Ноябрь и Декабрь — месяцы-близнецы. Тяжеловесное ночное, истинно московское, коричневое небо, запоздалое сонное утро, праздничные огни, мерцающие в особенной джазовой расслабленно-суетливой ритмике и особые предчувствия... Как у любых братьев-близнецов, и у Ноября с Декабрём есть свои отличия. Ноябрь немного размереннее и рассудительнее, а словно опаздывающий куда-то Декабрь закручивает каждого в лихом вихре, окутывает вереницей разных дел, потому что его конец венчает новое начало.
Люди любят праздновать это новое начало. Поднимая в воздух своей суетой пыль старого года, они сами себе учиняют сложности, скупая всё с прилавков в попытке угнаться за лучшими подарками и не оставить никого из окружения не одаренными; поднимая списки планов на год, не выполненных даже на четверть, и стараясь хоть на сколько-нибудь это исправить; составляя меню новогоднего стола так, будто ожидается приём эксперта Мишлен.
Каждый год похож на трамплин. Словно поезд, берущий постепенный разгон, год медлителен в январе и феврале, оживляется к весне, к июлю бежит трусцой, а с октября скачет галопом. Бег обрывается за чертой первой полуночи и снова оборачивается неспешными ходом.
Прежде чем замедлиться, предстоит не раз отметить приближение нового манящего начала, любоваться этим бриллиантом за бронестеклом, которого нельзя коснуться, пока им не инкрустируют кольцо.
В блюз-кафе в центре Москвы, на закате позднего месяца года, гуляла корпоратив команда издания «Акула». Независимую от чего- и кого-либо жизнь они проживали достойно, чётко осознавая свою непростую, незавидную участь, хоть она и накладывала отпечаток опасности на всех участников процесса.
Когда рассеялась сдержанность начала, и вечер растворился сам в себе и в гаме, в гардеробе, собираясь покурить, ожидали очереди четыре дамы: три постарше, лет за сорок, а одной на вид не больше двадцати, что не мешало им общаться наравне.
— Анька, ну чего ты всё без мужика-то? — пьяная Юлианна положила Ане руку на плечо. Такой вопрос звучал отнюдь не впервые. Аня, наслушавшись о страданиях Юлианны — та не один год встречалась с женатым — не очень-то жаждала вступать в эту проблемную схему, именуемую отношениями. Бесспорно, хотелось бы и нежности, и романтики, и заботы, но дел хватало и так для её девятнадцати лет.
— Юль, — осекла Наташа, заглядывая за плечо Юли в зеркало.
— А никто не хочет чистить мне гранаты, — бойко ответила Аня, чем уже никого не удивила.
Номерки были обменяны на шубы, пальто и пуховик, и дамы стали одеваться напротив зеркала. Аня надела куртку и стала ждать в стороне.
— А передайте мне, пожалуйста, мою антоновку, — прозвучал, что называется, бархатный баритон, да такой, что Аня не могла не поднять взгляда.
— Эти яблоки? — спрашивал гардеробщик, протягивая пакет, сквозь который просачивались очертания деревянного ящика и блестящих яблок с чёрными глазками, шатену в элегантной бежево-коричневой тройке.
— Не думал, что у вас есть ещё какие-то, — отшутился молодой человек. «Вау», — только и успела подумать Аня, как парень взмыл со своей сочной ношей по винтовой лестнице.
— А кого это ты взглядом провожаешь? — игривость Юлианны зашкаливала. — Внимаешь советам боевой подруги?
Аня решила не отвечать. Женщины поднялись, гудя тяжёлыми шагами. Пока остальные курили, Аня определила для себя, что отринет принципы и первой подойдёт познакомиться — наверняка он ей ещё встретится в холле клуба.
Весь оставшийся вечер затянулся поволокой волнительного предчувствия, впрочем, характерного для конца года. Аня несколько раз выходила в холл и в уборную, поднялась во второй зал, искала глазами этого мальчика. Спустилась в гардероб и спросила у парня, знает ли он того молодого человека, что забирал антоновку. Но тот лишь пожал плечами, мол, через меня столько незнакомцев проходит. И вдогонку отшутился: для меня существуют только цифры и одежда. Возвращаясь домой на метро и прислонившись виском к холодному поручню, Аня долго думала и решила принять всё как есть.
