Трудно писать об Александре Исаевиче Солженицине (1918 - 2008 г.г.). Уж очень разные и диаметрально противоположные мнения слышатся о нем. Одни говорят, что это великий писатель, патриот, открывший нам глаза на отечественную историю, в то время как другие исступленно кричат "лжец и предатель". Дело в том, что коммунисты ненавидели его за антисоветские высказывания, а либералы и демократы обвиняли в патриотизме и антисемитизме.. Как и шестидесятники, он относился к писателям хрущевской оттепели и раскрыл читателям глаза на сталинские лагеря. Однако он писал не только о Гулаге, но и о ленинском терроре. И вместе с тем, как выяснилось, оказался истинным русским патриотом, что бесило шестидесятников, и за что они его заклеймили фашистом.
Читаешь произведения Солженицына и поражаешься масштабности его творчества, ведь собрание сочинений писателя составляют 30 объемистых томов. Поражает глубина его изысканий, познаний и их энциклопедичность. После Солженицына уже нет надобности писать историю России 20-го века, настолько скрупулезно, тщательно, документально изобразил он эти события. Поистине титанический труд.
***
Александр Солженицын родился 11 декабря 1918 года. Расскажем в начале о некоторых фактах из его биографии и мифах, сложившихся в отношении личности писателя:
Существует мнение, что Солженицын с рождения был чуть ли не убеждённым антисоветчиком, но это совсем не так. Напротив, в молодые годы он был приверженцем коммунизма и нисколько не сомневался в марксизме. Ещё до войны он мечтал о карьере писателя и даже начал делать наброски романа с говорящим названием "Люби революцию".
Был активным комсомольцем, принимал участие во всех комсомольских общественных делах, характеризовался исключительно положительно. В 1936 году Александр Солженицын окончил школу с золотой медалью, и поступил на физико-математический факультет Ростовского государственного университета. Чтобы заработать, студент Солженицын разгружал вагоны, а на старших курсах занимался репетиторством. Во время учебы в университете он не перестал заниматься литературой: стал редактором факультетской газеты, вступил в литкружок, создал свои первые произведения — «Ласточка», «Девятнадцать», «Эварист Галуа». «Был восемнадцатилетний Саня юнцом восторженным, весь светился правдоискательством, сочинял огромные поэмы в подражание «Мцыри», — вспоминал о Солженицыне писатель Борис Изюмский. В это же время молодой литератор задумал эпопею о революции и событиях Первой мировой войны. В 1937 году он изучил архивы и создал набросок романа «Август Четырнадцатого».
Летом 1939 года Солженицын подал документы на заочное искусствоведческое отделение в Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ). Вскоре он перевелся на факультет русской литературы, продолжая учиться и в РГУ.
В июне 1941 года Солженицын с отличием окончил РГУ и, досрочно сдав последний экзамен, уехал в Москву на сессию второго курса МИФЛИ. Однако не смог продолжить образование, началась война.
Другой популярный миф в коммунистических кругах о том, что Солженицын на фронте не был, а отсиделся в тылу. А когда, дескать, его хотели отправить на фронт, по-хитрому дезертировал, разослав знакомым письма с контрреволюционными утверждениями.
Разумеется, это не соответствует истине. Солженицын провёл в армии почти три года. Из них на фронте — почти два года. С весны 1943 года до февраля 1945-го. За это время Солженицын был награждён орденом Отечественной войны 2-й степени, орденом Красной Звезды и дважды повышен в звании (дослужился от лейтенанта до капитана). Не совсем понятно, зачем же патологического труса и дезертира (будто бы отсиживавшегося в тылу) награждать боевыми орденами, да ещё и дважды повышать в звании? Причем награжден он был весьма уважаемыми наградами. Орден Красной Звезды вручался за мужество и отвагу в боях или же за умелые боевые действия, нанёсшие большой урон врагу. А орден Отечественной войны 2-й степени заслужить было ещё труднее. Тем же артиллеристам его давали минимум за уничтожение трёх вражеских артиллерийских батарей.
Солженицын действительно не находился непосредственно на передовой и в рукопашных схватках не участвовал. Но не потому, что прятался, а потому что командовал батареей звуковой разведки. Их целью было вычисление координат вражеской артиллерии по звуку её выстрелов и корректировка огня по ним. Не самая простая работа, требующая хорошей подготовки по физике и математике. Звуковая разведка располагалась в непосредственной близости от передовой, примерно в двух-пяти километрах позади неё.
Но каким же образом интеллигентный человек, уже в конце войны, мог так банально попасться бдительным особистам? Он сам вспоминал об этом так:
"Наше (с моим однодельцем Николаем Виткевичем) впадение в тюрьму носило характер мальчишеский, хотя мы были уже фронтовые офицеры. Мы переписывались с ним во время войны между двумя участками фронта и не могли, при военной цензуре, удержаться от почти открытого выражения в письмах своих политических негодований и ругательств, которыми мы поносили Мудрейшего из Мудрейших, прозрачно закодированного нами из Отца в Пахана".
