Перо фламинго. Главы 14 - 18

     Полный перевод.  С иллюстрациями:  https://vk.com/club87908871

      Перо фламинго.

          Глава 14

Ночь ужаса (белые против белых)

         
Сразу же после высадки Менендеса и его солдат с припасами в Сан-Огастине. Все корабли флота, которые из-за своих размеров не смогли войти в реку, отплыли в Испанию, оставив лишь несколько небольших судов на якоре внутри мелководья. Таким образом, по-видимому, все благоприятствовало смелому предприятию адмирала Рибо, который со своими шестью кораблями и всеми войсками из форта Кэролин решил атаковать врага и, если это будет возможно, разрушить строящийся испанцами город.

Когда он добрался до устья реки, прилив на отмели был таким низким, что его корабли не рискнули пройти через него. Поэтому они стояли в стороне, ожидая когда поднимется солнце, а испанцы на берегу, рассмотрев их в утреннем свете, поверглись в великий ужас. Внезапно, почти без предупреждения, с северо-востока налетел ужасный порыв ветра. За ним последовал еще один, и еще, пока не разразился шторм такой силы, какого еще белые люди никогда не видели на этом побережье. Напрасно французские корабли боролись с ним и с огромными волнами, которые вздымались так высоко, что достигали их самых высоких мачт. Они ничего не могли поделать с его яростью, и вскоре испанцы преисполнились радости, видя, как они беспомощно дрейфуют вдоль побережья, навстречу неминуемому крушению.

Тогда Менендес решил, несмотря на ужасный шторм, двинуться пешком по суше на штурм форта Кэролин, полностью лишенного таким образом своих защитников. Сопровождаемый пятьюстами отборными солдатами, он отправился в путь и в течение трех дней, истрепанный и промокший насквозь безжалостным штормом, блуждал его отряд по разлившимся болотам и густым лесам. Он заставил нескольких индейцев из деревни Селой пойти с ним в качестве проводников, но в конце концов, полагая что они намеренно вводят его в заблуждение, он предал их смерти с большой жестокостью и доверил своим собственным знаниям привести его к великой реке. Наконец он добрался до нее и, следуя по ее течению, ночью добрался до высокого утеса, с которого посмотрел вниз на несколько мерцающих огней форта Кэролин внизу.

Тем временем бушующая стихия вызывала величайшее беспокойство у тех, кто оставался в форте, поскольку они опасались ее воздействия на корабли адмирала Рибо. И хотя им, конечно, не было ничего наверняка известно об их судьбе, но они уже начинали считать их потерянными в океане.

Под началом оружейника Симона, в качестве капитана стражи, Ренэ де Во нес службу с несколькими стариками и инвалидами, которых заставили служить часовыми, и он мужественно взвалил на плечо свой арбалет и расхаживал по стенам в течение многих долгих часов во время шторма, дождя и темноты. Хотя, гордясь тем, что таким образом выполняет обязанности настоящего солдата, парнишка и не позволял себе ни единого слова жалобы, но он чувствовал то, что открыто выражали другие - что эта обязанность караульного теперь, когда испанцы и дикари ушли, да еще и в самый разгар такого ужасного шторма, что смертным казалось невозможным противостоять ему, была совершенно ненужным занятием. Поэтому, когда к утру четвертой ночи, после двухчасового утомительного хождения по стенам под холодным проливным дождем, он наконец освободился и весь мокрый, бросился на кушетку в своей комнате, он решил высказать свой протест Симону по этому поводу.

Несмотря на свои чувства, Ренэ был абсолютно верен своему долгу, который - увы! – соблюдали не все, и солдата, который сменил его на посту, на месте не было. После нескольких поворотов по парапету, во время которых он не увидел и не услышал ничего, что могло бы его встревожить, этот часовой укрылся от ударов бури в углу стены, где вскоре и задремал.

А в это самое время испанцы уже стояли у ворот, ожидая сигнала к атаке. Приказ был отдан, и едва Ренэ погрузился в беспокойный сон, как был грубо разбужен грохотом, треском ломающегося дерева, диким криком агонии, с которым расстался с жизнью неверный часовой, и торжествующими воплями врага, который прорвался через маленькую неохраняемую заднюю дверь - ворота.

Рене подскочил к двери и на мгновение застыл неподвижно, окаменев от ужаса при виде ужасного зрелища, представшего его взору. Пламя уже вырывалось из многих палаток и бараков, и в отблесках огня он увидел мужчин, женщин и детей - почти голых, поскольку они вскочили со своих кроватей - которые разбегались во все стороны от безжалостных испанцев. Куда бы они ни повернули, беглецов догоняли длинные пики, сверкающие мечи и острые кинжалы, и над воем бури поднимались их пронзительные крики ужаса, и быстро затихающие вопли смертельных агоний.
Лишь одно мгновение Ренэ созерцал эти ужасные сцены, а затем, вспомнив о своем дяде, бросился к дому коменданта, до которого испанцы еще не добрались. Он нашел Лодоньера бледным и дрожащим, но спокойным и собранным, как и подобает храброму солдату даже перед лицом смерти, стоящим у своей постели, в то время как верный Ле Мойн пытался помочь ему облачиться в доспехи.


Задыхаясь, Ренэ объяснил, что нельзя терять ни времени, ибо надежды на спасение форта нет.
-- Все потеряно! - воскликнул он. -- и если вы хотите спасти свои жизни, следуйте за мной без промедления. Я,  только я знаю, как можно спатись!

В это время Ренэ думал о подземном ходе, секрет которого ему открыл Хас-се.

Успокоенные его уверенными словами, двое мужчин последовали за ним из дома и, к своему великому удивлению, оказались под ним, среди каменных опор фундамента. Они вышли как раз вовремя, потому что несколько испанских солдат, узнавших что это жилище коменданта, ворвались в него с дикими криками и принялись обыскивать каждый его уголок, в надежде захватить самую большую добычу из всех, в лице вождя гугенотов.

Их триумфальный час был омрачен тем, что они не нашли его, ибо, пока они обыскивали его дом, он, в сопровождении Ренэ де Во и художника Ле Мойна, пробирался по узкому туннелю прямо под ними, к берегу реки за стенами форта.

Лодоньер был так удивлен этим подземным ходом, ведущим в самое сердце его форта, и о существовании которого он до этого момента даже не подозревал, что, когда они вышли на берег реки, он забыл обо всем остальном, охваченный любопытством.

-- Откуда взялся этот туннель, оказавший нам такую замечательную услугу, и как ты узнал о нем? -- спросил он своего племянника.

Даже тогда Ренэ не нарушил торжественного обещания хранить тайну, данного Хас-се, но ответил:

-- Прошу тебя, о мой дядя, давай не будем сейчас останавливаться и говорить об этом! Твоя драгоценная жизнь все еще в большой опасности. Давай сначала закончим наш побег, а относительно этого потайного хода я расскажу тебе в другой раз. А пока я прошу тебя отправиться в сопровождении доброго мастера Ле Мойна так быстро и скрытно, как только возможно, вниз по реке к ее устью, где все еще стоят два небольших корабля, оставленных адмиралом Рибо. Позвольте мне, молодому, сильному и деятельному, задержаться здесь на короткое время, чтобы, возможно, я смог помочь другим нашим людям спастись через этот туннель. Я задержусь совсем ненадолго и присоединюсь к тебе задолго до того, как твоя слабость позволит тебе достичь устья реки.

Хотя Лодоньеру очень не хотелось расставаться со своим племянником в столь опасной ситуации, он счел, что с его стороны было бы проявлением эгоизма заставлять его присутствовать при себе, когда оставшись, он смог бы спасти жизни хоть некоторых несчастных в форте. Поэтому он неохотно дал свое согласие на то, чтобы Ренэ остался здесь на короткое время, но поручил ему без необходимости не подвергать себя опасности. Затем оба мужчины горячо обняли юношу, дали ему свое благословение и удалились, полные надежды на скорую встречу с ним снова - встречу, которой было суждено, к сожалению, быть отложенной на долгое время.

После их ухода Ренэ снова вошел в подземный ход и направился к его концу. Там он осторожно выбрался наружу, подполз к краю здания, под которым он находился, и стал осторожно наблюдать вокруг.

 

Не пробыл он там и минуты, как вздрогнул, услышав совсем рядом сдавленный стон. Внимательно прислушавшись, он услышал его снова, и чувствуя уверенность, что стонавший, должно быть, один из его соотечественников, он начал осторожно красться, не выдавая своего присутствия ни малейшим шорохом, в том направлении, откуда эти звуки исходили. Наконец он услышал третий стон, так близко от себя, что инстинктивно отпрянул назад, опасаясь соприкоснуться с человеком, который его издал. Затем, тихим шепотом, он спросил:

-- Кто здесь? Я Ренэ де Во.

В ответ раздался шепот:

-- Да помогут тебе небеса, мастер Ренэ, если ты в таком же положении, как я! Я твой старый друг Симон, тяжело раненный, и у меня нет никакой надежды, кроме как попасть в руки этих испанских извергов, когда рассвет позволит им произвести тщательный обыск в доме.

 


- Приободрись, добрый Симон, и не говори так печально - прошептал Рене. - Если ты можешь идти, или даже ползти, я могу спасти тебя. Куда ты ранен?

-- Не настолько, чтобы это мешало мне ползать или даже ходить, потому что  кажется, что болит сразу в нескольких частях моего тела, но это не влияет на мои ноги. Если ты знаешь о шансе на спасение, каким бы ничтожным он ни был, веди меня, и я с радостью последую за тобой, ибо, останься я здесь, и шансов не останется вообще.

Ренэ очень медленно и осторожно повел Симона ко входу в туннель. Старик двигался под землей с большим трудом и стонами, пока не добрался до безопасного берега реки, и он был отправлен к Лодоньеру и Ле Мойну, чтобы вместе с ними попытаться добраться до кораблей.

Затем храбрый юноша снова пробрался обратно в форт. Здесь, как и прежде, он прислушивался и ждал, в надежде обнаружить других несчастных, которым он мог бы помочь спастись.

Лежа там и наблюдая, он с замиранием сердца прислушивался к торжествующим песням и крикам испанцев, а также к воплям жертв, чьи укрытия все еще время от времени обнаруживались и которых немедленно предавали смерти. Внезапно тлеющие угли костра неподалеку разгорелись, и мгновенная вспышка заставила его поспешно спрятаться под зданием, чтобы его не обнаружили. В это время его взгляд упал на груду книг и бумаг, которые были выброшены из окон дома, под которым он прятался. Даже с первого взгляда он узнал в них вещи своего дяди, те самые, которые он помогал упаковывать, когда форт был покинут.

Понимая их важность и отчаявшись оказать дальнейшую помощь кому-либо из недавних обитателей форта, Ренэ решил попытаться спасти эти бумаги. Это было смелое предприятие, поскольку, чтобы добраться до них, он был вынужден покинуть укрытие под домом и продвинуться чуть дальше на открытое место, где в любой момент его могли обнаружить враги при вспышках света от горящих поблизости строений. Полностью осознавая риск, которому он подвергался, но не смущаясь этим, храбрый парень совершил несколько походов к груде книг и бумаг и обратно. Он перенес почти всех их в туннель, который, по его мнению, был единственным безопасным местом для них, когда внезапно осознал, что близится рассвет, и исполнение его плана спасения вскоре станет невозможным.

