Через неделю, где на пассажирском, где на товарном поезде, где на попутной машине или подводе, Захар добрался до Холма.
Его поразил вид города, почти полностью стоящего в руинах. Деревянные здания почти все сгорели.
Людских сил для восстановления города пока ещё не было. Жители, в основной массе женщины, дети и старики, выглядели мрачными и слабыми от постоянного голодания.
Попутки ждать было бесполезно, и Захар медленно поковылял, скользя на первом снеге и замёрзших лужах, спотыкаясь и часто отдыхая из-за непривычки ходить с костылями.
Захар вышел из перелеска перед рекой, до которой оставалось менее полукилометра, - «Но где же деревни?».
Четырёх деревень по берегам Днепра, как будто не было, только обгоревшие остатки изб да печей.
У него защемило сердце от такого вида.
На той стороне Днепра приметил мальчишку, который что есть мочи бежал к мосту. Бежал, спотыкаясь, падал, тут же вскакивал и опять бежал, размахивая не по росту длинными рукавами своей одёжки. Пробежав по мосту, перешёл на шаг и медленно переступая, стал вглядываться в человека, идущего на костылях ему навстречу. В шагах тридцати закричал:
- Папка! Папка! Живой!
Подбежал и прижавшись к отцу обхватил его руками.
- Мы знали, что ты живой. Мы ждали. Мамка на картах гадала и сказала, что ты скоро будешь дома.
Он, то всхлипывал, то улыбался, радуясь возвращению отца.
Они шли рядом. Толя старался не мешать отцу, управляться с костылями. Он всё говорил и говорил, рассказывая, как они добирались из Белоруссии, как нашли свободную землянку, как собирали по пожарищам чугуны и горшки.
Не доходя до Филиппова, Толя указал на бугор,
- А, вот наша землянка.
Из землянки по ступеням поднялась Елена, держа за руки девочек. Захар обнял её и поцеловал.
- Ну, вот, я и дома. Только, где он мой родной дом?.. – на мгновенье задумался, - Ничего, Лен, я хоть и инвалид, но смогу работать. Мы встанем на ноги и будем жить не хуже, чем до войны, а нога заживёт, куда ей деться… Мать жива?
- Да, жива. Пошла к тётке Федоске, у неё есть швейная машинка, решила кое-что перешить ребятам. Угощать-то тебя не чем, перебиваемся с мякины на брюкву. Картох немного накопала, но до весны не хватит. Ни хлеба… Ни соли… Ни сахара…
- Значит, сегодня устроим праздник. Помоги-ка, Лен.
Лена помогла снять увесистый заплечный вещмешок.
- Здесь продукты: сухой паёк и то, что смог раздобыть в Куйбышеве.
- А, конфеты тоже есть? - спросила Нина, щупая мешок.
- Тебе б только конфеты были, - и Толя легонько стукнул её по руке.
- Имеются и конфеты, и булки.
- Ну, проходи хозяин в свой подземный дом, посмотри, как мы устроились, - Елена указала на вход в землянку.
Огонёк самодельного светильника из снарядной гильзы еле теплился и Захар с трудом разглядел топчаны из жердей устроенные вдоль стен землянки, маленький грубо сколоченный из не строганных досок столик и железную бочку, приспособленную для отопления.
Вернулась Ульяна, увидев, Захара запричитала,
- Сыночек ты мой дорогой… Живой… Дай я тебя обниму… Думала помру не повидав…
Когда сели за столик, Елена достала из-под топчана бутылку самогона. Захар выложил на стол каравай хлеба, пластину сала, банку тушёнки и вяленого леща,
- На Волге у рыбаков разжился несколькими.
Он ещё немного порылся в мешке, достал завёрнутый в газету кусок колотого сахара и разрубил его на ладони ножом на части,
- Вот, и конфетки, - и Захар раздал всем по кусочку.
Ульяна и Елена не стали брать лакомство,
- Припаси для ребят, им нужнее.
- Да, - кивнула Ульяна, соглашаясь с невесткой.
Все, в том числе, Ульяна, выпили и закусили давно отсутствующим на столе салом. Елена разговорилась и начала планировать, что в первую очередь надо делать теперь, когда их двое.
- Ты, Лен, погоди. Нам сначала надо кое-что обсудить. Мой фронтовой друг предложил мне перебраться к нему на западную Украину. Выделяет нам хату и землю да всякий хозяйственный инвентарь. Колхозов там ещё нет. Живут зажиточно. Война прошла мимо. Я решил поехать посмотреть, вдруг мне понравиться, то сразу и переедем. Богато там жили люди до войны, не то, что у нас. Что скажите?
