Перо фламинго.
(полный перевод)
Глава 11
Возвращение Ренэ
Когда Ренэ де Во лег на дно каноэ, совершенно измученный бешеной греблей и болью от ранения стрелой Читты, вонзившейся ему в плечо, то он почти уже терял сознание и лишь смутно осознавал, что им удалось уйти от своих жестоких преследователей. Затем он смутно ощутил, как его поднимают из каноэ и уносят прочь, очень осторожно. Он не знал и не думал о том, куда его несут, а потом ему и вовсе показалось, что все происходящее - это сон. Когда же он начал потихоньку приходить в себя, то он почувствовал, что мягкая рука поглаживает его лоб, а воздух охлаждает восхитительный ветерок со сладким ароматом. Открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним и обмахивающую его веером, сплетенным из душистых трав, прекрасную сестру Хас-се, Нетлу.
Ренэ попытался подняться, но девушка мягко удержала его и, велев ему немного полежать спокойно, вышла из вигвама. Сразу после этого она вернулась в сопровождении Хас-се, чье лицо сияло от радости, что он снова увидел своего друга и нашел его намного лучшем виде, чем смел надеяться.
Он рассказал Ренэ, что те, кто так быстро пришел им на помощь, услышав его зов, добравшись до них остановились на мгновенье, чтобы выяснить, кто их преследователи и сколько их было. Кат-ша и Читта мгновенно воспользовались этой задержкой, чтобы быстро поплыть вверх по течению и исчезнуть в глубине великого болота, где их невозможно было выследить, и таким образом им удалось спастись.
Счастливая встреча мальчиков и их друзей произошла из-за нехватки провизии у соплеменников Микко, что вынудило их оставаться в лагере в течение двух дней, в то время как охотники отправились на охоту за дичью, чтобы пополнить запасы.
На следующий вечер, благодаря чудесным целебным свойствам трав, которые Нетла приложила к его ране, Ренэ смог откинуться на мягкую меховую подстилку перед вигвамом вождя, у большого костра, и насладиться вместе с остальными угощениями из оленины, дикой индейки и медвежатины, приготовленными в честь успешного возвращения друзей.
Пока он лежал там, полностью наслаждаясь пиршеством и новизной происходящего, Хас-се подошел к нему и вложил в его руку перо фламинго, которое накануне было срезано с его волос стрелой Читты. Сделав это, он сказал: --- Это перо я дарю тебе, Та-лах-ло-ко, в знак вечной дружбы между нами и чтобы ты хранил его в память об этом дне. Это особый знак, которым могут обмениваться только вожди или сыновья вождей, и если когда-нибудь оно будет отправлено мне или кому-либо из моих людей от твоего имени, то любая просьба, исходящая от тебя, будет удовлетворена, даже ценой жизни. Спрячь его и не носи в волосах, ибо это могут делать только вожди моего племени или те, кто являются сыновьями вождей.
Взяв драгоценное перо и горячо поблагодарив Хас-се за подарок и заверения в дружбе, Ренэ с удивлением заметил, что к нему прикреплена тонкая золотая цепочка, с прикрепленной к ней золотой булавкой необычной и изысканной работы. Именно ими перо было закреплено в волосах Хас-се, когда цепочка была рассечена наконечником стрелы Читты. В ответ на расспросы Ренэ Хас-се объяснил, что эти украшения пришли из далекой страны, расположенной в направлении заходящего солнца, где золото было подобно песку на берегах великих соленых вод, и откуда они попали в его племя через руки многих торговцев.
(Хас-се, несомненно, имел в виду Мексику, известную индейцам как «Земля золота». К. М.)
На рассвете следующего утра путешествие в страну алачуа возобновилось, и Ренэ с Нетлой сели в каноэ, которым управляли Хас-се и Ях-чи-ла-не (Орел), молодой воин и муж Нетлы. Ручей, по которому они плыли, вскоре покинул большое болото и превратился в широкую реку, высокие берега которой были покрыты пышной растительностью и прекрасными цветами. Индейцы называли ее Лакучи, но впоследствии испанцы изменили название на Сан-Хуанита (произносится как Сан-Вавнита), или Литтл Сент Джон (Little St. John), но в наши дни она известна как Сувани (Suwanee).
В реке водилось огромное количество аллигаторов, многих из которых индейцы убили, как раз когда они добрались до лагеря, ради ценного масла, которое извлекалось из жира, скапливавшегося в суставах их хвостов.
На второй день после того, как Ренэ и Хас-се присоединились к ним, племя достигло земли алачуа, народа, говорящего на одном языке с ними самими и связанного с ними теснейшими узами дружбы. Это был край широких саванн, усеянных рощами магнолий и дубов и изобилующих источниками чистейшей воды. Звонкие ручьи, вытекающие из этих великих источников, изобиловали отборной рыбой, а местность, орошаемая ими, изобиловала дичью множества видов. Это действительно была страна изобилия, и от ее миролюбивых и гостеприимных жителей, гости с дальнего востока получили теплый прием.
В самый день своего прибытия они выбрали место для лагеря, которое рассчитывали занимать в течение нескольких месяцев. Оно находилось посреди величественной дубовой рощи, окружавшей хрустальной чистоты источник, и перед заходом солнца среди деревьев, словно по волшебству, возникли небольшие домики, а искры от костров мерцали, подобно мириадам светлячков, среди поросших мхом ветвей, и прибывшие почувствовали себя дома.
Ренэ де Во, как и подобало его рангу, был приглашен в хижину вождя Микко, где они с сыном вождя и носителем лука делили медвежью шкуру. Здесь в течение недели, пока его рана полностью заживала, он отдыхал так счастливо, как будто в мире не было более никаких забот и тревог. Большую часть этого времени он потратил на то, чтобы пополнить свои знания индейского языка, который, благодаря Хас-се и прекрасной Нетле в качестве учителей, он быстро осваивал. Благодаря ярким описаниям могущества и славы белых людей, данным его друзьями, Ренэ обнаружил, что алачуа относятся к нему с особым вниманием, величайшим интересом и любопытством. Они всегда говорили о нем как о молодом белом вожде, и малейшие его желания исполнялись немедленно, как только он высказывал их.