Однако зная, что все что осталось из документов, можно было забрать одним разом, он пошел снова, и как раз в тот момент, когда он собрал в охапку последние бумаги, ради спасения которых рисковал своей жизнью, восторженный вопль возвестил о том, что его обнаружили. Бросив быстрый взгляд, он увидел двух испанских солдат, несущихся к нему с поднятыми пиками и сверкающими глазами, которые были красными и налитыми кровью, словно у тигра, отведавшего крови.

 


Проявив редкое присутствие духа и не уронив свой драгоценный груз, Ренэ бросился не под дом, а заскочил во внутрь него, через главный вход. Пробежав по длинному коридору, который все еще был погружен в полную темноту, он выпрыгнул из открытого окна в его дальнем конце. При этом он услышал, как его преследователи ворвались в дом и начали нетерпеливый обыск в его комнатах, одновременно призывая на помощь других своих товарищей.

Затаив дыхание и прокравшись под зданием, Ренэ благополучно добрался до подземного хода и положил в него бумаги, ради которых он так рисковал. Аккуратно прикрыв вход над головой куском коры, он перенес все книги и бумаги на самую середину туннеля, где они почти перекрыли узкий проход и сделали его непроходимым. Вместе с другими вещами он прихватил с собой маленькую железную шкатулку, окованную и запертую на ключ, которую решил спрятать особенно тщательно.

Пока он таким образом работал, словно крот под землей, сбитые с толку испанцы над его головой приходили во все большую ярость и замешательство. Их тщательный обыск здания - в которое, как все они прекрасно видели, вбежала их потенциальная жертва, и никто не видел, как она выходила - не позволил обнаружить не только саму жертву, но и какие-либо следы от огромной кучи книг и бумаг, которые они собрали с целью сожжения.

В конце концов они решили, что в здании видимо находится какая-то потайная комната, которую они не смогли обнаружить сразу, и по приказу самого Менендеса оно было подожжено со всех сторон, и сгорело дотла. Таким образом, испанцы были уверены, что уничтожили не только книги и бумаги, но и неизвестного врага, который так смело рисковал своей жизнью, чтобы забрать и спасти их. В то же время, они были крайне удивлены тем, что он спокойно позволил огню сжечь себя, не только не предприняв попытки побега, но даже не позволив себе, ни единым криком боли или мучения, выдать свое присутствие! Но после долгих и мучительных размышлений на эту тему, они наконец пришли к выводу, что так много гугенотов приняли мученическую смерть на костре, что все они научились переносить пытку сожжения молча.

Когда Ренэ закончил складывать книги и бумаги настолько тщательно, насколько позволяли обстоятельства, у него наконец нашлось время подумать о собственной безопасности. Дойдя до конца туннеля и осторожно выглянув наружу, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, он закрыл дверь из коры под занавесом из виноградных лоз, и начал очень медленно пробираться вниз по реке, часто оглядываясь назад. Было уже совсем светло, и опасаясь, что его заметят из форта, он подкрался поближе к берегу, иногда ползая на четвереньках, а часто заходя по пояс в воду.

Наконец, после нескольких часов напряженного пути, который, после трудов предыдущей ночи, совершенно измотал его, он добрался до высокого утеса, который уже был описан как открывающий вид на несколько миль вверх и вниз по реке. Усталый мальчик с трудом взобрался на его вершину, откуда, глядя вверх по реке, с тяжелым сердцем увидел желтое знамя Испании, развевающееся над стенами форта Кэролин. Когда его полотнище заблестело в ярком солнечном свете, поскольку буря последних четырех дней утихла вместе с ночью, они показались ему складками какой-то огромной и ядовитой змеи, и он с содроганием отвернулся от этого зрелища.

С другой стороны, вдалеке, он увидел все еще стоящие на якоре два небольших корабля, которые, как он полагал, были единственными представителями могущества Франции, оставшимися теперь в Новом Свете. На них он возлагал все свои надежды на спасение, на будущее счастье и на саму жизнь.

Как бы ему ни хотелось поскорее добраться до кораблей и воссоединиться со своим дядей, измученное тело бедняги больше не смогло выдерживать таких нагрузок. Оно так настойчиво просило об отдыхе, что Ренэ упал на кучу мокрого мха, решив поспать часок, прежде чем пытаться двигаться дальше.

Когда мальчик спал, его посещали тревожные сны, которые заставляли его размахивать руками и жалобно стонать, и это неудивительно, после тех ужасных сцен, свидетелем которых он так недавно был. Неудивительно также, что новые и ужасные опасности угрожали ему, даже когда он спал. Если бы он не спал, то заметил бы приближение небольшого отряда индейцев, которые, появившись на опушке леса, направились прямо к утесу. Это был отряд воинов-семинолов, возглавляемый их вождем, гигантским Кат-ша. С ним был Змей Читта, а за ними шли трое связанных пленников. Двое из них были французами, а третий был индейским парнем, который бежал со своим вождем из обреченной деревни Селой только для того, чтобы разделить судьбу столь же обреченного форта, в котором он искал убежища. Они бросились со стен форта после его захвата испанцами, и добрались до леса целыми и невредимыми.

Там они попали в руки семинолов, которые не бежали из этой части страны после возвращения французов, как предполагали последние, а задержались в надежде захватить в плен любого белого человека, который мог бы неосторожно выйти за пределы защитных стен. Они хотели захватить их в плен, чтобы их пытки могли стать частью празднества, которым они намеревались отметить свое возвращение в крепость на великом болоте, и куда уже отправилась остальная часть банды с добычей, взятой из форта Кэролин после того, как он был оставлен. Семинолы, очень радуясь удаче, которая так легко отдала им в руки трех жертв, теперь направлялись к своим каноэ, которые они спрятали у подножия этого высокого утеса.

Приказав остальным идти туда, где стояли каноэ, Кат-ша в сопровождении Читты поднялся на возвышенность, чтобы полюбоваться потрясающим видом на реку и окружающую местность. Когда они поднялись на вершину, стоны Ренэ предупредили их о его присутствии. Бесшумно, как дикие звери, подкрадываясь к тому месту, где он лежал, два индейца на мгновение остановились, злорадствуя над лежащим  во сне парнем. Они в полной мере осознали ценность этого неожиданного и желанного приза, поскольку оба узнали молодого белого вождя сразу, как только его увидели. Через минуту бедняга проснулся с диким криком ужаса и обнаружил, что связан по рукам и ногам и находится во власти тех, кого он считал своими самыми злейшими и безжалостными врагами.



Глава 15
Ренэ в руках врагов

Вполне понятно, что Ренэ де Во понял, что попал в злые руки, достаточно было взглянуть в жестокое лицо Читты, освещенное торжествующей, но насмешливой улыбкой. Легче ему не стало и после того, когда он перевел взгляд на угрюмую физиономию огромного Кат-ша. Ни один из семинолов не проявил ни жалости, ни милосердия ни в малейшей степени. Читта думал о мести, которой ему предстояло насладиться за свое унизительное поражение во время игр на празднике Зрелой Кукурузы, которому, он был уверен, он обязан белому парню. Кат-ша знал, что Ренэ возглавил атаку на его отряд у ракушечного кургана, и считал его храбрым врагом, пытать которого ему доставило бы истинное удовольствие.

 
Ослабив путы, стягивавшие лодыжки мальчика, похитители заставили его пройти к подножию утеса, где собрались остальные члены их команды. Они приняли нового пленника с громкими проявлениями восторга, и после того, как все осмотрели его и отобрали у него оружие, его снова крепко связали и бросили на дно одного из каноэ. Хотя он мельком видел других белых заключенных, ему не разрешили общаться с ними.

Поскольку его похитители хотели, чтобы он был здоров и силен, они давали ему пищу и воду, от которых он сначала решил отказаться, и таким образом как можно быстрее положить конец своим страданиям. Однако, поразмыслив он решил, что это было бы трусливо и недостойно его белой крови. Поэтому он с аппетитом начал есть все, что ему давали, полный решимости сохранить свои силы и предпринять отчаянную попытку сбежать, если представится для этого хоть малейшая возможность.

Приняв это решение, Ренэ почувствовал себя намного спокойнее и полнее надежд, и поскольку он, к сожалению, нуждался во сне, он решил получить как можно больше этого благословения. Вскоре индейцы были очень удивлены, обнаружив, что их новый пленник спит так спокойно, как будто ему не угрожала никакая опасность, и он ни о чем на свете не беспокоится.

 


Пока светало, семинолы оставались на этом месте, но с наступлением темноты они спустили на воду свои каноэ и отправились в путь к великому болоту Окифеноки.

Час спустя несколько теней промелькнули в темноте над спокойными водами мимо двух французских кораблей, которые все еще стояли на якоре недалеко от устья реки. Не издавая ни звука, они оставались незамеченными и не вызывали беспокойства, а через несколько минут повернули и исчезли среди обширных солончаков, окаймлявших реку с севера. Таким образом, Ренэ де Во проплыл в нескольких шагах от дяди, который с таким нетерпением ожидал его прихода, и ни у одного из них не возникло ни малейшего подозрения о присутствии другого.

Лежа на дне каноэ, из которого его вытащили только тогда, когда индейцы отправились в лагерь, Рене не знал, куда его везут, и понятия не имел, что плывут они тем же маршрутом, каким они с Хас-се следовали вместе несколько месяцев назад. Ему не разрешалось общаться с другими белыми пленниками и даже видеть их, поскольку их перевозили в отдельных каноэ, а ночью всех троих привязывали к деревьям, расположенным на значительном расстоянии друг от друга.

День за днем мальчик внимательно вглядывался в лица своих похитителей, но среди них всех он нашел только одного, в глазах которого читалось сочувствие к его жалкому положению. Даже выражение его лица было несколько менее свирепым, чем у остальных, и бедняга Ренэ решил, что это объясняется его молодостью, потому что этот индеец был всего лишь мальчишкой, еще моложе его самого. На самом деле это был молодой индеец из Селоя, которого пленили в тот же день, что и Ренэ. Неожиданно заполучив трех белых пленников вместо двух и нуждаясь в рекрутах, Кат-ша предложил сохранить этому парню жизнь и отпустить его на свободу, если он станет семинолом и членом их банды. Молодой индеец, которого звали Э-чи (Олень), заявил что готов пойти на это, хотя втайне он решил сбежать сразу же, при первой возможности.

 

Он сразу узнал Ренэ, хотя и был осторожен, чтобы не выдать этого факта, и был очень рад, что белый парень не подал виду, что когда-либо видел его. Только случайным жалостливым взглядом, который он мог бросить незаметно для остальных, он пытался передать свои дружеские чувства Ренэ. Когда пришла его очередь охранять пленников, он обошелся с ними более сурово, чем кто-либо из семинолов, чтобы развеять любые подозрения в его верности, которые могли бы у них возникнуть. Но он всегда искал возможность пообщаться с Ренэ и дать ему понять, что он его друг.
 
Наконец такая возможность представилась сама собой. Они вошли в большое болото, и даже Ренэ, лежавший на дне каноэ и видевший, как над головой смыкаются вершины высоких кипарисов, начал догадываться, где они находятся. В течение части очень темной ночи Э-чи присматривал за заключенными. Пока охранник, которого он сменил, осматривался вокруг, он пнул каждого из трех пленников ногой в мокасинах. Это, хотя и не причинило им вреда, но показало семинолу такую степень презрения, что он убедился в том, что новобранец ненавидит белых людей так же искренне, как и он сам.

