1 ЧАСТЬ.
1 глава.
К половине двенадцатого у Дентра разболелась голова. Его соседка по компьютеру утром не натерла руки дезодорантом и теперь запах ее крови вызывал тошноту и слюноотделение. Дентр терпел только потому, что знал: в его комнате в шкафу, в ящике с синтетическими простынями, у него кое-что припрятано, и он вечером напьется. Немного. А утро проведет в лаборатории. Вот он и не убегал. Бежать все равно некуда: даже туалет здесь общий для двадцати пяти самок и двух самцов. Заботливым сестрам по разуму конечно не жалко сделать им отдельную кабинку. Но ведь… они ж оба гомосексуалисты.
Почему они уверены, что самец способен трахаться с партнером возле унитаза? Судят по себе? Дентр никогда этого не понимал. Да и не пытался вникнуть. Он смотрел на руки своей соседки, увлеченно читающей с экрана. Белые, полные, с длинными пальцами и блестящими ногтями, но от них воняет как от давно не чищенного унитаза. Профиль красавицы-шумерки и закрученные на затылке в неопрятный пучок густые и, по-видимому, очень красивые волосы. Зачем она изнуряет себя работой? Она надеется что-то открыть? Или планирует дезертировать и теперь ищет себе убежище где-нибудь в богом забытом секторе вселенной?
Наконец Дентр встал. Начальница диппредставительства, сидящая за компьютером в главном (военном) ряду зала, оторвала голову от экрана и обернулась с вопросительной миной.
– Я нездоров.
– А… ну… так я вызову врача.
– Нет, я просто хочу отдохнуть.
–Так не годится, – глаза чернобровой Рэм наполнились тревогой и непреклонностью, – обязательно будет врач.
Дентр вышел в коридор, скрипя зубами от злости и проклиная на всех галактических языках всех самок галактики. Он всего лишь хочет напиться. Зачем ему врач? Но, надо отдать им справедливость, пекутся они о нем неспроста. Они знают. Самец – высшее, недоступное и очень ценное существо, которое в большинстве своем (двести тысяч особей на весь Люк) содержится в камерах оплодотворения и используется по прямому своему назначению – оплодотворять самок. И только две тысячи особей воюют, работают, занимаются наукой, участвуют в гражданских и политических распрях. Эти самцы – гордость Люка. Любая самка во вселенной позавидует. «Если б было чему», – Дентр сплюнул и открыл ладонью дверь своей комнаты.
Он решил дождаться докторши из медицинского отсека, а потом, как и планировалось, приложиться к бутылке.
Дентр пил, сколько себя помнил. А помнил он себя с тех пор, как морская самка выловила его из общественного аквариума с головастиками. Сквозь мутное стекло банки Дентр видел старый полуразрушенный склад и зеленые глаза мадам. Она сидела пригорюнившись, смотря куда-то вверх, в пыльное пластиковое окно.
– На, маленький, – заявила она и накапала в банку чего-то восхитительного, с острым, сладким привкусом, отчего Дентр осовел и лег на дно, распластавшись по стеклу.
Дентр вырос на побережье рядом с мадам. Она скудно кормила его, так как и самой есть было нечего. Несколько заплесневелых таблеток и две-три рыбки, которых удавалось выловить в море. Море было огромным, пресноводным и мелким. Оно тянулось вдоль всего экватора, занимая среднюю, самую жаркую и самую дождливую часть планеты. А ближе к северу располагался большущий остров. Люканцы называли его «Экваториальная зона». Там были леса, болота, насекомые и множество привозных амфибий.
На южном побережье Северного материка, где жили мадам с Дентром, шла война. Мать (она называла себя матерью), прятала ребенка под жестяными стендами и старым картоном, когда на склад являлись ополченцы, а сама уходила вглубь моря и скрывалась там, ныряя с головой. Дентр спрашивал, почему ему нельзя с ней, но она отвечала невразумительно.
Мать нашла на складе старый компьютер и оборудовала его для Дентра. Сама она часто пропадала из дома: бродила по окрестностям и крала пищевые таблетки. Спирту на складе было вдоволь: он остался после каких-то древних лабораторных исследований. Пили вместе. Мать была неразговорчивой и замкнутой. Она так и не объяснила Дентру, зачем, собственно, похитила его из отсека размножения и почему именно его, ведь если он в самом деле ее потомство, то в аквариуме их должна быть по меньшей мере сотня.
Потом мать повесилась. Дентр нашел ее висящей в углу возле учебного кинопроектора. Дентр не стал ее вынимать из петли. Он сел за компьютер и продолжил чтение нового паучьего романа, прихлебывая спирт из материной кружки.
Была зима и сквозь цементные блоки крыши сочился дождь. Дентр несколько ночей подряд слышал истошные крики на побережье, на той стороне залива. «Кого-то режут», – решил он. Он не знал, что снова идет гражданская война и дикий гомосексуальный вид дерется насмерть с домашним гомосексуальным. А попутно и тот, и другой уничтожают неразумный гетеросексуальный.
Крики этих несчастных Дентр и слышал. Он был уже взрослым, вполне сформировавшимся самцом четырнадцати лет от роду. Когда он услышал за бункером шаги и голоса, он нисколько не струсил. Надо было выйти наружу и спрятаться за ближайшей дюной. Но он не успел: шаги послышались и с другой стороны, и совсем близко.
– Тут, ты говоришь?
– Ага.
– Так тут, поди, только этилка…
– И то, и другое есть. Не куксись, Соната. Наглотаемся, потрахаемся, потом вернемся. Нас до вечера не хватятся.
Дентр забился в угол подвала и с интересом наблюдал, как две молодые самки и один немолодой самец вскрывают его баки с метиловым спиртом. Самец, по-видимому подчиненный, постоянно наполнял фляги двум дамам, одетым в комбинезоны ярко-красного цвета. Сам он был с ног до головы закутан в темно-синий комбинезон.
Самки упились почти до бесчувствия, а самец, который отхлебнул два раза только для компании, вышел наружу. Он долго отсутствовал, потом вернулся:
– Потоа, уже поздно.
– Сейчас, – та, которую назвали «Потоа», встряхнулась и, опрокидывая по пути железный хлам, направилась в угол и присела на корточки.
– Эй! – испуганно вскрикнула она. – Тут кто-то есть.
– Где? – отозвалась Соната, которую тошнило в другом углу.
– Я видела какое-то движение.
– Померещилось.
– Нет. Там кто-то есть.
Потоа с Сонатой принялись разгребать перфорированные пластиковые листы, сваленные в углу со времен, когда главный компьютер планеты на них еще работал.
– Почти исторические экспонаты, – полушутя-полусерьезно заметил самец. В это время из-под пластика выскочила черная тень и бросилась бежать.
– Это неразумная, ну ее, – решила Соната, но Потоа выхватила текилу (железный кинжал) и бросилась следом.
Через полчаса она вернулась, таща за собой упирающегося юного самца-люканца, абсолютно голого и с густыми черными волосами до плеч.
Люканцы поставили его перед собой и принялись разглядывать.
– Из камеры, что ли, сбежал?
– Он какой-то странный.
– А, может, неразумный?
– Отведем в лагерь, пусть разбираются.
– Да, а что мы им скажем?
– Ну, придумаем что-нибудь. Не убивать же его.
Самец, какой бы он ни был, являет собой безусловную ценность. Когда Дентра привели в штаб лагеря, там тоже никто ничего не понял. Снарядили планетарную гравитационную лодку и под охраной врача и двух ополченок отправили его в столицу Северного материка.
2 глава.