«Акула», как и любая уважающая себя редакция, не считала новогодние праздники весомым поводом, чтобы останавливать работу и предаваться гедонизму. Тем не менее некоторая часть сотрудников отправилась по отпускам, и редакция оказалась полупустой. Ане нравилось и состояние кипящей работы, циркуляции энергии, всплесков адреналина и дамоклова меча приближающегося дедлайна, но в полузатемнённой редакции с пустыми столами, ненавязчивым мерцанием гирлянд, отражённым в стёклах, мониторах и столешницах, серым излучением мансардных окон, была своя неоспоримая прелесть. И не было старика Савелия, подходящего к аниному столу дважды в день, чтобы выдать: «Нюся, я на тебе женюся», чем, скорее, смешил, а не докучал. Ане разрешили тихо ставить музыку, и она с любовью составила джазовый плейлист продолжительностью в восемь суток непрерывного прослушивания.
Атмосфера царила расслабленная, но отдел расследования готовился к очередной напряжённой командировке, куда отправлялась и Аня. Аня небеспочвенно гордилась своей причастностью к отделу расследований: чтобы там оказаться, нужно быть проверенным профессионалом.
Аня Дмитриевская взяла высоту, придя в редакцию пятнадцатилетней школьницей с новостной заметкой о шахматном турнире. Главред Игорь Антонович Большаков прочёл заметку не без удовольствия, замаскированного выражающей скептицизм гримасой. В окно курила крупная во всех смыслах женщина, издательница и генеральный директор «Акулы» Ирина Анатольевна Гран. Они с главредом были друг на друга похожи, как воплощение одной личности в разных полах: похожие имена и отчества, и даже фамилии — Большаков и Гран, подозрительно похожее на французское grand.
Игорь Антонович неторопливо прочёл заметку, обвёл лист неодобрительным взглядом. Это уже потом анин сочный, густой слог и цепкий взгляд нахваливали, но тогда акулы пера всей физиогномикой выражали сомнения, хотя тексту требовалась лишь лёгкая редактура.
— А вы откуда, Анна Артуровна, столько про шахматы знаете? — Игорь Антонович смотрел на неё поверх спущенных на кончик носа очков.
— Я кандидат в мастера спорта по шахматам.
Игорь посмотрел на Ирину и передал ей листок. Последовали стандартные вопросы: что привело вас сюда? когда почувствовали тягу к писанине? не пишете ли, случаем, стихи? какую музыку слушаете? на какие оценки учитесь? что читаете? чем интересуетесь? Остроумные анечкины ответы откликались грудным, низким смехом Ирины.
Сначала Аня заведовала узким сектором шахмат в отделе спортивного обозрения, но вскоре попросилась в отдел оперативных и всемирных новостей, к которому относились десять из двенадцати работающих тогда журналистов, но лишних рук там не бывает никогда, поскольку у каждого немало работы в своих отделах. Будучи стажёром, Аня быстро закрепилась в коллективе. То, что называется «экологией», было в полном порядке: с Аней общались как с равным собеседником. Она регулярно приносила оригинальную повестку, которой больше никто не располагал, инициировала создание отдела подкастов и стала продюсировать их выпуски.
После первого курса, когда Ане исполнилось восемнадцать, её приняли в штат на полставки, а спустя чуть больше года, в минувшем сентябре, позвали в отдел расследований, и она только оправдывала возложенные ожидания.
На этот раз расследовательская группа из пяти человек отправлялась в Свердловскую область, чтобы собрать материал о хищениях, коррупции и нецелевых растратах одного из местных крупных чиновников, и собиралась на планёрки все праздники. Никто не гладил их по голове и за другие статьи, очевидно подрывающие авторитет органов власти, но в этот раз всем пятерым отменное журналистское чутьё подсказывало, что это расследование сулит опасность и перемены.
Аня опять оказалась на кухне в неподходящий момент: если в одном пространстве Юлианна и Наташа — жди ожесточённых споров. Обе находились по разные стороны баррикад: Юля, как уже упомянуто выше, была любовницей женатого мужчины, а Наталья наоборот, разводилась с неверным мужем. Всеми силами мысли Аня торопила кофе-машину, в ответ та лишь насупленно фыркала и плевалась.