Когда он ушел и все стихло, Э-чи подошел к тому месту, где Ренэ лежал привязанный к дереву, и улегшись рядом с ним, прошептал:
-- Та-лах-ло-ко.

Ренэ дремал, но его мгновенно разбудил звук этого знакомого имени, хотя оно и было произнесено всего лишь шепотом. Не двигаясь, он ожидал, не повторится ли этот звук, или ему только приснилось, что кто-то позвал его.

Через мгновение шепот раздался снова:
-- Та-ла-ло-ко.

-- Кто ты? -- спросил Ренэ на индейском языке.

-- Я Э-чи из Селоя, где я видел тебя, когда ты впервые ступил на землю моего народа. Разве ты не помнишь?

--  Разве ты не семинол?

-- Судя по всему, я стал одним из этих беглецов, но мое сердце - сердце настоящего мужчины, и я ищу только возможность сбежать от них и воссоединиться со своим народом. Если только кто-нибудь из моих людей останется в живых - добавил он с горечью.

-- Как ты думаешь, удастся ли нам спастись? - нетерпеливо спросил Ренэ, в груди которого зародилась новая надежда.

-- Я не знаю, но я могу попытаться, и если я потерплю неудачу, сама смерть была бы лучше, чем жизнь с этими собаками-семинолами.
Затем Ренэ спросил, где они находятся и что Э-чи знает о планах Кат-ша.
Он услышал, что они находятся в большом болоте Окифеноки, как он и предполагал. На следующий день они должны были покинуть каноэ и найти тропу, которая вела к деревне семинолов, скрытой в самых непроходимых ее глубинах. Когда они добрались туда, Э-чи, судя по обрывкам подслушанного разговора, решил, что там будет большой пир, и что пленников будут пытать.

Тогда Ренэ рассказал Э-чи о стране алачуа и описал ему, как он может туда добраться. Сделав это, он попросил молодого индейца засунуть руку за пазуху его камзола, где под подкладкой он должен был найти перо, с прикрепленной к нему тонкой золотой цепочкой и булавкой. До него, из-за своих оков, он не мог добраться собственными руками.

Когда Э-чи добыл перо, которое было тем самым пером фламинго, подаренным его другом Хас-се, Ренэ велел ему беречь его ценой своей жизни и, если ему удастся сбежать от семинолов, как можно скорее доставить его в страну алачуа. Там он должен был показать его любому из племени вождя Микко, но в особенности одному, по имени Хас-се, носителю лука, если ему удастся его найти. Он должен будет рассказать ему о печальном положении заключенных и попросить отправить отряд для  их спасения.

Едва он закончил эти наставления, как треск ветки неподалеку заставил Э-чи вскочить на ноги и обрушить поток оскорблений на Ренэ, одновременно нанеся ему пинок ногой, вызвавший у распростертого парня возглас боли. Это был стон отчаяния, потому что он не мог понять поступка молодого индейца и вообразил его подлым предателем, который завоевал его доверие только для того, чтобы предать его.

Однако сразу же он услышал голос Кат-ша, требовавший от Э-чи, почему он так издевается над заключенными. На это молодой индеец ответил, что он обнаружил, что этому человеку, который был самым беспокойным из троих, почти удалось ослабить свои путы. Этого он, несомненно, добился бы, если бы ему, Э-чи, не хватило предусмотрительности осмотреть их во время обхода.

Похвалив его за бдительность, Кат-ша, у которого была привычка лично удостоверяться в безопасности заключенных по нескольку раз в течение каждой ночи, прошел дальше. Затем Э-чи, наклонившись, чтобы шепнуть Ренэ слова ободрения, тоже отошел.

К полудню следующего дня лодки были вытащены на берег, и Ренэ разрешили подняться и сойти с того, на дне которого он путешествовал. Переступив через борт, он осмотрелся и сразу узнал это место, как начало маленькой лагуны, где его оставили залечивать укус змеи, в то время как Хас-се исследовал тропу, ведущую в болото. С бьющимся сердцем юноша сравнивал свое нынешнее положение с тем, какое было тогда, и с трудом сдерживал горячие слезы, готовые хлынуть из-за его горьких мыслей.

Однако, храбрый парень не позволил проявиться этим признакам слабости, и он получил некоторое утешение, поймав добрый взгляд Э-чи и обменявшись сочувственными взглядами со своими товарищами по заключению, с которыми, однако, ему не разрешили заговорить. Они были из числа новоприбывших, и из-за болезни были оставлены в форте, когда солдаты ушли, чтобы присоединиться к адмиралу Рибо.

Как только каноэ были вытащены из воды и тщательно спрятаны, семинолы и их пленники свернули во мрак тенистых кипарисов и гуськом двинулись по узкой тропинке, которая вела прочь от лагуны. Она часто была покрыта водой, и неверный шаг с любой стороны по всей ее длине погрузил бы несчастного, которому суждено было оступиться, в бездонную трясину. Из нее без посторонней помощи он никогда не смог бы выбраться, а только погружался бы все глубже и глубже, пока не исчез бы в ее глубинах навсегда. Случилось так, что один из французских пленных в этот раз все-таки сошел с тропы. Жестокие дикари с удовольствием наблюдали за его отчаянными попытками подняться, но не предлагали ему помощи. Он едва не утонул в ужасной смеси черной воды и еще более черной грязи, прежде чем его вытащили. Он был в плачевном состоянии, но они лишь встретили его ударами и насмешками над его грязным видом и заставили возобновить марш, не позволив ему даже стряхнуть с одежды прилипшую к ней грязь.

Ренэ смог различить место, в котором тропа, по которой они шли, ответвлялась от той, по которой ранее шел Хас-се. Он надеялся, что Э-чи тоже заметит это, но у него не было возможности убедиться в этом.

Уже почти стемнело, когда они добрались до деревни семинолов, которая ознаменовала конец их путешествия. Здесь ее обитатели встретили их с самыми дикими проявлениями радости. Ренэ стал особым объектом интереса, поскольку как «молодой белый вождь» его имя уже было им хорошо известно, и его поимка считалась самой знаменитой из всех, когда-либо совершенных бандой до этого.

Скво, дети и даже юноши его возраста тесно столпились вокруг него, насмехаясь и крича пронзительными голосами, плюя в него, дергая за волосы и толкая его то с одного, то с другого бока. Некоторое время Ренэ терпеливо переносил все это, чувствуя, что выражение досады, возможно, только подвергнет его еще большим оскорблениям. Он знал также, что это доставило бы его мучителям величайшую радость и удовлетворение, а он не был склонен доставлять им такое удовольствие.


В конце концов, однако, его терпению пришел конец. Среди окружавшей его толпы был парень, несколько выше его самого, и с отвратительными чертами лица. Когда он начал колоть Рене острием ножа, в то же время приближая его лицо вплотную к лицу своей жертвы, со страшными гримасами и оскорблениями, парень больше не мог этого выносить. Невзирая на возможные последствия, он отступил на шаг и, подняв все еще связанные и сцепленные в кулаках руки, нанес своему мучителю такой удар прямо в лицо, что тот молча рухнул на землю.

При этом неожиданном проявлении характера пленника поднялся громкий крик, и молодой дикарь, поднявшись на ноги, пришел в такую ярость, что попытался вонзить свой нож в сердце Ренэ. Этому помешали несколько воинов, которые были свидетелями этой сцены и быстро шагнули вперед, чтобы спасти его. Оттолкнув нападавшего в сторону, они отвели Ренэ в хижину с пальмовой крышей, стоявшую поодаль от остальных. Здесь, так затянув путы на его лодыжках, что он не мог стоять, а мог только сидеть или лежать, они закрыли вход и оставили его наедине с его собственными печальными размышлениями.

 
Деревня семинолов занимала остров, поверхность которого была значительно приподнята над окружающим его болота. Он был настолько обширен, что в нем хватало места для нескольких больших полей кукурузы, тыкв и крахмального корня, не считая скопления хижин, которых насчитывалось в общей сложности около сотни. Они представляли собой население примерно в пятьсот душ, из которых около двухсот были воинами.

 

florida starch root (крахмальный корень)

Со всех сторон острова на неведомые расстояния простиралось обширное непроходимое болото, и только по одной узкой тропинке, по которой привели Ренэ, можно было добраться до него из внешнего мира. Там, где эта тропа соединялась с островом, воин-семинол нес вахту днем и ночью, чтобы это важное место казалось абсолютно безопасным от разного рода неожиданностей, и защищенным от любого нападения, которое могло быть совершено на него. Побег через него также казался невозможным.

 
В ту самую ночь, когда прибыли Кат-ша и его пленники, воин, стоявший на страже в конце тропы, был поражен, услышав напев песни смерти, доносившийся из небольшой чащи, на небольшом расстоянии от него.

Затем раздался громкий крик:

-- Так Э-чи из Селоя бросает вызов собакам-семинолам и воссоединяется со своим народом!

Сразу после этого, и прежде чем изумленный воин успел добраться до места, откуда раздался крик, он услышал громкий всплеск в черных водах, окружавших остров, а затем все стихло.

Когда воин добрался до небольшого участка зарослей, он не увидел ничего, кроме легкой ряби на поверхности воды и нескольких пузырьков, поднимающихся из ее неведомых глубин. К нему присоединились другие жители деревни, и все они обыскивали чащу в поисках каких-либо следов того, кто издал этот удивительный крик. Наконец они обнаружили головной убор из перьев, который молодой индеец из Селоя носил, став воином-семинолом, и были вынуждены заключить, что он предпочел утопиться, чем стать одним из них. Насмехаясь над отсутствием вкуса, которое он таким образом проявил, и сожалея, что его не держали в плену и не пытали для всеобщего развлечения, вместо того чтобы позволить ему стать семинолом, они вернулись в деревню. Часовой возобновил свое дежурство на тропе, и об исчезновении Э-чи больше не вспоминали.

Когда Ренэ подслушал, как несколько индейцев разговаривали возле хижины, в которой он лежал, и со смехом рассказывали друг другу о способе, которым Э-чи воспользовался, чтобы воссоединиться со своим народом, у него упало сердце, и он почувствовал, что ему больше не на что надеяться теперь, когда единственный друг среди окружавших его врагов, был мертв.

Следующий день начался с активных приготовлений к предстоящим празднованиям. В середине небольшого холмика сразу за деревней был глубоко воткнут в землю прочный столб из зеленого дерева, а рядом с ним была собрана большая куча сухих дров и толстых сосновых щепок. Это был столб, на котором заключенные должны были подвергаться пыткам, и вокруг которого должна была быть сосредоточена вся суть празднеств. Пир должен был продолжаться три дня, отталкиваясь от количества трех заключенных. Один из них во время изощренных пыток, придуманных специально для него, должен был стать главным развлечением на каждый день. В конце, если он еще не был мертв, его должны были принести в жертву.

Все понимали, что самого важного из пленников, молодого белого вождя, следует приберечь для последнего и завершающего дня праздника, и для него совет старейшин разработал специальную серию новых, и особенно мучительных пыток.

На протяжении всего дня толпы женщин и детей собирались у хижины, в которой был заключен Ренэ, в надежде хоть мельком увидеть его. Их восторгу не было предела, когда время от времени кто-нибудь из наиболее добродушных его охранников приподнимал циновку из плетеного пальмового волокна, висевшую перед входом, и позволял им заглянуть внутрь и подшучивать над ним, намекая на то, что вскоре ему предстоит пережить.

