Колхозная жизнь продолжалась, как будто ничего и не произошло. Только из-за отсутствия мужиков женщинам приходилось работать за двоих.
Ни бомбёжек, ни выстрелов, даже не верилось, что где-то там идёт война. Информации о событиях на фронте было очень мало, а та, которая имелась в официальных сообщениях, совершенно не отражала действительного положения дел на фронте.
Первые признаки войны стали проявляться только в начале августа. Это проходящие по большаку подводы с беженцами из-под Минска и Смоленска. Их рассказы были ужасны. Разрушены города и сёла. Тысячи жертв среди мирных граждан.
Об эвакуацию объявляли с опозданием, и она часто срывалась из-за быстрого продвижения немецких войск. Миллионы людей были вынуждены остаться и жить в условиях фашистской оккупации.
Когда дошёл слух о взятии Смоленска, председатель колхоза вместе с правлением разработал план эвакуации. Он связался и договорился с несколькими колхозами Московской области о размещении людей, скота и техники. Было расписано каждому колхознику, что вывозить, что уничтожать.
Оперуполномоченный райкома по обороне и помощи Красной Армии появился в правлении колхоза неожиданно, хотя всего несколько дней назад с им уже были решены все вопросы по сдаче мяса и другого продовольствия. Первое, что он сделал, подошёл к стене, где висел план эвакуации, и сорвал его. «Доложила всё-таки какая-то сволочь», - пронеслось в голове председателя.
- Захотел под суд! Под расстрел! Какая эвакуация! – кричал, брызгая слюной уполномоченный, - Ты создаёшь у людей неуверенность в победе. Вызываешь панику и нездоровые настроения! Ты! Коммунист! Ты, думал, прежде чем это делать!
Он впервые разговаривал с председателем на ты. И тот понял, легко он не отделается.
- Я просто подготовил всё, чтобы ни что не досталось врагу.
- Не досталось врагу. Какому врагу! Где он враг! Покажи!
Через два часа после отъезда уполномоченного, председателя вызвали по телефону в райком, где и арестовали.
Жить становилось всё труднее. Продмаг в Глушково закрыли, в Холме из магазинов расхватывали всё, что только можно. Соль, мыло, спички, сахар, крупа стали дефицитом, не говоря уж об одежде и обуви, особенно детской. Деньги обесценивались с каждым днём, да, и где было их взять колхознику.
Женщины быстро нашли выход. Большое количество картофеля и свёклы, предназначенной для корма колхозным свиньям, после зимы было подмороженным и подгнившим, и с появлением свежих кормов оказалось не нужным. Председатель, ещё до ареста, разрешил колхозникам брать полусгнившие овощи для кормления домашнего скота.
Но женщины стали использовать их совсем для другой цели. Первой похвасталась перед бабами Александра Японкова, по прозвищу «Японка». Это прозвище она получила ни, только, по схожести с фамилией, но и потому, что всегда вместо матерных слов говорила: - «Япона мать». Она затворила на гнилом картофеле и свёкле брагу. Получился не очень вкусный, но достаточно крепкий напиток, и бабы получили приглашение его испробовать.
Собравшись как-то вечером у неё, решили устроить винокурню и гнать самогон.
На «толкучке» в Холме за самогон можно было выменять всё что угодно и не только у местных жителей, но и у проезжающих мимо венных.
Осталось только раздобыть необходимое оборудование. Помог Гришка Сергеев. Мобилизация его не коснулась, так как техника и работники машинотракторной станции и так в основном были заняты перевозками военных грузов. Елена, как бы невзначай, намекнула ему об их проблеме, и Григорий согласился помочь. Уже на следующий день он привёз две бочки и несколько медных маслопроводов со списанных тракторов и даже помог смастерить самогонный аппарат.
Винокурню организовали в овраге у ручья, место скрытое за зарослями ольхи и тем более под боком холодная вода, да и дрова вокруг.
После этого над оврагом то и дело появлялся лёгкий дымок, а жители деревни, спускавшиеся за водой к ручью, чувствовали запах винных паров.
Уже через три дня после родов Елена вышла на работы в колхозе. Несколько женщин и подростков, девочек, теребили лён в овине. Мужиков не было, последних, даже из правления и сельсовета, забрали на фронт, поэтому барабан крутили бабы, которые поздоровее. Другие засовывали меж зубчатых валков снопы льна, развязывая и на ходу их расправляя.
