жалобе, написанной Дроздом, а у него в доме кто-то устроил погром, и сам он куда-то исчез. А меня почему-то задержали для выяснения личности, а сами два дня даже и не собирались выяснять…
– Вы предъявляли свое командировочное удостоверение?
– Как я могла предъявить? У меня же документы украли.
– Вот видите, – усмехнулся Громов.– Значит, вы пострадали, как частное лицо. Поэтому не надо усложнять.
Рита вздохнула, и перестала спорить. Следователь заполнил какие-то бумаги и дал Рите ознакомиться. Девушка мельком просмотрела написанное и, понимая бесполезность возражений, поставила свою подпись. Прощаясь, Громов улыбнулся и сказал:
– Советую вам в будущем быть осторожнее.
– Я постараюсь, – кивнула головой Рита.
Выйдя от Громова, она в коридоре поймала за руку какого-то лейтенанта и выведала у него, где можно найти Климова. Рыжий Саша сразу узнал сестру однокашника, и, нахмурившись, спросил:
– А тебе чего?
Рита достала фотографию и пояснила, что для ее журналистского расследования очень нужно прочесть уничтоженную надпись на фотографии. Саша посмотрел на обратную сторону фото, скептически поморщился, повздыхал, но все-таки согласился попробовать.
– Только скоро не обещаю, – предупредил он.
– Как получится, – согласилась Рита. – Главное, фотографию не испорти. А когда будет готово, позвони в редакцию.
Из милиции Рита отправилась обедать. Потом, забежав к Коркину, сообщила о приезде Чубарова и о том, что хочет взять у него интервью.
– Знаем мы ваши интервью, – проворчал редактор.
– Валерий Степанович, это же Чубаров! – с восторгом заявила Рита. – Как вы можете скептически относиться к этому?
– Да я не о Чубарове, – нахмурился Коркин. – Просто, я догадываюсь, что тебя туда влечет.
– И что меня туда влечет? – строго спросила она редактора, чувствуя, что начинает краснеть.
– Новые люди, новые впечатления, там – жизнь, – не глядя на Риту, задумчиво произнес Валерий Степанович. – А мы тут сидим старые, зацветшие плесенью в провинциальной тишине… А там – шум, веселье и заманчивая близость столицы…
– Господи! – воскликнула Рита. – Какая плесень, какая близость столицы? О чем вы говорите?
– Ах, деточка, все мы когда-то были молодыми, мечтали о принцах и принцессах, строили хрустальные замки и несбыточные планы… Ладно, бери интервью. Я понимаю. Тебе эта кольчужка коротковата.
– Какая кольчужка? – удивилась Рита.
– Это я так. Редакция наша тебе тесновата. Ну, что поделать. Видно – не судьба. Перед тобой другие дали…
– Валерий Степанович, не надо так говорить. Вы как будто со мной прощаетесь. Неправда все, что вы говорите. Снимут кино, все уедут, а мы с вами останемся, и по-прежнему будем выпускать нашу «Синегорскую правду». Вот. А пока они не уехали, – засмеялась Рита, – мне хочется с ними пообщаться. Вы уж извините…

Рита забежала в гостиницу, чтобы узнать, где сегодня съемка. В холле она увидела Рюмина. Тот разговаривал по сотовому телефону. Заметив Риту, он, продолжая разговаривать, поманил ее рукой.
– …да не волнуйся ты, я сейчас отправлю людей его встречать, – говорил Рюмин. – Ну, конечно, на машине. Все будет в порядке. Что?
Егор округлил глаза и покачал головой.
– Но ты же говорил, что пристроите собаку в гостиницу. Не захотел? Понятно. Ну, я не знаю, как здесь к этому отнесутся. Мы попробуем. Да ладно, не переживай. Как-нибудь решим этот вопрос. Ну, пока.
Рюмин набрал новый номер и повернулся к Рите.
– Ты готова?
–Да.
– Серега, подходи к машине, – сказал он по телефону.
Рюмин и Рита вышли из гостиницы. Чуть погодя появился Постников, все вместе они остановились у «Газели».
– Сергей, представляешь, Прохоров говорит, что Чубаров везет с собой свою собаку. Сначала он говорил, собаку пристроят, – и пояснил для Риты. – В Москве есть такие гостиницы, специально для собак и кошек. Когда хозяева уезжают, они могут своих питомцев сдать туда для временного ухода,
– Прекрасно придумано, – заметила Рита.
– Может, и прекрасно, но, на мой взгляд, лучше не заводить живность, чтобы никуда не сдавать ее.
– А у нас жила собака, Ладой звали. Очень хорошая. Но после того как она умерла, мы больше уже не брали щенков. Я тогда еще в школе училась. Очень жалела ее.
– Так вот, – дослушав Риту, произнес Рюмин, – Чубаров тоже отказался сдавать своего пса в гостиницу. Везет с собой.
– Ну, и здорово, – улыбнулась Рита.
– Не знаю, насколько это здорово. Сергей, тебе придется договориться в гостинице, чтобы Чубарова приняли с собакой. Правда, держать собак обычно не разрешается…
– Попробуем, – бодро отозвался Постников.
– Ну, вы скромничаете, – улыбнулась Рита. – Вы же способный, обязательно договоритесь.
Рюмин покосился на девушку. Ему не понравилось то, что она хвалит помощника. Сергей и Рита сели в машину. Егор помахал им рукой и ушел.
До вокзала рукой подать, машина трижды повернула и остановилась на площади. Рита, Сергей и водитель прошли на перрон. Московский поезд вот-вот подойдет.
Женщина-диктор уже объявила о прибытии и о том, что нумерация вагонов начинается с хвоста. Встречающие и отъезжающие сразу засуетились. Видимо, кто-то считал, что нумерация вагонов должна быть всегда с головы состава.
Восьмой вагон остановился неподалеку, и Рита сразу узнала Константина Андреевича, едва тот показался в тамбуре. Был он седой, и, может быть, поэтому показался ей старше, чем она ожидала. Водитель Володя еще раньше прошел внутрь вагона. Теперь он появился вслед за Чубаровым, неся его чемодан. Константин Андреевич на поводке вывел на перрон собаку.
По разговорам о собаке Чубарова Постников почему-то представлял себе зверя какой-нибудь модной породы, например, чау-чау. Видимо, представление это возникло в силу существующего трафарета: раз Чубаров – заслуженный артист, то и собака у него должна быть экстравагантной. Но Константин Андреевич вывел на перрон обычную дворнягу.
Он приказал собаке сесть и попросил попрощаться с проводницей. Пес послушно помахал правой передней лапой, чем очень умилил стоявшую рядом проводницу.
– Он у вас, Константин Андреевич, прямо артист, – женщина, слегка нагнувшись, погладила собаку.
– Он не артист, он – Актер, – с улыбкой заметил Чубаров. – Да-да, у него имя такое. Актер.
– Здравствуйте, Константин Андреевич, – первым заговорил Постников, – я – помощник Рюмина.
Чубаров бросил быстрый и внимательный взгляд сначала на него, затем на Риту, улыбнулся и склонил голову.
– Я полагаю, Егор Александрович, извинит меня за опоздание. Сам не терплю опаздывающих, но на сей раз у меня уважительная причина.
– Ничего, Константин Андреевич, не надо извиняться, – остановил его Сергей. – Вы очень вовремя. Мы только начинаем съемки.
Они спокойно прошли через опустевшее здание вокзала, и вышли на площадь. Постников и водитель прошли вперед, к машине, а Чубаров остановился и, оглядевшись, медленно церемонно поклонился на три стороны.
– Интересно,– удивилась Рита – вы, наверное, когда-то здесь бывали?
Чубаров молча посмотрел на нее, снял очки, промокнул согнутым пальцем уголки глаз и только после этого ответил.
– Прелестная девочка, я здесь бывал сто лет назад.
– Неужели сто? – не поверила Рита.
Чубаров медленно надел очки, посмотрел на пса, севшего у его ног, едва он остановился, слегка нагнулся и погладил собаку по голове. Пес остался сидеть, только несколько раз стукнул хвостом по асфальту, давая знак хозяину, что он доволен проявленной лаской.
– Ну, что, Актер? – обратился к собаке Чубаров. – Дожили? Молодежь уже считает, что нам больше ста лет.
– Константин Андреевич, извините, пожалуйста, – забеспокоилась Рита, – я не хотела вас обидеть…
– Прекрасное дитя, как ваше имя?
– Рита.
– О, эти невоспитанные мужланы! Они даже не соизволили представить меня прекрасной Маргарите! Чудовищно!
Чубаров расшаркался перед девушкой. Рита догадалась, что он, видимо, разыгрывал какую-то роль, но это ее смутило и даже немного напугало. Она отступила, широко раскрыв глаза, и растерялась, не зная, как себя вести. Константин Андреевич заметил ее недоумение, и мгновенно изменил свое поведение.
– Милая Маргарита, – он приблизился к девушке, – простите, пожалуйста, старого дуралея. Я вовсе не хотел вас пугать. Но, простите, увлекся. Знаете, со мной это иногда бывает.
Он осторожно тронул пальцем ее руку и улыбнулся.
– Прошу вас, не обижайтесь.
– Ну, что вы, Константин Андреевич, я не обиделась.
– Прекрасно. Тогда пойдемте, а то мужчины в нетерпении. И еще: позвольте называть вас – Марго? Хотя бы иногда.
– Пожалуйста, – Рита неуверенно пожала плечами.
Володя стоял у открытой двери возле водительского места и курил. Постников внес чемодан внутрь «Газели» и теперь, стоя рядом, наблюдал за приближением Чубарова и Риты.
– Вы вовремя приехали, – заговорил Сергей уже в машине. – Мы только недавно утвердили вариант сценария.
– О, так это прекрасно! – воскликнул Чубаров. – Я бы хотел как можно скорее с ним познакомиться.
– Конечно, вот приедем, я вам вручу.
– Благодарю. Я слышал, что сценарий переработали.
– Да, и знаете, кто это сделал? – улыбнулся Постников.
– Мне трудно предположить.
– Это сделала ваша соседка.
– Какая соседка?
– Да вот, Рита.
– Не может быть! – воскликнул Чубаров. – Превосходно! Я просто сгораю от нетерпения. Мне хочется прочесть то, что вышло из-под вашего пера, – он сидя поклонился Рите.
В гостинице женщина-администратор подняла крик, едва все они вошли в холл. В гулком помещении ее слова звучали столь неразборчиво, что Рита даже не сразу поняла, что она хочет. В конце концов, оказалось, что она требует, чтобы Чубаров вместе с собакой немедленно покинул помещение.
Чубаров, немного растерявшийся под натиском администратора, вышел на улицу. Рита последовала за ним, а Постников устремился к возмущенной женщине, пытаясь пригасить бушующий огонь негодования. О, этот праведный гнев при исполнении!.. Сергей по опыту знал, что его смягчают только скромные или нескромные презенты. Он уже сожалел, что не предусмотрел заранее возможность такой ситуации. Если бы он успел подготовить даму, тогда бы она так не возмущалась. А теперь это обойдется дороже…

– Значит, вы бывали в нашем городе? – спросила Рита, когда они с Чубаровым оказались на улице.
– Милая Марго, вас не испугает, если я скажу, что шестьдесят восемь лет назад я здесь родился? – усмехнулся Чубаров.
– Вы здесь жили? – удивилась Рита. – Я не знала. А когда вы уехали?
Константин Андреевич посмотрел на нее с пониманием и, улыбаясь, покивал головой:
– Да. Да… Я прожил здесь довольно долго… Ах, прекрасная Марго, я уверен, что был тогда существенно моложе вас…
– Константин Андреевич, – с нескрываемой радостью воскликнула Рита, – я мечтаю расспросить вас о том времени!
– А что? – пожал плечами Чубаров. – Это легко сделать.
– И вы готовы, ответить на мои вопросы? – уточнила Рита.
– Я оказался бы последним глупцом, если бы отказался провести время в беседе с прелестной девушкой.
– Ой, вы опять шутите, – нахмурилась Рита.
– Нет, нет. Я не шучу, – отозвался Чубаров. – Я чрезвычайно серьезен. И для интриги могу сообщить об одном интересном факте, который, конечно же, вам неизвестен. Я некоторое время назад встречался с женой, вернее, с вдовой Лосева…
– Вы с ней говорили? – почти шепотом спросила Рита.
– Да.
– Вот с кем мне надо будет встретиться, – с досадой на свою недогадливость произнесла Рита. – Я должна…
– Думаю, деточка, это не удастся, – остановил ее Чубаров.
– Почему?
– Софья Кирилловна Лосева – дама серьезная. Она ни с кем не хочет встречаться. Я ее еле умолил сделать для меня исключение. Да и согласилась она только по старому знакомству.
Рита, закрыв глаза, медленно выдохнула.
«Софья Кирилловна – вот человек, который мог бы ответить на многие вопросы. Но она не захочет. Почему мне так не везет? Впрочем, без паники? Рядом стоит сам Чубаров, который согласен рассказать о многом, что меня интересует».
С растерянным видом появился Постников. Рита никогда раньше не видела его таким. Он подошел, опустив глаза, и тихо сказал Чубарову:
– Константин Андреевич, мне стыдно сознаться, но у меня ничего не вышло…
– Что не вышло? – спросил Чубаров.
– Понимаете, в гостиницу с собакой не пускают.
– Что же мне делать?
– У меня есть предложение. Вы идете в гостиницу, а собаку передаете Рите. Она за ней будет ухаживать. Ну, хотя бы один день, а завтра, я думаю, мы все уладим…
– А что? Константин Андреевич, я могу, – поддержала Сергея Рита. – У нас когда-то была собака.
– Константин Андреевич, – добавил Постников, – это же на одну ночь. Просто сейчас хозяина гостиницы нет, а с этой дамой контакт не удается наладить.
– Увы… – улыбнулся Чубаров. – Ничего не получится. Актер ни с кем не пойдет. А если его взять насильно, он будет непрерывно лаять и выть. Видите, он уже все понимает. Только сказать не может.
Пес, и впрямь, беспокойно крутился, то садясь, то вскакивая, то прижимаясь к хозяину. Из гостиницы вышел Егор.
– Уважаемый Константин Андреевич, здравствуйте. Я – Рюмин. Извините, что так получилось. Мы только сегодня узнали, что вы прибываете со своим беспокойным хозяйством. Поэтому не успели договориться. Но, поверьте, завтра все будет в порядке.
– Здравствуйте, Егор Александрович, – с улыбкой поздоровался Чубаров.
Положение складывалось безвыходное. Все стояли молча, не зная, как разрядить ситуацию. Рита посмотрела на хмурые лица мужчин, и тут ей пришла замечательная мысль.
– Константин Андреевич, – обратилась она к Чубарову, – вы только не отказывайтесь, но я хочу пригласить вас и вашего умного пса к себе домой, ну хотя бы до завтра.
Рюмин нахмурился еще больше. Зато Постников радостно улыбнулся. Чубаров же, сдвинув очки на нос, посмотрел на Риту поверх очков и, покачав головой, ответил:
– О, мудрейшая Марго, я просто восхищен вашей прозорливостью. А когда дама предлагает путнику ночлег, грех отказываться.


13

Рита, приглашая Чубарова, конечно, опасалась, что мать, не предупрежденная заранее, вполне могла выступить против неожиданного постояльца. Но Рита надеялась на брата. Дело в том, что ее брат, Игорь, учился в Москве. Обычно летом он приезжал проведать мать с сестрой, пообщаться с друзьями. Но в этом году еще весной он написал в письме, что, видимо, не приедет на каникулы домой, так как хочет за пару летних месяцев немного подзаработать. Зоя Алексеевна сначала попробовала возразить, мол, хорошо, если бы он и по дому кое-что сделал. На веранде крыша начала протекать. Пока только в одном месте. А что будет к следующему лету?
Но возражения Зои Алексеевны оказались бесполезными. И расписала она вроде все в подробностях, и конверт опустила в ящик прямо на почте, а сын, как будто не получал ее письма. В двух открытках, что пришли после этого, он каждый раз напоминал, что на каникулы не приедет. Мать, получая открытку, каждый раз возмущалась. Но что толку? Из Синегорска до Москвы не докричишься. Не ехать же за ним. Вот так и получилось, что комната брата все лето пустовала.
Именно поэтому Рита надеялась, что ей удастся уговорить мать. И еще она рассчитывала на внезапность, ведь мать не станет возражать при госте. Потом, возможно, она и попеняет ей. Но это будет потом.
Едва Чубаров выразил согласие, как тут же сознание Риты нарисовало множество идиллических картинок, на которых Чубаров увлекательно рассказывал ей о Лосеве. Она представляла вечерние и утренние чаепития, поездки на автобусе, и даже неторопливые прогулки по набережной.
«Ах, как будет прекрасно!» – почти наяву грезила Рита, пока они ехали в «Газели».
– Володя, тут остановите, – попросила Рита, едва не пропустив знакомую калитку.
– Вы сегодня обратно уже не поедете? – спросил водитель.
– Если не выгонят, – отозвался Чубаров, – то не поедем.
– Мы уже приехали, – уверено ответила Рита.
– Ну, тогда до завтра, – Володя по-военному отдал честь. – И пусть Постников ругается, а я тоже поеду домой.
– Милая Марго, – поинтересовался Чубаров, когда они подошли к дому, – а вы у родителей разрешения спросили?
– Вы всегда все знаете заранее? – засмеялась Рита.
– Нет, голубушка, знаю я не все. Но о многом догадываюсь в силу своего возраста или некоторой сообразительности. Ведь ваше предложение – это сплошная импровизация?
– Да. Константин Андреевич, вы правы, я ни с кем не советовалась. Но вы не волнуйтесь, – энергично объяснила Рита, – мама возражать не будет, у нас есть свободная комната. И если она вас устроит, вы можете жить хоть до следующего лета.
– Интересно, а почему до лета? – улыбнулся Чубаров.
– Это комната моего брата. А он может приехать только следующим летом. Вот и получается, что…
– А где ваш брат?
– Он учится в Москве.
– Понятно.
Рита открыла калитку, пропуская Чубарова с собакой, и не то спрашивая, не то утверждая, произнесла:
– Пес у вас комнатный.
– Да, конечно, – откликнулся Чубаров, – обычно в Москве он спит у меня на коврике возле дивана.
– Понятно, – заметила Рита, обгоняя гостя, – у нас, вообще-то, собак держат на улице. Но для вашего Актера мы, конечно, сделаем исключение.
Про себя Рита отметила, что об этом она не подумала и, возможно, что именно это и вызовет главное возражение матери. Но сейчас она приготовилась все принять на себя. Рита дернула дверь, и, напружинившись, уверено первой вошла в дом.
– Мама, я привела к нам квартиранта, ведь у нас комната Игоря свободна… – сразу же заговорила она, едва переступив порог.
– Ой, Костя Чубаров! – шепотом воскликнула Зоя Алексеевна, увидев Чубарова, появившегося из-за спины Риты, и тут же спохватилась, – ой! Извините. Константин… не знаю вашего отчества?
– Здравствуйте, меня зовут Константином Андреевичем, – наклонил голову Чубаров. – А как вас звать-величать?
– Зоя Алексеевна, – смущаясь, представилась мать Риты и улыбнулась. – Я смотрю, собака у вас знатная. Сразу видно – дворянская порода.
– Заметьте, имя какое! Актер!
– Интересное имя.
– Он, действительно, многое умеет. Ну-ка, Актер, – скомандовал Чубаров, – поклонись дамам.
Актер, до этого севший спокойно у ног хозяина, встал, затем опустился, согнув передние лапы, и начал кивать головой.
– Ох, какая лапочка, – умиленно произнесла Зоя Алексеевна и, наклонившись, погладила Актера по голове.
– Мама, я пригласила Константина Андреевича пожить у нас, а то его с собакой не пустили в гостиницу, – улучив момент, высказалась, наконец, Рита. – Ты не будешь возражать?
– А почему я должна возражать? – удивилась Зоя Алексеевна, – это вот Константин Андреевич, может возражать. Он, наверное, привык жить в каких-нибудь апартаментах. Ему у нас может не понравиться. У вас, наверное, в Москве…
– Зоя Алексеевна, да что вы, в самом деле, о каких апартаментах вы говорите? – прервал ее Чубаров. – Я живу в Москве, но в обычной однокомнатной квартире. У меня вся квартира меньше вашей горницы.
– Константин Андреевич, вот, посмотрите комнату, где вы будете жить, – пройдя вперед, пригласила Рита.
Чубаров внес чемодан, отставшая было Зоя Алексеевна принесла и положила на кровать чистое постельное белье, после чего дамы оставили гостя, чтобы он мог отдохнуть и привести себя в порядок после дороги. Рита ушла переодеваться в свою комнату, а Зоя Алексеевна захлопотала на кухне, и оттуда послышались звяканье и стуки, сковородок, крышек и еще бог знает чего.
Рита никак не могла решиться, во что ей переодеться. То ли, как всегда, нырнуть в привычный халатик, то ли надеть что-то поприличней, все-таки гость в доме. В это время в комнату к ней заглянула мать. Зоя Алексеевна принялась шепотом, чтобы за стеной ничего не услышали, расспрашивать дочь, долго ли Чубаров будет у них жить, и как ей себя вести.
– Что значит, как себя вести? – не поняла Рита.
– Ну, как часто следует менять постельное белье, нужно ли кормить его завтраком и ужином?
– Ма, ты что? – удивилась Рита, – конечно. И постель хотя бы раз в неделю менять, и кормить, как меня кормишь.
– Ты молодая и не понимаешь, – нахмурилась Зоя Алексеевна. – Взрослого человека можно поставить в неудобное положение. Он будет стесняться. Ты о чем с ним договорилась?
– Ни о чем. Мне кажется, и не надо…
– Ты еще и глупая, – остановила ее мать.
Вздохнув, Зоя Алексеевна ушла. А Рита вспомнила, что на халате она так и не собралась пришить оторвавшуюся пуговицу. Показываться гостю в таком виде будет неприлично, поэтому она решила надеть старенький сарафанчик.

Вечером они собрались за столом.
– Не обессудьте, покушать, чем Бог послал, – пригласила Чубарова Зоя Алексеевна.
Рита покосилась на мать, ее удивило это, не поймешь как произнесенное, приглашение. Мать явно волновалась, но старалась скрыть это. Чубаров вышел из комнаты, переодевшись в синие джинсы и клетчатую рубашку с коротким рукавом. И он в этой одежде совсем не походил на знаменитого артиста.
– Зоя Алексеевна, давайте сразу условимся, – заговорил он, усаживаясь за стол. – Я понимаю, что доставляю вам определенные хлопоты. А поэтому за постой я буду платить вам так, как я платил бы в гостинице.
– Ну что вы? – попыталась протестовать Зоя Алексеевна. – В гостинице вы жили бы в люксе с ванной, а у нас тут хибара, никаких удобств, душ – только при хорошей погоде во дворе.
– Нет, – остановил ее Чубаров, – не возражайте. Мне выдали командировочные. Я никогда прежде таких бешеных денег не получал. Так что, вот, за первую неделю. Этого хватит?
Чубаров положил на стол несколько пятисотенных купюр.
– Нет, Константин Андреевич, – замахала руками Зоя Алексеевна, – мне совесть не позволяет брать с вас деньги.
– А моя совесть говорит, что никого нельзя обременять своими проблемами. И если вы не возьмете деньги, я не смогу у вас остаться.
– Ну ладно, – вздохнула Зоя Алексеевна, осторожно отодвигая деньги на край стола. – Вот, Константин Андреевич, скажите, почему все разговоры о деньгах всегда так неприятны?
– Мы, Зоя Алексеевна, дети прошлого века, – улыбнулся Чубаров. – Я родился до войны, вы, конечно, моложе, но нас воспитало то время, когда воспевались бессребреники. Сейчас модно называть это глупостью. И нам это не нравится, так?
– Конечно, не нравится, – кивнула Зоя Алексеевна, продолжая накрывать на стол.
– А почему? Потому что это другая крайность. Каждый из нас в отдельности, вроде бы, и умный и рассудительный. А все вместе мы почему-то очень любим бросаться из одной крайности в другую. Вчера восхищались, сегодня оплевываем… О! Какой аромат! – прерывая свой монолог, удивился Чубаров.
Зоя Алексеевна в этот момент поставила на стол тарелку с малосольными огурцами. Чубаров, прикрыв глаза, вдыхал разлившийся по комнате запах.
– Вот, еще берите картошечку с укропом, – предложила Зоя Алексеевна, поднимая крышку над кастрюлькой.
– О, это божественно! – воскликнул Чубаров, увидев пар, поднимающийся над картофелинами. – Какое волшебное сочетание цветов: бело-желтого и темно-зеленого. Красиво! Я всегда немного завидовал художникам, за то, что они видят больше, чем мы. Им доступно такое количество оттенков каждого цвета, что нам даже трудно это представить. Впрочем, не буду вас утомлять своими разговорами. А то вы сидите и слушаете меня, а нужно наслаждаться не только красотой стола, но – и самой трапезой.
На некоторое время за столом воцарилась тишина. Но Чубаров долго молчать не мог.
– Замечательные у вас огурчики, – похвалил он хозяйку. – Какой приятный привкус. Я забыл, как это называется. Что вы добавляете?
– Ничего я не добавляю. Все как обычно. Лист хрена, лист вишни и черной смородины, укроп и эстрагон. И все.
– О, понятно, это привкус эстрагона.
– Вы – гурман? – удивилась молчавшая до сих пор Рита.
– Никакой я не гурман, – возразил Константин Андреевич, – это жена моего приятеля обучала меня солить огурцы.
– Меня тоже приятельница научила добавлять эстрагон, – начала рассказывать Зоя Алексеевна. – А раньше тут в округе его никто не добавлял. И никто не выращивал. Достать нельзя было. Мне лет десять назад семена знакомая из Москвы привезла. А сейчас он в каждом дворе растет.
Рита поела быстро, и теперь сидела молча, прикидывая, как перевести разговор на другую тему. Ей нетерпелось послушать рассказ Чубарова о давнем прошлом, о Лосеве…
– Константин Андреевич, – спросила она, – а когда вы в последний раз приезжали в Синегорск?
– Ох, давно, – вздохнул Чубаров. – Дай бог памяти, это случилось в семьдесят пятом году. Да, точно, я на годовщину смерти матери приезжал.
– А ваша мама здесь жила? – удивилась Зоя Алексеевна.
– И мама жила, и я здесь родился, а потом до восемнадцати лет жил. Так что, – улыбнулся Чубаров, – мы с вами земляки.
– А где вы жили? – поинтересовалась Рита.
– Я жил на Нагорной улице. Но наш дом не сохранился, он стоял как раз на том месте, где сейчас почтамт.
– Константин Андреевич, – не выдержав, попросила Рита, – расскажите, что вы знаете про Лосева.
Чубаров уже поел и, сдвинув тарелку, откинулся на стуле.
– Благодарю вас, – повернулся он к Зое Алексеевне, – красивая еда – вкусная еда. А у вас все было и красиво, и вкусно.
Он отодвинул стул, собираясь встать из-за стола.
– Не торопитесь, – предупредила хозяйка, – еще чай будет.
Она поднялась, чтобы убрать посуду. Чубаров передав свою тарелку, повернулся к Рите и, поправив очки, спросил:
– Что же вам рассказать о Лосеве? – он помолчал немного. – Ну, начну с того, что лично я с ним не знаком.
– Да? Как же так? А я думала… – разочарованно пробормотала Рита.
– Голубушка, вы не учли, что я в то время был юнцом. Я еще в школе учился, когда в городе начали строить мост. Я – школьник, а кто такой Лосев? Начальник строительства. Большой человек. А вы говорите «а я думала»…
– Константин Андреевич, вы извините меня, – нахмурилась Рита. – Просто меня очень интересует этот человек, но почему-то все время так получается, что едва я приближаюсь к какой-нибудь важной информации о нем, так сразу оказывается, что тот, кто мог бы мне что-то сообщить, уже умер. Или он не знает никаких подробностей о Лосеве. Это меня очень расстраивает. Поэтому я и не сдержалась. Вы извините меня.
– Дорогая Марго, – с ласковой улыбкой поглядывая на Риту, заговорил Чубаров, – вы очень милы в своей настойчивой любознательности. Знаете, приятно видеть энергичных и целеустремленных людей. Я только хочу вас предупредить, что молодые люди, склонные к скорым восторгам, должны быть готовы к таким же быстрым разочарованиям.
Он сделал паузу и, чуть погодя, добавил:
– Весь опыт моей жизни учит меня: никогда не торопись! Не торопись радоваться, потому что, может быть, ты не все или не так понял, и на самом деле следует огорчаться. Но, с другой стороны, тот же опыт говорит: не спеши огорчаться, потому что, опять-таки, может быть, ты не все понял, и на самом деле следует радоваться. Так что запомните главный вывод – никогда не надо торопиться. Поэтому я хочу вас уверить, не все так плохо, как вы успели подумать.
– Вы все шутите, Константин Андреевич, – вздохнула Рита. – А мне не до шуток. Я тут так отредактировала сценарий, что иногда становится страшно.
– Что вас пугает? – удивился Чубаров.
– Понимаете, Рюмин и Постников вручили мне рукопись. Все в ней вроде бы соответствует документам, которые я нашла в музее. Но с другой стороны, я нашла многое, что не укладывается в тот сценарий. Я попробовала все переделать, но теперь боюсь, а вдруг придуманное мной окажется неправдой.
– Кто-то мне обещал дать почитать сценарий.
– Это Постников обещал, помощник режиссера. Он, видимо, забыл. Но вы не огорчайтесь, у меня есть экземпляр.
Рита прошла в свою комнату, но у стола она остановилась, сомневаясь, стоит ли давать еще не до конца отработанный текст. Но, решившись все-таки, взяла со стола распечатку самого последнего варианта сценария, и вернулась к Чубарову.
– Вот.
Тот взял текст, бегло пролистал его и отложил в сторону.
– Я вечерком обязательно его просмотрю. А вас, уважаемая Маргарита, убедительно прошу, не принимайте близко к сердцу болтовню старика. Я вам обещал, и значит, обязательно расскажу о Лосеве все, что знаю.
И Чубаров опять начал рассказывать, как бегал после школы на стройку, смотрел, как работают строители. Тогда ему и удалось увидеть Лосева пару раз. Он даже мечтал, что после окончания школы пойдет работать на строительство, если оно не закончится. Но потом строительство неожиданно остановилось. А после школы пришла повестка из военкомата…
Вздохнув, Чубаров помолчал, а потом продолжил свой рассказ о том, как военная служба в корне изменила его судьбу, как он дежурил в гарнизонном Доме офицеров, а его привлекли в какую-то массовку. Как его потрясла внимательная темнота зрительного зала, как потом всеми правдами и неправдами он пытался опять попасть в Дом офицеров. А после армии он нахально отправился в Москву – в театральное училище. В Щепкинское он не прошел, но ему повезло, он услышал, что можно попытаться поступить в цирковое училище. Туда его приняли…
Рита молчала, одновременно и слушая, и размышляя. Чубаров увлекся. Все, что он рассказывал, было, безусловно, интересно, но ей-то хотелось услышать совсем о другом.
«Почему так получается, – с грустью думала она, – что каждый любит рассказывать о себе?»
Зоя Алексеевна начала готовить стол к чаю. Рита заметила, что мать вытащила из буфета коробку с чайным сервизом, который извлекался только в особых случаях, когда на праздник приходили гости. Она поставила на стол вазочки с печеньем и сухарями, принесла сахарницу, банку с медом и банку с клубничным вареньем.
Чубаров, отвлеченный суетой Зои Алексеевны, прервал рассказ. Все опять сели за стол, и разговор стал будничным. Перекидывались репликами Чубаров и Зоя Алексеевна, Рита в этом участия не принимала. Только когда чашки повторно опустели, и Зоя Алексеевна поднялась, чтобы убрать со стола, Рита неожиданно спросила:
– Константин Андреевич, может, вы знаете, или вам Софья Кирилловна рассказывала, почему Лосев стал строить мосты?
– Ну, девочка, точно ответил бы на этот вопрос только сам Алексей Михайлович. Я же могу лишь предполагать. Знаю, что в войну Лосев служил сапером, и догадываюсь, что ему пришлось много мостов взрывать. Может, поэтому после войны он решил мосты строить.
– Возможно, вы правы, – согласилась Рита.
– Дочка, кончай приставать к человеку, – вступилась Зоя Алексеевна, – Константин Андреевич с дороги устал, ему отдохнуть надо.
– Извините, меня, – смутилась Рита.
– Да, честно сознаюсь, – улыбнулся Чубаров, – прилечь сейчас не откажусь.
– И правильно, – опять заметила Зоя Алексеевна, – в дороге, небось, плохо спалось. Идите, отдыхать.
– Спасибо вам за хлеб-соль, – Чубаров поднялся.
Захватив распечатку сценария, он направился в отведенную комнату. Зоя Алексеевна на кухне зазвенела посудой, и Рита присоединилась к матери. Им предстояло помыть и вытереть груду посуды.

Весь следующий день Чубаров и Рита провели на съемке. Постников на бегу вручил распечатку роли Константину Андреевичу и велел готовить семнадцатый эпизод, потому что сегодня начнут с него.
– Вот всегда так, – проворчал Чубаров с явным расчетом, что Рита его услышит. – Чем плохо кино? Тем, что эпизоды снимают без всякого порядка. Часто, даже закончив съемки, не представляешь, хорошего человека сыграл или плохого.
– Неужели такое возможно? – удивилась Рита.
– Милая Марго, – Чубаров устроился на скамейке, стоявшей у входа в гостиницу, и, пригласив Риту сесть рядом, увлекся воспоминаниями, – по молодости лет я много снимался, приглашали в несколько картин сразу. Бывали просто ужасные ляпы. Помню, примчался на площадку, режиссер командует: мотор. Я что-то тараторю. А он останавливает меня и говорит, импровизация, мол, это прекрасно, но по роли, должны звучать другие слова, может, поговорить с автором, чтобы он включил эту импровизацию в текст? И тут я понимаю, что протараторил слова из той роли, что мне через четыре часа нужно будет играть на радио. Скандал. Еле удалось выкрутиться.
– А в каком фильме вы в последний раз снимались? – поинтересовалась Рита.
Едва спросив, она поняла, что зря проявила любопытство. Чубаров, как хороший актер, постарался скрыть, что вопрос ему неприятен, но Рита заметила нотки грусти в его ответе.
– Я уже старый и давно не снимаюсь.
– Ну, разве вы старый?
– Настало другое время. Прежний юмор потерял свою почву. Комедий снимается мало. К тому же новый юмор… – это не для меня. А все эти телевизионные сериалы, типа «Бедной Насти»… – Чубаров махнул рукой, – это для молодых. Там некого играть. Прелестная Марго, вы заметили странную вещь? Чем длиннее сериал, тем схематичней роли в нем. Почему? Вроде и времени больше, чтобы каждый образ проявился со всех сторон, а почему-то не проявляется. И даже наоборот, образы мельчают, нисходя до трафарета.
– Наверное, в сериале важен сюжет, его развитие…
– Правильно, деточка. Главное – развитие сюжета. Считают, что зрителю не до сложных переживаний, ему интереснее узнать, кто выстрелил первым. Нет образов, есть схемы взаимодействия. Причем, Вася Мухин и Петя Демушкин сразу в трех сериалах изображают попеременно то милиционера, то бандита. А сериалы идут по телевизору практически одновременно. Серии перекрещиваются. В результате у зрителей в голове – каша, им не понять, то ли Петя-милиционер поймал Васю-бандита, то ли – наоборот. А может, они вдвоем ограбили банк?..
– Они так зарабатывают деньги, – предположила Рита.
– Конечно, они зарабатывают деньги, но разве это оправдывает то, что они делают? Раньше мы тоже иногда занимались «халтурой». Но это ведь случалось только для того, чтобы переждать паузу между съемками… О, как я любил озвучивать мультфильмы, – с улыбкой вспомнил Чубаров. – Ну, иногда где-нибудь в концерте пару стихотворений прочтешь, или выступишь в каком-нибудь обществе любителей книги. Да мало ли где удавалось сшибить десять-двадцать рублей? Но это же чистейшая подработка, чтобы штаны не свалились. А потом появлялись роли, ради которых стоило жить… А если из месяца в месяц – одна «халтура» и больше ничего, так и свихнуться можно. Даже если за это бешеные деньги платят. Вы знаете, «халтура» что-то портит в душе. Я помню, когда бывали большие паузы, после них очень трудно и долго приходилось настраиваться на что-то серьезное. Вы не улыбайтесь, в комедийных ролях тоже есть серьезное. В них тоже надо настраиваться.
– Нет-нет, я не улыбаюсь, – покачала головой Рита, – я вас внимательно слушаю.
В это время к ним подбежал Постников.
– Константин Андреевич, вас Рюмин приглашает.
– Я еще роль не посмотрел, – вздохнул Чубаров.
– Ну, не успели, и ладно. Идите, Рюмин все объяснит по дороге. Надо ехать, а то звонил Левитский и сказал, что у него все готово, а погода может измениться.
– Сергей Иванович, можно, и я с вами? – спросила Рита.
Тот вместо ответа пожал плечами. Они поднялись со скамейки и прошли к «Газели». Рюмин сидел внутри. Он хмуро поздоровался.
– Поехали, – скомандовал Постников, и машина тронулась с места.
– Мы сегодня будем снимать сцену у парома, – потирая лоб, Егор начал рассказывать Чубарову то, как он видит эту сцену. – Лосева играет Володя Зорин, вот он, – кивнул Рюмин в глубь «Газели», – вы его не знаете, он еще студент. Так вот, он спускается к парому, ему надо срочно переправиться на ту сторону. Но вы – паромщик – отказываетесь его перевозить и всячески проявляете свою неприязнь к нему… Кстати, распечатку роли вы захватили?
– Да, – кратко ответил Чубаров.
– Свой текст вы там посмотрите. Вы спорите с Лосевым, вернее, не спорите, просто он спешит, а вам на это наплевать… Главное, Володя, – Рюмин обернулся к Зорину, – Лосев должен показать, что он удивлен нежеланием паромщика перевезти его. Причем, это должно быть не просто непонимание. Вернее, сначала – это просто непонимание, потом это Лосева сердит, потому что это кажется ему глупостью и упрямством. А потом – это потрясение. Лосев в своих глазах – герой, он строит мост – светлое будущее для всех окружающих, а тут вдруг какой-то паромщик проявляет такое неуважение. А вы, паромщик, – Егор вновь посмотрел на Чубарова, – должны объяснить ему, что мост сломает вам жизнь, вот эта мысль – и есть суть потрясения Лосева. Я понятно объясняю?
Рюмин прикрыл ладонями глаза, немного помолчал, потом открыл один глаз и посмотрел на Риту.
– Автор не возражает? – спросил он.
– Нет. Все правильно, – торопливо отозвалась Рита и спросила, – а что вы морщитесь? Вам что-то не нравится?
– Нет, мне все нравится, просто у меня голова болит.
«Газель» остановилась вблизи причала. Все выбрались наружу. Место для съемки обозначала пестрая красно-белая лента. За нею кучками на склоне сидели любопытные. Такой же лентой перегородили и дорогу к причалу, на которой скопилось несколько машин. Водители пытались объяснить охране, что им нужно на паром.
Постников, оглядев дислокацию киногруппы, сразу понял, в чем дело, и, достав мегафон, крикнул:
– Эй, мужики! Пропустите машины. Мы начнем минут через десять. Они успеют переправиться.
Машины скатились к причалу, и вскоре оказались на противоположном берегу. Рюмин отправился с Чубаровым к месту съемки, там уже хлопотали гримеры и костюмеры. Проложили направляющие, по которым рабочие катили на тележке Левитского. Тот, иногда поглядывая в камеру, что-то командовал рабочим. Словом, на площадке царила обычная рабочая обстановка.
Рита, чтобы никому не мешать, отошла в сторону и оказалась возле дома паромщицы. Паром только вернулся, и на причал сошла Клавдия. Рита еще издали улыбнулась ей.
– Здравствуйте, тетя Клава. Привет вам от мамы,
– Здравствуй, Ритуля. За привет спасибо. А ты что? В Ручьи собралась?
– Нет, я смотрю, как кино снимают.
– А, – недовольно махнула рукой Клавдия. – Движение перекрыли, работать не дают.
– Я смотрю, машин мало, – оглянувшись, заметила Рита.
– Дак, они еще на съезде объявление повесили. Многие через мост поехали. Ругаются, небось.
– Тетя Клав, у вас есть таблеточка от головной боли?
– Конечно. Пошли, они у меня там, в холодильнике.
Клавдия прошла в дом, Рита последовала за ней. Если снаружи изба из-за почерневших бревен выглядела какой-то старой и даже страшной, то внутри, в горнице оказалась светло и чисто. Свет падал через три оконца, на белые сверкающие занавески. Белая скатерть на столе, светленькая шторка, отделявшая кухонное помещение, и беленая печь отражали и даже умножали этот свет, создавая радостную атмосферу.
Клавдия ушла во вторую половину избы и на ладошке принесла маленькую таблетку.
– На, – протянула руку она. – Погоди, я тебе сейчас водицы зачерпну.
Рита взяла таблетку.
– А что это? – поинтересовалась она.
– Да это слабенькая. От давления, – пояснила Клавдия, протягивая Рите кружку с водой. – Запей, голова сразу пройдет.
Рита повернулась к выходу.
– Я кружку сейчас верну.
– А ты кому это? – удивилась Клавдия.
– Да у режиссера голова болит.
– У этого, москвича, что ли?
– Да.
– Ой, коза, ты поберегись. Москвичи – они шустрые.
– Вы о чем, тетя Клава?
– Да ни о чем. Слушай, а он же в годах для тебя…
– Тетя Клава, причем здесь его годы?
– Ой, девка, смотри…
Рита вышла на крыльцо и поискала взглядом Рюмина. Тот разговаривал с Левитским. Чубаров сидел в стороне под старой липой и читал. Рита пересекла дорогу, направляясь к Рюмину. Ей наперерез бросился парень, видимо, ассистент Левитского.
– Девушка, уходите, – кричал он на бегу, махая руками.
Но Рита продолжала подниматься на пригорок, где находился Егор. По виду парня она поняла, что он сейчас схватит ее и потащит в сторону. Поэтому заранее, пока тот еще не приблизился, Рита строго сказала:
– Идите обратно, я несу воду режиссеру.
Фраза подействовала на парня. Он по инерции проскочил мимо Риты и по широкой дуге побежал обратно. Егор, заметив Риту, прервал разговор с оператором и подошел к девушке.
– Где ты ходишь?
– Я вам таблетку от головы достала.
– Ага, выпью, и головы не будет, – хмуро пошутил Рюмин.
– Она слабенькая, от давления, – Рита повторила слова Клавдии.
– А если у меня не давление?
– А вы попробуйте. Она слабенькая.
Он посмотрел на таблетку, махнул рукой и, вдруг наклонившись и придержав руку Риты, слизнул таблетку с ее ладони.
– Ой, – Рита отдернула руку.
Рюмин выпрямился, взял кружку с водой и долго медленно пил. Вернув кружку Рите, он сказал:
– Помоги Зорину и Чубарову. Надо переделать несколько фраз. Они этот смысл должны донести ровно за двадцать пять секунд, а у них получается за тридцать пять. Сократи там, что можно. Хорошо?
– Ладно, – согласилась Рита. – Только кружку верну.
– Давай. Минут двадцать тебе хватит? Я хотел бы прогнать эту сцену, пока облака не разошлись.
– Постараюсь.
Рита отнесла кружку Клавдии. Та сидела на лавке перед палисадником и, дождавшись Риту, недоверчиво спросила:
– А Зоя знает, что ты тут с москвичами…
– Тетя Клава, я работаю с ними. И мама обо всем знает.
– Ой, девонька, гляди! Москвичи здесь не навек, месяц покрутятся, и – поминай, как звали. А ты молодая еще. У тебя вся жизнь впереди, – Клавдия вздохнула и покачала головой..
– Это моя работа, тетя Клава. Ну, ладно, я побежала.
– Работа, работа… – проворчала Клавдия, – знаем мы эту работу.
А Рита отыскала глазами Чубарова, рядом с которым стоял Зорин, и напрямик отправилась к ним. Но помогать ей не пришлось. Артисты уже и сами сократили свои реплики. И теперь, засекая время по часам, отрабатывали произношение. Увидев Риту, Чубаров присел на бревнышко и вздохнул, жестом приглашая Зорина присесть рядом.
– Ну, все. Нужно передохнуть, а то перегорим до того, как Егор Александрович назначит прогон.
– Нет, я схожу к Рюмину, у меня есть один вопрос, – отказался Зорин и ушел вверх по склону, где режиссер что-то обсуждал с оператором.
– А вы где пропадали, милая Марго? – спросил Чубаров.
Рита рассказала про таблетку, переданную Рюмину.
– Зря вы так, – нахмурился Чубаров. – Насколько я понимаю, таблетка была от повышенного давления. А вдруг у Егора Александровича голова болит от пониженного давления. Тогда ваша таблетка ухудшит его состояние. Никогда не надо пить чужие лекарства.
Слова Чубарова напугали Риту. Вскочив с бревна, она обернулась в сторону Рюмина, но Егор оживленно разговаривал с Левитским, размахивая руками. Это остановило ее.
– Да, – вздохнул Чубаров, – зря я не взял с собой Актера. Вот бы он тут побегал. А то сейчас сидит дома и скучает.
– Если бы тут бегала собака, Рюмину это не понравилось.
– Актер послушен. Я его посажу, он будет сидеть столько, сколько надо.
– Я смотрю, вы его очень любите, – улыбнулась Рита.
– Конечно. Ведь это единственное существо на свете, которое я люблю, и которое любит меня.
– Ну, что вы, Константин Андреевич, – воскликнула Рита, – столько зрителей вас очень любят.
Чубаров закрыл глаза и посидел с минуту молча. Глубоко вздохнув, он ласково посмотрел на соседку и сказал:
– Спасибо вам, дорогая Марго. Хочется верить вам, но, простите, я не обольщаюсь. Уже пятнадцать лет меня нет на экране. Да, прошли мои самые зрелые годы… Впрочем, нет-нет. Я дал слово моей Ниночке, а потому никого не буду укорять. Все прекрасно, все чудесно, все восхитительно. Да… уже семь лет нет ее со мной, моей Ниночки, а я до сих пор повторяю эту фразу, которой она меня всегда успокаивала. Все прекрасно, все чудесно, все восхитительно, – голос Чубарова слегка дрогнул, но он овладел собой и уже другим тоном обратился к Рите. – Маргарита, вы знаете, а ведь эта фраза действительно успокаивает. Надо только ее произносить, не торопясь, со смыслом, вдумчиво. Вот попробуйте повторить ее. Все прекрасно, все чудесно, все восхитительно. И если перед этим у вас в груди клокотало нетерпение, если негодование пыталось ослепить ваш разум и отдать команду мышцам – ломать и крушить, то после троекратного повторения этой фразы все грубое, варварское куда-то отступает, сердце успокаивается, а на душе светлеет.
– Константин Андреевич, а братьев или сестер у вас нет?
– Я в семье – младший, четвертый. Правда, сейчас никого уже не осталось. Царствие им небесное! Я последний Чубаров. Если помру, Актера жалко…
– Что вы, Константин Андреевич? – остановила его Рита.
– О, юная леди, рассказать вам, как я его нашел?
– Расскажите. Вас так интересно слушать.
– Живу я… – начал рассказывать Чубаров, но спохватился, – вы в Москве бывали?
– Давно когда-то, с мамой.
– Тогда я не буду отвлекаться на подробности, они вам ни о чем не скажут. Так вот… Пока мы жили с Ниночкой, я не замечал, что жить стало тяжелее. Мне с ней всегда было хорошо. Она очень светлый человек. Я не помню случая, чтобы она нахмурила брови, чтобы она проявила какое-то недовольство или что-то потребовала. Мы с ней поздно поженились, нам обоим исполнилось по сорок. Я к этому времени играл ведущие роли. Ясное дело, и достаток у нас имелся. Я даже машину купил. Но водить не смог. Представляете, врачи не позволили. Странно, в кино сниматься можно, а машину водить нельзя… Ну, да ладно, не об этом речь. В общем, жили хорошо. Но в один ужасный момент все разом рухнуло. Я поначалу не понял, что все изменилось. Ну, полезли вперед проходимцы, а когда они не лезли? Ну, рванулись за легкими деньгами те, у кого за душой ничего нет, но разве когда-то бывает иначе? Раньше их за это пропесочивали, прорабатывали, вытаскивали на ковер, а тут вдруг оказалось, что им, как говорится, создан режим наибольшего благоприятствования. И, что главное, уже они стали пропесочивать тех, кто считал, что не все может продаваться и покупаться. Я с работы  приходил домой, на мне лица не было. Но Ниночка прямо в прихожей заставляла меня вместе с нею три раза произнести ее любимую фразу, затем целовала меня, и мне становилось все равно, что происходит где-то там за стенами моего дома.
Чубаров умолк, сняв очки, он принялся протирать их носовым платком. Рита сидела, боясь пошевелиться, и ждала продолжения.
– А потом Ниночки не стало. Врачи сказали, что она давно болела. Но мне она ничего не говорила, а сам я по глупости ничего не замечал. Жаль, что мы поздно понимаем, свою невнимательность к близким, тогда, когда исправить что-либо уже невозможно. Для меня это случилось внезапно… Над гробом Ниночки я пообещал, что семь лет у меня не будет никого. Почему семь? Не знаю. Конечно, в моем возрасте это уже не трудно. Подруга Ниночки, Люба, научила меня поддерживать порядок в доме, который прежде обеспечивала Ниночка. Но потом мы с Любой разошлись, она, видно, надеялась на что-то большее, а я в этом не нуждался. Я утром шел в магазин, брал пакет кефира, четыре сосиски и половинку круглого, черный хлеб такой. Года два я жил, никем не вспоминаемый, никому не нужный. Но однажды, помню, это случилось в феврале. Я утром вышел на улицу, а мороз стоял градусов под тридцать. Деревья – в толстом мохнатом инее, снег под ногами – как песок, сухой-сухой, искрами сверкает. А дышать просто невозможно. В легких что-то замораживается. Я нос прикрыл, дышу через варежку. У меня тогда еще сохранились пуховые варежки, мне их моя Ниночка связала из козьего пуха.  Очень теплые. Вот так бегу я, почти ничего не вижу, потому что ресницы инеем стягивает. Бегу я, и вдруг замечаю, в стороне, на металлической крышке колодца сидит и дрожит щенок. Почему он сидит на металле? Меня, помню, тогда больше всего это удивило. Неужели крышка колодца теплее, чем окружающий снег?
– Может, крышка нагревалась, может быть, под нею теплая вода протекала? – предположила Рита.
– Не знаю - не знаю, – задумчиво заметил Чубаров, – снег вокруг крышки лежал и не таял. Это точно. Я тогда на это обратил внимание. Но и сейчас, едва вспомню эту крышку, мне становится нестерпимо холодно. А он, бедненький, сидел и дрожмя дрожал. Мороз сильнейший, я долго стоять не смог, побежал в магазин. В магазине, конечно, суета, толчея, пока одно купил, пока другое. Понемногу отогрелся. Словом, я забыл о щенке. Отоварился, и решил возвращаться, но вдруг опять мой взгляд наткнулся на него. Он по-прежнему сидел на крышке и дрожал, и смотрел внимательным черным взглядом. Но теперь у него дрожало все: хвост, уши, и все тело… Мелькнула мысль: он – один, и я – один… И я так же без моей Ниночки сижу – и у меня дрожит все тело. Только никому это не видно… Я убрал варежку, через которую дышал, и сказал щенку: пошли. Он встал и послушно побежал за мной. Я привел его в квартиру, вымыл, и с тех пор мы живем вместе, не разлучаясь надолго…
Чубаров умолк, Рита тоже молчала, в горле ощущался комок, она очень жалела сидящего рядом знаменитого артиста, который, несмотря на свою знаменитость, был просто старым одиноким человеком.
– Когда я помру, он снова станет никому не нужным, бродячим псом. Вот это меня больше всего волнует…


14

Постников позвонил Рите в редакцию и велел сейчас же зайти в двадцать восьмой номер гостиницы. Рита спросила, что случилось и можно ли забежать в конце обеда?
– Мне некогда. В обед зайдешь и все сама узнаешь, – отмахнулся Сергей и спросил, – у тебя есть паспорт с собой?
– Есть.
– Ну и прекрасно. Захвати.
– А в чем дело?
– Да, а вечером все равно зайди к Рюмину, – не отвечая на вопросы, протарахтел Сергей, – он о чем-то хотел с тобой поговорить отдельно.
– О чем хочет поговорить Рюмин? – спросила Рита.
Но Постников уже повесил трубку. Решив не тратить время на обед в кафе, она вприкуску с пряниками выпила стакан чая на рабочем месте, после чего поспешила в гостиницу.
В номере с чашкой в руках за столом сидела полная женщина. Прямо «Чаепитие в Мытищах» Кустодиева, подумала Рита, и хотела сказать, что зайдет позже, но женщина, остановила ее, отставив чашку в сторону и освободив стол. Величавыми, неторопливыми движениями она словно упрекала окружающих в бессмысленности спешки. Рита подала ей свой паспорт, после чего женщина достала из папки ведомость и велела Рите расписаться.
Когда Рита вышла из номера, в ее сумке лежали деньги. Такого количества она еще никогда в жизни не получала. В первый момент она даже не поверила своим глазам. Когда еще весной Постников что-то говорил о заработке, Рита пропустила его слова мимо ушей. А в разговорах с Рюминым о деньгах никогда не упоминалось. Словом, начиная работать, она даже не подозревала, во что оценивается ее работа.
Две тысячи долларов, переведенные в рубли, лежащие в сумке, не давали Рите покоя, они затягивали ее мысли в определенное русло. Хотелось срочно что-то придумать, куда-то истратить эти деньги. Рита еще никогда не испытывала этого ложного ощущения богатства. В ее распоряжении находилась такая сумма, что казалось, заходи в любой магазин и покупай то, что тебе понравится. Этот источник порождал сказочное чувство всемогущества, которое своей новизной опьяняло. Но, увы, ей еще предстояло понять, что это могущество только кажущееся, а для действительного могущества нужны неиссякаемые источники.
Теперь же Рита вдруг испугалась, что может потерять такие деньги. Она прижала сумочку и прежде, чем вернуться в редакцию, зашла в сбербанк. А потом до самого вечера ее так и подмывало зайти в кабинет к Коркину, похвастать. Но ей удалось удержаться.
Вечером она снова пришла в гостиницу. Рюмин в холле разговаривал с помощником Левитского. Увидев Риту, он прервал разговор и направился к ней навстречу. Взяв под руку, он вывел ее на улицу.
– Я хочу поговорить с тобой.
– Я слушаю вас, – сказала Рита, освобождаясь от его руки.
Рюмин направился прочь от гостиницы по направлению к набережной. Рита последовала за ним, ожидая начала разговора.
– Я думал, что мы еще успеем пообщаться… Но завтра мне придется уехать…
– В Москву? – удивилась Рита. – А кто останется за вас?
– Понимаешь, – поморщился Егор, – я с самого начала подозревал, что этот проект какой-то дурной. «Начинайте работать без сценария», – передразнивая кого-то, произнес он. – Идиотизм какой-то.
– Я ничего не понимаю, – пожаловалась Рита.
– Я сам ничего не могу понять, – вздохнул Рюмин. – В общем, позвонил Прохоров, если помнишь, это продюсер нашей картины, и сказал, что деньги кончились, а поэтому и все работы прекращаются.
– Вы не будете больше снимать фильм? – Рита, пораженная новостью, остановилась в растерянности. – Как же так?
– А вот так. Собираем манатки, – ожесточенно проговорил Егор, – и уматываем к чертовой матери.
– Когда? – шепотом спросила Рита.
– Можно – и сегодня. Только вечерняя лошадь уже ушла.
– Какая лошадь? – не поняла Рита.
– Я имею в виду вечерний поезд.
– Значит, вы завтра уедете?
– Да.
– И больше не будете снимать?
– Я тебе уже сказал, – нахмурился Рюмин. – Не будем.
– А как же мой сценарий?
– А что с твоим сценарием? – удивился Егор.
– Мне уже за него деньги заплатили…
– И хорошо, что заплатили. Успела получить? И радуйся.
– Мне, наверное, надо будет завтра их вернуть? – предположила Рита.
– Не болтай глупости. Деньги по бумагам уже проведены. Так что, не выдумывай, ничего возвращать не нужно. Ну, что стоишь? Пойдем, пройдемся.
Рюмин шел рядом и все не решался опять взять Риту под руку. Как-то не получалось у него поступать с ней запросто. Выйдя на набережную, они неторопливо шли по тротуару. Впереди показался съезд к паромному причалу.
– Значит, мы больше не увидимся? – предположила Рита.
– Вообще-то, по телефону Прохоров сказал, что съемка не прекращается, а приостанавливается, – заметил Егор. – Может, у них деньги появятся, тогда продолжим…
– Неужели вы тоже подневольные люди?
– Кто, мы?
– Ну, вы, режиссеры.
– А почему режиссеры должны чем-то выделяться? Все люди – подневольные.
– Ну, не скажите. Мне казалось, что режиссеры – это самые свободные и волевые люди, они никому не подчиняются.
– Режиссер подчиняется продюсеру.
Они постояли немного, глядя на паром, медленно ползущий по реке. Рита разглядела Клавдию, крутящую ручку лебедки, и двух разговаривающих молодых мужиков, видимо, водителей, стоявших на краю парома и куривших.
– Рита, – заговорил Рюмин, – я давно хотел спросить тебя.
– О чем?
– Ну, вообще, о твоих планах, о том, что ты собираешься дальше делать.
– Да ничего. Никаких особых планов у меня нет. Я, как работала в редакции, так и работаю. А что?
– Может, надо помочь тебе с публикацией сценария?
– Нет, не надо, – резко отказалась Рита. – Мне, как раньше говорили,  ничего не надо по блату. Я сама.
– Почему ты отказываешься? – удивился Рюмин.
– А что вы за это потребуете?
– Рита, Рита. О, господи! Что ты говоришь? – воскликнул Егор. – Почему ты так обо мне думаешь?
– А как я должна думать? Вон, вы меня в милиции из камеры выпустили, и сразу же – целоваться. А тут – и вообще…
– Что вообще? – возмутился Рюмин. – Что ты себе позволяешь? Мы тогда долго тебя искали, я, можно сказать, обрадовался, увидев тебя и, ну, хотел тебя поцеловать… по-товарищески…
Рита стояла, молча, со скептическим выражением на лице и кивала головой. Мол, да-да-да, говорите, говорите.
«Опять не получается разговор, – с сожалением подумал Егор, – она меня даже слушать не хочет».
Он прикрыл глаза и тоже умолк, пытаясь заглушить разливающуюся в сознании пронзительную обиду. Ему показалось, что девчонка просто издевается над ним.
– Видно, не судьба, – произнес он, открывая глаза.
Вздохнув, он добавил, грустно глядя на Риту:
– Ну, ладно, будь здорова, девочка. Мы с тобой расстаемся, но ты помни, я никогда не хотел тебя обидеть. Прощай.
Резко повернувшись, он, не оглядываясь, зашагал прочь по набережной. Рита не сразу поняла, что Рюмин уходит. Только, когда он отошел уже шагов на десять, она спохватилась.
– Егор Александрович, – позвала она, но Рюмин не остановился.
«Ну, вот и все – с грустью подумала Рита. – А я ни за что ни про что обидела человека».
Она постояла немного, наблюдая, как машины медленно съехали с парома на причал и, радостно взревев, одолели подъем к набережной, пролетели мимо Риты и скрылись в глубине одной из улиц. Шум машин еще некоторое время слышался, но вскоре все стихло.
Теперь, расставшись с Рюминым, Рита пошла домой пешком, благо, уже недалеко. В дверях ее весело встретил Актер. Он потыкался носом в ноги и радостно поколотил хвостом по окружающим предметам, после чего вернулся к хозяину. Чубаров сидел за столом в горнице, а мать суетилась за занавеской на кухне, готовя ужин.
– Вы знаете, что съемки кончаются? – войдя в комнату, спросила Рита Чубарова.
– Да, Константин Андреевич уже и мне рассказал, – ответила Зоя Алексеевна, появившись из-за занавески.
– Ну, если быть точным, то не кончаются, а приостанавливаются, – поправил Чубаров.
– А разве бывает, чтобы потом продолжили съемку? – поинтересовалась Рита.
– Уважаемая Марго, мой скромный опыт не позволяет дать ответ на ваш вопрос. Тем более что опыт мой приобретен в иные времена. Поэтому я не в счет, но некоторые мои молодые товарищи по цеху, говорили, что бывало и такое. Так что будем надеяться на лучшее.
– Константин Андреевич, если вам не надоело у нас, то, как снова приедете в Синегорск, сразу к нам пожалуйте, – пригласила Зоя Алексеевна.
– Благодарю вас за приглашение, – улыбнулся Чубаров. – Наверное, это мы с Актером вам надоели за это время.
– Ну, разве можно такое говорить? – с укоризной произнесла Зоя Алексеевна. – Это даже обидно.
Рита умылась и села за стол. В этот момент в прихожей коротко звякнул звонок.
– Войдите, открыто, – крикнула Зоя Алексеевна.
На пороге появился Слегин.
– Здравствуйте.
– Проходи, Витя, проходи, – пригласила его Зоя Алексеевна. – Будешь с нами ужинать? Садись за стол.
– Спасибо, тетя Зоя. Я уже поужинал. Я чего, – замялся Слегин, – Рита, я билеты в кино купил. На двадцать пятнадцать.
– Я не пойду, – отказалась Рита. – Константин Андреевич у нас последний вечер, он завтра уезжает, а мне еще с ним поговорить надо. Ты сходи с кем-нибудь другим.
– Но я уже билеты купил, – робко возразил Виктор.
– А я тебе и говорю, сходи с кем-нибудь.
– С кем-нибудь… – тихо проворчал Слегин и, вздохнув, повернулся к двери.
– А в субботу будь готов, возможно, поедем в Ополье, – вслед ему заметила Рита.
– Зачем? – живо обернулся Виктор.
– Ты приготовь инструменты, – не отвечая на вопрос, дала она задание, и только после этого пояснила, – надо будет починить забор одному старенькому дедушке.
– Ладно, починим, – согласился Слегин и, толкнув дверь в сени, сказал, – я пошел, до свидания.
– Огорчили вы своего поклонника, – заметил Чубаров. – Чем тратить время, сидя со стариками, могли бы все-таки сходить с ним в кино. Кстати, вы даже не спросили, на какой фильм он купил билеты.
– Какое это имеет значение, – отмахнулась Рита. – Я с ним вообще не хочу ходить в кино. Вы не знаете, он в темноте начинает так сопеть, что никаких сил нет терпеть это.
– Маргарита, мне непонятно, если вы так к нему относитесь, то зачем же водите на поводке? Мне кажется, вы не из тех, кто держит парня про запас…
– А я ему уже десять раз говорила, чтобы он забыл ко мне дорогу. А он не слушается, все равно ходит.
– Ну, сказать можно по-разному, – улыбнулся Чубаров.
– А я уже по-разному и говорила. Я прямо заявляла: не люблю и не полюблю. Но он не понимает. Его мама любит.
– Витя – хороший мальчик, – вздохнула Зоя Алексеевна. – Помню, в детстве он выглядел маленьким, худющим, кожа да кости. А сейчас ничего, окреп.
– Он специально боксом занимался, – пояснила Рита.
– Ребята все в детстве худые, – заметил Чубаров. – Моя бабушка, царствие ей небесное, смотрела на наши ребра и говорила: ложись после обеда, полежи, чтобы жирок завязался. Но куда там! Нас, огольцов, разве удержишь. То на речку уматывались, а то – обод гоняли. Знаете, что такое обод?
– Нет, – с любопытством повернулась к нему Рита.
– С деревянной бочки снимали металлический обруч, делали из проволоки специальный крючок, и этим крючком катили обруч, чтобы он не падал. Представляете, гурьбу пацанвы, которая гонит несколько обручей по улице? Пыль, грохот, гвалт… Да… Не завязывался жирок. А теперь – хоть бегай, хоть прыгай, что завязалось – уже не развяжется.
Чубаров добродушно похлопал себя по животу.
– Вам бы писателем стать, – улыбнулась Рита. – Очень живо и забавно рассказываете.
– Нет, – вздохнул Чубаров, – я только рассказывать могу.
– Надо попробовать.
– Милая Марго, однажды я уже пробовал, но ничего не получилось, – нахмурился Чубаров.
– А про Лосева расскажете?
– Что про него рассказывать? Вы же больше меня знаете.
– Вы мне обещали про пожар на стройке рассказать?
– Ну, не знаю. Могу повторить только рассказ Софьи Кирилловны. По ее словам, в тот день случилась сильная гроза. От удара молнии загорелось строительное управление. Лосев это увидел с противоположного берега, он бросился на лодке обратно, но… дождь и ветер, лодка опрокинулась. Лосев вплавь добрался до берега, бегал по стройке, простудился, заболел и умер. Потом, конечно, нагрянули комиссии, проверки…
– Может, и хорошо, что не дожил до проверок, – заметила Зоя Алексеевна, – а то, вдруг посадили бы его…
– Времена, вроде, настали другие, – отозвался Чубаров, – уже так не сажали, но, конечно, хлопот не избежал бы.
– От воспаления легких не умирают, – заявила Рита.
– И от гриппа умирают, – возразил Чубаров. – я не выдумывал, об этом Софья Кирилловна рассказала. Это жена Лосева, – пояснил он Зое Алексеевне. – Я же в сценарии все так и написал, как она говорила. Ох, – спохватился он, – вот я и проболтался.
– Так это ваш сценарий я переделала? – округлила глаза Рита. – Господи, как же я раньше не догадалась? Какой ужас!
– Сценарий, конечно, мой, – нехотя сознался Чубаров. – Но вы, деточка, не должны из-за этого так переживать. Я не обольщаюсь своими способностями. Знаю, что написал ужасно. А вот вы его прекрасно переделали. Я даже сказал бы, не переделали, а написали свой, гораздо интересней и увлекательней. Я читал с огромным удовольствием. Правда, мне кажется, мы снимали не совсем то, что вы дали мне прочитать. Или я неправ?
Чубаров повернулся к Рите. Та, опустив глаза, созналась:
– Да, я вам дала прочитать последнюю версию. Но Рюмин уже начал снимать предыдущую. Поэтому я побоялась, что он будет ругаться, вот и не показала ему новый вариант.
– Ну и зря. Мне кажется, эта версия более интересна. Там есть занимательные сцены. Я думаю, и Рюмину она понравилось бы.
– Теперь это уже никому не нужно, – грустно заметила Рита.
– По-моему, Рита, вы не правы. Уж поверьте мне, этот вариант просто необходимо показать Рюмину.

Пришлось опять отпрашиваться у Коркина. Рита долго объясняла Валерию Семеновичу, почему киношники вдруг уезжают. Он очень расстроился.
– Как же так? Деньги кончились, – удивился он. – Я думал, в их деле такого не бывает. А зачем тогда начинали, если неизвестно, хватит ли на всю съемку? Неужто заранее не ясно было?
Рита пожала плечами.
– Валерий Семенович, мне нужно уйти, – объясняла она. – Я не успела передать рукопись. Я быстро. Туда и обратно.
– Ладно, – согласился Коркин, – только недолго.
Взяв распечатку, Рита отправилась на вокзал. В зале ожидания оказалось много народа. Уезжала основная часть съемочной группы. Здесь находились и те, кто пришел проводить уезжающих артистов.
Рита, войдя в зал, остановилась и осмотрелась, отыскивая глазами Рюмина. Она уже раскланялась и с Олегом Левитским, и с гримерами, и с некоторыми артистами, но Рюмина пока не обнаружила. Кстати, и Постникова она тоже не заметила.
Вдали взмахнула чья-то рука, привлекая ее внимание, и Рита увидела Чубарова. Подойдя ближе, Рита узнала свою мать, стоящую рядом с ним. Та что-то говорила Чубарову, а тот в ответ улыбался.
– Мама? – удивилась Рита.
– Да, вот, видишь ли, Константин Андреевич попросил проводить его, не могла же я ему отказать, – немного смутившись, объяснила Зоя Алексеевна.
– Да, я же старый, – улыбнулся Чубаров Рите. – Мне одному с чемоданом и собакой трудно справиться. Вот я и попросил вашу маму Актера довести.
– Да ладно вам, чего вы оправдываетесь? – усмехнулась Рита. – Лучше скажите, вы Рюмина не видели?
– Нет, он пока не появлялся. А вы решились ему сценарий показать? – спросил Чубаров.
Рита кивнула головой, продолжая осматривать зал. В это время диктор объявил о прибытии московского поезда. Зал сразу зашумел и зашевелился. Все, поднимая вещи, двинулись к выходу. Зоя Алексеевна, дернув поводок, повела Актера на перрон. Константин Андреевич поднял свой чемодан.
– Он обязательно придет, – сказал он о Рюмине. – Вы дождитесь его… И еще, – Чубаров оглянулся на отошедшую Зою Алексеевну и тихо добавил, перейдя вдруг на «ты», – прошу тебя, девочка, не будь такой суровой со своей мамой. У нее же никого нет, кроме тебя и твоего брата. Ритуля, постарайся быть с ней поласковей…
Рита не успела ответить Константину Андреевичу, он быстро ушел. Про себя она только отметила, что Чубаров впервые сказал ей «ты». Это лишь на мгновение удивило ее. Она тут же достала из сумки рукопись и передвинулась ближе к выходу, понимая, что Рюмин будет спешить и его надо будет перехватить по дороге.
До отправления поезда оставалось десять минут. И тут она увидела, что дверь распахнулась, и в зал вошел Постников, а следом за ним с хмурым видом шагал Егор. Они торопились и не смотрели по сторонам. Тем не менее, Сергей заметил Риту и, улыбнувшись, подошел ближе. Прощаясь, он пожал ей руку и погрозил пальцем:
– Дорогуша, судьба дает тебе шанс улучшить сценарий. Советую использовать эту возможность. Поработай еще над ним. Верь, мы вернемся. Пока.
Постников обошел Риту и направился к выходу на перрон, Рюмин, шедший следом за ним, тоже хотел обойти Риту. Но она его остановила, прямо-таки ухватив за рукав.
– Егор Александрович, – произнесла она.
Рюмин нахмурился и, не глядя на нее, потянул руку, пытаясь освободиться.
– Егор Александрович, – повторила Рита, – вы меня извините. Я вчера вела себя глупо, как девчонка.
Рюмин замедлил шаг и поднял на нее грустные глаза.
– Я очень виновата перед вами. Простите, – почти со слезами на глазах произнесла Рита. – Я не хотела вас обидеть.
Она посмотрела на него, и вдруг заметила, что во взгляде Рюмина что-то изменилось.
– Ну что вы, Рита? – мягко заговорил он, впервые обратившись к ней на «вы». – Не вините себя. Если два человека не понимают друг друга, то в этом виноваты оба. Мне кажется, вы во многом правы…
– Ой, Егор Александрович, ну что вы, – торопливо перебила его Рита, – не говорите так, я тоже подумала, и правильно, что вы на меня обиделись…
– Нет, Рита…
Они еще долго препирались бы, но в зал вбежал Сергей.
– Ты остаешься? – обратился он к Рюмину.
– А что такое?
– Да поезд уже отправляется. Пошли.
Все вместе они бросились на перрон. Поезд тронулся и постепенно набирал скорость. Постников, а за ним и Рюмин успели впрыгнуть в проходящий вагон. Рита долго махала им рукой, и только когда поезд уже скрылся, она вспомнила про сценарий, который держала в руке свернутым в трубочку…

 








Часть вторая


1

Оказалось, что за несколько недель, пока велись съемки, весь город привык к ним. Многие с любопытством наблюдали за самим процессом, разворачивавшимся под окнами, некоторые за соответствующую мзду участвовали в массовках. И, конечно же, всем хотелось увидеть на большом экране если не себя, то хотя бы родной Синегорск. Местный патриотизм оказался весьма силен. Даже в том случае, когда из-за съемок перекрывали дорогу или паромную переправу, горожане стойко сносили эти неудобства.
Весть о прекращении съемок облетела город сразу и повергла многих в уныние. Почти полтора месяца летних каникул школьники имели возможность повсюду сопровождать съемочную группу, и вдруг они оказалась не у дел. Многие из ребят, наблюдавшие за репетициями и бесчисленными дублями, за время съемок стали крупными специалистами. Они практически безошибочно знали, кто из артистов пройдет сцену с одного, максимум с двух дублей, а кому не хватит и пяти. Они неизвестным способом заранее узнавали, где будет проходить съемка, выбирали наиболее удобные точки для обзора и тесными рядами располагались вокруг.
И вдруг все закончилось! В это не хотелось верить.
То, что наступил новый учебный год, и в школе начались занятия, не смягчило ситуацию. Занятное зрелище, привлекавшее внимание многих ребят, исчезло, а стремление к совместному времяпрепровождению осталось. Может быть, поэтому в городе произошло несколько хулиганских выходок. На одной из улиц ватага малолетних правонарушителей побила лампы освещения, на танцверанде ребята постарше устроили выяснение отношений, хорошо, что вовремя вмешалась милиция, и дело не дошло до серьезных правонарушений.
Обо всем этом в «Синегорской правде» написал начальник городского управления милиции, полковник Лубенцов. Он обратился к городской власти с идеей – провести в ближайшие выходные день города. Его поддержал Коркин и в своей передовице заявил, что Синегорску нужен свой день города, пусть не с таким размахом, как в столице, но обязательно – с широким привлечением молодежи.
Поэтому уже через неделю после отъезда съемочной группы Синегорск захватила подготовка ко Дню города. Задумали выступление спортсменов, а затем – праздничное шествие школьников и горожан. На школьных спортплощадках начались репетиции этого шествия.
Рита, от матери случайно узнавшая об этих репетициях, высказала Коркину все, что она думает по этому поводу.
– Мне кажется, что это напоминает прежние демонстрации, – недовольно заявила Рита.
– Господи, что ты знаешь о прежних демонстрациях? – рассмеялся Коркин. – Тебя, небось, только однажды мать на руках носила на демонстрацию. И то, в силу своего возраста ты не должна этого помнить.
– Я знаю об этом по рассказам, – нахмурилась Рита.
– Любой рассказ субъективен, – возразил Валерий Семенович. – Может, я покажусь тебе чересчур назидательным, но все-таки рискну чуть-чуть поучить. Если не хочешь в суждениях оказаться однобокой, и желаешь о чем-то иметь собственное мнение, постарайся найти и, главное, внимательно выслушать двух человек, придерживающихся противоположных точек зрения на интересующую тебя тему. Причем, более внимательно слушай того, чье мнение кажется тебе неправильным. Иначе ты рискуешь оказаться в плену чужих формулировок.
– А если человек отстаивает то, что уже весь мир осудил?
– Так уж и весь мир? – усмехнулся Коркин.
– Конечно.
– Ну, ладно. Давай не будем спорить, тем более что мы даже не сформулировали, о чем спор. Итак. Что тебе не нравится в подготовке школьников? Дисциплина?
– Нет. Мне не нравится обязаловка, – все еще сердито начала объяснять Рита. – Зачем это нужно: по команде все разом пошли на праздник. Какой в этом случае получится праздник?
– Я понял твою мысль. Согласен, тут надо разобраться. Конечно, насильно устраивать праздник вряд ли кому-нибудь нужно. Вот и поговори с ребятами, с учителями. Напишешь интересно – опубликуем.

После отъезда Чубарова Рита почему-то часто вспоминала его последние слова, которые он произнес на вокзале.
«Будь поласковей с мамой… Чужой человек прожил всего месяц в соседней комнате, а вот, заметил, что я слишком сурова с матерью».
Но стыда Рита не испытывала, а как иначе ей оградить свою личную жизнь? Зоя Алексеевна, сколько Рита помнила, всегда играла роль командира. Конечно, ее нельзя упрекнуть, что она не любит дочь. А как же! Все – для любимой доченьки. Можно сказать, соседям напоказ: мы и на одежду не скупимся, и на витамины денег не жалеем. И в то же время – держала, как говорится, в ежовых рукавицах. Ей в любой момент хотелось знать, куда пошла дочь, вместе с кем, когда вернется. А чуть что не так, то сразу же шум, крик. Рита помнила, что однажды в детстве ей даже ремнем досталось…
И в школе никакой поблажки Рите не позволялось. Зоя Алексеевна работала секретарем, рабочее место ее располагалось в узенькой комнатке перед директорским кабинетом, поэтому Рите запрещалось там появляться. Ей приходилось пользоваться услугами одноклассников или даже учителей, чтобы сообщать матери о том, что после уроков она задержится для занятий в литературном кружке.
Вот бабушка Ксеня, пока была жива, понимала Риту, и сочувствовала ей, и отражала нападки Зои Алексеевны.
– Зоя, ты вспомни себя в ее возрасте, – добродушно говорила бабушка Ксеня. – Разве я тебя когда-нибудь ограничивала.
– Вот именно, я себя хорошо помню в ее возрасте, – возбужденно отвечала мать. – Потому и Маргарите не позволяю вольностей.
– Смотри, не переусердствуй, – ворчала бабушка, – все хорошо до поры до времени. Потом сама же и пожалеешь…
У бабушки Ксени Рита чувствовала себя хорошо, но бабушка жила в Ручьях, оттого ее защита работала только на каникулах. Остальное время Рите приходилось подстраиваться под настроение матери.
Все изменилось после того, как Рита уехала поступать в областной педагогический институт. Экзамены она сдала легко, ее приняли, и с этого момента у нее началась новая жизнь.
Общежитейская свобода поначалу ее ошарашила. Она поступила в институт с наивным желанием – учиться, но с удивлением обнаружила, что подавляющее большинство однокурсниц прибыло совершенно с другой целью. Они хотели срочно выйти замуж, и вовсе не скрывали этого.
Нет, конечно, и Риту посещали мечты об умном, сильном и красивом парне, который найдет, выделит ее среди других девчат, и сумеет завоевать ее уважение и любовь. Но мечты эти существовали как-то абстрактно, вовсе не связанные с кем-либо из окружающих. В старших классах в школе ребята казались ей какими-то несерьезными и, вообще, невзрачными. В окружении брата, который был старше ее на три года, мелькало несколько интересных парней, но после проводов Игоря в армию все они куда-то рассосались.
И в институте никто не привлек ее внимания ни ребята-однокурсники, ни старшекурсники, жившие в общежитии. А потом, она и поступала в институт, чтобы получить необходимые знания, приобрести специальность, а не для того, чтобы удачно выйти замуж. Естественно, окажись рядом симпатичный молодой человек, она бы не сильно возражала, если бы он стал оказывать ей знаки внимания. Но она же не виновата, что в ее окружении не нашлось такого парня. А тратить силы и время на завязывание знакомств где-то на стороне – Рита считала ниже собственного достоинства.
Она понимала, что ее воспитание, возможно, не современно. Но ей хватило мудрости не броситься наверстывать упущенное, впрочем, отвлекаться «на какие-то глупости» ей не позволяло разнообразие тем, по настоящему интересовавших ее.
То ей хотелось попасть на гастроли московского театра. Потом ее увлекла идея посетить все городские музеи, и она обнаружила, что в областном городе имеется семь музеев: картинная галерея, исторический музей, краеведческий, дом-музей поэта, музей народных ремесел, музей пуговичной фабрики и даже недавно организованный музей русской печи. Она методично посетила все эти музеи. Кроме всего прочего, она много читала, пропадая в городской библиотеке. Собственно поэтому Рита сторонилась глянцевых журналов, поздних откровенных передач по телевизору. То, что у однокурсниц вызывало восторг и зависть, ее всерьез не трогало. Это походило на защитную реакцию, своеобразное проявление характера.
Она не имела свободных денег на косметику, но не в ее характере было жаловаться, поэтому она утверждала, что ее кожа не нуждается в косметике. Естественно, что в восемнадцать лет такие заявления можно делать. И вообще, убеждала она окружающих, за настоящей косметикой нужно ехать только в Париж. Сначала ее новые подружки посмеивались над ее высказываниями, но Рита, не обращая внимания на их улыбки, вместо косметики использовала натуральные продукты: молоко, сметану, свежие огурцы, мед и геркулес. И вскоре у нее появились последовательницы. Особенно много их стало, после того случая, когда у одной девчонки из-за французского крема, купленного на рынке, шею и щеки засыпало прыщами.
Уверенно себя чувствовать среди однокурсниц Рите помогало то, что она совершенно не испытывала зависти. На чужие плееры она поглядывала скептически, искренне считая, что они громким звуком портят слух. С уважением она относилась лишь к ноутбуку, которым щеголяла одна из соседок по комнате в общежитии. Сотовый телефон она имела самой простенькой модели, даже дисплей не цветной. Но свой номер она никому не давала, так что ей никто не звонил. Телефон она использовала только для того, чтобы среди дня, когда мама на работе, доложить ей обстановку. В выходные ей разрешалось не звонить.
Ежедневное общение по телефону Зое Алексеевне уже ничего не давало, не могла мать на расстоянии понять, что происходит с дочерью. Да и сами разговоры не могли быть долгими. А что узнаешь за полторы минуты? С каждым днем Рита удалялась все дальше и дальше. Зачем задавать такие простые вопросы, как – «вовремя ли поела», «не забыла ли зонт», «не дует ли из окна»? Мелочная забота на расстоянии кажется смешной, и по сути – бесполезна. А события, в которых участвует дочь, беспокоят. И от воображения никуда не денешься. Да и по телевизору оперативные сводки не успокаивают.
И Рита постепенно привыкала не обо всем сообщать матери. Вначале еще все-таки сказывалось долголетнее воспитание, – ей не хватало двух минут, чтобы рассказать о новых подружках, о занятиях в институте, о преподавателях. Но уже к Новому году она сама за полторы минуты разговора больше спрашивала, чем отвечала. Что слышно о ее одноклассницах, или когда брат вернется из армии? И незачем мать посвящать в то, что она посетила кафе на дне рождения подружки, и там к ней приставали молодые люди. Зачем ее тревожить? Ведь все обошлось…
На первые каникулы Рита вернулась домой познавшей вкус свободы. Поэтому попытку Зои Алексеевны восстановить статус-кво она сразу же встретила в штыки. В ответ на строгий наказ матери к десяти часам вечера явится домой, Рита заявила:
– Я уже взрослая, и, между прочим, я полгода жила одна и не отчитывалась за каждую минуту ни перед кем. Так что теперь не надо мной руководить.
Зою Алексеевну этот неожиданный отпор дочери так удивил, что сразу она не нашлась, что ответить. А пока она приходила в себя, Рита уже ушла. И в следующие приезды она не позволяла матери увлекаться наставлениями, и от вопросов, куда она собирается и с кем, уклонялась, отвечая, что еще не знает. Однажды летом Рита даже слышала, как мать пожаловалась на нее бабушке Ксене.
– А я тебя предупреждала, – отозвалась на это бабушка.
– Что мне твои предупреждения? – сердилась Зоя Алексеевна. – Если ты все знаешь, скажи, что теперь делать?
– Теперь уже ничего не сделаешь. Она выросла. Жди, терпи и люби такую, какая есть. Больше делать нечего.
– Чего ждать?
– Жди, когда она поумнеет.
– А если не поумнеет? Я ей добра желаю, советую, а она меня не слышит.
– Она, может, потому и не слышит, что ты ее силой заставляешь слушать. Кому это понравится?
– Что же делать?
– Я тебе уже сказала – терпи. Ты меня тоже не слушала…
Рита ожидала, что бабушка Ксеня перескажет ей жалобы матери. Но прошел день, другой, третий, а бабушка говорила о чем угодно, только не об этом. Она расспрашивала об институтских подружках Риты, как они питаются в общежитии, чем занимаются по вечерам, читают ли книги, ходят ли в кино. В конце концов, Рита не выдержала, и сама завела разговор о матери.
– Бабушка, как же мне с тобой хорошо! Я думаю, это потому, что ты мне веришь.
– Конечно, Марита, я – тебе, а ты – мне.
– А мама мне не верит, она меня проверяет. Бабушка, знаешь, как трудно жить, когда тебя все время проверяют?
– Жить вообще трудно, – вздохнула бабушка.
– Это почти как в тюрьме…
– Тьфу-тьфу-тьфу. Не смей так говорить, – рассердилась бабушка. – Что ты в жизни понимаешь? Ты живешь с человеком, который тебя любит, который о тебе заботится.
– Она, конечно, заботится…
– Не «она», а мама, – прервала ее бабушка Ксеня.
– Мама, конечно, заботится, – поправилась Рита, – но зачем ей знать, куда и с кем я хожу? И главное, что бы я ни сказала, она мне не верит. Начинает проверять, переспрашивать…
– Мать боится. А вдруг тебя кто-то обидит. Она тебя поит, кормит, одевает, обувает. Знаешь, как ей тяжело одной?
– Я все знаю, но мне же обидно…
– Ты молодая, ты должна терпеть.
– Почему это?
– У тебя нервы крепче…
И, когда, окончив институт, Рита вернулась домой с дипломом в руках, ситуация не изменилась. Она замечала, что едва ослабляет твердость в отношениях с матерью, как тут же Зоя Алексеевна пытается проявить волю и разрешить все проблемы дочери по-своему, даже не спрашивая ее мнения. Так, еще не остыли горячие объятия и поцелуи при встрече, еще красную книжицу диплома с некоторой ревностью рассматривал Игорь, старший брат Риты, а Зоя Алексеевна уже все решила по поводу будущего места работы дочери.
– Я договорилась, пойдешь работать к нам.
– В школу?
– Да. Тебя там ждут.
Конечно, Зоя Алексеевна гордилась дочерью. Ведь Рита – первый человек в их семье, получивший высшее образование. Игорь, только вернувшийся из армии, пока еще готовился поступать, но, бог даст, может, и он со временем станет врачом. Успешная судьба детей была главной мечтой Зои Алексеевны. Ей даже снились сны, как она, придя в школу, заглядывает в кабинет директора, а из кресла на нее строго смотрит Рита…
– Я с тобой в одну школу никогда не пойду работать, – решительно заявила Рита. – И не надейся. Ты же меня и там хочешь за руку держать. Нет, нет и нет. Не пойду. Ни за что.
– Куда же ты пойдешь? – искренно удивилась мать. – В гимназию? Но она же далеко.
– Мама, я еще не думала об этом. Дай мне отдохнуть. Потом я решу. Может, я вообще не пойду работать учителем.
– Ты что? У тебя же – диплом.
«Наверное, всем наобещала, что приведет меня в школу, – с некоторым сочувствием подумала Рита, видя, что мать огорчена ее ответом. – Ей опять хочется опекать меня. Но если я соглашусь, она снова начнет руководить, – убеждала она себя».
Две недели Рита отдыхала у бабушки Ксени в Ручьях, а потом устроилась на работу в редакцию «Синегорской правды». Зоя Алексеевна еще несколько раз пыталась убедить дочь перейти на работу в школу, но Рита сердито упрямилась. Даже Игорь за нее вступился:
– Мать, ну зачем ты хочешь заставить ее всю жизнь проверять тетрадки? А, может, ей это не нравится.
– Зачем же она училась на учителя?
– Главное, она получила диплом.
– Учителя!
– А это неважно. Вот раньше, когда существовало распределение, приходилось отрабатывать три года. А теперь, получил образование, и никого не колышет, где ты его используешь.
В конце концов, мать смирилась.

Пока Чубаров жил в соседней комнате, дом наполнял непривычный шум и суета. Под ногами постоянно крутился Актер. Обычно Зоя Алексеевна возвращалась домой первой, и к тому времени, когда появлялись Рита и Константин Андреевич, она успевала и приготовить ужин, и покормить Актера. Но все равно, когда все садились за стол, собака усаживалась рядом с хозяином и, тяжело вздыхая, послушно ждала, не перепадет ли ей что-нибудь вкусненькое.
За столом затевался разговор, в котором Рита обычно почти не участвовала. Зоя Алексеевна расспрашивала, как продвигается съемка, Чубаров с юмором пересказывал события дня, все вместе смеялись. Потом Зоя Алексеевна шла на кухню мыть посуду, а Константин Андреевич отдыхал или пытался что-то сделать по дому. Один раз он починил табурет, а потом несколько дней возился с настенными часами. В конце концов, ему удалось заставить кукушку куковать.
– Вы прямо мастер, – похвалила его Зоя Алексеевна.
– Ну, что вы, – засмущался Чубаров. – Это я случайно. Даже не знаю, как это у меня получилось.
Теперь, когда съемки прервались и артисты уехали, в доме стало тихо и скучно. Зоя Алексеевна к приходу Риты готовила ужин, но теперь все стало скромнее, по сравнению с кулинарными изысками, которыми она удивляла Чубарова. Кончились и продолжительные разговоры за столом. Пространные речи Рита не любила.
«У меня нет времени для пустой болтовни, – считала она, – надо заниматься делом».
Быстро поужинав и сказав спасибо, Рита уходила в свою комнату, чтобы, как она говорила, заняться писаниной, не подозревая, что матери как раз и не хватает этой «пустой болтовни», простого общения, в котором греются души.
Получив задание от Коркина, Рита в один из вечеров решила расспросить мать. Секретарю директора школы положено знать, как в школе готовятся ко дню города. Но, едва услышав слова матери о приказе директора, по которому из каждого класса должно быть выделено по пять учеников для участия в параде, Рита возмущенно воскликнула:
– Ну, даете! День города – это праздник, а вы: «обязать», «выделить»… Пользуетесь, что дети не могут вам возразить.
– Ты что? – усмехнулась Зоя Алексеевна. – Все совсем не так. Никто никого не заставляет. Наоборот. Отбирают лучших из желающих. А таких очень много. Ребята с удовольствием ходят на тренировки.
– Чем же вы их завлекли? – удивилась Рита.
– Это не мы завлекли. Это префектура. Пообещали, что участникам парада выдадут специальную форму: разноцветные ветровки, бейсболки и брюки. Кстати, завтра форму уже будут выдавать. Мы списки подали.
– Материальная заинтересованность, – усмехнулась Рита.
– Те, кого не выбрали, обижаются.
– И кто это выдумал?
– Префект создал специальную группу подготовки праздника. Говорят, в нее пригласили режиссера областного театра.
– Тогда все понятно.
Рита, закончив ужин, поднялась из-за стола и направилась к себе в комнату. Но в дверях Зоя Алексеевна ее остановила.
– Дочка, погоди. Я с тобой хотела поговорить. Пока здесь жил Константин Андреевич, он деньги платил. Собралась достаточно большая сумма.
– Прекрасно, – Рита не сразу поняла, куда клонит мать.
– Вот я и хочу посоветоваться, куда эти деньги истратить.
Рита удивилась и даже растерялась, в кои-то веки мать собралась посоветоваться. Никогда прежде такого не случалось.
– Может, нанять кого-нибудь, пусть на крыльце и на веранде крышу починят, – вдруг вспомнив, предложила она.
Зоя Алексеевна помолчала, а Рита опять про себя отметила ее непривычную нерешительность.
– Нет, я думаю, нам надо купить тебе хорошую шубу, – проговорила мать.
– Шубу? – удивилась Рита. – Нет, мама, мой пуховик в прекрасном состоянии. А вот тебе, действительно, нужна шуба. У твоего пальто вот-вот локти протрутся. Это неприлично.
Они некоторое время препирались, споря, кому шуба нужнее, но, в конце концов, решили недели через две выбраться вместе на рынок. Посмотреть, чтобы сориентироваться.
Рита еще не говорила о том, что ей заплатили за сценарий. Сначала она думала, что из-за прекращения съемок деньги придется возвращать, поэтому и не торопилась сообщать о них дома. Потом суета и мелкие заботы притупили воспоминания о сберегательной книжке, лежащей в письменном столе на работе. И даже теперь, во время спора она не рассказала матери о деньгах, в последний момент что-то ее удержало.
Лежа в постели, она решила, что поступила правильно.
«Вот соберемся, – думала она, – тогда и возьму деньги. Скоро пятое октября. Это будет моим подарком ко дню рождения. Чубаров будет доволен, ведь я изменилась и стараюсь быть с матерью поласковей.»
Рита даже рискнула предположить, что и мать изменилась под влиянием Константина Андреевича. Но додумать эту мысль ей не удалось, вернее, мысль эта утонула где-то во сне…


2

В пятницу справляли день рождения Даниловой Ольги. Вечером собрались у нее во дворе. Она пригласила бывших одноклассников, еще оставшихся в городе, и нескольких человек со своей работы. Все расселись за столом под яблоней. Рите, как ближайшей подруге, первой предоставили слово. Рита достала листок бумаги и прочла:
– Нас словам учили в школе,
Но приходится признать,
Что так трудно нам об Оле
Все, что хочется, сказать.
Голос бархатно глубокий,
Словно песня под гармонь,
Миловидна, кареока,
Тронь, – и вспыхнет, как огонь.
Хороша в цветастой шали,
И без шали – хороша.
На нее, мы замечали,
Парни смотрят не дыша.
В день рожденья с пылкой страстью,
Миг удобный уловив,
Мы желаем Оле счастья,
Мира в доме и любви.
Рита с Ольгой поцеловались. Все закричали «ура» и выпили. За столом стало шумно и весело. Провозгласили тост за родителей, потом – за дедушку Ольги. А когда все разгулялись, Людмила Николаевна, Олина мама, затянула «Калину красную», а за нею – «На тебе сошелся клином». Пока пели, Ольга сбегала в дом и, открыв окно, выставила на подоконник колонки. И тут начались танцы.
Риту пригласил Слегин, а Ольгу – высокий парень с ее работы. Витька, как всегда, сопел, и Рита едва сдерживалась, чтобы не сделать ему замечание. Она так старалась не слышать Витьку, так нацеливала свой слух вовне, что вдруг услышала голос партнера Ольги.
– Оленька, ты сегодня прелесть.
– Только сегодня? – с намеком на обиду уточнила Ольга.
– Всегда, но сегодня – особенно.
Продолжая танцевать с Витькой, но, совершенно забыв о нем, Рита с любопытством принялась наблюдать за партнером Ольги, и вдруг поняла, что ей не нравится его ухаживание за подругой. Когда в своем стихотворении писала о парнях, Рита не имела в виду кого-то конкретно. А тут, увидев, что Ольга с удовольствием принимает эти ухаживания, ей показалось, что ее мучает ревность.
Следующие полчаса Рита провела за столом, отказываясь от приглашений на танцы, пренебрегая не только Витькой, но и другими ребятами. Она старалась незаметно наблюдать за подругой и ее ухажером. Рита узнала, что парня зовут Игорем. Это имя в ее мыслях по ассоциации трансформировалось в имя Егор. Ей вдруг стало грустно, и она поняла, что вовсе не ревнует, а просто по-хорошему завидует подруге. Это почему-то ее сразу успокоило.
Мать Ольги пригласила гостей пить чай. Танцы временно остановили, и все собрались за столом. Витька не хотел садиться там, где ему предлагали. Рита посмотрела на него и поняла, что тот уже пьян.
– Хочу туда, – говорил он, показывая на место возле Риты.
Но с одной стороны от нее сидел дедушка Ольги, а с другой – подружки с Олиной работы. Но Витька с пьяной настойчивостью хотел сесть именно рядом с Ритой. Его пытались убедить, что надо быстрей выпить чай, и сейчас неважно, где сесть, потому что потом все опять начнут танцевать. Но Витька никого не хотел слушать.
– Садись, где тебе говорят, – не выдержала Рита.
Витка посмотрел на нее с тоской и, прежде чем сесть на табуретку, сердито стукнул кулаком по стволу яблони. Сверху на стол упало несколько яблок. Два из них упали наиболее неудачно. Одно угодило в вазу с вареньем, и сладкие клубничные брызги многим испортили не только настроение. Второе яблоко разбило чашку, и этим очень напугало Людмилу Николаевну.
– Витька, ты что хулиганишь! – воскликнула Ольга.
Игорь, до этого стоявший рядом с ней, молча оставил ее и, подойдя к Витьке, потряс его за плечо.
– Ты угомонишься? – с угрозой спросил он.
Слегин медленно повернулся и прищурился, разглядывая.
– Ах, это ты? – проговорил он и, стряхнув руку Игоря со своего плеча, левой рукой ткнул его в грудь.
Видимо, Игорь стоял неудачно, или удар оказался для него неожиданным, но он упал, вернее, с размаху сел на землю. Ольга вскрикнула, и бросилась к нему. Народ зашевелился, поняв, что сейчас может случиться драка. Рита тоже вскочила с места. Схватив Витьку за рубаху, она потянула его к калитке.
– Уходи! – сердито выговаривала она. – Ты совсем очумел? Не умеешь себя вести. Чего ты дерешься?
– Да я не хотел, – бормотал Витька.
– Давай, давай, собирайся, – командовала Рита, решительно подталкивая его к выходу. – Чего ты напился?
Между тем Игорь, поднявшись с земли, почувствовал себя опозоренным при всех, и, особенно, в присутствии Ольги, которая квохтала рядом, пытаясь усадить его на скамейку. Но Игорю захотелось проявить себя, показать свою смелость и силу. Он рукой отодвинул девушку в сторону, и бросился вслед за обидчиком. Ольга повисла на его руке, пытаясь удержать, но Игорь и ее потянул за собой.
Рита уже успела выпроводить Слегина за калитку, когда Игорь догнал их. Тут же подоспели и друзья с обеих сторон. Ольга двумя руками упиралась в грудь Игоря, не пуская его к калитке. Дело осложнялось тем, что и Витька не очень хотел уходить. Он схватился за штакетины забора и хмуро смотрел на Игоря, который рвался тоже подойти к забору, но его всеми силами удерживали друзья и подруги.
В конце концов, Ольга не выдержала и закричала:
– Рита, я прошу тебя, ну уведи ты Витьку, а то они поубивают друг друга. Он же только тебя слушает.
– Друг друга не убивает, – подняв указующий перст, глубокомысленно изрек Витька, – убивает враг врага…
– Кончай философствовать, пьянь несчастная, – со вздохом заметила Рита, выходя за калитку. – Из-за тебя и мне приходится  уходить.
Она помахала рукой Ольге и, пообещав позвонить, взяла Витьку за руку и потянула по направлению к его дому.
– И что ты пристал к Игорю? – спросила она.
– Пусть не играет крутого, – усмехнулся Витька.
– С чего ты взял? – удивилась Рита.
– Я же видел. Он перед всеми девками…
– Перед девушками, – поправила его Рита.
– Он перед всеми девушками петухом выхаживал.
– Выдумываешь ты все.
– Не выдумываю. Я видел. На него все девки пялились…
– Не девки, а девушки.
– Все равно пялились.
– Неправда.
– Правда. Ты тоже пялилась. Я все видел.
– Я?
– Да. И ты тоже.
Рита рассержено хотела возразить, но вдруг вспомнила, что, действительно, долго наблюдала за Игорем. И, возможно, со стороны ее любопытство оказалось заметным. Но хотя в ее случае все было вовсе не тем, о чем подумал Витька, переубеждать его Рита не собиралась.
– Зачем ты напился?
– Пойдем, я тебя до дома провожу, – сказал вдруг Слегин.
Они вышли на перекресток. Витька хотел повернуть направо к Ритиному дому, но она потянула его прямо.
– Нет уж, провожальщик, – усмехнулась она. – Мне поручили тебя довести до дома. Не напился, может, и проводил бы. А так молчи и подчиняйся.
Некоторое время они шагали молча. Прогулка пошла Витьке на пользу. Его уже не покачивало из стороны в сторону, как в начале пути. Рита лишь слегка придерживала его за рукав. На всякий случай.
Внезапно Витька остановился и, продолжая глядеть себе под ноги, немного постоял молча, а потом вдруг сказал:
– Выходи за меня замуж.
– Долго думал? – с усмешкой откликнулась Рита. – Я тебе уже говорила: я тебя не люблю.
– А я тебя люблю.
– Слушай, Вить, ну не надо. А? – вздохнула Рита. – Пожалуйста, я тебя прошу. Друзьями мы можем быть. Но это же не любовь. Ну, как мне тебя убедить? – и вдруг, неожиданно для самой себя, созналась, – ты знаешь, я люблю другого человека.
– Кого? – насторожился Витька, – того, тощего?
– Какого тощего? – не поняла Рита.
– Ну, этого. Игоря.
– Да ты что? – рассмеялась Рита, – какие глупости.
Ей вдруг стало понятно, что Слегин приревновал ее к Игорю, и, так сказать, с горя напился. Вероятно, из-за этого же они едва не подрались.
– Нет, Игорь тут ни при чем. Ты не знаешь того, кто мне нравится. Он живет не в Синегорске. Его дом далеко, далеко…
Рита вздохнула и прикрыла глаза, вспоминая Егора.
– В Москве что ли? – прищурился Витька.
– Какая тебе разница? Это тебя не касается.
– Понятно, – хмуро заметил Слегин. – Тогда, значит, это твой киношник.
– Что ты выдумываешь?
– Ничего я не выдумываю. Я все вижу.
– Что ты видишь?
– Все.
– Ты, вот, лучше иди домой. Мы уже пришли.
Витя подошел к своей калитке и, открыв ее, остановился.
– Может, все-таки проводить тебя?
– Давай, давай. Иди спать, пьянь несчастная. Видит он все, – усмехнулась Рита, направляясь обратно.
– Конечно. И не только я. Все видели тебя с белобрысым.
– Что? – Рита даже остановилась. – Что ты сказал?
– А что слышала. Все видели тебя с белобрысым.
– С Сергеем что ли?
– Тебе виднее, как его звать.
– Все, – Рита топнула ногой, – уходи, пока я добрая.
Слегин хлопнул калиткой и исчез за кустами, а Рите вдруг стало весело, и она, улыбаясь, вприпрыжку побежала к перекрестку. Развеселило ее то, что Витька связал ее с Сергеем Постниковым. А причину хорошего настроения и какого-то чудного чувства легкости она не могла объяснить. И только позднее она поняла, что впервые вслух призналась, что влюблена…
Вечером перед сном она позвонила Ольге, и они долго обсуждали все, что произошло на дне рождения.
– Я твоего Витьку готова убить, – созналась Ольга.
– Почему это он мой? – возмутилась Рита.
– Он за тобой вьется, как хвостик. Он только тебя слушается. Что ты захочешь, то он и исполняет. Он твой ухажер…
– Да не мой он, – перебила Рита подругу. – И вообще, он мне даром не нужен. Я ему и сегодня это сказала.
– Зря ты так. Девушке всегда нужен парень. Как кот Матроскин говорит: свой, собственный, – Ольга засмеялась. – Вот у меня, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, кажется, появится свой, собственный Игорь. Вот и ты стала бы чуть поласковей с Витькой, он для тебя все бы сделал. А он – парень видный, крепкий, жилистый. От любых неприятностей защитит. И вообще…
– Чего это ты его так расхваливаешь? – удивилась Рита. – Сама же сказала, что готова убить.
– Одно другому не мешает. Может, он такой хороший, что его надо убить, чтобы никому другому не достался.
– Ой, подруга, не болтай глупости. Лучше скажи, у вас с Игорем давно началось?
– Да ничего не началось, – вздохнула Ольга. – Он на работе приходил поговорить, да раза три проводил домой. Вот и все.
– Вы уже целовались?
– Так я же тебе и говорю, что ничего еще не началось. Он только пригласил меня погулять на день города.
– Пойдешь?
– Знаешь, Ритуль, иногда сомневаюсь, а иногда кажется, что стоит ему поманить пальцем, и я побегу…
– Так уж и побежишь?
– Да. Действительно побегу. Если бы ты знала, как я хочу замуж! Никакими словами не расскажешь. Я его, кажется, люблю. Хочу, чтобы он был мой, чтобы все время находился рядом, и на работе и дома, чтобы мы всюду вместе ходили…
– Не надоест?
– Мне – нет.
– А ему?
– Не знаю. Но постараюсь, чтобы и ему не надоело.
Они еще долго могли бы говорить, но в комнату вошла Зоя Алексеевна и выразительно показала на часы и на телефон.
– Ладно, Оля, пока. Мама ругается. Мне завтра рано вставать, – пояснила Рита, – так что разговор завершаем. Привет.
– Пока, – попрощалась Ольга, – если увидишь Витьку, скажи, чтобы он мне на глаза не попадался.
– Где это я его увижу? – удивилась Рита.
– Ну, мало ли…
– Не выдумывай. Пока.

В воскресенье впервые отмечался день города. Вдоль улиц на столбах развесили флаги, над проезжей частью на разноцветных растяжках в рекламу вмешались лозунги, призывающие горожан сделать любимый город еще краше. Репродукторы транслировали бодрую музыку. Всюду было многолюдно и пестро от дамских платьев. По-летнему теплая погода сентября позволила всем выйти на прогулку.
На девять утра Коркин объявил сбор репортерской группы. В нее включили старейшего сотрудника редакции, фотографа – Владимира Ивановича Орешкина и молодых ребят – Мишу Ершова и Риту Таран. Возглавлял группу сам Коркин. Еще накануне он объяснил всем задачу: нужно оперативно собрать материал для специального выпуска газеты.
Но в девять пришел только Орешкин, он жил на соседней улице. Виктор Семенович сам опоздал на пятнадцать минут, а Рита – почти на полчаса. Долго ждали Ершова, который прибежал последним.
– Слушай, молодожен, – насупил брови Коркин, – сколько людей из-за тебя теряют драгоценное время.
– Извините, Виктор Семенович, – попытался оправдаться Миша, – у нас автобус отменили, пришлось пешком добираться.
– У тебя, наверное, зрение плохое. Насчет автобуса объявление уже неделю висит, – проворчал редактор, – мог бы пораньше выйти. Ладно. Все собрались, значит, я начинаю.
Коркин посмотрел на Орешкина.
– Итак, что от нас требуется. Во-первых, Владимир Иванович, ты должен запечатлеть основные мероприятия, которые пройдут на центральной площади, в парке Победы и у Мемориала. Нужно – много фотографий. На первой полосе должны быть радостные лица горожан на праздничном шествии. В двенадцать часов в парке Победы состоится возложение венков у Мемориала воинской славы, а после этого на главной аллее будут принимать юных кадетов. Я хочу увидеть фотоотчет об этих мероприятиях. Тебе, Владимир Иванович, все понятно?
Пока редактор перечислял все, что должен сделать Орешкин, фотограф сосредоточенно кивал головой. А в ответ на последний вопрос он расплылся в улыбке, и заметил:
– Конечно, понятно. И, как я понимаю, часа в три я могу быть свободен.
– Вот это я тебе не гарантирую. Но система – аккордная. Сделал дело, гуляй, как говорится, на здоровье в фотолаборатории. Потому как, фотографии нужны будут завтра.
– Ясно. Я могу идти? – погрустнел Орешкин.
– Можешь, можешь, – усмехнулся Коркин. – Ты только два фотоаппарата оставь ребятам. Мы сейчас тоже отправимся.
– А они не испортят аппаратуру? Техника не терпит торопливости, она любит уважительное отношение к себе.
– А ты проинструктируй их, как следует.
Орешкин ушел в лабораторию. А редактор продолжил:
– Во-вторых, Миша Ершов. Тебе поручаются хлебозавод и водоканал, к утру напишешь очерк о тех, кто работает в праздник, и запечатлеешь отличников производства на фоне, так сказать, технологического процесса.
Миша нахмурился и вздохнул.
– Я, конечно, могу взять фотоаппарат. А вы не будете, как в прошлый раз, ругаться, если у меня не все получится?
– Если «не все получится», – Виктор Семенович выделил слова Миши, – ругаться не буду. Но ты сам понимаешь, твоя формулировка подразумевает, что при этом хоть что-то должно получиться. Не так ли?
– Да, – опять вздохнул Миша.
– Ты и в прошлый раз говорил «да», а сам все загубил. Такие фото могли бы получиться. А у тебя руки дрожали, как будто кур воровал.
– Никого я не воровал, – обиженно возразил Ершов. – Я уже объяснял: смазано получилось из-за того, что я стоял на подножке самосвала, а у него работал мотор.
– А ты не почувствовал, что трясет не только тебя, но и аппарат? – спросил вошедший Орешкин.
– Я не подумал, – хмуро отозвался Миша.

Речь шла о происшествии, случившемся зимой в начале года. Мишу послали сделать репортаж о приезде крупного железнодорожного чиновника, который в кои-то веки надумал посетить Синегорск. Владимир Иванович в то время грипповал, поэтому Мишу вооружили фотоаппаратом и поручили сделать несколько снимков.
Тогда сильно похолодало. На привокзальной площади собралась небольшая толпа встречавших московского чиновника. Не став пробиваться через толпу, Ершов с благими намерениями выбрать удобную точку для обзора забрался в кабину стоявшего рядом самосвала. Оттуда он прекрасно видел и чиновника, и городских начальников, но главное – то, что в кабине оказалось теплее. Довольный своей сообразительностью, Миша с энтузиазмом делал снимки встречи, выскакивая каждый раз на подножку, и истратил почти всю пленку на это.
Вернувшись в редакцию, он не удержался и похвастал, что при съемке нашел гениальный ракурс. Он сам так и сказал: «гениальный ракурс». Однако когда пленку проявили и попытались отпечатать, выяснилось, что ни одного снимка нельзя использовать, из-за отсутствия резкости изображения.
– Хоть бы один кадр сделал без твоего гениального ракурса, – ругал Мишу Коркин.
Тот молча вздыхал и не пытался оправдываться.

– А в-третьих, Рита Таран. Ты отправишься к стеклодувам, – продолжил инструктаж редактор. – Они что-то придумали ко дню города.
– А можно нам с Мишей поменяться? – возразила Рита. – Я поеду на хлебозавод, а он – к стеклодувам.
– Почему ты не хочешь на стекольный? – удивился Виктор Семенович.
Рита замялась. На стекольном заводе работал Слегин, а ей не хотелось даже случайно встречаться с ним. На дне рождения Ольги он что-то говорил Рите о сюрпризе стекольщиков, но она посчитала, что Витька, как обычно, болтает, и почти не слушала его.
– Нет, Маргарита, капризов я не принимаю, – строго произнес Коркин, – поедешь на стекольный, и точка. А, кроме того, обязательно съездишь в роддом. Я вчера уже звонил, мне главврач обещал, что сегодня должен быть новорожденный. Возьмешь у Владимира Ивановича фотоаппарат и зафиксируешь младенца. Я же поприсутствую на мероприятиях в центре, а потом вернусь в редакцию, чтобы подготовить передовицу, а также для того, чтобы принять все материалы, подготовленные вами. Вот теперь у меня все. И если каждому ясна его задача, то – по коням.
Орешкин вручил Мише и Рите по фотоаппарату и начал тщательно инструктировать. Рассказывал он обо всем весьма подробно. Коркин постоял рядом, прислушиваясь. В конце концов, он не выдержал и сказал:
– Володя, кончай рассусоливать. Расскажи ребятам, какую кнопочку и когда нажимать, и пошли. Нам давно пора. Иначе мы всюду опоздаем.
Покинув редакцию, все ринулись в разные стороны.
Синегорский стекольный завод располагался в овраге на южной окраине города. Заводская труба, большая, кирпичная, торчала из оврага и всегда дымила, но частые западные ветры уносили серые клубы далеко за Резву. С южного направления ветра бывали нечасто, поэтому сажи из этого дыма Синегорску доставалось мало.
Когда-то на заводе изготавливали стекло, способное выдержать выстрел из автомата. Но те времена давно прошли, грянула перестройка, завод стал каким-то АОА или ОАО. Но по-настоящему, он никого не интересовал. Лет пять существовали по инерции, оборудование постепенно останавливалось, заводская труба перестала дымить, и в силу разных причин завод потерял почти всех серьезных специалистов. Как говорится, «иных уж нет, а те далече», так что от былой славы остались только воспоминания. Наступившего разора старый директор завода не вынес, он умер прямо в кабинете. Настал момент, когда казалось, что завод уже не поднимется, и корпуса его превратятся в памятник молчаливого укора исчезнувшей цивилизации.
Исполнять обязанности директора поручили начальнику одного из цехов. Конкурентов у него, конечно, не наблюдалось, мало кому могли потребоваться эти давно требующие капитального ремонта бетонные коробки на дне оврага. Для предприятия настали черные дни. Долгое время о работе завода знал только тот, кто на нем работал или делал вид, что работает. А это значит, завод всеми средствами пытался выжить, вернее, пытался выжить при отсутствии средств.
Возрождение завода происходило медленно и постепенно, совершенно незаметно для города. Но в один прекрасный момент опять задымила труба, и оказалось, что предприятие не просто существует, а производит товар, имеющий определенный спрос. На рынке появилось листовое стекло Синегорского стекольного завода. Правда, многие скептики невысоко оценивали его качество. Одна из ласковых шуток горожан по этому поводу утверждала: завод по качеству занимает первое место в Королевстве кривых зеркал…
Все то, что когда-то рассказывал Коркин, Рита вспомнила, пока добиралась до стекольного завода. Ей повезло, она успела на автобус, который в честь праздника ходил по измененному маршруту вне всякого расписания. Уже в десять часов она оказалась у проходной. Здесь небольшая площадь перед административным зданием уже начала наполняться народом. Рита ускорила шаг, собираясь пройти на территорию завода. Но из проходной навстречу ей потек ручеек работников завода. С шутками и смехом вышла большая группа молодых парней. Один из них шагнул наперерез Рите.
– Девушка, вы куда спешите? – спросил он.
– Мне нужно в дирекцию, – нахмурилась Рита.
– Директор сейчас выйдет на трибуну.
Парень махнул рукой в сторону. Рита заметила небольшое дощатое сооружение, выкрашенное в зеленый цвет.
– А что там будет? – поинтересовалась она.
– Митинг будет. Директор речь скажет.
– О чем?
– Девушка, вы что? Приезжая? Сегодня же – день города. Об этом и будет говорить директор. А еще – памятник откроет.
– Какой памятник?
– А вон, видите, белой накидкой накрыт.
Рита попыталась приблизиться к трибуне. Народ стоял разрозненными группами, и ей удалось занять удобное место, с которого и трибуна находилась недалеко, и памятник возвышался перед глазами.
Вскоре из проходной появилась группа мужчин. Даже издали было понятно, что это руководители. Какой-то лоск и блеск появляется в человеке, едва он займет приличную должность. То ли близость больших денег влияет, то ли еще что, но при встрече всегда становится заметно, что человек жертвует для тебя своим бесконечно дорогим временем, а уж за это ты обязан быть ему благодарным. Во взгляде, в жестах такого человека видна способность принимать важные решения без жалости и колебаний. И никто не имеет права сомневаться, что человек этот неподкупно строг, но это потом, а сейчас, в настоящее время, он покровительственно добр и снисходителен. Особенно это проявляется при больших стечениях народа…
Мужчины поднялись на трибуну. Рита сделала первый кадр. К микрофону подошел директор. Она никогда прежде не встречалась с ним, но то, что это директор, стало понятным по ропоту одобрения, прокатившемуся по толпе, и по наступившей после этого тишине.
– Здравствуйте! Я рад поздравить всех вас с первым днем города, – заговорил директор, звук рокочущих репродукторов отразился от склонов оврага, и над площадью прокатилось эхо.
Рита еще раз сфотографировала директора. Но едва она перевела кадр, как к ней подошел высокий широкоплечий мужчина в темном костюме.
– Девушка, фотографировать нельзя, – строго сказал он.
– Мне можно, – настаивала Рита. – Я – корреспондент.
– Не надо шутить. Иначе, отберу фотоаппарат, – еще строже предупредил мужчина.
– Тише вы, – шикнули на них.
Рита достала из кармана брюк редакционное удостоверение и, раскрыв его, показала мужчине.
– Я не шучу. Я, Маргарита Таран, корреспондент «Синегорской правды».
Тот быстрым взглядом рассмотрел документ, и с хмурым видом отошел к трибуне. Рита убрала удостоверение, сожалея, что из-за рвения этого охранника она пропустила почти всю речь директора.
– …но нашу идею не поддержали, – произнес оратор.
Толпа зашумела.
– Тихо, тихо, – поднял руку директор. – Неважно – почему, неважно – кто, мы решили поступить по-другому. Мы поставим этот памятник перед заводом. Вы сейчас увидите, что это хорошая идея. Это наш подарок ко дню города. Но это еще и подарок всем нам.
Директор сбежал по ступенькам к памятнику. Ему подали какую-то веревку, за которую он и дернул. Белое покрывало скользнуло вниз, спадая красивыми складками, и освободило памятник. Рита быстро щелкала фотоаппаратом, едва успевая переводить кадры. Директор вернулся на трибуну и вновь подошел к микрофону. Рита опустила фотоаппарат и с интересом принялась разглядывать памятник.
– Вы видите, наши художники постарались. Сейчас это – красиво, а приходите вечером, когда будет включена подсветка, и вы увидите, как это прекрасно.
Директор захлопал в ладоши, и вся площадь дружно поддержала его. По оврагу опять прокатилось эхо.
Еще бабушка Ксеня рассказывала легенду, да и в школе ее не раз повторяли на уроке истории. Рита помнила речь бабушки, негромко журчавшую в теплой темноте, и не только саму речь, но и ее интонацию. Бабушка Ксеня с большим сочувствием рассказывала:

Когда-то давным-давно в здешних местах случайно встретились юноша и девушка. Юноша был высок и статен, а девушка – скромна и красива. Посмотрел юноша на девушку, а девушка на юношу, и с первого взгляда полюбили они друг друга. Но вскоре они узнали, что им предстоит расставание, ведь родители девушки захотели выдать ее замуж за другого, а родители юноши уже сосватали ему невесту в дальней стороне. И закон, и обычай в то время предписывали послушание и почитание старших. Настал день, когда на утро назначили две свадьбы. Но юноша и девушка любили друг друга, и не пожелали расставаться. И тогда они решили бежать.
Юноша заранее приготовил повозку, запряг лошадей, и, когда поздно ночью девушка покинула свой дом, они встретились, и, сев в повозку, поскакали. А поутру родственники обнаружили их исчезновение и организовали погоню.
Тем временем юноша с девушкой прискакали к колдуну. Просят его, помоги нам, мы любим друг друга и не хотим расставаться.
Колдун себе под нос пошептал свои заклинания, а потом спрашивает:
Вы тверды в своем решении?
Да, – ответил юноша.
Да, – ответила девушка.
Колдун еще пошептал заклинания и говорит:
Нет, не могу я вас защитить, придется вам расстаться.
Нет, – сказал юноша, – я без нее не смогу прожить и дня.
Да, – сказала девушка, – без него мне не надо жизни.
Еще раз пошептал колдун заклинанья и бросил щепоть песка налево. Что-то сверкнуло, что-то громыхнуло. И превратился юноша в Синие горы.
Что ты наделал? – вскрикнула девушка, бросаясь в отчаянии на колдуна.
Ну и резва ты, – удивился колдун.
И бросил он щепоть песка направо. Что-то треснуло, что-то булькнуло. И превратилась девушка в Быструю реку.
Теперь вы всегда будете вместе, – сказал колдун и исчез.
С тех пор в широкую грудь Синих гор плещет волной речка Резва, и никогда они не расстаются.

Синие горы на памятнике сложили из кирпича, выкрашенного синей краской. В широкую грудь горы ударялась стеклянная волна. Но волна была не простая. Глыба стекла, частично оплавленная, частично кристаллическая, стараниями художников ассоциировалась с лежащей фигурой девушки, длинные волосы которой превращались в волну, ударяющую в синий кирпич.
Памятник Рите понравился. Но когда митинг уже закончился, и толпа начала рассасываться, кто-то из проходивших рядом произнес:
– Художники маскируют брак в работе.
В первый момент Риту удивили эти слова, но тут она припомнила то, что ей рассказывал Витька. Он говорил, что из-за ошибки ученика оператора опрокинулся ковш с расплавленным стеклом. Хорошо, что никто не пострадал. Художники предложили кое-что отколоть, а кое-что наплавить. И в результате получился памятник. Как бабушка говорила, не было бы счастья, да несчастье помогло…
С митинга Рита отправилась в роддом. Там ей удалось сделать несколько снимков младенцев, появившихся совсем недавно. Но, увы, в день города никто не родился. И получалось, что главврач не выполнил свое обещание. Дежурный врач сказал, что все дамы, находящиеся в роддоме, уже родили, и на подходе никого больше нет. Пришлось Рите ехать в редакцию, она понимала, что Коркин будет недоволен, но что тут поделаешь?


3

В начале октября в пятницу Рита и Зоя Алексеевна пораньше освободились с работы и встретились у входа на вещевой рынок. Шубами торговали в закрытом павильоне под рыжей вывеской: «Меха». Зоя Алексеевна почти за руку провела Риту в угол павильона, где на сложной конструкции из блестящих трубок на разной высоте с помощью тонких цепочек прикреплялись вешалки с образцами шуб. Рита догадалась, что мать пришла сюда уже не в первый раз. Зоя Алексеевна даже кивнула одной из девушек-продавцов.
– Она нашу школу закончила, – пояснила она Рите.
Девушка сразу же прервала беседу и подошла к ним.
– Здравствуйте, Зоя Алексеевна, – улыбнулась она.
– Здравствуй, Тимофеева, – строгим тоном отозвалась мать и попросила, – Нина, покажи нам вот ту шубку.
Нина достала длинную штангу с крючком на конце и, подняв ее, ловко сняла вешалку с шубой.
– Пожалуйста, примеряйте.
Зоя Алексеевна набросила шубу на плечи дочери. Рита просунула руки в рукава и, запахнувшись, повернулась к зеркалу. Мягкий мех нежно прикоснулся к шее, и Рита испытала приятные ощущения.
– Вам идет, – заметила Нина.
– Отлично, – решительно сказала Зоя Алексеевна, – мы ее берем, – но тут же, спохватившись, она повернулась к Рите и уже мягче сказала, – знаешь, мне тоже нравится. А тебе?
Рита долго рассматривала отражение в зеркале. Себя она не узнавала. Все в этой модной дамочке казалось чужим. И мех золотистого цвета, такого Рита еще не носила, и приталенный фасон она сама не выбрала бы. Уже давно как-то повелось, что в ее гардеробе собирались вещи свободные, не обтягивающие. Она привыкла к такому фасону. И в то же время новизна и непривычность шубы влекли ее. Рита поняла, что боится сама себе признаться, что шуба ей нравится.
Она застегнулась и прошлась по павильону, поглядывая в зеркала, расположенные в нескольких местах у стен.
– Ну, и как тебе? Нравится? – осторожно поинтересовалась Зоя Алексеевна.
– Ты знаешь, я чувствую себя уютно, – улыбнулась Рита.
– Ну, и слава богу, – обрадовалась мать, – значит, хорошо. Нина, можешь выписывать ее нам.
– Погоди, – остановила ее Рита, – я еще не сказала: да. Сначала подберем шубу тебе, а потом будем выписывать эту.
– Но мы так не договаривались, – растерялась Зоя Алексеевна. – У меня денег хватит только на одну.
– Не думай ты о деньгах, – засмеялась Рита, а продавщице сказала, – вы выписывайте шубу, мы ее возьмем.
Это несколько успокоило Зою Алексеевну, и она согласилась что-нибудь примерить. Долго выбирали. Но мать все тянуло на что-то темное, балахонистое. Рита даже возмутилась:
– Ну что ты все старушечье выбираешь?
– А ты хочешь, чтобы я в такой вот, голубой шубе в школу пришла, или вот в этой, зеленой? – удивилась Зоя Алексеевна.
Выручила Нина. Она принесла из кладовки коричневую дубленку и предложила примерить. Пока Рита помогала матери, Нина выбрала подходящий меховой берет.
– Кака богата дама! – с иронией заметила Зоя Алексеевна, рассматривая себя в зеркало.
– Тебе нравится? – уточнила Рита.
– Ой, Зоя Алексеевна! – восхищенно воскликнула Нина. – Сплошной улет. Вы классно смотритесь.
– Ну, ладно, «сплошной улет», – нахмурилась Зоя Алексеевна, снимая берет и расстегивая дубленку. – Нравится, не нравится, все равно у нас денег больше нет.
– Нет, ты скажи, она тебе нравится? – не отставала дочь.
– Ну, даже если нравится. И что? – почти рассердилась Зоя Алексеевна.
Рита улыбнулась и обернулась к продавщице.
– Нина, выписывай нам и дубленку с беретом.
– Ты что? – испугано замахала руками Зоя Алексеевна. – Откуда у тебя деньги?
– Это – сюрприз, – засмеялась довольная Рита. – Да не бойся, не украла я.
– Но ведь это сумасшедшие деньги, – пробормотала мать.
– Правильно. Сумасшедшие, – согласилась дочь. – Я тебе просто не говорила. Это мне за сценарий заплатили.
Со свертками в руках они вышли из павильона. Но всю дорогу Зоя Алексеевна была сама не своя.
– Ты эти деньги должна истратить на себя, – ворчала она.
– Мама, не переживай, – успокаивала ее Рита. – Это мой подарок тебе на день рождения. А кроме того, для себя у меня еще осталось намного. И я тут уже придумала одну вещь. Вот куплю, тогда узнаешь.
Дома они развернули свертки и вновь примерили обновки. Поочередно стоя перед зеркалом, они рассматривали друг друга. В конце концов, Зоя Алексеевна обняла дочь и почти в голос разрыдалась.
– Вот ведь, не думала, что доживу до того, что мне дочь будет такие дорогие подарки дарить…
Рита с удивлением обнаружила, что быть щедрой приятно.