Томительно проходили долгие часы для несчастного парнишки, пока он лежал вдали от друзей среди жестоких врагов, беспомощно ожидая участи, которой он так боялся и от которой, однако, не мог придумать способа уберечься.



Глава 16
Хас-се получает перо фламинго

Вдали от сцен печали, страданий, жестокости и дикого ликования, свидетелями которых были темные глубины великого болота, страна алачуа - к концу второго дня после того, как Ренэ де Во оказался в деревне семинолов - представиляла картину полного покоя и счастливой удовлетворенности. Легкий ветерок, проносившийся над обширными саваннами, приносил с собой ароматы бесчисленных цветов, а с поросших мхом деревьев множество птиц заливались мелодичными вечерними песнями, и вся природа была полна красоты и восторженного ликования.

В лагере из хижин, крытых оленьими шкурами и пальмовыми листьями, сгрудившихся под величественными деревьями и занятых теми индейцами, которые признавали старого доброго Микко своим вождем, все были на открытом воздухе, наслаждаясь вечерней прохладой. Охотники вернулись с охоты, нагруженные дичью, и теперь лежали в удобных позах на мягкой траве, наслаждаясь заслуженным отдыхом. Женщины хлопотали у костров, готовя ужин, а дети резвились среди хижин или на берегу большого источника, такие же свободные от забот и счастливые, как птицы над их головами. С берега реки, совсем недалеко, доносились крики группы парней, которые купались в чистой воде. Индейские матери прислушивались к ним с некоторым беспокойством, опасаясь, как бы они не услышали пронзительный предостерегающий крик, который возвестил бы о присутствии Аллапатты, большого аллигатора.

Посреди лагеря стоял один вигвам больше и выше остальных, увенчанный плюмажем из орлиных перьев, который свидетельствовал о том, что это вигвам вождя. Перед этим вигвамом, сидя на расстеленных шкурах и покуривая свои трубки с длинным чубуком, находились старый вождь Микко, несколько главных мужчин его племени и Ях-чи-ла-не, молодой вождь алачуа. Позади старого вождя, готовый выполнить малейшее его приказание, стоял высокий, стройный, но удивительно красивый юноша, в волосы которого было вплетено алое перо, сиявшее на фоне темных локонов подобно яркому пламени. Его лицо светилось живым умом, и он, очевидно, проявлял живой интерес к предмету, который обсуждали остальные, хотя, как и подобало его возрасту, не принимал участия в их разговоре.

Наконец старый вождь повернулся к юноше с доброй улыбкой и сказал:
-- Каково твое мнение, мой храбрый лучник? Может ли быть вражда между этими твоими белыми друзьями и другими людьми их цвета кожи, которые тоже пришли из-за великих вод?

Очень гордый тем, что его мнение спросили таким образом, Хас-се - ибо это был ни кто иной, как любимый индейский друг Ренэ де Во - скромно ответил:

-- Мне кажется вполне вероятным, что так и должно быть. Разве разные племена нашей собственной расы и цвета кожи часто не воюют друг с другом?

-- Хороший ответ, сын мой - ответил вождь. - Ты прав, и я склонен верить, что то, что мы только что узнали, чистая правда. Если это так, то я глубоко скорблю о печальной судьбе тех, кто был нашими друзьями.

Весть, о которой говорил Микко, была принесена в тот день индейским гонцом из дальнего восточного племени. Он рассказал о прибытии на побережье испанцев под командованием Менендеса, об уничтожении ими Селоя и взятии форта Кэролин. Гонец также рассказал о жестокой расправе Менендеса и его солдат над адмиралом Рибо и всеми, кто спасся вместе с ним с затонувших французских кораблей. Они, когда уже описанный ужасный шторм выбросил их на берег, отдались на милость испанцев и встретили лишь милосердие, проявленное мечом и кинжалом.

То, что бледнолицые таким образом уничтожили друг друга, было сочтено настолько удивительным и важным для тех восточных племен, которые знали об этих событиях, что они отправили гонцов ко всем дружественным племенам в радиусе сотен миль, чтобы ознакомить их с этими поразительными фактами. Многие воины Микко были склонны сомневаться в том, что такое возможно, и именно для обсуждения этого вопроса он созвал своих советников и главных храбрецов в свою ложу.

Пока вождь и его мудрецы таким образом беседовали и курили с серьезностью, подобающей их годам и положению, и пока Хас-се, носитель лука, слушал их с живым интересом, вдруг раздались громкие крики мальчиков, плескавшихся на берегу реки. Все взгляды были обращены в ту сторону, и чувствовалось некоторое беспокойство, как бы Аллапатта действительно не появился и не попытался отобедать кем-нибудь из купальщиков.

Однако в следующий момент было видно, как все парни гурьбой направились к лагерю в окружении молодого воина, который добровольно шел с ними, но который был незнакомым для всех присутствующих. Парни повели его прямо туда, где перед домиком вождя был образован небольшой круг. Тут один из них объяснил, что этот незнакомец спустился вниз по реке один на каноэ и попросил у них сведений о земле алачуа, и в частности о племени индейцев, возглавляемом вождем по имени Микко.

Когда молодой воин, вид которого имел все признаки долгого и поспешного путешествия, молча встал перед ним, старый вождь сказал:

- Я Микко. Кто ты такой и по какому делу ты здесь?

Незнакомец ответил:
-- Я известен как Э-чи, и родом из того места у великих вод, которое называется Селой. Тот, кого я с наибольшим нетерпением ищу среди твоего народа, назван мне твоим сыном, Хас-се, носителем лука.

--Тогда твои поиски окончены - ответил Микко - ибо Хас-се, мой сын и носитель лука, здесь присутствует. Какое у тебя к нему дело?

Когда Хас-се, сильно удивленный тем, что ему уделено особое внимание, шагнул вперед, незнакомец вытащил из-за пазухи алое перо фламинго. Оно было точь-в-точь таким же, как то, что так ярко сияло среди темных локонов юного лучника, и с него свисала тонкая золотая цепочка, к которой была прикреплена золотая булавка. Передавая его Хас-се, Э-чи сказал:
-- Жизнь того, кто послал тебе этот знак, находится в опасности и он молится, чтобы ты пришел ему на помощь.
 


Нетерпеливо схватив перо, Хас-се воскликнул:
-- Это от Та-лах-ло-ко, молодого белого вождя! Где он, и какая опасность ему грозит?

Затем, с пристальным вниманием все присутствующие слушали с рассказ Э-чи о разрушении деревни Селой и взятии испанцами форта Кэролин, о его собственном пленении, а также пленении Ренэ де Во и двух других белых мужчин семинолами, о его побеге и об ужасной участи тех, кто все еще находится в руках преступников.

Когда он закончил, Хас-се, который следил за рассказом с вниманием и сверкающими глазами, повернулся к вождю и сказал:

-- Отец мой, свое обещание я бы искупил самой жизнью, ибо тот, кто просит о нем, -- мой лучший любимый друг и брат.
 



-- И если он все еще жив, ты сможешь его исполнить, и он будет спасен! - быстро ответил старый вождь, и в его глазах вспыхнул огонь молодого воина. Затем он спросил Э-чи:
-- Знаешь ли ты тропу, ведущую к этому волчьему логову? и достаточно ли у тебя сил, чтобы позволить тебе немедленно отправиться туда и повести за собой отряд моих воинов?
-- Как раненый олень знает тропу, отмеченную его собственной кровью, так и я знаю ее, а если мои силы иссякнут, ненависть к этим семинолам займет их место и будет вести меня вперед! --  таков был ответ.
-- Хорошо сказано - похвалил старый вождь. Затем, повернувшись к Ях-чи-ла-не, своему зятю, он сказал:
-- Возьми двадцать отборных воинов, мой орел, и вместе с ними найди это убежище семинолов. Если Та-лах-ло-ко все еще жив, спасите его и других пленников, и возвращайтесь с ними. Я больше не посылаю с тобой никого, опасаясь, что с более сильным отрядом твоя горячая кровь заставит тебя напасть на это гнездо болотных лисиц. Такая мера могла бы привести только к провалу, ибо, если оно расположено так, как описывает этот молодой человек, то все силы нашего племени вместе с силами храбрых алачуа смогли бы одолеть его. Следовательно, спасение должно быть осуществлено хитростью, а не простой доблестью, но ты внимательно осмотри все вокруг и сообщи мне. Если есть хоть какой-то шанс на успех в нападении на них, мы пошлем военный отряд, который сотрет с лица земли это чумное пятно.

 


Храбрый Я-чи-ла-не с радостью приступил к выполнению этого приказа, и уже через час он и его боевой отряд из двадцати отборных воинов, из которых Хас-се был выбран первым, были готовы приступить к выполнению этой опасной миссии.

За этот час Э-чи, который должен был быть их проводником, искупался в живительных водах источника и сытно поел, так что теперь он чувствовал себя новым человеком, способным справиться с любыми предстоящими трудностями и усталостью.

В темноте ранней ночи маленький отряд сел в свои каноэ и, энергично взмахивая веслами, быстро поплыл вверх по узкой реке к ужасному болоту и еще более ужасным делам, которые оно скрывало.

Э-чи сел в переднее каноэ вместе с Ях-чи-ла-не и Хас-се, и пока они мчались вперед, он более подробно, чем прежде, рассказал им о трагических событиях последних нескольких дней, и о пленении Та-лах-ло-ко.

Он также рассказал историю своего собственного побега, которая, несомненно, очень заинтересовала бы и самих семинолов, если бы они ее услышали. Решив, что если он хочет быть полезным молодому белому вождю, то должен приступить к этому немедленно, он предпринял попытку побега в ту же ночь, когда прибыл в деревню семинолов. Поскольку он знал, что ему ни в коем случае не позволят пройти мимо часового в конце тропы, он придумал план, который должен был на несколько мгновений отвлечь часового от его поста, и, как только стемнеет, приступил к его исполнению.

Он нашел кусок тяжелого, пропитанного водой дерева, которое тонуло бы как камень, и отнес его, никем не замеченный, в заросли на краю острова, недалеко от конца тропы. Там он швырнул на землю свой семинольский головной убор из перьев, пропел несколько нот песни смерти, крикнул, что таким образом он собирается воссоединиться со своим народом, и швырнул кусок бревна в темные воды, где он с громким всплеском мгновенно скрылся из виду. Затем он бесшумно покинул это место, а когда часовой добрался до него, он выбрался на неохраняемую тропу и, не дожидаясь комментариев по поводу его предполагаемого самоубийства, побежал оттуда со всей возможной скоростью. К счастью, ему удалось удержаться на опасной тропе и благополучно добраться до места в начале лагуны, где были спрятаны каноэ семинолов. Завладев одним из них, он путешествовал день и ночь по направлению к земле алачуа, руководствуясь указаниями, данными ему Рене.

Хас-се и Я-чи-ла-не внимательно выслушали этот рассказ и в заключение высоко оценили Э-чи за умение и храбрость, с которыми он совершил побег и добрался до их лагеря. Затем они заговорили о возможных шансах все еще найти Ренэ живым и о том, как они должны спасти его, пока Э-чи, совершенно измученный своим продолжительным путешествием, не погрузился в глубокий сон, от которого пробудился только на рассвете.