В овин вбежал сынишка одной из женщин,
- Идитя быстрее, посмотритя, что деется.
Все поспешили наружу. Над Холм-Жирковским кружили самолёты, выделывая всевозможные фигуры в воздухе, гоняясь друг за другом. Такое видеть здесь не приходилось. Если раз в год и пролетал самолёт, то это уже чудо.
Эта стая самолётов сместилась к югу и скрылась за горизонтом.
- Смотритя, смотритя, - раздался голос того же парнишки.
К Холму подлетали четыре, как всем показалось, огромных двухмоторных самолёта. Самолёты начали кружить над городом и что-то сбрасывать. Падая, эти предметы сверкали на солнце, словно серебряные. Одна из девочек воскликнула,
- Что-то сбрасывают! Девчата, побегли в Холм, может и нам что достанется.
Некоторые из девчат сорвались с места и побежали в сторону большака.
- Куда! Назад! - попытался кто-то из баб их остановить.
Но, куда там, те и не думали возвращаться.
Не пробежали они и ста метров, как со стороны Холм-Жирковского послышались раскаты грома и над городом поднялись густые клубы дыма.
Война пришла и на эту землю, в этот глухой уголок России.
Один из самолётов развернулся и направился в сторону Днепра.
Елена вспомнила про оставленных дома детей и бросилась со всего духа бежать в деревню. Она ещё не успела добежать до первой избы, как начали рваться бомбы, сначала у моста, затем в Глушково, а спустя мгновение раздалось несколько взрывов в Филиппово. Самолёт, делая разворот за разворотом, продолжал вновь и вновь бомбить деревни.
Елена, не обращая внимания на самолёт, приседая от страха после каждого взрыва, продолжала бежать к избе свекрови.
У одной из разрушенных бомбами изб ей всё же пришлось задержаться. Среди разбросанных взрывом брёвен на земле лежал хозяин, дед Макар. Увидев Елену, он стал просить о помощи. Добравшись до него она ужаснулась, его внутренности лежали рядом с ним, а он пытался запихнуть их обратно. Елена не смогла вынести такое зрелище, да и чем она могла помочь. Она отвернулась и не произнеся ни слова, переступив через брёвна поспешила поскорее уйти, но ещё долго слышала крик деда,
- Лена, помоги!.. Лена, помоги!..
Она закрыла уши ладонями и пошла, не надеясь уже увидеть живыми своих родных.
Изба свекрови была цела, если не считать нескольких, вывалившихся стёкол. У Елены отлегло от сердца.
Свекрови в избе не было. Дети, обнявшись, сидели под столом.
- Бабушка ушла за водой на родник, - дрожащим от страха голосом сообщил Толя.
Подхватив Нину на руки и сжав руку сына, Елена вышла из избы и быстро зашагала в сторону оврага. Уже выйдя из деревни, она вдруг вспомнила о Шуре, так назвали новорождённую, в честь её бабушки Александры.
Елена подошла к ближайшему стогу и, раскопав небольшую нишу, усадила туда детей, прикрыв сеном,
- Не бойтесь. Самолёт улетел.
Елена шла к своему дому и молила бога, чтобы её новорождённая дочурка была жива.
Уже издали она увидела, что рядом с домом образовалась огромная яма. Дом устоял, но взрывом была выбита наружная дверь, разбиты все стёкла и сорвана часть крыши.
Пролезая в сенях по упавшим с крыши жердям, она боялась даже подумать, что её может ждать внутри. Дверь в горницу была раскрыта, видно взрывной волной. Елена медленно приближалась к, подвешенной к потолку у кровати, люльке. Стояла полная тишина, словно в люльке никого не было. В стенке люльки зияла огромная дыра.
Елена сорвала с головы платок и прижала руки к груди,
- Господи, за что мне это наказания? Пускай я грешница, но дите невинное, в чём провинилось?
В это время в люльке послышалось какое-то шевеление. Елена заглянула внутрь. Малютка крепко спала и только шевелила ручками и ножками пытаясь освободиться от пелёнок.
Вновь раздался рёв моторов и у моста загремели взрывы.
Немецкий пилот, сбросив бомбы на мост, стал расстреливать из пулемёта мечущихся по деревне людей и животных.
Всё затихло.