Солженицын и его корреспондент считали, что ничего сверхкрамольного они друг другу не писали, к тому же были уверены, что письма читают "молоденькие фифочки", которых интересует только возможное разглашение военной тайны и координат, а он ничего такого не писал.
В начале февраля 1945 года капитан Солженицын был арестован. Его дело рассматривал не суд и не военный трибунал, а внесудебный орган — Особое совещание. Тот факт, что он получил только восемь лет исправительно-трудовых лагерей, говорит скорее о том, что ничего серьезного на Солженицына у следствия не было (до десяти лет в те времена давали либо в связи с полным отсутствием улик и признательных показаний, либо в связи с незначительностью преступления).
Из восьми лет своего срока последние два с половиной года Солженицын провёл в исправительно-трудовых лагерях. До этого он находился в так называемых шарашках, куда свозили образованных осуждённых для научно-исследовательской работы. Хотя заключённые шарашек и не имели свободы перемещения, распорядок их дня был гораздо мягче лагерного, а питание многократно лучше. Вместо тяжёлого физического труда они занимались интеллектуальным. Шарашки находились не в тайге и вечной мерзлоте, а в крупных городах, заключённые имели возможность встречаться с родственниками. Но всё равно это было заключение, хоть и сравнительно мягкое в сравнении с настоящими лагерями.
Однако летом 1950 года Солженицын из-за конфликта с начальством был этапирован в настоящий лагерь (Особлаг № 11 в Экибастузе), где провёл последние годы своего срока. В 1952 году у Александра Солженицына обнаружили рак (семиному) и прооперировали в лагерной больнице. После освобождения в 1954 году Солженицын приехал в Ташкент и прошел курс лучевой терапии в раковом корпусе. Болезнь отступила. Свое чудесное исцеление писатель описал в повести «Раковый корпус». Он считал, что справился с раком благодаря вере в выздоровление, силе духа, желанию бороться и божьему промыслу.
Освободился Солженицын за несколько недель до смерти Сталина, однако вернуться в европейскую часть СССР не мог, поскольку был оставлен на вечное проживание в одном из сёл Южного Казахстана, где следующие три года проработал школьным учителем.
В середине 50-х началась первая волна реабилитации осуждённых в сталинское время. Солженицын писал письма в Москву, сначала Хрущёву и в генеральную прокуратуру, а затем отдельно Жукову. В результате Солженицыну отменили вечную ссылку и он смог вернуться в РСФСР. Ещё через несколько месяцев он был полностью реабилитирован.
***
Следующие несколько лет Солженицын жил в Рязани, работал школьным учителем и писал рассказы "в стол". Волна разоблачения сталинского культа личности, начатая ХХ съездом КПСС в 1956 году, быстро пошла на спад. Но в 1961 году Хрущёв, разделавшийся со всеми политическими соперниками, решил завершить начатое. На XXII съезде партии культ Сталина вновь был развенчан с партийных позиций, а также решено переименовать все носящие сталинское имя объекты и вынести его тело из Мавзолея.
Солженицын решил попытать счастья, и передал в журнал "Новый мир" рукопись "Одного дня Ивана Денисовича", описывающую обычный будний день лагерного заключенного. Рукопись прочёл редактор журнала, известный советский поэт Твардовский, который был потрясен, но печатать не решился без согласия партийных органов. С этой целью он дал прочитать её самому Хрущёву. Через несколько дней он записал в дневнике:
"Счастье, что эту новую (после чёрной клеенчатой) тетрадь я начинаю с записи факта, знаменательного не только для моей каждодневной жизни и не только имеющего, как мне кажется, значение в ней поворотного момента, но обещающего серьёзные последствия в общем ходе литературных (следовательно, и не только литературных) дел: Солженицын ("Один день") одобрен Никитой Сергеевичем. Боюсь предвосхищений, но верится, что опубликование Солженицына явится стойким поворотным пунктом в жизни литературы, многое уже будет тотчас же невозможно, и многое доброе — сразу возможным и естественным".
Рассказ был напечатан и не только Твардовский, но и многие пострадавшие от репрессий, в будущем основавшие общество "Мемориал", были в восторге от этого произведения. Солженицын стал героем для поколения шестидесятников-диссидентов, ведь им нужен был статусный источник пропаганды. Они говорили, что почувствовали "нечто среднее между шоком и «наконец-то!». И с этой поры они всячески поддерживали Солженицына. В результате никому неведомый начинающий писатель со сложной судьбой в один миг превратился в литературную знаменитость. Его приняли в Союз писателей, рассказ несколько раз напечатали крупными тиражами — и в СССР и за границей.