- Куда ш ты, Захарка, такую даль к чужому народу. Житьё у них другое и язык не понятный, да и обычаи совсем другие, - Ульяна явно расстроилась.
- Если решил, поезжай, - Елена налила в стакан самогон и выпила, - Только я скажу, там хорошо, где нас нет. А, потом, ехать к хохлам на житьё, сомневаюсь я что-то, приживёмся ли там. Я, да и ты знаешь, после знакомства с полицаями-хохлами, как они к нам относятся.
- Ну, Лен, люди разные. Самим главное не быть такими сволочами… Сомневаюсь конечно, но может всё-таки съездить, а вдруг получится поменять нашу жизнь, чем чёрт не шутит.
Ульяна перекрестилась,
- Прости его, Господи.
Решили, надо ехать, и через два дня Захар отправился по указанному Данилой Жмурко адресу.
На следующий день после отъезда Захара пришло письмо и фото, но не из Украины, а то, которое Захар отправил почти два месяца назад из госпиталя.
Ближе к вечеру Захар сошёл с поезда на пустынной станции Рыхальская в Житомирской области. Площадь перед вокзалом была почти пуста. Несколько прохожих да повозка, в которую впрягли невысокую рыжую лошадку. На повозке сидя дремал дед с кудрявой бородкой и в папахе похожей на колпак.
Время шло к вечеру. Назревала перспектива ночлега на вокзале. Стуча костылями по булыжной мостовой, Захар приблизился к повозке,
- Дед, далеко ли до Морьяновки?
Дед медленно открыл глаза и, повернув голову в его сторону, стал изучающее осматривать его с ног до головы.
- С Москвы будешь солдатик?
- Почему с Москвы? Я из-под Смоленска. Деревенский я.
- До села, шо спрашаешь, вёрст семь буде. До ночи не доковыляешь. Ежель есь чем заплатить, подвезу.
Захар порылся в кармане и достал несколько бумажных трёхрублёвок,
- Вот. Хватит? Больше нет.
Дед, послюнив пальцы, пересчитал деньги,
- Ни богато. Да, ладныть связу, мяни усёравно туды.
Ехали медленно. После взмахивания деда кнутом лошадка пробегала несколько метров и опять переходила на шаг.
Въехали в лес.
Прошло несколько минут, и Захар ужаснулся. Перед повозкой из леса на дорогу вышли три немца с автоматами. Он не верил своим глазам, - «Откуда? Их давно отсюда прогнали, и вот тебе».
- Дед, поворачивай. Немцы.
- 0, да, це ни нимци. Якие нимци. Це наши хлопци партизани.
- А, почему в немецкой форме?
- Так кака була, таку и надили.
Подъехали ближе.
- Слава Украини! - громко и чётко произнёс дед.
- Героям слава, - дружно ответили партизаны.
- Во, хлопци, прявёз вам яшшо одного кацапа.
Один из партизан подошёл и ощупал Захара,
- Оружье е?
Захар отрицательно покачал головой.
- Шпиёнить приехал, москаль? Мабудь коммунист? И герой верно, ежли ряшилси сюды приехать?
- Какой я шпион, да и не герой. Сначала плен, потом штрафной батальон. Пострелять-то не пришлось. Ранили вот, и весь мой героизм. А, в партию комунистскую мне дорога заказана, я из кулаков по батьке. У вас говорят колхозов нет. Вот, хочу к вам перебраться. Друг мой с этих мест. Пригласил пожить.
- Друг балакаешь. Кто ж энтот друг?
- Данила Жмурко.
- Это той тётки сын, у которой у селе две крайни хаты, - уточнил парень, повернувшись к товарищам.
- Ну живи, москаль, покуда. Трогай, дид.
Тётка Одарка, мать Данилы, встретила Захара очень приветливо, когда узнала, что он привёз от сына весточку. Ещё больше обрадовалась, когда Захар сообщил, что по приглашению Данилы думает перебраться с семьёй к ней на жительство.
После сытного ужина, непривычно сытного в последнее время, перед тем как улечься спать Захар спросил у тётки Одарки,
- Что это за партизаны такие встретили меня там, на дороге в лесу?