Для Дентра потянулись безотрадные дни: он должен был работать в коллективе. С горьким чувством потери вспоминал он запах своей грязной кожи и удушливый запах матери, когда она еще была жива и пила в углу, а он сидел за своим экраном. Теперь Дентр был чист, причесан, а окружающие его взрослые самки с деликатной настойчивостью вмешивались в его работу:
– Нет, это не так…
– Нет, этого ты знать не должен, почитай вот это…
У него не обнаружилось никаких особых способностей ни к языкам, ни к культуре, ни к математике, поэтому его отправили на воспитание в биологический класс. Здесь за компьютерами рядом с воспитательницами сидели еще пять самок-подростков, на взгляд Дентра – еще более диких и пугливых, чем он сам. Самцов не было. Дентр скоро почувствовал интерес к работе. Его увлекли завременные шумеры, но только он открывал страницу, его сразу били по рукам:
– Это ни к чему. Это слишком специальная тема.
Тогда на страницах, которые ему упрямо подсовывали: по органической химии, по биологии космоса и генетике он принялся отыскивать скудно разбросанные сведения по вожделенной теме и скрупулезно складывать их в своем мозгу. По ночам он размышлял над тем, что ему удалось найти.
Шестерых обучаемых по двое отправили работать в три лаборатории. Там строгости такой уже не было. Лаборант не обращал на новеньких внимания, только указывал, что надо делать. Раз в неделю являлся биолог из научного центра. Он с брюзгливой миной следил за руками новобранцев. Как ни странно, руки Дентра его заинтересовали.
– Ты из морской цивилизации?
– Да, я …
Больше ученый ничего не сказал. Но в следующий раз опять обратился к Дентру:
– Хочешь в музей?
– Да, я …
– Ну да, ты … – повторил взрослый насмешливо. – На что ты хотел бы посмотреть?
– На оотеки завременных шумеров, – выдохнул Дентр.
На стеллажах лежали опалесцирующие каменные пузыри. Совсем древние и недавно выловленные. В глубине древних оотек что-то чернело, они светились немыслимой глубиной и тайной: некоторые насчитывали по нескольку миллиардов лет.
– Вот эта, – биолог достал совсем старую оотеку, крошащуюся по краям, – она из нашего, первого сектора.
– Раве у нас тут были шумеры?
– Это не шумерская, это от разумных плеченогих.
Глаза Дентра загорелись:
– Из системы желтого карлика возле нашего коллапса?
– Этот коллапс уже давно не наш, к слову, – ученый бережно вернул экспонат на полку. – Начальник диппредставительства забрал его у нас за наши грехи. Но это не важно. Ты, я вижу, любишь беспозвоночных?
Дентр сглотнул сухую слюну и кивнул.
– Хорошо. Я беру тебя на обучение. Будешь работать со мной за компьютером, а раз в неделю курировать музей. Тут пять залов. Надо будет все аккуратно протирать спиртиком, пыль убирать, полы мыть. По одному залу зараз.
– Да я … я все пять сразу вымою!
– Не надо так сильно стараться, – наставительно заметил ученый. – Это ни к чему. Жить надо медленно и спокойно, и от всего в жизни, ты слышишь: от всего! получать удовольствие.
Получать удовольствие ото всего Дентру было скучно. Сидя рядом с учителем, он со скрупулезной точностью подмечал все промахи и недочеты его генетической работы. Перечитывая вечером корректуру, биолог невольно восхищался:
– Ты далеко пойдешь!
Но Дентру хотелось совсем недалеко: через коридор и направо, в биологический музей. Он, как и обещал, за полдня перемывал все залы. Успевал вытряхнуть привозных рыжих муравьев из коробок со странными яркоокрашенными насекомыми, покрытыми разноцветной пылью.
– Это бабочки, – объяснил ему наставник. – С третьей планеты системы желтого карлика.
Оттуда же, с древней планеты радиогравитационных гомо, были и цистерны с малакофагами: акулами с уплощенной расширенной мордой.
– Разве они там не имеют цивилизации?
– Нет. Это дикие акулы.
Про таких акул Дентр уже слышал. Цивилизованные, они создают одно из самых опасных во вселенной сообществ. Еще Дентр краем уха слышал, что на планету, о которой речь, галактическое начальство зачем-то напало.
– Это из-за тамошних предковых гомо. Они вдруг начали использовать радио.
– Предковые гомо используют радио?
– Ну, кто знает, откуда оно у них? Наши оставили космическим один материк, остальные грохнули. Там теперь гравитационные ямы и полно радиации. Не повезло, в общем.
Дентр менял спирт в бутылях, протирал окаменелости и ждал, ждал. Когда последним по порядку откроется зал с оотеками. Тут он застывал в восхищении. Опаловые камни, казалось, встречают его дружным одобрением. Дентр знал их все: выщербленные поверхности и пропавшая от времени глубина. Оотеки не могут летать по вселенной вечно. Приходит время, и личинка в глубине гибнет. Но это время исчисляется миллиардами лет. Потому они так и называются: завременные. А еще потому, что многие из них проникают во вселенную из-за временной прослойки. Способ, каким оотеки пробивают временную прослойку, очень важная часть биологических исследований на Люке. Люканские инженеры по результатам этих исследований создают запрещенные законом завременные лодки. Ничего не поделаешь: надо.
С того самого момента, как его привезли в центр воспитания и науки, Дентр не прикасался к спирту. Да его тут и не было: Дентр любил метилку, а экспонаты в основном хранились в этиловом. Но в этот день он позволил себе одну маленькую мензурку этилки. Она его только подогрела. Он вернулся к лабораторному столу и налил себе большую колбу. Периодически прихлебывая, он пошел вдоль стеллажей, стирая с поверхностей экспонатов невидимый слой пыли. Вот эта оотека. Она еще живая, он уверен.
Взяв в руки камень, Дентр сел в кресло возле стола. Там, в водянистой кремниевой глубине ютится живой шумер. Дентр положил обе руки на поверхность камня и попытался его отогреть. Ему почудилось под пальцами какое-то шевеление. Он ответил на него аккуратным поглаживанием по поверхности. И вдруг оотека зашипела. Как кастрюля на конфорке. Камень сделался нестерпимо горячим, Дентр отдернул руки, оотека сорвалась с его колен, взвилась ввысь и пробила потолок зала. На втором, надземном этаже, послышался такой же гулкий удар: очевидно, камень пробил крышу. Со всех сторон звенела сигнализация. По коридору бежали и негромко переговаривались. В зал ввалилась сразу большая толпа: сотрудники центра с удивлением и страхом смотрели на Дентра.
– Ничего, ничего, – успокоительным тоном вещал наставник. – Это просто недоразумение. Живая оотека, только и всего. Ее нельзя было оставлять без присмотра.
Все, перешептываясь, вышли, косясь при этом на странного морского мальчика.
– У тебя руки гения, – заявил наставник, со вздохом усаживаясь в кресло. – Я, кстати, это сразу заметил, еще там, в лаборатории. Будь осторожен. Твой дар не принесет тебе счастья. Здесь, на Люке, ты встретишь только потребительство и эксплуатацию. Береги свой внутренний мир для себя и наслаждайся своим превосходством в одиночестве. Тогда с тобой все будет нормально.
Старый учитель ушел на войну и не вернулся. Дентр занял его место и взял на себя его труд. Но генетика не привлекала его, а молодые самки, которых он должен был курировать, раздражали. Он следовал завету – беречь свой внутренний мир, но это плохо получалось. Занимаясь по ночам завременными шумерами, а днем – заказанными правительством генетическими изысканиями, Дентр переутомлялся. Он уже давно втихомолку пил, но на это внимания не обращали. Умеешь держать себя в руках – пожалуйста. Пока однажды Дентр, напившись, не избил до полусмерти тупую лаборантку, которую ему прислали из учебного центра и которая вместо спирта залила экспонат водой.
Скандал замять не удалось. Его вызвали для объяснений в местную администрацию, но он ничего толком сказать не мог, только то, что был мертвецки пьян. Начальница долго смотрела на него, ничего не говоря. Потом спросила:
– А почему вообще ты пьешь? Ведь ты еще молод, и вся жизнь у тебя впереди. Мало того, алкоголем ты портишь свои гаметы. А ведь ты ценный производитель, ты это понимаешь?