На удивление Елене маленькая Шура продолжала спать, как ни в чём не бывало, - «Вот, уже и привыкла к шуму. Да разве можно к этому привыкнуть».
Елена взяла дочурку на руки, поцеловав, прижала её к себе и поспешила к стогу, опасаясь следующего налёта.
Когда она вышла из избы и посмотрела в сторону Глушкова, она не узнала деревню. Несколько домов разрушено, в конце деревни горели две избы и сельсовет, рядом суетились люди, спасая стоящие рядом с пожаром избы, поливая их водой.
Елена обошла стороной дом деда Макара и подходя к стогу услышала, как пятилетний Толя отчитывает плачущую двухлетнюю Нину,
- Замолчи, хватит реветь. Самолёты улетели, скоро мамка придёт.
Он всей душой надеялся, что так и будет, но своим детским умом уже понимал, что это может и не случиться.
Увидев мать, Толя не выдержал и заплакал.
- Я что говорил… Я что говорил… А ты ревёшь, - отчитывал он сквозь слёзы сестрёнку.
В овраге собрались почти все жители деревни. Как только Елена с детьми спустилась вниз, со всех сторон посыпались вопросы,
- Цел ли мой дом?
- Видела ли кого из моих?
- Разбежался ли скот?
Дети спрашивали про своих матерей, которые работали вместе с ней.
Елена только сейчас вспомнила, что первая бросилась бежать в деревню к детям.
Что могла Елена ответить?
- Овин не разрушен, это значит, ваши мамки живы. И хватит реветь! Гришково и Обляцы кажется не бомбили, так что должно быть там все целы. Про остальных не знаю ни чего.
Ульяна стала извиняться,
- Ты, Лен, уж прости, что не бросилась спасать ребят. Поверь, не смогла. Как бомбы начали падать, такой страх овладел, ноги отказались слушаться. Прости, Лен.
В овраге просидели до вечера, боясь самолётов, - «Вдруг опять прилетят антихристы».
В связи с тем, что её дом был повреждён, Елена решила перебраться к свекрови. Ещё до темноты, вложив в руки Ульяны закутанную в пелёнки дочь, она первая поднялась из оврага и поспешила к своей избе, чтобы перетащить самое нужное и ценное.
Для всех началась новая жизнь.
Перед тем, как идти на работы, детей и стариков отводили в овраг. Это продолжалось до той поры, пока бабка Лукерья ни предложила использовать её старый ещё дедом построенный погреб, которым она не пользовалась с момента вступления в колхоз,
- Неча таперь тама хранить. Негоже рябяткам на холоде и под дождём в овраге сядеть.
Просторный, обложенный изнутри дубовыми брёвнами и с деревянными полами погреб вполне годился для коллективного убежища.
Подростки раздобыли железную печурку, установили на камни и вывели наверх трубу. Из полок смастерили скамейки. Жилище получилось на славу. Погреб, можно сказать, превратился в детский сад, где дети находились под присмотром бабушек, сытые и в тепле. Ребята этому радовалась, никогда ещё они так надолго ни собирались вместе, но было немного жутковато, иногда приходилось сидеть почти в полной темноте, берегли керосин.
Подростки старше двенадцати лет все работали, кто в поле, кто на ферме.
Налётов авиации не было до той поры, пока в окрестностях ни стали окапываться воинские части.
Старший по званию посоветовал новому председателю срочно эвакуироваться,
- Советую поспешить. Этот район немцы пока ещё обошли стороной, но бои идут уже под Вязьмой. Это главное направление удара немецких войск. Если возьмут Вязьму на следующий день немцы будут здесь.
- Как я могу, не было указания из райисполкома.
- Какой исполком! Там уже никого нет. Как только запахло порохом, районное начальство под видом эвакуации архивов погрузило домашнее имущество и родных на грузовик и вчера в ночь умчалось в сторону Смоленского шоссе. Но думаю не избежать им встречи с немцами. В помещении райисполкома расположился штаб нашей дивизии, так что спеши и колхозников поторопи. Скоро здесь такое начнётся, во сне не приснится.
Пригодился план бывшего председателя. Стали собираться к длительной дороге. Все доярки и подростки, работающие при ферме, должны были в обязательном порядке идти вместе со стадом, перегоняемым в район Сычёвки.
