Испытание жизнью Гл. 19 Выкуп
Только через месяц до Елены дошла весть о том, что Захар может находиться в фильтрационном лагере под Сычовкой.
Елену разбудила свекровь,
- Ленка, вставай, ну, проснись же ты.
Она с трудом приподнялась и опустила ноги в стоящие у кровати валенки,
- Ну что? Что случилось? Только заснула.
- В окно стучать. Выйди, глянь, ковой-то там принясло на ночь глядя.
Елена поднялась, сняла с гвоздя полушубок и накинула на плечи.
- Лен, лампу зажечь?
- Да, какая лампа, вон луна как светит, видно словно днём. Верно, мороз будет.
Елена открыла дверь, на ощупь прошла в темноте по сеням к наружной двери и отодвинула щеколду. На крыльце стояла Саша-«Японка»,
- Лен, у меня такая новость, такая новость.
- Ну, что стряслось? До завтрева не могла подождать?
- Эта новость не терпит до завтрева. Ко мне «Бобониха» за солью приходила, так сказала, что мужик её вернулся из плену. Сходила б поспрашивала, вдруг, что про твово Захара знаить.
- На ночь глядя?
- Да, что ночь, раз такое дело.
- Как идти-то? Ещё примут немцы за партизанку, да и пристрелят.
- Какие немцы. На улице мороз. В такой мороз они носа не высунут. А полицаи? Тех уже с обеда пьяными видела. Пойшли. Я с тобой, провожу, раз одной страшно.
- Щас, оденусь только.
Свекровь сидела у стола, подперев голову рукой,
- И што это за полуношник?
- Да, «Японка», говорить, что вроде как Маня-«Бобониха» про Захара чтой-то знать можить. Пойду в Глушково. Я скоренько сбегаю, разузнаю. Вы, мамань, ложитися, меня не ждитя.
Елена закутала голову большим шерстяным платком и застегнув полушубок на все пуговицы вышла из избы, впустив в очередной раз клубы морозного пара.
Когда Елена вернулась, свекровь спала.
Только утром она ей рассказала, что Иван-«Бобон» утверждает, что всех пленных, из наших мест которые, в Сычовку свозят, в лагерь для военнопленных, и что Захара он не встречал, но предполагает, что он вполне может быть там. Поеду в Сычёвку, можить удасца ево повидать.
Как только Елена произнесла эти слова, свекровь запричитала,
- Лен, да как же так, это ж так опасно. В таку даль, кругом стреляють, убъють, шо я стара буду делать с малолетними-то? Ня думай дажа.
- Ну, как ты можешь, мам? Это ж сын твой. И хватить этих разговоров. Пойду к старосте, можить справку-какую выпишить али пропуск.
Примерив совсем новый костюм, староста её обрадовал,
- Нужные тебе бумаги будут готовы через три дня, - и добавил, - Немцы объявили, что жёнам разрешают забирать своих мужей из плена, если те являются местными жителями и обещают с ними сотрудничать.
Действительно, через три дня он выдал Елене пропуск для проезда по территории Смоленской области, оккупированной немцами, и для предъявления лагерному начальству - разрешение об освобождении из-под стражи Сергеева Захара Петровича.
Она ни минуты не колебалась. Первым делом отнесла четырёхмесячную дочурку к сестре, которая тоже кормила своего сынишку грудью.
Затем стала готовить подводу к поездке в Сычёвку. Сани она раздобыла без труда. «Но где взять коня?»
Ходили слухи о том, что у дальних стогов сена не раз видели нескольких разбежавшихся при бомбёжках одичавших коней. Она решила это проверить и, если это так, то попробовать поймать одного из них. Елена направилась на самый дальний покос, который находился среди перелесков вдали от деревень и дорог.
Она вышла на рассвете. Снега выпало мало, идти было не трудно, и уже через час она была на том самом месте, где стояли стога, и где видели коней. Ей повезло. Уже на подходе увидела рядом с одним из стогов коней. Чтобы их не пугать, не стала подкрадываться, а пошла спокойной походкой в их сторону, вытянув руку с куском хлеба.