Дентр кивнул. Но по всему его виду было понятно, что отказываться от удовольствия он не собирается. Через полгода он допился до бесчувствия и заснул на стеллаже в музее. Здесь его и застал лаборант утром, лежащим в обнимку с любимой оотекой. Лаборант вызвал медицинскую лодку и Дентра увезли в наркологическую больницу.
– Рэм, помнишь того самца, которого пятнадцать лет назад поймали на побережье? – осторожно спросила начальница местной администрации.
– Морского? А что с ним?
– Пьет.
Рэм хмыкнула.
– Он очень хороший генетик, может, возьмете?
Рэм молча смотрела с экрана.
– Он очень непрост.
– Ну конечно.
– Да, и насколько я знаю, увлечен шумерами.
– Мне-то шумеры зачем?
– А мало ли? Вдруг окажется толковым военным?
Рэм опустила голову. Самец на Люке – всего лишь оплодотворитель. Но любая самка скажет, что по части одаренности он намного ее превосходит. Тем более – самец из древней малоизученной цивилизации морских люканцев, о которых сухопутные почти ничего не знают. То есть, ни про социальное устройство их, ни про науку, ни про возможные достижения в искусстве. Одаренный начинающий биолог? А не попробовать ли его на поприще военачальника?
3 глава.
Дипломатическое представительство люканцев – самое большое и лучше всех оборудованное в галактике. Расположено оно на искусственном спутнике, как и большинство таких представительств. Спутник этот, кальциевая миниатюрная планета, из космоса не виден, так как умело загорожен магнитным полем. Но по ночам он сияет над Люком влажным зеленым светом: мол, спите спокойно, мы вас защитим!
Сначала Дентр был в восторге: здесь оказался великолепный музей завременных шумеров и прочих космических беспозвоночных: пауков-химиков, космических тараканов, кальмаров и октопусов. Была прекрасная лаборатория и информации в компьютере по любимой теме в разы больше, не считая запрещенной на планете. Никто не грузил его генетикой и не попрекал пьянкой. Если он уходил в запой, то просто запирался у себя, и никто его не беспокоил.
Но скоро Дентр понял, что попал в военную организацию: здесь всегда очень тревожно. И постоянно готовятся к войне. Дентру дали понять, что на планете назревает гражданка, и там он должен будет себя проявить. Если он на этом поприще окажется бестолков, то на кальциевый спутник больше не вернется.
На планете издревле стоял у власти дикий гомосексуальный вид. То есть, разумный и никогда не живший в условиях искусственного отбора. За время своего существования он часто грешил против установленных в нашей вселенной межцивилизационных законов. Грешат все, но понемногу. Люканцы же делают это часто и, что самое непростительное, в широких масштабах. Один из самых древних и нашумевших скандалов, это скандал с самоодомашниванием.
Люканцам на заре их цивилизации нужны были рабы. Они согнали побежденных в одной из гражданских войн в резервацию и занялись с ними искусственным отбором. Получились особи послушные, талантливые и работоспособные, но, как всегда и бывает в таких случаях, очень опасные. Их расселили по городам и весям и, спустя много веков, само происхождение их было предано забвению, как и место, где, собственно, и находилась та резервация.
Генетика одомашненных смешалась с генетикой диких, но не исчезла. Гибридные особи отличались повышенной асоциальностью. Молодежь гибридных родителей объединялась в банды, занималась тайными убийствами, поджогами и каннибализмом. Началась полоса серийных маньяков и долговременной диктатуры. Население схватилось за голову и обратилось за помощью в соседние миры.
Планета чернотелок помогла люканцам, уничтожив поголовно всех гибридных особей. Скрещиваться было запрещено, а самому одомашненному виду были предоставлены равные права с диким во всех областях жизни, кроме власти. В военном дипломатическом представительстве позволено было служить только дикому гомосексуальному виду. Люканцы, и те, и другие, на радостях согласились, поскольку на планете накопилось и других проблем. В частности, исходный дикий вид, за древностью происхождения, начал плодиться новыми, неисследованными и опасными видами.
У люканцев на планете всегда существовало еще несколько видов помимо основного, разумного. Ведь симбиотические, когда возникают, проходят через несколько стадий развития и эти стадии неразумны. У них сохранился исходный, южный неразумный люканец, пощаженный обществом за изумительную красоту, несмотря на свою врожденную склонность к вредительству. Сохранилось два северных неразумных вида, используемых в иррациональных научных разработках. За эту самую иррациональную технику люканцев терпеть не могут везде, не только в нашей вселенной. Было еще не менее четырех неразумных видов, которые ни по внешности, ни по генетике от разумных ничем не отличались. Выявить их можно только по сексуальной ориентации, неразумные симбиотические гетеросексуальны. Или, если особь успешно притворяется и понять ничего нельзя, то ее приговаривают к камере биохимического разложения. Это страшный метод. Неразумный расползается там на ткани и органы, как гниющий труп в почве. Разумный же остается жив, но выходит наружу покалеченным и нежизнеспособным. Люканцы сами до смерти не любят эти свои камеры и, чтоб не грешить против природы и совести, договорились с главным галактическим представительством, что биохимию в сложных случаях проводить будут там, а не у них. Этих так называемых «сложных случаев» за галактический год накапливалось до тысячи, и всех несчастных самок пачками переправляли ко Ктессу, где их не исследовали, а просто убивали. Но за эту услугу Ктесс требовал многого, и, прежде всего, беспрекословного подчинения.
В последнее тысячелетие на Люке, как, впрочем, и по всей галактике, появилась еще одна проблема: древние галактические виды начали плодиться биоробототехниками.
Цивилизованные виды не любят свою биологическую историю. Все они когда-то были дикими и неразумными, а еще раньше – просто животными. Тысячелетия жизни рядом с техникой, химией и космосом накладывают отпечаток на подсознание. Как предковый вид боится мертвецов, так цивилизованный шарахается от изображений своих животных предков. Покажи космической каменной акуле муляж древней многожаберной акулы – и она почувствует себя шокированной. Потому, чтоб хоть что-то сохранить от прошлого, космические виды сохраняют живых особей предков, то есть, конечно, их далеких потомков. У пещерных гомо в третьем секторе галактики целый континент заселен древними предковыми, они там живут и размножаются, строят города и железные дороги, даже не подозревая, что живут в музее под строгим присмотром.
У люканцев тоже кое-что сохранилось. Именно древний болотный гомо, один из предков, он живет в резервации на Экваториальном острове. Два других предка – амфибия-экстрасенс и парарептилия – не сохранились. Кости этих животных остались в музеях, но целых скелетов нет. Тем более непонятно, каким образом молодежь Люка находит возможность иногда сконструировать предка и выставить его на всеобщее обозрение. Получается очень похоже и очень страшно. Такие вещи случались и раньше, но в последнее время все чаще стали сообщать, что видели «живых» предков. Пока в одной местности не отловили такую особь. Оказалось – это прекрасно выполненный биоробот.
Любой ученый в галактике скажет, что создать биоробот для предкового вида – непосильная задача. Даже если и получится, это будет всего лишь движущийся макет. Другое дело – вид биоробототехник. Их руки и мозг специально созданы для таких поделок, это их биологическая функция, при помощи которой они выживают на планете. Как правило, остаться на планете в одиночестве не входит в их планы, чтоб полноценно размножаться, им нужен предковый вид. Но самому предковому виду биоробототехники совершенно не нужны. В таком случае обычно высчитывают по генетике, какая популяция плодится биоробототехниками. И эту популяцию полностью стерилизуют.
