Глава Глава V
ГУПАЯ СМЕРИТЬ ХРАБРЕЦА.
Пока д’Арамиц удирает от погони мы благодаря искусству романиста опередим его на двести девять миль и окажемся в эпицентре боевых действий во Фландрии.
Эта составная часть Тридцатилетней войны, длившаяся без малого тысячу дней, началась вслед за тем как войска короля Филиппа IV пленили Филиппа Кристоф фон Зётерна
Поскольку Кристоф фон Зётерн был шведским подданным, а Франция в то время союзницей Швеции, у нее не было другого выбора, кроме как 1635 году объявить войну Испании.
Основные сражения проходили в приграничных областях в Пиренеях, у помянутой нами выше Фландрии, а также на море. Самую крупную победу французы одержали в битве при Рокруа. Это поражение испанцев — самое серьёзное за всю войну — стало поворотным моментом в многолетнем франко-испанском конфликте и обозначило закат Испании в качестве великой державы.
В январе в 1644 года французские войска занимали села и города низменного болота, и еще новые полки прибывали из Парижа и, отягощали постом жителей, располагались у города Бапом. В Бапоме была главная квартира маршала Тюренна.
11-го января того же года один из только что пришедших к Бапому пехотных полков, по пути захватив несколько фортов испанцев, занялся работой для приготовления транцеи.
На другой день, 12-гочисла, после десятичасового сна, молодой человек, свежий и бодрый вышел на порог палатки.
Это был мужчина лет тридцати или тридцати пяти, среднего роста, но стройный, худой, с живыми глазами, с черными коротко-подстриженными усами и в обмундировании королевского мушкетера. Он был вооружен длинной шпагой, висевшей горизонтально и нещадно бившей его по икрам; на голове у него была шляпа, с фрагментами плюмажа, которую, вероятно в память о былом великолепии, ее владелец так заламывал на левое ухо, что, казалось, что она лишь чудом держится в этом положении. Слуга его тоже было вылез вместе с ним, но при первом звуке пули стремглав, пробивая себе головою дорогу, кубарем бросился назад к палатке, при общем хохоте тоже большей частью повышедших на улицу гвардейцев.
– Рафте, – обратился к нему тот самый дворянин, вышедший минуту назад из палатки, – Рафте, вы так и будете сидеть в палатке?
– Простите, месье, де Шарон, – раздавался за пологом жалобный голос. – Я никак не нахожу своей шляпы.
– Может потому что она у вас уже на голове? – под общий хохот спросил все тот же дворянин отвязывая от коновязи свою лошадь.
– О Боже, как я рассеян!
В этот миг раздался звук трубы. При этом звуки королевская рота вместо растянутой беспорядочной толпы, какою была с полминуты назад, представляла стройную массу ста человек, из которых каждый знал свое место, свое дело, из которых на каждой портупеи весела шпага и дага, и блестели на солнце, как золото. Не только наружное было исправлена, но если бы кому было угодно взглянуть на солдат без мундиров, то увидел бы роскошные платья, а в каждой сумке нашел в указанное число вещей «и полотенце, и мыло», как говорили солдаты. Было одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это был порох. Больше чем у половины мушкетеров пороха было чуть больше чем на выстрел. Но недостаток этот происходил не от вины ротного командира, так как, несмотря на неоднократное требования, ему не был от отпущен товар от французского ведомства, а рота прошла уже тысячу лье.
Ротный командир был человек лет сорока шести, с седеющими усиками и эспаньолкой. Сам он был стройным и прямым от плеча до спины. На нем были новые доспехи, с золоченными бортниками и огромные кожаные ботфорты, из которых вылезали точно из вазы лепестки — пышные кружева. Ротный командир имел вид отважного человека. Он прохаживался перед фронтом и прихрамывал на каждом шагу, слегка тянув ногу. Видно было, что ротный командир любуется своей ротой, горд ею и что все его силы душевные заняты только войной; но если поглядеть на заливисто подкрученные усы, то можно было понять, что кроме ратных интересов, в душе его немало места занимают и мирские дела, и слабый пол.
Проехавший вдоль роты он скомандовал де Шарону, вызвать небольшую команду и с ней идти на батарею.
