Тюремные записки в прозе и стихах. Часть 4. На разломе
Глава 2. В хабаровском СИЗО
Скалов зашел в камеру содержания следственного изолятора (СИЗО), представился, кто такой и по какой статье обвиняется. Спросил, куда пристроиться и прилечь. Ему тут же выделили неплохое место, скинув с него кого-то из мало значимых фигур. Конечно, на сокамерников возымела действие статья, приписанная новичку, ведь далеко не каждый окажет сопротивление сотруднику милиции. В камере по норме должно было располагаться двенадцать человек, по факту – в полтора раза больше. Еду готовили неважно, не вкусно и не калорийно, хотя так не для всех. В плошках для простых зеков мясные отходы, в супе ни жиринки, в ухе – рыбные кости, хотя у авторитетов красовались аппетитные куски мяса или рыбы, но хлеба хватало для всех, и голодуха не грозила.
Общий стол рядом с туалетом и даже без простой перегородки, словом, что-то вроде свинарника. И все это для людей, которые только подозревались в преступлении. Здесь оказывались и несовершеннолетние, и молодые люди, обреченные на разложение личности.
Кому пожаловаться на скотское обращение с людьми? Не надзирателям же, которые его устроили, а тут, как по заказу, в СИЗО прибыл директор Федеральной службы исполнения наказаний генерал-полковник Реймер. В его ведомстве числилось свыше семисот исправительных колоний, двести центров СИЗО, до десятка тюрем, не говоря уже о десятках колоний для несовершеннолетних.
От сумы и до тюрьмы
Путь в России четкий,
Стала символом страны
Крепкая решетка.
Короткий куплет был начертан не для красного словца, а по статистическим данным. В 2010 году в российских тюрьмах содержалось 820 тысяч человек. В 2021 году их количество снизилось до 520 тысяч, что надо признать достижением, но даже в том году на сто тысяч россиян приходилось 328 заключенных, тогда как средний показатель по Европе 102 человека. Архипелаг ГУЛАГ, так отозвался об огромном лагерном хозяйстве Солженицын, и всюду надо было следить за порядком, совершенствовать систему. Генерал Реймер, вот кто одним словом решит наболевшую проблему!
- Какие будут вопросы?- обратился генерал к арестантской публике, собранной для встречи с заботливым директором авторитетного ведомства.
На вопрос вершителя судеб арестантов поднялся Скалов:
- Просим Вас, гражданин начальник, решить вопрос о вынесении или отделении стенкой туалета из общего помещения.
- Вы не на курорт приехали, и так сойдет, - сказал, как отрезал, генерал и был таков.
Постояльцам СИЗО, задержанным по подозрению, было невдомек, что неотложной заботой главного российского чина по исполнению наказаний была организация хищения в особо крупных размерах, и ему недосуг было заниматься арестантскими туалетами. Забавно, что на начальника ГУ ФУСИН РФ, как на простого смертного, тоже напала судебная проруха. Уже через год после назначения он был отстранен от должности, от которой у новоиспеченного трехзвездного генерала вскружилась голова, а после расследования уголовного дела по закупке электронных браслетов по завышенным ценам Реймер был приговорен к восьми годам заключения за нанесение ущерба государству в размере более миллиарда рублей. Арестантам хабаровского СИЗО, вместе взятым, даже не снилась такая сумма, какую умыкнул у государства преступник-генерал. Им же закупленные наручники защелкнулись на белых ручках, и коронованный надзиратель оказался за решеткой в положении рядового зека. Вот метаморфоза! Обидно все же, что Реймер отказал в просьбе по санитарному обиходу арестантам хабаровского СИЗО, не проявив с ними классовой солидарности.