Заметив Елену, кони перестали жевать сено и замерли в ожидании, глядя в её сторону и не выказывая никакого беспокойства. Но стоило Елене приблизиться шагов на двадцать, как они отпрянули от стога и помчались в сторону леса. Один из коней почему-то не последовал за табуном, а стал, двигая ноздрями, нюхать воздух.
Елена тихо успокаивала коня,
- Хорошая лошадка, умница… Хорошая лошадка… Не бойся… На… Поешь... На… Хлебушек вкусный…
Конь стал приближаться, и Елена поняла, почему он остался, копыта на передней ноге не было, видимо, оторвало миной или осколком бомбы.
Конь, неуклюже подпрыгивая, приблизился к Елене и аккуратно губами взял хлеб, пощекотав жёсткими и редкими усами её ладонь.
Елена, продолжая спокойно и ласково говорить, взяла его за гриву и обвила шею верёвкой. Конь вёл себя совершенно спокойно, видимо, решение вернуться к людям у него созрело уже при виде человека.
Приподняв ногу коня, Елена осмотрела рану. Рана почти затянулась, но местами были видны следы проступающей крови. Она достала из кармана полушубка рукавицу, с трудом натянула её на раненую ногу коня и повела его за собой. Конь, колтыхая, послушно пошёл за ней.
На следующий день, ранним утром Елена промыла тёплой водой рану на ноге коня, промазала её дёгтем и соорудив из куска овчины, и верёвки что-то вроде протеза, запрягла его в сани.
Положила в них узел с одеждой для Захара, торбу с двумя пластинами сала и караваем ржаного смешанного с картошкой хлеба и тщательно прикрыла всё сеном. Сходила к оврагу, принесла спрятанную там четверть с самогоном и запихнула её в сено. Вынула из кармана полушубка завёрнутую в газету справку и ещё раз перечитала.
Вчера за эту справку ей пришлось отдать старосте совсем новый костюм Захара. Это был временный пропуск для проезда по оккупированной немцами территории.
Староста сходил к бургомистру в райцентр и поставил на пропуск печать. Документ был написан от руки на русском языке, поэтому в комендатуре, где должны были сделать особую пометку, напечатали на пишущей машинке приписку по-немецки.
Она уже хотела накинуть на плечи тулуп, как на крыльцо вышел немецкий офицер, военврач, который не раз помогал ей лечить детей, и относился к ним с добротой.
Он немного владел русским языком и с первого дня попросил Елену называть его Питер. Иногда в конце дня Питер заходил в чулан, угощал детей и с удовольствием наблюдал, как они уплетают шоколад. Делился с Еленой воспоминаниями о мирной жизни, о семье, показывал фотографии своих детей.
Елену удивил его грустный вид, он был явно чем-то расстроен.
- Лина, Вы, собрались уезжать? У меня небольшая просьба, господа офицеры очень хотят, чтобы Вы им погадали.
Елена в последнее время заметила, что немцы не очень-то веселятся, и сделала для себя вывод: - «Да, крепко наверно наши вам наподдавали».
- Я тоже, Лина, прошу Вас мне погадать. Нас перебазируют ближе к фронту, и уже завтра мы покинем Ваш гостеприимный дом.
«Скатертью дорога», - хотела сказать Елена, но сдержалась.
Когда она зашла в избу, немецкие лётчики сидели у стола, на котором уже лежала заранее приготовленная колода карт.
Елена стала поочерёдно раскладывать карты перед офицерами.
Перед этим доктор объяснил ей, что все хотят узнать, чем закончится их пребывание на фронте, и вернутся ли они домой к своим семьям.
Елена доверяла картам. Много раз в её жизни, гадала ли она или кто-то другой, результаты гадания оказывались верными. Поэтому Елена старалась откровенно рассказывать о том, что показывали карты. Но сейчас она была в смятении, - «Выпадет кому-то смерть. Что делать? Скажешь правду, подумают, вру, решат, что хочу специально подорвать боевой дух немецких лётчиков, и расстреляют под горячую руку».
Поэтому решила: - «Выпадет смерть – скажу: будешь ранен, и тебя отправят на лечение домой. Выпадет тяжёлое ранение - буду говорить, что лёгкое».