Тем временем в деревне семинолов были завершены приготовления к великому Празднику Радости, который начался в тот самый день, когда Э-чи прибыл в лагерь Микко, и в поход выступил спасательный отряд. В течение двух дней Ренэ де Во с тошнотворным ужасом прислушивался к звукам дикого разгула, проникавшим в хижину, в которой он лежал. Он слышал непрерывный бой кас-а-лал-ки, или индейского барабана, и грохот погремушек из черепаховых панцирей, наполненных сушеными ягодами пальметто, которые сопровождали танцы. Он слышал свирепые, дикие крики дикарей и содрогался от них. Прежде всего он слышал крики агонии, издаваемые представителями его собственной расы, которые подвергались пыткам на костре, и пытался закрыть уши от этих звуков. Об их значении он мог только с ужасом догадываться, потому что никто не подходил к нему, кроме стражника, который приносил еду и воду, но который отказывался с ним разговаривать, а однажды Читта подошел и встал над ним с торжествующей улыбкой, осветившей его смуглые черты. Отвернувшись, он процедил, словно разговаривая сам с собой:

-- Завтра мы посмотрим, из чего сделаны бледнолицые вожди.

Сказал не много, но для понимания плененного парня это значило все. Он сразу понял, что настал его черед и что с наступлением следующего дня его выведут, и своими страданиями он ненадолго позабавит орду вопящих дикарей.

Сможет ли он это вынести? Хватит ли его сил мужественно продержаться до самого горького конца? Или он тоже не выдержит и закричит, как кричали другие? Мучения от таких мыслей были слишком велики для бедного мальчика, оставшегося без друзей, и, бросившись лицом вниз на землю, он залился горькими слезами.

Сколько времени он так пролежал, он не знал. Наконец, после того, как прошли, казалось, часы пыток, он медленно поднялся на колени и излил всю свою душу в молитве Тому, кто тоже подвергался пыткам и знал агонию, предшествующую таким страданиям. Его молитва была об избавлении, а если это не возможно, то хотя бы о том, чтобы Его присутствие поддержало и укрепило его в час последнего испытания.

Сложив с себя, таким образом, все заботы о своих собственных делах и доверив их Единственному, кто мог принести ему покой и силу, мальчик почувствовал огромное утешение, и как будто готов был уже мужественно встретить любые пытки, которые только могли быть придуманы для него.

Его жизнерадостность поразила охранника, который принес ему ужин из соф-ка (суп) и кунти-катки (крахмальный корень), и он подумал про себя: «Он не может знать, что ждет его завтра; но у него будет другое лицо, когда он увидит кол».

Едва Рене с аппетитом доел свою довольно скудную трапезу, как снова вошел стражник, ослабил его путы, и его впервые с момента прибытия в деревню вывели из хижины. Охраняемый с обеих сторон рослыми воинами, он был вынужден возглавить своего рода триумфальную процессию и, сопровождаемый звуками трещоток и кас-а-лал-ки, прошел по деревне и вокруг нее, а все жители смотрели и насмехались над ним.

Парень шел твердой поступью, несмотря на свои болезненно распухшие лодыжки, которые были так долго и туго связаны, что теперь ноги едва держали его. Его голова была гордо поднята, а на юношеском лице было такое мужественное и бесстрашное выражение, что все, кто видел его, дивились этому. Это также доставило им огромную радость, потому что они сказали друг другу: «Он такой храбрый, что пыток должно быть много и долго, прежде чем он закричит, и завтра у нас с ним будет редкая забава».

Когда эта шумная процессия проходила по той стороне деревни, которая была ближе всего к концу тропы, ведущей от острова через болото, она привлекла внимание воина, стоявшего там на страже. Его любопытство посмотреть, что происходит, было настолько велико, что он позволил ему отвести себя на несколько ярдов от своего поста туда, откуда ему было лучше видно.

Пока он так стоял, на мгновение забыв о своих обязанностях и повернувшись спиной к тропе, три темные фигуры, едва различимые на фоне сумеречных теней, бесшумно и быстро соскользнули с нее. Мгновение спустя они исчезли в зарослях, из которых Э-чи выбросил в воду свою деревяшку в ночь побега от семинолов.

Процессия проследовала дальше, а беспечный часовой вернулся на свой пост, полный сладостных мыслей о том, что должно будет произойти завтра, но совершенно не замечая трех пар глаз, которые смотрели на него из чащи, как будто никаких человеческих существ, кроме него самого, и не существовало. Если бы он увидел их, то сразу понял бы что это враги, потому что узнал бы Э-чи, хотя Хас-се и Ях-чи-ла-не и были ему пока знакомы.

Действительно, именно этим трем друзьям и потенциальным спасителям Ренэ де Во, посчастливилось заполучить остров без сопротивления и кровопролития. С момента своего старта они не останавливались до тех пор, пока не достигли устья маленькой лагуны и не вышли на тропу через болота. Под руководством Э-чи они прошли по ней в целости и сохранности, не встретив ни души, настолько семинолы были увлечены своими развлечениями. Недалеко от острова Я-чи-ла-не остановил своих людей и приказал им оставаться на месте, пока он с Хас-се и Э-чи приблизятся к деревне поближе, чтобы придумать наилучший способ действий.


Незамеченные, они подобрались вплотную к воину, охранявшему конец тропы, и некоторое время лежали, спрятавшись на расстоянии выстрела из лука и обсуждая тихим шепотом, как им следует пройти мимо него. Своевременное приближение процессии во главе с Ренэ на несколько мгновений отвлекло его внимание и предоставило слишком хорошую возможность, чтобы ею пренебрегать. Они проскользнули мимо ничего не подозревающего охранника, и таким образом благополучно завершили первый этап своего трудного предприятия.

Пока они прятались в чаще, ожидая позднего часа ночи, когда танцоры в деревне разойдутся по своим домам, удача снова благоволила к ним. Плотные черные тучи постепенно затянули небо, одна за другой исчезли звезды, воздух становился все плотнее и тяжелее, пока, наконец, с ослепительной вспышкой, на деревню не обрушилась ужасающая гроза. Воспользовавшись полной темнотой, все трое быстро, но со всеми предосторожностями, чтобы их не обнаружили, пробирались среди теперь безмолвных хижин, пока, ведомые Э-чи, не достигли задней части хижины из пальмового дерева, в которой был заключен Ренэ.

Молния осветила им неподвижную фигуру воина, стоящего перед ней, и Э-чи, распластавшегося на мокрой земле, с остроконечной стрелой, вставленной в тетиву его лука, и наблюдающего за ним. При малейшем сигнале тревоги стрела вонзилась бы ему в сердце, и все трое, взяв с собой Ренэ, предприняли бы отчаянную попытку бегства. Однако до тех пор, пока все оставалось тихо и они могли работать без помех, они должны были попробовать другой план.

Пока Э-чи нес вахту, Я-чи-ла-не и Хас-се с помощью ножей, подаренных им Ренэ, попытались прорубить вход в хижину через толстую соломенную крышу с задней стороны. К счастью, дождь, который обрушивался на них потоками, не позволял расслышать никаких слабых звуков, которые они могли бы при этом издавать, а также увлажнил листья пальметто, так что они не хрустели, как это было бы, если бы они были сухими. Таким образом, хотя они и работали медленно, но работали бесшумно, и постепенно прокладывали себе путь во внутрь.

Вернувшись в свою тюрьму, после тяжкого испытания насмешками и пристальными взглядами всей деревни, Ренэ упал на землю, чтобы хоть немного отдохнуть. Предполагая, что это была его последняя ночь в жизни, душевные страдания долго не давали ему уснуть, но в конце концов он погрузился в глубокий сон без сновидений. Внезапно он обнаружил, что сидит выпрямившись, такой бодрый, как никогда в жизни. Сначала он предположил, что его внезапное пробуждение было вызвано ужасающим раскатом грома, прогремевшим над головой, но в последовавшей за этим глубокой тишине он услышал свое собственное имя, произнесенное шепотом:

-- Та-ла-ло-ко!

Может быть, ему это снится? Нет, это повторилось снова:

-- Та-ла-ло-ко!

Воистину, это его звали, и он прошептал в ответ:
-- Я здесь.

Последовал легкий шорох, а затем плененный паренек, чье бешено колотящееся сердце, казалось, готово было вырваться из груди, понял, что рядом с ним находится друг, который разрезает путы на его запястьях и лодыжках и шепчет:

-- Это Хас-се, и ты спасен, о мой брат!

 

Затем, дрожа и направляемый нежной рукой юноши-индейца, Ренэ прокрался через отверстие, проделанное острыми ножами его друзей. Несмотря на все предосторожности, когда он проходил по листьям, они так громко шелестели, что только сильный раскат грома, раздавшийся в тот же момент, помешал врагам расслышать этот шум.

Не произнеся ни слова, все четверо так быстро, как только могли, направились туда, где тропа уходила от острова.

Охранник в этот момент внезапно окаменел от суеверного страха при виде Э-чи, которого он считал утонувшим. Фигура стояла перед ним и, как показала вспышка молнии, была изможденной и с нее капало, как будто она только что восстала из водяной могилы.
Прежде чем испуганный воин успел поднять тревогу, ошеломляющий удар сзади повалил его на мокрую землю, где он остался лежать неподвижно и, по-видимому, без всяких признаков жизни.



Глава 17
Смерть Хас-се (Солнечного Луча)



В эту грозовую ночь побега Кат-ша, вождь семинолов, был более чем обычно неспокоен. Он ворочался с боку на бок на своем ложе из шкур и понял, что заснуть не сможет. Наконец, он решил нанести один из своих обычных полуночных визитов с инспекцией, по нескольким охранникам и к своему единственному оставшемуся пленнику, «молодому белому вождю». Покидая свой вигвам, Кат-ша склонил голову перед жестокой непогодой и поплотнее закутался в накидку.

Подойдя к хижине, в которой, по его предположению, заключенный проводил свои последние часы жизни, он обнаружил охранника, стоящего перед ней неподвижно, но бодрствующего и натянувшего на голову угол шкуры, чтобы хоть как-то защитить ее от проливного дождя. Кат-ша спросил его о состоянии пленника, и воин ответил, что он заглядывал к нему как раз в тот момент, когда началась гроза, и нашел его спокойно спящим и надежно связанным.
Из-за дождя погас сторожевой костер, который обычно горел ночью посреди деревни, и поэтому вождю семинолов было несколько затруднительно раздобыть факел, чтобы самому осмотреть пленника. Поэтому он принял заверения стражника в том, что он все еще находится связанным в хижине, ибо, в самом деле, как могло быть иначе? Такая вещь как побег казалась слишком невозможной, чтобы о ней стоило думать.

Итак, Кат-ша пошел дальше и направился к часовому, который нес вахту в конце тропы. Сначала он его просто не увидел на месте, затем он не ответил, когда его окликнули, и Кат-ша разозлился и удивился одновременно, когда вдруг споткнулся и чуть не упал, споткнувшись о распростертое тело того, кого он искал. Воин все еще был без сознания, потому что страшный удар, который свалил его с ног, был нанесен всего за несколько минут до того, как Кат-ша обнаружил его.

При сложившемся положении дел, хитрый семинол сразу же встревожился. Конечно, он подумал, что страж мог быть поражен вспышкой молнии или внезапно заболеть. Тем не менее, он мог также получить удар от руки врага, и одна только мысль о том, что такой человек мог проникнуть на остров и даже сейчас скрываться в его пределах, заставила вождя затрястись от гнева.