Как правило, содержание в СИЗО гораздо хуже и тяжелее переносится, чем в колониях. Не зря же один день содержания в СИЗО официально приравнивался полутора дням пребывания в колонии. Помещения СИЗО переполнены, люди обречены на неподвижность, полы бетонные, зимой холодно, летом душно и сыро. Прогулки короткие, бывают по пятнадцать минут внутри бетонных стен, где небо в крупную клетку. Помыться можно раз в неделю за четверть часа. Питание скудное. Второе блюдо напоминало месиво из протухшей капусты, которое скидывали в парашу, оставаясь голодными. Так было, а как стало, не беремся судить.
Из отпетых дундуков
Набирают «дубаков»,
И конечно, из их стаи
Вырастают вертухаи.
Есть в СИЗО конвойный пес,
Он для злости только рос,
Через слово – мат на мате,
Словно мы в матриархате.
Обладая крошкой власти,
Шлет на нас одни напасти,
И кувалдою детина
Бьет в железные пластины.
Есть средь них и женский род,
Черт, и тот их не берет.
Может ли любить мужчина
Всю пропахшую тюрьмой
Длинногривую бомбину
С пистолетом за спиной?
Мы же в клетке словно тигры,
В «пике» видим глаз совиный,
Так опасны, что в кормушку
В хату нам суют горбушку.
Чтобы не болели гланды,
Нам на корм дают баланду,
Что собака есть не станет,
Если станет, то завянет.
Развлечений здесь вагон,
Первое, конечно, шмон.
Острый глаз и нюх собачий –
Вот их внутренний рентген,
Сыщик лезет на карачках,
Извлекая дребедень
Из-под шконки и параши:
Было ваше – стало наше.
Есть еще чудо-ларек,
Где с покупки сдай оброк.
Передача с других мест
Превращается в замес.
Сигареты на излом
Проверяет дуболом,
Рвет пакеты, рубит фрукты,
Вперемежку все продукты.
Говорят, что норма есть,
Сколько пить и сколько есть,
Только не для заключенных,
А для властью облеченных.
Невиновные задержанные и арестованные по незначительным преступлениям содержались вместе с матерыми преступниками. К подследственным подсаживали «внештатных сотрудников», которые издевались над задержанными, выясняли финансовые возможности их близких, склоняли к признательным показаниям.
Конвойный зол на все на свете,
И нецензурные слова
В башке он носит, как в кассете,
В руке дубинка-булава.
Он неприступен, недоступен,
От сих до сих его предел,
Нигде не годен он, по сути,
И жить не может без вольер.
И наслаждается отказом
В простейшей просьбе арестанту.
Мне кажется он унитазом,
Что соответствует таланту.
В этом переполненном бедламе настаивался нестерпимый, вонючий запах, первый тюремный признак. Даже собаки его не переносили, рычали и в злобе кидались на распространителей, готовые разорвать их в клочья. Охранников, возвращающихся в семьи из пропитанных бараков, домашние заставляли переодеваться. Скалов припоминал, как недавно, еще на воле, в городской автобус вошла женщина в служебной форме и при погонах. От нее настолько разило специфическим запахом, сдобренным водочным перегаром, что пассажиры стали отодвигаться подальше от неприятного соседства.
Раз я наблюдал картину
Про тюремную бомбину,
Села девица в трамвай,
С нею вместе вертухай.
Словно газовый баллон,
Запустили газ в вагон,
Пахло псиной и бичевкой
До конечной остановки.
Вот пришла она домой,
Муж ее всегда хмельной,
Чтоб такую полюбить,
Надо очень много пить.
Дочке говорят прелестной:
Мама служит стюардессой,
Через день у ней полет,
Любит дам аэрофлот.
Другой случай опять из хабаровского бытия. В пивнушку по улице Серышева зашла женщина в форме бойца спецназа, обутая в тяжелые офицерские ботинки. Встала за столиком, заказав кружку пива. И надо стало местным пройдохам, завсегдатаям кабака, прицепиться к ней, скаля зубы по поводу формы, службы и вообще. Разъяснения на заданные вопросы последовали пустой кружкой по голове самому нахальному «баклану». Остальные от ударов ногами в крепких офицерских ботинках повалились на пол. Женщина спокойно допила пиво и ушла.
