Подарок

Рукопись, найденная на чердаке.

Глава 1.
 
   Моим соседом по каюте второго класса оказался агент по продажам  Массимо Галиани – по крайней мере, он представился именно так. Мы разыграли жребий – кому нижняя кровать, кому верхняя, мне выпала нижняя. Я тут же взял с него слово, что через неделю мы непременно поменяется. Массимо оказался в высшей степени словоохотливым, стоило ему увидеть меня без книжки в руках, как он тут же принимался делиться впечатлениями о поездке.  Французским и английским языком он владел в значительно меньшей степени, чем этого можно было бы ожидать от агента по продажам, нехватку слов компенсировал отчаянной жестикуляцией. Его рассказы порою были милыми, но я старался попадаться на них пореже, проводя свободное время на верхней палубе.
   Пассажиров на «Аделии» было более ста человек, и свободное время, которого было у нас в избытке, мы тратили на чтение книг, написание путевых заметок, игру в карты, философствования о жизни и разгадкой того, кто есть кто.
Пассажиры представлялись и вступали в общение без какой-либо принуждённости, некоторые охотно делились своими воспоминаниями о пребывании в Индии, другие высказывались с осторожностью, полагая, видимо, что не стоит полагаться на то, что все попутчики случайные,  и вполне возможно потом встретить в свете кого-то из тех, с кем познакомился на «Аделии». Были и те, кто в Бомбее пересел на «Аделию» с другого корабля,  эти пассажиры следовали из дальних стран, провели в море долгие недели или даже месяцы и потому более придирчивы к мелочам быта. Впрочем, наш корабль был весьма комфортабелен, и удовлетворял самым придирчивым требованием.
   Весьма быстро я обратил внимание на господина приятной наружности, лет тридцати или тридцати пяти, ехавшего первым классом в обществе молодой женщины азиатской наружности.
   Она не обладала той примечательной внешностью, какая бывает у европейских красавиц, красота которых неразрывна с утончённостью, проявляющейся всегда и всюду.  Круглое лицо, чёрные волосы и такие же чёрные глаза. Волосы на затылке были собраны в пышный хвост, чёлка на лбу почти достигала глаз.  Китаянка? Сиамка? Или японка? Она одевалась в простые закрытые платья вишнёвого или синего цвета, с жёлтыми вставками в нижней части. Впечатление её наряды производили приятнейшее, простота покроя уравновешивалась дорогой тканью, из которой они были сшиты. В ушах у неё были миленькие серёжки с белыми жемчужинами, на руках – серебряные браслеты. Она часто появлялась на палубе босиком, из чего я немедленно сделал заключение, что ей это гораздо привычней.
Непременно нужно упомянуть о необычностях в поведении, этой женщины, которые кому-то могут показаться совершенно не значимыми, но, в моём представлении, проливающих свет на её происхождение.
   В ресторане, где мы питались, обращала внимание её  некоторая неловкость в использовании столовых инструментов. Скорее всего, она попала в свет, или проще говоря, в цивилизованное общество совсем недавно, и потому в её манипуляциях вилкой, ножом или ложкой не было уверенности. Так же, как я уже отмечал,  у неё не было привычки к обуви, возможно, наш корабль с деревянными палубами и перегородками напоминал ей дом,  а в тех краях, откуда она родом, в помещении обувь не надевают.
   В первый же день, мне довелось услышать, как она общалась с сопровождавшим её господином. Простую фразу она повторила дважды, чтобы быть уверенной, что её поймут. Я совершенно не удивился, когда на следующий день увидел их на верхней палубе, сидящих рядом в плетёных креслах, с учебником французского языка. Было видно, что она старается изо всех сил, а он запасся изрядным количеством терпения.
   Я наблюдал их взаимоотношения, и не находил в них никаких следов романтичности. Первоначально я счёл её женой этого господина, браки европейцев с азиатками давно перестали быть редкостью.  Но они лишь выказывали друг другу полнейшее расположение, не переходившее некоторой черты. Если бы не разница в расах, их отношения можно было бы сравнить с отношениями старшего брата и младшей сестры:  он для неё – опора, она для него – ответственность.
Возможно, в другой ситуации я бы не обратил на них внимания, но маленький мирок корабля, оторванность от цивилизации, усиливала интерес ко всему, что выходило за рамки повседневной обыденности.
   Третий день нашего путешествия встретил нас мелким дождём, столь типичным для Аравийского моря в это время года. Массимо начал рассказывать мне о той буре, которую ему довелось испытать на себе во время путешествия  по южной Индии, но я, извинившись, ушёл на верхнюю палубу, объяснив, что во время качки предпочитаю быть на свежем воздухе.
   Верхнюю палубу частично закрывал натянутый брезент, и это позволяло находиться там, не опасаясь непогоды.
   Море приобрело серый цвет – такой же, как и у нависших над нами облаков. Видимость упала до полумили, звук падающих капель заглушил звук машины. Паруса были убраны, при том безветрии, в котором мы оказались, они бы мешали движению. Но чувства грусти или унылости я не испытывал, наоборот, появилось определённое чувство гордости за нас, людей, научившихся противостоять стихии.
   Неожиданно я увидел подле себя того самого господина, который путешествовал с азиаткой. Он стоял в одиночестве возле борта и вглядывался вдаль. Я подошёл и представился.
- У нас есть повод, гордиться нашими достижениями, - начал я. – При любой погоде, мы уверенно продолжаем наше путешествие.
- О, да! Уверен, нынешний век принесёт нам ещё немало сюрпризов. Остаётся надеяться, что хороших.
   Моего собеседника звали Стефан Жиро и он представился как ценитель и коллекционер старинных и редких книг.
- От Суэца до Александрии мы доберёмся на поезде, - добавил он, - если, конечно, сообщения о том, что железное сообщение остановили для устранения недоделок, не преувеличение.  Во время нашего недолгого пребывания в Бомбее мне попалась заметка, что эта дорога имеет такое количество недоделок и недостатков, что отправлять поезда  удаётся лишь раз в несколько дней, а если поезд и отправился, то это вовсе не означает, что поездка пройдёт без приключений. У нас их было уже предостаточно.
- Вы плывёте издалека?
- О, да! Сначала на небольшой шхуне от Найтонга до Сингапура. Для пассажиров даже не были устроены каюты: мы жили в трюме,  поделённом на маленькие каюты кусками брезента. Нам просто повезло, что погода не устраила сюрпризов. В Сингапуре мы пробыли всего два дня, нам удалось попасть на трёхмачтовый корабль, шедший в Коломбо. Индийский океан сходу  устроил нам хорошую взбучку, затем обрадовал трёх - или даже четырёхдневным штилем, когда мы практически стояли на месте, сокрушаясь о том, что наш корабль не имеет паровой машины. В Коломбо мы провели неделю, ожидая корабль, плывущий в сторону Европы.  В конце концов согласились плыть через Бомбей, подвернулось неплохое судно.  Дошли мы быстро, всего за две недели, но всю дорогу нас мучала сильная качка, буквально выворачивала нас наизнанку. Поэтому мы решили немного отдохнуть  в Бомбее,  заодно посмотреть город – когда ещё попадём сюда? Из кораблей, стоявших на рейде и готовившихся к отплытию в нужном нам направлении, выбрали «Аделию» – и не ошиблись. Самое комфортабельное судно из тех, которые нам попадались в этом путешествии.
- Долго вы пробыли в Найтонге? Что за город? Сознаюсь, ничего не слышал о нём.
- Не удивительно. Французская крепость и небольшое поселение, более напоминающее деревню, чем город. Когда-то Найтонг знавал лучшие времена, но многочисленные войны разорили его.
- Что же вы делали там?
   Во время разговора его взгляд был направлен  более в морскую даль, чем на меня. А тут он медленно повернулся и как-то странно посмотрел на меня. Я понял, что ему не хочется отвечать на этот вопрос. Я тут же сменил тему.
- Ещё немного – и откроется Суэцкий канал. Возрастёт количество паровых судов, они станут более быстроходными, более комфортными, более надёжными. В Бомбей и Коломбо можно будет попасть прямым рейсом прямо из Европы, скажем, из Марселя, и за короткое время. Мы живём в счастливую эпоху.
   Моя тирада  была обычной банальностью, но она позволила Стефану не отвечать на вопрос, который был ему по загадочным причинам неприятен. Он оценил это и начал расспрашивать меня о пребывании в Индии. Но в какой-то момент я не удержался и задал ему вопрос, реакция на который могла быть болезненной.
- Простите меня за излишнее любопытство, но мне хочется задать ещё один маленький вопрос. Если он покажется вам нетактичным – просто не отвечайте. Договорились? Ваша спутница – кто она? Китаянка? Сиамка?
   Более всего я боялся, что его  возмутит слово «спутница». Но я не был уверен, что эта азиатка его жена.
Стефан добродушно улыбнулся.
- Она чамлата.
Мне это ничего не говорило. И он понял это.
- Когда-то в Индокитае существовало государство Чамлатов. Но более могущественные соседи  - вьеты и кхмеры захватили его. И государство растворилось во тьме веков. Обычная история. Но народ остался, и сейчас чамлатов можно встретить на территории многих государств Индокитая.
   Он развёл руками – словно говоря – «Ничего не поделаешь».  А для меня стало на одну загадку меньше. Стефан во время поездки по Индокитаю встретил эта девушку и она покорила его сердце.  Я ошибся, когда сказал себе, что в их отношениях не вижу романтики. Теперь везёт её в Европу.
- Вы достойный и благородный человек, - сказал я ему, - раз решились на союз с ней.
- Благородный? – он удивлённо посмотрел на меня, на его лице мелькнула ироничная улыбка. Казалось, ещё секунда – и он рассмеётся.
- Ну да, - сказал я уже безо всякой уверенности в голосе. – Вы решились связать жизнь с женщиной…
- Решился? – перебил он.  – Мне её подарили.

Глава 2.