К концу недели Ренэ почувствовал себя достаточно сильным и выздоровевшим, чтобы приступить к выполнению миссии, которая привела его в эту приятную страну. Соответственно, он добился встречи с вождем племени алачуа и продемонстрировал ему вещи белых людей, находившиеся в свертке, который он так бережно привез с собой из форта Кэролин. Пока вождь с восторгом и изумлением разглядывал то, что он считал самыми замечательными сокровищами в этом мире, но что на самом деле было всего лишь множеством ножей, топоров, зеркал и рыболовных крючков, Ренэ поведал ему о страданиях белых людей в форте Кэролин, вызванные уничтожением всех зимних запасов провизии. Затем он сказал, что если вождь, с учетом изобилия собственных запасов алачуа, даст ему двенадцать каноэ, нагруженных зерном, и выделит достаточно воинов, чтобы безопасно доставить их в форт белого человека на великой реке Востока, то он отдаст ему пакет с этими полезными вещами, и пообещал от имени своего дяди, великого белого вождя, подарки равного размера и ценности за каждое каноэ с провизией, доставленное в форт. Он также дал слово, что белые люди в форте будут доброжелательно относиться к воинам алачуа, которые будут сопровождать провизию, и им будет позволено немедленно вернуться в свою страну.
Потратив день на то, чтобы обдумать это предложение и посоветоваться со своими мудрецами, вождь алачуа согласился принять его, и к великой радости Ренэ, сразу же начался сбор двенадцати каноэ с грузом кукурузы. Обеспечить им сопровождение не составило труда, поскольку все молодые воины алачуа, которые не присутствовали на празднике спелой кукурузы, горели желанием посетить форт Кэролин и своими глазами увидеть белых людей и большие «громовые луки», как индейцы называли стрелявшие из амбразур форта пушки.
Таким образом, через две недели после своего прибытия в страну алачуа, Ренэ был готов отправиться в обратный путь в форт Кэролин. С ним должны были отправиться его друг Хас-се, которого неохотно согласился отпустить в это путешествие его вождь и отец Микко, и еще пятьдесят молодых воинов алачуа, под командованием Ях-чи-ла-не, шурина Хас-се.
Белый юноша завел много очень приятных друзей среди этих простых людей, и с чувством грусти он прощался с прекрасной Нетлой, серьезным и величественным Микко, добрым вождем племени алачуа, и многими другими, кто был добр к нему и кого, как он боялся, он может никогда больше не увидеть снова.
Маленькая флотилия из двадцати каноэ, двенадцать из которых были тяжело нагружены зерном, отправилась в свой долгий путь на рассвете тихого, прохладного утра, в присутствии всего населения лагеря Микко, собравшегося их проводить. Руководителями экспедиции были Ренэ, Хейз, Йех-чи-лав и молодой воин Оил-катара (Oil-katara, Медвежья лапа). Когда они отчалили от берега, все собравшиеся на берегу индейцы закричали:
-- Прощай, Та-лах-ло-ко!
-- Прощай, молодой белый вождь!
-- Не забывай нас, Та-лах-ло-ко!
Эти крики порадовали Ренэ, ибо они свидетельствовали о том, что ему удалось завоевать не только уважение, но и привязанность этих добрых людей, и он встал во весь рост и махал им своей шапкой, пока они не скрылись из виду за излучиной реки.
В этом путешествии не произошло ничего заслуживающего внимания, до той поры пока отряд почти не миновал великое болото, и некоторые воины заметили следы, которые заставили их заподозрить, что незадолго до этого этим путем прошел другой отряд, тоже направлявшийся на восток. После этого была проявлена величайшая бдительность и приложены все усилия, чтобы выяснить состав этого отряда. В течение некоторого времени никаких следов его обнаружено не было, но среди обширных солончаковых болот побережья усилия следопытов увенчались успехом. Вернулись два воина, которых послали на землю осмотреть окрестности прекрасного источника пресной воды, и доложили, что нашли следы недавно покинутого лагеря. По безошибочным признакам они определили, что он был занят военным отрядом тех самых индейцев-разбойников, которых они называли семинолами.
Это сильно встревожило Ренэ, поскольку он опасался, что с тех пор, как семинолы приняли Читту в свои ряды, он наверняка рассказал им о бедственном положении гарнизона форта Кэролин, и побудил их предпринять попытку нападения на него.
Как и предполагал Ренэ, всего за день до того, как он и алачуа достигли этого места, Читта вместе с великаном Кат-ша и бандой разбойников, к которым они присоединились на большом болоте, прошли этим путем. Их целью было окружить форт Кэролин и держать его ослабленный гарнизон в осаде, убивая всех, кто попытается рискнуть выйти за его стены, пока они не сократят число его защитников настолько, что он станет совсем легкой добычей в их руках.
Прибыв в окрестности форта, семинолы обнаружили там сильный военный отряд разъяренных дикарей с юга, которые также ждали возможности совершить успешное нападение на него, и таким образом получить удовлетворение за сожжение одной из их деревень белыми золотоискателями. С этими индейцами семинолы легко договорились, и они объединили свои силы, а Кат-ша, чья слава как отважного воина давно уже разнеслась по всей стране, получил командование сформированной таким образом маленькой армией.
Когда они предприняли первую атаку и были отброшены от стен форта одним только ужасающим грохотом его больших пушек, именно Кат-ша спланировал засаду, которая едва не оказалась смертельной для оружейника Симона и его людей. Он так хорошо спланировал передвижение своего туземного войска, что если бы не внезапная атака с тыла, то он, несомненно, захватил бы форт.
Беспокойство Ренэ за безопасность своих соотечественников, когда он обнаружил, что семинолы движутся к форту, заставило его убедить Ях-чи-ла-не в необходимости как можно скорее догнать их. Алачуа так же, как и он, стремились вступить в контакт со своими врагами-семинолами, и они двигались настолько быстро, что в конце концов вошли в реку Мэй как раз вовремя, чтобы услышать гром пушек из форта, когда была отбита первая атака дикарей.