- Шо тоби сынку сказать, страшные людины. С одной стороны вроде как за свободу Украини борютца с Совитами, как раньше с немцами воювалы, а с другой стороны глянуть - звери, да и тольки. Многих невинных погубили. Меня не трогають, несмотря, шо сын за Советы воюить, потому шо человик мой, муж, по-вашему, с ними был и от красноармейской пули погиб недавно. Не трогають вдову героя Украини. Ну, ты отдыхай, а завтре познайкомлю тоби с своим хозяством. Отдыхай, - и Одарка ушла к себе в спальню.
В полночь забарабанили в дверь. Одарка открыла, и в хату ворвались двое с карабинами,
- Шо, тётка, большевика пригрела? Иде он шпиён советский?
Они подняли Захара с постели, не дав взять костыли. Сильно толкнули, и он упал. Попытался с трудом подняться, но его поставили на колени. Один из парней достал из-за пазухи «парабеллум» и приставил его ко лбу Захара,
- Говори, маскаль, с какой целью заслан сюды, с кем должон держать связь? Говори!
- Клянусь богом не шпион я и не москаль, смоленский я, из крестьян, от колхоза сюда сбёг, здесь хочу жить.
- Богом, говоришь, клянёсся, а ну прочти молитву, проверимо якой ты хрестьянин и верущий.
Захар вспомнил мать, которая с детства заставляла его учить молитвы. Говорила: «Молитва она лечит и всегда поможет в беде, только верь в бога». Она каждый день не один раз молилась и вслух произносила одну из молитв: «Запоминай Захар. Запоминай, Бог не оставит. Захворал или беда, какая, произноси одну из них».
Захар стал, крестясь, читать молитву, которую помнил лучше всех.
Ему не дали закончить,
- Ладно, маскаль, живи. Мабуть ты и вправду ни шпиён. Поверимо покеда, а посля видно будить, шо с тобою сробить. А, табе, тётка Одарка, скажу: спиши свому, шоб не появлялси сюды. Смерть ёму неминуема за предательство священного нашего дела освобождения Украини.
Они ушли, громко хлопая дверями.
Было не до сна, и Захар с Одаркой, притушив немного керосиновую лампу, сидели напротив друг друга и тихо беседовали, обсуждая возникшие неприятные обстоятельства.
Но на этом эта ночь не закончилась. Ещё дважды приходили лесные братья, каждый раз другие, и всё повторялось, как и в первый раз, и заканчивалось молитвой. В третий раз Захара выволокли во двор, угрожая пристрелить. Он уже думал: - «Всё смерть моя пришла».
Но «партизаны» передумали и, зверски избив его ногами, ушли, пригрозив ещё вернуться.
Одарка и Захар решили так: «Здесь его в покое не оставят. Поэтому переезд сюда на жительство придётся отложить. Одарка утром запряжёт лошадь, найдёт сопровождающего и отправит Захара на станцию».
Но только-только, тётка Одарка ушла искать паренька, который бы отвёз Захара, как в село вошла колонна регулярных войск, не менее батальона, с приданным ему взводом сотрудников НКВД. Она состояла из двенадцати грузовиков и сопровождалась двумя танками.
Захар поспешил из хаты, махая проезжающим, чтобы остановились.
На его счастье произошла вынужденная остановка. Водители выскочили из машин и с вёдрами собрались у колодца, доставая с помощью «журавля» воду, для радиаторов.
Из первого грузовика, из кабины вылез офицер в стянутой портупеей шинели с автоматом и кобурой на боку. Захар различил звание: полковник.
- Товарищ полковник, разрешите обратиться.
- Слушаю, солдат.
- Возьмите меня с собой. Мне здесь смерть. Ночью несколько раз приходили, грозились убить, обещали вернуться. Какие-то в немецкой форме с оружием. Возьмите, очень Вас прошу товарищ полковник. Возьмите. Убьют меня, а у меня семья.
- Зачем же ты сюда-то приехал?
- Фронтовой товарищ попросил его мать проведать и помочь, чем могу по хозяйству. Если б я знал, разве б приехал.
- Да, ты прав, откуда ты мог знать. Я сам несколько дней назад узнал, что здесь творится. Как недобитые прислужники фашистские орудуют и активистов местных убивают. Только мы не на праздник едем, а боевую операцию против этой швали проводить. Сам понимаешь, стрельба будет.
- Мне к стрельбе не привыкать.
- Ладно, уговорил. Влезай в кузов. Эй, бойцы помогите раненому!