   Появился стюард и пригласил нас на завтрак. Стефан немедленно направился к  ведущему вниз трапу, а я в замешательстве остановился, не зная, как отнестись к странной фразе, услышанной мною.
   Что значит «Мне её подарили»?  Разве можно подарить живого человека? Нет, я прекрасно знал, что работорговля – увы – ещё существует. И не только среди диких племён Африки и Азии, но даже и тех странах, которые мы считаем цивилизованными. В Североамериканских штатах, например. Человек, имеющий раба, на законных для его общества основаниях, вполне может передать свою собственность другому, то есть, подарить. Я вполне допускаю, в среде какой-либо народности Азии может существовать рабство в той или иной форме, и там возможно такое событие, при котором девушку из племени подарят приехавшему белому человеку. Но благородный человек не может принять такого подарка. Он должен объяснить, что в жёны возможно взять девушку не иначе как по любви, то  есть по обоюдному согласию, а в прислуги только с тем условием, что та будет получать причитающиеся ей жалование и обладать правом в любое время расторгнуть заключённый договор. Можно было, конечно, счесть слова Стефана неуместной шуткой, но сердце подсказывал мне, что он не пытался в тот момент блеснуть остроумием.
   Я осторожно поинтересовался у Массимо, обратил ли он внимания на молодую женщину азиатского вида, плывущую первым классом? Разумеется, он обратил. И вовсе не считает её женой того господина. Он заботиться о ней не как о близком человеке, а как о том, за чью жизнь и безопасность он отвечает. Ему поручили доставить её в Европу, и он старается изо всех сил обеспечить ей уверенную дорогу. То, что они плывут в одной каюте, ничего не означает. Заказать для неё отдельную каюту стоило бы хороших денег, в каюте первого класса имеется ширма, способная обеспечить даме достаточный интим, и два умывальника.
Объяснение Массимо показались мне разумным, и я успокоился.
   После ужина я вновь столкнулся со Стефаном на верхней палубе. Он был со своей дамой, и я вежливо поздоровался с обоими.  Стефан остановил меня и представил своей спутнице.
-  Mon nom est Tiau, - сказала она на сносном французском и с достоинством поклонилась. Именно – с достоинством. Её поведение, манера держать себя показывали уверенного в себе человека, знающего себе цену.
- Я слышал, ваше путешествие было полно трудностей? – я произнёс эту фразу медленно, почти нараспев, тщательно проговаривая буквы, чтобы облегчить ей понимание.
Тяу кивнула и посмотрела на Стефана.
- Je savais, - проговорила она.
   Я кивнул. Не стоило более испытывать Тяу на знание французского языка.
   Пожалуй, Массимо прав. Скорее всего Стефан неудачно пошутил, или у него случайно получилась фраза, отличная от задуманной.
   Утром следующего дня Стефан подошёл ко мне во время прогулки по верхней палубе.
- Я, кажется, шокировал вас вчера рассказом о том, что Тяу мне подарили. Поверьте, это действительно так, обстоятельства, при которых это произошло, были  столь необычны, что я не решился возражать, вдобавок, этот подарок, если можно так выразиться,  был сделан мне тою, кого я страстно и искренне любил. У меня не хватила мужества или убеждённости спорить с любимой женщиной, особенно, зная, что мы через несколько дней расстанемся навсегда. Моё молчание, вызванное более изумлением, чем принятием того предложения, было воспринято, как согласие.  Оно оказалось тем Рубиконом, за которым уже нет возврата. Случившееся до сих настолько терзает мою душу, что мне хочется рассказать вам об этом, возможно это поможет разобраться в произошедшим, тем более, что я вижу в вас человека образованного и достойного.
- Спасибо, - я был тронут его словами. Мне открывалась возможность услышать историю столь удивительную, так и столь редкую, что знакомство с ней может стать для меня самым замечательным событием в этой поездке. – Уверяю, я сохраню в тайне всё сказанное вами, ни одна живая душа…
- Не стоит клясться по пустякам. Более того, история столь необычна, что в неё сложно поверить, так что я от вас ничего не требую. Слава Б-гу, вы не литератор и не журналист, так что у вас не возникнет желания изложить услышанное на бумаге.
- Разве что, когда я буду глубоким стариком и захочу перенести на бумагу все основные и замечательные события прожитой жизни.
- Это сколько угодно! Глубоким стариком вы станете очень нескоро, предстоящие  десятилетия будут наполнены такой массой событий и приключений, что услышанное сейчас будет казаться пустяком.
   Я понимал, что история, в которую он попал, беспокоит и волнует его сверх меры, потому  он и желает поделиться с ней с кем-то из принадлежащих его кругу. Стефан стал проявлять признаки волнения и беспокойства, и я решил помочь ему.
- Вам, наверное, будет проще, если я прежде поделюсь маленькой историей, приключившийся с моим другом, доктором из Марселя, возможно, чуть-чуть напоминающей вашу. Имени доктора я упоминать не буду, обозначу его лишь буквой Ф. – по первой букве его фамилии. Итак, однажды Ф. познакомился с приятной девушкой, двадцати одного года, из порядочной семьи. Она сходу покорила его сердце, так что нет смысла удивляться тому, что уже через три месяца они заговорили о помолвке. И тут – неожиданный поворот судьбы: внезапно появляется некий кавалерийский офицер, с которым, надо отметить, это девушка была знакома много лет. Возможно, он давно имел виды на неё, но не торопился, желая прежде выслужить те чины, которые позволили бы ему занять достойное место в обществе.  Он немедленно примчался, обеспокоившись тем, что желанная партия, которую он видимо уже давно считал своей,  может ускользнуть. Уже на следующий после приезда день он появился  в её доме, и – представьте себе – в тот же вечер эта девушка объявляет родителям, что отменяет помолку! Видимо, тот кавалерист умел штурмовать не только крепости. На следующий же день эта девушка вызвала к себе запиской доктора Ф., чтобы объявить ему об отмене. О чём они говорили  - мы можем только гадать. Но в конце беседы эта девушка выскакивает из комнаты и через минуту приводит, чуть ли не силой, свою младшую сестру, восемнадцати лет.  «Вот», - говорит она,- «моя младшая сестра. Она хорошо воспитана и недурна собой.  И она с удовольствием выйдет за вас замуж.»    Поворачивается к сестре и спрашивает её: «Ты хочешь замуж за Ф.?» И, представьте себе – тому были свидетели – младшая сестра отвечает «Да».  Не хотел бы я оказаться в тот момент на месте Ф.!
   Я остановился, вспоминая о том, в каком состоянии прибывал мой друг Ф. в последующие после этого происшествия дни.
- У этой истории есть счастливый конец? – Стефана рассказ явно заинтересовал и  даже растрогал.
- Что считать счастьем? На младшей сестре он не женился, это точно. Хотя я слышал о ней самые лестные отзывы. Впрочем, вряд кто-либо мог решиться ещё раз появиться в том доме после случившейся отставки. Доктор залечил душевные раны и женился на другой. Лучше ли она – кто знает?
   Мой собеседник задумался. Несомненно, сравнивал ситуацию, в которой оказался доктор Ф. со своей.
- Рассказанная вами история не только интересна, но  и заставляет задуматься. Но я оказался совсем в иной ситуации. Готовьтесь выслушать обстоятельный рассказ. Я предлагаю занять вон те два плетёных кресла и попросить у стюарда  по бокалу вина или даже рома. Это не будет лишним.
   Стефан подозвал стюарда, сделал заказ, и мы устроились в конце палубы, поближе к корме. Доносившийся стук машины не мешал нам, а словно создавал тревожный фон.
- Эта история началась в Каире с события, о котором я, человек прогрессивный и образованный, и помыслить не мог. Если бы всего за день до этого, кто-нибудь сказал бы, что я способен на такой поступок – я бы рассмеялся в лицо. Но… Итак, на каирском рынке я купил рабыню.

Глава 3.

   - Я уже рассказывал вам, - начал Стефан, взявши в руки бокал с вином, - что я ценитель и знаток редких и старинных книг. Одного беглого взгляда мне достаточно, чтобы определить, где и когда была отпечатана книга, насколько редким было издание, через сколько рук она прошла, и можно ли будет ею пользоваться. Некоторые книги – увы – доходили до меня в таком состоянии, что простое прикосновение к переплёту грозило превращением книги в горку бумажной пыли. Занимаюсь я и манускриптами, то есть книгами, писанными в станинные времена от руки на пергаменте. Манускрипты значительно дороже, поэтому обычно я продаю их в университеты, музеи и состоятельным коллекционерам. Поиск подобных книг требует немалых расходов, и нет другого пути добывания денег, как  продажа некоторых из находок. Конечно, со многими из манускриптов тяжело расставаться, но меня всегда утешает мысль, что на полках университетских библиотек им будет уютно.
Местом, где знатокам  практически гарантирована встреча со старинными книгами, манускриптами или даже рукописями – это каирской рынок  Хан-эль-Халлали. В Каире живёт мой хороший друг, молодой египетский историк Алим Таха, за плечами которого два университета – аль-Азхар в Каире и Сорбона в Париже. Он временами бывает на рынке, беседует с продавцами книг, отбирает те, которые могут быть мне интересны, договаривается о встречах с обладателями  манускриптов и рукописей. Когда отложенных товаров накапливается достаточно много, или обнаруживаются крайне редкие экземпляры,  вызывает меня. Я приезжаю, изучаю отобранные книги и рукописи, большинство из них приобретаю.
Года полтора назад я приехал в Каир в сопровождении моего слуги, Рами. В один из дней Алим повёл нас на рынок. Мы старались не отставать, ибо на том рынке легко потеряться в хитросплетении торговых улочек и переулков.
Каирский рынок – это место, где не только торгуют, но и живут. Множество двухэтажных домиков, идущих сплошной линией. На первом этаже торгуют, на втором – живут или  хранят товары. Невероятные запахи – от пряностей, приготовляемого мяса, сладостей, фруктов, лепёшек, дыма кальянов и … помоев, которые часто выливают тут же, рядом с торговыми рядами. Покупателям предлагают ткани, обувь,  посуду, чеканные украшения, чётки, ручные поделки, упряжь для ослов и верблюдов и ещё бессчётное количество товаров. Магазины меняют устланные коврами кофейни, где можно выпить кофе и отдохнуть.
Мы побывали в трёх книжных лавках, где я приобрёл с десяток книг, которые Рами складывал в прочную кожаную сумку.
Неожиданно я увидел непривычную для глаз европейцев процессию:  за мужчиной, одетым в длинный полосатый халат, шли четверо молодых негров, наверное, абиссинцев, голых по пояс. Руки их были связаны, другая верёвка была пропущена через связанные руки так, что каждый был обязан быть на расстоянии не более шага от другого. Один конец верёвки держал в руках мужчина в халате, другой тянулся за ними по пыли.
Смысл этой процессии  я уловил мгновенно: это были рабы.
«Сегодня открыт невольничий рынок» - пояснил Алим. Это совсем близко. И вдруг добавил: «Хочешь посмотреть?»
Я категорический противник рабства, этого пережитка диких времён. Наличие людей, которыми торгуют, как скотом, которые не имеют никаких прав, по-моему, должно оскорблять и самого Б-га. Но… Я решил посмотреть на невольничий рынок вблизи, рассчитывая, что моё сердце наполнится ещё большим возмущением по поводу творящейся несправедливости. Может быть, сработало то необычное свойство человеческой натуры: одни и те картины происходящего могут и притягивать и отталкивать одновременно.
Я согласился, и Алим немедленно рассказал, как себя вести. Нельзя показывать своим видом, что пришёл только посмотреть: это не выставочный павильон и не музей. Нельзя прикасаться к рабам, выставленным на продажу, прикосновение означает, что ты уже прицениваешься, учитывая известную назойливость восточных продавцов,  потом трудно отказаться.
Мы вошли в здание, выполненное в восточном стиле, и оказались в длинном  коридоре, опоясывавшим  квадратный внутренний дворик, весьма просторный. Сквозь деревянную решётку  мы видели пять-десять группок людей, сидевших на расстеленных коврах или на деревянных лавках. Некоторые стояли. Алим о чём-то договаривался с дюжим арабом у двери, ведущей во внутренний двор. Затем дал ему монетку. Араб кивнул и открыл дверь. «Тебе нужна домашняя прислуга» - предупредил  Алим на случай, если кто-либо неправильно истолкует появление европейца и начнёт допытываться, что я здесь делаю.
Мы зашли вовнутрь. Слева от входа несколько покупателей рассматривали совсем уж чёрных негров. Они стучали их по спинам, заставляли ходить взад-вперёд, заглядывали в рот. На ногах у рабов были цепи, которые гремели при ходьбе.
Далее на большом вытоптанном коврике сидели несколько женщин, по всей видимости, мусульманок, одна из них была с ребёнком на руках, другая была почти что белой. Покупателей около них не было. В нескольких шагах от них на деревянной скамейки сидели две юные негритянки, без единого волоска на голове – словно их выбрили, одна из них – голая по пояс.  Ещё далее – три азиатки, одна из них абсолютно голая, две других прикрывали интимные места набедренными повязками. Ещё несколько азиатов, без цепей на ногах, и девушка в одной только юбке. Ноги её были связанны верёвкой, этим она походила на  стреноженную лошадь.
Неожиданно она подняла голову – до этого смотрела только вниз – и глянула на меня. Её взгляд поразил меня словно кинжалом.
Она была явно азиатского вида, но не такая смуглая, как, скажем, тндуски. Волосы её были аккуратно расчёсаны, и связаны в пышный хвост, который она перебросила вперёд, чтобы прикрыть обнажённую грудь. Лоб закрывала чёлка.
Взгляд её был наполнен гневом, тоской и надеждой одновременно. Словно она возмущалась тем, как я бессовестно любуюсь ею, но в то же время и надеялась на то, что я как-то повлияю на её судьбу.
Помня наставление Алима, я побыстрее прошёл вперёд. Но смотреть на других рабов я уже не мог. Сказал «достаточно» и повернул назад. И вновь остановился около этой девушки.
Она снова подняла на меня глаза. Если бы не круглое лицо, я бы принял её за испанку.
Подскочил хозяин и на недурном английском спросил меня:
«Господину нужна домашняя прислуга?»
«Да», - ответил я. И вдруг, против всякого собственного ожидания, спросил: «Она христианка?»
Хозяин всплеснул руками:
«Побойтесь бога! Разве мы христианами торгуем? Только дикарями!» - с этими словами он подскочил к несчастной девушке и приподнял её чёлку. Мы увидели вытатуированный символ птицы, возможно, чайки. Слева и справа от кончиков крыльев было по большой красной точке.
«Не слушай, они и христианами торгуют» - шепнул мне Алим. И добавил:  «Ты что, собираешься её купить?» Со мной он говорил по-французски, рассчитывая, что продавец нас не поймёт. И действительно, тот продолжал напряжённо смотреть на нас, ожидая наших дальнейших действий. Но эта азиатка посмотрела на нас так, словно не только услышала, но и поняла нас.
«Она отлично готовит, убирает, стирает. Не прислуга, а сокровище! Кроме того, она в полном вашем распоряжении». Он заставил её встать, и даже приподнять юбку, чтобы мы могли полюбоваться её телом.
Неожиданно Алим жестом заставил девушку повернуться. Хозяин немного опешил, но возражать не посмел. Тут же я понял, почему ему не понравилась просьба Алима. Мы увидели на спине два синяка.
«Как же она может следить за чистотой, если сама грязная?» - грозно спросил Алим. И указал пальцем на синяк: «Что это?»
«Сегодня утром упала. Здесь такие крутые лестницы. Поскользнулась на апельсиновой корке» - начал юлить хозяин, хотя было видно, что это следы побоев.
«Сколько ей лет?» - спросил я.
«Ещё вчера была ребёнком!»
«Подростки ценятся выше, чем взрослые женщины» - шепнул Алим. И  опять мне показалось, что девушка поняла  сказанное. Я подошёл к ней вплотную и тихо спросил:
«Quel ;ge as-tu?»
Она кивнула и показала – совсем так, как это принято у нас – две раскрытые ладони с растопыренными пальцами.  Затем быстро сжала их в кулачки и раскрыла снова. Теперь растопыренных пальцев было шесть.
Несколько секунд я не видел перед собой ничего, кроме её личика. Затем повернулся к Алиму и сказал: «Я покупаю». Он посмотрел на меня с сожалением, потом пожал плечами.
«Торговаться буду я. Иначе с тебя сдерут три шкуры»
Пока они торговались, поминутно призывая Аллаха в свидетели, я не отрываясь смотрел на девочку, она  словно загипнотизировала меня. Из этого состояния меня вывел голос Алима:  «Я сторговался за полторы тысячи франков. У тебя с собой есть такие деньги?»
Нужная сумма оказалась и я передал деньги Алиму. Тот ещё раз пересчитал их, но прежде, чем отдать продавцу, шепнул: "Её синяки обошлись этому прохиндею в двести франков. Синяки означают строптивость".
Продавец распутал стреноженные ноги девушки  и подтолкнул её ко мне.
«А платье?» - тут же встрял Алим. «Не вести же её голой!»
Продавец неожиданно передал девушке небольшой мешок из пёстрой ткани. Девушка проворно вытащила из него платье и натянула на себя.
«Её вещи» - сказал продавец с такой гордостью, словно там были сокровища, а не старые тряпки. Затем достал  верёвку и обвязал вокруг запястья левой руки девушки так, чтобы она не могла вырваться. На другом конце сделал  небольшую жёсткую петлю, достаточную для того, чтобы продеть в неё руку, и передал мне.
«Не отпускайте, если не хотите, чтобы она потерялась»
«Quel est ton nom?» - обратился я к девушке в полголоса.
«Итака» - ответила она. Это были первые произнесённые ею слова.
«Держи её покрепче и поближе е себе, если не хочешь, чтобы твои полторы тысячи убежали» - сказал Алим.
Как бы не звучало это нелепо –  он был прав. Девушка не знала, что я её не купил, а  выкупил из рабства. Объясню, как только дойдём до гостиницы,  думал я в тот момент, - главное чтобы её знаний французского хватило для понимания. Дорогой я составил план: мы немедленно возвращаемся во Францию. Там я обучу её языку и не просто отпущу домой, но и дам денег на проезд.
В гостинице мы дали Итаке умыться, и  заказали еду в номер. Она, наверняка, была голодна, но ела с достоинством – я сразу обратил на это внимание. Пока она ела, Рами сбегал в магазин и купил для неё европейское платье и обувь.
Французский она знала плохо. Мы с Рами пытались объяснить, что она теперь свободная девушка, мы везём её во Францию только ради того, чтобы обучить её языкам, и, если она захочет, ещё чему-то, но получалось плохо. Мы опирались на понятия, которые были ей не знакомы. Она по-прежнему считала себя рабыней, и нам с Рами приходилось по очереди охранять её.
И когда мы втроём в Александрии поднялись на борт шхуны, идущей в Марсель, я облегчённо вздохнул. Оказалось, что рано. Ибо через полчаса к нам подошёл  капитан с двумя матросами и меня арестовали за работорговлю.