Однако постепенно шестидесятники обнаружили, что Александр Исаевич для них был "не свой". Он хоть и был противником коммунизма, но в отношении России стоял на принципиально иных, патриотических позициях. Он сблизился с "деревенщиками" и с "Русской партией" - группой писателей, которые публиковались в журнале "Молодая гвардия". Характерна его полемика с академиком Сахаровым и несогласие с сахаровскими установками о вненациональности либеральной интеллигенции и идеологической конвергенции СССР и Запада. Он писал с упреком: “Пренебрегая живучестью национального духа, Сахаров упускает и возможность существования в нашей стране живых национальных сил”[31, с. 20].
Однако уже в 1964 году Хрущёва отправили на пенсию и тренд на десталинизацию быстро заглох. Брежневское правление проходило под девизом: "Забудем всё плохое". С одной стороны, Сталина перестали ругать, но с другой — никто его и не хвалил. Покойного вождя просто старались лишний раз не вспоминать.
В этих условиях Солженицын стал не просто не нужен, но и неудобен. Новые произведения писателя не печатали, и они уходили в самиздат. В 1966 году он закончил роман «Раковый корпус» по воспоминаниям о лечении в онкологическом отделении больницы в Ташкенте в 1954 году. Публикацию всячески оттягивали: просили переписать острые моменты, отказывали в печати. Солженицын даже написал письмо Брежневу: «Я прошу вас снять преграды с печатания моей повести «Раковый корпус», книги моих рассказов, с постановки моих пьес…» Ответа не последовало.
Письмо вскоре попало и в зарубежные СМИ. С этого момента Солженицын стал рассматриваться Кремлём уже не как неудобный и неуместный писатель, а как политический деятель и при том враждебный. После того как на Западе вышло несколько его произведений, неопубликованных в СССР, против писателя в советской прессе была организована шумная информационная кампания, в ходе которой "официальные" писатели клеймили его разными нехорошими словами.
***
Солженицын продолжал работать над «Архипелагом ГУЛАГ». Объемное произведение о сталинских трудовых лагерях было основано на воспоминаниях и письмах 227 заключенных, а также собственном печальном опыте автора. Когда работа завершилась в 1967 году, один экземпляр он переправил за границу через Александра Андреева — внука писателя Леонида Андреева. О книге знали в КГБ и даже негласно пытались заключить с писателем сделку. Он отказывается от её публикации на Западе, а в обмен ему разрешают напечатать несколько политически безобидных произведений. Например, "Раковый корпус". По этой причине Солженицын, действительно, несколько лет удерживал книгу от публикации за рубежом.
С 1969 года Солженицын работает над исторической эпопеей о Первой мировой войне, Февральской революции и большевистском перевороте "Красное колесо". Хочется отметить масштабность творчества Солженицына. Мы дивимся гению Льва Толстого, но ведь он в "Войне и мире" изобразил историю Великой Отечественной войны, то есть события 1812 года, а Александр Исаевич Солженицын описал детально все основные события 20-го века: Первую мировую войну (Красное колесо, Август 14-го), Февральскую революцию (Красное колесо, март 17-го), Октябрьский переворот (Красное колесо, Народоправие), Сталинские лагеря (Архипелаг Гулаг). Его писательский стиль в огромной эпопее- Красное колесо, напоминает манеру русского писателя-историка Дмитрия Мережковского - с неяркой художественной составляющей и чрезвычайно сильной - исторической. Очевидно, что очень много пришлось писателю работать в архивах - перерыть документов, воспоминаний, мемуаров.
Книга "Красное колесо" была задумана Солженицыным в двадцати Узлах, каждый по тому. Однако он опубликовал лишь половину задуманного - 10 узлов, описав детально Первую мировую войну и Февральскую революцию. Затем он работать над книгой перестал, объясняя тем, что "объём написанного и мой возраст заставляют прервать повествование". Однако, к счастью, материалы к последующим "узлам", отображающим октябрьский переворот и разгон Учредительного собрания, сохранились, правда, в тезисном исполнении.
Чтобы понять масштаб проделанной Солженицыным работы приведем лишь один пример. Ради написания "Узла 2. Октябрь 16-го" Александр Исаевич использовал:
- материалы по Каменской волости Тамбовского уезда и другим местам Тамбовской губернии в своих поездках туда летом 1965 и 1972, впоследствии дополнены по печатным источникам.
- Скроботовский бой восстановлен по рукописям московского Исторического музея, позже расширен по эмигрантским публикациям.
- Использованы печатные издания Рабочей группы при Военно-промышленном комитете, артиллерийские исследования о войне 1914-17 гг.
- Гренадерская бригада – по хранениям Центрального Военно-исторического Архива в Москве (боевая и административная документация, полевые книжки офицеров, приказы, списки личного и конного состава).
- Место стояния бригады близ фольварка Узмошье автор также посетил в 1966 г.
Солженицын вспоминал: "Почти все исторические лица я вывожу под их собственными именами и со всеми точными подробностями их биографий. Это относилось и к малоизвестным, но реальным лицам того времени – как легендарный возглавитель самоуправления восставших тамбовских крестьян Г. Н. Плужников, или даже каменский писарь Семён Панюшкин (ещё живой в мой туда приезд), секретари “Рабочей группы” Гутовский и Пумпянский, член группы на Обуховском заводе Г. К. Комаров, семья Шингарёва, все Смысловские (обе семьи – в их действительных жилищах того времени), изобретатели Киснемский, Подольский и Ямпольский и др. К историческим лицам и в обзорных главах и в повествовательных выдержана строгая фактичность".