Захар остался доволен, всё складывалось как нельзя лучше. Только было сожаление, что не попрощался с тёткой Одаркой.
Колонна продолжила движение.
Через пару часов, когда дорога пошла по густому старому лиственному лесу, началось что-то невообразимое. Раздался шквал огня из леса, с двух сторон били пулемёты и миномёты. Верно оружия у «партизан» было достаточно. Снабдили немцы, постарались.
Солдаты попрыгали из кузова и залегли, отстреливаясь. Танки, развернув башни стали снаряд за снарядом посылать в сторону леса.
Захар замешкался и не успел перевалиться через борот грузовика. Свист пуль и осколков прижал его к полу кузова. Он со страхом смотрел, как пули и осколки пробивают борта грузовика.
Прозвучала команда полковника, бегущего в сторону невидимого противника:
- В атаку! Смелее ребята! Вперёд!.. Последние слова полковника, которые расслышал Захар, были: «В плен не брать».
Бой постепенно удалился вглубь леса.
Несколько часов Захар сидел в кузове в ожидании исхода боя.
Рядом, нервничая, ходили вдоль машин водители.
Стрельба прекратилась, Из леса стали выходить бойцы, неся раненых и убитых, многие несли трофейное оружие.
Танкисты расспрашивали, помог ли им их огнь по бандитам.
Настроение у всех было удручающее. Потери убитыми и ранеными были огромные. Четыре года часть стояла на границе с Японией и потеряла во время японских провокаций всего несколько человек, а тут только прибыли и в первом же бою столько потерь и где - на освобождённой территории.
Когда возвращались обратно, в селе, где гостил Захар, все хаты были сожжены карательным отрядом НКВД, и только дома Жмурко остались не тронутыми.
Одарка стояла перед воротами и вытирала слёзы уголком платка. «Что её здесь теперь ждёт и представить не возможно», – подумал Захар.
Колонна прибыла в областной центр, и Захар, пересев на поезд, вернулся к семье, не на что, более, не надеясь, кроме как на свои силы да поддержку родного и любимого человека Елены.
Вся семья собралась в землянке вокруг печурки. Толя по-деловому хозяйничал, подкладывая дрова в огонь. Землянка освещалась только светом от горящих поленьев, проходящим через щели в дверце.
Захар закурил. К куреву он пристрастился в госпитале, чтобы было легче переносить боль от раны. Цигарку скрутил из кусочка газеты. Прикурил от горящей лучины, просунув её в огонь через щель.
- Вступаем в новую жизнь. С завтрашнего утра. Начнём со строительства избы, - произнёс Захар, словно обращаясь к самому себе.
Дети радостно запрыгали,
- У нас будет новая изба! Ура!
- Ну, до этого ещё далеко. Лен, мне трудно ходить по начальству в райцентре, придётся тебе.
- И что я должна делать?
- Отдашь заявление в исполком с просьбой разрешить бесплатную порубку леса на избу. Я заявление напишу на имя председателя. Укажу, что у тебя трое малолетних детей, престарелая больная мать и муж тяжело ранен в бою, практически инвалид, с трудом передвигается на костылях.
Тут же встряла Ульяна,
- Может не надо писать, что больная, примета плохая врать про здоровье.
- Ладно, мам, не буду про здоровье писать. Думаю, пойдут навстречу. Там тоже люди работают, поймут.
Когда рассвело, Елена вышла из землянки, и зажмурила глаза от слепящей снежной белизны. Аккуратно запахнув старенький полушубок и запихнув за пазуху поллитровку самогона, быстро пошла в сторону Холм-Жирковского.
Захар тоже не сидел в землянке, взял топор и пошёл на разрушенную войной водяную мельницу. Там должны были быть точильные камни. Толя напросился пойти с ним.
Лёгкие ноябрьские морозы не успели сковать реку. Вода медленно переливалась через сохранившуюся дубовую плотину, образуя небольшой водопад. Водяное колесо наполовину торчало из воды и слегка покачивалось от напора воды. Мельница находилась в полуразрушенном состоянии, но к радости Захара рабочий механизм оказался исправным. Стоило ему переключить рычаг, запирающий водяное колесо, мельничные жернова и точильный круг завращались.
Затачивая топор, Захар решил поговорить с председателем колхоза о восстановлении мельницы. В такое время она просто необходима, тем более восстанавливать придётся только две стены и часть крыши, - «Пусть поднимет этот вопрос на правлении».
Толя достал из кармана перочинный ножичек и тоже стал его затачивать.