Остатки денег Рита истратила на покупку мотоцикла. Пришлось, правда, из зарплаты кое-что добавить.
– Зима на дворе, а ты купила мотоцикл, – проворчала Зоя Алексеевна, увидев Ритино приобретение.
– При чем тут зима? – отозвалась Рита.
– Ну, не будешь же ты по снегу кататься на этом самокате.
– А может и буду. И до снега еще далеко.
– Лучше бы какую-нибудь вещь купила.
– Я теперь начну копить на ноутбук, – пообещала Рита.
– А это что такое?
– Это – компьютер переносной.
– Зачем он тебе нужен? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Буду дома работать.
Мать еще некоторое время с недовольством относилась к «этой тарахтелке», но, ничего не поделаешь, смирилась. Пришедший в гости Витька Слегин с какой-то скептической ревностью рассматривал мотоцикл, он похлопал рукой по сиденью, покрутил руль и спросил:
– Можно прокатиться?
– Только недалеко, – разрешила Рита.
Витька выехал на улицу, громко газанул, промчался до перекрестка и вернулся обратно. Заехав во двор, он слез с мотоцикла, покривился и сказал:
– Не Харлей, конечно, но ничего.
– Сам ты – ничего, – обиделась Рита. – Что ты понимаешь? А еще: дай прокатиться…
– Да нет. Рит, ты не обижайся. Я что? Просто ничего, это значит, хорошо, – начал оправдываться Витька.
– А я и не обижаюсь. Просто говорю: хочешь Харлей, купи себе свой, и гоняй на здоровье.
Теперь Риту стало легко посылать в магазин. А поэтому мотоцикл не мог не понравился Зое Алексеевне.
– Я забыла купить сметану, – говорила она. – Съездишь?
– Хорошо, сейчас, – тут же соглашалась дочь, чего раньше даже представить себе было трудно.
И, впрямь, Рита заводила мотоцикл, надевала шлем, а через десять минут уже возвращалась. И на работу теперь она ездила на мотоцикле. Рита почувствовала, что транспорт сделал все ближе и доступней. Теперь она не спешила к определенному времени на автобус, а выезжала из дома на пятнадцать, и даже на двадцать пять минут позже обычного. Словом, Рита наслаждалась приобретением.
Теперь она вспомнила о своем обещании деду Грине помочь починить забор. В субботу, через неделю после дня города, она договорилась со Слегиным поехать в Ополье. Витька захватил пилу и молоток и пришел во двор к ней, когда Рита из канистры заливала в бачок бензин. Ровно в девять они выехали.
– Давай, рули, – предложила она.
Витька с радостью согласился. Сначала она собиралась сама вести мотоцикл, но вовремя сообразила, что если она сядет перед Витькой, то он может начать прижиматься по дороге.
На пароме Клавдия спросила о здоровье матери, и поинтересовалась, куда это они с утра пораньше направляются. Рита рассказала ей про деда Гриню, про его поваленный забор.
– Это ветеринар из Ополья что ли? – уточнила Клавдия.
– Кажется, да, – улыбнулась Рита. – Он рассказывал, что когда-то работал ветеринаром.
– Тогда привет ему передавай. Веселый мужчина. Он нашу корову Милку спас, можно сказать. Я по молодости сдуру вывела ее в росу на клевер. Ну, ее и разнесло, думали, сдохнет. Слава богу, дед Гриня на ту пору в городе оказался. Ладно, передай ему привет и спасибо.
– Обязательно.
– Это хорошо, что вы ему поможете. Старым всегда надо помогать. Тогда, может, когда ты постареешь, и тебе помогут.
Паром подошел к причалу, Витька завел мотоцикл и съехал на дорогу, ведущую в Ополье. Рита пообещала Клавдии вернуться к вечеру и, помахав рукой, тоже сбежала на берег.
Мотоцикл затрещал и, постепенно набирая скорость, покатил молодых людей через поселок мимо церкви, мимо Ручьев, мимо старых опор непостроенного моста, одиноко стоящих на начавшей желтеть луговине, все дальше и дальше унося их от переправы.
По грунтовой дороге они пересекли березовую рощу. Уже посыпались желтые листья, но еще много их оставалось на ветвях. Красота голубой дымки и немыслимого сочетания красного, желтого и зеленого цветов осеннего леса вызывала радостное настроение у Риты. Она смотрела по сторонам, но почему-то представляла, что впереди сидит не Витька. Ах, как могло бы быть здорово, если бы…
Через двадцать минут они въехали в Ополье. А еще через пять минут Рита вбежала в калитку деда Грини.
– Дедушка, Николай Степанович, – громко позвала она.
Рита успела дойти до самого крыльца, когда в проеме открытой двери появился дед Гриня. Он близоруко прищурился и, узнав Риту, заулыбался.
– Значит, не забыла старика?
– Что вы, Николай Степанович. Как можно? Здравствуйте.
– Будь здорова, внучка.
– Николай Степанович, я вот вам работника привезла.
– Какого работника? Зачем? – удивился тот.
– Вот, Витька, вам поможет забор починить.
– А может не надо, – махнул рукой дед Гриня. – Да я уже, можно сказать, привык.
– Надо-надо, – решительно произнесла Рита и, повернувшись к Витьке, сказала, – ты посмотри там, что можно сделать. Если нужно материал какой, гвозди или еще что купить, съезди. Вот деньги.
– Да ладно, – отказался Витька, – сам разберусь.
Он направился к поваленному пролету забора, чтобы на месте определить размеры бедствия.
– Ты тут занимайся, – решила Рита, – а мы с Николаем Степановичем пойдем узнавать по поводу газет.
– А я думал, они тебе разнадобились, – усмехнулся дед Гриня. – Вообще-то, я уже говорил с Анной Васильевной.
– А кто такая – Анна Васильевна? – спросила Рита.
– Это соседка моя, библиотекарша.
– А-а, вспомнила.
– Она сказала, что уже принесла газеты домой. Ей нужно ремонт делать. Вот она и будет стены обклеивать.
Анна Васильевна оказалась маленькой и тоненькой старушкой. Все в ней казалось каким-то игрушечным. И носик, и губки. И даже голосок звучал по-детски – чисто и звонко. Дед Гриня еще от забора позвал ее, и Рите показалось, что ответил ребенок. Но тут в открытой двери сарая появилась сама Анна Васильевна, издали она вполне выглядела маленькой девочкой, не будь она абсолютно седой.
– Идите сюда, – позвала Анна Васильевна.
В сарае, куда они вошли вместе с дедом Гриней, Рита увидела верстак, заваленный кипами газет.
– Похоже, что библиотеке газеты теперь не нужны? – поинтересовалась Рита.
– Деточка, у нас даже книги уже некуда складывать, – запричитала Анна Васильевна. – Какие могут быть газеты?
– Их, наверное, никто не читает, – предположила Рита.
– Конечно. Я уже не помню, когда в последний раз просили газетную подшивку. Страшно сказать, уже и книги-то почти не читают.
– Неужели читателей совсем не осталось?
– Как в прошлые годы бывало, такое только вспоминать можно. Раньше на толстые журналы у меня очередь писалась. А теперь одни школьники ходят. Им по программе пока еще что-то задают.
– А книг у вас хватает?
– Новых авторов, конечно, мало. А насчет классики выручают старые запасы. Жаль, помещение маленькое. Подвал весной затапливает, оттого – сыро. А для книг это – гибель. Последний ремонт лет двадцать назад делали. Я ходила в муниципалитет, так там только обещаниями потчуют.
– Ты пожалуйся ей, пожалуйся, – посоветовал Анне Васильевне дед Гриня, – она корреспондент, из газеты.
– Из какой газеты? – старушка тронула гостью за плечо.
– Я в «Синегорской правде» работаю, – ответила Рита.
– А как вас зовут?
– Рита Таран.
– О, так я вас знаю, – обрадовалась Анна Васильевна, – заочно, конечно. Я ваши статьи всегда читаю. Мне они очень нравится, ваш язык, ваш стиль.
– Спасибо за похвалу, – засмущалась Рита.
– И про Лосева вы очень хорошо рассказали, – вспомнила Анна Васильевна. – У вас там только одна неточность.
– Какая неточность? – насторожилась Рита.
– У вас говорится, что сначала случился пожар, а уж потом прекратили строительство. А на самом деле все произошло наоборот. Вас, видимо, кто-то ввел в заблуждение. Я даже хотела вам написать об этом в редакцию, но как-то все недосуг.
– Мне кажется, я сама вычитала это из каких-то документов, – с сомнением в голосе отозвалась Рита. – Вернусь, обязательно перепроверю.
– А чего проверять, я вам точно говорю. Я же все помню.
– Ой, Анна Васильевна, расскажите, что вы помните. Я собираю материалы о Лосеве. И в газетах этих, – Рита кивнула в сторону верстака, – я хочу найти что-нибудь о Лосеве.
– Меня тогда выбрали комсоргом участка на стройке, вон, и Николай Степанович подтвердит, – с гордостью произнесла Анна Васильевна. – Сейчас некоторые стесняются своего прошлого. А я горжусь. Мы честно работали. И то, что я была комсоргом, не давало мне никаких привилегий. Наоборот. Рядовой комсомолец мог сказать: я устал и в воскресенье не выйду в дополнительную смену. А я так говорить просто не могла…
Анна Васильевна улыбнулась и погладила Риту по плечу.
– Я понимаю, вам это все непонятно и неинтересно. Ну и ладно. Не будем больше об этом. Вам какая газета нужна? У меня тут всякие есть. Вот – «Труд», а вот – «Правда».
– Мне нужна «Синегорская правда», – ответила Рита.
– «Синегорская»? – Анна Васильевна подошла к верстаку и начала перекладывать пожелтевшие газеты. – Найдем ли, не знаю. В библиотеке она хранилась. Помню, где лежала. А тут…
Рита вслед за старушкой подошла к верстаку и тоже стала осторожно просматривать хрупкие листы бумаги. Одна часть находилась в подшивках. Здесь газеты, развернутые на всю полосу, скреплялись небольшими пачками, по три месяца, подобранными подряд по датам. Это разобрать оказалось не сложно. Другая часть, увязанная в стопки, тоже легко перекладывалась. Но множество газет лежало в навал. Анна Васильевна, как человек опытный, действовала быстро, у Риты дело шло значительно медленней.
– Анна Васильевна, расскажите, что вы знаете про пожар на строительстве? – попросила Рита.
– А что тебе рассказать? Пожар и пожар.
– Ну, как это все случилось? Говорят, он произошел из-за грозы?
– Девочка, ты что? Какая гроза в начале апреля? Пожар начался в управлении, но виноваты оказались сварщики. Они рядом ферму варили. Комиссия тогда много грехов нашла. И сварщики, и сторож. Он ведь заснул, а должен был дежурить. Судили, конечно, главного инженера. Но если бы Лосев остался жив, ему бы тоже досталось.
– А я прочла, что Лосев тушил пожар, а перед этим он промок и простудился, а когда строительство закрыли, он умер.
– Господи, кто же написал такие глупости. Все произошло совсем не так. Точно помню, в субботу, в начале апреля к вечеру возле управления появился Лосев. Тогда суббота считалась рабочим днем. Алексей Михайлович остановил работу и сказал, что пришел приказ о закрытии строительства. Я, кстати, стояла рядом и все прекрасно слышала. Он пообещал, что завтра же отправится в Москву, чтобы добиться продолжения строительства. Лосев ушел. А кто-то из ребят пошутил, что он отправился прощаться. Теперь, конечно, я всего не припомню, но, кажется, у него была в то время пассия. Сейчас многие считают это нормальным, а тогда… В управлении работала то ли уборщица, то ли секретарша. Я имя ее, наверное, сейчас и не вспомню. Я комсомольцев своих всех знаю, а она уже вышла из комсомольского возраста. То ли Клава, то ли еще как, а фамилия – Митина. И вот, не знаю уж как, она, видимо, понравилась Лосеву. А у него в Москве – жена. А он – человек партийный. В то время с этим не шутили. И вдруг прошел такой слух. В общем, Клава эта уволилась. А что там дальше случилось, я точно не знаю.
– Клава Митина, – повторила Рита и спросила, – вы точно помните, не Мишина?
– Не буду врать, Конечно, я точно не помню, – улыбнулась старушка. – Я с ней ни по работе, ни по комсомолу не сталкивалась. Потому и не запомнила. Да к тому же и лет прошло много.
– А что дальше?
– Словом, тогда Лосев ушел, – продолжила Анна Васильевна, – и народ стал расходиться, чтобы вернуться в понедельник за расчетом. Ушли и сварщики, но, видимо, что-то не до конца загасили… А сторож, вместо того чтобы ходить по территории, забрался в управление и улегся на жестком диванчике, что стоял перед кабинетом Лосева. Ну, а когда разгорелось, он, видно, там и задохнулся…
– Ужасно, – вздрогнула Рита. – Страшная смерть.
– Может, и не очень, – вздохнула Анна Васильевна. – Он же даже не почувствовал. Во сне надышался, угорел, и все.
– А как Лосев на пожар попал? – поинтересовалась Рита.
– Я сама не видела. Но ребята говорили, будто сам Алексей Михайлович сказал, что увидел пожар с той стороны Резвы. А когда он переправился, здесь уже все управление полыхало. Пока пожарные не приехали, он сам руководил людьми. Они старались уберечь от огня другие строения. Алексей Михайлович и командовал, и сам участвовал наравне со всеми. А потом там взорвалась бочка с бензином. Лосев случайно оказался неподалеку. С сильнейшими ожогами его увезли в больницу. Но, увы, помочь не смогли, через три дня он умер…
Анна Васильевна умолкла и уголком платка, накинутого на плечи, вытерла глаза. Она вздохнула и с укоризной добавила:
– А ты говоришь: простудился…
– Но я… – Рита не договорила и махнула рукой.
На некоторое время в сарае установилась тишина.
– А вот это, по-моему, «Синегорская», – заметил дед Гриня, молча перебиравший газеты у другой стены.
Рита и Анна Васильевна подошли к нему. Действительно, дед Гриня обнаружил залежи «Синегорской правды». Рита издали узнала свою газету.
– Тебе только пятьдесят пятый год нужен? – уточнила Анна Васильевна.
– Можно и пятьдесят шестой, – отозвалась Рита. – Строительство кончилось в сентябре, но о нем писали и позже.
– Пожалуйста, дорогая, – засмеялась Анна Васильевна. – Забирай хоть все.
На счастье Риты три нужных пачки все-таки удалось обнаружить. За пятьдесят четвертый, пятьдесят пятый и пятьдесят шестой годы. Поблагодарив Анну Васильевну, и прощаясь с ней, Рита спросила:
– А можно мне еще раз прийти, поговорить о Лосеве?
– Ну конечно, – оживилась Анна Васильевна. – Приходи в любое время. Буду рада.
Забрав «Синегорскую правду», Рита и дед Гриня вернулись. Витька уже все сделал и сидел, отдыхая на завалинке.
– Ну, ты, хлопчик, орел. Молодец! – воскликнул удивленный Николай Степанович и обернулся к Рите. – Вишь, мы с тобой гуляем, а мужчина какое славное дело сделал?
Но Рита, занятая своими мыслями, даже не посмотрела в сторону Витьки. Она поставила на завалинку стопы газет, которые они принесли, и, оглядев их, озабоченно нахмурилась.
– Как же мы все заберем? Нам бы прицеп. А так придется еще раз приезжать. Николай Степанович, вы не возражаете, если я оставлю две пачки у вас?
– Чего ж мне возражать? – усмехнулся дед Гриня. – Я «козью ножку» не кручу, стало быть, газет на это мне не требуется.
– Какую козью ножку? – переспросила Рита.
– Эх, молодежь, – вздохнул дед Гриня, и объяснил. – Раньше из газеты сворачивали такую, – он изобразил на пальцах, – кулечек, в него насыпали махорку и заламывали, как ножку, козью… Курили, стало быть.
– А-а, – поняла Рита, устраиваясь на заднем сиденье мотоцикла с пачкой газет на коленях.


4

В субботу до самой ночи Рита разбирала привезенные газеты, и раскладывала их по датам. Вся комната превратилась в какой-то склад. Маленькие стопки лежали рядами вдоль стен, на диване, на столе и на стульях. Оказалось, что в пачки с «Синегорской правдой» попало множество экземпляров областной газеты «Рабочий путь». Сначала Рита хотела просто отсортировать и отложить ее. Но, развернув одну из газет, она случайно наткнулась на маленькое сообщение о строительстве Синегорского моста, где сообщалось, что область для ускорения ведущихся работ сумела выделить дополнительно пять самосвалов. Пусть эта информация ничего не говорила о Лосеве, но Рита теперь решила подробно просмотреть и «Рабочий путь».
В воскресение она в одиночку съездила в Ополье за оставшимися газетами. Дед Гриня очень удивился ее визиту.
– Я думал, ты в следующие выходные приедешь.
– Нет, в следующие выходные я не приеду, – ответила Рита. – А вот в конце октября обязательно прикачу за вами. Будет бабушкина годовщина и, если вы не побоитесь, мы вместе съездим на кладбище.
– Ну, до этого еще дожить надо, – улыбнулся дед Гриня.
Дома, разложив привезенные газеты, она начала их подробно просматривать. Ее интересовала информация о Лосеве и строительстве моста. И ей казалось удивительным, что в газетах об этом почти ничего не писали.
Внимательно изучив экземпляры «Рабочего пути», Рита нашла четыре упоминания о строительстве, но ничего интересного в них не обнаружила. Сообщали, сколько кубометров бетона поставил сверх плана областной бетонный завод. Писали об отправке двух бригад монтажников, о том, что строительство идет с опережением графика.
В «Синегорской правде» сообщений и статей нашлось больше. Рита просматривала одну газету за другой, записывая самое интересное. Но и тут материал был какой-то малоинформативный. Ну что можно понять из сообщения о том, что механизированная колонна, обслуживающая строительство, выполнила план мая месяца по перевозке груза на сто десять процентов? Нет, ясно, люди работали, надрывались, но что они конкретно сделали? Что они перевезли и куда?
Рита недовольно хмурила брови, читая очередной репортаж. И почему корреспонденты не рассказывают подробности? Ей хотелось найти что-нибудь интересное, человеческое, но пока ничего не получалось. Позвонила Ольга Данилова, полюбопытствовала, куда Рита пропала, и чем она занимается, а когда узнала про газеты, только рассмеялась.
– Неужели тебе не хочется отдохнуть?
– Ты знаешь, не хочется. А ты как отдыхаешь?
– А мы с Игорем собираемся в кино сходить, – поделилась Ольга. – Какая-то прикольная фантастика.
– Тебя фантастика интересует? – удивилась Рита.
– Нет, я что? Это Игоря интересует.
– Понятно, – заметила Рита. – Слушай, теперь тебе надо образовываться. Почитай классику. Стругацких, например.
– Я бы почитала, – вздохнула Данилова, – только когда? Времени у меня нет совершенно.
– Чем же ты занята?
– Понимаешь, – чуть замявшись, созналась Ольга, – теперь вечерами мы с Игорем часто встречаемся. Некогда мне читать.
– Ах, так? Ну, с тобой все ясно, – рассмеялась Рита. – Звони как-нибудь. А я продолжу свои изыскания. Пока.
Бросив сотовый телефон на диван, Рита считанные секунды еще думала об Ольге, о ее новом друге – Игоре. На мгновение возник образ Егора, и тут же вспомнился сценарий, Лосев, строительство моста и… она опять погрузилась в чтение газет.
Как всякая районная газета, «Синегорская правда» уделяла должное внимание не только стекольному и авторемонтному заводам, но и сельскому хозяйству. В статьях говорилось о жизни колхозов и совхозов, о пахоте и севе, заранее оценивались виды на урожай, осенью публиковались репортажи о его уборке. На страницах газеты подводились итоги соревнования, славились победители. В передовицах цитировались решения партии, газета призывала горожан к трудовым подвигам.
Далекое время, известное Рите только по рассказам матери и бабушки Ксени, не становилось понятнее, но делалось более знакомым и даже, в какой-то степени, приближалось.
Некоторые репортажи увлекали Риту, хотя в них говорилось совсем не о строительстве моста. Она с интересом прочла заметку о закладке городского парка Победы.
Для нее парк существовал всю жизнь. Раньше она как-то не задумывалась, что сравнительно недавно парка попросту не существовало. На фотографии какие-то люди сажали тоненькие прутики на невзрачном пустыре. Они верили в то, что в будущем на этом месте будут стоять тенистые деревья. Снимки были крупнозернистыми, но, несмотря на их отвратительное качество, улыбки людей они сохранили. Глядя на снимки, Рита невольно задавала себе вопрос: а жив ли кто-нибудь из тех, кто изображен на них? Ведь им уже должно быть за семьдесят… Сделать бы о них репортаж…
В одном из номеров Рита обнаружила небольшую заметку-сообщение, что для молодых строителей моста в Синегорске открылось заочное отделение филиала института инженеров транспорта. Ректор института обещал, что московские профессора, преподаватели филиала, будут приезжать в Синегорск для проведения консультаций, а также на время сессии. Надо съездить к Анне Васильевне, подумала Рита, может, она расскажет что-нибудь интересное про этот филиал. Куда он делся?
Утром Рита уходила на работу, а вечером, после ужина, отправлялась в свою комнату и продолжала внимательно перечитывать старые газеты. Летели дни, а она все читала и читала. Для всех окружающих она продолжала работать над сценарием, но сама-то Рита понимала, что для сценария материала у нее более чем достаточно, да и не требовал сценарий таких подробностей. Что же ее заставляло все глубже и глубже закапываться в описания событий далекого прошлого? Что она еще хотела узнать, что стремилась доказать и кому?
Во время ужина мать обычно ворчала на нее, как она говорила, за «наличие отсутствия». Но ворчала она осторожно.
– Рита, ты испортишь свое здоровье. Нельзя одновременно есть и читать, есть и думать о работе. Это вредно.
– Мам, мне некогда, – отмахивалась Рита, – когда еще можно подумать? Только за столом.
– Заработаешь себе нарушение обмена веществ, вот тогда вспомнишь мои слова. Пожалеешь, да поздно будет.
– Да ладно, мам, бог с ним, с обменом веществ. Заболит, тогда будем лечиться, – засмеялась Рита.
– Вот-вот. По-молодости все такие храбрые, – Зоя Алексеевна тоже встала. – И что ты так ищешь в своих газетах?
– Сама не знаю, – пожала плечами Рита. – Но я никак не привыкну. В ваше время писали так, что ничего понять нельзя.
– Какое это наше время?
– Ну, в пятидесятые годы.
– Интересно. Почему пятидесятые годы стали моим временем? И что тебе не нравится из того, о чем пишут газеты?
– Да все не нравится. Пишут много, а никакой конкретики. Как так можно? Я почти за год просмотрела газеты, а фамилию Лосева упомянули только один раз. Сказали, что он выступил на митинге в честь Первого мая. Он же директор строительства. А про пожар на стройке вообще ничего не написано. Даже про то, что строительство моста прекратили, нигде не упомянуто. Раньше несколько раз писали, что план строительства выполняется и перевыполняется, а потом, словно в рот воды набрали. Молчок, ни звука. Просто забыли о строительстве, и все. И Лосев погиб, а о нем ни слова…
– В то время о таких вещах было не принято распространяться, – заметила Зоя Алексеевна.
– Очень плохо.
– Не знаю, не знаю.
– Зато я знаю. Говорили только о хорошем, а плохое скрывали. Зачем? А затем, чтобы казалось, что все вокруг хорошо.
– Наверное, ты не совсем права. Вернее, это не так, как тебе кажется. А сейчас о чем пишут газеты? Заглянешь в некоторые, и не понять, в какой стране живем. Неужели самое главное событие это то, что у какой-то кинозвезды украли автомашину, или какая-то безголосая певица сменила любовника? Ах, ах! И несколько недель все газеты жуют эту жвачку. То же самое и в центральных газетах, только их страшно открывать еще и по другой причине. Там убили, тут зарезали, где-то маньяк крадет детей, а вот милиция накрыла наркопритон. Неужели тебя такие новости не ужасают?
– И раньше могло быть такое, только не писали об этом.
– Глупенькая, – усмехнулась Зоя Алексеевна. – Разве можно сравнить масштабы преступности раньше и теперь? Я хорошо знаю, что ночью девушка могла одна спокойно гулять по городу. Единственное, что грозило, пьяные могли привязаться. Да и тех громкий крик распугивал. Правда, помню, у нас в Синегорске осенью семьдесят третьего года одну девушку убили из-за дубленки. Так об этом по городу слух ходил целых пятнадцать лет, потому что больше ничего подобного не случалось. Да, об этом не писали в газете. А зачем писать?
– Чтобы все знали.
– Так об этом и так все знали. А сейчас что? Ты сама видела, в газете почти полностью напечатана инструкция, как сделать взрывное устройство. Зачем это? А потом удивляемся, когда какие-нибудь идиоты начинают устраивать взрывы?
– Ну, все. Проехали, – нахмурилась Рита. – Я все поняла. Я согласна. В ваше время все было лучше.
– Я так не говорила, ты не передергивай мои слова – обиделась Зоя Алексеевна. – Что-то сейчас хорошо, а что-то раньше. Ты, как серьезный человек, должна это понимать.
– Но какой ценой это достигали? – возразила Рита.
– Я с тобой согласна. Цена большая. Но заметь, ты осуждаешь цену, которую заплатили твои предки вчера. А ты не боишься, что ваши потомки будут осуждать вас за ту цену, которую платите вы сегодня?
Рита нахмурилась. В словах матери содержалось что-то цепляющее ее сознание.
– Ладно, – вздохнула она, – давай не будем ссориться.
– А разве мы ссоримся? Это мы так, языки разминаем. А ты, собственно, что хотела найти в газетах?
– Я даже не знаю точной даты смерти Лосева. Его жена, Софья Кирилловна, куда-то увезла Алексея Михайловича и где-то похоронила.
– Она никуда его не увозила.
– Что значит, не увозила? А где же его похоронили?
– Лосев похоронен на городском кладбище.
– А почему я ничего об этом не знаю? – растерялась Рита.
– Ну, голубушка, откуда мне знать, почему ты не в курсе? Ты меня не спрашивала.
– Он похоронен на городском кладбище, а я ни разу не посетила его могилу, – обескуражено бормотала Рита. – Почему ты мне раньше об этом не говорила?
– Раньше ты не спрашивала, а подъехать к тебе даже на кривой козе трудно, ты всегда сердилась.
– А ты покажешь, где его могила?
– Когда-то давно мама, ну, бабушка Ксеня, водила меня несколько раз. Но тогда я еще маленькой была, а потом она одна туда ходила. Я, откровенно говоря, не помню.
– В общем, понятно, – заключила Рита, – точное место ты показать не можешь, потому что не знаешь.
– Потому что не помню, – поправила Зоя Алексеевна.

Завершив чтение газет, Рита утром отвезла три стопы в редакцию. Для воссоздания архива, – пояснила она Коркину.
А после работы она отправилась на кладбище. Рита позвала с собой Ольгу Данилову, а та, конечно, – своего Игоря.
Рита понимала, что вечером на кладбище втроем будет спокойнее. Поджидая своих спутников, она успела купить в цветочном киоске шесть гвоздик.
– Мы, вообще-то, в семь часов все закрываем на замок, – проворчала в их сторону какая-то тетка, сидевшая у ворот.
– А там, за углом, есть дыра в заборе, – усмехнулся Игорь
– Ее уже давно заделали, – заметила тетка.
– А мы через забор, – ответил Игорь.
– Мое дело – предупредить.
– Скажите, а где тут могила Лосева? – спросила ее Рита.
– Девушка, вы смеетесь надо мной? – нахмурилась тетка. – Вы хоть знаете, сколько здесь народа похоронено? Неужели вы думаете, что я их всех знаю?
– Но он строил мост в Синегорске, – пояснила Рита.
– Тем, кто здесь, уже не важно, что они делали в жизни, – философски заметила тетка. – Ищите, и, может быть, найдете.
Ребята прошли на территорию кладбища. Справа остался большой зеленый холм, на котором расположился короткий ряд могил под несколькими серебристыми елями.
– Здесь городскую элиту хоронят, – пояснил Игорь. – Вон, видите резная ограда из черного камня вокруг гранитной книги в человеческий рост, это могила Толика Приходько.
– Что-то знакомая фамилия, – заметила Ольга.
– Это младший сын предыдущего префекта, он в автоаварии погиб, – рассказывал Игорь.
– Красивый памятник. Пошли, посмотрим? – предложила Ольга, и спросила Игоря, – ты знал этого Толика?
– Немного, он на год старше учился, – отозвался Игорь.
– Мы никуда заходить не будем, – остановила их Рита, – иначе мы ничего не успеем.
Они шагали по асфальту, глядя по сторонам. Но вокруг находились сравнительно свежие захоронения. И только когда дорожка стала узкой, она вывела их к старым, большей частью заброшенным могилам. Вдалеке уже виднелась ограда кладбища. Начало темнеть. Над асфальтовой дорожкой стали разгораться редкие фонари, а здесь оставалось сумрачно из-за того, что много было больших деревьев.
– Кто знает, куда идти? – задала Рита риторический вопрос, понимая, что ее друзья на него не ответят.
В самом начале Ольга оживленно смотрела по сторонам, но вскоре она просто повисла на руке Игоря и только вздыхала.
Конечно, памятники и даты на них радости не добавляли. Здесь, в окружении каменных плит, деревянных и железных крестов, по-особому проявлялась бессмысленность людской суеты, становилась наглядной краткость назначенного каждому бытия.
Проплутав некоторое время и, осознав, что в наступившей темноте уже ничего не разглядишь, Рита со вздохом приняла решение возвращаться. Уже выходя с кладбища, Рита остановилась у памятника над воинской братской могилой и положила свои шесть гвоздик на поблескивающий в сумраке гранит.
Приходить сюда завтра Ольга отказалась наотрез. Она сказала, что ей здесь плохо, ее угнетает кладбищенская атмосфера. Игорь, конечно, поддержал подругу и посоветовал Рите узнать в администрации кладбища, где находятся ранние захоронения, а может, у них где-нибудь записано и про могилу Лосева.

На следующий день, отпросившись на час у Коркина, Рита в обед съездила на кладбище. Совет Игоря оказался полезным. В помещении администрации ее принял сам директор. Корреспондентское удостоверение мгновенно сделало его улыбку учтивой и внимательной. Он сам нашел нужные книги, в которых регистрировались захоронения. И уже через десять минут Рита знала и номер участка кладбища, и номер могилы.
– Только там все очень заросло, – предупредил директор, скептически оглядывая ее светлый плащ.
Риту охватило волнение. Более полугода назад она даже не подозревала, что когда-то в Синегорске жил и работал Алексей Михайлович Лосев. Совсем недавно она впервые узнала о нем, а теперь приближается к его могиле. Рита быстро шагала по дорожке, пытаясь угадать, что она увидит? Каменная плита или крест? Впрочем, кресты в то время не ставили…
Асфальт внезапно закончился, тропа пробежала недалеко. Начались узкие проходы между высокими железными оградами. Чтобы не испачкаться, Рита сняла плащ и, повесив его на руку, проскальзывала между оград, стараясь к ним не прикасаться. Вокруг находились могилы, которые редко посещались.
Коротка людская память. Муж, потеряв любимую жену, вспоминает ее часто, если не женился второй раз. Сын помнит мать только первое время, но потом посещение кладбища предпочитается какому-нибудь другому времяпрепровождению. А уж внук бабушку вспоминает только, когда себя представляет маленьким, и, скорее всего, совсем не знает, где находится могила этой бабушки.
Почти не осталось у нас семейных захоронений. Видимо, и наши бабушки с дедушками и прабабушки с прадедушками часто меняли место жительства, причем, не всегда по собственному желанию, а в дочерях и внуках уже никто не воспитывал чувство уважения к могилам предков. Да и в какой стороне эти могилы? К тому же, не всегда знать свою родословную было безопасно…
В конце концов, Рита нашла могилу Лосева, но случилось это неожиданно. Номер участка она едва не прозевала. Случайно оглянувшись, она обнаружила жестяную пластинку с номером, лежащую на земле между двух оград. А считать могилы оказалось просто невыполнимым делом. Порядок нарушался из-за более поздних захоронений. Поэтому Рита быстро сбилась со счета и уже подумывала, не вернуться ли обратно, сомневаясь, найдет ли она место, куда когда-то приходила бабушка Ксеня.
Непонятно, почему она обратила внимание именно на это захоронение. Вокруг даже ограды не существовало, так, четыре ржавых обрезка трубы, связанные провисшим, таким же ржавым металлическим тросом. Вокруг в повал лежали многолетние пласты коричневой и желтой травы.
Рита, повесив плащ на ветку старого клена, принялась руками обрывать и отгребать траву, пытаясь докопаться до того, что скрыто под нею. Постепенно обнажилась небольшая бетонная плита, в которую встроили квадратный кусок когда-то белого мрамора. Пучком травы Рита вытерла мрамор. После этого стали видны гравированные буквы, подкрашенные темной краской: «А.М. Лосев», а ниже две даты – «23.II.20 – 05.IV.55».
Рита почувствовала, что устала, и села прямо на землю. Наконец-то, она добралась…
Конечно, у нее с собой не оказалось инструмента, а выдрать всю траву руками у нее не хватило сил, но даже то, что ей удалось сделать, весьма преобразило окружающее пространство. Цветы с собой в этот раз она не принесла, но ей очень хотелось что-нибудь положить к памятнику. Оглядевшись по сторонам, она нашла несколько красивых кленовых листьев. Она букетиком пристроила их перед надгробием, после чего продолжила расчищать могильный участок.
Теперь, зная место расположения могилы, она осмотрелась и смогла обнаружить и более свободный подход к ней. Обернувшись к могильной плите, Рита с минуту постояла молча, а потом тихо сказала:
– Прощайте, Алексей Михайлович, я теперь часто буду приходить к вам.


5

В выходные приехав в Ополье, Рита сначала отправилась с визитом к Анне Васильевне.
– О! Кого я вижу! Здравствуйте, – звонким голоском поприветствовала Риту седая женщина, направляясь навстречу, – какими ветрами к нам?
– Здравствуйте Анна Васильевна, – улыбнулась Рита, осторожно вводя свой мотоцикл в узкий просвет калитки.
– Рита, какой у тебя замечательный транспорт, – заметила Анна Васильевна.
– Да, – согласилась Рита. – Теперь автобус ждать не надо.
– А не холодно без крыши?
– Ничего, – бодро ответила Рита, – я хорошо утепляюсь.
– Ну, проходи, – пригласила Анна Васильевна.
– Я ненадолго.
– Все равно, не во дворе же стоять.
Анна Васильевна провела ее в дом. Рита, оглядывая с порога чистую горницу, остановилась в дверях.
– Садись за стол, чайку с дороги хочешь? – спросила Анна Васильевна.
– Нет, спасибо, я даже входить не буду, тут вот присяду, – Рита устроилась на лавке у окна. – У меня несколько вопросов к вам. Вы обещали рассказать.
– Пожалуйста, – улыбнулась старушка, – все, что помню.
– Знаете, я тут в газете вычитала, что при строительстве В Синегорске открыли филиал института инженеров…
– Да, было такое, – перебила ее Анна Васильевна, – открыли филиал, и даже почти год ребята там проучились, но, когда строительство прекратили, то в управлении решили и филиал прикрыть. Помню, ребята все мучились, их в область перевели, и на экзамены приходилось туда ездить. Комитет комсомола тогда письмо писал, чтобы оставили филиал в Синегорске, но ничего не получилось.
– Простите, а вы тогда в Синегорске жили?
– Конечно. На Вишневом спуске. Знаешь?
– Да. А почему же вы здесь?
– Почему? – хмыкнула старушка. – Как вы теперь говорите: догадайся с трех раз. Ладно уж, отвечу, замуж вышла.
– Анна Васильевна, вы говорили, что пожар возник из-за сварщиков… – сменила тему Рита.
– Да. Тогда, помню, комиссия приезжала, разбиралась. Главного инженера потом под суд отдали. А про сварщиков ты у Грини спроси, он как раз тогда учеником сварщика работал. Должен хоть что-нибудь вспомнить.
– Нет, Николай Степанович мне говорил, что он приехал позже, когда строительство уже закрыли.
– Что это он? Забыл? Я же его на комсомольский учет на стройке принимала. Пускай не врет. Его тоже на комиссию вызывали. Помню, он ходил смурной. Ты его расспроси, как следует. А будет отказываться, приводи, я ему все напомню.
– Анна Васильевна, а про жену Лосева вы что-нибудь знаете? Может быть, встречались?
– Про жену? – протяжно повторила маленькая старушка, и, соскочив со стула, спросила, – может, все-таки выпьешь чая?
– Нет, – покачала головой Рита.
Анна Васильевна убежала за занавеску, но вскоре вернулась, держа в руках большую тарелку.
– Попробуй, – предложила она, – мои сухарики все любят.
– Спасибо.
– Пробуй, – Анна Васильевна поставила тарелку на лавку, – и разговор будет веселее. Значит, про жену Лосева, – повторила она. – Ну, сколько помню, про нее почти не говорили. Знали, конечно, что она в Москве, а почему, зачем, я не слышала.
– Мне кажется, это не здорово, когда жена не рядом с мужем, – хрумкая сухариками, произнесла Рита.
– Знаешь, девочка, сейчас о том времени трудно судить. И вообще, не надо судить. Понять-то трудно, а уж судить – и подавно. Вы сейчас не представляете, как тогда жили.
– А что? Война уже десять лет как кончилась…
– Глупенькая, что ты говоришь? Полстраны разрушено, сколько миллионов человек погибло, страшно подумать. Десять лет на одном энтузиазме восстанавливали. И ведь восстановили. Ты не представляешь. Да, тут у нас руин не было, не дошел сюда немец, а там, чуть на запад, не приведи господь, – Анна Васильевна покачала головой и даже прикрыла глаза.
– Я по-молодости, конечно, войну помню как-то обрывочно. Помню, всегда очень хотелось есть. Похоронки помню, и на отца, и на двух старших братьев…
Анна Васильевна промокнула слезы уголком платка.
– Вы одиноки? – осторожно спросила Рита.
– Ну что ты? – сразу улыбнулась она. – Одиночество – это плохо. Правда, мужа я уже схоронила, но есть дети, внуки. Хорошо, когда кто-то есть рядом. Я сижу за столом, а мне наливают чай, насыпают две ложки сахара, не спрашивая, потому что знают, сколько надо положить, как я люблю, потому что знают мои привычки… Вот когда этого нет, это – одиночество…
– Понятно, – вздохнула Рита и рассмеялась, – только, наверное, это не вам, а вы всем чай наливаете и сахар насыпаете.
– Не без этого, – весело согласилась Анна Васильевна.
– Ну, ладно, я пойду. Будьте здоровы.
– И тебе того же. Может, все-таки чайку попьешь?
– Нет-нет. Спасибо.
Покинув Анну Васильевну, Рита вернулась к деду Грине.
– Я в конце шестидесятых мечтал о таком, – сознался Николай Степанович, увидев мотоцикл Риты. – Но тогда их только по разнарядке доставали, да и стоили они немало. Не машина, конечно, но деньги большие. А потом в ветслужбе выделили «Газон», я и перестал мечтать. А ты молодец, навестила деда. И забор стоит, – вспомнил он, – так что передай благодарность ухажеру.
– Никакой он не ухажер, – возмутилась Рита. – Просто приятель. Я попросила его помочь, он и помог.
– Ну, хорошо, – сразу же согласился дед Гриня, – передай благодарность твоему приятелю.
– Я, собственно, чего приехала, – Рита заговорила энергично и строго. – Ровно три года назад умерла бабушка Ксеня.
– Я знаю, – отозвался Николай Степанович.
– Так мы едем на кладбище?
– В Ручьи на мотоцикле?
– Да. Вы не бойтесь, мы поедем медленно.
– А что? – улыбнулся Николай Степанович. – Давай, тряхнем стариной. Тысячу лет не ездил верхом. В прошлый раз, когда ты предложила, я подумал, ты шутишь.

Рита и в самом деле ехала медленно. До Ополья в прошлый раз они с Витькой докатили за двадцать минут. Теперь же с дедом Гриней они добирались до кладбища в Ручьях почти час. Но все равно Николай Степанович слез с мотоцикла, кряхтя. Помяв поясницу, он сказал:
– Нет, внучка, твой транспорт – только для молодых. С моим радикулитом обратную дорогу я уже не выдержу.
– А как же? – растерялась Рита.
– Ничего, ничего. Я на автобусе вернусь. Мы как раз, не торопясь, на вечерний успеем. Правильно?
Рита достала мобильный телефон и посмотрела на часы.
– Успеем, – согласилась она. – Вот мост построят, до Ополья проложат асфальт. Тогда быстро будем добираться.
– Наверное, – согласился дед Гриня, – дорога – это хорошо. Только я уж, видно, не доживу до той поры.
– Неправда, – возразила Рита, – строят очень быстро.
Отсюда было видно, что строительство моста уже по-настоящему возобновилось. На том берегу постепенно поднимались бетонные опоры будущего моста. А на этом, за Ручьями, – ползали бульдозеры, расчищая будущую трассу. Неряшливые рыжие валы земли обезобразили ровную до этого луговину.
На кладбище вместе с Николаем Степановичем Рита прошла к могиле бабушки. Листья уже опали, кусты и деревья оголились и стали прозрачными. Стали видны и церковь, и далекие дома поселка. Черные контуры деревьев не заслоняли небо, по которому быстро неслись серые облака. Кончились золотые денечки осени, когда солнечные лучи еще доносят робкое тепло. Уже явно близилась та противная пора с нудными холодными дождями.
Рита извлекла из пакета припасенный заранее букетик фиолетовых астр, их очень любила бабушка, и поставила его в прикопанную пластиковую бутылочку с водой. Собрав опавшие листья и обломки сучьев, она вышла из-за ограды.
– Вы побудьте, а я отнесу мусор, – сказала она деду Грине, молча стоявшему рядом.
– Иди, иди, внучка, – немного невпопад ответил тот.
Когда Рита вернулась, то еще издали увидела, что дед Гриня находится внутри ограды. Он опустился на колени рядом с могилой и склонился перед крестом. Рите показалось, что он упал, поэтому почти бегом она поспешила к нему.
– Николай Степанович, сейчас же вставайте, вам нельзя, вы же застудите свою спину.
Но дед Гриня, не обращая на нее внимания, бормотал:
– Прости меня, Ксенечка, прости за все горе, что причинил не по злому умыслу. Скоро уже увидимся, вот, последний раз посижу тут с тобой. Думал не приеду, да внучка твоя порадела.
Рита сначала хотела помочь подняться Николаю Степановичу. Но, остановившись у ограды и услышав слова деда Грини, поняла, что ей не следует мешать его свиданию. Она только удивилась, почему дед Гриня просит прощения. Значит, он в чем-то виноват перед бабушкой. Почему-то припомнилось, что Николай Степанович так и не сознался, что работал учеником сварщика на строительстве моста, а когда Рита привела слова Анны Васильевны, он страшно рассердился и сказал, что она по старости все перепутала…
Рита прошла чуть дальше по дорожке. По сторонам встречались могилы, аккуратно убранные, украшенные бумажными цветами. Но хватало и неухоженных могил. За ржавыми оградами стеной стояла сорная трава, полынь и бурьян. Неряшливыми клочьями висела белая вата отцветшего иван-чая.
Дойдя до церкви, Рита повернула обратно. К моменту ее прихода Николай Степанович уже поднялся с земли и стоял, прислонившись к ограде. Неожиданно в этот миг облака в небе разошлись в стороны, и в дырочку выглянуло солнце. Мгновенно тусклые краски поздней осени исчезли, все вспыхнуло какой-то особенной прощальной яркостью.
– Видишь, бабушка радуется, что мы пришли, – дед Гриня махнул рукой в сторону солнца. – Спасибо тебе, внучка, что привезла в последний раз посидеть на ее могилке.
– Николай Степанович, ну почему в последний раз? Я прошу, не надо так говорить, – упрекнула Рита. – Мы с вами еще не раз здесь побываем.
– Нет, внучка. Ты еще, конечно, побываешь. А я уже больше не соберусь. Тяжело стало.
– Вы плохо себя чувствуете? – озабоченно спросила Рита.
– Я себя чувствую, как говорят, по возрасту.
Едва они покинули кладбище, солнце опять исчезло за облаками. Рита предложила доехать до парома, но дед Гриня отказался, сказав, что устал трястись на этой таратайке. Пешком они дошли до причала. Паром уже приближался с противоположной стороны. На нем переправлялась одна машина.
Дед Гриня присмотрелся и радостно произнес:
– Не может быть. Ну, и денек сегодня! Кажись, мне опять свезло, это Васькин «Жигуль».
– Кто такой Васька? – уточнила Рита.
– Сосед через улицу. Непонятно, зачем он переправляется?
Паром причалил, и «шестерка» аккуратно съехала на причал. Возле Николая Степановича машина притормозила. Водитель опустил стекло и спросил:
– Дед Гринь, ты что ль? Куда собрался?
– А я, Вась, домой хотел на автобусе. А ты куда в эту сторону направляешься?
– Я в Синегорск по делам ездил, а теперь домой спешу. Футбол скоро. В объезд не успеть. Садись, я тебя подвезу.
– Ой, Вась, спасибо, выручил.
Дед Гриня обошел машину и открыл дверцу. Но прежде, чем сесть, он обернулся к Рите и сказал:
– Сегодня везучий день. Ты сюда довезла. Теперь вот, Вася до дому доставит. Спасибо тебе, внучка. До свидания.
– До свидания, Николай Степанович, – улыбнулась Рита.
Машина уехала, а Рита повела свой мотоцикл на паром.
– Ну, ты, егоза, только туда-сюда и мотаешься, – усмехнулась Клавдия, когда Рита подошла к ней. – В Ополье каталась?
– Да вот, деда Гриню на кладбище к бабушке привозила.
Рита подошла к лебедке и, помогая Клавдии, взялась за металлическую ручку. Неожиданно у нее возник вопрос.
– Тетя Клав, скажи, а кто в пятьдесят пятом году работал паромщиком?
– В пятьдесят пятом? – нахмурилась Клавдия и повторила, – в пятьдесят пятом. Зачем это тебе?
Рита сказала, что ее интересует судьба строительства моста и начальника этого строительства.
– Я нашла могилу Лосева, – похвасталась она.
– В то время паромщиком служил мой отец, Федор Иванович.
– Ой, тетя Клава, а ваш отец рассказывал о Лосеве? О пожаре на строительстве, и вообще… – спросила Рита.
Паром опять причалил к городскому берегу, но Рита не торопилась сходить. Она ждала ответа, а Клавдия, привычно продолжая выполнять свою работу, неторопливо вспоминала.
– Да, я помню, еще девчонкой, часто помогала отцу на пароме. Так вот он, когда встречал, тетю Ксеню, твою бабушку, всегда вспоминал и рассказывал мне о ней. Она ведь моей кормилицей была. Твоя мама на месяц старше меня. Мы с ней молочные сестры. У моей матери молоко кончилось, а твоя бабушка меня подкармливала. Вот отец с ней и здоровался так: «почет и уважение кормилице моей дочери». А в то время к одинокой женщине с ребенком относились не так как сегодня. Уже не кричали: позор, но, во всяком случае, еще косились. Это позже государство стало поддерживать матерей-одиночек.
– Значит, бабушка была матерью-одиночкой?
– А ты не знала?
– Да нет, я знала, что мать росла без отца, но, – Рита замялась, – у меня это как-то не связывалось…
– Так вот, как только отец раскланяется с тетей Ксеней, так сразу начинал рассказывать про Лосева. Поэтому у меня в памяти твоя бабушка всегда связана с рассказами о пожаре на строительстве и о Лосеве. Видимо, у отца это тоже как-то связывалось. Да и рассказывал он всегда одними и теми же словами, я их почти наизусть запомнила. Едва тетя Ксеня уходила, так он сразу начинал: «помню, говорит, случился пожар на строительстве. В тот год весенний паводок начал спадать рано, паром уже в двадцатых числах марта поставили. Но тут зарядил дождь. Весна, плюс две недели непрерывного ливня, словом, почти потоп. Резва стала, действительно, резвой. Лосев появился у парома под вечер». Отец сначала отказался его перевозить. «Мне, говорит, если паром сорвет, под суд из-за тебя идти не хочется». Ну, Лосев стал его уговаривать, объясняя, «я – начальник строительства, а его решили закрыть. Мне, говорит, нужно ехать в Москву, добиваться продолжения строительства. А уехать, не попрощавшись с любимой девушкой, я не могу. А девушка живет на той стороне». В конце концов, они с трудом переправились, а уже когда оказались на противоположном берегу, заметили, что на стройке что-то загорелось. Лосев решил возвращаться обратно, но вода на глазах прибывала, и отец опять отказался. Тогда Лосев написал письмо и попросил отца бросить его на почте, а сам поплыл на лодке. Отец видел, что лодку сильно снесло, а потом она, кажется, опрокинулась…
– А Лосев? – уточняя, переспросила Рита.
– Я, видимо, уже что-то забыла. Ах, да, он говорил, что потом Лосева видели уже на строительстве.
– А мне одна женщина говорила, что он погиб при взрыве бочки с бензином.
– Нет, я об этом не слышала.
– Тетя Клава, а что стало с письмом?
– А что с ним могло стать? Отец сказал, что посмотрел адрес на конверте и сам отнес.
– И кому он отнес?
– Ну, этого я не знаю. Может, он что-то и рассказывал, но я уже не помню…
Когда паром в очередной раз причалил к берегу, Рита попрощалась с Клавдией, и на мотоцикле покатила к дому.
«Ну почему все помнят разное, и никто не помнит то, что произошло на самом деле? – думала она, пока ее мотоцикл с натугой одолевал подъем. – Чубаров в сценарии со слов Софьи Кирилловны написал одно, Анна Васильевна говорит другое, дед Гриня – третье, а отец Клавдии – четвертое. Видно, прошло слишком много времени, они все перезабыли. А мне как это сложить вместе? Нахваталась слухов, как Жучка блох…»


6

В середине ноября выпал снег. Рита закатила мотоцикл в сарай, смазала все, что положено по инструкции, закрыла чехлом, и оставила до лучших времен. То есть – до тепла. Кататься зимой мать ей запретила. Дело чуть не дошло до скандала. Рита пыталась доказать, что зимой кататься не опасней, чем летом. Но тут масла в огонь подлила жуткая авария, происшедшая буквально рядом с их домом.
На свежем снегу водитель на приличной скорости не вписался в поворот. «Газель» выбросило с дороги, она пару раз перевернулась по склону и ударилась в веранду соседского дома. Водитель, конечно, поломался, скорая помощь увезла его в больницу, но ему повезло, он сразу выпал из кабины на склоне, а не врезался вместе с машиной в дом. Повезло и жителям дома, в честь рабочего дня они все отсутствовали. Удивительно, что никто не погиб. Но видеть «Газель», воткнувшуюся в крышу веранды, было просто страшно. Со всех окружающих улиц понабежали зеваки. До вечера вокруг толпился народ. Все смотрели, как приехавший кран вытаскивает машину.
Зоя Алексеевна в сердцах сказала, что если дочь не прекратит кататься, она продырявит бензобак. Пришлось Рите сдаться и поставить мотоцикл на прикол. Конечно же, она сразу ощутила, что добираться куда-то ей стало сложнее.
В ближайший выходной снег почти растаял, но, несмотря на слякотную погоду, Рита вытащила мать на городское кладбище к Лосеву, куда им пришлось долго ехать на автобусе.
Под остатками снега земля не замерзла, поэтому часа четыре провели они на кладбище, воюя с дикой малиной, с потрясающими корнями которой они бы не справились, если бы не захватили лопаты. После земельных работ они достаточно быстро покрасили трубы и металлические тросики, ограждавшие могилу, после чего все вокруг приобрело до некоторой степени ухоженный вид.
– Мы молодцы, – сказала Рита, оглядев плоды трудов. – Я даже не замерзла, хотя с утра опасалась, что мы выбрали не лучший день.
– Это ты – молодец, – поправила ее Зоя Алексеевна. – А мне, если честно, даже стыдно. Бабушка приводила меня сюда в детстве. А потом жизнь и какая-то суета закрутили меня, я забыла сюда дорогу. Даже ради бабушки мне давно надо было сюда выбраться самой.
– Мама, не надо самокритики. Мы пришли – и хорошо. Лучше поздно, чем… Говорят, важно – внимание. Видишь, и Алексей Михайлович теперь будет пребывать в аккуратности и опрятности. И у нас на душе станет спокойно.
Рита вдруг умолкла и застыла неподвижно. Конечно, подспудно эта мысль существовала в ней давно. Она все время существовала где-то рядом, но в явном виде не всплывала на поверхность. Так, мелькала, как намек, но не позволяла сознанию зацепиться за нее. И вдруг именно сейчас, когда рядом стояла мать, мысль облеклась в четкий вопрос:
– Мама, а Лосев не твой отец?
Сначала Зоя Алексеевна хотела возмутиться тем, что дочь позволяет себе произносить вслух такие глупости. Она даже воздух набрала в грудь. Но, медленно выдохнув, она так и не нашлась, что ответить дочери. Она просто не знала правдивого ответа на этот вопрос.
Из детских воспоминаний Зоя Алексеевна вынесла рассказ матери о том, что отец ее погиб, как герой, спасая других людей. Но позже в анкетах ей пришлось писать: отец неизвестен. С молодости эти слова остались для нее неприятными, она от них испытывала какую-то неловкость. Но потом привыкла, и стала относиться к этому спокойней. Иногда она даже думала об отношениях матери и неизвестного отца с некоторой долей осуждения. Но, поймав себя на этом, она тут же раскаивалась, еще раз доказывая себе, что ей нужно радоваться, потому что в результате этих отношений на свет появилась она.
Но все-таки некий горький осадок в ее душе оставался.
Так уж получилось, что в молодости Зоя Алексеевна не собралась задать откровенный вопрос матери. И до сих пор она не испытывала дискомфорта от отсутствия ответа. Только теперь, пред ясным взором собственной дочери, она поняла, что ответ, которого она не знает, нужен не только ей.
Да, вспоминая всякие намеки, случайные оговорки, Зоя Алексеевна теперь могла бы связать их и домыслить некую логически непротиворечивую картину, в которой на месте неизвестного отца мог оказаться и Лосев. Но она все-таки прожила уже достаточно долго, и в характере ее хватало природного скепсиса, чтобы не бросаться доверчиво в трясину скороспелых версий.
– Он – Алексей Михайлович, ты – Зоя Алексеевна, все, вроде, сходится, – не дождавшись ответа, с упором на его имя и ее отчество продолжила свои логические построения Рита.
– Успокойся, не надо выдумывать, – начиная сердиться на упрямство дочери, заговорила, наконец, Зоя Алексеевна, – знаешь, сколько в мире Алексеев?
– Мама, а знаешь, сколько у меня уже доказательств? – воскликнула Рита.
– Как говорят в кино, все доказательства твои косвенные.
– Ну, понятно, – усмехнулась Рита, – тебя сможет убедить только генетическая экспертиза.
– Вот это было бы лучше, чем твои легкомысленные доводы, – строго заметила мать.
Пока предположение не формулировалось вслух, Рита еще сомневалась в правильности его, но, едва слова прозвучали, вся неуверенность ее исчезла. Теперь она была убеждена в своей правоте. Правда, одни сомнения исчезли, но появились другие.
«Можно ли, – рассуждала Рита, – заявлять открыто о выявленном родстве? С одной стороны, скрывать это, наверное, ни к чему, но, с другой стороны, бабушка об этом не распространялась. Она даже дочери не сказала, что Лосев ее отец. На могилку сводила, а сказать – не сказала. Почему? Потому что документально это не подтверждено. А значит, я могу быть сколько угодно уверена, но для других это – как заявление «детей лейтенанта Шмидта», Отто Юрьевича.»
А потом, что о ней подумают друзья и знакомые, если она объявит себя внучкой Лосева? Скажут, хочет примазаться к славе. Впрочем, славу Лосева не назовешь большой. Другие могут решить, что она метит попасть в наследники. Не станешь же всех посвящать в юридические тонкости незаконнорожденности, или доказывать, что грандиозных миллионов у Лосева не просматривается. Получается, что ходить на могилу к дедушке можно и нужно, а рассказывать об этом вовсе не обязательно.

В обеденный перерыв Рита забежала в милицию и нашла там Климова, одноклассника брата. Тот, увидев ее, спохватился.
– Ой, Рита, извини. Я совершенно забегался, запрыгался и напрочь забыл о твоей просьбе.
– Саша, ну ты даешь, – обиженно удивилась Рита. – А я на тебя надеялась.
– Погоди, я сейчас, – торопливо произнес Климов и унесся по коридору.
Через минуту он появился с фотографией в руках.
– Вот. Ты извини, – смущенно поморщился Александр, – у нас в отделении подходящей аппаратуры нет, а в область, сама понимаешь, можно отправлять только, когда дело заведено. Так что, ничего не получилось. Я давно хотел тебе фото отдать, но как-то не складывалось.
– Ну, ладно, – вздохнула Рита, – и на том спасибо.
– Не за что.
– Сама знаю, что не за что, – отмахнулась Рита, – ну, пока.
Выйдя на улицу, она подумала, что, видимо, бабушка пока не хочет ей помогать… и с этим надо смириться.
Позже она купила подходящую рамку для фотографии, а готовый портрет поставила на письменный стол.
Мать, увидев портрет, поворчала немного, мол, она продолжает заниматься глупостями. Но потом Рита случайно увидела, что Зоя Алексеевна долго стояла перед фотографией…
Рита опять взялась за переделку сценария. Теперь все действующие лица ей стали ясны и понятны. Работалось легко, и в середине декабря на базе сценария она написала повесть. Распечатав два экземпляра на работе, она отправила один из них в редакцию журнала «Дружба народов». Другой экземпляр дала почитать Коркину.
На следующее утро Валерий Семенович вошел в комнату и, ничего не говоря, положил повесть ей на стол. Постояв рядом некоторое время, он вздохнул, помолчал и, так ничего и не сказав, направился к выходу. Рита ждала отзыва, поэтому с удивлением окликнула редактора:
– Валерий Семенович, ну, как вам повесть?
– Мне грустно, – нехотя ответил редактор.
– Почему?
– Ты молодец. Твое мастерство прибывает, как говорится, не по дням, а по часам. Я говорю на полном серьезе.
– Поэтому вам грустно?
– Конечно, я же понимаю, чем это должно закончиться. Я просто чувствую, что очень скоро ты рванешь в столицу.
– Так меня там и ждут, – усмехнулась Рита.
– Все равно поедешь. Поверь старику.
– А повесть вам понравилась?
– Прочел на одном дыхании. Ты – молодец. Я тебе это уже говорил. Пиши, и выбьешься в люди.
Похвала Коркина Риту порадовала. Валерий Семенович всегда давал ей дельные советы, особенно в самом начале. Однажды Ольга Данилова с некоторым пренебрежением отозвалась о Коркине, мол, что может понимать в литературе чемпион Союза по волейболу. Рита за эти слова отчитала подругу по первое число. Зачем судить о человеке, пользуясь какими-то дурацкими слухами, спрашивала она, и, не дожидаясь ответа, заметила, Валерий Семенович, между прочим, закончил филологический факультет московского университета.

Новый год Рита встречала дома. Обычно они с Ольгой вливались в какую-нибудь компанию. Так, в прошлом году Витька Слегин достал им путевки на неделю в небольшой заводской дом отдыха. Втроем они там славно встретили Новый год, всю ночь хороводя вокруг елки, устроенной прямо в лесу. В доме отдыха собралось не очень много молодежи, но, тем не менее, все получилось и весело, и шумно.
В этом году Витька с предложениями не появлялся, да и Ольга не горела желанием праздновать в прежнем составе. Рита догадывалась, что подруга мечтает оказаться в обществе Игоря, ведь, говорят, как встретишь Новый год, так и проведешь его. Но и сама Рита не рвалась куда-то в веселую компанию. Накануне праздников ей приснилась тема новой повести. С утра, пока еще не забыла свой сон, она успела записать кое-какие сюжетные ходы, но предпраздничная суета и в редакции, и дома не позволили ей даже просмотреть эти записи. И теперь все ее мечты нацеливались на посленовогоднюю неделю.
Дома мать заставила ее, как следует, убраться и доделать все дела, начатые и брошенные в течение года. Еще весной Рита легкомысленно пообещала покороче подшить шторы на окнах. Распороть старую подшивку она успела, но на этом дело и остановилось. Весна прошла, а летом и осенью то съемки отвлекали ее, то работа, то поездки в Ополье, то поиски материалов о строительстве моста. Словом, как назвала это Зоя Алексеевна, – лень. Теперь работу пришлось завершать. А заодно она починила халаты и себе, и матери, ушила блузку, в которой собиралась встречать Новый год.
Последний день года оказался субботой, поэтому Зоя Алексеевна и Рита успели приготовиться к празднику. Рита за три дня до этого объявила матери, что на Новый год она никуда не собирается.
– Ты никуда не пойдешь? – уточнила Зоя Алексеевна. – Неужели будем встречать вместе?
– А что? Ты разве против? – улыбнулась Рита.
– Не болтай глупости, – нахмурилась мать.
Начиная с институтских времен у Риты появились друзья и приятели. С радостью выбираясь на молодежные сборища, она никогда не задумывалась, с кем и где будет встречать Новый год мать.
Теперь, наблюдая оживленные ее суету и хлопоты, она вдруг поняла, что мать обрадована тем, что они встретят Новый год вместе, но старательно скрывает это.
Наряжая елку, развешивая шары и гирлянды, Рита вспомнила, что еще осенью купила красивый шелковый платок специально для новогоднего подарка матери. Старой простыней, имитировавшей снег, Рита задрапировала основание елки. И в складках ткани легко замаскировала свой подарок. Потом она присоединилась к матери, хлопотавшей у плиты.
– Зачем столько готовить? – удивилась Рита. – Нас двое.
– А вдруг кто-то зайдет, – предположила Зоя Алексеевна.
– Так тут на десять человек хватит.
– Ну и что? Если никого не будет, значит, неделю будем бездельничать, нам хватит.
Почему-то всегда так получается, как ни спеши, как ни готовься заранее, но за полчаса до новогодней полночи оказывается, что вот тут чуть-чуть не домешано, тут чуть-чуть не дорезано, тут что-то не поставлено, тут что-то не положено. В результате за десять минут до прихода Нового года оказывается, что старый год еще не проводили.
Так и в этот раз – без четверти двенадцать Зоя Алексеевна и Рита вспомнили, что они еще не переоделись. Зоя Алексеевна хотела махнуть рукой и встречать, как есть, в халатах и фартуках, но Рита запротестовала и настояла на переодевании.
За пять минут до двенадцати они включили гирлянду на елке, выпили по полрюмочки кагора из бутылки, начатой еще на бабушкину годовщину. Помянув добрым словом уходящий год и закусив кусочком колбаски, они, слушая поздравление президента, попытались открыть шампанское. Пластмассовая пробка сидела в бутылке так крепко, что ни Рита, ни Зоя Алексеевна не смогли ее извлечь. Они бы, конечно, опоздали, но Рита в последний момент притащила пассатижи, с помощью которых ей все-таки удалось откупорить бутылку.
Едва успев к последнему удару курантов, они сдвинули бокалы с шампанским и поздравили друг друга с Новым годом. И тут же обе вскочили.
– Мама, ты не хочешь заглянуть под елочку? Там дед Мороз тебе принес подарок.
– Ты, дочка, тоже посмотри, может, он и о тебе не забыл.
Они вдвоем подошли к елке, и нашли свои подарки.
– Ой! Какая прелесть! – воскликнула Зоя Алексеевна, расправляя и набрасывая платок на плечи.
– Ой! Мама, зачем? У меня же мобильник еще нормальный, – Рита раскладывала красный аппарат с двумя цветными дисплеями.
– Ничего, ничего. А свой старый мне отдашь. Дай-ка я тебя поцелую, – добавила мать, обнимая дочь.
Они расцеловались.
– Пошли, надо обязательно закусить, – предложила Зоя Алексеевна, – а то мы с тобой сейчас опьянеем.
Они поели и выпили еще по бокалу за то, чтобы наступивший год оказался лучше старого. По телевизору на разных каналах показывали одних и тех же артистов в разных комбинациях. Зоя Алексеевна периодически переключала каналы, останавливаясь на тех, где звучали знакомые мелодии. Она немного опьянела, она радовалась общению с дочерью. Она тоже давно не праздновала домашний Новый год. Обычно дочь где-то отмечала с подругами, а она напрашивалась к кому-нибудь из соседок. После курантов они выпивали по паре бокалов шампанского и расходились, скучно и однообразно.
Рита переставила сим-карту в новый телефон. Зоя Алексеевна видела, что аппарат дочери понравился – она его поглаживала, раскрывала и вертела, рассматривая со всех сторон.
– Завтра, или когда они там начнут работать, купим тебе сим-карту, – сказала Рита, отдавая старый аппарат матери, – и мы с тобой сможем переговариваться в любое время.
– Это дорого, наверное.
– Зато как удобно! А потом, знаешь, – поучительно произнесла Рита, – общение дороже.
– О! Ты у нас – мудрец, – заметила Зоя Алексеевна и засмеялась. – Слушай, а как будет мудрец женского рода?
Рита, ничего не придумав, пожала плечами:
– Не знаю.
– В общем, ты у нас Василиса Премудрая.
В этот момент новый аппарат начал издавать какие-то резкие звуки, после чего из него полились звуки «Лунной» сонаты Бетховена. Рита от неожиданности вздрогнула и едва не выронила аппарат.
– Слушаю, – откинув крышку, произнесла она. – Оля, я тебя тоже поздравляю и желаю всего, чего хочется.
Зоя Алексеевна коснулась руки Риты и знаками показала, что она тоже поздравляет Ольгу. Рита покивала ей головой, продолжая слушать подругу.
– Я, вообще-то, так и думала, – сказала она. – Передавай поздравления своему Игорю, вот мама тоже вас поздравляет. Что? Да мы с мамой вдвоем пьянствуем. Что? Ну, приходите. Оля, минуточку погоди.
Рита прикрыла аппарат рукой и обернулась к матери.
– Мам, Ольга хочет придти к нам со своим Игорем.
Зоя Алексеевна театрально махнула рукой и произнесла:
– Гулять – так гулять. Пускай приходят. Не зря же мы с тобой на десять человек готовили.
– Давайте, приходите, – сказала Рита в трубку. – Только не тяните, а то горячее остынет.
Рита отложила аппарат и произнесла:
– Мама, пока они еще доберутся. Давай, используем момент и еще раз выпьем с тобой.
– Ты, никак, пьяницей стала?
– Давай выпьем за здоровье друг друга.
– О! За это грех не выпить, – засмеялась Зоя Алексеевна.
Они долили шампанское и, выпив, расцеловались. Подцепив вилкой ломтик ветчины, Зоя Алексеевна ушла готовиться к приему гостей. В это время вновь зазвучала «Лунная» соната. На экране светился незнакомый номер. Рита нахмурилась, и нехотя включила соединение.
– Слушаю вас, – произнесла она настороженно, и вздрогнула, услышав голос, который сразу узнала.
– Рита, поздравляю тебя с наступившим Новым годом.
– И я вас поздравляю, Егор Александрович.
– Ты меня узнала?
– Конечно. Я хочу пожелать вам в новом году успехов, творческих. И всяких других.
– Рита, ты не представляешь, как я рад тебя слышать. Знаешь, я все-таки надеюсь, что мы еще продолжим нашу работу.
– Это было бы замечательно, Егор Александрович. Я сценарий поправила.
– Ты молодец. Мы обязательно снимем хороший фильм.
– Значит, можно надеяться?
– Обязательно.
– Может, мне переслать вам сценарий?
– Нет, пока не надо.
– Ясно, – погрустнела Рита.
– Рита, ты неправильно меня поняла. Просто я сейчас занимаюсь другой работой. А вот после нее…
– Понятно, – сухо заметила Рита.
– Ничего тебе не понятно. Знаешь… – Рюмин замялся, – хочется увидеться. Когда говоришь глаза в глаза, легче понять друг друга.
– Не всегда, – тихо возразила Рита.
– Да, тут, возможно, ты права, – помолчав немного, согласился Рюмин.
– Нет, я, наверное, не права, – вновь возразила Рита.
Опять возникла пауза.
– Как поживает Константин Андреевич? – спросила Рита.
– Если честно, то не знаю. Я его с тех пор не видел.
– Понятно, – вздохнула Рита. – Очень добрый и внимательный человек. Если увидите, передавайте привет.
– Передам, если увижу. Но, скорее всего, не увижу и не передам. Черт побери! – вдруг воскликнул Рюмин, – что за жизнь? Какая-то суета, какая-то свистопляска. И совершенно нет времени, чтобы встретиться с добрым и внимательным человеком.
– Вы смеетесь?
– Что ты, Рита. Я, как никогда, серьезен.
– Егор Александрович, мы с вами долго говорим.
– Ну и что? – не понял Рюмин.
– Просто минуты бегут, и с вас денег много возьмут.
– Ай! Рита, это все чепуха. Вот как бы нам увидеться?
– Так вы же сами говорите, что, возможно, съемки возобновятся, тогда и увидимся.
– Рита.
– Я слушаю вас.
– Вот ты все: вы да вы. А я все тыкаю.
– Это ничего, Егор Александрович.
– Рита.
– Да?
– Ну почему у нас с тобой разговора не получается?
– Как это, не получается? Вон вы завтра на свой счет посмотрите, и увидите, как долго мы с вами разговариваем.
– Нет, Рита, я не про это…
– Егор Александрович, а вы с кем встречаете Новый год? Это если не секрет. Если не хотите, можете не рассказывать.
– А что тут скрывать? Ни с кем я не встречаю. Из женщин, вот, только бутылка шампанского. Я с ней встречаю. А если без шуток, то за стенкой семья брата сидит. И мне легче – самому ничего не надо готовить. А ты с кем встречаешь?
– Сейчас мы вдвоем с мамой, но где-то на подходе моя подруга со своим кавалером. Должны вот-вот подойти.
– Ну, ладно, Рита, еще раз поздравляю тебя с Новым годом. Желаю тебе счастья и любви.
– Я вам тоже желаю успехов в творчестве, счастья, – ответила Рита, и с чуть различимой паузой добавила, – и любви…
– До свидания, Рита.
– До свидания, Егор Александрович.
Наступила тишина. Разговор, вроде бы, завершился, но коротких гудков не было, и Рита сидела, вслушиваясь в тишину, надеясь уловить еще хоть какой-нибудь звук. И вот, когда она уже собралась убрать телефон от уха, там, далеко, вновь прозвучал голос Рюмина:
– Ну, вот, четыре месяца собирался, а когда собрался, поговорить не удалось…
Послышались короткие гудки. Рита положила аппарат, ей стало нестерпимо грустно. Она почувствовала, что готова расплакаться, и расплакалась бы, но в этот момент со двора не донесся гулкий взрыв петарды, а следом звонкий голос Ольги прокричал:
– Эй! Народ! С Новым годом!
И вдвоем с Игорем они заголосили:
– Ура!
– Мама, пойдем на улицу, – увлекла Рита Зою Алексеевну.
Набросив шубы, они выскочили на крыльцо. На обочине Игорь и Ольга запускали салют. Что-то с треском вспыхивало, и вверх устремлялся кусочек огня, который там взрывался и осыпался множеством ярких звезд. Салютом увлекались и другие жители Синегорска. Повсюду слышались хлопки взрывов пиротехники. Даже за Резвой кое-где сверкали шары салюта.
Истратив боезапас, Ольга и Игорь вошли в дом. Они принесли еще одну бутылку шампанского. И эту бутылку пришлось открывать пассатижами. Но Ольга с Игорем не стали долго сидеть за столом. Вскоре они поднялись, объявив, что им нужно навестить еще кое-кого из своих друзей.
– А что они так быстро ушли? – удивилась Зоя Алексеевна
– Ольга специально приводила Игоря. Это – смотрины.
– Неправильно, – заметила мать. – Смотрины – это, когда жениха и невесту сводят, чтобы посмотрели друг на друга.
– Очень может быть, что ты права. А это как-то по-другому называется. Просто Ольге хочется продемонстрировать всем наличие кавалера.
– Ох! – вздохнула Зоя Алексеевна, – тебе бы тоже не помешало в новом году подцепить какого-нибудь кавалера. Вот за это я сейчас выпила бы.
– Никого мне, мама, не надо подцеплять, – нахмурилась Рита. – Да и выпивать больше не хочется. Пойдем лучше спать?
– Это предложение принимается…


7

Новогодние праздники отгремели. Рита, мечтавшая приступить к новой повести, сюжет которой ей приснился, попробовала писать. Но, то ли она не все записала из того, что снилось, то ли какой-то настрой пропал, в результате она читала свои записи и не понимала, что ее так вдохновляло? Она хорошо помнила чувство восторженности, вызванное пониманием оригинальности сюжетных ходов, их неожиданной связанностью и логической обоснованностью.
Теперь же, она смотрела на записи и ничего в них не обнаруживала, ни оригинальности, ни связанности, ни обоснованности. Наоборот, все казалось примитивным, слабым, а главное – неинтересным. А когда сюжет не увлекает даже автора, то что-либо писать просто невозможно. Рита в каком-то подавленном состоянии сидела за письменным столом, пытаясь перебирать свои старые записи, или бесцельно слонялась по комнате, все ее раздражало, ничего не нравилось, настроение становилось все ужаснее. Мать отваживалась ее тревожить, только когда звала к столу в обед, ужин или завтрак.
Дня через два позвонила Ольга и пригласила к себе, но Рита сразу отказалась. Пить вино и веселиться ей не хотелось. Кроме того, она понимала, что будет немного завидовать подруге, ведь подразумевалось, что Игорь тоже будет присутствовать. А при виде Игоря и Ольги она сразу вспоминала Рюмина, и ей становилось печально.
Уж лучше дома одной мучиться от меланхолии и приступов неверия в свои силы и таланты, чем тосковать о своем счастье, глядя на подругу. Она верила, что, если регулярно сидеть за письменным столом, вдохновение вернется.
Увы, надежды ее не оправдались. Ничего не вымучив, Рита после новогодних каникул с радостью отправилась на работу. Текущие заботы в редакции и специальные поручения Коркина, отвлекали ее от грустных мыслей, и постепенно выводили из состояния апатии.
А в середине февраля случилось неожиданное. Рита, как обычно в пятницу, вернулась домой немного пораньше. Вешая в прихожей шубу, она обнаружила на вешалке незнакомое пальто, к тому же слышался веселый смех матери. Недоумевая, с кем это она так общается, Рита вошла в комнату и застыла от удивления. За столом рядом с матерью сидел Константин Андреевич. Они пили чай.
– Я рад приветствовать вас, любезная Марго, – с улыбкой произнес Чубаров, заметив Риту. – Я счастлив видеть вас в добром здравии и веселом настроении.
– Здравствуйте, Константин Андреевич, – искренне обрадовалась Рита.
Она вымыла руки и села напротив него. Чубаров внимательно посмотрел на нее, вздохнул и, улыбнувшись, сказал:
– А вы, милая Марго, все хорошеете.
Рита промолчала, смущенно опустив глаза.
– А как у вас успехи на литературном поприще? – поинтересовался Чубаров. – Чем можете порадовать своих читателей?
– Как некоторые шутят, я не успела наделать успехов, – немного поскучнела Рита. – Я из сценария сделала повесть и послала в редакцию. Но пока ответа нет.
– А когда вы послали?
– В декабре.
– Ну, что вы, голубушка. В этом деле так скоро не бывает. Ждите не раньше, чем через полгода. Почта нынче стала работать плохо. Пока ваше письмо довезут, пока его зарегистрируют, а потом там, небось, всего один человек читает. Когда это еще очередь дойдет.
Рита вдруг поняла, что Константин Андреевич приехал не на съемки. Не будет никаких съемок. А почему у нее екнуло сердце, когда она увидела Чубарова? Просто ей показалось, что и Рюмин приехал, и что завтра она увидит его. А теперь все понятно. Ни Рюмина, ни съемок.
– Милая Марго! А что это у нас глазки погрустнели? – спросил Чубаров, заметив изменение ее настроения.
– Значит, съемок не будет? – тихо спросила она.
– Голубушка, не огорчайтесь, – начал утешать ее Чубаров, – будут съемки, обязательно будут. Правда, не сейчас. Мне один ответственный товарищ, пардон, теперь говорят – господин, пообещал, что к лету съемки возобновятся.
– Правда? – обрадовалась Рита.
– Да, и все-все-все приедут в Синегорск, – лукаво поглядывая на Риту, произнес Константин Андреевич. – Так что готовьтесь, еще раз перечитайте сценарий.
– Константин Андреевич, – вмешалась Зоя Алексеевна, – а вы, как приедете, сразу к нам. Комнату мы вам приготовим.
– Буду очень признателен, – улыбнулся Чубаров. – А что, сын опять не приедет на летние каникулы?
– У него начинается стажировка, он уже написал, что не приедет, – пояснила Зоя Алексеевна. – А вы приезжайте. Вам же некуда собачку деть.
– Да, – вздохнул Константин Андреевич, – я опять с Актером приеду. Он признает только моего приятеля Юру. Сейчас Юра взял его на три дня, пока я тут. А на лето приятель с внуками уезжает на дачу, но Актера туда взять не может, потому что его дети держат там своего пса какой-то страшной породы. Вы ведь знаете эту моду на ужасные породы. А потом, я и сам не хочу, мне тоже плохо, если я долго буду без Актера.
– Константин Андреевич, а вы теперь только на три дня приехали? – уточнила Рита.
– Да, голубушка. А с учетом того, что выехал я вчера, да и сегодняшний день уже почти прошел, то всего на полтора дня. А в воскресенье я уже уеду.
– А куда вы спешите? – поинтересовалась Зоя Алексеевна.
– Да я никуда не спешу, – замялся Чубаров, – просто у меня деликатная миссия. Я сопровождаю в поездке одну даму.
– Тогда понятно, – сухо заметила Зоя Алексеевна и начала убирать чашки со стола.
– Нет, Зоя Алексеевна, погодите, вам еще не все понятно, – улыбнулся Константин Андреевич, – Этой даме уже восемьдесят три года, я для нее – юнец, она попросила меня помочь в силу нашего с ней старинного знакомства. Дама, прозорливо полагает, что скоро ей будет трудно передвигаться, а пока может, она решила посетить могилу мужа.
– Ой! – вскрикнула, догадавшись, Рита, – неужели Софья Кирилловна приехала? Как здорово! Я смогу с ней поговорить.
– А вы, голубушка, заранее не радуйтесь, – предупредил ее Чубаров. – Я уже говорил вам, Софья Кирилловна – дама суровая. Захочет – пообщается с вами, а не захочет, ее никто не заставит. Ей надо показаться, а уж она сама решит. Готовьтесь, завтра вместе съездим на кладбище. А дальше видно будет.
Договорились, что утром Рита вместе с Зоей Алексеевной подъедут к гостинице часам к десяти. А оттуда все вместе поедут на кладбище. После этого Чубаров начал прощаться.
– Погодите, еще чаю попьем, – уговаривала его Зоя Алексеевна. – Вы только извините, что у меня к чаю ничего нет.
– Ой, спасибо, – засмеялся Константин Андреевич, – я уже полон по горлышко. Как же ничего нет? Три сорта варенья, сухарики, печенье. Да вы что?
– Раньше гостей полагалось пирогами привечать, – заметила Зоя Алексеевна.
– Это званных гостей встречали пирогами, а я сегодня…
– У хорошей хозяйки пироги всегда на столе.
После долгих шутливых препирательств Константин Андреевич все-таки ушел. Зоя Алексеевна убрала со стола и, присев на стул рядом с дочерью, задумчиво произнесла:
– Хороший человек, Константин Андреевич, добрый…
– Он – человек позапрошлого века.
– Что это ты так о нем?
– Он умный, воспитанный, – перечисляла Рита, – и всегда такой галантный. Я думаю, что уже в прошлом веке таких мужчин оставалось мало.
– Да, – задумчиво вздохнула Зоя Алексеевна.
У Риты весь вечер сохранялось хорошее настроение. Она помогла матери вымыть посуду, а потом они посмотрели по телевизору какую-то серию «Ментов». И все это время Рита ощущала в груди необъяснимую теплоту. Но это не нахлынуло вдохновение. Против обыкновения, ее не тянуло за письменный стол. Просто в ней созревала радость. Она предчувствовала ее. Лишь когда Рита легла спать, эта радость захлестнула ее. Захотелось вскочить, выбежать куда-то и крикнуть вдаль:
 «Ура! Скоро лето, начнутся съемки. Скоро приедет Егор».

Наутро Зоя Алексеевна встала рано, приготовила завтрак и разбудила Риту. Та не выспалась, и не хотела подниматься.
– Неудобно, нас же люди ждут, – подгоняла ее мать.
– Они еще не ждут, – зевая, возражала Рита.
Наконец, настойчивость матери восторжествовала. Они успели позавтракать, одеться и доехать на автобусе до рынка, откуда пешком поднялись к гостинице. Пять минут одиннадцатого они вошли в холл. Чубаров их уже ожидал. Он встал из кресла и пошел навстречу.
– Великолепно выглядите! – улыбнулся Константин Андреевич. – Здравствуйте. Меха и цветы всегда красят женщин.
Зоя Алексеевна и Рита надели новые шубы. Морозец на улице ослабел, но, пока они быстрым шагом дошли до гостиницы, их щеки разрумянились. На рынке они приобрели два букета искусственных цветов. Один – оранжевого, другой – малинового цвета. Их покрасневшие лица в сочетании с золотистым или с коричневым мехом и яркими цветами выглядели живо и молодо.
– Не мех нас красит, а мороз, – отозвалась Зоя Алексеевна.
– Разве на улице морозно? – удивился Чубаров.
– Морозец очень легкий, – улыбнулась Рита.
– Это хорошо. Так вот, любезные дамы. Я хочу вас попросить, будьте, пожалуйста, снисходительны. Софье Кирилловне восемьдесят три года, но у нее ясный ум и твердая воля. Только три года, как она оставила работу. Я не хочу сказать, что она капризна, но нрав у нее специфический. Поэтому я вас предупреждаю и прошу, быть благоразумными и снисходительными, не стоит препираться по поводу ее высказываний.
– Константин Андреевич, вы нас уже совсем запугали, – улыбнулась Зоя Алексеевна.
– Лучше заранее слегка запугать, зато потом все окажется не так страшно, – усмехнулся Чубаров. – Ну, я пошел за Софьей Кирилловной, а то она решит, что вы любите опаздывать.
Чубаров поднялся по лестнице, а Зоя Алексеевна расстегнула дубленку и присела в кресло. Рита принялась расхаживать по блестящим разноцветным квадратикам мраморного пола.
– Тебе не кажется, что Константин Андреевич чересчур боится этой Софьи Кирилловны? – спросила Зоя Алексеевна.
Рита пожала плечами. По оценкам Чубарова она пыталась представить жену Лосева. Умная, волевая и в то же время своенравная. Видимо, имеется злость, а это сушит человека. Лосев на снимке рядом со стулом кажется высоким. Значит, и жена его может быть высокой. Если возраст ее не согнул, то, скорее всего, Софья Кирилловна – высокая, худощавая старуха, может, даже нос с горбинкой.
«Интересно, думала Рита, знает ли эта неизвестная Софья Кирилловна, что сейчас встретится с возможными родственниками ее мужа? И если, вправду, я – внучка Лосева, то кто она мне? Никто, наверное…»
В этот момент на лестнице появился Чубаров, под руку с солидной дамой преклонных годов. Зоя Алексеевна встала и двинулась им навстречу, Рита тоже приблизилась, улыбаясь тому, что ее предположения не оправдались. Жена Лосева оказалась полной, не очень высокой, но вовсе не дряхлой женщиной. Да и нос у нее оказался прямой.
– На первом этаже у них люкса нет, лифт – где-то в конце коридора, не найдешь, – недовольно ворчала Софья Кирилловна. – Нет, этот Синегорск как был захолустьем, так и остался.
– Софья Кирилловна, – придержал ее Чубаров в центре холла, – разрешите, я вам представлю прелестных жительниц этого города? Это замечательная женщина, Зоя Алексеевна, прекрасная хозяйка, которая приютила нас с Актером летом прошедшего года, а это ее юная дочь, Маргарита. Они согласились быть нашими провожатыми.
Зоя Алексеевна молча кивнула. Рита нахмурилась, ей не понравилась жена Лосева своим пренебрежением к Синегорску. Если сам себя ругаешь, это нормально, но если кто-то тебя ругает, это уже обидно. Однако, вспомнив предупреждение Чубарова, Рита сдержалась, отворачиваясь.
Софья Кирилловна внимательно посмотрела на Зою Алексеевну, а потом – на ее дочь. Рита увидела темные глаза, буквально пробуравившие ее насквозь. Даже отвернувшись, она спиной чувствовала, как жена Лосева изучает ее. Длилось это недолго, но оставило неприятное впечатление.
Все вышли на гостиничное крыльцо. На проезжей части улицы перед гостиницей стояло несколько автомашин.
– Костя, возьмите машину, – почти приказала Чубарову Софья Кирилловна.
Она махнула рукой, из первой автомашины тут же появился водитель. Еще не доходя, он спросил:
– Вам куда?
Лосева отмахнулась от него, и сказала Чубарову:
– Вон, ту «Волгу» видите? Вот на ней и поедем.
– А по очереди я первый, – возразил водитель.
– Купи «Волгу», будешь первым, – ответила ему Софья Кирилловна, и прошла мимо.
– Мы бы и в «Жигулях» уместились, – сказал Чубаров.
– Костя, зачем тесниться? – спросила Лосева. – Я понимаю, если бы отсутствовал выбор.
Софья Кирилловна села рядом с водителем, а остальные забрались на заднее сиденье. Водитель, обрадованный внеочередными пассажирами, выбрался на улицу и подошел к впередистоящим «Жигулям». Было видно, что он оправдывается перед коллегой. После выяснения отношений, водитель вернулся, и они поехали к кладбищу.

На кладбище сначала шли по расчищенным дорожкам. Зоя Алексеевна и Рита шагали впереди, а за ними, не торопясь, двигались Софья Кирилловна и Константин Андреевич.
– Могила Лосева находится в старой части кладбища, – пояснила Зоя Алексеевна.
– Да, человека нет, и теперь о нем сочиняют легенды, – на ходу проворчала Лосева.
– Какие легенды? – спросил Чубаров.
– Почему-то все литераторы любят приврать о человеке, когда он уже умер. Они не понимают, что тем самым пачкают его чистое имя.
Прислушиваясь, о чем сзади ворчит старушка, Рита напряглась, она поняла, что Софья Кирилловна говорит о ней, намекает на ее сценарий.
– Что же это я приврала? – спросила она тихо.
– Деточка, ну сознайся, что про пакет с монетами пятьдесят пятого года ты придумала. Не было такого пакета в архиве Лосева. А если точнее, то не могла ты его там видеть.
– Почему?
– Потому что я их истратила еще в пятьдесят шестом году. Не могла ты их видеть. Получается, что придумала то, чего не видела, – засмеялась Софья Кирилловна.
– Я придумываю то, что было, – проговорила Рита.
– Такого не бывает, деточка. Твоя формулировка парадоксальна, это сейчас модно, но в ней заключено противоречие. По определению. То, что в действительности имело место, придумывать не нужно.
Рита не знала, как возразить, а ей очень хотелось, поэтому она просто стерпела, сжав зубы. Действительно, прав оказался Константин Андреевич, вредная старушка. Похоже, Чубаров показал ей сценарий, рассуждала Рита, и он ей не понравился. Впрочем, ничего удивительного. Разве там Лосев думает о своей жене? Конечно, глупо рассчитывать, что это ей понравится?
– Софья Кирилловна, – вмешался Чубаров, – зачем спорить о каких-то парадоксах и противоречиях жизни?
– Какая красивая зима, – поддержала его Зоя Алексеевна, – видите, какой у нас снег белый? У вас в Москве такого нет.
– А я снег никогда не любила, – сдержано отозвалась Софья Кирилловна.
– Так вы приезжайте летом, – улыбнулась Зоя Алексеевна, – вот, Константин Андреевич не даст соврать, у нас летом такая красота, никакие курорты не нужны.
– Я не могу, когда нет горячей воды, и когда в комнату летят комары, – брезгливо поморщившись, проговорила Лосева.
– Ну, не знаю, а по мне лучше Синегорска места нет.
– Зоя Алексеевна, а как ваша фамилия?
– Моя фамилия Таран.
– Это по мужу? А как ваша девичья фамилия?
– Мишина, – ответила Зоя Алексеевна.
– Чем же вам Синегорск так нравится? – усмехнулась Лосева. – Вы здесь родились?
– Нет, я из Ручьев, это деревня на той стороне Резвы. Это моя родина. Для меня Синегорск и Ручьи – едины. Я к ним привязана навсегда. Ни за какие коврижки я отсюда не уеду.
– Неправда, – с высокомерной небрежностью заметила Софья Кирилловна, – если предложат вам квартиру в Москве, сразу бросите свой Синегорск.
– Не брошу, – уверено заявила Зоя Алексеевна. – Знаете, здесь вся моя жизнь прошла. Я раньше и мать свою не очень понимала. Я все норовила ее в город затащить, а она всегда в Ручьях жила. Я ей говорю, тебе там тяжело – нужно за водой на колодец бегать, печь каждый день топить, а в городе – газ, водопровод. Но она меня не слушала. А теперь я понимаю, почему она так и не перебралась сюда. Там вся ее жизнь прошла. Куда же она от этого?
– Так и не перебралась? – спросила Софья Кирилловна.
– Нет. Там и умерла. Там и похоронена.
– Значит, мы – разные люди, – подытожила Лосева.
В этот момент они, наконец, добрались до могилы. Рита прошла, проваливаясь, по снегу и пристроила у надгробия два букета искусственных цветов, которые они с матерью купили на рынке. Белый нетронутый снег покрывал все толстым слоем. Даже надгробный камень утонул в снегу так, что виднелась только фамилия, а даты скрылись. Яркие цветные букеты подчеркивали белизну снега.
– Значит, вот так, – ни к кому не обращаясь, пробормотала Софья Кирилловна, оглядывая могилу. – Судьба – злодейка, а жизнь – копейка. Зачем человек жизнь положил? Ни награды, ни памяти. Разве это памятник? Даже дорожки асфальтированной не проложено. Это даже хуже, чем я предполагала.
Рита молча слушала эту старую женщину, но постепенно в ней нарастал протест. Ее возмущали и сами слова, и тон, которым они произносилось. Она, вроде бы, никого не обвиняла, но так получалось, что виновны все окружающие. Причем, непонятно, в чем конкретно заключается их вина. Отсутствовали в ее словах и доброта, и даже намек на сочувствие к Лосеву. Зачем она, собственно, сюда пожаловала? Чтобы всех обругать?
– Вот, Леша. Что хотел, то и получил, – бурчала старушка.
Рита в этот момент оказалась рядом с Лосевой и хорошо слышала ее слова. Больше сдерживаться Рита не смогла. Она повернулась к Софье Кирилловне и, чтобы привлечь ее внимание, дотронулась пальцем до ее руки.
– Вы приехали, чтобы торжествовать? – вежливо, но с напряженностью в голосе, спросила Рита.
Софья Кирилловна повернулась к ней, и пристально посмотрела на нее темными глазами. Она не ответила на вопрос, поэтому Рита повторила:
– Вы приехали, чтобы торжествовать над ним? А ведь он когда-то вас любил. Вы об этом забыли?
– Он меня предал.
– Когда двое расстаются, в этом есть вина обоих. Почему вы отказались поехать с ним?
– У меня была работа.
– Рита, ты что? – воскликнула Зоя Алексеевна, хмурясь.
– А теперь вы приехали, отомстить мертвому? За что?
– Глупая девочка, тебе это не понять. Ты еще молодая.
– А я и понимать не хочу. Злой человек мне не интересен.
– Рита, ты что? – с укором воскликнула Зоя Алексеевна.
Рита прошла по своим следам, прикоснулась к камню, что-то прошептала и, не оглядываясь, быстро пошла прочь.
– Вы извините ее, – обратилась Зоя Алексеевна к Лосевой, когда Рита ушла. – Дочка долго собирала информацию о вашем муже, а осенью нашла его могилу. Погорячилась девочка.
– Насколько я понимаю, девочка воспитывалась без отца? – хмуро спросила Софья Кирилловна.
– Почему вы так думаете? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Чувствуется недостаток воспитания.
Зоя Алексеевна обиделась и умолкла.
– По-моему, нам пора, – заметил молчаливый Чубаров.
– Вы, Костя, правы. Нам пора обратно. Я уже начала замерзать, – согласилась Софья Кирилловна.
Все медленно двинулись к выходу. За оградой кладбища их ждала «Волга», на которой они приехали сюда.
– Садитесь, я вас и обратно довезу.
– За простой мы не заплатим, – проворчала Лосева.
– А мне и не надо, – улыбнулся водитель.
– Что? Мало пассажиров? – спросил Чубаров.
– А, – махнул рукой водитель, – в воскресение никто не торопится. Все ходят пешком.
Вскоре они оказались возле гостиницы. Софья Кирилловна самостоятельно вылезла из машины, а когда Чубаров хотел взять ее под руку, чтобы проводить, она отказалась.
– Хотя мне восемьдесят три, но я еще крепка, и сама дойду, – хмуро пробормотала она. – А вам надо даму проводить.
– Как скажете, – усмехнулся Чубаров.
Слегка семенящей походкой Софья Кирилловна направилась к крыльцу гостиницы, а Чубаров открыл дверь «Волги» и пригласил Зою Алексеевну.

Рита с кладбища шла пешком. Зоя Алексеевна успела напечь блинов, и они с Константином Андреевичем уже пили чай, когда Рита появилась в доме. Против ожидания, ее не встретили попреками. Едва она села за стол, Чубаров подмигнул и сказал:
– Не горюй, Маргарита! Все в порядке.
– А я не горюю, – отозвалась Рита.
– Меня ведь тоже отчитали, – улыбнулась Зоя Алексеевна.
– За что? – удивилась Рита.
– За то, что плохо тебя воспитывала.
– Дамы, дамы, я же вас предупреждал, – остановил их Константин Андреевич. – Старушка не привыкла, чтобы ей возражали. Она же профессор, она заведующая кафедрой математики в каком-то институте. Она все и всегда знала лучше других. К ее словам прислушивались, потому что ее слово – закон. А тут – на, тебе. Какая-то девчонка посмела возразить ей.
– Я ей не возражала, – заметила Рита. – Я ее спросила, зачем она приехала. Но она, между прочим, так и не ответила.
– Милая Марго, – вздохнул Чубаров, – я думаю, ответить на ваш вопрос невозможно. Я давно знаком с Софьей Кирилловной, ее практически трудно застать врасплох. Обычно она мыслит быстро и логично, поэтому отвечает всегда точно и взвешенно. А на ваш вопрос она просто не знала ответа.
– Или не захотела, – предположила Рита.
– Не думаю. Знаете, когда мне предложили написать сценарий, я сразу отказался. Но меня долго уговаривали, и, в конце концов, уговорили. А начинающие авторы обычно ищут сюжеты в своем прошлом, так я говорю? – Чубаров взглянул на Риту.
– Наверное.
– А какое у меня прошлое? Правильно. Самое первое мое прошлое – это строительство моста в Синегорске. Я вспомнил о Лосеве, и потому отправился к Софье Кирилловне, чтобы она рассказала мне о нем. Надо сознаться, сначала она не хотела ничего рассказывать, но все-таки я ее уговорил. А когда, она прочитала, что я написал, самое мягкое определение в оценке моего опуса, произнесенное ее устами, прозвучало то, что я – не Лев Толстой. Но потом она дала добро, сказав, как комплимент, что я не все и не очень сильно переврал.
– Строгая женщина, – сказала Зоя Алексеевна.
– А когда я со съемок вернулся и дал ей почитать ваш сценарий, она очень долгое время ничего не говорила. Мы несколько раз с ней встречались, но о сценарии она не заговаривала. А перед Новым годом я, как всегда, зашел ее поздравить. Она поблагодарила за поздравления, а когда я собрался уходить, попросила меня забрать, и кивнула на тумбочку в прихожей. Там лежала рукопись. Я понял, что она не хочет ничего говорить. Так что я не знаю ее мнения.
– Давайте лучше пить чай, – предложила Зоя Алексеевна.
На следующий день Софья Кирилловна и Чубаров уехали. Зоя Алексеевна одна ходила на вокзал провожать их. Рита наотрез отказалась. А вечером мать вернулась с вокзала и рассказала, что Софья Кирилловна попрощалась, можно сказать, очень даже дружественно.

И опять потекли обычные дни, в которых большую часть времени занимала работа, а меньшую – сиденье вечерами за письменным столом. Незаметно кончилась зима, а из редакции журнала по-прежнему не было известий. Но Рита уже к этому привыкла. Если сразу после отправки повести, возвращаясь домой, она нетерпеливо заглядывала в почтовый ящик, то теперь, три месяца спустя, нетерпение ее угасло. Порой ей казалось, что даже отрицательный отзыв не сильно ее расстроит. Все равно сидеть за письменным столом она не перестанет.
И отношение к Лосевой у Риты стало более терпимым. Она спрашивала себя, а как еще могла отнестись к ней Софья Кирилловна? Она ведь умная, сценарий прочитала, рассказы Чубарова выслушала. Лосева – математик и все давно просчитала, и поняла, кто перед нею. Она пятьдесят лет прожила спокойно, а тут появляются наглые родственники и пытаются расковырять старые раны. И родственники-то не ее, а мужа. Мужа, который практически бросил ее. Да, ей не позавидуешь.
И то, что она увидела на кладбище, лишь утвердило в правильности ее мыслей. И она во многом права: за могилой Лосева никто не ухаживал эти пятьдесят лет. Это – ужас. Даже ограду не поставили. Это с ее точки зрения. Да, бабушка на памятник денег наскребла, поставила, а вот на ограду, похоже, уже не хватило. Ведь это происходило в шестидесятые годы, мать еще маленькая, и бабушка в одиночку ее воспитывала.
Днем восьмого марта пришла Ольга. Она давно не звонила и не показывалась. А тут вдруг заявилась, поздравила и Риту, и Зою Алексеевну и, конечно, покрасовалась новой блузкой.
– Это мне Игорь подарил, – похвасталась она.
– Я вижу, у вас отношения углубляются, – заметила Рита.
– Да уж, – довольно рассмеялась Ольга. – Он меня собирается познакомить со своими родителями. И вообще…
Она покружилась по комнате.
– Не хотела говорить, но, так уж и быть, по секрету скажу, – сообщила она, – Игорь обещал, что осенью мы поженимся.
– Поздравляю, – сказала Рита, а сама вдруг вспомнила свою прогулку с Егором по набережной.
Как давно это было. А после этого – только поздравление с Новым годом. И, видимо, напрасно она думала, что это проявление какого-то особого отношения к ней. Просто Рюмин, человек вежливый, а, может, и вообще, прагматичный. И позвонил он только затем, чтобы к началу съемок она приготовила очередную версию сценария.
– А где твой Витька? – спросила Ольга.
– Почему это он мой? – возмутилась Рита. – Я его с прошлого года не видела, после твоего дня рождения мы один раз в Ополье съездили, он знакомому старичку забор чинил.
– Ах, так, – протянула задумчиво подруга. – А я все думаю, показалось мне, или я обозналась? С месяц назад мы с Игорем в парке гуляли. После Нового года. Идем, разговариваем. Я и по сторонам-то не смотрела. Но вдруг вижу, на параллельной аллее – двое. Присмотрелась, а это – Витька с какой-то длинноволосой. Она – в светлом пуховике, волосы из-под беретика распустила по плечам. Улет! Походочка у нее – прямо модель. Круто – спасу нет. А Витька под ручку ее держит, и весь светится. Довольный.
– Ну и прекрасно, – спокойно отозвалась Рита. – Я рада за него. Наконец-то, он не будет возле вертеться. Я ему давно говорила, чтобы он кого-нибудь себе нашел.
– И тебе не жаль? – с подозрением спросила Ольга.
– Чего жаль? – удивилась Рита.
– Ну, то, что Витька кружился вокруг тебя, а теперь – все.
– Не понимаю. Что значит, все?
– Ну, теперь он будет с кем-то, – пояснила Ольга.
– Так я же говорю, что я рада за него.
Ольга с плохо скрываемым недоверием слушала объяснения. А Рита ничуть не лукавила, говоря о своей радости. Витька – хороший парень. На него, как на приятеля, можно положиться. Наверное, и как муж он будет кому-нибудь хорош. Но она-то его не любит. Ей он в качестве мужа совершенно не нужен. И тут уж ничего нельзя поделать.
Рита, задумавшись, не уловила момент, когда Ольга, что-то говорившая, вдруг сменила тему и начала рассуждать о съемках и о режиссере. Рита неожиданно услышала ее последние слова:
– Нет, режиссер – это ужасный человек. Я ведь видела и помню, как кричал этот московский режиссер, когда кто-то из его товарищей подошел к нему и что-то сказал. Я думала, сейчас он его убьет.
– А я не помню такого момента, – пожала плечами Рита.
– Ты тогда почему-то отсутствовала.
– Не знаю. Я вот никогда не слышала, чтобы он кричал.
– А если и не кричал. Как он бедных артистов мучил. Мы же сидели близко, все видели, все слышали. Артист что-то изображает, а он ему: стоп. Сначала. Тот еще раз повторяет, а режиссер опять: стоп. Ему опять не нравится. И так продолжается пять, десять раз. Да я бы уже давно плюнула и ушла…
– Вот потому ты и не артистка, – усмехнулась Рита.
– Да, мне этот помощник, как его, Сергей, обещал, что снимет меня. Жаль, все кончилось.
– Говорят, летом они опять приедут.
– И ты будешь снова с ними работать? – спросила Ольга.
– Если пригласят.
– Ну, тебя-то пригласят. А что? И этот диктатор приедет?
– Ты о ком?
– Да о режиссере. Мне кажется, что он – такой сердитый мужик. Всегда недоволен, все ему не нравится.
– Он хочет, чтобы все происходило так, как он задумал. На то он и режиссер. Он за все отвечает. У каждого находится сто оправданий, лишь бы не делать то, что заставляют. А режиссер, если не будет от каждого требовать точного исполнения задуманного, то ничего не добьется. Ведь если что-то не получится, все будут говорить – виноват режиссер. Так что, без диктата нельзя.
– А я не люблю, когда на меня орут, – вздохнула Ольга.
– Представь, ты кого-то просишь что-то сделать, а он не делает. Ты снова просишь, а он все равно не делает. Ты требуешь, а тебя игнорируют. Поневоле закричишь. У режиссера – ответственность за фильм. И если он понимает свою ответственность, то просто вынужден требовать то, что ему надо.


8

Пятого апреля Рита с матерью отправилась на кладбище. В среду она на пару часов отпросилась на работе, а у Зоя Алексеевна взяла отгул. Снег уже сошел, и они славно поработали, перекопав землю у могильной плиты.
– Еще чуть-чуть потеплеет, и я цветочки какие-нибудь посажу, – пообещала Зоя Алексеевна.
– Надо бы памятник хороший поставить, – сказала Рита.
– А что? – заметила мать, – этот тоже нормальный.
– Убогость, – кратко отозвалась Рита. – И ограду настоящую надо заказать.
– А сколько это будет стоить? – спросила Зоя Алексеевна.
– Неважно.
– Надо бы Софью Кирилловну… – начала говорить Зоя Алексеевна, но Рита ее резко перебила.
– Не надо. Бывшая жена – ему никто.
– А ты кто?
– А я – внучка, – с вызовом заявила Рита.
– Ой, дочка, ну что ты опять выдумываешь? – недовольно вздохнула Зоя Алексеевна.
– Я не выдумываю, – хмуро произнесла Рита. – Ты можешь не считать его отцом, а я буду считать его своим дедом.
Они обе обиженно умолкли. Когда они навели порядок вокруг, Рита, оставляя матери свою лопату, сказала:
– Ну, я поехала на работу, ты довезешь лопаты?
– Ты уж совсем меня немощной считаешь? – обиделась Зоя Алексеевна. – Подумаешь, две лопаты.
Уже без матери Рита еще раз приезжала на кладбище. Она зашла в мастерскую, где выбрала камень для памятника и заказала ограду для могилы Лосева.

Постников в редакции появился внезапно. Рита вдруг увидела, что в их комнату, распахнув дверь, вошел Сергей и, улыбаясь, с порога громко произнес:
– Всем привет из столицы.
Только после его появления она поняла, что все это время напряженно ждала этого момента. Что бы она ни делала: просматривала ли редакционную почту, писала ли статью, проверяла ли набранный текст, и даже когда срочно бежала в типографию, Рита чувствовала, что все в ней натянуто, как струна.
– Что с тобой? – спрашивал ее Коркин.
– Ничего.
– Напрасно скрываешь, я же вижу. Ты, как граната без чеки, каждую секунду готова взорваться.
– У вас такие сравнения, Валерий Семенович, – смеялась Рита, – как будто вы только вернулись из горячей точки.
Она и другим объясняла, и себя убеждала, что это ее нормальное состояние. И только увидев Сергея на пороге, поняла, что дождалась. Нет, конечно, не Постникова. Но раз помощник режиссера появился, значит, и сам Рюмин уже где-то рядом. Сердце ее забилось быстрее, в глазах засветилась радость, Рита потупилась и, скрывая возникшую слабость в ногах, присела.
– Дорогая Марго, как я помню, вас так называл Чубаров, весьма рад вас видеть, – произнес, приближаясь, Постников. – Как ваши успехи?
– А Константин Андреевич тоже приехал? – поинтересовалась Рита.
– Нет, они, как обычно, задерживаются, а мы, как квартирьеры, уже прибыли и начинаем осваивать пространство.
– А вы с кем?
– Мы – это я один, – усмехнулся Сергей.
– А что это вы себя во множественном числе величаете?
– Что делать? От вас же не дождешься. Так как ваши дела? Новый сценарий готов? Рюмин говорил, что ты ему обещала.
– Ну, если Рюмин говорил, значит, готов. Сейчас отдам.
Рита выдвинув ящик стола, достала распечатку.
– Тебе анекдот рассказать? – спросил Постников.
Он взял рукопись, быстро пролистал и, не дождавшись ответа, начал рассказывать:
– Жена спрашивает мужа: почему твой приятель называет меня Зоей? Муж отвечает: а он всех женщин так зовет. Зоя и Зоя. Почему? – спрашивает жена. Потому, отвечает муж, что Зоя – это сокращение: змея особой ядовитости – ЗОЯ.
Постников стоял, улыбаясь.
– Не смешно, – хмуро заметила Рита.
– Почему? – удивился Сергей. – Не поняла, что ли?
– Все поняла. Но не смешно. Кстати, у меня маму зовут Зоей Алексеевной.
– Понял. Беру свои слова обратно.
– Слово не воробей…
– Ладно, я никого не хотел обидеть.
– А когда Рюмин появится? – спросила Рита.
– Дня через два все приедут. Я вот ему позвоню, скажу, что сценарий готов. Чего ему задерживаться?
– А в этот раз деньги не кончатся? – уточнила Рита.
– Тьфу-тьфу-тьфу, – Постников постучал по столу, – вроде бы не должны. Твой сотовый номер не изменился?
– Нет.
– Ну, тогда привет. Как понадобишься – звякну. Пока.
Сергей ушел, а Рита весь день продолжала пребывать в радостном настроении. Все в этот день ладилось, все получалось. Даже Коркин подошел к ней в конце дня и шепнул, чтоб никто не слышал:
– Ну, что, Маргарита Андреевна, не взорвалась граната?
– Да не было гранаты, – улыбнулась Рита.
– Была, была, – со значением произнес Валерий Семенович, – меня не обманешь, уж я-то знаю.
За ужином Зоя Алексеевна спросила:
– Ты чему-то рада?
– Через два дня все приедут на съемки, – сообщила Рита.
– И Константин Андреевич? – ахнула Зоя Алексеевна.
– И Константин Андреевич – тоже.
– Ой, значит, завтра надо прибраться в комнате Игоря, – засуетилась мать. – Константин Андреевич обычно журнальный столик к дивану придвигал. Его так и надо поставить.
Весь вечер посвятили генеральной уборке. Зоя Алексеевна мыла полы, Рита вытирала пыль, после этого они снимали старые занавески, потом мать гладила, а дочь вешала новые занавески. Работа кипела до полуночи.
И весь следующий день Рита провела в состоянии ожидания. Что бы она ни делала, о чем бы ни говорила, мысленно перед нею постоянно красовалась огромная табличка со словами: «До приезда осталось двадцать четыре часа». И с каждым прожитым часом цифра изменялась. А это, в свою очередь, увеличивало ее радость.
После работы, чтобы снять напряжение, она с ветерком промчалась несколько раз по набережной. А потом подкатила к дому. Оставив мотоцикл в сарае, она вошла в дом и от испуга  вскрикнула. На нее с радостным лаем бросился Актер и, положив лапы на плечи, лизнул в ухо. Рита еле успела отвернуться.
Актер ходил вокруг нее и радостно колотил хвостом. А в комнате у стола сидел улыбающийся Константин Андреевич.
– Здравствуйте, – обрадовалась Рита. – Вы уже приехали?
– Да, вот, – с усмешкой говорил Константин Андреевич. – Опять я прибыл к вам постояльцем. Не надоел?
– Ну, что вы? – воскликнула Рита. – А все остальные…
– Все прибудут завтра, – пояснил Чубаров.
Зоя Алексеевна показывала свою спину – она хлопотала у плиты. Чубаров призывал ее не выдумывать всякие сложности. Картошечка и соленый огурчик, и никаких тебе калорий. Но хозяйка не соглашалась с ним. Рита умылась и, сев напротив Чубарова, спросила:
– Константин Андреевич, а как там Софья Кирилловна?
– О, прекрасная Марго, прошу прощения, – покачал головой Чубаров, – вот ведь, совсем памяти не стало. Ведь мне Софья Кирилловна несколько раз наказывала, как только увижу вас, передать вам особую благодарность.
– За что?
– Вы же ухаживали за могилой Лосева. Она сказала, что так как она больше не приедет в Синегорск, то просит вас взять шефство над могилой. А она будет высылать деньги на оплату необходимых работ, на расходные материалы.
– Что она выдумывает? – обиделась Рита. – Какие деньги?
– Вы же будете цветы сажать, ограду красить. Вот она и хочет присылать деньги на цветы и краску, – пояснил Чубаров.
– Мам, ты слышишь, – крикнула Рита Зое Алексеевне, – нам хотят деньги платить за краску. Как будто мы нищие.
– Какие деньги? – переспросила Зоя Алексеевна.
– Вот, мы покрасили с тобой столбики на могиле Лосева, так Софья Кирилловна хочет за это нам заплатить.
– Это как-то нехорошо, – согласилась с дочерью Зоя Алексеевна. – А впрочем, разговоры потом. Садитесь ужинать.
После чая Константин Андреевич, спросив разрешения, взял гитару Игоря, и долго развлекал дам своим пением.
– Константин Андреевич, – спросила Зоя Алексеевна, – почему вы в фильмах не поете? У вас такой приятный голос.
– Артисты – люди подневольные. Это режиссеры нас не снимают, – улыбнулся Чубаров.
– Хотите, я сцену с песней придумаю? – предложила Рита.
– А чего спрашивать? – заметила Зоя Алексеевна, – придумай. Пусть Константин Андреевич споет.
– А ведь это хорошая идея, – согласилась Рита. – Я даже представляю, в какой эпизод это вставить. А вы-то не против? – спохватилась она, обращаясь к Чубарову.
– А что? – задумчиво произнес Константин Андреевич. – Паромщик сидит на завалинке, играет на гитаре и поет, ждет своих пассажиров. Наверное, ничего.
– Нет-нет, – возразила Рита. – Паромщик сидит не на завалинке, а прямо на причале, свесив ноги к воде. И тут к нему подходит Лосев. Песенка должна быть про любовь. Можно еще такой вариант, что Лосев случайно сталкивает гитару в воду, и она уносится быстрой водой…
– Да что вы? Рита, – возмущенно перебил ее Чубаров, – если бы кто-то мою трындыкалку столкнул в воду, да я того человека убил бы на месте. Нет, гитара – это святое.
– Ладно, – согласилась Рита, – гитару топить не будем.

Весь следующий день Рита провела, как на иголках. Она вздрагивала от каждого телефонного звонка, она оборачивалась на каждый щелчок замка входной двери, но звонили не ей, приходили не к ней. К концу дня она устала ждать, и даже обиделась. Неужели трудно позвонить? Ведь уже известно, что группа приехала. Рита в обед выходила в город, и видела издали некоторое столпотворение у гостиницы. Она, правда, удержалась и не подошла ближе. И вообще, вечером поехала домой в объезд, чтобы даже случайно с кем-нибудь не встретиться, хотя мимо гостиницы ближе.
Чубаров вернулся позже ее и стал рассказывать о сборе киногруппы. Рита слушала молча, но про себя с обидой отметила, что ее даже не пригласили. Константин Андреевич сначала перечислял, с кем он переговорил, и только потом завел речь о самом сборе.
– Рюмин начал с выволочки Постникова, – усмехнулся Чубаров. – Почему, говорит, нет автора? А Сергей оправдывается, мол, он замотался, а сотовый телефон у него разрядился. Тут Егор Александрович рассердился окончательно. Почему не приехала Тузова? Вы помните? Эта актриса в прошлом году начала сниматься в роли Оксаны. Может, спрашивает Рюмин, она снимается у кого-то еще? Но Постников сказал, что у нее что-то с мужем, и поэтому она отказалась приехать. Рюмина, конечно, это не устроило. И, представляете, что он придумал?
– Откуда я знаю? – пожала плечами Рита.
– Рюмин предложил на эту роль вас, Маргарита.
– Меня? – удивленно воскликнула Рита.
– Да, да. Вы, говорит, по типажу подходите.
– Но я же не артистка.
– Это его устраивает. Не замыленное лицо. Это хорошо.
– С ума сойти, – Рита вскочила и принялась расхаживать по комнате. – Нет, нет. Это не для меня. Это же надо будет целоваться… И вообще…
– Милая Марго, – с некоторым назиданием заговорил Константин Андреевич, – вы отметили не самое главное. Ну, привыкнете целоваться на виду у всех и с тем, на кого укажет режиссер. Возможно, что вам это даже понравится. Хуже другое.
Рита остановилась и с недоумением посмотрела на него.
– Самое неприятное, что это затягивает.
– Что затягивает?
– Затягивает актерская жизнь. Своей веселой неорганизованностью, некоторой бестолковой бесшабашностью. Такое впечатление, что и труда-то затрачивать можно немного. Особенно в молодости, когда кажется, что впереди еще уйма времени, и все еще успеешь и всего еще достигнешь. А уж как эта тяга усиливается, если сопровождается хотя бы небольшим успехом. А ведь часто этот начальный успех обеспечен не талантом, а просто тем, что ты молод и смазлив. Увы, это очень скоро проходит. Но ты уже попал в трясину, из которой самостоятельно очень трудно выбраться.
– Так вы советуете не соглашаться? – спросила Рита.
– А сами вы как считаете?
– Ну, я не уверена, – замялась Рита. – Я же не училась. Я многого не знаю. Может быть, я не справлюсь.
– Вы не того боитесь.
– А чего надо бояться?
– Каждый должен стремиться к тому, без чего он не может прожить. Если вы можете без чего-то обойтись, значит, не надо стремиться к этому. Иначе вы рискуете оказаться не на своем месте. Разве хорошо будет, если вы станете средней артисткой?
– А средний врач, или средний инженер, разве лучше?
– Правильно. И средний врач, и средний инженер – это тоже плохо. Средним может быть любой. И если ты стал средним, значит, ты не нашел то место, где мог бы быть первым. А это грустно.
– А может, я стану лучшей? – улыбнулась Рита.
– Конечно, как говорится, пути господни неисповедимы. Может быть, вы станете выдающейся артисткой. Но, во-первых, вероятность этого мала. Ведь вас никогда не тянуло в артистки?
– Она всегда стеснялась, – вмешалась Зоя Алексеевна. – И в детском саду, и в школе рассказать стихотворение для нее мука.
– Вот, – подытожил Чубаров, – не надо вам бросаться в артистки. Ну, сниметесь, может, даже удачно. А потом что?
– Не знаю, – отозвалась Рита.
– Вот именно.
Пока Рита с Константином Андреевичем беседовали, Зоя Алексеевна уже накрыла на стол и предложила всем садиться. За ужином их рассуждения продолжились.
– Чтобы правильно решить, правильно выбрать, надо знать все светлые и темные моменты будущей профессии, – заговорил Чубаров. – Бедные артисты: всегда зависят от прихоти режиссера. Он для них – маг, чародей, всемогущий волшебник, но он же – злодей, тиран и деспот. Он – сам Господь Бог. Только он один определяет судьбу артиста. Он решает: вот этого буду снимать, а этого – ни за какие коврижки. Это в кино. Но и в театре – не лучше. Могут дать роль, а могут и не давать. Режиссер произносит: я в этой роли вас не вижу. И все! Это – приговор. Будешь всю жизнь говорить: кушать подано. Боже! А какую же бузу приходится артисту заучивать наизусть! Раньше было еще хуже. Помню, одну пьесу на производственную тему ставили. Так мы какие-то слова заучивали, наверное, из чьей-то диссертации, а по сюжету мы этими словами так перебрасываемся, как будто все понимаем. Вагранка, конвертер, бессемеровский процесс. Честно скажу, меня до сих пор в дрожь от этих слов бросает.
– Между прочим, у нас в школе многие девчонки мечтают попасть в артистки, – заметила Зоя Алексеевна.
– Артист – это ужасная профессия. Заметьте, артистов – тьма, однако, славы достигают единицы. Где остальные? Они спиваются. Среднего театрального актера губит обязаловка, однообразие и интриги. В театр надо ходить каждый день, за это ведь зарплату платят. Ну, когда-то репетиции, когда-то – спектакль. Весь вечер сидишь и ждешь, когда твой выход. Вышел, произнес пару фраз – и все. И так из месяца в месяц, из года в год. А у кого-то рядом не пара фраз, а монолог. Ему за это достаются цветы, аплодисменты, да и зарплата побольше. А зависть друга это – страшная вещь. Вот он, вроде, улыбается, за руку здоровается. А отошел в сторону, и – он не сам подкапывается под тебя, а советует режиссеру кого-то из молодых на твое место.
– По-моему, в любом коллективе могут быть разные интриги, – согласилась Зоя Алексеевна.
– Да, это в театре. В кино – немного другое. Там среднего актера губит ожидание и страх невостребованности. Пока ты нарасхват, пока тебе звонят, приглашают, – все прекрасно. Тебе хорошо. Но вот проходит неделя, другая, а телефон молчит. Сначала ты облегченно вздыхаешь: ну, теперь можно немного отдохнуть. Но проходит третья и вдруг тебя пронзает страх: а вдруг тебя забыли, и ты больше никому не понадобишься? С этого мгновения твое нервное напряжение только нарастает. А дальше – или звучит звонок, и ты бросаешься в новую работу, какая бы она ни оказалась, или ищешь, чем бы снять напряжение. А у нас в России все это приводит к одному – к бутылке.
– Это ужасно, – вздохнула Зоя Алексеевна.
– Так что, дорогая Маргарита, не нужно вам это. Идти в артисты – это значит – рассчитывать на выигрыш в лотерею. Конечно, вы можете надеяться на то, что вам повезет больше, чем другим. Но это – если вы очень везучая. Вы знаете, каждый человек, по крайней мере, мысленно, считает, что он – если не гений, то очень способный. Особенно это заметно, пока человек молод, пока не обжегся. В юности каждый хочет быть гением. Но проходят годы, жизнь устанавливает свои рамки, а в них не все вписываются. Почему-то оказывается, что тот, кто подавал большие надежды, перед кем открывалась широкая дорога, почему-то оказался на обочине. Одному не хватило везения, другому – терпения, третьему – способностей, четвертому – трудолюбия, пятому – нервного здоровья и сил. И вот они – несостоявшиеся гении. Причины разные, а суть одна. А несостоявшийся гений – это кошмар! Неутоленная жажда славы, и вселенская обида на судьбу. Боже мой! Какая нагрузка на окружающих! И это – если он действительно гений. А если это – уязвленная посредственность? Тут, вообще, никаких слов не хватит…
Рита молча слушала, а Зоя Алексеевна, вернувшись с кухни, где успела поставить чайник, с недоумением воскликнула:
– Константин Андреевич, какая же тяжелая у вас жизнь! Как же много вам довелось пережить!
– Нет, Зоя Алексеевна, – усмехнулся Чубаров. – Мне просто повезло с первой ролью. А потом меня только в комедиях и снимали. Такой уж я везунчик. Конечно, хотелось сыграть что-нибудь серьезное. Но я принимал все, что судьба посылала. А теперь, на старости лет, бог даст, сыграем не в комедии. Так, Маргарита Андреевна?
– Так, Константин Андреевич, – подтвердила Рита.
– А что самое страшное в жизни? – спросил Чубаров.
– Ну, я не знаю, – растерялась Зоя Алексеевна. – Может быть, остаться одному, без родственников, без близких людей?
– Это, конечно, тяжело, – согласился Константин Андреевич, – но самое страшное, когда ты никому не нужен. Ни своим – близким, ни чужим – далеким. Никому…
– Константин Андреевич, – воскликнула Зоя Алексеевна, – такого не может быть. Вы же известный, заслуженный артист…
– Заслуженный артист? – усмехнулся Чубаров. – Раньше это что-то значило, а теперь – лишняя строка в некрологе.
– Ой, почему это вы такой пессимист? – удивилась Рита.
– Я не пессимист. Просто я уже много пожил, много видел, и могу трезво смотреть на все эти выкрутасы жизни.
– Вы меня почти убедили.
– Почти? – улыбнулся Константин Андреевич.
– Конечно, убедили. Я и сама не собираюсь идти в артистки. Но сняться в нескольких эпизодах я бы не отказалась.
– Все так говорят сначала, а потом… У моего папы была поговорка: не за то отец бил сына, что тот ходил играть, а за то, что ходил отыгрываться. Артистическая жизнь затягивает. Ступая на тропу, ведущую в болото, вы рискуете не вернуться.
– Вы красиво запугиваете, – заметила Рита.
– Когда грянула эта последняя революция, когда серьезное кино стало никому не нужным, я вот, пристроился подрабатывать, в сторожа записался. Я вам скажу, это еще хорошо, по знакомству, как известного артиста взяли… Но потом, правда, по возрасту сократили. Знаете, милая Марго, артисту, хлебнувшему из чары славы, когда его забывают, становится нестерпимо обидно… Немногие могут перешагнуть через эту обиду. Зачем вам это? Вы же умная девушка, у вас прекрасный слог. Вы хорошо, талантливо придумали про монеты, про «Графа Монте-Кристо»… У вас хорошая фантазия.
– Ничего я не придумывала, – возразила Рита.
– Прекрасно, – подхватил Чубаров, – вы их не придумали, а взяли из жизни, но как классно подали! Вам надо заниматься литературой. Актер только повторяет слова драматурга. Все эти умные или красивые слова, волнующие зрителей, пишете вы, писатели, а актеры только принимают соответствующие позы и делают вид, что это их слова, их мысли. Но актер – это только форма, а вот драматург – это содержание, и забота режиссера – обеспечить единство формы и содержания. Кстати, много таких артистов, кто самостоятельно не может сказать пары слов.
– В каждой области свои трудности, – согласилась Рита. – У актера есть режиссер, а у писателя есть редактор. Только, может быть, у писателя все обстоит сложнее. Он тоже – артист, он мысленно сам проигрывает все роли за своих героев, примеряет их на себя, а потом долго и трудно пишет. Готовый результат своего труда он приносит в редакцию, а редактор ему говорит, это – плохо. И писателю надо начинать сначала, не зная, чем это в свою очередь закончится.
– Вообще, жизнь – очень трудная штука, – засмеялся Чубаров. Давайте лучше пить чай. Вон, какие славные пироги настряпала ваша мама.
Зоя Алексеевна, действительно, расстаралась. Она одно за другим вынесла на стол два блюда. На одном, засыпанная сахарной пудрой, лежала груда запеченного в масле «хвороста», на другом – обычные пирожки.
– С курагой, – объявила Зоя Алексеевна.
– Ох, балуете вы меня, – улыбнулся Константин Андреевич. – И любимый мой «хворост», и пирожки с курагой…
– Приятно сделать человеку приятно.
– Спасибо.
Зоя Алексеевна и Чубаров еще долго разговаривали, но Рита в этом не участвовала. Она думала о встрече с Егором.


9

Утром, едва Рита пришла в редакцию, по сотовому телефону позвонил Постников. Помощник режиссера сказал, что сегодня вечером, часов в пять она должна зайти в гостиницу.
– Будет разговор с Рюминым, – сообщил Сергей.
Рита сначала хотела отказаться, так как ей показалось, что Постников излишне командует, не просит, не приглашает, а заявляет, что она должна… Но пока Постников произносил свой монолог, Рита вспомнила вчерашний рассказ Чубарова о том, как Рюмин обругал своего помощника. Она посочувствовала ему, это несколько ее успокоило, и она сухо пообещала прийти без опоздания.
В гостинице Рита появилась минут двадцать шестого. Постников встретил ее внизу у стойки администратора.
– Рюмин уже ждет, – хмуро произнес Сергей и, неторопливо повернувшись, направился к лестнице.
Рита молча последовала за ним. Рюмин сидел в холле. Здесь находилось его рабочее место. На журнальном столике перед ним он разбросал листы рукописи. Рита догадалась, что это ее сценарий. Постников остановился поодаль.
– Добрый вечер, Егор Александрович, – произнесла Рита.
Рюмин странно дернулся в кресле. Показалось, что он хотел встать ей навстречу, но на полпути передумал, и плюхнулся обратно, изображая, что он просто пересел поудобнее.
– Здравствуй, Маргарита, – тихо ответил Рюмин. – Садись.
Окна в холле заставили цветами и завесили шторами, потому свет, проникавший с улицы, оставался неярким. Но и при этом свете Рита разглядела, что вид у Рюмина усталый. «Полуторадневная» щетина, может быть и модная, не молодила его. Ей вдруг стало жаль Егора. Захотелось подойти к нему, небрежно присесть на подлокотник кресла и погладить по голове, а потом и по колючей щеке. Рита представила, что она вдруг отважилась на это, Егор, конечно, удивился бы, а, возможно, даже растерялся бы от ее наглости…
Она вздохнула и села напротив Рюмина.
Егор поднял глаза от рукописи, их взгляды встретились. Несколько мгновений они молча рассматривали друг друга.
– Ты все хорошеешь, – так же тихо проговорил Рюмин.
– А вы, Егор Александрович, выглядите усталым, – отозвалась Рита. – Вам нужно отдохнуть.
– У меня просто опять голова болит, – нахмурился Егор.
– А вы попросите Сергея Ивановича, пусть он вам таблеточку от давления купит, – посоветовала Рита.
Она обернулась к Постникову. Тот поднялся из кресла и замер в выжидательной позе, глядя на режиссера. Рюмин прикрыл рукой глаза и помолчал, потом, видимо сдаваясь, махнул рукой и попросил:
– Сереж, сходи, пожалуйста. Я и впрямь развалился.
Постников ушел. Незнакомые мужчины появились в холле, направляясь к Рюмину, но, заметив Риту, быстро развернулись и исчезли в глубине коридора. Егор не обратил на них внимания. Перевернув несколько листов сценария, он отыскал нужное место и, придвинув сценарий к Рите, сказал:
– Вот тут измени немного. Нужна постельная сцена. Лосев и Оксана. Любовный диалог. И тут – звонок телефона…
– Какого телефона? – удивилась Рита.
– Что значит, какого телефона? – нахмурился Рюмин.
– Если я правильно поняла, Лосев у Оксаны. Но тогда, какой в деревне телефон? Мобильных тогда еще не было.
Рюмин потер лоб и усмехнулся.
– Ну, придумай сама. Пусть с почты прибегут…
– А откуда на почте узнают, где находится Лосев?
– Ну, надо же как-то сообщить ему о том, что строительство замораживается. Ты у нас – автор, придумай что-нибудь. Он смотрит в окно, видит пожар. А дальше – по сценарию…
– Хорошо, я попробую…
– Ладно, – заключил Рюмин, – напишешь, покажешь.
Появился Постников с таблеткой и стаканом воды в руках.
– Ты быстро обернулся, – заметил Егор.
– У администратора есть аптечка, – улыбнулся Сергей, ставя стакан на журнальный столик.
Рюмин бросил таблетку в рот и запил ее водой.
– Итак, мы продолжаем съемку, – заговорил он, ставя стакан, и поднимая взгляд на Риту. – У меня к тебе – один вопрос.
– Да, я слушаю.
Егор сделал паузу.
– Ты не хочешь сыграть Оксану?
– Нет, – спокойно ответила Рита.
Рюмин потер лоб и немного помолчал.
– Ты, наверное, не поняла, – предположил он. – Я предлагаю тебе сняться в кино. Будешь играть главную роль – Оксану.
– Я все поняла, – улыбнулась Рита. – Но я не хочу.
– Почему?
– Можно, я не буду объяснять?
– Рита, если ты боишься, – Егор замялся, подыскивая слова, – режиссерского диктата, то я обещаю, его не будет.
– Ну, что вы, Егор Александрович, – остановила его Рита, – я ничего не боюсь. Но просто это – не мое. Нужно заучивать роль, нужно в дублях повторять все по нескольку раз. А потом, – вспомнила она, – это что? В постельной сцене раздеваться придется? Нет, нет и нет, – и решительно закончила, – я не хочу. И не уговаривайте!
Рюмин, нахмурившись, вздохнул.
– Вообще-то, я знал, что ты откажешься.
– Егор Александрович, – спохватилась Рита, – вы только не обижайтесь. Я честно сознаюсь, еще в прошлом году мне хотелось сыграть Оксану, и, если бы мне тогда предложили, я бы согласилась. Но, посмотрев, как ее изображает Тузова, я поняла, что так не смогу, именно поэтому я теперь отказываюсь.
– У Тузовой семейные обстоятельства, – заметил Рюмин. – Она отказалась сниматься. Теперь все, что сделано, придется переснимать.
– Я вам сочувствую, но и вы поймите меня. Как я могу браться за дело, в котором ничего не понимаю? Это, по-моему, неправильно.
– Хорошо, Рита. Я уже сказал, что я тебя понял, и настаивать не собираюсь. Тузовой мы найдем замену. Так что не думай, что ты нас подводишь, – Рюмин помолчал немного, а потом посмотрел на Постникова, – Сережа, ты всех оповестил, кто завтра с утра будет занят?
Постников вскочил с кресла.
– Ты, как всегда, прав, я забыл озадачить Бычкова.
Рите показалось, что Рюмин специально отослал Постникова, намереваясь что-то сказать ей. Но Егор, оставшись один на один с ней, продолжал сидеть молча. Рите опять стало жаль его. Вот, человек попросил ее помочь, а она отказалась. Даже по виду Рюмина заметно, что он огорчен ее отказом.
Понимая, что пауза затянулась, Рита спросила:
– Егор Александрович, чтоб вам не мешать, я пойду?
– Ты мне не мешаешь, – возразил Рюмин. – Ты приходить-то на съемки будешь?
– Конечно. Как работа будет позволять, так сразу и приду. А если вы еще долго, то потом у меня будет отпуск.
– Ладно, – вздохнул Рюмин, – приходи завтра.
– Обязательно приду, – пообещала Рита. – Пока.
– До свидания, – попрощался Рюмин.
Он встал и проводил Риту до лестничной площадки. Ей вновь показалось, что он хотел что-то сказать. Но опять появились мужчины, подступившие к Егору со своими проблемами, и Рита, махнув рукой, оставила Рюмина решать производственные вопросы.