И такая же колоссальная работа по каждому разделу или "Узлу"! Впрочем и по каждому произведению Солженицына! Это писатель-труженик, которому стоит низко поклониться, независимо от политических взглядов читателя.
В 1970 году Александру Солженицыну присудили Нобелевскую премию «за нравственную силу, с которой он продолжил традицию русской литературы». Вполне очевидно, что данное решение имело политический подтекст, что понимал и сам писатель. Но оно в некотором роде оградило его от серьёзных неприятностей. Всё же сажать нобелевских лауреатов "за политику" не решались ни Сталин, ни Гитлер, не говоря уже о Брежневе.
В 1973 году сотрудники КГБ арестовали помощницу Солженицына — Елизавету Воронянскую. На допросе она рассказала, где хранится одна из рукописей «Архипелага ГУЛАГ». После нескольких допросов её освободили, и, придя домой, она покончила с собой. Узнав об этом, Солженицын сразу же распорядился начать печать книги за границей. Как сказано, до этого времени в течение нескольких лет он не давал на это согласия.
Печать «Архипелага ГУЛАГ» вызвала большой резонанс: в январе 1974 года Политбюро ЦК КПСС состоялось отдельное заседание, на котором обсуждали меры «пресечения антисоветской деятельности» Солженицына. 12 февраля 1974 года Солженицын был арестован, принудительно лишён советского гражданства и на следующий день вывезен самолётом в ФРГ. После этого все советские издания произведений писателя были изъяты из библиотек. Его книги уничтожались, их, по приказанию свыше, расстригали на мелкие кусочки. Сначала Солженицын жил в ФРГ, потом перебрался в Швейцарию, а затем решил переехать в американский штат Вермонт.
***
Поначалу, за границей, писатель был весьма популярной фигурой, ездил с выступлениями по европейским странам, встречался с политическими лидерами.
Солженицын объявил публично, что гонорары «Архипелага» в основном отдает в помощь советским политзаключенным и их семьям. Он писал: "4/5 ото всех моих гонораров отдать на общественные нужды, только пятую часть оставить для семьи.. Я объявил публично, что, доход от «Архипелага» не считаю своим — он принадлежит самой России, а раньше всех — политзэкам, нашему брату. Так вот — и пора, не откладывать! Помощь нужна не когда-то там — но как можно быстрей (Александр Солженицын, «Угодило зернышко промеж двух жерновов»).
Но постепенно он понял ту роль, которую ему уготовили на Западе. От него ждали страстного обличения коммунизма и восхваления либеральных ценностей, но Солженицын видел в них немногим меньше плохого, чем в коммунизме, и регулярно критически отзывался о них. Он отказывался встречаться с прессой и прослыл "вермонтским затворником". В итоге Солженицын стал неудобен и в западных странах. Да, он по-прежнему был величиной, но выступал всё реже, не находя понимания. То есть, и в изгнании он не вписался в западную модель.
Писатель обрушился с обвинениями на "Радио Свобода", упрекая в идеологической цензуре. Он утверждал, что ему ставят всяческие препятствия в отстаивании его державно-патриотических взглядов, требуя славить западную демократию.
На этой же почве у него произошла размолвка и с советскими диссидентами, как оставшимися в стране, так и эмигрировавшими на Запад. Современные ему диссиденты 60-70-х г.г., шестидесятники или "диссиденты третьей волны" как мы знаем, придерживались прозападных, или же абстрактных взглядов "за всё хорошее". Для них были неприемлемы патриотические убеждения Солженицына, которые они считали сугубо националистическими и едва ли не фашистскими.
Многие прозападные диссиденты, прежде видевшие в нём кумира, отвернулись от него после того, как он не оправдал их ожиданий, начав критиковать не только коммунизм, но и западную демократию. Щестидесятники обвиняли Солженицына в том, что он, якобы, заразился традиционной паранойей, думая, что Запад враждебно настроен к России. Солженицын же винил их в том, что они, в отличие от него, презирают не коммунизм, а Россию и русский народ. Его обвиняли в излишнем пафосе и дидактичности, считая, что Солженицын возомнил себя новым ветхозаветным пророком Моисеем, который будто бы должен вывести русский народ из советского плена.
Вот два крупных человека - философ Зиновьев, издевался над совками в своем романе "Зияющие высоты", называл советских ибанцами, выступал за отмену гос. идеологии марксизма-ленинизма, после в эмиграции работал в закрытых западных центрах, в которых явно занимались не тем, чтобы усилить СССР. И Солженицын, который никакой подрывной работой не занимался и писал исторические романы, очень мягкую публицистику. С 1990 года радеет за русский народ, за реальные перемены (о которых он говорил еще за 20 лет до их начала), а не за начальников. Перед смертью Зиновьев предрек полный упадок России, Солженицын все же верил в свой русский народ.