Высадившись на некотором расстоянии от форта и оставив лишь нескольких воинов присматривать за каноэ, остальная часть маленького отряда с предельной осторожностью двинулась вверх по берегу реки, пока не увидела высокий ракушечный холм. Здесь они оставались в укрытии, в то время как были посланы разведчики, чтобы выяснить более точное положение дел. Они ушли удивительно легкими и бесшумными шагами, скользя среди густого подлеска, а через два часа вернулись, раскрыв план Кат-ша по устройству засады и сообщили, что белые люди уже вышли из форта, намереваясь атаковать ракушечный курган.
Тогда Я-чи-ла-не подал команду к наступлению и ринулся вперед. Рядом с ним были Ренэ и Хас-се, а за ними его нетерпеливые воины. Они добрались до места столкновения как раз в тот момент, когда белые солдаты были уже близки к тому, чтобы быть уничтоженными толпой дикарей, и как раз вовремя, чтобы атаковать с тыла изумленных семинолов и разметать их, словно лесные листья под порывом ветра.
Именно во время атаки на стороне Хас-Се в этом, его первом сражении, Ренэ де Во издал крик «Франция на помощь!», который так поразил оружейника Симона и всех, кто был с ним рядом и его услышал.
Глава 12
Французы покидают форт
Хотя семинолы и их новоиспеченные союзники, южные индейцы, и были таким образом обращены в бегство своевременным прибытием отряда, сопровождавшего Ренэ де Во, но это произошло только лишь благодаря внезапности нападения и еще потому, что они не знали о численности этих новых своих врагов, которых, как им возможно показалось, было намного больше, чем на самом деле. Было ясно, что как только они обнаружат, как мало было тех кто застал их врасплох, то они сразу вернутся, чтобы разгромить их отряд. Поэтому Я-чи-ла-не стремился скорей доставить двенадцать каноэ с зерном в форт, получить обещанную награду и, по возможности, той же ночью отплыть обратно в свою страну.
Чтобы воплотить это, он и его люди как можно быстрее вернулись к тому месту, где были оставлены их каноэ, и под покровом темноты, которая как раз наступила, бесшумно, словно тени, двинулись вверх по реке к форту. Однако, когда они добрались до его окрестностей, возникла новая проблема. Они боялись окликнуть часовых и попросить чтобы их впустили, потому что в них могли открыть огонь, и в то же время это могло навлечь нападение враждебных индейцев, которые таким образом обнаружили бы их местонахождение.
Пока они оставались в раздумьях относительно того, какой план им следует принять чтобы проникнуть в форт, Хас-се отвел Ренэ в сторону и шепотом сказал:
-- Та-лах-ло-ко, пришло время, когда я могу поделиться с тобой тайной моего народа. Поскольку твоя кровь пролилась ради меня, и ты получил священное перо фламинго, я волен сделать это. Сначала дай слово никогда не разглашать эту тайну, даже тем, кто принадлежит к твоей крови, и она станет известна тебе!
Ренэ убедил Хас-се в том, что секрет будет сохранен, и тот продолжил:
-- Тогда знай, о брат мой, что, когда мои люди помогали твоему народу строить этот форт, они тайно, по личному приказу Микко, прокопали подземный ход под одной из его стен, по которому они смогли бы в любое время получить доступ в форт, или наоборот сбежать из него, как это было сделано мною раньше. Да, именно таким образом Солнечный Луч покинул форт, когда твои люди хотели держать его в нем пленником. Было легко протиснуть такое худое тело, как мое, между прутьями окна караульного помещения, а миновав их, я стал таким же свободным, как и в этот момент.
Ренэ был очень удивлен этим разоблачением слабой стороны форта, а также и немало встревожен, узнав об этом. Он спросил Хас-се, известно ли о существовании прохода всему его народу.
-- Нет, - сказал Хас-се. - Тайна известна не более чем десятку из них, и они обязаны хранить ее, как свою жизнь. Ты первый, кроме них, кому это было открыто.
-- Что ж - сказал Ренэ -- пока существует этот подземный туннель, мы вполне можем им воспользоваться. Покажи мне его, и я войду в крепость с его помощью. Тогда я разыщу своего дядю и сообщу ему о том, что произошло. Ты и остальные будете ждать у входных ворот, доставите провизию и получите награду. После этого ты и твои люди вольны вернуться в страну алачуа, но, о Хас-се! -- добавил он в порыве искренней привязанности. -- Мне очень жаль расставаться с тобой, ибо ты стал мне дороже родного брата!
Затем они вдвоем вернулись к Ях-чи-ла-не, который был несколько встревожен и даже обижен их долгим таинственным перешептыванием, к которому его не пригласили присоединиться. Он испытал большое облегчение, когда Хас-се сказал ему, что Ренэ нашел безопасный способ свидания со своими, и с готовностью разрешил им двоим отправиться вместе в каноэ, пообещав в то же время терпеливо ждать возвращения Хас-се.
С предельной осторожностью двое подростков приблизились к форту в том месте, где его стены вплотную подходили к берегу реки. Здесь, под переплетением лоз дикого винограда, Хас-се сдвинул большой кусок коры, который очень напоминал окраской окружающую почву и открыл отверстие, настолько узкое, что в него мог пролезть только один человек. Он протиснулся в туннель, который тянулся под землей прямо от реки. Ренэ осторожно последовал за ним, и они вдвоем медленно пробирались ощупью сквозь непроглядную тьму. Белому парню показалось, что пройдена уже, должно быть, целая миля, прежде чем они добрались до конца, хотя на самом деле дорога заняла всего около сотни ярдов.
Наконец Хас-се остановился, приподнял другой кусок коры, который покоился у него над головой, и прошептал, что теперь они находятся прямо под домом коменданта, который был построен на каменных опорах, возвышавших его почти на два фута над землей.
Затем Хас-се лег в узком проходе, в то время как Рене пополз по его телу, пока не оказался прямо под отверстием. Затем, тепло пожав руку Хас-се, он подтянулся на поверхность, предоставив парню-индейцу возвращаться обратно к тем, кто ждал его снаружи.