— …Мы расстались, потому что он написал, что ему хочется вызвать в номер девочек, и вообще был очень невнимателен ко мне, я ему это предъявила, типа ты жене бы тоже так написал, и мы перестали списываться.
— Ну и слава богу, Юль! Давно пора было! Надеюсь, в этот раз окончательно, — отвечала Наталья без воодушевления уже, кажется, по неоднократно использованному трафарету.
— Наташа, ты не понимаешь, мне сначала было так легко, а теперь я снова тоскую по нашим вечерам вместе… — заламывала руки Юлианна, — я так хочу вернуть всё назад, предвкушать встречи, чувствовать наше единение, его объятия и любовь…
— Юля, да какую любовь? Сколько раз тебе нужно повторить, чтобы ты поняла, что он тебя использует? Ты себя совершенно не ценишь и позволяешь к себе такое отношение. Ты явно неспособна брать ответственность за взрослые отношения, поэтому ищешь чего-то не обязывающего, на полставки.
— Это всё неправда, у нас будет семья! Он сам так говорил! Мы предназначены друг для друга, не может же быть столько совпадений у людей просто так!
— Может, — буркнула Наташа.
— Просто сейчас такое трудное время… Я верю ему, когда смотрю ему в глаза. Почему ты думаешь, что он не может меня любить?
Наташа встала.
— Он врёт, чтобы ему было удобно: получать секс тут и бытовую идиллию дома. Он не будет ничего предпринимать, чтобы быть с тобой! Я не понимаю, как ты, финансист, не видишь, что это идеальная экономическая схема! Он врёт тебе и врёт дома, где тебя для него уже не существует, уж поверь мне, — забрав кружку, Наташа ушла.
Только тогда кофемашина закончила своё булькание, и Аня уже заняла позицию низкого старта в сторону своего рабочего места, но тут Юлианна её остановила возгласом:
— Ань, ну рассуди нас!
Аня подняла руки — «сдаюсь»:
— В отношениях не разбираюсь и не считаю правильным их обсуждать публично, — и засеменила из кухни.
Аня вернулась за стол, усмехнулась наивности Юлианны и продолжила обдумывать материал про свердловского чиновника. Только вчера они вернулись из командировки, из-за которой Ане пришлось досрочно сдать сессию, зато сейчас, в каникулы, она может посвящать работе полную смену. Перевела фокус на новости, чтобы вернуться к расследованию с другим взглядом. Работа одновременно вдохновляла и почему-то стопорилась. Аня взяла кружку кофе и ушла к начальнику отдела Серёже Данилову.
На следующее утро Серёжа нанёс Ане ответный визит: никогда ещё его обычно загорелые мышцы не были так бледны.
— Анька, началось, — он сел на стул задом наперёд, сложил руки на спинке и выдохнул.
— Серёж, что случилось? Кукла вуду в почтовом ящике? — не шутливым тоном спросила Аня.
— Можно считать, что так. Гвозди под колёсами, и одним из них под замком нацарапано: «машина бездаря Данилова».
— Во как, — Аня откинулась на спинку кресла.
— Я думаю, это связано с расследованием, — произёс он вкрадчиво. — Если не с этим, так с одним из предыдущих.
— Тогда я понимаю, чего нас всех так колбасило. Мы попали под прицел, — для убедительности Аня зачем-то прищурила глаза.
— Я уверен. Но я давно знаю Иру и Игоря: они не прогнутся и курса не изменят.
В последующие дни с редакцией стали происходить странные вещи. Любовь, начальницу отдела маркетинга, кто-то преследовал в её тёмном дворе, и она едва спряталась в подъезде. Екатерине, начальнице отдела распространения, подложили под входную дверь труп крысы. Игорю Антоновичу в лобовое стекло прилетели три резиновые пульки. Сисадмин Вова, поскольку ему, как первому приходящему на работу, было вверено открывать офис, обнаружил замок обгоревшим, будто в него вставляли зажжённую спичку или напрявляли газовую горелку.