Глава 4

   Рассказ Стефана был прерван подошедшей  Тяу. Я тут же вскочил. Она поблагодарила меня неглубоким поклоном и повернулась к своему спутнику.
- Ты не скучаешь?
- О, нет, у нас интересная беседа.
- Ты согласен продолжить беседу в моём присутствии, или мне подойти попозже?
Я был приятно удивлён её учтивостью. Такая фраза из уст женщины нашего круга меня совершенно не удивила бы, но в устах азиатки она звучала боле, чем эффектно. Несомненно, Тяу не так проста, как об этом можно подумать. Вполне возможно, в своём обществе, она занимала  высокое положение.
Стефан ловко увернулся от ответа на поставленный вопрос, а я немедленно сказал, что мне пора в каюту – проветрить вещи.
Мне очень хотелось услышать продолжение рассказа, и Стефан отлично видел это. После обеда  он подошёл ко мне и с учтивостью сказал:
- Если вы после ужина не будете заняты, то я сумею продолжить рассказ…
Разумеется, после ужина я ждал его на том же месте.
- Итак, - продолжил он, - мы остановились моменте ареста. Меня привели в комнату офицерского состава, где капитан с ехидцей объяснил, что ему известно, что я приобрёл Итаку  за деньги на невольничьем рынке Каира, а владение живыми людьми есть прямое нарушение Декрета об отмене рабства от апреля 1848 года.
Я принялся с жаром объяснять, что не купил эту девушку, а выкупил из рабства, чтобы предоставить ей свободу. Я не мог оставить её одну на улицах Каира – без денег, без знания языка, без сопровождения она бы не могла просуществовать и дня – её бы поймали и передали какому-либо работорговцу. Из-за незнания языков она даже не в состоянии объяснить, откуда  родом  и подданной какого монарха является. Везу я её во Францию исключительно ради того, чтобы обучить языку, а после того, определиться, из какого она государства, чтобы затем отправить её туда, разумеется, я готов и собираюсь взять на себя материальную сторону дела. Ежели вдруг выяснится, что Франция ей понравилась, и она готова остаться у нас, то я посодействую и этому, взяв на себя обучение её какому-либо ремеслу.
Капитан слушал  с ухмылкой на лице, которая все всякого сомнения, говорила одно – мои слова не оказывают на него никакого воздействия. «А почему вы не пошли к консулу?» - неожиданно спросил капитан. «Он мог зарегистрировать её как свободного человека, и у вас бы теперь не было проблем»   Я отвечал, что собирался сделать это по прибытию в Марсель. Капитан рассмеялся: «Тогда вы зря выбрали судно, идущие под французским флагом. В момент, как вы ступили на палубу судна, вы оказались на французской территории. Оформлять нужно прежде. Подобно тому, как купленную вещь нужно оплачивать до выхода из магазина. Человек, вышедшей из магазина с предметом, за который он не заплатил, называется вором. Разумеется, схваченный за руку он будет твердить, что не успел, забыл, собирался сделать это позднее, но... Вор. И поэтому время до Марселя вы проведёте в другой каюте, под замком.  А там я передам вас полиции, пускай они решают» Он дал команду матросам и меня отволокли  в малюсенькую каморку в носовой части корабля.  В ней не было ни стула, ни иллюминатора, свет пробивался из клюза якорной цепи, которая была намотана на барабан в отсеке, примыкавшим к каморке. И в таких условиях мне предстояло провести две недели, или даже более, ибо была запланирована остановка на несколько дней в Тунисе, которую не включали в продолжительность плавания.
Весть о моём аресте быстро распространилась среди пассажиров, которые – в основной своей массе – заняли мою сторону. Но особо милым для меня было появление у дверей каморки Итаки. Она что-то говорила  на своём языке, который был невероятно мелодичным, а потом начала петь. Я человек не сентиментальный, но у меня это пение вызвало слёзы. Пела она долго, до тех пор, пока не раздался шум и топот ног. Пение прекратилось, её, видимо, увели. Позднее мне рассказали, что на её голос к моей камере заключение пришли десятки пассажиров. Они не шевелясь слушали её пение. В конце концов один из стюардов привёл помощника капитана, который потребовал, чтобы все покинули служебное помещение. Но весть о том, что пела для меня, быстро распространилась по кораблю, и это помогло.
Утром следующего дня дверь отомкнули, и старший стюард разрешил покинуть тесное узилище. Тут же, в коридорчике, стоял Рами и с улыбкой на лице показывал мне какую-то бумагу. Его улыбка меня озадачила, и даже возмутила – чему  улыбается, я же не думал, что меня выпускают окончательно, полагал, что выводят на прогулку, какая полагается заключённым. Но стюард объяснил, что капитан согласился сам дать бумагу, объявляющую Итаку подданной Его Величества Наполеона III и, следовательно, свободным человеком. Сказать, что я был удивлён – это ничего не сказать. Я ломал голову, что заставило капитана настолько изменить отношение ко мне. Увы, причина было весьма прозаической и не редкой для наших времён. Один из пассажиров проникся ко мне чрезвычайным сочувствием, расспросил Рами о деталях произошедшего в Каире и принял благородное решение. Он вошёл к капитану, положил перед ним две купюры по 500 франков и попросил написать требуемую бумагу, напомнив, что на корабле капитан – второй после бога, и может оформлять требуемые документы.  Я с трудом разузнал имя своего благодетеля, ибо он желал сохранить инкогнито. Разумеется, я обещал по возвращению во Францию  вернуть ему эти деньги.
В Тунисе мы стояли три дня, и рискнул взять с собой в город Итаку. Мы с Рами договорились внимательно следить за ней, боялись, что она попробует сбежать, но наши опасения были напрасными: Итака не только не выказывала подобных намерений, а, наоборот, старалась не отходить от нас ни на шаг.
К этому времени мы уже знали, что она немного понимает по-французски, но откуда – она или не могла, или не хотела объяснить. Ещё во время плавания я начал учить её языку,  уроки ей нравились.
Через неделю или две после того, как Итака поселилась в моём доме, мне удалось отыскать в порту человека, не раз бывавшего в Китае и знавшего их язык. За небольшую плату  он согласился проверить, не китаянка ли она. Действительно – ему оказалось достаточно одного взгляда, чтобы сказать твёрдое «нет». Тем не менее  он попробовал поговорить с ней на китайском языке, Итака смущённо улыбалась и отрицательно качала головой. «Но она, несомненно, из тех краёв» - сказал гость. «Поищите тех, кто общался  с вьетами, кхмерами или мыонгами. Успеха не гарантирую, там живут десятки народов и племён, но возможно, они поймут, к какому племени она относится »
Итака быстро обжилась в моём доме. Я предоставил ей большую комнату на втором этаже, с отдельным входом. Моя сестра помогла обзавестись Итаке достойным гардеробом, в котором были как и простые платья для домашних работ, так и для выхода в свет – я надеялся, что такое случится весьма скоро. Рами также взял над ней шефство, начал знакомить с кухней и показывать, какие блюда у нас принято готовить и подавать к столу. Итака перенимала опыт легко, но готовила иначе – добавляла очень много пряностей, долго варила мясо на медленном огне и избегала использовать  молочные продукты. Подавала мне ко столу, и сама садилась обедать или ужинать. Я быстро привык и к тем блюдам, которые она готовила, и к тому, что мы обедаем всегда вместе.  Её французский совершенствовался, и это позволяло мне разузнать о её прежней жизни.
Свой народ она называла чамлатами. Я долго рылся в книгах и справочниках, но – увы – отыскать подобного слова мне не удалось. Она говорила, что  народ многочисленнен, и я решил, что среди европейских исследователей он известен  под иным именем.
Я брал её на прогулки в город, один раз мы зашли в  собор святого Иосифа, который должен был покорить её своим великолепием. Этого не случилась, она рассказала, что была в похожем соборе, только маленьком. Из этого я сделал вывод, что в районе, где она живёт, немало французских миссионеров и есть похожие соборы. Это заодно объясняло небольшое знание французского языка Итакой.
Но, как вы понимаете, чем более она у меня жила, тем более меня мучал вопрос о нашем будущем. Сердце моё было покорено с первой минуты нашего знакомства, и я лишь ждал подходящего момента, чтобы объясниться.
Такой день настал. Я принёс домой большой букет алых роз и попросил подать к ужину шампанское. И когда она сделала глоток, я, вместо того, чтобы сразу предложить ей руку и сердце, по нелепой нерешительности, возникшей в тот момент, спросил лишь – каким она видит своё будущее?
Она удивилась, и сказала, что её будущее в моих руках. Я было возликовал, но она вдруг добавила: «Ведь я рабыня».
Словно острый кинжал вонзился в моё сердце! Она продолжает считать себя рабыней, моим приобретением, моей вещью! Неужели она ничего не видит и не понимает?
«Ты – свободный человек. В нашей стране нет рабства».  Я почти что рванулся принести ту самую бумагу, которую получил на корабле, но её пронзительный взгляд остановил меня.
«Человек, побывавший в рабстве, человек, которого хоть раз продавали, подобен разбитому кувшину. Его можно склеить, но он уже не будет таким, как прежде» - медленно сказала она. «Но сейчас это неважно. Ты хочешь, чтобы я стала твоей женой. Ты будешь рад, если я пойду в церковь и приму твою религию. И я бы сделала это с радостью, если… если бы… Я несвободна в своих решениях. Я не могу выйти замуж за тебя. Я давала клятву. Но ты можешь пользоваться мною, как женщиной».
«Какую клятву?!» - вскричал. «Кому? Неужели кто-то требовал от тебя не выходить замуж? Или это связано с твоей верой? Но тогда проблема решается без особого напряжения. Ты принимаешь христианство, и все твои прежние обеты и клятвы теряют силу!»
«Я не говорила тебе. В нашей стране меня приняли в касту – это, кажется, называется, так – видящих. У нас это очень почётно. Но видящие не могут жениться или выходить замуж за человека другой касты.  Такова традиция.  И когда  старейшины объявили, что я видящая, я дала клятву.  Нельзя изменить прошлое. Иначе клятва, данная вчера перестанет быть таковой сегодня. Ибо другой день. Вчера не было дождя, а сегодня есть. Вчера было голодно, а сегодня есть еда. Вчера я была среди своего народа, а сегодня – среди твоего. Это не влияет. Клятва есть клятва. И она действует, пока я жива»
Движением руки она убрала чёлку со лба, чтобы я мог лучше рассмотреть вытатуированную у неё на лбу птицу.
«Это знак принадлежности к видящим»
«Видящие? Что вы видите?»
«Я не могу объяснить всего. Я не знаю всего. Я не умею всего. Видящие умеют читать мысли. И ещё внушать людям. И даже заставлять делать то, что говорит видящий. Но я ещё не научилась всему. Я ещё не научилась»
Я молчал, ошеломлённый услышанным. А она смотрела на меня пронзительным взглядом, требовавшим смирения.
«На рынке, когда меня продавали, ты думал:  освобожу  и дам денег на проезд. Я поняла это. Но чтобы ехать домой, я должна знать языки. И много другого. Поэтому я хочу ещё пожить у тебя, чтобы узнать всё. Потом ты купишь билет до Найтонга и я уеду. Я знаю: в Найтонг приходят корабли из вашей страны. Ты хороший человек. Очень хороший. Но не надо звать меня замуж. А за твоё добро я отплачу тебе. Ты будешь счастлив».
Я молчал. Она вдруг встала и начала петь. Ей голос звучал, словно журчание родника, словно звон серебряных колокольчиков. Потом, не переставая петь,  она начала танцевать, и я уже не видел ничего кроме её  гибких рук, извивающегося тела. В какой-то момент она нежно взяла  меня за руку, и…
Стефан замолчал. Он по-прежнему сидел напротив в плетёном кресле, но мыслями он был далеко, и по расстоянию, и по времени.
На нас с любопытством посмотрел проходивший мимо стюард, и я тут же попросил его знаками принести два бокала вина.
- Простите, - сказал Стефан, открыв глаза.
- Что вы! Сказать, что я тронут вашим рассказом – это ничего не сказать. И позвольте заметить, мне показалось, что её умение читать мысли, внушать и приказывать – это всего лишь гипноз, который имеет вполне научное объяснение.
- Да, гипноз. Я быстро понял это. Но уже было поздно. Я был всецело в её власти, и, что самое удивительное – радовался этому! Когда я вижу, с какой лёгкостью некоторые женщины манипулируют своими мужьями и возлюбленными, я думаю, что они немного владеют гипнозом и с большим или меньшим успехом используют это. Но Итака… Она владела таким гипнозом в совершенстве… Неделю спустя после того вечера она на моих глазах своей гипнотической силой убила человека.