Все в один голос просили узнать по картам, долго ли ещё продлится война, скоро ли немецкая армия возьмёт Москву. Елена сначала не поняла просьбу, ведь уже месяц твердили, что Москва взята, и листки об этом везде развесили, и сделала вывод: - «Наши наступают». Что бы насолить немцам твёрдо произнесла,
- Очень нескоро война закончится, много людей погибнет, а кто победит, карты этого не говорят.
Немцы за гадание выложили на стол несколько банок своих консервов и шоколада.
Оставив двухлетнюю Нину и пятилетнего Толю на попечение свекрови, Елена отправилась в путь.
На хромом коне дорога казалась в два раза длиннее. Встречающиеся по пути деревни были почти полностью уничтожены войной. Избы сгорели или стояли развалившиеся от снарядов и бомб. Рядом с оставшимися в целости домами иногда были видны люди. Среди пепелищ стояли печи, воздев к небу свои трубы, словно взывая бога о помощи. У одной из них копалась хозяйка, готовившая еду.
В основном ехать приходилось по заросшей лесами и кустарником местности.
Стоял солнечный, безветренный и морозный день. Дорога была покрыта небольшим слоем выпавшего накануне снега, который сверкал на солнце, переливаясь разноцветными огоньками. Деревья, покрытые инеем, имели сказочный вид.
Хромой конь тащил сани неравномерно, и Елена непроизвольно, покачиваясь в такт его ходьбы, задремала. Её разбудил волчий вой. По спине от страха пробежала дрожь. Она попыталась себя успокоить: - «Ну, зачем волкам я и мой конь? В лесу и без того для них полно еды. Вона, сколько рядом с дорогой неубранных тел, военных, погибших в недавних боях, смотреть страшно. А, сколько в лесу замёрзших тушь коров и лошадей, убитых снарядами и бомбами, не сосчитать».
Но страх не проходил, а ещё более усилился, когда услышала рядом рычание и заметила меж деревьев хищников.
Волнение было напрасным, волки, терзая тушу животного, даже не повернули свои морды в её сторону.
При въезде в Сычовку Елену остановил полицейский патруль. Она предъявила справку и попыталась выяснить о местонахождении лагеря. Полицейские долго рассматривали документ, пытаясь с ней заигрывать, и отговаривали от посещения лагеря. Советовали весело провести время с ними, но, увидев злой её взгляд, прекратили приставание и указали дорогу к лагерю.
Только к полудню Елена остановила коня у въезда в лагерь.
У ворот стояла небольшая будка, из которой вышел полицай, одетый в немецкую форму без знаков различия, с повязкой на рукаве. Он подошёл вплотную к Елене,
- Шо треба молодица? Коими ветрами тоби занясло сюды?
Елена посмотрела на жирное лицо полицая, - «Отожрался-то как на немецких-то харчах, морда предательская», - достала справку и протянула полицаю.
- Да, шо мени твоя писулька, докладай так.
- Я приехала забрать своего мужа, господин офицер. Мне сказали, что немецкие власти это позволяют. Он здесь в лагере.
- С якого такога припёку ты это знаешь?
- Мне передали, что он сам просил, чтобы я приехала,
- Не знаю… Живой ли твой человик?.. Може ужо помёр?.. Шо там немцы решають это одно, а нам треба выкуп. Есь шо предложить? Може деньги немецкие?
- Денег нет, а вот самогон есть.
Елена достала из-под сена четверть с самогоном. Полицай с удовольствием принял подарок.
Из будки вышел немецкий солдат с карабином на плече. Полицай незаметно от него засунул четверть обратно в сено и пробурчал,
- Не могла разлить по бутылкам. Как я буду делить промеж усих?
- Вас ист лос? - немец потянулся и выжидающе посмотрел на полицая.
- Давай твою бамагу, - полицай схватил листок и развернул перед немцем. Тот взглянул краем глаза, увидел печать и не читая кивнул,
- Гут, - и, передёрнув плечами от озноба, вернулся в будку.
Полицай размотал кусок колючей проволоки, связывавший створки ворот.