В результате ожесточенной полемики в рядах эмиграции произошёл раскол. Патриотическая часть сгруппировалась вокруг Солженицына, остальные объединились в либерально-демократический лагерь, ярким представителем которого был эмигрировавший писатель и диссидент Синявский. К тому же либерально-демократическому лагерю относился и академик Сахаров.
Православно-патриотический уклон Солженицына не остался незамеченным в западных странах. Саркастичные журналисты прозвали его "славянским Хомейни".
***
В 80-е годы распространялась легенда, согласно которой Солженицын выступил в американском конгрессе и призвал США сбросить атомную бомбу на СССР. Легенда оказалась настолько крепкой, что остаётся весьма популярной до сих пор. Разумеется, это клевета, ни к чему подобному он никогда не призывал. В данном случае в его уста была вложена фраза одного из героев "Архипелага ГУЛАГ" — заключённого, который в отчаянии кричит надзирателям в лагере: "Будет на вас Трумэн! Бросят вам атомную бомбу на голову!"
Более того, после высылки из СССР Солженицын почти два десятилетия жил в США без гражданства, отказавшись присягать новой стране. А когда в начале 80-х его вместе с группой диссидентов-эмигрантов пригласили к президенту Рейгану, он был единственным, кто отказался. Пояснив, что считает себя не диссидентом, а русским писателем. Кроме того, он был возмущен тем, что советники не рекомендовали Рейгану встречаться с писателем один на один, поскольку он является "крайним русским националистом".
В открытом письме Рейгану он писал: "Я люблю своё отечество и оттого хорошо понимаю, что и другие также любят своё. Я не раз выражал публично, что жизненные интересы народов СССР требуют немедленного прекращения всех планетарных советских захватов. Если бы в СССР пришли к власти люди, думающие сходно со мною, их первым действием было бы уйти из Центральной Америки, из Африки, из Азии, из Восточной Европы, оставив все эти народы их собственной вольной судьбе. Их вторым шагом было бы прекратить убийственную гонку вооружений… Но удивительно: всё это не устраивает Ваших близких советников! Они хотят чего-то другого. Эту программу они называют "крайним русским национализмом", а некоторые американские генералы предлагают уничтожать атомным ударом избирательно русское население. Странно, сегодня в мире русское национальное самосознание внушает наибольший страх правителям СССР и Вашему окружению. Здесь проявляется то враждебное отношение к России как таковой, стране и народу, вне государственных форм, которое характерно для значительной части американского образованного общества, американских финансовых кругов и, увы, даже Ваших советников".
***
Отношение к писателю в СССР изменилось с началом перестройки. В 1989 году впервые опубликовали главы из «Архипелага ГУЛАГ», а через год Солженицыну вернули советское гражданство. В 1990 году в советских СМИ появляется текст писателя под названием "Как нам обустроить Россию". Хотя изначально Солженицын не утверждал, а задавался вопросом (в заголовке стоял вопросительный знак), на этапе публикации этот знак исчез и текст воспринимался не как размышление, а как манифест.
В 1994 году писатель вернулся в Россию. Произошло это во многом из-за уговоров Валентина Распутина. Проехав с востока на запад, он добрался до Москвы, выступив в Госдуме, несмотря на протесты как коммунистов, так и демократов. Потрясённый тяжёлыми последствиями реформ в России, Солженицын раскритиковал ельцинскую политику прямо с думской трибуны, чем вызвал аплодисменты его давних идеологических врагов — коммунистов.
По сути, Солженицын вновь оказался неудобным для властей человеком. В стране шёл великий раздел советского пирога, приватизация всего и вся, а он говорил что-то о сбережении народа и призывал "не ломать дров". Ельцин рассчитывал, что ему удастся использовать Солженицына для поддержки своей популярности, но писатель подверг реформы такой уничижительной критике, что его поблагодарили за всё, подарили дачу и таким образом, задвинули в самый дальний угол, чтобы не возникал и не мешал.
В 1998 году Ельцин решил наградить писателя орденом Святого апостола Андрея Первозванного, однако тот от награды отказался, заявив: «От верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния, я принять награду не могу». В том же году издал объёмное историко-публицистическое сочинение «Россия в обвале», содержащее размышления об изменениях, произошедших в России в 1990-х годах, и о положении страны, в котором резко осудил реформы, проведённые правительством Ельцина — Гайдара — Чубайса.
В 2001-2002 гг. вышел в печати его большой труд — «Двести лет вместе». Это литературно-историческое исследование писателем русско-еврейских отношений в период между 1795 и 1995 годами в двух томах. Часть либеральной интеллигенции не приняла эту книгу и писателя обвинили в антисемитизме.