Удалось подготовить только три подводы, да и то все кони были из тех, что забраковали военные и не взяли в своё распоряжение. В основном на них загрузили колхозное имущество, архив Сельского Совета да продукты.
Елена приспособила большую тачку с двумя колёсами от велосипеда. Погрузила самое необходимое: кое-что из тёплой одежды, пару одеял, еду на дорогу.
Ульяна категорически отказалась эвакуироваться,
- Мы с Дуняшей уж как-нибудь здеся переживём лихолетье.
Елена не стала настаивать, посчитав, что помощи от неё в дороге будет мало.
Угоняли только дойных коров, молодняк оставили тем, кто решил сохранить колхоз. Объявления по району о всеобщей эвакуации не было, поэтому оставшиеся надеялись, что всё обойдётся.
Председатель выпросил у командира полка бумажку о том, что территория колхоза объявляется прифронтовой особой зоной и подлежит освобождению от жителей и скота.
- Это если остановят и спросят, почему бежите, - уточнил председатель, передавая бумажку Федосье Мироновой самой старшей из баб.
Подростки без труда справлялись со стадом, не давая коровам то и дело поворачивать назад в сторону родной фермы. Но главным было, не упустить их в лес, разбредутся, не поймаешь.
Колонна беженцев растянулась почти на полкилометра. Стадо, несколько подвод и впрягшиеся в тележки и тачки бабы медленно продвигались по большаку в сторону Сычёвки.
На прилегающих к дороге лугах делали остановки, чтобы стадо могло пощипать ещё не совсем высохшую траву и полежать, напившись из луж.
Коров необходимо было регулярно доить, поэтому у людей, сопровождающих стадо и имущество колхоза, в питье и еде недостатка не было. Взрослые и дети просто обпивались парным молоком.
Ближе к концу дня, когда уже выбирали место для ночлега, из-за леса неожиданно появились четыре немецких самолёта. Что это немецкие поняли только тогда, когда они развернулись и стали пикировать.
Раздались крики,
- В лес!.. Бежим в лес!.. Прячьтесь!.. Ложитесь!..
Елена схватила Шуру и Нину и, крикнув Толе,
- Не отставай, - побежала в прилегающий к дороге кустарник, за которым виднелись ели. Не успели они скрыться в кустах, как начали рваться бомбы.
Коровы и люди разбегались кто куда.
Немецкие лётчики наверняка видели, что на дороге нет военных, а только мирные люди, но, даже сбросив бомбы, продолжили расстреливать из пулемётов и людей, и коров.
Елене повезло, она успела забежать в лесу до того, как на опушке начали рваться бомбы. Не останавливаясь, прижав к себе детей, спотыкаясь, иногда падая, всё бежала и бежала в глубь леса. Пятилетний Толя бежал с ней рядом, уцепившись за подол платья.
Остановились, когда не стало слышно ни взрывов, ни выстрелов. Присев на поваленное дерево, усадив рядом плачущую Нину и Толю, держа на коленях, завёрнутую в пелёнки Шуру и успокоив Нину, стала думать и решать, как быть дальше.
От размышлений её отвлёк негромкий плач Шуры. Пришло время кормить. Елена, расстегнув ворот платья, достала грудь и приложила к ней дочурку. Она смотрела на то, как она жадно сосала грудь, и её волнение стало постепенно проходить. Эта малютка единственная из них не испытывала страха и не волновалась за своё будущее.
Елена решила вернуться на большак, поэтому, покормив Шуру, она передала её Толе в руки,
- Сидите здесь и никуда не уходите, чтобы ни случилось. Я пойду на дорогу, посмотрю, что там делается, и вернусь.
Она шла и, ломая ветки, примечала дорогу, чтобы, не дай бог, ни потерять детей в этом незнакомом ей лесу.
Елена не прошла и сотни шагов, как услышала крики,
- Мама!.. Мама!.. Мама!..
Но они исходили не с той стороны, где она только что оставила своих детей.
Пройдя совсем немного на зов, Елена увидела детей Натальи Хорьковой, доярки из Глушква, семилетнего Колю и пятилетнюю Нину. Дети её сразу узнали,
- Тётка Лена, не знаешь, иде наша мамка? Мы зовём, зовём, а её всё нету. Кода появились самолёты, она крикнула нам, шоб мы бежали в лес и ждали её. Но её всё нету, и нету, - у Коли показались на глазах слёзы.