Снова оказавшись на свежем воздухе, Ренэ, как и говорил Хас-се, действительно оказался под домом и даже сильно ударился головой об одну из его балок, прежде чем осознал, насколько неглубоким было пространство между ним и землей. В возбуждении, не обращая внимания на тупую боль от удара, он снова закрыл вход в туннель куском коры и на четвереньках выполз из-под здания, в котором, как только он вышел за его пределы, сразу узнал дом своего дяди Лодоньера.
Глубокая тишина царила во всем большом доме, и не было видно никакого света, кроме слабого отблеска, пробивавшегося сквозь щель под одним из нижних ставней, перед которым стоял Рене. Он был удивлен, не встретив часового, который раньше всегда расхаживал перед домом коменданта, ибо он ничего не знал ни о мятеже, ни о том, что все, кроме часовых у ворот, были отозваны. Прислушавшись с минуту и ничего не услышав, он подошел к окну, из-под которого пробивался луч света, и тихонько постучал по ставню. Ему пришлось повторить это несколько раз, прежде чем он привлек внимание изнутри. Наконец он услышал хорошо знакомый голос своего старого наставника, художника Ле Мойна, который громко спросил:
-- Что там? Кто это здесь ходит?!
Ставни не открывались, и Ренэ постучал снова. Это наконец заставило погаснуть свет, одна створка ставня осторожно приоткрылась, и Ле Мойн спросил нервным голосом:
-- Кто здесь и что у тебя за дело ко мне в такой час?
-- Ш-ш-ш! - шепотом ответил Ренэ. - Это я, Ренэ де Во. Ни о чем меня не спрашивайте, но впустите меня, чтобы я мог немедленно поговорить с моим дядей-комендантом. У меня есть для него новости чрезвычайной важности.
Ле Мойн сразу узнал голос своего любимого и давно потерянного ученика и дрожащими от нетерпения руками поспешил широко распахнуть ставни и помочь ему пролезть через окно. Когда он благополучно затащил парня внутрь, то горячо обнял егои расцеловал в обе щеки. Затем он сказал:
-- Твой дядя болел и все еще слаб, но если твое дело действительно так срочно, как ты утверждаешь, я немедленно сообщу ему о твоем появлении. Однако, я должен сообщить ему эту радостную весть мягко и неспеша, ибо опасаюсь эффекта передозировки радости!
Итак, добрый человек, шаркая в своих расшнурованных тапочках, направился к комнате, в которой лежал Лодоньер, а Ренэ без его ведома последовал за ним по пятам.
В комнате коменданта Ле Мойн начал с этого:
-- Месье, у меня послание от мертвеца!
-- Да, ты всегда был мечтателем, чего уж. -- раздраженно ответил больной.
-- Нет, на этот раз это не сон, а живая реальность!
-- Тогда мертвые ожили, и ты имеешь дело не с ними, а с живыми.
-- Это действительно так, и он очень дорог вам, тот которого вы считали потерянным!
-- Да что ты такое говоришь? - воскликнул старый шевалье, в волнении садясь в постели.
-- Тот, кто дорог мне, кого я считал потерянным, а теперь он здесь? Это может быть никто иной, как Ренэ, сын мой. Где он? Почему он медлит увидеться со мной?
-- Он не медлит, дядя! - раздался радостный голос за дверью, и в следующее мгновение дядя и племянник заключили друг друга в крепкие объятия, а на глазах доброго Ле Мойна выступили слезы сочувствия и радости.
Как можно короче и приберегая подробности для другого случая, Ренэ рассказал своему дяде, что он посетил страну алачуа и вернулся с двенадцатью каноэ, нагруженными кукурузой, за которую он пообещал от своего имени двенадцать мешков товаров, подобных описанным им, и благополучное возвращение индейцев домой. Он добавил, что те, кто пришел с ним, хотели отбыть той же ночью, а сейчас ждали его у водных ворот.
-- Увы! - воскликнул Лодоньер, услышав это. - Я уже не в силах сдержать твое слово. Пока я лежал здесь как парализованный, другой человек принял командование, ибо знай, мой дорогой мальчик, что форт Кэролин и все, что в нем находится, перешло в руки бунтовщиков, возглавляемых ни кем иным, как твоим старым другом Симоном, оружейником. Иди к нему, и я не сомневаюсь, что он поступит с этими твоими друзьями так, как ты им и обещал, ибо провизия, подобная той, что по твоим словам, даже сейчас находится возле форта, слишком редкий товар в его стенах, чтобы ею пренебрегли даже мятежники. Но, парень, возвращайся ко мне как можно скорее, ибо вид твоего храброго лица - как бальзам для раненого, а твое отсутствие огорчило меня сильнее, чем я могу это выразить!
Итак, Ренэ отправился на поиски оружейника Симона, и своим внезапным появлением так напугал старого солдата, что несколько мгновений он ничего не мог поделать, кроме как смотреть на него с полнейшей потерей дара речи, и со смесью ужаса и изумления на лице.
В конце концов Ренэ удалось убедить лидера мятежников, что он не призрак, а живой Ренэ де Во, состоящий из плоти и крови. Он дал уклончивый ответ на подозрительный вопрос Симона о том, как ему удалось проникнуть в форт, и поспешил рассказать ему, даже более кратко чем коменданту, об успешном путешествии, которое он совершил, и о провизии, которую необходимо немедленно доставить в форт.
-- По правде говоря, господин Ренэ - сказал Симон, когда полностью переварил услышанное - я испытываю глубокое отвращение к этому мятежу, и если бы твой дядя всего лишь разделял наши взгляды относительно отъезда из этой страны, я бы с радостью отдал снова ему всю власть. Несмотря на это, я больше всего хочу руководствоваться его суждением в вопросах, подобных твоему. Как он и говорит, надо принять провизию, в которой мы действительно остро нуждаемся, и передать товары, которые ты обещал индейцам. Так и будет сделано. Однако можешь ли ты с уверенностью поручиться, что, когда ворота откроются, они не ворвутся с намерением захватить форт и хладнокровно перебить нас?
-- Конечно, могу! - с негодованием ответил Ренэ. - Разве те, кто желает тебе зла, сражались бы за тебя так же доблестно, как эти самые мои друзья, всего несколько часов назад? Это ведь их храброе нападение спасло тебя от дикарей возле ракушечного кургана и позволило тебе безопасно добраться до форта.