В апреле 2006 года, отвечая на вопросы газеты «Московские новости», Солженицын заявил: «НАТО методически и настойчиво развивает свой военный аппарат — на Восток Европы и в континентальный охват России с Юга. Тут и открытая материальная и идеологическая поддержка «цветных» революций, и парадоксальное внедрение североатлантических интересов в Центральную Азию. Всё это не оставляет сомнений, что готовится полное окружение России, а затем потеря ею суверенитета». То есть, русский писатель предвидел то, что случилось сейчас и стало причиной СВО.
Взгляды Солженицына не вписывались ни в одну из господствовавших при его жизни идеологических систем. Он всегда стремился говорить правду, в это, как правило, не устраивало власть имущих. В начале 60-х Хрущев пытался использовать его для обличения сталинизма, но вскоре он разошёлся во взглядах с советскими коммунистами. На Западе в середине 70-х его пытались использовать для разоблачения коммунизма, но он взялся разоблачать и демократию и в итоге разошёлся во взглядах с местным истеблишментом. В 90-е его пытались использовать для поддержки нового курса России, но он начал жёстко критиковать реформы и разошёлся уже с постсоветскими демократами. Краеугольным камнем в его творчестве стал патриотизм.
***
4 августа 2008 года писатель Александр Исаевич Солженицын скончался.
Возможно, что читателям будет интересны некоторые отрывки из интервью писателя, данном за год до смерти немецкому изданию «Шпигель».
Шпигель: Александр Исаевич, когда Вы 13 лет назад вернулись из изгнания, происходившее в новой России Вас разочаровало. Вы отклонили Государственную премию, которую Горбачёв предложил Вам. Вы отказались принять орден, которым хотел наградить Вас Ельцин. А сейчас Вы приняли Государственную премию России, которую Вам присудил Путин, некогда глава той спецслужбы, предшественница которой так жестоко преследовала и травила Вас. Как всё это рифмуется?
Солженицын: В 1990 году мне была предложена — отнюдь не Горбачёвым, а Советом министров РСФСР, входившей в состав СССР, — премия за книгу «Архипелаг ГУЛАГ». Я отказался потому, что не мог принять лично себе почёт за книгу, написанную кровью миллионов.
В 1998 году, в нижайшей точке бедственного народного положения, в год, когда я выпустил книгу «Россия в обвале», — Ельцин лично распорядился наградить меня высшим государственным орденом. Я ответил, что от Верховной Власти, доведшей Россию до гибельного состояния, награды принять не могу.
Нынешняя Государственная премия присуждается не лично президентом, а высоким экспертным сообществом. В Совет по науке, который выдвинул меня на эту премию, и в Совет по культуре, который поддержал это выдвижение, входят самые авторитетные в своих областях, высокоуважаемые люди страны. Будучи первым лицом государства, президент вручает эту премию в день национального праздника. Принимая награду, я выразил надежду, что горький российский опыт, изучению и описанию которого я отдал всю жизнь, предупредит нас от новых губительных срывов.
Владимир Путин — да, был офицером спецслужб, но он не был ни следователем КГБ, ни начальником лагеря в ГУЛАГе. Международные же, «внешние» службы — и ни в какой стране не порицаемы, а то и хвалимы. Не ставилась же в укор Джорджу Бушу-старшему его прошлая позиция главы ЦРУ.
Шпигель: Всю Вашу жизнь Вы призывали власть к покаянию за миллионы жертв ГУЛАГа и коммунистического террора. Был ли Ваш призыв по-настоящему услышан?
Солженицын: Я уже привык, что публичное покаяние — везде в современном человечестве — самое неприемлемое действие для политических фигур.
Шпигель: Нынешний президент России называет распад Советского Союза крупнейшей геополитической катастрофой XX века. Он говорит, что пора заканчивать самоедское копание в прошлом, тем более что извне предпринимаются попытки пробудить у россиян необоснованное чувство вины. Разве это не пособничество тем, кто и без того хочет, чтобы забылось всё, что происходило во времена Советов внутри страны?
Солженицын: Ну, Вы же видите, что и повсюду в мире растёт тревога: как Соединённые Штаты, ставшие в результате геополитических изменений единственной сверхдержавой, справятся со своей новой, монопольно-ведущей мировой ролью.
Что касается «копания в прошлом», то, увы, — то самое отождествление «советского» с «русским», против которого я столь часто выступал ещё в 1970-е годы, не изжито и сегодня — ни на Западе, ни в странах бывшего соцлагеря, ни в бывших республиках СССР. Старое поколение политиков в коммунистических странах оказалось не готово к покаянию, зато новое поколение политиков вполне готово предъявлять претензии и обвинения — и самой удобной для себя мишенью выбирают сегодняшнюю Москву. Как будто они героически освободили сами себя и вот живут новой жизнью, а Москва осталась коммунистической.
Однако смею надеяться, что эта нездоровая стадия скоро пройдёт, и все народы, испытавшие на себе коммунизм, осознают именно в нём виновника столь горького пятна своей истории.
Шпигель: Включая русских.