Глава 5.

   Подошёл стюард и вручил нам по стакану  рома. Видимо, он истолковал мои жесты иначе, чем мне этого хотелось. Мы сделали по глотку.
Ром никогда не входил в число любимых мною напитков. В юношеские годы я читал о нём в романах Нодье и Дефо, Марриета и Дюма. Лет пятнадцати попробовал, и был страшно разочарован. С годами мне ещё не раз доводилось прикладываться к стаканчику с ромом, и каждый раз я находил, что не могу включить его в список уважаемых мною напитков, отдавая предпочтение коньякам или  бургунскому. Но сейчас глоток рома произвёл на меня прямо-таки магическое воздействие, словно позволил мне с этой секунды дышать полной грудью.
- Я потрясён! Гипнозом убила человека? Неужели это возможно? Но как же тогда она стала рабыней?  Она могла убить её похитителей и бежать!
- Я вижу, вы падки на невероятные истории и приключения. Впрочем, было бы удивительнее, если подобная история оставила вас равнодушным. Итак.
Незадолго до  моего путешествия в Египет мне представилась возможность приобрести  хорошую коллекцию старинных книг у виконта де  Валье. Знатный в былые времена род пришёл в совершенный упадок, события, предшествовавшие приходу к власти Наполеона Бонапарта, ускорили этот процесс. После смерти батюшки и долгих тяжб с кредиторами  последний де Валье стал обладателем небольшого поместья и старинного замка   в Окситании, неподалёку от Нима. Если бы виконт отнёсся бы к полученному наследству серьёзно, то поместье можно было бы восстановить и даже сделать доходным. Но он хотел всего и сразу, причём  не прикладывая рук, и потому не нашёл ничего лучшего, как распродать кое-что из того, что находилось в замке. Человек пустой и недальновидный, начал с книг, которые ему были абсолютно не нужны. Он навёл справки, кто интересуется старыми книгами, ему, естественно, дали мой адрес. Виконт пригласил меня, и поездка оказалась удачной – я возвращался в экипаже, нагруженном книгами.
   Сразу говорю – купил я их недорого. . Но я соблюдал принятые в обществе правила. Я отобрал книги и прямо спросил: «Сколько он хочет за них?». Понятно, я назвал цену ниже той, которую они заслуживали, рассчитывая, что он назовёт мне более высокую цену и мы начнём торговаться, как это принято, ибо в любой торговле продавец изначально называет цену выше заслуживаемой, а покупатель – ниже. Но виконт не захотел торговаться и согласился на предложенную меою сумму.
   И вот тёплым весенним днём прошлого года, когда мы вчетвером  – я, Рами, садовник и Итака, занимались кустарниками, посаженными перед домом, к нам во двор заглянул виконт де Валье, направлявшийся куда-то верхом, и завернувшего к нам лишь потому, что увидел меня через открытые ворота – из них что только что из них выехала телега, нагруженная мусором, образовавшимся от чистки растений.
   Скажем, не самый порядочный поступок – въезжать во двор чужого дома без приглашения.  Он окинул взглядом усадьбу и тут же бросил фразу, что теперь видит, куда пошли деньги, которые я заработал на перепродаже его книг.
   Согласитесь, это оскорбительная фраза, но я стерпел, ибо не хотел связываться с тем, кто имел репутацию задиры и дуэлянта. Тут он заметил Итаку, одетую в простое платье, из-за этого он принял её за служанку.  «А это приобретение откуда?»
   Я дёрнулся, но Рами поймал меня за руку, предостерегая от импульсивного поступка.
   Виконт теперь смотрел на Итаку, а она на него. Я увидел, что Итака вытянулась в струну и напряглась. Виконт изменился в лице, теперь он смотрел на Итаку, не мигая. Так продолжалось целую минуту. Затем он начал медленно слезать с лошади, но крайне неловко, так что зацепился ногой за стремя и упал лицом вниз. Но тотчас поднялся, лицо его было в земле и в крови. Короткое время он смотрел на Итаку, затем попытался вскочить на лошадь, словно намереваясь уехать. Но делал это он настолько неловко, что упал во второй раз. Итака резко повернулась и пошла в дом, а мы бросились поднимать виконта – на это раз он побился как следует. Нам пришлось занести его в дом и даже позвать доктора.  Вечером виконта перевезли в госпиталь Каролин, где он и скончался спустя неделю от горячки.
   Впрочем, ещё до того, как виконта увезли  в больницу, я отвёл Итаку в спальню и спросил так, чтобы никто не слышал: «Это ты сделала?» Она кивнула.  «Как?» «Я же говорила тебе, что умею видеть и внушать. Это очень плохой человек. Он был рассержен, в дурном настроении, и подумал, что неплохо бы заколоть … Он очень дурно думал о тебе. И ещё думал, что ты плохо владеешь шпагой. И что потом он будет хвастаться, что…И ещё захотел меня, потому что такой женщины, как я, у него не было. И тогда я напряглась и сделала, чтобы у него запутались ноги. И чтобы упал второй раз, чтобы удариться головой о камень. Он умрёт»
   Она смотрела не меня спокойным взглядом, без тени раскаяния или хотя бы сожаления. Я не решился обсуждать с ней виконта, он мне был противен, но убивать… Это было за пределами того, чтобы я мог себе позволить даже в мыслях.  И она поняла это.
   «Есть люди, которые умеют что-то  для других. По убеждению, или из сочувствия – неважно. Он же из тех, кто привык только брать. Он считает, что все ему должны, а он – никому. Он хуже дерева без листьев и плодов, от которого нет даже тени.»
«Но может, он изменится? Под воздействием каких-либо переживаний или событий. Наконец, с годами люди начинают понимать то, чего не понимали прежде. Бывали случаи, что люди в юности по глупости или по невоспитанности вели дурной образ жизни, но потом менялись и становились порядочными людьми. Многие преступники после тюрьмы осознают, на какой пагубной дороге они были и начинают вести себя иначе, чем прежде»
«Я не умею видеть будущее».
   И тогда я задал вопрос, на тему, которой боялся коснуться прежде.
«Но если у тебя есть такой талант, как ты попала в рабство? Ты бы могла расправиться с врагами»
   «Нет. Он был один. А если бы их было трое? Разве бы я справилась? К тому же – важно понимать язык, на котором говорят люди.  Мысли человека, говорящего по-арабски мне гораздо труднее понять, чем того, кто говорит по-французски, ибо французский я теперь знаю, а арабский по-прежнему – нет. В рабство же меня продали обманом. И потом продавали несколько раз».
Впервые я увидел в её глазах слёзы.
«Расскажи» - попросил я. Прежде она уклонялась от подобных разъяснений. Но на этот раз моя просьба было столь искренней, а ситуация столь необычной, что она согласилась приподнять завесу тайны над тем, как она попала в Каир.
   «Первый раз меня обманом продали французскому миссионеру. Ему рассказали, что я вижу прошлое и настоящее, и он решил увезти меня во Францию.  Он заплатил одной женщине, которую я уважала и относилась к ней очень хорошо. Она дала мне напиток сна, и я проснулась уже на корабле. Это меня продали в первый раз. В дороге  миссионер заболел лихорадкой, и его сняли с корабля. И тогда меня продали на другой корабль. Другой корабль пришёл в Суэц и меня продали в третий раз. Тот, кто купил меня в Суэце, продал на рынке в Каире.  Меня продавали четыре раза. Я рабыня четыре раза. А ты хотел жениться на мне»
   Не нужно описывать вам, какое впечатление произвёл на меня её бесхитростный рассказ. Но он объяснял многое, в том числе и её отношение к виконту. Вы понимаете – сложно ожидать кротости и смирения от человека, которого продавали четыре раза.
Конечно, я тут же сказал, что это глупости. «Тебя продавали против твоей воли и вопреки закона. Ты родилась свободной и это ощущение, эта свобода должна быть в тебе всегда, какие бы невзгоды не случались бы»
Думаете, после случившегося с виконтом я стал как-то опасаться или, хотя бы, сторониться её? Строго напротив, я стал ещё сильнее любить её, оберегать и старался не думать, что будет дальше. Я понимал, что при желании она может гипнозом получать от меня всё, что захочет, но я не чувствовал, что Итака пользуется этим. Наоборот, я пытался всякий раз угодить ей и предвосхитить её просьбы. Впрочем, просьб было немного, всё свободное время она проводила среди книг, часто просто лишь листая их, изучая гравюры. Она довольно-таки быстро научилась сносно говорить по-французски, но читала медленно, не понимала многих слов.
Я обратил внимание, что за разъяснениями, касающихся понимания смысла тех или иных, она часто обращается к Рами. Я осторожно поинтересовался, почему? Она мгновенно почувствовала мою некоторую ревность, и объяснила так: во-первых я часто бываю занят, а во-вторых Рами объясняет проще. Я был вынужден согласиться, моя привычка к анализу сыграла дурную роль. Со мной она старалась быть молчаливой, внимательно слушала и сама вступала в беседу лишь тогда, когда я просил её об этом. В какой-то момент это начало меня раздражать, ибо нет ничего приятней, чем вести милую беседу с другом своего сердца.
Постепенно я почувствовал, что она словно избегает меня. Она с готовностью отвечала на мои вопросы, в ответ на просьбы рассказывала, чем занималась, но никогда не подходила ко мне с вопросами или рассказами. Я быстро сообразил, что делает это она специально, пытаясь таким образом, отдалиться от меня. Ибо если любовь можно сравнивать с костром, то дрова в него должны подбрасывать оба, иначе пламя начнёт слабеть, а затем – гаснуть.
Положение её в доме было странным. Не служанка и не госпожа, порою, наоборот – и служанка и госпожа. Она с удовольствием готовила, это получалось у неё очень ловко и вкусно, кухня наша изменилась, и гости мои, бывавшие часто у нас, восхищались оригинальными блюдами, которые она подавала на стол. Она сделала рис частым блюдом, однажды даже купила на рынке маленькую ручную мельницу, чтобы перемалывать рисовые зёрна в муку. Кушанья из рисового теста мне нравились меньше, но я терпел, поскольку они были приятны Итаке. Еду она обычно не солила, но на стол ставила разные соусы, которые должны были заменить соль. Мне замена не казалась равноценной.
Она сама сшила себе белые шёлковые штанишки, чуть ниже колена, облегающие, которые стала надевать под платья. Именно штанишки, а не панталоны, как некоторые другие женщины. При этом уверяла, что шёлковое бельё гораздо полезнее и приятнее любого другого, и что я должен следовать её примеру. О том, что неприятные насекомые боятся шелка я слышал, и потому не препятствовал её увлечениям.
   Итака часто присутствовала при моих беседах с книголюбами, библиотекарями и историками, которые бывали в моём доме, ей было всё интересно, и она этого не скрывала.
   Однажды её присутствие сослужило мне хорошую службу. Хозяин антикварного магазина принёс мне  три старинные книги, одна из них очень редкая – издание трудов Аристотеля на латыни венецианского книгоиздателя Альда Мануция-младшего, шестнадцатого века.  Я осторожно листал это уникальное издания, пытаясь представить, сколько же он за неё запросит? Знает ли он её подлинную цену? Если мне удастся сговориться, положим, за тысячу франков, то, разумеется, оставлю ей себе, если же он будет требовать более, то спустя некоторое время мне придётся её перепродать, оставив себе лишь память, что какое-то время эта книга была в моих руках.  Серьёзные коллекционеры Парижа за такую книгу могут выложить две или даже три тысячи. И вдруг я краешком глаза заметил, как изменилась Итака. Она выпрямила спину, подалась вперёд - словно хотела встать, но в последнюю секунду передумала.  Я опустил книгу и увидел, что её пронзительный взгляд теперь был направлен прямо на меня. «Не покупай» - прозвучало в моей голове. Да, именно прозвучало, хотя, клянусь – она не проронила ни слова. Я вернул книгу антиквару и подошёл к Итаке. Она встала и пошла прочь. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Мы вышли из комнаты, я плотно закрыл за собой дверь. «Это подделка» - шепнула она мне. «Он думает, что ты не заметишь»
Я вернулся. Стал смотреть более внимательно и вдруг понял – обложка в самом деле из мастерской Мануцио, но в самой книге страницы более новые. Мануцио покупал бумагу для своих книг в патентованных мастерских Венеции. Каждый сорт бумаги имел свой название и символику, например: «Империал», «Три шляпы», «Три луны» и так далее. Соответствующие символы можно было отыскать  на страницах, обычно у линии перегиба. В этой книге их не было. Я оказался так увлечён, что не заметил этого, полагая, что наличие торговой маки дома Мануцио и использование венецианского шрифта  Garamond  подтверждают подлинность книги. Я не сомневался, это венецианское издание, но, скорее всего, сделанное лет на сто позже Альда Мануцио. Книга, несомненно, представляла интерес, но тысячи франков, она не стоила.
Сделка, к огорчению антиквара не состоялась.
«Если бы не ты, я бы потерял минимум тысячу франков», сказал я Итаке после ухода антиквара.
«Я могу получить эти деньги?» - неожиданно спросила она. Я опешил: «Зачем?»
«Я узнала: через пять недель из Суэца идёт корабль  в Найтонг. Если через две недели выйти из Марселя в Александрию, то можно успеть на него»