-- Что?! Да что ты говоришь! Действительно ли это твой отряд так доблестно пришел нам на помощь, когда мы так неудачно попали в засаду дикарей? Да благословят тебя небеса, парень! Эти твои друзья станут и моими друзьями в предстоящих трудах этого дня. Давай-ка поспешим к ним. Значит, это был твой храбрый крик «Франция на помощь!», который так весело разнесся по лесу, хотя в то время я не верил собственным ушам и очень удивлялся, кем могли быть наши неизвестные друзья. Ты благородный юноша, и это только добавит чести твоему имени!
Сказав это, Симон направился к входным воротам, отпустив стражников и приказав им сопровождать его по дороге. У ворот они обнаружили Хас-се, Ях-чи-ла-не и остальных, ожидавших их, согласно договоренности, и Симон и его солдаты очень обрадовались, когда увидели двенадцать каноэ с зерном, ибо оно прибыло как раз вовремя, чтобы предотвратить голод внутри стен форта Кэролин.
Пока под руководством Симона провизия со всей возможной поспешностью доставлялась на склад, Ренэ и Ле Мойн наполняли двенадцать мешков товарами, которыми должны были расплатиться. Лично от себя Ренэ подготовил подарки для Хас-се, также не была им забыта и его прекрасная сестра Нетла. Храбрый Ях-чи-ла-не получил ножи и топоры, которые счел подарками огромной ценности.
Ренэ также порадовал молодых воинов алачуа, проведя их внутрь форта и показав им, насколько это было возможно при свете фонарей, огромные «громовые луки», голоса которых они слышали тем утром, находясь еще за много миль отсюда.
Было уже за полночь, когда гости собрались уходить, и Ренэ и Хас-се попрощались друг с другом с переполнявшими их сердца печалью, ибо они полюбили друг друга больше чем братья, и боялись оба, что могут никогда больше не встретиться.
Одно за другим, каноэ алачуа бесшумно, словно цепочка из зарослей чертополоха, отчаливали от водных ворот и мгновенно исчезали из виду в ночном тумане, который мягким сизым занавесом навис над всей рекой. Ренэ провожал их взглядом, а затем, пройдя в свою комнату, бросился на кровать и почти мгновенно погрузился в глубокий сон, настолько он был измотан волнующими событиями предыдущего дня.
Когда Ренэ проснулся, было уже позднее утро. Несколько мгновений он в замешательстве озирался по сторонам, не в силах объяснить отсутствие ставшего уже привычным открытого неба, характерного для его недавней жизни. Как только он вспомнил, где находится, быстро вскочил и оделся, наскоро позавтракал и пошел в комнату своего дяди.
Он с радостью обнаружил, что комендант чувствует себя настолько окрепшим, что впервые за несколько недель встал и, расположившись в большом мягком кресле у окна, с нетерпением ожидал уже своего племянника. Выражение великой радости осветило лицо старого солдата, когда Ренэ вошел в комнату, и он благословил Того, кто снова вернул ему эту отраду его преклонных лет. Затем они разговорились, и прошло несколько часов, прежде чем Ренэ рассказал все подробности своего замечательного путешествия по неизведанной глуши внутренних районов страны, а Лодоньер, в свою очередь, рассказал все подробности мятежа и разъяснил нынешнее положение дел в форте Кэролин.
В заключение рассказа Ренэ его дядя сказал:
-- Ты вел себя как мужчина, мой мальчик, и как истинный сын нашего благородного дома. Успешное завершение твоего предприятия также дает тебе прощение за то, каким образом ты взялся за него. Однако я должен предупредить тебя, что, если ты не хочешь, чтобы тебя считали мятежником, никогда больше не бери на себя руководство подобными делами под командованием вышестоящего офицера.
Ренэ опустил голову в ответ на этот мягкий упрек и пообещал дяде, что в своих будущих действиях он будет полностью руководствоваться им, пока они поддерживают друг с другом те добрые отношения, какие у них сложились сейчас.
Он был поражен и встревожен, узнав о планах мятежников относительно оставления форта, и попросил разрешения у своего дяди попробовать отговорить оружейника Симона против этого решения. Получив согласие, он провел долгий и серьезный разговор со старым солдатом, но ничего не добился.
-- Бесполезно, мастер Ренэ - сказал оружейник грубым тоном, но без злобы, потому что он испытывал сильную привязанность к парню, впрочем как и все другие, кто его знал - бесполезно спорить, потому что уже поздно. Мы полны решимости покинуть эту страну голода и страданий и, по крайней мере, приложить все усилия для того, чтобы сложить свои кости в земле прекрасной Франции. Наш корабль готов к отплытию, и провизия, которую ты так храбро доставил, послужит нам пищей. Мы больше не осмеливаемся показываться за стенами форта, потому что лес полон краснокожих дикарей, которые жаждут нашей крови, и если мы останемся здесь еще надолго, то все умрем, как крысы в мышеловке. Так что отнесись к этому вопросу как можно лучше, молодой господин, и окажи нам свою помощь в подготовке к отъезду.
Ренэ не мог помогать мятежникам и по-прежнему оставаться верным своему дяде, но он мог подготовить шевалье к оставлению форта и он оказал последнему ценную услугу, собрав и упаковав все его важные бумаги для немедленного вывоза.
Недавно построенное судно, которое вряд ли годилось для такого грандиозного путешествия, было спущено на воду и полностью оснащено, так что через две недели после возвращения Ренэ оно было объявлено готовым к выходу в море, и началась погрузка припасов на борт. Это происходило так быстро, что еще через неделю с форта Кэролин было вынесено все, кроме его тяжелых орудий и других тяжелых вещей, которые пришлось оставить, и уже был назначен день отплытия.
Вскоре после рассвета, одним прекрасным утром в начале нового года, гарнизон маршем поднялся на борт судна. Лодоньер, протестовавший до последнего, в сопровождении своего племянника и верного Ле Мойна, был занесен на борт на носилках. Затем паруса наполнил легкий бриз, и маленькая компания, которая всего несколько месяцев назад строила этот форт с такими отважными сердцами и большими надеждами, отчалила от него, бросая его на произвол судьбы, хотя над его стенами все еще развевалось широкое знамя Франции. Они ожидали и даже надеялись никогда больше его не увидеть, и даже ужасное путешествие, которое они собирались предпринять на маленьком суденышке, казалось им менее страшным, чем продолжение той невыносимой жизни, от которой они убегали.