Солженицын: Если бы мы все смогли посмотреть на собственное прошлое трезво, то у нас в стране отпала бы ностальгия по советскому строю, которую проявляет менее пострадавшая часть общества, а у стран Восточной Европы и бывших советских республик — желание видеть источник всех зол в историческом пути России. Не надо никогда личные злодейства отдельных вождей или политических режимов ставить в вину российскому народу и его государству или приписывать их «больной психологии» русского народа, как это нередко делается на Западе. Эти режимы смогли держаться в России, только опираясь на кровавый террор. И вполне очевидно: лишь чувство осознанной, добровольно признанной вины может быть залогом выздоровления нации. В то время как несмолкающие упреки извне скорее контрпродуктивны.
Шпигель: Прошло уже почти 90 лет с того времени, как Россию потрясли сперва Февральская, а затем и Октябрьская революции — события, красной нитью проходящие через Ваши произведения. Несколько месяцев назад Вы в большой статье подтвердили Ваш тезис: коммунизм не был порождением прежнего российского режима, а возможность большевистского переворота была создана лишь правительством Керенского в 1917 году. Сообразно этому ходу размышлений, Ленин был всего лишь случайной фигурой, попавшей в Россию и сумевшей захватить власть лишь при содействии немцев. Мы верно Вас понимаем?
Солженицын: Нет, неверно. Превратить возможность в действительность — под силу лишь экстраординарным личностям. Ленин и Троцкий были ловчайшими, энергичными деятелями, сумевшими вовремя использовать беспомощность правительства Керенского. Но поправлю Вас: «Октябрьская революция» — это миф, созданный победившим большевизмом и полностью усвоенный прогрессистами Запада. 25 октября 1917 года в Петрограде произошёл односуточный насильственный переворот, методически и блистательно разработанный Львом Троцким (Ленин в те дни ещё скрывался от суда за измену)..
Шпигель: Наибольший резонанс вызвал, как нам кажется, «Архипелаг ГУЛАГ». В этой книге показана человеконенавистническая природа советской диктатуры. Сегодня, обращая взор назад, можно ли сказать, насколько это способствовало тому, что коммунизм потерпел поражение во всём мире?
Солженицын: Это вопрос не ко мне — не автор должен давать такие оценки.
Шпигель: Как Вы оцениваете время, в течение которого у власти находится президент В.В. Путин, — в сравнении с его предшественниками, президентами Б.Н. Ельциным и М.С. Горбачёвым?
Солженицын: Горбачёвское правление поражает своей политической наивностью, неопытностью и безответственностью перед страной. Это была не власть, а бездумная капитуляция её. Ответные восторги с Запада только подкрепили картину. Но надо признать, что именно Горбачёв (а не Ельцин, как теперь звучит повсеместно) впервые дал гражданам нашей страны свободу слова и свободу перемещения.
Ельцинская власть характеризовалась безответственностью перед народной жизнью не меньшей, только в других направлениях. В безоглядной поспешности скорей, скорей установить частную собственность вместо государственной — Ельцин разнуздал в России массовое, многомиллиардное ограбление национальных достояний. Стремясь получить поддержку региональных лидеров — он прямыми призывами и действиями подкреплял, подталкивал сепаратизм, развал российского государства. Одновременно лишая Россию и заслуженной ею исторической роли, её международного положения. Что вызывало не меньшие аплодисменты со стороны Запада.
Путину досталась по наследству страна разграбленная и сшибленная с ног, с деморализованным и обнищавшим большинством народа. И он принялся за возможное — заметим, постепенное, медленное, — восстановление её. Эти усилия не сразу были замечены и, тем более, оценены.
Шпигель: Нужна ли России национальная идея, и как она может выглядеть?
Солженицын: Термин «национальная идея» не имеет чёткого научного содержания. Можно согласиться, что это — когда-то популярная идея, представление о желаемом образе жизни в стране, владеющее её населением. Такое объединительное представление понятие может оказаться и полезным, но никогда не должно быть искусственно сочинено в верхах власти или внедрено насильственно...
Когда дискуссия о «национальной идее» довольно поспешно возникла в послекоммунистической России, я пытался охладить её возражением, что, после всех пережитых нами изнурительных потерь, нам на долгое время достаточно задачи сбережения гибнущего народа.
Шпигель: При всём этом Россия нередко чувствует себя одинокой. В последнее время произошло некоторое отрезвление в отношениях России и Запада, в том числе и в отношениях между Россией и Европой. В чём причина? В чём Запад не способен понять современную Россию?
Солженицын: Причин можно назвать несколько, но мне интереснее всего психологические, а именно: расхождение иллюзорных надежд — и в России, и на Западе — с реальностью.