В людях незаметно было и капли того чувства, которое выражалось вчера, как скоро они принялись за дело. Только Рафте не мог преодолеть себя: прятался и гнулся все также, и Патрик ( лакей виконта де Порто), потерял свое спокоство. суетился и приседал беспрестанно. Де Шарон же был в чрезмерном восторге: ему не приходила и мысль об опасности. Радость, что он исполняет хорошо свою обязанность, что он не только не трус, но даже храбр, чувства командования и присутствия двадцати человек, которые, он знал, с уважением смотрели на него, сделали из него совершенного вояку. Он даже тщеславился своей храбростью, франтил перед солдатами, вылезал на стрелковую ступень и нарочно помахивал шляпой, чтобы его было заметнее. Де Тревиль, обходивший в это время свое «государство», по его выражению, как он ни привык в восемь месяцев ко всяким родам храбрости, ни мог не полюбоваться на этого отважного героя махающего шляпой, из под которой видны красноватые остатки от перьев, свисающих поникшими кустами за поля, с разгоревшимся лицом и глазами, размахивающего руками и хрипатым ревом командующего: «Первое, второе!» - юношей выбегающего на бруствер, чтобы посмотреть, куда попала бомба. В половине двенадцатого, стрельба с обеих сторон замолчала, а ровно в двенадцать часов, начался штурм форта Сен-Фелькен, вторых, третьих и пятых бастионов.
Когда бой поутих, де Шарону было велено отправиться к второму лейтенанту и доложить о продвигающимся деле.
В то время второй лейтенант стоял по сю сторону бухты и лицезрел через трубу на город.
То был высокий, худощавый и от природы бледного лица мужчина. Из под черных бровей смотрели спокойные, но пронизывающие глаза, удивительно черные как угли. И этот взгляд и правильной формы нос гармонировали с твёрдой, решительной складкой его губ. Одет он был в кирасу, как и подобало человеку его должности, но на кирасе его лежал отпечаток изящества, говорившего о хорошем вкусе. Все это было характерно скорее для высокородного дворянина, каким он был прежде, чем для знатного вояки, каким он стал сейчас. Черную кирасу украшали чеканные цветы и герб, а манжеты рубашки и жабо, украшались брабантскими кружевами. Пышные, черные локоны отличались столь же тщательной завивкой, как и волосы любого франта Парижа.
Еще двенадцать лет тому назад этот человек был в звании рядового королевского мушкетера. Но с тех пор как покойный король Людовик Тринадцатый узнал об истинном его происхождении, он посчитал невозможным пребывание столь знатного сына крови в столь незначительной, пусть и королевской роте, и повысил его до второго лейтенанта или говоря современным языком «правой рукой» де Тревиля. Правда вначале король желал назначить его капитаном своих гвардейцев-телохранителей, но д’Афон (а это был он) не желал расставаться с друзьями, да и к тому же их рота очень плохо относилась к "Дворянам вороньего клюва".
С тех пор он оставался в этом звании и хорошо зарекомендовал себя на этой должности.
Вторым дворянином был уже описанный нами выше шевалье де Шарон. Он только что приехал с гарнизона и так же как и старший друг стал озирать полуразрушенный форт.
– Однако равелин уже совсем не отвечает, – сказал он и перенял у д’Афона трубу. – Посмотрите, д’Афон, как он разбит! Может он пуст?
– Не обольщайтесь, мой друг, – с улыбкой возражал д’Афон, скрестив на груди свои руки, – в полдень они всегда перестают бомбардировать. Вот и сегодня так же. Поедемте лучше назад… нас ждут уже теперь...
– Подождите, д’Афон! – отвечал смотрящий в трубу де Шарон с особой жадностью глядя на форт.
– Что там?
– Какой-то человек подбегает к равелину, глядите!
– Вижу, вижу, – флегматично сказал д’Афон, – это испанец.
– Но вот в него попала одна из наших пуль, он ранен.
– Вот вам и доказательство, что вы ошибались.
– Если он мчался в Гравлин, значит он гонец.
– Вполне, может быть.
– Может приказать захватить его в плен?
– Не стоит, – возразил д’Афон, – во-первых он убит, пуля угодила прямо в голову, а во-вторых, если за равелином находятся испанцы, вы погубите себя и солдат. А сейчас они нам очень пригодятся. Когда нет пороха, надо побеждать врага – числом.
– Кстати, вы не заметили, что нам все меньше и меньше выделается порох?
– Заметил.
– Отчего это, как вы думаете?
Д Афон пожал плечами.
– И все же, граф,– продолжал де Шарон, – мне думается, что равелин пуст. Да и с нашей стороны прекратились выстрелы, стало быть начальство думает так же.
– Они просто экономят порох.
-– Мы его и вовсе сохраним, если наберемся храбрости и осмотрим укрепление. Позвольте мне этим заняться.
– Вы слишком торопливы сегодня, мой друг, – проговорил д’Афон, – то что с таким триумфом начато, может развалиться на глаза. Поэтому не станем торопиться: будем ждать.
Де Шарон так и сделал. Весь день, вплоть до позднего вечера, он, как и многие другие, внимательно следил за равелином. Все оставалось спокойно. Поскольку за это время противник не издал ни выстрела, де Шарон еще больше усомнился в том, что в равелине оставались люди.