Глава 13
Прибытие Жана Рибо
Пока беглецы из форта Кэролин стояли в устье реки Мэй, ожидая окончания шторма, огромные волны которого разбивались об отмель столбами брызг и холмами пены, а также и попутного ветра, при котором можно было бы выйти в море, они попытались довести до ума свое безумное судно и сделать его более мореходным. Его швы, законопаченные мхом и просмоленные, уже открылись во многих местах, так что началась сильная течь, и только постоянная работа у насосов удерживала пока посудину на плаву.
Лодоньер даже не надеялся на успешное завершение этого путешествия, и когда он поделился своими опасениями с Ле Мойном и Ренэ де Во, эти трое нашли слабое утешение в мысли о том, что им все же придется покинуть тихие воды реки и выйти в бурное море, которое почти наверняка сулило им лишь могилу. Однако у них не было другого выбора, кроме как идти дальше вместе с остальными, ибо остаться здесь означало бы попасть в руки дикарей и, таким образом, встретить более ужасную смерть, чем та, которую предлагает морская пучина.
Несколько дней они ожидали возможности отплыть, и наконец она представилась. Огромные волны утихли, ветер подул с правой стороны, и, расправив все свои жалкие паруса, маленькая группа белых людей смогла перевалить свое судно через отмель и, смело выйдя в море, распрощалась - как они думали, навсегда - с берегами, на которых они так сильно страдали.
Но судьба распорядилась иначе, и их путешествие вскоре подошло к концу, потому что, когда земля уже почти ушла из виду и представляла собой низко висящее на западе облако, с корабля внезапно донесся волнующий крик:
-- Парус, хо!
Глаза всей команды были жадно устремлены на белое пятнышко, видневшееся далеко на юге, и с тревогой обсуждался его вероятный характер и принадлежность. Многие были уверены, что это был один из кораблей адмирала Рибо, с долгожданным подкреплением, но еще столько же были уверены в том, что это был испанский корабль. Если окажется, что правы последние, то их могла ожидать только смерть или жестокий плен, ибо, будучи гугенотами, они знали, что испанские католики не проявят к ним милосердия.
Пока они напряженно следили за парусом, к нему присоединился еще один и еще, пока они не увидели, что на них надвигается большой флот. Только постоянная работа у насосов удерживала их собственное жалкое суденышко от потопления, поскольку оно ползло черепашьими темпами, по сравнению с быстрым продвижением приближающегося флота, и те, кто находился на его борту, прекрасно осознавали, что в любом случае бегство невозможно. Они также не были в состоянии защититься от нападения даже самого маленького из приближающихся кораблей. Поэтому им ничего не оставалось, как молиться о том, чтобы пришедшие оказались друзьями, а не врагами.
Наконец Лодоньер, которого вынесли на палубу вместе с кроватью, заявил, что судя по оснащению и общему виду, корабли, за которыми они наблюдали, не были французскими. При этих словах чувство глухого отчаяния охватило всех, кто его слышал, ибо они подумали, что если это не французские корабли, то уж точно испанские.
Однако через мгновение это отчаяние сменилось самой дикой радостью, потому что с грот-мачты переднего корабля от дуновения свежего бриза затрепетало не ненавистное жестокое желтое знамя Испании, а храбрый кроваво-красный флаг Англии.
Приветственные крики вырвались из глоток Лодоньера и его людей. Они танцевали по палубе, словно обезумев от мыслей о своем великом избавлении, и быстро подбежали к своему собственному флагу с лилиями Франции на верхушке мачты. Когда его рассмотрели, это послужило сигналом для приветственного грохота пушек головного английского корабля, который вскоре после этого был поставлен в дрейф на расстоянии менее полумили от них.
Английский флот оказался флотом храброго сэра Джона Хокинса, грубоватого старого морского короля, само имя которого наводило ужас на всех испанцев. Он возвращался в свою страну из одного из знаменитых круизов по испанским островам и Вест-Индии, которые уже тогда принесли ему мировую известность. Он захватил много испанских кораблей, груженных сокровищами в виде золота и серебра с рудников Мексики и Перу, и когда он узнал о печальном положении шевалье Лодоньера и его людей, он немедленно предложил предоставить им один из своих кораблей, на котором они могли бы безопасно отправиться в свою страну. Более того, когда ему сказали, насколько скудны их запасы провизии, он снабдил корабль, который собирался им подарить, запасом продовольствия, которого им хватило бы на несколько месяцев.
От имени короля Франции Карла IX Лодоньер, который снова принял командование своей маленькой ротой, не подвергаясь сомнению со стороны мятежников, поблагодарил храброго англичанина за его великую доброту к ним и принял его щедрые подарки. Затем английский флот, отдав прощальный салют из своих громогласных пушек, отчалил и продолжил свой обратный путь. В то же время французы отправились обратно к реке Мэй, где они собирались перенести все имущество со своего ветхого судна на новый крепкий корабль, который они получили от английского адмирала. Так случилось, что закат того богатого событиями дня застал их в том самом месте, откуда они так охотно уплыли тем же утром, и никогда уже не ожидали увидеть эти берега снова.
В это время Лодоньер предпринял еще одну попытку убедить своих людей вернуться на службу в форт Кэролин, и там терпеливо ожидать прибытия Жана Рибо. Теперь, когда у них был запас провизии и хороший корабль, это можно было сделать без всяких страхов, но опять у него ничего не вышло.
Оружейник Симон, выражая чувства всех остальных, за исключением только Ле Мойна и Ренэ де Во, сказал:
-- Из-за потерь от войны и лихорадки мы не в состоянии изгнать дикарей, которые, несомненно, уже полностью овладели фортом. Если мы все-таки вернемся туда, что мы сможем сделать, кроме как оставаться там до тех пор, пока не иссякнут ниспосланные небом запасы провизии? И разве мы тогда не окажемся в таком же печальном положении, в каком были и раньше? Нет, ваше превосходительство, давайте вернемся на нашу родину, пока имеем такую возможность, и не будем больше задерживаться здесь в надежде на помощь, которая, похоже, никогда не придет.