Рита написала постельную сцену, и вечером следующего дня принесла распечатку. Рюмин был занят: он, Володя Зорин, исполнявший роль Лосева, и еще трое артистов обсуждали постановку эпизода. Рита издали слушала мужские споры. Постников, подошедший несколько позже, остановил ее, когда в одну из пауз она хотела отдать распечатку Рюмину.
– Егор Александрович не любит, когда кто-то мешает его работе, – шепнул он, придерживая ее за руку.
– Я вот тут дописала, что он просил, – пояснила Рита.
Постников забрал у нее распечатку и сказал:
– Приходи завтра. Они теперь до ночи будут сидеть.
Понимая, что ее присутствие необязательно, Рита ушла с некоторым чувством обиды. Да, сценарий написала она, но теперь кто-то воплощал его в кинофильм. Без нее. Возможно, Рюмин и приглашал ее сниматься, чтобы она оказалась в работе, чтобы не чувствовала себя лишней?
Домой возвращаться не хотелось. Рита направила мотоцикл к парку Победы, чтобы оттуда, с вершины холма посмотреть на Синегорские дали. Этот вид всегда ее успокаивал, умиротворял.
Но, выехав на смотровую площадку, Рита остановилась, удивленная открывшимся видом. Она поняла, что давно здесь не появлялась. Да, весь город знал, что идет строительство моста, да, часто слышались глухие удары механического молота, забивавшего бетонные сваи, да, на улицах стало больше грузовых машин, но все эти сведения сами по себе существовали разрознено. Повседневная суета отвлекала от общей картины. И, только оказавшись на смотровой площадке, Рита разом увидела все происшедшие изменения.
Мост еще, конечно, не построили, но опоры, стоящие в воде, уже поднялись на достаточную высоту. У берега на песчаной подушке лежало несколько длинных бетонных балок будущего перекрытия. На противоположном берегу по луговине в сторону Ополья протянулась песчаная насыпь. Она погребла под собой остатки старых опор Лосевской поры. Это все, в основном, соответствовало плану Лосева, недавно обнаруженному в городских архивах.
На заседание в префектуре, когда сообщили о находке, специально пригласили представителей редакции «Синегорской правды». И Коркин, взявший с собой Риту, тоже выступил на заседании. Он предложил выставить перед префектурой стенд, на котором изобразить план Лосева. Стенд со схемой строительства, действительно соорудили, а заодно на ней изобразили и те изменения, которые в план Лосева внесло время.
Сейчас, стоя на смотровой площадке, Рита видела перед собой не условную схему, а реальные опоры и насыпи будущих дорог. Вон там уже угадывается развязка, оттуда уже начата отсыпка дороги в обход Ручьев, через Рогово и дальше на Верховье и Донцы. Видимо сбудется обещание Сергеева о строительстве птицефабрики в Донцах, подумала Рита. Дорога уже подошла к Ручьям, и на окраине деревни уже снесли две нежилых избы. И вдруг Рита поняла, что эта будущая дорога пройдет чуть ли не по бабушкиному дому. На том стенде перед префектурой дорога изображалась таким образом, что она огибала Ручьи, а на самом же деле она пересекала деревню.
Увиденное настолько расстроило Риту, что вздох замер в ее груди, она не могла ни выдохнуть, ни произнести ни слова.
«Надо что-то делать», – думала она, стоя на площадке.
Оглянувшись, она увидела приближающуюся парочку. В парне она узнала Витьку Слегина. Он вел под руку высокую стройную девушку. Они, видимо прогуливались по аллее парка, и, обойдя заросли кустов, вышли на смотровую площадку, не ожидая здесь увидеть кого-либо из знакомых.
Рита заметила их первой, но эта встреча не затронула ее чувств. Она даже не заметила, что Витька смущен и даже замедлил шаг, придерживая свою спутницу. Рита не стала ожидать их приближения. Она просто махнула рукой приятелю и, оседлав свой мотоцикл, покатила в сторону дома. Она тут же забыла о Витьке, ее мысли занимала строящаяся дорога.
«Надо сообщить матери, – подумала она, – пусть сходит в префектуру, или еще куда-то. Нельзя же, чтобы бабушкин дом развалили бульдозером. Это, вообще, какой-то кошмар.»
Закрыв мотоцикл в сарае, она вбежала в дом. Увиденное взбудоражило ее, а размышления привели в такое состояние, что она могла наброситься на любого с требованиями справедливости. Даже Актер залаял, услышав шум. Зоя Алексеевна с Чубаровым в это время готовились ужинать. Константин Андреевич нарезал хлеб, мать накрывала на стол. Они, видимо, вели неторопливые беседы о чем-то своем, поэтому бурное появление Риты нарушило их тихое времяпрепровождение. Они даже не сразу поняли, чем она возмущена.
– Если ничего не предпринимать, – резко заявила Рита, – дом бабушки будет разрушен уже через несколько дней.
– Успокойся. Кому это надо? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Строителям моста.
Рита, немного успокоившись, рассказала о том, что увидела со смотровой площадки.
– Наверное, нужно срочно обратиться в префектуру, – посоветовал Чубаров.
– Мой руки и садись ужинать, – спокойно сказала мать.
Рита вышла на кухню, и струя вода некоторое время бренчала в раковине. Сев за стол, она спросила у Зои Алексеевны:
– Я не понимаю, почему ты так спокойна?
Мать принесла ужин, села рядом, и после этого ответила:
– А волноваться бесполезно. Я уже свое отволновалась.
– Я не поняла, – заметила Рита.
– Что именно ты не поняла? Ты разве не знаешь, что дом не принадлежал бабушке?
– Как не принадлежал? Она же в нем жила.
– Когда-то она жила в доме, построенном ее отцом. Но потом случился пожар, – неторопливо отвечала Зоя Алексеевна, но слова ее предназначались скорее Константину Андреевичу.
Это Рита поняла по большому количеству деталей, упомянутых матерью, о которых она давно знала, но которые были неизвестны Чубарову. Помешивая в чашке чайной ложечкой, Зоя Алексеевна улыбалась, глядя перед собой, и вспоминала давние события:
– Когда случился пожар, мне было года четыре, поэтому всех подробностей я не знаю. Но, судя по более поздним рассказам мамы, я думаю, у нас взорвался бак с керосином. То ли уголек попал туда из печки, то ли еще что. А когда полыхнуло, мама схватила меня в охапку, и выскочила из дома. Ничего, ни вещей, ни документов, она не захватила. Все сгорело.
– Неправда, – тихо возразила Рита. – Не все сгорело.
– А ты откуда знаешь? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Бабушка Ксеня спасла все, что для нее составляло ценность, – ответила Рита. – Ей был дорог ребенок, это ты. А еще ей были дороги некоторые вещи, которые напоминали о любимом человеке.
– Опять твои выдумки? – нахмурилась Зоя Алексеевна.
– Вовсе это не выдумки.
Рита резко поднялась из-за стола и ушла в свою комнату.
– У нее просто мания, – сказала Зоя Алексеевна Чубарову.
– Мания? – добродушно удивился Константин Андреевич.
– Ну, навязчивая идея, – поправилась Зоя Алексеевна. – Фантазия у нее хорошая, вот и выдумывает.
Вскоре Рита вернулась.
– Константин Андреевич, будьте независимым экспертом, – предложила она. – Вот этот мешочек я нашла в старом бабушкином шкафу. Мама, в каком году произошел пожар?
– В шестидесятом.
– Так, – довольно произнесла Рита, и движением фокусника извлекла из мешочка пригоршню монет, – заметьте, все монеты пятьдесят пятого года.
– И что это доказывает? – вздохнула Зоя Алексеевна. – Новые деньги появились в шестьдесят первом году, а до этого твои монеты везде встречались в любом количестве.
– Ладно, я это уже слышала, – остановила ее Рита. – Но вот, посмотрите, портрет, найденный в том же шкафу. Про него нельзя сказать, что он сделан после шестидесятого года. Не правда ли?
Рита с торжествующей улыбкой положила на стол перед Чубаровым фотографию Лосева.
Мать уже видела портрет, поэтому Рита предъявила его Константину Андреевичу. Тот взял фотографию в руки и стал внимательно рассматривать.
– Да, – заметил он, – если меня не подводит память, нечто подобное я видел в Москве, в квартире Софьи Кирилловны.
– Мало ли, где нашла его бабушка, – предположила Зоя Алексеевна. – Может, и после шестидесятого года.
– Маме ничего доказать нельзя, – махнула рукой Рита.
– А это – те самые два тома «Графа Монте-Кристо»? – спросил Константин Андреевич.
Он взял принесенные книги и провел пальцем по обертке.
– Да, это Дюма, – подтвердила Рита.
– Ну, что ж? Дорогая Марго, вы призвали меня в независимые эксперты. Спасибо за доверие. О, высокий суд! – поднимаясь, театрально произнес Константин Андреевич. – Обещаю говорить правду и только правду. Имея возможность изучить предъявленные доказательства, я готов, как эксперт, подтвердить их подлинность и возможность использования в настоящем деле. Вместе с тем, обращаю внимание высокого суда, что каждое из этих вещественных доказательств, будучи взятое независимо от остальных, не может безоговорочно подтвердить версию, выдвигаемую уважаемым обвинением.
Чубаров поклонился в сторону Риты.
– Но в то же время оно не может и опровергнуть ее, что требует уважаемая защита, – поклонился он в сторону Зои Алексеевны. – Тем не менее, все эти доказательства, справедливо объединенные обвинением, не позволяют безусловно согласиться с защитой, но увеличивают вероятность того, что они были вынесены из пламени пожара. Жаль, нельзя приобщить к делу показания самого вынесшего…
– В общем, ни да, ни нет, – засмеялась Зоя Алексеевна.
– Ну, скорее да, чем нет, – возразил Чубаров. – Ну, сознайтесь, ведь процентов восемьдесят за то, что Рита права.
– На девяносто девять, – поправила Рита.
– Ну, если вы так просите, я согласна на шестьдесят процентов, – сдалась Зоя Алексеевна. – Но это ничего не меняет.
– Вот видите, Константин Андреевич, – заметила Рита, – маму просто невозможно в чем-нибудь убедить.
 – Так вот, продолжу о бабушкином доме, – принялась рассказывать Зоя Алексеевна. – На том пожаре вещи, практически, сгорели все. И мы, как погорельцы, долгое время жили в колхозном клубе. Мне это нравилось, я могла смотреть раз в неделю бесплатное кино. А потом колхоз нам построил новый дом. Я не буду вас слишком утомлять, скажу короче. Позже я вышла замуж и перебралась сюда, в Синегорск, а мама осталась в Ручьях. Два с половиной года, как она умерла. А много раньше, когда колхоз у них стал разваливаться, я ее как-то спросила, что ей причитается из колхоза. Она обещала узнать. Но сельсовет и колхозное начальство у них в Донцах. А это семь километров. В общем, как я понимаю, она так и не собралась. Только после ее смерти я съездила в Донцы. Но никаких документов не нашлось. Мне сказали, что дом принадлежит колхозу, которого нет. И земля вся поделена. А мать нигде, ни в каких документах не фигурирует. Почему? Неизвестно. Все покрыто мраком.
– Ну, наверное, можно через суд, – предположил Чубаров.
– А на кого подавать в суд? – спросила Зоя Алексеевна.
– Значит, дом бабушки Ксени завтра развалят бульдозером, – со вздохом констатировала Рита.
– Ну и развалят, – рассердилась Зоя Алексеевна. – И бабушки уже нет, и дома не будет. Все равно он не наш. Чего ты куксишься? Раньше нужно было думать. Ты говоришь, что насыпь к огородам довели? Значит, все равно уже не успеть…
На этом разговор и закончился. Рита собрала принесенные вещи и ушла в свою комнату. Завалившись на диван, она открыла первый том Дюма и начала читать. Конечно, когда-то она уже читала знаменитое жизнеописание Эдмона Дантеса. Зная общее направление развития событий, Рита с удивлением открывала любопытные детали, не замеченные при давнем прочтении, а может быть, забытые ею.
Первый раз она вынырнула из этого процесса в двенадцать. За стеной, на кухне, прокуковала кукушка в часах, Рита не успела сосчитать число ударов, но, подняв глаза на будильник, стоявший рядом на столе, поняла, что наступила полночь.
«Надо ложиться спать», – подумала она, а взгляд опустила на страницы книги.
В следующий раз она вынырнула в полпервого.
«Завтра не встану», – испугалась она и, собравшись с духом, с сожалением закрыла книгу.


10

Съемочная группа начала работу. Опять то тут, то там огораживалась территория, выставлялись предупредительные надписи, суетились механики, толпились художники и гримеры, режиссер что-то говорил, размахивая руками, оператора то поднимали вверх на ферме, то катили на тележке, слышался металлический звук мегафона, кто-то кричал: «пошел» или «стоп». Словом, в Синегорске снимали кино.
Даже в будний день хватало зевак, наблюдавших за перипетиями съемочного процесса, детвора группами перебегала с места на место, отслеживая интересные моменты. Многие зрители с удовольствием принимали участие в массовке.
Рита умышленно не приближалась к месту съемок. Каждый вечер она звонила на сотовый Постникову, спрашивала, нужно ли ей появляться на съемочной площадке. В ответ, как обычно, слышалось: заявок пока не поступало. Это, с одной стороны, ее успокаивало, не надо выкраивать время, подстраивать планы, не требовалось отпрашиваться у Коркина. Но, с другой стороны, чем дольше это продолжалось, тем становилось обиднее. Получалось, что ее участие никому не нужно.
Покинув редакцию, Рита заводила мотоцикл и проносилась по верховым улицам. Оттуда она хорошо видела, в какой части города идет съемка. После этого она скатывалась по одному из спусков к намеченному пункту, но, приблизившись, останавливалась где-нибудь на параллельной улице, откуда издали смотрела за суетой киношников и в то же время оставалась незамеченной.
Постникову удалось договориться: начальник строительства только ради Чубарова согласился пустить съемочную группу на стройку. Отдельно, в стороне от строительной техники поставили две бытовки, плотники сколотили какие-то щиты и мостки, неизвестно откуда привезли старый поломанный бульдозер, который сгрузили краном и поставили возле бытовок. На этом фоне, изображающем строительство, снимались многие эпизоды будущего фильма.
Вечером к ужину возвращался Чубаров. Сидя за столом, он рассказывал о подробностях очередного съемочного дня. Но разговаривал он, в основном, с Зоей Алексеевной. Рита обычно в беседах не участвовала. Поев вместе со всеми, она уходила в свою комнату и закрывала дверь. Писательская работа у нее не клеилась. Мысли кончились. С трудом вымучив пару фраз, она с досадой перечеркивала их и отбрасывала тетрадку. В такие моменты ее успокаивало чтение Дюма.
Однажды вечером, когда она перед уходом с работы позвонила Постникову, тот неожиданно сказал:
– Ты не могла бы сегодня встретиться с Рюминым?
– Когда и где? – поинтересовалась Рита.
– Да хоть сейчас. Он просил меня связаться с тобой и пригласить на встречу. Мы сегодня кончаем пораньше. Так что, он может с тобой побеседовать в любой момент.
– А где?
– Погоди, я сейчас спрошу.
И через мгновение в трубке опять послышался его голос:
– Он сказал, что будет ждать тебя на набережной.
– Ладно, я поняла, – ответила Рита. – Пускай ждет.
– Ты только не долго, – озабоченно заметил Постников.
– Это он вам говорит? – усмехнулась Рита.
– Конечно, нет, это я сам. Я же знаю, что ты любишь воображать. Так что, не советую.
– Больно много вы знаете, – рассмеялась Рита. – Обойдемся без советчиков. Все. Будьте здоровы. Пока.
– Пока будем здоровы.
Рита положила трубку телефона и посмотрела на часы. Раньше чем через полчаса появляться на набережной нельзя. А то Рюмин может подумать, что она, как собачка, ей свистнули, она и примчалась. Нет, полчаса – это минимум. А на мотоцикле она доберется за три минуты. Значит, по пустой комнате придется ходить еще двадцать пять минут. Хорошо, что из редакции все уже ушли.
Как же медленно тянется время! А, собственно, зачем она понадобилась Рюмину?
«Если опять какую-нибудь постельную сцену попросит написать, то я откажусь, – решила Рита. У Лосева была любовь, нахмурилась она, а постельных сцен не было».
Но, дважды пройдясь по комнате, она вздохнула и с сомнением произнесла:
– А может быть, были? Наверное, все было. Но только тогда они к этому относились как-то иначе, чем сейчас.
Она посмотрела на часы. Прошло четыре минуты.
«А вдруг Егору нужно что-то срочно мне сообщить, – испуганно подумала она, – а я тут прохлаждаюсь. Постников прав, когда сказал, что я – воображала. Ну и пусть Егор думает, что я примчалась по его свисту. Ведь так оно и есть. Просто мы встретимся и поговорим. Я же не пойду к нему в номер…»
Выкатываясь на набережную, Рита специально снизила скорость. Посмотрев на часы, она констатировала, что приехала через пятнадцать минут после звонка. Но Рюмин уже ждал ее. Он медленно, глядя себе под ноги, шагал вдоль парапета, и не видел, как она подъехала. Рита сбавила газ, и мотоцикл катился почти по инерции. Егор оглянулся только в тот момент, когда Рита оказалась уже рядом.
– Здравствуйте, Егор Александрович, – первой заговорила Рита. – А вот и я.
– Здравствуй, Рита. Наконец-то, я вижу автора! Ну что же ты все прячешься?
– Неправда, – возразила она. – Я каждый вечер спрашиваю, приходить ли мне. Но Постников говорит, что я не нужна.
– Придется его наказать, – хмуро заметил Рюмин.
Рита спрыгнула с седла и остановилась, придерживаясь за рукоятку руля. Егор тоже взялся за руль. Они толкнули мотоцикл, и пошли вдоль набережной, придерживая машину.
– Зачем же вы его вините? – заговорила Рита. – Он ни при чем. Если бы я понадобилась, он бы сразу мне сказал.
– Рита, ну, зачем ты так говоришь? – поморщился Егор. – Еще в прошлый раз я тебе сказал, что ты автор, а значит, в любой момент можешь приходить на площадку. Я же еще тогда тебя приглашал.
– Это вы так каждого автора приглашаете?
– Нет, только тебя.
– За что же это мне такие льготы?
– Да так. Ты же все прячешься от меня.
– Вот уж нет. Зачем мне прятаться?
– Не знаю. А зачем тебе издали рассматривать съемки.
– Почему вы думаете, что я издали рассматриваю?
– Так я же вижу и слышу твой мотоцикл.
– Вот еще. С чего вы решили, что это мой мотоцикл? Знаете, сколько у нас в городе мотоциклов? Нет, это вам все показалось. Я с работы прямо домой еду.
– Хорошо, хорошо. Не будем спорить. Ты лучше скажи, завтра придешь?
– А зачем? Что мне нужно делать?
– Да ни зачем. Просто приходи, и все. Когда ты рядом, как-то легче дело идет. Даже если ты прячешься.
– Да не пряталась я. Зачем это мне?
– Ну, хорошо, хорошо. Придешь?
Рита подняла взгляд на Рюмина и увидела такую грусть в его глазах, что не смогла отказать ему.
– Я приду, – пообещала она. – А вы уже много сняли?
– Да, но еще больше осталось. И переправа, и пожар.
– Егор Александрович, вы думаете, фильм получится?
– Знаешь, я никогда не загадываю. Самому может нравиться или не нравиться, а оценить, как это воспримет кто-то другой, трудно. Разве ты можешь заранее сказать, понравится читателю то, что ты пишешь?
– Нет, конечно.
– По-моему, автор никогда не может прочесть свое произведение так, как оно предстает перед читателем. Он заранее знает содержание, для него нет ничего неожиданного. То есть текст не может произвести на него то впечатление, которое он оказывает на читателя.
– Я об этом как-то не задумывалась. Наверное, вы правы, – Рита помолчала. – А после того, как вы закончите съемки, сколько нужно склеивать фильм?
– Монтировать, – улыбнувшись, поправил ее Рюмин. – Вообще-то, по-всякому бывает. Монтаж, озвучивание. Быстро не получается. Это ведь тоже творческий процесс.
Они дошли до конца набережной. Крутой склон подступал здесь к самому берегу. Дальше дорога, разрезая холм, поворачивала вверх.
– Ну, что? – спросил Рюмин, – повернем назад?
– А вы давно смотрели на строительство моста сверху? – поинтересовалась Рита.
– Я вообще в этом году не смотрел сверху, – сознался Егор. – Все некогда. Нам на строительстве отвели две бытовки, мы там и снимаем.
– А хотите посмотреть? – предложила Рита. – Немного придется подняться пешком. Мотоцикл без разбега по склону двоих не вытянет. А там, наверху, мы быстро доедем.
– Тогда поезжай, а наверху меня подождешь. Все будет легче, чем на руках тащить мотоцикл вверх.
Рита села в седло, отъехала немного назад и, разогнавшись, устремилась на подъем. Рюмин неторопливо поднимался по тротуару, который сначала тянулся широкими ступенями, а ближе к вершине просто превращался в лестницу. Наверху, дождавшись режиссера, Рита пригласила его на мотоцикл.
– А мы не упадем? – усмехнулся Егор.
– Вы, главное, держитесь крепче, – предупредила Рита и направила мотоцикл к смотровой площадке.
Дорога по вершине холма была сравнительно ровной, поэтому они до парка Победы доехали быстро. Их появление на площадке вспугнуло какую-то парочку, расположившуюся на парапете. Рита только издали увидела, что парень с девушкой скрылись за кустами в глубине парка. Больше вокруг ни души. Оставив мотоцикл в стороне, Рита направилась к парапету смотровой площадки.
– О! Прекрасно! – воскликнул Егор. – Сверху строительство смотрится интереснее. Всякие превратные подробности не так заметны. Может быть, снять несколько прогонов с вертолета. Пока не поздно. Вылететь вон оттуда, и вдоль трассы…
Рюмин увлекся и мысленно представлял будущие кадры. Остановившись, он оглянулся. Рита стояла молча, улыбка на ее лице отсутствовала. Егору даже показалось, что она побледнела. Неподвижный взгляд был устремлен прямо перед собой.
– Рита, что случилось? – спросил Рюмин, заметив темноту в ее глазах.
– Бабушкин дом, – тихо произнесла девушка.
Егор нахмурился. Он ничего не понял.
– Бабушкиного дома больше нет, – прошептала Рита и вдруг затряслась в беззвучном плаче.
Слезы текли по ее щекам, но она их не вытирала, только упиралась руками в гранитный парапет и моргала глазами.
– Что с тобой? – Егор осторожно дотронулся до ее плеча.
– Вон там, видишь, деревце, – сквозь слезы заговорила Рита, сама не заметив, что перешла на «ты», – это – яблоня, а рядом, там, где насыпана дорога, стоял бабушкин дом. Вон, в стороне черные бревна. Егор, это все, что осталось от дома, где прошли самые счастливые дни моего детства. Ты понимаешь?
Рита всхлипнула, а Егор одной рукой слегка прижал ее к своему плечу, а другой погладил по голове.
– Ну что ты, ревушка-коровушка?
Услышав такие теплые, знакомые слова, не раз ею слышанные от бабушки Ксени, Рита повернулась к Егору и, уткнувшись лицом ему в грудь, зарыдала почти взахлеб. А он, немного удивленный ее слезами, а еще больше – ее неожиданным доверием, осторожно обнимал ее и гладил по голове, не очень задумываясь, шептал какие-то ласковые слова.
– Ритуля, милая, не надо. Не плачь. Ну, пожалуйста, не надо. Прошу тебя. Успокойся. Чем я могу тебе помочь?
Он наклонился и начал целовать ее в лоб, в глаза, в щеки и, наконец, в губы. Рита закрыла глаза и не сопротивлялась. Впервые ей стало так же хорошо, как в детстве, когда ее утешала бабушка Ксеня. Руки Егора, как и руки бабушки, были сильными и одновременно нежными. И теперь его объятия, казалось, всегда будут защищать ее от невзгод. От поцелуя в губы она чуть не задохнулась. Крутанув головой и, увернувшись от его губ, Рита жадно вздохнула, прошептав:
– Мне же дышать нечем.
– А ты дыши носом, – посоветовал Егор.
– Нет, – покачала она головой. – Так неправильно.
Рюмин улыбнулся и вновь нашел своими губами губы Риты. Они то целовались, то разговаривали, то вновь целовались. В этом бестолковом разговоре Егор сознался, что она ему сразу понравилась, что он пытался в этом сознаться, но она почему-то все время его встречала в штыки. Рита тоже не скрывала, что Егор ей понравился. Но она вовсе не встречала его в штыки, а просто соблюдала некоторую дистанцию. Нельзя же сразу повиснуть на шее незнакомого мужчины. И вообще, смеялась она, я – девушка скромная.
Когда стемнело и на смотровой площадке зажглись фонари, она испуганно очнулась и взглянула на часы.
– Ой, мне пора, а то мама будет ругаться.
– Ты же взрослая, – усмехнулся Егор.
– Она не разрешает к ужину опаздывать, – пояснила Рита.
– Ну, сама разогреешь.
– Ну, что ты, Егорушка? Ты мою маму не знаешь. Она считает, что все должно происходить точно по распорядку. А ужинать после восьми часов вечера просто вредно.
– Ну что ж? Правильно считает твоя мама, – кивнул Рюмин и предложил. – Раз я лишил тебя ужина, то приглашаю тебя, пойдем куда-нибудь в кафе?
– Нет уж, – засмеялась Рита. – Хорошенького понемножку. Нельзя все сразу. Как-нибудь в другой раз.
На мотоцикле они доехали до гостиницы. Рюмин спрыгнул с заднего сиденья и подошел к Рите. Прощаясь, он наклонился, обнял ее и поцеловал. И опять она едва не задохнулась.
– Дыши носом, – сказал Егор.
– Это совет режиссера? – ехидно поинтересовалась Рита.
– Нет, это совет любящего мужчины.
– Опытного?
– Ну, при чем здесь опыт? – нахмурился Рюмин и начал объяснять, – просто у тебя же нос свободен. Дыши, и тогда не задохнешься.
– Да ладно тебе, – рассмеялась Рита. – Я поехала.
– Приходи завтра, – крикнул вслед Егор.
– Обязательно, – уже на ходу ответила Рита.
Но, легкомысленно дав обещание, она совсем забыла, что в редакции, как обычно, в середине недели наступала горячая пора подготовки очередного номера газеты. И, когда в конце дня к ней подошел Коркин и велел сделать к утру обзор почты, Рита поняла, что попасть на съемочную площадку сегодня не удастся. Уже затемно выйдя из редакции, Рита не решилась зайти к Рюмину в гостиницу, а прямиком отправилась домой.
После ужина она ушла в свою комнату и, забравшись с ногами на диван, устроилась в уголке и стала вспоминать все, что произошло на смотровой площадке. Сладкое забытье прервал звонок телефона. Взглянув на экран, Рита узнала номер телефона Рюмина.
– Слушаю, – радостно заговорила она.
– Я думал, ты придешь. Ты же обещала, – раздался немного искаженный микрофоном голос Егора.
– Ой, Егорушка, пожалуйста, извини, на меня сегодня столько работы навалили, что я только сейчас домой заявилась.
– Ты на меня не обиделась? – спросил Рюмин.
– За что? – удивилась Рита.
– Ну, так. За вчерашнее.
– А-а.
– Что, а-а? Обиделась? – уточнил Егор.
– Не очень, – словно нехотя созналась Рита.
– Ты должна знать, что я никогда не хотел тебя обидеть. Ни-ко-гда, – по слогам повторил он. – И запомни, никогда я тебя не обижу. И никому другому не позволю.
– Не надо, Егор, – тихо произнесла Рита. – Я это знаю.
– Ритуля, я тебя люблю, – Рюмин немного помолчал и добавил. – Я тебя очень люблю. Давно. Как только тебя увидел…
Егор вздохнул, а Рита молча продолжала слушать.
– Я все время о тебе думаю. Даже работа полностью не затягивает меня. Нет, я работаю, но мне все время хочется тебя видеть и слышать. Мне нравится твоя походка. Я радуюсь, когда вижу, как ты приближаешься. Меня затягивают твои глаза, кажется, я готов всю жизнь смотреть в них. Никогда раньше я не испытывал такого. А ты? Как ты ко мне относишься? Господи, как я хочу услышать твой голос. Ну, скажи что-нибудь.
Рюмин умолк, настороженно ожидая ее ответа. Рита почувствовала неожиданно возникшую нежность к Егору. Захотелось просто погладить его сильную руку.
– Егорушка, – тихо заговорила она, – я тоже к тебе очень хорошо отношусь. Мне хочется видеть тебя, разговаривать с тобой. Я, конечно, сначала вредничала. Это я понимаю, но мне казалось, что я для тебя – очередное увлечение. И даже не увлечение, а просто так. Ты, наверное, привык, что артистки перед тобой пасуют… Егор, а почему ты не возражаешь? Алло! Алло! Егор, я тебя не слышу.
Рита с досадой нажала кнопочку «отбоя». Почему-то связь прервалась, и неизвестно в какой момент это произошло.
«Надо подождать, – подумала она, – Егор непременно перезвонит».
Рита сидела, держа телефон в руках, и ждала. Но Мобильник молчал. Когда прошло минут пять, она не выдержала и, отыскав, записанный в память телефона, номер Рюмина, сама позвонила ему.
– Абонент недоступен или аппарат его выключен, – сообщил равнодушный женский голос.
«Надо поехать к нему, – решила Рита. – Ведь Егор может подумать, что я специально отключила телефон и не захотела ему отвечать».
Она даже поднялась с дивана, но, взглянув на будильник, поняла, что окажется в гостинице в двенадцатом часу ночи. А значит, чтобы пройти мимо администратора в холле и дежурной на этаже, ей придется что-то объяснять им. И, конечно же, они будут заявлять, что посещения после двадцати трех запрещены, При этом даже не будут скрывать свои презрительные усмешки.
«Нет, я это не выдержу, – поняла Рита, утратив решимость. – Просто надо будет завтра пораньше сбежать с работы, и хотя завтра будет готова верстка, я не буду сидеть до ночи. Я так Коркину и заявлю, что с такой работой мне некогда устроить свою личную жизнь. А уж когда мы увидимся с Егором, тогда и объясню все».
Утром Рита несколько раз пыталась соединиться с Рюминым, но абонент по-прежнему оставался недоступен. А среди дня Егор сам позвонил, но Рита в этот момент находилась в типографии, там стоял такой шум, что она ничего не услышала, и поговорить им опять не удалось. Только ближе к вечеру Рите удалось дозвониться Рюмину.
– Ритуля, я рад тебя слышать, – обрадовано заговорил Егор. – Вчера у меня деньги на счету кончились. А у вас тут после одиннадцати нигде не заплатишь. Я полночи пробегал. А с утра у меня небольшое ЧП, одному артисту нужно срочно уехать, я с ним разбирался и никак не мог отлучиться. Хорошо, что Постникова сгонял.
– Егор, мы вчера недоговорили, а связь прервалась…
– Ритуль, извини, – перебил ее Рюмин, – слушай, я сейчас тороплюсь. У нас эпизод уже срепетирован, сейчас будем снимать. Ты после работы, как в прошлый раз, опять приезжай на набережную, мы с тобой погуляем, поговорим. Ладно?
– Да, я обязательно приеду.
Едва Рита спрятала мобильник, как к ней подошел Коркин.
– После работы мы с тобой должны зайти в префектуру.
– Валерий Семенович, я не могу, – отказалась Рита.  У меня что? Не может быть личной жизни?
– Голубушка, я не покушаюсь на твою личную жизнь, – Коркин поднял указательный палец, – но… Я, конечно, знаю, что из-за таких «но» в личной жизни бывают некоторые осложнения. И тут ничего не поделаешь. Словом, в семнадцать нуль-нуль нас ждут в префектуре. Это еще рабочее время, а потому прибыть ты обязана.
– Через пол часа я удеру, – нахмурилась девушка.
– Рита, пожалуйста, не подводи меня, – опять вздохнул Коркин, – ну, уважь старика. Я, конечно, в данном случае приказать тебе не могу, но очень прошу.
– Ладно, – сдалась Рита. – Двадцать минут, но только из уважения к вам.
Она попыталась позвонить Рюмину, чтобы предупредить его о возможной задержке, но неутомимая женщина равнодушно сообщила об отсутствии связи. Наверное, догадалась Рита, Егор начал съемку и отключил аппарат, чтобы никто не мешал. Расстроенная, она отправилась с Коркиным в префектуру.
Сборище показалось Рите каким-то занудным. В зале набилось много народа. На сцену в президиум вышли три дамы и какой-то мужчина.
Одна из женщин взяла микрофон и с ужасающей дикцией начала что-то рассказывать. Затем она стала приглашать выступить каких-то людей из зала. Настроение Риты стало портиться, все раздражало, мысль о том, что она не предупредила Егора, беспокоила ее. Бессвязные обрывки фраз, услышанные из уст выступающих, создавали впечатление, что она находится среди невменяемых.
– Я не понимаю, что это такое? – спрашивала Рита сидевшего рядом Коркина.
– Да, – ворчал тихо редактор, – ты не знаешь, а ведь так в старые времена партхозактив проходил, а после него кино показывали. Никто ничего не слушал, все ждали кино.
К концу часа вызвали на сцену и Валерия Семеновича. Он, видимо, ожидал этого. Спустившись из зала и выйдя к трибуне, он кратко, но с цифрами доложил о работе редакции. Когда он вернулся и сел рядом, Рита спросила:
– Вы меня для этого сюда позвали?
– Маргарита, ну погоди немного, – прошептал Коркин, – осталось чуть-чуть.
В конце заседания вальяжный мужчина, молча просидевший все время в президиуме, поднялся и, что-то сказав от имени префекта, стал награждать грамотами всех, кого вызывала на сцену одна из дам.
Вдруг произнесли фамилию Таран. Коркин слегка подтолкнул Риту, и ей пришлось идти на сцену. Мужчина, услышав ее фамилию, вручил ей грамоту и изрек уже привычную шутку:
– Девушка – таран, это – оригинально.
Рита, небрежно взяв грамоту, тихо сказала:
– Раздача фантиков…
Сделав вид, что не расслышал, мужчина стал поздравлять следующую женщину, вышедшую к нему. Рита вернулась к Коркину и, упав в кресло, недовольно сказала:
– И зачем я сюда пришла? Вон, сколько народа отсутствует. А завтра вы бы мне сами вручили. Мне было бы приятнее.
– Рита, извини, – прошептал редактор. – Мне сказали, что для награжденных явка обязательна.
Торжественная часть на этом закончилась. Народ, правда, остался на фильм, который обещали показать. Рита же, простившись с Коркиным, побежала к редакции, возле которой остался мотоцикл.
На скорости она вынеслась на набережную и проскочила ее от начала и до конца. Но Рюмина нигде не обнаружила. Одолев подъем, она промчалась до смотровой площадки, но и там его не нашла.
«Зачем я сидела на этом дурацком заседании? – думала она. Нет бы прямо из зала позвонить Егору. А так, где его теперь искать?».
Съехав на обочину, она достала телефон и попыталась связаться с Рюминым. Абонент недоступен. Отчаявшись, Рита остановилась возле гостиницы. Бросив мотоцикл, она пересекла гостиничный холл и подошла к администратору:
– Скажите, ключи от двести седьмого на месте?
Женщина администратор подозрительно оглядела ее и, нагнувшись куда-то под стойку, нехотя сообщила:
– Да, ключи на месте.
– Спасибо, – бросила Рита и выбежала на улицу.
Она не знала, что ей теперь делать, куда ехать, где искать Егора. Он, не дождавшись ее, куда-то отправился, его телефон выключен. Может, даже специально. Он на нее обиделся и теперь не хочет разговаривать. Что же делать?
Начинало темнеть. Еще раз объехав набережную и смотровую площадку и, конечно же, не обнаружив Егора, Рита в слезах направила мотоцикл к дому.
«Надо будет хоть через Чубарова передать извинения Рюмину, – думала она, – пусть скажет, что я прямо после обеда уйду с работы. И пусть Коркин только попробует возразить…»
Рита вошла в дом, Актер радостно залаял и бросился ей навстречу. Собираясь сразу все выложить Чубарову, Рита решительно шагнула через порог, но остановилась в изумлении, увидев замечательную картину. Константин Андреевич и Зоя Алексеевна сидели рядом лицом к двери, а напротив них спиной к Рите располагался Егор. Когда дверь открылась и Рита появилась в проеме, они разом посмотрели на нее и засмеялись.
– А вот и прекрасная Марго, – произнес Чубаров.
– Ой, Егор… Александрович, – запинаясь, заговорила Рита. – Меня отправили на бестолковое собрание, и я никак уйти не могла, а у те… у… телефон отключен. Я не смогла предупредить.
– Да, ладно, Ритуля, – махнул рукой Рюмин. – Я его еще днем отключил, а включить – забыл. Не переживай.
Рита умылась и прошла к столу. На столе стояло две бутылки шампанского. Одна уже начатая, а вторая подготовлена к открытию. Фольга уже содрана, но проволока еще оставалась на месте.
– А по поводу чего празднуем? – с улыбкой спросила Рита.
– Понимаешь, – замялась Зоя Алексеевна, – тут Константин Андреевич пришел, вернее, пришли они вдвоем, Константин Андреевич и Егор Александрович. Вот. Сватают тебя…
До Риты не сразу дошел смысл сказанного. Она нахмурилась, глядя то на Чубарова, то на Рюмина. Зоя Алексеевна стояла рядом и как-то необычно смотрела на дочь.
– Просят отдать тебя замуж за Егора Александровича, – немного отстраняясь, осторожно произнесла она.
«Вот, стало быть, для чего шампанское», – подумала Рита.
– А может, сначала меня спросили? – с вызовом заметила она и, резко повернувшись, ушла в свою комнату.
– Рита, ты куда? – с укоризной позвала ее Зоя Алексеевна.
Но девушка закрыла дверь и не услышала слов матери.
– Я схожу к ней, – предложил Егор. – Это я виноват.
– Никому не надо ходить, – возразила Зоя Алексеевна. – Ну, успокоится девочка, и все будет в порядке.
Но Рюмин поднялся и направился к Ритиной комнате.
– Можно? – спросил он, постучав в дверь.
Не дождавшись ответа, Егор открыл дверь. Рита стояла у окна, и на звук оглянулась. Увидев Рюмина, она опустила голову, и у нее из глаз потекли слезы. Егор подошел и обнял ее.
– Как ты мог? – уткнувшись ему в плечо, бормотала Рита.
Он молча обнял ее, и начал гладить по голове, пальцами расчесывая ее волосы.
– Как ты мог? Даже не сказав мне… – повторила Рита, и, закинув голову, посмотрела на Егора снизу вверх.
Глаза и щеки ее были мокрыми. Он нагнулся и стал целовать их. Она, уворачиваясь, продолжала повторять:
– Как ты мог?
– Я пришел, чтобы сделать тебе предложение: выходи за меня замуж, – произнес Рюмин и, прижав ее, поцеловал в губы.
А когда Рита вырвалась, чтобы вздохнуть, Егор пояснил:
– Я не скрывал, что пришел сватать тебя. Но получилось, что признался я до того, как ты появилась. Не обижайся.
И, прежде чем Рита что-либо ответила, он опять припал к ее губам. Егор отпускал Риту для вздоха и вновь целовал. И продолжалось это неизвестно сколько. Во всяком случае, все обиды Риты вскоре выскочили у нее из закружившейся головы. Она обо всем забыла. Ей опять стало хорошо. Но через некоторое время Рюмин остановился и, дождавшись, когда Рита открыла глаза и вопросительно посмотрела на него, произнес:
– Ты не сказала, как относишься к моему предложению.
Рита улыбнулась и, опустив глаза, вздохнула:
– Я согласна.
Но со свадьбой они решили повременить до осени. Егору, чтобы не переносить продолжение съемок на лето будущего года, предстояло завершить фильм к концу сентября. Так что устраивать свадьбу раньше октября не получалось.
– О свадьбе мы пока говорить не будем, – решила Рита.
– Почему это? – удивилась Зоя Алексеевна.
– А что непонятного? До октября еще далеко. Мало ли что случится. А вдруг кто-нибудь из нас передумает?
– Типун тебе на язык, – нахмурилась Зоя Алексеевна.
– А потом неизвестно, может, мы вообще не будем устраивать свадьбу, – предположила Рита. – Не хочу я, чтобы об этом болтали.
На том и остановились.
– Будем считать, – с улыбкой заключил Константин Андреевич, – что отныне вы тайно помолвлены.
По этому поводу выпили шампанского. Зоя Алексеевна прослезилась. Чубаров утешал ее и шептал что-то на ухо. Было уже поздно, и Рюмина не отпустили одного, пешком до гостиницы ему пришлось бы идти минут сорок. Ему постелили на диване в комнате Риты, а Рита легла с матерью. И долго еще мать шептала ей наставления. А Рита только хихикала, и говорила, что уже пора спать.
Утром все вместе позавтракали и отправились на работу.


11

Летний отпуск Рита провела на съемочной площадке. По просьбе Рюмина она то отправлялась с Левой Бычковым, который устраивал черновые прогоны эпизодов, то просматривала работу художников и даже костюмеров.
– Ритуль, посмотри там, – просил ее Егор, – У меня на это просто катастрофически не хватает времени. А у тебя взгляд незамыленный, ты все легко заметишь. И мне поможешь.
Возможность помочь любимому окрыляла Риту. Она сразу же с радостью летела исполнять то, о чем ее попросил Егор. Однажды Постников даже сказал:
– Скоро нас с Бычковым уволят.
– Почему? – удивилась Рита.
– Так ты одна вместо нас двоих работаешь.
– Все шутишь?
– Знаешь, в каждой шутке… – недоговорил Сергей.
– Не переживай, – успокоила его Рита, – дел всем хватит.
Когда темнело, и работа заканчивалась, когда рабочие начинали убирать аппаратуру и реквизит, Егор предлагал ей пройтись, и они уходили бродить по городу. Маршрут они знали уже наизусть: сначала по набережной, потом – подъем и переход к парку Победы. А там они уже исходили все аллейки, посидели на всех скамейках. Нет, Рита не стеснялась, она бы могла обнять Егора и принародно. Но Рюмин с самого начала сказал, что, в отличие от некоторых собратьев по цеху, свою личную жизнь он не хочет выставлять напоказ.
Конечно, они бывали на дискотеке, и в кафе, но больше их привлекали пустынные места, где они позволяли себе спокойно посидеть, разговаривая о каких-то пустяках, и целоваться, целоваться. Уже ночью они возвращались к гостинице, где Риту ждал мотоцикл. Простившись с Егором, она уносилась в ночь.
Но как-то раз, когда ранним вечером они, как обычно, вышли на набережную, неожиданно хлынул дождь. Хороший настоящий летний ливень, и потому уже через минуту их одежда промокла насквозь и, несмотря на то, что еще пять минут назад было тепло, теперь, стоя под деревом и прижимаясь друг к другу, они дрожали от холода.
– Пойдем ко мне, – предложил Егор. – Надо хоть немного обсохнуть, а то простудимся и заболеем.
Рита только мгновение колебалась. Поскольку гостиница оказалась рядом, они, не дожидаясь окончания дождя, бегом бросились туда.
– Ох, как вы промокли, – улыбнулась администратор, отдавая ключи Егору.
Когда они поднялись в номер Егора, у обоих стучали зубы от озноба. Рюмин сразу прошел в ванную комнату и включил горячий душ.
– Ритуль, давай забирайся в ванну. Тебе надо погреться, – предложил он. – Быстро раздевайся.
Но Риту просто трясло, и она стояла молча, не в силах справиться с пуговицами на мокрой блузке.
– А ты? – стуча зубами, спросила она.
– А я после тебя. Давай быстрей.
– Я… я… не могу, – пожаловалась Рита.
Недолго думая, Егор стал ей помогать раздеваться. Только стоя под теплыми струями душа, Рита смогла заговорить.
– Ты тоже замерз, вон, трясешься, я же вижу, – выглядывая из-за занавески и сдувая теплую воду, бегущую по лицу, сказала она. – Забирайся сюда, мы здесь оба уместимся…

Только в начале двенадцатого Рита позвонила домой.
– Мам, я сегодня не приду, – быстро произнесла она. – Ты не волнуйся. Все в порядке. Просто уже поздно.
– Как же так? Рита, ты где? – забеспокоилась Зоя Алексеевна. – Что случилось?
– Мама, я же тебе говорю, что все в порядке. Просто, если сейчас ехать домой, я приеду слишком поздно и не высплюсь. А завтра мне рано вставать. Зачем мне лишний раз мотаться?
– А где ты будешь ночевать? – спросила мать.
– Мам, какая ты любопытная.
– Ты у Егора?
– Ладно, все, мама. Спокойной ночи. Завтра я тебе позвоню, – решительно завершила разговор Рита.
Но на следующий день она позвонила лишь затем, чтобы сообщить, что опять не собирается ночевать дома. Зоя Алексеевна снова попыталась расспросить ее. В ответ Рита наговорила матери много слов о том, что она уже взрослая и имеет право на собственную жизнь, не отчитываясь ни перед кем.
Как-то среди дня, зная, что мать находится на работе в школе, Рита заскочила домой и собрала свои вещи, необходимые для самостоятельной жизни. Тяжелую спортивную сумку с вещами она быстро довезла на мотоцикле. Правда, уже в номере Рита вспомнила, что забыла ноутбук. Это ее не сильно расстроило. Она заметила, что с тех пор, как осталась в номере Егора, ее не тянуло к письменному столу. Новые ощущения, новые впечатления, можно сказать, изменили ее мировосприятие. Да и времени у нее теперь ни на что не оставалось.
Она уже не могла понять, как существовала без Егора. Ее переполняла уверенность, что отныне они всегда будут вместе. Он стал ее мужем, родным и близким, человеком, любимым, ради кого она теперь выстраивала свое существование. Рита училась заботиться о нем, и, насколько можно в условиях гостиницы, пыталась вести хозяйство. Но Рита запомнила желание Рюмина не выставлять напоказ личную жизнь. И потому старалась, чтобы никто не догадался об их отношениях с Егором.
Выполнить это оказалось, конечно, сложно. Ей постоянно хотелось дотронуться до его руки, или прижаться к его плечу. Иногда, когда он сидел рядом с оператором, Риту просто притягивало к нему. Она с трудом сдерживала желание подойти и поцеловать его в висок, прямо в короткие серебристые волоски. Находиться рядом и не позволять себе сделать это – вот истинное мучение.
И еще существовала причина, по которой скрывать их отношения было проблематично. Дело в том, что прятаться приходилось от членов съемочной группы, которые размещались по всей гостинице.
Рюмин перебрался из одноместного номера в двухместный, и, чтобы у Риты не возникало никаких осложнений с администрацией, он прописал и ее в тот же номер. Кроме того, он убедил администратора, что ему нужен номер, расположенный на отшибе. Такой номер нашелся в конце коридора, за лестничной площадкой. Правда, он считался шумным, так как за стеной располагалась шахта лифта. Но последнее обстоятельство не смутило ни Егора, ни Риту. Их молодые организмы легко игнорировали шум, и, кроме того, засыпали они достаточно поздно, когда лифтом практически переставали пользоваться.
По утрам Рите приходилось покидать номер со всякими предосторожностями. Так, Егор предварительно выходил в коридор, заглядывал на лестничную площадку, а Рита смотрела в приоткрытую дверь и ждала сигнала Рюмина. Тот, убедившись в отсутствии в пределах видимости знакомых, махал рукой, и Рита легко выскальзывала из номера. Иногда ей даже нравилась эта таинственность, эта игра в секретность.
Рита, конечно, понимала, что и мама, и Чубаров обо всем знают, ее это несколько смущало, но она верила, что Константин Андреевич не станет направо и налево рассказывать о ее взаимоотношениях с Егором, а уж мать – тем более. Только вначале, встретившись с Чубаровым, Рита смущенно отвела взгляд. Но Константин Андреевич как-то особенно по-доброму смотрел на нее, и напряжение, с которым Рита ожидала этой встречи, оставило ее.
Отпуск у Риты закончился. Пришлось отправляться на работу. Но теперь от гостиницы до редакции она могла добежать за пять минут. И дополнительные полчаса утреннего сна ее очень устраивали.
– Привет, Маргарита, а ты все хорошеешь, – улыбнулся Коркин, когда она появилась в его кабинете. – Как провела отпуск? Я вижу, он явно пошел на пользу отечественному кино. Я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, Валерий Семенович. Каждый день пропадала на съемочной площадке с утра до ночи.
– Ну, может, не всегда, – хитро улыбнулся редактор.
– Вы о чем? – поинтересовалась Рита.
– Да ладно, признаюсь, видел тебя с одним интересным мужчиной. На прогулке. Хотя, возможно, это происходило во время работы.
– Нехорошо, Валерий Семенович, подсматривать, – засмеялась Рита. – А что вы сами делали в такую поздноту?
– Некоторые по воскресеньям работают до ночи, а мы в поте лица отдыхаем на даче и вынуждены поздно возвращаться. Впрочем, хватит шуток, – Коркин нахмурился. – Работы полно. Префектура прислала материал, обработай его аккуратненько. Сокращать можно несильно. На треть, не больше.
Валерий Семенович передал ей стопку листков, и Рита отправилась на рабочее место, понимая, что отпуск теперь будет только летом в следующем году.
Вечером она решила забрать из дома ноутбук. Дождавшись прихода Егора, она накормила его остатками курицы-гриль с помидорами и холодной вареной картошкой. А после ужина она объявила, что ей надо съездить домой за ноутбуком.
– Ты без меня чай не пей, – предупредила она Рюмина. – Я быстро съезжу, а потом попьем вместе.
На подъезде к дому неожиданно заглох мотоцикл. Попытавшись понять, в чем дело, Рита обнаружила, что кончился бензин. И тут она вспомнила, что заправлялась очень давно, так как в последнее время ездила мало, бензин расходовался медленно, поэтому она и забыла вовремя заехать на заправку.
От места, где она остановилась, до заправки пришлось бы добираться долго. Как назло, и машины попутные по улице не проезжали. До дома казалось ближе, но придется руками катить.
«Ладно, как-нибудь докачу до дома, – подумала Рита. – Мотоцикл оставлю в сарае. Потом, когда смогу, надо будет купить канистру бензина».
Под горку мотоцикл катился легко, и вскоре Рита добралась до дома. Поставив мотоцикл в сарай, она в углу нашла канистру, на дне которой плескалось немного бензина. Рита поняла, что теперь и доехать сможет до заправки. В это время в открытую дверь сарая, радостно скуля и виляя хвостом, вбежал Актер.
– Привет, дорогуша, давно не виделись.
Рита обрадовалась и, присев на корточки, ласково потрепала Актера по холке, потом осторожно стала чесать ему уши. Это пес обожал. Он застыл и только подрыгивал задней ногой, изображая, что сам чешет себе ухо.
Скоро Рита устала, и процедура на этом закончилась. Актер покрутил головой, отчего уши его помотались, как тряпки. Затем он подпрыгнул, норовя лизнуть Риту в лицо.
– Но-но-но, только без этого, – увернулась Рита.
Они направились в дом. В комнаты натекал вечерний сумрак, хотя свет еще не зажигали. Вкусно пахло жареным мясом. Но присутствия ни матери, ни Константина Андреевича не обнаруживалось.
Не в кино ли они? Еще раз вдохнув приятный запах ужина, Рита решила, что ей надо учиться готовить.
«Кормлю Егора, Бог знает чем, – подумала она. Виновата буду я, если он испортит желудок».
Рита прошла в свою комнату и собрала ноутбук. Оглядевшись, она потрогала томики Дюма, но взять их не решилась. Читать-то ей некогда. Пусть уж «Граф Монте-Кристо» ожидает здесь до лучших времен. Она прислушалась. Ей показалось, что где-то неподалеку разговаривают.
«Видимо, кто-то прошел по улице», – предположила она.
Рита вздохнула и, повесив сумку с ноутбуком на плечо, направилась к выходу. Мелькнула мысль заглянуть на кухню, очень уж аппетитно пахло мясом, но она сдержала себя. Снова где-то заговорили, и даже послышался женский смех. Рита с недоумением оглянулась. У закрытой двери комнаты, в которой жил Чубаров, лежал Актер. Рита вернулась ближе к двери, потому что звуки слышались отсюда.
Актер, к которому она подошла, поднял голову и почти вопросительно посмотрел на нее. Но было тихо, и Рита сама не знала, почему она вернулась. И в тот момент, когда она уже решила уходить, из-за двери послышался женский голос.
– Костенька, какой же ты нахал, – засмеялась женщина.
Рита с изумлением узнала голос матери. Чубаров ответил что-то неразборчиво. Зоя Алексеевна опять засмеялась.
– Нет, ты хороший нахал…
Рита быстро вышла на улицу. Мысли ее охватило смятение. Она одновременно ощущала и удивление, и обиду. Ей почему-то даже показалось, что ее предали.
«Мама, самый близкий после Егора человек, и Чубаров, добрый и до сих пор очень приятный в обхождении мужчина… Как же так? Он же, можно сказать, больной и старый… Константин Андреевич и мама… Неужели у них – любовь? Но это же смешно. Им уже пора о покое думать… Мама, конечно, еще ничего. И хотя ей уже пятьдесят пять, она иногда очень хорошо смотрится, особенно, если не сильно устала. А Константину Андреевичу скоро семьдесят. Это же невообразимо много…»
Рита на скорости подлетела к гостинице, но встречный ветер не успокоил ее волнений. Возбужденная, она взбежала по лестнице на второй этаж, забыв обо всех маневрах секретности, и стремительно вошла в номер. Егор появился минутой позже.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ты где пропадал? – вопросом на вопрос отозвалась Рита.
– Я с Сергеем разговаривал, а ты нас чуть с ног не сбила.
– Я не заметила, – она ходила по номеру, не сняв куртки.
– Рита, что случилось? – Егор остановил ее, взяв за плечи.
Рита уткнулась ему в грудь и принялась сбивчиво рассказывать. Егор молчал и продолжал удерживать ее, пока она говорила. Когда слова у нее иссякли, он тихо спросил:
– И ты что? На мать обиделась?
– Не знаю, – Рита нахмурилась. – Меня нет – а они…
– Разве случилось что-то страшное? – спросил негромко Рюмин. – Твоя мама – очень симпатичная и, хочу подчеркнуть, нестарая еще женщина. Ты сама рассказывала, что после гибели твоего отца она занималась только тобой. А теперь, когда ты начала самостоятельную жизнь, ей не хватает общения. Она по вечерам остается одна. Наверное, в ее возрасте это грустно.
– Она оставалась одна, когда я училась в институте.
– Вот именно. Она и тогда страдала. Ты ей часто звонила?
– Да. Я звонила каждый день, – возразила Рита, и, спохватившись, тут же поправилась. – Ну, почти каждый день.
– Ох, Ритуля! До сих пор она любила только тебя и, как бы, принадлежала только тебе. А теперь появился кто-то, кто ей дорог. Ты просто ее ревнуешь. Но неужели она не имеет права на обычное человеческое счастье? По-моему, ты должна радоваться за нее, ведь, если все так, как ты говоришь, то значит, у нее появился человек, о котором она будет заботиться и который скрасит ее существование.
Рита слушала Егора, и его слова, его тихий голос постепенно успокоили ее. И, главное, она поняла, что Рюмин прав, упрекнув ее в ревности. Ведь в тот момент, когда она случайно подслушала смех матери, ее, и впрямь, захлестнула обида и на мать, и на Константина Андреевича. Она тогда впервые подумала о Чубарове с неприязнью.
Доводы Егора оказали на нее благотворное воздействие. И вообще, его широкая грудь, на которую ей нравилось припадать, служила надежной опорой. В ощущениях его тепла все ее проблемы теряли свою значимость. Хотелось, расслабившись, довериться воле уверенного капитана и его сильным рукам, держащим руль корабля. Хотелось почувствовать себя маленькой, о которой любимый человек заботится с любовью и нежностью…

Подкрался сентябрь. Коркин зашел в комнату, и сказал Орешкину, изображавшему за столом задумчивость, которая на самом деле маскировала послеобеденную дремоту:
– Владимир Иванович, вы помните, что завтра вам нужно успеть побывать во второй городской школе и в гимназии?
– Помилуйте, Валерий Семенович, – изысканно отозвался Орешкин, выходя из состояния умиротворенности, – как же я могу забыть о начале нового учебного года? У меня только один вопрос: где снимать начало праздника, а где концовку?
– Вы бы приобрели мотоцикл, – заметил Коркин. – Как у Риты. Успели бы всюду.
– Нет уж, увольте, – отмахнулся Орешкин, – не в моем возрасте гонять верхом. Мне больше нравится транспорт на четырех колесах.
– Подержанные машины сейчас не дорого стоят, – усмехнулся редактор.
– Самому за рулем? – воскликнул Орешкин. – Нет уж, я люблю, когда меня возят.
– Увы, персональную машину с шофером вы пока не заслужили, и, видно, не заслужите, – констатировал Коркин. – придется ездить на автобусе. И – на четырех колесах, и – везут.
– А я и не возражаю, – согласился Владимир Иванович.
Из их шутливого разговора Рита узнала, что пришел сентябрь. Егор по вечерам стал задумчивым, сидел молча, иногда просматривал свои записи, не разрешал включать телевизор и неохотно общался с нею. Она беспокоилась, пытаясь понять, что с ним. Даже мелькнула ужасная мысль: не перебраться ли ей обратно к матери. Но, когда, выясняя отношения, Рита прямо спросила об этом Егора, тот сначала не понял, что ее беспокоит и зачем ей возвращаться домой.
– Ты совсем перестал со мной разговаривать, – пояснила Рита. – Может быть, я тебе надоела и мешаю? Скажи, и я уйду.
– Ритуля, милая, зачем ты говоришь глупости? – удивился Рюмин. – Я тебя по-прежнему люблю. Неужели ты не понимаешь, у меня сейчас одна забота: в сентябре надо закончить съемки, чтобы остатки не переносить на следующий год.
– А может, остатки доснять в павильоне? – спросила Рита.
– Я хочу завершить все на натуре. Не люблю связываться с павильоном. Там своих забот хватает. Осталось немного, но, боюсь, погода подведет. И вообще, пора завершать. Ведь только после этого я смогу, наконец, увезти тебя в Москву.
Разве могла Рита после этого не прижаться к груди любимого? И опять потекли дни, наполненные обыденными событиями. Рита утром бежала на работу, спорила с Коркиным, ругалась в типографии, сидела за компьютером, редактируя статьи. Правда, иногда приходилось что-то писать на ноутбуке в гостинице. Но Рита старалась, чтобы это случалось редко. Теперь ей не хотелось тратить на работу те несколько часов, которые ей удавалось провести рядом с Егором.
Ей нравилось изображать какое-нибудь занятие, а на самом деле исподтишка наблюдать за любимым. Она была влюблена в каждое его движение, в каждую его позу. Ей нравилась его привычка, задумавшись, теребить мочку правого уха. Прежде Рита не обращала на это внимания, а теперь она все больше и больше влюблялась в этого мужчину, который стал ее частью. Когда в прошлом году она впервые увидела Егора, то сразу поняла, что он и есть тот принц, о котором она думала еще в детстве. Уже год в ее воздушных мечтах он представал главным героем. Но мечты эти вызывались, скорее, предощущением любви. Теперь же, живя с ним рядом, имея возможность в любой момент обнять его, прижаться губами к его плечу, она уже не могла даже помыслить себя без Егора.
Выходные дни она проводила с ним на съемочной площадке, стараясь все время быть неподалеку. К концу сентября Рита уговорила Егора переснять эпизод у паромной переправы. Рюмин долго упирался, доказывая, что снятый дубль прекрасен, что переснимать его – только портить. Но, как вода по капле камень точит, так и ночной женский шепот может сломить любое мужское упорство.
Когда в очередной раз Рита расхваливала вокальные достоинства Чубарова, Рюмин вздохнул, и пообещал прогнать эпизод. Но тут же с некоторой угрозой сказал:
– Готовьтесь, но, если мне не понравится, не обессудьте – снимать не буду.
Рита обрадовалась, и при удобном случае поделилась новостью с Чубаровым. Слова к песне Рита написала давно, когда только возникла идея, чтобы Константин Андреевич запел в кадре. Мелодию подобрал сам Чубаров, и однажды исполнил ее Рите. Теперь же, когда Константин Андреевич узнал, что Рюмин согласился переснять эпизод, он только нахмурился и отрицательно покачал головой.
– Ничего не получится, – печально произнес он.
– Почему? – удивленно воскликнула Рита.
– Я спел песню твоей маме, и она ей не понравилась.
– Что ей не понравилось? Нормальная песня.
– Ей мелодия не понравилась.
– Ну и что? Если одному человеку не понравилась мелодия, это не означает, что и другим она не понравится.
– Увы, прекрасная Марго, вы неправы. Ваша мать – удивительная женщина. Вы ее недооцениваете. Она сказала, мелодия средненькая, а я думаю, она хотела сказать, что мелодия серенькая, но, так сказать, пожалела автора. А серенькую мелодию исполнять нельзя. Зачем портить фильм?
– Что же делать, Константин Андреевич? – растерялась Рита. – Я так долго уговаривала Рюмина, и, наконец, он согласился. Что же, теперь – отказываться?
– Наверное, придется отказываться, – вздохнул он.
– Нет, Константин Андреевич, – решительно заговорила Рита, – давайте договоримся таким образом. Вы сегодня репетируете, а завтра мы все-таки покажем эпизод Егору… Александровичу. Если ему не понравится, тогда и говорить нечего. А если понравится…
– Тогда – тем более, – улыбнулся Чубаров.
– Договорились? – спросила Рита.
– Ладно, – вздохнул Константин Андреевич, – но я попробую подправить мелодию. Надо, чтобы Зое Алексеевне она понравилась.
– Конечно, попробуйте, – согласилась Рита, – завтра мы только Егору покажем, снимать будем потом, а озвучивать – еще позже. Так что у вас время будет.
На том и условились.
Рита думала, что Рюмин устроит прогон в гостинице. Это часто делалось в холле второго этажа. Но утром Егор сообщил ей, что всем, кто должен участвовать в эпизоде, он объявил общую готовность и отправил на причал. Это Рита поняла так, что режиссер хочет посмотреть все на натуре. Его право. Но когда она приехала к причалу, то с удивлением обнаружила, что Егор призвал сюда и Левицкого со всем его оборудованием.
– Ты собрался снимать? – спросила она Рюмина.
– Конечно.
– А как же прогон?
– Ритуль, будет тебе прогон.  Первый дубль прогоним, а второй снимем, – улыбнулся Егор.
– Но мы не успеем поправить, если что-то будет не так.
– Разве ты не этого хотела? Это последний шанс. Посмотри, как меняется погода. Если что-то будет не так, оставим то, что уже снято. Ну, ладно, Рита, иди, если тебе надо что-то сказать мужикам, и пора начинать.
Рита побежала к Чубарову. Тот стоял с гитарой в руках рядом с Володей Зориным и что-то ему говорил.
– Константин Андреевич, здравствуйте, – запыхавшись от бега, произнесла Рита.
– Доброе утро, юная Марго, – улыбнулся Чубаров. – Рад видеть вас в добром здравии. Ваша мама передает вам привет.
– Спасибо, – отозвалась Рита.
– Привет, Рита, – кивнул Зорин.
– Константин Андреевич, вы знаете, что Рюмин собирается сегодня снимать этот эпизод? – поинтересовалась девушка.
– Догадываюсь. Ведь не зря же здесь собралась такая орда.
– А вы же собирались доделывать мелодию.
– Уже переделал. И получил одобрение вашей матушки.
– Прекрасно, – улыбнулась Рита.
Послышалась команда Постникова, все забегали, завершая подготовку к прогону. Рита, не желая удаляться от центра событий, отошла за спину режиссера. Рюмин сел рядом с Левицким и жестом предложил Чубарову начинать. Тот с гитарой в руках сидел на лавочке под старой липой возле причала. По сигналу Егора он запел.
Слова для песни Рита написала когда-то давно. Теперь она слушала исполнение Чубарова, и почти не узнавала текст, слова почему-то показались чужими. Она отметила, что Константин Андреевич совершенно изменил мелодию. Она стала нежнее, поэтому и матери понравилась, подумала Рита. Мать любит такие протяжные песни.
Когда Чубаров запел последний куплет, к нему направился Володя Зорин, изображавший Лосева. Продолжение эпизода уже не раз отрабатывалось, и все шло без заминок. Артисты доиграли эпизод и остановились, вопросительно глядя в сторону режиссера. Егор молча повернулся к Рите и потер мочку правого уха.
– Что-то тут не так, – задумчиво заметил он.
– Что тут может быть не так? – спросила Рита, подходя ближе. – Паромщик поет, а Лосеву нужно на тот берег, он подходит к причалу…
– Кому паромщик поет?
– Никому, просто так, себе.
– Вот именно, себе. А разве себе так поют? – Егор кивнул в сторону Чубарова.
Константин Андреевич тоже подошел, слушая Рюмина.
– А ты что хочешь? – уточнила Рита. – Чтобы паромщик напевал? Но тогда нужно другую песню.
– Нет, погоди, – остановил ее Егор. – Пусть паромщик поет Лосеву. Тогда все будет нормально. Попробуйте так, – обернулся он к Чубарову и Зорину, – начинаем с того момента, когда Лосев уже пришел на причал.
– Да, – подхватила Рита, – Лосев видит на скамейке гитару и спрашивает: чья? Паромщик говорит: моя. Лосев просит: Ну, так спой что-нибудь. И после этого Константин Андреевич начинает петь. Сможете так? – спросила она у подошедших артистов. – Или мне диалог расписать?
– Да чего уж там, – отмахнулся Володя Зорин.
Два дубля прошли всухую, Левицкий только смотрел в окуляр. После этого Рюмин передвинул действие к самой воде на краю причала, и еще прокрутили два дубля. Сначала Зорин спокойно спускался по склону, потом его заставили быстро сбегать к причалу. Чубаров то пел сидя на лавочке, то – стоя, прислонившись к перилам. И во всех этих вариантах Егору что-то продолжало не нравиться. Рита никак не понимала, что его не устраивает. Но, видимо, он и сам это только чувствовал, но сформулировать не мог.
В конце концов, все прояснилось, когда Чубаров после очередного прогона положил гитару в открытое окно избы.
– Вот-вот-вот, – закричал Егор, вскакивая со стула. – Это то, что надо. Сначала гитары не должно быть в кадре. Она должна возникнуть только после появления Лосева.
Найденный вариант так и начали разыгрывать. Пару раз прогнали, а потом один дубль сняли. Все проходило хорошо. Но Левицкий сказал, что на всякий случай надо повторить. И Рюмин дал команду на второй дубль. Рабочие оттащили камеру на исходную позицию, Зорин поднялся по склону и приготовился к отмашке Постникова. Чубаров сел на лавочку под липу. Словом, все заняли исходные позиции.
– Сейчас дождик будет, – сказал Сергей, поглядев в небо.
Действительно, из-за Резвы со стороны Ополья приближалась темная туча. Рюмин прикинул скорость ее приближения.
– Я думаю, успеем до дождя. А если не успеем, все равно будем снимать, – сказал он Постникову. – Начинаем.
Помощник режиссера оттранслировал команду с помощью мегафона. По прибрежному склону побежал Зорин. Рабочие начали толкать тележку, на которой сидели Левицкий и Рюмин. Тележка неторопливо покатилась к причалу. Рита вместе с присутствующими членами съемочной группы двинулась вслед за режиссером.
А между тем Зорин, он же Лосев, уже приблизился к паромщику. Остановившись возле избы, он изобразил, что заметил в открытом окне гриф гитары, и, потянувшись, достал ее. Но Чубаров тут же отобрал у него инструмент. Лосев попросил его спеть. Паромщик сначала отказался, но потом согласился и запел, последний куплет он исполнил, остановившись над водой у самого края причала.
И вместе с последними словами припева обрушился дождь. Сначала упали первые редкие капли, они многих отвлекли. Рита полезла в сумку за зонтом. Поэтому она, как и некоторые ее соседи, стоявшие рядом, не увидели, что именно произошло. Она услышала только возглас Володи Зорина.
– Константин Андреевич! Ой!
Когда Рита подняла взгляд, она успела заметить, что Володя Зорин без разбега прыгнул с причала в реку. Рюмин и Левицкий соскочили с тележки и побежали к берегу. Несмотря на хлынувший ливень, вместе со всеми Рита тоже бросилась к реке. Бестолковая суета и толкотня помешали ей разобраться в том, что происходит. Уже стоя среди любопытствующих и слыша разрозненные реплики, она поняла, что случилось. Кто-то рядом рассказал, как, поскользнувшись на мокрых досках причала, в реку упал Чубаров, а Зорин бросился ему на помощь. Причем Чубаров перед падением в воду успел отбросить гитару на ветки прибрежных кустов.
Гитару унесли в избу, а вскоре и обоих пострадавших вытащили из воды. Хорошо, что течение увлекло их не очень далеко. Метрах в пятидесяти им удалось выбраться на берег. Подбежавшие артисты и рабочие подхватили их под руки и увели под деревья, чтоб хоть как-то укрыться от дождя. Отгородив пловцов принесенным куском брезента, им позволили раздеться и отжать вымокшую насквозь одежду. Мужчины из-под прикрытия, которое удерживали их добровольные помощники, сверкали голыми ногами и весело смеялись.
Тут же выяснилось, что на самом деле не Зорин помог Чубарову, а наоборот, Константин Андреевич спас Володю, потому что тот не умел плавать.
– А чего же ты бросился в реку? – недоумевал Левицкий.
– Он – молодец, он о себе не думал, – улыбнулся Чубаров. – Настоящий мужчина. Но, – он нахмурился и погрозил пальцем Зорину, – как можно скорей плавать должен научиться.
Дождь вскоре прекратился, но съемка оказалась практически законченной, и Рюмин всех распустил. Рита спросила Чубарова, не проводить ли его до дома, но тот только рассмеялся:
– Ну, что вы, прелестная Марго! Вы меня обижаете. Это я вас должен провожать. Нет-нет. Ни в коем разе. Тут недалеко. Я и сам прекрасно доберусь.
Он помахал рукой, и неторопливо направился тропинкой вверх по склону. А Рита с Егором уехала на арендованной «Газели», которая после этого еще сделала два рейса к причалу, чтобы перевезти всех киношников и их оборудование.


12

На следующее утро Чубаров в гостинице не появился. Сбор назначили на десять часов. Планировалась съемка последних эпизодов. В одном из них был задействован и Константин Андреевич. У гостиничного крыльца собрались все участники. Артисты перекуривали и перебрасывались шутками. Бычков проверял оборудование, торопил костюмеров, Постников отправлял одного из ассистентов за машинами. Словом, царила обычная перед выездом организационная суета. В половине одиннадцатого Рюмин спросил Постникова:
– Появился?
Тот отрицательно покачал головой.
– Ладно, грузитесь, – произнес Егор и обернулся к Рите, стоявшей неподалеку, – Ты можешь позвонить матери?
– Могу, на сотовый, – отозвалась Рита, – а что случилось?
– Чубарова нет, – хмуро отозвался Рюмин.
Рита достала из сумочки телефон и позвонила матери.
– Подожди, я сейчас, – отозвалась Зоя Алексеевна.
– Алло, мама, – еще раз позвала Рита, но мать не отвечала.
Почти минута прошла, прежде чем она заговорила.
– Ну, у меня просто нет слов. Это безобразие. Вы о чем там думали? Нет у вас никакого сострадания к человеку, к его возрасту, к его заслугам, наконец. Ну, разве так можно?
– Мама, погоди, – попыталась остановить ее Рита.
– Не хочу я годить. Это ты погоди. Вымочить человека с ног до головы, и отправить его в таком виде гулять по городу в такой холод. Куда твой режиссер смотрел?
– Мама, режиссер тут не виноват, – проговорила Рита.
– А ты его не защищай. Кто на съемке главный? Он, а значит, за все должен отвечать. Человек, можно сказать, из-за него попал в больницу, а ты говоришь – не виноват.
– Кто попал в больницу?
– У него утром поднялась температура, тридцать девять. Я вызвала врача, а тот его сразу отправил в больницу. У Константина Андреевича двустороннее воспаление легких, – произнесла Зоя Алексеевна и заплакала.
– Мама, что ты? Не плачь. Ты где сейчас?
– Я в больнице.
– Я сейчас приеду.
Рита убрала телефон. Рюмин стоял рядом и все понял.
– Поезжай, – сказал он Рите. – Если что-то надо, скажешь. В конце концов, за лекарством даже в Москву кого-нибудь отрядим. Разузнай, когда нам с ребятами навестить его.
В больнице Рите сообщили, что температура у больного 38,6, состояние тяжелое, но в палату к Чубарову ее не пустили. И корреспондентское удостоверение не подействовало. Помогло только упоминание о киногруппе и о поручении режиссера. И то медсестра согласилась лишь позвать Зою Алексеевну.
Минут через десять появилась мать. Она вышла в белом халате, и Рита поначалу ее не узнала. Мало того, что непривычная одежда изменяет облик человека, а тут еще тревога и усталость, которые не украшали внешний вид Зои Алексеевны. Ее глаза наполняла тревога, когда она подошла к Рите.
– Он, наконец, заснул, – сообщила она. – Врач сказал, ему стало лучше. Ты не представляешь, как это ужасно. Константин Андреевич к вечеру почувствовал себя плохо. Только после этого он сознался, что упал в воду, а потом в мокрой одежде пришел домой. Ему бы сразу водки грамм сто пятьдесят выпить и лечь под одеяло. Но меня, как на грех, дома не оказалось. Я пришла только вечером. А он переоделся, конечно, в сухое, но, видимо, уже поздно. Вечером у него поднялась температура, а ночью он бредил. Я даже скорую вызывала. Но они приехали, и сказали, что это простуда, и утром нужно вызвать участкового врача. Я еле дождалась утра. А потом пришла наша Оксана Юрьевна, послушала его, и написала направление в больницу. Господи, как я устала…
– Мама, а ты иди домой, поспи, – посоветовала Рита.
– Нет, – отмахнулась Зоя Алексеевна. – Я столько воевала, чтобы мне позволили остаться ночевать возле больного.
– Ты, небось, и не поела? – предположила Рита.
– Ну что ты говоришь? Какая еда? Да мне это и полезно, –усмехнулась Зоя Алексеевна. – Немного сброшу лишний вес.
Они прошли к скамейкам, стоявшим у входа, и присели.
– Я тебе сейчас принесу поесть, – пообещала Рита.
– Да ничего мне не надо.
– Мама, ты же не знаешь, сколько еще здесь пробудешь.
– Я на работе отпросилась на три дня. А там видно будет.
– Ты лучше скажи, в какую палату передать?
– Константин Андреевич в триста первой. А я – рядом. Господи, Ритуля, ты не представляешь, как я боюсь за него.
– Мам, ну, ничего, – попробовала Рита успокоить ее. – Воспаление легких – это не самое страшное.
– Ты не учитываешь его возраст. А потом, у него – слабое сердце, и это может сказаться. Я очень боюсь.
Зоя Алексеевна умолкла и прикрыла глаза. Рита заметила мешки под глазами матери, и почувствовала жалость к ней.
– Рита, – не открывая глаз, заговорила вдруг Зоя Алексеевна, – я не знаю, как ты отнесешься, но он мне очень дорог…
– Мама, не волнуйся, я отношусь к этому нормально.
– Это хорошо, – устало вздохнула Зоя Алексеевна и поднялась. – Ну, ладно. Мне пора.
– Я сейчас принесу что-нибудь поесть, – пообещала Рита.
Зоя Алексеевна обняла дочь одной рукой, и, слегка оттолкнув ее, направилась к лестнице. Но на полпути обернулась.
– Вам с Егором надо перебраться к нам. Там же – Актер. Его надо кормить и выгуливать. Я-то ведь пока тут побуду.
– Не волнуйся, мам. Мы позаботимся об Актере.
– Ну, пока. Привет Егору, – попрощалась Зоя Алексеевна.

Рита сходила в магазин, купила хлеб, молоко, колбасу и сыр. Вернувшись в больницу, она вручила пакет с продуктами медсестре, попросив передать их в триста первую палату. Не задерживаясь больше, она отправилась на строительство, где сегодня велась съемка, чтобы рассказать обо всем Егору.
Вечером они перебрались в комнату Риты. Актер их встретил радостно, но, покрутив хвостом и, негромко скуля, потыкавшись влажным носом в руки, вернулся к двери комнаты, в которой обитал Чубаров. Он лег у порога, свернувшись кольцом. Тяжело вздохнув, пес положил голову на лапы и лишь слегка косился, когда Рита пробегала мимо.
– Грустит, – сказал Егор, присев рядом и погладив Актера.
– Он умный, – отозвалась Рита. – Я сейчас приготовлю ему что-нибудь. А потом и мы поедим. Ты потерпишь?
– Конечно, – улыбнулся Егор.
Но есть Актер не стал, как Рита его ни уговаривала. Он только тихо скулил и подниматься не хотел. И даже, когда Рита придвинула миску к самому носу его, Актер отвернулся. Всем своим видом он показывал, что ему плохо, что он страдает. Впрочем, что значит – показывал? Он действительно страдал. Нет рядом хозяина. А разве может существовать собака без хозяина, с которым прожила всю сознательную жизнь?
Рита сочувствовала Актеру, но нужно было готовить ужин. Она погладила пса, и отправилась на кухню.
– Егор, – спросила она, – а кто будет вместо Чубарова?
– Так я уже весь день об этом думаю, – вздохнул Рюмин. – У нас осталась последняя часть сцены пожара, там, где, в основном, занят Лосев, он носится по стройке около бочки с бензином, потом сам взрыв, а Чубаров, в смысле, паромщик, должен один раз появиться, когда он от реки смотрит на пожар. Уже жалею, что раньше не снял. А теперь, я так думаю, придется кого-нибудь гримировать «а ля Чубаров». А в полумраке, и к тому же – без слов, даже пень можно нарядить паромщиком.
– А кого? – поинтересовалась Рита. – Все уже разъехались.
Действительно, многие артисты покинули гостиницу. Только технический персонал оставался в полном составе.
– А, может, ты сам загримируешься? – предложила Рита.
– Я? – засмеялся Егор. – Это мне в голову не приходило. Неужели я похож на Константина Андреевича?
– Не похож, но ты же сказал, что в полумраке, без слов.
– Ну, спасибо, – усмехнулся Рюмин, – я буду вместо пня…
– Ну, Егор, – обиженно прервала его Рита, – не смейся.
Во время ужина Актер так и не поднялся с места. В этот раз он даже голову не поднял и не посмотрел на ужинающих.
«Надо будет завтра маме позвонить, – решила Рита, – собака пропадает, может, мама что-нибудь присоветует. Или спросит у Константина Андреевича».
Ночью, когда они собрались ложиться спать, Рита, стеля постель, вдруг остановилась и, обернувшись к Егору, спросила:
– А когда закончатся съемки?
– Если все удачно сойдется, то можем завершить завтра. Ну, а если что-то задержит, то – послезавтра.
– А что потом? – допытывалась Рита.
– Не понял. Что тебя интересует?
– Ну, съемки закончились, и что потом?
– А что потом, а что потом… – пробормотал Рюмин, цитируя Евтушенко, – Поедем в Москву, там начнется самая важная часть работы – монтаж. Если обнаружатся какие-то огрехи, придется доснимать в павильоне. Ну, а уж потом – озвучка.
– Я не об этом спрашиваю, – заметила Рита. – Завтра съемке конец, а когда ты поедешь в Москву?
– Ну, – замялся Егор, – не знаю. Сергей задержится и организует отправку снятого материала и оборудования на студию. А мы можем ехать сразу. В Москве тоже начнется гонка. Теперь уже продюсер будет торопить.
– А нельзя хотя бы недельку подождать? – спросила Рита.
– Зачем? – удивился Егор. – Чего ждать? Там еще уйма работы предстоит.
Рита вздохнула, и, присев на стул у письменного стола, задумалась, глядя прямо перед собой на портрет Лосева, стоявший у стенки.
– Загрустила? – подошедший сзади Егор наклонился и обнял ее. – Не горюй! Все будет хорошо. А зачем тебе неделька?
Он губами пожевал ее ухо, но Рита безучастно молчала.
– Нет, если что-то важное, я могу дня на три задержаться, – заговорил Егор, видя, что Рита хмурится и не отзывается на его ласку. – Ну, а потом мне придется специально объясняться с продюсером.
– Нет, нет, – словно очнувшись, запротестовала Рита. – Не надо никаких объяснений. Я все понимаю. Как говорится, есть такое слово: надо…

Вечером следующего дня съемку завершили. Бочку с бензином взорвали, конечно, под надзором пожарных. Сожгли сарай, сколоченный специально для этого случая. Левицкий ругался с рабочими, которые не поспевали за его указаниями, и перемещали тележку с камерой вовсе не туда и не в то время, куда и в какой момент он требовал. Словом, вечер прошел в обычной суете. Казалось, что все это будет бесконечно продолжаться. Поэтому совершенно неожиданно прозвучал голос Рюмина, немного искаженный мегафоном:
– Стоп. Съемка закончена. Я поздравляю вас! Всем спасибо за работу. Можете быть свободными.
Рюмин отдал мегафон Постникову. Левицкий спрыгнул с тележки на землю и, подойдя к Егору, обнял его.
– Я думал, это никогда не кончится, – шепнул он Рюмину.
– Я – тоже, – отозвался тот.
Они похлопали друг друга по плечу, к ним присоединился Сергей. Они начали покачиваться, притопывать и в такт хлопать в ладоши, перемещаясь по кругу. Раз, два, три, и, раз, два, три, и… Этот импровизированный танец начал захватывать окружающих. В такт не только хлопали в ладоши, но и произносили слова:
– Всем спа-си-бо за ра-бо-ту, всем спа-си-бо за ра-бо-ту…
Помощник оператора, молодой парнишка забрался на тележку и, развернув камеру, направил ее на танцующую толпу.
– Ты чего? – закричал Левицкий. – Не смей тратить пленку! Разве можно в такой темноте снимать? Чему тебя учили?
Этот неожиданный вопль сбил толпу с ритма, и танец распался. Все разбрелись, начали собирать реквизит, инструмент и аппаратуру.
Рита не участвовала в танце, она стояла в стороне и тихо плакала. Она чувствовала, что ее жизнь достигла очередного рубежа, закончился какой-то важный ее этап, впереди маячили расставания. Рита видела перед собой этих людей, с которыми она общалась на протяжении последнего времени, и понимала, что, возможно, со многими из них больше уже никогда не встретится. И от этого ей стало грустно. Вместе с тем, было ясно, что от наступающего нового, еще неведомого никуда не деться. Туманное грядущее рождало тревогу и в то же время манило. И Рита не знала, какое из этих чувств сильнее.
Утром она с Егором поехала в больницу, чтобы навестить Чубарова, но к больному их не пустили. В холл спустилась Зоя Алексеевна, усталая и даже немного постаревшая. Она забрала продукты, которые они принесли. Рассказывая о самочувствии Чубарова, она повторила слова доктора, что кризис миновал, но пока Константин Андреевич еще очень слаб. Теперь только время и хороший уход могут ему помочь.
– А когда Чубарова выпишут? – спросила Рита.
– Ты что? – воскликнула мать. – Об этом и разговора нет.
– А ты еще долго будешь здесь? – поинтересовалась дочь.
– Я бы хотела долго, но думаю, когда Константину Андреевичу разрешат вставать, меня отсюда попросят.
– А когда это произойдет?
– Врач сказал, что пока – неизвестно. Зависит от организма больного. Но не раньше, чем недели через две.
– Даже так? – удивилась Рита.
– Что тебя волнует? – Зоя Алексеевна посмотрела на дочь.
– Я просто переживаю за Константина Андреевича.
Егор рассказал, что съемки закончились, и многие артисты уже уехали. Но на Зою Алексеевну это сообщение не произвело никакого впечатления. Рита поведала о собаке. Мать повздыхала, жалея Актера, но посоветовать ничего не смогла.
– Зоя Алексеевна, вы передайте Константину Андреевичу, пусть он не волнуется, – попросил Рюмин, – до озвучки еще далеко, он успеет поправиться. В крайнем случае, мы немного подождем. И передайте ему от меня привет, и от всей группы…
– Я передам, – пообещала Зоя Алексеевна, – только не сразу, а когда он станет чувствовать себя лучше.
А потом она заспешила, пояснив, что вскоре Константину Андреевичу начнут делать уколы…
Из больницы Егор решил отправиться на вокзал.
– На какой день брать билеты? – спросил Рюмин, оборачиваясь к Рите, когда они остановились у кассы. – По мне, так жаль, что нельзя взять на сегодня. Ты как? Готова?
– Ну, сегодня у тебя еще вещи не собраны, а на завтра можешь брать. Я как раз успею все приготовить.
Рюмин нахмурился и отвернулся от кассы.
– Знаешь, – сказал он, – несколько последних дней я почему-то не могу тебя понять. Что происходит?
– Ничего не происходит.
– Нет, Рита, я же не слепой. Тебя что-то тревожит. Я это вижу, я это чувствую. Пойдем-ка, погуляем.
Он за плечи вывел ее на улицу. Рита не сопротивлялась.
– Ну-ка, дорогая, рассказывай, про печали, тобой владеющие, – попросил ее Егор. – Ты, видимо, опять навыдумывала себе каких-то страхов, и сама же их боишься. Сознавайся, какие ужасы тебя терзают?
Рита возразила, что это он все выдумывает, а у нее нет никаких страхов, никаких беспокойств. И чем больше вопросов задавал Егор, тем усерднее она от всего отнекивалась, не желая рассказывать о своих опасениях. Не останавливаясь у смотровой площадки, они прошли в парк. Здесь Рюмин усадил Риту на скамейку, сел рядом и, обняв ее, вновь стал расспрашивать.
– Милая моя, – шептал он, – ну, как мне тебя убедить? Отдай мне половинку твоих забот, и тогда их у тебя станет хотя бы вдвое меньше. Я не хочу, чтобы ты грустила. Я люблю, когда ты улыбаешься. Может, тебе грустно оставлять родной город? Это я понимаю. Но мы же будем сюда приезжать. Я тебе уже говорил, что мы с братом живем в родительской квартире. Теперь я понимаю, что нам нужно свое гнездо устраивать. Пока будем что-нибудь снимать. В Москве сейчас много квартир сдается. А со временем, я думаю, купим свою. Если захочешь, тогда и маму сможешь перевезти в Москву.
Рита расплакалась и, уткнувшись в плечо Егора, созналась:
– Ты все не так понял. Я просто не смогу с тобой поехать.
– Почему? – удивленно насторожился Егор.
– А с кем оставить Актера? Мне придется остаться. До тех пор, пока мама опекает Чубарова в больнице.
– Господи, – воскликнул Рюмин, – какой же я идиот, все никак не пойму, чего ты такая кислая. Так. А что? Ничего нельзя придумать?
– Нет, – сокрушенно вздохнула Рита, – что тут придумаешь? Ты же видел, Актер даже есть не хочет. А если, не дай бог, Константин Андреевич недели три пробудет в больнице, Актер ведь без еды сдохнет. Я ума не приложу, что делать?
– Да, – нахмурился Егор, и предложил, – Актера надо бы к Чубарову сводить, может, тогда он и есть начал бы.
– В больницу с собакой не пустят, – возразила Рита.
– А я тоже остаться на три недели не могу. Ну, неделю – еще куда ни шло, и то – не здорово. Без меня монтаж не начнут.
– Нет, нет, Егорушка, тебе обязательно надо ехать, – Рита положила голову ему на грудь, и, вздохнув, добавила, – и не надо откладывать. Ты же все равно не сможешь заставить Акрера поесть. Конечно, мне будет грустно без тебя. Но ты же будешь мне звонить?
– Обязательно. Каждый вечер. Я думаю, что к твоему приезду я квартиру сниму. И заживем мы, как люди.
Они просидели в парке почти до вечера. Когда за рекой в церкви зазвонил колокол, Рита спохватилась:
– Что это мы сидим? – спохватилась она, и засмеялась, прижимаясь к его плечу. – Я могу с тобой так просидеть все три недели. А еще вещи собирать. Пошли, купишь билет, а потом пойдем домой, мне нужно успеть постирать твои вещи, чтоб к отъезду все высохло.
– Не выдумывай, – отмахнулся Егор. – Ничего не надо стирать. Мы лучше посидим с тобой и чаю попьем…

Вечером следующего дня Рита проводила Егора, и домой вернулась уже одна. Актер по-прежнему лежал на полу перед дверью. Сумерки в пустом доме навевали тоску. Она бродила по комнатам и равнодушно взирала на беспорядок, вызванный торопливыми сборами. Вся эта спешка вымотала ее, у нее не было сил, чтобы проявлять хоть какие-нибудь эмоции. Она легла на свой диван и прикрыла глаза, но сон не приходил. Она думала о матери, она думала о Чубарове, она думала о Егоре.
Неожиданно заиграл мобильный телефон. Рита вскочила и бросилась к письменному столу, где лежал аппарат. Как она и надеялась, на экране ожила фотография Егора.
– Ну, что, подружка? Заскучала? – спросил он.
– Конечно, Егорушка, – радостно отозвалась Рита. – А ты?
– Я тоже. Вот валяюсь на верхней полке, трясет и качает. А, главное, все дальше и дальше увозит от тебя. Я уже начал считать дни до нашей встречи. Приезжай скорей.
– Егорушка, я бы рада хоть сейчас, – прошептала Рита, на глаза навернулись слезы, и она едва удержалась, чтобы не заплакать. – Как только мама вернется, я сразу же приеду. Ты меня встретишь?
– Ну, конечно же, – засмеялся Егор, – а то ты еще чего доброго заблудишься. Ты давно в Москву ездила?
– Очень давно. Еще когда в школе училась.
– Ну, тогда ты ее не узнаешь.
Они еще долго разговаривали, у нее даже возникло ощущение, что Егор никуда не уехал, что сейчас они закончат разговор, и откроется дверь, а на пороге будет стоять он, дорогой и любимый человек.
Но телефон умолк, и тишина, царившая в доме, подступила, окутала ее. Она опять не то чтобы вспомнила, а просто ощутила свое одиночество, ей опять стало грустно. Перед нею вдруг возник образ бабушки Ксени, и она с ужасом представила ее одиночество. Вот кому не позавидуешь. Как плохо, когда любимый человек далеко, но во сто крат хуже, когда любимый погиб. Это невозможно представить.
Рита положила телефон на стол, и взгляд ее случайно наткнулся на белые обложки томиков «Графа Монте-Кристо». Она взяла первый том и вернулась на диван, намереваясь полистать книгу. Но незаметно для себя она опять втянулась в чтение. Чужие переживания отвлекли ее от своих. Только без пяти двенадцать она оторвалась от книги.
В этот момент ей показалось, что теперь она понимает бабушку Ксеню, когда та многократно перечитывала своего «Графа». Ей стало стыдно, что она по-детски глупо возмущалась, полагая, что бабушка теряет время, читая одно и то же. И зачем она тогда пыталась убедить в этом бабушку? Это действительно выглядело и глупо, и наивно.
Рита положила книгу на стол и постелила постель. Забравшись под одеяло, она закрыла глаза и вдруг увидела бабушку Ксеню.
«Внученька, не проспи завтра», – сказала бабушка, повязывая белую косынку.
Это заставило Риту открыть глаза. Не зажигая свет, она нащупала сотовый телефон на столе и включила будильник.
«Если бы не бабушка, – подумала она, – я бы завтра проспала и опоздала на работу».
Она потянулась, чтобы положить телефон, но при этом что-то случайно столкнула со стола. Пришлось вставать и вновь зажигать настольную лампу. Обернувшись, Рита заметила, что упал первый том «Графа». Она сразу бросилась поднимать книгу, понимая, что та упала неудачно. При падении листы замялись, а саму книгу нехорошо развернуло. Только взяв ее в руки, Рита обнаружила, что разорвалась и бумажная обложка, склеенная, наверное, еще самой бабушкой Ксеней. Рите почему-то до слез стало жаль эту обложку.
«Все меньше остается того, к чему прикасались руки бабушки. Почему мы не бережем вещи, к которым прикасались наши предки? Почему вещи знаменитого писателя хранят в музее, берегут для потомков, а я, как дура, хожу и восхищаюсь ими? Неужели вещи лично незнакомого мне писателя дороже вещей любимой бабушки? Почему так получается, что я ничего не сохранила из того, чем моя бабушка дорожила? И ведь не только я такая. И зачем мы живем, если даже внуки не будут нас вспоминать?»
Рита осторожно сняла разорванную пополам обложку. На стол упал небольшой листок в линеечку. Рите показалось, что он выпал из-под обложки. В первый момент она подумала, что листок чистый. И только присмотревшись, она заметила немного выцветший текст. Взгляд Риты остановился на дате, стоявшей в самом уголке бумаги.
Рита села на стул и поднесла листок к самой лампе. В конце текста она заметила шесть цифр – 030455. Вглядываясь, она скорее догадалась, чем увидела чуть заметные точки после второй, четвертой и шестой цифры.
«Значит, это третье апреля пятьдесят пятого года, – решила Рита. – Но ведь это – дата пожара…»
Вновь приблизив листок к свету, Рита начала читать. За пятьдесят один год карандашный текст послания почти стерся. И только почти каллиграфическая четкость почерка помогала Рите угадывать содержание.

Здравствуй, милая Ксюша!
Сегодня я узнал неприятную новость. Мне утром позвонили сначала из управления, а потом днем – из обкома и сказали, что моя стройка закрывается или замораживается, что, по сути, одно и то же. Я сразу же собрался ехать в Москву – уже купил билет на ночной поезд. Надо прорываться к самому министру. Надеюсь, что получится.
Хотел забежать к тебе, чтобы попрощаться и предупредить, чтобы ты не волновалась. Я уже переправился через Резву. Но отсюда только что заметил пожар на стройке. Извини, ты же понимаешь, мне нужно вернуться. Паромщик сейчас пригонит лодку. Я очень жалею, что мы не увидимся, потому что ночью мне придется уехать в Москву. Но я уверен, что скоро вернусь. Кстати, пока буду пробиваться к министру, собираюсь оформить развод с Соней. Я ей уже обо всем написал. И даже о том, что у меня будет наследник…
Будь здорова, береги себя и, конечно, его, нашего малыша, жди меня, и я скоро приеду к тебе насовсем.
Всегда твой А.
03.04.55.

Рита осторожно положила письмо на стол, погасила свет и легла под одеяло. Ее охватила какая-то небывалая грусть, по щекам текли слезы, но она лежала не шевелясь, не вытирая слезы, словно опасаясь неосторожным движением нарушить открывшуюся тайну бабушки Ксени. Да, письмо все объясняет и все подтверждает. Рита об этом давно догадывалась, но теперь и мать узнает, что это не ее фантазии. В тот давний вечер Алексей Михайлович, дед Риты, это теперь очевидно, пострадал от взрыва бочки с бензином. Очевидно, бабушка Ксеня узнала об этом не сразу, но потом ей кто-нибудь сообщил. Наверное, она посещала Лосева в больнице и разговаривала с ним. А может быть, дед находился без сознания, или не мог разговаривать, но бабушка все равно сидела с ним рядом и плакала, не в силах помочь любимому человеку. А потом всю жизнь сохраняла ему верность, воспитывая его дочь, и пока могла, навещала его могилу.
Рита лежала в слезах, ей было жаль и деда, и бабушку Ксеню… Теперь она уже не хотела кого-то убеждать, что Алексей Михайлович Лосев – ее дед …
«Нужно будет на его могиле поставить большой черный камень с портретом… Чтобы у Софьи Кирилловны больше не было повода для упреков по поводу неухоженности могилы… Как хорошо, когда можно в любой момент прийти на могилу своего деда… И даже когда я уеду к Егору, мы обязательно будем приезжать».
Рита представила, что она идет по кладбищу. У нее в руках большой букет цветов. Асфальтовая дорожка ведет ее к большому памятнику, она замечает его издалека. С черной плоскости камня на нее смотрит Лосев, и чуть заметная улыбка дрожит на его губах. Дорожка начинает уходить в сторону, Рита пытается повернуть к памятнику, но путь ей перекрывают стоящие вплотную чужие ограды, между которыми невозможно пройти. Дорожка все дальше отклоняется от нужного ей направления, и Рита понимает, что придется возвращаться. Она бежит назад, но ограды повсюду сомкнулись стеной, и у нее никак не получается приблизиться к памятнику. Неожиданно рядом Рита видит Эдмона Дантеса.
– Ты не согласилась сниматься в кино, – говорит тот, – поэтому я не могу тебе помочь.
– Ты же благородный человек. Неужели ты не можешь помочь без всяких условий? – удивляется Рита.
– Если бы ты стала моей женой, – отвечает Эдмон, – тогда я не ставил бы никаких условий.
– Я не могу стать твоей женой. Ты еще не развелся со своей Софьей Кирилловной.
– А я ей уже написал, она согласна.
Рита замечает, что Дантес превращается в Рюмина.
– Все равно, пока ты не разведен, ты не можешь считаться отцом моей дочери, – говорит она ему.
– Ты говоришь «дочери»? Но у нас должен быть сын, – замечает Егор.
– Нет, у нас будет дочь.
– А я хочу сына.
– Все мужчины хотят сыновей, а больше любят дочерей.
– Ты говоришь банальности, но я согласен и на дочь.
Неожиданно и Егор, и Рита оказываются возле памятника.
– Лосевы Алексей Михайлович и Ксения Петровна, – читает Рюмин и спрашивает, – это кто?
– Это мы, – отвечает Рита.
– Нет, это – твои дедушка и бабушка, – возражает Егор.
– Моя бабушка похоронена в Ручьях.
– Они хотели быть вместе.
– Да, но сейчас они лежат на разных берегах Резвы…


Эпилог

…Утром Рита проснулась с тяжелой головой. Вначале ей показалось, что письмо Лосева ей приснилось из-за позднего чтения «Графа Монте-Кристо». Но, увидев листок на столе, она обрадовалась и еще раз перечитала письмо деда. Аккуратно уложив листок в блокнот, чтобы не помялся, и, спрятав блокнот в ящик стола, она подумала, что теперь объявлять о находке письма Лосева просто некому. Матери она, конечно, обо всем расскажет, и Егору, а кому еще? Не Софье ж Кирилловне. Можно, конечно, еще Чубарова посвятить.
Тут Рита вспомнила то, что у нее совершенно выветрилось из головы. Камень на могилу с портретом Лосева будет готов только после десятого октября. Вот была бы она хороша, если бы уехала к Егору, а матери пришлось устанавливать памятник без нее. Да и день рождения матери не за горами…

Через пару дней она сходила в гранитную мастерскую, и убедилась, что памятник Лосеву – в работе, какой-то мужчина в кепке и серой робе сидел на табуретке и, постукивая молоточком, высекал портрет на черном диабазе. Приемщица, два месяца назад принявшая заказ, уверила ее, что все будет установлено вовремя, как и договаривались. Рита сказала, что зайдет позже, когда будет готов портрет.
Зоя Алексеевна появилась дома вечером через двое суток после своего дня рождения. Она сказала, что Чубарову стало лучше, и ее попросили покинуть больницу. Войдя в комнату, она села на табуретку, и тут же к ней подошел Актер, он положил голову ей на колени и долго напряженно обнюхивал ее руки, а потом отошел к дверям и уткнул нос в сумку с вещами, которую она принесла из больницы.
– Скучает без хозяина, – заметила Зоя Алексеевна, – видишь, как вынюхивает его запахи. – Она позвала собаку, – Актер, Актер, иди ко мне. Скоро, лапонька, скоро твой хозяин вернется. Осталось недолго ждать.
Пес осторожно повилял хвостом и медленно подошел к ней. Зоя Алексеевна взяла кусочек колбасы, лежавшей на столе, и дала Актеру. Тот понюхал колбасу и, словно нехотя, слизнул ее с ладони.
– Ну, слава Богу, – облегченно вздохнула Рита, – он же у меня неделю совсем ничего не ел, только воду пил.
И действительно, с этого момента Актер начал оживать.
– А где Егор? – поинтересовалась Зоя Алексеевна. – Он уже уехал? Давно?
– Мама, ну конечно, уехал. У него же – работа.
– Прости, может, ты скажешь, что я лезу не в свое дело, но мне неясно, как вы решили со свадьбой?
– Мы решили расписаться в Москве.
– Да?
– Я скоро уеду, а потом позвоню, и скажу, когда будет свадьба, когда вам с Константином Андреевичем надо будет приехать.
– Ему, наверное, сразу нельзя будет ехать.
Рита поздравила мать с недавним днем рождения и подарила меховые перчатки. Они обнялись и вместе поплакали немного. Но потом в честь прошедшего дня рождения и для поправки настроения выпили по рюмочке кагора…

Маргарита теперь могла собираться в Москву. Она каждый вечер по полчаса, а то и по часу беседовала с Егором. Он был в курсе всех дел и подбадривал Риту. Она уволилась из редакции. Коркин встретил ее заявление внешне спокойно.
– Я давно свыкся с этой мыслью, – со вздохом сознался он. – Раньше или позже, но все к этому шло.
– Валерий Семенович, – со слезами на глазах прощалась Рита, – Спасибо вам за все. Вы меня многому научили. Я вас никогда не забуду. Мне всегда нравилось работать с вами.
– Ну, положим, пользу мы получили взаимную, ты меня тоже кое-чему научила. И еще я хочу тебе сказать, ты, наверное, пока еще не знаешь, но можешь гордиться.
– Чем?
– Плодами своей деятельности, – улыбнулся редактор.
– Какими плодами?
– Видишь, ты уже забыла. Но в одной из своих статей ты упрекнула горожан за то, что они не помнят о людях, которые сыграли значительную роль в жизни города. В частности, ты упомянула Лосева. Погоди, не перебивай. Так вот, городское начальство восприняло критику. Спешу тебя порадовать, принято решение переименовать улицу «Кривой лог» в «Проспект Лосева». Ну и как? Приятно сознавать, что твои усилия не пропали даром?
– Ой, Валерий Семенович, – смутилась Рита, – даже и не знаю, как мне теперь быть? Выяснилось, что Лосев Алексей Михайлович – мой родной дед.
– Дед? Слушай, Маргарита, так это – прекрасно!
– Не знаю, Валерий Семенович, мне неловко. Получается, что я за своего деда хлопотала. Но я, честно, тогда еще не знала, может, только догадывалась. Так что вы никому не говорите.
– Хорошо, обещаю. Это я понимаю, – вздохнул Коркин. – Ну, что ж, удачи тебе и попутного ветра.

А вскоре на могиле Лосева установили большой черный камень с его портером, и цветничок сделали, и оградку. Зоя Алексеевна, увидев преображенную могилу, прослезилась, и впервые прошептала:
– Прости, отец…
– Знаешь, я думаю, бабушка Ксеня порадовалась бы, и нами осталась бы довольна, – констатировала Рита.
Уже перед самым отъездом она с матерью навестила Чубарова. У него дело активно пошло на поправку. Он уже вставал, и потому встретил посетительниц в холле. После взаимных приветствий Константин Андреевич рассказал, что просил врача, чтобы тот его поскорей выписал, и врач обещал.
– Костя, ну куда ты спешишь? Лечиться нужно столько, сколько надо. И незачем торопиться.
– Мне надо ехать в Москву на озвучивание фильма.
– Еще успеешь, – успокоила его Зоя Алексеевна. – Егор Александрович обещал подождать. Рита послезавтра уезжает к нему, она и скажет, что ты уже поправляешься.
– Прелестная Марго, мне нужно отдать вам ключ от моей квартиры, – спохватился Чубаров.
– Спасибо, Константин Андреевич? – ответила Рита. – Но это лишнее. Егор уже давно снял нам квартиру.
– Зачем же снимать? Это сейчас больших денег стоит. Вы бы лучше в мою квартиру поселились.
– А вы где будете жить, – возразила Рита, – когда приедете? Она вам самим потребуется. В конце ноября мы пригласим вас на свадьбу.
– Милая Марго, а вы не собираетесь в Москве навестить Софью Кирилловну? – улыбнулся Чубаров.
– Ой, Константин Андреевич, спасибо, что напомнили. Я как раз хотела рассказать. Ваша Софья Кирилловна…
– И ваша тоже, – хитро подмигнул Чубаров.
– Так вот, она прислала мне прямо-таки наглое письмо…
– Рита, ну, что ты? Разве так можно? – укоризненно заметила Зоя Алексеевна.
– Мама, у меня просто нет других слов. Представляешь, она пишет: я завещаю тебе свою квартиру, так что теперь можешь приехать и убить меня…
– Что? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Как я могу после таких слов назвать ее письмо? Конечно, это издевательство и наглость. Да я после этого даже здороваться с ней не желаю… И еще она просит, чтобы я похоронила ее в могилу Лосевых. Ничего себе. Ей, видите ли, хочется лечь рядом с Лосевым… Ничего, хочется – перехочется…
– Любезная Марго, – улыбнулся Константин Андреевич, – мне кажется, вы не поняли Софью Кирилловну.
– Я ее прекрасно поняла.
– Ты не возражай старшим, а послушай, что тебе говорят, – остановила ее Зоя Алексеевна.
– Нет, Марго. Я думаю, вы ошибаетесь. Про убийство она, конечно, пошутила.
– Ничего себе шутки, – фыркнула Рита.
– А как в письме сказано? В могилу Лосевых? Во множественном числе?
– Да, – с недоумением подтвердила Рита. – А разве это что-то меняет?
– Очень даже меняет. Дело в том, что в Москве я однажды сопровождал Софью Кирилловну на кладбище. Она там ухаживала за могилой Лосевых. Это – родители Алексея Михайловича. Софья Кирилловна после смерти Алексея Михайловича жила с его родителями и заботилась о них. Она их хоронила. А теперь просит вас похоронить и ее в ту же могилу…
– Я не знала, – растерялась Рита. – Я, конечно, подумала, что она сюда хочет…
– Молодые почему-то всегда торопятся? – вздохнула Зоя Алексеевна.
– Им это положено, – усмехнулся Константин Андреевич, – да и здоровье позволяет…

Все остальное остается за пределами этого повествования. И если вы захотите что-нибудь еще узнать о Рите и Егоре, то лучше сами приезжайте в Синегорск. После того, как построили мост, город стал особенно красив. И Ополье теперь стало ближе, и Донцы…
Впрочем, Егора и Риту в Синегорске не застать. В ноябре у них состоялась свадьба. В Москву приезжали Зоя Алексеевна с Константином Андреевичем, и даже Ольга со своим Игорем выбралась на свадьбу подруги. Рита в белом платье была просто на загляденье хороша. Тоненькая и стройная, она казалась всем небесным созданием, явившемся из восемнадцатого или девятнадцатого века.
Продюсер Прохоров, тоже приглашенный на свадьбу, увидев Риту, просто округлил глаза:
– Вот это да! – произнес он восхищенно, подходя к Егору. – Я тебе говорил, что провинция нас спасет. Тебе повезло. Видишь, какую ты звездочку разыскал? Просто блеск! Может, и мне податься на периферию?
– Попробуй, – усмехнулся Егор. – А как же твоя, как ее? Инга, кажется?
– А-а, – махнул рукой Прохоров.

Рита и Егор обосновались в Москве. Еще до свадьбы в середине октября умерла Софья Кирилловна, которая, и впрямь, завещала Рите квартиру. Старушке в последнее время стало трудно выходить на улицу, но она с прежней энергией ворчала на Риту, прибегавшую ежедневно, чтобы принести продукты и помочь по хозяйству. Только вечером накануне смерти она все-таки повинилась перед Ритой. Софья Кирилловна лежала на спине и, когда Рита спросила, не помочь ли ей чем-нибудь, старушка, тяжело дыша, проговорила:
– Нет, девочка, ничего уже не надо. Все… Все закончилось… К сожалению быстрее, чем хотелось бы… – она помолчала и добавила, – а ты, я вижу, такая же добрая, как и твой дед.
– Софья Кирилловна, ну расскажите мне о нем хоть немного, я же ничего не знаю, – попросила Рита.
– О нем я рассказывать не хочу.
– Почему? – огорченно удивилась Рита.
– Он меня очень обидел, – ответила она и опять вздохнула, – да и сил у меня нет.
Она умолкла, но продолжала неподвижным взглядом смотреть на Риту. После долгой паузы Софья Кирилловна произнесла:
– Ты, девочка, прости меня. Я понимаю, ты не виновата, но мне очень обидно, что ты не моя внучка… – и еще тише, почти шепотом, – обещай, что хоть иногда будешь приходить на мою могилу…
– Ну что вы говорите, Софья Кирилловна? – сквозь слезы воскликнула Рита.
– Да, да… можешь не обещать, я знаю, что ты и так придешь… ты добрая… как и он…
Она, закрыв глаза, умолкла, или заснула. Но и во сне она продолжала тяжело дышать. А на следующий день, когда Рита пришла, Софья Кирилловна уже не дышала…
Лосева была человеком рациональным, поэтому Рита сразу обнаружила все нужные документы, по которым удалось Софью Кирилловну похоронить на Николо-Архангельском кладбище, там, где были похоронены родители Лосева. Так Рита узнала о могиле своих прадедов…

Но если Риту или Егора в Синегорске вы можете не застать, то уж Зою Алексеевну и Константина Андреевича вы там встретите непременно. Кстати, они оформили свои отношения и живут теперь вместе по адресу: Синегорск, улица Ближний спуск, дом 11. Заходите к ним в гости, они вам еще о многом расскажут.
И не откладывайте!
2008 год






1

Коркин заглянул в комнату, в которой сидела Рита, и, поманив ее рукой, тут же исчез за дверью. Такое бывало почти каждый день, поэтому Рита послушно поднялась и отправилась вслед за редактором, не успев ни о чем подумать. Валерий Семенович часто приглашал ее к себе в кабинет.
– Осваивайся, – обычно говорил он, – я уже пенсионер, мне, вообще-то, на покой пора, а ты молодая, скоро сядешь на мое место. Вот и привыкай, пока я рядом. Привыкнешь, мы тебя главным поставим, а я к тебе в помощники пойду. Возьмешь?
– Ой, Валерий Семенович, зачем вы так шутите? – с усмешкой отмахивалась Рита. – Вам еще работать и работать. А кто, кроме вас, с городским начальством сможет договориться? Нет уж, помилуй бог, на ваше место я ни за какие коврижки не соглашусь. Мне это даром не нужно.
– А мне, кроме тебя, больше некому доверить это место, – Коркин кивал на свой стол, заваленный бумагами.
Валерий Семенович совсем недавно стал пенсионером. Когда по этому случаю в редакции было устроено небольшое торжество и после многочисленных поздравлений ему предоставили ответное слово, Коркин, держа в левой руке бокал, правую вскинул в пионерском салюте и произнес:
– Я, юный пенсионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю… – он, перекрывая раздавшиеся смешки и шуточки, слегка повысил голос, – отдать последние старческие силы на благо родной редакции, которой я и без того уже посвятил более тридцати лет своей жизни…

Догнав в коридоре Коркина и войдя следом за ним в кабинет, Рита неожиданно заметила постороннего.
– Вот, знакомься, помощник режиссера, Сергей Постников, из Москвы, – представил молодого человека Валерий Семенович. – Он хочет с тобой поговорить.
После этих слов Коркин дипломатично покинул кабинет, он, видимо, не желал смущать подчиненную своим присутствием. Девушка осталась наедине со светловолосым парнем, лет тридцати с небольшим, который по-хозяйски расположился в кресле редактора. Рита молча присела на один из стульев у стены и, впервые в жизни увидев живьем помощника режиссера, с любопытством рассматривала его.
Постников поднял на нее встречный оценивающий взгляд и небрежно спросил:
– Ты – Рита Таран?
Девушка промолчала и отвела взгляд в сторону, ей не понравилось это развязное – «ты».
– Это твой псевдоним? – уточнил Постников.
– Нет, это моя настоящая фамилия. А что вам надо?
Помощник режиссера, очевидно, решил, как говорится, сразу взять быка за рога. Он предложил:
– Заработать хочешь?
Фамильярное обращение, нарочитая простота и развязность сразу не понравились Рите. И вообще, незнакомец вызвал в ней волну какого-то непонятного раздражения. В сознании вдруг вспыхнуло определение: «столичная штучка». Тут же нахлынули отрицательные эмоции, связанные с этим определением. «Все они такие наглые», – мелькнула мысль.
Неприязнь к молодому человеку, самоуверенно сидевшему в кресле редактора, возникла внезапно, Рита даже немного растерялась, подыскивая подходящие слова для ответа, и, в конце концов, смогла только произнести:
– Вы ошиблись адресом. Здесь нет безработных…
Постников уже восемь лет работал помощником режиссера. За это время только на работе перед ним прошло несколько сотен человек и со всеми ему пришлось общаться. Он научился угадывать оттенки настроения своих собеседников и использовать их, для того чтобы добиться своей цели. И теперь Сергей заметил негативный настрой Риты, но, не понимая его причину, на всякий случай решил сменить тональность разговора.
– У меня есть интересная работа. Валерий Семенович сказал, что только ты с ней можешь справиться.
Рита промолчала.
– Ты же занимаешься литературой, – Постников поднялся из кресла редактора и подсел ближе к девушке. – Я думаю, тебе это будет интересно.
– Вы из Москвы? – спросила Рита.
– Из Москвы. А что? – удивился Постников.
– Это сразу заметно, – разочаровано вздохнула она.
– Чем это тебе Москва не нравится? – поинтересовался Сергей.
– Там все сейчас такие? Наглые…
Постников усмехнулся.
– Не все. Через одного… Ладно, давай говорить снова.
– Прямо как в песне, – заметила Рита, – по-моему, Хиль ее пел. Там такие слова: давай говорить снова.
– Не слышал.
– А я слышала, – опять вздохнула девушка.
Постников скорее почувствовал, нежели заметил изменение в настроении Риты, она чуть-чуть смягчилась. Не очень понимая, из-за чего это произошло, он решил немного помолчать. Опыт подсказывал ему, что сейчас не следовало торопиться.
А Рита вспомнила свою бабушку, та всегда любила слушать Хиля. Когда бы из старенького приемника ни донесся, задорный голос певца, бабушка бросала все дела и, сев возле окошка на табурет, слушала и смотрела куда-то вдаль за реку. И Рита еще с детства знала, что в этот момент запрещено бабушку тревожить. Только потом, когда песня отзвучит, бабушка поднималась, уголком косынки вытирала глаза и, вздохнув, возвращалась к брошенным делам…
Выждав, Постников попробовал изменить тактику.
– Извини меня, я просто сегодня замотался, поэтому ничего тебе не объяснил. Твой редактор сказал, что ты здесь самая талантливая, и только ты можешь справиться с этой работой.
Рита промолчала.
– Ну, не обижайся, пожалуйста, – улыбнулся Сергей.
– Кто вы мне? Приятель? Чтобы мне обижаться, – поморщилась Рита. – Я просто с наглецами не разговариваю…
Она поднялась с места, но Сергей, опередив ее, произнес:
– Еще раз прошу прощения. Послушай меня, пожалуйста. Прошу… – он вздохнул, – ну хотя бы выслушай меня. Ведь я прошу помощи…
Сергей сразу заметил, Рита услышала его. Она не подняла свой взгляд на Постникова, но, остановившись у двери и, продолжая смотреть себе под ноги, словно ожидала от него каких-то слов, и была готова их выслушать.
– Я – помощник режиссера… – начал он, и замялся, подыскивая слова. – Понимаешь, в сценарии обнаружилась неувязка. Нашей съемочной группе нужна помощь литератора…
Постников принялся объяснять девушке, как долго и почему он искал именно ее. Сергей умел вовремя польстить собеседнику, и теперь, стоя перед молодой писательницей, так ее представил ему редактор газеты, он заливался соловьем, стараясь нарисовать перед нею заманчивые перспективы.
Уловив отзывчивость девушки на просьбы о помощи, он особо налегал, описывая безвыходность положения, в которое попала съемочная группа из-за недостатков сценария.
Ему хотелось, чтобы Рита проявила хоть какое-то любопытство, но та, отвернувшись от Постникова, нарочито внимательно рассматривала репродукцию картины Поленова «Московский дворик», висевшую в простенькой рамочке на стене кабинета. Когда Сергей, наконец, объяснил, что от нее требуется, Рита с улыбкой посмотрела на него и спросила:
– Вы с ума сошли? – она вновь присела на стул.
– Почему? – оторопел Постников.
– Да потому что я никогда за эту работу не возьмусь.
– Что тебя не устраивает? Объясни, пожалуйста. Я же сказал, что оплата будет по высшему разряду.
– Не интересуют меня ваши разряды. Вы это понимаете? – возмутилась Рита. – Я никогда сценарии не писала. И не хочу.
– Дорогая, – опять излишне фамильярно заговорил Постников, видимо, по-другому у него не получалось, – если ты собираешься заниматься литературой, то ты обязана попробовать написать сценарий.
– Никому ничего я не обязана, – с вызовом перебила его Рита.
– Ну, ладно, ладно, – сразу согласился Сергей. – Не обязана… Но неужели ты не хочешь попробовать? Вон, твой редактор говорит, что ты повесть написала, а киносценарий – это почти повесть… Так что, не бойся!
– А я ничего и не боюсь. Не надо меня уговаривать.
– Девушек всегда надо уговаривать, – поучительно произнес Постников, но слова его прозвучали двусмысленно.
Рита решительно встала и двинулась к двери. Постникову поневоле пришлось посторониться. Он понял, что она больше не хочет с ним разговаривать. Нужно искать кого-то еще.
– Да, похоже Рюмин мне голову оторвет, – разочарованно вздохнул он.
Уже в дверях Рита застыла.
– Какой Рюмин? – обернувшись, спросила она, и уточнила, – Егор Александрович?
– Конечно, Егор Александрович, – вздохнул Постников, вновь усаживаясь в редакторское кресло.
Он увидел, что Рита остановилась, и это воскресило в нем надежду. Девушку удерживало любопытство, а поэтому, чтобы не спугнуть ее, Сергей решил, что молчание – это самое правильное, что он может себе сейчас позволить. Он даже опустил взгляд, рассматривая фотографию панорамы Синегорска под стеклом на столе редактора.
– А что, ваш фильм будет снимать сам Рюмин? – спросила Рита, возвращаясь и вновь подсаживаясь к столу.
– А я разве не говорил? – улыбнулся Постников. – Действительно, фильм заказан Рюмину, и Егор Александрович дал свое согласие.
– И фильм будут снимать у нас в Синегорске?
– А чего бы иначе меня сюда принесло?
Рита помолчала, улыбаясь чему-то. А потом покачала головой и хмуро вздохнула:
– Нет, я не справлюсь.
– Послушай, ну что ты за трусиха? Извини, я тебя не могу понять. Чего ты боишься?
– Я не боюсь, я просто знаю, что не смогу.
– Ну, ладно, я так понимаю, что я тебя не уговорил…
– Не уговорил… – согласилась Рита.
– Но может быть, тебя сам Рюмин уговорит?
– Рюмин? – недоверчиво переспросила Рита.
– А что ты думаешь? Рюмину нужен сценарий, а ты тут… – Сергей попытался изобразить сомнения Риты, – я не могу, я не могу… А ему что делать прикажешь?
Рита вздохнула, но промолчала.
– Ладно, дорогая, ты сейчас ничего не говори, – продолжил Постников, – иди, подумай… А через несколько дней, когда приедет Рюмин, я тебя с ним познакомлю. Может быть, он тебя уговорит.
– Не уговорит.
– Не зарекайся, если Егору что-то надо, он всегда добивается своего. Так что, поживем – посмотрим…

Два месяца назад Егор Рюмин полностью рассчитался с первым каналом телевидения, представив последний снятый им фильм. На экранах в рекламе замелькали отдельные кадры. Затем последовала волна интервью и повышенное внимание корреспондентов, его задергали тривиальными и неожиданными вопросами. И даже до показа фильма ему успели попортить кровь несколькими несправедливыми, и потому особенно неприятными рецензиями в прессе.
Ну, а после показа, как в тайне и надеялся Егор, общая оценка его почти двухлетнего труда оказалась положительной. Некоторое время корреспондентский ажиотаж еще держался, самодовольные или жадно-наглые «акулы пера» отлавливали его при встрече. Правда, акцент их вопросов сместился в будущее, их стали интересовать его планы. Но он отшучивался, говоря, что главный план у него – это как следует выспаться. Постепенно внимание прессы начало спадать и теперь Егор неторопливо общался с приятелями и на случайных междусобойчиках отдыхал, стараясь держаться в тени и в тишине.
Спустя несколько недель он вновь почувствовал, что начал накапливать запал. Это было его собственное выражение. Рюмин по опыту знал, что бесполезно начинать новую работу без достаточного запаса энергии. Ему следовало не просто отдохнуть, а именно – накопить некую субстанцию, питающую душу в работе. Потому что только на этом запале удавалось ему одолевать возникающие препятствия. За время съемок эта субстанция растрачивалась полностью …
Тут его зазвал старый знакомый, Иван Прохоров. Поначалу говорили ни о чем, пили коньяк, Егор жаловался на хандру.
– Твое поведение, как у всякого творческого человека, очень зависит от перепадов настроения, – отозвался Прохоров. – А в бизнесе настроение – это непозволительная роскошь.
– Из твоих слов следует, что бизнес – это не творчество.
– Ты мало пьешь, потому делаешь неправильные выводы.
Потом Иван, как продюсер, начал сватать новый сценарий. Егор, просмотрев рукопись наискосок, увидел, что материал не только сырой, но и противный. Какие-то скучные герои в тягомотных, трафаретных ситуациях канцелярским языком вымучивали пустые диалоги.
– Я знаю, плохой фильм начинается с плохого сценария – усмехнулся Рюмин.
– А я знаю другое, – быстро возразил Иван. – Хороший фильм начинается с хорошего режиссера.
– Как сказала когда-то великая Раневская: «я люблю грубую лесть. Говорите, говорите…»
– Что говорить? Если тебе материал не нравится, найди сценариста, пообещай ему гонорар вдвое больше обычного, пусть все переделает, автор разрешает. А главное – сроки съемки не ограничены. Деньги – по мере необходимости. Таких сказочных условий ты никогда не дождешься. Берись!
– А действительно, с чего такая щедрость? – поинтересовался Рюмин. – Наверное, помимо дохлого сценария придется снимать какую-нибудь бездарь?
– Да никаких условий тебе не предъявляется, – воскликнул Иван. – Условие одно: режиссером должен быть ты. Снимай себе и снимай. В сценарии должна быть предусмотрена только роль для Константина Чубарова.
– Это какой Чубаров?
– Ну, ты даешь. Не знаешь Константина Андреевича?
– Это того Чубарова? – удивился Рюмин. – Насколько я понимаю, твой Чубаров уже старик.
Прохоров вылил остатки коньяка в свой бокал, и, поставив бутылку под стол, ответил Рюмину:
– Между прочим, коньяк чем старше, тем лучше. А Чубаров прежде всего – великий комик.
– Кто за ним стоит?
– Это сейчас не существенно. Есть богатый человек, который любит Чубарова, он хочет, чтобы ты снял фильм с Чубаровым. Сейчас подпишем договор, –  продолжал нажимать Прохоров, –  и ты немедля едешь в Синегорск.
– У тебя просто мания. Вечно ты меня пристраиваешь куда-то на периферию. Почему? Мне давно очень хочется поснимать где-нибудь в Париже, а еще лучше – на Канарах. В крайнем случае, неужели у тебя нет сценария про жизнь простого русского парня где-нибудь в Сан-Франциско? Почему ты мне сватаешь Синегорск?