- Проезжай. Пленные в скотнике. Не найдешь сваво - ишши там, среди мертвяков, шо лежать во двори. Сваво не забудь сеном присыпать, еже ли найдешь, к чому немцив злить. Подарки отдашь при выезди.
Когда Елена вошла в приоткрытые ворота скотника, то в полумраке с трудом разглядела сидящих, а в основном лежащих пленных.
То в одной, то в другой стороне раздавались, не прекращавшиеся ни на минуту, стоны и кашель. Елена сначала тихо, а потом громче и громче стала звать,
- Захар… Захар… Сергеев Захар!..
Из темноты раздалось еле слышимое,
- Лена, Лена, я здесь.
Голос показался ей незнакомым,
- Ты Захар Сергеев!?
- Я это, я.
Елена медленно пошла на голос мужа аккуратно, переступая через лежащих пленных.
Она помогла Захару подняться и подвела к воротам,
- Стой. Я сщас, - она выбежала, схватила одежду и валенки.
Вернувшись, она сняла с него пропахшие навозом шинель, ботинки, гимнастёрку и галифе. С трудом натянула на окоченевшего мужа брюки, и свою вязаную кофту, а ноги обула в валенки. Вместо пилотки одела ему на голову шапку-ушанку из овечьей шкуры, а на руки рукавицы.
Захар до такой степени застыл, переодеваясь на морозе, что не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Елена подхватила его на руки, удивившись тому, как мало он весит, вынесла его из скотника и усадила в сани.
При свете дня вид мужа привёл её в ужас: исхудавшее до неузнаваемости лицо, обросшее за несколько месяцев бородой, и лихорадочно горящие, словно у безумного, глаза. Он показался ей дряхлым стариком.
Кутая его в тулуп, Елена еле услышала шёпот,
- Поесть…
Она достала из торбы коврижку хлеба. Захар лихорадочно схватил её двумя руками и стал отрывать зубами куски и почти не жуя проглатывать.
Елена уложила его, прикрыв сеном. Внимательно осмотрела сани, кое-где поправила свисающее сено и направила коня к выезду из лагеря. По пути заметила, как немец на вышке повернул в её сторону пулемёт. Пока сани медленно продвигались к воротам, она со страхом ждала, что вот-вот раздастся пулемётная очередь.
Полицай раскрыл ворота и убрал самогон и сало в приготовленную сумку,
- На тваю бамажку. Немиц сделал отметку. Это шоб к таби меньша вопросоив було.
Даже отъезжая от лагеря Елена всё ждала и ждала, что раздадутся выстрелы. Она успокоилась только тогда, когда лагерь скрылся за поворотом.
Захар, съев хлеб и, согревшись, уснул, иногда кашляя во сне.
Обратный путь прошёл без происшествий, и к концу следующего дня сани остановились у родного дома.
Захар смог самостоятельно подняться и пойти вслед за женой в избу.
При виде Захара Ульяна пошатнулась и упала бы, ни поддержи её второй сын Григорий, вернувшийся из леса, после ухода немцев из деревни.
- Сыночек ты мой дорогой, да шо ж енти антихрисы с тобой сотворили. Бедный ты мой мальчик.
Основной заботой в последующие дни для Елены стало выхаживание мужа истощённого и обессиливавшего от пребывания в фильтрационном лагере.
В первую очередь она истопила баню, которая чудом уцелела на берегу реки. Предварительно состригла с головы волосы полные вшей, как смогла, подстригла бороду. Когда Елена развернула его нижнее бельё, то оторопела от увиденного, каждый шов был заполнен вшами. Она там же в бане запихнула бельё в печь и сожгла.
Первое время Елена никак не могла привыкнуть к мужу, которого привезла из лагеря, даже сторонилась его, потому что он был совсем не похож на того прежнего Захара.
Главным делом, конечно, было откормить Захара. Первую неделю он не мог думать ни о чём кроме того. как бы поесть. Что бы ни поставила она на стол, мгновенно съедалось. Ульяна предупредила Елену: - «Не давай ему сразу много еды, а то помрёть».
Постепенно Захар набирался сил и стал понемногу помогать Елене по хозяйству, а когда брат Григорий после открытия биржи труда в Холм-Жирковском устроился на работу и стал редко бывать, то на плечи Захара легли все мужские работы по дому и усадьбе.