Молодая люканка проснулась утром и отправилась в ванную комнату, чтобы принять душ. Она уже встала под струю воды, когда с улицы раздался истошный визг. К нему тут же присоединился другой, потом третий. С мочалкой в одной руке и мылом в другой мадам выбежала в коридор и открыла входную дверь. Прямо через дорогу, на противоположной стороне улицы, стояла живая парарептилия, с высунутым от жары языком и лоснящейся спиной. Ее глаза, печальные, как миллионы лет цивилизации, и глубокие, как космос, смотрели настороженно. Рептилия облизала пересохшие чешуйки на губах и глухо зарычала, а мадам выронила из рук мыло и упала в обморок прямо на плиты тротуара.
Вечером того же дня Люк облетела новость: «Живой предок на улице города!» Это, конечно, был не предок из космоса, а всего лишь умело сделанный биоробот, но население городов в панике заметалось по улицам. Вопили и кричали, в некоторых местах начались массовые убийства. Когда мысль, что это всего лишь макет, дошла до сознания, в городах многие повесились, кто-то наглотался таблеток, а кто-то убил соседей и даже родственников. Преодолев панику, население взялось за оружие: «Вырезать весь одомашненный гомосексуальный вид вместе с предками и потомством!» Таков был ультиматум правительству Люка. Сторонники тотального уничтожения и сторонники простой стерилизации составили две противоборствующие партии, собрали две армии и потребовали у военного дипломатического представительства двух военачальников. В армию умеренных отправили мадам-полководца, особь, известную на Люке и в космосе, а сторонники побоища получили новенького – самца по имени Дентр. Так началась его военная карьера.
4 глава.
Дентр чувствовал себя нелепо. Он был плотный, коренастый самец с большой головой и типичной внешностью ученого. Здесь, среди вооруженных текилами сухопутных мадам, он не знал, что ему делать. Текила (выкованный из сырого железа трехгранный кинжал) имела больше символическое значение. Поносив ее на поясе дня два, Дентр от нее избавился.
Наступать армия Дентра не собиралась. В глухих лесах южного материка они отгрохали себе долговременный лагерь с землянками и высоким валом. Потом люканцы запили. Полководец не возражал, но пожелал, чтоб пили строго по расписанию: сначала пьют у северной стены, потом у южной, потом посередине. Он ни на что не обращал внимания: ни на хлам во рву возле лагеря, ни на мародерство по отношению к сельским, ни на убийства в соседнем городе. Единственное, чего он не терпел – дезертирство. Двух самок поймали на севере при попытке переправиться через море на надувной лодке. Дентр приказал их повесить, при этом самолично подергал за ноги. Больше побегов не было.
Потом сторонники стерилизации напали на лагерь сверху, с планетарных гравитационных лодок. Они били фоссилизационным лучом по живым телам, мечущимся в ужасе внизу, и эти тела обращались в белый искрящийся камень. Застывший кошмар: выпученные глаза, воздетые руки, искривленные рты.
Но Дентр быстро увел своих в чащу. Противник долго рыскал лучом по веткам, траве и кустарнику, обращая все это в заснеженный лес. Потом лодки ушли. Подчиненные умоляли Дентра вернуться, чтоб похоронить убитых. Но Дентр не позволил. Собрав оставшихся в живых (почти треть погибла в лесном лагере), он двинулся на юг, прочь и от лагеря, и от врага. Самки угрюмо плелись по болотам, проклиная дипломатическое представительство: «Кого нам дали, получше что ли, не нашлось?»
Потом над древними болотами опять показались лодки. Дентр велел всем лечь прямо в жижу и спрятаться с головой в стебли высокого мха, пылящего по болоту коричневыми спорами. Сверху враг ничего не смог разглядеть среди бурых кочек. Видимо, решив, что тут никого нет, лодки убрались. А Дентр вместе с армией поплелся дальше на юг. В следующий раз, когда показались лодки, все без приказа легли и лежали не шелохнувшись. Лодки на этот раз далеко не ушли. Противник опустился на болотный остров, выгрузился и собрался заночевать. И этой же ночью армия Дентра напала на них. Перебили всех, никто не выбрался. Остались целые функциональные лодки. Дентр погрузил на них самых боевых и опытных люканок. А своему заместителю, пожилой самке, велел вести армию обратно на север.
Лагерь противника был расположен в той примерно местности, где когда-то Дентр жил с матерью. Здесь, в административном центре, им и были предоставлены лодки, так как большинство населения сочувствовало стерилизации. Дентр дождался ночи и напал на лагерь. Никто не сбежал, были зафоссилизированы все поголовно. Погибла и сама мадам из диппредставительства.
Сторонников мягких мер не осталось совсем. Население хмуро согласилось уничтожить целый биологический вид. Несчастных начали сгонять в резервацию. Дентр терпеливо дождался, когда из диппредставительства пришлют опытных генетиков. После проверки первые мадам с потомством отправились на укол цианистого калия и растворение в серной кислоте. А Дентр вернулся на кальциевый спутник.
Встретили его странно. Смотрели со страхом, косились. Всегда замолкали при его появлении. Но, в целом, стали намного вежливей. С ним советовались, его мнением дорожили и, кроме того, стали слишком интересоваться его здоровьем. А это уже было лишнее. Если раньше он мог спокойно и открыто ночью пить, а утром, пошатываясь, являться в зал, то теперь выпивку приходилось прятать и пить помаленьку, чтоб не заметили.
К сорока годам Дентр устал. Он, как большинство люканцев-самцов, был уверен, что в ближайшее время его усыпят. Так положено поступать со всеми, кто достиг определенного возраста и приносить пользу обществу уже не в состоянии. Космическая цивилизация состоит из молодых и обессмерченных. Обессмерчивают ученых, писателей, скульпторов, художников или тех немногих самцов, томящихся в камерах оплодотворения, потомство которых, на их несчастье, оказалось гениями.
Дентр лежал в наркологическом отделении кальциевого спутника вместе с двумя самками. Одна была горькой пьяницей двадцати пяти лет от роду, другая стрихнинщицей, чуть постарше. Обе работали в химическом отсеке диппредставительства и обе ожидали скорого усыпления. Дентр с ними подружился. Они лежали втроем в общей палате, болтали о том, о сем, в том числе и о смерти. Стрихнинщица полагала, что бог есть, и что он каждому дает второй шанс, а веселая пьяница потешалась над этим:
– Ну и зачем он нужен, этот второй шанс? Да я, если хочешь знать, снова сопьюсь.
– У тебя хоть потомство-то на планете осталось? – обратилась к Дентру пьянчуга.
Дентр отрицательно помотал головой.
– Эх, эх! Вот что я скажу тебе, Делия, было бы в нашей жизни больше самцов…
– И что б было?
– А то… Было бы из кого выбрать. Вот ты погляди на него: красив, умен, харизматичен. А детей нет. Все потому, что его сразу в дело, ему даже и зачать было некогда. Если б их у нас было больше, то администрация не бросалась бы на них, как лысый креодонт на добычу... И нам перепадало бы.
– Ну… ты его теперь попроси об одолжении.
– Что толку? Мне все равно умирать.
– Беременную не усыпят.
– Да у меня все яйцеклетки проспиртованы.
– А ты попробуй.
Так Дентр в первый раз в жизни оказался в постели с самкой. Он был морским самцом, с наружным способом оплодотворения в морской воде. Но он понял, как надо поступить и успешно зачал ребенка.
Делию в самом деле скоро усыпили. А беременную Таку отправили на планету ждать родов. Дентру тоже приказали ждать. Если, мол, результаты окажутся положительными, милости просим на обессмерчивание плазмидами.
Через положенное время с планеты пришла весть, что самка родила здорового сына. Как Дентр потом узнал, больная Така родила вовсе не сына, а дочь с ярко выраженным синдромом амфибии. То есть, это был межвидовой гибрид с голой слизистой кожей, почти без мозга и с огромным лягушечьим ртом. Даже видавшие виды акушерки перепугались.