После долгих уговоров Рюмин, в конце концов, сдался, а немного позже сам приехал в Синегорск. Идею искать соавтора в Москве Егор отбросил сразу. Он решил, что ему будет легче общаться с литератором, неизбалованным столичными соблазнами, то есть лучше найти кого-нибудь на периферии. И, кроме того, местный патриот, по его мнению, провести коррекцию сценария смог бы с большим успехом. Найти такого патриота он и поручил Постникову, отправив его предварительно в Синегорск.
С вокзала пешком, благо недалеко, Егор отправился в гостиницу, где Постников забронировал ему номер. Был конец мая, по холмам, вокруг города, цвели сады. С востока из-за реки дул несильный теплый ветер. После дождливой Москвы погода казалась райской.
– Сейчас я брошу вещи, и мы пойдем куда-нибудь, – предложил Егор, когда помощник явился в номер, – я хочу позавтракать. А ты, наверное, все уже здесь разведал. Я не буду возражать, если ты меня отведешь в какое-нибудь кафе.
– В гостинице есть буфет, – ответил Сергей. – Я завтракаю там. Ничего другого поблизости нет.
– Ну, ладно, пошли в твой буфет. А по пути расскажи. Кто-нибудь уже приехал?
– Нет пока.
– А почему Левитского нет?
– Он по семейным обстоятельствам задерживается, обещал подъехать через пару дней.
– Ладно. А соавтора ты нашел?
– Пока нет.
– Ничего себе. А что ж ты тут делал целую неделю? – нахмурился Рюмин.
– Егор Александрович, ты думаешь, у меня есть крылья? Тут народа слишком много живет. Пока всех обойдешь, опросишь. С каждым нужно поговорить по душам, каждого нужно уговаривать...
Постников, когда Егор начинал на него сердиться, сразу становился подчеркнуто вежливым, обращаясь к своему начальнику по имени и отчеству, но на «ты».
– Неужели никто не хочет? – удивился Рюмин.
– Кто-то не хочет, а кто-то боится ответственности.
– Интересно. И долго ты собираешься волынку тянуть? – опять вспыхнуло недовольство Рюмина.
– Егор Александрович, думаю, мы на верном пути. Но только, – Постников слегка помялся, – видимо, тебе придется немного помочь мне.
Они вошли в буфет, и разговор на некоторое время прервался. Рюмин заказал яичницу, бутерброд с колбасой и кофе. Постников попросил бутылочку минеральной воды. Они прошли в угол и сели там за свободный столик.
– Сергей, – заговорил Рюмин, – я все понимаю, сценарий, конечно, идиотский, но я повязан обещанием работать по нему. Надо найти кого-нибудь хорошо соображающего, кто мог бы хоть чуть-чуть поправить как надо. Мне самому не хочется этим заниматься. Настроение сейчас не то.
– Я понимаю, – кивнул Постников.
Подошла официантка и поставила перед Рюминым тарелку с алюминиевой сковородочкой, на которой скворчала аппетитная яичница, блюдце с бутербродом и чашку черного кофе с двумя кусочками сахара, Сергею она подала стакан и бутылку с минеральной водой. Егор потрогал вилкой белок и удивленно заметил:
– Нормальная яичница.
– Я тебе говорил, – улыбнулся Постников, – здесь нормально готовят.
– Ты мне зубы не заговаривай, – перебил его Егор, – ты нашел автора?
Сергей поднял стакан с минеральной водой и, сделав жадный глоток, откашлялся, а после этого спокойно заговорил:
– Будет автор. Я, в принципе, нашел его, вернее, ее. Через полчаса она придет. Мы договорились встретиться в холле. Но я хочу предупредить. Она пока отказывается.
– Что значит «отказывается»? Ты сказал ей о гонораре?
– Ее это не волнует.
– Даже так? Ну что ж, я, пожалуй, посмотрю на нее, – хмыкнул Рюмин. – Надо признаться, давно не встречал автора, которого не волнует гонорар.
Егор аккуратно отломил от бутерброда корочку, и, проткнув ее вилкой, сосредоточенно вытер остатки желтка со сковородки. После этого он отправил корочку в рот и, закрыв глаза, медленно прожевал.
– Бесподобно! Давно не ел такой вкусной яичницы. Не смейся, – нахмурился он, заметив улыбку Постникова, – ты заметил, что даже в ресторане часто дают такое блюдо, которое и назвать-то никак нельзя, чтобы не обидеть яичницу. Нечто, высушенное, почти остекленевшее, напоминающее какую-то пластмассу. А вместо нежного желтка там если не что-то, похожее на яичный порошок, то какая-то упругая клейкая масса, противная на вкус.
– Я обычно в ресторане яичницу не заказываю, – усмехнулся Сергей. – Мне нужен хороший шматок мяса.
– Я тоже редко заказываю. Врач говорит, это вредно. Он позволяет одну глазунью в неделю. А я люблю… и так, и с колбаской, и с помидорчиками … – со вкусом прищурился Рюмин.
Уже выходя из буфета, он спросил:
– А где же ты такую бессребреницу нашел?
– В редакции. В городе издается еженедельная газета «Синегорская правда».
– Очень оригинальное название, – ухмыльнулся Егор.
– Так вот, редактор мне сосватал в соавторы корреспондента газеты – Риту Таран.
– Ого! – Рюмин даже остановился. – Это псевдоним?
– Нет. Натуральная фамилия.
– Любопытно. Так, значит, она не согласилась?
– Да.
– Может, она не способна?
– Да что ты? Я тут со многими уже переговорил. Кроме того, я прочитал подшивку газет с ее статьями и рассказами. Мне понравилось. И редактор газеты ее расхваливал.
– А сам редактор что?
– Он – из спортсменов. Литература – не его амплуа.
– Редактор – из спортсменов? Забавно… Ну, если она не хочет, найди кого-нибудь еще. Город большой. Не Москва, конечно, но неужели на, как ее… на Таране свет клином сошелся?
– Мне сказали, что она самая талантливая.
– А что в городе нет ни одного профессионала?
– Егор, я ведь только неделю здесь, не успел со всеми познакомиться. Но пока никого более подходящего не обнаружил.
– Попробуй найти еще кого-нибудь. Я имею в виду – писателя, ну, на крайний случай, – поэта…
– Мне кажется, ты зря надеешься. Тут тебе не Москва и не Питер, Синегорск – городок небольшой, профессионалов здесь может и не быть. Хорошо, хоть журналистку нашли.
Они спустились со второго этажа. В кресле у низкого столика сидела темноволосая девушка в светлом платье и читала журнал. У стойки администратора стоял молодой человек с восточными чертами лица. Больше никого из посетителей в холле не было, поэтому узнать Риту Таран не представляло труда. Рюмин сразу направился к ней, прикидывая, кем предстать перед юной провинциалкой.
Он вполне мог бы изобразить столичную звезду, снизошедшую из заоблачных высот и холодно взирающую на окружающих. Мог бы Рюмин предстать и в образе энергичного или замотанного профессионала, привыкшего решать возникшие проблемы быстро и решительно. А мог явиться милым, обходительным собеседником, умеющим слушать и слышать, ценящим и уважающим чужое мнение. Егор знал, что Постников подыграет ему в любом варианте.
Но выбрать подходящую манеру поведения он так и не успел. Девушка подняла на него голубые глаза, окаймленные подкрашенными ресницами, и Рюмин поплыл. Его всегда поражал этот тип женских глаз, эта темная, даже черная кромочка, отделяющая белок от серой или небесно-голубой роговицы. И особенно удивляли такие глаза у темноволосых девушек. В них читалась какая-то беззащитная открытость. Они притягивали к себе. Хотелось смотреть, не отрываясь, в глубину черных, бездонных зрачков.
– Здравствуйте, – проглотив ком в горле, произнес он.
– Здравствуйте, – тихо, почти шепотом, ответила девушка.
– Привет, Рита, – улыбнулся Постников. – Мы опоздали?
– Нет, я здесь совсем недавно, – Рита встала с кресла. – Вот, только журнал открыла.
Сергей посмотрел на Рюмина, но тот почему-то молчал. Не дождавшись его реакции, Постников спросил Риту:
– Ну, так что скажешь? Надумала?
– Нет, Сергей Иванович, – заговорила девушка, – я долго думала, но не надумала, и тогда, и теперь я вам объясняю. Во-первых, я никогда драматургией не занималась, сценарии не писала. А во-вторых, переделывать задуманное кем-то – по-моему, неправильно…
– Рита, погоди, – попробовал остановить ее Постников.
– И вообще, – не слушая его, продолжала Рита, – есть авторское право. Как я без спроса залезу в чужое произведение? Я же могу его испортить.
– Рита, остановись, – повысив голос, прервал ее Сергей. – Ты опять увлекаешься. Я тебе уже говорил, у нас есть согласие автора на любую переделку сценария. Если не веришь, спроси у Егора Александровича.
Рита искоса посмотрела на Рюмина. Тот покивал головой и неторопливо поддержал помощника:
– Да, Рита. Это так. Сергей все говорит правильно. Мне, правда, это тоже кажется странным. Но продюсер убеждал меня, что автор, действительно, разрешил полностью переделать сценарий. А то, что ты сценарии не писала, может быть, даже и хорошо. Потому что ремесло – это сплошные трафареты.
– Может, надо хотя бы поговорить с автором? А потом, как вы сообщите ему о наших переделках? – спросила девушка.
Рюмин про себя отметил, что Рита уже не исключает переделки сценария и даже называет их «нашими».
– Не надо никому ничего сообщать, – объяснил Егор. – Просто я передам текст продюсеру, остальное – это его проблемы. Главное, чтобы нам понравилось, а что нам понравится, то и будем снимать. Соглашайся, Рита. И – скорей за работу. А по мере готовности, будем приглашать артистов.
– Мне страшно, – улыбнулась девушка.
– Чего ты боишься? – улыбнулся Рюмин.
– Я никогда еще не писала сценарии.
– Это ты уже говорила, – вновь улыбнулся режиссер. – Но даже опытные драматурги когда-то были начинающими. Дерзай. Сергей, я тебя прошу, принеси-ка Рите синюю папку.
Постников кивнул и тут же исчез.
Они умолкли, и пауза затянулась. Наконец Рюмин, чтобы нарушить молчание, решил вернуться к теме сценария.
– Я хочу предупредить, – заговорил он, – мне сценарий совершенно не понравился. Ты сама увидишь, что его нужно кардинально переделать. Но что я хотел бы посоветовать. Привяжи действие к Синегорску. Обыграй какие-нибудь яркие местные подробности. И еще – основное – в сюжете должна быть роль для Чубарова. Я, правда, не представляю, как это получится…
– Для какого Чубарова? Для Константина Андреевича?
– Да, – кивнул Рюмин. – Только он уже очень стар, так что пусть в сценарии он не очень мельтешит.
– Егор Александрович, неужели сам Чубаров приедет? – высказала сомнение Рита.
– Приедет или, может, его привезут, – усмехнулся Рюмин, – но, несомненно, ты его увидишь. И даже – познакомишься.
– Невероятно! Я увижу живого Чубарова! Этого просто не может быть. Нет, Егор Александрович, вы серьезно?
– Разве я могу обмануть такую девушку, как ты? – улыбнулся Рюмин и поморщился, его слова прозвучали двусмысленно.
Рита смутилась, умолкла и постаралась погасить свой восторг. А Егор вдруг осознал, что они остались одни в холле и стоят молча возле кресел. Только теперь он заметил, что девушка встала из уважения, а он так невежливо до сих пор держит ее стоя. Рюмин огляделся и предложил:
– Может, мы сядем?
Рита послушно уселась, но не так, как она сидела прежде, а на краешек, словно опасаясь принять неприличную позу, провалившись слишком низко в кресло. Егор понял, что девушка его стесняется.
– Сергей мне сказал, что у тебя уже есть кое-какой литературный опыт, – заговорил Рюмин, чтобы прервать паузу.
– Да ну, какой это опыт, – смутилась Рита. – В нашей газете два рассказа напечатали. А когда повесть в Москву в «Новый мир» послала, вежливо ответили, что им это не подходит.
– Ну вот, напишешь сценарий, – ободрил ее Егор, – а потом переделаешь его в повесть. Когда мы снимем фильм, повесть у тебя с руками отрывать будут. Если не в журнале, то отдельной книгой издашь. Я у тебя заранее попрошу экземпляр с авторским автографом. Подаришь?
– Вы шутите, – заметила девушка, – а меня волнует вопрос, как поговорить с автором? Как без этого редактировать?
– Да нет, Рита, я не шучу, – посерьезнел Рюмин. – Ты еще не читала сценарий, поэтому собираешься что-то редактировать. А там надо не редактировать, там надо писать заново. Ты не писала сценарии?
– Нет, – мотнула головой Рита.
– Ну, это, наверное, и хорошо, – ободряюще улыбнулся Егор. – Ты не пугайся заранее. Сейчас Сергей принесет рукопись. Ты ее прочти, и ничего не обещай. Завтра вечером встретимся и поговорим. Какие у тебя мысли, какие у меня мысли, обменяемся, так сказать, обсудим. Согласна?
Рита молча кивнула. Егор полез в карман куртки и достал сложенный листок бумаги.
– Прекрасно, вот возьми, – он протянул листок Рите. – Я в поезде набросал краткий план сценария. Посмотришь. Думаю, завтра мы обозначим линии сюжета подробней. А потом недели за две ты должна будешь набросать первую версию. Мы ее обсудим, потом ты внесешь нужные правки, и начнем снимать. Пока будем репетировать, да и в процессе съемки можно будет что-то доработать, подправить. Главное, не бойся.
Появился Постников с синей папкой под мышкой. Он легко сбежал по ступеням лестницы и пересек холл. Подойдя ближе, он протянул папку Рите.
– Вот, держи.
– Я боюсь не оправдать вашего доверия, – серьезно сказала она, положив папку на колени, и неуверенно подняла на режиссера голубые глаза, – моих способностей может не хватить. Я могу только обещать, что буду стараться.
– Не прибедняйся, – строго заметил Постников. – Знаю я твои способности. Читал. Я уверен – ты справишься.
– Вы, Сергей Иванович, мне льстите, – вздохнула Рита. – Я еще не читала сценарий. А потому ничего не могу обещать.
– Я даже не сомневаюсь, что ты прекрасно со всем справишься, – усмехнулся Постников.
Рита сидела потупившись.
– Ладно, не мучай девушку, – остановил его Рюмин. – Она дома почитает рукопись, а завтра решим. Встретимся вечером, часов в шесть, – обратился он к Рите. – Сможешь? Главное, постарайся успеть прочесть.
– Успею, – серьезно отозвалась девушка.
Она поднялась с кресла и, попрощавшись, направилась к выходу. Рюмин молча кивнул ей и задумался о чем-то.
Когда Рита уже ушла, он сам удивился, что так и не поманил ее гонораром, как-то не пришлось к слову.


2

По отношению к старикам Рита всегда испытывала жалость. Замотанные тяготами прежней жизни, обманутые и запутанные бурной современностью, растерянные из-за нахлынувшего потока новых понятий, новых слов, усталые пожилые люди вызывали в ней чувство сострадания. Сколько им пришлось вытерпеть, сколько вынесли они на своих плечах, сколько бед и тягот выпало на их долю! Безжалостное время не пощадило их: обтрепалась нервная система, заржавели суставы, износилась, сморщилась кожа, да и сердечный мотор стучит теперь с перебоями. Но разве они виновны в том, что судьба на старости лет шлет им испытание за испытанием?
Не на пустом месте возникла эта любовь к старикам. Рита очень хорошо помнила свою бабушку Ксеню, которая постоянно жила неподалеку в Ручьях, в родной деревне, и, несмотря на многочисленные уговоры матери Риты, так и не согласилась переехать в город. Каждое лето Риту отправляли в Ручьи на коровье и козье молоко. Девчонкой она с нетерпением ждала эту пору и с радостью перебиралась в деревню. На три месяца она ускользала из-под бдительного материнского надзора под пригляд бабушки Ксени. А бабушки, как известно, придуманы для баловства… С бабушкой всегда можно договориться.
Позволялось хоть целый день для бабушкиной кошки ловить с мальчишками пескарей, используя в качестве остроги старую вилку, бродя вдоль берега по колено в воде и осторожно приподнимая камни со дна на перекатах быстрой речки по имени Резва. И даже легкая простуда не возникала после длительных холодных ванн. Только, когда синела кожа и начинали самопроизвольно стучать зубы, приходилось выбираться на берег и, упав на горячий песок, дожидаться, пока весь холод вытечет из тела, пока размокшая и расширившаяся кожа на пальцах и ладошках подсохнет и снова натянется…
А иногда разрешалось отправиться в ночное с соседским Генкой и с пастухом – дедушкой Тимошей…
Старая Карина с седой гривой, часто фыркая, долго везет ее по вечерней дороге к лугу, расположенному за перелеском на берегу Резвы. Впереди на Чигире едет Генка, он немного задается и, словно взрослый, сердится на Чигиря:
– Но, леший! Не ленись! – кричит он, дергая уздечку и ударяя коня голыми пятками по круглым бокам, желая послать его рысью.
Но Чигирь не очень-то слушает его, рот его свободен, удила, позвякивая, болтаются под подбородком. В ответ на удары Генкиных пяток он только слегка приседает и переступает задними ногами. Остановившись, он поворачивает голову и косится на своего седока с укоризной, после чего слегка отбрасывает голову назад, норовя куснуть мальчишку за ногу, но, не достав, так же медленно продолжает шагать по дороге. Когда же Генка, раздосадованный непокорностью Чигиря, начинает бить коня рукой по крупу, дедушка Тимоша коротко ворчит:
– Осади! Осади!
Генка сразу успокаивается и некоторое время его силуэт мирно покачивается впереди на фоне угасающей зари. Уставшие за день лошади движутся неторопливо, они сами знают дорогу к заветному лугу с высокой сочной травой, и вовсе не к чему их подгонять…
Ах, какая вкусная бывала картошка, запеченная дедушкой Тимошей под углями костра!.. С живых кончиков пляшущего пламени в темно-синее небо улетают горячие искры и превращаются там, высоко, в голубые звезды… Дедушка Тимоша, глядя в огонь, рассказывает какие-то увлекательные истории из жизни лошадей. По его словам, животные бывают часто даже умней и понятливей, чем люди…
Шуршит под спиной сено, Рита видит над собой бесконечное пространство, наполненное остывшими искрами от костра… Телогрейка, которой ее накрыл дедушка Тимоша, пахнет Кариной… Где-то рядом слышится пофыркивание лошадей, глухими ударами стучат копыта, когда стреноженные животные мягкими прыжками передвигаются по прибрежному лугу…
А наутро бабушка Ксеня встречает ее у калитки…Дедушка Тимоша, придержав Риту за руку, помогает ей спрыгнуть с Карины. Генка зевает и, не прощаясь, уезжает на Чигире к конюшне. А бабушкины объятия кажутся Рите особенно теплыми и родными…
– Марита, лапочка, как ты?…
Детские воспоминания крепки свежестью впечатления…

А года три назад в один из приездов Рита вдруг увидела, что бабушка постарела, можно даже сказать – подряхлела. Кожа ее провисла, как одежда не по размеру. Волосы совершенно поседели, у нее стали слезиться глаза и подрагивать узловатые пальцы рук. У Риты даже мелькнула мысль, что надо бы чаще наведываться в Ручьи, может, даже каждый выходной, хотя бы чтоб помочь принести воды, а то бабушке приходится два раза на дню отправляться на колодец с небольшим бидончиком…
Правда, если честно, мысль мелькнула не совсем такая… Рита даже сразу отогнала ее, отбросила эти слова, обругав себя за саму возможность такой неосторожной мысли.
Увы, часто сами того не подозревая, мы бываем прозорливы… Рита после этого, кажется, только дважды смогла навестить бабушку, а потом ее закрутила какая-то суета и в следующий раз она поехала уже на похороны…

Из прихожей донеслась трель звонка, и вскоре на пороге комнаты появились Виктор Слегин – давнишний приятель Риты, и, подталкивая его, – Ольга Данилова, ближайшая ее подружка.
– Привет, – удивилась Рита, – что это вы вместе? Сговорились что ли?
– Привет, – отозвалась Ольга, – я первая к тебе шла. А Витька нечестно обогнал меня.
– Здравствуй Рита, – кивнул Виктор, и, обернувшись к Даниловой, заметил, – я не виноват, что ты еле шевелишься.
– Ничего себе, еле шевелишься… – возмутилась Ольга. – У тебя просто ноги слишком длинные. У тебя один шаг – два моих, или даже три.
– Просто некоторым, не будем указывать пальцем, каблуки нужно носить пониже, тогда у них шаг станет больше.
– О, о, о! Тебя только не спросила.
– Вы зачем пришли? – прервала их спор Рита. – Если хотите ругаться, то сразу отправляйтесь во двор. Я занята.
– Чем это ты занята? – поинтересовался Виктор.
– Ритуля, мы же договорились сходить на танцы, – с обидой заметила Ольга. – Значит, наше рандеву отменяется?
Рита начала рассказывать, что в город приехал известный кинорежиссер, который собирается снимать кино.
– А ты тут при чем? – удивился Виктор.
– Егор Александрович Рюмин – знаменитый кинорежиссер. Слыхал? Вот он и его помощник попросили меня переделать сценарий для фильма. Они вручили мне рукопись, – Рита, почти не скрывая гордости, показала синюю папку. – Как видите, сижу, читаю.
– Молодой режиссер-то? – спросил Виктор.
– А тебе-то что? – с вызовом усмехнулась Рита.
– А сколько лет помощнику? – с любопытством вмешалась Ольга, присаживаясь на диван.
– Во-первых, помощнику уже за тридцать, – начала перечислять Рита, пристраиваясь рядом с подругой.
– Это ничего, – заметила та.
– Во-вторых, он белобрысый, – поморщилась Рита.
– А мне нравятся беленькие, – улыбнулась Ольга. – При случае познакомишь?
– Ну, вы даете, – скептически хмыкнул Виктор.
Он подошел к столу и, двумя пальцами заломив рукопись, быстро пролистал ее. Поморщившись, он спросил:
– И охота тебе с этим возиться?
Рита вскочила с дивана и, подбежав к Виктору, отодвинула его руки от папки, с недовольством заметив:
– А ты чего пришел? Видишь, мне надо работать?
– Я хотел позвать тебя в кино, – неуверенно произнес тот, понимая бесполезность своего предложения.
– Вон, с Ольгой сходите, – отмахнулась Рита. – Мне не до кино. Я теперь долго буду занята.
Виктор давно знал Риту и понимал, что та теперь нескоро успокоится и ему лучше уйти, не попадая ей под горячую руку. Он вздохнул и с хмурым видом вышел из комнаты.
– Ты и меня прогоняешь? – обиженно спросила Ольга.
Рита присела рядом с подругой, прижалась к ней и, обняв за плечи, тихо попросила ее извиняющимся тоном:
– Оленька, прости, пожалуйста. У меня сегодня вечером встреча с режиссером. Я должна к ней подготовиться.
– Свидание? – уточнила подруга.
– У нас деловая встреча, – уточнила Рита. – Я должна прочитать рукопись и высказать ему свое мнение.
– А сколько ему лет?
– Да ну тебя, – улыбнулась Рита. – Ты что? Не видела его по телевизору. Он старый. Ему, наверное, уже лет сорок.
Ольга освободилась из ее объятий и поднялась.
– Значит, ты не пойдешь на танцы? – она пригладила юбку на бедрах и подмигнула. – Я понимаю… режиссер… Но хоть с помощником познакомишь?
– Ну, а как же, – отозвалась Рита. – Я вот только обстановку разведаю, и обязательно познакомлю.
– Ловлю на слове, – с улыбкой произнесла Ольга и направилась к выходу.
Когда они ушли, Рита несколько минут сидела неподвижно, разглядывая папку. Она думала о встрече с Рюминым.
Нахмурившись, и придвинув открытую тетрадь, в которой собиралась делать пометки, она принялась за работу. Уже через минуту она забыла и о приятелях, и обо всем, окружающее перестало для нее существовать. Она быстро просматривала страницы рукописи. Ей очень хотелось, чтобы Егор Александрович удивился ее работоспособности и отметил ее таланты…
К вечеру она успела заполнить несколько страниц в тетради вопросами, на которые ей предстояло искать ответы.

Егор Александрович набросал лишь общий план развития сюжета. Он даже не наметил главных героев. По сути дела, он просто выделил из рукописи несколько моментов, которые, на его взгляд, следовало оставить в новом сценарии.
Рита очень внимательно изучила и план Рюмина, и все материалы синей папки. Опыта газетной работы ей вполне хватило, чтобы правильно оценить уровень сценария. Автора она представляла как человека, впервые взявшегося за перо, но, несомненно, знакомого с тем, как пишутся сценарии.
События, о которых говорилось в рукописи, происходили лет пятьдесят с лишним назад. Рюмин просил Риту перенести действие в Синегорск. Но по мере чтения она вдруг поняла, что автор, хотя и не называет в тексте место действия, но по многим признакам описывает явно Синегорск. Что-то Рите встречалось неизвестное, но тем интересней казались некоторые известные подробности, изложенные с неожиданной точки зрения.
Она с удивлением узнала, что знакомые с детства остатки моста – не следствие какого-то катаклизма, а просто – незавершенка. А уж как мальчишки в свое время живописали фантастическую бомбардировку, которая, по их рассказам, уничтожила существовавший когда-то мост! Юная Рита, сидя вместе с подружками, затаив дыхание, с ужасом слушала вопли малолетних приятелей, изображавших фашистские самолеты, не подозревая, что все ужасающие подробности – это лишь плоды их неукротимой фантазии.
Позже, когда Рита повзрослела, она узнала, что в Синегорске никогда никаких бомбардировок не случалось, не долетали сюда фашистские самолеты. Но это новое знание казалось скучным, оно не смогло погасить детские впечатления от ребячьих баек.
Рита полагала, что голова человека устроена странно. Принял он миф, объясняющий какое-либо событие, и успокоился. А потом вдруг узнал, что миф – это миф, и ничего он объяснить не может. Но почему-то новые объяснения голове принимать не хочется. И, вроде бы, событие остается неприкаянным до того момента, пока случайно в рукописи неизвестного автора вдруг не откроется истина. Правда, иногда Рите казалось, что так устроена только ее голова.
Рюмин извлек из существующего сценария только часть эпизодов, но, завершив чтение рукописи, Рита отметила, что извлечено все самое существенное, вернее, самое интересное, самое выигрышное. Открыв чистую тетрадь, она стала перечислять эпизоды, упомянутые в сценарии. Поймав себя на том, что уже обдумывает, как будет перестраивать сюжет, Рита нахмурилась и отложила тетрадь.
Не надо торопиться, подумала она, нужно все еще раз сначала просмотреть…

В шесть часов вечера Рита вошла в холл гостиницы. Рюмин уже ожидал ее. Увидев девушку, он встал ей навстречу.
– Добрый вечер, – улыбнулся он, подходя ближе.
– Здравствуйте, – отозвалась Рита.
– Приятно, когда девушки не опаздывают на свидание.
– А это у нас не свидание, – перебила его Рита. – У нас деловая встреча. А дело не терпит опозданий.
Она расправила свернутую трубкой тетрадку и, оглядевшись по сторонам, спросила:
– Мы будем разговаривать здесь? Давайте сядем.
Рюмин пожал плечами.
– Можно, конечно, и здесь поговорить. Но я хотел бы пройтись по городу. Мне полезно немного осмотреться. Ты здесь родилась?
– Да.
– Значит, как местный житель, сможешь рассказать мне что-нибудь интересное о городе. А это будет уже хорошо.
Рита ответила не сразу. Она представила, как они с Рюминым прогуливаются по улице. А городок небольшой, все все обо всех знают. Их увидят многие знакомые. Назавтра поползут слухи и сплетни. Не станешь же каждому объяснять, что у них деловая прогулка.
Егор заметил колебание Риты и почти понял его природу.
– Если не хочешь гулять, пойдем поговорим в номере.
– Нет, лучше – на улицу, – торопливо отозвалась Рита.
Она уже давно заметила, что администратор из-за стойки смотрит в ее сторону с нескрываемым подозрением.
Выйдя из гостиницы, они спустились к набережной. Рите показалось, что здесь меньше вероятность встретить знакомых. Пройдя немного, Рюмин остановился у бетонного парапета и долго всматривался в открывшуюся речную даль. Рита молча стояла рядом.
«Нового человека всегда впечатляют наши просторы, думала она, а я, вот, почти не обращаю на них внимания. Вижу все это каждый день, привыкла, и потому взгляд скользит, ни на чем не останавливаясь. Нужно какое-то потрясение, чтобы заметить красоту окружающего. Вопрос: как сохранить свежесть восприятия?»
– Ну, расскажи, как тебе сценарий? – с усмешкой поинтересовался Рюмин, когда они двинулись вдоль набережной.
Рита молча пожала плечами. Егор хотел взять девушку под руку, но она отшатнулась в сторону, пробормотав:
– Нет, нет, не надо.
Рюмин огляделся и удивленно спросил:
– Ты чего-то боишься?
– Ничего я не боюсь, – нахмурилась она. – Просто не надо.
– Ясно, – хмыкнул Егор. – Деревня все видит…
– При чем здесь деревня? – с легкой обидой возразила Рита. – Просто я не хочу. Может человек не хотеть?
– Ну, ладно, ладно, – остановился Рюмин.
– Я, правда, не люблю так ходить…
– Успокойся. Не хочешь, не надо, – махнул рукой Егор. – Давай говорить о деле.
Он вздохнул и двинулся вдоль парапета. Девушка последовала за ним чуть в стороне. Егор шел медленно, но Рите, чтобы не отстать, приходилось торопиться. Ей показалось, что режиссер обиделся, поэтому она первой заговорила, обращаясь, по сути, к его спине.
– Я и сценарий прочла, и ваши замечания. Теперь я лучше понимаю, что вам не понравилось. Но я не знаю, получится ли у меня лучше. И еще. Для того, чтобы хоть что-то написать, мне нужно изучить материал, может, потребуется забраться в городской архив, если, конечно, там имеется нужная информация. Видно, придется залезть в библиотеку, потому что я о многом попросту ничего не знаю. А без знаний я не умею… Боюсь, что на все это потребуется много времени. А как я понимаю, вы долго ждать не можете. Так что готова вернуть вам рукопись…
Выпалив все это, Рита остановилась, чтобы перевести дыхание. Но Рюмин продолжал невозмутимо шагать по тротуару. И ей пришлось бегом догонять его.
Егор молчал. Он опять пожалел, что не устоял под напором Прохорова и ввязался в эту историю.
«Корреспонденточка эта заранее оправдывается, видимо, она не справиться. Зря я понадеялся на провинцию. Теперь придется искать кого-то в столице. Жаль, Травников уехал с лекциями в Германию, – вспомнил он о приятеле. – Он бы помог. Может, отловить его в Мюнхене? Пусть в параллель с лекциями подправит сценарий. Рука у него легкая, перо – бойкое…»
Рюмин вздохнул и еще раз искоса посмотрел на шагающую рядом Риту.
«Девочка хотя и симпатичная, и решительная, но – из недотрог, похоже, что – несовременная. Усилий для освоения нужно много, а радость победы – сомнительна. Так что связываться с ней – себе дороже».
Рита поймала взгляд режиссера, и он ей не понравился.
«Хорошо, что я отказалась идти к нему в номер», подумала она, и почувствовала, что начала краснеть.
Это ее испугало, и она, подняв тетрадку, свернутую в трубку, прикрыла ею лицо. На всякий случай Рита еще и отвернулась, придерживая шаг и делая вид, что ей срочно потребовалось рассмотреть что-то на противоположном берегу реки.
За рекой, прямо перед Егором, среди цветущих зарослей садов темнели скаты многочисленных крыш поселка. Несколько трехэтажных коттеджей разнообразили унылую застройку, но и они даже в сравнении с серым и убогим окружением не казались современными. Так, большой размер, большая безвкусица, глыба строительного материала…
«Снимать нечего», – про себя отметил Рюмин.
Дальше, за садовыми участками на окраине поселка, по склону тянулась грунтовая дорога и, перевалив через линию горизонта, скрывалась на той стороне холма. По обе стороны дороги угадывалось возделываемые когда-то поля, но сейчас дикая растительность покрывала их желтыми цветами.
Противоположный берег реки у самой воды порос кустарником, ольхой и прочим сором. Но вдали, в голубой дымке, виднелись разбросанные деревеньки. Над левой окраиной поселка возвышалась церковь, а за нею влево отступали отдельные домики небольшой деревеньки. А еще левее изумрудно зеленел луг, за которым синела кромка леса.
Созерцание пейзажа отвлекло Егора от грустных мыслей.
– Это садовые участки? – спросил он Риту.
– Нет, – отозвалась девушка. – Это – Рогово, обычный поселок, никакие не дачи, а левее –  деревня, называется – Ручьи.
– А как вы туда переправляетесь?
– Так на пароме. Вон там причал, – Рита с улыбкой махнула рукой вниз в сторону переправы.
Теперь и Егор увидел под прибрежными ветлами небольшой деревянный настил, к которому с берега пологой петлей подходила дорога. Возле причала стояла небольшая избушка, в палисаднике возле нее цвели две яблони. Затененная стена избы казалась почти черной, и на ее фоне цветы на яблоневых ветвях ослепительно белели. Вторая яблоня, стоявшая чуть в стороне, была усыпана фиолетово-розовыми цветами.
Разглядывая яблони, Рюмин почему-то вдруг подумал о паромщике, который многие годы живет в такой избушке возле причала. Ничего ему не нужно, кроме этих цветущих яблонь, ничего его не интересует. Из года в год переправляет он людей с одного берега реки на другой, получает крошечную зарплату, и, может быть, даже доволен своей жизнью… Интересно, а когда наступает зима и река покрывается льдом, что делает паромщик и платят ли ему в это время зарплату?..
Дойдя до конца заасфальтированной набережной, Егор не стал спускаться к переправе. Посмотрев сверху на пустой паром, стоящий у причала, он повернулся и взглянул на крутой берег, закрывающий обзор городской перспективы. Тут Рюмин встретил вопросительный взгляд Риты, и решительно заговорил, двинувшись в обратную сторону.
– Значит, условие такое. Ты продолжаешь работу, – и, заметив желание Риты возразить, не позволил ей даже открыть рот. – Погоди. Дай мне сказать. Потом выскажешь свои пожелания. Так вот. Ты попробуешь переписать сценарий. Я тебе даю две-три недели. Когда я вернусь, ты представишь свой материал, мы его обсудим, а потом уже решим, что делать дальше. Может, начнем снимать эпизоды, а ты потом допишешь, что будет нужно. Ты, главное, сейчас не сопротивляйся. Постарайся соединить то, что я там отобрал. Мне кажется, у тебя должно получиться.
Егор, остановившись, посмотрел на Риту.
– Ну, что ты хотела сказать? – спросил он.
– Мне три недели мало.
Рюмин присел на парапет. Рита остановилась рядом.
– Я же каждый день работаю, – пояснила она.
– Как зовут твоего редактора? – поинтересовался Егор.
– Зачем он вам?
– Хочу поговорить с ним, чтобы он дал тебе отпуск.
– У меня отпуск в октябре.
– Ну, возьми за свой счет.
– Не отпустят меня. Сейчас много работы.
– Какая еще работа? Лето наступает.
– А у нас круглый год много работы, – засмеялась Рита.
– Так как зовут твоего редактора?
– Его зовут Валерий Семенович Коркин. Он очень хороший человек. Но он меня не отпустит.
– Вот и посмотрим, какой он хороший.
Рюмин спрыгнул с парапета и направился к гостинице. Внезапно он остановился и, оглянувшись, увидел, что Рита стоит на месте. Вернувшись, он спросил:
– Ну, так что? Будем считать, что мы договорились?
– Я попробую, – отозвалась Рита.
– Ну, тогда пока. Я приеду через три недели. Привет.
Он внимательно посмотрел на нее, потом взмахнул рукой и быстро, не оглядываясь, зашагал к гостинице.
– До свидания, – попрощалась Рита, с удивлением глядя в спину так неожиданно покинувшего ее режиссера.

Рюмин уехал в Москву, но перед отъездом он велел Постникову договориться с редактором об отпуске для Риты, и в течение трех недель не забывать о девушке.
– Мне кажется, ее надо поторапливать, – предупредил Егор, – а то она может отвлечься. А кроме того, если ей понадобится какая-то помощь, ты должен быть наготове…


3

Рита не поверила словам Рюмина об отпуске. Даже не дойдя до дома, она уже забыла об этом.
Но в понедельник перед обедом Коркин позвал ее в свой кабинет. Рита правила статью, и отвлеклась с неохотой. Она остановилась в дверях, всем видом показывая, что ей некогда.
– Я слушаю вас.
– Да ты заходи, голубушка, мне с тобой поговорить надо, – как всегда радушно улыбнулся главный редактор.
– Валерий Семенович, я должна через час сдать статью.
– Успеешь. Садись. Расскажи, что от тебя хотят москвичи.
– Что хотят? Хотят, чтобы я написала им сценарий. А я говорю, что мне не справиться.
– Чепуха. Ты справишься. Я тебя знаю. А о чем сценарий?
– Об Алексее Михайловиче Лосеве. Он у нас в городе мост когда-то строил.
– Маргарита, ты не путаешь? Я двадцать лет уже в Синегорске живу, и ни о каком Лосеве не слышал. Старые опоры я, конечно, видел, но ничего о них не знаю.
– Это происхолило лет пятьдесят назад.
– А-а, тогда понятно. Ну и как? Пишешь сценарий?
– Лунными ночами.
– Насколько я понимаю, – усмехнулся Коркин, – лунными ночами только на свидания надо ходить. Ладно, так уж и быть, пока я добрый, пиши заявление.
– Какое заявление? – удивилась Рита.
– Заявление о предоставлении тебе отпуска на две недели, – и добавил строгим тоном. – С завтрашнего дня.
– Валерий Семенович…
– Я уже шестьдесят лет Валерий Семенович? Что, я не понимаю? Это же не только тебе нужно. Это всему городу нужно. А может быть, и всей стране, – Коркин со значением поднял указательный палец. – Так что, дорогая Маргарита Андреевна, без разговоров. Садись и пиши. Вот тебе бумага.
Только теперь она вспомнила слова Рюмина. «Значит, все это весьма серьезно, подумала она. Правда, письменных обещаний еще не давалось. Но, видимо, отказываться уже поздно.»
Рита присела к столу и быстро написала заявление. Раз отступления нет, нужно действовать решительно, это она понимала. Надо составить план, надо собирать материал… Она уже начала работать.

На следующее утро в бодром настроении Рита отправилась в городскую библиотеку. Увы, газет даже тридцатилетней давности в библиотеке не сохранилось. Три часа она копалась и в алфавитном каталоге, и в предметном. Но нужного Лосева ей обнаружить не удалось. Нашелся Лосев Александр Федорович – переводчик греческого философа Прокла. Упоминалось «свечение Лосева», которое открыл некий радиофизик – Сергей Андреевич Лосев. Но об Алексее Михайловиче Лосеве, мостостроителе, никакой информации не нашлось.
В предметном каталоге ей попалось несколько книг о строительстве мостов. И пока отсутствовала информация о главном действующем лице, Рита решила познакомиться хотя бы с некоторыми азами его специальности. Она выписала координаты трех книг. Но на месте их не оказалось. Пришлось взять какой-то справочник по механизации строительства и учебник по сопромату.
Из библиотеки Рита вышла в некоторой растерянности. Если утром она надеялась легко найти все, что ей нужно узнать о Лосеве, то теперь, по сути, вернувшись домой с пустыми руками, она всерьез запаниковала.
Где может быть хоть какая-нибудь официальная информация о Лосеве? Кто скажет, когда он родился, кто его жена, где его дети? Конечно, она понимала, что в работе над сценарием все эти сведения, скорей всего, ей не понадобятся, но без них придется что-то выдумывать, сочинять, а делать это по отношению к реальному человеку нехорошо.
У Риты даже мелькнула мысль, что Лосев – это придуманный герой. Может, именно поэтому неизвестный автор умышленно не назвал имя города, в котором происходит действие. Но интуиция подсказывала ей, что не следует прекращать поиски сведений о синегорском мостостроителе.
Весь вечер Рита старательно читала принесенные книги. Однако элементы сопромата, расчеты балок и консолей, коэффициенты запаса прочности почти усыпили ее. Она с трудом продиралась через непонятные термины, пролистывая страницы с формулами и останавливаясь на картинках живых мостов. В конце концов, она так и заснула с книгой в руках, не добравшись даже до середины.
Утром Рита отправилась на работу, решив, что сценарий ей не написать, а потому и отпуск нечего растрачивать. Но по пути к редакции она увидела вывеску Интернет-кафе, и удивилась, почему ей сразу не пришла мысль – зайти сюда.
Впрочем, и тут ее надежды не сбылись. Потратив два часа, Рита только «Яндексом» скачала сто страниц с упоминанием Лосева. Тысяча упоминаний, и ни одного Алексея Михайловича. Ей посоветовали попробовать какой-нибудь другой поисковик, но интуиция Рите подсказывала, что всемирная паутина ничего ей не даст.
Купив пачку печенья и бутылку воды, Рита на ходу перекусила, направляясь в редакцию.
– Что случилось? – встретил ее Коркин с удивлением.
Рита поделилась сомнениями в своих способностях, рассказала о неудаче, постигшей ее в библиотеке.
– Не горюй, Маргарита, – успокоил ее редактор, – что-нибудь придумаем. Жаль, что наш газетный архив насчитывает только двадцать лет. Ты молодая, не помнишь. Прежнего редактора сняли за пожар в редакции, я на его место пришел. Все нужные тебе газеты тогда и сгорели. Останься бы они целы, все твои проблемы мы бы решили.
– История не знает сослагательного…
– Маргарита, ты же писатель, – перебил ее Коркин. – Зачем говорить банальности? Впрочем, хорошо, что ты вспомнила про историю. И знаешь, почему?
Рита отрицательно покачала головой.
– Эх, молодость! Знаешь, что такое мудрость?
– Валерий Семенович, а при чем здесь мудрость?
– Понимаешь, мудрость – это умение использовать опыт. У молодежи, сама знаешь, опыта нет, для мудрости ей нужно использовать чужой опыт. Это очень трудно. А современная молодежь плевать хотела на чужой опыт. Вот почему молодая мудрость редко встречается.
– Я не понимаю, о чем вы хотите сказать – вздохнула Рита.
– Я уже завершаю свои измышления. Итак, многие старики бывают мудрыми. Потому что они обладают собственным опытом, им остается только научиться его использовать. И они становятся мудрыми, – Коркин хитро улыбнулся и добавил, – пока помнят о своем опыте. А уж как подступит склероз…
– Так что подсказывает ваш опыт, – спросила Рита.
– Опыт мне подсказывает, где ты сможешь найти информацию о своем Лосеве.
– Где?
– В нашем краеведческом музее.

Действительно, в краеведческом музее обнаружились материалы о Лосеве. Конечно, на стендах в залах даже упоминания отсутствовали. Но редакционное удостоверение открыло Рите проход в запасники музея, и здесь в закоулках между стеллажей ей показали полку с несколькими папками и коробками. Директор музея, пожилая женщина, изучив предъявленный документ, разрешила Рите поработать с несколькими «единицами хранения». Не без ехидства она вскользь заметила, что корреспондент, особенно с такой фамилией, это не специалист по работе с архивными документами. После чего раз десять настойчиво предупредила, что при обращении с «историческими ценностями» необходимо соблюдать особую осторожность.
Рита с трудом удержалась, чтобы не надерзить старушке. Ее всегда задевали неуклюжие намеки на ее фамилию.
«Ну да, Таран, и что с этого?»
Сжав зубы, она молча кивала головой и, потупившись, смотрела в пол прямо перед собой, пока ее инструктировали. Но все имеет свое завершение. Женщина, наконец, удалилась, и Рита, сев за стол, придвинула к себе картонную коробку.
Коробку крест на крест перевязывала бечевка. Под бечевкой лежал лист бумаги с надписью: «А.М.Лосев», и чуть ниже – «не востребовано». В подтверждение этих слов посередине листа стояла печать. Рита аккуратно развязала бечевку и отложила бумагу с печатью. Под крышкой, заслоняя остальное содержимое коробки, лежала большая толстая картонка темно-серого цвета, на которой она увидела надпись, сделанную от руки черными чернилами: «Я и Боря Патон, 1940г».
Рита повернула картонку, и увидела красивую, в коричневых тонах фотографию двух юношей. Один из них сидел, другой стоял рядом, опираясь на спинку стула. Фотография была явно не любительская.
«Умели раньше делать фотопортреты», – с некоторой завистью подумала Рита.
Одного взгляда достаточно, чтобы определить, что это не современная работа. Коричневые тона сепии придавали фотографии приятную теплоту.
«Один из юношей – Лосев, другой – Патон. Кстати, – отметила Рита, – вторая фамилия мне знакома, я уже ее где-то слышала».
Она записала фамилию в свой блокнот и отложила фотографию в сторону.
Предметы, оставшиеся в коробке ей что-то напоминали. У стеночки на тонком алюминиевом транспортире лежали карандаши и высохший ластик, рядом с ними навалилось на спичечный коробок большое увеличительное стекло. Тут же находился большой коготь какого-то зверя, соседствовавший с маленькой лодочкой. Лодочка, искусно вырезанная из единого куска сосновой коры, поражала тоненькими поперечными сиденьями. Рядом в беспорядке располагалось множество предметов, среди которых Рита рассмотрела распечатанную пачку бритвенных лезвий «Нева», несколько металлических перьев с выпуклыми цифрами – 86, красную деревянную ручку с металлическим держателем для этих перьев, кусочек серого меха, сложенный перочинный нож, прозрачное пластмассовое лекало, деревянную линейку и равнобедренный прямоугольный треугольник с наполовину стертыми делениями на нем.
Самому хозяину эти вещицы напоминали какие-то события или ситуации, в которых они были нужны. Что-то требовалось на работе, лезвия использовал, когда брился, лодочку, возможно, сам вырезал в минуты отдыха, коготь медведя нашел в лесу или подарили друзья... Да мало ли откуда появился кусочек серого меха – заячий хвостик?
Непонятное чувство охватывало Риту, когда она прикасалась к этим предметам. Странная смесь грусти и радости. Ей даже казалось, что она ощущает тепло, еще хранимое ими, которое они заимствовали у своего хозяина. Она провела заячьим хвостиком по щеке и испытала при этом удивительную щемящую нежность.
Вещи, оказавшиеся никому не нужными… Возможно, именно поэтому они никем «не востребованы»… Хозяин забрал бы все, а чужие люди эти безделушки, и старые стершиеся линейки считают мусором. Видимо, существовало и что-то более ценное, что кто-то востребовал, а все, что осталось в опустевших ящиках, ссыпали в эту картонную коробку. Вот они – следы человека, жившего сравнительно недавно…
Только перебрав все предметы, Рита поняла причину грусти. Эта россыпь разнообразных вещей напоминала ей «блошиный» базар, который открывался каждые субботу и воскресенье на задворках городского рынка. Старики тащили туда всякую всячину, нужную и ненужную, с надеждой кому-нибудь продать хоть какую-то чепуху. Только тут можно вдруг найти несусветную розовую пуговицу размером с чайное блюдце или слегка поржавевшую настольную лампу с металлическим абажуром, выкрашенным в веселенький желтый цвет.
В двух папках Рита обнаружила кое-какие документы. Тут лежал «Сборник Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта», выпуск №143 за 1952 год. Самой большой удачей она посчитала обнаруженную автобиографию Лосева. Всего полстранички текста. Но, наконец-то, она узнала дату его рождения, место учебы и организации, в которых он работал. С особым интересом Рита зафиксировала в своем блокноте имя и год рождения жены Лосева.
Забыв о времени, до позднего вечера Рита читала сохранившиеся вырезки из газет, перелистывала чертежи и схемы, смотрела фотографии. Уже собираясь уходить, она вдруг спохватилась. Вернувшись к своим начальным записям в блокноте, она лишний раз убедилась в правоте своей мысли. В феврале этого года исполнилось восемьдесят пять лет со дня рождения Лосева…

В середине следующего дня Рита зашла в редакцию.
– Ну, хорошо я тебе присоветовал? – улыбнулся Коркин.
– Спасибо, Валерий Семенович, – отозвалась Рита и подала ему несколько листков. – Вот. Это нужно срочно напечатать.
– Что это? – удивился Коркин.
– Это статья про Лосева.
– А-а, страницы истории. Понятно. Только объясни, причем здесь срочность?
– Мы и так уже опоздали, – пояснила Рита. – В феврале исполнилось восемьдесят пять лет со дня рождения Лосева.
Коркин потянулся за рукописью. Рита знала, что редактор читал быстро. И теперь он пересек текст почти по диагонали.
– Да? – хмыкнул он, перелистывая страницы.
Отложив прочитанное, Коркин нахмурился, но уже через минуту он посмотрел на Риту посветлевшим взглядом и сказал:
– Ладно, мою передовицу уберем, а твою статью напечатаем. Только знаешь? – он строго посмотрел на девушку, – придется кое-что подсократить. Эмоции, извини, ни к чему, – Коркин перечеркнул красным карандашом пяток абзацев.
– Ну, Валерий Семенович, это же очень важно, как же так? – попыталась возражать Рита.
– А вот так. Это будет практически передовицей, и, сама понимаешь, передовицы должны быть сдержанны. Да, кстати, спешу тебя порадовать. Продолжая эту тему, мы печатаем Сергеева, он рассказывает, что городу скоро выделят деньги на строительство моста.
– Какого моста? – удивленно воскликнула Рита.
– Он пишет, что рассмотрят два варианта. Один – там, где начинал строить Лосев, от московской дороги на ту сторону мимо Ручьев и по насыпи на Ополье, а второй вариант – в противоположной стороне города, через Верховье на Донцы.
– Ополье – это хоть маленький, но город, а что в Донцах? – возмущенно воскликнула Рита. – Два десятка домов. Зачем туда строить мост?
– Сергеев обещает построить там птицефабрику.
– Я об этой фабрике уже лет пять слышу. Но до сих пор никакого движения не наблюдается, одни слухи.
– Зачем ты на меня растрачиваешь свои эмоции? Лучше прочитай статью Сергеева, а потом напиши ответ, – нахмурился Коркин и лукаво добавил, – мы тебя тогда опять опубликуем.
Рита умолкла, новость, сообщенная редактором, озадачила ее. Раз место строительства еще не определено, значит, предстоит какая-то борьба мнений. Появятся сторонники каждого варианта. Надо спокойно обдумать все.
– А тут ты написала про Патона, – Коркин постучал пальцами по рукописи, – это все правда?
– Валерий Семенович, вы меня обижаете, – с укоризной заметила Рита. – Я, можно сказать, всю библиотеку перерыла, пока статью писала.
– Я не для обиды. Просто, если хочешь защищать своего Лосева, ты должна быть безупречна. Во всем.
– Спасибо, это я понимаю. Лосев был хорошо знаком с Борисом, сыном того Патона, Евгения Оскаровича, который построил мост через Днепр в Киеве. Не сам, конечно. Еще перед войной Патон предложил делать его цельносварным. В сорок первом году начали ставить первый пролет. Но война помешала. Евгений Оскарович трех месяцев не дожил…
– Остановись, Маргарита, не увлекайся, я все это уже прочел в твоей статье. Хочешь совет?
– Да. Я слушаю.
– Как я понимаю, ты будешь защищать вариант Лосева…
– Да.
– Так вот. Дорогой мой Таран, не тарань! Стоп, стоп, стоп, – воскликнул Коркин, заметив готовое вспыхнуть возмущение Риты, – Не торопись. Собирай доводы. Не нужно эмоций. Сейчас время точных расчетов. Выберут вариант перспективный, но экономичный. Вот на это и делай упор. Ясно? Я в тебя верю.
– Спасибо, Валерий Семенович, – улыбнулась Рита.

Ей не хватало времени. С утра она бежала в музей и продолжала изучать папки с документами Лосева. Начатое дело Маргарита никогда не бросала. И теперь ее живое воображение все четче рисовало портрет Алексея Михайловича. Тридцатипятилетний молодой мужчина, возглавлявший большую стройку, представлялся ей строгим и решительным, а главное – целеустремленным.
После обеда она бежала в бывший горсовет, где теперь работала городская префектура. В подвальчике ей, не без помощи знакомых, удалось найти старый шкаф, в котором обнаружилась папка с решениями горсовета полувековой давности по строительству моста. В пыльных бумагах Рита вычитывала канцелярское изложение происходивших некогда событий и переписывала все в свой блокнот. Вечером она забегала в библиотеку и, что называется, обложившись словарями, начинала искать объяснения непонятных слов или ответы на возникшие за день вопросы.
Она даже отключила сотовый телефон, чтобы никто не отвлекал ее. Однажды прямо на улице ее встретила Ольга.
– Ты куда пропала? – спросила подруга. – Что случилось?
– Ой, Оленька, я зашиваюсь, – призналась Рита. – Времени просто катастрофически не хватает. Мне дали на сценарий три недели, из них одна неделя уже прошла, а я практически топчусь на месте.
– А я тебе звоню, звоню, а мне говорят, что ты недоступна или у тебя аппарат отключен. А как твой режиссер?
– Никакой он не мой. Он уехал.
– А помощник?
– Про помощника я ничего не знаю.
– Эх, а еще подруга называется, – обиделась Ольга. – Ведь обещала познакомить.
– Да я помню, – оправдываясь, сказала Рита. – Но я с тех пор с ним не виделась. В следующий раз, когда увижу, я ему скажу, что ты хочешь с ним познакомиться.
– Ну, может, прямо так не надо говорить, – немного смутилась Ольга. – Просто, когда договоришься с ним о встрече, и меня захвати с собой. Чтоб мы познакомились как бы случайно.
– Ладно, – улыбнулась Рита.
Обычно она возвращалась домой уже затемно, немного сказывалась усталость, поэтому, не поднимаясь на крыльцо, Рита направлялась в палисадник и, усевшись под окном на скамью, которую в далеком прошлом сколотил, кажется, еще отец, молча глядела в небо на яркие звезды и устало вдыхала нежный запах цветущего сада. Эти минуты ароматной тишины успокаивали ее, позволяли отойти от дневной суеты и давали возможность мысленно окинуть все узнанное за день, и уложить этот маленький кусочек мозаики в общую картину. Казенный язык перечитанных официальных бумаг следовало, хотя бы мысленно, превратить в живые слова, чтобы составить полное впечатление о своем герое.
Неожиданно треснул сучок, и Рита вздрогнула.
– Кто тут? – строго спросила она.
Из темноты под свет, падающий из окна, вышел Слегин.
– Привет. Тебя трудно дома застать, – пробормотал он.
– Я сейчас интересными делами занимаюсь. Ты не представляешь. Я копаюсь в архивной пыли, по крупицам добываю информацию о жившем когда-то здесь крупном инженере, который строил мост…
– Зачем это тебе? – удивился Виктор. – Я не думаю, что за это много заплатят.
– Мне, может быть, вообще ничего не заплатят.
– Тем более. За бесплатно только ветер дует.
– Ничего ты не понимаешь, – нахмурилась Рита. – Мне это просто интересно. Я столько нового узнала. Вот что такое мост?
– Ну, это, – Виктор замялся, подыскивая слова, – ну, это – переправа через реку или овраг.
– Это не точно, – усмехнулась Рита и тоном преподавателя продолжила, – сооружение с дорогой через водное препятствие – это мост, а через овраг – это уже виадук, а одна дорога над другой проходит по эстакаде или путепроводу.
– Ну и что? – хмыкнул Слегин. – Тебе стало легче? – он помолчал и заметил, – а я думал, что эстакадой называется какая-то большая платформа на ножках, бетонных или железных.
– Ну, вообще-то, точные термины надо узнавать в учебниках, – согласилась Рита, – а я начиталась справочников…
Они помолчали.
– Ты еще долго будешь так работать? – спросил Виктор.
– А я не работаю, у меня отпуск.
– Шутишь?
– Ничуть.
– Прикольно!
Рядом раздался шелест, из темноты возник Постников.
– Вот где я тебя нашел, – довольно произнес он. – Ну, докладывай, как успехи?
– Какие успехи? – нахмурилась Рита.
– Мне Рюмин каждый день звонит, интересуется, как ты тут творишь, а ты, выходит, не творишь, а вытворяешь?
– Я вас не понимаю.
– Ты же обещала Рюмину заниматься сценарием. А сама вместо этого статьи пишешь. Я читал. Нехорошо.
– Статья нехорошая?
– Статья хорошая. Нехорошо, что ты сценарий забросила.
Слегин встал перед Ритой и спросил:
– Что он к тебе пристает? Может, ему морду набить?
– Юноша, – обратился к нему Постников, – не мешайте разговаривать двум серьезным людям, а то можно схлопотать.
– Это что? Ты мне грозишь? – повернулся к нему Виктор.
– Ну, если ты будешь выступать…
– А не много ли ты на себя берешь? Смотри, довыступаешься… Тут тебе не Москва.
– Витька, – Рита вскочила со скамейки, – ты с ума сошел? Что ты здесь устраиваешь?
– А чего ему тут надо?
– Витька, – наступала Рита, – все, мое терпение кончилось. Оставь человека в покое и уходи. Только имей в виду, если ты или кто-нибудь из твоих приятелей задумаете по поводу него какую-нибудь пакость, я за себя не ручаюсь. Ты меня знаешь.
– Ладно, ладно, Рита, – отступил Виктор. – Успокойся. Я просто подумал, что он к тебе пристает.
– Никто ко мне не пристает. И вообще, можешь идти. Мне сейчас некогда. Я вот сейчас договорю с человеком, поем и пойду лягу спать, я чего-то устала… Иди, иди.
Слегин знал, что с ней спорить бесполезно. Не глядя на Постникова, он кивнул Рите. Отступив в темноту, он исчез и вскоре стукнул калиткой, выходя на улицу. Постников посмотрел в темноту и с иронией заметил:
– Защитник.
– А что вы думаете? – вступилась за приятеля Рита. – Вы не смейтесь. Он же боксом занимался. У него первый разряд.
Постников нахмурился и, меняя тему разговора, спросил:
– Так как насчет сценария? Что мне сказать Рюмину?
– Я работаю.
– Ладно. А про статью ему рассказать?
– Как хотите. Я изучаю жизнь Лосева и пишу о нем.
– Тебе надо писать сценарий.
– Это я уже слышала, – Рита повернулась к Постникову и устало вздохнула, – а теперь, знаете, я хочу отдохнуть.
– Ладно. До свидания. Не буду больше мешать. Пока.
Постников улыбнулся, и тоже растворился в темноте. Рита забрала со скамейки пакет с блокнотом и отправилась в дом.


4

– Ты что так поздно работаешь? Устала? – спросила Зоя Алексеевна, когда дочь вошла в дом.
– Конечно, устала.
Она не сказала матери, про отпуск. По-прежнему вставая рано утром, Рита уходила из дома, как на работу. Зоя Алексеевна думала, что она спешит в свою редакцию, а Рита бежала в краеведческий музей, в префектуру или библиотеку. Мать работала секретарем в школе и тоже рано отправлялась на работу. Иногда бывало, они вместе выходили из дома и шли рядом до угла. Здесь мать махала ей рукой и, поворачивала к своей школе, а Рита уходила дальше по улице до площади, откуда в редакцию или в музей ее отвозил автобус.
– Есть будешь?
– Ага, – кивнула Рита.
Зоя Алексеевна накрыла на стол, и они сели ужинать.
Отца Рита не помнила, вернее, воспоминания были весьма скудными и смутными. Помнился высокий мужчина с колючими щеками. Но мать над рассказом Риты только посмеялась.
– Отец чуть выше меня, – сказала она. – Метр шестьдесят пять. А потом, тебе еще трех лет не было, когда он погиб.
Сколько Рита себя помнила, в их доме мужчин не появлялось. И вообще, в их семье как-то плохо обстояло насчет мужчин. Еще в детстве кто-то рассказывал, что ее дед очень давно погиб. И бабушка Ксеня у себя в Ручьях жила одна, и в Синегорске они с мамой жили одни…
– Тут Витька Слегин вокруг дома вился, – заговорила Зоя Алексеевна, прерывая мысли дочери. – Видала?
– Видела, – отозвалась Рита. – Я его отшила.
– Ой, девка, допрыгаешься, – проворчала мать. – Тебе замуж пора, а ты женихов отшиваешь.
– Мама! – недовольно вскрикнула Рита.
– Что мама? Сбежит твой Слегин, будешь локти кусать.
– Никуда Витька не сбежит, а во-вторых, он вовсе не мой.
Рита с гордым видом поднялась из-за стола и отправилась в свою комнату. Уже в дверях она спохватилась, сказав спасибо, и после этого ушла, прикрыв дверь.
Зоя Алексеевна согрела воду и неторопливо вымыла посуду. Наведя порядок в кухне, она заглянула в комнату Риты. Дочь лежала на диване и рассматривала записи в блокноте.
– Ты не спишь? – спросила Зоя Алексеевна.
– Нет. Я просматриваю, кое-что.
– Ритуля, мне Галина Тимофеевна, наш завуч, сказала, что ты написала хорошую статью про Лосева. Это правда?
– А ты сама не читала? – удивилась Рита.
– У нас из ящика украли газеты. Ребята, похоже, на костер утащили. Если можешь, принеси экземплярчик из редакции.
– Хорошо. Я спрошу. А зачем тебе?
– Ну, как же. Это же Лосев.
– А ты о нем что-то знаешь? – удивилась Рита.
– Я-то не знаю, – вздохнула Зоя Алексеевна, – а вот если бы ты бабушку Ксеню спросила, она бы тебе рассказала про своего знакомого. Она мне, девченке, много про него рассказывала.
– Не может быть! – воскликнула Рита, садясь на диване. – Я можно сказать, весь город перерыла в поисках хоть кого-нибудь, кто помнит Лосева, а оказывается, такие люди живут со мной рядом? А я и не подозревала. Ну, рассказывай…
Рита выжидающе посмотрела на мать, а та, несколько растерявшись, даже отступила.
– Что рассказывать?
– Как что? Все, что тебе бабушка Ксеня говорила.
– Но я уже не помню…
У Риты на глазах даже слезы выступили. Она не могла поверить, что надежде, едва вспыхнувшей в душе, не суждено сбыться. А все потому, что ее родная мать не смогла запомнить рассказов бабушки.
Впрочем, Рита и себя упрекала. Сколько лет она сама собиралась расспросить бабушку Ксеню обо всех родственниках, которых та помнила, чтобы записать историю своего рода. Но, войдя в бабушкин дом, увлеченная какой-то суетой, она обо всем тут же забывала. И вот дождалась. Бабушки Ксени больше нет. Надо бы мать расспросить, пока еще не поздно. Да, похоже, что на ее память не очень-то можно рассчитывать.
– Ты не расстраивайся, – успокоила ее Зоя Алексеевна, подсаживаясь рядом. – Это я погорячилась, когда сказала, что бабушка много рассказывала. Не много. Она просто часто говорила, что Алексей Михайлович очень хороший человек.
– А как она с ним познакомилась? – уточнила Рита.
– Знаешь, она не говорила, – вздохнула Зоя Алексеевна.
– Может, она на строительстве моста работала?
– Очень может быть. Но я точно не знаю.
– А почему ты не знаешь? – упрекнула Рита. – Бабушка Ксеня – это же твоя мать.
– Господи, дочка, ты что говоришь? – усмехнулась Зоя Алексеевна. – В то время я еще не родилась.
– А потом ты не поинтересовалась?
– Дорогая, – с обидой заметила Зоя Алексеевна, – а ты знаешь, где я работала до твоего рождения?
Рита нахмурилась и умолкла. В своих упреках мать была права. Девушка уткнулась лицом в колени, и некоторое время сидела неподвижно. Зоя Алексеевна тоже молчала, она понимала, что дочь расстроена, но чем помочь ей, не знала.
– Извини, я не хотела тебя обидеть, – заговорила Рита.
– Ладно, – отозвалась мать. – Ты знаешь, я сейчас вспоминаю, мне кажется, что у бабушки хранилось какое-то письмо Лосева.
– А где оно? – оживилась Рита.
Мать вздохнула и, пожав плечами, созналась:
– Я не знаю. Просто бабушка говорила, что у Лосева прекрасный почерк.
– Ну, – разочарованно возразила Рита, – это не довод.
– Возможно, – согласилась Зоя Алексеевна. – Только я помню ее голос, когда она это говорила…
Они умолкли. В комнате повисла тишина. Зоя Алексеевна встала и направилась в свою комнату. На пороге она спросила:
– Уже поздно. Тебя завтра будить как всегда?
– Да, конечно, – кивнула Рита.
Она постелила постель и, погасив свет, улеглась. Но заснула не сразу. Рита вдруг вспомнила, что не выполнила обещания, данного Ольге. Не договорилась она с помощником режиссера о встрече, значит, и Ольгу не удастся с ним познакомить. Придется опять перед подругой извиняться.
Неожиданно ее мысли вернулись к Лосеву и бабушке. Бабушку Ксеню она помнила старенькой, какой увидела в одно из последних посещений. Образ Лосева Рита представляла по фотографии, хранящейся в музее, на которой ему двадцать лет. Возрастной разрыв только путал Риту. Она долго высчитывала годы рождения, и вдруг осознала, что бабушка моложе Лосева на шесть лет. Этот факт удивил ее и дал новое направление мыслям…
Но, повернувшись на бок, Рита обняла подушку, а в такой позе она обычно сразу засыпала. И в этот раз мысли не смогли осилить привычку – через минуту она уже спала…

Три недели со дня отъезда Рюмина пролетели быстро. У Риты закончился отпуск, и она вышла на работу.
– Ну, как дела? Как успехи? – поинтересовался Коркин.
Но Рита только махнула рукой.
– Неужели так плохо? – удивился редактор.
– По сути, я только начала собирать материал, – созналась Рита. – Вот теперь мне понадобился бы отпуск.
– Увы, – развел руки Валерий Семенович, – больше нельзя. Работы выше крыши.
– Да, я понимаю, – улыбнулась Рита. – Спасибо и на том.
– И тебе спасибо.
– А мне-то за что?
– Ну, как же. На твои статьи мы уже мешок писем получили. Читатели заволновались. Мы уже начали вести подсчет голосов. Пока проект Лосева побеждает с большим перевесом.
– Вот если бы эти голоса учла комиссия префектуры, или кто там будет решать, – скептично заметила Рита.
– Уныние – великий грех, – с улыбкой погрозил ей пальцем Коркин. – Должна надеяться.
– Ладно, постараюсь, – вздохнула Рита и ушла к себе.
Войдя в комнату, она с удивлением обнаружила постороннего за своим столом. Спиной к двери сидел какой-то мужчина. Рита нахмурилась. Мужчина повернулся, и она узнала Постникова. Он, видимо, сходил в парикмахерскую, оттого его сверкающий затылок показался Рите незнакомым.
– Где это вас так? – с сочувствием улыбнулась Рита, подойдя к столу и повесив на крючок сумку.
Постников встал и освободил ее стул.
– Да уж, не повезло, – вздохнул он. – Попросил подровнять, а она еще бы чуть-чуть и скальп с меня сняла.
– А что? Вы не сразу заметили, что вы не в Москве?
– Да я задумался.
– Получается, что вредно думать, – усмехнулась Рита.
– Думать не вредно. Вредно думать не о том.
– Очень мудрая мысль. Можно я запишу ее?
– Издеваешься?
– Шучу.
– А ты не шути, – с угрозой произнес Постников. – Рюмин на днях приедет, тебе будет не до смеха. Сценария-то нет. Так?
– Пока нет, – нахмурилась Рита.
– Вот то-то и оно.
Постепенно комната заполнялась, подошли еще две женщины, они поздоровались, Рита им ответила, а Постников поклонился молча. Забежал Миша Ершов, поискал что-то в столе и тут же убежал. Рита собралась приниматься за работу.
– А, собственно, зачем вы пришли? – спросила она
– Я хочу от тебя услышать, когда будет сценарий? – пояснил Постников.
– Ну, Сергей Иванович, вы же понимаете, что я не знаю.
– Что мне говорить Рюмину?
– Скажите, что мне нужен еще месяц.
– Ты с ума сошла! – сокрушенно воскликнул Постников. – Он же меня убьет.
– Свалите все на меня. Скажите, что я требую еще месяц.
– Он меня уволит…
Постников оглянулся на сотрудников, а потом неожиданно взял Риту за руку и опустился перед ней на колено.
– Умоляю, – трагическим шепотом произнес он, – напиши сценарий.
Рита вырвал свою руку, и сердито воскликнула:
– Кончайте! Здесь вам не балаган. Что вы тут разыгрываете? Уходите. И раньше чем через месяц не появляйтесь.
Она отвернулась, и, придвинув бумаги, принялась за работу. Постников с ясной улыбкой невинно пострадавшего человека посмотрел на женщин, взиравших на него с откровенным любопытством, и, не прощаясь, гордо вышел из комнаты.

В выходные Рита собралась в Ручьи на кладбище к бабушке Ксене. Она позвала с собой Ольгу, а в провожатые навязался Виктор Слегин. Основной целью Рита наметила, конечно, бабушкин дом, заколоченный два года назад. Но она даже сама себе не признавалась, что на что-то надеется. Она искренне убеждала себя, что ей просто захотелось опять, как когда-то, оказаться в знакомом доме и провести в нем хотя бы несколько минут…
Вместе с десятком пассажиров, с двумя легковушками и одним грузовиком они переправились на пароме. С причала двинулись через Рогово и дальше к церкви, возле которой располагалось кладбище.
Дорога по краю поселка шла вдоль поля, Виктор нес сумку, в которую Зоя Алексеевна собрала бутылку с теплой водой и тряпки, чтобы протереть крест и ограду на могиле бабушки Ксени. Кроме того в сумке находились кисточка и банка с черной краской. Ими предстояло подкрасить крест и оградку, которые начали ржаветь. У Риты в руках ничего не было, они с Ольгой сошли на обочину и принялись собирать цветы. У ромашек, которые любила бабушка Ксеня, еще не пришла пора цветения. Зато одуванчики золотились бессчетно.
Всю дорогу Ольга рассказывала о каком-то необыкновенном, сногсшибательном платье, приобретенном ею недавно. Подруга с увлечением описывала и фасон, и материал, но Рита, скупо поддакивая, почти не слушала ее.
Она вспомнила, как когда-то бабушка Ксеня сплела ей венок из одуванчиков. Очень красиво это у бабушки получилось. Венок оказался тяжелый, со всех его сторон торчали желтые мохнатые головки цветов, и только внутри виднелись переплетенные сплющенные розовые стебли. Рита, надев его на голову, вдруг почувствовала себя принцессой, а бабушка Ксеня стала доброй феей, превратившей Золушку в принцессу. Волшебный казался венок…
Деревенское кладбище встретило их безлюдной тишиной, в ней изредка и потому особенно звонко перекликались птицы. Это спокойствие даже Ольгу угомонило. Рита долго молча ходила вдоль оград, разыскивая могилу бабушки Ксени. Но все вокруг заросло высокой травой. Рита приходила сюда всего три раза, и все три раза это случалось поздней осенью, когда уже не было такой буйной зелени, как теперь.
В тот раз, когда хоронили бабушку Ксеню, выпал первый снег. Гроб до церкви и от церкви везли на телеге, потому что мужиков, способных донести гроб до кладбища, в селе не осталось. Рита почти непрерывно плакала, и смотрела только на гроб бабушки. Двое стариков, да пять старух пожелали бабушке Ксене вечной памяти и земли пухом. На поминках старики немного пили, а старухи много плакали, и говорили, что Ксене еще повезло, понимая, что их остается все меньше, а значит – все труднее будет хоронить друг друга…
Два других раза Рита приходила с матерью, отмечая очередную годовщину смерти бабушки. И опять-таки, шагая за маминой спиной, дорогу она не очень запоминала.
Осенью на кладбище все прозрачно, желтая и коричневая листва под ногами, тонкие стволы берез не могут заслонить белой колокольни, и даже синий забор вокруг церкви. А, летом, зелень всех оттенков закрывает обзор. Живые, лиственные перегородки делят пространство на небольшие закутки. Один закуток похож на другой. В каждом – несколько оградок с деревянными крестами. Каждый обособлен от других. И очень трудно найти именно тот, который нужен.
В конце концов, Рита все-таки нашла знакомую оградку и крест с именем бабушки. Ей показалось, что крест начал крениться, и она попросила Виктора поправить его. Потом она протерла металл ограды тряпками и начала красить. Слегин стоял рядом и смотрел, как черная краска, опережая кисточку, сбегает вниз по рыжеватому от следов ржавчины металлу.
– Что стоишь? – упрекнула его Рита. – Возьми у Ольги сучья, что она собрала и отнеси к выходу, там есть куча мусора.
Неподалеку стоял высокий старый тополь, хрупкие ветви которого еще весной наломал ветер и сбросил прямо на могилы. Ольга набрала уже целую кучу таких сучьев. Виктор отнес все к выходу. Завершая уборку, Рита подошла к скамейке у соседней могилы, на которой она оставила собранные по дороге цветы. Немного желтых одуванчиков, немного мелких беленьких цветочков, названия которых Рита не знала, несколько зеленых метелок травы и веточка придорожной рябины с резными листьями – все, что Рита с Ольгой насобирали по дороге, она пристроила в пластмассовую банку, вкопанную рядом с крестом, и налила туда принесенной воды.
– Ну, ладно, пошли, – поторопила ее Ольга. – Я не люблю кладбища. Мне тут страшно становится.
– Ты чего? Мертвецов боишься? – усмехнулся Виктор.
– Может, и не мертвецов, но мне тут находиться неприятно, – нахмурилась Ольга.
Придирчиво оглядев плоды своей деятельности, Рита осталась довольна.
«Надо будет чаще сюда выбираться, – подумала она, одновременно понимая, что не сумеет выполнить свое обещание. – Ну, почему мы так редко бываем на могилах своих предков?»
Можно понять тех, кто уезжает, например, в столицу – на родину не наездишься. Нынче дорога дорогая. Но те, кто живет рядом, неподалеку, что их удерживает? А все оправдания ничего не стоят. Кто-то говорит, что он и дома вспоминает родителей, но это – неправда. Конечно, сидя за столом и уплетая курицу с жареной картошкой, можно вспомнить, что мать готовила вкуснее. Но это не воспоминания. Это так, суета. Нужно специально приходить на кладбище, молча стоять у могилы предков, и, неважно, атеист ты или верующий, необходимо общаться с ними мысленно. Да, видимо, мы не воспитаны в нужном духе? А это, очевидно, закладывается с детства. И если уж что упущено, то, значит, на всю оставшуюся…
С кладбища они отправились к дому бабушки. Он стоял неподалеку. Дорога, полого спускаясь по широкой дуге, вывела их к Ручьям. Отсюда хорошо был виден Синегорск на противоположном берегу Резвы, а на этом берегу, правее по зеленой низине шеренгой выстроились серые полуразрушенные столбы – остатки каменных опор, возведенных еще по проекту Лосева.
Ольга, покинув кладбище, немного оживилась, пока они шли к Ручьям. Но, увидев бабушкин дом, который уже два года стоял заколоченный, она опять притихла. Толстые доски, прибитые прямо к бревнам, перекрещиваясь, закрывали и окна, и дверь дома. Рита с самого начала согласилась, чтобы их проводил Слегин, так как предвидела, что понадобится мужская сила. Она боялась, что вдвоем с Ольгой им не справиться с заржавевшими гвоздями, и не открыть дверь. Ее опасения оказались не напрасными. Виктор сначала долго искал подходящий колышек, которым собирался поддеть доски, а затем минут двадцать возился, прежде чем ему удалось со страшным скрипом извлечь из бревен толстые гвозди.
Наконец дверь открылась, и они вошли внутрь. Стоя на пороге, Рита оглядела комнату, и все показалось ей незнакомым. Всего два с половиной года нет бабушки, а вот, дом уже стал почти чужим. Странно. Нет знакомых приятных запахов, нет чего-то, что так радовало Риту, когда она приходила сюда. И дело не в том, что сейчас через окна, забитые досками, скудно просачивался свет. Было не темно, было голо. Отсутствовали вещи, по которым сразу заметно, что в доме живут люди. Не белели занавески на окнах, не висел рушник в углу под иконой, да и сама икона отсутствовала…
«Кто-нибудь из соседок забрал», – подумала Рита.
Она пересекла горницу и прошла в дальнюю комнату, туда, где когда-то стояла бабушкина кровать с мягкой периной и горкой из трех подушек. Сейчас все это отсутствовало. Мама на следующий день после похорон специально приходила сюда и раздала все бабушкины вещи соседкам. Даже кровать унесли. На своем месте, в углу остался только громоздкий старый шкаф. Да и его-то, наверно,  потому не тронули, что вытащить наружу такую орясину не удалось.
– Да, – вздохнула Ольга, – не люблю я пустые дома.
– Пустые дома ты не любишь, на кладбище тебе страшно, – проворчал Виктор. – Что же тебе нравится?
– Я люблю жизнь радостную и веселую. Все остальное скучно.
– Это называется легкомыслием, – заметил Слегин.
– А мне все равно, как это называется.
Приятели продолжали препираться, но Рита их не слушала. Она втайне надеялась хоть что-нибудь найти в шкафу. Но, открыв узкую левую дверцу, Рита обнаружила на полках пустоту. В среднем большом отделении сбоку на гвоздике висел только старенький, местами выцветший халатик. Рита помнила его, он так по-домашнему смотрелся на бабушке. Но теперь, провисев два с лишним года на гвоздике, эта вещь уже стала чем-то другим. Известно, что некоторые предметы не могут существовать без своего хозяина… На гвоздике теперь висела никому не нужная линялая тряпка.
Рита, прощаясь, слегка прикоснулась к бывшему халатику и, открыв правую дверцу, начала поочередно выдвигать ящики. Увы, все они оказались пустыми. Она вздохнула, понимая, что затея с посещением бабушкиного дома не удалась.
Неожиданно в нижнем ящике вдруг открылось пестрое разнообразие. Рита присела и стала перебирать содержимое. Лоскутки, бечевки, обрывки ленточек, кусочки кружев, ржавые кнопки, петельки, крючочки, выцветшие нитки, спутанные клубочки, одинарный носок и старый чулок – чего только не увидела она в ящике. Видимо, сюда ссыпали все, что оставалось в других, когда их освобождали. Это теперь представляло собой хлам…
А когда-то бабушка, не задумываясь, выдвигала нужный ящик и легко находила именно ту пуговку или застежку, шелковую ленточку или кружевной воротничок, которые требовались в этот момент. Казалось, она знает наизусть все свои сокровища.
Но вот, человека нет, и все накопленное им, то, что насущно необходимо ему в повседневной жизни, те мелочи, которые выручали его в различных эпизодах, теперь стали ненужными для посторонних людей, ведь родственники, даже самые близкие, тоже до некоторой степени – посторонние. Все свалено в ящик, и брошено на произвол безжалостного времени…
Подошедшая сбоку Ольга наклонилась и извлекла из дальнего угла ящика небольшой тряпичный мешок.
– Ух, ты! Какой тяжелый, – удивилась она.
Рита подхватила мешок из рук подруги и, развязав его, запустила в него руку и извлекла горсть глухо звякнувших монет.
– Неужели это клад твоей бабушки? – спросила Ольга.
Присмотревшись, Рита поняла, что монеты старые, но не старинные. Вот двадцать копеек пятьдесят пятого года. А это пятнадцать – тоже пятьдесят пятого года. И три копейки…
Рита опустила эти монеты в мешок и, помешав внутри рукой, вынула новые из глубины.
«Странно, – подумала она, глядя на ладонь. – Почему-то все монеты одного года. Сколько их тут?»
Прикинув на глазок, она поняла, что в мешке не один десяток рублей. Насколько Рита понимала, теперь эти монеты никакой ценности не представляли. Недаром из дома все унесли, а этот металл бросили, никому он не нужен.
По рассказам матери у бабушки никогда большого достатка не было. Тем не менее, бабушка зачем-то собирала эти монеты? Жаль, уже не спросишь у нее…
Подошел Виктор. Она за спиной услышала его сопение. Слегин всегда сопел, и Риту это раздражало, ей казалось, что так проявляется его невоспитанность. Ее в такие моменты подмывало подойти к нему и строго сказать: не спи! Обычно Виктор сразу хмурился и переставал сопеть. Значит, можешь, констатировала Рита, но не хочешь.
– Вы чего? – спросил Слегин, глядя на монеты.
– Да вот, бабушкин клад обнаружили, – засмеялась Ольга.
Виктор взял монету, покрутил ее в руке и, взглянув, бросил в ладошку Риты.
– Барахло, – небрежно заметил он.
Рите вдруг стало обидно за свою бабушку.
– Барахло, значит, – вскрикнула она, – барахло, говоришь? Я тебе покажу, барахло.
Она положила монеты обратно в мешок и, схватив его поудобней, с размаху ударила Виктору по плечу. От следующего удара Виктор увернулся.
– Ты чего? – растерянно спрашивал он, отступая к двери.
– Для тебя все – барахло, – продолжала возмущаться Рита, наступая и размахивая мешком с монетами.
– Ну, что ты завелась? – бормотал Виктор. – Если тебе такие монеты нужны, я могу еще достать. Мои предки когда-то в лото играли, у них эти копейки как фишки использовались. Хочешь, я тебе такой же мешок принесу, а может, и побольше.
– Мне твои монеты даром не нужны, – кричала Рита, тесня приятеля, пока тот не выскочил из дома.
Рита подперла ухватом входную дверь, после чего вернулась в бабушкину комнату. Здесь, присев на корточки перед выдвинутым ящиком, она вдруг расплакалась. У нее по щекам потоком полились слезы жалости. Ее охватило отчаяние, оттого что неожиданно она поняла и почувствовала свое одиночество.
Ольга, удивленная ее внезапным возмущением и неожиданными слезами, тихо подошла к ней и погладила по голове.
Когда-то, уже бесконечно давно, именно в этой комнате самый близкий Рите человек, бабушка Ксеня, прижимала к своей груди ее, маленькую девочку, прибежавшую со своими горючими слезами, со своими непоправимыми бедами. Тогда от этих объятий делалось Рите тепло и уютно. Не хотелось шевелиться, чтобы не нарушить наступивший покой, чтобы он длился вечно. И, действительно, он длился вечно, потому что в детстве время течет очень медленно…
Именно сейчас, стоя перед остатками бабушкиных сокровищ, видя весь этот хлам, Рита испытывала пронзительную жалость к себе, к бабушке Ксене, которую она уже никогда не увидит, не обнимет, к тому далекому времени, которое уже никогда не вернется. Слезы текли у нее по щекам, но она их не вытирала.
Опустившись на колени перед открытым ящиком, Рита зачерпнула двумя ладонями все эти клубочки, лоскутки и ленточки. Подняв руки над головой, она неожиданно выпустила их, и они посыпались ей на голову и на пол. Вновь и вновь зачерпывала она бабушкины сокровища и высыпала их себе на голову, сама не понимая, зачем она это делает.
Когда в ящике уже ничего не осталось, она прикрыла лицо ладонями и, склонившись над ящиком, вновь заплакала. Ольга присела рядом и, обняв подругу, тоже заплакала.
– Прости меня, – тихо шептала Рита, обращаясь к бабушке, – я так редко бывала с тобой, особенно в последние твои годы. А как было тебе здесь одной? Наверное, вспоминала о своей бессовестной внучке. Нет мне прощения…
Ольга ласково прижимала ее к себе и гладила по голове, по плечу, пытаясь успокоить.
– Ты очень любила бабушку? – шепотом спросила она.
Рита молча покивала головой.
– Я тоже любила свою бабушку, – вздохнула Ольга. – А с мамой мы часто ссоримся.
Некоторое время девушки сидели обнявшись.
Заверещавший мобильник Ольги прервал их молчание.
– Да, мама, я слушаю тебя, – произнесла Ольга, поднявшись и отступив к заколоченному окну. – Я скоро приеду. Да. Да, скоро. Мы с Ритой на кладбище в Ручьях. Не веришь? Вот, если хочешь, Рита может подтвердить. Ну, ладно, мам. Я сказала, что скоро приеду. Ну, все. Пока.
Ольга спрятала аппарат и вздохнула:
– Думает, что я с ребятами на рыбалку отправилась. Меня и вправду приглашали. Я с дуру ей рассказала, так она теперь все время боится, что я поеду.
Рита встала с пола, пора возвращаться домой. Оглядев комнату, она не стала собирать раскатившиеся по полу клубки и пуговицы, не стала поднимать лоскутки и обрезки ленточек, все равно это уже никому не нужно. Рита повернулась, чтобы уходить, но в последний момент взгляд ее вернулся к опустевшему ящику. И вдруг она заметила на дне его что-то, знакомого темно-серого цвета!
Боясь поверить своим глазам, Рита вернулась к ящику и, присев на корточки, раздвинула остатки клубочков и бережно подняла со дна картонку. Медленно, чтобы не вспугнуть улыбнувшийся случай, она повернула ее к себе обратной стороной. С фотографии на нее смотрел молодой Лосев…


5

Еще в пятницу, когда ей только пришла идея посетить дом бабушки Ксени, и она решила в субботу же воплотить свою идею, Риту вдруг охватило какое-то радостное предчувствие. Она, даже сама себе боялась признаться, что втайне надеется обнаружить хоть что-то, объясняющее знакомство бабушки и Лосева. Она искренне верила, что если будет вести себя правильно, бабушка Ксеня обязательно подаст какой-нибудь знак. Возникшее предчувствие согревало, поддерживало в ней эту надежду.
«А вдруг откуда-нибудь объявятся бабушкины письма», – думала она.
Но найти можно только неотправленное письмо, поэтому она тут же сама себя опровергала…
«А вдруг найдется письмо Лосева?» – шепотом предполагала она, и, понимая наивность таких предположений, пыталась урезонить свое разыгравшееся воображение.
Однако радужные надежды начали сразу таять, едва она вошла в горницу. Отсутствие вещей, пустые ящики в шкафу попросту огорчили ее. С каждым шагом вероятность хоть что-то обнаружить падала. Ожидания ее не оправдывались. И в такой момент идиотское замечание Слегина вообще рассердило Риту. Ее охватило разочарование, она почувствовала, как ей не хватает бабушкиного плеча, бабушкиных теплых рук. И бабушка словно почувствовала ее отчаяние, словно услышала ее призыв, подала знак…
Впервые услышав о знакомстве бабушки Ксени и Лосева, Рита не поверила словам матери и очень сомневалась в реальности такого знакомства. Но находка спрятанной фотографии потрясла ее. Это действительно подтверждало факта знакомства. Конечно, какие-то сомнения у нее еще оставались. Мешало то, что она с трудом могла вообразить бабушку Ксеню молодой девушкой.
Вспоминая человека, мы всегда представляем его таким, каким видели в последний раз. А бабушку Ксеню Рита никогда не видела девушкой. Фотографии не в счет, это – то, что запомнил фотоаппарат. Да и фотографий бабушкиных она не видела. В памяти бабушка всегда являлась в виде милой и доброй старушки. А Лосев для нее оставался молодым симпатичным мужчиной с фотографии, увиденной в музее.
Что она знала о бабушке? Да, по сути, ничего. Никаких изображений бабушки в молодости не сохранилось. Мама рассказывала, что еще задолго до рождения Риты, году в шестидесятом у них случился пожар, и сгорели все вещи.
«Хорошо хоть сами остались живы», – всегда добавляла Зоя Алексеевна в заключение.
Мать в подробностях живописала буйство огня, жар пышущий от пылающих бревен и суматоху перепуганных односельчан. Все это, видимо, произвело большое впечатление на ее детское воображение. Она радостно вспоминала, как потом жили они в комнатке при клубе, пока всем селом построили им избу. А радость ее объяснялась возможностью без билета смотреть все фильмы, которые привозили в клуб…
Но события, о которых рассказывала мать, в сознании Риты существовали отдельно от образа бабушки Ксени. Если осенью увидишь, как на голых ветвях дерева трепещут на ветру несколько желтых листьев, то представить себе всю летнюю крону по этим одиноким листьям трудно, не могут они передать полного впечатления. Так и для Риты разрозненные эпизоды из жизни близких родственников не сливались в единую историю семьи. У бабушки прошла своя неизвестная жизнь, у мамы – своя. Теперь и у Риты начиналась своя жизнь. Где-то эти жизни соприкасались, и только…
И воспоминания о бабушке Ксене жили в памяти Риты отдельными сценами. Вот бабушка доит в хлеву корову Данку. Быстро наступающий вечер нагнал под крышу сумерки. Темно-синее платье бабушки делает ее почти невидимой. Но сумрак помещения наполняют знакомые звуки: звонко тренькают струйки молока, начиная наполнять ведро, и затем постепенно стихают. Вот хрумкает своей жвачкой Данка и глубоко вздыхает, видимо устала за день. В одном углу стучит рогами по загородке коза Зинка, требуя своей доли бабушкиного внимания. В другом углу в закутке боров Борька похрюкивает, топочет копытцами и жадно чавкает, поглощая немного остуженный взвар из толченой картошки, ботвы от свеклы и нескольких зеленых листьев капусты. Все это бабушка слегка забелила молоком, бросила туда пару кусков ржаного хлеба, предварительно размяв его в руках, размешала и вылила в Борькино корыто. Для Данки тоже приготовлено теплое пойло, но ей в качестве добавки досталась еще и подсоленная корочка черного хлеба…
Помнится бабушкина улыбка. Впрочем, даже не улыбка, а какой-то намек на нее. Рита, нагулявшись, прибежала в избу. Бабушка достала из печи чугунок с гречневой кашей, зачерпнула и выложила в миску коричневый дымящийся вулкан, затем набрала кружкой парного молока и залила вулкан, отчего тот сразу угас, и вообще пропал, осталось круглое белое море, в котором маленькой лодочкой плавает деревянная ложка. А рядом на столе, словно корабль, готовый выйти в плавание, – большой ломоть хлеба. Рита набегалась за день, проголодалась. Она быстро работает ложкой, уплетая кашу с молоком за обе щеки. А бабушка сидит напротив и улыбается…
А вот бабушка Ксеня сидит и вяжет шерстяные носки Рите. Рядом на комоде – радиоприемник с квадратной шкалой, слабо подсвеченной маленькой, как у карманного фонарика, лампочкой. Красная стрелка на этой шкале всегда смотрит в одну сторону. Бабушка не любит, когда внучка начинает крутить ручку, пытаясь среди свиста и азбуки Морзе найти какую-нибудь музыку, потому что у Риты не всегда это получается. Бабушка любит радиостанцию «Маяк», там часто передают песни в исполнении ее любимого Хиля. Вот и теперь звучит:
Потолок ледяной,
дверь – скрипучая,
за шершавой стеной –
тьма колючая.
Как шагнешь за порог –
всюду иней,
а из окон – парок
синий - синий.
У бабушки по щекам катятся слезы. А у Риты – озноб от «ледяного потолка» и страх – от шершавой стены, за которой колючая тьма… Почему бабушке нравились эти песни? Теперь не узнать…
Возле бабушкиной кровати на этажерке из тонких реечек одна полочка свободна, а на ней лежат два толстеньких томика, это любимая книга бабушки – «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма. Бабушка их читает практически непрерывно. Когда бы Рита ни приехала, всегда то в одном, то в другом томике она видит конвертик в качестве закладки.
– Сколько можно? – удивляется Рита, заметив, что конверт находится в первом томе, а в прошлый приезд лежал во втором. – Ты опять начала читать сначала. Неужели тебе не надоело?
Бабушка не отвечает. Она накрывает книгу платком и отодвигает к стене. А сама уводит Риту в горницу. Но внучка не унимается.
– Взяла бы что-нибудь еще и почитала. На свете очень много интересных книг, – назидательно говорит она.
– А мне других не надо, – улыбается бабушка.
– Что же тебе там нравится? – недоумевает Рита.
– Я там всех знаю.
– Какие глупости, – сердится Рита. – Читают не для этого.
– А ты зачем читаешь?
– Чтобы узнать что-то новое, интересное. Я, когда знаю содержание книги, читать ее уже не могу. Мне неинтересно.
– Правильно. Ты молодая еще. Многого не знаешь. Вот тебе и интересно.
– Разве интересно читать одно и то же?
– А это, как с приятелем поговорил. Не каждый из друзей может бесконечно рассказывать интересные истории. Случается, что старый друг повторяет то, что ты уже от него слышал. Так ты предлагаешь завести новых друзей, а этого прогнать только потому, что он больше не знает ничего нового?
– Я про книги говорю, – хмурится Рита, – а ты…
– Книги – это те же друзья. Только лучше. Друзья могут уйти, исчезнуть, а книги всегда остаются с тобой.
– Все равно мне непонятно, что тебе нравится в этой книге, – бурчит Рита.
– Приятно, когда зло бывает наказано, – пожимая плечами, отвечает бабушка Ксеня.

Одной рукой держа мешок с монетами, другой осторожно прижимая фотографию, Рита, улыбаясь сама себе, вышла из бабушкиного дома. Следом за ней появилась и Ольга. После скудного света, слабо проникавшего в щели между досок, которыми заколочены окна, солнечные лучи, ударившие им в лицо через открытую дверь, ослепили их. Обе девушки остановились на крыльце и, одинаково прищуриваясь, огляделись. Рядом с крыльцом, на завалинке молча сидел Слегин. Опасаясь гнева Риты, он отвел взгляд в сторону и нахохлился, но по его виду было заметно, что он настороже и готов в случае чего броситься наутек.
Увлеченная своими воспоминаниями и размышлениями о прошлом, Рита почти забыла о своем приятеле.
– Рита, ты уж прости меня, – пробормотал Слегин, не поднимая глаз.
– Заколоти дверь, – сухо сказала она, не глядя на Виктора.
Девушки спустились с крыльца и по заросшей дорожке направились к калитке. Понимая, что прощен, Виктор с радостью принялся приколачивать доски.
– Можно мне посмотреть? – спросила Ольга, потянувшись к фотографии.
Рита, не останавливаясь, протянула Ольге свое сокровище – найденную фотографию Лосева. Они вышли на улицу и двинулись к переправе.
– Это кто? – спросила Ольга. – Молодой и красивенький.
– Это инженер Лосев. Это он строил мост, – ответила Рита. – Ему уже восемьдесят шестой год пошел.
– А-а, – с разочарованием в голосе протянула Ольга. – А почему его фото хранилось в старом шкафу твоей бабушки?
– Это главная загадка, которую я хочу разгадать.
– Может, это – любовник твоей бабушки? – предположила Ольга.
– Почему – любовник? Может быть, любимый. Я в одном уверена, он подарил бабушке свой портрет на память.
Рита забрала у подруги фотографию. Прежде всего, она исследовала ее оборотную часть, пытаясь разглядеть хоть какие-нибудь надписи или пометки. При солнечном свете все очень хорошо видно. Но, увы, картонка оказалась чистой. Правда, У Риты продолжала тлеть надежда, что, возможно, надпись на картонке когда-то существовала.
– Ты сходи в уголовный розыск, – подала идею Ольга. – Может, они сумеют прочесть, если тут было что-то.
– Это ты хорошо придумала, – согласилась Рита. – Если какие-то следы остались, они, наверное, смогут прочесть. По крайней мере, в кино так показывают. У них для этого всякой техники полно.
– Правда, может, это только в кино? – засмеялась Ольга.
– Все равно надо попробовать, – решила Рита.
«И мать надо расспросить, – подумала она, – вдруг что-нибудь вспомнит? Хотя она говорила, что все сгорело на пожаре… А вот, фотография осталась. Значит, не все сгорело? А вдруг, и бабушкин «Граф Монте Кристо» с тех пор сохранился. Может, и еще что-то осталось?.. Что ж я такая нелюбопытная была? Вот ведь. Не поговорила с бабушкой Ксеней, не расспросила ее про то, как она влюблялась… И вообще, о многом теперь хотелось бы поговорить…»
Когда девушки подходили к переправе, их догнал Слегин.
– Я все там приколотил, как надо, – сообщил он.
– Хорошо, – кивнула Рита и спросила, – у тебя знакомых в угрозыске нет?
– У меня знакомых нет. А вот у твоего брата…
– У Игоря? – уточнила Рита.
– Да. Помнишь, Саньку Климова, из его класса?
– Рыжего? – спросила Ольга.
– Да. Он теперь в угрозыске работает.
– Так это прекрасно, – усмехнулась Рита и воскликнула, – бежим, а то паром нас ждать не будет.
На паром за грузовиком въехала телега, и паромщица уже освобождала чалку. Ребята успели подбежать вовремя. Один из мужиков, привязав лошадь, подошел к паромщице.
– Ну, давай, Клавдия, я покручу, – предложил он.
– Покрути, – согласилась паромщица, отступая в сторону.
Мужик начал крутить ручку лебедки, и паром почти незаметно двинулся к противоположному берегу. Паромщица бегло оглядела пассажиров и спросила:
– Оплачивать проезд будем?
Она ушла к телеге, а мужик, продолжая крутить ручку, громко спросил:
– А мне льгота положена за то, что я кручу?
– С тебя на десять процентов больше причитается.
– За что? – удивился мужик.
– За удовольствие, – со смехом отозвалась паромщица.
Вскоре паром достиг середины реки. Паромщица вернулась к лебедке и хотела сменить мужика, крутившего ручку, но тот отмахнулся:
– Ладно, отдыхай, а я докручу до удовольствия, – он помолчал и добавил, – тебе, небось, уже надоело ручку крутить?
– Ничего не надоело, – проворчала паромщица.
– Скорей бы уж мост построили.
– А что мост? – вздохнула женщина. – С мостом я без работы останусь.
Рита молча стояла, опираясь на бревно для привязи лошадей. Услышав слова женщины, она вдруг удивилась, что кому-то строительство моста может принести неудобство. Прежде она даже предположить такого не могла. Ей казалось, все должны радоваться тому, что в городе будет построен мост.
Случайно взглянув на паромщицу, Рита обнаружила, что женщина тоже посматривает на нее с любопытством. Сначала Рита рассердилась. Ей показалось, будто паромщица рассматривает ее и Слегина как пару, и они ее интересуют именно в качестве объекта пересудов и сплетен. Сплетников Рита презирала, но и боялась. На каждый роток не накинешь платок. А если уж вымажут в грязи, то отмываться будет трудно.
И еще несколько раз, встречаясь с женщиной глазами, Рита строго хмурилась и напрягалась, готовясь дать отпор любой недружелюбной реплике. Но паромщица, посматривая на Риту, словно не замечала ее недовольства.
Когда паром приблизился к берегу, паромщица отогнала мужика, помогавшего ей, и, отобрав у него натертую до блеска ручку лебедки, сама принялась ее крутить. Мужик отправился отвязывать свою лошадь. Рита, наконец, вздохнула спокойно, никто ее больше не рассматривал.
Уже сойдя на берег, она вдруг услышала:
– Рита, это ты?
Она оглянулась, сзади стояла паромщица.
– Мы с твоей мамой в школе учились. Передавай ей привет. А ты на нее похожа. То-то я смотрю что-то знакомое…
– А от кого привет? – спросила Рита.
– Скажешь: от Клавы. Она знает.
– Ладно, передам.
Слегин с Ольгой проводили Риту до дома. У калитки они остановились, и Рита, забрав свою сумку у Виктора, сказала:
– Спасибо вам за компанию. Пока. Я сейчас буду работать.
Ольга взмахнула рукой и, улыбнувшись на прощание, двинулась дальше по улице. Слегин постоял мгновение и, прежде чем отправиться домой, пробормотал:
– Рита ты меня простила?
– Пока нет, – хмуро ответила девушка, открывая калитку и, уже поднимаясь на крыльцо, небрежно бросила, – посмотрим на ваше поведение.
– Я буду хорошо себя вести, – улыбнулся Виктор.
Рита, не ответив, ушла в дом.
– Ты так рано вернулась? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Ничего себе «рано»? – отозвалась Рита и, посмотрела на стенные часы, – шесть часов отсутствовала.
– Я обычно и за восемь не управляюсь, – вздохнула мать, – пока приберешься, пока в церковь зайдешь…
– А я не заходила… Да, тебе привет, – вспомнила Рита. – От твоей подруги по имени Клава. Знаешь такую?
– От Клавы Сенцовой?
– Она мне фамилию не сказала. От паромщицы.
– Значит, от Сенцовой.. Надо мне как-нибудь зайти к ней. А то все суета заедает. Мы уже не виделись лет пять. Живем рядом. А все недосуг. Просто удивительно…
Мать еще продолжала вздыхать, а Рита прошла в свою комнату и, водрузив портрет Лосева на письменный стол, уселась перед ним. Она почти легла на стол и, подперев кулаками подбородок, пристально всмотрелась в ставшие уже знакомыми черты молодого мужчины.
«Что связывало этого симпатичного мужчину и бабушку Ксеню? Неужели любовь?..»
Встав со стула, Рита подошла к книжной полке. То, что она хотела увидеть, пришлось искать. Неудобство книжных полок заключалось в их глубине. И книги, стоявшие во втором ряду, всегда оставались невидимыми. Искомые два тома Дюма обнаружились только через полчаса, когда Рита уже засомневалась в удаче. Две толстых книги были обернуты бумагой, собственно, поэтому Рита пару раз проскальзывала глазами, не задерживаясь на них. Бумага на ощупь показалась толстой.
«Старый ватман, – определила Рита. – Вон как аккуратно все подвернуто, а уголки даже подклеены, чтобы обложка не соскакивала. Надо будет обязательно перечитать, – решила Рита, открывая первый том “Графа Монте-Кристо”. – А вдруг удастся заглянуть в бабушкины мысли…»
Она пролистала обе книги, сложенный вдвое конвертик, который бабушка использовала в качестве закладки, она обнаружила в конце второго тома. Развернув его, Рита увидела адрес: Ручьи, дом 22. Это бабушкин адрес. Она обратила внимание, что на марке, приклеенной к конверту, отсутствовал почтовый штемпель. Бабушкин адрес написан красивым, можно сказать, каллиграфическим почерком, но внутри конверт был пуст.
«Может, это конверт от письма Лосева?» – подумала Рита.
Сами книги казались очень старыми, уголки страниц обветшали, скруглились и потемнели. Но страницы не выпадали. Сразу видно, что не современное издание. Странички сброшюрованы, тетрадочки подшиты к переплету… Да, теперь так не делают.
Рита открыла титульные листы и увидела год издания…
Тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год. Это год начала строительства моста. Значит, она права, действительно, эти книги пережили пожар…


6

Рюмин вернулся через месяц. В последнее время Постников не беспокоил Риту, возможно, он уехал из города. Ей показалось, что про нее забыли. Но она ни о чем не забыла. Теперь ее всерьез увлек сценарий. Она даже подготовила два варианта.
Когда Постников появился в редакции и сообщил, что Рюмин приезжает завтра, Рита втайне обрадовалась. Ей уже давно хотелось хоть кому-нибудь показать то, что ей удалось написать. Но с Постниковым она держалась сухо.
– Пускай приезжает, – пожав плечами, сказала она.
– А как дела со сценарием? Ты просила месяц, тебе дали этот месяц. Теперь Рюмин с тебя спросит.
– Вы меня запугиваете?
– Нет. Я предупреждаю. Рюмин – суровый мужик. Он не любит, когда обещания не выполняют.
– Мало ли кто чего не любит.
– Тебе, Маргарита, надо в артистки идти. Я вижу, ты любишь роли разыгрывать.
– Какие роли? – нахмурилась Рита.
– Я не слепой. К тому же, не первый год работаю помощником режиссера, и, уж поверь, за это время немало повидал всяких артисток. Ты передо мной всегда кого-нибудь изображаешь. Уж который раз.
– Выдумываете вы все, – Рита всем видом старалась показать, что занята работой.
Она перекладывала бумаги, раскрывала папки, листала рукописи. И все это – не глядя на помощника режиссера.
– Ладно, – вздохнул Постников, – можешь не сознаваться. Главное, скажи, может Рюмин приезжать? Давать мне ему отмашку? Или предупредить, что ты со сценарием не справилась?
Рита обиженно стрельнула глазами в сторону молодого человека, но сдержалась. Пусть думает, что она ничего не написала. Вот, Рюмин приедет, тут она и устроит им сюрприз. Получайте, не один сценарий, а целых два.
Постников ушел, так и не добившись от Риты вразумительного ответа. Помощник режиссера чем-то ей не нравился, то ли своим панибратством, то ли своей заносчивостью. С самого первого визита у нее возникла по отношению к нему какая-то антипатия. А кому могут понравиться безапелляционные суждения, произносимые с самоуверенным видом?
Но, оставшись одна, Рита запаниковала. Рюмина она боялась. И то, что у нее написано два сценария, это так – бахвальство. Постникову можно заявить: вот они, две рукописи. А Рюмин скажет: нет, девочка, легкомысленные фантазии нам не нужны. Конечно, я не могу тебе запретить упражняться на досуге. Но я наметил план. И теперь прошу не отклоняться от него. Что будет, если каждая бумагомарака станет своих родственников примазывать к истории?
Впервые в жизни Рита поняла, что такое бессонница. Проснувшись часа в четыре утра, она так и не смогла больше заснуть. Ворочалась с боку на бок, пыталась считать до тысячи, но сон не возвращался. Вспоминалась прогулка с Рюминым по набережной, мелькали картины давних разговоров с бабушкой Ксеней, она сожалела, что так и не успела просмотреть в музее все папки, связанные с Лосевым. И вообще, может быть, следует садиться и начинать писать третий вариант сценария?…
Как бывает в таких случаях, она провалилась в сон минут за двадцать до будильника, поэтому звонка не услышала. И как же ей не хотелось вставать, когда через час удивленная мать зашла в комнату и спросила:
– Ты разве на работу сегодня не идешь?
– А сколько времени? – испугалась Рита.
– Да уже восемь.
Рита вскрикнула и вскочила с дивана. Одной рукой умылась, другой навела тени, третьей рукой причесалась, четвертой оделась. Только четырьмя руками, да и то лишь по молодости, можно успеть то, что удалось совершить Рите за семь минут. Именно через семь минут ее каблучки звонко процокали за калиткой, унося ее по узкому асфальтовому тротуару к автобусной остановке на площади.
А еще через двадцать минут она уже входила в редакцию. Воспользовавшись редакционным принтером, она распечатала первый вариант сценария. Получилось пятьдесят три страницы. Рита не знала, хорошо это или плохо, много это или мало. Впрочем, она уверяла себя, что Рюмин сразу все оценит. Второй вариант Рита побоялась распечатывать. Зачем искать чьей-то оценки, если сама еще не до конца осознала, стоит ли это обнародовать? Надо сначала с первой версией разобраться.
Рита думала, что Постников придет еще до обеда и пригласит ее на встречу с Рюминым. Но закончилось обеденное время, а никто не появлялся. После перерыва Рита смогла проработать, не отвлекаясь, только часа два. Потом ее замучили сомнения и страхи.
«А вдруг Рюмин разочаровался во мне, – испуганно предполагала она. – Я ведь уже второй месяц мурыжу всех, ничего не обещая. За это время он вполне мог найти кого-нибудь более опытного, более талантливого, кто легко справится со сценарием. И если это случится, я сама буду виновата. Надо не показывать характер, а спокойно работать с людьми. Чем мне не угодил Постников? Ну, активный товарищ, может, чересчур, но кто без греха?..»
Словом, теперь с каждой минутой нарастало ее беспокойство. К тому времени, когда, наконец, в комнату вошел Постников, Рита совершенно извела себя. Поэтому Сергей весьма удивился, увидев на лице девушки почти приветливую улыбку. Она навстречу даже поднялась со стула, но в последний момент все-таки удержалась и, сделав вид, что ей требуется подойти к принтеру, она нахмурилась и сказала Постникову:
– Садитесь, я сейчас.
– Ты только не задерживайся, – предупредил ее помощник режиссера. – Меня в гостинице Рюмин ждет.
Рита вышла из комнаты. Фраза Постникова насторожила ее. Получалось, что Рюмин ждет только помощника, а о ней речи не идет. Это ей не понравилось, поэтому она, даже не заходя в принтерную, повернула обратно.
– Слушаю вас, – сухо произнесла она, сев на свое место.
Тот только усмехнулся.
– Это я тебя слушаю.
– А что вы хотите от меня? – притворно удивилась Рита.
– Не дури, – нахмурился помощник режиссера. – Где сценарий? Ты обещала…
– Я обещаний не нарушаю, – заметила Рита и, демонстративно замедлив движения, извлекла из ящика распечатку.
Постников быстро сгреб стопку листков и поднялся. Рита с удивлением посмотрела на него. Помреж мельком взглянул на девушку и пояснил:
– Ты не волнуйся. Егор сначала посмотрит, а завтра вызовет тебя на ковер для объяснений.
– Что я буду объяснять?
– Ты думаешь, что он прямо так и примет эту твою…
Постников замялся, подыскивая слово.
– Ахинею? – с ехидством подсказала Рита.
– Версию, – нашелся Постников. – Готовься, завтра он тебя разнесет по кочкам, вот тогда только и начнешь работать. А ты думала, что все?
– Ничего я не думала, – отозвалась Рита.
– Он так всегда, – с довольной улыбкой продолжил Постников, остановившись в дверях. – У него авторы на площадке работают. Если что-то не понравится, он может заставить переделать весь текст, когда эпизод уже снят. Он мужик упертый. Так что готовься. И не сомневайся, еще раз десять придется все переделать. Да, и предупреждаю, лучше – не упирайся. Будешь упираться, как со мной, он терпеть не станет, плюнет, ну, конечно, не в прямом смысле, но работать с тобой не станет, все сделает сам. Он способный. Возможно, сохранит тебя в соавторах, но не уверен… Ну, ладно, не буду больше запугивать. Я пошел. До завтра.
Постников исчез, а Рита, наслушавшись его слов, осталась сидеть, гадая, как все дальше сложится.

Назавтра Постников повел ее к Рюмину. Рита не сопротивлялась. Проведя почти без сна вторую ночь, она находилась в каком-то полуобморочном состоянии. Она с трудом понимала вопросы, реакция ее стала замедленной. Постников, заметив ее заторможенность, решил, что так проявляются ее страхи, которые, как он подозревал, возникли не без его участия.
– Не боись, – попробовал он успокоить Риту, – Рюмин сегодня добрый. Я проверил на себе.
– А я и не боюсь, – вяло ответила девушка, и продолжила неторопливый подъем пешком на третий этаж гостиницы вслед за Постниковым.
Рюмин встретил их в холле. Он сидел в кресле у журнального столика, на котором, Рита узнала сразу, лежала ее рукопись. В противоположном углу холла светился экран телевизора, показывали какие-то новости.
– А вот и мы, – объявил Постников.
Рюмин, увидев их, поднял пульт и выключил телевизор.
– Садитесь, – пригласил он, придвигая рукопись к себе.
Рита села в кресло и, наклонившись и прикрыв рот рукой, с трудом подавила зевок. Постников с шумом придвинул третье кресло и тоже устроился рядом. На некоторое время установилась тишина.
– Я все внимательно прочел, – негромко заговорил Рюмин, положив ладонь на рукопись и глядя на Риту. – Прямо скажу, это, конечно, еще не то, что я хотел бы. Но, несомненно, лучше, того, с чего мы начинали. По крайней мере, теперь у меня появилась надежда, а в некотором роде даже уверенность, что ты сможешь довести сценарий до ума.
Рита промолчала.
– Знаешь? – предложил Рюмин, – перескажи-ка сюжет для Постникова, он еще не читал сценарий. Ему будет интересно.
– Пересказать? – удивилась Рита.
– Именно, перескажи. Тебе это тоже будет полезно.
– Ну, с чего начать?
– С самого начала, – улыбнулся Постников.
– Я тут архивы подняла, много документов перечитала…
– Рита, не надо вступлений, давай сразу сюжет, – остановил ее Егор.
– Тогда так. Сразу после войны у молодого инженера Лосева рождается мечта. Хочется ему построить мост в родном городе. Он начинает пробивать эту идею, и вскоре начинает строить. Рядом с ним люди, которых он увлекает мечтой, они начинают ему помогать. Но тут возникает ряд обстоятельств. Во-первых, гибнет Лосев…
– Ничего себе обстоятельство, – заметил Постников.
– Да, – продолжила Рита, – а во-вторых, изменяются планы и мост становится ненужным.
– И что? – спросил Постников.
– И ничего, – ответила Рита. – Нет человека, и мечта его умерла. Главный вопрос: что остается после того, как человека не станет?
– Мне кажется, это не концовка, – заметил помреж.
Егор молча разглядывал Риту. А она, не выдержав немигающего взгляда, опустила голову и, не удержавшись, зевнула.
– Ой, извините, – пробормотала Рита. – У нас на улице всю ночь свадьба гуляла. Я не выспалась.
– Мы можем перенести разговор, – предложил Рюмин.
– Нет-нет, – запротестовала Рита, – надо сегодня все обговорить, чтобы я могла продолжить работу.
В это время по гостиничному коридору, шумно переговариваясь, прошли две женщины из обслуживающего персонала. Одна из них катила за собой пылесос. Проходя мимо, обе дамы, как по команде, повернули головы в сторону холла и внимательно, словно пересчитывая сидящих возле журнального столика, посмотрели на примолкшую киногруппу. Одна из дам остановилась и строго спросила:
– Вы из какого номера?
– Мы из триста первого и двести седьмого, – ответил ей Постников и, поднявшись, направился к женщинам.
Он увел их в коридор. Оттуда послышался его смех, к которому присоединился и смех женщин.
Мягкое кресло располагало Риту ко сну. Ей так хотелось расслабиться и прислониться к высокой спинке. Но она понимала, что заснуть в присутствии посторонних людей – это просто неприлично. Она с трудом удерживала глаза открытыми.
– Так, – нахмурился Рюмин. – На чем мы остановились?
– На том, что концовки нет, – ответил успевший вернуться Постников.
– Не только концовки, – заговорил Егор, и обратился к Рите. – Ты тут насочиняла нам производственный роман.
– Ничего я не насочиняла, – обиделась Рита. – Я все изложила, что узнала из документов.
– Прекрасно, – заметил Рюмин. – Но мне не нужна анкета. Мне нужна литература. Зачем мне реальный человек?
– Как зачем? – удивилась Рита. – Интересное дело. Разве мы не про Лосева фильм собираемся снимать?
– Про него, про него, – с усмешкой успокоил ее Егор. – Но, понимаешь ли, мы снимаем не документальный, – тут Рюмин специально, усиливая интонацию, выделил, – а художественный фильм. Реальный человек, как правило, малоинтересен. Быт его однообразен, уныл и скучен. Только у некоторых, не у всех, случаются моменты, так сказать, достойные внимания. Но таких моментов за всю жизнь – четверть ногтя на мизинце. И что? Ты хочешь, чтобы я без нужды утомлял зрителя скукой? Такой фильм никто не будет смотреть. Нет, конечно, в фильме могут быть и уныние, и скука, но только как инструмент, с помощью которого зритель поднимется с нашей помощью и над унынием, и над скукой…
Егор, заговорив, увлекся и приготовился дальше рассказывать об искусстве кино, но, взглянув на Риту, он понял, что его слова девушка не воспринимает. Поэтому, остановившись почти на полуслове, он махнул рукой.
– Как прообраз, ладно, пусть будет. Теперь об этом… – Рюмин поморщился и щелкнул пальцами. – По-моему, строительство надо завершить. В городе моста нет?
– Ближайший мост находится в пятидесяти километрах выше по реке, – пояснил Постников.
– Прекрасно. Снимем нужные кадры там.
– Но это же неправда, – вяло возразила Рита.
– Тебе объясняют, что мы снимаем художественный фильм, а не документалистику. Неужели непонятно? Если потребует образ, мы снимем мост, построенный на Луне, – с некоторой долей назидательности произнес Постников.
– Он прав, – согласился Рюмин, обращаясь к Рите. – Понимаешь, материал какой-то скучный, не хватает драматичности. Вот, кстати, как гибнет Лосев? У тебя написано, что он простудился и умер. Это, сама понимаешь, не для фильма. Ну, что такое «простудился»? Пусть его хотя бы арестуют…
– Это происходило в пятьдесят пятом году, тогда уже не арестовывали, – потупившись, возразила Рита.
– Арестовывали всегда, – назидательно заметил Постников, – отличаются только масштабы. А потом, мне кажется, что пятидесятые годы, по крайней мере, для молодежи, это такая древность, что плюс, минус десять лет ничего не решает.
– Я себя тоже отношу к молодежи, – устало заметила Рита, – но для меня начало пятидесятых весьма отличается от конца пятидесятых.
– Рита права, – поддержал ее Егор. – С арестом я перебрал. Но может быть, пусть Лосев утонет? Ты написала, что под ним опрокинулась лодка, он промок, простудился и умер. Давай уберем промежуточные стадии: промок, простудился? Пусть будет: опрокидывается лодка и он тонет. А?
Рюмин взглянул на молчащую Риту.
– Ага. Будет новый Чапаев – вмешался Постников.
Рита скептически улыбнулась. Рюмин нахмурился, и негромко побарабанил пальцами по столу.
– А где роль для Чубарова? – спросил вдруг Постников.
– Да, – заметил Рюмин, обращаясь к Рите, – я, видимо, забыл тебе сказать, что в сюжет нужно ввести какого-нибудь старика, которого и сыграет Чубаров.
– Вы не забыли. Вы говорили. Но мне кажется, что Чубаров должен играть Лосева, – тихо произнесла Рита.
– Что? – в один голос воскликнули Рюмин и Постников.
– А почему нет? – удивилась Рита.
– Сколько лет было Лосеву, когда он строил мост? – поинтересовался Егор.
– Тридцать пять, – нахмурилась Рита.
– А знаешь, сколько лет Чубарову? – допытывался Рюмин.
– Не знаю.
– Чубарову шестьдесят восемь. Он старик. Он почти в два раза старше Лосева. Тут никакой грим не поможет. Как я его буду снимать? Ты его видела?
– В кино видела.
– Его уже больше десяти лет не снимают. Нет, он не сможет. Я думаю, придется кого-нибудь из молодых пригласить. Володю Зорина знаешь?
– Нет, – покачала головой Рита. – Но я, когда писала, представляла Чубарова. А потом вы сами говорите, что это будет не документальное кино.
– Хороший довод, но ты не учитываешь амплуа. Знаешь, что это такое? – улыбнулся Рюмин.
– Догадываюсь, – обиженно ответила Рита.
– Тут надо не догадываться. Тут чувствовать надо. Чубаров – прирожденный комик, это его амплуа. Зритель, только увидев его на экране, сразу понимает, что будет дальше. И если комик начинает говорить серьезно, то либо зритель разочаровывается, либо начинает смеяться над серьезными вещами, а это уже не смешно.
Рюмин умолк. Он понимал, что сценарий еще сырой, концовки пока нет. Но тут можно надеяться на Риту.
«Девочка хорошо поработала, и чувствуется, еще поработает. Диалоги стали живыми. Она, правда, увлекается, но это даже неплохо. Можно будет подкорректировать ее устремления, глядишь, что-то путное получится».
Он вдруг поймал себя на том, что начал обдумывать, как решить эпизод с первым появлением Лосева в кадре, причем, в образе Лосева он неожиданно для себя почему-то представил Чубарова, правда, молодого. Егор нахмурился и потер лоб согнутым указательным пальцем, словно отгоняя видения.
– Значит, так, – произнес он, обращаясь в основном к Постникову. – Я думаю, пора собирать группу. Понял?
– Я уже давно жду команды, – отозвался помреж.
– Считай, что я ее уже отдал.
– Понял. Завтра выеду. Думаю, дней за десять соберу.
– Соберешь через неделю.
– Егор, через неделю не получится, – возразил Постников.
– Через неделю, – спокойно повторил Рюмин.
– Егор Александрович, ты даже списка еще не составил.
– Будет тебе список.
– А если кто-то не согласится?
– Обратишься к Прохорову. Он обещал содействие.
– Знаю я его содействие, – проворчал Постников.
Но по его виду было уже понятно, что он соберет группу через неделю. Постников достал из кармана большую записную книжку и начал быстро перелистывать ее страницы. Лоб его наморщился, губы шевелились. Рюмин покосился на него, а потом повернулся к неподвижно сидевшей Рите и сказал ей:
– Введи паромщика, пусть его играет Чубаров. Придумай концовку, и все будет хорошо. Ладно?
– Я постараюсь, – пообещала Рита, с некоторой опаской смотревшая на суету озабоченного Постникова.
– Не бойся фантазировать. Все искусство – это сплошные фантазии, – медленно проговорил Рюмин.
Рита промолчала. Она не решилась признаться, что кое-что уже воплощено во втором варианте ее сценария. Хотя она уже начала обдумывать и третий вариант…


7

На следующий день, проводив Постникова и вручив ему обещанный список участников группы, Рюмин отправился в одиночестве побродить по окрестностям.
Он любил, попав в чужой город, пройтись по незнакомым улочкам, посмотреть на случайные картины чьей-то жизни. Он не терял ориентации в пространстве, которая в сочетании с хорошей памятью всегда помогала ему найти обратную дорогу. Такие самостоятельные прогулки позволяли быстрее освоиться в новом месте и чувствовать себя уверенно. Правда, в Синегорске трудно было заблудиться – практически из любой точки города хорошо просматривалась или сама река, или синь заречных далей.
Ночью прошел дождь. Утреннее солнце уже пригрело асфальт, над черными влажными тротуарами зазмеились струйки пара. Ярко блестели лужи, вдоль обочин еще текли ручьи, сверкала мокрая листва деревьев.
Выйдя из гостиницы, Егор легко сбежал по ступеням на тротуар и огляделся. Гостиница располагалась в углу центральной городской площади. Чуть правее вверх по холму уходила улица, ведущая к вокзалу. Напротив гостиницы стоял пятиэтажный жилой дом, в одноэтажной пристройке к которому размещался ресторан и аптека.
Левее площадь несколько расширялась. На противоположной стороне серый каменный куб общественного здания намеренно отступал вглубь, а перед ним стелился большой квадрат зеленого газона, окантованного двумя полосами красных цветов. В центре газона размещался намокший пустой пьедестал из-под памятника. Раньше, вероятно, это здание занимал райком, или какой-нибудь городской совет. Райкомов больше нет, памятник вождю снесли, остался пьедестал из красного гранита. Теперь, скорее всего, в здании размещается районный парламент или городское управление, а местное население упрямо по-прежнему называет здание горсоветом. Оно и понятно, потому как русским языком выговорить с разбега слово «муниципалитет» даже на трезвую голову достаточно сложно.
Рюмин не стал переходить площадь, чтобы удостовериться в правильности своей догадки. Он двинулся вдоль площади в поисках спуска к реке, туда, где в прошлый приезд гулял по набережной в сопровождении Риты.
Свернув с площади, Егор вошел под зеленые своды улочки, спускавшейся к набережной. Большие деревья смыкали свои кроны, образуя прямо-таки тоннель. Он удивился, так как вспоминая виденное на прошлой прогулке, тоннеля он припомнить не мог. Либо в тот раз они шли другой дорогой, либо он тогда оказался слишком невнимателен.
На выходе из тоннеля серебрилась река. Рюмин слегка помечтал о том, что неплохо бы сейчас встретить Риту. Но тут большая капля, как следствие ночного дождя, внезапно упала ему за воротник рубашки. От неожиданности он даже вздрогнул. Холодная капля быстро стекла по спине, и сразу развеяла его мечты.
Выйдя к набережной, Егор остановился у парапета и неторопливо оглядел противоположный берег. Справа вдали на голубеющих холмах он заметил несколько селений. За рекой расположился поселок, над которым возвышалась белая церковь. Чуть в стороне, небольшая деревенька прижалась к берегу, а за ней Рюмин увидел мост.
Не мост, конечно, только его опоры… Откуда-то издалека по зеленому лугу протянулась цепочка, вернее, две параллельных цепочки серых столбов. Егор сразу понял, что это. Столбы доходили до самого берега. Две опоры стояли в воде возле противоположного берега, а на ближнем берегу опора была только одна, и та – то ли еще не достроена, то ли уже разрушена. Рюмин предположил, что, видимо, планировали поставить опоры и на середине реки, но, похоже, до этого дело не дошло.
Он вспомнил слова Риты о том, что мост собираются достраивать.
«Хорошо бы строители не очень затягивали с началом. Мы бы тогда снимали эпизоды с их участием. Не нужно будет куда-то специально выезжать, да и массовку будет легче организовать. Когда Постников вернется, его следует озаботить этим вопросом».
Дойдя до конца набережной, Рюмин сошел на тропинку, которая, извиваясь по склону, привела его к опоре недостроенного моста. Оказавшись рядом с ней, Егор понял, что опора полуразрушена. Треснувший бетон, выкрошившиеся камни, покрытые зеленым мхом, стебли травы, тонкий хлыстик молодой березки, растущий из расселины в опоре, – все это лишний раз подчеркивало, что все человеческие сооружения существуют только до тех пор, пока ими пользуются люди, пока за ними ухаживают.
«Ну, где пропадает Левитский? Почему он до сих пор не приехал? И Постников только через неделю вернется, – подумал он вдруг с досадой. – Это же необходимо снимать. Немедленно! Надо эту мысль подчеркнуть, провести ее четко: существует, сохраняется только то, чем постоянно пользуются люди, все остальное гниет, ржавеет, рассыпается, пропадает…»
Рюмин не мог понять, зачем Лосев решил строить мост в Синегорске?
«Почему он столько сил потратил на то, чтобы ему разрешили строить именно здесь? Может, у него существовал какой-то особый интерес? – Егор вздохнул, понимая, что уже не получит ответа на вопрос. – Придется Рите выдумывать…»
В холле гостиницы, когда он вернулся с прогулки, его поджидал Левитский. Олег считался хорошим оператором и уже давно работал с Рюминым. Они прекрасно друг друга знали и понимали с полуслова.
– Не ругайся, – опережая Рюмина, остановил его Олег, – я уже приехал, и я уже жду указаний.
– Ладно, привет, – улыбнулся Егор и пожал руку Левитскому. – Пока что будут общие указания. Сценария пока нет…
– Даже так? – удивился Олег.
– Да. Но некоторая идея имеется. Мост в центре внимания. Мост недостроенный и мост будущий. Словом все события и все герои концентрируются вокруг строительства моста.
– Понятно. Я попробую найти интересные ракурсы.
– Поищи, – согласился Рюмин.
– А когда аппаратуру подвезут?
– Постников уже в пути. Думаю, через неделю начнем.
– Ладно, я только не понял насчет сценария…
– Не горюй, все будет, – буркнул Егор.
– Да я не горюю. Просто удивительно, в этот раз работа начинается как-то необычно.
– Я и сам это замечаю.
– Впрочем, деньги платят, и ладно, я сейчас пойду в город, перекушу где-нибудь. А вечером встретимся и еще поговорим.
Они похлопали друг друга по плечу и разошлись.