Где-то, через месяц, Филиппово и несколько деревень по левому берегу Днепра были заняты кавалерийским корпусом Белова. Красная армия освободила Вязьму и перешла к обороне на левом берегу Днепра. Но немецкие войска подтянули свежие силы и начались упорные бои.
Кавалеристы сразу же провели зачистку деревень и расстреляли выявленных предателей и пособников немцев, в том числе полицейских, которые не успели уйти с отступающими немцами.
Всех мужчин дезертировавших, «окруженцев» и бывших пленных, не замешанных в сотрудничестве с немцами, тут же зачислили в кавалерийский корпус, но в любом случае всем им пригрозили трибуналом.
Заметив в окно приближающуюся группу людей в папахах и в бурках, внутри дома переполошились. Елены не было, она ушла доить корову, которую прятала в овраге. Захар, опасаясь попасть под горячую руку, был в смятении, не зная, что предпринять.
Нежданные гости поднялись на крыльцо и постучали в дверь.
Ульяна, не долго, думая, затолкала Захара в узкий промежуток между стеной и печкой и прикрыла его старым тряпьём.
Военные вошли в избу, когда она закладывала проем дровами, лежащими у печи, делая вид, что наводит порядок.
- Тётка, в вашем доме буде располагаться штаб корпуса, потому придется потесниться. Лучче буде еже ль найдете пристанище у других домах.
Вернулась Елена с ведром в руке и её испуганный взгляд обратился к свекрови.
- Захарка ещё не вернулся, - попыталась Ульяна предупредить невестку, - А, вот, нам придётся уходить из избы. Ума не приложу, где мы с такой оравой детей найдём приют.
В это время с печи раздался плач кого-то из детей. Елена возмутилась,
- Никуда я не пойду из родного дома. Хошь стреляйте в меня с детишками! На мороз выгнать! Нет такой власти у вас. Стреляйте никуда не пойду.
- Ладно, оставайтесь, но только днём, когда работает штаб, пережидайте где-нибудь до ночи. Лучшего ничего предложить не могу, - заключил, как поняла Елена, старший по званию.
- Когда здесь были немцы, нам разрешили пожить в чулане. А насчёт детей постараюсь так, чтобы не мешали, - и Елена стала успокаивать плачущую Шуру.
- Хорошо. Что мы хуже немцев что ли? - смилостивился командир, - Муж-то воюет?
- Воюет, где ж ему быть, как ни на войне, - сказала и тут же подумала: - « Не нашёлся бы, какой-нибудь мерзавец, который расскажет им насчёт Захара».
Когда стали устраиваться в чулане, Ульяна показала за печь, и Еленаа сразу поняла - Захар там.
Иногда, кто-либо из командиров заходил в чулан пообщаться с детишками. У всех дома остались дети, и общение с ними хоть как-то отогревало душу.
Дети находились рядом и иногда видели, как мать передавала отцу еду или, при отсутствии военных в избе, выпускала его на короткое время размяться и выйти во двор по нужде.
Маленькому Толе не надо было ничего говорить, он и так понимал, что встреча отца с красноармейцами может плохо кончиться. Но вот, маленькая Нина, каждый раз, когда кто-то заходил, показывала на печь и твердила,
- Дядя, дядя.
Елена пыталась её как-то отвлечь, а когда не получалось, незаметно щипала её так, что она начинала реветь. Хорошо, что никто из кавалеристов не догадался заглянуть за печь. Да и не до этого им было.
Крупные силы немцев окружили советские войска под Вязьмой. После ожесточённых боёв с превосходящими силами фашистов, практически, вся дивизия, геройски сражаясь, полегла на поле брани. В боях погиб командующий генерал Ефремов.
Кавалерийский корпус тоже был окружён. Численность немцев в несколько раз превышала численность корпуса. Кавалеристы несколько часов вели ожесточённые бои, но силы были не равны. Неся большие потери, корпус вырвался из кольца и, уходя от противника по болотам и мелколесью, пройдя сотню километров, прорвался через линию фронта в расположение советских войск.