Глава 6
 
  - Стеф! – услышал я сзади мягкий певучий голос. Мы разом обернулись.
Тяу подошла так тихо, что мы не услышали и не замечали её до тех пор, пока она не оказалась возле нас. Стефан обернулся, и в следующую секунду оказался в мягких объятиях стоявшей сзади его кресла Тяу.
- На палубе холодно,- почти пропела девушка. – Спуститесь в каюту, я принесу  ром.
Я   хотел произнести дежурную фразу, что мне уже пора, но Стефан жестом остановил меня.
- Это очень своевременное предложение,- почти нараспев произнёс он. Были видно, что фраза арестовывалась только Тяу.
– Здесь в самом дело очень свежо. Пойдёмте, мой друг. Я покажу вам необычную книгу.
   Он встал и взял меня за руку.
   Каюта первого класса, в которой путешествовали Стефан и Тяу, была лишь ненамного больше моей. Кровати располагались не в два этажа, как у нас, а в один – у левой и правой стен каюты. Два умывальника, стол, немного больший, чем в моей каюте, прямо под иллюминатором, гостями из другого мира смотрелись два мягких  стула с высокой спинкой. Одна кровать была частично отгорожена от остального пространства каюты раздвижной ширмой тёмного бархата.
Стефан, несомненно, хотел чтобы я поближе познакомился с Тяу и высказал своё мнение о ней. Исполнять подобные просьбы всегда очень сложно, реакция может быть непредсказуемой. Бывают, что мужчина с лёгкостью и даже удовольствием позволяет себе критические отзывы о своей спутнице, но – не дай Б-г, если кто-то другой позволит себе высказать такие оценки! Что позволено Юпитеру, не позволено быку!
- Сделай пунш, - попросил Стефан свою спутницу, как только мы зашли в каюту.
Тяу кивнула и достала из шкафчика маленькую спиртовку, разожгла её и поставила на неё большую медную чашку. Налила в неё вина, добавила немного рома, затем насыпала изюма, корицы, мускатного ореха и ещё чего-то того, что я не опознал. И замерла, выжидая разогрева пунша.
   Стефан не остался безучастным, а начал активно помогать Тяу, и делал это со столь видимым удовольствием, что я ощутил себя в положении дорого гостя. Стефан подтянул к столу изящный сундучок, он должен был играть роль третьего стула;  даже в каютах первого класса дополнительной мебели нет. Убрал со стола всё, что не относилось к предстоящему застолью.  В нужный момент Тяу выключила спиртовку, и, обернув ручку медной чашки полотенцем – чтобы не обжечься - разлила по чашкам, которые подготовил Стефан. Все чашки были разными, и это придавало дополнительную «домашность» нашей вечеринке, словно говоря: нам не нужны светские правила и обычаи, здесь собрались близкие люди.  В чашки Тяу положила по дольке ананаса. Каюта наполнилась необыкновенным ароматом. Но Тяу этим не ограничилась. Достала из шкафа кусочек солонины и нарезала его на тонкие ломтики, которые положила на небольшую тарелочку. На другую тарелочку выложила шарики морковной халвы, которая,  ехала с ними из Бомбея. На третьей тарелочке оказались кунжутные шарики. Я начал беспокоиться.
- Я рассчитывал только на стаканчик рома, а вы предлагаете мне целый ужин!
- Что в этом плохого? Я прошу отбросить все условности и нелепые правила. Есть мы так, как принято в тех местах, откуда мы едем: с общего блюда и руками.
- Можно палочками,- добавила Тяу. – У нас есть палочки.
Стефан кивнул, а подумал, что они, пожалуй, подходят друг другу. Никакой принуждённости, открытость и желание помочь друг другу. И я им действительно нужен: Стефан хочет увидеть, как Тяу будет держаться с другим человеком, представителем того же, что и её Стефан круга, а Тяу хочет убедиться, что тот, кому её сосватали – достойный человек. Эта колкая фраза «мне её подарили» - скорее всего, чрезмерно эмоциональная реакция на обычное сватовство. Глубокое погружение в мир романтической литературы не позволяет ему трезво оценивать обстановку.
   Тем временем мне вручили две тонкие палочки, длинной  в шесть или семь дюймов, и показали, как ими пользоваться. Мои неудачи вызывали у них добрую улыбку, особенно у Тяу, но никак не обижавшую меня. В конце концов я, по примеру Александра Македонского, разрубил  гордиев узел мечом, то есть нанизал кунжутный шарик на палочку, и так отправил его в рот. Тяу управлялась палочками с удивительной ловкостью. Я со вздохом сознался, что никогда ранее не пробывал есть палочками. Более того, полагал что палочками едят лишь в Японии. 
- Весь восток использует палочки, - начал Стефан. – И, притом, весьма успешно. Я убедился, что пользоваться ими не так сложно. Во всяком случае, не сложнее, чем выучить иероглифы.
   Я полагал сказанное шуткой, но Тяу кивнула: гораздо проще. Европейцам кажется, что пользоваться палочками нелепо, а жителям востока кажется, что нелепо протыкать еду вилкой.
- При использовании палочек нужно также соблюдать этикет. Невежливо втыкать палочки в еду, нельзя облизывать палочки, стучать ими по стакану, чтобы обратить на себя внимание, некультурно указывать палочками на еду, которую хочешь, чтобы тебе подали.
   Стефан начал объяснять, что эта поездка укрепила его во мнении, что об уровне развития общества нельзя судить по тому, какие инструменты они используют для еды и во время еды. Всё – дело привычки.
   Я более следил за поведением Стефана, чем вникал в его длинные рассуждения. Его слова были обращены ко мне, он же внимательно следил за реакцией своей спутницы, оценивая – какое впечатление произведёт на неё наша беседа?
   Тяу внимательно наблюдала за мной, часто улыбалась, и пыталась угодить при каждой возможности, словно демонстрировала Стефану - смотри, как я умею. Может быть, это было простым проявлением особого радушия к гостям, которое принято на востоке, но я чувствовал себя неловко, и поэтому был несказанно рад окончанию пунша.
   Стефан и Тяу убрали всё со стола, тщательно протёрли его, и даже порекомендовали вымыть руки. Лишь после этого Стефан поставил на стол деревянную шкатулку с той книгой, какую он обещал показать мне.
Книга была завёрнута в шёлковую ткань. Стефан, надев на руки матерчатые перчатки, аккуратно развернул её. Под шёлковой тканью оказалась другая, мне тут же объяснили, что бамбуковая, ткань. Она поглощает влагу из воздуха и препятствует возникновению плесени, сырости и всего остального, что может пагубно отразиться на книге. Стефан развернул ткань.
   Передо мной на бамбуковой ткани лежали книга в жёлто-коричневом, с пятнами, переплёте. Стефан аккуратно, я бы даже сказал нежно, открыл её, повернул так, чтобы  мне было удобно читать, и открыл титульную страницу:
«Les PROPHETIES DE M Nostradamvs»
Ниже был указан год издания: 1568
   Стефан сиял, как яркая звезда на ночном небе. Затем он начал медленно переворачивать страницы, демонстрируя мне текст.
   Я краем уха слышал о Нострадамусе, но не более. Неожиданностью для меня было то, что книга – кроме предисловия – была написана в стихах, каждое четверостишье имело номер. Это было очень важно, поскольку страницы в большинстве своём оказались не пронумерованными. На отдельных листах имелись номера, но они не соответствовали реальному порядку: страница 64, например,  была прежде 44-ой. Французский, используемый в книге, оказался скверным: смысл отдельных четверостиший с трудом доходил до меня, текст давил своей тяжестью.
- Вы уверены, что это подлинник? – спросил я, памятуя о рассказанной Стефаном истории о  венецианском издании трудов Аристотеля.
- Вне всякого сомнения. В дополнение к  десятку признаков, подтверждающих, что это действительно первое посмертное издание Нострадамуса, я укажу ещё на тот, который поважнее остальных. Ту книгу мне пытались продать. И продававший – если бы Итака не предупредила меня – сорвал бы хороший куш. Эту книгу я получил бесплатно. Если не считать…
   Он посмотрел на Тяу и вздохнул.
   Так вот оно в чём дело! Я обрадовался собственной догадливости.
- Сколько такая книга может стоить во Франции? – осторожно спросил я,  предвкушая, что услышанное мною подтвердит догадку.
- Это столь редкое издание, что говорить о цене невероятно сложно. Но, несомненно – многие, многие тысячи.
- Или десятки тысяч? – осторожно спросил я.
- Всё может быть. Но я не собираюсь её продавать. Во всяком случае, в обозримом будущем.
   Всего пара предложений, сказанных Стефаном,  приоткрыла мне завесу над необычностью его союза с Тяу.  Вне всяких сомнений, эта книга - приданое Тяу.
В наш просвещённый век отношения между людьми меняются, но медленнее, чем хотелось бы. И – увы – немало мужчин к списку добродетелей своей избранницы прибавляют  желательность хорошего приданого.  Накануне отъезда в Индию мне довелось посмотреть прекрасную комическую оперу «Тайный брак». В ней высмеивали погоню за избранницей с приданым, успех оперы, несомненно, связан с узнаваемостью и я бы даже сказал, типичностью, описанной ситуации. Стефан далеко не первый, кто счёл наличие хорошего приданого важным аргументом при выборе спутницы жизни. Возможно, ему сказали так: «Вот тебе книга и девушка. Либо берёшь их вместе, либо…»
   Я с трудом сдержал улыбку. Стефан – искренний и отчаянный книголюб. Серебро вряд ли соблазнило бы его, но книга, способная стать жемчужиной коллекции…
- Как эта книга попала на восток?
- Я полагаю, её привезли французы. Какой-то неосмотрительный коллекционер старинных книг, или тот, кто не хотел ни за что расставаться с этой книгой, или просто сумасшедший антиквар взял её с собой в Индокитай. Может быть, мечтал обменять на какую-либо редкую китайскую книгу. Но что-то пошло не так, может быть, этот человек умер от лихорадки, и эта книга оказалась в чужих руках. Впрочем, в руках того, кто понимал её ценность. Началась новый, полный невероятных  событий и даже приключений период в жизни этой книги. Если бы она умела писать, то получился бы занятный роман. Но – увы – она молчалива и без охоты делится с окружающими историями ох своей жизни. В отличие от меня, любящего рассказывать о собственных приключениях, поскольку это позволяет  пережить их вторично.
   Книга в его представлении была таким же живым существом, как и человек. Поэтому и про книгу и про свою спутницу он говорил одинаково – «подарили».
Ром и пунш, выпитые мною в тот вечер, оказали на меня слишком сильное воздействие, и потому я не удержался от вопроса:
- Что подарили вам прежде: Тяу, или книгу?
   Реакция Стефана в первый момент удивила меня. Он неожиданно закрыл книгу, улыбка исчезла с его лица.  И, стараясь не смотреть на меня,  начал аккуратно заворачивать её в бамбуковую ткань. Потом – в шёлковую. Затем вернул в шкатулку. Шкатулку вручил Тяу.
   И только тут я осознал бестактность вопроса.
- Вы ищите простых ответов и не ощущаете разницы между востоком и западом. Полагаете, что это книга была приданым, из-за которого я согласился взять Тяу? Такое могло произойти на западе, да и то, не со мной. Я взял Тяу потому, что был обязан это сделать, потому что обещал Итаке взять ту, на кого она мне покажет. А книгу Нострадамуса мне подарила Тяу, уже после того, как мы отплыли из Найтонга. Она…тоже… немного видящая