То, что Рюмин почти угадал общую идею второй версии сценария, удивило Риту. Она дней десять страдала, стараясь увязать все нюансы. А ему хватило десяти минут. Но рассказать о втором варианте она все-таки не решилась. Рита опасалась, что Рюмин может подумать, будто она хочет утвердить свое первенство. А к этому она не стремилась. Кроме того, она чувствовала, что второй вариант не будет окончательным, еще много нужно работать.
На следующее утро Рита пришла в редакцию с твердым намерением: взять отгул, несмотря на любое противодействие Коркина, и хотя бы один день посидеть дома над рукописью.
Но с утра Коркина на месте не оказалось, он вернулся только к обеду и, опередив ее, сам вызвал к себе в кабинет.
– Здравствуйте, Валерий Семенович. Что случилось? – с порога поинтересовалась Рита.
– Я уже оформил документы, – озабоченно заговорил редактор. – Вот, бери письмо, по дороге изучишь. Маргарита, не возражай. Прямо сейчас поедешь в Ополье, автобус – через полчаса, а тебе идти до него десять минут. Не теряй времени.
– Какое Ополье? Зачем? – удивленно воскликнула Рита. – Я хотела попросить отгул. Мне очень надо.
– Так, – нахмурился Коркин. – У нас с тобой на все препирательства осталось пять минут. Буду краток. Командировочные документы получишь в канцелярии. Я, на всякий случай, оформил командировку на два дня, приедешь, поговоришь, переночуешь, а завтра вернешься обратно, в бухгалтерии тебе выпишут деньги. Конечно, в Ополье собирался ехать Мишка Ершов, у него там связи. Но он, подлец, прислал заверенную телеграмму, что ему нужны три дня отпуска, на свадьбу.
– Мишка женится? – опять удивилась Рита.
– Не мешай мне, – попросил Коркин. – Продолжаю, ибо осталось четыре минуты. Это – жалоба на кандидата в депутаты областной думы, – он потряс письмом. – Обратный адрес – Ополье. Ты хоть знаешь, что у нас через шесть дней будут довыборы в районную думу? Кандидатов трое. Один из них, Сергей Михайлович Токарев, как раз живет в Ополье. На него жалоба. Придется тебе ехать и разбираться на месте. Времени в обрез. Пойми, больше некому. Все отгулы будут потом, я тебе обещаю. А пока отправляйся в командировку.
– Но у меня ни денег, ни вещей…
– Ты не слушаешь. Я уже сказал, иди в канцелярию, приказ подписан, в кассе выдадут командировочные. А вещи? Какие нужны вещи на два дня?
– Но Валерий Семенович…
– Никаких Валерий Семенычей. Дан приказ ему на запад… Слушай, Маргарита, не выводи меня из себя.
Рита поняла, что возражать просто бесполезно. Коркин не хотел ничего слышать. Приходилось подчиниться.
– Ну, тогда обещайте, что вечером позвоните маме, предупредите ее, а то она волноваться будет.
– Хорошо, – заверил Валерий Семенович, – с этим ты не волнуйся, я позвоню. А у нее что? На работе нет телефона? Или хотя бы мобильник у нее имеется?
– На мобильник и я смогла бы позвонить, но мать эту технику не уважает, а сейчас она не на работе, сказала, что поедет в управу.
– Успокойся. Я же обещал, что позвоню. Ты должна спешить. Следующий автобус только вечером, но на нем ехать плохо. Доберешься слишком поздно. А в незнакомое место лучше приезжать засветло.
Вздохнув, Рита раскрыла сумочку и проверила, взяла ли паспорт. Затем она отправилась в канцелярию за командировочным удостоверением, а потом – в бухгалтерию и в кассу.
Огорошенная неожиданным поручением, Рита в суете и спешке все время боялась что-нибудь забыть. Но, тем не менее, она вспомнила слова Рюмина, что Постников обязан вернуться через неделю.
«Значит, – решил она, – и я могу спокойно уехать в командировку на два дня».
Покинув редакцию, она с удивлением увидела Коркина. Тот поджидал ее, и, заметив, пригласил в машину.
– О, Валерий Семенович, – воскликнула девушка, – в честь чего такое уважение?
– Поехали, поехали, – поторопил ее Коркин, – возьмешь дома вещи, которые тебе нужны.
Рита поняла, что редактор сам смущен тем, что так срочно отправляет ее в командировку, и желает хоть чем-то помочь. Когда они сели в серенькие «Жигули», он, с хмурым видом заводя машину, произнес:
– Ты, девочка, извини. Мне очень не хочется посылать тебя туда. Но я просто в безвыходном положении. А если не поехать, то могут быть неприятности. Копия письма отправлена и в прокуратуру, и в областную думу. Мы просто обязаны откликнуться.
– Да что вы? Валерий Семенович, все в порядке. Я съезжу. Мне даже до некоторой степени интересно.
– Я понимаю, у тебя намечается работа с киношниками. Но ведь командировка краткосрочная.
– Валерий Семенович, не волнуйтесь, все в порядке, – твердо повторила Рита. – Мы уже приехали.
Еще в машине, Рита продумала, что ей необходимо захватить. В маленький чемоданчик она побросала туалетные принадлежности, пижаму, тапочки, вторые джинсы и блузку. Успела написать записку матери, после чего выбежала на улицу.
Коркин в самый последний момент подвез ее к автобусу. Водитель уже запустил двигатель и закрыл двери. Но Валерий Семенович подрезал дорогу автобусу и высадил Риту. Он не сразу освободил путь, а дождался, пока девушку впустили в автобус. Только после этого он отвел машину в сторону.
В автобусе имелось несколько свободных мест. Рита села, поставила себе на колени чемоданчик и, облокотившись на него, прикрыла глаза. В Ополье автобус придет часа через три с половиной. Рита достала письмо, которое ей отдал Коркин и начала читать…

Рюмин, конечно, ждал появления Риты с новым вариантом сценария. Но даже та, уже почти забытая исходная версия, не прошла бесследно мимо его сознания. Образы и картины, запавшие в память еще при чтении, теперь иногда воскресали из небытия и будили разнообразные мысли. Но пока эти мысли громоздились разрознено и хаотично.
Вначале все это казалось раздражающей чепухой. Никогда прежде его не интересовали такие сюжеты.
«Ну, что тут может быть интересного? Человек мечтает построить мост… Бред какой-то. Прямо-таки – Манилов».
Егор не понимал.
«Зачем мечтать? Если мост нужен, значит, его необходимо строить. А если он не нужен, то тут мечтай – не мечтай, никто строить не будет. Нет тут проблемы».
Возможно, это отношение к сюжету зародилось тогда, когда еще Прохоров пытался убедить его взяться за сценарий, а он изо всех сил сопротивлялся. То первое негативное впечатление оказалось стойким. И Рюмин, не желая заниматься непривлекательным сценарием, с удовольствием свалил все заботы о нем сначала на Постникова, а затем – на Риту. Но не может специалист-профессионал заниматься своим делом кое-как. Если возникали какие-то идеи, не мог он не проработать их, хотя бы мысленно. И постепенно этих обкатанных мыслей становилось все больше.
Егора охватили знакомые ощущения, и по прошлому опыту он понимал, что внутренняя работа уже началась. В теории это называлось творчеством. Да, наступали самые прекрасные моменты жизни. Они не очень часто баловали своим появлением, но всегда приносили даже большее удовлетворение, чем секс. Да и сам процесс оказывался более длительным. Но Рюмин знал, что в то же время это самые мучительные моменты. Творчество – это поиск, а поиск связан с сомнениями, с неуверенностью при выборе пути, при выборе направления. Хорошо, если помогает интуиция, а если она подводит? Если сам себя считаешь профаном и бездарью, как в этом случае жить?
В такие минуты все предыдущие успехи кажутся случайными, награды – незаслуженными, в чужих восхвалениях слышится изощренное издевательство. Хочется все забросить и забиться в какую-нибудь глушь, где тебя никто не знает, где никто не будет приставать с глупейшей просьбой: расскажите о ваших творческих планах.
Правда, где-то в глубине сознания живет нечто или даже некто. И этот некто смотрит на все более спокойно и рассудительно. Он даже про себя посмеивается, будучи убежден, что полоса отчаяния всегда сменяется полосой надежды, за полосой надежды следует полоса уверенности, которая в свою очередь переходит в полосу сомнений, а за ней опять возвращается полоса отчаяния. Это закон жизни. С ним нельзя воевать. Его следует просто принимать таким, как есть.
Когда-то, еще в детстве, мать сказала ему, что жизнь – это терпение. Очень долго он не понимал ее мысли. Его в школе учили, что жизнь – это борьба. Нужно быть стойким и не сдаваться обстоятельствам. Нельзя унывать. Только преодолевая испытания, человек крепнет душой и телом. Потом времена изменились, и под эти новые времена стали корректироваться лозунги. Бороться стало немодным. Популярным стало приспособление. Кто лучше приспособился, тот лучше устроился. Масло масляное… Но и теперь со всех сторон кричат, что ты должен сам взять все то, чего ты достоин…
Дожив до своих тридцати пяти лет, Егор начал догадываться, что когда-то имела в виду мать. Если нет сил, надо терпеть. Если тебя обидели, надо терпеть. Если в жизни началась черная полоса, надо терпеть. Потому что терпение и есть – стойкость, терпение и есть – борьба…
Егор старался быть терпеливым. Правда, не всегда это у него получалось. Особенно, когда срывались сроки, и начиналась горячка в работе…
Но сейчас, вроде бы, никто не подгонял. Рюмин, позавтракав в гостиничном буфете, уходил бродить по городу. У него отсутствовала конкретная цель, но несколько мест в городе он уже облюбовал. Несколько точек находилось на набережной, несколько – у опор недостроенного моста, две точки он отметил у переправы, и, конечно же, самое высокое место в городе – смотровая площадка в парке Победы. Открывались любопытные места и на противоположном берегу. Егор теперь каждый день обходил город, останавливаясь в отмеченных точках, и лишний раз убеждался, что они выбраны правильно. Пару раз он приглашал с собой Левитского и тот соглашался с выбором режиссера. Впрочем, оператор и сам добавил пару точек на противоположном берегу.
Дней через пять после отъезда Постникова, двигаясь по своему маршруту, Рюмин вдруг увидел, что у старых опор моста началось какое-то оживление. Там, внизу, ходили какие-то люди. Спустившись ниже, Егор разглядел все подробнее и понял, что это геодезисты. Тут припомнились слова Риты о том, что власти города решили строить мост. «Еще немного, – решил Рюмин, – и старых опор не будет. Что тогда снимать?» Недолго думая, он отправился в городскую управу.
– Как мне встретиться с префектом? – спросил он, с трудом прорвавшись в секретариат.
– Вы по записи к Алексею Сергеевичу? На какое время? – вопросами на вопрос откликнулась секретарша. – Как ваша фамилия?
– Моя фамилия Рюмин. Я не по записи.
– Алексей Сергеевич принимает только по записи. Записываться надо за неделю…
– Но у меня неотложное дело.
– Ничем не могу помочь, – сухо произнесла девушка.
– Я кинорежиссер Рюмин, из Москвы.
– Кинорежиссер Рюмин? – секретарша удивленно подняла голову и в первый раз посмотрела на посетителя внимательно.
До этого она сидела, склонившись над каким-то красочным журналом, и даже не смотрела на посетителя. Услышав знакомую фамилию, она оживилась, в глазах ее вспыхнула заинтересованность.
– Вы будете у нас снимать кино? – спросила она.
– Может быть, – нахмурился Рюмин, – но для этого мне сначала нужно поговорить с префектом.
Секретарша, закрыв журнал, отложила его в сторону, поднялась и остановилась у двери, обитой кожей.
– Я сейчас спрошу Алексея Сергеевича. Может быть, в виде исключения он вас сегодня примет.
– Если это поможет, то пусть будет в виде исключения, – согласился Егор.
Секретарша исчезла за дверью, а Рюмин покосился на красотку, выставляющую напоказ свои ножки с глянцевой обложки журнала, и подмигнул ей. Спустя некоторое время секретарша вернулась и пригласила Егора в кабинет.
– Егор Александрович, какими судьбами? Какими ветрами к нам? – префект встретил его на середине кабинета.
В хозяине кабинета с первого взгляда угадывался настоящий представитель власти. Холеный мужчина, знающий себе цену, седой, но молодящийся. Внешне покровительственно радушен, казалось даже, что он готов обнять Рюмина, но тот заранее протянул руку, и встреча ограничилась рукопожатием.
– Алексей Сергеевич, – представился префект и спросил, – говорят, вы собираетесь у нас снимать кино?
– Да. Есть вероятность.
Префект подвел Рюмина к журнальному столику, стоявшему в стороне, и усадил режиссера в кресло. Сам же вальяжной походкой вернулся к своему столу и нажал кнопку вызова секретарши. Девушка тут же появилась в дверях.
– Слушаю, Алексей Сергеевич.
– Наташенька, организуй нам кофе, – попросил префект, он сел в кресло напротив Рюмина и обратился к нему, – а пока она приготовит, я вас слушаю. Какие-то просьбы, пожелания? Если что-то нужно, город обязательно поможет. Если понадобится, выделим людей. Так что, не стесняйтесь. Приходите в любое время. Вас ко мне пропустят без проволочек. Еще бы, в кои-то веки сподобились. Дождались. У нас тут такие красивые места, а никто из киношников до сих пор ни разу не снимал ни наш город, ни окрестности. Река у нас – загляденье. А уж какая рыбалка! Если хотите, мы организуем, у нас есть база, там все будет по высшему классу, и баня, и рыбалка…
В какой-то момент Рюмину показалось, что префект никогда не умолкнет. Егор с трудом сносил говорливых женщин, он почему-то сразу вспоминал афоризм Козьмы Пруткова: «Если у тебя есть фонтан, заткни его…». Столь говорливый мужчина ему встретился впервые. Рюмин сидел, потупив взгляд, всем видом показывая, что ждет, когда ему дадут слово. Но префект заливался соловьем, и, казалось, совсем забыл о посетителе.
Разрядила ситуацию секретарша. Слегка стукнув в дверь, она вошла в кабинет с подносом в руках. При ее появлении Алексей Сергеевич умолк. Наташа подошла к журнальному столику и аккуратно поставила чашечки с кофе, над которыми вились струйки пара, вазочку с печеньем и сахарницу.
– Спасибо, Наташа, – улыбнулся префект, – полчаса нас нет ни для кого.
– Хорошо, Алексей Сергеевич, – кивнула секретарша, и направилась к выходу.
Префект неторопливо придвинул чашку, ложечкой положил сахар себе в кофе и размешал. Откусив кусочек печенья, он смачно хлебнул кофе.
– Алексей Сергеевич, – воспользовался паузой Рюмин, – я слышал, вы мост начинаете строить.
– Да, – откликнулся префект, – вы знаете, лет пятьдесят назад здесь уже начинали строить мост. Но, понимаете, как-то не сошлось. От советской власти осталось много долгостроя. Вы уже видели старые опоры? Они, мне кажется, уже начали разваливаться…
– Я как раз об этом хотел вас спросить, – Егор воспользовался паузой, возникшей, когда префект опять отхлебнул кофе.
– О чем?
– Об этих старых опорах.
– А что о них спрашивать? Нам их все равно придется разбирать. Специалисты говорят, что их использовать уже нельзя.
– Я все понимаю, но у меня есть просьба, – опять с трудом прорвался Рюмин.
– Говорите. Я вас слушаю. Я же вам обещал, что город поможет вам, если у вас есть какие-то просьбы и пожелания…
– Мне нужно, чтобы строители хотя бы недели две-три не трогали опоры, – попросил режиссер.
– Зачем вам это? – удивился префект.
– У нас в сценарии есть момент, когда нужно показать старые опоры моста, – начал объяснять Рюмин.
– Три недели? – переспросил префект. – Это много.
– Ну, хотя бы две, – начал торговаться Егор.
– Вы знаете, у строителей есть план. Каждая работа должна выполняться в срок. Даже неделя – это много.
– У нас аппаратура прибудет только через неделю, – пояснил Рюмин.
– Ладно, Егор Александрович, – префект допил кофе и нахмурился. – Попробуем вопрос решить. Что еще вас волнует?
– Все. Больше у меня просьб нет, – улыбнулся режиссер.
Префект поднялся. Егор, понимая, что разговор закончен, тоже встал, покосившись на чашку с кофе, к которой так и не притронулся.
– Заходите, Егор Александрович, я вам всегда рад, – произнес префект дежурную фразу, возвращаясь к своему столу.
Радушие его разом исчезло, он отработал свое и теперь занялся делами. Рюмин вышел из кабинета. Здесь его поджидала Наташа.
– Ой, Егор Александрович, – воскликнула она, – я понимаю, вам это уже надоело. Но, пожалуйста, можно у вас попросить автограф?
Рюмин улыбнулся и подошел к ее столу. Секретарша раскрыла записную книжку и протянула ее Егору.


8

Чтобы попасть в Ополье, автобусу приходилось сначала добираться до моста через Резву, а это – вверх по течению около пятидесяти километров, а потом чуть меньше пятидесяти – обратно. У автобуса дорога со всеми остановками заняла часа три с половиной. За это время Рита весьма подробно изучила письмо, которое ей вручил Коркин.
Текст показался ей не очень убедительным. Если бы Рита сама вычитывала почту, она отложила бы это письмо, как недостойное внимания. Оно слишком походило на анонимку, хотя на конверте стоял адрес, а под текстом стояла имелась подпись – А. Дрозд. Но даже эта подпись казалась подозрительной, она больше походила на кличку или псевдоним.
Гражданин Дрозд, а впрочем, может, и гражданка, в своем письме обвинял помощника префекта, некоего Сергея Михайловича Токарева, в том, что тот занимается финансовыми махинациями. На четырех страницах подробно расписывалась суть этих махинаций. Сообщалось, что копия письма отправлена в прокуратуру. А в заключение гражданин Дрозд информировал, что Сергей Михайлович в настоящее время является кандидатом в депутаты областной думы.
Изучив письмо, Рита убрала его в чемодан. Ей предстояло решить, куда отправиться сначала – к автору письма или к помощнику префекта? Если идти к автору, то он начнет рассказывать все то, что она уже прочла в письме. А если – к помощнику префекта, то… Тут Рита никак не могла представить, что сказать господину Токареву, о чем его спросить? Да и не примет он ее ни с того ни с сего. Значит, придется скорей всего искать автора.
Автобус остановился на городской площади. Выбравшись из него, Рита огляделась, определяясь, в какую сторону ей двинуться в первую очередь. Она лет двенадцать не приезжала в Ополье, и теперь ничего не могла узнать.
Когда-то, очень давно, бабушка Ксеня собралась к своей знакомой в Ополье и взяла с собой Риту. Из Ручьев они ехали почти час, лошадь неторопливо тянула их то в горку, то под горку, а они тряслись на телеге. И эта тряска очень рассмешила их обеих, им понравилось дребезжание голоса Риты, когда она что-то говорила бабушке. Рита, с улыбкой тянула звук «а-а-а», который прерывался на каждой кочке…
Смех бабушки Ксени помнится, а город не запомнился. Зеленая улочка, какие-то деревянные заборы… Лицо бабушкиной знакомой не запомнилось, а вот огромный лающий пес выплыл из глубин памяти. Да, черный и лохматый, и лаял жутко и страшно – с каким-то хрипом… Рита вспомнила, что очень боялась этого пса, и в то же время очень жалела его. Почему? Трудно сказать… Ах, да. Бедный пес бегал по двору на огромной блестящей цепи. Цепь скользила по металлическому тросу, и пес свирепо бросался, пытаясь достать, бабушку Ксеню и Риту, пока они пересекали двор… Память детства – это память о впечатлениях, а может, и не только детства…
Рита вздохнула, отгоняя воспоминания, и направилась к розовому четырехэтажному зданию с крутой железной крышей, и входной дверью под широким навесом, на котором красовались большие иностранные буквы: «HOTEL OPOLYE». Буквы выглядели очень громоздкими, почти в целый этаж. Казалось, что они вот-вот проломят навес, и придавят тех, кто собирается проскользнуть в гостиницу.
Холл неожиданно оказался маленьким. Прямо у входа за письменным столом сидела женщина-администратор в оранжевом парике. Еще не задав вопрос, Рита поняла, что женщина ей скажет: мест нет. Апельсиноволосая дама лишь искоса бросила взгляд в сторону Риты и молча отвернулась. Но даже ее профиль выражал высшую степень осуждения. Весь вид дамы говорил, что она успела разглядеть и голубые джинсы в обтяжку, и коротенькую блузку, и полосу оголенного живота между блузкой и джинсами с пупком посередине. Будь ее воля, она таких разбитных молоденьких девочек на версту не подпускала бы к гостинице, чтобы не искушали солидных постояльцев.
– Скажите, пожалуйста, а мест нет?
– Нет, – кратко проинформировала администратор, продолжая гордо являть свой профиль.
– Понимаете, я в командировку приехала, – пояснила Рита. – Я корреспондент «Синегорской правды».
Оранжеволосая дама с недоверием посмотрела на Риту. Та показала редакционное удостоверение. Коричневая книжечка произвела нужное впечатление. Дама несколько смягчилась.
– Нет, правда, – сказала она, – у нас все занято. Лучше подходите к вечеру. В восемь уходит Синегорский автобус. Несколько человек собирались уехать. Приходите, я думаю, места появятся.
Рита вздохнула и подняла свой чемоданчик.
– Простите, – обернулась она к администратору, – а у вас камеры хранения нет? Я бы оставила чемодан, а то тяжело и неудобно таскаться с ним по городу.
Оранжеволосая дама заколебалась, но это продолжалось не долго. Выдвинув ящик стола, она достала ключи и, кивнув Рите, прошла по коридору до двери с табличкой: перерыв на обед с 13 до 14. Открыв дверь, она вошла внутрь, зажгла свет и, нашла на полке жетончик.
– Вот, ставь в угол свой чемодан, – скомандовала она, показывая место и пропуская Риту к стеллажу.
В холле администратор вдруг спохватилась:
– Погоди-ка, как тебя? Корреспондент, – позвала она Риту, которая уже собралась уходить.
– Что такое? – вернулась Рита.
– Знаешь, покажи-ка еще раз свои документы.
– Пожалуйста, – улыбнулась Рита, – а зачем?
– Твой чемодан в камере хранения. А вдруг ты – террористка, и у тебя в чемодане – бомба.
Рита улыбнулась, но оранжеволосая дама без шуток внимательно изучила документы, потом вернула их Рите и, вздохнув, сказала:
– Ладно, уж. Иди. А после восьми вечера приходи.
– Обязательно, – отозвалась Рита. – А вы не расскажете, как мне найти улицу Русакова?
Дама пытливо посмотрела на Риту и спросила:
– А кто тебе нужен на Русаковой?
Рита почему-то решила не сознаваться, кто ее интересует. Она нахмурилась, словно вспоминая.
– Я не запомнила фамилию.
– А какой номер дома?
– Двадцать третий, – не задумываясь, произнесла Рита, хотя помнила, что на конверте стояла цифра пять.
Дама посмотрела на нее укоризненно, и некоторое время молчала, словно сомневаясь, отвечать ей или нет. Рита почувствовала, что, назвав номер дома, она в чем-то ошиблась. У администратора вновь изменилось отношение к ней.
– Как выйдете из гостиницы, поверните направо, дойдете до улицы Маяковского, повернете налево, а там и до улицы Русакова близко, кого-нибудь еще спросите, – перейдя на «вы», поскучневшим голосом сообщила дама.
– Спасибо, – кивнула Рита и, поправив сумочку, вышла.
Площадь перед гостиницей пустовала. В тени под деревьями мальчишки наперегонки катались на самокатах по асфальтовому тротуару. Вдали в синем халате и белом платке спешила женщина с двумя хозяйственными сумками в руках. Две девчонки в светлых платьицах стояли у киоска на солнцепеке и что-то пили из пластиковых бутылочек.
В Синегорске, по сравнению с Опольем, движение было более интенсивное. А здесь Рита обратила внимание, что транспорт двигался неторопливо. Пересекая площадь, оглушительно рыча, пропылил грузовик и скрылся, но звук его мотора слышался еще долго. По дороге, пока она шла до улицы Маяковского, ее обогнали только «Жигули» бежевого цвета.
Воспользовавшись указаниями администратора гостиницы, Рита быстро сориентировалась. Несколько минут она шла по Маяковской, и вскоре прямо на заборе увидела белую табличку. Здесь начиналась улица Русакова. Она ответвлялась от Маяковской и уходила в заросли кустов и деревьев. Но, как ни густа казалась зелень листвы, Рита увидела, что улица обрывается, влившись в поперечную.
Теперь ей стало понятно, почему оранжеволосая дама смотрела на нее с укоризной. На этой улице не могло быть даже одного десятка домов, а Рита сказала, что ей нужен двадцать третий.
В городке люди вообще не наблюдались, по крайней мере, в пределах видимости. У забора в тени на скамейке, закрыв глаза, лежала белая курица, а на земле под скамейкой суетились две пеструшки. Возле самой калитки стоял красивый сине-коричневый петух с большим красным гребнем и, скосив голову, одним глазом подозрительно смотрел на Риту, не покушается ли она на его гарем.
«Итак, на этой улице в доме номер пять живет А. Дрозд. Какой-нибудь Александр или Алексей. Впрочем, возможно, что это Антонина или даже Авдотья».
Рита укорила себя за то, что во время чтения так и не смогла определить, мужчиной или женщиной написано письмо. Ее отвлекло описание подробностей махинаций, автор же остался вне внимания. Теперь она ничего припомнить не смогла. А письмо лежало в чемодане, который остался в гостинице.
Рита двинулась по улице, пытаясь что-нибудь разглядеть за заборами и кустами. Но люди любят прикрывать свою частную жизнь от посторонних глаз. Она так ничего и не рассмотрела, но внезапно прямо перед собой увидела калитку с жестяной табличкой, в которой была прорезана цифра «пять».
Остановившись, Рита вдруг испытала робость, она решила, что так проявлялось волнение перед неизвестностью. А может быть, даже это страх? Ведь почему-то недавно у нее возникли воспоминания о детстве, о собаке на цепи. А вдруг и здесь – во дворе злая собака?
Рита огляделась, звонок отсутствовал, впрочем, надпись о злой собаке – тоже. Она постучала в калитку. Но стучать рукой оказалось бесполезно, звук не летел дальше двух метров. На обочине Рита увидела небольшой камень и, подняв его, постучала по жестяной табличке. Это уже получилось громче.
Но в ответ ни заскрипело, ни звякнуло, ни стукнуло. Нигде ничего. Невидимые, стрекотали кузнечики, где-то вдали кудахтала курица, сообщая всем, что снесла яйцо. Впрочем, возможно, что она только собиралась это сделать.
«Удивительно, – подумала она. – Неужели куры так же кудахтали, когда их еще не одомашнили? Видимо, из-за этого их отловили и приручили».
Рита нахмурилась, отгоняя посторонние мысли, и еще раз постучала, на этот раз громче. Потом еще раз. Но результат был все тот же. Вернее – никаких результатов, никаких отзвуков.
Она вздохнула и, открыв калитку, ступила на дорожку.
– Эй, хозяева есть? – спросила она вслух, поднявшись на цыпочки и потянувшись, словно пытаясь заглянуть через кусты.
По каким-то приметам она поняла, что когда-то за участком ухаживали. От калитки к дому тянулась тропинка, выложенная из бетонных плиток. Стволы деревьев светились побелкой, а земля вокруг стволов аккуратно взрыхлена. На открытом месте несколькими ровными рядами сидели кустики клубники. Рите даже показалось, что она разглядела несколько красных ягод. Вдоль тропинки с обеих сторон высажены желтые бархотки, в стороне цвела небольшая группа синих ирисов. Вернее, когда-то цвели бархотки и синие ирисы. Сейчас повсюду в глаза бросались следы разора. Кустики бархоток кто-то вытоптал, синие ирисы поломаны. На стволах нескольких яблонь зияли белые раны – следы выломанных веток, которые тут же валялись на земле.
– Эй, хозяева есть? – повторила она громче, приближаясь к дому. – Эй, хозяева!
То, что здесь отсутствовала собака, успокоило Риту. Она уже смелее подошла к крыльцу. Тут она заметила, что в доме выбиты стекла в оконных рамах.
– Есть кто живой? – не очень уверено спросила она, поднявшись на крыльцо и постучав в дверь.
На всякий случай она подергала за ручку, дверь оказалась незапертой. Приоткрыв ее и заглянув внутрь, Рита не отважилась войти в дом, понимая, что хозяев нет. Такой вариант она не рассматривала. На какой-то миг Рита даже растерялась. Как теперь быть? Что нужно делать, чтобы выполнить поручение редакции? Сейчас уже поздно. Придется переночевать в гостинице, а с утра попробовать прорваться к Токареву.
За ее спиной послышался какой-то шорох, и Рита оглянулась. Из-за кустов, росших вдоль забора, показался мужчина. В первое мгновение Рита почему-то испугалась, но мужчина подошел ближе, и Рита увидела, что это старый невысокого роста седой дед. Под пиджаком, застегнутым на две пуговицы, виднелась клетчатая рубаха. В руках он держал грабли, на древко которых опирался, как на посох.
– Девочка, что тебе надо в чужом доме? – хмуро спросил он, останавливаясь на приличном расстоянии.
Рита начала спускаться с крыльца, но, заметив, что дед при этом начал отступать к кустам, она остановилась и, не приближаясь больше, громко спросила:
– Извините, дедушка, мне нужен А. Дрозд. Это не вы?
– Нет, это не я, – быстро отозвался тот.
– А где сейчас ваш сосед?
– Зачем он тебе? – спросил дед, щурясь на нее издали.
– Понимаете, я из редакции, – начала объяснять Рита. – Он написал письмо нам в редакцию. Вот я и приехала.
– А-а, – разочарованно протянул старик. – Понятно. Андрюша может. Его хлебом не корми, дай написать куда-нибудь.
– Значит, его имя – Андрей? – уточнила Рита.
Но старик, утратив к ней интерес, повернулся и тут же исчез за кустами. Рита удивилась его необщительности, и направилась следом за ним.
– Куда же вы? – спросила она, но старик не отозвался. – Дедушка, дедушка, – снова позвала Рита.
Она на цыпочках, чтобы не проваливались каблуки, прошла вдоль грядки с помятой зелено-фиолетовой свекольной ботвой и, углубившись в кусты, вышла к забору из штакетника. Тут, к ее удивлению, она обнаружила узкую калиточку, ведущую на соседний участок. За забором она увидела старика. Тот бросил на завалинке грабли и уже поднимался на крыльцо.
– Дедушка, – опять позвала его Рита, но тот вновь не услышал ее и скрылся за дверью.
Она отворила скрипнувшую калитку и двинулась к дому старика. Рита понимала, что ей нельзя возвращаться в редакцию, ничего не узнав об Андрее Дрозде, а для этого она  собиралась расспросить обо всем его соседа.
Она ступила во двор деда. Прямо перед нею находилось покосившееся крыльцо. Под ступеньками стоял старый эмалированный таз, торчали какие-то алюминиевые трубки. От ступеней поперек утоптанной площадки на земле тянулись две треснувшие доски. Видимо, по ним дед в непогоду перебирался через грязь, в которую превращалась утоптанная площадка.
Поднявшись на крыльцо и постучав, она отважилась войти в дом. Сени встретили ее темнотой, Рита открыла дверь в горницу и даже вздрогнула. Старик стоял прямо перед нею у порога, словно ожидал ее прихода.
– Тебе водички? – спросил он.
– Если можно, – растеряно улыбнулась Рита.
– Я сейчас.
Он ушел и быстро вернулся. Алюминиевая кружка, которую принес дед, оказалась приятно-холодной, а вода в ней – просто ледяной. Рита поднесла кружку к губам, с ощущением блаженства прикоснулась к холодному металлу и прикрыла глаза. Но пила она маленькими глотками. От такой воды легко схватить ангину. Дед стоял и внимательно ее разглядывал.
– Извините, дедушка, как вас звать? – спросила она.
Он помолчал, словно соображая, говорить ли свое имя, но потом сказал:
– В детстве, как прилипло, так и звали Гриней, а сейчас – дедом Гриней.
– А можно я буду вас звать дедушкой Гришей?
– Звать, конечно, можно. Как говорится, хоть горшком, только в печь не ставь. Но Гриней – лучше.
– Ну, если вы настаиваете, буду звать дедушкой Гриней.
Рита допила воду, старик забрал у нее кружку и, слегка шаркая ногами, ушел за занавеску, отделявшую угол избы перед печкой. Там что-то звякнуло, стукнуло. Не появляясь из-за занавески, он спросил:
– Ну что, девонька? Есть хочешь?
Рита неожиданно поняла, что действительно голодна. Но сознаваться в этом ей не хотелось.
– Да нет. Спасибо. Я недавно обедала, – соврала она.
Старик вышел с табуретом в руках. Поставив его возле стола, так и не произнеся ни слова, он удалился. За занавеской опять послышалась какая-то возня. И вскоре дед Гриня вынес двумя руками миску, осторожно поставил ее на стол и вновь исчез. Рита с любопытством наблюдала за его маневрами. Глухо звякнул металл, после чего дед Гриня принес и положил ложку, затем сел на лавку у стены и, показав на табурет, сказал:
– Ладно, садись, поешь. Ты только говори громче, я последнее время стал плохо слышать.
– Дедушка, спасибо, я не голодна, – громко произнесла Рита и повторила, – я хочу с вами поговорить.
– Садись, раз уж положено, – нахмурился дед Гриня.
Рита послушно села на табурет и взглянула на стол. В миске темнела гречневая каша, залитая молоком, а на толстой столешнице рядом с миской лежала краюшка хлеба.
– Спасибо, дедушка, – улыбнулась она.
– Кто ты такая, я не знаю… – заговорил дед Гриня.
– Я – из Синегорска, из газеты, – начала отвечать Рита.
– И знать не хочу, – перебил он, не слыша ее. – Не мое это дело. Время сейчас гадостное. Лучше ничего не знать. Может, проживу дольше… Хотя и не уверен…
– Дедушка, я ничего не понимаю, – громко сказала Рита.
– А тебе и не надо ничего понимать. Я просто объясняю. Меня предупредили, чтобы я не трепыхался… У меня выбора нет, пришлось подчиниться. А если б не согласился, они, может, и пристукнули меня… Конечно, не уверен, что потом не пристукнут. Но что делать? Когда выбираешь из двух зол, всегда одно зло остается.
– А что вы должны делать? – спросила Рита.
– Ничего не делать. Ждать надо. Как говорится, терпеливые всегда в выгоде.
Дед Гриня сидел, прикрыв глаза, он умолк и застыл, прижавшись спиной к стене. Только губы его шевелились, словно он кому-то что-то доказывал.
Рита ела кашу и слегка косилась на старика. Не все она понимала.
«Дед Гриня явно напуган. Кем? А кто устроил погром на участке его соседа? Возможно, все это звенья одной цепи. Неужели причина кроется в письмах Андрея Дрозда? Если это так, значит, деда запугали те же люди».
– Дедушка, я вот все хочу спросить вас о вашем соседе. Меня интересует Андрей Дрозд.
– Что тебя интересует? – недоверчиво уточнил старик.
– Я уже сказала, что он написал нам в редакцию.
– А-а, понятно. Очень ему хотелось навести порядок. Чтоб все, как вокруг его дома. Видала?
Рита кивнула головой.
– Уж я его стращал. Допишешься, мол. Убеждал, что сейчас жаловаться некому. Но разве он послушает?
– А куда он писал?
– Легче сказать, куда не писал. И у нас, и в Синегорск, и, кажется, даже в Москву. На почте ему посоветовали куда-то за границу написать. Он ответил, что подумает.
– Он всегда был таким?
– Да уж, сколько его знаю, он всегда правду искал. Только разве она есть? И раньше не сыскать, и теперь… – дед, нахмурившись, махнул рукой. – Ему некоторые и намекали, и прямо советовали успокоиться, не принимать все близко к сердцу. Но Андрюша из неугомонных. На таких ничего не действует. Но, как говорится, все до поры…
– И что же случилось?
– А что могло случиться, то и случилось. Прибежал ко мне Андрюшка весь белый, руки трясутся. Вот, говорит. И показывает мне. Разжал кулак, а на ладони шприц. Я спрашиваю: что такое? Ну, он мне и рассказал. Оказывается, Максимка, это его сын, пришел домой весь в слезах. Мать к нему – что случилось? Он молчит. И только отцу поведал, что к нему на улице подошел незнакомый дядька и сказал: передай отцу, что если он не перестанет волну гнать и не уедет, куда подальше, то он, то есть дядька, посадит его, то есть Максима, на эту иглу. И вручил ему шприц…
– Какой ужас! – воскликнула Рита.
– Вот именно, – согласно кивнул дед Гриня. – А каково Андрюше? Пацан, ему десять лет, плачет. Папа, говорит, я боюсь садиться на иголку… В общем, уехали они. Собрались за один вечер и уехали куда-то на Урал, там у его жены родственники. Андрюша, правда, обещал вернуться, но я сильно сомневаюсь. Не пустит его жена. Ну, если только – дом продать. Да и то, кому он тут нужен?
Старик умолк, а Рита снова склонилась к миске. Ситуация становилась более понятной. Похоже, что все укладывалось в единую картину.
– Дедушка, а кто такой Сергей Токарев? – спросила она.
– Ой, внучка, откуда я знаю? – замахал руками дед Гриня. – Никого я не знаю, и знать не хочу. И тебе не советую. Давай, не будем об этом говорить.
– Вы его боитесь? – продолжала допытываться Рита.
Старик быстро поднялся со своего места, отошел к двери, потом вернулся, пристально посмотрел на Риту и, прищурившись, поинтересовался:
– Думаешь, страх позорит человека?
– Ничего я не думаю, просто – уточняю.
– А ты думай. По-твоему, Андрюша испугался? Конечно. Но разве это его позорит? Нет. И вообще, что такое позор?
– Позор, это когда человека привязывали на площади к позорному столбу, – заметила Рита. – То есть выставляли его, чтобы любой мог его озирать, поозирать. Отсюда и позор.
– Не знаю, ты, видать, ученая, – проворчал дед Гриня, – а я знаю только, что позор – это не когда человек боится, а когда он в страхе подличает. Андрюша, он хоть и боялся, но не сподличал, а я вот сподличал…
– Когда это, – удивилась Рита.
– А когда согласился молча сидеть. Слушай, – спохватился он, и, прищурившись, спросил, – а ты точно из редакции?
– Конечно, дедушка. Вот мои документы, – Рита достала из нагрудного кармана бордовую книжицу.
Но дед Гриня не стал смотреть удостоверение. Немного помолчав, он вздохнул и опять заговорил:
– Ладно, внучка. Поверю. Хотя в нынешней жизни, говорят, сделать любые документы – это плевое дело. Но тебе я поверю. Что-то в тебе есть… Ты, вообще-то, чья? Ты где живешь?
– Живу я в Синегорске. А зовут меня Рита Таран.
– Таран? – дед Гриня, поднял взгляд к потолку, припоминая. – Нет, не знаю я Таранов. А родители твои из Синегорска?
– Папа из Синегорска, а мама из Ручьев.
– Что? – дед Гриня даже привстал. – Из Ручьев? А как фамилия твоей мамы? В молодости…
– Ее девичья фамилия – Мишина.
Дед Гриня всплеснул руками, и, качая головой и что-то бормоча, вскочил с лавки. Рита видела, что он взволнован.
«Интересно, почему его так поразила фамилия мамы? Может быть, он ее знает?»
Дед молча вернулся.
– Как же я раньше?.. – бормотал он себе под нос. – Я же сразу заметил… Совсем плохой стал…
Дед Гриня сел рядом и стал внимательно рассматривать ее, осторожно касаясь дрожащей рукой ее волос и глдя по голове. Губы его опять шевелились. Рита прислушалась.
– Вылитая Ксюша, – бормотал дед Гриня. – Как я раньше не заметил. Просто не отличить…
– Мою бабушку звали Ксеней.
– Это ты звала ее Ксеней, а я – Ксюшей, – дрогнувшим голосом заметил дед Гриня и согнутым пальцем смахнул слезу в уголке глаза. – Прошлым летом хватило сил дойти до кладбища, а в этом году, видать, уже не судьба…
Справившись с трапезой, Рита отодвинула миску. В далеком детстве бабушка Ксеня тоже ее так кормила.
– Очень вкусно. Спасибо, дедушка.
– На здоровье. Ну, что? Заморила червячка?
Рита вдруг почувствовала, что у нее закружилась голова. Наверное, она давно не ела. Все поплыло перед глазами. В какой-то момент ей показалось, что где-то рядом бабушка, она просто вышла и сейчас вернется обратно. Вспомнилось, что бабушка тоже говорила не «пожалуйста», а «на здоровье». И дед Гриня так говорит… Он в молодости бабушку звал Ксюшей…
Рита оглянулась. Дед Гриня, понурившись, сидел рядом. Трудно представить этого старика молодым. Сейчас у него трясутся руки, и он уже не может ходить за пятнадцать километров на кладбище…
Жаль стариков. Они похожи на детей, их желания превышают возможности. Но старики отличаются от детей, они научились урезать по-прежнему возникающие желания до уровня своих угасающих возможностей…
– Дедушка, вы знали мою бабушку? – спросила Рита.
– Если бы Ксюша захотела… ты бы меня называла дедом.
– А что? – улыбнулась Рита. – Я и сейчас могу вас назвать дедушкой Гришей…
– Да не Гриша я, – рассердился вдруг дед Гриня. – Меня зовут Николаем Степановичем, а фамилия моя – Гринев. Поэтому и кличка приросла с детства еще – Гриня и Гриня…
– Простите, Николай Степанович, я не хотела вас обидеть.
– Да я не обижаюсь, внучка, – махнул рукой дед Гриня.
Он забрал миску и ушел. Рита пересела на лавку ближе к открытым створкам окна. На огороде цвела картошка, ее заросли тянулись до кустов смородины, за которыми темнели штакетины забора, отгораживающего двор деда Грини от соседского. В глаза ей бросилось и то, что один пролет забора повален прямо на кусты смородины. А дальше стоял дом с разбитыми стеклами, жилище Андрея Дрозда.
Она молча обдумывала сложившуюся ситуацию. Надо честно признаться, что командировка ее оказалась безрезультатной. Ей ничего не удалось узнать. С Дроздом не поговорила, даже встретиться не получилось. Пусть это произошло не по ее вине, пусть Андрея запугали, и, причем, сильно запугали, он исчез до ее приезда. Его понять можно, он тоже человек. Но нужно констатировать, что задание редакции она не выполнила. И об этом надо сообщить Коркину.
«Впрочем, нечего сожалеть. В доме Дрозда явно похозяйничал кто-то. Что они искали? Раз Дрозд писал жалобы, значит, у него где-то хранился компромат. Видимо, и пытались его отыскать. Может, дед Гриня пытался им помешать, но они, эти неизвестные, и его запугали?»
– В городе ты, небось, не привыкла к такой еде? – спросил вернувшийся дед Гриня, подсаживаясь рядом на табурет.
– Ой, Николай Степанович, ну что вы говорите? – улыбнулась Рита. – У вас такая вкусная каша, что словами не передать. Спасибо. Такую я только у бабушки пробовала.
– Да ладно, внучка, – притворно нахмурился дед Гриня.
– Точно, точно. Вы же ее в печке томите, а у нас на газу так вкусно не получается.
– И то правда. Раньше жена такие пироги пекла, пальчики оближешь. Пол Ополья на запах сбегалось. А теперь все… – он махнул рукой. – Жена померла, а из меня какой повар? Так…
– Николай Степанович, давайте не будем о грустном, – предложила Рита, – лучше расскажите мне, как вы познакомились с бабушкой Ксеней?
– А чего тут рассказывать? – удивился дед Гриня. – На пароме и познакомились. Только какая она бабушка? Девушка.
– Она красивая была?
– Конечно. Тогда все парни в ее сторону косились. Я тоже Ксюшу сразу заметил, – дед Гриня улыбнулся и посмотрел куда-то вдаль, сквозь бревенчатую стену. – Она на плечах носила красивую голубенькую с белой каймой косыночку. На пароме Ксюша на стройку ездила. Ветер теребил косыночку, а она стояла в стороне и придерживала ее за уголки… Тоненькая, беззащитная, но – красивая. Она мне сразу в сердце запала…
– Вы тогда и познакомились? – уточнила Рита.
– Ты что? Нет, конечно, – махнул на нее рукой дед Гриня. – Тогда я ее только увидел в первый раз. Потом меня в армию призвали, я срочную отслужил, а позже, когда вернулся, мы и познакомились с нею. Она в автобусе сидела у самого входа, а я в переднюю дверь еле втиснулся. Вот пол дороги на ступеньках перед нею и стоял. Я ее сразу узнал, хотя она и стала еще красивее. Но глазеть-то неудобно. Вот я и поворачивал голову туда-сюда и, как бы случайно, на нее посматривал. А она всю дорогу в окно глядела, как птичка.
– Почему – птичка? – удивилась Рита.
– Не знаю, – смутился дед Гриня.
Рита упрекнула себя за нетерпеливость. Надо молчать и слушать. А своими вопросами она вспугнула охватившее деда Гриню настроение, которое принесли воспоминания. Он нахмурился и вновь уселся, нахохлившись, на своем табурете.
– Ой, Николай Степанович, рассказывайте, как все дальше случилось. Я же совсем ничего не знаю. Мне очень интересно. Какая тогда бабушка была?
– Это тебе она бабушка, – недовольно повторил дед Гриня, – а для меня, тогда молодого парня, она – сверстница. Молодая, красивая… Помню, дорога грунтовая, автобус качало и бросало. А у меня обе руки заняты, я в библиотеку учебники вез. Ну и толкало меня все время на ее коленки. Она отстранялась и сердито смотрела, думала, что я того, заигрываю. Но потом поняла. Давайте, говорит, я подержу ваши книги. Ну, когда у меня рука освободилась, я за поручень схватился, меня уже больше не качало… А у моста ее сосед вышел и я сел рядом. Тут уже слово за слово, разговорились, познакомились. Коля, Ксюша… Она из вежливости спросила: в Синегорск едете? Я с радостью говорю: да, я там в техникуме учусь, старые учебники еду сдавать, новые получать. А вы куда едете? Она нехотя отвечает: я, говорит, на занятия ездила. А я пристаю: на какие? На курсы кройки и шитья, хмурится она. А как часто у вас занятия? Занятия у нас раз в неделю, по субботам, отвечает она, но с подозрением прищуривается, а зачем это вам? Да нет, говорю, мне это незачем, просто я сочувствую, что вам приходится в субботу ездить в такой давке…
Дед Гриня говорил медленно. Куда ему торопиться? Он смотрел не на Риту, а куда-то в сумрачный угол. Видимо там четче вставали картины прошлого. Мысленно он вернулся туда, в дни молодости, где у него, сильного и крепкого, вся жизнь еще предстояла впереди.
Рита вдруг увидела бабушку Ксеню молодой девушкой, какой она прежде никогда не представляла ее. В нее влюблялись, за нею ухаживали… Но пролетели годы, и вот, сидит бабушкин ухажер, пятьдесят лет назад он был и строен и, наверное, красив, а теперь проклятый радикулит не позволяет ему выпрямиться в полный рост, и он ковыляет, шаркая ногами.
Из слов деда Грини получалось, что бабушка не подпустила его к себе, хотя он и на велосипеде приезжал к ней в Ручьи, и пытался перехватить ее на пароме или на автобусе. И даже сватов засылал. Я и дочку твою люблю, убеждал он Ксюшу. Маленькой Зое тогда уже исполнилось четыре года. Но бабушка решительно отказывала. Ты молоденький, смеялась она, ты еще зелененький, как огурчик, в пупырышек. Дед Гриня оказался моложе бабушки на год. Как поняла Рита, именно слова бабушки про огурчик в пупырышек очень обидели деда Гриню. Хотя он и не сознавался в этом.
Рита хотела, чтобы дед Гриня вспомнил о Лосеве, но тот отказался.
– Когда в Синегорске строили мост, я служил в армии, – сказал он, – а потому ничего не знаю. А когда вернулся, стройка уже кончилась. Конечно, жаль, мост не построили, впрочем…
Дед умолк и Рита, не дождалась продолжения.
«Вот ведь, как запала Ксюша ему, между ними ничего не состоялось, они даже не поцеловались, а он через столько лет все еще с нежностью вспоминает ее», – подумала Рита и с сочувствием посмотрела на деда Гриню.
– Николай Степанович, а вы потом женились?
– Не сразу, милая. Я техникум закончил, работал долго. А у зоотехника, представляешь, какая жизнь, пятнадцать лет по селам туда-сюда мотался. Не до женитьбы. Так и не собрался бы, мне уже сорок стукнуло, но тут помощницей ко мне пришла Дарья Суворина. И надо же так случиться, в том же году летом ее мужа змея укусила. Он, кажется, сено ворошил. И жену с собой звал, но она чего-то не собралась. Господи, как же Даша потом убивалась. Оно и понятно. Может, окажись она рядом, и помогла чем. А так, пока он до людей добрался, пока в больницу довезли. Словом, был человек, и нет. Пять лет она жила, как в схиме. Знаешь, что такое – схима? – отвлекся дед Гриня.
– Я слышала что-то, – неуверенно отозвалась Рита. – Говорят: постричься в схиму… Это значит, дается обет аскетической жизни.
– Вот-вот, – подхватил дед Гриня. – Очень аскетической. Это так. Она соглашалась работать с утра до ночи. Дома ее никто не ждал. Вот она и проводила все время на работе. У нас, правда, тогда дел случилось невпроворот. В районе сап начался. А это – серьезно. Мы кончали вакцинацию в одном колхозе и тут же без перерыва ехали в следующий. Спали урывками. В клубе лавки сдвинут, сена в мешки набьют, вот тебе и ночевка. Я – мужик, и то уставать начал. А она, как двужильная. Взгляд спокойный, руки твердые. Не берет ее усталость. Только в конце она однажды сорвалась. Мы уже уезжать собирались. Я утром встал, вышел на крыльцо, а она только-только докурила папиросу и села на ступеньки, обхватила колени и вдруг заплакала. Я хотел уйти, но потом передумал. Подошел и по-товарищески погладил ее по голове. Не надо, говорю, Даша. Она спохватилась, вытерла слезы и серьезно так ответила: больше не буду. И ведь точно, после этого случая я ни разу ее слез не видел. Хотя мы с ней еще много поездили. То бруцеллез, то ящур, то еще какая холера. Да и без эпидемий, знаешь, сколько забот? То пастух недосмотрит, и корова клевера нажрется по росе. У нее пузо с этого, как барабан раздувается. То теленок повернется неудачно, то… Эх, да мало ли… Ведь животные болеют почти как люди…
Дед Гриня умолк, переводя дыхание. Рита не решилась отвлекать его своими репликами. Старик немного покачался на табурете и, вздохнув, продолжил рассказ.
– И еще потом года три мы с ней были чужими. Я ей – Даша, она мне – Николай Степанович. И все нормально. Но чуть позже я вдруг заметил, что она стала как-то на себя работу перетягивать. Чуть что, она тут как тут. Вы, Николай Степанович, посидите, а я слетаю. Смотрю, она стала живее. Ну, и слава Богу, думаю. Баба ведь не старая еще. Может, кого нашла. Не век же ей по мужу сохнуть. И только много позже я понял, что она меня нашла… Спасибо ей за все. Никогда ее не забуду… Четыре года, как схоронил. А до этого жил, как у Христа за пазухой. Вся жизнь, как один миг… Даже эти годы, когда привычная жизнь стала рушиться, мы пережили душа в душу. Когда работы не стало, я без нее спился бы или руки на себя наложил. Тоска заела. Тебе не понять. Ты молодая. Все, чему верил, пошло псу под хвост. Для чего, спрашивается, жил? Чтобы волю имели эти архаровцы? – дед Гриня кивнул в сторону двери. – Да, видно, помирать пора.
– Что вы? – воскликнула Рита. – Ну, сколько вам лет?
– Уже семьдесят восемь.
– Так это мало. Вон, некоторые до ста и больше живут.
– Это когда есть для чего.
– Зря вы так настроены. Вот, что сказала бы ваша Даша?
Дед Гриня вздохнул.
– Она любила одно стихотворение.
– Какое?
– …Да, были люди в наше время,
не то что нынешнее племя:
богатыри – не вы!
Плохая им досталась доля:
не многие вернулись с поля…
Не будь на то Господня воля,
не отдали б Москвы!
– Михаил Лермонтов, «Бородино», – улыбнулся Рита.
А дед Гриня, дочитав эти строки, прослезился. Щелчками сбивая со щек слезинки, добавил:
– Очень его Даша любила. И романс пела. «Выхожу один я на дорогу». Ох, как славно пела! У нее голосок прямо звенел. Ты, наверное, и не знаешь, раньше песню пели. «Орленок» называлась. Там должен быть очень высокий голос. Так вот, моя Даша могла ее петь. «…навеки умолкли веселые хлопцы, в живых я остался один…»
Дед Гриня опять прослезился.
– Ох, внучка, – вздохнул он, – остался один и совсем плохой стал. И впрямь, помирать надо. Вон, мать моя вечером сказала: помирать пора. А утром проснулись, а ее и нет уже… А я вот болтаю, а все никак не помру, – он помолчал, а потом вдруг совсем другим тоном быстро заговорил. – А знаешь, иногда утром открою глаза, и представится мне, что я маленький еще. Вот сейчас мать войдет и отправит на огород свеклу полоть. И захочется мне вскочить и удрать на речку, пока не поздно. И только я захочу вскочить, как вдруг стрельнет в поясницу… – дед Гриня засмеялся, – и сразу все семьдесят с лишком навалятся на меня и припечатают на обе лопатки. Ах, как не хочется в этот миг помирать… Знаешь, поглядеть хочется, чем все дело кончится. Жаль, что нельзя оставшуюся жизнь поделить на кусочки, чтоб прожить не сразу, а по частям. Пожил годик, посмотрел вокруг – что да как, а потом и помер, чтоб лет через десять опять воскреснуть на годик. Очень любопытно узнать, что будет через десять, двадцать, пятьдесят лет… – он поднялся. – Ладно, что-то я заболтался.
Он ушел, а Рита задумалась. Идея деда Грини ей не понравилась. Годик пожить, а потом умирать, – это же ужасно. Так самое интересное пропустишь. Деду Грине хорошо, у него все состоялось. И первая любовь – Ксюша, и вторая любовь – Даша. Теперь, на старости лет, можно такие идеи предлагать. А у нее еще ничего не случилось. Ни в кого она не влюблялась. Нет, ей годика мало. Вот лет через восемь, когда молодость пройдет, когда ей перевалит за тридцать и она начнет стариться, вот тогда…
Хорошо было сидеть с дедом Гриней. Можно никуда не спешить. Казалось, что и бабушка Ксеня где-то близко. Вот сейчас хлопнет дверь, войдет в горницу, обнимет сзади со спины и с улыбкой прошепчет на ухо:
– Ох, сколько мяса наросло!..

Еще много рассказывал дед Гриня о том далеком времени, о молодости. Но сам он тоже поинтересовался, чего это молоденькая девушка проявляет такое любопытство, что хочет узнать про стародавние года. Рита призналась, что пишет сценарий, по которому хотят снимать фильм. Поэтому ей нужны подробности той жизни, которая выпала на долю бабушки и ее сверстников. Но, увы, прошло уже так много лет, что ей иногда кажется, будто найти какие-то документы, описания интересных моментов уже невозможно.
– У нас в городе даже газеты за те годы не сохранились, – сожалела Рита. – Нет, центральную прессу найти еще можно. Но вот «Синегорскую правду» я не смогла обнаружить.
– А у меня тут с тыльной стороны соседка живет, – заметил дед Гриня, – она в нашей библиотеке работает. Можно будет у нее спросить…
За разговором с дедом Гриней Рита не заметила, как настал вечер. Она с удивлением обнаружила, что за окном давно стемнело. За темной листвой деревьев чуть заметно светился одинокий уличный фонарь.
– Ой! – удивилась она. – Уже так поздно. Мне пора уходить. А то я в темноте обратной дороги не найду.
– А ты и не ходи, – предложил дед Гриня. – Переночуешь, а утром пойдешь, куда тебе надо.
– Мне неудобно вас стеснять, – отозвалась Рита.
– Что ты глупости говоришь, чем стеснишь-то? Если хочешь, я постелю тебе в горнице, или в Дашиной спальне, а могу – и просто на печке. Она еще теплая.
Рита засомневалась. С одной стороны, ночевать в чужом доме с малознакомым человеком… Но с другой стороны, дед Гриня когда-то ухаживал за бабушкой Ксеней, можно сказать, почти родной человек… Да и на печке она спала только в детстве у бабушки в Ручьях, так давно, что и вспомнить трудно…
– Ну, ладно, – вздохнув, сдалась она, – только, Николай Степанович, сознайтесь, на печке – это ведь ваше место?
– Знаешь, внучка, – улыбнулся дед Гриня, – сознаюсь, в последнее время мне стало трудно туда забираться, а еще труднее спускаться.
Вскоре они улеглись. Дед Гриня – на скрипучую железную кровать в углу горницы, а Рита – на печке. Ноги прикрывал старый полушубок, под головой шуршало сено в подушке. Все это напоминало милое и далекое детство. Она слушала негромкую неторопливую речь деда Грини, но вскоре потеряла нить сюжета, и в этот миг для нее действительность смешалась со сном…


9

Утром ее разбудил дед Гриня. Он поставил на лавку ведро воды и звякнул железной крышкой. Рита испугано села на печи, спустив ноги и не сразу сообразив, где она находится.
– Ну, внучка, и спать ты горазда! Как спалось?
– Прекрасно, – улыбнулась Рита. – А сколько времени?
– Да уж десять часов.
– Ой, дедушка! Я же опаздываю.
– Слезай, умывайся, будем завтракать.
Дед Гриня суетился, совершая мелкие дела по дому, и Рита видела, что ему доставляет удовольствие хлопотать. Скучал он, видно, один.
Рита выбежала во двор и, побренчав рукомойником, вернулась в дом. Когда она села к столу, дед Гриня выложил со сковороды в тарелку завтрак – жареную картошку, залитую яйцом с молоком. Все это шипело, скворчало, и выглядело, да и пахло весьма аппетитно.
После завтрака Рита помогла деду Грине вымыть посуду. Только после этого она надумала позвонить Коркину и доложить обо всем, что смогла узнать об Андрее Дрозде. Но, вытащив мобильник, она обнаружила, что тот разрядился и выключился. И тут Рита с досадой вспомнила, что зарядное устройство она, как последняя растяпа, забыла захватить из дома.
«Ну, ладно, – решила она, – из управы или откуда-нибудь еще успею позвонить».
– А к соседке мы не пойдем, к библиотекарше? – спросил дед Гриня, когда Рита собралась уходить.
– Нет, Николай Степанович, сегодня я спешу, а в эти выходные, ну, в крайнем случае, в следующие, я приеду, и мы обязательно сходим к вашей соседке.
Рита улыбнулась и, помахав деду Грине, ушла на задание.
Обратный путь до гостиницы она одолела быстро, но заходить внутрь не стала, испугавшись, что ее заставят забрать чемодан, и придется потом с ним таскаться по всему городу.
«Вечером перед автобусом заберу», – решила Рита.
Встреченная женщина, объяснила, как добраться до управы, и вскоре она оказалась у металлической ограды, за которой красовался одноэтажный типовой дом.
«Прямо детский сад, – подумала Рита, – только уж больно много припарковано иномарок».
И впрямь, когда-то здесь размещался детский сад. За оградой на зеленом газоне еще сохранились крытые беседки, к которым вели асфальтовые дорожки. Справа, в ближайшей беседке сейчас организовали курилку, там, дымя, разговаривали двое мужчин. До Риты доносилось приглушенное рокотание голоса одного из собеседников. Другой, если и отвечал, то делал это неслышно.
Было безветренно и тихо. Листва деревьев не шелестела, на крыше здания на флагштоке неподвижно висел флаг. И эта неподвижность делала его неторжественным и даже непохожим на государственный флаг. Через открытую калитку Рита беспрепятственно прошла к крыльцу и остановилась.
Ей хотелось собраться с мыслями.
«Итак, с Дроздом поговорить не удалось, теперь нужно попасть к помощнику префекта. Командировка и редакционное удостоверение должны помочь. Хорошо, если он окажется на месте. Нужно найти правильную тему для беседы. О письме с ним говорить не стоит. Скажу, что редакция хочет дать читателям информацию о кандидатах в областную думу. Сегодня – только среда. До субботы это еще можно. По крайней мере, тема будущих выборов должна заинтересовать кандидата».
Рита вошла внутрь здания. Из-за стола, задвинув ящик, ей навстречу поднялся милиционер.
– Вы к кому? – спросил он, внимательно оглядывая Риту.
– Мне нужен помощник префекта Токарев Сергей Михайлович, – ответила девушка.
В этот момент Рита поняла, что ей все-таки следовало зайти в гостиницу. Ее внешний вид явно не соответствовал солидности организации, которую она посетила. Рита осознала это по взгляду милиционера, устремленному на ее пупок. Но что-то исправить она уже опоздала.
– Зачем вам нужен помощник префекта?
Рита раскрыла маленькую сумочку, которая висела у нее на руке, и достала редакционное удостоверение.
– Я – корреспондент газеты «Синегорская правда». Имею поручение редакции встретиться с Сергеем Михайловичем.
Милиционер взял удостоверение и углубился в его изучение. Рите даже показалось, что ему хочется рассмотреть его со всех сторон. Вздохнув, он вернул документ Рите и спросил:
– Вы созванивались с Сергеем Михайловичем?
– Нет.
– Тогда подождите.
Милиционер вернулся к своему столу и куда-то позвонил.
– К Токареву хочет пройти корреспондент из Синегорска, – произнес он в трубку. – Нет, они не договаривались.
С минуту он молча слушал, потом коротко ответил:
– Хорошо.
Еще раз скептически оглядев Риту, милиционер сказал:
– Пройдите в левое крыло, кабинет номер два.
Утратив интерес к посетительнице, он выдвинул ящик стола и продолжил чтение книги, не вынимая ее из ящика.
«Милиционер детектив читает, – отметила про себя Рита, оценив книгу по формату, – ну, не любовный же роман».
Впрочем, это ее не касалось. Нахмурившись, она мысленно набралась решимости и двинулась в левое крыло. Хорошо освещенный коридор был светел и широк. С кремовыми стенами приятно контрастировали двери, желто-охряные, «под дуб». На стене висели таблички, на которых на красном фоне золотыми буквами указывались должность, фамилия, имя и отчество хозяина кабинета, расположенного за дверью.
Кабинет Токарева находился напротив кабинета префекта. Рита уверено постучалась и, не дожидаясь ответа, открыла дверь. Ее встретил любопытный взгляд молодой, лет двадцати с небольшим, девушки, сидевшей перед монитором. Секретарь тоже, видимо, не ожидала, что корреспондент из Синегорска окажется не мужчиной. Улыбка, которой она собиралась встретить корреспондента, замерла на ее лице, и медленно, с приближением Риты, преобразовывалась в удивление.
– Вы – корреспондент? – недоверчиво спросила она, критически оглядывая ее с ног до головы. – А Ершов?
– Да, я – корреспондент, вот мои документы. Действительно сюда собирался приехать Ершов, – добавила Рита, и улыбнулась, – но у него свадьба как раз на сегодня назначена…
Секретарша нахмурилась, она даже не взглянула на удостоверение, протянутое Ритой.
– Подождите, – с неудовольствием сказала она. – Вообще-то, Сергей Михайлович считается в отпуске.
Подвигав компьютерную мышку, секретарша поднялась и прошла к обитой кожей двери в соседнее помещение.
Оставшись одна, Рита заглянула на экран компьютера, убедилась в свернутом окне, что секретарша увлекалась игрой в примитивный «Солитер», и улыбнулась. Над входной дверью висели часы.
«Начало первого, – отметила она, – немного поговорю с Токаревым, потом надо где-то пообедать, заскочить в гостиницу за чемоданом и, если поторопиться, то можно успеть на двухчасовой автобус в Синегорск. А в субботу приеду к соседке деда Грини. Можно будет захватить Ольгу и Витьку. С Ольгой мы сходим к библиотекарше, а Витька в это время поможет деду Грине поправить забор…»
Вернулась секретарша и нарушила поток ее мыслей.
– Сергей Михайлович ждет вас.
Рита молча прошла в кабинет.
Токарев что-то писал. Пространство кабинета вновь напомнило Рите детский сад. Да, здесь прекрасно разместилась бы группа малышей. Но и Сергей Михайлович здесь устроился неплохо. Длинный стол с двумя рядами стульев позволял проводить совещания, а в отсутствие посетителей Токарев вполне мог устраивать пробежки вокруг стола. Рита улыбнулась. В этот момент Токарев поднял голову и посмотрел на нее.
– Что вас привело ко мне? – спросил он издали.
– Здравствуйте, Сергей Михайлович! В субботу у нас выборы, – заговорила Рита, приближаясь к Токареву. – Редактор просил меня взять у вас интервью.
Токарев некоторое время сидел молча и пристально смотрел девушке в глаза. Ей даже показалось, что он смотрит куда-то, сквозь нее. Его взгляд тяжелый и неподвижный в первый момент немного смутил ее. Не любила Рита, когда на нее так смотрят. Только недавно она научилась одолевать такие взгляды. Надо самой рассредоточить взгляд, чтобы изображение собеседника расплылось. И лучше в этот момент подумать о чем-нибудь другом.
– Говорите, вас послал редактор? – уточнил Токарев, глядя на нее с какой-то неестественной улыбкой, и заметив, что Рита кивнула, продолжил, – а ваш редактор знает, что все затраты на агитационные материалы строго лимитированы и учитываются избирательной комиссией? Если я превышу лимит, меня могут снять с выборов. Может, ваш редактор этого хочет?
– Ну что вы? – возразила Рита. – Мы будем публиковать не ваш рекламный буклет, а интервью со всеми кандидатами. Сделаем это до субботы. Разве это незаконно? Мы – пресса, мы несем информацию…
– Хорошо, – перебил ее Токарев, улыбаясь, – но вы знаете, я до выборов нахожусь в отпуске. Вам просто повезло, что застали меня. Кстати, о чем вы хотите со мной беседовать?
– Расскажите о себе, почему вы хотите уйти из исполнительной власти в законодательную, а потом расскажете, как вам сейчас работается, какими проблемами вы хотите заняться, когда вас изберут. Ну, и, конечно, немного о личном, о ваших друзьях, о ваших недоброжелателях…
– Каких недоброжелателях? – насторожился Токарев. – Простите, вы о чем?
– Так ведь у всех есть друзья и есть недоброжелатели, – попыталась исправиться Рита.
– Ладно, девушка, – остановил ее Сергей Михайлович. – Я не отказываюсь, Мы с вами, конечно, еще поговорим. Но не сейчас, – по губам его вновь скользнула жесткая неприятная улыбка, он посмотрел  на часы. – Сейчас двенадцать, мне нужно кое-что предпринять, а вы, раз уж попали в обеденный перерыв, пока сходите в кафе напротив, это рядом. После обеда, часа в два, мы с вами встретимся, тогда и поговорим.
– И мне еще надо будет командировку отметить, – вдруг вспомнила Рита.
– Я же сказал вам, что мы все сделаем, – усмехнулся Токарев, – идите обедать. Кафе напротив. Не заблудитесь.
Рита двинулась к двери кабинета, а Сергей Михайлович поднял трубку и начал набирать номер телефона.
«Вот, с досадой подумала она, выпроводил и даже присесть не предложил».
Несмотря на улыбчивость помощника префекта, впечатление о нем у Риты осталось какое-то неприятное. Она испытывала смутное недовольство и тревогу. Но что конкретно ее смущало, определить не могла. И взгляд неподвижный и тяжелый, и в то же время какая-то суетливость, обеспокоенность. Словом, Рита предчувствовала, что будущая беседа с помощником префекта будет нелегкой.
Милиционер на выходе задвинул ящик стола, когда она зацокала каблучками по коридору. Но, увидев и узнав ее, вновь открыл ящик и продолжил чтение. Рита и его предупредила, что еще вернется. Но милиционер ничего не ответил. Рита улыбнулась и вышла во двор.
По-прежнему в беседке двое мужчин коротали время за сигаретой. И все так же в дыму звучал рокочущий голос одного из них. Рита прислушалась, но не смогла разобрать ни слова.
«Вот ведь, – беззлобно подумала она, – никуда люди не торопятся. Даже на обед».
Выйдя за ограду, она огляделась. Действительно, на противоположной стороне улицы немного правее в одноэтажном кирпичном доме располагалось кафе. Над входом висела желтая вывеска, на которой в верхней части синие буквы оповещали, что это «кафе». А вот само название художник выполнил красной краской, а потому издали оно оказалось неразличимым. Красное на желтом – кто это придумал? Только подойдя ближе, Рита смогла прочитать это название: «Зайди-ка!».
Рита поднялась по ступенькам и вошла внутрь. Прямо у входа располагался гардероб, правда, по причине летнего времени закрытый. За гардеробом в небольшой нише белели четыре раковины, чтоб посетители могли вымыть руки. На стене висел рулон бумажных полотенец. Далее за стеклянными дверями Рита увидела небольшой зал с десятком столиков, застеленных белыми скатертями. Посередине каждого стола стояла вазочка с цветами.
Спешивший между столами молодой человек, официант, остановился рядом, едва Рита перешагнула порог, вручил ей меню и жестом пригласил выбирать любое место. Посетителей немного: за двумя столиками сидело пять человек, да у дальней стены, возле барной стойки женщина покупала минеральную воду.
Рита выбрала свободный двухместный столик у окна и занялась изучением меню. Вскоре подошел официант, терпеливо дождавшись, он принял заказ и молчаливо удалился. Почти сразу вслед за Ритой в зал начали входить новые посетители. Видимо, где-то поблизости наступил час обеда. В зал дополнительно выпорхнули две девушки-официантки. Рита, скучая, разглядывала висящее на глухой стене зала чудище, выполненное из колец и небольших бревен, переплетенных нетолстым канатом в технике макраме. Более тонкие работы висели в простенках между окон. Цветовые пятна фона под макраме приятно гармонировали с цветом бечевок или шнурков. Понятно, что зал украшал один художник или дизайнер.
Ждать пришлось недолго. Официант принес все заказанное сразу, и Рита приступила к обеду. Все оказалось очень вкусным: и рисовый молочный суп, и жареная с розовой корочкой картофельная соломка рядом с мягким сочным кусочком мяса, и приятный кисло-сладкий яблочный компот.
Пока Рита обедала, у нее созрел план дальнейших действий. Следовало вернуться в управу и посидеть на веранде в тенечке, составить перечень вопросов, которые нужно задать помощнику префекта. И прежде чем идти к нему, надо как следует подготовиться.
Расплатившись, Рита пошла к выходу. Она приближалась к стеклянным дверям, когда по отражению в стекле заметила, что сзади бежит какой-то мужчина. Рита хотела посторониться, но не успела. Сильный толчок в плечо сбил ее с ног. Она упала и больно ударилась локтем. Мужчина, толкнувший ее, у двери обернулся и, увидев упавшую Риту, вернулся помочь ей.
– Ой, девушка, – торопливо бормотал он, – извините, пожалуйста. Я случайно вас задел. Ой, вот, возьмите ваши вещи.
Он подал Рите ее сумочку, которую она уронила, падая. Подошел официант и поинтересовался:
– Что здесь произошло?
– Юноша, у вас есть в аптечке бактерицидный лейкопластырь? – спросил его мужчина.
– Зачем вам? – удивился официант.
– Не мне. Эта девушка локоть поцарапала. Помогите ей.
Официант куда-то ушел, а мужчина взял Риту под руку, подвел к банкетке, стоявшей у стены, и усадил, повторяя:
– Извините, девушка. Я отвернулся, поэтому случайно наткнулся на вас.
Рита морщилась от боли в локте и молчала. Удар и последующее падение сбили ее мысли. Пребывая в растерянности, она никак не могла прийти в себя. Ей казалось, что она что-то забыла или потеряла. Ей не нравился этот мужчина, так сильно ударивший ее, а теперь так усердно суетящийся вокруг.
Вскоре появился официант, он принес коробочку, из которой извлек пластинку бактерицидного пластыря.
– Вот, – протянул он мужчине.
Но тот отступил в сторону.
– Вы сначала помогите девушке промыть ранку, – сказал он, пятясь к двери. – А мне, извините, уже пора.
Он открыл стеклянные двери и ушел. Официант с некоторым недоумением остался один на один с Ритой.
– Ну что ж, – вздохнул он, – пойдемте. Я вас провожу к умывальнику. Там есть мыло. А потом приклеим пластырь.
Они вышли из зала. Рита над раковиной ополоснула локоть. В ранке начало щипать и покалывать. Она попыталась подуть, но трудно дуть себе на локоть. Только когда боль немного отступила, она промокнула воду бумажным полотенцем, затем подняла руку и рассмотрела ссадину в зеркале. Официант, стоявший рядом, улыбнулся:
– Ничего, до свадьбы заживет.
Рите шутка не понравилась, царапина на локте саднила, поэтому она в ответ нахмурилась и спросила:
– Вы мне поможете?
Официант долго возился, открывая упаковку, но, в конце концов, одолел ее и помог заклеить ссадину двумя полосками пластыря.
– Спасибо, – произнесла Рита и, забрав свою сумочку, стоявшую на стуле, морщась от боли, вышла из кафе.
По-прежнему светило солнце, по-прежнему было тихо и тепло, но Рита ощущала, что все изменилось. Она никак не могла сосредоточиться. Что-то произошло, она это видела, но никак не могла вспомнить, что именно.
«Может быть, это у меня из-за сотрясения мозга, – предположила она испуганно. – Впрочем, нет, головой я, кажется, не ударялась…»
Она подошла к управе, через калитку вошла во двор и повернула к левой веранде. Она пустовала. Рита села на деревянную лавку и вытянула ноги.
«Надо немного прийти в себя, – подумала она. – Я – Рита Таран – приехала в Ополье, чтобы задать несколько вопросов помощнику префекта Токареву Сергею Михайловичу».
Она мысленно повторила эти слова, и вдруг почувствовала себя совершенно одинокой. Ей даже стало страшно, сердце забилось быстро-быстро. Захотелось, как в детстве, побежать к бабушке, зарыться в складки ее платья, затаить дыхание и ждать, когда бабушка теплой рукой обнимет ее, а другой рукой начнет гладить по голове. И откуда-то сверху послышится знакомый ласковый шепот, успокаивающий и защищающий…
Минутная слабость прошла. Рита понимала, что не может уехать, не поговорив с Токаревым. Хорошо бы посоветоваться с Валерием Семеновичем, но мобильник, как назло, разряжен. Так что нечего сожалеть. И от секретарши не позвонишь. Вспомнив девушку, поджавшую губы, когда она сообщила ей о свадьбе Ершова, Рита решила, что ни о чем не станет ее просить. А потом, трудно советоваться с Коркиным в присутствии посторонних.
Рита посидела на веранде, вспоминая доводы, изложенные в письме Андрея Дрозда. Она поглядывала на часы, идти к помощнику префекта ровно в два часа, ей показалось неприличным. Он же сказал: часа в два, а не в два часа. И каждому ясно, что это означает: после двух. Но ждать всегда трудно.
В управу она вошла в четырнадцать ноль пять. Именно это время показывали часы на стене над милицейским постом, когда она зацокала каблучками по мраморному полу, войдя в холл здания. Милиционер, сидевший за столом, поднялся и вопросительно посмотрел на Риту. Это был уже другой милиционер.
«Они здесь по нескольку часов стоят», – догадалась Рита.
И тут же поняла, что ей теперь придется все объяснять сначала. И кто она такая, и к кому ей нужно попасть. Она вздохнула и полезла в сумочку за документами.
Документов на месте не оказалось!
Рита это поняла сразу, но поверить не могла. Она видела, что в сумочке все не на месте. И косметичка, и помада, и тушь, и пакетик с бумажными платками, и ключи, и даже записная книжка. Все это не исчезло, но лежало кучей, в беспорядке. Исчезли документы. Белый листок командировочного удостоверения, сложенный вчетверо, она вложила в паспорт. Там же лежали деньги. Рядом с паспортом она положила бордовую книжицу редакционного удостоверения. Рита специально освободила одно отделение в сумке и поместила все документы там. Сейчас в нем находилась косметичка вместе с ключами.
– Меня обокрали, – произнесла она растерянно.
– У вас нет документов? – спросил милиционер.
– Меня обокрали, – повторила Рита.
– Вам, гражданка, надо написать заявление в милицию.
– Хорошо, я это сделаю потом, но сейчас меня ждет помощник префекта. Мне нужно пройти к нему.
Рита хотела направиться к кабинету Токарева, но милиционер шагнул навстречу и перекрыл ей дорогу.
– Не положено, гражданка. Предъявите свои документы.
– Я вам говорю, меня обокрали, – нахмурилась Рита. – Позвоните секретарю, она вам скажет, что я уже приходила сюда.
– Предъявите документы.
– О, Господи! – воскликнула Рита. – Я же вам человеческим языком объясняю, документы у меня украли. Я прошу вас, пропустите меня.
Но милиционер оставался непреклонен. Он стоял со скучающим видом на пути Риты и, казалось, даже не слушал ее.
Рита снова открыла сумочку. Теперь она заметила, что и номерок от камеры хранения исчез. Значит, она не сможет взять свой чемодан из гостиницы, и уехать на автобусе не получится, деньги тоже украли. Как же ей вернуться в редакцию? Что делать? «Наверное, надо Коркину звонить. Если денег нет, значит, только от секретарши…»
– Позвольте, я к секретарю пройду? – попросила она.
Милиционер с безучастным выражением покачал головой. Рита заметила, что он глядит сквозь нее, как перед обедом смотрел Токарев.
«Он же меня не слышит», – подумала Рита.
Она повернулась к выходу, желая показать, что уходит. Но тут же быстро повернулась и бросилась к кабинету Токарева, вернее к секретарше, намереваясь увернуться от милиционера.
На всякий случай она крикнула:
– Мне очень надо позвонить.
Ее расчет, что милиционер медлителен и неповоротлив, оказался неверным. Рита успела сделать только два шага. Милиционер поймал ее за руку и повернул так, что Рита сама не поняла, как оказалась чуть ли не лицом прижатой к стулу. Она не увидела, как милиционер вызвал подмогу, но вскоре появились еще два милиционера. Они забрали Риту под руки и вывели ее из управы.
За оградой их ожидала машина зеленого цвета с голубой полосой и надписью «Милиция». Рита не сопротивлялась. Она послушно забралась в машину, решив по дороге обдумать ситуацию. Но неожиданно дорога оказалась слишком короткой. Через пять минут они уже оказались возле отделения, и ее заставили выйти из машины.
«Надо все рассказать, подумала она. Главное, попросить, чтобы позвонили в редакцию. Коркин им все объяснит, а после этого меня отпустят».
Между тем милиционеры с хмурым видом ввели ее внутрь помещения. Один из них стукнул по плечу встретившего их капитана и громко произнес:
– Мироненко, спрячь эту террористку, пусть посидит до Круглова. Он вернется, и тогда сам с ней разберется. Она в управу хотела прорваться, но Мешков ее на вахте задержал. Он сменится, тогда объяснительную напишет.
– Я не террористка, – попыталась возразить Рита, но ее никто не слушал.
Милиционеры провели задержанную по коридору. Встретивший их капитан отомкнул железную дверь, и Риту подтолкнули в камеру.
– А вы ее обыскали? – спросил капитан.
– Ты сам ее обыщешь, – громко засмеялся один из милиционеров, – тебе здесь сподручней. Мы торопимся.
Дверь закрылась, лязгнул и заскрежетал замок, Рита оказалась одна среди четырех стен…


10

– А вот и я, – воскликнул Постников, явившись в номер.
– Не прошло и ста лет, – проворчал Рюмин, впуская помощника. – Привет.
– Сегодня пятница. Я всего восемь дней отсутствовал.
– А я давал тебе неделю. Придется депремировать.
– Ты, Егор Александрович, очень редкие слова находишь. Нет теперь таких.
– А ты, Сергей Иванович, выполняй распоряжения начальства, тогда тебя встретят привычными и приятными словами.
Пройдя в номер, Постников сел в кресло и, закинув ногу на ногу, немного рисуясь, спросил:
– Позвольте быть кратким.
– Обязываю, – принимая игру, небрежно бросил Рюмин и начал застегивать рубаху.
Они часто так общались, слегка подшучивая друг над другом, но не переходя грань фамильярности.
– Все бумаги подписал, аппаратуру и реквизит привез, вчера допоздна выгружались. Что еще? Да, по вашему списку все члены группы контракты подписали. Я позволил им сегодня отдыхать, а на завтра назначил знакомство со сценарием.
– Отлично, – хмуро заметил Егор. – Только я тебя убью.
– За что? – спокойно удивился Постников.
– За автора. Это с твоей подачи мы до сих пор не имеем сценария, с которым ты, кстати, вернее, некстати, собрался знакомить группу. Время идет, а мы все ждем, пока эта девчонка соизволит предъявить сценарий. Зачем ты связался с неопытным и, к тому же, необязательным человеком. За каким дьяволом она нужна? Неужели ты не мог найти кого-нибудь другого?
Постников удивленно посмотрел на Рюмина. Еще неделю назад, когда он уезжал, ему показалось, что Егор вполне доволен и даже несколько увлечен Маргаритой. Он давно знал Рюмина и догадывался, что значит его долгий взгляд вслед удаляющейся девушке. Что же произошло за время его отсутствия? Из-за чего Егор рассержен?
– Что ты себе думаешь? – режиссер повысил голос. – Автор – это твоя обязанность.
– Ты говоришь о Рите Таран? – уточнил Сергей, глядя, на раздраженного Рюмина.
– Да-да-да, – недовольно произнес Егор, – эта противная девчонка обещала через неделю принести новую версию сценария, а сама исчезла, и с тех пор от нее ни слуху ни духу. Что мы должны делать? Ждать? Сколько? Уже группа собралась, а нет ни автора, ни сценария, и неизвестно, когда будет. Нет, дорогой, мы так не договаривались. Будь любезен, займись автором, чтобы я больше не слышал о проблемах со сценарием…
Постников задумался. Он видел, что Рюмину плохо.
«Неужели Рита куда-то исчезла?»
Никогда она не казалась ему легкомысленной. Девушка поняла, что ей поручили серьезное дело. Сергей не сомневался, что Рита приложит все усилия, чтобы справиться с поручением. Но, с другой стороны, если она так и не напишет сценарий, а группа уже заполнила почти всю гостиницу, начнутся неприятности, и все это может перерасти в грандиозный скандал…
– А что она сама говорит? – спросил он у Рюмина.
– Это ты ее сам спроси. Я не знаю, что она говорит, я ее не видел? – огрызнулся Егор.
– А в редакции что говорят?
– Вообще-то я тебе это поручал. И пока я в редакцию не ходил. Вот именно сейчас собирался отправиться. Пошли вместе.

В редакции только напор помощника режиссера позволил им проникнуть в кабинет Коркина. Валерий Семенович сразу узнал Постникова и стал торопливо оправдываться:
– Вы уж, товарищи, извините, я могу уделить вам не более пары минут. Может быть, вы слышали, у нас в воскресение довыборы в областную думу, сегодня последний день агитации, я должен сделать вечерний спецвыпуск газеты. Завтра день тишины. Слушаю вас.
– Да мы, собственно, не к вам, нам нужна Рита Таран, – улыбнулся Постников.
– Рита в командировке.
– Как в командировке? – удивился Рюмин. – Далеко?
– Не очень, – махнул рукой Коркин. – За рекой. В Ополье.
– И надолго вы ее послали? – поинтересовался Постников.
– Командировка у нее выписана на два дня, но она, похоже, задерживается.
– А что, разве у нее нет телефона?
– Понимаете, – Коркин нахмурился, – меня это тоже беспокоит. Ее мобильник не отвечает, сама она ни разу не позвонила. Надо бы кого-то послать, рядом, вроде бы. Но этот проклятый спецвыпуск…
– Когда она уехала?
– Во вторник.
– То есть в среду она не вернулась? А сегодня, между прочим, уже пятница, – заметил Постников.
– Зачем она поехала? – спросил Рюмин.
– В газету пришла жалоба на кандидата в депутаты. Она отправилась выяснять обстоятельства.
– Одна? – уточнил Егор.
– У нас в редакции не такой большой штат, – с обидой в голосе отозвался Коркин, – чтобы по таким вопросам посылать несколько человек.
– У вас пропал сотрудник, – грозно произнес Рюмин, – а вы до сих пор даже в милицию не заявили. Это безобразие.
Он поднялся и, с шумом отодвинув стул, направился к выходу. Постников тоже встал, но немного задержался.
– Валерий Семенович, – улыбнулся он, – у вас есть адрес автора жалобы, да и содержание жалобы не помешало бы.
– Письма регистрируются, так что адрес найдем. А содержание… – Коркин вздохнул и развел руки, – увы, восстановить невозможно. Письмо Рита взяла с собой. Но могу сказать, что жаловались на Сергея Михайловича Токарева. Я сейчас позвоню и узнаю адрес.
Получив адрес, Сергей попрощался и двинулся к выходу.
– Вы не думайте, – сказал вслед ему редактор, – конечно, с Маргаритой все выглядит не очень... Но просто я знаю, что милиция до конца выборов ничем не будет заниматься…
– Ладно, не терзайтесь, – успокоил его Постников. – Лучше скажите, как попасть в ваше Ополье?
– Напрямик, через переправу, тут километров десять-пятнадцать, но дорога грунтовая, не разгонишься. А если по асфальту, в объезд, то будьте любезны – пятьдесят километров до моста, а потом почти столько же обратно.
– Понятно, спасибо, – вздохнул Сергей и, простившись, вышел из кабинета.
На улице у входа в редакцию сердито расхаживал Рюмин. Он недовольно посмотрел на помощника и спросил:
– Как ты можешь разговаривать с такими типами? Я же вижу, ему великое наплевать на своих сотрудников. Для него главное – спецвыпуск.
– Не заводись, – махнул рукой Постников. – Я все узнал. Можем взять машину и поехать туда.
– Нет, – остановил его Рюмин. – Мы можем задержаться. Поэтому сейчас идем в гостиницу. Соберем группу, я поставлю задачу. У меня есть ряд набросков по первому варианту сценария. По ним художники могут начинать проработку. Левитскому будет отдельное поручение. Впрочем, он все знает. Мы тут с ним все окрестности облазили. С группой поработает Бычков. Кстати, он приехал?
– Обижаешь.
– Ладно. «Это я сказала, это я предупредила». Да, найми здесь водителя с машиной. Неплохо, если это будет «Газель».
– Я перед отъездом уже одного чела окучил. Он согласен.
Они вернулись в гостиницу, и уже через полчаса группа, правда, не в полном составе, собралась в холле. Рюмин вышел вперед с хмурым видом, но, оглядев собравшихся, с любопытством взирающих на него, он неожиданно улыбнулся.
– Привет всем. Сегодня мы начинаем новое кино. Как всегда, проблем много, но я надеюсь, мы справимся с ними. Прошу всех, как говорится, не нарушать режим, являться в то время, которое назначено планом. План вам доведут помощники. Тексты ролей раздадут несколько позже. По отдельным сценам я еще с каждым буду встречаться. Олег, аппаратуру принял?
– Нет еще. Сегодня собирался, – откликнулся Левитский.
– Глянь с художниками мои наброски, и можешь начинать, пока тут будет организационная часть. Ты все помнишь?
– А как же.
– Я отвлекся, прошу прощения, – вновь обратился он к группе. – Со многими мы работаем не первый раз, и я надеюсь на вашу помощь. С остальными познакомимся в процессе. У меня все. Поздравляю вас и желаю, чтобы у каждого все получалось с первого дубля.
Рюмин покивал знакомым и незнакомым, шепнул Постникову, что ждет его, и ушел в свой номер, оставив помощников налаживать работу съемочной группы.
Сергей отдал распоряжения техническому персоналу. Лев Бычков, второй помощник, получил задание договориться по поводу аренды грузовика для перевозки аппаратуры. Постников предложил специалистам съездить в войсковую часть, с командиром которой он договорился по поводу использования двух стареньких «ЗИЛов»:
– На месте прикиньте, как их преобразовать в американские «Студебеккеры».
– Там придется решетки наваривать, – заметил кто-то.
– Я тут на местном заводе обговаривал этот вопрос, – отозвался Сергей, – обещали всевозможную помощь.
Постников пришел в номер только через полчаса, Рюмин за это время совершенно извелся.
– Ну, сколько тебя можно ждать? – возмутился он и с сомнением спросил, –  может, нам надо в милицию обратиться?
– Кто мы такие, чтобы обращаться? Московские гастролеры? Пускай Коркин обращается, – махнул рукой Постников. – Он редактор, здесь это – величина. Но даже он понимает, что сейчас у милиции другие задачи.
– Какие другие задачи? – нахмурился Рюмин.
– У них тут послезавтра выборы. Милиция занята обеспечением безопасности. Усиленные наряды на улице. Не заметил?
– Нет.
– Понятное дело. Их тут мало. А ты придешь к ним с пропавшим челом. Да они до выборов и разговаривать не станут.
– Все равно это – безобразие, – отозвался Егор. – Пропал человек, а никто не хочет даже чуть-чуть пошевелиться.
– Не ворчи, – улыбнулся Постников, – пока они тут раскачиваются, мы съездим на разведку. Узнаем, что да как. А потом и до милиции дойдет дело…
– Я вообще-то не понимаю, – опять с негодованием заговорил Рюмин. – Этот редактор сказал, что она поехала разбираться с жалобой на кандидата в депутаты. Но ведь это явно криминальное дело. А он посылает девчонку.
– Ты не горячись. Почему сразу – криминальное?
– А какое же еще? Не будь наивным.
– Ладно, – вздохнул Постников, – поехали. Вещи берем?
– Какие еще вещи? Мы же быстро. Туда и обратно.
– Ну, хорошо. Документы-то надо прихватить.
Они вышли на улицу и попробовали «проголосовать». Шла вторая половина дня, и, видимо, поэтому никто из водителей останавливающихся машин не хотел ехать в Ополье. Ведь потом надо будет возвращаться. Пришлось им спускаться к паромной переправе. Только здесь какой-то пенсионер, владелец старенького «Москвича» согласился подвезти их. Да и то он сдался лишь под напором паромщицы, которая сжалилась над приезжими и прямо пригрозила:
– Давай, Митрич, сделай доброе дело, отвези в Ополье москвичей. Только не вздумай отказываться, – предупредила она, – а то в следующий раз я могу не услышать, как ты будешь кричать с противоположного берега.
Водитель, оглядев приезжих мужчин, решил содрать с них немалую мзду, но сделал он это, когда они уже забрались в машину, и паромщица не могла ничего услышать.
– За сто рублей поеду, – объявил пенсионер и, вдруг спохватившись, что прогадывает, добавил, – с каждого.
Ни Рюмин, ни Постников, привычные к московским ценам, не стали возражать. А водитель, ни на миг не умолкая, всю тряскую дорогу жаловался, что машина требует постоянных денег, которых ему не хватает. Сергей посчитал, что пенсионер оправдывается в том, что заломил такую цену. Но когда после езды по бесконечным ухабам через сорок минут «Москвич», наконец, выполз на асфальт в Ополье, и Рюмин с Постниковым с радостью выбрались из машины, водитель вдруг обратился к Сергею, который достал бумажник, чтобы рассчитаться:
– Вы бы, молодые люди, накинули полтинничек.
– За что? – удивился помреж.
– За скорость…
Постников молча отдал дополнительную голубенькую купюру в пятьдесят рублей. И только когда «Москвич», скрипя железом и стреляя выхлопной трубой, укатил, Сергей покачал головой и заметил:
– За скорость… Знал бы дорогу, пешком дошел быстрее.

Едва «Москвич» развернулся, обдав их синим дымом, и, с дребезгом вздрогнув на ухабе, поскакал обратно, Постников молча зашагал по улице, увлекая Рюмина за собой. Пока ехали в машине, они не разговаривали, из-за того что боялись язык прикусить на очередном ухабе, но и теперь говорить, вроде, было не о чем. Сергей шел впереди уверенно, не оглядываясь по сторонам, ни к кому не обращаясь с вопросами, как будто знал дорогу. Рюмин, с беспокойством думая о Рите, следовал за помощником, и совсем не замечал окружающего.
Только оказавшись на площади, он спросил:
– Ты куда меня привел?
– Насколько я понимаю, это центр города или около.
– А зачем нам центр?
– Здесь должна быть гостиница.
– Думаешь, в этой дыре есть гостиница?
– А как же? – ухмыльнулся Постников. – Раньше это называлось «Домом колхозника», а теперь – гостиницей.
– Пятизвездочной… – улыбнулся Рюмин.
– Ага. В номере пять мест, значит отель пятизвездочный.
– Если так, – проворчал Рюмин, – то лучше пусть будет двухзвездочный.
Они прошли вдоль площади, держась в тени деревьев, и неожиданно увидели на противоположной стороне розовое четырехэтажное здание с крутой железной крышей.
– Вот, что я тебе говорил? – обрадовался Постников, показывая на широкий навес над крыльцом.
Рюмин, увидев большие иностранные буквы, улыбнулся.
– Ты оказался прав. HOTEL OPOLYE – это тебе не какая-то заштатная гостиница. Почти Метрополь.
– Не Метрополь, а Метр-ополье, – поправил Сергей.
Они пересекли площадь и вошли в гостиницу. Слева у окна за письменным столом сидела рыжеволосая дама. Она искоса по очереди внимательно осмотрела вошедших и, повернувшись, спросила:
– Вы хотите у нас остановиться?
– Нет, – широко улыбнулся Постников и приблизился к столу. – Мы просто разыскиваем одного человека.
– Какого человека? – нахмурилась дама.
– Мы точно знаем, что во вторник, – начал объяснять Сергей, – у вас останавливалась одна девушка.
– Какая девушка? – насторожилась рыжеволосая дама.
Постников помолчал, разглядывая администратора, потом нагнулся, упираясь двумя руками в край стола, и тихо, почти шепотом спросил:
– Отвечайте только: да или нет. И заметьте, как четко я формулирую свой вопрос. Итак, быстро отвечайте, останавливалась у вас девушка, корреспондент «Синегорской правды»?
Рыжеволосая дама, испуганно моргая глазами, посмотрела на Постникова и тоже шепотом ответила:
– И да, и нет.
– Не понял, – сдвинул брови Сергей.
– Она пришла, но поселить я ее не могла, – начала рассказывать дама, – тогда она попросила позволить оставить вещи. Я ей разрешила, она оставила свой чемодан и обещала вернуться.
Дама замолчала, а Рюмин, молча стоявший несколько на отшибе, не выдержал и раздраженно уточнил:
– Ну, и что дальше?
– А ничего, – пожала плечами дама, – чемодан до сих пор стоит, а она за ним не вернулась.
– Позвольте нам взглянуть на ее вещи, – попросил Рюмин.
– А кто вы такие? – насторожилась администратор. – Почему я должна вам что-то показывать?
– Нам надо убедиться, что это ее вещи, – настаивал Сергей, но вышло это у него не очень убедительно.
– А кто вы такие? – строгий голос дамы стал почти металлическим. – Предъявите ваши документы.
– Зачем вам наши документы?
– Ах, так? – сделала выводы дама. – Тогда смотреть чужие вещи приходите с милицией.
– И придем. Где у вас тут милиция? – уточнил Постников.
– Да рядом. Как из гостиницы выйдете, направо по проулку третье здание, – пояснила администратор.
– Сейчас и сходим, – пообещал Сергей. – А не знаете, куда наша девушка собиралась отправиться?
– Она спрашивала про улицу Русакова. Это я точно помню. Но только ваша барышня сказала, что ей нужен дом номер двадцать три. А на этой улице отродясь больше семи домов не было. А после позапрошлогоднего пожара так и вообще там пять домов осталось. Так что про дом ваша подруга приврала. Может, и про улицу тоже…
– Сергей, ладно, пойдем, – позвал Постникова Рюмин.
– Мы сейчас сходим в милицию, – обращаясь к рыжеволосой даме, предупредил Сергей, – но скоро вернемся. Видимо, нам придется переночевать. У вас найдется для нас хотя бы двухместный номер?
– Я не могу вам обещать, – сухо отозвалась администратор. – Мало ли какой наплыв посетителей будет.
– Какой наплыв в пятницу? – рассмеялся Постников.
– Бывает. Но только все равно у нас нет двухместных номеров, – заметила дама.
– Неужели есть одноместные? – удивился Сергей.
– Одноместных тоже нет.
Рюмин не выдержал и, махнув рукой, вышел. Сергей последовал за ним чуть позже. Догнав Егора, он сказал:
– Гостиница – три звезды. Оплатим три места, и можем спокойно переночевать.
– Зачем нам ночевать? – нахмурился Рюмин. – Не знаю, как ты, а я собираюсь вернуться в Синегорск.
– А если не найдем Маргариту? – спросил Постников.
– Как это не найдем? Найдем, – упрямо произнес Егор, – ты узнал, куда нам идти?
– Обижаешь, – усмехнулся Сергей и двинулся вперед. – Нас ждет загадочная улица Русакова.
Дорогу Постников узнал у администратора. Но одно дело описание на словах, и другое – реальные переходы и повороты. Кроме того, всю дорогу его отвлекал Рюмин. А Егора вывела из себя рыжеволосая дама.
– Ты обратил внимание, чем мельче чиновник, тем больше ему хочется проявлять свою власть, – рассуждал Рюмин.
– Синдром дворника, – бросил Постников.
– Я слышал про синдром вахтера.
– Не в должности дело.
Они шли по утоптанной тропинке под нависавшими ветвями деревьев. Вдоль улицы стояли высокие тополя и ветлы, березы и рябины, липы и клены. За ними параллельно тянулись бесконечные заборы, ограждавшие яблони, вишни и прочие культурные насаждения, за которыми прятались дома и домики. Сколько хозяев, столько заборов, и все они на отличку.
Вот – сетка «рабица», на круглых бетонных трубах-столбах, ее хозяин по местным меркам числится буржуем. Вот – штакетник небедного хозяина, крашеный зеленой краской. Возле него и тропинка подметена. А рядом контраст – старые черные доски, с проломами, заделанными фанерой и обломками шифера. А вот – непонятно что. Спинки от металлических кроватей, какие-то полоски металла. О! Да это – отходы штамповки. Видимо, хозяин связан со складом металлолома. Приспособил, что имел. Вон, за кустами в качестве сарайчика стоит без колес старый автобус – это в авоське не донесешь…
– Как думаешь, не пора ли нам поворачивать? – беспокойно оглядываясь, поинтересовался Рюмин.
– Нет еще, – отозвался Сергей. – Она сказала, что надо повернуть на втором перекрестке. По-моему, мы еще не дошли.
– А она не обманула нас? Мне она не понравилась, – вздохнул Рюмин, – я даже подозреваю, что все тут сговорились, и специально дурачат нас. На периферии москвичей не любят.
– Зачем ей это? По-моему, ты сгущаешь краски.
– Вовсе нет. А почему здесь никакого населения нет, ни пешеходов, ни машин? Спросить не у кого.
– Так ведь вечер уже. Народ с работы добрался до дома, зачем ему теперь по улицам шастать?
– Ну, не знаю. Как-то странно.
Они дошли до перекрестка, и повернули. Снова долго шли, но Постников не находил примет, сообщенных администратором. Лишь выйдя на окраину, они поняли, что нужно возвращаться. Стемнело. Сквозь листву светились окна в домах.
Когда из переулка показалась женщина в белом платке на голове, Рюмин оживился и двинулся навстречу ей со словами:
– Девушка, подскажите нам дорогу, мы заблудились.
Но фраза оказалась длинной. Едва Егор произнес «девушка», как та, вскрикнув, бросилась обратно в переулок. Последние слова прозвучали неизвестно для кого. Рюмин заметил калитку, в которую ускользнула девушка, и направился туда. Постников хотел остановить его, но не успел. Егор открыл калитку, но, слава Богу, не вошел. Послышался лязг металла и звериный рык. Рюмин отпрыгнул и отпустил калитку. Сквозь штакетник сверкнули грозные клыки, и раздался собачий лай. Огромная овчарка свирепо металась за забором, ее ярость внушала страх.
– Что я такого сделал? – попятившись, удивился Рюмин.
– Что, что? – проворчал Постников, и пояснил, – на девушку ты бросился. Вот что.
Неожиданное появление овчарки его тоже напугало, и он отошел от забора ближе к дороге.
– Не бросался я. Я хотел спросить.
– Конечно, она сразу поняла, что ты хочешь. Представляешь? Вечером в темном безлюдном переулке два мужика неожиданно подходят к девушке и спрашивают: «как пройти в библиотеку?»… – нагнетая страх, грозно произнес Постников.
Рюмин махнул рукой, и они продолжили свое шествие. Справа за забором послышались голоса. Егор остановился и прислушался. Говорили мужчина и женщина, но слова звучали неразборчиво. Рюмин приблизился к забору и громко позвал:
– Эй, хозяева!
Голоса сразу смолкли.
– Хозяева! – еще раз позвал Рюмин. – Не подскажете дорогу? Нам нужна улица Русакова. Пожалуйста, подскажите.
Но за зеленой листвой никто не отозвался. Что-то стукнуло. Егор догадался, что невидимые местные жители невежливо удалились в дом, и закрыли за собой дверь.
– Народ стал какой-то боязливый, – вздохнул Рюмин.
– Мы какое ему кино снимаем? – усмехнулся Сергей. – Он наших боевиков насмотрится, а потом от родственников шарахается.
– Между прочим, я не снимаю…
– И без тебя хватает специалистов.
Они шли, шутливо препираясь. Но теперь их сопровождал собачий лай. Овчарка начала первой, ее лай подхватила другая собака, за нею последовала третья. По всему городку стали перекликаться четвероногие сторожа. Вдали голоса звучали вяло. Казалось, собаки только подавали друг другу знак о своем существовании. Зато вокруг Рюмина и Постникова то справа, то слева вдруг заливалось бешеной трелью какое-нибудь собачье существо. Некоторые, из тех, что поменьше размером, протискивались между штакетин и яростно бросались на непрошеных гостей, норовя приблизиться сзади.
И Сергею, и Егору пришлось выйти на середину улицы. Во-первых, здесь оказалось светлее, а во-вторых, – безопаснее. Ведь не каждая собака выскакивала на асфальт, сторожа держались у своих заборов, облаивая прохожих издали.
В темноте округа изменилась. Они не могли узнать улицы, по которым проходили засветло. Поэтому они долго блуждали, прежде чем выбрались на площадь и увидели светящееся название гостиницы. Знакомые буквы в незнакомом городе их даже порадовали. Уставшие от бесплодных поисков, они направились на огонек. Их уже ничто не пугало, ни трехместный номер, ни тараканы, ни удобства в коридоре.
Они ненадолго остановились у одинокого киоска, но кроме пива и чипсов, чернявый парень им ничего порядочного не предложил. Постников не терпел все эти кексы и рулеты за химический привкус, как говорится, идентичный натуральному. Рюмин с Сергеем приобрели по плитке шоколада и по паре пакетиков арахиса. Нагрузившись, кроме этого, пивом и чипсами, они отправились в гостиницу.


11

– Вчерашнее пиво просто отвратительно, – морщась, пробормотал Рюмин, когда Постников разбудил его, стукнув дверью. – У меня голова никакая.
Сергей с полотенцем на плече вернулся из туалета. Пройдя к окну и отворив раму, он выглянул наружу.
– Между прочим, киоск открыт. Можем спросить, какой гадостью они торгуют.
– У меня всегда от пива голова болит, – сознался Рюмин.
– Зачем же ты вчера пил?
– После этого арахиса очень пить хотелось.
– Ну вот, теперь будешь мучиться.
– Сереж, я тебя прошу, сходи к администратору, может, у нее есть цитрамон или анальгин, – поморщился от боли Рюмин.
Постников надел рубаху и вышел из номера, а Егор, прикрыв глаза, погрузился в полудрему. Вроде до сна дело не дошло, но десять минут, что отсутствовал Постников, пролетели мгновенно.
– На, вот, – Сергей протянул обрывок бумажной упаковки, в которой оставалась пара таблеток.
– Это что? – слабым голосом уточнил Рюмин.
– Просил цитрамон, я и принес, – пояснил Постников. – Между прочим, у нее тут в кладовке – аптечка. Вполне сносная.
Постников сходил за водой, Егор забросил таблетки глубоко в горло и сделал глоток воды. Погулькав, он проглотил таблетку, после этого сделал еще глоток и лег на спину, ожидая пока лекарство подействует. Постников посмотрел на него и, вспрыгнув, уселся на подоконнике, достал сотовый телефон и набрал нужный номер.
– Лев, как вы там? – спросил он.
Сергей некоторое время слушал, качая ногой и барабаня пальцами по подоконнику. Наконец, зевнув и потянувшись, он остановил собеседника.
– Ладно, это все хорошо. Ты мне скажи, насчет машины договорился? Так. Прекрасно. О, так он уже подъехал? Замечательно. Значит, так. Пошли его к нам. Скажи, что через час мы его ждем в Ополье. Что? – сердито вскрикнул Постников, услышав возражения собеседника. – Это он собирается ехать вкруговую. Что? Ну-ка, давай его мне. Давай… Здравствуйте. Как вас зовут? Так вот, Володя, сейчас вы спускаетесь на паром и… Послушайте… – Сергей так повысил голос, что Рюмин поморщился. – Черт возьми, давайте, Володя, сразу договоримся, или вы слушаете меня и делаете то, что я вам говорю, или мы найдем другого работника. Понятно? Вот и прекрасно. Так вот. Жду вас через час в Ополье у входа в гостиницу. Все, пока.
Сергей посмотрел на часы, потом – на Рюмина, и спросил:
– Ну, как? Полегчало?
– Немного, – криво улыбаясь, отозвался Егор и сел в кровати. – Голова, конечно, еще ватная, но боль отступила, уже глаза открыть можно. Пока еще недалеко, но отступила…
Он спустил ноги с кровати и начал медленно одеваться, словно опасаясь, что от резкого движения боль вернется. Сергей спрыгнул с подоконника и, направившись к выходу, сказал:
– Ладно, ты пока вставай, умывайся, а я разведаю, где здесь позавтракать.
Он ушел, а Рюмин поднялся и прошел в конец коридора умываться. Вскоре Егор вернулся в номер посвежевшим. Взяв с тумбочки сотовый телефон, он позвонил Левитскому.
– Привет. Что делаешь? – негромко спросил он.
– Завтракаю, – ответил Олег.
– Ты аппаратуру получил?
– Ассистент должен сегодня с утра подготовить.
– Я торопился и забыл тебе сказать.
– Теперь техника помогает исправить грехи памяти, – заметил Олег.
– У тебя талант. Тебе надо в рекламу переходить.
– Я подумаю.
– Я тебе подумаю.
– Ну, вот, слова нельзя сказать.
– Ладно, слушай, а то опять забуду. Я видел, что у старых опор начали суетиться геодезисты.
– Я тоже их видел.
– Так ты поспеши. Город собрался достроить мост. Можем не успеть. Накрути ребят. Срочно сделайте несколько планов. Я художникам говорил. Они в курсе. И начинайте.
– Хорошо, Егор. Я все понял. Сейчас допью кофе, и начнем. Не переживай. Все успеем.
– Я надеюсь. Пока.
Пришел Постников и повел Рюмина завтракать. Тот отказывался, но Сергей уверил, что обнаружил приличное кафе, и Егор согласился посмотреть. Они пересекли площадь и, вскоре оказались у одноэтажного домика. Над входной дверью висела желтая прямоугольная вывеска, приглашавшая: «Зайди-ка!».
Рюмин в последний момент решил остаться на улице и подождать Сергея, но тот заговорщицки поманил Егора внутрь.
– Загляни, не пожалеешь, тут такое макраме! Закачаешься. Вязали из каната. Стоит взглянуть.
Когда через полчаса они вернулись к гостинице, у крыльца уже стояла темно-синяя «Газель». Постников подошел к водителю, который протирал тряпкой переднее стекло.
– Володя? – спросил он.
– Да, – обернувшись, отозвался тот.
– Сергей, – представился Постников, протягивая руку, и спросил: – ты Ополье хорошо знаешь?
– Знаю.
– Прекрасно. Нам нужно будет съездить на улицу Русакова. А потом решим, что дальше.
– Поехали, – Володя поправил «дворники» и сел в кабину.
Рюмин отодвинул боковую дверцу и полез внутрь. Постников сел рядом с водителем, и машина тронулась.
– Мы с Егором вчера тут весь вечер блуждали, – поделился Постников.
– Да тут все рядом, – улыбнулся Володя, – чего тут блуждать? Вы просто прозевали поворот. Улица Русакова – это маленькая перемычка между Маяковской и Пролетарской.
– Хорошие провинциальные названия, – иронично прокомментировал Постников.
– Нормальные названия, – немного задиристо отозвался Володя. – У нас тут названия не меняют, как у вас в Москве. Я год назад ездил, спрашиваю, где тут Колхозная площадь? Никто не знает. Глазками лупают, и косятся, как на бомжа.
– Ну и как, нашел? – с усмешкой спросил Сергей.
– Спасибо, одна старушка подсказала. Раньше хоть милиционеры все знали. А сейчас подойдешь, спросишь, а он и вопроса твоего не слышит. На тебя взглянет, словно рентгеном просветит: не террорист ли ты. Повторишь вопрос, он все равно не слышит, молча смотрит на тебя, как на пустое место. Наберешься нахальства и пристанешь в третий раз. Тут он что-нибудь ответит, но сразу станет ясно – он такой же – приезжий, то есть ничего не знает, и спрашивать бесполезно… А вот и улица Русакова.
«Газель» притормозила и повернула на поперечную улицу.
– А какой дом нам нужен? – спросил Рюмин.
– Дом пять, – отозвался Постников.
– Вот, – Володя остановил «Газель» у красного «Москвича», стоявшего у забора. – Калитку с почтовым ящиком видите?
Постников вылез из кабины и на ходу сказал Рюмину:
– Сценарий такой: мы ищем место для съемки эпизодов в нашем фильме. А все остальное импровизируем. Пошли.
Сергей постучал в калитку, но, не дождавшись ответа, открыл ее и смело шагнул на тропинку, ведущую к дому.
– Эй, хозяева! – громко позвал он.
Постников приблизился к крыльцу, и помахал рукой, подзывая Егора. Они заглянули в дом. Беспорядок, творившийся внутри, их удивил. Выйдя из дома, Сергей подошел к запертым дверям сарая и на всякий случай постучал по дощатой стене.
– Эй! Хозяева! Есть кто живой?
– Не поминай лихом, поминай, как звали, – задумчиво пробормотал Егор и нахмурился. – А вдруг Рита тут находилась, когда этот разбой учиняли?
– Не думаю. Похоже, тут срывали досаду из-за того, что никого не застали.
 – С чего это ты решил?
– А посмотри вокруг. Видишь, цветы вытоптали, яблони поломали. Если б хозяев застали, они бы хозяевами и занимались. Зачем им яблони?
– Ну, ты прямо Шерлок Холмс. Что же будем делать?
– Никого нет, и нетрудно догадаться, что, пожалуй, никого и не будет, – констатировал помощник. – Нужны свидетели.
Стоя на крыльце и оглядывая округу, он заметил поваленный пролет забора и тропинку, протоптанную прямо по грядкам в сторону соседей. За кустами он увидел соседский дом и какие-то подсобные строения. На пороге дома появился невысокого роста старик, который козырьком приложил руку ко лбу и стал рассматривать Сергея.
Недолго думая, Постников устремился напрямик по протоптанной тропинке. Рюмин последовал за ним. Они выскочили на утоптанную площадку перед крыльцом.
– Эй, отец, – крикнул Рюмин, – ты здесь девушку молодую не видел? Она корреспондентка, – добавил он, останавливаясь.
– Никого я не видел, – буркнул старик, – а вы кто такие?
– Мы ее знакомые, – ответил Егор. – Она пропала. Мы ее давно ищем.
– Ничего я не знаю, – хмуро заметил старик.
Постников понял, что старик не хочет разговаривать.
– Дедушка, мы действительно ее друзья, – улыбнулся он. – Если вы о ней что-нибудь знаете, скажите нам.
Но хмурый старик что-то проворчал и ушел в дом. Из его ворчанья Сергей разобрал только последние слова:
– Все вы, знакомые и друзья…
Постников посмотрел на расстроенного Егора, слегка хлопнул его по плечу и кивнул в сторону улицы:
– Пошли.
Уже подходя к «Газели», он поделился:
– Мне кажется, дед что-то знает.
– Но сказать не хочет, – добавил Рюмин.
– Или боится, – предположил Сергей.
– Возможно, – согласился Егор. – Что будем делать?
– Может, поискать этого депутата, кандидат который?
– Где ж ты его найдешь? – засомневался Рюмин.
Они подошли к машине.
– А кого вы хотите искать в субботу? – полюбопытствовал Володя, сидевший в кабине.
– Ой! Я ж забыл! Сегодня суббота, – спохватился Постников. – Действительно, никого не найдешь, – и, повернувшись к Володе, ответил ему, – а нам нужен, как его там, Пекарев? Токарев? Словом – кандидат.
– А-а, Токарев, есть такой, – заметил водитель, – это помощник здешнего префекта. В гараже на двери моего бокса его рекламу прилепили.
– Понятно, – нахмурился Сергей, забираясь в машину. – Куда мы теперь?
– А что? Разве есть варианты? – удивился Рюмин. – Поедем к вашему Пекареву. Или как там его?
– Токарев, – поправил Постников.
– Пусть будет Токарев, – махнул рукой Рюмин.
– Тогда надо ехать в управу, – решил Сергей.
– Зачем ехать? – засмеялся Володя, – вот она.
Он показал рукой. Немного впереди, вдоль улицы тянулась металлическая ограда. Из машины за оградой и густой зеленью кустов виднелась только крыша здания. Постников поднялся и, отодвинув дверцу, выбрался наружу.
– Ну что ж? Пойдем, – обернулся он к Рюмину.
За ограду они прошли, но дверь в здание оказалась закрытой. Постников нашел кнопку звонка и уверенно нажал на нее. Долго не было никакой реакции. Рюмин не выдержал, и, спустившись с крыльца, стал расхаживать по асфальтовой дорожке. Сергей еще раз позвонил, прислушиваясь, что делается за дверью. Тонированные стекла в верхней часть двери не позволяли разглядеть подробности.
Постников разочарованно вздохнул и хотел последовать за Рюминым, но в последний момент успел заметить, что внутренняя дверь открылась, и в тамбуре появился милиционер. Он сердито показал на часы, затем скрестил руки, пытаясь что-то внушить Сергею. Тот слов не слышал, но по жестам понял, милиционер объясняет, что никого нет и приема нет.
Понимая, что сейчас милиционер исчезнет, Постников быстро достал из кармана книжечку студийного удостоверения и прижал ее к стеклу. Страж порядка нахмурился и нехотя приблизился, рассматривая удостоверение. Поколебавшись, он приоткрыл дверь и, видимо, повторил то, что говорил прежде:
– Сегодня никакого приема нет. Приходите в понедельник.
– Извините, – улыбнулся Постников, – видите, за моей спиной – Егор Александрович Рюмин, кинорежиссер, он приехал из Москвы. Он в Синегорске снимает кино. Ему очень нужно увидеть Сергея Михайловича Токарева. Вы не подскажете, как нам его найти?
Милиционер недоверчиво посмотрел в сторону Рюмина, но слова «кинорежиссер» и «Москва» все-таки пробили оболочку подозрительности. Он, немного помявшись, сказал:
– Я тут недавно. Я не знаю, где сейчас Токарев. Но вы можете подъехать в милицию. Я думаю, вам там помогут. По крайней мере, адрес сообщат.
Преимущество малых городков в том, что все нужные учреждения находятся неподалеку. Водитель Володя вез их от управы до отделения милиции не более пяти минут.
В отделение первым вошел Постников, за ним – Рюмин. Капитан милиции, сидевший за стеклянной перегородкой, поднял глаза и по очереди внимательно осмотрел каждого, словно запоминая внешние приметы. Завершив изучение, он утратил к ним интерес и, опустив голову, вернулся к своим занятиям.
– Здравствуйте, – заговорил Постников и, ожидая реакции на свои слова, добавил, – мы из Москвы.
Как и ожидал Сергей, капитан поднял взгляд с вновь возникшим любопытством. Постников выдержал надлежащую паузу, и, неторопливо достав документы, протянул капитану.
– А это – кинорежиссер Рюмин, – кивнул Сергей в сторону своего начальника.
Егор кивнул головой капитану, продолжая осматривать помещение. Милиционер внимательно изучил документы Постникова, сравнил оригинал с фотографией и, возвращая документы, официально представился с ужасной дикцией:
– Капитан Пороховщенко, – и более членораздельно спросил, – что вы хотите?
– Мы сейчас в Синегорске снимаем фильм, – начал объяснять Сергей. – Но у нас пропал автор.
– В Синегорске? – уточнил капитан.
– Да, снимаем в Синегорске.
– Я спрашиваю, автор пропал в Синегорске?
– Нет, автор пропал у вас. В Ополье.
Капитан вздохнул, прикрыл глаза, выждал некоторое время, а потом, так и не открывая глаз, заговорил:
– Хорошо. Напишите заявление. Мы заведем дело. В понедельник или во вторник назначат следователя. Тогда и…
– Мы не можем ждать, – вмешался в разговор Рюмин. – Поймите, пропал человек. Его надо срочно найти.
Капитан, продолжая пребывать с закрытыми глазами, дослушал Егора, затем открыл глаза и с укором во взоре посмотрел на Рюмина, всем видом показывая, что только нахождение при исполнении заставляет его сдерживаться, после чего нарочито медленно произнес:
– Повторяю, вам надо написать заявление. А дальше все произойдет по закону.
– Ну, Господи! – воскликнул Рюмин, – все, как в старые времена. Человек пропал, а у них бухгалтерия. Заявление… Дело… Поймите, пропала молодая девушка. Может, именно сейчас ей нужна помощь, а вы – «пишите заявление»…
– Вы, гражданин, тут не шумите, – нахмурился милиционер. – Девушки имеют привычку и пропадать, и находиться. У вас пропала, а у нас нашлась. Все шумят, все требуют. А где людей взять? Некому задержанных отвезти в КПЗ. Сейчас все на дежурстве. Кто – на избирательных участках, кто – в патруле. Вот выборы пройдут, тогда и займемся вашими делами. А если не нравится, можете жаловаться.
Милиционер устал, и посетители вызывали у него еле сдерживаемое раздражение. Раздосадованный Рюмин повернулся к двери и, уже выходя, заметил:
– А если бы ваша дочь пропала…
Он вышел, а капитан возмущенно вскочил, чтобы ответить, но дверь за режиссером уже закрылась. Постников, понимая, что сейчас весь нерастраченный запал милиционера обрушится на него, доверительным тоном попросил:
– Товарищ капитан, вы простите его. Понимаете, у него пропала любимая девушка. Вот он и переживает.
Капитан стукнул кулаком по столу, усмиряя вспышку возмущения. Но гнев его до конца не улегся. Он нахмурился, сел на свое место и, уже спокойнее, проворчал:
– Нельзя же так переходить на личности.
– Вы извините его, – еще раз попросил Постников и, меняя тему, спросил, – а что вы такое говорили, будто у вас нашлась какая-то девушка?
Капитан посмотрел внимательно на Сергея, словно прикидывая, можно ли ему сообщить важную информацию. Так и не определив степень доверия, милиционер решил вернуть посетителя на место.
– Вы, кажется, собирались писать заявление.
– Да-да, – спохватился Постников. – А вы не поможете? У меня нет листка бумаги?
Капитан достал бумагу и шариковую ручку.
– А как фамилия начальника вашего отделения? На чье имя надо писать заявление? – уточнил Сергей.
– Пишите без фамилии. Просто – начальнику отдела…
Постников быстро написал заявление и протянул бумагу капитану. Тот нехотя начал читать. А Постников вдруг сообразил, что за разговорами забыл, зачем он здесь. А ведь им был нужен адрес Токарева. Сергей стал прикидывать, как теперь перевести разговор на Токарева.
– Так, – протяжно произнес капитан и, прищурившись, попросил, – попрошу вас еще раз показать ваши документы.
– Пожалуйста, – с готовностью откликнулся Сергей и протянул удостоверение.
Капитан взял его и, как будто в первый раз, начал тщательно изучать. Постников насторожился, не понимая причин подобной подозрительности.
– А паспорт у вас есть? – поднял глаза капитан.
– Конечно, – Сергей достал и протянул ему свой паспорт.
Милиционер долго вчитывался, листая странички, потом вздохнул и, возвращая документы, спросил:
– Значит, вы разыскиваете Маргариту Андреевну Таран?
– А вы что-то о ней знаете? – встрепенулся Постников.
– Вы с ней знакомы?– не отвечая, уточнил капитан. – Вы ее хорошо знаете?
– Конечно, а что такое?
Милиционер, не обращая внимания на вопросы Постникова, задумался. Сергей тоже умолк, прикидывая, чем вызваны вопросы капитана. Он даже предположил, что, может быть, Рита здесь, в милиции. Но тут же упрекнул себя в глупости.
«Что Рите здесь делать? Она – девушка строгих правил, и, конечно, ни в чем предосудительном не может быть замешана».
Между тем, капитан встал и вышел в коридор. Он поманил рукой Постникова. Сергей, недоумевая, подчинился и двинулся за ним. В конце коридора милиционер остановился. Осторожно повернув задвижку, он сначала сам прильнул к глазку, а затем, отстраняясь, жестом предложил Постникову заглянуть внутрь.
– Зачем? – тихо удивился Сергей.
– Смотрите, смотрите, – шепнул капитан.
В камере на каком-то топчане, повернув голову в сторону от двери, неподвижно сидела девушка. В такой позе рассмотреть ее лицо не было возможности. Постников отодвинулся от двери и, встретив вопросительный взгляд милиционера, пожал плечами. Тот прикрыл задвижку глазка, вздохнул и подтолкнул Сергея к выходу.
Но что-то заставило Сергея остановиться.
– Я сейчас, – шепнул он.
Капитан не остановил его. Сергей вновь заглянул в камеру, открыв задвижку. Но железо слегка звякнуло, и девушка мгновенно обернулась…
В это время капитан, схватив Сергея за плечо, резко отодвинул его в сторону и закрыл глазок.
– Что ты себе позволяешь? – зашипел он сердито, переходя на «ты». – Я сейчас и тебя посажу в камеру.
Двигаясь грудью вперед, он оттеснял Постникова все дальше от двери. Только вернувшись на свое место, он немного успокоился и спросил:
– Ну, как? Это она? Вы уверены? – спросил милиционер.
– Да, – произнес Сергей, – это она… Я уверен. Что нужно сделать, чтобы вы ее освободили?
– Освободили? – засмеялся капитан. – Ну, уж нет, – и, полистав журнал, пояснил. – Она здесь за то, что прорывалась к префекту, без документов. Ее и задержали. А она оказалась дамой нервной – начала шуметь. Но до понедельника с ней заниматься некому. Ей это объясняли. Но она все равно буянила. А вчера Лазарев дежурил, так он ей сказал, что за буйство переведет к наркоманам, после этого она присмирела. Значит, говорите, что она похожа на вашу знакомую?
– Я не говорю, что она похожа, я говорю, что она и есть моя знакомая, – возразил Постников. – Что нужно сделать, чтобы вы ее отпустили?
– Я уже сказал вам, что делать ничего не нужно, да и нельзя, – устало вздохнул милиционер. – В понедельник во всем разберется следователь. Если она, действительно, – корреспондентка, то, учитывая отсутствие судимостей, ее могут просто оштрафовать. А если – не корреспондентка, я ей не завидую.
– Какая судимость, какой штраф? – удивился Сергей.
– За нарушение общественного порядка она пойдет под суд, – заметил капитан и, поправив фуражку, сухо произнес, – если у вас нет вопросов, попрошу покинуть помещение.
– Извините, еще одну минуту, – спохватился Постников, – у меня есть вопрос. Вы не могли бы сообщить адрес помощника префекта, Токарева.
– Домашние адреса государственных служащих сообщать запрещено, – словно процитировал капитан.
Постников нахмурился и, понимая, что ничего иного он уже больше не добьется, кивнул:
– До свидания, – и направился на улицу.
Рюмин сидел в «Газели». Когда Сергей подошел к машине, Егор почти с ненавистью посмотрел на него и, едва сдерживаясь, процедил сквозь зубы:
– Ты специально испытываешь мое терпение?
– Она там, – коротко произнес Постников.
Некоторое время Рюмин молчал. Сергей забрался внутрь машины и устроился поодаль от начальника.
– Я тебя убью, – прошептал Егор, – ты – садист. Повтори.
– Она там, – послушно повторил Постников.
– Пошли, – Рюмин хотел вскочить, но ударился головой.
– Стой, – Сергей схватил его за руку. – Ты куда?
– Если Рита там, то ее нужно сейчас же освободить.
– Тебе это не удастся. Там, – Сергей указал пальцем на здание милиции, – вооруженный человек при исполнении государственных обязанностей. Он пристрелит тебя на пороге, и его оправдают. Может, даже орден дадут. Причем, я не шучу.
Рюмин сел на место и, потирая голову, спросил:
– Так. И что ты предлагаешь?
– Есть восточная мудрость: если сам не можешь справиться с человеком, обратись к его начальнику.
– Ты правильно мыслишь, – сразу согласился Егор. – Только нужен самый главный. Кто тут самый главный?
– Это не вопрос, – вмешался в разговор Володя. – К префекту я могу вас отвезти хоть сейчас, до их коттеджного поселка всего пять километров. Вопрос, примет ли он вас?
– Поехали, – скомандовал Рюмин и, обернувшись к Сергею, спросил, – ты, правда, ее видел?
По дороге Постников рассказал обо всем, что узнал от капитана. Правда, дорога оказалась короткой. Уже через несколько минут они подъехали к красивому забору. Выкрашенные в черный цвет пролеты металлической решетки крепились между четырехгранными ярко красными кирпичными столбами, отделяя дорогу от белоствольной березовой рощи. Поверху кирпичных столбов тянулись тонкие проволочки сигнализации.
А через пять минут «Газель» остановилась у ворот, перед автоматическим шлагбаумом. Рядом размещалось помещение для привратников. Современная архитектура приятно сочетала красный кирпич и стекло, окантованное белым пластиком.
Открылась дверь, и вышел охранник в черной униформе.
– Вы к кому? – спросил он водителя, подойдя к «Газели».
Постников вышел и, кивая головой в сторону машины, негромко сказал охраннику:
– Московский кинорежиссер, Рюмин Егор Александрович, должен встретиться с вашим префектом.
Охранник удивился.
– Нас не предупреждали о вашем приезде.
– Мы приехали без предупреждения. Вы слышали? Егор Александрович снимает фильм в Синегорске.
– Нет, не слышали, – хмуро ответил охранник.
– Ряд вопросов, связанных с фильмом, Рюмину надо решить с Андреем Андреевичем, – продолжил Сергей. – Я помощник Рюмина, вот мои документы.
Постников протянул удостоверение охраннику.
– Я все равно не могу вас пропустить.
– А не подскажете, кто может этот вопрос решить? – поинтересовался Сергей.
– Пройдемте со мной, – охранник направился к стеклянной двери. – Попробую вас соединить с секретарем Андрея Андреевича, он вам что-нибудь подскажет.
Войдя в помещение, охранник продиктовал напарнику:
– Рюмин Егор Александрович, кинорежиссер из Москвы, и его помощник, Постников Сергей Иванович.
Подойдя к телефону, он набрал нужный номер и спросил:
– Это кто? – и услышав ответ, поинтересовался, – Петр Игнатич там далеко? Подойди к нему и дай ему трубку.
Постников глянул за окно на недовольно прохаживающегося Рюмина. Охранник тоже посмотрел на кинорежиссера.
– Нетерпеливый ваш начальник, – заметил он негромко.
– Все начальники не любят ждать, – отозвался Сергей.
– Это ясно, – согласился охранник и тут же заговорил другим тоном. – Петр Игнатьевич? Здравия желаю. Воронов докладывает. Тут кинорежиссер Егор Рюмин приехал. Хочет попасть к Андрею Андреевичу. Его помощник рядом. Даю ему трубку.
– Здравствуйте, Петр Игнатьевич, – произнес Сергей. – Я помощник Егора Александровича Рюмина, зовут меня – Постников Сергей Иванович.
– Здравствуйте, Сергей Иванович, – послышалось в трубке. – Слушаю вас. Какие проблемы?
– Петр Игнатьевич, может, вы слышали, Рюмин снимает фильм в Синегорске? По сценарию, вероятно, будет задействовано и Ополье. Поэтому Егор Александрович хотел обговорить кое-что с Андреем Андреевичем.
– Зачем вам сам префект? Обратитесь к его заму, например, к Токареву. Он, правда, сейчас в отпуске, но в понедельник должен выйти. Он вам поможет.
– Петр Игнатьевич, конечно, с конкретными вопросами я обязательно обращусь к Токареву. Но Рюмину хотелось бы получить общее согласие Андрея Андреевича.
– Ну, не знаю, – засомневался собеседник.
– Петр Игнатьевич, неужели у префекта даже десяти минут не найдется? Рюмин специально ехал к нему.
Где-то там невидимый собеседник задумался, просчитывая нужный вариант ответа. Не дай Бог, подставишь шефа на встречу с ненужным человеком, или, наоборот, лишишь его встречи с нужным человеком. Чтобы не попасть впросак, здесь необходимо тонкое чутье текущего настроения шефа и иерархического положения прибывших персон. Постников мысленно ему сочувствовал.
– Хорошо, – вздохнули в трубке, – думаю, Андрей Андреевич найдет время для встречи. Передайте трубку Воронову.
Постников подозвал к телефону охранника, а сам отправился наружу. Он успокоил Рюмина, сообщив, что договорился о встрече с префектом, они уселись в машину, ожидая, что шлагбаум поднимется и освободит им путь. Но никто не спешил открывать дорогу. За стеклом они видели, что Воронов положил трубку телефона и, подойдя к напарнику, долго с ним разговаривал. У Егора вновь начало иссякать терпение, когда, наконец, охранник вышел из помещения.
– Охрана здесь почище, чем у президента, – недовольно проворчал Рюмин.
– Можно подумать, что ты с президентом общался, – усмехнулся Сергей.
– Слава богу, не приходилось, но догадываюсь.
Воронов подошел к машине и сел рядом с водителем.
– Я вас провожу, – сказал он.
– Прекрасно, – заметил Постников. – Я как раз собирался вас об этом попросить, а то мы дорогу не знаем.
Шлагбаум поднялся, и машина рванулась вперед.
– Не надо торопиться, – настойчиво посоветовал охранник, и водитель послушно сбавил газ, после чего «Газель» покатилась медленней.
Они ехали по неширокой асфальтовой дорожке, с двух сторон от которой тянулись высокие сплошные заборы. Некрашеный гофрированный металл, перемежающийся кирпичными столбами, закрывал округу, как стены коридора. Узкие полоски травы у заборов только усиливали впечатление оторванности от природы.
– Господи, – не выдержал Постников, – ужас какой.
– Где ужас? – живо обернулся охранник.
– Да вот, – пояснил Сергей, кивнув на заборы. – Глянешь на это, и сразу ощущаешь себя килькой в консервной банке.
– Больше похоже на стиральную доску, – заметил Володя.
– Простите, а, у вас случайно не сохранилась такая стиральная доска? – быстро повернулся к нему Рюмин.
– У нас в хозяйстве все имеется, – улыбнулся водитель.
– Та, старая? Такая – волнистая? – Егор пошевелил пальцами, пытаясь изобразить волны.
– Старая, волнистая, – добродушно ответил Володя.
– Сережа, – Рюмин ткнул помощника кулаком в плечо, – завтра напомнишь про эту доску. У меня появилась идея.
– Хорошо, – кивнул Постников.
Охранник подсказывал Володе, где нужно свернуть, и вскоре они остановились на небольшой площадке у ворот.
– Дальше придется идти пешком, – предупредил Воронов.
Он выбрался наружу и двинулся к открытой калитке, у которой стоял крепкий молодой человек. Постников и Рюмин последовали за ним. Когда они подошли, тот уже переговорил с молодым человеком и перепоручил ему подошедших гостей, а сам, повернувшись, ушел.
Новый охранник подвел Рюмина и Постникова к теннисному корту. Играли две девушки. Несколько человек, сидевших на крытой двухрядной трибуне, наблюдали за игрой.
– Петр Игнатьевич, – позвал охранник, подойдя к трибуне.
От группы зрителей отделился невысокий молодой человек. Еще издали он оглядел пришедших и, приблизившись, сразу обратился к Рюмину:
– Хочу предупредить, у Андрея Андреевича мало времени, поэтому будьте кратким, – Постникову, он небрежно бросил, – а вы пока останьтесь здесь.
– Это мой помощник, – возразил Егор. – Нам надо вместе.
Петр Игнатьевич нахмурился, но, пожав плечами, вынужденно согласился:
– Ладно, пойдемте. Только, повторяю, недолго.
Они поднялись на трибуну. Петр Игнатьевич, велев им подождать, подошел к зрителям. Склонившись к одному из них, он что-то негромко сказал ему из-за спины, но тот отмахнулся, продолжая наблюдать за игрой. Петр Игнатьевич обернулся к Рюмину и развел руки, показывая, что пока придется ждать.
Игра девушек завершилась. Они подошли к нижнему ряду скамеек, достали полотенца, бутылки с водой. Возбужденные игрой, они еще продолжали обсуждать свои действия на корте.
Секретарь помахал рукой киношникам, подзывая их.
– Это же Егор Рюмин! – послышался громкий возглас.
Одна из девушек напрямик через сиденья бросилась к Рюмину. Он удивленно оглянулся на возглас и улыбнулся, заметив приближающуюся девушку.
– Ой, здравствуйте, – останавливаясь перед режиссером, растерянно улыбнулась она, и уточнила, – вы точно Рюмин?
– Да, – на ходу улыбнулся Егор, направляясь к префекту.
Тот уже поднялся с места и двинулся навстречу Рюмину.
– Стася, веди себя прилично, не приставай к людям, – ворчливо сказал он девушке.
– Егор Александрович, – не обращая внимания на префекта, спросила Стася, – а можно у вас попросить автограф?
– Попросить всегда можно, получить не всегда можно, – привычно отшутился Рюмин, и тут же поправился, – но вам я автограф обещаю. Давайте, на чем мне расписаться?
– Стася, успокойся, – призывал префект.
– Может, на майке? – не слушая его, предложила девушка. – Я сейчас принесу. Вы подождете? – спросила Стася.
– Подожду, – кивнул Егор.
– Только честно… – убегая, попросила девушка.
– Вы извините, девчонка еще, – заговорил префект, обращаясь к Рюмину. – Говорят, вы кино в Синегорске снимаете?
– Да, мы уже начинаем работу над картиной, – нахмурился Рюмин. – В связи с этим у нас к вам есть один вопрос.
– Всегда пожалуйста, – радушно улыбнулся префект. – Слушаю вас. Чем можем, поможем.
– Андрей Андреевич, наш автор, по его сценарию мы снимаем фильм, случайно попал в милицию…
– Не понял, – нахмурился префект.
– Наш автор – корреспондент Синегорской газеты. Девушка. Ее послали к вам в командировку. Но у нее не оказалось документов, видимо, украли по дороге. Ну, и милиция ее задержала. Я прошу, отпустить ее. Под нашу ответственность…
Префект внимательно выслушал Рюмина, помолчал, словно обдумывая, а потом обернулся и, взглядом отыскав нужного человека, позвал:
– Михалыч, давай-ка сюда.
Подошедший мужчина с седыми висками почти щелкнул каблуками. Егор догадался, это – начальник местной милиции.
– Слушаю вас, Андрей Андреевич, – произнес тот.
– Михалыч, разберись. Говорят, ты задержал корреспондента «Синегорской правды».
– Андрей Андреевич, не волнуйтесь, все будет в лучшем виде, – пообещал мужчина с седыми висками.
Префект покинул киношников и вернулся на трибуну, в это время на корт вышли двое мужчин, а Постников принялся все объяснять начальнику милиции. Тот оказался понятливым, тут же связался по сотовому телефону с отделением и выяснил все подробности.
– Значит, так, – заявил он Постникову, – сейчас можете отправляться в отделение, там, если вы ее опознаете…
– Да я ее уже опознал, – перебил его Постников.
– …если вы ее опознаете, – невозмутимо повторил начальник милиции, – вам нужно будет оставить дежурному свои паспортные данные и расписку о поручительстве, после этого можете ее забрать. Все понятно?
– Да, – кивнул Егор, – спасибо, мы сейчас отправимся.
Милиционер отошел. Рюмин с хмурым видом рассматривал корт, где двое мужчин с громкими азартными криками поочередно переправляли друг другу желтый мячик.
– Ну, пошли? – спросил его Постников.
– Сейчас, – отозвался Егор, продолжая стоять возле трибуны, и нехотя добавил. – Я обещал.
Вскоре примчалась девушка. В джинсах и коротенькой маечке, она выглядела еще моложе, чем в теннисной форме.
– Ой! Егор Александрович, подпишитесь покрупней, – с нескрываемым восторгом подставила она белую тенниску.
Рюмин взял принесенный девчонкой маркер и с улыбкой поставил на тенниске размашистую подпись.
– Ой! Круто! – в восторге взвизгнула девица. – Все девки в классе помрут от зависти…
Прижав тенниску к груди, она радостно закрутилась на месте перед Рюминым.
– Вот, клево! Спасибо, – выкрикивала девчонка, рассматривая подпись на майке.
Радостно взвизгнув, она убежала, а Рюмин и Постников направились к выходу.
Обратная дорога показалась более длинной, хотя они нигде не задерживались, и машина катилась ничуть не медленней. Возможно, в этом было виновно подгонявшее их нетерпение.
А уж у милиционера, словно в замедленном показе отмыкавшего камеру, просто хотелось отобрать ключи. Рюмин так и поступил бы, если бы Постников не придерживал его за руку.
– Егор Александрович? Вы? – удивленно воскликнула Рита, когда железная дверь распахнулась.
Рюмин улыбнулся и шагнул в камеру навстречу девушке.
– Ритуля!
За ним на пороге появился Постников.
– А вот и пропащая, – улыбнулся Сергей.
Рита положила обе руки Рюмину на грудь, а он, поглядывая сверху вниз, спросил:
– Как же ты так неосторожно? Мы тут, пока тебя искали, все так переволновались.
Рита, не отвечая, прижалась к нему и расплакалась.
– Давайте пойдем, составим расписочку? – предложил милиционер, постучав пальцем в спину Постникову.
Они ушли. Рюмин слегка наклонился к Рите, обнимая ее. Но девушка вдруг настороженно отстранилась.
– Вы что, Егор Александрович?
Она выпрямила руки, упираясь в его грудь.
– Я, конечно, вам благодарна… – бормотала она, сопротивляясь, – но неужели все режиссеры такие?
– Какие? – искренно удивился Рюмин, отпуская ее.
– Тут недавно по телевизору показывали документальный фильм. Называется: «Три с половиной жизни Ивана Пырьева».
– Ну и что?
– Скольким женщинам он жизнь поломал? Я, вот, думаю, почему все режиссеры такие… – она слегка замялась, подыскивая слова, – только увидят девушку, и сразу хотят ее обнять…
– Рита, извини, я просто обрадовался, увидев тебя живой и невредимой…
Но договорить им не удалось. Вернулся Постников.
– Все в порядке, расписку я оставил. Пошли, – позвал он.
А еще через минуту они уже сидели в «Газели». Машина катилась по улицам Ополья, они отправились в объезд, в сторону моста.
Постников не стал садиться рядом с водителем, он устроился напротив, чтобы послушать Риту, а она, ощущая рядом теплое плечо Рюмина, сидела, откинувшись на спинку кресла, и негромко рассказывала о своих приключениях. Но вскоре ее голова склонилась на плечо Егора, и она, утомленная волнениями, заснула.