Таким образом Лодоньер, оставаясь в меньшинстве, был вынужден смириться с ситуацией, как он делал это и раньше. Работа по переноске вещей с одного судна на другое продвигалась быстро, а когда все было сделано, и они уже были готовы пуститься в море во второй раз, стихия снова восстала против них, и в течение целой недели они видели только непреодолимую стену из волн с пенными гребнями, которые с грозным ревом разбивались о берег.
Однажды ближе к вечеру, когда их терпение почти истощилось из-за этой утомительной задержки, все сердца вновь затрепетали от сообщения о еще одной флотилии кораблей, замеченных далеко в море, но явно приближающихся к суше. Последовала тревожная ночь, ибо члены маленькой команды снова были раздираемы противоречивыми страхами и надеждами. Были ли эти корабли французскими, английскими или испанскими? Только дневной свет мог дать ответ на этот вопрос.
Наконец утро пришло, и когда взошло солнце, его первые лучи упали на семь высоких кораблей, спокойно стоявших на якоре за пределами отмели. На каждом в золотистом солнечном свете красовалось знамя Франции с лилиями.
При виде этого великолепного зрелища, на борту корабля Лодоньера воцарилась истинная радость. Наконец-то прибыло долгожданное подкрепление. Больше не было разговоров ни о мятеже, ни о том, чтобы покинуть страну. Теперь раздавался только один крик:
-- Да здравствует форт Кэролин, смерть дикарям!
Собрав все паруса на своем новом корабле, с его пушками, отдающими приветственный салют, и флагами, развевающимися на ветру со всех сторон, они поплыли по все еще беспокойной воде, чтобы поприветствовать вновь прибывших со своей родины. Это действительно был адмирал Жан Рибо со своим флотом, доставивший подкрепление маленькой колонии. На борту его флагманского корабля «Тринити» состоялась радостная встреча между ним и его доверенным лейтенантом, отважным Лодоньером, который при поддержке Ренэ де Во и Ле Мойна, нашел в себе силы подняться туда.
Адмирал был крайне возмущен, когда услышал о мятеже, и сурово наказал бы мятежников, если бы Лодоньер не вступился за них, оправдываясь их страданиями и отчаянием от долгого ожидания прибытия подкрепления.
Самое пристальное внимание было уделено рассказу о храбрых подвигах Ренэ де Во. По окончании совещания адмирал послал за ним и заставил его покраснеть настолько сильно, насколько позволяли его загорелые щеки, высоко оценив мужество и мудрость, проявленные им во время путешествия в страну народа алачуа. В заключение адмирал сказал:
-- Если бы твои годы это позволяли, ты должен был бы получить рыцарское звание, ибо никогда еще оруженосец не заслуживал его более достойно. В будущем Жан Рибо будет лично заботиться о твоем благополучии и скорейшем продвижении по службе!
Услышав эти хвалебные слова от самого адмирала, Ренэ почувствовал, что с радостью в одиночку сразился бы со всей бандой семинолов, и до конца того дня он считал себя самым счастливым парнем на свете.
Лишь один из кораблей адмирала Рибо имел такую легкую осадку, которая позволила бы ему пересечь отмель, и поэтому этот корабль вместе с кораблем Лодоньера должен был перевезти всех вновь прибывших колонистов и все необходимые припасы в форт Кэролин. Процесс доставки занял много дней, поскольку триста новых колонистов привезли с собой огромное количество провизии, военного снаряжения, инструментов и всевозможных предметов, необходимых для строительства и оснащения других фортов в Новом Свете, и все это нужно было грузить на баржу и перевозить дальше вверх по реке.
Когда новоприбывшие впервые увидели форт, они были глубоко разочарованы, увидев его разбитым и покинутым. Приблизившись к нему поближе, они мельком заметили нескольких дикарей, которые все еще выискивали добычу в его стенах, и глядя на них они получили свои первые впечатления об обитателях Нового Света.
Ренэ был очень рад возвращению в форт, и он сразу подумал:
-- Скоро людям Микко придет время снова вернуться в свои охотничьи угодья. Тогда я снова увижу Хас-се, и может быть, мне удастся убедить его когда-нибудь поехать со мной во Францию!
Вскоре его мысли были заняты другим, потому что даже в это время ужасная буря, которая уже давно собиралась, вот-вот должна была обрушиться на этот маленький отряд гугенотов. Даже в то время, когда они с таким удовольствием восстанавливали свой форт и планировали новое поселение, которое должно было вечно процветать как убежище для преследуемых за их религию, могущественный враг, который кто был даже более жесток, чем могущественен, был уже на пути к уничтожению и форта, и их самих.
Дон Педро Менендес с флотом из тридцати четырех кораблей и тремя тысячами солдат был отправлен в Новый Свет королем Испании. Ему было приказано захватить и удерживать во владении всю страну, известную тогда как Флорида, которая простиралась на север до английского поселения в Виргинии и не имела западных границ. Он должен был построить форт и основать город, но прежде всего он должен был обнаружить и уничтожить колонию еретиков, которые, как сообщалось, обосновались на этой территории.
Вскоре после прибытия долгожданного Рибо и испанский флот добрался до побережья, и плывя на север, испанцы однажды поздно вечером обнаружили французские корабли, стоявшие на якоре у устья реки Мэй. В полночь они тоже встали на якорь на расстоянии оклика от французского флота, и с палубы «Сан-Палайо», корабля под испанским флагом, протрубили в горн. На это немедленно ответили с «Тринити», и с палубы своего корабля Менендес, с большой учтивостью, осведомился:
-- Джентльмены, откуда взялся этот флот?
-- Из Франции -- последовал ответ.
-- Для чего он здесь?
- Доставил людей и припасы в форт, который король Франции приказал построить в этой стране, и основать еще много других, во имя него.
-- Вы католики или еретики?
-- Мы гугеноты, а кто вы такие, чтобы задавать столько вопросов?