Его первая мысль была о пленнике, и оставив воина без сознания там, где он лежал, он поспешил обратно в хижину, которую только что покинул, решив довериться только собственным глазам, относительно состояния ее обитателя. После значительного промедления раздобыв факел, он вошел в хижину, где с первого взгляда ему открылась поразительная истина. Она была пуста, и разорванные путы, валявшиеся на земле, и дыра, проделанная в задней стенке, сразу рассказали ему все. Пленник, которым он так гордился, молодой белый вождь, к пыткам которого были проделаны такие тщательные приготовления и который, как он думал, так надежно охранялся, сбежал. Он не смог бы сделать этого без посторонней помощи. И кто же так смело проник в самое сердце деревни, чтобы спасти его? Это было неслыханно, но осознание того, что это случилось, так разозлило чернобрового вождя, что он в страшном гневе выскочил из хижины. Когда он пробегал мимо воина, стоявшего на страже у входа и все еще не понимавшего, что что-то пошло совсем не так, разгневанный вождь нанес ему сокрушительный удар по лицу, в наказание за его небрежность, а затем поднял на ноги всю деревню.

В то время, как большинство разгневанных и возбужденных семинолов обыскивали остров и саму деревню в надежде, что сбежавшего пленника найдут где-нибудь поблизости от его бывшей тюрьмы, Кат-ша придерживался другого плана. Поспешно собрав небольшой отряд из своих лучших воинов, он встал во главе их, и они покинули остров по тропе. Они последовали за ним на предельной скорости, надеясь, что, если бы беглец и те, кто ему помогал, взяли его, их могли бы поймать прежде, чем они доберутся до каноэ в начале маленькой лагуны. С ними отправился Читта (Змея), каждый вздох которого к этому времени стал вздохом разбойников, к которым он присоединился, и который быстро завоевывал репутацию самого жестокого и мстительного члена банды.

Хотя преследователи старались не сбавлять скорости, они приложили бы еще больше усилий, если бы знали, что те, кого они искали, прошли этим путем всего четверть часа назад и даже тогда задержались в своем продвижении из-за необходимости поддерживать и почти нести того, кого они спасли.

Как только первое возбуждение от побега прошло, распухшие лодыжки Ренэ начали болеть так сильно, что ему стало почти невозможно ходить, и, когда он и трое его спасителей добрались до места, где остались остальные члены отряда, он со стоном опустился на землю.

Они обнаружили, что храбрецы, оставшиеся позади, были настолько раздражены их долгой задержкой и встревожены за их безопасность, что собирались напасть на деревню, чтобы узнать и, если возможно, отомстить за судьбу, которая, как они опасались, постигла их. Они были вне себя от радости, снова увидев своего вождя и его товарищей и узнав об успешном завершении их опасного предприятия.

Времени на обмен поздравлениями не было, и Я-чи-ла-не приказал возобновить бегство со всей поспешностью, одновременно отправив двух самых сильных воинов поддержать почти беспомощного Ренэ. Сам он вместе с Э-чи занял опасный пост в тылу, в то время как Хас-се держался как можно ближе к своему другу, во главе маленькой колонны.

Гроза к этому времени утихла, и их путь был облегчен светом полной луны, которая сияла с удивительной яркостью, свойственной южным широтам, на безоблачном небе. Хотя это и помогало им, они знали, что это также благоприятствовало и их преследователям, которые, как они были уверены, должны были уже пуститься за ними в погоню, и Я-чи-ла-не и Э-чи часто тревожно оглядывались назад.

Таким образом, без лишних приключений, они наконец достигли конца тропы в начале маленькой лагуны, где были оставлены их каноэ. Здесь все вздохнули свободнее, так как считали себя почти в безопасности от преследования и радовались своему успеху. Я-чи-ла-не, однако, не допустил бы промедления даже здесь, но, увидев, как Ренэ бережно усадили в переднее каноэ с двумя самыми сильными и осторожными из его воинов, он приказал остальным со всей поспешностью погрузиться в лодки тоже и следовать за ним.

Пока они занимались этим, он вместе с Хас-се и Э-чи занялись каноэ семинолов, место стоянки которых им  показал Э-чи. В них они проделали большие отверстия, чтобы они не смогли больше плавать, или, если они стояли на воде, пускали их по течению, отталкивая далеко от берега.

Как раз в тот момент, когда они завершили свою задачу и, таким образом, сделали бесполезными остатки флота противника, дикий вопль разочарованной ярости, раздавшийся совсем рядом, предупредил их, что враги уже настигают, и что помочь им сможет только мгновенное бегство.

Семинолы испустили вопль разочарованной ярости, увидев при лунном свете сверкающие весла тех каноэ, которые уже отчалили, ибо сначала они не обнаружили тех троих, которые задержались, чтобы уничтожить или привести в негодность каноэ их собственного флота. Когда они прыгнули в единственное судно, оставшееся у них невредимым, и отплыли от берега, семинолы издали громкие крики ликования и бросились к укрытию с лодками, чтобы преследовать и захватить этих троих, которые были так далеко от своих собратьев.

Когда же они обнаружили, что сделали с их каноэ, и что они теперь совсем бесполезны, их ярости не было предела, и они посылали град стрел за градом вслед тем, кто таким образом перехитрил их. Многие из них попали в каноэ, но все, кроме одной, упали так же безвредно для его обитателей, как множество капель дождя.

Единственная зазубренная стрела, которая так верно выполнила свою роковую миссию, была выпущена со всей силой ядовитой ненависти как раз в тот момент, когда каноэ выходило из лагуны на расстояние выстрела из лука. Она ударила юного Хас-се между плеч и, пронзив его тело, высунула свой острый наконечник из груди. С пронзительным криком бедняга выронил весло и повалился на дно лодки.

В этот момент остальные не осмелились остановиться, но с сердцами, разрывающимися от боли при виде того, как их лучший и храбрейший воин был убит таким образом, они гребли дальше, пока не присоединились к своему отряду и не оказались вне досягаемости преследования семинолов.
 
 


Несколько часов спустя, на травянистом выступе над рекой, на котором играли отблески солнечного света, имя которого носил парень, и который падал на него сквозь покрытые мхом ветви почтенного дуба, лежал умирающий Хас-се (Солнечный Луч).  Рядом с ним, держа его за руку, сидел Ренэ де Во, настолько ошеломленный этим великим и внезапным горем, что ему было отказано даже в утешении в виде слез, и глаза его были сухими и напряженными.

-- О, Хас-се, Хас-се! - воскликнул он. -- Подумать только, что это ради меня отдана твоя жизнь, и что только из-за меня ты лежишь здесь, сраженный насмерть!

-- Не горюй так сильно, Та-лах-ло-ко, брат мой. Храбрый воин не боится смерти ни в каком виде, и когда она приходит к нему, тогда он выполняет свой долг, и ее следует приветствовать, с радостью за оказанную честь.

-- Но твоя жизнь была так полна надежд, и те кто тебя любят, будут так ужасно скорбеть по тебе.

-- Если в моей жизни были надежды, то это исполнится в моей смерти. Я искренне люблю тех, кто остался скорбеть. Именно ради них, пока я еще в состоянии говорить, я хотел бы попросить тебя об одолжении, Та-лах-ло-ко.

-- Скажи это, брат мой, и если это в моей власти, то это будет исполнено, согласно твоему пожеланию! -- ответил Ренэ.



Благодарная улыбка осветила лицо умирающего юноши, и Ренэ почувствовал слабое пожатие руки, сжатой в его руке. Хас-се промолвил почти шепотом, настолько слабым он становился:

-- Ты потерял свой народ, а мой народ теряет своего сына. Займи мое место. Будь старому вождю, моему отцу, верным сыном, а Нетле – любящим братом.

Затем, после паузы, во время которой он мучительно хватал ртом воздух, он добавил, и на его лице промелькнуло вопросительное выражение:
-- И ты будешь носить перо фламинго?

-- Я с радостью стану твоей заменой сына и брата тем, кто тебе дороже всего, если они примут меня как такового - ответил Ренэ. -- Что касается пера фламинго, разве не ты говорил, что его носят лишь вожди и сыновья вождей твоего народа?

Очень слабый, последовал ответ:
-- Тот, кого усыновил вождь, получает все почести собственного сына. Ношение знака вождя -- гарантия того, что он никогда не покинет своего отца, пока смерть не разлучит их.  Ха...

Усилие, затраченное на это объяснение, было слишком велико для ослабленного организма умирающего парня, и за этим последовал такой ужасный поток крови из раны, что все, кто был свидетелем этого, решили, что наступил конец.

 

Но снова открылись его глаза, и снова донеслись слова, обращенные к Ренэ де Во, слабые, но ясные:

-- И ты будешь носить перо фламинго?

-- Я сделаю это, Хас-се! Я сделаю это! -- воскликнул парень, задыхаясь от громких рыданий, которые наконец принесли ему облегчение. - и своей жизнью я буду верен его смыслу.

Улыбка пробежала по лицу умирающего юноши, и на нем появилось выражение такой великой радости и совершенного покоя, что оно прославилось в глазах тех, кто его видел. Затем Ренэ снова почувствовал нежное пожатие его руки, и услышала тихий, последний вздох.

С этим вздохом отважная душа Хас-се  - Солнечного Луча устремилась ввысь, и в тот же миг солнце скрылось из виду среди невыразимого великолепия западного неба.

Очень осторожно они подняли безжизненное тело и, бережно положив его на дно каноэ, возобновили свое путешествие к земле алачуа, которое было так печально прервано.

Извлечение стрелы, пронзившей тело Хас-се, причинило ему самые невыносимые мучения, но он перенес это безропотно, и только осунувшееся лицо и сжатые в кулаки руки выдавали его страдания. После извлечения стрелы у него началось обильное кровотечение, которое невозможно было полностью остановить, и в тот же день, когда он получил рану, мир стал свидетелем его смерти.

Он так и не узнал, чья рука направила смертоносный полет стрелы, но, когда ее извлекли из его тела, остальные заметили грубо вырезанную на ней форму змеи, которая была знаком Читты (Змеи). Так Змей жестоко отомстил за свое поражение несколько месяцев назад во время игр на празднике Зрелой Кукурузы.

Поистине печальным было возвращение Ях-чи-ла-не и его спутников в милую деревню у великого источника, в стране алачуа. Вид спасенного пленника был встречен радостными криками приветствия, но они смолкли почти сразу же, как раздались, поскольку собравшиеся на берегу реки заметили черную краску, которой в знак траура вернувшиеся воины покрыли свои лица.

В тяжелом молчании пришедшие отнесли погибшего сына вождя обратно в круг хижин, из которого он так храбро и преданно вышел, ради спасения своего друга. Когда они несли его в вигвам Микко, его отца, старый воин сидел так, словно вся надежда и радость навсегда ушли из его жизни, в то время как снаружи воздух разрывался от стенаний и горьких причитаний женщин.

Они похоронили его по обычаю его народа в гробнице, построенной из огромных древесных стволов и сделанной так искусно, что ни один дикий зверь никогда не потревожил бы ее содержимое. Рядом с ним они положили все, что у него было ценного, и то, чем он дорожил больше всего. Молодые девушки племени набросили на спящее тело большие охапки душистых полевых цветов, и прежде чем гробницу закрыли, Ренэ де Во вложил в спокойно сложенные руки алое перо с прикрепленной к нему тонкой золотой цепочкой и булавкой, которые были их общим знаком.