Вскоре на корпоративную электронную почту пришло письмо с очень странного адреса. В копию были дополнительно поставлены юридический отдел, отдел маркетинга, отдел распространения, персонально Гран, Большаков и Данилов. Письмо носило угрожающий характер: в нём рассказывалось, что будет с «Акулой», если они выпустят готовящееся расследование, и закрытие издания будет из этого самым безобидным, и не стоит забывать, как и чем порой заканчивается жизнь журналиста, поэтому остановиться надо немедленно. Но немедленно только организовали собрание редколлегии.
Говорила Ирина Анатольевна, стоя в центре офиса:
— Друзья, господа и просто дорогие мои коллеги, — её голос был как всегда спокойным, брезентовым, — многие из вас столкнулись, мягко говоря, со свидетельствами анонимной недоброжелательности. Хочу вас успокоить, что в наших принципах отстаивать каждого, я подчеркну: каждого из вас. Это во-первых, во-вторых, вы понимаете, мы заходим с нашими расследованиями в глубокие воды. Но мы должны плыть, а не утопать в зыбучих песках! Поэтому мы продолжаем производство расследования. Вы должны всегда помнить, что журналист обязан ставить выше всего только правду.
Она обвела взглядом больших, выразительных глаз, всех присутствующих.
— Но нам грозит опасность, — возразил Виталик из спортивного отдела. — Надо остановиться.
— Да, Виталя, и перестаньте открыто симпатизировать любимым командам: вы должны быть беспристрастны. Всем журналистам грозит опасность. Анна Политковская знала, что её ожидает, но продолжала говорить правду, почему мы должны останавливаться? Продолжайте работать, мы придумаем, как обезопасить всех вас.
Пожалуй, не припомню такого раскалённого января, думалось Ане в метро дорогой домой. Начался февраль, первый месяц года закончился отнюдь не размеренно и оставлял ощущение тревоги и усталости. Аня шла по переходу как в бреду, тело утяжелилось, и мир стал двумерно картонным и звучал где-то далеко. На эскалаторе, не отдавая себе отчёта, направила взгляд в лица людей, едущих в противоположном направлении. И тут, как заряд бодрости, лицо, кажущееся знакомым… Аня расправила спину и вгляделась, бестактно прищурившись. Мальчик с антоновкой! Гудит гонг в голове. Она и при первой встрече разглядела его лишь мельком, а сейчас ей оставалось только проводить это лицо, выражающее недоумение, взглядом. Как можно было вот так встретиться? Их разделял какой-то метр, но разве возможно было догнать? Не спускаться же ей по направляющимся вверх ступенькам! Аня выдохнула. Теперь тело не безвольно висело, а дрожало. Она зашла в вагон и забилась в угол. Раз было суждено встретиться, они встретились. В многомиллионном городе в час пик, именно на этой станции и именно в это время. Если суждено будет нечто большее, оно случится.
Ане снова не повезло: она со всей осторожностью зашла на кухню, предусмотрительно заглянув в неё и обнаружив там только Наташу, но через четверть минуты туда заявилась Юлианна.
— Девчонки, хорошо, что вы тут! Хочу поделиться радостью: мы с Арсюшей снова вместе! Он написал мне, что скучает, мы встретились, поплакали, ну и… — Юля кокетливо отвела взгляд.
— Арсюша… — фыркнула Наташа и отхлебнула чай. — Поздравлять не буду.
— Да, знаю я твоё отношение! — Юля мгновенно завелась. Аня, не успевшая ещё запустить кофе-машину, попыталась по стеночке проскользнуть.
— От меня муж ушёл к любовнице, какое у меня должно быть отношение? Твой Арсюша, извини, мудозвон, а тебя мне просто жалко.
— А-а-ань?
Аня свела руки над головой.
— Я в домике, — бросила, выбегая.
Я не могу кого-то осуждать или оправдывать. Аня часто разбирала такие ситуации по-журналистски, проверяя хватку. Но она усвоила, что однозначно мужчин надо остерегаться, они ненадёжны.
Работа шла очень странно с того момента, как в редакцию пришло письмо с угрозой. Уже выпустили два аполитичных подкаста, почти завершили текст расследования, но ответственный секретарь, Светлана, не говорила ничего конкретного про отдачу в набор. Тем временем угрозы продолжались: в почтовых ящиках всей редколлегии лежали записки с угрозами смерти, а Наташе, как заместителю главного редактора, в окно квартиры на втором этаже прилетел измазанный в красной краске камень — слава богу, дома в тот день не было детей.