Тем же вечером граф де Тревиль устроил для своих знакомых офицеров ужин. На ужине этом был почтенный гость из свитый принца крови, несколько гвардейцев королевского дома и молодой мушкетер никому неведомый в то время Шарль Ожье де Бат де Кастельмор д’Артаньян. Были там бургундец и его друзья.
Первый никак не мог отыграться в карты и в сердцах вышел. Он обошел половину лагеря и снова пришел отыграться в карты. Игра продолжалась. Какой-то офицер убил большую карту де Шарона. Тот с плюнул, поставил еще и проиграл.
-- Тьфу, -- сплюнул бургундец во-второй раз и отбросил карты в сторону. -- Господа, -- обратился он к присутсвующим, -- предлагаю пари!
-- О да, пари! -- подхватил один швейцарец.
-- Что за пари?-- осведомился один из играющих драгунов.
-- Так вот, господин Жерак, я держу с вами пари, -- начал де Шарон, -- что отправлюсь в равелин, пробуду там час и возвращусь с известием, что в нем никого уже нет.
Д’Афон и де Порто переглянулись: они начали понимать, в чем дело.
-- Он сумасшедший, – прошептал де Тревиль.
-- Хорошо, я принимаю ваше пари, -- сказал Жерак – Остается только уговориться о закладе.
-- Если я вернусь живым и не вередимым, -- продолжал де Шарон, -- вы, месье Жерак, возместите мне сегодняшний проигрыш.
-- Весь?! -- слегка смутился мушкетер.
-- Ну конечно, -- с улыбкой ответил бургундец, -- ведь согласитесь на кону стоит нечто более, чем деньги.
-- Ну а если вы не вернетесь?
-- Ну тогда господин д’Афон заплатит за меня 100 луи.
-- Опомнитесь, -- шепнул провансалец на ухо де Шарону, -- ведь вас убьют!
-- Не беспокойтесь, д’Афон, равелине никого уже нет, можете мне поверить, -- ответил де Шарон.
-- Превосходно! – заявил Жерак.
-- Отлично! – подтвердил драгун.
-- Замечательно! – согласился де Тревиль, будучи еще больше покорен храбростью бургундца.
Двое друзей, игравшие в этой сцене немую роль, кивнули головами в знак согласия.
-- Сверим часы, господа, -- предложил де Шарон. -- сколько на ваших, месье де Жерак?
-- Половина десятого.
-- Отлично! На моих без двадцати десять, -- сказал де Шарон. -- Будем знать, что мои часы на десять минут впереди ваших, милостивый государь.
– Вот ваш пропуск, лейтенант, – протянул ему листок бумаги капитан.
– Благодарю, – поблагодарил де Шарон и вышел из комнаты.
С той минуты для д’Афона, упомянутого нами де Порто и особенно для де Тревиля, время замерло в лихорадочном ожидании. Последний с беспокойством расхаживал по своему кабинету и поминутно курил свою трубку и кашлял. Д’Афон и де Порто, напротив, были как будто спокойны, но только наружно. Хотя ни один, ни другой так и не сомкнули глаз, а вместо этого играли в кости, они с уверенностью говорил, что де Шарон непременно вернется, что бедняга де Жерак готовится проститься с деньгами, и что все эти сто луи они безжалостно пропьют.
Примерно через час снаружи палатки послышались шаги, затем распахнулся полог и вбежал всполошенный Патрик.
-- Ваше сиятельства, -- протараторил он. -- там бегает какой-то человек.
-- Для начала ответьте где там и какой человек? -- бесстрастно сказал де Порто, перемешивая кости.
-- Он бежит со стороны равелина.
Д’Афон и де Порто переглянулись, сорвались с места, выбежали из палатки, вытащили из снега два пылающих факела и стали вглядываться на приближающийся объект, указанный лакеем.
— Мне кажется это Рафте, — предположил де Порто и сделал несколько шагов навстречу.
И в самом деле, то был слуга де Шарона
МБоязнь показаться трусливым прибавила ему решимости приблизиться к друзьям господина. Оказавшись возле них, он упал коленями на снег и разрыдался.
— Что с вами, Рафте? — тотчас спросил у него д’Афон, подойдя ближе.
— Где ваш хозяин? — вторил ему де Порто.
— Это ужасно, господа, — ответил слуга, у которого зубы щелкали друг о друга, а из глаз вытекали слезы, — его застрелили испанцы, прямо на моих глазах.
От услышанного и у де Порто, и у д’Афона, как и у многих других, кому удалось услышать злую весть, мороз пробежался по коже. Кто же не понял смысл речи Рафте подбегали к нему и вторили вопрос: «Что случилось?».
На что незамедлительно получали ответ.
— Моего господина убили!
— Как!