- Когда вы побежали, мамка что, там осталась?
- Да, она забирала одёжу с тачки, но кода мы побегли, сзади так грохнуло, что аж в ушах зазвенело, и загрохотало, загрохотало, будто гром тольки слышнее. Тётка Лена, мамка наша живая?
- Надеюсь, что жива. Пойдёмте со мной, я отведу вас к своим ребятам, а потом попробую найти вашу мамку.
Когда Елена вышла на большак, увидела страшную картину. На дороге и по сторонам лежали убитые люди и коровы, кричали и стонали раненые. К счастью большинство колхозников осталось в живых. Бабы запрягли двух уцелевших лошадей в сохранившиеся после бомбёжки телеги. В них положили раненых, чуть ли ни друг на друга. За погибшими решили прислать родственников. Их положили у дороги, оставив рядом подростков, наказав ждать и оберегать от зверья, а заодно собрать разбежавшееся стадо. На зов своих доярок из леса вышло лишь несколько коров.
Елена попыталась хотя бы что-то разузнать о Хорьковой Наталье, но никто её после бомбёжки не видел.
Тачка оказалась целой, только перевернулась от взрыва. Елена собрала валявшиеся вокруг уцелевшие вещи и, сказав бабам, что догонит, направилась к детям.
Она решила до темноты не выходить на дорогу и только, когда стемнело, вывела детей из леса, рассадила на тачке и, впрягшись, еле справляясь, покатила её назад к родному дому.
Эвакуация сорвалась.
На рассвете Елена и дети были дома. Она не стала отводить детей в погреб к Фёкле, а решила остаться и хотя бы немного поспать.
Ульяна с Дуней засуетилась у печи, как только Елена с детьми вошла в избу. Позавтракав, улеглись и спали, пока ни послышалась далёкая канонада. Опасаясь новой бомбёжки, Елена растормошила детей, и вся семья направились в своё временное убежище.
Среди уцелевших коров, которых доярки пригнали назад, подопечных Елены не было, и она решила использовать свободное время, чтобы проведать родных.
По пути в Бетягово она шла вдоль окопов и блиндажей, наблюдая, как молоденькие солдатики, призывники этого года, совсем ещё мальчишки, работали лопатами, устраивая свои боевые точки.
Командир полка, дающий какие-то распоряжения стоящим вокруг него младшим офицерам, заметил её и попросил подойти,
- Слышите, - он замер прислушиваясь, - Это идут бои за железнодорожную станцию. Ни сегодня - завтра немцы будут здесь. Скажите председателю или, кто там у вас его замещает, чтобы уводили всех подальше от окопов, лучше в леса. Постройте землянки и переждите бои там. Самое лучшее перебраться в глухие далёкие от фронта деревни. Кто не сможет или не захочет уходить, тем советую подготовить для себя укрытия в глубоких оврагах.
Раз такое дело, Елена решила вернуться, разыскала председателя и передала ему слова командира.
Хорошо зная своих земляков, председатель не сомневался, что мало кто из них покинет свои насиженные места и родные деревни. Он организовал несколько бригад для строительства землянок на склонах оврагов, стараясь выбирать для этого места, расположенные как можно дальше от окопов.
Елена решила не дожидаться следующего дня и уже сейчас всей семьёй перебраться на жительство к матери.
Деревня Бетягово находилась вдали от больших дорог, и поэтому наступление немцев в её расположении не ожидалось.
Когда она спустилась в погреб, к ней кинулась обниматься Наталья Хорькова,
- Лен, век буду у тебя в долгу. Если б ты знала, что я только ни передумала, когда искала ночью в лесу своих деток. Хорошо, что надумала вернуться в деревню. Как мне тебя отблагодарить?
- Прекрати, Наташ, нечего особенного я не сделала, любая баба не оставила бы малолетних ребят одних в лесу.
- Нет, что бы ты ни говорила, я у тебя в неоплатном долгу.
Ульяна категорически отказалась покидать свой дом,
- Ты же, Лен, знаешь, как мы с Александрой недолюбливаем друг друга, да и Дуня, я знаю, не захочет жить у чужих людей. Останусь здесь и будь, что будет.
- Ты, мам, хотя бы уговори Дуню, зачем ей здесь рисковать?
- У неё свая голова на плечах. Она со сваими комсомольцами, што удумала. Образовала санитарну бригаду для помочи военным в лечении раненых, которые будут. В общем, сама пусть решает.