Глава 7.

   Моё предположение, что книга была приданым Тяу, рассыпалось в прах. Он получил её уже после отплытия из Найтонга, когда всё уже было решено. И тут же в голове возник неприятный каламбур: подарок сделал подарок. Оказались нелепыми и обидными для моих новых друзей прочие, сделанные мною, предположения.
- Извините, пожалуйста, я не хотел вас обидеть. Наверное, последний глоток пунша был лишним. Я, пожалуй, пойду.
   Стефан кивнул в знак согласия с тем, что мне пора уходить. Или с тем, что я выпил в тот вечер более, чем следовало, и алкоголь развязал мне язык.
Спал в ту ночь я плохо. Мне снились джунгли и необыкновенные книжные деревья. Книги росли на ветвях этого дерева, но чтобы сорвать их, нужно было забраться на самую вершину, затем ползти по тонким ветвям, которые грозили обломиться под моим весом. Срывать книги нужно было осторожно, чтобы не повредились обложка и страницы, и чтобы они не упала на землю, в тот момент, когда я перережу черенок. Упавшая   наземь книга ни на что не годиться, ни в библиотеку, ни на прдажу. Я с завистью смотрел, как по книжному дереву с ловкостью обезьяны лазит Тяу, и срывает те книги, на которые ей указывает с земли Стефан. Мне же не удаётся сорвать хотя бы маленькую брошюру.
   Обычно я плохо запоминаю свои сны. Но тот сон настолько чётко запомнился мне, что утром  мне потребовалось время, чтобы прийти в себя.
   Я встал с твёрдым намерением ещё раз извиниться перед Стефаном за вчерашнюю бестактность, и рассказать об увиденном сне.
   День выдался дождливый и ветреный. Ветер, впрочем, оказался попутным, и это позволило капитану остановить машину, кочегарка работала лишь на обогрев помещений. Наша «Аделия» делала не менее шести узлов, но сильная качка – по морю ходили волны высотой три - четыре метра, не позволяла пассажирам наслаждаться картиной стремительного бега нашего корабля.
Посуда на столах в ресторане удерживать на месте благодаря деревянным  рамкам, которые клались на столы. Не высокие – всего в дюйм - барьерчики  не давали  тарелкам убежать на другой конец стола, или предательски соскочить на пол. Еду приходилось хватать руками значительно чаще, чем это следовало, старший стюард по этому поводу напомнил, что на море к принятому в обществе этикету нужно относиться как к рекомендации, а не правилу. На корабле некоторое количество пассажиров ехали третьим классом, представляю, что творилось там во время еды.
  Во время завтрака я встретил Стефана и Тяу, они вежливо ответили на моё приветствие, но прежнего расположения со стороны Стефана я не почувствовал.
   После завтрака многие остались на небольшой концерт, который был организован старшим стюардом. Он узнал, что среди пассажиров оказался – как нам представил его стюард – известный лондонский тенор Артур К*. Мне, да и большинству  других пассажиров, его фамилия была незнакома, но это не помешало нам остаться на  концерт. Аккомпанировал ему профессиональный пианист, который числился членом экипажа, и задачей которого было развлекать публику. Среди пассажиров ходил слух, что этот молодой пианист из Польши уговорил взять его на корабль бесплатно, пообещав за это каждый день играть для публики. Играл он недурно, с явным удовольствием, так что обе стороны остались довольны.
   У меня не было больших ожиданий, и я был приятного удивлён обширностью прозвучавшего репертуара. Звучали арии из опер  Беллини, Генделя, Доницетти. Творившееся на маленькой сцене было столь захватывающим, что я не сразу заметил вернувшихся в ресторан Стефана и Тяу.
   Я сел в пол оборота к сцене так, чтобы видеть Тяу. Вряд ли её доводилось прежде бывать на подобных концертах, и мне была очень любопытна её реакция.
   Она не сводила глаз со сцены, словно ничего другого в мире не существовало. Казалось, она боялась пошевелиться. Выражение её лица менялось вместе с музыкой – на нём отражалась радость и печаль, забота и отчуждение, которыми была наполнена музыка. Временами Артур делал маленькие перерывы, и тогда мы наслаждались милыми пьесками, которые играл аккомпаниатор, демонстрировавший не только изрядное мастерство, но и умение не обращать внимания на качку. Тяу следила за ним с не меньшим восхищением, что за тенором.
   За четыре месяца пребывания в Индии я убедился, что местное население не восприимчиво к европейской музыке. Мне доводилось бывать на домашних концертах в различных домах, и я ни разу не видел, чтобы попавшие на эти маленькие праздники индусы,  проявляли хоть какой-либо интерес к происходящему.
Концерт продолжался более часа. Но по окончанью концерта, после того, как  Артур К* под наши аплодисменты покинул зал, старший стюард неожиданно поднял руку, привлекая наше внимание.
- Я предлагаю задержаться на несколько минут тех, кто любит  народные песни. С нами на корабле плывёт лучший голос Индокитая…
Тяу поднялась и, старясь держаться ровно, несмотря на качку, направилась к пианино. Что-то сказала аккомпаниатору, тот кивнул.
Я с изумлением смотрел на происходящее. Она решилась спеть?
Моё состояние напоминало состояние человека, наблюдающего за тем, как кто-то из близких собирается пройти по канату, натянутому над пропастью.
Аккомпаниатор одним пальцем сыграл какую-то мелодию. Тяу чуть подправила его, и он повторил. И тогда она, повернувшись к залу, запела.
У неё оказался чудный голос, но немного выше того, какой я ожидал. Тон её песни то стремительно взлетал ввысь, то плавно опускался на равнину, где становился величавым, как полноводная река. Несомненно, это была песня о любви, о том, как человек преодолевает препятствия на пути к желанной встрече, и как затем новое чувство, новое состояние заполняет всю его жизнь.
Аккомпаниатор играл лишь временами, подстраиваясь е её мелодии.
Успех был потрясающий, жаль было тех, кто не остался на её выступление, а ушёл вслед за английским тенором.  Тяу хотела покинуть сцену, но её уговорили продолжить.
Вторая песня показалась мне комической. Я, как и остальные,  не понимал слов, и Тяу, сознавая это, добавила к песне пантомиму. Стало ясно, что она рассказывает о девушке, которую обхаживает богатый, но пожилой мужчина.
В третьей песне, исполненной также с пантомимой, Тяу  рассказывала об ожидании любви. По крайней мере, так показалось мне.      
Люди были готовы слушать её ещё, но отказалась, объяснив, что у неё более нет песен, готовых для исполнения.
Она вернулась к Стефану, который просто сиял от счастья. Радость, которой светилось его лицо, было столь искренней, что я даже позавидовал его умению так ярко проявлять чувства.  Тяу взяла его за руку, и ещё раз удивился, насколько они – при всей их внешней разности – подходят друг к другу.
Я подошёл и поздравил Тяу с успешным выступлением. Добавил, что всегда с уважением относился к народным песням, но теперь к прежнему уважению добавилось восхищение. Затем отдал должное голосу  Тяу и её умению.
- Полноте,- прервал меня Стефан. – Вы настолько многословны, что мы боимся утонуть в ваших похвалах.
- Полагаю, что Тяу это не грозит. Я не знаю, о каком будущем она мечтает, но с таким голосом и умением петь она не сможет оставаться в четырёх стенах.
Против моей воли реплика прозвучала двусмысленно.  Она может мечтать о чём угодно, но, в конечном счёте, всё будет зависеть от Стефана. Если он сделает её своей женой, то её будущее будет связано с домом, семьёй. Но даже если и не женится, то вряд ли согласиться отдать её в руки антрепренёра, согласного заняться организацией концертов экзотической певицы с Востока.
- Тяу мечтает добраться до материка, - дипломатично ответил Стефан.
Я отошёл в сторону, Стефан и его спутница направились к выходу из ресторана, ставшего на время концертным залом. Теперь из концертного зала он превращался в игровой, где скучающие пассажиры могли развлечься игрой в карты, фанты или шахматы.
Ко мне подошёл Массимо и предложил сыграть в шахматы. Я не стал возражать, и вскоре мы оказались за шахматной доской, которую мы поочерёдно поддерживали, чтобы не дать ей соскользнуть со стола, когда корабль вдруг кренило на бок, или когда доска устремлялась вперёд, желая двигаться быстрее, чем корабль.
- Вам очень понравилось пение этой азиатки, - заметил Массимо. – Но я не вижу в её исполнении ничего особенного. Если бы вам довелось побывать на виноградниках Ломбардии, то, уверяю, услышали бы не менее прелестные голоса. Но в море, из-за того, что мы слоняемся по кораблю без дела,  всё воспринимается иначе, я бы сказал, острее. Если бы мы слушали такие концерты каждый день, отношение было бы иным.
- Тем не менее, она пела значительно лучше, чем этого можно было ожидать от жительницы Индокитая.
- Напрасно вы относитесь к ним с пренебрежением. Тем более, что она явно не из простой семьи. Она плохо знает европейский этикет, но она знает, что такое этикет, значит, росла в той семье, где это нечто эфемерное, а часть жизни. Её французский слаб, но она знает, что иной язык – это не зеркало её родного языка, а что-то отличное. Я видел её с книгой в руках, она держала её так, как держат те, кому это не в диковину, более того, в руке её была бумажная закладка с карандашными пометками. Уверяю вас, она плывёт в Европу не потому, что её туда взяли, а потому что это был её выбор. И этот господин, кажется его фамилия Жиро, взял её с собой не ради экзотики.
- Насколько я понимаю, они ещё не женаты.
- Не придавайте слишком много внимания условностям. Когда-то считалось, что мужчина и женщина могут организовать союз, называемый семьёй, только после того, как священник с Библией в руках объявит об этом, потом выяснилось, что нотариальный брак ничем не уступает церковному. Ну а три месяца в тесных каютах и грязных гостиничных номерах, на корабле открытом всем ветрам, туманам и дождям, среди жары и холода, среди случайных попутчиков всех рас и сословий по своей значимости никак не уступают подписи нотариуса. Вы путешествуете по миру и видите, что в разных концах его союз между мужчиной и женщиной заключается по-разному, общим является лишь признание важности произошедшего. Забудьте о любви, это для поэтов. Представьте себе иной исход происшествия с Ромео и Джульеттой. Такой, при котором они оба остались бы в живых. Через десять лет Джульетта бы была погружена в заботы о детях, а Ромео делил бы своё время между охотой и виноградниками, за которыми надо присматривать.  И куда делась любовь? Или, если это вас смущает, назовите любовью то состояние, когда мужчина сохраняет свою ответственность за судьбу и самою жизнь своей спутницы, а она старается сделать всё, что в её силах, дабы ему было хорошо.
- Вы верите в бога?
Массимо удивлённо посмотрел на меня.
- В Творца? Но не в священников, которые якобы говорят от его имени.
Партию я проиграл.
Вечером дождь утих, и я вышел на верхнюю палубу. Я не стал гулять взад-вперёд, как это делал в предыдущие дни, а стоял возле борта, вглядываясь в серую даль. Мне почему-то казалось, что вот-вот где-то промелькнёт огонёк другого судна. Сейчас на мачты кораблей стали вешать электрические светильники, из свет виден за много кабельтовых даже в плохую погоду. Неожиданно я увидел рядом Стефана.
- Вы полагаете, что я обижен на вас?