Когда я вернулся в Россию в 1994-м, я застал здесь почти обожествление Западного мира и государственного строя разных его стран. Надо признать, что в этом было не столько действительного знания и сознательного выбора, сколько естественного отвращения от большевицкого режима и его антизападной пропаганды. Обстановку сначала поменяли жестокие натовские бомбежки Сербии. Они провели чёрную, неизгладимую черту — и справедливо будет сказать, что во всех слоях российского общества. Затем положение усугубилось шагами НАТО по втягиванию в свою сферу частей распавшегося СССР, и особенно чувствительно — Украины, столь родственной нам через миллионы живых конкретных семейных связей. Они могут быть в одночасье разрублены новой границей военного блока.
Итак, восприятие Запада как, по преимуществу, Рыцаря Демократии — сменилось разочарованной констатацией, что в основе западной политики лежит прежде всего прагматизм, зачастую корыстный, циничный. Многими в России это переживалось тяжело, как крушение идеалов.
В то же время Запад, празднуя конец изнурительной «холодной войны» и наблюдая полтора десятка лет горбачёвско-ельцинскую анархию внутри и сдачу всех позиций вовне, очень быстро привык к облегчительной мысли, что Россия теперь — почти страна «третьего мира» и так будет всегда. Когда же Россия вновь начала укрепляться экономически и государственно, это было воспринято Западом, быть может, на подсознательном уровне ещё не изжитых страхов — панически...
Шпигель: Через всё Ваше творчество проходит мысль о влиянии православия на русский мир. Как сегодня обстоят дела с моральной компетенцией Русской православной церкви? Нам представляется, что она вновь превращается в государственную церковь, каковой она была столетия назад — институтом, фактически легитимировавшим кремлёвского властелина в качестве наместника Божия.
Солженицын: Напротив, надо удивляться, как за короткие годы, прошедшие со времен тотальной подчинённости Церкви коммунистическому государству, ей удалось обрести достаточно независимую позицию. Не забывайте, какие страшные человеческие потери несла Русская православная церковь почти весь XX век. Она только-только встаёт на ноги. А молодое послесоветское государство — только-только учится уважать в Церкви самостоятельный и независимый организм. «Социальная Доктрина» Русской православной церкви идёт гораздо дальше, чем программы правительства. А в последнее время митрополит Кирилл, виднейший выразитель церковной позиции, настойчиво призывает, например, изменить систему налогообложения, уж совсем не в унисон с правительством, и делает это публично, на центральных телеканалах...
Шпигель: Вы боитесь смерти?
Солженицын: Нет, уже давно не испытываю перед смертью никакого страха. Вот в юности надо мной реяла ранняя смерть моего отца (в 27 лет) — и я боялся умереть прежде, чем осуществлю свои литературные замыслы. Но уже между моими 30 и 40 годами я обрёл самое спокойное отношение к смерти. Ощущаю её как естественную, но вовсе не конечную веху существования личности.
Шпигель: Мы, во всяком случае, желаем Вам ещё многие лета творческой жизни!
Солженицын: Нет, нет. Не надо. Достаточно.
Список литературы:
1. Батюто А. И. А. И. Солженицын и отечественная литература XIX—XX веков: пиетет, критика, преломление традиции. Записки филолога. СПб.: Нестор-История, 2006.
2. Бракман Р. Выбор в аду. Жизнеутверждение солженицынского героя. 1983
Ветры и векторы отечественной истории. Ярославль : МУК ЦБС г. Ярославля, 2018.
3. Гаврилов И. Н. Александр Солженицын в Рязани. Литературная хроника. — Рязань: Изд-во РГПУ, 1998.
4. Геллер М. Я. Александр Солженицын. — Лондон: б. и., 1989.
5. Зильберберг И. И. Необходимый разговор с Солженицыным. Колчестер Вэйл, Сассекс, Англия, 1976.
6. Краснов В. Солженицын и Достоевский: искусство полифонического романа / Пер. с англ. М., 2012.
7. Краснов-Левитин А. Э. Два писателя. — Париж, 1983.
8. Кузьмин В. В. Поэтика рассказов А. И. Солженицына. — Тверь: Тверь, 1998.
9. Личность и творчество А.И.Солженицына в современном искусстве и литературе.
Материалы Международной научной конференции, посвященной столетию со дня рождения А.И.Солженицына. Москва, 2018.
10. Медведев Р. А. Солженицын и Сахаров. — М.: Права человека, 2002.
11. Мешков Ю А. Александр Солженицын: Личность. Творчество. Время. Екатеринбург: Диамант, 1993.
12. Немзер А.С. Проза Александра Солженицына: Опыт прочтения. М.: Время, 2019.
13. Нива Ж. Солженицын / Пер. с фр. Симон Маркиш в сотрудничестве с автором. London: OPI, 1984.
14. Плетнёв Р. В. Солженицын. — Париж, 1973.
15. Солженицын А. И. Собрание сочинений в 30 томах. М.: Время, 2007–2018.
16. Ржевский Л. Д. Творец и подвиг. Париж, 1972.
17. Чалмаев В. А. Александр Солженицын: Жизнь и творчество. М., 1994.
18. Чуковская Л.К. Процесс исключения. Paris: YMCA-Press, 1979.