12

Началась работа. Если всю эту суету, спешку и бестолковщину можно называть работой. Но все происходило как всегда. А если и не всегда, то достаточно часто. Да, из-за какой-нибудь мелочи ругались до хрипоты, доказывая свою правоту. А потом приходил Олег Левитский и говорил, что нужно начинать сначала, а все, что снято, никому не нужно. Главное, что все сразу с ним соглашались, потому что он не спорил, он утверждал: это снять утром нельзя, солнце будет с другой стороны. И тут же все начинали шумно удивляться, как это никому в голову не пришло вспомнить про солнце? Егор сразу перестраивал эпизод, и начинали его отрабатывать «всухую», чтобы подготовиться к вечеру. Но к вечеру солнце пряталось в облака, и опять приходилось срочно менять планы, чтобы снять хотя бы часть «пасмурных» кадров.
И вечером в гостинице Рюмин работал. То с кем-нибудь из актеров обсуждал нюансы роли, смотрел и сам показывал, как ему видится тот или иной эпизод. То выслушивал критику художников по поводу цветовой гаммы одежды массовки. То давал советы Рите, как изменить диалог в очередной сцене.
Рита приходила по вечерам после работы, а уходила около полуночи. Но женщина-администратор уже не косилась в ее сторону. Все привыкли к бессонным бдениям киношников. А Риту тоже относили к их неугомонной братии. Никогда прежде Синегорская гостиница не работала в таком режиме. За полночь по коридорам расхаживали известные артисты, размахивая руками и бормоча что-то под нос, они разучивали роли, и горничные на этажах уже не бросались к ним за автографом.
Работа занимала все время. Едва проснувшись, Егор спешил обговорить с помощником план на текущий день, потом они шли завтракать, где к ним присоединялся Левитский со своим ассистентом и Лев Бычков. Все вместе они отправлялись на очередную площадку, где в этот день планировалась работа. Тут начиналась рутина, Левитский вымерял углы, намечал точки размещения камеры, помощники, получив поручения, разбегались их выполнять, художники спорили с костюмерами, гримеры работали с артистами. Егор иногда сам удивлялся, как в этой неорганизованной толчее удается что-то снять.
Но, конечно, в его удивлении присутствовала некоторая доля лукавства. Потому что это броуновское движение человеческих фигур мгновенно замирало, и все подчинялось той логике, которая перед этим отрабатывалась в бесконечных репетициях, едва Рюмин командовал: «Мотор!». И эта команда была венцом подготовки не фильма, а только очередного маленького эпизода.
Но до этой команды Рюмин успевал утомить и артистов, и себя, требуя еще и еще раз повторить сцену, изменив позу или жест, изменив интонацию, изменив смысловое ударение в тексте. Иногда ему никак не удавалось добиться от артиста того, что он представлял мысленно, а часто он и сам не понимал, что ему не нравится в разыгрываемых действиях. Он мучился сам и мучил окружающих, отрабатывая одну версию за другой.
Зато как прекрасно становилось, когда, в конце концов, удавалось не только найти нужный вариант, но и снять его. Выкрикивая в заключительный момент команду «Стоп!», Рюмин испытывал прямо-таки блаженство. По традиции он с размаха хлопал ладонью по колену Левитского, а тот, опять-таки по традиции, громко отвечал:
– Пошел к черту!
Тут следовал десятиминутный перерыв, и все начиналось сначала. Вернее, все этапы отработки повторялись для следующей сцены.
Вечером после позднего ужина в ресторане Егор возвращался в номер уставшим. Он ложился в постель, но заснуть сразу не всегда удавалось. Бесконечной чередой приходили сомнения. Ему казалось, что он взялся за непосильную работу, и никаких способностей его не хватит, чтобы закончить ее. Иногда он думал, что виной всему является незавершенность сценария. Та версия, которую передала Рита, его все-таки не устраивала. Все метания, которые приходилось выдерживать в поисках вариантов развития сюжета, действовали на его нервную систему отрицательно. Не однажды он поминал, как говорится, предпоследними словами и Прохорова, который втянул его в эту историю, и самого себя за мягкость и податливость, а вернее, за глупость. Потому что умный в такие истории не попадает.
Заметив, что последовательность мыслей начинает повторяться, Рюмин старался переключить свои воспоминания на Риту. Он обнаружил, что мысли о Рите умиротворяют его. Обычно он вспоминал, как они с Постниковым искали девушку в Ополье. Не будь тогда рядом Сергея, ему было бы трудно найти Риту… Перед глазами Егора опять вставала тоненькая фигурка в сумраке камеры. Он бросался к ней и обнимал ее… Но каждый раз Рита опять его отталкивала и говорила:
– Что вы делаете?
И тут Егор засыпал, так и не успев понять, почему Рита его отталкивает.

– Хочешь встретить Чубарова? – спросил Рюмин Риту.
– Конечно, хочу, – обрадовалась она, и спросила, – Егор Александрович, а вы с ним лично знакомы?
– Нет. Мы с ним не встречались. Впрочем, помню, на каком-то сборище я его видел как-то. Но нас не знакомили.
– А когда он приезжает?
– Завтра московским поездом. В шестнадцать ноль-ноль.
– Ладно, я постараюсь отпроситься у Коркина. Скажу, что интервью возьму. Думаю, отпустит.
Рита надеялась, что редактор не будет возражать. Но неожиданно все получилось не так, как она себе представляла. Утром Коркин не позвал ее в свой кабинет, а сам зашел в комнату, где сидела Рита. Присев на стул рядом с ее столом, он некоторое время молчал. Рита уже хотела, опередив начальника, завести разговор об интервью, но тот вздохнул и произнес:
– Выборы прошли две недели назад…
– Да, – отозвалась Рита, не понимая, куда клонит Коркин.
– Токарев проиграл. Слух ходит, что он сбежал. Говорят, в прокуратуре на него дело завели. Вот он и подался в бега.
– Валерий Семенович, ну и бог с ним.
Редактор сцепил несколько канцелярских скрепок в колечко и, не глядя на Риту, стал перебирать их, как четки.
– Ты как? Оклемалась уже?
– Вы о чем? – удивленно спросила девушка, – О той командировке? Так я уже почти все забыла.
Рита хотела улыбнуться, но про себя вдруг отметила, что она совсем забыла о Николае Степановиче. А это плохо.
«Надо обязательно навестить его, – спохватилась она, – и Витьку Слегина взять. Пусть дедушке Грине забор починит».
– Тут есть один вопрос, – нехотя продолжил Коркин. – Он, конечно, формальный, но все равно неприятный. Он связан с бухгалтерией. Ты же командировку нигде не отметила, а значит, не положено тебе оплачивать проезд, гостиницу и суточные. В общем, полученные деньги тебе нужно сдать.
– Так я же уже все сдала, – воскликнула Рита.
– Это я знаю, – опять вздохнул редактор. – Но, понимаешь, в канцелярии есть приказ о твоей командировке, отмечено, что ты отсутствовала эти дни. А командировочного удостоверения с отметками, подтверждающими, что ты находилась в командировке в Ополье, нет. Получается, что у тебя прогул…
– Что? – возмутилась Рита. – Человека ни за что, ни про что арестовали и держат, практически, в заключении. А вы это называете прогулом?
– Ну, погоди шуметь, – остановил ее Коркин. – Маргарита, я все понимаю. Но и ты попробуй меня понять.
– А что тут понимать? – Рита даже поднялась с места. – Вы хотите меня за прогул уволить? Но это несправедливо…
– О, господи! Маргарита, не городи глупости.
– Ничего я не горожу. Это вы говорите – прогул. А знаете, как это – сидеть в камере без вины?
Рита неожиданно расплакалась, и, сев на стул, склонилась на стол, пряча лицо в ладонях. Коркин погладил ее по голове.
– Ну, что ты, дочка? Я же сказал, что этот вопрос формальный. Я просто хотел, чтобы для тебя это не стало неожиданностью. Там из зарплаты у тебя командировочные вычтут…
Рита молча подняла голову и широко раскрытыми глазами удивленно посмотрела на начальника. Понимая состояние девушки, Коркин поспешил закончить фразу:
– …но обещаю, я все скомпенсирую в следующей премии.
Рита еще раз всхлипнула, потом достала платок и, шмыгнув носом, вытерла глаза.
– Я смотрю, у тебя нервы ни к черту… – вздохнул редактор. – Знаешь? За тобой ничего срочного нет?
– Я сидела на письмах. Все мои заметки у вас на столе.
– Успокойся, Маргарита, это все хорошо. Я помню, у тебя две недели отпуска остались…
– По графику у меня отпуск в октябре, – опять шмыгнула носом Рита.
– Я знаю. Так вот. Пиши заявление. Тебе надо отдохнуть после всех этих переживаний. И послушай совет, уезжай куда-нибудь. Иначе не отдохнешь.
– Ой, Валерий Семенович, спасибо. А с какого числа писать? – улыбнулась Рита, ее слезы сразу высохли.
– Да хоть с завтрашнего. Возьми бланк у секретарши. Правда, имей в виду, деньги тебе не рассчитают.
– Да ладно, – махнула рукой Рита, и побежала за бланком.
– Ох, Маргарита! Любит тебя начальник, – позавидовала секретарша, вручая Рите бланк для заявления на отпуск.
Рита улыбнулась и ушла обратно в свою комнату. Вернувшись, она обнаружила, что Коркин так и не ушел. Он сидел возле ее стола и продолжал перебирать скрепки.
– Валерий Семенович, так я с завтрашнего дня пишу? – на всякий случай уточнила Рита.
– Пиши, пиши, – согласился редактор.
Он дождался, когда Рита заполнила бланк, придвинул листок к себе, прочитал, и поставил размашистую подпись.
– Есть еще один вопрос, – начал он с некоторой неуверенностью. – В общем, звонили из милиции, просят тебя зайти.
– Зачем? – насторожилась Рита.
– Ну, тебя же обокрали. Выборы прошли, теперь они занялись разбором дел. Я тебя прошу, подойди к следователю Громову, расскажи про все. А?
Рита нахмурилась. Если откровенно, ей не хотелось вспоминать события двухнедельной давности. Только вернувшись домой, она по-настоящему испугалась. Хорошо еще, что все закончилось более или менее благополучно. А сложилось бы все чуть-чуть по-другому, и неизвестно, куда повернулась бы ситуация. Как сильно судьба человека зависит от мелочей. Ведь кто-то запугал Андрея Дрозда и деда Гриню… Они не стали обращаться в милицию, а что ей делать? А может, и документы у нее украли те же люди?
Рите не хотелось идти в милицию, но она понимала, что избежать этого не удастся.
– Ладно, – согласилась она, – а когда и куда мне нужно идти? Неужели придется ехать в Ополье?
– Нет, в Ополье ехать не надо. Зайди в наше отделение. Следователь Громов сказал, что будет ждать тебя в одиннадцать тридцать.
– Хорошо. Я сейчас соберусь, – пообещала Рита.
Коркин встал, бросил на стол колечко из скрепок, взял заявление и, вздохнув, направился с ним в кабинет. А Рита, вспомнив, что сама хотела обратиться в милицию, достала из ящика стола картонку с фотографией Лосева, найденной в доме бабушки Ксени, и положила ее в сумку. Убрав со стола подшивку писем, она отправилась на встречу с неизвестным следователем Громовым.

В милиции она пробыла недолго. Петр Васильевич Громов оказался скучным мужчиной средних лет. Он равнодушно задавал ей вопросы и также отстраненно выслушивал ее ответы. Рита заметила, что ответы он записывал нехотя и не полностью. Когда Рита стала припоминать приметы парня, который украл ее документы, Петр Васильевич сказал, чтобы она зря не мучилась, все равно вора задержать не удастся. Рита удивилась, но Громов заметил, что обычно гастролеров поймать невозможно.
Рита попробовала намекнуть ему, что милиции следует искать заказчика преступления. Но Громов ее перебил и ехидно заметил, что в качестве предмета заказной кражи обычно выбирают что-то подороже, чем редакционное удостоверение. Кому может быть нужно ее командировочное предписание? И, вообще, кто знал, что она пойдет обедать в кафе?
– А потом надо разобраться, – пробовала возмутиться Рита, – почему корреспондента, находящегося в командировке, насильно удерживают в милиции все выходные.
– Любит уважаемая пресса страдать манией величия, все списывая на свою профессию, – усмехнулся Громов. – Вы хотите сказать, что вас специально задержали в милиции? А с чего вы взяли, что задержание как-то связано с командировкой?
– Но я же поехала разбираться по жалобе, написанной Дроздом, а у него в доме кто-то устроил погром, и сам он куда-то исчез. А меня почему-то задержали для выяснения личности, а сами два дня даже и не собирались выяснять…
– Вы предъявляли свое командировочное удостоверение?
– Как я могла предъявить? У меня же документы украли.
– Вот видите, – усмехнулся Громов.– Значит, вы пострадали, как частное лицо. Поэтому не надо усложнять.
Рита вздохнула, и перестала спорить. Следователь заполнил какие-то бумаги и дал Рите ознакомиться. Девушка мельком просмотрела написанное и, понимая бесполезность возражений, поставила свою подпись. Прощаясь, Громов улыбнулся и сказал:
– Советую вам в будущем быть осторожнее.
– Я постараюсь, – кивнула головой Рита.
Выйдя от Громова, она в коридоре поймала за руку какого-то лейтенанта и выведала у него, где можно найти Климова. Рыжий Саша сразу узнал сестру однокашника, и, нахмурившись, спросил:
– А тебе чего?
Рита достала фотографию и пояснила, что для ее журналистского расследования очень нужно прочесть уничтоженную надпись на фотографии. Саша посмотрел на обратную сторону фото, скептически поморщился, повздыхал, но все-таки согласился попробовать.
– Только скоро не обещаю, – предупредил он.
– Как получится, – согласилась Рита. – Главное, фотографию не испорти. А когда будет готово, позвони в редакцию.
Из милиции Рита отправилась обедать. Потом, забежав к Коркину, сообщила о приезде Чубарова и о том, что хочет взять у него интервью.
– Знаем мы ваши интервью, – проворчал редактор.
– Валерий Степанович, это же Чубаров! – с восторгом заявила Рита. – Как вы можете скептически относиться к этому?
– Да я не о Чубарове, – нахмурился Коркин. – Просто, я догадываюсь, что тебя туда влечет.
– И что меня туда влечет? – строго спросила она редактора, чувствуя, что начинает краснеть.
– Новые люди, новые впечатления, там – жизнь, – не глядя на Риту, задумчиво произнес Валерий Степанович. – А мы тут сидим старые, зацветшие плесенью в провинциальной тишине… А там – шум, веселье и заманчивая близость столицы…
– Господи! – воскликнула Рита. – Какая плесень, какая близость столицы? О чем вы говорите?
– Ах, деточка, все мы когда-то были молодыми, мечтали о принцах и принцессах, строили хрустальные замки и несбыточные планы… Ладно, бери интервью. Я понимаю. Тебе эта кольчужка коротковата.
– Какая кольчужка? – удивилась Рита.
– Это я так. Редакция наша тебе тесновата. Ну, что поделать. Видно – не судьба. Перед тобой другие дали…
– Валерий Степанович, не надо так говорить. Вы как будто со мной прощаетесь. Неправда все, что вы говорите. Снимут кино, все уедут, а мы с вами останемся, и по-прежнему будем выпускать нашу «Синегорскую правду». Вот. А пока они не уехали, – засмеялась Рита, – мне хочется с ними пообщаться. Вы уж извините…

Рита забежала в гостиницу, чтобы узнать, где сегодня съемка. В холле она увидела Рюмина. Тот разговаривал по сотовому телефону. Заметив Риту, он, продолжая разговаривать, поманил ее рукой.
– …да не волнуйся ты, я сейчас отправлю людей его встречать, – говорил Рюмин. – Ну, конечно, на машине. Все будет в порядке. Что?
Егор округлил глаза и покачал головой.
– Но ты же говорил, что пристроите собаку в гостиницу. Не захотел? Понятно. Ну, я не знаю, как здесь к этому отнесутся. Мы попробуем. Да ладно, не переживай. Как-нибудь решим этот вопрос. Ну, пока.
Рюмин набрал новый номер и повернулся к Рите.
– Ты готова?
–Да.
– Серега, подходи к машине, – сказал он по телефону.
Рюмин и Рита вышли из гостиницы. Чуть погодя появился Постников, все вместе они остановились у «Газели».
– Сергей, представляешь, Прохоров говорит, что Чубаров везет с собой свою собаку. Сначала он говорил, собаку пристроят, – и пояснил для Риты. – В Москве есть такие гостиницы, специально для собак и кошек. Когда хозяева уезжают, они могут своих питомцев сдать туда для временного ухода,
– Прекрасно придумано, – заметила Рита.
– Может, и прекрасно, но, на мой взгляд, лучше не заводить живность, чтобы никуда не сдавать ее.
– А у нас жила собака, Ладой звали. Очень хорошая. Но после того как она умерла, мы больше уже не брали щенков. Я тогда еще в школе училась. Очень жалела ее.
– Так вот, – дослушав Риту, произнес Рюмин, – Чубаров тоже отказался сдавать своего пса в гостиницу. Везет с собой.
– Ну, и здорово, – улыбнулась Рита.
– Не знаю, насколько это здорово. Сергей, тебе придется договориться в гостинице, чтобы Чубарова приняли с собакой. Правда, держать собак обычно не разрешается…
– Попробуем, – бодро отозвался Постников.
– Ну, вы скромничаете, – улыбнулась Рита. – Вы же способный, обязательно договоритесь.
Рюмин покосился на девушку. Ему не понравилось то, что она хвалит помощника. Сергей и Рита сели в машину. Егор помахал им рукой и ушел.
До вокзала рукой подать, машина трижды повернула и остановилась на площади. Рита, Сергей и водитель прошли на перрон. Московский поезд вот-вот подойдет.
Женщина-диктор уже объявила о прибытии и о том, что нумерация вагонов начинается с хвоста. Встречающие и отъезжающие сразу засуетились. Видимо, кто-то считал, что нумерация вагонов должна быть всегда с головы состава.
Восьмой вагон остановился неподалеку, и Рита сразу узнала Константина Андреевича, едва тот показался в тамбуре. Был он седой, и, может быть, поэтому показался ей старше, чем она ожидала. Водитель Володя еще раньше прошел внутрь вагона. Теперь он появился вслед за Чубаровым, неся его чемодан. Константин Андреевич на поводке вывел на перрон собаку.
По разговорам о собаке Чубарова Постников почему-то представлял себе зверя какой-нибудь модной породы, например, чау-чау. Видимо, представление это возникло в силу существующего трафарета: раз Чубаров – заслуженный артист, то и собака у него должна быть экстравагантной. Но Константин Андреевич вывел на перрон обычную дворнягу.
Он приказал собаке сесть и попросил попрощаться с проводницей. Пес послушно помахал правой передней лапой, чем очень умилил стоявшую рядом проводницу.
– Он у вас, Константин Андреевич, прямо артист, – женщина, слегка нагнувшись, погладила собаку.
– Он не артист, он – Актер, – с улыбкой заметил Чубаров. – Да-да, у него имя такое. Актер.
– Здравствуйте, Константин Андреевич, – первым заговорил Постников, – я – помощник Рюмина.
Чубаров бросил быстрый и внимательный взгляд сначала на него, затем на Риту, улыбнулся и склонил голову.
– Я полагаю, Егор Александрович, извинит меня за опоздание. Сам не терплю опаздывающих, но на сей раз у меня уважительная причина.
– Ничего, Константин Андреевич, не надо извиняться, – остановил его Сергей. – Вы очень вовремя. Мы только начинаем съемки.
Они спокойно прошли через опустевшее здание вокзала, и вышли на площадь. Постников и водитель прошли вперед, к машине, а Чубаров остановился и, оглядевшись, медленно церемонно поклонился на три стороны.
– Интересно,– удивилась Рита – вы, наверное, когда-то здесь бывали?
Чубаров молча посмотрел на нее, снял очки, промокнул согнутым пальцем уголки глаз и только после этого ответил.
– Прелестная девочка, я здесь бывал сто лет назад.
– Неужели сто? – не поверила Рита.
Чубаров медленно надел очки, посмотрел на пса, севшего у его ног, едва он остановился, слегка нагнулся и погладил собаку по голове. Пес остался сидеть, только несколько раз стукнул хвостом по асфальту, давая знак хозяину, что он доволен проявленной лаской.
– Ну, что, Актер? – обратился к собаке Чубаров. – Дожили? Молодежь уже считает, что нам больше ста лет.
– Константин Андреевич, извините, пожалуйста, – забеспокоилась Рита, – я не хотела вас обидеть…
– Прекрасное дитя, как ваше имя?
– Рита.
– О, эти невоспитанные мужланы! Они даже не соизволили представить меня прекрасной Маргарите! Чудовищно!
Чубаров расшаркался перед девушкой. Рита догадалась, что он, видимо, разыгрывал какую-то роль, но это ее смутило и даже немного напугало. Она отступила, широко раскрыв глаза, и растерялась, не зная, как себя вести. Константин Андреевич заметил ее недоумение, и мгновенно изменил свое поведение.
– Милая Маргарита, – он приблизился к девушке, – простите, пожалуйста, старого дуралея. Я вовсе не хотел вас пугать. Но, простите, увлекся. Знаете, со мной это иногда бывает.
Он осторожно тронул пальцем ее руку и улыбнулся.
– Прошу вас, не обижайтесь.
– Ну, что вы, Константин Андреевич, я не обиделась.
– Прекрасно. Тогда пойдемте, а то мужчины в нетерпении. И еще: позвольте называть вас – Марго? Хотя бы иногда.
– Пожалуйста, – Рита неуверенно пожала плечами.
Володя стоял у открытой двери возле водительского места и курил. Постников внес чемодан внутрь «Газели» и теперь, стоя рядом, наблюдал за приближением Чубарова и Риты.
– Вы вовремя приехали, – заговорил Сергей уже в машине. – Мы только недавно утвердили вариант сценария.
– О, так это прекрасно! – воскликнул Чубаров. – Я бы хотел как можно скорее с ним познакомиться.
– Конечно, вот приедем, я вам вручу.
– Благодарю. Я слышал, что сценарий переработали.
– Да, и знаете, кто это сделал? – улыбнулся Постников.
– Мне трудно предположить.
– Это сделала ваша соседка.
– Какая соседка?
– Да вот, Рита.
– Не может быть! – воскликнул Чубаров. – Превосходно! Я просто сгораю от нетерпения. Мне хочется прочесть то, что вышло из-под вашего пера, – он сидя поклонился Рите.
В гостинице женщина-администратор подняла крик, едва все они вошли в холл. В гулком помещении ее слова звучали столь неразборчиво, что Рита даже не сразу поняла, что она хочет. В конце концов, оказалось, что она требует, чтобы Чубаров вместе с собакой немедленно покинул помещение.
Чубаров, немного растерявшийся под натиском администратора, вышел на улицу. Рита последовала за ним, а Постников устремился к возмущенной женщине, пытаясь пригасить бушующий огонь негодования. О, этот праведный гнев при исполнении!.. Сергей по опыту знал, что его смягчают только скромные или нескромные презенты. Он уже сожалел, что не предусмотрел заранее возможность такой ситуации. Если бы он успел подготовить даму, тогда бы она так не возмущалась. А теперь это обойдется дороже…

– Значит, вы бывали в нашем городе? – спросила Рита, когда они с Чубаровым оказались на улице.
– Милая Марго, вас не испугает, если я скажу, что шестьдесят восемь лет назад я здесь родился? – усмехнулся Чубаров.
– Вы здесь жили? – удивилась Рита. – Я не знала. А когда вы уехали?
Константин Андреевич посмотрел на нее с пониманием и, улыбаясь, покивал головой:
– Да. Да… Я прожил здесь довольно долго… Ах, прекрасная Марго, я уверен, что был тогда существенно моложе вас…
– Константин Андреевич, – с нескрываемой радостью воскликнула Рита, – я мечтаю расспросить вас о том времени!
– А что? – пожал плечами Чубаров. – Это легко сделать.
– И вы готовы, ответить на мои вопросы? – уточнила Рита.
– Я оказался бы последним глупцом, если бы отказался провести время в беседе с прелестной девушкой.
– Ой, вы опять шутите, – нахмурилась Рита.
– Нет, нет. Я не шучу, – отозвался Чубаров. – Я чрезвычайно серьезен. И для интриги могу сообщить об одном интересном факте, который, конечно же, вам неизвестен. Я некоторое время назад встречался с женой, вернее, с вдовой Лосева…
– Вы с ней говорили? – почти шепотом спросила Рита.
– Да.
– Вот с кем мне надо будет встретиться, – с досадой на свою недогадливость произнесла Рита. – Я должна…
– Думаю, деточка, это не удастся, – остановил ее Чубаров.
– Почему?
– Софья Кирилловна Лосева – дама серьезная. Она ни с кем не хочет встречаться. Я ее еле умолил сделать для меня исключение. Да и согласилась она только по старому знакомству.
Рита, закрыв глаза, медленно выдохнула.
«Софья Кирилловна – вот человек, который мог бы ответить на многие вопросы. Но она не захочет. Почему мне так не везет? Впрочем, без паники? Рядом стоит сам Чубаров, который согласен рассказать о многом, что меня интересует».
С растерянным видом появился Постников. Рита никогда раньше не видела его таким. Он подошел, опустив глаза, и тихо сказал Чубарову:
– Константин Андреевич, мне стыдно сознаться, но у меня ничего не вышло…
– Что не вышло? – спросил Чубаров.
– Понимаете, в гостиницу с собакой не пускают.
– Что же мне делать?
– У меня есть предложение. Вы идете в гостиницу, а собаку передаете Рите. Она за ней будет ухаживать. Ну, хотя бы один день, а завтра, я думаю, мы все уладим…
– А что? Константин Андреевич, я могу, – поддержала Сергея Рита. – У нас когда-то была собака.
– Константин Андреевич, – добавил Постников, – это же на одну ночь. Просто сейчас хозяина гостиницы нет, а с этой дамой контакт не удается наладить.
– Увы… – улыбнулся Чубаров. – Ничего не получится. Актер ни с кем не пойдет. А если его взять насильно, он будет непрерывно лаять и выть. Видите, он уже все понимает. Только сказать не может.
Пес, и впрямь, беспокойно крутился, то садясь, то вскакивая, то прижимаясь к хозяину. Из гостиницы вышел Егор.
– Уважаемый Константин Андреевич, здравствуйте. Я – Рюмин. Извините, что так получилось. Мы только сегодня узнали, что вы прибываете со своим беспокойным хозяйством. Поэтому не успели договориться. Но, поверьте, завтра все будет в порядке.
– Здравствуйте, Егор Александрович, – с улыбкой поздоровался Чубаров.
Положение складывалось безвыходное. Все стояли молча, не зная, как разрядить ситуацию. Рита посмотрела на хмурые лица мужчин, и тут ей пришла замечательная мысль.
– Константин Андреевич, – обратилась она к Чубарову, – вы только не отказывайтесь, но я хочу пригласить вас и вашего умного пса к себе домой, ну хотя бы до завтра.
Рюмин нахмурился еще больше. Зато Постников радостно улыбнулся. Чубаров же, сдвинув очки на нос, посмотрел на Риту поверх очков и, покачав головой, ответил:
– О, мудрейшая Марго, я просто восхищен вашей прозорливостью. А когда дама предлагает путнику ночлег, грех отказываться.


13

Рита, приглашая Чубарова, конечно, опасалась, что мать, не предупрежденная заранее, вполне могла выступить против неожиданного постояльца. Но Рита надеялась на брата. Дело в том, что ее брат, Игорь, учился в Москве. Обычно летом он приезжал проведать мать с сестрой, пообщаться с друзьями. Но в этом году еще весной он написал в письме, что, видимо, не приедет на каникулы домой, так как хочет за пару летних месяцев немного подзаработать. Зоя Алексеевна сначала попробовала возразить, мол, хорошо, если бы он и по дому кое-что сделал. На веранде крыша начала протекать. Пока только в одном месте. А что будет к следующему лету?
Но возражения Зои Алексеевны оказались бесполезными. И расписала она вроде все в подробностях, и конверт опустила в ящик прямо на почте, а сын, как будто не получал ее письма. В двух открытках, что пришли после этого, он каждый раз напоминал, что на каникулы не приедет. Мать, получая открытку, каждый раз возмущалась. Но что толку? Из Синегорска до Москвы не докричишься. Не ехать же за ним. Вот так и получилось, что комната брата все лето пустовала.
Именно поэтому Рита надеялась, что ей удастся уговорить мать. И еще она рассчитывала на внезапность, ведь мать не станет возражать при госте. Потом, возможно, она и попеняет ей. Но это будет потом.
Едва Чубаров выразил согласие, как тут же сознание Риты нарисовало множество идиллических картинок, на которых Чубаров увлекательно рассказывал ей о Лосеве. Она представляла вечерние и утренние чаепития, поездки на автобусе, и даже неторопливые прогулки по набережной.
«Ах, как будет прекрасно!» – почти наяву грезила Рита, пока они ехали в «Газели».
– Володя, тут остановите, – попросила Рита, едва не пропустив знакомую калитку.
– Вы сегодня обратно уже не поедете? – спросил водитель.
– Если не выгонят, – отозвался Чубаров, – то не поедем.
– Мы уже приехали, – уверено ответила Рита.
– Ну, тогда до завтра, – Володя по-военному отдал честь. – И пусть Постников ругается, а я тоже поеду домой.
– Милая Марго, – поинтересовался Чубаров, когда они подошли к дому, – а вы у родителей разрешения спросили?
– Вы всегда все знаете заранее? – засмеялась Рита.
– Нет, голубушка, знаю я не все. Но о многом догадываюсь в силу своего возраста или некоторой сообразительности. Ведь ваше предложение – это сплошная импровизация?
– Да. Константин Андреевич, вы правы, я ни с кем не советовалась. Но вы не волнуйтесь, – энергично объяснила Рита, – мама возражать не будет, у нас есть свободная комната. И если она вас устроит, вы можете жить хоть до следующего лета.
– Интересно, а почему до лета? – улыбнулся Чубаров.
– Это комната моего брата. А он может приехать только следующим летом. Вот и получается, что…
– А где ваш брат?
– Он учится в Москве.
– Понятно.
Рита открыла калитку, пропуская Чубарова с собакой, и не то спрашивая, не то утверждая, произнесла:
– Пес у вас комнатный.
– Да, конечно, – откликнулся Чубаров, – обычно в Москве он спит у меня на коврике возле дивана.
– Понятно, – заметила Рита, обгоняя гостя, – у нас, вообще-то, собак держат на улице. Но для вашего Актера мы, конечно, сделаем исключение.
Про себя Рита отметила, что об этом она не подумала и, возможно, что именно это и вызовет главное возражение матери. Но сейчас она приготовилась все принять на себя. Рита дернула дверь, и, напружинившись, уверено первой вошла в дом.
– Мама, я привела к нам квартиранта, ведь у нас комната Игоря свободна… – сразу же заговорила она, едва переступив порог.
– Ой, Костя Чубаров! – шепотом воскликнула Зоя Алексеевна, увидев Чубарова, появившегося из-за спины Риты, и тут же спохватилась, – ой! Извините. Константин… не знаю вашего отчества?
– Здравствуйте, меня зовут Константином Андреевичем, – наклонил голову Чубаров. – А как вас звать-величать?
– Зоя Алексеевна, – смущаясь, представилась мать Риты и улыбнулась. – Я смотрю, собака у вас знатная. Сразу видно – дворянская порода.
– Заметьте, имя какое! Актер!
– Интересное имя.
– Он, действительно, многое умеет. Ну-ка, Актер, – скомандовал Чубаров, – поклонись дамам.
Актер, до этого севший спокойно у ног хозяина, встал, затем опустился, согнув передние лапы, и начал кивать головой.
– Ох, какая лапочка, – умиленно произнесла Зоя Алексеевна и, наклонившись, погладила Актера по голове.
– Мама, я пригласила Константина Андреевича пожить у нас, а то его с собакой не пустили в гостиницу, – улучив момент, высказалась, наконец, Рита. – Ты не будешь возражать?
– А почему я должна возражать? – удивилась Зоя Алексеевна, – это вот Константин Андреевич, может возражать. Он, наверное, привык жить в каких-нибудь апартаментах. Ему у нас может не понравиться. У вас, наверное, в Москве…
– Зоя Алексеевна, да что вы, в самом деле, о каких апартаментах вы говорите? – прервал ее Чубаров. – Я живу в Москве, но в обычной однокомнатной квартире. У меня вся квартира меньше вашей горницы.
– Константин Андреевич, вот, посмотрите комнату, где вы будете жить, – пройдя вперед, пригласила Рита.
Чубаров внес чемодан, отставшая было Зоя Алексеевна принесла и положила на кровать чистое постельное белье, после чего дамы оставили гостя, чтобы он мог отдохнуть и привести себя в порядок после дороги. Рита ушла переодеваться в свою комнату, а Зоя Алексеевна захлопотала на кухне, и оттуда послышались звяканье и стуки, сковородок, крышек и еще бог знает чего.
Рита никак не могла решиться, во что ей переодеться. То ли, как всегда, нырнуть в привычный халатик, то ли надеть что-то поприличней, все-таки гость в доме. В это время в комнату к ней заглянула мать. Зоя Алексеевна принялась шепотом, чтобы за стеной ничего не услышали, расспрашивать дочь, долго ли Чубаров будет у них жить, и как ей себя вести.
– Что значит, как себя вести? – не поняла Рита.
– Ну, как часто следует менять постельное белье, нужно ли кормить его завтраком и ужином?
– Ма, ты что? – удивилась Рита, – конечно. И постель хотя бы раз в неделю менять, и кормить, как меня кормишь.
– Ты молодая и не понимаешь, – нахмурилась Зоя Алексеевна. – Взрослого человека можно поставить в неудобное положение. Он будет стесняться. Ты о чем с ним договорилась?
– Ни о чем. Мне кажется, и не надо…
– Ты еще и глупая, – остановила ее мать.
Вздохнув, Зоя Алексеевна ушла. А Рита вспомнила, что на халате она так и не собралась пришить оторвавшуюся пуговицу. Показываться гостю в таком виде будет неприлично, поэтому она решила надеть старенький сарафанчик.

Вечером они собрались за столом.
– Не обессудьте, покушать, чем Бог послал, – пригласила Чубарова Зоя Алексеевна.
Рита покосилась на мать, ее удивило это, не поймешь как произнесенное, приглашение. Мать явно волновалась, но старалась скрыть это. Чубаров вышел из комнаты, переодевшись в синие джинсы и клетчатую рубашку с коротким рукавом. И он в этой одежде совсем не походил на знаменитого артиста.
– Зоя Алексеевна, давайте сразу условимся, – заговорил он, усаживаясь за стол. – Я понимаю, что доставляю вам определенные хлопоты. А поэтому за постой я буду платить вам так, как я платил бы в гостинице.
– Ну что вы? – попыталась протестовать Зоя Алексеевна. – В гостинице вы жили бы в люксе с ванной, а у нас тут хибара, никаких удобств, душ – только при хорошей погоде во дворе.
– Нет, – остановил ее Чубаров, – не возражайте. Мне выдали командировочные. Я никогда прежде таких бешеных денег не получал. Так что, вот, за первую неделю. Этого хватит?
Чубаров положил на стол несколько пятисотенных купюр.
– Нет, Константин Андреевич, – замахала руками Зоя Алексеевна, – мне совесть не позволяет брать с вас деньги.
– А моя совесть говорит, что никого нельзя обременять своими проблемами. И если вы не возьмете деньги, я не смогу у вас остаться.
– Ну ладно, – вздохнула Зоя Алексеевна, осторожно отодвигая деньги на край стола. – Вот, Константин Андреевич, скажите, почему все разговоры о деньгах всегда так неприятны?
– Мы, Зоя Алексеевна, дети прошлого века, – улыбнулся Чубаров. – Я родился до войны, вы, конечно, моложе, но нас воспитало то время, когда воспевались бессребреники. Сейчас модно называть это глупостью. И нам это не нравится, так?
– Конечно, не нравится, – кивнула Зоя Алексеевна, продолжая накрывать на стол.
– А почему? Потому что это другая крайность. Каждый из нас в отдельности, вроде бы, и умный и рассудительный. А все вместе мы почему-то очень любим бросаться из одной крайности в другую. Вчера восхищались, сегодня оплевываем… О! Какой аромат! – прерывая свой монолог, удивился Чубаров.
Зоя Алексеевна в этот момент поставила на стол тарелку с малосольными огурцами. Чубаров, прикрыв глаза, вдыхал разлившийся по комнате запах.
– Вот, еще берите картошечку с укропом, – предложила Зоя Алексеевна, поднимая крышку над кастрюлькой.
– О, это божественно! – воскликнул Чубаров, увидев пар, поднимающийся над картофелинами. – Какое волшебное сочетание цветов: бело-желтого и темно-зеленого. Красиво! Я всегда немного завидовал художникам, за то, что они видят больше, чем мы. Им доступно такое количество оттенков каждого цвета, что нам даже трудно это представить. Впрочем, не буду вас утомлять своими разговорами. А то вы сидите и слушаете меня, а нужно наслаждаться не только красотой стола, но – и самой трапезой.
На некоторое время за столом воцарилась тишина. Но Чубаров долго молчать не мог.
– Замечательные у вас огурчики, – похвалил он хозяйку. – Какой приятный привкус. Я забыл, как это называется. Что вы добавляете?
– Ничего я не добавляю. Все как обычно. Лист хрена, лист вишни и черной смородины, укроп и эстрагон. И все.
– О, понятно, это привкус эстрагона.
– Вы – гурман? – удивилась молчавшая до сих пор Рита.
– Никакой я не гурман, – возразил Константин Андреевич, – это жена моего приятеля обучала меня солить огурцы.
– Меня тоже приятельница научила добавлять эстрагон, – начала рассказывать Зоя Алексеевна. – А раньше тут в округе его никто не добавлял. И никто не выращивал. Достать нельзя было. Мне лет десять назад семена знакомая из Москвы привезла. А сейчас он в каждом дворе растет.
Рита поела быстро, и теперь сидела молча, прикидывая, как перевести разговор на другую тему. Ей нетерпелось послушать рассказ Чубарова о давнем прошлом, о Лосеве…
– Константин Андреевич, – спросила она, – а когда вы в последний раз приезжали в Синегорск?
– Ох, давно, – вздохнул Чубаров. – Дай бог памяти, это случилось в семьдесят пятом году. Да, точно, я на годовщину смерти матери приезжал.
– А ваша мама здесь жила? – удивилась Зоя Алексеевна.
– И мама жила, и я здесь родился, а потом до восемнадцати лет жил. Так что, – улыбнулся Чубаров, – мы с вами земляки.
– А где вы жили? – поинтересовалась Рита.
– Я жил на Нагорной улице. Но наш дом не сохранился, он стоял как раз на том месте, где сейчас почтамт.
– Константин Андреевич, – не выдержав, попросила Рита, – расскажите, что вы знаете про Лосева.
Чубаров уже поел и, сдвинув тарелку, откинулся на стуле.
– Благодарю вас, – повернулся он к Зое Алексеевне, – красивая еда – вкусная еда. А у вас все было и красиво, и вкусно.
Он отодвинул стул, собираясь встать из-за стола.
– Не торопитесь, – предупредила хозяйка, – еще чай будет.
Она поднялась, чтобы убрать посуду. Чубаров передав свою тарелку, повернулся к Рите и, поправив очки, спросил:
– Что же вам рассказать о Лосеве? – он помолчал немного. – Ну, начну с того, что лично я с ним не знаком.
– Да? Как же так? А я думала… – разочарованно пробормотала Рита.
– Голубушка, вы не учли, что я в то время был юнцом. Я еще в школе учился, когда в городе начали строить мост. Я – школьник, а кто такой Лосев? Начальник строительства. Большой человек. А вы говорите «а я думала»…
– Константин Андреевич, вы извините меня, – нахмурилась Рита. – Просто меня очень интересует этот человек, но почему-то все время так получается, что едва я приближаюсь к какой-нибудь важной информации о нем, так сразу оказывается, что тот, кто мог бы мне что-то сообщить, уже умер. Или он не знает никаких подробностей о Лосеве. Это меня очень расстраивает. Поэтому я и не сдержалась. Вы извините меня.
– Дорогая Марго, – с ласковой улыбкой поглядывая на Риту, заговорил Чубаров, – вы очень милы в своей настойчивой любознательности. Знаете, приятно видеть энергичных и целеустремленных людей. Я только хочу вас предупредить, что молодые люди, склонные к скорым восторгам, должны быть готовы к таким же быстрым разочарованиям.
Он сделал паузу и, чуть погодя, добавил:
– Весь опыт моей жизни учит меня: никогда не торопись! Не торопись радоваться, потому что, может быть, ты не все или не так понял, и на самом деле следует огорчаться. Но, с другой стороны, тот же опыт говорит: не спеши огорчаться, потому что, опять-таки, может быть, ты не все понял, и на самом деле следует радоваться. Так что запомните главный вывод – никогда не надо торопиться. Поэтому я хочу вас уверить, не все так плохо, как вы успели подумать.
– Вы все шутите, Константин Андреевич, – вздохнула Рита. – А мне не до шуток. Я тут так отредактировала сценарий, что иногда становится страшно.
– Что вас пугает? – удивился Чубаров.
– Понимаете, Рюмин и Постников вручили мне рукопись. Все в ней вроде бы соответствует документам, которые я нашла в музее. Но с другой стороны, я нашла многое, что не укладывается в тот сценарий. Я попробовала все переделать, но теперь боюсь, а вдруг придуманное мной окажется неправдой.
– Кто-то мне обещал дать почитать сценарий.
– Это Постников обещал, помощник режиссера. Он, видимо, забыл. Но вы не огорчайтесь, у меня есть экземпляр.
Рита прошла в свою комнату, но у стола она остановилась, сомневаясь, стоит ли давать еще не до конца отработанный текст. Но, решившись все-таки, взяла со стола распечатку самого последнего варианта сценария, и вернулась к Чубарову.
– Вот.
Тот взял текст, бегло пролистал его и отложил в сторону.
– Я вечерком обязательно его просмотрю. А вас, уважаемая Маргарита, убедительно прошу, не принимайте близко к сердцу болтовню старика. Я вам обещал, и значит, обязательно расскажу о Лосеве все, что знаю.
И Чубаров опять начал рассказывать, как бегал после школы на стройку, смотрел, как работают строители. Тогда ему и удалось увидеть Лосева пару раз. Он даже мечтал, что после окончания школы пойдет работать на строительство, если оно не закончится. Но потом строительство неожиданно остановилось. А после школы пришла повестка из военкомата…
Вздохнув, Чубаров помолчал, а потом продолжил свой рассказ о том, как военная служба в корне изменила его судьбу, как он дежурил в гарнизонном Доме офицеров, а его привлекли в какую-то массовку. Как его потрясла внимательная темнота зрительного зала, как потом всеми правдами и неправдами он пытался опять попасть в Дом офицеров. А после армии он нахально отправился в Москву – в театральное училище. В Щепкинское он не прошел, но ему повезло, он услышал, что можно попытаться поступить в цирковое училище. Туда его приняли…
Рита молчала, одновременно и слушая, и размышляя. Чубаров увлекся. Все, что он рассказывал, было, безусловно, интересно, но ей-то хотелось услышать совсем о другом.
«Почему так получается, – с грустью думала она, – что каждый любит рассказывать о себе?»
Зоя Алексеевна начала готовить стол к чаю. Рита заметила, что мать вытащила из буфета коробку с чайным сервизом, который извлекался только в особых случаях, когда на праздник приходили гости. Она поставила на стол вазочки с печеньем и сухарями, принесла сахарницу, банку с медом и банку с клубничным вареньем.
Чубаров, отвлеченный суетой Зои Алексеевны, прервал рассказ. Все опять сели за стол, и разговор стал будничным. Перекидывались репликами Чубаров и Зоя Алексеевна, Рита в этом участия не принимала. Только когда чашки повторно опустели, и Зоя Алексеевна поднялась, чтобы убрать со стола, Рита неожиданно спросила:
– Константин Андреевич, может, вы знаете, или вам Софья Кирилловна рассказывала, почему Лосев стал строить мосты?
– Ну, девочка, точно ответил бы на этот вопрос только сам Алексей Михайлович. Я же могу лишь предполагать. Знаю, что в войну Лосев служил сапером, и догадываюсь, что ему пришлось много мостов взрывать. Может, поэтому после войны он решил мосты строить.
– Возможно, вы правы, – согласилась Рита.
– Дочка, кончай приставать к человеку, – вступилась Зоя Алексеевна, – Константин Андреевич с дороги устал, ему отдохнуть надо.
– Извините, меня, – смутилась Рита.
– Да, честно сознаюсь, – улыбнулся Чубаров, – прилечь сейчас не откажусь.
– И правильно, – опять заметила Зоя Алексеевна, – в дороге, небось, плохо спалось. Идите, отдыхать.
– Спасибо вам за хлеб-соль, – Чубаров поднялся.
Захватив распечатку сценария, он направился в отведенную комнату. Зоя Алексеевна на кухне зазвенела посудой, и Рита присоединилась к матери. Им предстояло помыть и вытереть груду посуды.

Весь следующий день Чубаров и Рита провели на съемке. Постников на бегу вручил распечатку роли Константину Андреевичу и велел готовить семнадцатый эпизод, потому что сегодня начнут с него.
– Вот всегда так, – проворчал Чубаров с явным расчетом, что Рита его услышит. – Чем плохо кино? Тем, что эпизоды снимают без всякого порядка. Часто, даже закончив съемки, не представляешь, хорошего человека сыграл или плохого.
– Неужели такое возможно? – удивилась Рита.
– Милая Марго, – Чубаров устроился на скамейке, стоявшей у входа в гостиницу, и, пригласив Риту сесть рядом, увлекся воспоминаниями, – по молодости лет я много снимался, приглашали в несколько картин сразу. Бывали просто ужасные ляпы. Помню, примчался на площадку, режиссер командует: мотор. Я что-то тараторю. А он останавливает меня и говорит, импровизация, мол, это прекрасно, но по роли, должны звучать другие слова, может, поговорить с автором, чтобы он включил эту импровизацию в текст? И тут я понимаю, что протараторил слова из той роли, что мне через четыре часа нужно будет играть на радио. Скандал. Еле удалось выкрутиться.
– А в каком фильме вы в последний раз снимались? – поинтересовалась Рита.
Едва спросив, она поняла, что зря проявила любопытство. Чубаров, как хороший актер, постарался скрыть, что вопрос ему неприятен, но Рита заметила нотки грусти в его ответе.
– Я уже старый и давно не снимаюсь.
– Ну, разве вы старый?
– Настало другое время. Прежний юмор потерял свою почву. Комедий снимается мало. К тому же новый юмор… – это не для меня. А все эти телевизионные сериалы, типа «Бедной Насти»… – Чубаров махнул рукой, – это для молодых. Там некого играть. Прелестная Марго, вы заметили странную вещь? Чем длиннее сериал, тем схематичней роли в нем. Почему? Вроде и времени больше, чтобы каждый образ проявился со всех сторон, а почему-то не проявляется. И даже наоборот, образы мельчают, нисходя до трафарета.
– Наверное, в сериале важен сюжет, его развитие…
– Правильно, деточка. Главное – развитие сюжета. Считают, что зрителю не до сложных переживаний, ему интереснее узнать, кто выстрелил первым. Нет образов, есть схемы взаимодействия. Причем, Вася Мухин и Петя Демушкин сразу в трех сериалах изображают попеременно то милиционера, то бандита. А сериалы идут по телевизору практически одновременно. Серии перекрещиваются. В результате у зрителей в голове – каша, им не понять, то ли Петя-милиционер поймал Васю-бандита, то ли – наоборот. А может, они вдвоем ограбили банк?..
– Они так зарабатывают деньги, – предположила Рита.
– Конечно, они зарабатывают деньги, но разве это оправдывает то, что они делают? Раньше мы тоже иногда занимались «халтурой». Но это ведь случалось только для того, чтобы переждать паузу между съемками… О, как я любил озвучивать мультфильмы, – с улыбкой вспомнил Чубаров. – Ну, иногда где-нибудь в концерте пару стихотворений прочтешь, или выступишь в каком-нибудь обществе любителей книги. Да мало ли где удавалось сшибить десять-двадцать рублей? Но это же чистейшая подработка, чтобы штаны не свалились. А потом появлялись роли, ради которых стоило жить… А если из месяца в месяц – одна «халтура» и больше ничего, так и свихнуться можно. Даже если за это бешеные деньги платят. Вы знаете, «халтура» что-то портит в душе. Я помню, когда бывали большие паузы, после них очень трудно и долго приходилось настраиваться на что-то серьезное. Вы не улыбайтесь, в комедийных ролях тоже есть серьезное. В них тоже надо настраиваться.
– Нет-нет, я не улыбаюсь, – покачала головой Рита, – я вас внимательно слушаю.
В это время к ним подбежал Постников.
– Константин Андреевич, вас Рюмин приглашает.
– Я еще роль не посмотрел, – вздохнул Чубаров.
– Ну, не успели, и ладно. Идите, Рюмин все объяснит по дороге. Надо ехать, а то звонил Левитский и сказал, что у него все готово, а погода может измениться.
– Сергей Иванович, можно, и я с вами? – спросила Рита.
Тот вместо ответа пожал плечами. Они поднялись со скамейки и прошли к «Газели». Рюмин сидел внутри. Он хмуро поздоровался.
– Поехали, – скомандовал Постников, и машина тронулась с места.
– Мы сегодня будем снимать сцену у парома, – потирая лоб, Егор начал рассказывать Чубарову то, как он видит эту сцену. – Лосева играет Володя Зорин, вот он, – кивнул Рюмин в глубь «Газели», – вы его не знаете, он еще студент. Так вот, он спускается к парому, ему надо срочно переправиться на ту сторону. Но вы – паромщик – отказываетесь его перевозить и всячески проявляете свою неприязнь к нему… Кстати, распечатку роли вы захватили?
– Да, – кратко ответил Чубаров.
– Свой текст вы там посмотрите. Вы спорите с Лосевым, вернее, не спорите, просто он спешит, а вам на это наплевать… Главное, Володя, – Рюмин обернулся к Зорину, – Лосев должен показать, что он удивлен нежеланием паромщика перевезти его. Причем, это должно быть не просто непонимание. Вернее, сначала – это просто непонимание, потом это Лосева сердит, потому что это кажется ему глупостью и упрямством. А потом – это потрясение. Лосев в своих глазах – герой, он строит мост – светлое будущее для всех окружающих, а тут вдруг какой-то паромщик проявляет такое неуважение. А вы, паромщик, – Егор вновь посмотрел на Чубарова, – должны объяснить ему, что мост сломает вам жизнь, вот эта мысль – и есть суть потрясения Лосева. Я понятно объясняю?
Рюмин прикрыл ладонями глаза, немного помолчал, потом открыл один глаз и посмотрел на Риту.
– Автор не возражает? – спросил он.
– Нет. Все правильно, – торопливо отозвалась Рита и спросила, – а что вы морщитесь? Вам что-то не нравится?
– Нет, мне все нравится, просто у меня голова болит.
«Газель» остановилась вблизи причала. Все выбрались наружу. Место для съемки обозначала пестрая красно-белая лента. За нею кучками на склоне сидели любопытные. Такой же лентой перегородили и дорогу к причалу, на которой скопилось несколько машин. Водители пытались объяснить охране, что им нужно на паром.
Постников, оглядев дислокацию киногруппы, сразу понял, в чем дело, и, достав мегафон, крикнул:
– Эй, мужики! Пропустите машины. Мы начнем минут через десять. Они успеют переправиться.
Машины скатились к причалу, и вскоре оказались на противоположном берегу. Рюмин отправился с Чубаровым к месту съемки, там уже хлопотали гримеры и костюмеры. Проложили направляющие, по которым рабочие катили на тележке Левитского. Тот, иногда поглядывая в камеру, что-то командовал рабочим. Словом, на площадке царила обычная рабочая обстановка.
Рита, чтобы никому не мешать, отошла в сторону и оказалась возле дома паромщицы. Паром только вернулся, и на причал сошла Клавдия. Рита еще издали улыбнулась ей.
– Здравствуйте, тетя Клава. Привет вам от мамы,
– Здравствуй, Ритуля. За привет спасибо. А ты что? В Ручьи собралась?
– Нет, я смотрю, как кино снимают.
– А, – недовольно махнула рукой Клавдия. – Движение перекрыли, работать не дают.
– Я смотрю, машин мало, – оглянувшись, заметила Рита.
– Дак, они еще на съезде объявление повесили. Многие через мост поехали. Ругаются, небось.
– Тетя Клав, у вас есть таблеточка от головной боли?
– Конечно. Пошли, они у меня там, в холодильнике.
Клавдия прошла в дом, Рита последовала за ней. Если снаружи изба из-за почерневших бревен выглядела какой-то старой и даже страшной, то внутри, в горнице оказалась светло и чисто. Свет падал через три оконца, на белые сверкающие занавески. Белая скатерть на столе, светленькая шторка, отделявшая кухонное помещение, и беленая печь отражали и даже умножали этот свет, создавая радостную атмосферу.
Клавдия ушла во вторую половину избы и на ладошке принесла маленькую таблетку.
– На, – протянула руку она. – Погоди, я тебе сейчас водицы зачерпну.
Рита взяла таблетку.
– А что это? – поинтересовалась она.
– Да это слабенькая. От давления, – пояснила Клавдия, протягивая Рите кружку с водой. – Запей, голова сразу пройдет.
Рита повернулась к выходу.
– Я кружку сейчас верну.
– А ты кому это? – удивилась Клавдия.
– Да у режиссера голова болит.
– У этого, москвича, что ли?
– Да.
– Ой, коза, ты поберегись. Москвичи – они шустрые.
– Вы о чем, тетя Клава?
– Да ни о чем. Слушай, а он же в годах для тебя…
– Тетя Клава, причем здесь его годы?
– Ой, девка, смотри…
Рита вышла на крыльцо и поискала взглядом Рюмина. Тот разговаривал с Левитским. Чубаров сидел в стороне под старой липой и читал. Рита пересекла дорогу, направляясь к Рюмину. Ей наперерез бросился парень, видимо, ассистент Левитского.
– Девушка, уходите, – кричал он на бегу, махая руками.
Но Рита продолжала подниматься на пригорок, где находился Егор. По виду парня она поняла, что он сейчас схватит ее и потащит в сторону. Поэтому заранее, пока тот еще не приблизился, Рита строго сказала:
– Идите обратно, я несу воду режиссеру.
Фраза подействовала на парня. Он по инерции проскочил мимо Риты и по широкой дуге побежал обратно. Егор, заметив Риту, прервал разговор с оператором и подошел к девушке.
– Где ты ходишь?
– Я вам таблетку от головы достала.
– Ага, выпью, и головы не будет, – хмуро пошутил Рюмин.
– Она слабенькая, от давления, – Рита повторила слова Клавдии.
– А если у меня не давление?
– А вы попробуйте. Она слабенькая.
Он посмотрел на таблетку, махнул рукой и, вдруг наклонившись и придержав руку Риты, слизнул таблетку с ее ладони.
– Ой, – Рита отдернула руку.
Рюмин выпрямился, взял кружку с водой и долго медленно пил. Вернув кружку Рите, он сказал:
– Помоги Зорину и Чубарову. Надо переделать несколько фраз. Они этот смысл должны донести ровно за двадцать пять секунд, а у них получается за тридцать пять. Сократи там, что можно. Хорошо?
– Ладно, – согласилась Рита. – Только кружку верну.
– Давай. Минут двадцать тебе хватит? Я хотел бы прогнать эту сцену, пока облака не разошлись.
– Постараюсь.
Рита отнесла кружку Клавдии. Та сидела на лавке перед палисадником и, дождавшись Риту, недоверчиво спросила:
– А Зоя знает, что ты тут с москвичами…
– Тетя Клава, я работаю с ними. И мама обо всем знает.
– Ой, девонька, гляди! Москвичи здесь не навек, месяц покрутятся, и – поминай, как звали. А ты молодая еще. У тебя вся жизнь впереди, – Клавдия вздохнула и покачала головой..
– Это моя работа, тетя Клава. Ну, ладно, я побежала.
– Работа, работа… – проворчала Клавдия, – знаем мы эту работу.
А Рита отыскала глазами Чубарова, рядом с которым стоял Зорин, и напрямик отправилась к ним. Но помогать ей не пришлось. Артисты уже и сами сократили свои реплики. И теперь, засекая время по часам, отрабатывали произношение. Увидев Риту, Чубаров присел на бревнышко и вздохнул, жестом приглашая Зорина присесть рядом.
– Ну, все. Нужно передохнуть, а то перегорим до того, как Егор Александрович назначит прогон.
– Нет, я схожу к Рюмину, у меня есть один вопрос, – отказался Зорин и ушел вверх по склону, где режиссер что-то обсуждал с оператором.
– А вы где пропадали, милая Марго? – спросил Чубаров.
Рита рассказала про таблетку, переданную Рюмину.
– Зря вы так, – нахмурился Чубаров. – Насколько я понимаю, таблетка была от повышенного давления. А вдруг у Егора Александровича голова болит от пониженного давления. Тогда ваша таблетка ухудшит его состояние. Никогда не надо пить чужие лекарства.
Слова Чубарова напугали Риту. Вскочив с бревна, она обернулась в сторону Рюмина, но Егор оживленно разговаривал с Левитским, размахивая руками. Это остановило ее.
– Да, – вздохнул Чубаров, – зря я не взял с собой Актера. Вот бы он тут побегал. А то сейчас сидит дома и скучает.
– Если бы тут бегала собака, Рюмину это не понравилось.
– Актер послушен. Я его посажу, он будет сидеть столько, сколько надо.
– Я смотрю, вы его очень любите, – улыбнулась Рита.
– Конечно. Ведь это единственное существо на свете, которое я люблю, и которое любит меня.
– Ну, что вы, Константин Андреевич, – воскликнула Рита, – столько зрителей вас очень любят.
Чубаров закрыл глаза и посидел с минуту молча. Глубоко вздохнув, он ласково посмотрел на соседку и сказал:
– Спасибо вам, дорогая Марго. Хочется верить вам, но, простите, я не обольщаюсь. Уже пятнадцать лет меня нет на экране. Да, прошли мои самые зрелые годы… Впрочем, нет-нет. Я дал слово моей Ниночке, а потому никого не буду укорять. Все прекрасно, все чудесно, все восхитительно. Да… уже семь лет нет ее со мной, моей Ниночки, а я до сих пор повторяю эту фразу, которой она меня всегда успокаивала. Все прекрасно, все чудесно, все восхитительно, – голос Чубарова слегка дрогнул, но он овладел собой и уже другим тоном обратился к Рите. – Маргарита, вы знаете, а ведь эта фраза действительно успокаивает. Надо только ее произносить, не торопясь, со смыслом, вдумчиво. Вот попробуйте повторить ее. Все прекрасно, все чудесно, все восхитительно. И если перед этим у вас в груди клокотало нетерпение, если негодование пыталось ослепить ваш разум и отдать команду мышцам – ломать и крушить, то после троекратного повторения этой фразы все грубое, варварское куда-то отступает, сердце успокаивается, а на душе светлеет.
– Константин Андреевич, а братьев или сестер у вас нет?
– Я в семье – младший, четвертый. Правда, сейчас никого уже не осталось. Царствие им небесное! Я последний Чубаров. Если помру, Актера жалко…
– Что вы, Константин Андреевич? – остановила его Рита.
– О, юная леди, рассказать вам, как я его нашел?
– Расскажите. Вас так интересно слушать.
– Живу я… – начал рассказывать Чубаров, но спохватился, – вы в Москве бывали?
– Давно когда-то, с мамой.
– Тогда я не буду отвлекаться на подробности, они вам ни о чем не скажут. Так вот… Пока мы жили с Ниночкой, я не замечал, что жить стало тяжелее. Мне с ней всегда было хорошо. Она очень светлый человек. Я не помню случая, чтобы она нахмурила брови, чтобы она проявила какое-то недовольство или что-то потребовала. Мы с ней поздно поженились, нам обоим исполнилось по сорок. Я к этому времени играл ведущие роли. Ясное дело, и достаток у нас имелся. Я даже машину купил. Но водить не смог. Представляете, врачи не позволили. Странно, в кино сниматься можно, а машину водить нельзя… Ну, да ладно, не об этом речь. В общем, жили хорошо. Но в один ужасный момент все разом рухнуло. Я поначалу не понял, что все изменилось. Ну, полезли вперед проходимцы, а когда они не лезли? Ну, рванулись за легкими деньгами те, у кого за душой ничего нет, но разве когда-то бывает иначе? Раньше их за это пропесочивали, прорабатывали, вытаскивали на ковер, а тут вдруг оказалось, что им, как говорится, создан режим наибольшего благоприятствования. И, что главное, уже они стали пропесочивать тех, кто считал, что не все может продаваться и покупаться. Я с работы  приходил домой, на мне лица не было. Но Ниночка прямо в прихожей заставляла меня вместе с нею три раза произнести ее любимую фразу, затем целовала меня, и мне становилось все равно, что происходит где-то там за стенами моего дома.
Чубаров умолк, сняв очки, он принялся протирать их носовым платком. Рита сидела, боясь пошевелиться, и ждала продолжения.
– А потом Ниночки не стало. Врачи сказали, что она давно болела. Но мне она ничего не говорила, а сам я по глупости ничего не замечал. Жаль, что мы поздно понимаем, свою невнимательность к близким, тогда, когда исправить что-либо уже невозможно. Для меня это случилось внезапно… Над гробом Ниночки я пообещал, что семь лет у меня не будет никого. Почему семь? Не знаю. Конечно, в моем возрасте это уже не трудно. Подруга Ниночки, Люба, научила меня поддерживать порядок в доме, который прежде обеспечивала Ниночка. Но потом мы с Любой разошлись, она, видно, надеялась на что-то большее, а я в этом не нуждался. Я утром шел в магазин, брал пакет кефира, четыре сосиски и половинку круглого, черный хлеб такой. Года два я жил, никем не вспоминаемый, никому не нужный. Но однажды, помню, это случилось в феврале. Я утром вышел на улицу, а мороз стоял градусов под тридцать. Деревья – в толстом мохнатом инее, снег под ногами – как песок, сухой-сухой, искрами сверкает. А дышать просто невозможно. В легких что-то замораживается. Я нос прикрыл, дышу через варежку. У меня тогда еще сохранились пуховые варежки, мне их моя Ниночка связала из козьего пуха.  Очень теплые. Вот так бегу я, почти ничего не вижу, потому что ресницы инеем стягивает. Бегу я, и вдруг замечаю, в стороне, на металлической крышке колодца сидит и дрожит щенок. Почему он сидит на металле? Меня, помню, тогда больше всего это удивило. Неужели крышка колодца теплее, чем окружающий снег?
– Может, крышка нагревалась, может быть, под нею теплая вода протекала? – предположила Рита.
– Не знаю - не знаю, – задумчиво заметил Чубаров, – снег вокруг крышки лежал и не таял. Это точно. Я тогда на это обратил внимание. Но и сейчас, едва вспомню эту крышку, мне становится нестерпимо холодно. А он, бедненький, сидел и дрожмя дрожал. Мороз сильнейший, я долго стоять не смог, побежал в магазин. В магазине, конечно, суета, толчея, пока одно купил, пока другое. Понемногу отогрелся. Словом, я забыл о щенке. Отоварился, и решил возвращаться, но вдруг опять мой взгляд наткнулся на него. Он по-прежнему сидел на крышке и дрожал, и смотрел внимательным черным взглядом. Но теперь у него дрожало все: хвост, уши, и все тело… Мелькнула мысль: он – один, и я – один… И я так же без моей Ниночки сижу – и у меня дрожит все тело. Только никому это не видно… Я убрал варежку, через которую дышал, и сказал щенку: пошли. Он встал и послушно побежал за мной. Я привел его в квартиру, вымыл, и с тех пор мы живем вместе, не разлучаясь надолго…
Чубаров умолк, Рита тоже молчала, в горле ощущался комок, она очень жалела сидящего рядом знаменитого артиста, который, несмотря на свою знаменитость, был просто старым одиноким человеком.
– Когда я помру, он снова станет никому не нужным, бродячим псом. Вот это меня больше всего волнует…


14

Постников позвонил Рите в редакцию и велел сейчас же зайти в двадцать восьмой номер гостиницы. Рита спросила, что случилось и можно ли забежать в конце обеда?
– Мне некогда. В обед зайдешь и все сама узнаешь, – отмахнулся Сергей и спросил, – у тебя есть паспорт с собой?
– Есть.
– Ну и прекрасно. Захвати.
– А в чем дело?
– Да, а вечером все равно зайди к Рюмину, – не отвечая на вопросы, протарахтел Сергей, – он о чем-то хотел с тобой поговорить отдельно.
– О чем хочет поговорить Рюмин? – спросила Рита.
Но Постников уже повесил трубку. Решив не тратить время на обед в кафе, она вприкуску с пряниками выпила стакан чая на рабочем месте, после чего поспешила в гостиницу.
В номере с чашкой в руках за столом сидела полная женщина. Прямо «Чаепитие в Мытищах» Кустодиева, подумала Рита, и хотела сказать, что зайдет позже, но женщина, остановила ее, отставив чашку в сторону и освободив стол. Величавыми, неторопливыми движениями она словно упрекала окружающих в бессмысленности спешки. Рита подала ей свой паспорт, после чего женщина достала из папки ведомость и велела Рите расписаться.
Когда Рита вышла из номера, в ее сумке лежали деньги. Такого количества она еще никогда в жизни не получала. В первый момент она даже не поверила своим глазам. Когда еще весной Постников что-то говорил о заработке, Рита пропустила его слова мимо ушей. А в разговорах с Рюминым о деньгах никогда не упоминалось. Словом, начиная работать, она даже не подозревала, во что оценивается ее работа.
Две тысячи долларов, переведенные в рубли, лежащие в сумке, не давали Рите покоя, они затягивали ее мысли в определенное русло. Хотелось срочно что-то придумать, куда-то истратить эти деньги. Рита еще никогда не испытывала этого ложного ощущения богатства. В ее распоряжении находилась такая сумма, что казалось, заходи в любой магазин и покупай то, что тебе понравится. Этот источник порождал сказочное чувство всемогущества, которое своей новизной опьяняло. Но, увы, ей еще предстояло понять, что это могущество только кажущееся, а для действительного могущества нужны неиссякаемые источники.
Теперь же Рита вдруг испугалась, что может потерять такие деньги. Она прижала сумочку и прежде, чем вернуться в редакцию, зашла в сбербанк. А потом до самого вечера ее так и подмывало зайти в кабинет к Коркину, похвастать. Но ей удалось удержаться.
Вечером она снова пришла в гостиницу. Рюмин в холле разговаривал с помощником Левитского. Увидев Риту, он прервал разговор и направился к ней навстречу. Взяв под руку, он вывел ее на улицу.
– Я хочу поговорить с тобой.
– Я слушаю вас, – сказала Рита, освобождаясь от его руки.
Рюмин направился прочь от гостиницы по направлению к набережной. Рита последовала за ним, ожидая начала разговора.
– Я думал, что мы еще успеем пообщаться… Но завтра мне придется уехать…
– В Москву? – удивилась Рита. – А кто останется за вас?
– Понимаешь, – поморщился Егор, – я с самого начала подозревал, что этот проект какой-то дурной. «Начинайте работать без сценария», – передразнивая кого-то, произнес он. – Идиотизм какой-то.
– Я ничего не понимаю, – пожаловалась Рита.
– Я сам ничего не могу понять, – вздохнул Рюмин. – В общем, позвонил Прохоров, если помнишь, это продюсер нашей картины, и сказал, что деньги кончились, а поэтому и все работы прекращаются.
– Вы не будете больше снимать фильм? – Рита, пораженная новостью, остановилась в растерянности. – Как же так?
– А вот так. Собираем манатки, – ожесточенно проговорил Егор, – и уматываем к чертовой матери.
– Когда? – шепотом спросила Рита.
– Можно – и сегодня. Только вечерняя лошадь уже ушла.
– Какая лошадь? – не поняла Рита.
– Я имею в виду вечерний поезд.
– Значит, вы завтра уедете?
– Да.
– И больше не будете снимать?
– Я тебе уже сказал, – нахмурился Рюмин. – Не будем.
– А как же мой сценарий?
– А что с твоим сценарием? – удивился Егор.
– Мне уже за него деньги заплатили…
– И хорошо, что заплатили. Успела получить? И радуйся.
– Мне, наверное, надо будет завтра их вернуть? – предположила Рита.
– Не болтай глупости. Деньги по бумагам уже проведены. Так что, не выдумывай, ничего возвращать не нужно. Ну, что стоишь? Пойдем, пройдемся.
Рюмин шел рядом и все не решался опять взять Риту под руку. Как-то не получалось у него поступать с ней запросто. Выйдя на набережную, они неторопливо шли по тротуару. Впереди показался съезд к паромному причалу.
– Значит, мы больше не увидимся? – предположила Рита.
– Вообще-то, по телефону Прохоров сказал, что съемка не прекращается, а приостанавливается, – заметил Егор. – Может, у них деньги появятся, тогда продолжим…
– Неужели вы тоже подневольные люди?
– Кто, мы?
– Ну, вы, режиссеры.
– А почему режиссеры должны чем-то выделяться? Все люди – подневольные.
– Ну, не скажите. Мне казалось, что режиссеры – это самые свободные и волевые люди, они никому не подчиняются.
– Режиссер подчиняется продюсеру.
Они постояли немного, глядя на паром, медленно ползущий по реке. Рита разглядела Клавдию, крутящую ручку лебедки, и двух разговаривающих молодых мужиков, видимо, водителей, стоявших на краю парома и куривших.
– Рита, – заговорил Рюмин, – я давно хотел спросить тебя.
– О чем?
– Ну, вообще, о твоих планах, о том, что ты собираешься дальше делать.
– Да ничего. Никаких особых планов у меня нет. Я, как работала в редакции, так и работаю. А что?
– Может, надо помочь тебе с публикацией сценария?
– Нет, не надо, – резко отказалась Рита. – Мне, как раньше говорили,  ничего не надо по блату. Я сама.
– Почему ты отказываешься? – удивился Рюмин.
– А что вы за это потребуете?
– Рита, Рита. О, господи! Что ты говоришь? – воскликнул Егор. – Почему ты так обо мне думаешь?
– А как я должна думать? Вон, вы меня в милиции из камеры выпустили, и сразу же – целоваться. А тут – и вообще…
– Что вообще? – возмутился Рюмин. – Что ты себе позволяешь? Мы тогда долго тебя искали, я, можно сказать, обрадовался, увидев тебя и, ну, хотел тебя поцеловать… по-товарищески…
Рита стояла, молча, со скептическим выражением на лице и кивала головой. Мол, да-да-да, говорите, говорите.
«Опять не получается разговор, – с сожалением подумал Егор, – она меня даже слушать не хочет».
Он прикрыл глаза и тоже умолк, пытаясь заглушить разливающуюся в сознании пронзительную обиду. Ему показалось, что девчонка просто издевается над ним.
– Видно, не судьба, – произнес он, открывая глаза.
Вздохнув, он добавил, грустно глядя на Риту:
– Ну, ладно, будь здорова, девочка. Мы с тобой расстаемся, но ты помни, я никогда не хотел тебя обидеть. Прощай.
Резко повернувшись, он, не оглядываясь, зашагал прочь по набережной. Рита не сразу поняла, что Рюмин уходит. Только, когда он отошел уже шагов на десять, она спохватилась.
– Егор Александрович, – позвала она, но Рюмин не остановился.
«Ну, вот и все – с грустью подумала Рита. – А я ни за что ни про что обидела человека».
Она постояла немного, наблюдая, как машины медленно съехали с парома на причал и, радостно взревев, одолели подъем к набережной, пролетели мимо Риты и скрылись в глубине одной из улиц. Шум машин еще некоторое время слышался, но вскоре все стихло.
Теперь, расставшись с Рюминым, Рита пошла домой пешком, благо, уже недалеко. В дверях ее весело встретил Актер. Он потыкался носом в ноги и радостно поколотил хвостом по окружающим предметам, после чего вернулся к хозяину. Чубаров сидел за столом в горнице, а мать суетилась за занавеской на кухне, готовя ужин.
– Вы знаете, что съемки кончаются? – войдя в комнату, спросила Рита Чубарова.
– Да, Константин Андреевич уже и мне рассказал, – ответила Зоя Алексеевна, появившись из-за занавески.
– Ну, если быть точным, то не кончаются, а приостанавливаются, – поправил Чубаров.
– А разве бывает, чтобы потом продолжили съемку? – поинтересовалась Рита.
– Уважаемая Марго, мой скромный опыт не позволяет дать ответ на ваш вопрос. Тем более что опыт мой приобретен в иные времена. Поэтому я не в счет, но некоторые мои молодые товарищи по цеху, говорили, что бывало и такое. Так что будем надеяться на лучшее.
– Константин Андреевич, если вам не надоело у нас, то, как снова приедете в Синегорск, сразу к нам пожалуйте, – пригласила Зоя Алексеевна.
– Благодарю вас за приглашение, – улыбнулся Чубаров. – Наверное, это мы с Актером вам надоели за это время.
– Ну, разве можно такое говорить? – с укоризной произнесла Зоя Алексеевна. – Это даже обидно.
Рита умылась и села за стол. В этот момент в прихожей коротко звякнул звонок.
– Войдите, открыто, – крикнула Зоя Алексеевна.
На пороге появился Слегин.
– Здравствуйте.
– Проходи, Витя, проходи, – пригласила его Зоя Алексеевна. – Будешь с нами ужинать? Садись за стол.
– Спасибо, тетя Зоя. Я уже поужинал. Я чего, – замялся Слегин, – Рита, я билеты в кино купил. На двадцать пятнадцать.
– Я не пойду, – отказалась Рита. – Константин Андреевич у нас последний вечер, он завтра уезжает, а мне еще с ним поговорить надо. Ты сходи с кем-нибудь другим.
– Но я уже билеты купил, – робко возразил Виктор.
– А я тебе и говорю, сходи с кем-нибудь.
– С кем-нибудь… – тихо проворчал Слегин и, вздохнув, повернулся к двери.
– А в субботу будь готов, возможно, поедем в Ополье, – вслед ему заметила Рита.
– Зачем? – живо обернулся Виктор.
– Ты приготовь инструменты, – не отвечая на вопрос, дала она задание, и только после этого пояснила, – надо будет починить забор одному старенькому дедушке.
– Ладно, починим, – согласился Слегин и, толкнув дверь в сени, сказал, – я пошел, до свидания.
– Огорчили вы своего поклонника, – заметил Чубаров. – Чем тратить время, сидя со стариками, могли бы все-таки сходить с ним в кино. Кстати, вы даже не спросили, на какой фильм он купил билеты.
– Какое это имеет значение, – отмахнулась Рита. – Я с ним вообще не хочу ходить в кино. Вы не знаете, он в темноте начинает так сопеть, что никаких сил нет терпеть это.
– Маргарита, мне непонятно, если вы так к нему относитесь, то зачем же водите на поводке? Мне кажется, вы не из тех, кто держит парня про запас…
– А я ему уже десять раз говорила, чтобы он забыл ко мне дорогу. А он не слушается, все равно ходит.
– Ну, сказать можно по-разному, – улыбнулся Чубаров.
– А я уже по-разному и говорила. Я прямо заявляла: не люблю и не полюблю. Но он не понимает. Его мама любит.
– Витя – хороший мальчик, – вздохнула Зоя Алексеевна. – Помню, в детстве он выглядел маленьким, худющим, кожа да кости. А сейчас ничего, окреп.
– Он специально боксом занимался, – пояснила Рита.
– Ребята все в детстве худые, – заметил Чубаров. – Моя бабушка, царствие ей небесное, смотрела на наши ребра и говорила: ложись после обеда, полежи, чтобы жирок завязался. Но куда там! Нас, огольцов, разве удержишь. То на речку уматывались, а то – обод гоняли. Знаете, что такое обод?
– Нет, – с любопытством повернулась к нему Рита.
– С деревянной бочки снимали металлический обруч, делали из проволоки специальный крючок, и этим крючком катили обруч, чтобы он не падал. Представляете, гурьбу пацанвы, которая гонит несколько обручей по улице? Пыль, грохот, гвалт… Да… Не завязывался жирок. А теперь – хоть бегай, хоть прыгай, что завязалось – уже не развяжется.
Чубаров добродушно похлопал себя по животу.
– Вам бы писателем стать, – улыбнулась Рита. – Очень живо и забавно рассказываете.
– Нет, – вздохнул Чубаров, – я только рассказывать могу.
– Надо попробовать.
– Милая Марго, однажды я уже пробовал, но ничего не получилось, – нахмурился Чубаров.
– А про Лосева расскажете?
– Что про него рассказывать? Вы же больше меня знаете.
– Вы мне обещали про пожар на стройке рассказать?
– Ну, не знаю. Могу повторить только рассказ Софьи Кирилловны. По ее словам, в тот день случилась сильная гроза. От удара молнии загорелось строительное управление. Лосев это увидел с противоположного берега, он бросился на лодке обратно, но… дождь и ветер, лодка опрокинулась. Лосев вплавь добрался до берега, бегал по стройке, простудился, заболел и умер. Потом, конечно, нагрянули комиссии, проверки…
– Может, и хорошо, что не дожил до проверок, – заметила Зоя Алексеевна, – а то, вдруг посадили бы его…
– Времена, вроде, настали другие, – отозвался Чубаров, – уже так не сажали, но, конечно, хлопот не избежал бы.
– От воспаления легких не умирают, – заявила Рита.
– И от гриппа умирают, – возразил Чубаров. – я не выдумывал, об этом Софья Кирилловна рассказала. Это жена Лосева, – пояснил он Зое Алексеевне. – Я же в сценарии все так и написал, как она говорила. Ох, – спохватился он, – вот я и проболтался.
– Так это ваш сценарий я переделала? – округлила глаза Рита. – Господи, как же я раньше не догадалась? Какой ужас!
– Сценарий, конечно, мой, – нехотя сознался Чубаров. – Но вы, деточка, не должны из-за этого так переживать. Я не обольщаюсь своими способностями. Знаю, что написал ужасно. А вот вы его прекрасно переделали. Я даже сказал бы, не переделали, а написали свой, гораздо интересней и увлекательней. Я читал с огромным удовольствием. Правда, мне кажется, мы снимали не совсем то, что вы дали мне прочитать. Или я неправ?
Чубаров повернулся к Рите. Та, опустив глаза, созналась:
– Да, я вам дала прочитать последнюю версию. Но Рюмин уже начал снимать предыдущую. Поэтому я побоялась, что он будет ругаться, вот и не показала ему новый вариант.
– Ну и зря. Мне кажется, эта версия более интересна. Там есть занимательные сцены. Я думаю, и Рюмину она понравилось бы.
– Теперь это уже никому не нужно, – грустно заметила Рита.
– По-моему, Рита, вы не правы. Уж поверьте мне, этот вариант просто необходимо показать Рюмину.

Пришлось опять отпрашиваться у Коркина. Рита долго объясняла Валерию Семеновичу, почему киношники вдруг уезжают. Он очень расстроился.
– Как же так? Деньги кончились, – удивился он. – Я думал, в их деле такого не бывает. А зачем тогда начинали, если неизвестно, хватит ли на всю съемку? Неужто заранее не ясно было?
Рита пожала плечами.
– Валерий Семенович, мне нужно уйти, – объясняла она. – Я не успела передать рукопись. Я быстро. Туда и обратно.
– Ладно, – согласился Коркин, – только недолго.
Взяв распечатку, Рита отправилась на вокзал. В зале ожидания оказалось много народа. Уезжала основная часть съемочной группы. Здесь находились и те, кто пришел проводить уезжающих артистов.
Рита, войдя в зал, остановилась и осмотрелась, отыскивая глазами Рюмина. Она уже раскланялась и с Олегом Левитским, и с гримерами, и с некоторыми артистами, но Рюмина пока не обнаружила. Кстати, и Постникова она тоже не заметила.
Вдали взмахнула чья-то рука, привлекая ее внимание, и Рита увидела Чубарова. Подойдя ближе, Рита узнала свою мать, стоящую рядом с ним. Та что-то говорила Чубарову, а тот в ответ улыбался.
– Мама? – удивилась Рита.
– Да, вот, видишь ли, Константин Андреевич попросил проводить его, не могла же я ему отказать, – немного смутившись, объяснила Зоя Алексеевна.
– Да, я же старый, – улыбнулся Чубаров Рите. – Мне одному с чемоданом и собакой трудно справиться. Вот я и попросил вашу маму Актера довести.
– Да ладно вам, чего вы оправдываетесь? – усмехнулась Рита. – Лучше скажите, вы Рюмина не видели?
– Нет, он пока не появлялся. А вы решились ему сценарий показать? – спросил Чубаров.
Рита кивнула головой, продолжая осматривать зал. В это время диктор объявил о прибытии московского поезда. Зал сразу зашумел и зашевелился. Все, поднимая вещи, двинулись к выходу. Зоя Алексеевна, дернув поводок, повела Актера на перрон. Константин Андреевич поднял свой чемодан.
– Он обязательно придет, – сказал он о Рюмине. – Вы дождитесь его… И еще, – Чубаров оглянулся на отошедшую Зою Алексеевну и тихо добавил, перейдя вдруг на «ты», – прошу тебя, девочка, не будь такой суровой со своей мамой. У нее же никого нет, кроме тебя и твоего брата. Ритуля, постарайся быть с ней поласковей…
Рита не успела ответить Константину Андреевичу, он быстро ушел. Про себя она только отметила, что Чубаров впервые сказал ей «ты». Это лишь на мгновение удивило ее. Она тут же достала из сумки рукопись и передвинулась ближе к выходу, понимая, что Рюмин будет спешить и его надо будет перехватить по дороге.
До отправления поезда оставалось десять минут. И тут она увидела, что дверь распахнулась, и в зал вошел Постников, а следом за ним с хмурым видом шагал Егор. Они торопились и не смотрели по сторонам. Тем не менее, Сергей заметил Риту и, улыбнувшись, подошел ближе. Прощаясь, он пожал ей руку и погрозил пальцем:
– Дорогуша, судьба дает тебе шанс улучшить сценарий. Советую использовать эту возможность. Поработай еще над ним. Верь, мы вернемся. Пока.
Постников обошел Риту и направился к выходу на перрон, Рюмин, шедший следом за ним, тоже хотел обойти Риту. Но она его остановила, прямо-таки ухватив за рукав.
– Егор Александрович, – произнесла она.
Рюмин нахмурился и, не глядя на нее, потянул руку, пытаясь освободиться.
– Егор Александрович, – повторила Рита, – вы меня извините. Я вчера вела себя глупо, как девчонка.
Рюмин замедлил шаг и поднял на нее грустные глаза.
– Я очень виновата перед вами. Простите, – почти со слезами на глазах произнесла Рита. – Я не хотела вас обидеть.
Она посмотрела на него, и вдруг заметила, что во взгляде Рюмина что-то изменилось.
– Ну что вы, Рита? – мягко заговорил он, впервые обратившись к ней на «вы». – Не вините себя. Если два человека не понимают друг друга, то в этом виноваты оба. Мне кажется, вы во многом правы…
– Ой, Егор Александрович, ну что вы, – торопливо перебила его Рита, – не говорите так, я тоже подумала, и правильно, что вы на меня обиделись…
– Нет, Рита…
Они еще долго препирались бы, но в зал вбежал Сергей.
– Ты остаешься? – обратился он к Рюмину.
– А что такое?
– Да поезд уже отправляется. Пошли.
Все вместе они бросились на перрон. Поезд тронулся и постепенно набирал скорость. Постников, а за ним и Рюмин успели впрыгнуть в проходящий вагон. Рита долго махала им рукой, и только когда поезд уже скрылся, она вспомнила про сценарий, который держала в руке свернутым в трубочку…

 








Часть вторая


1

Оказалось, что за несколько недель, пока велись съемки, весь город привык к ним. Многие с любопытством наблюдали за самим процессом, разворачивавшимся под окнами, некоторые за соответствующую мзду участвовали в массовках. И, конечно же, всем хотелось увидеть на большом экране если не себя, то хотя бы родной Синегорск. Местный патриотизм оказался весьма силен. Даже в том случае, когда из-за съемок перекрывали дорогу или паромную переправу, горожане стойко сносили эти неудобства.
Весть о прекращении съемок облетела город сразу и повергла многих в уныние. Почти полтора месяца летних каникул школьники имели возможность повсюду сопровождать съемочную группу, и вдруг они оказалась не у дел. Многие из ребят, наблюдавшие за репетициями и бесчисленными дублями, за время съемок стали крупными специалистами. Они практически безошибочно знали, кто из артистов пройдет сцену с одного, максимум с двух дублей, а кому не хватит и пяти. Они неизвестным способом заранее узнавали, где будет проходить съемка, выбирали наиболее удобные точки для обзора и тесными рядами располагались вокруг.
И вдруг все закончилось! В это не хотелось верить.
То, что наступил новый учебный год, и в школе начались занятия, не смягчило ситуацию. Занятное зрелище, привлекавшее внимание многих ребят, исчезло, а стремление к совместному времяпрепровождению осталось. Может быть, поэтому в городе произошло несколько хулиганских выходок. На одной из улиц ватага малолетних правонарушителей побила лампы освещения, на танцверанде ребята постарше устроили выяснение отношений, хорошо, что вовремя вмешалась милиция, и дело не дошло до серьезных правонарушений.
Обо всем этом в «Синегорской правде» написал начальник городского управления милиции, полковник Лубенцов. Он обратился к городской власти с идеей – провести в ближайшие выходные день города. Его поддержал Коркин и в своей передовице заявил, что Синегорску нужен свой день города, пусть не с таким размахом, как в столице, но обязательно – с широким привлечением молодежи.
Поэтому уже через неделю после отъезда съемочной группы Синегорск захватила подготовка ко Дню города. Задумали выступление спортсменов, а затем – праздничное шествие школьников и горожан. На школьных спортплощадках начались репетиции этого шествия.
Рита, от матери случайно узнавшая об этих репетициях, высказала Коркину все, что она думает по этому поводу.
– Мне кажется, что это напоминает прежние демонстрации, – недовольно заявила Рита.
– Господи, что ты знаешь о прежних демонстрациях? – рассмеялся Коркин. – Тебя, небось, только однажды мать на руках носила на демонстрацию. И то, в силу своего возраста ты не должна этого помнить.
– Я знаю об этом по рассказам, – нахмурилась Рита.
– Любой рассказ субъективен, – возразил Валерий Семенович. – Может, я покажусь тебе чересчур назидательным, но все-таки рискну чуть-чуть поучить. Если не хочешь в суждениях оказаться однобокой, и желаешь о чем-то иметь собственное мнение, постарайся найти и, главное, внимательно выслушать двух человек, придерживающихся противоположных точек зрения на интересующую тебя тему. Причем, более внимательно слушай того, чье мнение кажется тебе неправильным. Иначе ты рискуешь оказаться в плену чужих формулировок.
– А если человек отстаивает то, что уже весь мир осудил?
– Так уж и весь мир? – усмехнулся Коркин.
– Конечно.
– Ну, ладно. Давай не будем спорить, тем более что мы даже не сформулировали, о чем спор. Итак. Что тебе не нравится в подготовке школьников? Дисциплина?
– Нет. Мне не нравится обязаловка, – все еще сердито начала объяснять Рита. – Зачем это нужно: по команде все разом пошли на праздник. Какой в этом случае получится праздник?
– Я понял твою мысль. Согласен, тут надо разобраться. Конечно, насильно устраивать праздник вряд ли кому-нибудь нужно. Вот и поговори с ребятами, с учителями. Напишешь интересно – опубликуем.

После отъезда Чубарова Рита почему-то часто вспоминала его последние слова, которые он произнес на вокзале.
«Будь поласковей с мамой… Чужой человек прожил всего месяц в соседней комнате, а вот, заметил, что я слишком сурова с матерью».
Но стыда Рита не испытывала, а как иначе ей оградить свою личную жизнь? Зоя Алексеевна, сколько Рита помнила, всегда играла роль командира. Конечно, ее нельзя упрекнуть, что она не любит дочь. А как же! Все – для любимой доченьки. Можно сказать, соседям напоказ: мы и на одежду не скупимся, и на витамины денег не жалеем. И в то же время – держала, как говорится, в ежовых рукавицах. Ей в любой момент хотелось знать, куда пошла дочь, вместе с кем, когда вернется. А чуть что не так, то сразу же шум, крик. Рита помнила, что однажды в детстве ей даже ремнем досталось…
И в школе никакой поблажки Рите не позволялось. Зоя Алексеевна работала секретарем, рабочее место ее располагалось в узенькой комнатке перед директорским кабинетом, поэтому Рите запрещалось там появляться. Ей приходилось пользоваться услугами одноклассников или даже учителей, чтобы сообщать матери о том, что после уроков она задержится для занятий в литературном кружке.
Вот бабушка Ксеня, пока была жива, понимала Риту, и сочувствовала ей, и отражала нападки Зои Алексеевны.
– Зоя, ты вспомни себя в ее возрасте, – добродушно говорила бабушка Ксеня. – Разве я тебя когда-нибудь ограничивала.
– Вот именно, я себя хорошо помню в ее возрасте, – возбужденно отвечала мать. – Потому и Маргарите не позволяю вольностей.
– Смотри, не переусердствуй, – ворчала бабушка, – все хорошо до поры до времени. Потом сама же и пожалеешь…
У бабушки Ксени Рита чувствовала себя хорошо, но бабушка жила в Ручьях, оттого ее защита работала только на каникулах. Остальное время Рите приходилось подстраиваться под настроение матери.
Все изменилось после того, как Рита уехала поступать в областной педагогический институт. Экзамены она сдала легко, ее приняли, и с этого момента у нее началась новая жизнь.
Общежитейская свобода поначалу ее ошарашила. Она поступила в институт с наивным желанием – учиться, но с удивлением обнаружила, что подавляющее большинство однокурсниц прибыло совершенно с другой целью. Они хотели срочно выйти замуж, и вовсе не скрывали этого.
Нет, конечно, и Риту посещали мечты об умном, сильном и красивом парне, который найдет, выделит ее среди других девчат, и сумеет завоевать ее уважение и любовь. Но мечты эти существовали как-то абстрактно, вовсе не связанные с кем-либо из окружающих. В старших классах в школе ребята казались ей какими-то несерьезными и, вообще, невзрачными. В окружении брата, который был старше ее на три года, мелькало несколько интересных парней, но после проводов Игоря в армию все они куда-то рассосались.
И в институте никто не привлек ее внимания ни ребята-однокурсники, ни старшекурсники, жившие в общежитии. А потом, она и поступала в институт, чтобы получить необходимые знания, приобрести специальность, а не для того, чтобы удачно выйти замуж. Естественно, окажись рядом симпатичный молодой человек, она бы не сильно возражала, если бы он стал оказывать ей знаки внимания. Но она же не виновата, что в ее окружении не нашлось такого парня. А тратить силы и время на завязывание знакомств где-то на стороне – Рита считала ниже собственного достоинства.
Она понимала, что ее воспитание, возможно, не современно. Но ей хватило мудрости не броситься наверстывать упущенное, впрочем, отвлекаться «на какие-то глупости» ей не позволяло разнообразие тем, по настоящему интересовавших ее.
То ей хотелось попасть на гастроли московского театра. Потом ее увлекла идея посетить все городские музеи, и она обнаружила, что в областном городе имеется семь музеев: картинная галерея, исторический музей, краеведческий, дом-музей поэта, музей народных ремесел, музей пуговичной фабрики и даже недавно организованный музей русской печи. Она методично посетила все эти музеи. Кроме всего прочего, она много читала, пропадая в городской библиотеке. Собственно поэтому Рита сторонилась глянцевых журналов, поздних откровенных передач по телевизору. То, что у однокурсниц вызывало восторг и зависть, ее всерьез не трогало. Это походило на защитную реакцию, своеобразное проявление характера.
Она не имела свободных денег на косметику, но не в ее характере было жаловаться, поэтому она утверждала, что ее кожа не нуждается в косметике. Естественно, что в восемнадцать лет такие заявления можно делать. И вообще, убеждала она окружающих, за настоящей косметикой нужно ехать только в Париж. Сначала ее новые подружки посмеивались над ее высказываниями, но Рита, не обращая внимания на их улыбки, вместо косметики использовала натуральные продукты: молоко, сметану, свежие огурцы, мед и геркулес. И вскоре у нее появились последовательницы. Особенно много их стало, после того случая, когда у одной девчонки из-за французского крема, купленного на рынке, шею и щеки засыпало прыщами.
Уверенно себя чувствовать среди однокурсниц Рите помогало то, что она совершенно не испытывала зависти. На чужие плееры она поглядывала скептически, искренне считая, что они громким звуком портят слух. С уважением она относилась лишь к ноутбуку, которым щеголяла одна из соседок по комнате в общежитии. Сотовый телефон она имела самой простенькой модели, даже дисплей не цветной. Но свой номер она никому не давала, так что ей никто не звонил. Телефон она использовала только для того, чтобы среди дня, когда мама на работе, доложить ей обстановку. В выходные ей разрешалось не звонить.
Ежедневное общение по телефону Зое Алексеевне уже ничего не давало, не могла мать на расстоянии понять, что происходит с дочерью. Да и сами разговоры не могли быть долгими. А что узнаешь за полторы минуты? С каждым днем Рита удалялась все дальше и дальше. Зачем задавать такие простые вопросы, как – «вовремя ли поела», «не забыла ли зонт», «не дует ли из окна»? Мелочная забота на расстоянии кажется смешной, и по сути – бесполезна. А события, в которых участвует дочь, беспокоят. И от воображения никуда не денешься. Да и по телевизору оперативные сводки не успокаивают.
И Рита постепенно привыкала не обо всем сообщать матери. Вначале еще все-таки сказывалось долголетнее воспитание, – ей не хватало двух минут, чтобы рассказать о новых подружках, о занятиях в институте, о преподавателях. Но уже к Новому году она сама за полторы минуты разговора больше спрашивала, чем отвечала. Что слышно о ее одноклассницах, или когда брат вернется из армии? И незачем мать посвящать в то, что она посетила кафе на дне рождения подружки, и там к ней приставали молодые люди. Зачем ее тревожить? Ведь все обошлось…
На первые каникулы Рита вернулась домой познавшей вкус свободы. Поэтому попытку Зои Алексеевны восстановить статус-кво она сразу же встретила в штыки. В ответ на строгий наказ матери к десяти часам вечера явится домой, Рита заявила:
– Я уже взрослая, и, между прочим, я полгода жила одна и не отчитывалась за каждую минуту ни перед кем. Так что теперь не надо мной руководить.
Зою Алексеевну этот неожиданный отпор дочери так удивил, что сразу она не нашлась, что ответить. А пока она приходила в себя, Рита уже ушла. И в следующие приезды она не позволяла матери увлекаться наставлениями, и от вопросов, куда она собирается и с кем, уклонялась, отвечая, что еще не знает. Однажды летом Рита даже слышала, как мать пожаловалась на нее бабушке Ксене.
– А я тебя предупреждала, – отозвалась на это бабушка.
– Что мне твои предупреждения? – сердилась Зоя Алексеевна. – Если ты все знаешь, скажи, что теперь делать?
– Теперь уже ничего не сделаешь. Она выросла. Жди, терпи и люби такую, какая есть. Больше делать нечего.
– Чего ждать?
– Жди, когда она поумнеет.
– А если не поумнеет? Я ей добра желаю, советую, а она меня не слышит.
– Она, может, потому и не слышит, что ты ее силой заставляешь слушать. Кому это понравится?
– Что же делать?
– Я тебе уже сказала – терпи. Ты меня тоже не слушала…
Рита ожидала, что бабушка Ксеня перескажет ей жалобы матери. Но прошел день, другой, третий, а бабушка говорила о чем угодно, только не об этом. Она расспрашивала об институтских подружках Риты, как они питаются в общежитии, чем занимаются по вечерам, читают ли книги, ходят ли в кино. В конце концов, Рита не выдержала, и сама завела разговор о матери.
– Бабушка, как же мне с тобой хорошо! Я думаю, это потому, что ты мне веришь.
– Конечно, Марита, я – тебе, а ты – мне.
– А мама мне не верит, она меня проверяет. Бабушка, знаешь, как трудно жить, когда тебя все время проверяют?
– Жить вообще трудно, – вздохнула бабушка.
– Это почти как в тюрьме…
– Тьфу-тьфу-тьфу. Не смей так говорить, – рассердилась бабушка. – Что ты в жизни понимаешь? Ты живешь с человеком, который тебя любит, который о тебе заботится.
– Она, конечно, заботится…
– Не «она», а мама, – прервала ее бабушка Ксеня.
– Мама, конечно, заботится, – поправилась Рита, – но зачем ей знать, куда и с кем я хожу? И главное, что бы я ни сказала, она мне не верит. Начинает проверять, переспрашивать…
– Мать боится. А вдруг тебя кто-то обидит. Она тебя поит, кормит, одевает, обувает. Знаешь, как ей тяжело одной?
– Я все знаю, но мне же обидно…
– Ты молодая, ты должна терпеть.
– Почему это?
– У тебя нервы крепче…
И, когда, окончив институт, Рита вернулась домой с дипломом в руках, ситуация не изменилась. Она замечала, что едва ослабляет твердость в отношениях с матерью, как тут же Зоя Алексеевна пытается проявить волю и разрешить все проблемы дочери по-своему, даже не спрашивая ее мнения. Так, еще не остыли горячие объятия и поцелуи при встрече, еще красную книжицу диплома с некоторой ревностью рассматривал Игорь, старший брат Риты, а Зоя Алексеевна уже все решила по поводу будущего места работы дочери.
– Я договорилась, пойдешь работать к нам.
– В школу?
– Да. Тебя там ждут.
Конечно, Зоя Алексеевна гордилась дочерью. Ведь Рита – первый человек в их семье, получивший высшее образование. Игорь, только вернувшийся из армии, пока еще готовился поступать, но, бог даст, может, и он со временем станет врачом. Успешная судьба детей была главной мечтой Зои Алексеевны. Ей даже снились сны, как она, придя в школу, заглядывает в кабинет директора, а из кресла на нее строго смотрит Рита…
– Я с тобой в одну школу никогда не пойду работать, – решительно заявила Рита. – И не надейся. Ты же меня и там хочешь за руку держать. Нет, нет и нет. Не пойду. Ни за что.
– Куда же ты пойдешь? – искренно удивилась мать. – В гимназию? Но она же далеко.
– Мама, я еще не думала об этом. Дай мне отдохнуть. Потом я решу. Может, я вообще не пойду работать учителем.
– Ты что? У тебя же – диплом.
«Наверное, всем наобещала, что приведет меня в школу, – с некоторым сочувствием подумала Рита, видя, что мать огорчена ее ответом. – Ей опять хочется опекать меня. Но если я соглашусь, она снова начнет руководить, – убеждала она себя».
Две недели Рита отдыхала у бабушки Ксени в Ручьях, а потом устроилась на работу в редакцию «Синегорской правды». Зоя Алексеевна еще несколько раз пыталась убедить дочь перейти на работу в школу, но Рита сердито упрямилась. Даже Игорь за нее вступился:
– Мать, ну зачем ты хочешь заставить ее всю жизнь проверять тетрадки? А, может, ей это не нравится.
– Зачем же она училась на учителя?
– Главное, она получила диплом.
– Учителя!
– А это неважно. Вот раньше, когда существовало распределение, приходилось отрабатывать три года. А теперь, получил образование, и никого не колышет, где ты его используешь.
В конце концов, мать смирилась.

Пока Чубаров жил в соседней комнате, дом наполнял непривычный шум и суета. Под ногами постоянно крутился Актер. Обычно Зоя Алексеевна возвращалась домой первой, и к тому времени, когда появлялись Рита и Константин Андреевич, она успевала и приготовить ужин, и покормить Актера. Но все равно, когда все садились за стол, собака усаживалась рядом с хозяином и, тяжело вздыхая, послушно ждала, не перепадет ли ей что-нибудь вкусненькое.
За столом затевался разговор, в котором Рита обычно почти не участвовала. Зоя Алексеевна расспрашивала, как продвигается съемка, Чубаров с юмором пересказывал события дня, все вместе смеялись. Потом Зоя Алексеевна шла на кухню мыть посуду, а Константин Андреевич отдыхал или пытался что-то сделать по дому. Один раз он починил табурет, а потом несколько дней возился с настенными часами. В конце концов, ему удалось заставить кукушку куковать.
– Вы прямо мастер, – похвалила его Зоя Алексеевна.
– Ну, что вы, – засмущался Чубаров. – Это я случайно. Даже не знаю, как это у меня получилось.
Теперь, когда съемки прервались и артисты уехали, в доме стало тихо и скучно. Зоя Алексеевна к приходу Риты готовила ужин, но теперь все стало скромнее, по сравнению с кулинарными изысками, которыми она удивляла Чубарова. Кончились и продолжительные разговоры за столом. Пространные речи Рита не любила.
«У меня нет времени для пустой болтовни, – считала она, – надо заниматься делом».
Быстро поужинав и сказав спасибо, Рита уходила в свою комнату, чтобы, как она говорила, заняться писаниной, не подозревая, что матери как раз и не хватает этой «пустой болтовни», простого общения, в котором греются души.
Получив задание от Коркина, Рита в один из вечеров решила расспросить мать. Секретарю директора школы положено знать, как в школе готовятся ко дню города. Но, едва услышав слова матери о приказе директора, по которому из каждого класса должно быть выделено по пять учеников для участия в параде, Рита возмущенно воскликнула:
– Ну, даете! День города – это праздник, а вы: «обязать», «выделить»… Пользуетесь, что дети не могут вам возразить.
– Ты что? – усмехнулась Зоя Алексеевна. – Все совсем не так. Никто никого не заставляет. Наоборот. Отбирают лучших из желающих. А таких очень много. Ребята с удовольствием ходят на тренировки.
– Чем же вы их завлекли? – удивилась Рита.
– Это не мы завлекли. Это префектура. Пообещали, что участникам парада выдадут специальную форму: разноцветные ветровки, бейсболки и брюки. Кстати, завтра форму уже будут выдавать. Мы списки подали.
– Материальная заинтересованность, – усмехнулась Рита.
– Те, кого не выбрали, обижаются.
– И кто это выдумал?
– Префект создал специальную группу подготовки праздника. Говорят, в нее пригласили режиссера областного театра.
– Тогда все понятно.
Рита, закончив ужин, поднялась из-за стола и направилась к себе в комнату. Но в дверях Зоя Алексеевна ее остановила.
– Дочка, погоди. Я с тобой хотела поговорить. Пока здесь жил Константин Андреевич, он деньги платил. Собралась достаточно большая сумма.
– Прекрасно, – Рита не сразу поняла, куда клонит мать.
– Вот я и хочу посоветоваться, куда эти деньги истратить.
Рита удивилась и даже растерялась, в кои-то веки мать собралась посоветоваться. Никогда прежде такого не случалось.
– Может, нанять кого-нибудь, пусть на крыльце и на веранде крышу починят, – вдруг вспомнив, предложила она.
Зоя Алексеевна помолчала, а Рита опять про себя отметила ее непривычную нерешительность.
– Нет, я думаю, нам надо купить тебе хорошую шубу, – проговорила мать.
– Шубу? – удивилась Рита. – Нет, мама, мой пуховик в прекрасном состоянии. А вот тебе, действительно, нужна шуба. У твоего пальто вот-вот локти протрутся. Это неприлично.
Они некоторое время препирались, споря, кому шуба нужнее, но, в конце концов, решили недели через две выбраться вместе на рынок. Посмотреть, чтобы сориентироваться.
Рита еще не говорила о том, что ей заплатили за сценарий. Сначала она думала, что из-за прекращения съемок деньги придется возвращать, поэтому и не торопилась сообщать о них дома. Потом суета и мелкие заботы притупили воспоминания о сберегательной книжке, лежащей в письменном столе на работе. И даже теперь, во время спора она не рассказала матери о деньгах, в последний момент что-то ее удержало.
Лежа в постели, она решила, что поступила правильно.
«Вот соберемся, – думала она, – тогда и возьму деньги. Скоро пятое октября. Это будет моим подарком ко дню рождения. Чубаров будет доволен, ведь я изменилась и стараюсь быть с матерью поласковей.»
Рита даже рискнула предположить, что и мать изменилась под влиянием Константина Андреевича. Но додумать эту мысль ей не удалось, вернее, мысль эта утонула где-то во сне…


2

В пятницу справляли день рождения Даниловой Ольги. Вечером собрались у нее во дворе. Она пригласила бывших одноклассников, еще оставшихся в городе, и нескольких человек со своей работы. Все расселись за столом под яблоней. Рите, как ближайшей подруге, первой предоставили слово. Рита достала листок бумаги и прочла:
– Нас словам учили в школе,
Но приходится признать,
Что так трудно нам об Оле
Все, что хочется, сказать.
Голос бархатно глубокий,
Словно песня под гармонь,
Миловидна, кареока,
Тронь, – и вспыхнет, как огонь.
Хороша в цветастой шали,
И без шали – хороша.
На нее, мы замечали,
Парни смотрят не дыша.
В день рожденья с пылкой страстью,
Миг удобный уловив,
Мы желаем Оле счастья,
Мира в доме и любви.
Рита с Ольгой поцеловались. Все закричали «ура» и выпили. За столом стало шумно и весело. Провозгласили тост за родителей, потом – за дедушку Ольги. А когда все разгулялись, Людмила Николаевна, Олина мама, затянула «Калину красную», а за нею – «На тебе сошелся клином». Пока пели, Ольга сбегала в дом и, открыв окно, выставила на подоконник колонки. И тут начались танцы.
Риту пригласил Слегин, а Ольгу – высокий парень с ее работы. Витька, как всегда, сопел, и Рита едва сдерживалась, чтобы не сделать ему замечание. Она так старалась не слышать Витьку, так нацеливала свой слух вовне, что вдруг услышала голос партнера Ольги.
– Оленька, ты сегодня прелесть.
– Только сегодня? – с намеком на обиду уточнила Ольга.
– Всегда, но сегодня – особенно.
Продолжая танцевать с Витькой, но, совершенно забыв о нем, Рита с любопытством принялась наблюдать за партнером Ольги, и вдруг поняла, что ей не нравится его ухаживание за подругой. Когда в своем стихотворении писала о парнях, Рита не имела в виду кого-то конкретно. А тут, увидев, что Ольга с удовольствием принимает эти ухаживания, ей показалось, что ее мучает ревность.
Следующие полчаса Рита провела за столом, отказываясь от приглашений на танцы, пренебрегая не только Витькой, но и другими ребятами. Она старалась незаметно наблюдать за подругой и ее ухажером. Рита узнала, что парня зовут Игорем. Это имя в ее мыслях по ассоциации трансформировалось в имя Егор. Ей вдруг стало грустно, и она поняла, что вовсе не ревнует, а просто по-хорошему завидует подруге. Это почему-то ее сразу успокоило.
Мать Ольги пригласила гостей пить чай. Танцы временно остановили, и все собрались за столом. Витька не хотел садиться там, где ему предлагали. Рита посмотрела на него и поняла, что тот уже пьян.
– Хочу туда, – говорил он, показывая на место возле Риты.
Но с одной стороны от нее сидел дедушка Ольги, а с другой – подружки с Олиной работы. Но Витька с пьяной настойчивостью хотел сесть именно рядом с Ритой. Его пытались убедить, что надо быстрей выпить чай, и сейчас неважно, где сесть, потому что потом все опять начнут танцевать. Но Витька никого не хотел слушать.
– Садись, где тебе говорят, – не выдержала Рита.
Витка посмотрел на нее с тоской и, прежде чем сесть на табуретку, сердито стукнул кулаком по стволу яблони. Сверху на стол упало несколько яблок. Два из них упали наиболее неудачно. Одно угодило в вазу с вареньем, и сладкие клубничные брызги многим испортили не только настроение. Второе яблоко разбило чашку, и этим очень напугало Людмилу Николаевну.
– Витька, ты что хулиганишь! – воскликнула Ольга.
Игорь, до этого стоявший рядом с ней, молча оставил ее и, подойдя к Витьке, потряс его за плечо.
– Ты угомонишься? – с угрозой спросил он.
Слегин медленно повернулся и прищурился, разглядывая.
– Ах, это ты? – проговорил он и, стряхнув руку Игоря со своего плеча, левой рукой ткнул его в грудь.
Видимо, Игорь стоял неудачно, или удар оказался для него неожиданным, но он упал, вернее, с размаху сел на землю. Ольга вскрикнула, и бросилась к нему. Народ зашевелился, поняв, что сейчас может случиться драка. Рита тоже вскочила с места. Схватив Витьку за рубаху, она потянула его к калитке.
– Уходи! – сердито выговаривала она. – Ты совсем очумел? Не умеешь себя вести. Чего ты дерешься?
– Да я не хотел, – бормотал Витька.
– Давай, давай, собирайся, – командовала Рита, решительно подталкивая его к выходу. – Чего ты напился?
Между тем Игорь, поднявшись с земли, почувствовал себя опозоренным при всех, и, особенно, в присутствии Ольги, которая квохтала рядом, пытаясь усадить его на скамейку. Но Игорю захотелось проявить себя, показать свою смелость и силу. Он рукой отодвинул девушку в сторону, и бросился вслед за обидчиком. Ольга повисла на его руке, пытаясь удержать, но Игорь и ее потянул за собой.
Рита уже успела выпроводить Слегина за калитку, когда Игорь догнал их. Тут же подоспели и друзья с обеих сторон. Ольга двумя руками упиралась в грудь Игоря, не пуская его к калитке. Дело осложнялось тем, что и Витька не очень хотел уходить. Он схватился за штакетины забора и хмуро смотрел на Игоря, который рвался тоже подойти к забору, но его всеми силами удерживали друзья и подруги.
В конце концов, Ольга не выдержала и закричала:
– Рита, я прошу тебя, ну уведи ты Витьку, а то они поубивают друг друга. Он же только тебя слушает.
– Друг друга не убивает, – подняв указующий перст, глубокомысленно изрек Витька, – убивает враг врага…
– Кончай философствовать, пьянь несчастная, – со вздохом заметила Рита, выходя за калитку. – Из-за тебя и мне приходится  уходить.
Она помахала рукой Ольге и, пообещав позвонить, взяла Витьку за руку и потянула по направлению к его дому.
– И что ты пристал к Игорю? – спросила она.
– Пусть не играет крутого, – усмехнулся Витька.
– С чего ты взял? – удивилась Рита.
– Я же видел. Он перед всеми девками…
– Перед девушками, – поправила его Рита.
– Он перед всеми девушками петухом выхаживал.
– Выдумываешь ты все.
– Не выдумываю. Я видел. На него все девки пялились…
– Не девки, а девушки.
– Все равно пялились.
– Неправда.
– Правда. Ты тоже пялилась. Я все видел.
– Я?
– Да. И ты тоже.
Рита рассержено хотела возразить, но вдруг вспомнила, что, действительно, долго наблюдала за Игорем. И, возможно, со стороны ее любопытство оказалось заметным. Но хотя в ее случае все было вовсе не тем, о чем подумал Витька, переубеждать его Рита не собиралась.
– Зачем ты напился?
– Пойдем, я тебя до дома провожу, – сказал вдруг Слегин.
Они вышли на перекресток. Витька хотел повернуть направо к Ритиному дому, но она потянула его прямо.
– Нет уж, провожальщик, – усмехнулась она. – Мне поручили тебя довести до дома. Не напился, может, и проводил бы. А так молчи и подчиняйся.
Некоторое время они шагали молча. Прогулка пошла Витьке на пользу. Его уже не покачивало из стороны в сторону, как в начале пути. Рита лишь слегка придерживала его за рукав. На всякий случай.
Внезапно Витька остановился и, продолжая глядеть себе под ноги, немного постоял молча, а потом вдруг сказал:
– Выходи за меня замуж.
– Долго думал? – с усмешкой откликнулась Рита. – Я тебе уже говорила: я тебя не люблю.
– А я тебя люблю.
– Слушай, Вить, ну не надо. А? – вздохнула Рита. – Пожалуйста, я тебя прошу. Друзьями мы можем быть. Но это же не любовь. Ну, как мне тебя убедить? – и вдруг, неожиданно для самой себя, созналась, – ты знаешь, я люблю другого человека.
– Кого? – насторожился Витька, – того, тощего?
– Какого тощего? – не поняла Рита.
– Ну, этого. Игоря.
– Да ты что? – рассмеялась Рита, – какие глупости.
Ей вдруг стало понятно, что Слегин приревновал ее к Игорю, и, так сказать, с горя напился. Вероятно, из-за этого же они едва не подрались.
– Нет, Игорь тут ни при чем. Ты не знаешь того, кто мне нравится. Он живет не в Синегорске. Его дом далеко, далеко…
Рита вздохнула и прикрыла глаза, вспоминая Егора.
– В Москве что ли? – прищурился Витька.
– Какая тебе разница? Это тебя не касается.
– Понятно, – хмуро заметил Слегин. – Тогда, значит, это твой киношник.
– Что ты выдумываешь?
– Ничего я не выдумываю. Я все вижу.
– Что ты видишь?
– Все.
– Ты, вот, лучше иди домой. Мы уже пришли.
Витя подошел к своей калитке и, открыв ее, остановился.
– Может, все-таки проводить тебя?
– Давай, давай. Иди спать, пьянь несчастная. Видит он все, – усмехнулась Рита, направляясь обратно.
– Конечно. И не только я. Все видели тебя с белобрысым.
– Что? – Рита даже остановилась. – Что ты сказал?
– А что слышала. Все видели тебя с белобрысым.
– С Сергеем что ли?
– Тебе виднее, как его звать.
– Все, – Рита топнула ногой, – уходи, пока я добрая.
Слегин хлопнул калиткой и исчез за кустами, а Рите вдруг стало весело, и она, улыбаясь, вприпрыжку побежала к перекрестку. Развеселило ее то, что Витька связал ее с Сергеем Постниковым. А причину хорошего настроения и какого-то чудного чувства легкости она не могла объяснить. И только позднее она поняла, что впервые вслух призналась, что влюблена…
Вечером перед сном она позвонила Ольге, и они долго обсуждали все, что произошло на дне рождения.
– Я твоего Витьку готова убить, – созналась Ольга.
– Почему это он мой? – возмутилась Рита.
– Он за тобой вьется, как хвостик. Он только тебя слушается. Что ты захочешь, то он и исполняет. Он твой ухажер…
– Да не мой он, – перебила Рита подругу. – И вообще, он мне даром не нужен. Я ему и сегодня это сказала.
– Зря ты так. Девушке всегда нужен парень. Как кот Матроскин говорит: свой, собственный, – Ольга засмеялась. – Вот у меня, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, кажется, появится свой, собственный Игорь. Вот и ты стала бы чуть поласковей с Витькой, он для тебя все бы сделал. А он – парень видный, крепкий, жилистый. От любых неприятностей защитит. И вообще…
– Чего это ты его так расхваливаешь? – удивилась Рита. – Сама же сказала, что готова убить.
– Одно другому не мешает. Может, он такой хороший, что его надо убить, чтобы никому другому не достался.
– Ой, подруга, не болтай глупости. Лучше скажи, у вас с Игорем давно началось?
– Да ничего не началось, – вздохнула Ольга. – Он на работе приходил поговорить, да раза три проводил домой. Вот и все.
– Вы уже целовались?
– Так я же тебе и говорю, что ничего еще не началось. Он только пригласил меня погулять на день города.
– Пойдешь?
– Знаешь, Ритуль, иногда сомневаюсь, а иногда кажется, что стоит ему поманить пальцем, и я побегу…
– Так уж и побежишь?
– Да. Действительно побегу. Если бы ты знала, как я хочу замуж! Никакими словами не расскажешь. Я его, кажется, люблю. Хочу, чтобы он был мой, чтобы все время находился рядом, и на работе и дома, чтобы мы всюду вместе ходили…
– Не надоест?
– Мне – нет.
– А ему?
– Не знаю. Но постараюсь, чтобы и ему не надоело.
Они еще долго могли бы говорить, но в комнату вошла Зоя Алексеевна и выразительно показала на часы и на телефон.
– Ладно, Оля, пока. Мама ругается. Мне завтра рано вставать, – пояснила Рита, – так что разговор завершаем. Привет.
– Пока, – попрощалась Ольга, – если увидишь Витьку, скажи, чтобы он мне на глаза не попадался.
– Где это я его увижу? – удивилась Рита.
– Ну, мало ли…
– Не выдумывай. Пока.

В воскресенье впервые отмечался день города. Вдоль улиц на столбах развесили флаги, над проезжей частью на разноцветных растяжках в рекламу вмешались лозунги, призывающие горожан сделать любимый город еще краше. Репродукторы транслировали бодрую музыку. Всюду было многолюдно и пестро от дамских платьев. По-летнему теплая погода сентября позволила всем выйти на прогулку.
На девять утра Коркин объявил сбор репортерской группы. В нее включили старейшего сотрудника редакции, фотографа – Владимира Ивановича Орешкина и молодых ребят – Мишу Ершова и Риту Таран. Возглавлял группу сам Коркин. Еще накануне он объяснил всем задачу: нужно оперативно собрать материал для специального выпуска газеты.
Но в девять пришел только Орешкин, он жил на соседней улице. Виктор Семенович сам опоздал на пятнадцать минут, а Рита – почти на полчаса. Долго ждали Ершова, который прибежал последним.
– Слушай, молодожен, – насупил брови Коркин, – сколько людей из-за тебя теряют драгоценное время.
– Извините, Виктор Семенович, – попытался оправдаться Миша, – у нас автобус отменили, пришлось пешком добираться.
– У тебя, наверное, зрение плохое. Насчет автобуса объявление уже неделю висит, – проворчал редактор, – мог бы пораньше выйти. Ладно. Все собрались, значит, я начинаю.
Коркин посмотрел на Орешкина.
– Итак, что от нас требуется. Во-первых, Владимир Иванович, ты должен запечатлеть основные мероприятия, которые пройдут на центральной площади, в парке Победы и у Мемориала. Нужно – много фотографий. На первой полосе должны быть радостные лица горожан на праздничном шествии. В двенадцать часов в парке Победы состоится возложение венков у Мемориала воинской славы, а после этого на главной аллее будут принимать юных кадетов. Я хочу увидеть фотоотчет об этих мероприятиях. Тебе, Владимир Иванович, все понятно?
Пока редактор перечислял все, что должен сделать Орешкин, фотограф сосредоточенно кивал головой. А в ответ на последний вопрос он расплылся в улыбке, и заметил:
– Конечно, понятно. И, как я понимаю, часа в три я могу быть свободен.
– Вот это я тебе не гарантирую. Но система – аккордная. Сделал дело, гуляй, как говорится, на здоровье в фотолаборатории. Потому как, фотографии нужны будут завтра.
– Ясно. Я могу идти? – погрустнел Орешкин.
– Можешь, можешь, – усмехнулся Коркин. – Ты только два фотоаппарата оставь ребятам. Мы сейчас тоже отправимся.
– А они не испортят аппаратуру? Техника не терпит торопливости, она любит уважительное отношение к себе.
– А ты проинструктируй их, как следует.
Орешкин ушел в лабораторию. А редактор продолжил:
– Во-вторых, Миша Ершов. Тебе поручаются хлебозавод и водоканал, к утру напишешь очерк о тех, кто работает в праздник, и запечатлеешь отличников производства на фоне, так сказать, технологического процесса.
Миша нахмурился и вздохнул.
– Я, конечно, могу взять фотоаппарат. А вы не будете, как в прошлый раз, ругаться, если у меня не все получится?
– Если «не все получится», – Виктор Семенович выделил слова Миши, – ругаться не буду. Но ты сам понимаешь, твоя формулировка подразумевает, что при этом хоть что-то должно получиться. Не так ли?
– Да, – опять вздохнул Миша.
– Ты и в прошлый раз говорил «да», а сам все загубил. Такие фото могли бы получиться. А у тебя руки дрожали, как будто кур воровал.
– Никого я не воровал, – обиженно возразил Ершов. – Я уже объяснял: смазано получилось из-за того, что я стоял на подножке самосвала, а у него работал мотор.
– А ты не почувствовал, что трясет не только тебя, но и аппарат? – спросил вошедший Орешкин.
– Я не подумал, – хмуро отозвался Миша.

Речь шла о происшествии, случившемся зимой в начале года. Мишу послали сделать репортаж о приезде крупного железнодорожного чиновника, который в кои-то веки надумал посетить Синегорск. Владимир Иванович в то время грипповал, поэтому Мишу вооружили фотоаппаратом и поручили сделать несколько снимков.
Тогда сильно похолодало. На привокзальной площади собралась небольшая толпа встречавших московского чиновника. Не став пробиваться через толпу, Ершов с благими намерениями выбрать удобную точку для обзора забрался в кабину стоявшего рядом самосвала. Оттуда он прекрасно видел и чиновника, и городских начальников, но главное – то, что в кабине оказалось теплее. Довольный своей сообразительностью, Миша с энтузиазмом делал снимки встречи, выскакивая каждый раз на подножку, и истратил почти всю пленку на это.
Вернувшись в редакцию, он не удержался и похвастал, что при съемке нашел гениальный ракурс. Он сам так и сказал: «гениальный ракурс». Однако когда пленку проявили и попытались отпечатать, выяснилось, что ни одного снимка нельзя использовать, из-за отсутствия резкости изображения.
– Хоть бы один кадр сделал без твоего гениального ракурса, – ругал Мишу Коркин.
Тот молча вздыхал и не пытался оправдываться.