— Кто это сделал? — с беспокойством кричали солдаты.
— Испанцы, — отвечал точно обезумев Рафте и зябко поводил плечами. — Мы с ним отправились разведать равелин, а там испанцы. Они-то его и убили.
— А вы, что же?
— А я убежал.
— И вы, несчастный, не изволили проверить жив ваш хозяин или нет? — оживился провансалец, доселе будучи точно поверженный как громом новостью.
— Напротив, сударь, я видел и слышал как убивают моего хозяина.
— Слышали?! И не попытались спасти де Шарона? — вмешался де Порто.
— Каюсь, сударь, я из робкого десятка, и поэтому когда увидел, как схватили и бьют моего господина, я тотчас убежал.
— Стало быть вы не видели, что ваш благородный хозяин убит? — продолжал допытываться д’Афон.
— Не видел, — признался Рафте, — но слышал его предсмертный крик, но а потом их генерал сказал: «Он мертв».
— Вы поняли его несмотря на то, что генерал говорил по-испански? — спросил кавалерист и рассмеялся.
— Ну и что, — разобиделся лакей. — за время войны я немного овладел языком своих противников и уж, конечно, отличу слово «смерть», от слова «жизнь».
— Так что же вы слышали?
— Еstа muerto*.
Вслед за словами Рафте поднялся шум голосов и проклятий. Среди этого гомона военных можно было услышать взволнованный голос самого капитана:
— Что здесь происходит, господа? Пропустите! Пропустите меня, черт вас дери!
Наконец появился и он.
— Что здесь происходит, я вас спрашиваю!
— Господин де Тревиль, — обратился к нему провансалец, — Рафте уверяет, что его господина убили.
— Что! — воскликнул капитан, — Де Шарон убит?
— Увы, — не без горечи ответил провансалец, — мне самому в это сложно поверит.
— Значит де Шарон ошибался, значит равелин еще испанский! — проговорил де Тревиль.
— Увы.
— А я чуть было не послал письмо к герцогу Орлеанскому... — не докончил фразу де Тревиль махнул рукой, повернул к своей палатки, долго еще бормотал себе под нос слова: — бедный, храбрый де Шарон.
Д’Афон и де Порто проводили капитана взглядом и тоже зашагали к палатке, что стояла вблизи от орудий.
В ней они скоротали ночь, не смыкая глаз.
— Нелепая, глупая смерть после того, через что мы с ним прошли, — говорил дАфон, подперев рукой отяжелелую голову.
— Одни Мензофорт и леди Персис, чего стояли, — дополнил де Порто.
При упоминании леди Персис, д’Афон невольно вздрогнул. Забытые воспоминания на миг заполнили разум. Дабы поскорей от них избавиться , он взялся за ручку кувшина с вином и поднес его к стакану: из горлышка вытекли две капли.
— Дьявол! Как ни кстати закончилось вино, — с досадой проговорил д’Афон и вдребезги разбив кувшин, покликал слугу:— Удо!
Тот тотчас отозвался:
— Я здесь, мой господин.
— Принеси нам еще вина, — велел д’Афон.
Качая недовольно головой, сменивший но увы не заменивший покойного Томаса Удо нехотя отправился исполнять повеление хозяина. С уходом слуги, д’Афон сел опечалено за стол.
— Вас что-то беспокоит? — спросил де Порто.
— Нет, мой друг, — угрюмо ответил дАфон. — Все чего я боялся, случилось, правда немного ни так как я представлял.
— Вы имеете в виду смерть де Шарона?
— Да, де Порто, все эти годы, я без устали боялся одного: что эта женщина вернется и попытается нам отомстить. Но жизнь распорядилась иначе. Де Шарон убит как воин. Славный конец для героя. Однако расслабляться еще рано, ведь в живых еще вы с д’Арамицем.
Это заявление друга заставило встрепенуться и виконта.
— Ну, вы уж напугали, граф, — рассмеялся де Порто, пытаясь отшутиться. — Если бы леди Перси хотела отомстить нам, она бы сделала это пятнадцать лет назад, а не сейчас. Но с тех пор мы ничего о ней не слышали. Возможно, ее даже нет в живых.
— Дай-то Бог, друг мой, дай-то Бог, – вздохнул д’Афон.
В это время в палатку вернулся Удо неся в корзинки несколько бутылок шабетона.
— Где тебя носит?! Мы уже устали ждать! — спросил д’Афон.
— Простите, г-н граф, Рафте переживает по поводу смерти хозяина. Мне пришлось его утешать, — оправдывался слуга, выкладывая из корзинки бутылки.
— Не нужно было оставлять де Шарона, — сказал граф, откупоривая бутылку. — тогда б и утешать не приходилось. Ах, де Шарон, де Шарон...