Дентру велели готовиться лечь на обессмерчивание плазмидами. И в ту же ночь он повесился у себя в комнате, свив веревку из пластиковой простыни и использовав в качестве крюка торчащий из потолка кусок кабеля, закрепив один конец липкой лентой. Лента не выдержала веса его тела. Дентр грохнулся на пол полузадушенный, так его утром и нашли.
Рэм долго смотрела на него, постукивая кончиками пальцев по компьютерной установке.
– Зачем ты это сделал?
– Не хочу больше жить.
– Это не тебе решать.
– Я не раб! – огрызнулся Дентр.
– Нет. Ты ценный военный и талантливый ученый. Твоя жизнь принадлежит обществу.
И Дентр лег под капельницу с обессмерчивающими мозг плазмидами. В последующие затем полгода он его основательно проспиртовал. Когда пришло время обессмерчивать печень, то мозг пришлось промывать, а печень лечить.
5 глава.
Кар, галактический паук, воевал в четвертом секторе с врагами своего начальника, местными гомо. Планета представляла собой огромную помойку. Отбросы плавали в реках и на поверхности морей, лежали огромными грудами возле городских агломераций. Все знают, что гомо мусорят, но такого заместитель Ктесса еще не видел.
Эти гомо, за древностью генетики, уже не могут позволить себе самцов. Их общество состоит из самок. Два-три самца напоказ. Их выращивают по всем правилам генетического искусства в биороботах с зеркальным копированием. То есть, душу ловят зеркалом из космоса. Что за душа, и откуда – это таинство. Такие опыты вообще запрещены, а иноплеменников, занимающихся этим, называют атеистами. Но, с другой стороны, в своем-то мире каждый может быть кем хочет и делать, что пожелает. Дело не в этом. Дело в том, что все выращенные таким способом самцы получаются лысыми.
Ктесс, ненавидящий этих гомо до скрипа зубовного, придрался к тому, что нормально обволошенных самцов у них не выходит. И предписал им всем депиляционный раствор производства третьего сектора. Либо им быть лысыми, либо не заниматься богохульными опытами вообще. Мадам возмутились и вступили в войну.
И вот теперь Кар постепенно сгонял остатки армии гомо на юг к экватору. Горели города и помойки, вырубались остатки лесов. Гомо запросили пощады. Они торжественно приняли кубок с депиляционным раствором из рук победителя, и начальница дипломатического представительства демонстративно его выпила.
На другое утро после возвращения Кара, Ктесс вызвал начальницу гомо по галактическому компьютеру. Он не сразу ее узнал. На месте роскошной шевелюры сияла голая гладкая кожа.
– Я не… не понимаю, почему так быстро?
– Да глупости, Ктесс. Мы давно уже все такие. Просто парик.
– Но вы ж и на самца могли его надеть…
– А кто поверит? Лысый самец – это вполне нормально, знаешь ли, а вот лысая самка, это уже крах. То есть пить зелье пещерников мы не будем. Так и знай. И своей химии довольно. И, значит, мы теперь – лысые гомо из четвертого сектора.
Ходят слухи, что Ктесс вообще не любит самок. Это, конечно, чепуха. Просто начальник, как любой высокоорганизованный самец, предпочитает спокойную жизнь и спокойное окружение. А самка существо привилегированное, с ней надо быть осторожным и внимательным и так далее. Поэтому во время своей служебной очереди Ктесс окружает себя самцами. У него самцы везде, и в главном зале, и в подсобках, и в биологическом отсеке, и в гравитационном. Только в психиатрическом отделении и в зоопарке у него обретаются мадам: старые сумасшедшие крысы, крокодилы, люканцы, гуманоиды-иллюзионисты. Никто даже и не помнит, кто они и откуда. И в Спиральном морге, где хранятся самые древние и ценные тела, у него очень много именно самок. Из этого можно сделать вывод, что начальник вовсе не так уж равнодушен к мадам.
Что касается биологической коллекции Ктесса, то заместитель, Кар, периодически покушается ее проредить. Вот, мол, эта старая крыса подохла. Просто подохла, и все. Ктесс прекрасно знает, что Кар ночью скормил ей таблетку с цианидом, но молчит. Начальник очень дорожит своим заместителем, полководцем и гениальным композитором.
Музыка Кара признана не только на малой планете пауков, но и во всех трех шумерских секторах, а также в соседней галактике. Но знаменит Кар не благодаря своей музыке, а благодаря чудовищным разрушениям и массовым убийствам, которым он по победе подвергает завоеванные миры. В галактике заместителя Ктесса считают сумасшедшим: он не только уничтожает половину населения, но и срывает горы, отводит реки в другое русло, травит насекомых и рыбу в море.
Говорят, правда, что Ктесс терпит Кара возле себя вовсе не потому, что заместитель искусный военный, а потому, мол, что он искусный любовник. Это чепуха. Просто они друзья. Любовник может надоесть, а без друга – как? Кар, после того, как в семилетнем возрасте мать отдала его с большой планеты паучих на малую пауков, в самцовую цивилизацию, сразу попал в отсек искусств и именно на отделение музыки. Но там он вывел из себя преподавателя упорным непослушанием. Учить ноты и музицировать в коллективе Кар отказывался, зато, запершись у себя в комнате, с удовольствием играл на смычковом инструменте. Мелодия разносилась по коридорам и отсекам и попадала во взыскательные уши учителя:
– Где ты это слышал?! Такое нельзя играть! Это атеистическая мелодия. Музыка должна славить господа, а не дерзить ему!
Короче, Кара выперли из отсека искусств в отсек культуры, и там он занялся изучением истории паучьей цивилизации. Кар вырос и превратился в подлинного аристократа. На него заглядывались: высокий, черноволосый, со сложным одухотворенным лицом и глубокими черными глазами. Он по молодости лет ничего не понимал. Если смотрят, то что с ним не так? И он решил завести себе любовника. Его выбор пал на весьма непримечательную личность – исследователя древней наскальной живописи третьего сектора. Ночью он явился к своему избраннику в комнату.
Дальнейшие события потрясли паучье общество. После того как пятнадцатилетний подросток упал в обморок за компьютером, выяснилось, что он еженощно отдается своему активному, который вовсе не любит его, а жестоко насилует. Любовника Кара сразу заподозрили в гетеросексуальности. Но, чтоб не привлекать к ответственности мадам, мать нарушителя, просто отрубили ему голову на главной площади цивилизации. Якобы, за отъявленное поведение и совращение подростка. А Кару дали понять, что он по всем признакам пассивный и ему не место в цивилизации: всем его будущим пассиям голову не снесешь.
Когда объявили набор для войны в пятом шумерском секторе, Кар прошел медосмотр, был признан годным и надолго покинул родину. Вернулся он самым молодым из паучьих военачальников. В двадцать пять лет он попал под обессмерчивание плазмидами в связи с выдающимися военными способностями. Когда Ктесс набирал новый состав пауков для диппредставительства, он взял себе Кара и еще троих, в том числе Тела, прославившегося в войнах с люканцами.
У Ктесса в то время был другой заместитель, гуманоид по имени Фот, постоянный сотрудник. Еще из постоянных оставался Фэр, галактический паук. Этот Фэр был уже довольно стар и выглядел неэстетично на взгляд молодых пауков: обрюзглый, на ногах под коленями, где кончается стандартный космический костюм, у него росли волосы.
– Фу, – жаловался Кару молодой Тел, – да он и не наш вовсе! Он загалактический!
Кар пожимал плечами:
– Доживешь до его возраста…
– Не собираюсь! А, кроме того, все знают, что Ктесс в свое время выломал ему руки.