– А в-третьих, Рита Таран. Ты отправишься к стеклодувам, – продолжил инструктаж редактор. – Они что-то придумали ко дню города.
– А можно нам с Мишей поменяться? – возразила Рита. – Я поеду на хлебозавод, а он – к стеклодувам.
– Почему ты не хочешь на стекольный? – удивился Виктор Семенович.
Рита замялась. На стекольном заводе работал Слегин, а ей не хотелось даже случайно встречаться с ним. На дне рождения Ольги он что-то говорил Рите о сюрпризе стекольщиков, но она посчитала, что Витька, как обычно, болтает, и почти не слушала его.
– Нет, Маргарита, капризов я не принимаю, – строго произнес Коркин, – поедешь на стекольный, и точка. А, кроме того, обязательно съездишь в роддом. Я вчера уже звонил, мне главврач обещал, что сегодня должен быть новорожденный. Возьмешь у Владимира Ивановича фотоаппарат и зафиксируешь младенца. Я же поприсутствую на мероприятиях в центре, а потом вернусь в редакцию, чтобы подготовить передовицу, а также для того, чтобы принять все материалы, подготовленные вами. Вот теперь у меня все. И если каждому ясна его задача, то – по коням.
Орешкин вручил Мише и Рите по фотоаппарату и начал тщательно инструктировать. Рассказывал он обо всем весьма подробно. Коркин постоял рядом, прислушиваясь. В конце концов, он не выдержал и сказал:
– Володя, кончай рассусоливать. Расскажи ребятам, какую кнопочку и когда нажимать, и пошли. Нам давно пора. Иначе мы всюду опоздаем.
Покинув редакцию, все ринулись в разные стороны.
Синегорский стекольный завод располагался в овраге на южной окраине города. Заводская труба, большая, кирпичная, торчала из оврага и всегда дымила, но частые западные ветры уносили серые клубы далеко за Резву. С южного направления ветра бывали нечасто, поэтому сажи из этого дыма Синегорску доставалось мало.
Когда-то на заводе изготавливали стекло, способное выдержать выстрел из автомата. Но те времена давно прошли, грянула перестройка, завод стал каким-то АОА или ОАО. Но по-настоящему, он никого не интересовал. Лет пять существовали по инерции, оборудование постепенно останавливалось, заводская труба перестала дымить, и в силу разных причин завод потерял почти всех серьезных специалистов. Как говорится, «иных уж нет, а те далече», так что от былой славы остались только воспоминания. Наступившего разора старый директор завода не вынес, он умер прямо в кабинете. Настал момент, когда казалось, что завод уже не поднимется, и корпуса его превратятся в памятник молчаливого укора исчезнувшей цивилизации.
Исполнять обязанности директора поручили начальнику одного из цехов. Конкурентов у него, конечно, не наблюдалось, мало кому могли потребоваться эти давно требующие капитального ремонта бетонные коробки на дне оврага. Для предприятия настали черные дни. Долгое время о работе завода знал только тот, кто на нем работал или делал вид, что работает. А это значит, завод всеми средствами пытался выжить, вернее, пытался выжить при отсутствии средств.
Возрождение завода происходило медленно и постепенно, совершенно незаметно для города. Но в один прекрасный момент опять задымила труба, и оказалось, что предприятие не просто существует, а производит товар, имеющий определенный спрос. На рынке появилось листовое стекло Синегорского стекольного завода. Правда, многие скептики невысоко оценивали его качество. Одна из ласковых шуток горожан по этому поводу утверждала: завод по качеству занимает первое место в Королевстве кривых зеркал…
Все то, что когда-то рассказывал Коркин, Рита вспомнила, пока добиралась до стекольного завода. Ей повезло, она успела на автобус, который в честь праздника ходил по измененному маршруту вне всякого расписания. Уже в десять часов она оказалась у проходной. Здесь небольшая площадь перед административным зданием уже начала наполняться народом. Рита ускорила шаг, собираясь пройти на территорию завода. Но из проходной навстречу ей потек ручеек работников завода. С шутками и смехом вышла большая группа молодых парней. Один из них шагнул наперерез Рите.
– Девушка, вы куда спешите? – спросил он.
– Мне нужно в дирекцию, – нахмурилась Рита.
– Директор сейчас выйдет на трибуну.
Парень махнул рукой в сторону. Рита заметила небольшое дощатое сооружение, выкрашенное в зеленый цвет.
– А что там будет? – поинтересовалась она.
– Митинг будет. Директор речь скажет.
– О чем?
– Девушка, вы что? Приезжая? Сегодня же – день города. Об этом и будет говорить директор. А еще – памятник откроет.
– Какой памятник?
– А вон, видите, белой накидкой накрыт.
Рита попыталась приблизиться к трибуне. Народ стоял разрозненными группами, и ей удалось занять удобное место, с которого и трибуна находилась недалеко, и памятник возвышался перед глазами.
Вскоре из проходной появилась группа мужчин. Даже издали было понятно, что это руководители. Какой-то лоск и блеск появляется в человеке, едва он займет приличную должность. То ли близость больших денег влияет, то ли еще что, но при встрече всегда становится заметно, что человек жертвует для тебя своим бесконечно дорогим временем, а уж за это ты обязан быть ему благодарным. Во взгляде, в жестах такого человека видна способность принимать важные решения без жалости и колебаний. И никто не имеет права сомневаться, что человек этот неподкупно строг, но это потом, а сейчас, в настоящее время, он покровительственно добр и снисходителен. Особенно это проявляется при больших стечениях народа…
Мужчины поднялись на трибуну. Рита сделала первый кадр. К микрофону подошел директор. Она никогда прежде не встречалась с ним, но то, что это директор, стало понятным по ропоту одобрения, прокатившемуся по толпе, и по наступившей после этого тишине.
– Здравствуйте! Я рад поздравить всех вас с первым днем города, – заговорил директор, звук рокочущих репродукторов отразился от склонов оврага, и над площадью прокатилось эхо.
Рита еще раз сфотографировала директора. Но едва она перевела кадр, как к ней подошел высокий широкоплечий мужчина в темном костюме.
– Девушка, фотографировать нельзя, – строго сказал он.
– Мне можно, – настаивала Рита. – Я – корреспондент.
– Не надо шутить. Иначе, отберу фотоаппарат, – еще строже предупредил мужчина.
– Тише вы, – шикнули на них.
Рита достала из кармана брюк редакционное удостоверение и, раскрыв его, показала мужчине.
– Я не шучу. Я, Маргарита Таран, корреспондент «Синегорской правды».
Тот быстрым взглядом рассмотрел документ, и с хмурым видом отошел к трибуне. Рита убрала удостоверение, сожалея, что из-за рвения этого охранника она пропустила почти всю речь директора.
– …но нашу идею не поддержали, – произнес оратор.
Толпа зашумела.
– Тихо, тихо, – поднял руку директор. – Неважно – почему, неважно – кто, мы решили поступить по-другому. Мы поставим этот памятник перед заводом. Вы сейчас увидите, что это хорошая идея. Это наш подарок ко дню города. Но это еще и подарок всем нам.
Директор сбежал по ступенькам к памятнику. Ему подали какую-то веревку, за которую он и дернул. Белое покрывало скользнуло вниз, спадая красивыми складками, и освободило памятник. Рита быстро щелкала фотоаппаратом, едва успевая переводить кадры. Директор вернулся на трибуну и вновь подошел к микрофону. Рита опустила фотоаппарат и с интересом принялась разглядывать памятник.
– Вы видите, наши художники постарались. Сейчас это – красиво, а приходите вечером, когда будет включена подсветка, и вы увидите, как это прекрасно.
Директор захлопал в ладоши, и вся площадь дружно поддержала его. По оврагу опять прокатилось эхо.
Еще бабушка Ксеня рассказывала легенду, да и в школе ее не раз повторяли на уроке истории. Рита помнила речь бабушки, негромко журчавшую в теплой темноте, и не только саму речь, но и ее интонацию. Бабушка Ксеня с большим сочувствием рассказывала:

Когда-то давным-давно в здешних местах случайно встретились юноша и девушка. Юноша был высок и статен, а девушка – скромна и красива. Посмотрел юноша на девушку, а девушка на юношу, и с первого взгляда полюбили они друг друга. Но вскоре они узнали, что им предстоит расставание, ведь родители девушки захотели выдать ее замуж за другого, а родители юноши уже сосватали ему невесту в дальней стороне. И закон, и обычай в то время предписывали послушание и почитание старших. Настал день, когда на утро назначили две свадьбы. Но юноша и девушка любили друг друга, и не пожелали расставаться. И тогда они решили бежать.
Юноша заранее приготовил повозку, запряг лошадей, и, когда поздно ночью девушка покинула свой дом, они встретились, и, сев в повозку, поскакали. А поутру родственники обнаружили их исчезновение и организовали погоню.
Тем временем юноша с девушкой прискакали к колдуну. Просят его, помоги нам, мы любим друг друга и не хотим расставаться.
Колдун себе под нос пошептал свои заклинания, а потом спрашивает:
Вы тверды в своем решении?
Да, – ответил юноша.
Да, – ответила девушка.
Колдун еще пошептал заклинания и говорит:
Нет, не могу я вас защитить, придется вам расстаться.
Нет, – сказал юноша, – я без нее не смогу прожить и дня.
Да, – сказала девушка, – без него мне не надо жизни.
Еще раз пошептал колдун заклинанья и бросил щепоть песка налево. Что-то сверкнуло, что-то громыхнуло. И превратился юноша в Синие горы.
Что ты наделал? – вскрикнула девушка, бросаясь в отчаянии на колдуна.
Ну и резва ты, – удивился колдун.
И бросил он щепоть песка направо. Что-то треснуло, что-то булькнуло. И превратилась девушка в Быструю реку.
Теперь вы всегда будете вместе, – сказал колдун и исчез.
С тех пор в широкую грудь Синих гор плещет волной речка Резва, и никогда они не расстаются.

Синие горы на памятнике сложили из кирпича, выкрашенного синей краской. В широкую грудь горы ударялась стеклянная волна. Но волна была не простая. Глыба стекла, частично оплавленная, частично кристаллическая, стараниями художников ассоциировалась с лежащей фигурой девушки, длинные волосы которой превращались в волну, ударяющую в синий кирпич.
Памятник Рите понравился. Но когда митинг уже закончился, и толпа начала рассасываться, кто-то из проходивших рядом произнес:
– Художники маскируют брак в работе.
В первый момент Риту удивили эти слова, но тут она припомнила то, что ей рассказывал Витька. Он говорил, что из-за ошибки ученика оператора опрокинулся ковш с расплавленным стеклом. Хорошо, что никто не пострадал. Художники предложили кое-что отколоть, а кое-что наплавить. И в результате получился памятник. Как бабушка говорила, не было бы счастья, да несчастье помогло…
С митинга Рита отправилась в роддом. Там ей удалось сделать несколько снимков младенцев, появившихся совсем недавно. Но, увы, в день города никто не родился. И получалось, что главврач не выполнил свое обещание. Дежурный врач сказал, что все дамы, находящиеся в роддоме, уже родили, и на подходе никого больше нет. Пришлось Рите ехать в редакцию, она понимала, что Коркин будет недоволен, но что тут поделаешь?


3

В начале октября в пятницу Рита и Зоя Алексеевна пораньше освободились с работы и встретились у входа на вещевой рынок. Шубами торговали в закрытом павильоне под рыжей вывеской: «Меха». Зоя Алексеевна почти за руку провела Риту в угол павильона, где на сложной конструкции из блестящих трубок на разной высоте с помощью тонких цепочек прикреплялись вешалки с образцами шуб. Рита догадалась, что мать пришла сюда уже не в первый раз. Зоя Алексеевна даже кивнула одной из девушек-продавцов.
– Она нашу школу закончила, – пояснила она Рите.
Девушка сразу же прервала беседу и подошла к ним.
– Здравствуйте, Зоя Алексеевна, – улыбнулась она.
– Здравствуй, Тимофеева, – строгим тоном отозвалась мать и попросила, – Нина, покажи нам вот ту шубку.
Нина достала длинную штангу с крючком на конце и, подняв ее, ловко сняла вешалку с шубой.
– Пожалуйста, примеряйте.
Зоя Алексеевна набросила шубу на плечи дочери. Рита просунула руки в рукава и, запахнувшись, повернулась к зеркалу. Мягкий мех нежно прикоснулся к шее, и Рита испытала приятные ощущения.
– Вам идет, – заметила Нина.
– Отлично, – решительно сказала Зоя Алексеевна, – мы ее берем, – но тут же, спохватившись, она повернулась к Рите и уже мягче сказала, – знаешь, мне тоже нравится. А тебе?
Рита долго рассматривала отражение в зеркале. Себя она не узнавала. Все в этой модной дамочке казалось чужим. И мех золотистого цвета, такого Рита еще не носила, и приталенный фасон она сама не выбрала бы. Уже давно как-то повелось, что в ее гардеробе собирались вещи свободные, не обтягивающие. Она привыкла к такому фасону. И в то же время новизна и непривычность шубы влекли ее. Рита поняла, что боится сама себе признаться, что шуба ей нравится.
Она застегнулась и прошлась по павильону, поглядывая в зеркала, расположенные в нескольких местах у стен.
– Ну, и как тебе? Нравится? – осторожно поинтересовалась Зоя Алексеевна.
– Ты знаешь, я чувствую себя уютно, – улыбнулась Рита.
– Ну, и слава богу, – обрадовалась мать, – значит, хорошо. Нина, можешь выписывать ее нам.
– Погоди, – остановила ее Рита, – я еще не сказала: да. Сначала подберем шубу тебе, а потом будем выписывать эту.
– Но мы так не договаривались, – растерялась Зоя Алексеевна. – У меня денег хватит только на одну.
– Не думай ты о деньгах, – засмеялась Рита, а продавщице сказала, – вы выписывайте шубу, мы ее возьмем.
Это несколько успокоило Зою Алексеевну, и она согласилась что-нибудь примерить. Долго выбирали. Но мать все тянуло на что-то темное, балахонистое. Рита даже возмутилась:
– Ну что ты все старушечье выбираешь?
– А ты хочешь, чтобы я в такой вот, голубой шубе в школу пришла, или вот в этой, зеленой? – удивилась Зоя Алексеевна.
Выручила Нина. Она принесла из кладовки коричневую дубленку и предложила примерить. Пока Рита помогала матери, Нина выбрала подходящий меховой берет.
– Кака богата дама! – с иронией заметила Зоя Алексеевна, рассматривая себя в зеркало.
– Тебе нравится? – уточнила Рита.
– Ой, Зоя Алексеевна! – восхищенно воскликнула Нина. – Сплошной улет. Вы классно смотритесь.
– Ну, ладно, «сплошной улет», – нахмурилась Зоя Алексеевна, снимая берет и расстегивая дубленку. – Нравится, не нравится, все равно у нас денег больше нет.
– Нет, ты скажи, она тебе нравится? – не отставала дочь.
– Ну, даже если нравится. И что? – почти рассердилась Зоя Алексеевна.
Рита улыбнулась и обернулась к продавщице.
– Нина, выписывай нам и дубленку с беретом.
– Ты что? – испугано замахала руками Зоя Алексеевна. – Откуда у тебя деньги?
– Это – сюрприз, – засмеялась довольная Рита. – Да не бойся, не украла я.
– Но ведь это сумасшедшие деньги, – пробормотала мать.
– Правильно. Сумасшедшие, – согласилась дочь. – Я тебе просто не говорила. Это мне за сценарий заплатили.
Со свертками в руках они вышли из павильона. Но всю дорогу Зоя Алексеевна была сама не своя.
– Ты эти деньги должна истратить на себя, – ворчала она.
– Мама, не переживай, – успокаивала ее Рита. – Это мой подарок тебе на день рождения. А кроме того, для себя у меня еще осталось намного. И я тут уже придумала одну вещь. Вот куплю, тогда узнаешь.
Дома они развернули свертки и вновь примерили обновки. Поочередно стоя перед зеркалом, они рассматривали друг друга. В конце концов, Зоя Алексеевна обняла дочь и почти в голос разрыдалась.
– Вот ведь, не думала, что доживу до того, что мне дочь будет такие дорогие подарки дарить…
Рита с удивлением обнаружила, что быть щедрой приятно.

Остатки денег Рита истратила на покупку мотоцикла. Пришлось, правда, из зарплаты кое-что добавить.
– Зима на дворе, а ты купила мотоцикл, – проворчала Зоя Алексеевна, увидев Ритино приобретение.
– При чем тут зима? – отозвалась Рита.
– Ну, не будешь же ты по снегу кататься на этом самокате.
– А может и буду. И до снега еще далеко.
– Лучше бы какую-нибудь вещь купила.
– Я теперь начну копить на ноутбук, – пообещала Рита.
– А это что такое?
– Это – компьютер переносной.
– Зачем он тебе нужен? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Буду дома работать.
Мать еще некоторое время с недовольством относилась к «этой тарахтелке», но, ничего не поделаешь, смирилась. Пришедший в гости Витька Слегин с какой-то скептической ревностью рассматривал мотоцикл, он похлопал рукой по сиденью, покрутил руль и спросил:
– Можно прокатиться?
– Только недалеко, – разрешила Рита.
Витька выехал на улицу, громко газанул, промчался до перекрестка и вернулся обратно. Заехав во двор, он слез с мотоцикла, покривился и сказал:
– Не Харлей, конечно, но ничего.
– Сам ты – ничего, – обиделась Рита. – Что ты понимаешь? А еще: дай прокатиться…
– Да нет. Рит, ты не обижайся. Я что? Просто ничего, это значит, хорошо, – начал оправдываться Витька.
– А я и не обижаюсь. Просто говорю: хочешь Харлей, купи себе свой, и гоняй на здоровье.
Теперь Риту стало легко посылать в магазин. А поэтому мотоцикл не мог не понравился Зое Алексеевне.
– Я забыла купить сметану, – говорила она. – Съездишь?
– Хорошо, сейчас, – тут же соглашалась дочь, чего раньше даже представить себе было трудно.
И, впрямь, Рита заводила мотоцикл, надевала шлем, а через десять минут уже возвращалась. И на работу теперь она ездила на мотоцикле. Рита почувствовала, что транспорт сделал все ближе и доступней. Теперь она не спешила к определенному времени на автобус, а выезжала из дома на пятнадцать, и даже на двадцать пять минут позже обычного. Словом, Рита наслаждалась приобретением.
Теперь она вспомнила о своем обещании деду Грине помочь починить забор. В субботу, через неделю после дня города, она договорилась со Слегиным поехать в Ополье. Витька захватил пилу и молоток и пришел во двор к ней, когда Рита из канистры заливала в бачок бензин. Ровно в девять они выехали.
– Давай, рули, – предложила она.
Витька с радостью согласился. Сначала она собиралась сама вести мотоцикл, но вовремя сообразила, что если она сядет перед Витькой, то он может начать прижиматься по дороге.
На пароме Клавдия спросила о здоровье матери, и поинтересовалась, куда это они с утра пораньше направляются. Рита рассказала ей про деда Гриню, про его поваленный забор.
– Это ветеринар из Ополья что ли? – уточнила Клавдия.
– Кажется, да, – улыбнулась Рита. – Он рассказывал, что когда-то работал ветеринаром.
– Тогда привет ему передавай. Веселый мужчина. Он нашу корову Милку спас, можно сказать. Я по молодости сдуру вывела ее в росу на клевер. Ну, ее и разнесло, думали, сдохнет. Слава богу, дед Гриня на ту пору в городе оказался. Ладно, передай ему привет и спасибо.
– Обязательно.
– Это хорошо, что вы ему поможете. Старым всегда надо помогать. Тогда, может, когда ты постареешь, и тебе помогут.
Паром подошел к причалу, Витька завел мотоцикл и съехал на дорогу, ведущую в Ополье. Рита пообещала Клавдии вернуться к вечеру и, помахав рукой, тоже сбежала на берег.
Мотоцикл затрещал и, постепенно набирая скорость, покатил молодых людей через поселок мимо церкви, мимо Ручьев, мимо старых опор непостроенного моста, одиноко стоящих на начавшей желтеть луговине, все дальше и дальше унося их от переправы.
По грунтовой дороге они пересекли березовую рощу. Уже посыпались желтые листья, но еще много их оставалось на ветвях. Красота голубой дымки и немыслимого сочетания красного, желтого и зеленого цветов осеннего леса вызывала радостное настроение у Риты. Она смотрела по сторонам, но почему-то представляла, что впереди сидит не Витька. Ах, как могло бы быть здорово, если бы…
Через двадцать минут они въехали в Ополье. А еще через пять минут Рита вбежала в калитку деда Грини.
– Дедушка, Николай Степанович, – громко позвала она.
Рита успела дойти до самого крыльца, когда в проеме открытой двери появился дед Гриня. Он близоруко прищурился и, узнав Риту, заулыбался.
– Значит, не забыла старика?
– Что вы, Николай Степанович. Как можно? Здравствуйте.
– Будь здорова, внучка.
– Николай Степанович, я вот вам работника привезла.
– Какого работника? Зачем? – удивился тот.
– Вот, Витька, вам поможет забор починить.
– А может не надо, – махнул рукой дед Гриня. – Да я уже, можно сказать, привык.
– Надо-надо, – решительно произнесла Рита и, повернувшись к Витьке, сказала, – ты посмотри там, что можно сделать. Если нужно материал какой, гвозди или еще что купить, съезди. Вот деньги.
– Да ладно, – отказался Витька, – сам разберусь.
Он направился к поваленному пролету забора, чтобы на месте определить размеры бедствия.
– Ты тут занимайся, – решила Рита, – а мы с Николаем Степановичем пойдем узнавать по поводу газет.
– А я думал, они тебе разнадобились, – усмехнулся дед Гриня. – Вообще-то, я уже говорил с Анной Васильевной.
– А кто такая – Анна Васильевна? – спросила Рита.
– Это соседка моя, библиотекарша.
– А-а, вспомнила.
– Она сказала, что уже принесла газеты домой. Ей нужно ремонт делать. Вот она и будет стены обклеивать.
Анна Васильевна оказалась маленькой и тоненькой старушкой. Все в ней казалось каким-то игрушечным. И носик, и губки. И даже голосок звучал по-детски – чисто и звонко. Дед Гриня еще от забора позвал ее, и Рите показалось, что ответил ребенок. Но тут в открытой двери сарая появилась сама Анна Васильевна, издали она вполне выглядела маленькой девочкой, не будь она абсолютно седой.
– Идите сюда, – позвала Анна Васильевна.
В сарае, куда они вошли вместе с дедом Гриней, Рита увидела верстак, заваленный кипами газет.
– Похоже, что библиотеке газеты теперь не нужны? – поинтересовалась Рита.
– Деточка, у нас даже книги уже некуда складывать, – запричитала Анна Васильевна. – Какие могут быть газеты?
– Их, наверное, никто не читает, – предположила Рита.
– Конечно. Я уже не помню, когда в последний раз просили газетную подшивку. Страшно сказать, уже и книги-то почти не читают.
– Неужели читателей совсем не осталось?
– Как в прошлые годы бывало, такое только вспоминать можно. Раньше на толстые журналы у меня очередь писалась. А теперь одни школьники ходят. Им по программе пока еще что-то задают.
– А книг у вас хватает?
– Новых авторов, конечно, мало. А насчет классики выручают старые запасы. Жаль, помещение маленькое. Подвал весной затапливает, оттого – сыро. А для книг это – гибель. Последний ремонт лет двадцать назад делали. Я ходила в муниципалитет, так там только обещаниями потчуют.
– Ты пожалуйся ей, пожалуйся, – посоветовал Анне Васильевне дед Гриня, – она корреспондент, из газеты.
– Из какой газеты? – старушка тронула гостью за плечо.
– Я в «Синегорской правде» работаю, – ответила Рита.
– А как вас зовут?
– Рита Таран.
– О, так я вас знаю, – обрадовалась Анна Васильевна, – заочно, конечно. Я ваши статьи всегда читаю. Мне они очень нравится, ваш язык, ваш стиль.
– Спасибо за похвалу, – засмущалась Рита.
– И про Лосева вы очень хорошо рассказали, – вспомнила Анна Васильевна. – У вас там только одна неточность.
– Какая неточность? – насторожилась Рита.
– У вас говорится, что сначала случился пожар, а уж потом прекратили строительство. А на самом деле все произошло наоборот. Вас, видимо, кто-то ввел в заблуждение. Я даже хотела вам написать об этом в редакцию, но как-то все недосуг.
– Мне кажется, я сама вычитала это из каких-то документов, – с сомнением в голосе отозвалась Рита. – Вернусь, обязательно перепроверю.
– А чего проверять, я вам точно говорю. Я же все помню.
– Ой, Анна Васильевна, расскажите, что вы помните. Я собираю материалы о Лосеве. И в газетах этих, – Рита кивнула в сторону верстака, – я хочу найти что-нибудь о Лосеве.
– Меня тогда выбрали комсоргом участка на стройке, вон, и Николай Степанович подтвердит, – с гордостью произнесла Анна Васильевна. – Сейчас некоторые стесняются своего прошлого. А я горжусь. Мы честно работали. И то, что я была комсоргом, не давало мне никаких привилегий. Наоборот. Рядовой комсомолец мог сказать: я устал и в воскресенье не выйду в дополнительную смену. А я так говорить просто не могла…
Анна Васильевна улыбнулась и погладила Риту по плечу.
– Я понимаю, вам это все непонятно и неинтересно. Ну и ладно. Не будем больше об этом. Вам какая газета нужна? У меня тут всякие есть. Вот – «Труд», а вот – «Правда».
– Мне нужна «Синегорская правда», – ответила Рита.
– «Синегорская»? – Анна Васильевна подошла к верстаку и начала перекладывать пожелтевшие газеты. – Найдем ли, не знаю. В библиотеке она хранилась. Помню, где лежала. А тут…
Рита вслед за старушкой подошла к верстаку и тоже стала осторожно просматривать хрупкие листы бумаги. Одна часть находилась в подшивках. Здесь газеты, развернутые на всю полосу, скреплялись небольшими пачками, по три месяца, подобранными подряд по датам. Это разобрать оказалось не сложно. Другая часть, увязанная в стопки, тоже легко перекладывалась. Но множество газет лежало в навал. Анна Васильевна, как человек опытный, действовала быстро, у Риты дело шло значительно медленней.
– Анна Васильевна, расскажите, что вы знаете про пожар на строительстве? – попросила Рита.
– А что тебе рассказать? Пожар и пожар.
– Ну, как это все случилось? Говорят, он произошел из-за грозы?
– Девочка, ты что? Какая гроза в начале апреля? Пожар начался в управлении, но виноваты оказались сварщики. Они рядом ферму варили. Комиссия тогда много грехов нашла. И сварщики, и сторож. Он ведь заснул, а должен был дежурить. Судили, конечно, главного инженера. Но если бы Лосев остался жив, ему бы тоже досталось.
– А я прочла, что Лосев тушил пожар, а перед этим он промок и простудился, а когда строительство закрыли, он умер.
– Господи, кто же написал такие глупости. Все произошло совсем не так. Точно помню, в субботу, в начале апреля к вечеру возле управления появился Лосев. Тогда суббота считалась рабочим днем. Алексей Михайлович остановил работу и сказал, что пришел приказ о закрытии строительства. Я, кстати, стояла рядом и все прекрасно слышала. Он пообещал, что завтра же отправится в Москву, чтобы добиться продолжения строительства. Лосев ушел. А кто-то из ребят пошутил, что он отправился прощаться. Теперь, конечно, я всего не припомню, но, кажется, у него была в то время пассия. Сейчас многие считают это нормальным, а тогда… В управлении работала то ли уборщица, то ли секретарша. Я имя ее, наверное, сейчас и не вспомню. Я комсомольцев своих всех знаю, а она уже вышла из комсомольского возраста. То ли Клава, то ли еще как, а фамилия – Митина. И вот, не знаю уж как, она, видимо, понравилась Лосеву. А у него в Москве – жена. А он – человек партийный. В то время с этим не шутили. И вдруг прошел такой слух. В общем, Клава эта уволилась. А что там дальше случилось, я точно не знаю.
– Клава Митина, – повторила Рита и спросила, – вы точно помните, не Мишина?
– Не буду врать, Конечно, я точно не помню, – улыбнулась старушка. – Я с ней ни по работе, ни по комсомолу не сталкивалась. Потому и не запомнила. Да к тому же и лет прошло много.
– А что дальше?
– Словом, тогда Лосев ушел, – продолжила Анна Васильевна, – и народ стал расходиться, чтобы вернуться в понедельник за расчетом. Ушли и сварщики, но, видимо, что-то не до конца загасили… А сторож, вместо того чтобы ходить по территории, забрался в управление и улегся на жестком диванчике, что стоял перед кабинетом Лосева. Ну, а когда разгорелось, он, видно, там и задохнулся…
– Ужасно, – вздрогнула Рита. – Страшная смерть.
– Может, и не очень, – вздохнула Анна Васильевна. – Он же даже не почувствовал. Во сне надышался, угорел, и все.
– А как Лосев на пожар попал? – поинтересовалась Рита.
– Я сама не видела. Но ребята говорили, будто сам Алексей Михайлович сказал, что увидел пожар с той стороны Резвы. А когда он переправился, здесь уже все управление полыхало. Пока пожарные не приехали, он сам руководил людьми. Они старались уберечь от огня другие строения. Алексей Михайлович и командовал, и сам участвовал наравне со всеми. А потом там взорвалась бочка с бензином. Лосев случайно оказался неподалеку. С сильнейшими ожогами его увезли в больницу. Но, увы, помочь не смогли, через три дня он умер…
Анна Васильевна умолкла и уголком платка, накинутого на плечи, вытерла глаза. Она вздохнула и с укоризной добавила:
– А ты говоришь: простудился…
– Но я… – Рита не договорила и махнула рукой.
На некоторое время в сарае установилась тишина.
– А вот это, по-моему, «Синегорская», – заметил дед Гриня, молча перебиравший газеты у другой стены.
Рита и Анна Васильевна подошли к нему. Действительно, дед Гриня обнаружил залежи «Синегорской правды». Рита издали узнала свою газету.
– Тебе только пятьдесят пятый год нужен? – уточнила Анна Васильевна.
– Можно и пятьдесят шестой, – отозвалась Рита. – Строительство кончилось в сентябре, но о нем писали и позже.
– Пожалуйста, дорогая, – засмеялась Анна Васильевна. – Забирай хоть все.
На счастье Риты три нужных пачки все-таки удалось обнаружить. За пятьдесят четвертый, пятьдесят пятый и пятьдесят шестой годы. Поблагодарив Анну Васильевну, и прощаясь с ней, Рита спросила:
– А можно мне еще раз прийти, поговорить о Лосеве?
– Ну конечно, – оживилась Анна Васильевна. – Приходи в любое время. Буду рада.
Забрав «Синегорскую правду», Рита и дед Гриня вернулись. Витька уже все сделал и сидел, отдыхая на завалинке.
– Ну, ты, хлопчик, орел. Молодец! – воскликнул удивленный Николай Степанович и обернулся к Рите. – Вишь, мы с тобой гуляем, а мужчина какое славное дело сделал?
Но Рита, занятая своими мыслями, даже не посмотрела в сторону Витьки. Она поставила на завалинку стопы газет, которые они принесли, и, оглядев их, озабоченно нахмурилась.
– Как же мы все заберем? Нам бы прицеп. А так придется еще раз приезжать. Николай Степанович, вы не возражаете, если я оставлю две пачки у вас?
– Чего ж мне возражать? – усмехнулся дед Гриня. – Я «козью ножку» не кручу, стало быть, газет на это мне не требуется.
– Какую козью ножку? – переспросила Рита.
– Эх, молодежь, – вздохнул дед Гриня, и объяснил. – Раньше из газеты сворачивали такую, – он изобразил на пальцах, – кулечек, в него насыпали махорку и заламывали, как ножку, козью… Курили, стало быть.
– А-а, – поняла Рита, устраиваясь на заднем сиденье мотоцикла с пачкой газет на коленях.


4

В субботу до самой ночи Рита разбирала привезенные газеты, и раскладывала их по датам. Вся комната превратилась в какой-то склад. Маленькие стопки лежали рядами вдоль стен, на диване, на столе и на стульях. Оказалось, что в пачки с «Синегорской правдой» попало множество экземпляров областной газеты «Рабочий путь». Сначала Рита хотела просто отсортировать и отложить ее. Но, развернув одну из газет, она случайно наткнулась на маленькое сообщение о строительстве Синегорского моста, где сообщалось, что область для ускорения ведущихся работ сумела выделить дополнительно пять самосвалов. Пусть эта информация ничего не говорила о Лосеве, но Рита теперь решила подробно просмотреть и «Рабочий путь».
В воскресение она в одиночку съездила в Ополье за оставшимися газетами. Дед Гриня очень удивился ее визиту.
– Я думал, ты в следующие выходные приедешь.
– Нет, в следующие выходные я не приеду, – ответила Рита. – А вот в конце октября обязательно прикачу за вами. Будет бабушкина годовщина и, если вы не побоитесь, мы вместе съездим на кладбище.
– Ну, до этого еще дожить надо, – улыбнулся дед Гриня.
Дома, разложив привезенные газеты, она начала их подробно просматривать. Ее интересовала информация о Лосеве и строительстве моста. И ей казалось удивительным, что в газетах об этом почти ничего не писали.
Внимательно изучив экземпляры «Рабочего пути», Рита нашла четыре упоминания о строительстве, но ничего интересного в них не обнаружила. Сообщали, сколько кубометров бетона поставил сверх плана областной бетонный завод. Писали об отправке двух бригад монтажников, о том, что строительство идет с опережением графика.
В «Синегорской правде» сообщений и статей нашлось больше. Рита просматривала одну газету за другой, записывая самое интересное. Но и тут материал был какой-то малоинформативный. Ну что можно понять из сообщения о том, что механизированная колонна, обслуживающая строительство, выполнила план мая месяца по перевозке груза на сто десять процентов? Нет, ясно, люди работали, надрывались, но что они конкретно сделали? Что они перевезли и куда?
Рита недовольно хмурила брови, читая очередной репортаж. И почему корреспонденты не рассказывают подробности? Ей хотелось найти что-нибудь интересное, человеческое, но пока ничего не получалось. Позвонила Ольга Данилова, полюбопытствовала, куда Рита пропала, и чем она занимается, а когда узнала про газеты, только рассмеялась.
– Неужели тебе не хочется отдохнуть?
– Ты знаешь, не хочется. А ты как отдыхаешь?
– А мы с Игорем собираемся в кино сходить, – поделилась Ольга. – Какая-то прикольная фантастика.
– Тебя фантастика интересует? – удивилась Рита.
– Нет, я что? Это Игоря интересует.
– Понятно, – заметила Рита. – Слушай, теперь тебе надо образовываться. Почитай классику. Стругацких, например.
– Я бы почитала, – вздохнула Данилова, – только когда? Времени у меня нет совершенно.
– Чем же ты занята?
– Понимаешь, – чуть замявшись, созналась Ольга, – теперь вечерами мы с Игорем часто встречаемся. Некогда мне читать.
– Ах, так? Ну, с тобой все ясно, – рассмеялась Рита. – Звони как-нибудь. А я продолжу свои изыскания. Пока.
Бросив сотовый телефон на диван, Рита считанные секунды еще думала об Ольге, о ее новом друге – Игоре. На мгновение возник образ Егора, и тут же вспомнился сценарий, Лосев, строительство моста и… она опять погрузилась в чтение газет.
Как всякая районная газета, «Синегорская правда» уделяла должное внимание не только стекольному и авторемонтному заводам, но и сельскому хозяйству. В статьях говорилось о жизни колхозов и совхозов, о пахоте и севе, заранее оценивались виды на урожай, осенью публиковались репортажи о его уборке. На страницах газеты подводились итоги соревнования, славились победители. В передовицах цитировались решения партии, газета призывала горожан к трудовым подвигам.
Далекое время, известное Рите только по рассказам матери и бабушки Ксени, не становилось понятнее, но делалось более знакомым и даже, в какой-то степени, приближалось.
Некоторые репортажи увлекали Риту, хотя в них говорилось совсем не о строительстве моста. Она с интересом прочла заметку о закладке городского парка Победы.
Для нее парк существовал всю жизнь. Раньше она как-то не задумывалась, что сравнительно недавно парка попросту не существовало. На фотографии какие-то люди сажали тоненькие прутики на невзрачном пустыре. Они верили в то, что в будущем на этом месте будут стоять тенистые деревья. Снимки были крупнозернистыми, но, несмотря на их отвратительное качество, улыбки людей они сохранили. Глядя на снимки, Рита невольно задавала себе вопрос: а жив ли кто-нибудь из тех, кто изображен на них? Ведь им уже должно быть за семьдесят… Сделать бы о них репортаж…
В одном из номеров Рита обнаружила небольшую заметку-сообщение, что для молодых строителей моста в Синегорске открылось заочное отделение филиала института инженеров транспорта. Ректор института обещал, что московские профессора, преподаватели филиала, будут приезжать в Синегорск для проведения консультаций, а также на время сессии. Надо съездить к Анне Васильевне, подумала Рита, может, она расскажет что-нибудь интересное про этот филиал. Куда он делся?
Утром Рита уходила на работу, а вечером, после ужина, отправлялась в свою комнату и продолжала внимательно перечитывать старые газеты. Летели дни, а она все читала и читала. Для всех окружающих она продолжала работать над сценарием, но сама-то Рита понимала, что для сценария материала у нее более чем достаточно, да и не требовал сценарий таких подробностей. Что же ее заставляло все глубже и глубже закапываться в описания событий далекого прошлого? Что она еще хотела узнать, что стремилась доказать и кому?
Во время ужина мать обычно ворчала на нее, как она говорила, за «наличие отсутствия». Но ворчала она осторожно.
– Рита, ты испортишь свое здоровье. Нельзя одновременно есть и читать, есть и думать о работе. Это вредно.
– Мам, мне некогда, – отмахивалась Рита, – когда еще можно подумать? Только за столом.
– Заработаешь себе нарушение обмена веществ, вот тогда вспомнишь мои слова. Пожалеешь, да поздно будет.
– Да ладно, мам, бог с ним, с обменом веществ. Заболит, тогда будем лечиться, – засмеялась Рита.
– Вот-вот. По-молодости все такие храбрые, – Зоя Алексеевна тоже встала. – И что ты так ищешь в своих газетах?
– Сама не знаю, – пожала плечами Рита. – Но я никак не привыкну. В ваше время писали так, что ничего понять нельзя.
– Какое это наше время?
– Ну, в пятидесятые годы.
– Интересно. Почему пятидесятые годы стали моим временем? И что тебе не нравится из того, о чем пишут газеты?
– Да все не нравится. Пишут много, а никакой конкретики. Как так можно? Я почти за год просмотрела газеты, а фамилию Лосева упомянули только один раз. Сказали, что он выступил на митинге в честь Первого мая. Он же директор строительства. А про пожар на стройке вообще ничего не написано. Даже про то, что строительство моста прекратили, нигде не упомянуто. Раньше несколько раз писали, что план строительства выполняется и перевыполняется, а потом, словно в рот воды набрали. Молчок, ни звука. Просто забыли о строительстве, и все. И Лосев погиб, а о нем ни слова…
– В то время о таких вещах было не принято распространяться, – заметила Зоя Алексеевна.
– Очень плохо.
– Не знаю, не знаю.
– Зато я знаю. Говорили только о хорошем, а плохое скрывали. Зачем? А затем, чтобы казалось, что все вокруг хорошо.
– Наверное, ты не совсем права. Вернее, это не так, как тебе кажется. А сейчас о чем пишут газеты? Заглянешь в некоторые, и не понять, в какой стране живем. Неужели самое главное событие это то, что у какой-то кинозвезды украли автомашину, или какая-то безголосая певица сменила любовника? Ах, ах! И несколько недель все газеты жуют эту жвачку. То же самое и в центральных газетах, только их страшно открывать еще и по другой причине. Там убили, тут зарезали, где-то маньяк крадет детей, а вот милиция накрыла наркопритон. Неужели тебя такие новости не ужасают?
– И раньше могло быть такое, только не писали об этом.
– Глупенькая, – усмехнулась Зоя Алексеевна. – Разве можно сравнить масштабы преступности раньше и теперь? Я хорошо знаю, что ночью девушка могла одна спокойно гулять по городу. Единственное, что грозило, пьяные могли привязаться. Да и тех громкий крик распугивал. Правда, помню, у нас в Синегорске осенью семьдесят третьего года одну девушку убили из-за дубленки. Так об этом по городу слух ходил целых пятнадцать лет, потому что больше ничего подобного не случалось. Да, об этом не писали в газете. А зачем писать?
– Чтобы все знали.
– Так об этом и так все знали. А сейчас что? Ты сама видела, в газете почти полностью напечатана инструкция, как сделать взрывное устройство. Зачем это? А потом удивляемся, когда какие-нибудь идиоты начинают устраивать взрывы?
– Ну, все. Проехали, – нахмурилась Рита. – Я все поняла. Я согласна. В ваше время все было лучше.
– Я так не говорила, ты не передергивай мои слова – обиделась Зоя Алексеевна. – Что-то сейчас хорошо, а что-то раньше. Ты, как серьезный человек, должна это понимать.
– Но какой ценой это достигали? – возразила Рита.
– Я с тобой согласна. Цена большая. Но заметь, ты осуждаешь цену, которую заплатили твои предки вчера. А ты не боишься, что ваши потомки будут осуждать вас за ту цену, которую платите вы сегодня?
Рита нахмурилась. В словах матери содержалось что-то цепляющее ее сознание.
– Ладно, – вздохнула она, – давай не будем ссориться.
– А разве мы ссоримся? Это мы так, языки разминаем. А ты, собственно, что хотела найти в газетах?
– Я даже не знаю точной даты смерти Лосева. Его жена, Софья Кирилловна, куда-то увезла Алексея Михайловича и где-то похоронила.
– Она никуда его не увозила.
– Что значит, не увозила? А где же его похоронили?
– Лосев похоронен на городском кладбище.
– А почему я ничего об этом не знаю? – растерялась Рита.
– Ну, голубушка, откуда мне знать, почему ты не в курсе? Ты меня не спрашивала.
– Он похоронен на городском кладбище, а я ни разу не посетила его могилу, – обескуражено бормотала Рита. – Почему ты мне раньше об этом не говорила?
– Раньше ты не спрашивала, а подъехать к тебе даже на кривой козе трудно, ты всегда сердилась.
– А ты покажешь, где его могила?
– Когда-то давно мама, ну, бабушка Ксеня, водила меня несколько раз. Но тогда я еще маленькой была, а потом она одна туда ходила. Я, откровенно говоря, не помню.
– В общем, понятно, – заключила Рита, – точное место ты показать не можешь, потому что не знаешь.
– Потому что не помню, – поправила Зоя Алексеевна.

Завершив чтение газет, Рита утром отвезла три стопы в редакцию. Для воссоздания архива, – пояснила она Коркину.
А после работы она отправилась на кладбище. Рита позвала с собой Ольгу Данилову, а та, конечно, – своего Игоря.
Рита понимала, что вечером на кладбище втроем будет спокойнее. Поджидая своих спутников, она успела купить в цветочном киоске шесть гвоздик.
– Мы, вообще-то, в семь часов все закрываем на замок, – проворчала в их сторону какая-то тетка, сидевшая у ворот.
– А там, за углом, есть дыра в заборе, – усмехнулся Игорь
– Ее уже давно заделали, – заметила тетка.
– А мы через забор, – ответил Игорь.
– Мое дело – предупредить.
– Скажите, а где тут могила Лосева? – спросила ее Рита.
– Девушка, вы смеетесь надо мной? – нахмурилась тетка. – Вы хоть знаете, сколько здесь народа похоронено? Неужели вы думаете, что я их всех знаю?
– Но он строил мост в Синегорске, – пояснила Рита.
– Тем, кто здесь, уже не важно, что они делали в жизни, – философски заметила тетка. – Ищите, и, может быть, найдете.
Ребята прошли на территорию кладбища. Справа остался большой зеленый холм, на котором расположился короткий ряд могил под несколькими серебристыми елями.
– Здесь городскую элиту хоронят, – пояснил Игорь. – Вон, видите резная ограда из черного камня вокруг гранитной книги в человеческий рост, это могила Толика Приходько.
– Что-то знакомая фамилия, – заметила Ольга.
– Это младший сын предыдущего префекта, он в автоаварии погиб, – рассказывал Игорь.
– Красивый памятник. Пошли, посмотрим? – предложила Ольга, и спросила Игоря, – ты знал этого Толика?
– Немного, он на год старше учился, – отозвался Игорь.
– Мы никуда заходить не будем, – остановила их Рита, – иначе мы ничего не успеем.
Они шагали по асфальту, глядя по сторонам. Но вокруг находились сравнительно свежие захоронения. И только когда дорожка стала узкой, она вывела их к старым, большей частью заброшенным могилам. Вдалеке уже виднелась ограда кладбища. Начало темнеть. Над асфальтовой дорожкой стали разгораться редкие фонари, а здесь оставалось сумрачно из-за того, что много было больших деревьев.
– Кто знает, куда идти? – задала Рита риторический вопрос, понимая, что ее друзья на него не ответят.
В самом начале Ольга оживленно смотрела по сторонам, но вскоре она просто повисла на руке Игоря и только вздыхала.
Конечно, памятники и даты на них радости не добавляли. Здесь, в окружении каменных плит, деревянных и железных крестов, по-особому проявлялась бессмысленность людской суеты, становилась наглядной краткость назначенного каждому бытия.
Проплутав некоторое время и, осознав, что в наступившей темноте уже ничего не разглядишь, Рита со вздохом приняла решение возвращаться. Уже выходя с кладбища, Рита остановилась у памятника над воинской братской могилой и положила свои шесть гвоздик на поблескивающий в сумраке гранит.
Приходить сюда завтра Ольга отказалась наотрез. Она сказала, что ей здесь плохо, ее угнетает кладбищенская атмосфера. Игорь, конечно, поддержал подругу и посоветовал Рите узнать в администрации кладбища, где находятся ранние захоронения, а может, у них где-нибудь записано и про могилу Лосева.

На следующий день, отпросившись на час у Коркина, Рита в обед съездила на кладбище. Совет Игоря оказался полезным. В помещении администрации ее принял сам директор. Корреспондентское удостоверение мгновенно сделало его улыбку учтивой и внимательной. Он сам нашел нужные книги, в которых регистрировались захоронения. И уже через десять минут Рита знала и номер участка кладбища, и номер могилы.
– Только там все очень заросло, – предупредил директор, скептически оглядывая ее светлый плащ.
Риту охватило волнение. Более полугода назад она даже не подозревала, что когда-то в Синегорске жил и работал Алексей Михайлович Лосев. Совсем недавно она впервые узнала о нем, а теперь приближается к его могиле. Рита быстро шагала по дорожке, пытаясь угадать, что она увидит? Каменная плита или крест? Впрочем, кресты в то время не ставили…
Асфальт внезапно закончился, тропа пробежала недалеко. Начались узкие проходы между высокими железными оградами. Чтобы не испачкаться, Рита сняла плащ и, повесив его на руку, проскальзывала между оград, стараясь к ним не прикасаться. Вокруг находились могилы, которые редко посещались.
Коротка людская память. Муж, потеряв любимую жену, вспоминает ее часто, если не женился второй раз. Сын помнит мать только первое время, но потом посещение кладбища предпочитается какому-нибудь другому времяпрепровождению. А уж внук бабушку вспоминает только, когда себя представляет маленьким, и, скорее всего, совсем не знает, где находится могила этой бабушки.
Почти не осталось у нас семейных захоронений. Видимо, и наши бабушки с дедушками и прабабушки с прадедушками часто меняли место жительства, причем, не всегда по собственному желанию, а в дочерях и внуках уже никто не воспитывал чувство уважения к могилам предков. Да и в какой стороне эти могилы? К тому же, не всегда знать свою родословную было безопасно…
В конце концов, Рита нашла могилу Лосева, но случилось это неожиданно. Номер участка она едва не прозевала. Случайно оглянувшись, она обнаружила жестяную пластинку с номером, лежащую на земле между двух оград. А считать могилы оказалось просто невыполнимым делом. Порядок нарушался из-за более поздних захоронений. Поэтому Рита быстро сбилась со счета и уже подумывала, не вернуться ли обратно, сомневаясь, найдет ли она место, куда когда-то приходила бабушка Ксеня.
Непонятно, почему она обратила внимание именно на это захоронение. Вокруг даже ограды не существовало, так, четыре ржавых обрезка трубы, связанные провисшим, таким же ржавым металлическим тросом. Вокруг в повал лежали многолетние пласты коричневой и желтой травы.
Рита, повесив плащ на ветку старого клена, принялась руками обрывать и отгребать траву, пытаясь докопаться до того, что скрыто под нею. Постепенно обнажилась небольшая бетонная плита, в которую встроили квадратный кусок когда-то белого мрамора. Пучком травы Рита вытерла мрамор. После этого стали видны гравированные буквы, подкрашенные темной краской: «А.М. Лосев», а ниже две даты – «23.II.20 – 05.IV.55».
Рита почувствовала, что устала, и села прямо на землю. Наконец-то, она добралась…
Конечно, у нее с собой не оказалось инструмента, а выдрать всю траву руками у нее не хватило сил, но даже то, что ей удалось сделать, весьма преобразило окружающее пространство. Цветы с собой в этот раз она не принесла, но ей очень хотелось что-нибудь положить к памятнику. Оглядевшись по сторонам, она нашла несколько красивых кленовых листьев. Она букетиком пристроила их перед надгробием, после чего продолжила расчищать могильный участок.
Теперь, зная место расположения могилы, она осмотрелась и смогла обнаружить и более свободный подход к ней. Обернувшись к могильной плите, Рита с минуту постояла молча, а потом тихо сказала:
– Прощайте, Алексей Михайлович, я теперь часто буду приходить к вам.


5

В выходные приехав в Ополье, Рита сначала отправилась с визитом к Анне Васильевне.
– О! Кого я вижу! Здравствуйте, – звонким голоском поприветствовала Риту седая женщина, направляясь навстречу, – какими ветрами к нам?
– Здравствуйте Анна Васильевна, – улыбнулась Рита, осторожно вводя свой мотоцикл в узкий просвет калитки.
– Рита, какой у тебя замечательный транспорт, – заметила Анна Васильевна.
– Да, – согласилась Рита. – Теперь автобус ждать не надо.
– А не холодно без крыши?
– Ничего, – бодро ответила Рита, – я хорошо утепляюсь.
– Ну, проходи, – пригласила Анна Васильевна.
– Я ненадолго.
– Все равно, не во дворе же стоять.
Анна Васильевна провела ее в дом. Рита, оглядывая с порога чистую горницу, остановилась в дверях.
– Садись за стол, чайку с дороги хочешь? – спросила Анна Васильевна.
– Нет, спасибо, я даже входить не буду, тут вот присяду, – Рита устроилась на лавке у окна. – У меня несколько вопросов к вам. Вы обещали рассказать.
– Пожалуйста, – улыбнулась старушка, – все, что помню.
– Знаете, я тут в газете вычитала, что при строительстве В Синегорске открыли филиал института инженеров…
– Да, было такое, – перебила ее Анна Васильевна, – открыли филиал, и даже почти год ребята там проучились, но, когда строительство прекратили, то в управлении решили и филиал прикрыть. Помню, ребята все мучились, их в область перевели, и на экзамены приходилось туда ездить. Комитет комсомола тогда письмо писал, чтобы оставили филиал в Синегорске, но ничего не получилось.
– Простите, а вы тогда в Синегорске жили?
– Конечно. На Вишневом спуске. Знаешь?
– Да. А почему же вы здесь?
– Почему? – хмыкнула старушка. – Как вы теперь говорите: догадайся с трех раз. Ладно уж, отвечу, замуж вышла.
– Анна Васильевна, вы говорили, что пожар возник из-за сварщиков… – сменила тему Рита.
– Да. Тогда, помню, комиссия приезжала, разбиралась. Главного инженера потом под суд отдали. А про сварщиков ты у Грини спроси, он как раз тогда учеником сварщика работал. Должен хоть что-нибудь вспомнить.
– Нет, Николай Степанович мне говорил, что он приехал позже, когда строительство уже закрыли.
– Что это он? Забыл? Я же его на комсомольский учет на стройке принимала. Пускай не врет. Его тоже на комиссию вызывали. Помню, он ходил смурной. Ты его расспроси, как следует. А будет отказываться, приводи, я ему все напомню.
– Анна Васильевна, а про жену Лосева вы что-нибудь знаете? Может быть, встречались?
– Про жену? – протяжно повторила маленькая старушка, и, соскочив со стула, спросила, – может, все-таки выпьешь чая?
– Нет, – покачала головой Рита.
Анна Васильевна убежала за занавеску, но вскоре вернулась, держа в руках большую тарелку.
– Попробуй, – предложила она, – мои сухарики все любят.
– Спасибо.
– Пробуй, – Анна Васильевна поставила тарелку на лавку, – и разговор будет веселее. Значит, про жену Лосева, – повторила она. – Ну, сколько помню, про нее почти не говорили. Знали, конечно, что она в Москве, а почему, зачем, я не слышала.
– Мне кажется, это не здорово, когда жена не рядом с мужем, – хрумкая сухариками, произнесла Рита.
– Знаешь, девочка, сейчас о том времени трудно судить. И вообще, не надо судить. Понять-то трудно, а уж судить – и подавно. Вы сейчас не представляете, как тогда жили.
– А что? Война уже десять лет как кончилась…
– Глупенькая, что ты говоришь? Полстраны разрушено, сколько миллионов человек погибло, страшно подумать. Десять лет на одном энтузиазме восстанавливали. И ведь восстановили. Ты не представляешь. Да, тут у нас руин не было, не дошел сюда немец, а там, чуть на запад, не приведи господь, – Анна Васильевна покачала головой и даже прикрыла глаза.
– Я по-молодости, конечно, войну помню как-то обрывочно. Помню, всегда очень хотелось есть. Похоронки помню, и на отца, и на двух старших братьев…
Анна Васильевна промокнула слезы уголком платка.
– Вы одиноки? – осторожно спросила Рита.
– Ну что ты? – сразу улыбнулась она. – Одиночество – это плохо. Правда, мужа я уже схоронила, но есть дети, внуки. Хорошо, когда кто-то есть рядом. Я сижу за столом, а мне наливают чай, насыпают две ложки сахара, не спрашивая, потому что знают, сколько надо положить, как я люблю, потому что знают мои привычки… Вот когда этого нет, это – одиночество…
– Понятно, – вздохнула Рита и рассмеялась, – только, наверное, это не вам, а вы всем чай наливаете и сахар насыпаете.
– Не без этого, – весело согласилась Анна Васильевна.
– Ну, ладно, я пойду. Будьте здоровы.
– И тебе того же. Может, все-таки чайку попьешь?
– Нет-нет. Спасибо.
Покинув Анну Васильевну, Рита вернулась к деду Грине.
– Я в конце шестидесятых мечтал о таком, – сознался Николай Степанович, увидев мотоцикл Риты. – Но тогда их только по разнарядке доставали, да и стоили они немало. Не машина, конечно, но деньги большие. А потом в ветслужбе выделили «Газон», я и перестал мечтать. А ты молодец, навестила деда. И забор стоит, – вспомнил он, – так что передай благодарность ухажеру.
– Никакой он не ухажер, – возмутилась Рита. – Просто приятель. Я попросила его помочь, он и помог.
– Ну, хорошо, – сразу же согласился дед Гриня, – передай благодарность твоему приятелю.
– Я, собственно, чего приехала, – Рита заговорила энергично и строго. – Ровно три года назад умерла бабушка Ксеня.
– Я знаю, – отозвался Николай Степанович.
– Так мы едем на кладбище?
– В Ручьи на мотоцикле?
– Да. Вы не бойтесь, мы поедем медленно.
– А что? – улыбнулся Николай Степанович. – Давай, тряхнем стариной. Тысячу лет не ездил верхом. В прошлый раз, когда ты предложила, я подумал, ты шутишь.

Рита и в самом деле ехала медленно. До Ополья в прошлый раз они с Витькой докатили за двадцать минут. Теперь же с дедом Гриней они добирались до кладбища в Ручьях почти час. Но все равно Николай Степанович слез с мотоцикла, кряхтя. Помяв поясницу, он сказал:
– Нет, внучка, твой транспорт – только для молодых. С моим радикулитом обратную дорогу я уже не выдержу.
– А как же? – растерялась Рита.
– Ничего, ничего. Я на автобусе вернусь. Мы как раз, не торопясь, на вечерний успеем. Правильно?
Рита достала мобильный телефон и посмотрела на часы.
– Успеем, – согласилась она. – Вот мост построят, до Ополья проложат асфальт. Тогда быстро будем добираться.
– Наверное, – согласился дед Гриня, – дорога – это хорошо. Только я уж, видно, не доживу до той поры.
– Неправда, – возразила Рита, – строят очень быстро.
Отсюда было видно, что строительство моста уже по-настоящему возобновилось. На том берегу постепенно поднимались бетонные опоры будущего моста. А на этом, за Ручьями, – ползали бульдозеры, расчищая будущую трассу. Неряшливые рыжие валы земли обезобразили ровную до этого луговину.
На кладбище вместе с Николаем Степановичем Рита прошла к могиле бабушки. Листья уже опали, кусты и деревья оголились и стали прозрачными. Стали видны и церковь, и далекие дома поселка. Черные контуры деревьев не заслоняли небо, по которому быстро неслись серые облака. Кончились золотые денечки осени, когда солнечные лучи еще доносят робкое тепло. Уже явно близилась та противная пора с нудными холодными дождями.
Рита извлекла из пакета припасенный заранее букетик фиолетовых астр, их очень любила бабушка, и поставила его в прикопанную пластиковую бутылочку с водой. Собрав опавшие листья и обломки сучьев, она вышла из-за ограды.
– Вы побудьте, а я отнесу мусор, – сказала она деду Грине, молча стоявшему рядом.
– Иди, иди, внучка, – немного невпопад ответил тот.
Когда Рита вернулась, то еще издали увидела, что дед Гриня находится внутри ограды. Он опустился на колени рядом с могилой и склонился перед крестом. Рите показалось, что он упал, поэтому почти бегом она поспешила к нему.
– Николай Степанович, сейчас же вставайте, вам нельзя, вы же застудите свою спину.
Но дед Гриня, не обращая на нее внимания, бормотал:
– Прости меня, Ксенечка, прости за все горе, что причинил не по злому умыслу. Скоро уже увидимся, вот, последний раз посижу тут с тобой. Думал не приеду, да внучка твоя порадела.
Рита сначала хотела помочь подняться Николаю Степановичу. Но, остановившись у ограды и услышав слова деда Грини, поняла, что ей не следует мешать его свиданию. Она только удивилась, почему дед Гриня просит прощения. Значит, он в чем-то виноват перед бабушкой. Почему-то припомнилось, что Николай Степанович так и не сознался, что работал учеником сварщика на строительстве моста, а когда Рита привела слова Анны Васильевны, он страшно рассердился и сказал, что она по старости все перепутала…
Рита прошла чуть дальше по дорожке. По сторонам встречались могилы, аккуратно убранные, украшенные бумажными цветами. Но хватало и неухоженных могил. За ржавыми оградами стеной стояла сорная трава, полынь и бурьян. Неряшливыми клочьями висела белая вата отцветшего иван-чая.
Дойдя до церкви, Рита повернула обратно. К моменту ее прихода Николай Степанович уже поднялся с земли и стоял, прислонившись к ограде. Неожиданно в этот миг облака в небе разошлись в стороны, и в дырочку выглянуло солнце. Мгновенно тусклые краски поздней осени исчезли, все вспыхнуло какой-то особенной прощальной яркостью.
– Видишь, бабушка радуется, что мы пришли, – дед Гриня махнул рукой в сторону солнца. – Спасибо тебе, внучка, что привезла в последний раз посидеть на ее могилке.
– Николай Степанович, ну почему в последний раз? Я прошу, не надо так говорить, – упрекнула Рита. – Мы с вами еще не раз здесь побываем.
– Нет, внучка. Ты еще, конечно, побываешь. А я уже больше не соберусь. Тяжело стало.
– Вы плохо себя чувствуете? – озабоченно спросила Рита.
– Я себя чувствую, как говорят, по возрасту.
Едва они покинули кладбище, солнце опять исчезло за облаками. Рита предложила доехать до парома, но дед Гриня отказался, сказав, что устал трястись на этой таратайке. Пешком они дошли до причала. Паром уже приближался с противоположной стороны. На нем переправлялась одна машина.
Дед Гриня присмотрелся и радостно произнес:
– Не может быть. Ну, и денек сегодня! Кажись, мне опять свезло, это Васькин «Жигуль».
– Кто такой Васька? – уточнила Рита.
– Сосед через улицу. Непонятно, зачем он переправляется?
Паром причалил, и «шестерка» аккуратно съехала на причал. Возле Николая Степановича машина притормозила. Водитель опустил стекло и спросил:
– Дед Гринь, ты что ль? Куда собрался?
– А я, Вась, домой хотел на автобусе. А ты куда в эту сторону направляешься?
– Я в Синегорск по делам ездил, а теперь домой спешу. Футбол скоро. В объезд не успеть. Садись, я тебя подвезу.
– Ой, Вась, спасибо, выручил.
Дед Гриня обошел машину и открыл дверцу. Но прежде, чем сесть, он обернулся к Рите и сказал:
– Сегодня везучий день. Ты сюда довезла. Теперь вот, Вася до дому доставит. Спасибо тебе, внучка. До свидания.
– До свидания, Николай Степанович, – улыбнулась Рита.
Машина уехала, а Рита повела свой мотоцикл на паром.
– Ну, ты, егоза, только туда-сюда и мотаешься, – усмехнулась Клавдия, когда Рита подошла к ней. – В Ополье каталась?
– Да вот, деда Гриню на кладбище к бабушке привозила.
Рита подошла к лебедке и, помогая Клавдии, взялась за металлическую ручку. Неожиданно у нее возник вопрос.
– Тетя Клав, скажи, а кто в пятьдесят пятом году работал паромщиком?
– В пятьдесят пятом? – нахмурилась Клавдия и повторила, – в пятьдесят пятом. Зачем это тебе?
Рита сказала, что ее интересует судьба строительства моста и начальника этого строительства.
– Я нашла могилу Лосева, – похвасталась она.
– В то время паромщиком служил мой отец, Федор Иванович.
– Ой, тетя Клава, а ваш отец рассказывал о Лосеве? О пожаре на строительстве, и вообще… – спросила Рита.
Паром опять причалил к городскому берегу, но Рита не торопилась сходить. Она ждала ответа, а Клавдия, привычно продолжая выполнять свою работу, неторопливо вспоминала.
– Да, я помню, еще девчонкой, часто помогала отцу на пароме. Так вот он, когда встречал, тетю Ксеню, твою бабушку, всегда вспоминал и рассказывал мне о ней. Она ведь моей кормилицей была. Твоя мама на месяц старше меня. Мы с ней молочные сестры. У моей матери молоко кончилось, а твоя бабушка меня подкармливала. Вот отец с ней и здоровался так: «почет и уважение кормилице моей дочери». А в то время к одинокой женщине с ребенком относились не так как сегодня. Уже не кричали: позор, но, во всяком случае, еще косились. Это позже государство стало поддерживать матерей-одиночек.
– Значит, бабушка была матерью-одиночкой?
– А ты не знала?
– Да нет, я знала, что мать росла без отца, но, – Рита замялась, – у меня это как-то не связывалось…
– Так вот, как только отец раскланяется с тетей Ксеней, так сразу начинал рассказывать про Лосева. Поэтому у меня в памяти твоя бабушка всегда связана с рассказами о пожаре на строительстве и о Лосеве. Видимо, у отца это тоже как-то связывалось. Да и рассказывал он всегда одними и теми же словами, я их почти наизусть запомнила. Едва тетя Ксеня уходила, так он сразу начинал: «помню, говорит, случился пожар на строительстве. В тот год весенний паводок начал спадать рано, паром уже в двадцатых числах марта поставили. Но тут зарядил дождь. Весна, плюс две недели непрерывного ливня, словом, почти потоп. Резва стала, действительно, резвой. Лосев появился у парома под вечер». Отец сначала отказался его перевозить. «Мне, говорит, если паром сорвет, под суд из-за тебя идти не хочется». Ну, Лосев стал его уговаривать, объясняя, «я – начальник строительства, а его решили закрыть. Мне, говорит, нужно ехать в Москву, добиваться продолжения строительства. А уехать, не попрощавшись с любимой девушкой, я не могу. А девушка живет на той стороне». В конце концов, они с трудом переправились, а уже когда оказались на противоположном берегу, заметили, что на стройке что-то загорелось. Лосев решил возвращаться обратно, но вода на глазах прибывала, и отец опять отказался. Тогда Лосев написал письмо и попросил отца бросить его на почте, а сам поплыл на лодке. Отец видел, что лодку сильно снесло, а потом она, кажется, опрокинулась…
– А Лосев? – уточняя, переспросила Рита.
– Я, видимо, уже что-то забыла. Ах, да, он говорил, что потом Лосева видели уже на строительстве.
– А мне одна женщина говорила, что он погиб при взрыве бочки с бензином.
– Нет, я об этом не слышала.
– Тетя Клава, а что стало с письмом?
– А что с ним могло стать? Отец сказал, что посмотрел адрес на конверте и сам отнес.
– И кому он отнес?
– Ну, этого я не знаю. Может, он что-то и рассказывал, но я уже не помню…
Когда паром в очередной раз причалил к берегу, Рита попрощалась с Клавдией, и на мотоцикле покатила к дому.
«Ну почему все помнят разное, и никто не помнит то, что произошло на самом деле? – думала она, пока ее мотоцикл с натугой одолевал подъем. – Чубаров в сценарии со слов Софьи Кирилловны написал одно, Анна Васильевна говорит другое, дед Гриня – третье, а отец Клавдии – четвертое. Видно, прошло слишком много времени, они все перезабыли. А мне как это сложить вместе? Нахваталась слухов, как Жучка блох…»


6

В середине ноября выпал снег. Рита закатила мотоцикл в сарай, смазала все, что положено по инструкции, закрыла чехлом, и оставила до лучших времен. То есть – до тепла. Кататься зимой мать ей запретила. Дело чуть не дошло до скандала. Рита пыталась доказать, что зимой кататься не опасней, чем летом. Но тут масла в огонь подлила жуткая авария, происшедшая буквально рядом с их домом.
На свежем снегу водитель на приличной скорости не вписался в поворот. «Газель» выбросило с дороги, она пару раз перевернулась по склону и ударилась в веранду соседского дома. Водитель, конечно, поломался, скорая помощь увезла его в больницу, но ему повезло, он сразу выпал из кабины на склоне, а не врезался вместе с машиной в дом. Повезло и жителям дома, в честь рабочего дня они все отсутствовали. Удивительно, что никто не погиб. Но видеть «Газель», воткнувшуюся в крышу веранды, было просто страшно. Со всех окружающих улиц понабежали зеваки. До вечера вокруг толпился народ. Все смотрели, как приехавший кран вытаскивает машину.
Зоя Алексеевна в сердцах сказала, что если дочь не прекратит кататься, она продырявит бензобак. Пришлось Рите сдаться и поставить мотоцикл на прикол. Конечно же, она сразу ощутила, что добираться куда-то ей стало сложнее.
В ближайший выходной снег почти растаял, но, несмотря на слякотную погоду, Рита вытащила мать на городское кладбище к Лосеву, куда им пришлось долго ехать на автобусе.
Под остатками снега земля не замерзла, поэтому часа четыре провели они на кладбище, воюя с дикой малиной, с потрясающими корнями которой они бы не справились, если бы не захватили лопаты. После земельных работ они достаточно быстро покрасили трубы и металлические тросики, ограждавшие могилу, после чего все вокруг приобрело до некоторой степени ухоженный вид.
– Мы молодцы, – сказала Рита, оглядев плоды трудов. – Я даже не замерзла, хотя с утра опасалась, что мы выбрали не лучший день.
– Это ты – молодец, – поправила ее Зоя Алексеевна. – А мне, если честно, даже стыдно. Бабушка приводила меня сюда в детстве. А потом жизнь и какая-то суета закрутили меня, я забыла сюда дорогу. Даже ради бабушки мне давно надо было сюда выбраться самой.
– Мама, не надо самокритики. Мы пришли – и хорошо. Лучше поздно, чем… Говорят, важно – внимание. Видишь, и Алексей Михайлович теперь будет пребывать в аккуратности и опрятности. И у нас на душе станет спокойно.
Рита вдруг умолкла и застыла неподвижно. Конечно, подспудно эта мысль существовала в ней давно. Она все время существовала где-то рядом, но в явном виде не всплывала на поверхность. Так, мелькала, как намек, но не позволяла сознанию зацепиться за нее. И вдруг именно сейчас, когда рядом стояла мать, мысль облеклась в четкий вопрос:
– Мама, а Лосев не твой отец?
Сначала Зоя Алексеевна хотела возмутиться тем, что дочь позволяет себе произносить вслух такие глупости. Она даже воздух набрала в грудь. Но, медленно выдохнув, она так и не нашлась, что ответить дочери. Она просто не знала правдивого ответа на этот вопрос.
Из детских воспоминаний Зоя Алексеевна вынесла рассказ матери о том, что отец ее погиб, как герой, спасая других людей. Но позже в анкетах ей пришлось писать: отец неизвестен. С молодости эти слова остались для нее неприятными, она от них испытывала какую-то неловкость. Но потом привыкла, и стала относиться к этому спокойней. Иногда она даже думала об отношениях матери и неизвестного отца с некоторой долей осуждения. Но, поймав себя на этом, она тут же раскаивалась, еще раз доказывая себе, что ей нужно радоваться, потому что в результате этих отношений на свет появилась она.
Но все-таки некий горький осадок в ее душе оставался.
Так уж получилось, что в молодости Зоя Алексеевна не собралась задать откровенный вопрос матери. И до сих пор она не испытывала дискомфорта от отсутствия ответа. Только теперь, пред ясным взором собственной дочери, она поняла, что ответ, которого она не знает, нужен не только ей.
Да, вспоминая всякие намеки, случайные оговорки, Зоя Алексеевна теперь могла бы связать их и домыслить некую логически непротиворечивую картину, в которой на месте неизвестного отца мог оказаться и Лосев. Но она все-таки прожила уже достаточно долго, и в характере ее хватало природного скепсиса, чтобы не бросаться доверчиво в трясину скороспелых версий.
– Он – Алексей Михайлович, ты – Зоя Алексеевна, все, вроде, сходится, – не дождавшись ответа, с упором на его имя и ее отчество продолжила свои логические построения Рита.
– Успокойся, не надо выдумывать, – начиная сердиться на упрямство дочери, заговорила, наконец, Зоя Алексеевна, – знаешь, сколько в мире Алексеев?
– Мама, а знаешь, сколько у меня уже доказательств? – воскликнула Рита.
– Как говорят в кино, все доказательства твои косвенные.
– Ну, понятно, – усмехнулась Рита, – тебя сможет убедить только генетическая экспертиза.
– Вот это было бы лучше, чем твои легкомысленные доводы, – строго заметила мать.
Пока предположение не формулировалось вслух, Рита еще сомневалась в правильности его, но, едва слова прозвучали, вся неуверенность ее исчезла. Теперь она была убеждена в своей правоте. Правда, одни сомнения исчезли, но появились другие.
«Можно ли, – рассуждала Рита, – заявлять открыто о выявленном родстве? С одной стороны, скрывать это, наверное, ни к чему, но, с другой стороны, бабушка об этом не распространялась. Она даже дочери не сказала, что Лосев ее отец. На могилку сводила, а сказать – не сказала. Почему? Потому что документально это не подтверждено. А значит, я могу быть сколько угодно уверена, но для других это – как заявление «детей лейтенанта Шмидта», Отто Юрьевича.»
А потом, что о ней подумают друзья и знакомые, если она объявит себя внучкой Лосева? Скажут, хочет примазаться к славе. Впрочем, славу Лосева не назовешь большой. Другие могут решить, что она метит попасть в наследники. Не станешь же всех посвящать в юридические тонкости незаконнорожденности, или доказывать, что грандиозных миллионов у Лосева не просматривается. Получается, что ходить на могилу к дедушке можно и нужно, а рассказывать об этом вовсе не обязательно.

В обеденный перерыв Рита забежала в милицию и нашла там Климова, одноклассника брата. Тот, увидев ее, спохватился.
– Ой, Рита, извини. Я совершенно забегался, запрыгался и напрочь забыл о твоей просьбе.
– Саша, ну ты даешь, – обиженно удивилась Рита. – А я на тебя надеялась.
– Погоди, я сейчас, – торопливо произнес Климов и унесся по коридору.
Через минуту он появился с фотографией в руках.
– Вот. Ты извини, – смущенно поморщился Александр, – у нас в отделении подходящей аппаратуры нет, а в область, сама понимаешь, можно отправлять только, когда дело заведено. Так что, ничего не получилось. Я давно хотел тебе фото отдать, но как-то не складывалось.
– Ну, ладно, – вздохнула Рита, – и на том спасибо.
– Не за что.
– Сама знаю, что не за что, – отмахнулась Рита, – ну, пока.
Выйдя на улицу, она подумала, что, видимо, бабушка пока не хочет ей помогать… и с этим надо смириться.
Позже она купила подходящую рамку для фотографии, а готовый портрет поставила на письменный стол.
Мать, увидев портрет, поворчала немного, мол, она продолжает заниматься глупостями. Но потом Рита случайно увидела, что Зоя Алексеевна долго стояла перед фотографией…
Рита опять взялась за переделку сценария. Теперь все действующие лица ей стали ясны и понятны. Работалось легко, и в середине декабря на базе сценария она написала повесть. Распечатав два экземпляра на работе, она отправила один из них в редакцию журнала «Дружба народов». Другой экземпляр дала почитать Коркину.
На следующее утро Валерий Семенович вошел в комнату и, ничего не говоря, положил повесть ей на стол. Постояв рядом некоторое время, он вздохнул, помолчал и, так ничего и не сказав, направился к выходу. Рита ждала отзыва, поэтому с удивлением окликнула редактора:
– Валерий Семенович, ну, как вам повесть?
– Мне грустно, – нехотя ответил редактор.
– Почему?
– Ты молодец. Твое мастерство прибывает, как говорится, не по дням, а по часам. Я говорю на полном серьезе.
– Поэтому вам грустно?
– Конечно, я же понимаю, чем это должно закончиться. Я просто чувствую, что очень скоро ты рванешь в столицу.
– Так меня там и ждут, – усмехнулась Рита.
– Все равно поедешь. Поверь старику.
– А повесть вам понравилась?
– Прочел на одном дыхании. Ты – молодец. Я тебе это уже говорил. Пиши, и выбьешься в люди.
Похвала Коркина Риту порадовала. Валерий Семенович всегда давал ей дельные советы, особенно в самом начале. Однажды Ольга Данилова с некоторым пренебрежением отозвалась о Коркине, мол, что может понимать в литературе чемпион Союза по волейболу. Рита за эти слова отчитала подругу по первое число. Зачем судить о человеке, пользуясь какими-то дурацкими слухами, спрашивала она, и, не дожидаясь ответа, заметила, Валерий Семенович, между прочим, закончил филологический факультет московского университета.

Новый год Рита встречала дома. Обычно они с Ольгой вливались в какую-нибудь компанию. Так, в прошлом году Витька Слегин достал им путевки на неделю в небольшой заводской дом отдыха. Втроем они там славно встретили Новый год, всю ночь хороводя вокруг елки, устроенной прямо в лесу. В доме отдыха собралось не очень много молодежи, но, тем не менее, все получилось и весело, и шумно.
В этом году Витька с предложениями не появлялся, да и Ольга не горела желанием праздновать в прежнем составе. Рита догадывалась, что подруга мечтает оказаться в обществе Игоря, ведь, говорят, как встретишь Новый год, так и проведешь его. Но и сама Рита не рвалась куда-то в веселую компанию. Накануне праздников ей приснилась тема новой повести. С утра, пока еще не забыла свой сон, она успела записать кое-какие сюжетные ходы, но предпраздничная суета и в редакции, и дома не позволили ей даже просмотреть эти записи. И теперь все ее мечты нацеливались на посленовогоднюю неделю.
Дома мать заставила ее, как следует, убраться и доделать все дела, начатые и брошенные в течение года. Еще весной Рита легкомысленно пообещала покороче подшить шторы на окнах. Распороть старую подшивку она успела, но на этом дело и остановилось. Весна прошла, а летом и осенью то съемки отвлекали ее, то работа, то поездки в Ополье, то поиски материалов о строительстве моста. Словом, как назвала это Зоя Алексеевна, – лень. Теперь работу пришлось завершать. А заодно она починила халаты и себе, и матери, ушила блузку, в которой собиралась встречать Новый год.
Последний день года оказался субботой, поэтому Зоя Алексеевна и Рита успели приготовиться к празднику. Рита за три дня до этого объявила матери, что на Новый год она никуда не собирается.
– Ты никуда не пойдешь? – уточнила Зоя Алексеевна. – Неужели будем встречать вместе?
– А что? Ты разве против? – улыбнулась Рита.
– Не болтай глупости, – нахмурилась мать.
Начиная с институтских времен у Риты появились друзья и приятели. С радостью выбираясь на молодежные сборища, она никогда не задумывалась, с кем и где будет встречать Новый год мать.
Теперь, наблюдая оживленные ее суету и хлопоты, она вдруг поняла, что мать обрадована тем, что они встретят Новый год вместе, но старательно скрывает это.
Наряжая елку, развешивая шары и гирлянды, Рита вспомнила, что еще осенью купила красивый шелковый платок специально для новогоднего подарка матери. Старой простыней, имитировавшей снег, Рита задрапировала основание елки. И в складках ткани легко замаскировала свой подарок. Потом она присоединилась к матери, хлопотавшей у плиты.
– Зачем столько готовить? – удивилась Рита. – Нас двое.
– А вдруг кто-то зайдет, – предположила Зоя Алексеевна.
– Так тут на десять человек хватит.
– Ну и что? Если никого не будет, значит, неделю будем бездельничать, нам хватит.
Почему-то всегда так получается, как ни спеши, как ни готовься заранее, но за полчаса до новогодней полночи оказывается, что вот тут чуть-чуть не домешано, тут чуть-чуть не дорезано, тут что-то не поставлено, тут что-то не положено. В результате за десять минут до прихода Нового года оказывается, что старый год еще не проводили.
Так и в этот раз – без четверти двенадцать Зоя Алексеевна и Рита вспомнили, что они еще не переоделись. Зоя Алексеевна хотела махнуть рукой и встречать, как есть, в халатах и фартуках, но Рита запротестовала и настояла на переодевании.
За пять минут до двенадцати они включили гирлянду на елке, выпили по полрюмочки кагора из бутылки, начатой еще на бабушкину годовщину. Помянув добрым словом уходящий год и закусив кусочком колбаски, они, слушая поздравление президента, попытались открыть шампанское. Пластмассовая пробка сидела в бутылке так крепко, что ни Рита, ни Зоя Алексеевна не смогли ее извлечь. Они бы, конечно, опоздали, но Рита в последний момент притащила пассатижи, с помощью которых ей все-таки удалось откупорить бутылку.
Едва успев к последнему удару курантов, они сдвинули бокалы с шампанским и поздравили друг друга с Новым годом. И тут же обе вскочили.
– Мама, ты не хочешь заглянуть под елочку? Там дед Мороз тебе принес подарок.
– Ты, дочка, тоже посмотри, может, он и о тебе не забыл.
Они вдвоем подошли к елке, и нашли свои подарки.
– Ой! Какая прелесть! – воскликнула Зоя Алексеевна, расправляя и набрасывая платок на плечи.
– Ой! Мама, зачем? У меня же мобильник еще нормальный, – Рита раскладывала красный аппарат с двумя цветными дисплеями.
– Ничего, ничего. А свой старый мне отдашь. Дай-ка я тебя поцелую, – добавила мать, обнимая дочь.
Они расцеловались.
– Пошли, надо обязательно закусить, – предложила Зоя Алексеевна, – а то мы с тобой сейчас опьянеем.
Они поели и выпили еще по бокалу за то, чтобы наступивший год оказался лучше старого. По телевизору на разных каналах показывали одних и тех же артистов в разных комбинациях. Зоя Алексеевна периодически переключала каналы, останавливаясь на тех, где звучали знакомые мелодии. Она немного опьянела, она радовалась общению с дочерью. Она тоже давно не праздновала домашний Новый год. Обычно дочь где-то отмечала с подругами, а она напрашивалась к кому-нибудь из соседок. После курантов они выпивали по паре бокалов шампанского и расходились, скучно и однообразно.
Рита переставила сим-карту в новый телефон. Зоя Алексеевна видела, что аппарат дочери понравился – она его поглаживала, раскрывала и вертела, рассматривая со всех сторон.
– Завтра, или когда они там начнут работать, купим тебе сим-карту, – сказала Рита, отдавая старый аппарат матери, – и мы с тобой сможем переговариваться в любое время.
– Это дорого, наверное.
– Зато как удобно! А потом, знаешь, – поучительно произнесла Рита, – общение дороже.
– О! Ты у нас – мудрец, – заметила Зоя Алексеевна и засмеялась. – Слушай, а как будет мудрец женского рода?
Рита, ничего не придумав, пожала плечами:
– Не знаю.
– В общем, ты у нас Василиса Премудрая.
В этот момент новый аппарат начал издавать какие-то резкие звуки, после чего из него полились звуки «Лунной» сонаты Бетховена. Рита от неожиданности вздрогнула и едва не выронила аппарат.
– Слушаю, – откинув крышку, произнесла она. – Оля, я тебя тоже поздравляю и желаю всего, чего хочется.
Зоя Алексеевна коснулась руки Риты и знаками показала, что она тоже поздравляет Ольгу. Рита покивала ей головой, продолжая слушать подругу.
– Я, вообще-то, так и думала, – сказала она. – Передавай поздравления своему Игорю, вот мама тоже вас поздравляет. Что? Да мы с мамой вдвоем пьянствуем. Что? Ну, приходите. Оля, минуточку погоди.
Рита прикрыла аппарат рукой и обернулась к матери.
– Мам, Ольга хочет придти к нам со своим Игорем.
Зоя Алексеевна театрально махнула рукой и произнесла:
– Гулять – так гулять. Пускай приходят. Не зря же мы с тобой на десять человек готовили.
– Давайте, приходите, – сказала Рита в трубку. – Только не тяните, а то горячее остынет.
Рита отложила аппарат и произнесла:
– Мама, пока они еще доберутся. Давай, используем момент и еще раз выпьем с тобой.
– Ты, никак, пьяницей стала?
– Давай выпьем за здоровье друг друга.
– О! За это грех не выпить, – засмеялась Зоя Алексеевна.
Они долили шампанское и, выпив, расцеловались. Подцепив вилкой ломтик ветчины, Зоя Алексеевна ушла готовиться к приему гостей. В это время вновь зазвучала «Лунная» соната. На экране светился незнакомый номер. Рита нахмурилась, и нехотя включила соединение.
– Слушаю вас, – произнесла она настороженно, и вздрогнула, услышав голос, который сразу узнала.
– Рита, поздравляю тебя с наступившим Новым годом.
– И я вас поздравляю, Егор Александрович.
– Ты меня узнала?
– Конечно. Я хочу пожелать вам в новом году успехов, творческих. И всяких других.
– Рита, ты не представляешь, как я рад тебя слышать. Знаешь, я все-таки надеюсь, что мы еще продолжим нашу работу.
– Это было бы замечательно, Егор Александрович. Я сценарий поправила.
– Ты молодец. Мы обязательно снимем хороший фильм.
– Значит, можно надеяться?
– Обязательно.
– Может, мне переслать вам сценарий?
– Нет, пока не надо.
– Ясно, – погрустнела Рита.
– Рита, ты неправильно меня поняла. Просто я сейчас занимаюсь другой работой. А вот после нее…
– Понятно, – сухо заметила Рита.
– Ничего тебе не понятно. Знаешь… – Рюмин замялся, – хочется увидеться. Когда говоришь глаза в глаза, легче понять друг друга.
– Не всегда, – тихо возразила Рита.
– Да, тут, возможно, ты права, – помолчав немного, согласился Рюмин.
– Нет, я, наверное, не права, – вновь возразила Рита.
Опять возникла пауза.
– Как поживает Константин Андреевич? – спросила Рита.
– Если честно, то не знаю. Я его с тех пор не видел.
– Понятно, – вздохнула Рита. – Очень добрый и внимательный человек. Если увидите, передавайте привет.
– Передам, если увижу. Но, скорее всего, не увижу и не передам. Черт побери! – вдруг воскликнул Рюмин, – что за жизнь? Какая-то суета, какая-то свистопляска. И совершенно нет времени, чтобы встретиться с добрым и внимательным человеком.
– Вы смеетесь?
– Что ты, Рита. Я, как никогда, серьезен.
– Егор Александрович, мы с вами долго говорим.
– Ну и что? – не понял Рюмин.
– Просто минуты бегут, и с вас денег много возьмут.
– Ай! Рита, это все чепуха. Вот как бы нам увидеться?
– Так вы же сами говорите, что, возможно, съемки возобновятся, тогда и увидимся.
– Рита.
– Я слушаю вас.
– Вот ты все: вы да вы. А я все тыкаю.
– Это ничего, Егор Александрович.
– Рита.
– Да?
– Ну почему у нас с тобой разговора не получается?
– Как это, не получается? Вон вы завтра на свой счет посмотрите, и увидите, как долго мы с вами разговариваем.
– Нет, Рита, я не про это…
– Егор Александрович, а вы с кем встречаете Новый год? Это если не секрет. Если не хотите, можете не рассказывать.
– А что тут скрывать? Ни с кем я не встречаю. Из женщин, вот, только бутылка шампанского. Я с ней встречаю. А если без шуток, то за стенкой семья брата сидит. И мне легче – самому ничего не надо готовить. А ты с кем встречаешь?
– Сейчас мы вдвоем с мамой, но где-то на подходе моя подруга со своим кавалером. Должны вот-вот подойти.
– Ну, ладно, Рита, еще раз поздравляю тебя с Новым годом. Желаю тебе счастья и любви.
– Я вам тоже желаю успехов в творчестве, счастья, – ответила Рита, и с чуть различимой паузой добавила, – и любви…
– До свидания, Рита.
– До свидания, Егор Александрович.
Наступила тишина. Разговор, вроде бы, завершился, но коротких гудков не было, и Рита сидела, вслушиваясь в тишину, надеясь уловить еще хоть какой-нибудь звук. И вот, когда она уже собралась убрать телефон от уха, там, далеко, вновь прозвучал голос Рюмина:
– Ну, вот, четыре месяца собирался, а когда собрался, поговорить не удалось…
Послышались короткие гудки. Рита положила аппарат, ей стало нестерпимо грустно. Она почувствовала, что готова расплакаться, и расплакалась бы, но в этот момент со двора не донесся гулкий взрыв петарды, а следом звонкий голос Ольги прокричал:
– Эй! Народ! С Новым годом!
И вдвоем с Игорем они заголосили:
– Ура!
– Мама, пойдем на улицу, – увлекла Рита Зою Алексеевну.
Набросив шубы, они выскочили на крыльцо. На обочине Игорь и Ольга запускали салют. Что-то с треском вспыхивало, и вверх устремлялся кусочек огня, который там взрывался и осыпался множеством ярких звезд. Салютом увлекались и другие жители Синегорска. Повсюду слышались хлопки взрывов пиротехники. Даже за Резвой кое-где сверкали шары салюта.
Истратив боезапас, Ольга и Игорь вошли в дом. Они принесли еще одну бутылку шампанского. И эту бутылку пришлось открывать пассатижами. Но Ольга с Игорем не стали долго сидеть за столом. Вскоре они поднялись, объявив, что им нужно навестить еще кое-кого из своих друзей.
– А что они так быстро ушли? – удивилась Зоя Алексеевна
– Ольга специально приводила Игоря. Это – смотрины.
– Неправильно, – заметила мать. – Смотрины – это, когда жениха и невесту сводят, чтобы посмотрели друг на друга.
– Очень может быть, что ты права. А это как-то по-другому называется. Просто Ольге хочется продемонстрировать всем наличие кавалера.
– Ох! – вздохнула Зоя Алексеевна, – тебе бы тоже не помешало в новом году подцепить какого-нибудь кавалера. Вот за это я сейчас выпила бы.
– Никого мне, мама, не надо подцеплять, – нахмурилась Рита. – Да и выпивать больше не хочется. Пойдем лучше спать?
– Это предложение принимается…


7

Новогодние праздники отгремели. Рита, мечтавшая приступить к новой повести, сюжет которой ей приснился, попробовала писать. Но, то ли она не все записала из того, что снилось, то ли какой-то настрой пропал, в результате она читала свои записи и не понимала, что ее так вдохновляло? Она хорошо помнила чувство восторженности, вызванное пониманием оригинальности сюжетных ходов, их неожиданной связанностью и логической обоснованностью.
Теперь же, она смотрела на записи и ничего в них не обнаруживала, ни оригинальности, ни связанности, ни обоснованности. Наоборот, все казалось примитивным, слабым, а главное – неинтересным. А когда сюжет не увлекает даже автора, то что-либо писать просто невозможно. Рита в каком-то подавленном состоянии сидела за письменным столом, пытаясь перебирать свои старые записи, или бесцельно слонялась по комнате, все ее раздражало, ничего не нравилось, настроение становилось все ужаснее. Мать отваживалась ее тревожить, только когда звала к столу в обед, ужин или завтрак.
Дня через два позвонила Ольга и пригласила к себе, но Рита сразу отказалась. Пить вино и веселиться ей не хотелось. Кроме того, она понимала, что будет немного завидовать подруге, ведь подразумевалось, что Игорь тоже будет присутствовать. А при виде Игоря и Ольги она сразу вспоминала Рюмина, и ей становилось печально.
Уж лучше дома одной мучиться от меланхолии и приступов неверия в свои силы и таланты, чем тосковать о своем счастье, глядя на подругу. Она верила, что, если регулярно сидеть за письменным столом, вдохновение вернется.
Увы, надежды ее не оправдались. Ничего не вымучив, Рита после новогодних каникул с радостью отправилась на работу. Текущие заботы в редакции и специальные поручения Коркина, отвлекали ее от грустных мыслей, и постепенно выводили из состояния апатии.
А в середине февраля случилось неожиданное. Рита, как обычно в пятницу, вернулась домой немного пораньше. Вешая в прихожей шубу, она обнаружила на вешалке незнакомое пальто, к тому же слышался веселый смех матери. Недоумевая, с кем это она так общается, Рита вошла в комнату и застыла от удивления. За столом рядом с матерью сидел Константин Андреевич. Они пили чай.
– Я рад приветствовать вас, любезная Марго, – с улыбкой произнес Чубаров, заметив Риту. – Я счастлив видеть вас в добром здравии и веселом настроении.
– Здравствуйте, Константин Андреевич, – искренне обрадовалась Рита.
Она вымыла руки и села напротив него. Чубаров внимательно посмотрел на нее, вздохнул и, улыбнувшись, сказал:
– А вы, милая Марго, все хорошеете.
Рита промолчала, смущенно опустив глаза.
– А как у вас успехи на литературном поприще? – поинтересовался Чубаров. – Чем можете порадовать своих читателей?
– Как некоторые шутят, я не успела наделать успехов, – немного поскучнела Рита. – Я из сценария сделала повесть и послала в редакцию. Но пока ответа нет.
– А когда вы послали?
– В декабре.
– Ну, что вы, голубушка. В этом деле так скоро не бывает. Ждите не раньше, чем через полгода. Почта нынче стала работать плохо. Пока ваше письмо довезут, пока его зарегистрируют, а потом там, небось, всего один человек читает. Когда это еще очередь дойдет.
Рита вдруг поняла, что Константин Андреевич приехал не на съемки. Не будет никаких съемок. А почему у нее екнуло сердце, когда она увидела Чубарова? Просто ей показалось, что и Рюмин приехал, и что завтра она увидит его. А теперь все понятно. Ни Рюмина, ни съемок.
– Милая Марго! А что это у нас глазки погрустнели? – спросил Чубаров, заметив изменение ее настроения.
– Значит, съемок не будет? – тихо спросила она.
– Голубушка, не огорчайтесь, – начал утешать ее Чубаров, – будут съемки, обязательно будут. Правда, не сейчас. Мне один ответственный товарищ, пардон, теперь говорят – господин, пообещал, что к лету съемки возобновятся.
– Правда? – обрадовалась Рита.
– Да, и все-все-все приедут в Синегорск, – лукаво поглядывая на Риту, произнес Константин Андреевич. – Так что готовьтесь, еще раз перечитайте сценарий.
– Константин Андреевич, – вмешалась Зоя Алексеевна, – а вы, как приедете, сразу к нам. Комнату мы вам приготовим.
– Буду очень признателен, – улыбнулся Чубаров. – А что, сын опять не приедет на летние каникулы?
– У него начинается стажировка, он уже написал, что не приедет, – пояснила Зоя Алексеевна. – А вы приезжайте. Вам же некуда собачку деть.
– Да, – вздохнул Константин Андреевич, – я опять с Актером приеду. Он признает только моего приятеля Юру. Сейчас Юра взял его на три дня, пока я тут. А на лето приятель с внуками уезжает на дачу, но Актера туда взять не может, потому что его дети держат там своего пса какой-то страшной породы. Вы ведь знаете эту моду на ужасные породы. А потом, я и сам не хочу, мне тоже плохо, если я долго буду без Актера.
– Константин Андреевич, а вы теперь только на три дня приехали? – уточнила Рита.
– Да, голубушка. А с учетом того, что выехал я вчера, да и сегодняшний день уже почти прошел, то всего на полтора дня. А в воскресенье я уже уеду.
– А куда вы спешите? – поинтересовалась Зоя Алексеевна.
– Да я никуда не спешу, – замялся Чубаров, – просто у меня деликатная миссия. Я сопровождаю в поездке одну даму.
– Тогда понятно, – сухо заметила Зоя Алексеевна и начала убирать чашки со стола.
– Нет, Зоя Алексеевна, погодите, вам еще не все понятно, – улыбнулся Константин Андреевич, – Этой даме уже восемьдесят три года, я для нее – юнец, она попросила меня помочь в силу нашего с ней старинного знакомства. Дама, прозорливо полагает, что скоро ей будет трудно передвигаться, а пока может, она решила посетить могилу мужа.
– Ой! – вскрикнула, догадавшись, Рита, – неужели Софья Кирилловна приехала? Как здорово! Я смогу с ней поговорить.
– А вы, голубушка, заранее не радуйтесь, – предупредил ее Чубаров. – Я уже говорил вам, Софья Кирилловна – дама суровая. Захочет – пообщается с вами, а не захочет, ее никто не заставит. Ей надо показаться, а уж она сама решит. Готовьтесь, завтра вместе съездим на кладбище. А дальше видно будет.
Договорились, что утром Рита вместе с Зоей Алексеевной подъедут к гостинице часам к десяти. А оттуда все вместе поедут на кладбище. После этого Чубаров начал прощаться.
– Погодите, еще чаю попьем, – уговаривала его Зоя Алексеевна. – Вы только извините, что у меня к чаю ничего нет.
– Ой, спасибо, – засмеялся Константин Андреевич, – я уже полон по горлышко. Как же ничего нет? Три сорта варенья, сухарики, печенье. Да вы что?
– Раньше гостей полагалось пирогами привечать, – заметила Зоя Алексеевна.
– Это званных гостей встречали пирогами, а я сегодня…
– У хорошей хозяйки пироги всегда на столе.
После долгих шутливых препирательств Константин Андреевич все-таки ушел. Зоя Алексеевна убрала со стола и, присев на стул рядом с дочерью, задумчиво произнесла:
– Хороший человек, Константин Андреевич, добрый…
– Он – человек позапрошлого века.
– Что это ты так о нем?
– Он умный, воспитанный, – перечисляла Рита, – и всегда такой галантный. Я думаю, что уже в прошлом веке таких мужчин оставалось мало.
– Да, – задумчиво вздохнула Зоя Алексеевна.
У Риты весь вечер сохранялось хорошее настроение. Она помогла матери вымыть посуду, а потом они посмотрели по телевизору какую-то серию «Ментов». И все это время Рита ощущала в груди необъяснимую теплоту. Но это не нахлынуло вдохновение. Против обыкновения, ее не тянуло за письменный стол. Просто в ней созревала радость. Она предчувствовала ее. Лишь когда Рита легла спать, эта радость захлестнула ее. Захотелось вскочить, выбежать куда-то и крикнуть вдаль:
 «Ура! Скоро лето, начнутся съемки. Скоро приедет Егор».

Наутро Зоя Алексеевна встала рано, приготовила завтрак и разбудила Риту. Та не выспалась, и не хотела подниматься.
– Неудобно, нас же люди ждут, – подгоняла ее мать.
– Они еще не ждут, – зевая, возражала Рита.
Наконец, настойчивость матери восторжествовала. Они успели позавтракать, одеться и доехать на автобусе до рынка, откуда пешком поднялись к гостинице. Пять минут одиннадцатого они вошли в холл. Чубаров их уже ожидал. Он встал из кресла и пошел навстречу.
– Великолепно выглядите! – улыбнулся Константин Андреевич. – Здравствуйте. Меха и цветы всегда красят женщин.
Зоя Алексеевна и Рита надели новые шубы. Морозец на улице ослабел, но, пока они быстрым шагом дошли до гостиницы, их щеки разрумянились. На рынке они приобрели два букета искусственных цветов. Один – оранжевого, другой – малинового цвета. Их покрасневшие лица в сочетании с золотистым или с коричневым мехом и яркими цветами выглядели живо и молодо.
– Не мех нас красит, а мороз, – отозвалась Зоя Алексеевна.
– Разве на улице морозно? – удивился Чубаров.
– Морозец очень легкий, – улыбнулась Рита.
– Это хорошо. Так вот, любезные дамы. Я хочу вас попросить, будьте, пожалуйста, снисходительны. Софье Кирилловне восемьдесят три года, но у нее ясный ум и твердая воля. Только три года, как она оставила работу. Я не хочу сказать, что она капризна, но нрав у нее специфический. Поэтому я вас предупреждаю и прошу, быть благоразумными и снисходительными, не стоит препираться по поводу ее высказываний.
– Константин Андреевич, вы нас уже совсем запугали, – улыбнулась Зоя Алексеевна.
– Лучше заранее слегка запугать, зато потом все окажется не так страшно, – усмехнулся Чубаров. – Ну, я пошел за Софьей Кирилловной, а то она решит, что вы любите опаздывать.
Чубаров поднялся по лестнице, а Зоя Алексеевна расстегнула дубленку и присела в кресло. Рита принялась расхаживать по блестящим разноцветным квадратикам мраморного пола.
– Тебе не кажется, что Константин Андреевич чересчур боится этой Софьи Кирилловны? – спросила Зоя Алексеевна.
Рита пожала плечами. По оценкам Чубарова она пыталась представить жену Лосева. Умная, волевая и в то же время своенравная. Видимо, имеется злость, а это сушит человека. Лосев на снимке рядом со стулом кажется высоким. Значит, и жена его может быть высокой. Если возраст ее не согнул, то, скорее всего, Софья Кирилловна – высокая, худощавая старуха, может, даже нос с горбинкой.
«Интересно, думала Рита, знает ли эта неизвестная Софья Кирилловна, что сейчас встретится с возможными родственниками ее мужа? И если, вправду, я – внучка Лосева, то кто она мне? Никто, наверное…»
В этот момент на лестнице появился Чубаров, под руку с солидной дамой преклонных годов. Зоя Алексеевна встала и двинулась им навстречу, Рита тоже приблизилась, улыбаясь тому, что ее предположения не оправдались. Жена Лосева оказалась полной, не очень высокой, но вовсе не дряхлой женщиной. Да и нос у нее оказался прямой.
– На первом этаже у них люкса нет, лифт – где-то в конце коридора, не найдешь, – недовольно ворчала Софья Кирилловна. – Нет, этот Синегорск как был захолустьем, так и остался.
– Софья Кирилловна, – придержал ее Чубаров в центре холла, – разрешите, я вам представлю прелестных жительниц этого города? Это замечательная женщина, Зоя Алексеевна, прекрасная хозяйка, которая приютила нас с Актером летом прошедшего года, а это ее юная дочь, Маргарита. Они согласились быть нашими провожатыми.
Зоя Алексеевна молча кивнула. Рита нахмурилась, ей не понравилась жена Лосева своим пренебрежением к Синегорску. Если сам себя ругаешь, это нормально, но если кто-то тебя ругает, это уже обидно. Однако, вспомнив предупреждение Чубарова, Рита сдержалась, отворачиваясь.
Софья Кирилловна внимательно посмотрела на Зою Алексеевну, а потом – на ее дочь. Рита увидела темные глаза, буквально пробуравившие ее насквозь. Даже отвернувшись, она спиной чувствовала, как жена Лосева изучает ее. Длилось это недолго, но оставило неприятное впечатление.
Все вышли на гостиничное крыльцо. На проезжей части улицы перед гостиницей стояло несколько автомашин.
– Костя, возьмите машину, – почти приказала Чубарову Софья Кирилловна.
Она махнула рукой, из первой автомашины тут же появился водитель. Еще не доходя, он спросил:
– Вам куда?
Лосева отмахнулась от него, и сказала Чубарову:
– Вон, ту «Волгу» видите? Вот на ней и поедем.
– А по очереди я первый, – возразил водитель.
– Купи «Волгу», будешь первым, – ответила ему Софья Кирилловна, и прошла мимо.
– Мы бы и в «Жигулях» уместились, – сказал Чубаров.
– Костя, зачем тесниться? – спросила Лосева. – Я понимаю, если бы отсутствовал выбор.
Софья Кирилловна села рядом с водителем, а остальные забрались на заднее сиденье. Водитель, обрадованный внеочередными пассажирами, выбрался на улицу и подошел к впередистоящим «Жигулям». Было видно, что он оправдывается перед коллегой. После выяснения отношений, водитель вернулся, и они поехали к кладбищу.

На кладбище сначала шли по расчищенным дорожкам. Зоя Алексеевна и Рита шагали впереди, а за ними, не торопясь, двигались Софья Кирилловна и Константин Андреевич.
– Могила Лосева находится в старой части кладбища, – пояснила Зоя Алексеевна.
– Да, человека нет, и теперь о нем сочиняют легенды, – на ходу проворчала Лосева.
– Какие легенды? – спросил Чубаров.
– Почему-то все литераторы любят приврать о человеке, когда он уже умер. Они не понимают, что тем самым пачкают его чистое имя.
Прислушиваясь, о чем сзади ворчит старушка, Рита напряглась, она поняла, что Софья Кирилловна говорит о ней, намекает на ее сценарий.
– Что же это я приврала? – спросила она тихо.
– Деточка, ну сознайся, что про пакет с монетами пятьдесят пятого года ты придумала. Не было такого пакета в архиве Лосева. А если точнее, то не могла ты его там видеть.
– Почему?
– Потому что я их истратила еще в пятьдесят шестом году. Не могла ты их видеть. Получается, что придумала то, чего не видела, – засмеялась Софья Кирилловна.
– Я придумываю то, что было, – проговорила Рита.
– Такого не бывает, деточка. Твоя формулировка парадоксальна, это сейчас модно, но в ней заключено противоречие. По определению. То, что в действительности имело место, придумывать не нужно.
Рита не знала, как возразить, а ей очень хотелось, поэтому она просто стерпела, сжав зубы. Действительно, прав оказался Константин Андреевич, вредная старушка. Похоже, Чубаров показал ей сценарий, рассуждала Рита, и он ей не понравился. Впрочем, ничего удивительного. Разве там Лосев думает о своей жене? Конечно, глупо рассчитывать, что это ей понравится?
– Софья Кирилловна, – вмешался Чубаров, – зачем спорить о каких-то парадоксах и противоречиях жизни?
– Какая красивая зима, – поддержала его Зоя Алексеевна, – видите, какой у нас снег белый? У вас в Москве такого нет.
– А я снег никогда не любила, – сдержано отозвалась Софья Кирилловна.
– Так вы приезжайте летом, – улыбнулась Зоя Алексеевна, – вот, Константин Андреевич не даст соврать, у нас летом такая красота, никакие курорты не нужны.
– Я не могу, когда нет горячей воды, и когда в комнату летят комары, – брезгливо поморщившись, проговорила Лосева.
– Ну, не знаю, а по мне лучше Синегорска места нет.
– Зоя Алексеевна, а как ваша фамилия?
– Моя фамилия Таран.
– Это по мужу? А как ваша девичья фамилия?
– Мишина, – ответила Зоя Алексеевна.
– Чем же вам Синегорск так нравится? – усмехнулась Лосева. – Вы здесь родились?
– Нет, я из Ручьев, это деревня на той стороне Резвы. Это моя родина. Для меня Синегорск и Ручьи – едины. Я к ним привязана навсегда. Ни за какие коврижки я отсюда не уеду.
– Неправда, – с высокомерной небрежностью заметила Софья Кирилловна, – если предложат вам квартиру в Москве, сразу бросите свой Синегорск.
– Не брошу, – уверено заявила Зоя Алексеевна. – Знаете, здесь вся моя жизнь прошла. Я раньше и мать свою не очень понимала. Я все норовила ее в город затащить, а она всегда в Ручьях жила. Я ей говорю, тебе там тяжело – нужно за водой на колодец бегать, печь каждый день топить, а в городе – газ, водопровод. Но она меня не слушала. А теперь я понимаю, почему она так и не перебралась сюда. Там вся ее жизнь прошла. Куда же она от этого?
– Так и не перебралась? – спросила Софья Кирилловна.
– Нет. Там и умерла. Там и похоронена.
– Значит, мы – разные люди, – подытожила Лосева.
В этот момент они, наконец, добрались до могилы. Рита прошла, проваливаясь, по снегу и пристроила у надгробия два букета искусственных цветов, которые они с матерью купили на рынке. Белый нетронутый снег покрывал все толстым слоем. Даже надгробный камень утонул в снегу так, что виднелась только фамилия, а даты скрылись. Яркие цветные букеты подчеркивали белизну снега.
– Значит, вот так, – ни к кому не обращаясь, пробормотала Софья Кирилловна, оглядывая могилу. – Судьба – злодейка, а жизнь – копейка. Зачем человек жизнь положил? Ни награды, ни памяти. Разве это памятник? Даже дорожки асфальтированной не проложено. Это даже хуже, чем я предполагала.
Рита молча слушала эту старую женщину, но постепенно в ней нарастал протест. Ее возмущали и сами слова, и тон, которым они произносилось. Она, вроде бы, никого не обвиняла, но так получалось, что виновны все окружающие. Причем, непонятно, в чем конкретно заключается их вина. Отсутствовали в ее словах и доброта, и даже намек на сочувствие к Лосеву. Зачем она, собственно, сюда пожаловала? Чтобы всех обругать?
– Вот, Леша. Что хотел, то и получил, – бурчала старушка.
Рита в этот момент оказалась рядом с Лосевой и хорошо слышала ее слова. Больше сдерживаться Рита не смогла. Она повернулась к Софье Кирилловне и, чтобы привлечь ее внимание, дотронулась пальцем до ее руки.
– Вы приехали, чтобы торжествовать? – вежливо, но с напряженностью в голосе, спросила Рита.
Софья Кирилловна повернулась к ней, и пристально посмотрела на нее темными глазами. Она не ответила на вопрос, поэтому Рита повторила:
– Вы приехали, чтобы торжествовать над ним? А ведь он когда-то вас любил. Вы об этом забыли?
– Он меня предал.
– Когда двое расстаются, в этом есть вина обоих. Почему вы отказались поехать с ним?
– У меня была работа.
– Рита, ты что? – воскликнула Зоя Алексеевна, хмурясь.
– А теперь вы приехали, отомстить мертвому? За что?
– Глупая девочка, тебе это не понять. Ты еще молодая.
– А я и понимать не хочу. Злой человек мне не интересен.
– Рита, ты что? – с укором воскликнула Зоя Алексеевна.
Рита прошла по своим следам, прикоснулась к камню, что-то прошептала и, не оглядываясь, быстро пошла прочь.
– Вы извините ее, – обратилась Зоя Алексеевна к Лосевой, когда Рита ушла. – Дочка долго собирала информацию о вашем муже, а осенью нашла его могилу. Погорячилась девочка.
– Насколько я понимаю, девочка воспитывалась без отца? – хмуро спросила Софья Кирилловна.
– Почему вы так думаете? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Чувствуется недостаток воспитания.
Зоя Алексеевна обиделась и умолкла.
– По-моему, нам пора, – заметил молчаливый Чубаров.
– Вы, Костя, правы. Нам пора обратно. Я уже начала замерзать, – согласилась Софья Кирилловна.
Все медленно двинулись к выходу. За оградой кладбища их ждала «Волга», на которой они приехали сюда.
– Садитесь, я вас и обратно довезу.
– За простой мы не заплатим, – проворчала Лосева.
– А мне и не надо, – улыбнулся водитель.
– Что? Мало пассажиров? – спросил Чубаров.
– А, – махнул рукой водитель, – в воскресение никто не торопится. Все ходят пешком.
Вскоре они оказались возле гостиницы. Софья Кирилловна самостоятельно вылезла из машины, а когда Чубаров хотел взять ее под руку, чтобы проводить, она отказалась.
– Хотя мне восемьдесят три, но я еще крепка, и сама дойду, – хмуро пробормотала она. – А вам надо даму проводить.
– Как скажете, – усмехнулся Чубаров.
Слегка семенящей походкой Софья Кирилловна направилась к крыльцу гостиницы, а Чубаров открыл дверь «Волги» и пригласил Зою Алексеевну.

Рита с кладбища шла пешком. Зоя Алексеевна успела напечь блинов, и они с Константином Андреевичем уже пили чай, когда Рита появилась в доме. Против ожидания, ее не встретили попреками. Едва она села за стол, Чубаров подмигнул и сказал:
– Не горюй, Маргарита! Все в порядке.
– А я не горюю, – отозвалась Рита.
– Меня ведь тоже отчитали, – улыбнулась Зоя Алексеевна.
– За что? – удивилась Рита.
– За то, что плохо тебя воспитывала.
– Дамы, дамы, я же вас предупреждал, – остановил их Константин Андреевич. – Старушка не привыкла, чтобы ей возражали. Она же профессор, она заведующая кафедрой математики в каком-то институте. Она все и всегда знала лучше других. К ее словам прислушивались, потому что ее слово – закон. А тут – на, тебе. Какая-то девчонка посмела возразить ей.
– Я ей не возражала, – заметила Рита. – Я ее спросила, зачем она приехала. Но она, между прочим, так и не ответила.
– Милая Марго, – вздохнул Чубаров, – я думаю, ответить на ваш вопрос невозможно. Я давно знаком с Софьей Кирилловной, ее практически трудно застать врасплох. Обычно она мыслит быстро и логично, поэтому отвечает всегда точно и взвешенно. А на ваш вопрос она просто не знала ответа.
– Или не захотела, – предположила Рита.
– Не думаю. Знаете, когда мне предложили написать сценарий, я сразу отказался. Но меня долго уговаривали, и, в конце концов, уговорили. А начинающие авторы обычно ищут сюжеты в своем прошлом, так я говорю? – Чубаров взглянул на Риту.
– Наверное.
– А какое у меня прошлое? Правильно. Самое первое мое прошлое – это строительство моста в Синегорске. Я вспомнил о Лосеве, и потому отправился к Софье Кирилловне, чтобы она рассказала мне о нем. Надо сознаться, сначала она не хотела ничего рассказывать, но все-таки я ее уговорил. А когда, она прочитала, что я написал, самое мягкое определение в оценке моего опуса, произнесенное ее устами, прозвучало то, что я – не Лев Толстой. Но потом она дала добро, сказав, как комплимент, что я не все и не очень сильно переврал.
– Строгая женщина, – сказала Зоя Алексеевна.
– А когда я со съемок вернулся и дал ей почитать ваш сценарий, она очень долгое время ничего не говорила. Мы несколько раз с ней встречались, но о сценарии она не заговаривала. А перед Новым годом я, как всегда, зашел ее поздравить. Она поблагодарила за поздравления, а когда я собрался уходить, попросила меня забрать, и кивнула на тумбочку в прихожей. Там лежала рукопись. Я понял, что она не хочет ничего говорить. Так что я не знаю ее мнения.
– Давайте лучше пить чай, – предложила Зоя Алексеевна.
На следующий день Софья Кирилловна и Чубаров уехали. Зоя Алексеевна одна ходила на вокзал провожать их. Рита наотрез отказалась. А вечером мать вернулась с вокзала и рассказала, что Софья Кирилловна попрощалась, можно сказать, очень даже дружественно.

И опять потекли обычные дни, в которых большую часть времени занимала работа, а меньшую – сиденье вечерами за письменным столом. Незаметно кончилась зима, а из редакции журнала по-прежнему не было известий. Но Рита уже к этому привыкла. Если сразу после отправки повести, возвращаясь домой, она нетерпеливо заглядывала в почтовый ящик, то теперь, три месяца спустя, нетерпение ее угасло. Порой ей казалось, что даже отрицательный отзыв не сильно ее расстроит. Все равно сидеть за письменным столом она не перестанет.
И отношение к Лосевой у Риты стало более терпимым. Она спрашивала себя, а как еще могла отнестись к ней Софья Кирилловна? Она ведь умная, сценарий прочитала, рассказы Чубарова выслушала. Лосева – математик и все давно просчитала, и поняла, кто перед нею. Она пятьдесят лет прожила спокойно, а тут появляются наглые родственники и пытаются расковырять старые раны. И родственники-то не ее, а мужа. Мужа, который практически бросил ее. Да, ей не позавидуешь.
И то, что она увидела на кладбище, лишь утвердило в правильности ее мыслей. И она во многом права: за могилой Лосева никто не ухаживал эти пятьдесят лет. Это – ужас. Даже ограду не поставили. Это с ее точки зрения. Да, бабушка на памятник денег наскребла, поставила, а вот на ограду, похоже, уже не хватило. Ведь это происходило в шестидесятые годы, мать еще маленькая, и бабушка в одиночку ее воспитывала.
Днем восьмого марта пришла Ольга. Она давно не звонила и не показывалась. А тут вдруг заявилась, поздравила и Риту, и Зою Алексеевну и, конечно, покрасовалась новой блузкой.
– Это мне Игорь подарил, – похвасталась она.
– Я вижу, у вас отношения углубляются, – заметила Рита.
– Да уж, – довольно рассмеялась Ольга. – Он меня собирается познакомить со своими родителями. И вообще…
Она покружилась по комнате.
– Не хотела говорить, но, так уж и быть, по секрету скажу, – сообщила она, – Игорь обещал, что осенью мы поженимся.
– Поздравляю, – сказала Рита, а сама вдруг вспомнила свою прогулку с Егором по набережной.
Как давно это было. А после этого – только поздравление с Новым годом. И, видимо, напрасно она думала, что это проявление какого-то особого отношения к ней. Просто Рюмин, человек вежливый, а, может, и вообще, прагматичный. И позвонил он только затем, чтобы к началу съемок она приготовила очередную версию сценария.
– А где твой Витька? – спросила Ольга.
– Почему это он мой? – возмутилась Рита. – Я его с прошлого года не видела, после твоего дня рождения мы один раз в Ополье съездили, он знакомому старичку забор чинил.
– Ах, так, – протянула задумчиво подруга. – А я все думаю, показалось мне, или я обозналась? С месяц назад мы с Игорем в парке гуляли. После Нового года. Идем, разговариваем. Я и по сторонам-то не смотрела. Но вдруг вижу, на параллельной аллее – двое. Присмотрелась, а это – Витька с какой-то длинноволосой. Она – в светлом пуховике, волосы из-под беретика распустила по плечам. Улет! Походочка у нее – прямо модель. Круто – спасу нет. А Витька под ручку ее держит, и весь светится. Довольный.
– Ну и прекрасно, – спокойно отозвалась Рита. – Я рада за него. Наконец-то, он не будет возле вертеться. Я ему давно говорила, чтобы он кого-нибудь себе нашел.
– И тебе не жаль? – с подозрением спросила Ольга.
– Чего жаль? – удивилась Рита.
– Ну, то, что Витька кружился вокруг тебя, а теперь – все.
– Не понимаю. Что значит, все?
– Ну, теперь он будет с кем-то, – пояснила Ольга.
– Так я же говорю, что я рада за него.
Ольга с плохо скрываемым недоверием слушала объяснения. А Рита ничуть не лукавила, говоря о своей радости. Витька – хороший парень. На него, как на приятеля, можно положиться. Наверное, и как муж он будет кому-нибудь хорош. Но она-то его не любит. Ей он в качестве мужа совершенно не нужен. И тут уж ничего нельзя поделать.
Рита, задумавшись, не уловила момент, когда Ольга, что-то говорившая, вдруг сменила тему и начала рассуждать о съемках и о режиссере. Рита неожиданно услышала ее последние слова:
– Нет, режиссер – это ужасный человек. Я ведь видела и помню, как кричал этот московский режиссер, когда кто-то из его товарищей подошел к нему и что-то сказал. Я думала, сейчас он его убьет.
– А я не помню такого момента, – пожала плечами Рита.
– Ты тогда почему-то отсутствовала.
– Не знаю. Я вот никогда не слышала, чтобы он кричал.
– А если и не кричал. Как он бедных артистов мучил. Мы же сидели близко, все видели, все слышали. Артист что-то изображает, а он ему: стоп. Сначала. Тот еще раз повторяет, а режиссер опять: стоп. Ему опять не нравится. И так продолжается пять, десять раз. Да я бы уже давно плюнула и ушла…
– Вот потому ты и не артистка, – усмехнулась Рита.
– Да, мне этот помощник, как его, Сергей, обещал, что снимет меня. Жаль, все кончилось.
– Говорят, летом они опять приедут.
– И ты будешь снова с ними работать? – спросила Ольга.
– Если пригласят.
– Ну, тебя-то пригласят. А что? И этот диктатор приедет?
– Ты о ком?
– Да о режиссере. Мне кажется, что он – такой сердитый мужик. Всегда недоволен, все ему не нравится.
– Он хочет, чтобы все происходило так, как он задумал. На то он и режиссер. Он за все отвечает. У каждого находится сто оправданий, лишь бы не делать то, что заставляют. А режиссер, если не будет от каждого требовать точного исполнения задуманного, то ничего не добьется. Ведь если что-то не получится, все будут говорить – виноват режиссер. Так что, без диктата нельзя.
– А я не люблю, когда на меня орут, – вздохнула Ольга.
– Представь, ты кого-то просишь что-то сделать, а он не делает. Ты снова просишь, а он все равно не делает. Ты требуешь, а тебя игнорируют. Поневоле закричишь. У режиссера – ответственность за фильм. И если он понимает свою ответственность, то просто вынужден требовать то, что ему надо.


8

Пятого апреля Рита с матерью отправилась на кладбище. В среду она на пару часов отпросилась на работе, а у Зоя Алексеевна взяла отгул. Снег уже сошел, и они славно поработали, перекопав землю у могильной плиты.
– Еще чуть-чуть потеплеет, и я цветочки какие-нибудь посажу, – пообещала Зоя Алексеевна.
– Надо бы памятник хороший поставить, – сказала Рита.
– А что? – заметила мать, – этот тоже нормальный.
– Убогость, – кратко отозвалась Рита. – И ограду настоящую надо заказать.
– А сколько это будет стоить? – спросила Зоя Алексеевна.
– Неважно.
– Надо бы Софью Кирилловну… – начала говорить Зоя Алексеевна, но Рита ее резко перебила.
– Не надо. Бывшая жена – ему никто.
– А ты кто?
– А я – внучка, – с вызовом заявила Рита.
– Ой, дочка, ну что ты опять выдумываешь? – недовольно вздохнула Зоя Алексеевна.
– Я не выдумываю, – хмуро произнесла Рита. – Ты можешь не считать его отцом, а я буду считать его своим дедом.
Они обе обиженно умолкли. Когда они навели порядок вокруг, Рита, оставляя матери свою лопату, сказала:
– Ну, я поехала на работу, ты довезешь лопаты?
– Ты уж совсем меня немощной считаешь? – обиделась Зоя Алексеевна. – Подумаешь, две лопаты.
Уже без матери Рита еще раз приезжала на кладбище. Она зашла в мастерскую, где выбрала камень для памятника и заказала ограду для могилы Лосева.

Постников в редакции появился внезапно. Рита вдруг увидела, что в их комнату, распахнув дверь, вошел Сергей и, улыбаясь, с порога громко произнес:
– Всем привет из столицы.
Только после его появления она поняла, что все это время напряженно ждала этого момента. Что бы она ни делала: просматривала ли редакционную почту, писала ли статью, проверяла ли набранный текст, и даже когда срочно бежала в типографию, Рита чувствовала, что все в ней натянуто, как струна.
– Что с тобой? – спрашивал ее Коркин.
– Ничего.
– Напрасно скрываешь, я же вижу. Ты, как граната без чеки, каждую секунду готова взорваться.
– У вас такие сравнения, Валерий Семенович, – смеялась Рита, – как будто вы только вернулись из горячей точки.
Она и другим объясняла, и себя убеждала, что это ее нормальное состояние. И только увидев Сергея на пороге, поняла, что дождалась. Нет, конечно, не Постникова. Но раз помощник режиссера появился, значит, и сам Рюмин уже где-то рядом. Сердце ее забилось быстрее, в глазах засветилась радость, Рита потупилась и, скрывая возникшую слабость в ногах, присела.
– Дорогая Марго, как я помню, вас так называл Чубаров, весьма рад вас видеть, – произнес, приближаясь, Постников. – Как ваши успехи?
– А Константин Андреевич тоже приехал? – поинтересовалась Рита.
– Нет, они, как обычно, задерживаются, а мы, как квартирьеры, уже прибыли и начинаем осваивать пространство.
– А вы с кем?
– Мы – это я один, – усмехнулся Сергей.
– А что это вы себя во множественном числе величаете?
– Что делать? От вас же не дождешься. Так как ваши дела? Новый сценарий готов? Рюмин говорил, что ты ему обещала.
– Ну, если Рюмин говорил, значит, готов. Сейчас отдам.
Рита выдвинув ящик стола, достала распечатку.
– Тебе анекдот рассказать? – спросил Постников.
Он взял рукопись, быстро пролистал и, не дождавшись ответа, начал рассказывать:
– Жена спрашивает мужа: почему твой приятель называет меня Зоей? Муж отвечает: а он всех женщин так зовет. Зоя и Зоя. Почему? – спрашивает жена. Потому, отвечает муж, что Зоя – это сокращение: змея особой ядовитости – ЗОЯ.
Постников стоял, улыбаясь.
– Не смешно, – хмуро заметила Рита.
– Почему? – удивился Сергей. – Не поняла, что ли?
– Все поняла. Но не смешно. Кстати, у меня маму зовут Зоей Алексеевной.
– Понял. Беру свои слова обратно.
– Слово не воробей…
– Ладно, я никого не хотел обидеть.
– А когда Рюмин появится? – спросила Рита.
– Дня через два все приедут. Я вот ему позвоню, скажу, что сценарий готов. Чего ему задерживаться?
– А в этот раз деньги не кончатся? – уточнила Рита.
– Тьфу-тьфу-тьфу, – Постников постучал по столу, – вроде бы не должны. Твой сотовый номер не изменился?
– Нет.
– Ну, тогда привет. Как понадобишься – звякну. Пока.
Сергей ушел, а Рита весь день продолжала пребывать в радостном настроении. Все в этот день ладилось, все получалось. Даже Коркин подошел к ней в конце дня и шепнул, чтоб никто не слышал:
– Ну, что, Маргарита Андреевна, не взорвалась граната?
– Да не было гранаты, – улыбнулась Рита.
– Была, была, – со значением произнес Валерий Семенович, – меня не обманешь, уж я-то знаю.
За ужином Зоя Алексеевна спросила:
– Ты чему-то рада?
– Через два дня все приедут на съемки, – сообщила Рита.
– И Константин Андреевич? – ахнула Зоя Алексеевна.
– И Константин Андреевич – тоже.
– Ой, значит, завтра надо прибраться в комнате Игоря, – засуетилась мать. – Константин Андреевич обычно журнальный столик к дивану придвигал. Его так и надо поставить.
Весь вечер посвятили генеральной уборке. Зоя Алексеевна мыла полы, Рита вытирала пыль, после этого они снимали старые занавески, потом мать гладила, а дочь вешала новые занавески. Работа кипела до полуночи.
И весь следующий день Рита провела в состоянии ожидания. Что бы она ни делала, о чем бы ни говорила, мысленно перед нею постоянно красовалась огромная табличка со словами: «До приезда осталось двадцать четыре часа». И с каждым прожитым часом цифра изменялась. А это, в свою очередь, увеличивало ее радость.
После работы, чтобы снять напряжение, она с ветерком промчалась несколько раз по набережной. А потом подкатила к дому. Оставив мотоцикл в сарае, она вошла в дом и от испуга  вскрикнула. На нее с радостным лаем бросился Актер и, положив лапы на плечи, лизнул в ухо. Рита еле успела отвернуться.
Актер ходил вокруг нее и радостно колотил хвостом. А в комнате у стола сидел улыбающийся Константин Андреевич.
– Здравствуйте, – обрадовалась Рита. – Вы уже приехали?
– Да, вот, – с усмешкой говорил Константин Андреевич. – Опять я прибыл к вам постояльцем. Не надоел?
– Ну, что вы? – воскликнула Рита. – А все остальные…
– Все прибудут завтра, – пояснил Чубаров.
Зоя Алексеевна показывала свою спину – она хлопотала у плиты. Чубаров призывал ее не выдумывать всякие сложности. Картошечка и соленый огурчик, и никаких тебе калорий. Но хозяйка не соглашалась с ним. Рита умылась и, сев напротив Чубарова, спросила:
– Константин Андреевич, а как там Софья Кирилловна?
– О, прекрасная Марго, прошу прощения, – покачал головой Чубаров, – вот ведь, совсем памяти не стало. Ведь мне Софья Кирилловна несколько раз наказывала, как только увижу вас, передать вам особую благодарность.
– За что?
– Вы же ухаживали за могилой Лосева. Она сказала, что так как она больше не приедет в Синегорск, то просит вас взять шефство над могилой. А она будет высылать деньги на оплату необходимых работ, на расходные материалы.
– Что она выдумывает? – обиделась Рита. – Какие деньги?
– Вы же будете цветы сажать, ограду красить. Вот она и хочет присылать деньги на цветы и краску, – пояснил Чубаров.
– Мам, ты слышишь, – крикнула Рита Зое Алексеевне, – нам хотят деньги платить за краску. Как будто мы нищие.
– Какие деньги? – переспросила Зоя Алексеевна.
– Вот, мы покрасили с тобой столбики на могиле Лосева, так Софья Кирилловна хочет за это нам заплатить.
– Это как-то нехорошо, – согласилась с дочерью Зоя Алексеевна. – А впрочем, разговоры потом. Садитесь ужинать.
После чая Константин Андреевич, спросив разрешения, взял гитару Игоря, и долго развлекал дам своим пением.
– Константин Андреевич, – спросила Зоя Алексеевна, – почему вы в фильмах не поете? У вас такой приятный голос.
– Артисты – люди подневольные. Это режиссеры нас не снимают, – улыбнулся Чубаров.
– Хотите, я сцену с песней придумаю? – предложила Рита.
– А чего спрашивать? – заметила Зоя Алексеевна, – придумай. Пусть Константин Андреевич споет.
– А ведь это хорошая идея, – согласилась Рита. – Я даже представляю, в какой эпизод это вставить. А вы-то не против? – спохватилась она, обращаясь к Чубарову.
– А что? – задумчиво произнес Константин Андреевич. – Паромщик сидит на завалинке, играет на гитаре и поет, ждет своих пассажиров. Наверное, ничего.
– Нет-нет, – возразила Рита. – Паромщик сидит не на завалинке, а прямо на причале, свесив ноги к воде. И тут к нему подходит Лосев. Песенка должна быть про любовь. Можно еще такой вариант, что Лосев случайно сталкивает гитару в воду, и она уносится быстрой водой…
– Да что вы? Рита, – возмущенно перебил ее Чубаров, – если бы кто-то мою трындыкалку столкнул в воду, да я того человека убил бы на месте. Нет, гитара – это святое.
– Ладно, – согласилась Рита, – гитару топить не будем.

