Сквозь сень подглядывания в вечность,
Смотрел он в вечность в собственной душе,
Сквозь мелкость, сухость веток,
Что видел он в своём окне,
И без заглядывания дальше,
Где видел мир, что был уныл,
Ему не нужен был тот вечный,
Будто апокалипсис извне,
Ему хватало в собственной душе,
Который он делил с собою,
А иногда и с тем, кто может быть хотел,
Хотел тот мир, что был не против,
Его принять в объятия души,
Что не было ни той потёмкой,
Наоборот, она была светла,
Светилась ярко и надёжно,
Но только не для всех была видна,
Её укромные местечки,
Доступны были для всего,
И даже для любой овечки,
Что заплутала в темноте,
Когда домой шла ночью молча,
И спотыкалася во тьме,
Те, что укромные местечки,
Были доступны для неё,
И благодарная овечка,
Без задней мысли, кто помог,
Сама вошла в его же вечность,
В той не болящей уж душе,
Душа реально не болела,
И даже раны сберегла,
Та боль, что вечно грела,
И проходимою была,
Её не ощущал он боле,
Что есть она, когда нога болит,
То есть почти не проходимо,
А боль душевная прошла,
И потому пустил он смело в душу,
И ту овечку, и себя,
Забыл давно, как это было,
Когда болела и она,
И вечность та, которую увидел,
И променял на мир, что был уныл,
Что вечно мучился в сомнениях,
Как, умирать ему, иль нет,
Агоний чувств своих страдая,
На апокалипсис всё же намекая,
Достал настолько этот мир,
Что он в свой собственный,
Навечно погрузился,
Сквозь сень подглядывания в вечность,
Вместе с заблудшею овцой,
Смотрел теперь он день деньской,
Разглядывая те укромные местечки,
Где было место абсолютно всем.
15.04.2023 г
Марина Леванте