Дорога к Бетягово была кое-где перекопана, так как окопы шли вдоль Днепра и местами её пересекали.
Елена пошла полем вдали от окопов по взгорку, неся в одной руке закутанную в пелёнки Шуру, а в другой - двухлетнюю Нину, Толя бодро шёл впереди, сбивая стебли конского щавеля палкой, как саблей, представляя вместо них врагов. Иногда сев на палку верхом скакал, словно на коне.
Канонада всё усиливалась.
Шум мотора заставил Елену замереть, она сразу определила, кто его издаёт, и стояла, не зная, что делать. Она обернулась на звук и увидела, что со стороны деревни Сорокино, почти касаясь вершин елей, в её сторону летел самолёт, похожий на те, что бомбили большак.
Из окопа закричали, чтобы она ложилась, но было уже поздно, самолёт летел прямо к ней.
Елена стояла и шептала молитву. Если бы после всего случившегося у неё спросили, какую молитву произносила, она бы не вспомнила.
Самолёт пролетел совсем рядом.
Она заметила, как пилот, широко улыбаясь, помахал ей рукой. Пролетев мимо, лётчик сделал разворот и скрылся за лесом.
Елена побежала, стараясь быстрее покинуть открытое место. Толя едва за ней поспевал.
Она уже поравнялась с зарослями ольхи у деревни, когда прилетели самолёты и начали сбрасывать бомбы на окопы и блиндажи.
Елена бросилась в заросли, села на землю, прижав детей, и трясясь от страха, ждала, что вот-вот рядом упадёт бомба.
Через некоторое время взрывы прекратились, и только слышался рёв моторов и не прекращающийся треск пулемётных очередей.
На какое-то мгновенье наступила тишина.
Немного выждав, Елена решила продолжить путь и только сделала несколько шагов, вновь загрохотало.
Взрывы слились в сплошной непрерывающийся оглушительный гул.
Это немецкая артиллерия и танки начали с противоположного берега реки обстрел позиций Красной Армии.
Елена с детьми пошла по овражку, вдоль ручья, чтобы быть как можно дальше от взрывов и начавшейся стрельбы. Она дошла до родника, из которого местные жители брали воду. Деревня была совсем рядом, но Елена решила переждать.
Не прошло и часа, бой прекратился. Иногда раздавались одиночные выстрелы да короткие автоматные очереди.
Матери и сестры Анюты в избе не было.
Только когда стемнело, они появились и рассказали, что пережидали весь этот ужас в землянке, выкопанной далеко за усадьбой.
Александра засуетилась по дому, чтобы накормить и устроить на ночлег дорогих гостей. Анюта сразу стала кормить грудью сынишку, которого родила почти одновременно с Еленой. Она перебралась к матери, когда мужа мобилизовали. Вместе легче преодолевать невзгоды.
Поужинав, Елена и дети завалились на мягкую перину и, словно провалилась в небытие.
Всю ночь и на следующее утро стояла полная тишина.
Переждав немного, ни начнётся ли бой, Елена решила сходить к себе домой принести что-то из вещей и продуктов, а заодно проведать свекровь и золовку, живы ли.
Она перешла по мосткам ручеёк, вытекающий из овражка, и пройдя через заросли ольхи вышла на поле.
Из окопов виднелись головы солдат. Её сердце радостно забилось, - «Не пустили всё ж немцев. Какие молодцы. Слава Богу. Может быть, прогоним их с нашей земли».
Она приблизилась к окопам.
Да, это были те солдаты, но они были мертвы.
Окопы были просто перепаханы разрывами бомб и снарядов.
Мёртвые красноармейцы были не только в окопах, но и рядом. Многие остались лежать под брёвнами разрушенных блиндажей.
Подойдя вплотную, она смотрела на тех вчерашних весёлых и полных сил молодых ребят, и слёзы застилали ей глаза.
У кого не было заметно ран, казались просто уснувшими на дне окопа. «Как живые», - подумала Елена.
Их лица были покрыты тонким слоем льда, видимо ночью были первые заморозки.
Природа словно под стеклом старалась хотя бы так сохранить этих молодых героев.
Елена шла вдоль окопов, стараясь не смотреть на искалеченные тела солдат и командиров.