Глава 8.

   Я вгляделся в его лицо. Открытость в нём сочеталась с хитростью, но не с такой, когда собеседник пытается в чём-то обвести вас, а такой, когда нужно быть готовым к любому повороту событий, к тому, что тема беседы в следующую секунду может кардинально поменяться. И чем более это окажется сюрпризом для вас, тем более он будет доволен. Поэтому я ответил осторожно:
- У вас есть причины для обиды. За пуншем я вёл себя не лучшим образом.
- Не будьте столь подозрительным, нам никогда не удаётся вести себя идеально. Этим, наверно, и хорош человек. Должна быть некая непредсказуемость, иначе мы будем выглядеть, как палка, с которой содрали кору и листочки: гладкая, безукоризненная, но скользкая, уцепиться не за что. Разве бы слушали мою историю, если бы она была типична и заурядна? Именно необычность заинтриговала вас и привлекла. А я, как та самая Шахерезада, стараюсь растянуть её подольше, чтобы по вечерам не скучать во время прогулки. Моя Тяу не очень хорошо переносит плавание и не выходит по вечерам на палубу. Каюта наша на корме, где качка поменьше, и она старается без надобности не покидать её.
- Вот как? По её виду не заметно, что она страдает от качки.
- Старается. Добавляет в чай имбирь, пьёт ром с солью и старается почаще бывать около камбуза. По непонятным причинам там качает менее всего, запахи же, исходящие оттуда действуют на неё успокаивающе.
- Вот как? – я был изумлён. Иногда в жизни встречается  такое, что никто никогда не сумел бы предугадать.
- Да. Человек не похож на ту прямую голую палку, о которой я говорил. Встречается много того, чего не ожидаешь.
Мы оба смотрели в морскую даль. Были как бы вместе и порознь.
- Меня поразили ваши слова о том, что Тяу вам подарили. Девушка и «подарок» - эти слова не вяжутся между собой.
Стефан достал из кармана коробочку с сигаретами, и спички. На всякий случай – это было очевидно - предложил одну сигарету мне. Я этому модному увлечению подвержен не был, и отказался. Он закурил, сгоревшую спичку бросил за борт. Но ветер подхватил её, закрутил, и вернул на палубу.
- Наш мир стремительно меняется. В английском магазине Бомбея я купил французские сигареты и австрийские спички. Страны заимствуют друг у друга не только товары, но и обычаи, традиции и даже образ жизни. И понятия.
Итака без особого труда уговорила меня сопровождать её до Найтонга. Было ли это гипнозом? Не знаю. Меня страшила предстоящая разлука, но в то же время  я жаждал её. Возможно потому, что состояние неопределённости, незавершённости, мучило меня. Мне хотелось, чтобы Итака стала моей, но я не мог требовать от неё нарушения клятвы. Иногда у меня в голове возникали невероятные идеи. Может быть, в касте видящих есть какой-то верховный жрец, который может освободить её от данной когда-то клятвы? А может, я сумею вступить в эту касту? Тогда у меня будем возможность жениться на ней и забрать назад, во Францию. Мне кажется, без этих надежд, абсолютно нелепых, моя поездка бы не состоялась.
За три месяца мы без особых приключений добрались до Найтонга. Там она первым делом подрезала чёлку, чтобы была видна вытатуированная у неё на лбу птица. В моём воображении она должна  была сразу превратиться в значимую для всех особу, но этого не случилось. Некоторые из местных жителей действительно относились к ней с подчёркнутым уважением, другие оного не высказывали.  Мы переночевали в одной из хижин Найтонга и на следующий день отправились вверх по течению Меконга на лодке, которую она наняла. Как она договаривалась –я не знаю, местных денег у неё не было, возможно в самом деле из-за принадлежности к касте видящих, которую тут же все признавали.
Лодочницей была  невысокая и немолодая женщина, которая очень ловко управлялась с веслом. Берегов реки, как правило, видно не было – они поросли кустарниками и деревьями настолько, что временами казалось, что мы плывём  по лесу. Река имеет множество протоков, в которых легко заблудиться. Вода – в отличие от наших рек – непрозрачная, в ней много ила. Иногда появлялись маленькие дощатые пристани, за которыми виднелись дома, а порою и целые деревни. Каждые два - три часа мы сходили на берег – отдохнуть и размять ноги. Заходили в домики у причалов, там нас кормили диковинными, но вкусными фруктами, давали жареную рыбу, рисовые лепёшки. Я опасался встреч с хищниками, которых в джунглях должно быть полно. Но, видимо эти хищники наших описаний джунглей не читали, и к реке не подходили, разве что, кроме нескольких собак, которые с любопытством смотрели на нас и молча убегали.
Уже стемнело, когда мы приплыли в посёлок чамлатов, назывался он Файноам. Сначала он мне показался маленьким, но на следующий день я усмотрел в нём каменные дома,  христианскую церковь, сложенную из буро - красных кирпичей и немалое количество иных деловых построек, включая магазины.
К нам относились с дружеским расположением и любопытством. Я полагал, что весть о возвращении Итаки вызовет всеобщий интерес, но этого не случилось. Наше появление не нарушило привычного хода жизни в городке.
На следующий день ко мне пришёл священник местной церкви, отец Табер. Он был несказанно раз появлению соотечественника, расспросы его о Франции чередовались с рассказами о жизни в Файноаме.
Итака тем временем исчезла. Она не сказала, куда уходит, предупредила лишь, чтобы я её непременно ждал, так что я всецело оказался на попечении отца Табера.
Он знакомил меня с жизнью Файноама с таким энтузиазмом, словно готовил меня к предстоящей жизни в городе. Жаловался на плохое снабжение, на неприятие многими местными христианства. Их, по его словам, смущал постулат искупления греха Христом, то, что Б-г допустил казнь сына, казалось им неестественным. В последние годы он старается об этом не упоминать. О чамлатах отзывался хорошо, считал их трудолюбивыми и честными, но не забывал упомянуть и о хитрости. Предупредил, чтобы я ничего не покупал. Они готовы продавать за франки, но цены, которые будут назначать, не будут иметь ничего общего с реальностью, у них считается нормальным брать с незнакомых двойную или тройную плату.  После моих долгих уговоров отец Табер согласился обменять мне несколько франков на местные деньги.
Стефан вздохнул и последний раз затянулся дымом из сигареты. Окурок щелчком отправил в море. На этот раз ветер не стал возвращать его на палубу.
- Самое удивительное, что Тяу нравится сигаретный дым. Возможно, он напоминает ей какие-то знакомые с детства запахи. Что ж, буду покупать сигареты почаще. Вы курите табак?
- Конечно. Но только тогда, когда, дома. В путешествиях я пытаюсь обходиться минимум вещей.
- Прекрасно понимаю вас. Во время своего двухмесячного пребывания в Файноаме и последующих плаваний до Бомбея я почти что отвык от табака. Но увидел сигареты в английском магазине, и… Позволил себе небольшое удовольствие после тех приключений, которые были со мной в предыдущие месяцы.  Впрочем, вижу, что вы с нетерпением ждёте рассказа о моём знакомстве с Тяу.
Итака исчезла, оставив меня на попечение отца Табера, и в моей жизни не было случая, чтобы кто-то принимал меня с радушием, близким к тому, какое проявил Табер. Он знакомил с обычаями и традициями чамлатов; когда у Файноам останавливались караваны кораблей с товарами, он вёл меня на рынок, объясняя, откуда какие товары доставляются, каковы их свойства и особенности, как зависят цены от сезона, и повествовал с такой подробностью, словно готовил меня к работе торговым агентом. Он показывал местные огороды, рассказывал, как  выращивают овощи, и в каком виде употребляют. Возил на рисовые поля, дабы я увидел своими глазами, как чамлаты выращивают свою главную культуру. Мне показывали, как из рисовой соломки плетут шапки, сумки, циновки, а из бамбука делают мебель, посуду и даже лодки. Знания отца Табера во всех деталях жизни чамлатов были столь обширны, что он мог бы написать о них целую книгу! Но примечательнее всего была та любовь к этим людям, которая пронизывала его рассказы. Но не будем отвлекаться.
Временами я ждал возвращения Итаки с нетерпением возлюбленного, в другие дни думал, что она специально ушла по-английски, то есть, не попрощавшись - чтобы избежать долгих объяснений. Временами я ругал себя за нетерпеливость, в другие дни – за то, что согласился ехать с Итакой сюда. Мог же я отложить её возвращение на землю предков на годы, даже на многие, оставляя её у себя, и говоря, что ещё  не настал день, благоприятный для столь далёкого путешествия.
Она появилась через три недели, в сопровождении отца – пожилого, сутулого мужчины, который долго кланялся, говорил мне слова благодарности – Табер переводил – и даже пошёл со мной в церковь, чтобы поставить свечки перед алтарём – дабы мои боги охраняли меня.
Итака была одета в простенькое платье и бамбуковые сандалии. В них она смотрелась просто и естественно.
В мою честь была устроена торжественная трапеза, на которой были родственники Итаки, члены секты видящих, старейшины, и, конечно, Табер.
У этому времени я уже узнал, что без участия видящих не обходится ни одно дело, ни одно начинание. У нас при заключении сделки обращаются к нотариусу или адвокату, у них – к видящему. Купцов, заезжих ремесленников или просто гостей ведут к видящему, чтобы он сказал, какого приёма и уважения достроен человек. У них есть судьи, в помощниках у которых обычно кто-то из видящих.
Возможно, поэтому чамлаты не знают запирать двери и вешать на сундуки замки. Разве что проезжие купцы привыкли запирать свои амбары.
Итака рассказала, что теперь она будет жить не в Хюэре, где жила прежде, и не в Файноаме, а в Найтонге, где много французов. Ей сделают там дом, и она будет помощницей судьи, который давно мечтал иметь подле себя кого-то, кто хорошо говорит по-французски.
Я тут же испытал некоторый стыд за наших соотечественников, которые имеют дурную привычку считать дикарями всех тех, кто живёт иначе, чем они. Обмануть дикаря у них идёт чуть ли не за доблесть. Работа Итаке предстояла не простая.
Вечером она отвела в маленький домик в стороне от церкви. «Пока мы будем жить здесь» - объяснила она. Для меня это было неожиданностью, но она впервые посмеялась надо мной: «Здесь всё по-другому, я бы удивила всех, если бы оставила тебя ночевать одного».
Это была последняя неделя нашей совместной жизни. В одну из ночей она вдруг сказала: «Я сделаю тебе подарок, ты заслужил его. Но поклянись, что ты от него не откажешься, ибо это очень дорогой подарок. Он изменит твою жизнь. Клянись». Дорогой подарок… Знаете, о чём я подумал?
- Догадываюсь, - бесхитростный рассказ Стефана впечатлял. Во всё продолжение рассказа я как бы представлял себя на его месте, и даже сожалел, что мне не довелось испытать такого.
- Это смешно, по крайней мере, сейчас, но тогда мне представилось ожерелье из чёрного жемчуга. Я знал, что в море, куда впадает Меконг, промышляют жемчуг, и самым дорогим считается чёрный. Мечтания стандартного европейца, начитавшегося сказок о сокровищах Востока.
Он повернулся и в упор посмотрел на меня.
- Знаете, что самое главное, что я вынес из этой поездки? Это то, что основное богатство любого общества – это люди. Но вернусь к рассказу.
 Вскоре Итака уехала, взяв с меня слово не отлучаться из Файноама. И я добросовестно ждал две недели её возвращения со шкатулкой, наполненной чёрным жемчугом. И даже пытался представить, на сколько разбогатею. Бывали же дни, когда мне хотелось бежать, не дожидаясь возвращения Итаки, ибо я видел себя неприятнейшим типом, ожидающим вознаграждения за совершённый когда-то благородный поступок. Но потом я успокаивал себя, говоря «Это её инициатива, я не прошу ни сантима» и напоминал себе, в какую сумму мне обошлась поездка в Индокитай.
Он рассмеялся – то ли наивности тех размышлений, то ли ситуации, в которой оказался.
- И вот появилась Итака. Не одна, а в сопровождении нескольких девушек и пожилого мужчины. Они быстро накрыли на стол в том домике, который стал моей квартиркой в Файноме. Обычные для их трапезы кушанья – овощи, фрукты, кусочки жареной рыбы в рисовой бумаге, мясо. Меня удивило появление на столе рисовой водки, которая в тех краях редкость, до этого я пил её лишь один раз, во время трапезы с её родственниками.
С первой же минуты я обратил, что все они пребывают в каком-то возбуждённом и радостном состоянии, но не придал этому значения.
Мы уселись за стол. Мужчина, на лбу которого была татуировка дракона, рассадил нас так, что девушки оказались по одну сторону стола, а мы – по другую. Мужчина – статуса и роли которого я не знал, возможно старейшина, возможно жрец, налил каждому в малюсенький стаканчик – чуть больше напёрстка - рисовой водки. Затем обратился к нам с длинным приветствием.
За месяц пребывания в Файиноме я выучил несколько десятков слов, но их оказалось ни в коей мере недостаточно, чтобы понять, о чём он говорит. Итака переводить не торопилась.
Приветствие закончилась, и мы опорожнили содержимое стаканчиков. Старейшина – я стал для себя называть его так - снова заговорил, все опустили глаза и внимали его словам, словно провинившиеся школьники. По окончанию он снова налил всем по напёрстку рисовой водки, и мы тут же выпили. Старейшина повернулся ко мне и продолжил выступление. Мне показалось, что он меня благословляет. «Переведи» - быстро шепнул я Итаке.  «Он благодарит тебя и желает добра» - скороговоркой произнесла Итака. По окончанию благословления мы выпили ещё по напёрстку рисовой водки, после чего взялись за еду.
Атмосфера за столом резко изменилась.  Носитель татуировки с драконом подкладывал мне еды, произнося каждый раз: «Нго, нго». Это означало «вкусно».
Трапеза продолжалась недолго. Старейшина  встал, и тут же подсочили все. «Камо, камо» - раздавалось со всех сторон. Все благодарили присутствующих. Я старался не отставать. Через минуту гости направились к выходу, остались лишь трое: я, Итака, и – к моему удивлению – ещё одна девушка.
- Тяу? – не удержался я.
Стефан кивнул.
- Мы вернулись за стол. Тяу начала убрать лишние приборы, крохотные стаканчики заменила на обычные. Итака тем временем готовила новый напиток на основе рисовой водки. Налила в миску водки, добавила кокосовый сок, листья чая, имбирь и кучу пряностей. Разлила напиток по стаканчикам. Итака встала и подняла стакан, готовясь произнести тост. Это было очень странно, такой традиции у чамлатов нет.  « Человек рождён для счастья, как птица для полёта. Главное – увидеть, не испугаться, и не пройти мимо». Слова эти она произносила по-французски, обращаясь ко мне. Я ожидал, что она повторит на языке чамлатов, но этого не случилось. Мы выпили, напиток показался мне недурственным.
«Эту девушку зовут Тяу» - сказала мне Итака.  «Она сейчас станцует для тебя» Повернулась к Тяу, сказала ей несколько слов. Та встала, вышла на свободное пространство в комнате и  - к моему изумлению – сбросила с себя шёлковое платье, оставшись лишь в малюсенькой юбочке, более напоминавшей набедренную повязку. Затем Тяу подняла руки и запела…
- Ты рассказываешь, как мы познакомились?