Весь следующий день Рита провела, как на иголках. Она вздрагивала от каждого телефонного звонка, она оборачивалась на каждый щелчок замка входной двери, но звонили не ей, приходили не к ней. К концу дня она устала ждать, и даже обиделась. Неужели трудно позвонить? Ведь уже известно, что группа приехала. Рита в обед выходила в город, и видела издали некоторое столпотворение у гостиницы. Она, правда, удержалась и не подошла ближе. И вообще, вечером поехала домой в объезд, чтобы даже случайно с кем-нибудь не встретиться, хотя мимо гостиницы ближе.
Чубаров вернулся позже ее и стал рассказывать о сборе киногруппы. Рита слушала молча, но про себя с обидой отметила, что ее даже не пригласили. Константин Андреевич сначала перечислял, с кем он переговорил, и только потом завел речь о самом сборе.
– Рюмин начал с выволочки Постникова, – усмехнулся Чубаров. – Почему, говорит, нет автора? А Сергей оправдывается, мол, он замотался, а сотовый телефон у него разрядился. Тут Егор Александрович рассердился окончательно. Почему не приехала Тузова? Вы помните? Эта актриса в прошлом году начала сниматься в роли Оксаны. Может, спрашивает Рюмин, она снимается у кого-то еще? Но Постников сказал, что у нее что-то с мужем, и поэтому она отказалась приехать. Рюмина, конечно, это не устроило. И, представляете, что он придумал?
– Откуда я знаю? – пожала плечами Рита.
– Рюмин предложил на эту роль вас, Маргарита.
– Меня? – удивленно воскликнула Рита.
– Да, да. Вы, говорит, по типажу подходите.
– Но я же не артистка.
– Это его устраивает. Не замыленное лицо. Это хорошо.
– С ума сойти, – Рита вскочила и принялась расхаживать по комнате. – Нет, нет. Это не для меня. Это же надо будет целоваться… И вообще…
– Милая Марго, – с некоторым назиданием заговорил Константин Андреевич, – вы отметили не самое главное. Ну, привыкнете целоваться на виду у всех и с тем, на кого укажет режиссер. Возможно, что вам это даже понравится. Хуже другое.
Рита остановилась и с недоумением посмотрела на него.
– Самое неприятное, что это затягивает.
– Что затягивает?
– Затягивает актерская жизнь. Своей веселой неорганизованностью, некоторой бестолковой бесшабашностью. Такое впечатление, что и труда-то затрачивать можно немного. Особенно в молодости, когда кажется, что впереди еще уйма времени, и все еще успеешь и всего еще достигнешь. А уж как эта тяга усиливается, если сопровождается хотя бы небольшим успехом. А ведь часто этот начальный успех обеспечен не талантом, а просто тем, что ты молод и смазлив. Увы, это очень скоро проходит. Но ты уже попал в трясину, из которой самостоятельно очень трудно выбраться.
– Так вы советуете не соглашаться? – спросила Рита.
– А сами вы как считаете?
– Ну, я не уверена, – замялась Рита. – Я же не училась. Я многого не знаю. Может быть, я не справлюсь.
– Вы не того боитесь.
– А чего надо бояться?
– Каждый должен стремиться к тому, без чего он не может прожить. Если вы можете без чего-то обойтись, значит, не надо стремиться к этому. Иначе вы рискуете оказаться не на своем месте. Разве хорошо будет, если вы станете средней артисткой?
– А средний врач, или средний инженер, разве лучше?
– Правильно. И средний врач, и средний инженер – это тоже плохо. Средним может быть любой. И если ты стал средним, значит, ты не нашел то место, где мог бы быть первым. А это грустно.
– А может, я стану лучшей? – улыбнулась Рита.
– Конечно, как говорится, пути господни неисповедимы. Может быть, вы станете выдающейся артисткой. Но, во-первых, вероятность этого мала. Ведь вас никогда не тянуло в артистки?
– Она всегда стеснялась, – вмешалась Зоя Алексеевна. – И в детском саду, и в школе рассказать стихотворение для нее мука.
– Вот, – подытожил Чубаров, – не надо вам бросаться в артистки. Ну, сниметесь, может, даже удачно. А потом что?
– Не знаю, – отозвалась Рита.
– Вот именно.
Пока Рита с Константином Андреевичем беседовали, Зоя Алексеевна уже накрыла на стол и предложила всем садиться. За ужином их рассуждения продолжились.
– Чтобы правильно решить, правильно выбрать, надо знать все светлые и темные моменты будущей профессии, – заговорил Чубаров. – Бедные артисты: всегда зависят от прихоти режиссера. Он для них – маг, чародей, всемогущий волшебник, но он же – злодей, тиран и деспот. Он – сам Господь Бог. Только он один определяет судьбу артиста. Он решает: вот этого буду снимать, а этого – ни за какие коврижки. Это в кино. Но и в театре – не лучше. Могут дать роль, а могут и не давать. Режиссер произносит: я в этой роли вас не вижу. И все! Это – приговор. Будешь всю жизнь говорить: кушать подано. Боже! А какую же бузу приходится артисту заучивать наизусть! Раньше было еще хуже. Помню, одну пьесу на производственную тему ставили. Так мы какие-то слова заучивали, наверное, из чьей-то диссертации, а по сюжету мы этими словами так перебрасываемся, как будто все понимаем. Вагранка, конвертер, бессемеровский процесс. Честно скажу, меня до сих пор в дрожь от этих слов бросает.
– Между прочим, у нас в школе многие девчонки мечтают попасть в артистки, – заметила Зоя Алексеевна.
– Артист – это ужасная профессия. Заметьте, артистов – тьма, однако, славы достигают единицы. Где остальные? Они спиваются. Среднего театрального актера губит обязаловка, однообразие и интриги. В театр надо ходить каждый день, за это ведь зарплату платят. Ну, когда-то репетиции, когда-то – спектакль. Весь вечер сидишь и ждешь, когда твой выход. Вышел, произнес пару фраз – и все. И так из месяца в месяц, из года в год. А у кого-то рядом не пара фраз, а монолог. Ему за это достаются цветы, аплодисменты, да и зарплата побольше. А зависть друга это – страшная вещь. Вот он, вроде, улыбается, за руку здоровается. А отошел в сторону, и – он не сам подкапывается под тебя, а советует режиссеру кого-то из молодых на твое место.
– По-моему, в любом коллективе могут быть разные интриги, – согласилась Зоя Алексеевна.
– Да, это в театре. В кино – немного другое. Там среднего актера губит ожидание и страх невостребованности. Пока ты нарасхват, пока тебе звонят, приглашают, – все прекрасно. Тебе хорошо. Но вот проходит неделя, другая, а телефон молчит. Сначала ты облегченно вздыхаешь: ну, теперь можно немного отдохнуть. Но проходит третья и вдруг тебя пронзает страх: а вдруг тебя забыли, и ты больше никому не понадобишься? С этого мгновения твое нервное напряжение только нарастает. А дальше – или звучит звонок, и ты бросаешься в новую работу, какая бы она ни оказалась, или ищешь, чем бы снять напряжение. А у нас в России все это приводит к одному – к бутылке.
– Это ужасно, – вздохнула Зоя Алексеевна.
– Так что, дорогая Маргарита, не нужно вам это. Идти в артисты – это значит – рассчитывать на выигрыш в лотерею. Конечно, вы можете надеяться на то, что вам повезет больше, чем другим. Но это – если вы очень везучая. Вы знаете, каждый человек, по крайней мере, мысленно, считает, что он – если не гений, то очень способный. Особенно это заметно, пока человек молод, пока не обжегся. В юности каждый хочет быть гением. Но проходят годы, жизнь устанавливает свои рамки, а в них не все вписываются. Почему-то оказывается, что тот, кто подавал большие надежды, перед кем открывалась широкая дорога, почему-то оказался на обочине. Одному не хватило везения, другому – терпения, третьему – способностей, четвертому – трудолюбия, пятому – нервного здоровья и сил. И вот они – несостоявшиеся гении. Причины разные, а суть одна. А несостоявшийся гений – это кошмар! Неутоленная жажда славы, и вселенская обида на судьбу. Боже мой! Какая нагрузка на окружающих! И это – если он действительно гений. А если это – уязвленная посредственность? Тут, вообще, никаких слов не хватит…
Рита молча слушала, а Зоя Алексеевна, вернувшись с кухни, где успела поставить чайник, с недоумением воскликнула:
– Константин Андреевич, какая же тяжелая у вас жизнь! Как же много вам довелось пережить!
– Нет, Зоя Алексеевна, – усмехнулся Чубаров. – Мне просто повезло с первой ролью. А потом меня только в комедиях и снимали. Такой уж я везунчик. Конечно, хотелось сыграть что-нибудь серьезное. Но я принимал все, что судьба посылала. А теперь, на старости лет, бог даст, сыграем не в комедии. Так, Маргарита Андреевна?
– Так, Константин Андреевич, – подтвердила Рита.
– А что самое страшное в жизни? – спросил Чубаров.
– Ну, я не знаю, – растерялась Зоя Алексеевна. – Может быть, остаться одному, без родственников, без близких людей?
– Это, конечно, тяжело, – согласился Константин Андреевич, – но самое страшное, когда ты никому не нужен. Ни своим – близким, ни чужим – далеким. Никому…
– Константин Андреевич, – воскликнула Зоя Алексеевна, – такого не может быть. Вы же известный, заслуженный артист…
– Заслуженный артист? – усмехнулся Чубаров. – Раньше это что-то значило, а теперь – лишняя строка в некрологе.
– Ой, почему это вы такой пессимист? – удивилась Рита.
– Я не пессимист. Просто я уже много пожил, много видел, и могу трезво смотреть на все эти выкрутасы жизни.
– Вы меня почти убедили.
– Почти? – улыбнулся Константин Андреевич.
– Конечно, убедили. Я и сама не собираюсь идти в артистки. Но сняться в нескольких эпизодах я бы не отказалась.
– Все так говорят сначала, а потом… У моего папы была поговорка: не за то отец бил сына, что тот ходил играть, а за то, что ходил отыгрываться. Артистическая жизнь затягивает. Ступая на тропу, ведущую в болото, вы рискуете не вернуться.
– Вы красиво запугиваете, – заметила Рита.
– Когда грянула эта последняя революция, когда серьезное кино стало никому не нужным, я вот, пристроился подрабатывать, в сторожа записался. Я вам скажу, это еще хорошо, по знакомству, как известного артиста взяли… Но потом, правда, по возрасту сократили. Знаете, милая Марго, артисту, хлебнувшему из чары славы, когда его забывают, становится нестерпимо обидно… Немногие могут перешагнуть через эту обиду. Зачем вам это? Вы же умная девушка, у вас прекрасный слог. Вы хорошо, талантливо придумали про монеты, про «Графа Монте-Кристо»… У вас хорошая фантазия.
– Ничего я не придумывала, – возразила Рита.
– Прекрасно, – подхватил Чубаров, – вы их не придумали, а взяли из жизни, но как классно подали! Вам надо заниматься литературой. Актер только повторяет слова драматурга. Все эти умные или красивые слова, волнующие зрителей, пишете вы, писатели, а актеры только принимают соответствующие позы и делают вид, что это их слова, их мысли. Но актер – это только форма, а вот драматург – это содержание, и забота режиссера – обеспечить единство формы и содержания. Кстати, много таких артистов, кто самостоятельно не может сказать пары слов.
– В каждой области свои трудности, – согласилась Рита. – У актера есть режиссер, а у писателя есть редактор. Только, может быть, у писателя все обстоит сложнее. Он тоже – артист, он мысленно сам проигрывает все роли за своих героев, примеряет их на себя, а потом долго и трудно пишет. Готовый результат своего труда он приносит в редакцию, а редактор ему говорит, это – плохо. И писателю надо начинать сначала, не зная, чем это в свою очередь закончится.
– Вообще, жизнь – очень трудная штука, – засмеялся Чубаров. Давайте лучше пить чай. Вон, какие славные пироги настряпала ваша мама.
Зоя Алексеевна, действительно, расстаралась. Она одно за другим вынесла на стол два блюда. На одном, засыпанная сахарной пудрой, лежала груда запеченного в масле «хвороста», на другом – обычные пирожки.
– С курагой, – объявила Зоя Алексеевна.
– Ох, балуете вы меня, – улыбнулся Константин Андреевич. – И любимый мой «хворост», и пирожки с курагой…
– Приятно сделать человеку приятно.
– Спасибо.
Зоя Алексеевна и Чубаров еще долго разговаривали, но Рита в этом не участвовала. Она думала о встрече с Егором.


9

Утром, едва Рита пришла в редакцию, по сотовому телефону позвонил Постников. Помощник режиссера сказал, что сегодня вечером, часов в пять она должна зайти в гостиницу.
– Будет разговор с Рюминым, – сообщил Сергей.
Рита сначала хотела отказаться, так как ей показалось, что Постников излишне командует, не просит, не приглашает, а заявляет, что она должна… Но пока Постников произносил свой монолог, Рита вспомнила вчерашний рассказ Чубарова о том, как Рюмин обругал своего помощника. Она посочувствовала ему, это несколько ее успокоило, и она сухо пообещала прийти без опоздания.
В гостинице Рита появилась минут двадцать шестого. Постников встретил ее внизу у стойки администратора.
– Рюмин уже ждет, – хмуро произнес Сергей и, неторопливо повернувшись, направился к лестнице.
Рита молча последовала за ним. Рюмин сидел в холле. Здесь находилось его рабочее место. На журнальном столике перед ним он разбросал листы рукописи. Рита догадалась, что это ее сценарий. Постников остановился поодаль.
– Добрый вечер, Егор Александрович, – произнесла Рита.
Рюмин странно дернулся в кресле. Показалось, что он хотел встать ей навстречу, но на полпути передумал, и плюхнулся обратно, изображая, что он просто пересел поудобнее.
– Здравствуй, Маргарита, – тихо ответил Рюмин. – Садись.
Окна в холле заставили цветами и завесили шторами, потому свет, проникавший с улицы, оставался неярким. Но и при этом свете Рита разглядела, что вид у Рюмина усталый. «Полуторадневная» щетина, может быть и модная, не молодила его. Ей вдруг стало жаль Егора. Захотелось подойти к нему, небрежно присесть на подлокотник кресла и погладить по голове, а потом и по колючей щеке. Рита представила, что она вдруг отважилась на это, Егор, конечно, удивился бы, а, возможно, даже растерялся бы от ее наглости…
Она вздохнула и села напротив Рюмина.
Егор поднял глаза от рукописи, их взгляды встретились. Несколько мгновений они молча рассматривали друг друга.
– Ты все хорошеешь, – так же тихо проговорил Рюмин.
– А вы, Егор Александрович, выглядите усталым, – отозвалась Рита. – Вам нужно отдохнуть.
– У меня просто опять голова болит, – нахмурился Егор.
– А вы попросите Сергея Ивановича, пусть он вам таблеточку от давления купит, – посоветовала Рита.
Она обернулась к Постникову. Тот поднялся из кресла и замер в выжидательной позе, глядя на режиссера. Рюмин прикрыл рукой глаза и помолчал, потом, видимо сдаваясь, махнул рукой и попросил:
– Сереж, сходи, пожалуйста. Я и впрямь развалился.
Постников ушел. Незнакомые мужчины появились в холле, направляясь к Рюмину, но, заметив Риту, быстро развернулись и исчезли в глубине коридора. Егор не обратил на них внимания. Перевернув несколько листов сценария, он отыскал нужное место и, придвинув сценарий к Рите, сказал:
– Вот тут измени немного. Нужна постельная сцена. Лосев и Оксана. Любовный диалог. И тут – звонок телефона…
– Какого телефона? – удивилась Рита.
– Что значит, какого телефона? – нахмурился Рюмин.
– Если я правильно поняла, Лосев у Оксаны. Но тогда, какой в деревне телефон? Мобильных тогда еще не было.
Рюмин потер лоб и усмехнулся.
– Ну, придумай сама. Пусть с почты прибегут…
– А откуда на почте узнают, где находится Лосев?
– Ну, надо же как-то сообщить ему о том, что строительство замораживается. Ты у нас – автор, придумай что-нибудь. Он смотрит в окно, видит пожар. А дальше – по сценарию…
– Хорошо, я попробую…
– Ладно, – заключил Рюмин, – напишешь, покажешь.
Появился Постников с таблеткой и стаканом воды в руках.
– Ты быстро обернулся, – заметил Егор.
– У администратора есть аптечка, – улыбнулся Сергей, ставя стакан на журнальный столик.
Рюмин бросил таблетку в рот и запил ее водой.
– Итак, мы продолжаем съемку, – заговорил он, ставя стакан, и поднимая взгляд на Риту. – У меня к тебе – один вопрос.
– Да, я слушаю.
Егор сделал паузу.
– Ты не хочешь сыграть Оксану?
– Нет, – спокойно ответила Рита.
Рюмин потер лоб и немного помолчал.
– Ты, наверное, не поняла, – предположил он. – Я предлагаю тебе сняться в кино. Будешь играть главную роль – Оксану.
– Я все поняла, – улыбнулась Рита. – Но я не хочу.
– Почему?
– Можно, я не буду объяснять?
– Рита, если ты боишься, – Егор замялся, подыскивая слова, – режиссерского диктата, то я обещаю, его не будет.
– Ну, что вы, Егор Александрович, – остановила его Рита, – я ничего не боюсь. Но просто это – не мое. Нужно заучивать роль, нужно в дублях повторять все по нескольку раз. А потом, – вспомнила она, – это что? В постельной сцене раздеваться придется? Нет, нет и нет, – и решительно закончила, – я не хочу. И не уговаривайте!
Рюмин, нахмурившись, вздохнул.
– Вообще-то, я знал, что ты откажешься.
– Егор Александрович, – спохватилась Рита, – вы только не обижайтесь. Я честно сознаюсь, еще в прошлом году мне хотелось сыграть Оксану, и, если бы мне тогда предложили, я бы согласилась. Но, посмотрев, как ее изображает Тузова, я поняла, что так не смогу, именно поэтому я теперь отказываюсь.
– У Тузовой семейные обстоятельства, – заметил Рюмин. – Она отказалась сниматься. Теперь все, что сделано, придется переснимать.
– Я вам сочувствую, но и вы поймите меня. Как я могу браться за дело, в котором ничего не понимаю? Это, по-моему, неправильно.
– Хорошо, Рита. Я уже сказал, что я тебя понял, и настаивать не собираюсь. Тузовой мы найдем замену. Так что не думай, что ты нас подводишь, – Рюмин помолчал немного, а потом посмотрел на Постникова, – Сережа, ты всех оповестил, кто завтра с утра будет занят?
Постников вскочил с кресла.
– Ты, как всегда, прав, я забыл озадачить Бычкова.
Рите показалось, что Рюмин специально отослал Постникова, намереваясь что-то сказать ей. Но Егор, оставшись один на один с ней, продолжал сидеть молча. Рите опять стало жаль его. Вот, человек попросил ее помочь, а она отказалась. Даже по виду Рюмина заметно, что он огорчен ее отказом.
Понимая, что пауза затянулась, Рита спросила:
– Егор Александрович, чтоб вам не мешать, я пойду?
– Ты мне не мешаешь, – возразил Рюмин. – Ты приходить-то на съемки будешь?
– Конечно. Как работа будет позволять, так сразу и приду. А если вы еще долго, то потом у меня будет отпуск.
– Ладно, – вздохнул Рюмин, – приходи завтра.
– Обязательно приду, – пообещала Рита. – Пока.
– До свидания, – попрощался Рюмин.
Он встал и проводил Риту до лестничной площадки. Ей вновь показалось, что он хотел что-то сказать. Но опять появились мужчины, подступившие к Егору со своими проблемами, и Рита, махнув рукой, оставила Рюмина решать производственные вопросы.

Рита написала постельную сцену, и вечером следующего дня принесла распечатку. Рюмин был занят: он, Володя Зорин, исполнявший роль Лосева, и еще трое артистов обсуждали постановку эпизода. Рита издали слушала мужские споры. Постников, подошедший несколько позже, остановил ее, когда в одну из пауз она хотела отдать распечатку Рюмину.
– Егор Александрович не любит, когда кто-то мешает его работе, – шепнул он, придерживая ее за руку.
– Я вот тут дописала, что он просил, – пояснила Рита.
Постников забрал у нее распечатку и сказал:
– Приходи завтра. Они теперь до ночи будут сидеть.
Понимая, что ее присутствие необязательно, Рита ушла с некоторым чувством обиды. Да, сценарий написала она, но теперь кто-то воплощал его в кинофильм. Без нее. Возможно, Рюмин и приглашал ее сниматься, чтобы она оказалась в работе, чтобы не чувствовала себя лишней?
Домой возвращаться не хотелось. Рита направила мотоцикл к парку Победы, чтобы оттуда, с вершины холма посмотреть на Синегорские дали. Этот вид всегда ее успокаивал, умиротворял.
Но, выехав на смотровую площадку, Рита остановилась, удивленная открывшимся видом. Она поняла, что давно здесь не появлялась. Да, весь город знал, что идет строительство моста, да, часто слышались глухие удары механического молота, забивавшего бетонные сваи, да, на улицах стало больше грузовых машин, но все эти сведения сами по себе существовали разрознено. Повседневная суета отвлекала от общей картины. И, только оказавшись на смотровой площадке, Рита разом увидела все происшедшие изменения.
Мост еще, конечно, не построили, но опоры, стоящие в воде, уже поднялись на достаточную высоту. У берега на песчаной подушке лежало несколько длинных бетонных балок будущего перекрытия. На противоположном берегу по луговине в сторону Ополья протянулась песчаная насыпь. Она погребла под собой остатки старых опор Лосевской поры. Это все, в основном, соответствовало плану Лосева, недавно обнаруженному в городских архивах.
На заседание в префектуре, когда сообщили о находке, специально пригласили представителей редакции «Синегорской правды». И Коркин, взявший с собой Риту, тоже выступил на заседании. Он предложил выставить перед префектурой стенд, на котором изобразить план Лосева. Стенд со схемой строительства, действительно соорудили, а заодно на ней изобразили и те изменения, которые в план Лосева внесло время.
Сейчас, стоя на смотровой площадке, Рита видела перед собой не условную схему, а реальные опоры и насыпи будущих дорог. Вон там уже угадывается развязка, оттуда уже начата отсыпка дороги в обход Ручьев, через Рогово и дальше на Верховье и Донцы. Видимо сбудется обещание Сергеева о строительстве птицефабрики в Донцах, подумала Рита. Дорога уже подошла к Ручьям, и на окраине деревни уже снесли две нежилых избы. И вдруг Рита поняла, что эта будущая дорога пройдет чуть ли не по бабушкиному дому. На том стенде перед префектурой дорога изображалась таким образом, что она огибала Ручьи, а на самом же деле она пересекала деревню.
Увиденное настолько расстроило Риту, что вздох замер в ее груди, она не могла ни выдохнуть, ни произнести ни слова.
«Надо что-то делать», – думала она, стоя на площадке.
Оглянувшись, она увидела приближающуюся парочку. В парне она узнала Витьку Слегина. Он вел под руку высокую стройную девушку. Они, видимо прогуливались по аллее парка, и, обойдя заросли кустов, вышли на смотровую площадку, не ожидая здесь увидеть кого-либо из знакомых.
Рита заметила их первой, но эта встреча не затронула ее чувств. Она даже не заметила, что Витька смущен и даже замедлил шаг, придерживая свою спутницу. Рита не стала ожидать их приближения. Она просто махнула рукой приятелю и, оседлав свой мотоцикл, покатила в сторону дома. Она тут же забыла о Витьке, ее мысли занимала строящаяся дорога.
«Надо сообщить матери, – подумала она, – пусть сходит в префектуру, или еще куда-то. Нельзя же, чтобы бабушкин дом развалили бульдозером. Это, вообще, какой-то кошмар.»
Закрыв мотоцикл в сарае, она вбежала в дом. Увиденное взбудоражило ее, а размышления привели в такое состояние, что она могла наброситься на любого с требованиями справедливости. Даже Актер залаял, услышав шум. Зоя Алексеевна с Чубаровым в это время готовились ужинать. Константин Андреевич нарезал хлеб, мать накрывала на стол. Они, видимо, вели неторопливые беседы о чем-то своем, поэтому бурное появление Риты нарушило их тихое времяпрепровождение. Они даже не сразу поняли, чем она возмущена.
– Если ничего не предпринимать, – резко заявила Рита, – дом бабушки будет разрушен уже через несколько дней.
– Успокойся. Кому это надо? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Строителям моста.
Рита, немного успокоившись, рассказала о том, что увидела со смотровой площадки.
– Наверное, нужно срочно обратиться в префектуру, – посоветовал Чубаров.
– Мой руки и садись ужинать, – спокойно сказала мать.
Рита вышла на кухню, и струя вода некоторое время бренчала в раковине. Сев за стол, она спросила у Зои Алексеевны:
– Я не понимаю, почему ты так спокойна?
Мать принесла ужин, села рядом, и после этого ответила:
– А волноваться бесполезно. Я уже свое отволновалась.
– Я не поняла, – заметила Рита.
– Что именно ты не поняла? Ты разве не знаешь, что дом не принадлежал бабушке?
– Как не принадлежал? Она же в нем жила.
– Когда-то она жила в доме, построенном ее отцом. Но потом случился пожар, – неторопливо отвечала Зоя Алексеевна, но слова ее предназначались скорее Константину Андреевичу.
Это Рита поняла по большому количеству деталей, упомянутых матерью, о которых она давно знала, но которые были неизвестны Чубарову. Помешивая в чашке чайной ложечкой, Зоя Алексеевна улыбалась, глядя перед собой, и вспоминала давние события:
– Когда случился пожар, мне было года четыре, поэтому всех подробностей я не знаю. Но, судя по более поздним рассказам мамы, я думаю, у нас взорвался бак с керосином. То ли уголек попал туда из печки, то ли еще что. А когда полыхнуло, мама схватила меня в охапку, и выскочила из дома. Ничего, ни вещей, ни документов, она не захватила. Все сгорело.
– Неправда, – тихо возразила Рита. – Не все сгорело.
– А ты откуда знаешь? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Бабушка Ксеня спасла все, что для нее составляло ценность, – ответила Рита. – Ей был дорог ребенок, это ты. А еще ей были дороги некоторые вещи, которые напоминали о любимом человеке.
– Опять твои выдумки? – нахмурилась Зоя Алексеевна.
– Вовсе это не выдумки.
Рита резко поднялась из-за стола и ушла в свою комнату.
– У нее просто мания, – сказала Зоя Алексеевна Чубарову.
– Мания? – добродушно удивился Константин Андреевич.
– Ну, навязчивая идея, – поправилась Зоя Алексеевна. – Фантазия у нее хорошая, вот и выдумывает.
Вскоре Рита вернулась.
– Константин Андреевич, будьте независимым экспертом, – предложила она. – Вот этот мешочек я нашла в старом бабушкином шкафу. Мама, в каком году произошел пожар?
– В шестидесятом.
– Так, – довольно произнесла Рита, и движением фокусника извлекла из мешочка пригоршню монет, – заметьте, все монеты пятьдесят пятого года.
– И что это доказывает? – вздохнула Зоя Алексеевна. – Новые деньги появились в шестьдесят первом году, а до этого твои монеты везде встречались в любом количестве.
– Ладно, я это уже слышала, – остановила ее Рита. – Но вот, посмотрите, портрет, найденный в том же шкафу. Про него нельзя сказать, что он сделан после шестидесятого года. Не правда ли?
Рита с торжествующей улыбкой положила на стол перед Чубаровым фотографию Лосева.
Мать уже видела портрет, поэтому Рита предъявила его Константину Андреевичу. Тот взял фотографию в руки и стал внимательно рассматривать.
– Да, – заметил он, – если меня не подводит память, нечто подобное я видел в Москве, в квартире Софьи Кирилловны.
– Мало ли, где нашла его бабушка, – предположила Зоя Алексеевна. – Может, и после шестидесятого года.
– Маме ничего доказать нельзя, – махнула рукой Рита.
– А это – те самые два тома «Графа Монте-Кристо»? – спросил Константин Андреевич.
Он взял принесенные книги и провел пальцем по обертке.
– Да, это Дюма, – подтвердила Рита.
– Ну, что ж? Дорогая Марго, вы призвали меня в независимые эксперты. Спасибо за доверие. О, высокий суд! – поднимаясь, театрально произнес Константин Андреевич. – Обещаю говорить правду и только правду. Имея возможность изучить предъявленные доказательства, я готов, как эксперт, подтвердить их подлинность и возможность использования в настоящем деле. Вместе с тем, обращаю внимание высокого суда, что каждое из этих вещественных доказательств, будучи взятое независимо от остальных, не может безоговорочно подтвердить версию, выдвигаемую уважаемым обвинением.
Чубаров поклонился в сторону Риты.
– Но в то же время оно не может и опровергнуть ее, что требует уважаемая защита, – поклонился он в сторону Зои Алексеевны. – Тем не менее, все эти доказательства, справедливо объединенные обвинением, не позволяют безусловно согласиться с защитой, но увеличивают вероятность того, что они были вынесены из пламени пожара. Жаль, нельзя приобщить к делу показания самого вынесшего…
– В общем, ни да, ни нет, – засмеялась Зоя Алексеевна.
– Ну, скорее да, чем нет, – возразил Чубаров. – Ну, сознайтесь, ведь процентов восемьдесят за то, что Рита права.
– На девяносто девять, – поправила Рита.
– Ну, если вы так просите, я согласна на шестьдесят процентов, – сдалась Зоя Алексеевна. – Но это ничего не меняет.
– Вот видите, Константин Андреевич, – заметила Рита, – маму просто невозможно в чем-нибудь убедить.
 – Так вот, продолжу о бабушкином доме, – принялась рассказывать Зоя Алексеевна. – На том пожаре вещи, практически, сгорели все. И мы, как погорельцы, долгое время жили в колхозном клубе. Мне это нравилось, я могла смотреть раз в неделю бесплатное кино. А потом колхоз нам построил новый дом. Я не буду вас слишком утомлять, скажу короче. Позже я вышла замуж и перебралась сюда, в Синегорск, а мама осталась в Ручьях. Два с половиной года, как она умерла. А много раньше, когда колхоз у них стал разваливаться, я ее как-то спросила, что ей причитается из колхоза. Она обещала узнать. Но сельсовет и колхозное начальство у них в Донцах. А это семь километров. В общем, как я понимаю, она так и не собралась. Только после ее смерти я съездила в Донцы. Но никаких документов не нашлось. Мне сказали, что дом принадлежит колхозу, которого нет. И земля вся поделена. А мать нигде, ни в каких документах не фигурирует. Почему? Неизвестно. Все покрыто мраком.
– Ну, наверное, можно через суд, – предположил Чубаров.
– А на кого подавать в суд? – спросила Зоя Алексеевна.
– Значит, дом бабушки Ксени завтра развалят бульдозером, – со вздохом констатировала Рита.
– Ну и развалят, – рассердилась Зоя Алексеевна. – И бабушки уже нет, и дома не будет. Все равно он не наш. Чего ты куксишься? Раньше нужно было думать. Ты говоришь, что насыпь к огородам довели? Значит, все равно уже не успеть…
На этом разговор и закончился. Рита собрала принесенные вещи и ушла в свою комнату. Завалившись на диван, она открыла первый том Дюма и начала читать. Конечно, когда-то она уже читала знаменитое жизнеописание Эдмона Дантеса. Зная общее направление развития событий, Рита с удивлением открывала любопытные детали, не замеченные при давнем прочтении, а может быть, забытые ею.
Первый раз она вынырнула из этого процесса в двенадцать. За стеной, на кухне, прокуковала кукушка в часах, Рита не успела сосчитать число ударов, но, подняв глаза на будильник, стоявший рядом на столе, поняла, что наступила полночь.
«Надо ложиться спать», – подумала она, а взгляд опустила на страницы книги.
В следующий раз она вынырнула в полпервого.
«Завтра не встану», – испугалась она и, собравшись с духом, с сожалением закрыла книгу.


10

Съемочная группа начала работу. Опять то тут, то там огораживалась территория, выставлялись предупредительные надписи, суетились механики, толпились художники и гримеры, режиссер что-то говорил, размахивая руками, оператора то поднимали вверх на ферме, то катили на тележке, слышался металлический звук мегафона, кто-то кричал: «пошел» или «стоп». Словом, в Синегорске снимали кино.
Даже в будний день хватало зевак, наблюдавших за перипетиями съемочного процесса, детвора группами перебегала с места на место, отслеживая интересные моменты. Многие зрители с удовольствием принимали участие в массовке.
Рита умышленно не приближалась к месту съемок. Каждый вечер она звонила на сотовый Постникову, спрашивала, нужно ли ей появляться на съемочной площадке. В ответ, как обычно, слышалось: заявок пока не поступало. Это, с одной стороны, ее успокаивало, не надо выкраивать время, подстраивать планы, не требовалось отпрашиваться у Коркина. Но, с другой стороны, чем дольше это продолжалось, тем становилось обиднее. Получалось, что ее участие никому не нужно.
Покинув редакцию, Рита заводила мотоцикл и проносилась по верховым улицам. Оттуда она хорошо видела, в какой части города идет съемка. После этого она скатывалась по одному из спусков к намеченному пункту, но, приблизившись, останавливалась где-нибудь на параллельной улице, откуда издали смотрела за суетой киношников и в то же время оставалась незамеченной.
Постникову удалось договориться: начальник строительства только ради Чубарова согласился пустить съемочную группу на стройку. Отдельно, в стороне от строительной техники поставили две бытовки, плотники сколотили какие-то щиты и мостки, неизвестно откуда привезли старый поломанный бульдозер, который сгрузили краном и поставили возле бытовок. На этом фоне, изображающем строительство, снимались многие эпизоды будущего фильма.
Вечером к ужину возвращался Чубаров. Сидя за столом, он рассказывал о подробностях очередного съемочного дня. Но разговаривал он, в основном, с Зоей Алексеевной. Рита обычно в беседах не участвовала. Поев вместе со всеми, она уходила в свою комнату и закрывала дверь. Писательская работа у нее не клеилась. Мысли кончились. С трудом вымучив пару фраз, она с досадой перечеркивала их и отбрасывала тетрадку. В такие моменты ее успокаивало чтение Дюма.
Однажды вечером, когда она перед уходом с работы позвонила Постникову, тот неожиданно сказал:
– Ты не могла бы сегодня встретиться с Рюминым?
– Когда и где? – поинтересовалась Рита.
– Да хоть сейчас. Он просил меня связаться с тобой и пригласить на встречу. Мы сегодня кончаем пораньше. Так что, он может с тобой побеседовать в любой момент.
– А где?
– Погоди, я сейчас спрошу.
И через мгновение в трубке опять послышался его голос:
– Он сказал, что будет ждать тебя на набережной.
– Ладно, я поняла, – ответила Рита. – Пускай ждет.
– Ты только не долго, – озабоченно заметил Постников.
– Это он вам говорит? – усмехнулась Рита.
– Конечно, нет, это я сам. Я же знаю, что ты любишь воображать. Так что, не советую.
– Больно много вы знаете, – рассмеялась Рита. – Обойдемся без советчиков. Все. Будьте здоровы. Пока.
– Пока будем здоровы.
Рита положила трубку телефона и посмотрела на часы. Раньше чем через полчаса появляться на набережной нельзя. А то Рюмин может подумать, что она, как собачка, ей свистнули, она и примчалась. Нет, полчаса – это минимум. А на мотоцикле она доберется за три минуты. Значит, по пустой комнате придется ходить еще двадцать пять минут. Хорошо, что из редакции все уже ушли.
Как же медленно тянется время! А, собственно, зачем она понадобилась Рюмину?
«Если опять какую-нибудь постельную сцену попросит написать, то я откажусь, – решила Рита. У Лосева была любовь, нахмурилась она, а постельных сцен не было».
Но, дважды пройдясь по комнате, она вздохнула и с сомнением произнесла:
– А может быть, были? Наверное, все было. Но только тогда они к этому относились как-то иначе, чем сейчас.
Она посмотрела на часы. Прошло четыре минуты.
«А вдруг Егору нужно что-то срочно мне сообщить, – испуганно подумала она, – а я тут прохлаждаюсь. Постников прав, когда сказал, что я – воображала. Ну и пусть Егор думает, что я примчалась по его свисту. Ведь так оно и есть. Просто мы встретимся и поговорим. Я же не пойду к нему в номер…»
Выкатываясь на набережную, Рита специально снизила скорость. Посмотрев на часы, она констатировала, что приехала через пятнадцать минут после звонка. Но Рюмин уже ждал ее. Он медленно, глядя себе под ноги, шагал вдоль парапета, и не видел, как она подъехала. Рита сбавила газ, и мотоцикл катился почти по инерции. Егор оглянулся только в тот момент, когда Рита оказалась уже рядом.
– Здравствуйте, Егор Александрович, – первой заговорила Рита. – А вот и я.
– Здравствуй, Рита. Наконец-то, я вижу автора! Ну что же ты все прячешься?
– Неправда, – возразила она. – Я каждый вечер спрашиваю, приходить ли мне. Но Постников говорит, что я не нужна.
– Придется его наказать, – хмуро заметил Рюмин.
Рита спрыгнула с седла и остановилась, придерживаясь за рукоятку руля. Егор тоже взялся за руль. Они толкнули мотоцикл, и пошли вдоль набережной, придерживая машину.
– Зачем же вы его вините? – заговорила Рита. – Он ни при чем. Если бы я понадобилась, он бы сразу мне сказал.
– Рита, ну, зачем ты так говоришь? – поморщился Егор. – Еще в прошлый раз я тебе сказал, что ты автор, а значит, в любой момент можешь приходить на площадку. Я же еще тогда тебя приглашал.
– Это вы так каждого автора приглашаете?
– Нет, только тебя.
– За что же это мне такие льготы?
– Да так. Ты же все прячешься от меня.
– Вот уж нет. Зачем мне прятаться?
– Не знаю. А зачем тебе издали рассматривать съемки.
– Почему вы думаете, что я издали рассматриваю?
– Так я же вижу и слышу твой мотоцикл.
– Вот еще. С чего вы решили, что это мой мотоцикл? Знаете, сколько у нас в городе мотоциклов? Нет, это вам все показалось. Я с работы прямо домой еду.
– Хорошо, хорошо. Не будем спорить. Ты лучше скажи, завтра придешь?
– А зачем? Что мне нужно делать?
– Да ни зачем. Просто приходи, и все. Когда ты рядом, как-то легче дело идет. Даже если ты прячешься.
– Да не пряталась я. Зачем это мне?
– Ну, хорошо, хорошо. Придешь?
Рита подняла взгляд на Рюмина и увидела такую грусть в его глазах, что не смогла отказать ему.
– Я приду, – пообещала она. – А вы уже много сняли?
– Да, но еще больше осталось. И переправа, и пожар.
– Егор Александрович, вы думаете, фильм получится?
– Знаешь, я никогда не загадываю. Самому может нравиться или не нравиться, а оценить, как это воспримет кто-то другой, трудно. Разве ты можешь заранее сказать, понравится читателю то, что ты пишешь?
– Нет, конечно.
– По-моему, автор никогда не может прочесть свое произведение так, как оно предстает перед читателем. Он заранее знает содержание, для него нет ничего неожиданного. То есть текст не может произвести на него то впечатление, которое он оказывает на читателя.
– Я об этом как-то не задумывалась. Наверное, вы правы, – Рита помолчала. – А после того, как вы закончите съемки, сколько нужно склеивать фильм?
– Монтировать, – улыбнувшись, поправил ее Рюмин. – Вообще-то, по-всякому бывает. Монтаж, озвучивание. Быстро не получается. Это ведь тоже творческий процесс.
Они дошли до конца набережной. Крутой склон подступал здесь к самому берегу. Дальше дорога, разрезая холм, поворачивала вверх.
– Ну, что? – спросил Рюмин, – повернем назад?
– А вы давно смотрели на строительство моста сверху? – поинтересовалась Рита.
– Я вообще в этом году не смотрел сверху, – сознался Егор. – Все некогда. Нам на строительстве отвели две бытовки, мы там и снимаем.
– А хотите посмотреть? – предложила Рита. – Немного придется подняться пешком. Мотоцикл без разбега по склону двоих не вытянет. А там, наверху, мы быстро доедем.
– Тогда поезжай, а наверху меня подождешь. Все будет легче, чем на руках тащить мотоцикл вверх.
Рита села в седло, отъехала немного назад и, разогнавшись, устремилась на подъем. Рюмин неторопливо поднимался по тротуару, который сначала тянулся широкими ступенями, а ближе к вершине просто превращался в лестницу. Наверху, дождавшись режиссера, Рита пригласила его на мотоцикл.
– А мы не упадем? – усмехнулся Егор.
– Вы, главное, держитесь крепче, – предупредила Рита и направила мотоцикл к смотровой площадке.
Дорога по вершине холма была сравнительно ровной, поэтому они до парка Победы доехали быстро. Их появление на площадке вспугнуло какую-то парочку, расположившуюся на парапете. Рита только издали увидела, что парень с девушкой скрылись за кустами в глубине парка. Больше вокруг ни души. Оставив мотоцикл в стороне, Рита направилась к парапету смотровой площадки.
– О! Прекрасно! – воскликнул Егор. – Сверху строительство смотрится интереснее. Всякие превратные подробности не так заметны. Может быть, снять несколько прогонов с вертолета. Пока не поздно. Вылететь вон оттуда, и вдоль трассы…
Рюмин увлекся и мысленно представлял будущие кадры. Остановившись, он оглянулся. Рита стояла молча, улыбка на ее лице отсутствовала. Егору даже показалось, что она побледнела. Неподвижный взгляд был устремлен прямо перед собой.
– Рита, что случилось? – спросил Рюмин, заметив темноту в ее глазах.
– Бабушкин дом, – тихо произнесла девушка.
Егор нахмурился. Он ничего не понял.
– Бабушкиного дома больше нет, – прошептала Рита и вдруг затряслась в беззвучном плаче.
Слезы текли по ее щекам, но она их не вытирала, только упиралась руками в гранитный парапет и моргала глазами.
– Что с тобой? – Егор осторожно дотронулся до ее плеча.
– Вон там, видишь, деревце, – сквозь слезы заговорила Рита, сама не заметив, что перешла на «ты», – это – яблоня, а рядом, там, где насыпана дорога, стоял бабушкин дом. Вон, в стороне черные бревна. Егор, это все, что осталось от дома, где прошли самые счастливые дни моего детства. Ты понимаешь?
Рита всхлипнула, а Егор одной рукой слегка прижал ее к своему плечу, а другой погладил по голове.
– Ну что ты, ревушка-коровушка?
Услышав такие теплые, знакомые слова, не раз ею слышанные от бабушки Ксени, Рита повернулась к Егору и, уткнувшись лицом ему в грудь, зарыдала почти взахлеб. А он, немного удивленный ее слезами, а еще больше – ее неожиданным доверием, осторожно обнимал ее и гладил по голове, не очень задумываясь, шептал какие-то ласковые слова.
– Ритуля, милая, не надо. Не плачь. Ну, пожалуйста, не надо. Прошу тебя. Успокойся. Чем я могу тебе помочь?
Он наклонился и начал целовать ее в лоб, в глаза, в щеки и, наконец, в губы. Рита закрыла глаза и не сопротивлялась. Впервые ей стало так же хорошо, как в детстве, когда ее утешала бабушка Ксеня. Руки Егора, как и руки бабушки, были сильными и одновременно нежными. И теперь его объятия, казалось, всегда будут защищать ее от невзгод. От поцелуя в губы она чуть не задохнулась. Крутанув головой и, увернувшись от его губ, Рита жадно вздохнула, прошептав:
– Мне же дышать нечем.
– А ты дыши носом, – посоветовал Егор.
– Нет, – покачала она головой. – Так неправильно.
Рюмин улыбнулся и вновь нашел своими губами губы Риты. Они то целовались, то разговаривали, то вновь целовались. В этом бестолковом разговоре Егор сознался, что она ему сразу понравилась, что он пытался в этом сознаться, но она почему-то все время его встречала в штыки. Рита тоже не скрывала, что Егор ей понравился. Но она вовсе не встречала его в штыки, а просто соблюдала некоторую дистанцию. Нельзя же сразу повиснуть на шее незнакомого мужчины. И вообще, смеялась она, я – девушка скромная.
Когда стемнело и на смотровой площадке зажглись фонари, она испуганно очнулась и взглянула на часы.
– Ой, мне пора, а то мама будет ругаться.
– Ты же взрослая, – усмехнулся Егор.
– Она не разрешает к ужину опаздывать, – пояснила Рита.
– Ну, сама разогреешь.
– Ну, что ты, Егорушка? Ты мою маму не знаешь. Она считает, что все должно происходить точно по распорядку. А ужинать после восьми часов вечера просто вредно.
– Ну что ж? Правильно считает твоя мама, – кивнул Рюмин и предложил. – Раз я лишил тебя ужина, то приглашаю тебя, пойдем куда-нибудь в кафе?
– Нет уж, – засмеялась Рита. – Хорошенького понемножку. Нельзя все сразу. Как-нибудь в другой раз.
На мотоцикле они доехали до гостиницы. Рюмин спрыгнул с заднего сиденья и подошел к Рите. Прощаясь, он наклонился, обнял ее и поцеловал. И опять она едва не задохнулась.
– Дыши носом, – сказал Егор.
– Это совет режиссера? – ехидно поинтересовалась Рита.
– Нет, это совет любящего мужчины.
– Опытного?
– Ну, при чем здесь опыт? – нахмурился Рюмин и начал объяснять, – просто у тебя же нос свободен. Дыши, и тогда не задохнешься.
– Да ладно тебе, – рассмеялась Рита. – Я поехала.
– Приходи завтра, – крикнул вслед Егор.
– Обязательно, – уже на ходу ответила Рита.
Но, легкомысленно дав обещание, она совсем забыла, что в редакции, как обычно, в середине недели наступала горячая пора подготовки очередного номера газеты. И, когда в конце дня к ней подошел Коркин и велел сделать к утру обзор почты, Рита поняла, что попасть на съемочную площадку сегодня не удастся. Уже затемно выйдя из редакции, Рита не решилась зайти к Рюмину в гостиницу, а прямиком отправилась домой.
После ужина она ушла в свою комнату и, забравшись с ногами на диван, устроилась в уголке и стала вспоминать все, что произошло на смотровой площадке. Сладкое забытье прервал звонок телефона. Взглянув на экран, Рита узнала номер телефона Рюмина.
– Слушаю, – радостно заговорила она.
– Я думал, ты придешь. Ты же обещала, – раздался немного искаженный микрофоном голос Егора.
– Ой, Егорушка, пожалуйста, извини, на меня сегодня столько работы навалили, что я только сейчас домой заявилась.
– Ты на меня не обиделась? – спросил Рюмин.
– За что? – удивилась Рита.
– Ну, так. За вчерашнее.
– А-а.
– Что, а-а? Обиделась? – уточнил Егор.
– Не очень, – словно нехотя созналась Рита.
– Ты должна знать, что я никогда не хотел тебя обидеть. Ни-ко-гда, – по слогам повторил он. – И запомни, никогда я тебя не обижу. И никому другому не позволю.
– Не надо, Егор, – тихо произнесла Рита. – Я это знаю.
– Ритуля, я тебя люблю, – Рюмин немного помолчал и добавил. – Я тебя очень люблю. Давно. Как только тебя увидел…
Егор вздохнул, а Рита молча продолжала слушать.
– Я все время о тебе думаю. Даже работа полностью не затягивает меня. Нет, я работаю, но мне все время хочется тебя видеть и слышать. Мне нравится твоя походка. Я радуюсь, когда вижу, как ты приближаешься. Меня затягивают твои глаза, кажется, я готов всю жизнь смотреть в них. Никогда раньше я не испытывал такого. А ты? Как ты ко мне относишься? Господи, как я хочу услышать твой голос. Ну, скажи что-нибудь.
Рюмин умолк, настороженно ожидая ее ответа. Рита почувствовала неожиданно возникшую нежность к Егору. Захотелось просто погладить его сильную руку.
– Егорушка, – тихо заговорила она, – я тоже к тебе очень хорошо отношусь. Мне хочется видеть тебя, разговаривать с тобой. Я, конечно, сначала вредничала. Это я понимаю, но мне казалось, что я для тебя – очередное увлечение. И даже не увлечение, а просто так. Ты, наверное, привык, что артистки перед тобой пасуют… Егор, а почему ты не возражаешь? Алло! Алло! Егор, я тебя не слышу.
Рита с досадой нажала кнопочку «отбоя». Почему-то связь прервалась, и неизвестно в какой момент это произошло.
«Надо подождать, – подумала она, – Егор непременно перезвонит».
Рита сидела, держа телефон в руках, и ждала. Но Мобильник молчал. Когда прошло минут пять, она не выдержала и, отыскав, записанный в память телефона, номер Рюмина, сама позвонила ему.
– Абонент недоступен или аппарат его выключен, – сообщил равнодушный женский голос.
«Надо поехать к нему, – решила Рита. – Ведь Егор может подумать, что я специально отключила телефон и не захотела ему отвечать».
Она даже поднялась с дивана, но, взглянув на будильник, поняла, что окажется в гостинице в двенадцатом часу ночи. А значит, чтобы пройти мимо администратора в холле и дежурной на этаже, ей придется что-то объяснять им. И, конечно же, они будут заявлять, что посещения после двадцати трех запрещены, При этом даже не будут скрывать свои презрительные усмешки.
«Нет, я это не выдержу, – поняла Рита, утратив решимость. – Просто надо будет завтра пораньше сбежать с работы, и хотя завтра будет готова верстка, я не буду сидеть до ночи. Я так Коркину и заявлю, что с такой работой мне некогда устроить свою личную жизнь. А уж когда мы увидимся с Егором, тогда и объясню все».
Утром Рита несколько раз пыталась соединиться с Рюминым, но абонент по-прежнему оставался недоступен. А среди дня Егор сам позвонил, но Рита в этот момент находилась в типографии, там стоял такой шум, что она ничего не услышала, и поговорить им опять не удалось. Только ближе к вечеру Рите удалось дозвониться Рюмину.
– Ритуля, я рад тебя слышать, – обрадовано заговорил Егор. – Вчера у меня деньги на счету кончились. А у вас тут после одиннадцати нигде не заплатишь. Я полночи пробегал. А с утра у меня небольшое ЧП, одному артисту нужно срочно уехать, я с ним разбирался и никак не мог отлучиться. Хорошо, что Постникова сгонял.
– Егор, мы вчера недоговорили, а связь прервалась…
– Ритуль, извини, – перебил ее Рюмин, – слушай, я сейчас тороплюсь. У нас эпизод уже срепетирован, сейчас будем снимать. Ты после работы, как в прошлый раз, опять приезжай на набережную, мы с тобой погуляем, поговорим. Ладно?
– Да, я обязательно приеду.
Едва Рита спрятала мобильник, как к ней подошел Коркин.
– После работы мы с тобой должны зайти в префектуру.
– Валерий Семенович, я не могу, – отказалась Рита.  У меня что? Не может быть личной жизни?
– Голубушка, я не покушаюсь на твою личную жизнь, – Коркин поднял указательный палец, – но… Я, конечно, знаю, что из-за таких «но» в личной жизни бывают некоторые осложнения. И тут ничего не поделаешь. Словом, в семнадцать нуль-нуль нас ждут в префектуре. Это еще рабочее время, а потому прибыть ты обязана.
– Через пол часа я удеру, – нахмурилась девушка.
– Рита, пожалуйста, не подводи меня, – опять вздохнул Коркин, – ну, уважь старика. Я, конечно, в данном случае приказать тебе не могу, но очень прошу.
– Ладно, – сдалась Рита. – Двадцать минут, но только из уважения к вам.
Она попыталась позвонить Рюмину, чтобы предупредить его о возможной задержке, но неутомимая женщина равнодушно сообщила об отсутствии связи. Наверное, догадалась Рита, Егор начал съемку и отключил аппарат, чтобы никто не мешал. Расстроенная, она отправилась с Коркиным в префектуру.
Сборище показалось Рите каким-то занудным. В зале набилось много народа. На сцену в президиум вышли три дамы и какой-то мужчина.
Одна из женщин взяла микрофон и с ужасающей дикцией начала что-то рассказывать. Затем она стала приглашать выступить каких-то людей из зала. Настроение Риты стало портиться, все раздражало, мысль о том, что она не предупредила Егора, беспокоила ее. Бессвязные обрывки фраз, услышанные из уст выступающих, создавали впечатление, что она находится среди невменяемых.
– Я не понимаю, что это такое? – спрашивала Рита сидевшего рядом Коркина.
– Да, – ворчал тихо редактор, – ты не знаешь, а ведь так в старые времена партхозактив проходил, а после него кино показывали. Никто ничего не слушал, все ждали кино.
К концу часа вызвали на сцену и Валерия Семеновича. Он, видимо, ожидал этого. Спустившись из зала и выйдя к трибуне, он кратко, но с цифрами доложил о работе редакции. Когда он вернулся и сел рядом, Рита спросила:
– Вы меня для этого сюда позвали?
– Маргарита, ну погоди немного, – прошептал Коркин, – осталось чуть-чуть.
В конце заседания вальяжный мужчина, молча просидевший все время в президиуме, поднялся и, что-то сказав от имени префекта, стал награждать грамотами всех, кого вызывала на сцену одна из дам.
Вдруг произнесли фамилию Таран. Коркин слегка подтолкнул Риту, и ей пришлось идти на сцену. Мужчина, услышав ее фамилию, вручил ей грамоту и изрек уже привычную шутку:
– Девушка – таран, это – оригинально.
Рита, небрежно взяв грамоту, тихо сказала:
– Раздача фантиков…
Сделав вид, что не расслышал, мужчина стал поздравлять следующую женщину, вышедшую к нему. Рита вернулась к Коркину и, упав в кресло, недовольно сказала:
– И зачем я сюда пришла? Вон, сколько народа отсутствует. А завтра вы бы мне сами вручили. Мне было бы приятнее.
– Рита, извини, – прошептал редактор. – Мне сказали, что для награжденных явка обязательна.
Торжественная часть на этом закончилась. Народ, правда, остался на фильм, который обещали показать. Рита же, простившись с Коркиным, побежала к редакции, возле которой остался мотоцикл.
На скорости она вынеслась на набережную и проскочила ее от начала и до конца. Но Рюмина нигде не обнаружила. Одолев подъем, она промчалась до смотровой площадки, но и там его не нашла.
«Зачем я сидела на этом дурацком заседании? – думала она. Нет бы прямо из зала позвонить Егору. А так, где его теперь искать?».
Съехав на обочину, она достала телефон и попыталась связаться с Рюминым. Абонент недоступен. Отчаявшись, Рита остановилась возле гостиницы. Бросив мотоцикл, она пересекла гостиничный холл и подошла к администратору:
– Скажите, ключи от двести седьмого на месте?
Женщина администратор подозрительно оглядела ее и, нагнувшись куда-то под стойку, нехотя сообщила:
– Да, ключи на месте.
– Спасибо, – бросила Рита и выбежала на улицу.
Она не знала, что ей теперь делать, куда ехать, где искать Егора. Он, не дождавшись ее, куда-то отправился, его телефон выключен. Может, даже специально. Он на нее обиделся и теперь не хочет разговаривать. Что же делать?
Начинало темнеть. Еще раз объехав набережную и смотровую площадку и, конечно же, не обнаружив Егора, Рита в слезах направила мотоцикл к дому.
«Надо будет хоть через Чубарова передать извинения Рюмину, – думала она, – пусть скажет, что я прямо после обеда уйду с работы. И пусть Коркин только попробует возразить…»
Рита вошла в дом, Актер радостно залаял и бросился ей навстречу. Собираясь сразу все выложить Чубарову, Рита решительно шагнула через порог, но остановилась в изумлении, увидев замечательную картину. Константин Андреевич и Зоя Алексеевна сидели рядом лицом к двери, а напротив них спиной к Рите располагался Егор. Когда дверь открылась и Рита появилась в проеме, они разом посмотрели на нее и засмеялись.
– А вот и прекрасная Марго, – произнес Чубаров.
– Ой, Егор… Александрович, – запинаясь, заговорила Рита. – Меня отправили на бестолковое собрание, и я никак уйти не могла, а у те… у… телефон отключен. Я не смогла предупредить.
– Да, ладно, Ритуля, – махнул рукой Рюмин. – Я его еще днем отключил, а включить – забыл. Не переживай.
Рита умылась и прошла к столу. На столе стояло две бутылки шампанского. Одна уже начатая, а вторая подготовлена к открытию. Фольга уже содрана, но проволока еще оставалась на месте.
– А по поводу чего празднуем? – с улыбкой спросила Рита.
– Понимаешь, – замялась Зоя Алексеевна, – тут Константин Андреевич пришел, вернее, пришли они вдвоем, Константин Андреевич и Егор Александрович. Вот. Сватают тебя…
До Риты не сразу дошел смысл сказанного. Она нахмурилась, глядя то на Чубарова, то на Рюмина. Зоя Алексеевна стояла рядом и как-то необычно смотрела на дочь.
– Просят отдать тебя замуж за Егора Александровича, – немного отстраняясь, осторожно произнесла она.
«Вот, стало быть, для чего шампанское», – подумала Рита.
– А может, сначала меня спросили? – с вызовом заметила она и, резко повернувшись, ушла в свою комнату.
– Рита, ты куда? – с укоризной позвала ее Зоя Алексеевна.
Но девушка закрыла дверь и не услышала слов матери.
– Я схожу к ней, – предложил Егор. – Это я виноват.
– Никому не надо ходить, – возразила Зоя Алексеевна. – Ну, успокоится девочка, и все будет в порядке.
Но Рюмин поднялся и направился к Ритиной комнате.
– Можно? – спросил он, постучав в дверь.
Не дождавшись ответа, Егор открыл дверь. Рита стояла у окна, и на звук оглянулась. Увидев Рюмина, она опустила голову, и у нее из глаз потекли слезы. Егор подошел и обнял ее.
– Как ты мог? – уткнувшись ему в плечо, бормотала Рита.
Он молча обнял ее, и начал гладить по голове, пальцами расчесывая ее волосы.
– Как ты мог? Даже не сказав мне… – повторила Рита, и, закинув голову, посмотрела на Егора снизу вверх.
Глаза и щеки ее были мокрыми. Он нагнулся и стал целовать их. Она, уворачиваясь, продолжала повторять:
– Как ты мог?
– Я пришел, чтобы сделать тебе предложение: выходи за меня замуж, – произнес Рюмин и, прижав ее, поцеловал в губы.
А когда Рита вырвалась, чтобы вздохнуть, Егор пояснил:
– Я не скрывал, что пришел сватать тебя. Но получилось, что признался я до того, как ты появилась. Не обижайся.
И, прежде чем Рита что-либо ответила, он опять припал к ее губам. Егор отпускал Риту для вздоха и вновь целовал. И продолжалось это неизвестно сколько. Во всяком случае, все обиды Риты вскоре выскочили у нее из закружившейся головы. Она обо всем забыла. Ей опять стало хорошо. Но через некоторое время Рюмин остановился и, дождавшись, когда Рита открыла глаза и вопросительно посмотрела на него, произнес:
– Ты не сказала, как относишься к моему предложению.
Рита улыбнулась и, опустив глаза, вздохнула:
– Я согласна.
Но со свадьбой они решили повременить до осени. Егору, чтобы не переносить продолжение съемок на лето будущего года, предстояло завершить фильм к концу сентября. Так что устраивать свадьбу раньше октября не получалось.
– О свадьбе мы пока говорить не будем, – решила Рита.
– Почему это? – удивилась Зоя Алексеевна.
– А что непонятного? До октября еще далеко. Мало ли что случится. А вдруг кто-нибудь из нас передумает?
– Типун тебе на язык, – нахмурилась Зоя Алексеевна.
– А потом неизвестно, может, мы вообще не будем устраивать свадьбу, – предположила Рита. – Не хочу я, чтобы об этом болтали.
На том и остановились.
– Будем считать, – с улыбкой заключил Константин Андреевич, – что отныне вы тайно помолвлены.
По этому поводу выпили шампанского. Зоя Алексеевна прослезилась. Чубаров утешал ее и шептал что-то на ухо. Было уже поздно, и Рюмина не отпустили одного, пешком до гостиницы ему пришлось бы идти минут сорок. Ему постелили на диване в комнате Риты, а Рита легла с матерью. И долго еще мать шептала ей наставления. А Рита только хихикала, и говорила, что уже пора спать.
Утром все вместе позавтракали и отправились на работу.


11

Летний отпуск Рита провела на съемочной площадке. По просьбе Рюмина она то отправлялась с Левой Бычковым, который устраивал черновые прогоны эпизодов, то просматривала работу художников и даже костюмеров.
– Ритуль, посмотри там, – просил ее Егор, – У меня на это просто катастрофически не хватает времени. А у тебя взгляд незамыленный, ты все легко заметишь. И мне поможешь.
Возможность помочь любимому окрыляла Риту. Она сразу же с радостью летела исполнять то, о чем ее попросил Егор. Однажды Постников даже сказал:
– Скоро нас с Бычковым уволят.
– Почему? – удивилась Рита.
– Так ты одна вместо нас двоих работаешь.
– Все шутишь?
– Знаешь, в каждой шутке… – недоговорил Сергей.
– Не переживай, – успокоила его Рита, – дел всем хватит.
Когда темнело, и работа заканчивалась, когда рабочие начинали убирать аппаратуру и реквизит, Егор предлагал ей пройтись, и они уходили бродить по городу. Маршрут они знали уже наизусть: сначала по набережной, потом – подъем и переход к парку Победы. А там они уже исходили все аллейки, посидели на всех скамейках. Нет, Рита не стеснялась, она бы могла обнять Егора и принародно. Но Рюмин с самого начала сказал, что, в отличие от некоторых собратьев по цеху, свою личную жизнь он не хочет выставлять напоказ.
Конечно, они бывали на дискотеке, и в кафе, но больше их привлекали пустынные места, где они позволяли себе спокойно посидеть, разговаривая о каких-то пустяках, и целоваться, целоваться. Уже ночью они возвращались к гостинице, где Риту ждал мотоцикл. Простившись с Егором, она уносилась в ночь.
Но как-то раз, когда ранним вечером они, как обычно, вышли на набережную, неожиданно хлынул дождь. Хороший настоящий летний ливень, и потому уже через минуту их одежда промокла насквозь и, несмотря на то, что еще пять минут назад было тепло, теперь, стоя под деревом и прижимаясь друг к другу, они дрожали от холода.
– Пойдем ко мне, – предложил Егор. – Надо хоть немного обсохнуть, а то простудимся и заболеем.
Рита только мгновение колебалась. Поскольку гостиница оказалась рядом, они, не дожидаясь окончания дождя, бегом бросились туда.
– Ох, как вы промокли, – улыбнулась администратор, отдавая ключи Егору.
Когда они поднялись в номер Егора, у обоих стучали зубы от озноба. Рюмин сразу прошел в ванную комнату и включил горячий душ.
– Ритуль, давай забирайся в ванну. Тебе надо погреться, – предложил он. – Быстро раздевайся.
Но Риту просто трясло, и она стояла молча, не в силах справиться с пуговицами на мокрой блузке.
– А ты? – стуча зубами, спросила она.
– А я после тебя. Давай быстрей.
– Я… я… не могу, – пожаловалась Рита.
Недолго думая, Егор стал ей помогать раздеваться. Только стоя под теплыми струями душа, Рита смогла заговорить.
– Ты тоже замерз, вон, трясешься, я же вижу, – выглядывая из-за занавески и сдувая теплую воду, бегущую по лицу, сказала она. – Забирайся сюда, мы здесь оба уместимся…

Только в начале двенадцатого Рита позвонила домой.
– Мам, я сегодня не приду, – быстро произнесла она. – Ты не волнуйся. Все в порядке. Просто уже поздно.
– Как же так? Рита, ты где? – забеспокоилась Зоя Алексеевна. – Что случилось?
– Мама, я же тебе говорю, что все в порядке. Просто, если сейчас ехать домой, я приеду слишком поздно и не высплюсь. А завтра мне рано вставать. Зачем мне лишний раз мотаться?
– А где ты будешь ночевать? – спросила мать.
– Мам, какая ты любопытная.
– Ты у Егора?
– Ладно, все, мама. Спокойной ночи. Завтра я тебе позвоню, – решительно завершила разговор Рита.
Но на следующий день она позвонила лишь затем, чтобы сообщить, что опять не собирается ночевать дома. Зоя Алексеевна снова попыталась расспросить ее. В ответ Рита наговорила матери много слов о том, что она уже взрослая и имеет право на собственную жизнь, не отчитываясь ни перед кем.
Как-то среди дня, зная, что мать находится на работе в школе, Рита заскочила домой и собрала свои вещи, необходимые для самостоятельной жизни. Тяжелую спортивную сумку с вещами она быстро довезла на мотоцикле. Правда, уже в номере Рита вспомнила, что забыла ноутбук. Это ее не сильно расстроило. Она заметила, что с тех пор, как осталась в номере Егора, ее не тянуло к письменному столу. Новые ощущения, новые впечатления, можно сказать, изменили ее мировосприятие. Да и времени у нее теперь ни на что не оставалось.
Она уже не могла понять, как существовала без Егора. Ее переполняла уверенность, что отныне они всегда будут вместе. Он стал ее мужем, родным и близким, человеком, любимым, ради кого она теперь выстраивала свое существование. Рита училась заботиться о нем, и, насколько можно в условиях гостиницы, пыталась вести хозяйство. Но Рита запомнила желание Рюмина не выставлять напоказ личную жизнь. И потому старалась, чтобы никто не догадался об их отношениях с Егором.
Выполнить это оказалось, конечно, сложно. Ей постоянно хотелось дотронуться до его руки, или прижаться к его плечу. Иногда, когда он сидел рядом с оператором, Риту просто притягивало к нему. Она с трудом сдерживала желание подойти и поцеловать его в висок, прямо в короткие серебристые волоски. Находиться рядом и не позволять себе сделать это – вот истинное мучение.
И еще существовала причина, по которой скрывать их отношения было проблематично. Дело в том, что прятаться приходилось от членов съемочной группы, которые размещались по всей гостинице.
Рюмин перебрался из одноместного номера в двухместный, и, чтобы у Риты не возникало никаких осложнений с администрацией, он прописал и ее в тот же номер. Кроме того, он убедил администратора, что ему нужен номер, расположенный на отшибе. Такой номер нашелся в конце коридора, за лестничной площадкой. Правда, он считался шумным, так как за стеной располагалась шахта лифта. Но последнее обстоятельство не смутило ни Егора, ни Риту. Их молодые организмы легко игнорировали шум, и, кроме того, засыпали они достаточно поздно, когда лифтом практически переставали пользоваться.
По утрам Рите приходилось покидать номер со всякими предосторожностями. Так, Егор предварительно выходил в коридор, заглядывал на лестничную площадку, а Рита смотрела в приоткрытую дверь и ждала сигнала Рюмина. Тот, убедившись в отсутствии в пределах видимости знакомых, махал рукой, и Рита легко выскальзывала из номера. Иногда ей даже нравилась эта таинственность, эта игра в секретность.
Рита, конечно, понимала, что и мама, и Чубаров обо всем знают, ее это несколько смущало, но она верила, что Константин Андреевич не станет направо и налево рассказывать о ее взаимоотношениях с Егором, а уж мать – тем более. Только вначале, встретившись с Чубаровым, Рита смущенно отвела взгляд. Но Константин Андреевич как-то особенно по-доброму смотрел на нее, и напряжение, с которым Рита ожидала этой встречи, оставило ее.
Отпуск у Риты закончился. Пришлось отправляться на работу. Но теперь от гостиницы до редакции она могла добежать за пять минут. И дополнительные полчаса утреннего сна ее очень устраивали.
– Привет, Маргарита, а ты все хорошеешь, – улыбнулся Коркин, когда она появилась в его кабинете. – Как провела отпуск? Я вижу, он явно пошел на пользу отечественному кино. Я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, Валерий Семенович. Каждый день пропадала на съемочной площадке с утра до ночи.
– Ну, может, не всегда, – хитро улыбнулся редактор.
– Вы о чем? – поинтересовалась Рита.
– Да ладно, признаюсь, видел тебя с одним интересным мужчиной. На прогулке. Хотя, возможно, это происходило во время работы.
– Нехорошо, Валерий Семенович, подсматривать, – засмеялась Рита. – А что вы сами делали в такую поздноту?
– Некоторые по воскресеньям работают до ночи, а мы в поте лица отдыхаем на даче и вынуждены поздно возвращаться. Впрочем, хватит шуток, – Коркин нахмурился. – Работы полно. Префектура прислала материал, обработай его аккуратненько. Сокращать можно несильно. На треть, не больше.
Валерий Семенович передал ей стопку листков, и Рита отправилась на рабочее место, понимая, что отпуск теперь будет только летом в следующем году.
Вечером она решила забрать из дома ноутбук. Дождавшись прихода Егора, она накормила его остатками курицы-гриль с помидорами и холодной вареной картошкой. А после ужина она объявила, что ей надо съездить домой за ноутбуком.
– Ты без меня чай не пей, – предупредила она Рюмина. – Я быстро съезжу, а потом попьем вместе.
На подъезде к дому неожиданно заглох мотоцикл. Попытавшись понять, в чем дело, Рита обнаружила, что кончился бензин. И тут она вспомнила, что заправлялась очень давно, так как в последнее время ездила мало, бензин расходовался медленно, поэтому она и забыла вовремя заехать на заправку.
От места, где она остановилась, до заправки пришлось бы добираться долго. Как назло, и машины попутные по улице не проезжали. До дома казалось ближе, но придется руками катить.
«Ладно, как-нибудь докачу до дома, – подумала Рита. – Мотоцикл оставлю в сарае. Потом, когда смогу, надо будет купить канистру бензина».
Под горку мотоцикл катился легко, и вскоре Рита добралась до дома. Поставив мотоцикл в сарай, она в углу нашла канистру, на дне которой плескалось немного бензина. Рита поняла, что теперь и доехать сможет до заправки. В это время в открытую дверь сарая, радостно скуля и виляя хвостом, вбежал Актер.
– Привет, дорогуша, давно не виделись.
Рита обрадовалась и, присев на корточки, ласково потрепала Актера по холке, потом осторожно стала чесать ему уши. Это пес обожал. Он застыл и только подрыгивал задней ногой, изображая, что сам чешет себе ухо.
Скоро Рита устала, и процедура на этом закончилась. Актер покрутил головой, отчего уши его помотались, как тряпки. Затем он подпрыгнул, норовя лизнуть Риту в лицо.
– Но-но-но, только без этого, – увернулась Рита.
Они направились в дом. В комнаты натекал вечерний сумрак, хотя свет еще не зажигали. Вкусно пахло жареным мясом. Но присутствия ни матери, ни Константина Андреевича не обнаруживалось.
Не в кино ли они? Еще раз вдохнув приятный запах ужина, Рита решила, что ей надо учиться готовить.
«Кормлю Егора, Бог знает чем, – подумала она. Виновата буду я, если он испортит желудок».
Рита прошла в свою комнату и собрала ноутбук. Оглядевшись, она потрогала томики Дюма, но взять их не решилась. Читать-то ей некогда. Пусть уж «Граф Монте-Кристо» ожидает здесь до лучших времен. Она прислушалась. Ей показалось, что где-то неподалеку разговаривают.
«Видимо, кто-то прошел по улице», – предположила она.
Рита вздохнула и, повесив сумку с ноутбуком на плечо, направилась к выходу. Мелькнула мысль заглянуть на кухню, очень уж аппетитно пахло мясом, но она сдержала себя. Снова где-то заговорили, и даже послышался женский смех. Рита с недоумением оглянулась. У закрытой двери комнаты, в которой жил Чубаров, лежал Актер. Рита вернулась ближе к двери, потому что звуки слышались отсюда.
Актер, к которому она подошла, поднял голову и почти вопросительно посмотрел на нее. Но было тихо, и Рита сама не знала, почему она вернулась. И в тот момент, когда она уже решила уходить, из-за двери послышался женский голос.
– Костенька, какой же ты нахал, – засмеялась женщина.
Рита с изумлением узнала голос матери. Чубаров ответил что-то неразборчиво. Зоя Алексеевна опять засмеялась.
– Нет, ты хороший нахал…
Рита быстро вышла на улицу. Мысли ее охватило смятение. Она одновременно ощущала и удивление, и обиду. Ей почему-то даже показалось, что ее предали.
«Мама, самый близкий после Егора человек, и Чубаров, добрый и до сих пор очень приятный в обхождении мужчина… Как же так? Он же, можно сказать, больной и старый… Константин Андреевич и мама… Неужели у них – любовь? Но это же смешно. Им уже пора о покое думать… Мама, конечно, еще ничего. И хотя ей уже пятьдесят пять, она иногда очень хорошо смотрится, особенно, если не сильно устала. А Константину Андреевичу скоро семьдесят. Это же невообразимо много…»
Рита на скорости подлетела к гостинице, но встречный ветер не успокоил ее волнений. Возбужденная, она взбежала по лестнице на второй этаж, забыв обо всех маневрах секретности, и стремительно вошла в номер. Егор появился минутой позже.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ты где пропадал? – вопросом на вопрос отозвалась Рита.
– Я с Сергеем разговаривал, а ты нас чуть с ног не сбила.
– Я не заметила, – она ходила по номеру, не сняв куртки.
– Рита, что случилось? – Егор остановил ее, взяв за плечи.
Рита уткнулась ему в грудь и принялась сбивчиво рассказывать. Егор молчал и продолжал удерживать ее, пока она говорила. Когда слова у нее иссякли, он тихо спросил:
– И ты что? На мать обиделась?
– Не знаю, – Рита нахмурилась. – Меня нет – а они…
– Разве случилось что-то страшное? – спросил негромко Рюмин. – Твоя мама – очень симпатичная и, хочу подчеркнуть, нестарая еще женщина. Ты сама рассказывала, что после гибели твоего отца она занималась только тобой. А теперь, когда ты начала самостоятельную жизнь, ей не хватает общения. Она по вечерам остается одна. Наверное, в ее возрасте это грустно.
– Она оставалась одна, когда я училась в институте.
– Вот именно. Она и тогда страдала. Ты ей часто звонила?
– Да. Я звонила каждый день, – возразила Рита, и, спохватившись, тут же поправилась. – Ну, почти каждый день.
– Ох, Ритуля! До сих пор она любила только тебя и, как бы, принадлежала только тебе. А теперь появился кто-то, кто ей дорог. Ты просто ее ревнуешь. Но неужели она не имеет права на обычное человеческое счастье? По-моему, ты должна радоваться за нее, ведь, если все так, как ты говоришь, то значит, у нее появился человек, о котором она будет заботиться и который скрасит ее существование.
Рита слушала Егора, и его слова, его тихий голос постепенно успокоили ее. И, главное, она поняла, что Рюмин прав, упрекнув ее в ревности. Ведь в тот момент, когда она случайно подслушала смех матери, ее, и впрямь, захлестнула обида и на мать, и на Константина Андреевича. Она тогда впервые подумала о Чубарове с неприязнью.
Доводы Егора оказали на нее благотворное воздействие. И вообще, его широкая грудь, на которую ей нравилось припадать, служила надежной опорой. В ощущениях его тепла все ее проблемы теряли свою значимость. Хотелось, расслабившись, довериться воле уверенного капитана и его сильным рукам, держащим руль корабля. Хотелось почувствовать себя маленькой, о которой любимый человек заботится с любовью и нежностью…

Подкрался сентябрь. Коркин зашел в комнату, и сказал Орешкину, изображавшему за столом задумчивость, которая на самом деле маскировала послеобеденную дремоту:
– Владимир Иванович, вы помните, что завтра вам нужно успеть побывать во второй городской школе и в гимназии?
– Помилуйте, Валерий Семенович, – изысканно отозвался Орешкин, выходя из состояния умиротворенности, – как же я могу забыть о начале нового учебного года? У меня только один вопрос: где снимать начало праздника, а где концовку?
– Вы бы приобрели мотоцикл, – заметил Коркин. – Как у Риты. Успели бы всюду.
– Нет уж, увольте, – отмахнулся Орешкин, – не в моем возрасте гонять верхом. Мне больше нравится транспорт на четырех колесах.
– Подержанные машины сейчас не дорого стоят, – усмехнулся редактор.
– Самому за рулем? – воскликнул Орешкин. – Нет уж, я люблю, когда меня возят.
– Увы, персональную машину с шофером вы пока не заслужили, и, видно, не заслужите, – констатировал Коркин. – придется ездить на автобусе. И – на четырех колесах, и – везут.
– А я и не возражаю, – согласился Владимир Иванович.
Из их шутливого разговора Рита узнала, что пришел сентябрь. Егор по вечерам стал задумчивым, сидел молча, иногда просматривал свои записи, не разрешал включать телевизор и неохотно общался с нею. Она беспокоилась, пытаясь понять, что с ним. Даже мелькнула ужасная мысль: не перебраться ли ей обратно к матери. Но, когда, выясняя отношения, Рита прямо спросила об этом Егора, тот сначала не понял, что ее беспокоит и зачем ей возвращаться домой.
– Ты совсем перестал со мной разговаривать, – пояснила Рита. – Может быть, я тебе надоела и мешаю? Скажи, и я уйду.
– Ритуля, милая, зачем ты говоришь глупости? – удивился Рюмин. – Я тебя по-прежнему люблю. Неужели ты не понимаешь, у меня сейчас одна забота: в сентябре надо закончить съемки, чтобы остатки не переносить на следующий год.
– А может, остатки доснять в павильоне? – спросила Рита.
– Я хочу завершить все на натуре. Не люблю связываться с павильоном. Там своих забот хватает. Осталось немного, но, боюсь, погода подведет. И вообще, пора завершать. Ведь только после этого я смогу, наконец, увезти тебя в Москву.
Разве могла Рита после этого не прижаться к груди любимого? И опять потекли дни, наполненные обыденными событиями. Рита утром бежала на работу, спорила с Коркиным, ругалась в типографии, сидела за компьютером, редактируя статьи. Правда, иногда приходилось что-то писать на ноутбуке в гостинице. Но Рита старалась, чтобы это случалось редко. Теперь ей не хотелось тратить на работу те несколько часов, которые ей удавалось провести рядом с Егором.
Ей нравилось изображать какое-нибудь занятие, а на самом деле исподтишка наблюдать за любимым. Она была влюблена в каждое его движение, в каждую его позу. Ей нравилась его привычка, задумавшись, теребить мочку правого уха. Прежде Рита не обращала на это внимания, а теперь она все больше и больше влюблялась в этого мужчину, который стал ее частью. Когда в прошлом году она впервые увидела Егора, то сразу поняла, что он и есть тот принц, о котором она думала еще в детстве. Уже год в ее воздушных мечтах он представал главным героем. Но мечты эти вызывались, скорее, предощущением любви. Теперь же, живя с ним рядом, имея возможность в любой момент обнять его, прижаться губами к его плечу, она уже не могла даже помыслить себя без Егора.
Выходные дни она проводила с ним на съемочной площадке, стараясь все время быть неподалеку. К концу сентября Рита уговорила Егора переснять эпизод у паромной переправы. Рюмин долго упирался, доказывая, что снятый дубль прекрасен, что переснимать его – только портить. Но, как вода по капле камень точит, так и ночной женский шепот может сломить любое мужское упорство.
Когда в очередной раз Рита расхваливала вокальные достоинства Чубарова, Рюмин вздохнул, и пообещал прогнать эпизод. Но тут же с некоторой угрозой сказал:
– Готовьтесь, но, если мне не понравится, не обессудьте – снимать не буду.
Рита обрадовалась, и при удобном случае поделилась новостью с Чубаровым. Слова к песне Рита написала давно, когда только возникла идея, чтобы Константин Андреевич запел в кадре. Мелодию подобрал сам Чубаров, и однажды исполнил ее Рите. Теперь же, когда Константин Андреевич узнал, что Рюмин согласился переснять эпизод, он только нахмурился и отрицательно покачал головой.
– Ничего не получится, – печально произнес он.
– Почему? – удивленно воскликнула Рита.
– Я спел песню твоей маме, и она ей не понравилась.
– Что ей не понравилось? Нормальная песня.
– Ей мелодия не понравилась.
– Ну и что? Если одному человеку не понравилась мелодия, это не означает, что и другим она не понравится.
– Увы, прекрасная Марго, вы неправы. Ваша мать – удивительная женщина. Вы ее недооцениваете. Она сказала, мелодия средненькая, а я думаю, она хотела сказать, что мелодия серенькая, но, так сказать, пожалела автора. А серенькую мелодию исполнять нельзя. Зачем портить фильм?
– Что же делать, Константин Андреевич? – растерялась Рита. – Я так долго уговаривала Рюмина, и, наконец, он согласился. Что же, теперь – отказываться?
– Наверное, придется отказываться, – вздохнул он.
– Нет, Константин Андреевич, – решительно заговорила Рита, – давайте договоримся таким образом. Вы сегодня репетируете, а завтра мы все-таки покажем эпизод Егору… Александровичу. Если ему не понравится, тогда и говорить нечего. А если понравится…
– Тогда – тем более, – улыбнулся Чубаров.
– Договорились? – спросила Рита.
– Ладно, – вздохнул Константин Андреевич, – но я попробую подправить мелодию. Надо, чтобы Зое Алексеевне она понравилась.
– Конечно, попробуйте, – согласилась Рита, – завтра мы только Егору покажем, снимать будем потом, а озвучивать – еще позже. Так что у вас время будет.
На том и условились.
Рита думала, что Рюмин устроит прогон в гостинице. Это часто делалось в холле второго этажа. Но утром Егор сообщил ей, что всем, кто должен участвовать в эпизоде, он объявил общую готовность и отправил на причал. Это Рита поняла так, что режиссер хочет посмотреть все на натуре. Его право. Но когда она приехала к причалу, то с удивлением обнаружила, что Егор призвал сюда и Левицкого со всем его оборудованием.
– Ты собрался снимать? – спросила она Рюмина.
– Конечно.
– А как же прогон?
– Ритуль, будет тебе прогон.  Первый дубль прогоним, а второй снимем, – улыбнулся Егор.
– Но мы не успеем поправить, если что-то будет не так.
– Разве ты не этого хотела? Это последний шанс. Посмотри, как меняется погода. Если что-то будет не так, оставим то, что уже снято. Ну, ладно, Рита, иди, если тебе надо что-то сказать мужикам, и пора начинать.
Рита побежала к Чубарову. Тот стоял с гитарой в руках рядом с Володей Зориным и что-то ему говорил.
– Константин Андреевич, здравствуйте, – запыхавшись от бега, произнесла Рита.
– Доброе утро, юная Марго, – улыбнулся Чубаров. – Рад видеть вас в добром здравии. Ваша мама передает вам привет.
– Спасибо, – отозвалась Рита.
– Привет, Рита, – кивнул Зорин.
– Константин Андреевич, вы знаете, что Рюмин собирается сегодня снимать этот эпизод? – поинтересовалась девушка.
– Догадываюсь. Ведь не зря же здесь собралась такая орда.
– А вы же собирались доделывать мелодию.
– Уже переделал. И получил одобрение вашей матушки.
– Прекрасно, – улыбнулась Рита.
Послышалась команда Постникова, все забегали, завершая подготовку к прогону. Рита, не желая удаляться от центра событий, отошла за спину режиссера. Рюмин сел рядом с Левицким и жестом предложил Чубарову начинать. Тот с гитарой в руках сидел на лавочке под старой липой возле причала. По сигналу Егора он запел.
Слова для песни Рита написала когда-то давно. Теперь она слушала исполнение Чубарова, и почти не узнавала текст, слова почему-то показались чужими. Она отметила, что Константин Андреевич совершенно изменил мелодию. Она стала нежнее, поэтому и матери понравилась, подумала Рита. Мать любит такие протяжные песни.
Когда Чубаров запел последний куплет, к нему направился Володя Зорин, изображавший Лосева. Продолжение эпизода уже не раз отрабатывалось, и все шло без заминок. Артисты доиграли эпизод и остановились, вопросительно глядя в сторону режиссера. Егор молча повернулся к Рите и потер мочку правого уха.
– Что-то тут не так, – задумчиво заметил он.
– Что тут может быть не так? – спросила Рита, подходя ближе. – Паромщик поет, а Лосеву нужно на тот берег, он подходит к причалу…
– Кому паромщик поет?
– Никому, просто так, себе.
– Вот именно, себе. А разве себе так поют? – Егор кивнул в сторону Чубарова.
Константин Андреевич тоже подошел, слушая Рюмина.
– А ты что хочешь? – уточнила Рита. – Чтобы паромщик напевал? Но тогда нужно другую песню.
– Нет, погоди, – остановил ее Егор. – Пусть паромщик поет Лосеву. Тогда все будет нормально. Попробуйте так, – обернулся он к Чубарову и Зорину, – начинаем с того момента, когда Лосев уже пришел на причал.
– Да, – подхватила Рита, – Лосев видит на скамейке гитару и спрашивает: чья? Паромщик говорит: моя. Лосев просит: Ну, так спой что-нибудь. И после этого Константин Андреевич начинает петь. Сможете так? – спросила она у подошедших артистов. – Или мне диалог расписать?
– Да чего уж там, – отмахнулся Володя Зорин.
Два дубля прошли всухую, Левицкий только смотрел в окуляр. После этого Рюмин передвинул действие к самой воде на краю причала, и еще прокрутили два дубля. Сначала Зорин спокойно спускался по склону, потом его заставили быстро сбегать к причалу. Чубаров то пел сидя на лавочке, то – стоя, прислонившись к перилам. И во всех этих вариантах Егору что-то продолжало не нравиться. Рита никак не понимала, что его не устраивает. Но, видимо, он и сам это только чувствовал, но сформулировать не мог.
В конце концов, все прояснилось, когда Чубаров после очередного прогона положил гитару в открытое окно избы.
– Вот-вот-вот, – закричал Егор, вскакивая со стула. – Это то, что надо. Сначала гитары не должно быть в кадре. Она должна возникнуть только после появления Лосева.
Найденный вариант так и начали разыгрывать. Пару раз прогнали, а потом один дубль сняли. Все проходило хорошо. Но Левицкий сказал, что на всякий случай надо повторить. И Рюмин дал команду на второй дубль. Рабочие оттащили камеру на исходную позицию, Зорин поднялся по склону и приготовился к отмашке Постникова. Чубаров сел на лавочку под липу. Словом, все заняли исходные позиции.
– Сейчас дождик будет, – сказал Сергей, поглядев в небо.
Действительно, из-за Резвы со стороны Ополья приближалась темная туча. Рюмин прикинул скорость ее приближения.
– Я думаю, успеем до дождя. А если не успеем, все равно будем снимать, – сказал он Постникову. – Начинаем.
Помощник режиссера оттранслировал команду с помощью мегафона. По прибрежному склону побежал Зорин. Рабочие начали толкать тележку, на которой сидели Левицкий и Рюмин. Тележка неторопливо покатилась к причалу. Рита вместе с присутствующими членами съемочной группы двинулась вслед за режиссером.
А между тем Зорин, он же Лосев, уже приблизился к паромщику. Остановившись возле избы, он изобразил, что заметил в открытом окне гриф гитары, и, потянувшись, достал ее. Но Чубаров тут же отобрал у него инструмент. Лосев попросил его спеть. Паромщик сначала отказался, но потом согласился и запел, последний куплет он исполнил, остановившись над водой у самого края причала.
И вместе с последними словами припева обрушился дождь. Сначала упали первые редкие капли, они многих отвлекли. Рита полезла в сумку за зонтом. Поэтому она, как и некоторые ее соседи, стоявшие рядом, не увидели, что именно произошло. Она услышала только возглас Володи Зорина.
– Константин Андреевич! Ой!
Когда Рита подняла взгляд, она успела заметить, что Володя Зорин без разбега прыгнул с причала в реку. Рюмин и Левицкий соскочили с тележки и побежали к берегу. Несмотря на хлынувший ливень, вместе со всеми Рита тоже бросилась к реке. Бестолковая суета и толкотня помешали ей разобраться в том, что происходит. Уже стоя среди любопытствующих и слыша разрозненные реплики, она поняла, что случилось. Кто-то рядом рассказал, как, поскользнувшись на мокрых досках причала, в реку упал Чубаров, а Зорин бросился ему на помощь. Причем Чубаров перед падением в воду успел отбросить гитару на ветки прибрежных кустов.
Гитару унесли в избу, а вскоре и обоих пострадавших вытащили из воды. Хорошо, что течение увлекло их не очень далеко. Метрах в пятидесяти им удалось выбраться на берег. Подбежавшие артисты и рабочие подхватили их под руки и увели под деревья, чтоб хоть как-то укрыться от дождя. Отгородив пловцов принесенным куском брезента, им позволили раздеться и отжать вымокшую насквозь одежду. Мужчины из-под прикрытия, которое удерживали их добровольные помощники, сверкали голыми ногами и весело смеялись.
Тут же выяснилось, что на самом деле не Зорин помог Чубарову, а наоборот, Константин Андреевич спас Володю, потому что тот не умел плавать.
– А чего же ты бросился в реку? – недоумевал Левицкий.
– Он – молодец, он о себе не думал, – улыбнулся Чубаров. – Настоящий мужчина. Но, – он нахмурился и погрозил пальцем Зорину, – как можно скорей плавать должен научиться.
Дождь вскоре прекратился, но съемка оказалась практически законченной, и Рюмин всех распустил. Рита спросила Чубарова, не проводить ли его до дома, но тот только рассмеялся:
– Ну, что вы, прелестная Марго! Вы меня обижаете. Это я вас должен провожать. Нет-нет. Ни в коем разе. Тут недалеко. Я и сам прекрасно доберусь.
Он помахал рукой, и неторопливо направился тропинкой вверх по склону. А Рита с Егором уехала на арендованной «Газели», которая после этого еще сделала два рейса к причалу, чтобы перевезти всех киношников и их оборудование.


12

На следующее утро Чубаров в гостинице не появился. Сбор назначили на десять часов. Планировалась съемка последних эпизодов. В одном из них был задействован и Константин Андреевич. У гостиничного крыльца собрались все участники. Артисты перекуривали и перебрасывались шутками. Бычков проверял оборудование, торопил костюмеров, Постников отправлял одного из ассистентов за машинами. Словом, царила обычная перед выездом организационная суета. В половине одиннадцатого Рюмин спросил Постникова:
– Появился?
Тот отрицательно покачал головой.
– Ладно, грузитесь, – произнес Егор и обернулся к Рите, стоявшей неподалеку, – Ты можешь позвонить матери?
– Могу, на сотовый, – отозвалась Рита, – а что случилось?
– Чубарова нет, – хмуро отозвался Рюмин.
Рита достала из сумочки телефон и позвонила матери.
– Подожди, я сейчас, – отозвалась Зоя Алексеевна.
– Алло, мама, – еще раз позвала Рита, но мать не отвечала.
Почти минута прошла, прежде чем она заговорила.
– Ну, у меня просто нет слов. Это безобразие. Вы о чем там думали? Нет у вас никакого сострадания к человеку, к его возрасту, к его заслугам, наконец. Ну, разве так можно?
– Мама, погоди, – попыталась остановить ее Рита.
– Не хочу я годить. Это ты погоди. Вымочить человека с ног до головы, и отправить его в таком виде гулять по городу в такой холод. Куда твой режиссер смотрел?
– Мама, режиссер тут не виноват, – проговорила Рита.
– А ты его не защищай. Кто на съемке главный? Он, а значит, за все должен отвечать. Человек, можно сказать, из-за него попал в больницу, а ты говоришь – не виноват.
– Кто попал в больницу?
– У него утром поднялась температура, тридцать девять. Я вызвала врача, а тот его сразу отправил в больницу. У Константина Андреевича двустороннее воспаление легких, – произнесла Зоя Алексеевна и заплакала.
– Мама, что ты? Не плачь. Ты где сейчас?
– Я в больнице.
– Я сейчас приеду.
Рита убрала телефон. Рюмин стоял рядом и все понял.
– Поезжай, – сказал он Рите. – Если что-то надо, скажешь. В конце концов, за лекарством даже в Москву кого-нибудь отрядим. Разузнай, когда нам с ребятами навестить его.
В больнице Рите сообщили, что температура у больного 38,6, состояние тяжелое, но в палату к Чубарову ее не пустили. И корреспондентское удостоверение не подействовало. Помогло только упоминание о киногруппе и о поручении режиссера. И то медсестра согласилась лишь позвать Зою Алексеевну.
Минут через десять появилась мать. Она вышла в белом халате, и Рита поначалу ее не узнала. Мало того, что непривычная одежда изменяет облик человека, а тут еще тревога и усталость, которые не украшали внешний вид Зои Алексеевны. Ее глаза наполняла тревога, когда она подошла к Рите.
– Он, наконец, заснул, – сообщила она. – Врач сказал, ему стало лучше. Ты не представляешь, как это ужасно. Константин Андреевич к вечеру почувствовал себя плохо. Только после этого он сознался, что упал в воду, а потом в мокрой одежде пришел домой. Ему бы сразу водки грамм сто пятьдесят выпить и лечь под одеяло. Но меня, как на грех, дома не оказалось. Я пришла только вечером. А он переоделся, конечно, в сухое, но, видимо, уже поздно. Вечером у него поднялась температура, а ночью он бредил. Я даже скорую вызывала. Но они приехали, и сказали, что это простуда, и утром нужно вызвать участкового врача. Я еле дождалась утра. А потом пришла наша Оксана Юрьевна, послушала его, и написала направление в больницу. Господи, как я устала…
– Мама, а ты иди домой, поспи, – посоветовала Рита.
– Нет, – отмахнулась Зоя Алексеевна. – Я столько воевала, чтобы мне позволили остаться ночевать возле больного.
– Ты, небось, и не поела? – предположила Рита.
– Ну что ты говоришь? Какая еда? Да мне это и полезно, –усмехнулась Зоя Алексеевна. – Немного сброшу лишний вес.
Они прошли к скамейкам, стоявшим у входа, и присели.
– Я тебе сейчас принесу поесть, – пообещала Рита.
– Да ничего мне не надо.
– Мама, ты же не знаешь, сколько еще здесь пробудешь.
– Я на работе отпросилась на три дня. А там видно будет.
– Ты лучше скажи, в какую палату передать?
– Константин Андреевич в триста первой. А я – рядом. Господи, Ритуля, ты не представляешь, как я боюсь за него.
– Мам, ну, ничего, – попробовала Рита успокоить ее. – Воспаление легких – это не самое страшное.
– Ты не учитываешь его возраст. А потом, у него – слабое сердце, и это может сказаться. Я очень боюсь.
Зоя Алексеевна умолкла и прикрыла глаза. Рита заметила мешки под глазами матери, и почувствовала жалость к ней.
– Рита, – не открывая глаз, заговорила вдруг Зоя Алексеевна, – я не знаю, как ты отнесешься, но он мне очень дорог…
– Мама, не волнуйся, я отношусь к этому нормально.
– Это хорошо, – устало вздохнула Зоя Алексеевна и поднялась. – Ну, ладно. Мне пора.
– Я сейчас принесу что-нибудь поесть, – пообещала Рита.
Зоя Алексеевна обняла дочь одной рукой, и, слегка оттолкнув ее, направилась к лестнице. Но на полпути обернулась.
– Вам с Егором надо перебраться к нам. Там же – Актер. Его надо кормить и выгуливать. Я-то ведь пока тут побуду.
– Не волнуйся, мам. Мы позаботимся об Актере.
– Ну, пока. Привет Егору, – попрощалась Зоя Алексеевна.

Рита сходила в магазин, купила хлеб, молоко, колбасу и сыр. Вернувшись в больницу, она вручила пакет с продуктами медсестре, попросив передать их в триста первую палату. Не задерживаясь больше, она отправилась на строительство, где сегодня велась съемка, чтобы рассказать обо всем Егору.
Вечером они перебрались в комнату Риты. Актер их встретил радостно, но, покрутив хвостом и, негромко скуля, потыкавшись влажным носом в руки, вернулся к двери комнаты, в которой обитал Чубаров. Он лег у порога, свернувшись кольцом. Тяжело вздохнув, пес положил голову на лапы и лишь слегка косился, когда Рита пробегала мимо.
– Грустит, – сказал Егор, присев рядом и погладив Актера.
– Он умный, – отозвалась Рита. – Я сейчас приготовлю ему что-нибудь. А потом и мы поедим. Ты потерпишь?
– Конечно, – улыбнулся Егор.
Но есть Актер не стал, как Рита его ни уговаривала. Он только тихо скулил и подниматься не хотел. И даже, когда Рита придвинула миску к самому носу его, Актер отвернулся. Всем своим видом он показывал, что ему плохо, что он страдает. Впрочем, что значит – показывал? Он действительно страдал. Нет рядом хозяина. А разве может существовать собака без хозяина, с которым прожила всю сознательную жизнь?
Рита сочувствовала Актеру, но нужно было готовить ужин. Она погладила пса, и отправилась на кухню.
– Егор, – спросила она, – а кто будет вместо Чубарова?
– Так я уже весь день об этом думаю, – вздохнул Рюмин. – У нас осталась последняя часть сцены пожара, там, где, в основном, занят Лосев, он носится по стройке около бочки с бензином, потом сам взрыв, а Чубаров, в смысле, паромщик, должен один раз появиться, когда он от реки смотрит на пожар. Уже жалею, что раньше не снял. А теперь, я так думаю, придется кого-нибудь гримировать «а ля Чубаров». А в полумраке, и к тому же – без слов, даже пень можно нарядить паромщиком.
– А кого? – поинтересовалась Рита. – Все уже разъехались.
Действительно, многие артисты покинули гостиницу. Только технический персонал оставался в полном составе.
– А, может, ты сам загримируешься? – предложила Рита.
– Я? – засмеялся Егор. – Это мне в голову не приходило. Неужели я похож на Константина Андреевича?
– Не похож, но ты же сказал, что в полумраке, без слов.
– Ну, спасибо, – усмехнулся Рюмин, – я буду вместо пня…
– Ну, Егор, – обиженно прервала его Рита, – не смейся.
Во время ужина Актер так и не поднялся с места. В этот раз он даже голову не поднял и не посмотрел на ужинающих.
«Надо будет завтра маме позвонить, – решила Рита, – собака пропадает, может, мама что-нибудь присоветует. Или спросит у Константина Андреевича».
Ночью, когда они собрались ложиться спать, Рита, стеля постель, вдруг остановилась и, обернувшись к Егору, спросила:
– А когда закончатся съемки?
– Если все удачно сойдется, то можем завершить завтра. Ну, а если что-то задержит, то – послезавтра.
– А что потом? – допытывалась Рита.
– Не понял. Что тебя интересует?
– Ну, съемки закончились, и что потом?
– А что потом, а что потом… – пробормотал Рюмин, цитируя Евтушенко, – Поедем в Москву, там начнется самая важная часть работы – монтаж. Если обнаружатся какие-то огрехи, придется доснимать в павильоне. Ну, а уж потом – озвучка.
– Я не об этом спрашиваю, – заметила Рита. – Завтра съемке конец, а когда ты поедешь в Москву?
– Ну, – замялся Егор, – не знаю. Сергей задержится и организует отправку снятого материала и оборудования на студию. А мы можем ехать сразу. В Москве тоже начнется гонка. Теперь уже продюсер будет торопить.
– А нельзя хотя бы недельку подождать? – спросила Рита.
– Зачем? – удивился Егор. – Чего ждать? Там еще уйма работы предстоит.
Рита вздохнула, и, присев на стул у письменного стола, задумалась, глядя прямо перед собой на портрет Лосева, стоявший у стенки.
– Загрустила? – подошедший сзади Егор наклонился и обнял ее. – Не горюй! Все будет хорошо. А зачем тебе неделька?
Он губами пожевал ее ухо, но Рита безучастно молчала.
– Нет, если что-то важное, я могу дня на три задержаться, – заговорил Егор, видя, что Рита хмурится и не отзывается на его ласку. – Ну, а потом мне придется специально объясняться с продюсером.
– Нет, нет, – словно очнувшись, запротестовала Рита. – Не надо никаких объяснений. Я все понимаю. Как говорится, есть такое слово: надо…

Вечером следующего дня съемку завершили. Бочку с бензином взорвали, конечно, под надзором пожарных. Сожгли сарай, сколоченный специально для этого случая. Левицкий ругался с рабочими, которые не поспевали за его указаниями, и перемещали тележку с камерой вовсе не туда и не в то время, куда и в какой момент он требовал. Словом, вечер прошел в обычной суете. Казалось, что все это будет бесконечно продолжаться. Поэтому совершенно неожиданно прозвучал голос Рюмина, немного искаженный мегафоном:
– Стоп. Съемка закончена. Я поздравляю вас! Всем спасибо за работу. Можете быть свободными.
Рюмин отдал мегафон Постникову. Левицкий спрыгнул с тележки на землю и, подойдя к Егору, обнял его.
– Я думал, это никогда не кончится, – шепнул он Рюмину.
– Я – тоже, – отозвался тот.
Они похлопали друг друга по плечу, к ним присоединился Сергей. Они начали покачиваться, притопывать и в такт хлопать в ладоши, перемещаясь по кругу. Раз, два, три, и, раз, два, три, и… Этот импровизированный танец начал захватывать окружающих. В такт не только хлопали в ладоши, но и произносили слова:
– Всем спа-си-бо за ра-бо-ту, всем спа-си-бо за ра-бо-ту…
Помощник оператора, молодой парнишка забрался на тележку и, развернув камеру, направил ее на танцующую толпу.
– Ты чего? – закричал Левицкий. – Не смей тратить пленку! Разве можно в такой темноте снимать? Чему тебя учили?
Этот неожиданный вопль сбил толпу с ритма, и танец распался. Все разбрелись, начали собирать реквизит, инструмент и аппаратуру.
Рита не участвовала в танце, она стояла в стороне и тихо плакала. Она чувствовала, что ее жизнь достигла очередного рубежа, закончился какой-то важный ее этап, впереди маячили расставания. Рита видела перед собой этих людей, с которыми она общалась на протяжении последнего времени, и понимала, что, возможно, со многими из них больше уже никогда не встретится. И от этого ей стало грустно. Вместе с тем, было ясно, что от наступающего нового, еще неведомого никуда не деться. Туманное грядущее рождало тревогу и в то же время манило. И Рита не знала, какое из этих чувств сильнее.
Утром она с Егором поехала в больницу, чтобы навестить Чубарова, но к больному их не пустили. В холл спустилась Зоя Алексеевна, усталая и даже немного постаревшая. Она забрала продукты, которые они принесли. Рассказывая о самочувствии Чубарова, она повторила слова доктора, что кризис миновал, но пока Константин Андреевич еще очень слаб. Теперь только время и хороший уход могут ему помочь.
– А когда Чубарова выпишут? – спросила Рита.
– Ты что? – воскликнула мать. – Об этом и разговора нет.
– А ты еще долго будешь здесь? – поинтересовалась дочь.
– Я бы хотела долго, но думаю, когда Константину Андреевичу разрешат вставать, меня отсюда попросят.
– А когда это произойдет?
– Врач сказал, что пока – неизвестно. Зависит от организма больного. Но не раньше, чем недели через две.
– Даже так? – удивилась Рита.
– Что тебя волнует? – Зоя Алексеевна посмотрела на дочь.
– Я просто переживаю за Константина Андреевича.
Егор рассказал, что съемки закончились, и многие артисты уже уехали. Но на Зою Алексеевну это сообщение не произвело никакого впечатления. Рита поведала о собаке. Мать повздыхала, жалея Актера, но посоветовать ничего не смогла.
– Зоя Алексеевна, вы передайте Константину Андреевичу, пусть он не волнуется, – попросил Рюмин, – до озвучки еще далеко, он успеет поправиться. В крайнем случае, мы немного подождем. И передайте ему от меня привет, и от всей группы…
– Я передам, – пообещала Зоя Алексеевна, – только не сразу, а когда он станет чувствовать себя лучше.
А потом она заспешила, пояснив, что вскоре Константину Андреевичу начнут делать уколы…
Из больницы Егор решил отправиться на вокзал.
– На какой день брать билеты? – спросил Рюмин, оборачиваясь к Рите, когда они остановились у кассы. – По мне, так жаль, что нельзя взять на сегодня. Ты как? Готова?
– Ну, сегодня у тебя еще вещи не собраны, а на завтра можешь брать. Я как раз успею все приготовить.
Рюмин нахмурился и отвернулся от кассы.
– Знаешь, – сказал он, – несколько последних дней я почему-то не могу тебя понять. Что происходит?
– Ничего не происходит.
– Нет, Рита, я же не слепой. Тебя что-то тревожит. Я это вижу, я это чувствую. Пойдем-ка, погуляем.
Он за плечи вывел ее на улицу. Рита не сопротивлялась.
– Ну-ка, дорогая, рассказывай, про печали, тобой владеющие, – попросил ее Егор. – Ты, видимо, опять навыдумывала себе каких-то страхов, и сама же их боишься. Сознавайся, какие ужасы тебя терзают?
Рита возразила, что это он все выдумывает, а у нее нет никаких страхов, никаких беспокойств. И чем больше вопросов задавал Егор, тем усерднее она от всего отнекивалась, не желая рассказывать о своих опасениях. Не останавливаясь у смотровой площадки, они прошли в парк. Здесь Рюмин усадил Риту на скамейку, сел рядом и, обняв ее, вновь стал расспрашивать.
– Милая моя, – шептал он, – ну, как мне тебя убедить? Отдай мне половинку твоих забот, и тогда их у тебя станет хотя бы вдвое меньше. Я не хочу, чтобы ты грустила. Я люблю, когда ты улыбаешься. Может, тебе грустно оставлять родной город? Это я понимаю. Но мы же будем сюда приезжать. Я тебе уже говорил, что мы с братом живем в родительской квартире. Теперь я понимаю, что нам нужно свое гнездо устраивать. Пока будем что-нибудь снимать. В Москве сейчас много квартир сдается. А со временем, я думаю, купим свою. Если захочешь, тогда и маму сможешь перевезти в Москву.
Рита расплакалась и, уткнувшись в плечо Егора, созналась:
– Ты все не так понял. Я просто не смогу с тобой поехать.
– Почему? – удивленно насторожился Егор.
– А с кем оставить Актера? Мне придется остаться. До тех пор, пока мама опекает Чубарова в больнице.
– Господи, – воскликнул Рюмин, – какой же я идиот, все никак не пойму, чего ты такая кислая. Так. А что? Ничего нельзя придумать?
– Нет, – сокрушенно вздохнула Рита, – что тут придумаешь? Ты же видел, Актер даже есть не хочет. А если, не дай бог, Константин Андреевич недели три пробудет в больнице, Актер ведь без еды сдохнет. Я ума не приложу, что делать?
– Да, – нахмурился Егор, и предложил, – Актера надо бы к Чубарову сводить, может, тогда он и есть начал бы.
– В больницу с собакой не пустят, – возразила Рита.
– А я тоже остаться на три недели не могу. Ну, неделю – еще куда ни шло, и то – не здорово. Без меня монтаж не начнут.
– Нет, нет, Егорушка, тебе обязательно надо ехать, – Рита положила голову ему на грудь, и, вздохнув, добавила, – и не надо откладывать. Ты же все равно не сможешь заставить Акрера поесть. Конечно, мне будет грустно без тебя. Но ты же будешь мне звонить?
– Обязательно. Каждый вечер. Я думаю, что к твоему приезду я квартиру сниму. И заживем мы, как люди.
Они просидели в парке почти до вечера. Когда за рекой в церкви зазвонил колокол, Рита спохватилась:
– Что это мы сидим? – спохватилась она, и засмеялась, прижимаясь к его плечу. – Я могу с тобой так просидеть все три недели. А еще вещи собирать. Пошли, купишь билет, а потом пойдем домой, мне нужно успеть постирать твои вещи, чтоб к отъезду все высохло.
– Не выдумывай, – отмахнулся Егор. – Ничего не надо стирать. Мы лучше посидим с тобой и чаю попьем…

Вечером следующего дня Рита проводила Егора, и домой вернулась уже одна. Актер по-прежнему лежал на полу перед дверью. Сумерки в пустом доме навевали тоску. Она бродила по комнатам и равнодушно взирала на беспорядок, вызванный торопливыми сборами. Вся эта спешка вымотала ее, у нее не было сил, чтобы проявлять хоть какие-нибудь эмоции. Она легла на свой диван и прикрыла глаза, но сон не приходил. Она думала о матери, она думала о Чубарове, она думала о Егоре.
Неожиданно заиграл мобильный телефон. Рита вскочила и бросилась к письменному столу, где лежал аппарат. Как она и надеялась, на экране ожила фотография Егора.
– Ну, что, подружка? Заскучала? – спросил он.
– Конечно, Егорушка, – радостно отозвалась Рита. – А ты?
– Я тоже. Вот валяюсь на верхней полке, трясет и качает. А, главное, все дальше и дальше увозит от тебя. Я уже начал считать дни до нашей встречи. Приезжай скорей.
– Егорушка, я бы рада хоть сейчас, – прошептала Рита, на глаза навернулись слезы, и она едва удержалась, чтобы не заплакать. – Как только мама вернется, я сразу же приеду. Ты меня встретишь?
– Ну, конечно же, – засмеялся Егор, – а то ты еще чего доброго заблудишься. Ты давно в Москву ездила?
– Очень давно. Еще когда в школе училась.
– Ну, тогда ты ее не узнаешь.
Они еще долго разговаривали, у нее даже возникло ощущение, что Егор никуда не уехал, что сейчас они закончат разговор, и откроется дверь, а на пороге будет стоять он, дорогой и любимый человек.
Но телефон умолк, и тишина, царившая в доме, подступила, окутала ее. Она опять не то чтобы вспомнила, а просто ощутила свое одиночество, ей опять стало грустно. Перед нею вдруг возник образ бабушки Ксени, и она с ужасом представила ее одиночество. Вот кому не позавидуешь. Как плохо, когда любимый человек далеко, но во сто крат хуже, когда любимый погиб. Это невозможно представить.
Рита положила телефон на стол, и взгляд ее случайно наткнулся на белые обложки томиков «Графа Монте-Кристо». Она взяла первый том и вернулась на диван, намереваясь полистать книгу. Но незаметно для себя она опять втянулась в чтение. Чужие переживания отвлекли ее от своих. Только без пяти двенадцать она оторвалась от книги.
В этот момент ей показалось, что теперь она понимает бабушку Ксеню, когда та многократно перечитывала своего «Графа». Ей стало стыдно, что она по-детски глупо возмущалась, полагая, что бабушка теряет время, читая одно и то же. И зачем она тогда пыталась убедить в этом бабушку? Это действительно выглядело и глупо, и наивно.
Рита положила книгу на стол и постелила постель. Забравшись под одеяло, она закрыла глаза и вдруг увидела бабушку Ксеню.
«Внученька, не проспи завтра», – сказала бабушка, повязывая белую косынку.
Это заставило Риту открыть глаза. Не зажигая свет, она нащупала сотовый телефон на столе и включила будильник.
«Если бы не бабушка, – подумала она, – я бы завтра проспала и опоздала на работу».
Она потянулась, чтобы положить телефон, но при этом что-то случайно столкнула со стола. Пришлось вставать и вновь зажигать настольную лампу. Обернувшись, Рита заметила, что упал первый том «Графа». Она сразу бросилась поднимать книгу, понимая, что та упала неудачно. При падении листы замялись, а саму книгу нехорошо развернуло. Только взяв ее в руки, Рита обнаружила, что разорвалась и бумажная обложка, склеенная, наверное, еще самой бабушкой Ксеней. Рите почему-то до слез стало жаль эту обложку.
«Все меньше остается того, к чему прикасались руки бабушки. Почему мы не бережем вещи, к которым прикасались наши предки? Почему вещи знаменитого писателя хранят в музее, берегут для потомков, а я, как дура, хожу и восхищаюсь ими? Неужели вещи лично незнакомого мне писателя дороже вещей любимой бабушки? Почему так получается, что я ничего не сохранила из того, чем моя бабушка дорожила? И ведь не только я такая. И зачем мы живем, если даже внуки не будут нас вспоминать?»
Рита осторожно сняла разорванную пополам обложку. На стол упал небольшой листок в линеечку. Рите показалось, что он выпал из-под обложки. В первый момент она подумала, что листок чистый. И только присмотревшись, она заметила немного выцветший текст. Взгляд Риты остановился на дате, стоявшей в самом уголке бумаги.
Рита села на стул и поднесла листок к самой лампе. В конце текста она заметила шесть цифр – 030455. Вглядываясь, она скорее догадалась, чем увидела чуть заметные точки после второй, четвертой и шестой цифры.
«Значит, это третье апреля пятьдесят пятого года, – решила Рита. – Но ведь это – дата пожара…»
Вновь приблизив листок к свету, Рита начала читать. За пятьдесят один год карандашный текст послания почти стерся. И только почти каллиграфическая четкость почерка помогала Рите угадывать содержание.

Здравствуй, милая Ксюша!
Сегодня я узнал неприятную новость. Мне утром позвонили сначала из управления, а потом днем – из обкома и сказали, что моя стройка закрывается или замораживается, что, по сути, одно и то же. Я сразу же собрался ехать в Москву – уже купил билет на ночной поезд. Надо прорываться к самому министру. Надеюсь, что получится.
Хотел забежать к тебе, чтобы попрощаться и предупредить, чтобы ты не волновалась. Я уже переправился через Резву. Но отсюда только что заметил пожар на стройке. Извини, ты же понимаешь, мне нужно вернуться. Паромщик сейчас пригонит лодку. Я очень жалею, что мы не увидимся, потому что ночью мне придется уехать в Москву. Но я уверен, что скоро вернусь. Кстати, пока буду пробиваться к министру, собираюсь оформить развод с Соней. Я ей уже обо всем написал. И даже о том, что у меня будет наследник…
Будь здорова, береги себя и, конечно, его, нашего малыша, жди меня, и я скоро приеду к тебе насовсем.
Всегда твой А.
03.04.55.

Рита осторожно положила письмо на стол, погасила свет и легла под одеяло. Ее охватила какая-то небывалая грусть, по щекам текли слезы, но она лежала не шевелясь, не вытирая слезы, словно опасаясь неосторожным движением нарушить открывшуюся тайну бабушки Ксени. Да, письмо все объясняет и все подтверждает. Рита об этом давно догадывалась, но теперь и мать узнает, что это не ее фантазии. В тот давний вечер Алексей Михайлович, дед Риты, это теперь очевидно, пострадал от взрыва бочки с бензином. Очевидно, бабушка Ксеня узнала об этом не сразу, но потом ей кто-нибудь сообщил. Наверное, она посещала Лосева в больнице и разговаривала с ним. А может быть, дед находился без сознания, или не мог разговаривать, но бабушка все равно сидела с ним рядом и плакала, не в силах помочь любимому человеку. А потом всю жизнь сохраняла ему верность, воспитывая его дочь, и пока могла, навещала его могилу.
Рита лежала в слезах, ей было жаль и деда, и бабушку Ксеню… Теперь она уже не хотела кого-то убеждать, что Алексей Михайлович Лосев – ее дед …
«Нужно будет на его могиле поставить большой черный камень с портретом… Чтобы у Софьи Кирилловны больше не было повода для упреков по поводу неухоженности могилы… Как хорошо, когда можно в любой момент прийти на могилу своего деда… И даже когда я уеду к Егору, мы обязательно будем приезжать».
Рита представила, что она идет по кладбищу. У нее в руках большой букет цветов. Асфальтовая дорожка ведет ее к большому памятнику, она замечает его издалека. С черной плоскости камня на нее смотрит Лосев, и чуть заметная улыбка дрожит на его губах. Дорожка начинает уходить в сторону, Рита пытается повернуть к памятнику, но путь ей перекрывают стоящие вплотную чужие ограды, между которыми невозможно пройти. Дорожка все дальше отклоняется от нужного ей направления, и Рита понимает, что придется возвращаться. Она бежит назад, но ограды повсюду сомкнулись стеной, и у нее никак не получается приблизиться к памятнику. Неожиданно рядом Рита видит Эдмона Дантеса.
– Ты не согласилась сниматься в кино, – говорит тот, – поэтому я не могу тебе помочь.
– Ты же благородный человек. Неужели ты не можешь помочь без всяких условий? – удивляется Рита.
– Если бы ты стала моей женой, – отвечает Эдмон, – тогда я не ставил бы никаких условий.
– Я не могу стать твоей женой. Ты еще не развелся со своей Софьей Кирилловной.
– А я ей уже написал, она согласна.
Рита замечает, что Дантес превращается в Рюмина.
– Все равно, пока ты не разведен, ты не можешь считаться отцом моей дочери, – говорит она ему.
– Ты говоришь «дочери»? Но у нас должен быть сын, – замечает Егор.
– Нет, у нас будет дочь.
– А я хочу сына.
– Все мужчины хотят сыновей, а больше любят дочерей.
– Ты говоришь банальности, но я согласен и на дочь.
Неожиданно и Егор, и Рита оказываются возле памятника.
– Лосевы Алексей Михайлович и Ксения Петровна, – читает Рюмин и спрашивает, – это кто?
– Это мы, – отвечает Рита.
– Нет, это – твои дедушка и бабушка, – возражает Егор.
– Моя бабушка похоронена в Ручьях.
– Они хотели быть вместе.
– Да, но сейчас они лежат на разных берегах Резвы…


Эпилог

…Утром Рита проснулась с тяжелой головой. Вначале ей показалось, что письмо Лосева ей приснилось из-за позднего чтения «Графа Монте-Кристо». Но, увидев листок на столе, она обрадовалась и еще раз перечитала письмо деда. Аккуратно уложив листок в блокнот, чтобы не помялся, и, спрятав блокнот в ящик стола, она подумала, что теперь объявлять о находке письма Лосева просто некому. Матери она, конечно, обо всем расскажет, и Егору, а кому еще? Не Софье ж Кирилловне. Можно, конечно, еще Чубарова посвятить.
Тут Рита вспомнила то, что у нее совершенно выветрилось из головы. Камень на могилу с портретом Лосева будет готов только после десятого октября. Вот была бы она хороша, если бы уехала к Егору, а матери пришлось устанавливать памятник без нее. Да и день рождения матери не за горами…

Через пару дней она сходила в гранитную мастерскую, и убедилась, что памятник Лосеву – в работе, какой-то мужчина в кепке и серой робе сидел на табуретке и, постукивая молоточком, высекал портрет на черном диабазе. Приемщица, два месяца назад принявшая заказ, уверила ее, что все будет установлено вовремя, как и договаривались. Рита сказала, что зайдет позже, когда будет готов портрет.
Зоя Алексеевна появилась дома вечером через двое суток после своего дня рождения. Она сказала, что Чубарову стало лучше, и ее попросили покинуть больницу. Войдя в комнату, она села на табуретку, и тут же к ней подошел Актер, он положил голову ей на колени и долго напряженно обнюхивал ее руки, а потом отошел к дверям и уткнул нос в сумку с вещами, которую она принесла из больницы.
– Скучает без хозяина, – заметила Зоя Алексеевна, – видишь, как вынюхивает его запахи. – Она позвала собаку, – Актер, Актер, иди ко мне. Скоро, лапонька, скоро твой хозяин вернется. Осталось недолго ждать.
Пес осторожно повилял хвостом и медленно подошел к ней. Зоя Алексеевна взяла кусочек колбасы, лежавшей на столе, и дала Актеру. Тот понюхал колбасу и, словно нехотя, слизнул ее с ладони.
– Ну, слава Богу, – облегченно вздохнула Рита, – он же у меня неделю совсем ничего не ел, только воду пил.
И действительно, с этого момента Актер начал оживать.
– А где Егор? – поинтересовалась Зоя Алексеевна. – Он уже уехал? Давно?
– Мама, ну конечно, уехал. У него же – работа.
– Прости, может, ты скажешь, что я лезу не в свое дело, но мне неясно, как вы решили со свадьбой?
– Мы решили расписаться в Москве.
– Да?
– Я скоро уеду, а потом позвоню, и скажу, когда будет свадьба, когда вам с Константином Андреевичем надо будет приехать.
– Ему, наверное, сразу нельзя будет ехать.
Рита поздравила мать с недавним днем рождения и подарила меховые перчатки. Они обнялись и вместе поплакали немного. Но потом в честь прошедшего дня рождения и для поправки настроения выпили по рюмочке кагора…

Маргарита теперь могла собираться в Москву. Она каждый вечер по полчаса, а то и по часу беседовала с Егором. Он был в курсе всех дел и подбадривал Риту. Она уволилась из редакции. Коркин встретил ее заявление внешне спокойно.
– Я давно свыкся с этой мыслью, – со вздохом сознался он. – Раньше или позже, но все к этому шло.
– Валерий Семенович, – со слезами на глазах прощалась Рита, – Спасибо вам за все. Вы меня многому научили. Я вас никогда не забуду. Мне всегда нравилось работать с вами.
– Ну, положим, пользу мы получили взаимную, ты меня тоже кое-чему научила. И еще я хочу тебе сказать, ты, наверное, пока еще не знаешь, но можешь гордиться.
– Чем?
– Плодами своей деятельности, – улыбнулся редактор.
– Какими плодами?
– Видишь, ты уже забыла. Но в одной из своих статей ты упрекнула горожан за то, что они не помнят о людях, которые сыграли значительную роль в жизни города. В частности, ты упомянула Лосева. Погоди, не перебивай. Так вот, городское начальство восприняло критику. Спешу тебя порадовать, принято решение переименовать улицу «Кривой лог» в «Проспект Лосева». Ну и как? Приятно сознавать, что твои усилия не пропали даром?
– Ой, Валерий Семенович, – смутилась Рита, – даже и не знаю, как мне теперь быть? Выяснилось, что Лосев Алексей Михайлович – мой родной дед.
– Дед? Слушай, Маргарита, так это – прекрасно!
– Не знаю, Валерий Семенович, мне неловко. Получается, что я за своего деда хлопотала. Но я, честно, тогда еще не знала, может, только догадывалась. Так что вы никому не говорите.
– Хорошо, обещаю. Это я понимаю, – вздохнул Коркин. – Ну, что ж, удачи тебе и попутного ветра.

А вскоре на могиле Лосева установили большой черный камень с его портером, и цветничок сделали, и оградку. Зоя Алексеевна, увидев преображенную могилу, прослезилась, и впервые прошептала:
– Прости, отец…
– Знаешь, я думаю, бабушка Ксеня порадовалась бы, и нами осталась бы довольна, – констатировала Рита.
Уже перед самым отъездом она с матерью навестила Чубарова. У него дело активно пошло на поправку. Он уже вставал, и потому встретил посетительниц в холле. После взаимных приветствий Константин Андреевич рассказал, что просил врача, чтобы тот его поскорей выписал, и врач обещал.
– Костя, ну куда ты спешишь? Лечиться нужно столько, сколько надо. И незачем торопиться.
– Мне надо ехать в Москву на озвучивание фильма.
– Еще успеешь, – успокоила его Зоя Алексеевна. – Егор Александрович обещал подождать. Рита послезавтра уезжает к нему, она и скажет, что ты уже поправляешься.
– Прелестная Марго, мне нужно отдать вам ключ от моей квартиры, – спохватился Чубаров.
– Спасибо, Константин Андреевич? – ответила Рита. – Но это лишнее. Егор уже давно снял нам квартиру.
– Зачем же снимать? Это сейчас больших денег стоит. Вы бы лучше в мою квартиру поселились.
– А вы где будете жить, – возразила Рита, – когда приедете? Она вам самим потребуется. В конце ноября мы пригласим вас на свадьбу.
– Милая Марго, а вы не собираетесь в Москве навестить Софью Кирилловну? – улыбнулся Чубаров.
– Ой, Константин Андреевич, спасибо, что напомнили. Я как раз хотела рассказать. Ваша Софья Кирилловна…
– И ваша тоже, – хитро подмигнул Чубаров.
– Так вот, она прислала мне прямо-таки наглое письмо…
– Рита, ну, что ты? Разве так можно? – укоризненно заметила Зоя Алексеевна.
– Мама, у меня просто нет других слов. Представляешь, она пишет: я завещаю тебе свою квартиру, так что теперь можешь приехать и убить меня…
– Что? – удивилась Зоя Алексеевна.
– Как я могу после таких слов назвать ее письмо? Конечно, это издевательство и наглость. Да я после этого даже здороваться с ней не желаю… И еще она просит, чтобы я похоронила ее в могилу Лосевых. Ничего себе. Ей, видите ли, хочется лечь рядом с Лосевым… Ничего, хочется – перехочется…
– Любезная Марго, – улыбнулся Константин Андреевич, – мне кажется, вы не поняли Софью Кирилловну.
– Я ее прекрасно поняла.
– Ты не возражай старшим, а послушай, что тебе говорят, – остановила ее Зоя Алексеевна.
– Нет, Марго. Я думаю, вы ошибаетесь. Про убийство она, конечно, пошутила.
– Ничего себе шутки, – фыркнула Рита.
– А как в письме сказано? В могилу Лосевых? Во множественном числе?
– Да, – с недоумением подтвердила Рита. – А разве это что-то меняет?
– Очень даже меняет. Дело в том, что в Москве я однажды сопровождал Софью Кирилловну на кладбище. Она там ухаживала за могилой Лосевых. Это – родители Алексея Михайловича. Софья Кирилловна после смерти Алексея Михайловича жила с его родителями и заботилась о них. Она их хоронила. А теперь просит вас похоронить и ее в ту же могилу…
– Я не знала, – растерялась Рита. – Я, конечно, подумала, что она сюда хочет…
– Молодые почему-то всегда торопятся? – вздохнула Зоя Алексеевна.
– Им это положено, – усмехнулся Константин Андреевич, – да и здоровье позволяет…

Все остальное остается за пределами этого повествования. И если вы захотите что-нибудь еще узнать о Рите и Егоре, то лучше сами приезжайте в Синегорск. После того, как построили мост, город стал особенно красив. И Ополье теперь стало ближе, и Донцы…
Впрочем, Егора и Риту в Синегорске не застать. В ноябре у них состоялась свадьба. В Москву приезжали Зоя Алексеевна с Константином Андреевичем, и даже Ольга со своим Игорем выбралась на свадьбу подруги. Рита в белом платье была просто на загляденье хороша. Тоненькая и стройная, она казалась всем небесным созданием, явившемся из восемнадцатого или девятнадцатого века.
Продюсер Прохоров, тоже приглашенный на свадьбу, увидев Риту, просто округлил глаза:
– Вот это да! – произнес он восхищенно, подходя к Егору. – Я тебе говорил, что провинция нас спасет. Тебе повезло. Видишь, какую ты звездочку разыскал? Просто блеск! Может, и мне податься на периферию?
– Попробуй, – усмехнулся Егор. – А как же твоя, как ее? Инга, кажется?
– А-а, – махнул рукой Прохоров.

Рита и Егор обосновались в Москве. Еще до свадьбы в середине октября умерла Софья Кирилловна, которая, и впрямь, завещала Рите квартиру. Старушке в последнее время стало трудно выходить на улицу, но она с прежней энергией ворчала на Риту, прибегавшую ежедневно, чтобы принести продукты и помочь по хозяйству. Только вечером накануне смерти она все-таки повинилась перед Ритой. Софья Кирилловна лежала на спине и, когда Рита спросила, не помочь ли ей чем-нибудь, старушка, тяжело дыша, проговорила:
– Нет, девочка, ничего уже не надо. Все… Все закончилось… К сожалению быстрее, чем хотелось бы… – она помолчала и добавила, – а ты, я вижу, такая же добрая, как и твой дед.
– Софья Кирилловна, ну расскажите мне о нем хоть немного, я же ничего не знаю, – попросила Рита.
– О нем я рассказывать не хочу.
– Почему? – огорченно удивилась Рита.
– Он меня очень обидел, – ответила она и опять вздохнула, – да и сил у меня нет.
Она умолкла, но продолжала неподвижным взглядом смотреть на Риту. После долгой паузы Софья Кирилловна произнесла:
– Ты, девочка, прости меня. Я понимаю, ты не виновата, но мне очень обидно, что ты не моя внучка… – и еще тише, почти шепотом, – обещай, что хоть иногда будешь приходить на мою могилу…
– Ну что вы говорите, Софья Кирилловна? – сквозь слезы воскликнула Рита.
– Да, да… можешь не обещать, я знаю, что ты и так придешь… ты добрая… как и он…
Она, закрыв глаза, умолкла, или заснула. Но и во сне она продолжала тяжело дышать. А на следующий день, когда Рита пришла, Софья Кирилловна уже не дышала…
Лосева была человеком рациональным, поэтому Рита сразу обнаружила все нужные документы, по которым удалось Софью Кирилловну похоронить на Николо-Архангельском кладбище, там, где были похоронены родители Лосева. Так Рита узнала о могиле своих прадедов…

Но если Риту или Егора в Синегорске вы можете не застать, то уж Зою Алексеевну и Константина Андреевича вы там встретите непременно. Кстати, они оформили свои отношения и живут теперь вместе по адресу: Синегорск, улица Ближний спуск, дом 11. Заходите к ним в гости, они вам еще о многом расскажут.
И не откладывайте!
                2008 год