Вокруг ни одной живой души, ни немцев, ни жителей, и тишина, только иногда слышался крик пролетающих журавлей.
Елена не могла видеть, как под натиском фашистов, оставшиеся в живых красноармейцы, унося раненых, отстреливаясь, скрывались в лесу. Она не могла видеть как немецкие солдаты, проходя вдоль окопов, стреляли в тех, в ком ещё теплилась жизнь.
По пути домой, проходя через деревни, Елена заходила в избы и просила всех, кто может помочь захоронить погибших военных, прийти к сельмагу. На что многие откликнулись, уже через час собралась толпа женщин, девушек и подростков с лопатами. Набралось почти тридцать человек, готовых отдать последние почести своим землякам и не только землякам.
По несколько тел стаскивали в ближайшую воронку и накрыв шинелями засыпали рыхлой от взрыва землёй.
Даже ночью при свете полной луны и небольшом морозе люди продолжали своё благородное дело.
К утру всё было закончено. Бабы и молодёжь разошлись по своим домам, уже в одиночестве переживать страшную трагедию последних дней.
Если бы они знали, а им об этом и никто не рассказывал, что у каждого красноармейца был пистон с его данными.
Скольким бы людям они помогли бы найти могилы своих родственников.
Сколько бы военных не числилось без вести пропавшими.
Сколько бы семей не страдало материально без пособия за потерю в боях кормильца.
Фронт быстро продвигался на восток и победители не везде успевали сразу установить свой режим и порядок.
Большак был грунтовой дорогой, и после осенних дождей его развезло, поэтому основное движение немецкой техники и служб обеспечения проходило по шоссе Смоленск - Москва.
Елена с детьми вернулась в Филиппово в дом свекрови.
Гитлеровцев ещё долго не было видно в округе.
В деревни Холм-Жирковского района стали возвращаться мобилизованные в Красную Армию мужики и парни, у каждого из них была своя причина оказаться дома. Кто-то, выйдя из окружения, несмотря на все усилия, не смог перейти линию фронта. Кто-то после поражения и практически ликвидации его подразделения, не нашёл другого выхода, кроме как вернутся домой в деревню. Кто-то бежал из немецкого плена. Кто-то просто дезертировал из рядов Красной Армии, не дойдя до линии фронта. Кто-то из-за своей слабости и трусости отказался от борьбы и, бросив оружие, бежал с поля боя.
Все они включились в колхозную жизнь.
При отсутствии районной власти колхозники самостоятельно решали, что сажать и сеять и какой скот выращивать и содержать.
В основном всё было направлено на заготовку продуктов питания и корма для скота. Полностью отказались от посевов льна, люцерны, клеверов, сахарной свёклы, гречихи и проса в основном из-за отсутствия семян. Основными культурами стали: картофель, рожь, брюква и горох, а на приусадебных участках - всё то, что сажали до войны.
Ферму в Филиппово решили ликвидировать.
Коров, которые сохранились после неудавшейся эвакуации, распределили по колхозникам. В первую очередь передали тем, у кого были малолетние дети. Но чаще одну корову давали на два, три двора.
Только в начале ноября в райцентре появилась немецкая комендатура, и назначенные деревенские старосты начали набирать мужиков на службу в полицию. Отказавшихся служить немцам отправляли в лагерь для военнопленных, а молодых парней и девчат угоняли в Германию.
Многие предпочли скрыться в лесах.
Людьми стал руководить страх.
С появлением слухов о взятии Москвы они лишились даже надежды на лучшую долю.
Неподалёку от Филиппова гитлеровцы устроили военный аэродром. Весь лётный и обслуживающий персонал разместили в близлежащих деревнях.
Так как дом Ульяны был самым просторным, в нём разместился штаб аэродрома.
Немецкие лётчики держали себя приветливо, угощали детей шоколадом, а взамен на самогон снабжали Елену тушёнкой.
Елену пожалели и разрешили занять чулан. Ульяна с детьми спала на печи, а Елена на скамье у окошка.
Немецкие лётчики находились в приподнятом настроении. Часто отмечали победы на фронте, распивая самогон. Иногда угощали Елену и пытались ей объяснить, что скоро войне конец, что «Сталин капут», «Москва капут», на что она уверенно, забывая об опасности, отвечала: - «Нет, Гитлер капут».
Это вызывало дружный хохот, настолько немцам казался нереальным её ответ.