Глава 9

   Мы обернулись. Как-то само по себе устроились, что во время рассказа наши взгляды были направлены в тёмную даль моря, и мы не обращали внимания на проходивших мимо пассажиров, полагая, что им не понять, о чём мы говорим.   
- Не много людей на земле могут похвастаться таким знакомством, - медленно сказал Стефан. Я замер, опасаясь стать невольным виновником размолвки.
 - Здесь сыро, - сказала Тяу. И показала знаком – идите за мной. Я глянул на Стефана. Он знаком подтвердил – идём.
Через минуту мы были в тёплой каюте. На столе нас уже ждали чашки. Тяу наполнила их чаем.
- Спасибо, дорогая, - сказал Стефан. – Горячий чай – это то, что нам сейчас нужно.
- Хочу слушать, - голосом, не допускающим возражений, сказала Тяу.
- Тебе будет сложно понять…
- Хочу слушать, - повторила Тяу. В её голосе появились нотки капризности.
Стефан пожал плечами.
- Хорошо. После танца Итака взяла Тяу за руку и подвела ко мне. «Она твоя» - сказала Итака. «Мой подарок»
Стефан замолчал. Возможно, ждал реакции Тяу. Но она молчала, и после долгой паузы он продолжил:
- Сначала я подумал, что она оговорилась. Потом… Потом  я спросил «Разве людей дарят?» Она словно ждала моего вопроса. «В этом доме ты дал клятву, что примешь мой подарок. Она твоя» «О чём ты говоришь?!» - попытался возмутиться я.  «Она живой человек, у неё есть свои планы, свои намерения, свои представления о будущем. Ты же знаешь, каково быть рабыней. Или уже забыла?» «Она не рабыня. Ты за неё не платишь. Она поехала сюда потому, что согласилась стать твоей женщиной. Я рассказала ей о тебе. Много рассказала. Она согласилась.  Тхай Дан разрешил. Тхай Дан благословил. Она твоя. Ты хотел взять меня. Но меня нельзя. Я – видящая. А она – нет. Она хотела стать видящей. Но у неё не получилось. Она не сумела. Я помогала. Она давала клятву. Не такую, как я – другую. Во всём слушать меня, пока не выполнит бай клетра. Если бы она стала видящей, и оеа бы сделала бай клетра, её клятва закончилась бы. Но у неё не получилось. Ей уже семнадцать. В таком возрасте уже не сделать бай клетра. По клятве теперь я распоряжаюсь её будущим. Я могу сказать – иди, будешь рыбачкой, и она пойдёт. Я могу сказать – иди в лодочницы – и она пойдёт. Но я сказала – иди замуж. Значит, она пойдёт. Тхай Дан благословил. Клятва исполнена. Она твоя»
Слова Итаки меня возмутили. «Ты можешь сказать, что сватаешь её за меня, но не даришь! Слышишь! Людей не дарят! Она не вещь!»
«Я знаю, что такое сватать. Когда сватают, можно согласиться, но можно и отказаться. Она не может отказаться. Ты – тоже. Надо исполнить клятву»
- Я – хочу! – неожиданно сказала Тяу, словно возмущённая тем, что мы усомнились в её желании выйти замуж.  – Клятва бай клетра значит, что Итака решает вместо отца. Если Итака вместо отца – значит она может сказать: «иди замуж». Итака – видит. Итака плохо для меня не будет. Итака тебя любит. Итака плохо для тебя не будет. Почему ты говоришь – «девушка нельзя подарить»?
Плохое знание французского мешало Тяу выразить то, что она хотела. Но мы поняли.  Стефан хотел что-то возразить, но я жестом  остановил его.
Чай мы допили в поной тишине.
- И тогда тоже мы долго молчали, - вспомнил Стефан. – Тяу сидела рядом. Итака смотрела на нас и я увидел слёзы на её глазах. А я смотрел на Тяу так, словно видел впервые… А потом Итака сказала: «Обними её». И я обнял. Подарок принят.
- Подарок, - повторила Тяу. В её голосе прозвучала гордость. – Тяу – подарок.
   Наступила пауза. Тяу с гордостью победителя смотрела то на Стефана, то на меня.  Стефан наоборот, отводил взгляд, делая вид, что изучает узоры на ширме.  Ему было больно слышать, что Тяу гордится тем, что вызывало у него боль.
- Стефан, история ваша удивительна, занимательна и прекрасна. Но вам нужно избавиться от осознания некой вины, вызванной тем, что в ваши объятия  Тяу попала в качестве или в роли – не знаю уж как правильнее сказать – подарка. Не надо рвать на себе одежды. Из ваших слов я понял, что Итака, хоть и выучила французский, но владела им  далеко не в совершенстве. Языки же Запада и Востока различаются. Сущность Запада – это машины и расчётливость, сущность Востока – это красота и гармония. На Западе подарок – это практичная вещь, которую вы можете использовать или хотя бы продать, на Востоке – то, что наполнит вашу душу спокойствием и радостью. Понятия «подарок» на Востоке и Западе наполнены разным содержанием.
- Но…- начал было Стефан, но я его прервал.
- Вы говорили, что сразу после приезда в Файноам Итака исчезла на две недели. Вы поняли, куда? Это время она посвятила поиску той, которая могла бы заменить её в вашем сердце, ибо за год жизни с вами она хорошо изучила ваш характер, ваши привязанности, привычки и многое другое, то есть те качества, которые делает одного человека отличным от других. Следующий же период отсутствия она потратила не только на подготовку к встрече с вами той, кто впечатлила вас своим танцем и пением при первом знакомстве,  но и поиском чего-то того, что могло бы поразить вас как делового человека, каковым является каждый уроженец Запада. То, что я по глупости принял за приданое, было передано накануне той, кто жила в вашем доме и хорошо знала вас.
   Я говорил длинными предложениями с запутанными конструкциями, чтобы таким образом сделать мою речь непонятной для Тяу. По напряжённому её состоянию я видел, что хитрость удалась. Стефан сначала удивился моей витиеватой речи, потом понял.
- Вы хотите сказать, что Итака испытывала ко мне чувства, подобные тем, какие испытывала Джульетта к одному из Монтекки? – Стефан уловил и перенял мою  методу говорить так, чтобы Тяу нас не поняла. Откуда ей знать Шекспира и понять, что речь идёт о любви?
- Конечно. Минуту назад вы упоминали о глазах, полных слёз.
На этот раз Тяу поняла.
- Итака очень хорошая. Не надо слёз, когда говорим об Итаке. Я немножко умею видеть. Немножко-немножко. У Итаки светлая карма.
- Из вашего рассказа я понял, что для чамлатов исполнение клятвы выше всего на свете,- сказал я.
- Кто исполнит клятву – имеет светлую карму, - сказала Тяу. – Не исполнит – тёмную.
   В этот момент я с некоторым изумлением обнаружил, что они смотрят на меня одинаковыми взглядами. Если бы не разный цвет глаз – чёрный у Тяу и серый у Стефана, я бы не сумел понять разницу – где чей взор? 
- У вас обоих светлая карма, - сказал я Тяу и Стефану. – Я не видящий, но скажу, что вас ждёт прекрасное будущее.Я полагаю, что очень скоро вы,  мой друг, будете говорить, что Тяу – это подарок судьбы.

(На этом рукопись обрывается)