Захар посмотрел на ножичек и узнал его, - «Сколько же лет-то прошло, когда он у меня появился и не припомнить. Его привёз из Москвы отец в подарок брату, а он отдал его мне, когда я уходил на срочную службу. Их уж нет, и сколько ещё народу умерло или убито, а ножичек вот он, весь сточился, а всё живёт по-своему. Как же коротка жизнь наша, а люди, несмотря на это, продолжают убивать друг друга».
- Как там наша мамка в районе. Что думаешь, Толь?
- Она сможет, у неё получится. Она взяла бутылку самогону, я видел, значит, получится. Угостит начальника и получится.
- Вот, это она зря. На кого попадёт, а то за самогон, знаешь, могут оштрафовать или ещё чего похуже.
- Не, мамка знает, кого угостить. Сделает всё, как надо. Если что, тётка Таня поможет и подскажет. Мамка сумеет, не сумлевайся.
- Таня Болашова жива? Надо бы проведать. Немножко подлечусь и проведаю. Ну, что можно сруб рубить, - Захар лихо помахал наточенным топором, - Красота. Ещё пилу наточу и можно в лес.
- Пап, а можно и мне с вами? Я смогу сучки обрубать. Возьмите меня, я тоже хочу дом строить.
- Возьмём, лишь бы мать разрешение привезла, а то придётся по ночам лес валить и вывозить, воровать, значит. Но только до поры, как школу восстановят. Учиться тебе надо, - закончил Захар.
- Хорошо бы подольше не восстанавливали, - пробубнил себе под нос Толя, так, чтобы не расслышал отец.
Разрешение было получено.
Захар, Елена и Толя, взяли топоры и двуручную пилу, и по первому снегу отправились туда, где Захар, ещё до войны, присмотрел хороший строевой лес.
Выбирали деревья не очень толстые, чтобы легче было возить и рубить сруб.
Работа спорилась. Сначала двуручной пилой пилили выбранную ель, и, когда она падала, обрубали сучья. Тонкую верхушку не пригодную для сруба отпиливали.
Елена не всегда могла оторваться от работы в колхозе, и тогда в лес уходили Захар с Толей. Несмотря на то, что ему исполнилось всего восемь лет, из него получился хороший помощник. Он обрубал мелкие сучья, пока отец перекуривал, и держал его костыли, когда отец валил ели, работая топором.
За две недели брёвна для избы были подготовлены. Их вывозили, на выделенной председателем, колхозной лошади.
Сруб Захар рубил на выделенном колхозом участке земли в деревне Глушково. Он затёсывал брёвна, а Елена подтаскивала и помогала поднять их наверх.
Сруб оставили просыхать до лета.
Крещенские морозы, плохая одежда и холодные стены и полы землянки сказались: Захар, а потом и Толя простыли и тяжело заболели.
С высокой температурой их положили в районную больницу, но лечения практически не было. Горячий кипяток да редкие инъекции лекарства, которое не всегда бывало в наличии, вот и всё лечение. Но страшнее всего были сквозняки, которые гуляли по больнице из-за отсутствия стёкол в завешанных одеялами окнах.
Захар решил покинуть больницу вместе с сыном, не надеясь на результаты такого лечения.
К работе на ферме и хлопотам по дому Елене прибавилась и забота о больных. Помогли ли отвары трав и малины, или старания Елены, но через две недели больные выздоровели.
Захар занялся изготовлением бочек и лоханей, распуская брёвна на доски ручной пилой. Из ивы делал обручи.
Помогал отцу заработать «копейку» для дома и Толя, собирая по пожарищам и блиндажам рваные или непарные кожаные сапоги, из которых Захар выкраивал и тачал новые.
Кроме этого он валял валенки тем, кто приносил ему шерсть. Колодки разных размеров вырезал из липовых поленьев.
Товар был ходовой и быстро раскупался.
Это позволило подзаработать на пропитание и за зиму мало-мальски одеть и обуть всю семью.
Все колхозники, и стар, и мал, работали с раннего утра до поздней ночи.
Дел было невпроворот: восстановили школу и ферму, построили избу читальню и правление, отремонтировали школы: в Глушково и в Пантелеево.
Отпраздновали Победу и в колхоз стали возвращаться мужики, но многие так и не вернулись, кто погиб, кто пропал без вести, а кто-то остался на чужбине. Многие, ища лучшей доли, вербовались на стройки или на север осваивать новые земли.