Когда они закончили простой обряд и собирались уходить с места, старый вождь, таким образом лишенный гордости и надежды своих преклонных лет, взял руку белого юноши в свою и дрожащим от сильного волнения голосом сказал, чтобы все присутствующие могли слышать его:

-- Я потерял сына, и я обрел сына. Хас-се ушел от меня, но Та-лах-ло-ко пришел на его место. Это говорит ваш вождь, и как сын вашего вождя, этот юноша будет жить среди вас.
Тогда прекрасная Нетла, взяв Ренэ за другую руку, нежно поцеловала его в лоб и сказала:

-- Во имя того, кто ушел от нас, я приветствую тебя, Та-лах-ло-ко, как брата.

Говоря это, она протянула ему перо фламинго, то самое, что блестело ранее в темных локонах мертвого парня. Ренэ взял его и, вплетая в свои солнечные кудри, сказал звонким голосом:

-- Как сын вождя, я ношу эту эмблему. Мне стало известно ее значение, и как я поклялся тому, кто лежит здесь, с этого момента я буду стараться быть настоящим сыном этого старика. Я никогда не подведу его и не покину, пока смерть не разлучит нас.

Так Ренэ де Во стал, по сути, членом этого племени индейцев. Перо фламинго, которое он носил, возвещало всем мужчинам о его положении среди них и снискало ему то почтение, которое его собственная мужественность и такт позволили ему сохранить и приумножить. Он стал искусным охотником и вскоре перенял у своих спутников-индейцев все их знания о лесной жизни. В обмен на это он научил их стольким полезным вещам своей собственной цивилизации, что его репутация мудреца распространилась далеко по всей стране, и многие из отдаленных племен приезжали поучиться у него.

Время от времени до этих индейцев доходили слухи об ужасных жестокостях, которым испанцы подвергали тех уроженцев страны, которые попадали к ним в руки. По этой причине племя, в которое был принят Ренэ, не вернулось в свои земли на дальнем востоке, а осталось в стране алачуа. С этими людьми их настолько тесно объединили узы родства и взаимные интересы, что через некоторое время между ними не проводилось никаких различий. Таким образом, после смерти вождя алачуа его преемником был избран добрый Микко. И с тех пор он правил объединенными племенами. Среди его мудрецов и главных советников теми, на кого он больше всего полагался, были Я-ши-ла-не и Ренэ де Во.

На момент смерти Хас-се племя Микко и алачуа решили больше не терпеть соседство разбойников-семинолов и отправили против них мощный военный отряд. Однако, когда этот отряд добрался до островной деревни в глубине великого болота, они обнаружили, что она опустела. Каким-то образом семинолы узнали об их приближении и сбежали из этой части страны. Алачуа разрушили их деревню, и с тех пор больше года о них ничего не было слышно, кроме слухов, которые определяли их местонахождение среди индейцев дальнего юга.

Однажды, после того как он в течение многих месяцев был уже членом племени, Ренэ повел охотничий отряд, который стремился добыть большое количество аллигаторов, к краю большого болота. Ночью, когда они сидели у своего походного костра, покуривая свои каменные трубки и слушая старинные предания своего народа, рассказанные старейшим членом отряда, они внезапно вздрогнули, и все, кроме Ренэ, были сильно встревожены внезапной вспышкой света и громким взрывом. Звук донесся из небольшой рощицы неподалеку от них, и Ренэ мгновенно узнал в нем выстрел огнестрельного оружия, но необычно громкий.

Поскольку за этим последовал громкий крик боли, и стоны все еще были слышны, ему удалось убедить своих спутников пойти с ним на поиски.

В роще они нашли молодого индейца, корчившегося на земле в агонии, а рядом с ним валялись разбитые останки испанской аркебузы или мушкета. Очевидно, он пытался разрядить его в кого-то из ихнего охотничьего отряда, и либо потому, что заряд пороха был слишком большим, или ствол сильно заржавел для стрельбы, но оно разорвалось у него в руках. Хотя стрелок и избежал других ранений, но осмотр его лица показал, что разорвавшийся заряд пороха полностью лишил его зрения, и именно это вызвало у него крики и стоны, которые они слышали.

Несмотря на обезображенное лицо, Ренэ узнал его в тот момент, когда его вытащили на свет лагерного костра, и с чувством ужаса смотрел на знакомые черты. Когда он объяснил своим друзьям суть произошедшего, что этот враг пытался применить оружие против них, они пришли в ярость и немедленно убили бы негодяя, но Ренэ попросил их пощадить его жизнь.

-- Я знаю его - сказал он - и это слишком мерзкое существо для того, чтобы достойно встретить смерть от ваших рук. Кроме того, если его сейчас освободить, то вечная слепота окажется еще большим наказанием, чем любое другое, которое можно было бы ему назначить. Уведите его далеко по тропе и там оставьте. Друзья, должно быть, сопровождали его, и они, несомненно, найдут его и позаботятся о нем.

Итак, все было сделано, как приказал Ренэ, и на следующий день никаких следов раненого найти уже не удалось, но следы от мокасинов рядом с тем местом, где он был оставлен, свидетельствовали о том, что друзья его обнаружили и увели с собой.

Когда впоследствии Ренэ спросили, кто он такой, он ответил:

-- Читта, семинол.



Глава 18
Возвращение французов

Прошло три года с тех пор, как испанцы установили свою власть в этой части Нового Света, устроив страшную резню французских гугенотов в форте Кэролин и среди песчаных дюн побережья, ниже Сан-Огастина. Это были годы жестокости и несправедливости со стороны испанцев, и больших страданий для тех народов, которые попали в их руки, но для жителей далекой страны алачуа, среди которых поселился Ренэ де Во, это были годы мира, процветания и довольства. Маленький лагерь, который добрый вождь Микко разбил у большого источника, превратился в густонаселенную деревню, окруженную со всех сторон широкими полями колышущейся кукурузы и желтых тыкв, а также множеством других ценных и полезных вещей. Леса по-прежнему изобиловали дичью, а реки - рыбой, и мастерство индейского охотника было таково, что и то, и другое можно было добыть в изобилии в любое время года.

В этой прекрасной стране, с полным отсутствием какой-либо нужды, окруженный преданными друзьями и ведущий активную полезную жизнь, казалось бы, ни один человек не мог бы быть несчастливым. Однако, среди ее обитателей был, по крайней мере, один такой, и он был их вождем и правителем, чье слово было для них законом, и малейшему приказу которого они спешили повиноваться. Они называли его Та-лах-ло-ко (Белый вождь), хотя в другом мире он был известен как Ренэ де Во.

Огромное желание еще раз посетить этот другой мир, прекрасную Францию, где он родился, и очевидная невозможность когда-либо осуществить это, сделали белого вождя несчастным, и заставили его народ относиться к нему с сочувствием, как к человеку, которого беспокоит злой дух. Старые знахари племени использовали свои самые могущественные заклинания и совершали обряды, с помощью которых можно было бы изгнать его, но у них ничего не получалось, потому что они не могли понять его сути, и даже не знали его имени, которое было «Тоска по дому».

Когда старый добрый вождь Микко умер, что произошло за несколько месяцев до того, как началась эта глава, о чем очень сожалел весь его народ, человеком, который, естественно, унаследовал его титул, был Ях-чи-ла-не (Орел). Когда ему это предложили, то храбрый молодой индеец заявил, что он далеко не так мудр и не годится на роль правителя, как его друг Та-лах-ло-ко, который, хотя и моложе его годами, но намного старше по мудрости, и что равного ему не существовало во всем мире. Поэтому он попросил их признать Та-лах-ло-ко как главного вождя племени. К большому удивлению Ренэ, это предложение было одобрено, и он поймал себя на том, что уже начинает тревожно размышлять, как ему следует действовать в этом новом для него, и неожиданном положении.

Однако его скромность, храбрость и такт пришли ему на помощь так же быстро, как и тогда, когда они сопровождали парнишку Ренэ де Во в его опасном путешествии в поисках пищи для голодающего гарнизона форта Кэролин, и день за днем белый вождь неуклонно и все больше завоевывал любовь и одобрение местных жителей - его народа.

Он приступил к исполнению своих новых обязанностей со всем сердцем и душой, но всего через несколько дней опять почувствовал огромное желание увидеть свою родину, и его мысли невольно и регулярно возвращались к старому замку, в котором прошло его раннее детство. Огромное и непонятное ощущение того, что каким-то образом он непременно должен будет получить вести со своей родины, было так велико, что однажды, когда к нему в хижину привели помятого в дальнем путешествии гонца с востока, он сразу спросил:
-- Какие вести ты принес о французах?

Бегун мгновение изумленно смотрел на него, а затем ответил:

-- Я принес весть о том, что французы пришли снова. С новолунием три громовых каноэ, несущие знамя с лилиями, достигли конца соленых вод. Считается, что скоро начнутся бои между теми, кто придет на них, и плохими белыми людьми, которые уже владеют этой землей. Жители страны восхода солнца, расположенной у великой реки, возносят молитву вождю алачуа. Думается, что он придет и своей мудростью поможет этим белым людям, а затем сорвет и втопчет в песок желтое знамя смерти и рабства.

-- Да, я сделаю это и с радостью, не только с моей мудростью, которой у меня немного, но с сотней воинов, что больше подходит для этой цели! -- воскликнул Ренэ таким взволнованным тоном, что еще раз сильно удивил бегуна. Вскочив на ноги, белый вождь приказал своему оруженосцу, находившемуся при нем, без промедления созвать к себе всех старейшин племени, начиная с вождя Ях-чи-ла-не. Он также отдал приказ военному отряду из сотни отборных храбрецов подготовиться, со всей возможной поспешностью, к вынужденному путешествию к великой реке восхода солнца.

Эти приказания белого вождя вызвали величайшее волнение среди алачуа. Им повиновались без колебаний, и пока храбрецы из его собственного отряда натягивали луки или прикрепляли к своим копьям новые наконечники из самого острого кремня, главные воины, среди которых был Я-чи-ла-не, отправились в вигвам вождя.

Не было произнесено ни слова, пока все не расселись и их каменные трубки не раскурились как следует, и тогда Ренэ, стоя среди них, обратился к ним и сказал:

-- Мудрецы нации алачуа! Прошло уже много лун с тех пор, как вы приняли Та-лах-ло-ко в свое племя и широко открыли ему свои сердца. Все это время он был един с вами во всем. Теперь он уйдет. Его собственный народ, бледнолицые, которые живут за землей восхода солнца и за великими солеными водами, пришли снова. Сердце Та-лах-ло-ко поет от радости при мысли о том, что он увидит их еще раз. Обет пера фламинго больше не удерживает его, потому что старик, которым оно было подарено, скончался. Но пение и радость сердца Та-лах-ло-ко превращаются во вздохи и печаль при мысли о том, что он, возможно, никогда больше не увидит Страну Алачуа. Да, этого может и не быть, ибо, если для него это возможно, он снова уйдет за великие воды. Теперь он должен отправиться к своему родному народу, ему еще предстоит исправить много ошибок, и ему придется много сражаться, прежде чем он снова повернется навстречу восходу солнца. Он взывает о помощи к отважным алачуа. Та-лах-ло-ко и его военный отряд поспешат к французам. Когда битва закончится, воины вернутся домой, но он должен отправиться в страну бледнолицых, и если он не придет обратно, храбрый и мудрый Ях-чи-ла-не должен будет руководить вашими собраниями, и вести вас по тропе войны. Та-ла-ло-ко сказал!

Когда Ренэ сел, Я-чи-ла-не и другие вскочили на ноги и стали умолять его не покидать их. Ях-чи-ла-не заявил, что, поскольку он занял место Хас-се (Солнечного луча), он стал для них потоком солнечного света, и что, потеряв его, они будут погребены во тьме.