Есть женщины-гадюки,
Ужалить норовят,
Они, как злые суки,
Кусают всех подряд.
Затасканный передник,
Колючие глаза,
Несчастная ты ведьма!
Бодливая коза!
Женщины-надзиратели, прозванные дубачками, с годами, сами того не замечая, теряли женскую привлекательность, становились равнодушными к косметике, духам и украшениям, покидая стан прекрасной половины человечества.
Их начальник, старый мент.
Очевидно, импотент,
Приказал дубачек своре:
- Женщиной не быть в дозоре!
Прелести все с глаз убрать!
Сучий род! Едрена мать!
Бледные, без макияжа,
Не богатые умом,
Без ругательств слов не свяжут,
Пахнут ношенным бельем
Не малюют ротики,
Чтоб не было эротики.
В марте 2012 года решением Центрального районного суда города Хабаровска Скалов был осужден по статье 105, часть 1, на срок семь лет и шесть месяцев. В своем последнем слове осужденный высказал проклятие судье, с чем и был выведен из зала суда. Из хабаровского СИЗО его почтово-багажным поездом № 973 отправили в иркутскую колонию строгого режима ИК-3, в которой содержались осужденные из числа правоохранительных и государственных органов власти. Арестанты одолевали не близкий путь в неимоверной духоте и тесноте, понимая, что это лишь начало предстоящих долгих испытаний, к которым надо привыкать, стоически переносить и относиться как к должному наказанию за совершенные деяния. Объяснил же им в Хабаровске генерал Реймер, что не на курорт прибыли, оно и видно было.
Девять вам стихов-куплетов,
Как мы отдыхали летом,
Как нас поезд мчал почтовый
К жизни абсолютно новой.
Как в оцинкованном ведре
Нам носили чай «Амбре»,
Как заботилась охрана,
Чтобы мы вставали рано.
Дальше - каждого портрет
И словесный винегрет.
Серж наш, что кроссворд бомбит,
Ясно дело, эрудит
И, понятно, – не шпана,
Слов он знает до хрена.
Гоша – битый брянский волк,
В этой жизни знает толк –
Разъясняет нам каноны
Про тюремные законы.
Ставит всем его в пример
Итальянский модельер,
Башмаки такие шьет,
Что не сносишь и за год.
Миша среди нас как мачта,
С виду – настоящий мачо,
Оттого широкоплечий,
На руках свободно скачет.
Охранял он генерала
От Москвы и до Урала.
Он на крепкой рос закваске,
Донимать его опасно.
Оценил российский суд
Вклад его весомый в дело,
И двенадцать лет уйдут
В совершенствованье тела.
Женя-раз у нас Буденный,
Он усами оснащенный
И талантливый портной,
Шьет свой собственный раскрой.
Враг ему – его живот:
Он порой урчит, как кот.
Женя-два, второй этаж,
Точно Гулливер с глубинки,
Весь пугают экипаж
Гулливеровы ботинки.
Не любил он то, что плохо,
Бесхозяйственно лежит,
Утащил буквально крохи,
Ну, какой же он бандит?
Вольдемар – в душе игрок,
Вытянул, как жребий, срок.
Высшим мастерством владея,
Не похож он на злодея.
Наверху у нас живет
Худощавый Дон-Кихот.
И зовут его Сергей,
«Кайф» возил он для людей.
Саня – радиолюбитель,
На футболе вечный зритель,
Спит и видит взлет мяча,
Где болельщики рычат.
Старый дед – почти атлет
И притом – «кошмар ходячий»,
Отсидит немало лет
На «правительственной даче».
Имя носит Александр
Этот странный арестант.
Вот и весь наш коллектив,
Вертится, как старый шкив.
Долгих лет не пьяной жизни
Пусть получат организмы.