Выламывание рук в суставах – это наказание для военного. Своего рода бесчестье. Ктесс в самом деле проделал это над Фэром когда-то давно, еще в их общей молодости, когда Фэр вернулся из загалактического плена обесчещенным. Но с тех пор прошли тысячелетия, и Фэр оставался Ктессу верным другом. Что касается Фота, то он на первый же взгляд являл собой то, что молодежь в главном дипломатическом отсеке увидеть не ожидала: морской гуманоид! Откуда?
– Да он же окружен подставными лицами и диверсантами! – шептал в возбуждении Тел.
Молодежь, и гуманоиды, и пауки со вниманием его слушала.
– Свергнем Ктесса! Вернем все на круги своя! Пусть третий сектор работает в диппредставительстве, а Ктесса и его стариков – вон!
И молодежь взялась за оружие. Пока гуманоиды громили нижние отсеки, пауки ворвались в главный зал и напали на Ктесса. И тут Фот и старый покалеченный Фэр показали, на что они годны. Из четверых новеньких двое были убиты сразу. Кар, раненый, упал на пол, а Тел смотался, заблокировав за собой главную дверь. Потом, с трудом пробив дверной проем, из нижних отсеков привели троих связанных гуманоидов.
Ктесс ругался и плевался. Какой нелепый бунт! На что вы годны! Вам не на войну, вам надо – на сцену. И он в сердцах усадил раненого Кара в пыточное кресло. Троих новеньких развязали и вернули по местам, а по трубкам пустили раствор. Кар молчал, глядя в потолок. Из пробитой на руке артерии капала кровь вместе с раствором для пытки. Вряд ли он хоть что-то и чувствовал. Но Ктесс продолжал спокойно работать за своей установкой. Выглядело это так, как будто он вообще забыл о происшедшем
– Ты хоть объясни, почему ты пошел на поводу у этого придурка? – участливо вопросил Фот.
– Он не придурок… – хрипло отозвался Кар.
– Нет?
– Нет. Он мой любовник.
Ктесс приказал вытащить трубки. Кару перетянули руку и, полудохлого, оттащили в медицинский отсек. А Тел ночью пробрался на крышу и украл лодку. О нем долго ничего не было слышно, пока однажды утром по диппредставительству не ударили гравитацией откуда-то из третьего сектора. Сработала защита. Но на другое утро, когда диппредставительство снова взошло над горизонтом третьего сектора, это повторилось. И на третье. Били упорно и точно. Было ясно, что рано или поздно защита не сумеет перехватить заряд. Надо было уходить. В таком случае платиновое сооружение опускают в древнее море второго сектора, где оно, по легенде, и было построено когда-то водяными членистоногими. А весь состав пришлось бы где-то разместить. Ктессу это совершенно не нравилось. Он вызвал Лута, начальника пауков, своего сменного по работе в диппредставительстве.
– Не может быть! Тел – такой хороший мальчик!
– Вот и разыщи своего хорошего мальчика в третьем секторе. Иначе ни мне, ни тебе негде будет работать.
Лут собрал ополчение как для войны с шумерами. Пауки два месяца искали своего в ненаселенных и вымерших мирах третьего сектора. Но отыскали только гравитационную пушку, сам Тел исчез.
Лут так и передал начальнику, мол, нарушитель не найден, скорее всего, он мертв. Через несколько дней Ктесс вызвал диппредставительство пещерных гомо третьего сектора.
Самец-начальник смотрел хмуро. С каких пор его подозревают в укрывательстве военных преступников? Да и вообще, ведь вышеозначенный паук не обессмерчен, нет? Ну так и подохнет он где-нибудь, если в самом деле до сих пор жив.
– Обыщите канализацию, – дал краткую инструкцию Ктесс.
Через неделю в галактическое представительство привезли Тела. Он был мокр и грязен, в волосах его копошились паразиты. Ктесс поблагодарил сопровождающих (двух самок-медсестер из медицинского отсека гомо), и те отчалили. А Ктесс с удовольствием отряхнул космическую тунику на Теле и даже вынул у него из волос парочку вшей. Тел стоял связанный пластиковыми веревками, но смотрел гордо и с достоинством. Ктесс вызвал по компьютеру Лута:
– Забирайте своего.
– Да, но… нам же придется его казнить.
– Вот и казните.
– Помилосердствуй, Ктесс. Его мать – очень уважаемая самка. Ну, если не хочешь оставить ему жизнь, так как-нибудь потихоньку, а? Без скандала?
– Нет.
И Тела забрали в дипломатическое представительство пауков. Тут его помнили как воина и талантливого руководителя. Повздыхали, посетовали, но делать нечего. Его отмыли и приготовили к казни. За час до расправы в камеру к нему явился соплеменник, согласившийся поговорить о вечности. Сразу с нее он и начал, но Тел слушал плохо. Соплеменник запнулся:
– Ты… ты, может, неверующий?
– Верующий, – ответил Тел, – но я лучше хочу побыть один.
Первые два часа после вскрытия вен на эшафоте Тел выдержал твердо. А потом начал мучиться. По закону ему перетянули надрезы на руках и положили возле чана с кислотой, в которую он должен был отдать всю свою кровь. Толпа – молодежь, дети, пауки постарше и совсем пожилые обитатели планеты – потекли мимо него, смотря на его измученное лицо кто с интересом, кто с жалостью. Потом один из пауков остановился и резко повернул назад. И, как по команде, вся оставшаяся толпа заторопилась за ним. Телу оставляли жизнь.
Общество, даровавшее пощаду, чувствовало себя великодушным и сплоченным. Тела возвратили военному дипломатическому представительству. Он лежал в медицинском отсеке и поправлялся. Соплеменники старались с ним меньше разговаривать и при случае отводили глаза. Потом, когда он, шатаясь от слабости, вернулся в комнату, в которой вырос, провожатый ему сказал:
– Твоей матери сообщили, что ты умер.
Пауки-самцы очень сексуальны. В отличие от их самок, живущих в соседнем мире. Мадам паучиха воспитывает сына до семи лет, а потом передает в соседнюю цивилизацию. Но она как бы остается его неофициальным опекуном. Размножаются они через компьютер. Иначе не получается. Древнее предание гласит, что когда-то малая планета (самцовая цивилизация) была заселена дикими неразумными гуманоидами. Якобы, прекрасными собой, мирными и любвеобильными. А потом откуда-то взялись пауки-инопланетяне. Они были очень древними и очень умными и, чтоб выжить, решили вступить с местными в космический симбиоз. То есть, они просто отлавливали несчастную самку гуманоида и оплодотворяли ее. Потом и пауки, и гуманоиды вымерли, а потомство от скрещивания осталось. И, как у всех симбиотических, у них возникла проблема с разумностью потомства. Гетеросексуальный самец, так же, как гетеросексуальная самка, неразумны. Но чтоб выявить гетеросексуальность, нужно много труда и сил, да и подозрение в неразумности бросает тень на самку и на потомство. Поэтому мадам оставили самцам родную планету, а сами переселились на соседнюю. Там они тщательно выверяют и сравнивают, и выбирают среди возможных оплодотворителей. И только все тщательно взвесив, запрашивают с планеты пауков сперму. Рожают же вообще мало. Мадам заняты наукой. Химией, биологией, математикой. Чтоб спасти свой биологический вид, чтоб были дети. Искусство среди них не в почете, помимо того, что они мало в нем понимают. Воюют же круто и имеют талантливых военачальников, на случай, если мужское потомство совсем оскудеет.
Тел сидел за компьютером бледный и исхудавший почти до костей. Кровь медленно восстанавливалась в жилах. Он чувствовал себя очень слабым. Поэтому, когда соплеменники выкатили на середину зала тележку для секса, он только откинулся за компьютером и тяжело вздохнул.
– Милости просим, Тел! – провозгласил его начальник, совсем еще молодой паук, почти ровесник Тела.
– Что я вам сделал?!
– Ты нас опозорил.