Мозг, чтобы развеселиться, напомнил, как Игорь Антонович, в очередной раз выступая за ликвидацию печатной еженедельной газеты, кричал, что пора бы уже перестать плодить туалетную бумагу. Действительно, просмотров на сайте было гораздо больше, чем подписок на газету. Расходы на печать не отбивались. Но смешнее всего был услышанный диалог:
— Этим даже подтираться нельзя: буквы к жопе прилипают! — эмоционально заявил Игорь.
— Будем выпускать в рулонах и без текста? — вальяжно спросила Ирина с неизменной сигаретой в руке.
Когда февраль начал перетекать в весну, Гран и Большаков уехали в командировку за границу. По редакции ходил слушок, что они пытаются получить нидерландскую лицензию. Была ли их попытка успешной, никто не имел понятия. По возвращении неизвестный облил их белой краской прямо на выходе из аэропорта. Все элементы пазла складывались в ясную картину, лишённой границ между её составными частями. К счастью, обошлось без особенных повреждений, и оба вернулись в офис, в котором к этому моменту повис кувалдой максимальный накал.
В первый же день Ирина и Игорь собрали весь коллектив, вплоть до верстальщиков и фотографов.
— Друзья, господа и просто дорогие мои коллеги и сослуживцы. Если я скажу, что времена начались сложные, то лучше бы я ничего не говорила. Все здесь осведомлены, какая опасность над нами всегда нависала. Таковы издержки честной, давайте говорить откровенно, самодостаточной, не лебезящей перед государством журналистики, особенно в этой стране. Теперь эта опасность на нас падает, и мы должны учитывать ускорение свободного падения. Пока она не застала нас врасплох, мы должны принять меры. Мы с Игорем Антоновичем долго думали и обсуждали дальнейшие пути развития. То, что мы точно не собираемся делать, так это закрывать «Акулу». Но мы настоятельно рекомендуем вам подумать о релокации. Пока не могу сказать, куда, но мы работаем в этом направлении. Я понимаю, что это слишком ответственный шаг, и мы просим от вас слишком многого. Но нам нельзя больше находиться здесь. Мы должны решить все за две недели, к первой декаде марта. Март, вы помните, часто в истории нашей страны становился поворотным. Неровен час, как начнутся обыски, у нас отзовут лицензию, или, чего хуже, пустят любому из нас пулю в затылок. Мы обязаны этого не допустить. Все помнят захват НТВ, убийство Листьева. К сожалению, режим хочет завести нас в тупик, и у них есть множество рычагов, но им неведомо, что у каждого порядочного человека есть нить Ариадны. Защитим честь и не уроним достоинство.
Ирину Анатольевну всегда было приятно слушать, можно часами наслаждаться чёткостью и образностью её речи. Она являлась настоящим лидером, которому все доверялись. Но воздух пульсировал тревогой. Мертвую тишину прерывали стоны перегорающей лампы. Стоял выбор между тем, чтобы бросить любимое дело и остаться в родной чудаковатой стране, или бросить всё, но зажить новой, непростой, но свободной жизнью, держась за профессию.
К напряжению осмелился прикоснуться Серёжа Данилов:
— Фух, какой нервный разговор! Давайте пиццу, что ли, закажем, расслабимся. Я за пивом схожу.
— А у меня в сейфе коньячок, — признался главред, потирая руки.
Редакция в предвкушении спонтанного банкета оживилась. Заботы о пицце взяла на себя Аня, заказав 25 коробок римской в пиццерии напротив. Серёжа притащил из магазина два ящика пива, Игорь Антонович принёс три бутылки элитного коньяка. Возникли одноразовая посуда, шампанское и конфеты из закромов. Пока пиццу готовили, начали пить без тостов, кроме одного: за нас, за команду.
Ане позвонил курьер, и она пошла встречать его на проходной. Выйдя из лифта, она замерла на месте: рядом с перевязанными стопками благоухающих коробок, в пальто, покрытом каплями растаявшего снега, стоял тот самый мальчик с антоновкой.