За этим последовал горький ответ:
-- Я дон Педро Менендес, адмирал этого флота. Он принадлежит королю Испании, его величеству дону Филиппу II, и я прибыл в эту страну, чтобы уничтожить всех еретиков, обнаруженных в ее пределах, будь то на море или суше. Я могу не оставить никого в живых, и на рассвете моя цель - захватить ваши корабли и убить всех еретиков, которые будут на них находиться.
На этом Рибо и его люди прервали речь напыщенного испанца насмешками, умоляя его не ждать до утра, чтобы привести свою угрозу в исполнение, а немедленно прийти и убить их.
Это так сильно разозлило испанского адмирала, что он приказал своим капитанам поднять якоря на всех кораблях и немедленно атаковать французский флот, хотя стемнело к тому часу уже порядочно. Он был так взбешен, что метался по палубе, как сумасшедший, и собственными руками помогал вести приготовления к битве. Через несколько минут весь испанский флот обрушился на шесть французских кораблей, но команды этих кораблей не бездействовали, и прежде чем враги смогли добраться до них, они тоже подняли паруса и вышли в море. Остаток ночи испанцы преследовали их, но благодаря превосходящему морскому мастерству, корабли Рибо вскоре оказались на безопасном расстоянии от преследователей, которые на рассвете прекратили погоню и повернули обратно к реке Мэй, намереваясь атаковать форт Кэролин.
Тем временем адмирал Рибо отправил в форт сообщение о приближении испанского флота, и Лодоньер собрал все свои силы в устье реки и установил там несколько тяжелых орудий. Здесь он предложил воспрепятствовать высадке неприятеля и, если возможно, помешать ему пересечь отмель, прямо внутри которой он поставил на якорь два своих небольших судна, так что их орудия господствовали теперь над всем узким проходом.
Когда Менендес вернулся после безуспешного преследования кораблей Рибо и увидел эти военные приготовления, он почувствовал, что было бы неразумно пытаться высадить свои войска через прибой или форсировать мелководье, и поэтому он приказал своим капитанам двигаться на юг, к реке Дельфинов. Достигнув ее, суда поменьше пересекли отмель в устье и бросили якорь напротив индейской деревни Селой, где Ренэ де Во впервые ступил на землю Нового Света и где он получил свое индейское имя Та-лах-ло-ко.
Здесь Менендес решил построить свой форт и основать город, который он надеялся сделать столицей великого и славного королевства и из которого он предполагал проводить диверсии против гугенотов форта Кэролин. На следующий день после своего прибытия он высадился с величайшей помпой и церемонией, и торжественно заявил о вступлении во владение этой страной от имени короля Испании. Как только он это сделал, пушки всех кораблей, стоявших на реке, разом выстрелили с могучим грохотом, на который ответил отдаленный гул других испанских орудий, что стояли на якоре далеко в море. В то же время затрубили все горны, и воздух наполнился ликующими криками солдат и хвалебными гимнами, которые распевала большая группа священников. В тот же миг огромный олень, стоявший перед домом совета индейцев, был повален вместе с высоким шестом, на который он был водружен, а на его место испанцы воткнули крест.
Простодушные жители деревни были так напуганы этим святотатством и громким шумом ликования, что не знали, в какую сторону повернуть для бегства, пока их не переловили жестокие солдаты и либо убили, либо заставили работать вместе с неграми-рабами, привезенными из Вест-Индии, помогая в возведении укреплений. Вступив таким образом в долговременное владение страной, Менендес провозгласил, что новый город, основанный на дымящихся, окровавленных руинах милой маленькой индейской деревушки Селой, должен называться Сан-Агустин (San Agustin), и это название он носит по сей день, а река Дельфинов теперь известна, как река Сан-Агустин (на англ. St. Augustine, Сент-Огастин).
Когда сбитый с толку вождь индейцев селой узнал, что эти странные белые люди собираются уничтожить его деревню, он выразил яростный протест против их жестоких намерений, но к нему отнеслись не больше, чем если бы он был лающей собакой. Они убили бы его, но он собрал нескольких своих отборных воинов, и вместе с ними бежал в поисках защиты к своему белому другу Лодоньеру в форт Кэролин, куда он добрался на следующий день.
Но попасть в форт оказалось не просто, поскольку после нападения семинолов его гарнизон с подозрением относился ко всем индейцам, и если бы не Ренэ де Во, его бы прогнали. Ренэ случайно оказался у ворот, когда часовой окликнул новоприбывших, и узнав старого доброго вождя, который был так добр к нему и которого он знал как друга своего дяди, приказал часовому впустить этих индейцев, в то же время дав свое слово в их добропорядочности.
Как только Ренэ оценил всю важность известий, принесенных этими беглецами, он сразу же отвел вождя к Лодоньеру, которого лихорадка все еще не отпускала настолько, что он был заперт в своей комнате.
Бедный старый вождь рассказал свою жалкую историю Лодоньеру и попросил его могущественной помощи в изгнании этих злых белых людей, которые обращались с ним так не похоже на всех остальных белых, которые бывали в его деревне. Пообещав сделать все, что в его силах, Лодоньер немедленно отправил гонца вниз по реке к адмиралу Рибо, который уже вернулся со своими кораблями и они снова встали на якоря за отмелью.
В ответ пришел приказ всем солдатам форта Кэролин немедленно присоединиться к флоту, поскольку адмирал предлагал плыть на юг и атаковать этих дерзких испанцев прежде, чем они успеют возвести укрепления или настолько укрепить свои позиции, что атаковать их будет уже бесполезно.
Затем в форте наступило время невероятной суеты и возбуждения. Мужчины сновали туда-сюда, собирая свое оружие, женщины и дети кричали и рыдали - многих из них привезли вместе с новыми колонистами - и собаки заливались лаем.
Ренэ де Во умолял своего дядю разрешить ему сопровождать солдат, но Лодоньер сказал «Нет», что в орден не входят мальчики, и он мог бы оказать большую услугу, оставшись в форте.
Итак, солдаты ушли, чтобы присоединиться к флоту, оставив для защиты форта только стариков, больных, женщин и детей. Помимо коменданта и Ренэ де Во, среди тех, кто остался были художник Ле Мойн и старый Симон, оружейник, которому было поручено командование охраной.