Тел встал и, стараясь сохранить достоинство, стянул с себя тунику. Но лечь самому ему было невыносимо стыдно. Его разложили на скользком пластиковом сиденье и притянули за руки и за ноги к свинцовым трубкам. Он пытался терпеть, сколько мог, но скоро принялся стонать от боли и стыда. Он всех их ненавидел, пока они занимались с ним любовью.
– Не мучайся, Тел, ты ведь не девственник, – попытался напутствовать его один из истязателей. Но Тел медленно и верно терял сознание. Очнулся он опять в медотсеке. На этот раз все были на редкость ласковы и отзывчивы, старались погладить по лицу и по шее, как животное. Тел морщился от отвращения.
Теперь, когда среди бела дня кто-то подходил к нему сзади и, по традиции, поглаживая по рукам, требовал, чтоб он ушел с ним, Тел сначала терпеливо соглашался. Но однажды повернулся и вцепился зубами активному в горло. Тела еле оторвали. Его привязали к постели вязками и пригласили к нему психиатра. Но тот только сказал:
– Хочешь, я доведу до сведения паучихи, что они тут творят?
Тел отрицательно помотал головой.
Он смирился. Привык. И начал сам отдаваться им. В отсеке их было десять самцов, но из жалости его оставили шестерым. И эти оставшиеся стигматизировали его, то есть вставили ему в бок стигму, пластиковую гантель. Это символический предохранитель для пассивного, чтоб в него не кончали. Клеймо рабства.
6 глава.
За первой временной прослойкой, в соседней вселенной, жизни почти нет. Кое-где обитают призраки погибших обитателей, где-то живут членистоногие, и даже имеют цивилизации. Только в одном месте, в галактике возле боковой временной прослойки, много жизни. Здесь властвуют шумеры, и они берегут свои населенные миры. Но и, конечно, предписывают им правила существования. Многим это не нравится. Некоторые считают, что лучше вымереть, чем подчиняться. Либо сбежать.
Во всем мире принято считать, что, например, морской гуманоид, как типично морское животное, не может быть сексуален. Сексуальный морской гуманоид, якобы, неразумен. И шумеры так думают. Всех, кто, по их мнению, не подходит под правило, они пускают на таблетки. А остальным предписывают плодиться и размножаться в покое и довольствии. Но мир морских гуманоидов вымирает, неуклонно и неотвратимо. Им как воздух нужны именно сексуальные самцы. Ибо разве может вообще самец быть несексуален? Несчастные решили переправлять часть своих предназначенных на убой самцов в соседнюю вселенную, в цивилизацию космических гуманоидов, чтоб они от тамошних самок наплодили потомства. Ведь космический кочующий по космосу тоже вымирает. От другой причины: их сюзерены, обезьяны из третьего сектора, запрещают им лететь дальше. Мол, поможем друг другу.
Но, разумеется, проделывая такое почти на глазах у галактического диппредставительства, они рано или поздно попались. Ко Ктессу в отсек прислали мобилизованного гуманоида, чистокровного морского. Проглядели, что ли, или торопились, шла война. После войны Ктесс потребовал у новенького объяснений, и тот признался. Как ни странно, начальник не протестовал. Из соседней вселенной, так из соседней вселенной.
Матушка этого морского, весьма заслуженная особа, преподавательница математики в учебном заведении на второй административной (кальциевой) планете, так и не была призвана к ответу. Она была почти морская самка, но умерла собственной смертью, от старости. Население восприняло попустительство как разрешение. А морской гуманоид, Фот, остался при Ктессе.
Кар вышел из лазарета и уселся на свое прежнее место. Обстоятельства бунта начальник предпочитал не вспоминать. Он только пообещал всем новобранцам, что выдворит их из диппредставительства домой с отвратной характеристикой. И после этого Ктесс заметил чудесную, странную красоту новенького. Он ловил себя на мысли, что хочет еще раз обернуться и посмотреть. Иссиня-черные волосы, желтоватая матовая кожа, строгий, точеный профиль.
– Он как из другой вселенной, – говорил он Фоту. А заместитель советовал Ктессу взять с собой паука в соседнюю галактику, повоевать с крысами.
– Его очень хвалят. Хоть проверишь, каков он в деле, зачем же сразу выбрасывать вон?
И Ктесс согласился. Он набрал ополчение на планете морской расы и пригласил Кара с собой. В качестве заместителя. Паук вежливо согласился, но предупредил:
– Я возьму половину армии и воевать буду самостоятельно.
Ктесс усмехнулся. Он решил, что паук выпендривается:
– Попадешь в окружение, спасти тебя не сумею: крысы не берут в плен, а лопают проигравших прямо на месте.
Но в окружение попал сам Ктесс. Он воевал ради того, чтоб захватить в плен интересную крысу, самца или мадам. И увлекся. Крысы загнали его с десятью ополченцами в огромный подвал зернового склада, а остальную армию уничтожили. Кар успел его вызволить, и в тот же день они убрались из крысиного мира не солоно хлебавши.
В лодке Кар углубился в свою любимую работу за компьютером: он изучал историю галактических войн. Ктесс лежал у противоположной по диагонали стенки лодки, закинув руки за голову и вспоминал своего первого пассивного любовника и первого заместителя. Его убили шумеры прямо у него на глазах, а потом ранили и изнасиловали его самого… Он пробыл в плену сто пятьдесят лет, был сексуальным рабом, потом сошел с ума и его лечили. Долго. И зафиксировали под цианистым калием. Он пролежал под цианидом еще пятьсот лет. Начальник диппредставительства чернотелок выкупил его у шумеров за немыслимое количество гравитации. Столько он стоил, да… Тогда. А теперь? Ктесс стеснялся своего биологического возраста, своей принадлежности к дикой лесной расе, всего. Взять бы и подойти сейчас к красавцу пауку…
Кар оставил лодку висеть над вторым сектором, выключил компьютер, подошел и лег рядом. Накрылся общим с Ктессом покрывалом и скоро заснул. Ктесс приподнялся и смущенно вгляделся в его черты. Такая красота! И на что это похоже? Он вспомнил давно умершую самку гуманоида-иллюзиониста из взорванной вселенной. Та портила временную прослойку на протяжении четырехсот миллионов лет. Засыпала у себя в лодке, просыпалась и снова принималась за дело. Она мстила за свой мир, который, по преданию, уничтожили люканцы. Ктесс поймал ее и хотел сначала просто пристроить где-нибудь в резервации. Но не выдержал и влез на нее. А потом замучил. Потому что она отказывалась его полюбить…
Однако, как похоже! Кар открыл глаза и приподнялся.
– Ты очень похож на выходца из-за четвертой временной прослойки, – охрипшим голосом заявил Ктесс.
– Ну да, я оттуда.
– Объяснись.
– Нечего объяснять. У нас там даже космического объекта нет. Мотаемся в кромешной тьме на маленькой планетке. Размножаемся биороботом. Меня подбросили к матери в дом, а ее младенца забрали.
– А она что ж, не заметила?
– Начальник, она была стара! Она засыпала за компьютером и поднималась к потолку в виде огромной медузы. Я не чокнулся только потому, что я пришелец.
– И… много вас таких?
– Да есть… – ответил Кар неохотно.
Но Ктесс продолжал смотреть вопросительно.
– Помнишь, того типа, который поднял бунт у тебя в отсеке? Так он наполовину завременной.
Ктесс помолчал.
– А он, тот паук…
– Тел? Мы познакомились на весенней уборке отсеков…
– ?
– Ну, и я его трахнул. Он на пять лет моложе меня.
– Ты разве не пассивный?
Кар кивнул:
– Такой.
– И зачем же?
– Зол был. Мой первый любовник замучил меня до полусмерти. Мы с Телом больше не спали. Просто подружились. Он очень-очень умен. В мать. У него мать – знаменитость, исследовательница временной прослойки.