Эти призывы глубоко взволновали его чувства, но не смогли изменить его принятого решения, и когда они поняли, что он твердо решил покинуть их, они больше не сопротивлялись этому, а только умоляли его поскорее вернуться.

Итак, Ренэ де Во, во главе военного отряда, состоявшего из отборных воинов племени алачуа, снова отправился в то же путешествие, которое он уже совершал столько раз, и при таких разных обстоятельствах.

Когда каноэ, в котором он находился, отчалило от берега на середину реки и направилось против течения, из толпы, собравшейся на берегу, вырвался громкий крик скорби по молодому вождю, который покидал их. Вместо ответа Ренэ, встав так, чтобы все могли его видеть, взял перо фламинго, вплетенное в его волосы, помахал им над головой и положил на место. Это был знак того, что, хотя он и покидал их, он вернется снова, и это их сильно утешило.

После отплытия флотилия из каноэ двигалась с огромной скоростью, а тех, кто работал веслами, регулярно сменяли свежие люди, и никогда еще прежде Ренэ не совершал путешествие настолько быстро. На разных отрезках пути он получал множество напоминаний о прежних походах по тем же водам, и о храбром и верном Хас-се, который сопровождал его в большинстве из них. Здесь было место, где его любящий и горячо любимый друг так мирно испустил дух, и там, на краю великого болота, было другое место, где Читта подвергся самобичеванию. Теперь они миновали устье маленькой лагуны, от истока которой тропа уводила через темные лабиринты болота к Острову Семинолов, поднимающемуся из его илистых вод, а вскоре они уже быстро скользили вниз по течению другой реки, которая текла на восток, к побережью.

Наконец они миновали ее последний изгиб, и ведущее каноэ, в котором сидел Ренэ, вырвалось в открытые воды пролива. При этом сердце белого вождя подпрыгнуло в груди, и на мгновение перед его глазами поплыл туман. Он не ожидал встретить своих соотечественников до того, как минует обширные солончаки и достигнет реки Мэй, но, к своему удивлению, он сразу же наткнулся на них. В миле от него стояли три высоких корабля, грациозно стоявших на якорях, и на верхушках их мачт гордо реяло в свете заходящего солнца знамя Франции с лилиями.

Это действительно были корабли его собственного народа, с которым он никогда ранее не смел даже надеяться встретиться снова. Там была эмблема его родной страны, которая, когда он видел ее в последний раз, была сорвана с горящих стен потерпевшего поражение форта Кэролин, чтобы уступить место желтому флагу Испании.

Когда Ренэ достаточно овладел своими чувствами, чтобы спокойно говорить, он отдал приказ своим воинам проследовать к ракушечному холму посреди болот, на котором они с Хас-се отдыхали после бегства из форта, и там разбить лагерь и ждать его прихода. Свое собственное каноэ он приказал максимально быстро направить к кораблям.

Приблизившись к ним вплотную, он увидел, что с их палубы за ним наблюдает множество любопытных глаз, и, наконец, хриплый голос приказал ему остановиться и объяснить цель своего присутствия здесь.

 





По его приказу, гребцы остановили движение, и каноэ застыло на месте. Выпрямившись в нем, Ренэ, к великому удивлению тех, к кому он обращался, заговорил по-французски с дерзким видом, который ему был к лицу:

-- Кто здесь командующий? И на каком корабле его можно найти?

На шканцах ближайшего к нему корабля произошло легкое движение, и из группы джентльменов, занимавших его, один, в шляпе с плюмажем и в бархатной мантии на плечах, из-под которой выглядывала богато украшенная драгоценными камнями рукоять шпаги, выступил вперед и учтиво ответил:

-- Я, Доминик де Гурж, кавалер Франции, адмирал, к твоим услугам. Кто ты такой, что, находясь в обличье дикаря, говоришь на нашем языке так, словно был рожден для этого?

 





-- Я известен как Та-лах-ло-ко, и являюсь вождем западного племени индейцев под названием алачуа -- ответил Ренэ, который еще не был готов раскрыть свою истинную личность. -- Если вам будет удобно, то я хотел бы переговорить наедине, по важным вопросам.

После этого Де Гурж пригласил своего посетителя подняться на борт корабля и пройти с ним в его собственную каюту, где он с удовольствием побеседует с ним.

Когда Ренэ ступил на палубу и прошел сквозь группу джентльменов, все еще занимавших ее, все они рассматривали его с живейшим любопытством. В их взглядах читалось восхищение, поскольку его высокую и красивую, хотя и худощавую фигуру, подчеркивала красивая одежда, которая отлично на нем сидела и сделана были в лучших традициях индейского искусства, хоть и выглядела непривычно для их цивилизованных глаз.
 

Длинные пряди его светлых волос были перевязаны простой лентой, и в них было вплетено перо фламинго, свидетельствовавшее о его ранге. Его лицо было загоревшим, под палящим солнцем этой страны, и лишь немногим светлее, чем у его спутников-индейцев, и по обычаю алачуа он кое-где добавил к нему немного боевой раскраски. С шеи до пят он был облачен в одежду из оленьей кожи, которая облегала его фигуру, как перчатка. Она была подобна мягкому бархату,  в результате особой индейской обработки, и была изысканно вышита и отделана бахромой. На его плечи была наброшена легкая мантия из перьев, сотканная из блестящего оперения множества райских птиц, и скрепленная застежкой из двух крупных жемчужин, оправленных в чистое золото. В руке он держал тонкое копье, древко которого было из темного дерева, тщательно отполированного, а наконечник представлял собой осколок чистейшего горного хрусталя.

Он пересек шканцы и спустился в адмиральскую каюту с гордой и достойной осанкой, подобающей его положению, но которая сильно противоречила его чувствам, поскольку он был переполнен радостными эмоциями, которые испытывал, вновь оказавшись среди своих соотечественников.

В каюте де Гурж принял его весьма учтиво и пригласил сесть, но прежде чем сделать это, Ренэ дрожащим голосом осведомился:


 

-- О, сэр, не знаете ли вы что-нибудь о некоем благородном шевалье Франции по имени Ренэ де Лодоньер, и жив ли он еще, или нет?

-- Да, знаю. Тот, о ком ты говоришь, не только жив, но и хорошо мне известен. И нахожусь я здесь в данный момент, благодаря его печальному рассказу о жестоком обращении с ним и теми, кто был вместе с ним в этой стране. Но ты слишком взволнован, какое отношение он имел к тебе?

Узнав таким образом, что его горячо любимому дяде удалось спастись, и он все еще жив, Ренэ опустился в кресло и закрыл лицо руками. Через мгновение он овладел собой и, подняв глаза, ответил:

-- Он был для меня всем и даже больше, чем родной отец, потому что я его единственный племянник, Ренэ де Во!

При упоминании этого имени Де Гурж вскочил на ноги и, пристально посмотрев на своего гостя, воскликнул:

-- Что?! Действительно ли я это слышу? Правда ли, что ты - тот Ренэ де Во, которого так горько оплакивал шевалье Лодоньер, а не этот дикарь, каким ты являешься? Если это так, то эта встреча завершила самую главную часть моей миссии в этом Новом Свете!

Когда Ренэ убедил собеседника в том, что он племянник Лодоньера, де Гурж тепло обнял его и хотел сразу же сообщить радостную весть находившимся на палубе, но молодой человек попросил его воздержаться от этого еще ненадолго, поскольку ему еще многое нужно сказать ему на едине.

Де Гурж согласился на это, и Ренэ продолжил:

-- Хотя я Ренэ де Во, я также и Та-лах-ло-ко, главный вождь народа алачуа, и я привел с собой отряд отборных воинов, которых я предоставлю к вашим услугам, если, возможно, вы захотите ими воспользоваться. Не опишете ли вы мне суть происходящего в этих краях, кое-что из ваших планов и то, что уже сделано?

-- Я с радостью сделаю это, мой благородный дикарь -- ответил де Гурж с улыбкой, -- и, право же, еще совсем недавно я смог бы найти самое лучшее применение этим твоим храбрым воинам, службу которых ты предлагаешь!

Затем адмирал вкратце рассказал Ренэ о своей экспедиции, ее цели и результатах, которые, по сути, сводились к следующему:

Он сам был пленником, сначала  в испанских застенках, а потом страдал в качестве испанского галерного раба. Совершив побег и вернувшись на родину, он встретил своего старого друга, шевалье Лодоньера, и узнал от него об ужасной резне гугенотов, учиненной Менендесом и его солдатами в Сан-Огастине. Услышав эту историю об ужасных несправедливости и надругательстве, он тут же решил посвятить свое состояние и свою жизнь, если это будет необходимо, наказанию этих самых испанцев и спасению тех из его соотечественников, которые могли бы выжить и все еще оставались в Новом Свете.

Продав свои поместья, он получил средства на оснащение трех кораблей и убедил отважную роту солдат и моряков сопровождать его в том, что он посчитал своей святой миссией.
За десять дней до прихода Ренэ он прибыл к берегам Сен-Огастина, где испанцы, приняв его корабли за корабли их собственной нации, дали приветственный салют из орудий своего недавно возведенного форта.

Поскольку де Гурж считал это место слишком сильным для нападения, а он хотел только вернуть то, что принадлежало французам, он не стал там задерживаться, а поплыл на север к реке Мэй, название которой испанцы изменили на Рио-де-Сан-Матео.

Он обнаружил, что вход в нее охраняется двумя небольшими фортами, по одному с каждой стороны, которые Менендес построил после взятия форта Кэролин. Поскольку осадка французских кораблей была слишком велика, чтобы пересечь отмель, де Гурж организовал переброску людей на берег на небольших лодках, и затем приступом взял эти форты, один за другим.

Далее, присоединившись к большому отряду индейцев, которые радостно приветствовали его как избавителя от испанских извергов, он двинулся на штурм форта Сан-Матео, как теперь назывался форт Кэролин.

Благодаря ряду грубых ошибок со стороны его испанского коменданта, ему удалось захватить этот форт с относительной легкостью. С помощью пороха и огня стены всех этих фортов были сровнены с землей, и было произведено их полное разрушение.

Выполнив, таким образом, главную задачу своей экспедиции, де Гурж вернул свои корабли и поплыл еще дальше на север, к глубокой гавани, в которой его и обнаружил Ренэ, и в которой он теперь готовился к возвращению домой.

-- Это - сказал он в заключение - подводит мой рассказ к сегодняшнему дню и моей экспедиции к месту, где мне даровано великое благословение встречи с тобой, мой благородный соотечественник, который, в то же время, и благородный дикарь.

Затем, в свою очередь, Ренэ рассказал ему о своем участии при взятии испанцами форта Кэролин, пленении семинолами, последующем спасении от них, а также о своей дальнейшей жизни, в качестве вождя среди алачуа. Все это Де Гурж слушал, затаив дыхание, и когда Ренэ закончил, он воскликнул:

-- Ни у одного рыцаря древности не было приключений более захватывающих, чем у тебя, и я очень завидую твоему храброму послужному списку!

После этого обмена откровениями, эти двое вышли из адмиральской каюты, где они так долго находились взаперти, что возбудили живейшее любопытство находившихся на палубе. Когда Ренэ был представлен офицерам Де Гуржа, они радостно приветствовали его, как одного из тех, о храбрости которого они слышали, и кто  был наиболее достоин их уважения.