Ктесс откинулся назад и опять заложил руку за голову.
– И что ж ты теперь будешь делать, начальник?
– Ничего не буду. Живи, работай.
– Это противозаконно.
Ктесс пожал плечами:
– Мне нужны нестандартные мозги.
Кар надолго замолчал. Ктесс решил, что он заснул. Он повернулся и снова вгляделся в чудесные, нездешние черты… Потом провел кончиками пальцев по черным тонким бровям инопланетянина. И медленно, сладко его поцеловал…
7 глава.
Фот воевал исключительно редко, но всегда успешно. О его талантах знали немногие. Тогда на кальциевой планете местный военачальник по имени Теф воевал за партию по переброске генетики. Древняя морская раса, живущая на четвертой планете гуманоидов, давно уже пользовалась усыпленными самками для размножения. Их к этому приговорили за двести тысяч лет до этого и теперь они медленно вырождались. Им как воздух нужны были гены лесной планеты и двух административных. Но Ктесс не позволял. Он требовал, чтоб свои выполняли условия договора с обезьянами из третьего сектора.
Теф был крупным генетиком. Всю свою жизнь он провел в лаборатории, о войне только слышал, но никогда ее в глаза не видел. Вообще к социальным нуждам испытывал глубокое отвращение. Но когда заговорили о том, что начальник галактического представительства пресмыкается перед обезьянами, он заинтересовался. На главной площади научного центра, где он работал, прилетевший из соседнего мира морской со слезами на глазах и бия себя в грудь жаловался:
– Они уже не рожают нам нормальных самок. Только самцов. От кого мы будем зачинать?
Угрюмая толпа на площади молчала. Все знали, что морских наказали за страшный грех. Триста тысяч лет назад их единственный континент ушел под воду. Спасти никого не удалось, и цивилизация решила, что их морская раса погибла. Потом, через сотню лет по галактическому времени, континент снова поднялся из воды и явил всем взорам жуткую картину. Морские выжили, но усыпили под водой своих самок. Зачинали от спящих. На вопрос, зачем они это сделали, вразумительного ответа дать не смогли. Мол, все равно умирать, так вот хоть напоследок захотелось пожить в самцовом мире. Все знают, что морская самка сложная, полуразумная и бисексуальная, и что с ней иметь дело непросто. Но чтоб вот так, пользоваться мадам как биороботом для размножения… Все были возмущены и приговорили морских в дальнейшем размножаться от спящих. Потом, когда морская раса начала портиться, цивилизация захотела снять запрет, но третий сектор не позволил. Оставалась надежда на начальство, на Ктесса, мол, чтоб потихоньку, за спиной обезьян пробудить хотя бы часть самок… Но Ктесс никогда не был сторонником полумер. Либо вы пробуждаете всех своих мадам, и живите дальше, либо все остается как есть. Морские твердили, что пробудить мадам уже нельзя, мадам, мол, не просто неразумна, но космически опасна. Но Ктесс в ответ на это напал на морских с пауками и, разгромив их, казнил половину спящих беспробудным сном самок. Остальных разбудили.
Дамы сидели на своих койках и смотрели вокруг бессмысленными глазами.
– Что ж, – сказал Ктесс, – пользуйтесь тем, что имеете. И покинул планету.
После этого над морским миром полностью исчезла химическая защита. Говорили, что одну из несчастных решили приспособить к компьютеру, и она буквально за полчаса все это сделала. Самок опять уложили на койки и погрузили в сон. Только сохранили традицию: раз в пять лет пробуждать одну, самую странную, и отправлять в камеру сексуальной эксплуатации. Мол, у нас есть одна бодрствующая самка и мы только и делаем, что занимаемся с ней любовью. Ктесс в ответ на это снова напал на морских, захватил несколько десятков пленных и всех их казнил, зафоссилизировав в неприличных позах и разместил фоссилии в виде памятников на улицах морской планеты. Это тоже стало традицией. После проигрыша в войне морские платят выкуп в виде своих, которых отправляют на непотребную фоссилизацию.
– Ктесс не болеет душой о своих, – робко прозвучало в толпе.
– А чего нам его слушаться? – заявил, забравшись на трибуну, молодой гуманоид с явными чертами морской генетики, – перебросим к морским добровольцев от нас и от администрации. Может, и лесные согласятся. Пусть оплодотворяют мадам. Как нам без морских? Разве мы без морской расы выживем? А кто будет за нас воевать? Мы – мирные жители и в космических войнах не смыслим…
– Все это хорошо, Теф, – снова прозвучало из толпы, – но ведь Ктесс нападет.
– Организуем защиту. В космосе и здесь. Я беру на себя верховное командование.
Все опешили.
– Ты же ученый, Теф. За что ты берешься?
– Я справлюсь.
И он в самом деле справился. Он организовал партизанскую войну против присланных Ктессом пауков. Война шла почти пятьдесят лет и была самой длинной в истории гуманоидных войн. Во время военных действий Теф был обессмерчен плазмидами, а пауки потеряли троих очень уважаемых полководцев. Одного из них Теф казнил самолично, произнеся при этом речь, длинную и восторженную.
– Ну, ныряй! – приказал Теф несчастному, указывая на бак с серной кислотой. Паук мялся и ежился на холодном ветру.
– Можно мне сначала умереть?
– Боишься? – нагло спросил Теф.
– Ты когда-нибудь поплатишься за это! – паук бросился вниз и подручные скорее накрыли бак, в котором заживо растворялось тело.
Ктесс давно уже назначил своим заместителем Кара. Они прекрасно сработались, и Фот не возражал. Он химичил у себя в лаборатории, пытаясь обосновать какую-то свою теорию, связанную с таблицей биологических вариантов. Ктесс, сидя в зале за своей установкой, ехидно спросил:
– Ну, и как успехи?
Фот ничего не ответил. Он читал большую работу по генетике. Начальница соседней галактики, самка-биолог, утверждала в ней, что млекопитающие в некоторых мирах происходят напрямую от хрящевых рыб.
– Не хочешь заняться настоящим делом?
Фот посмотрел внимательно и напряженно:
– Я имею образование…
– Да, но в биологии ты нуль. Набери добровольцев на административной планете. Там многим уже война поперек горла. И прекрати наконец бесчинства этого полуморского.
Фот собрал совсем небольшую армию. И она в считанные дни привела морскую планету к покорности. Лесные выразили свою лояльность и сложили оружие. Оставалась кальциевая планета, родина Фота. Здесь населенная территория занимала совсем небольшую площадь. Огромный мир, состоящий из пещер, болот, пустынь и древних выветрившихся горных массивов был пуст и предоставлял убежище любому, кто хотел избежать контакта с цивилизацией. Среди гор и пустошей пряталась армия Тефа, которая, по подсчетам, почти в десять раз превосходила армию Фота. Тем не менее, Фот велел сажать лодки. Нашли родник с водой, окопались и потребовали из цивилизации подводу с припасами. Припасы пришли только через неделю. Фот самолично принялся расспрашивать пригнавших планетарные лодки гуманоидов. Но те отвечали угрюмо и неохотно. Планета сочувствовала партии по переброске генетики. Фоту недвусмысленно посоветовали убраться отсюда подобру-поздорову.
Но Фот остался. Медленно наступала зима. Шел мокрый снег, космический объект светил тускло и потерянно сквозь зимние тучи. Одетые в легкие космические костюмы гуманоиды кутались в своих палатках в одеяла и жались друг к другу. Но, надо думать, партизаны тоже мерзли. Это утешало, но слабо. Фот пытался выяснить, где конкретно обретается Теф, глава оппозиции. Местные указывали на соседний горный склон. Там, мол, в пещерах, они и сидят, у них там компьютерный комплекс и лодки и всякая провизия. Фот собрал своих и велел готовиться ночью выступать.
Пещеры имели два выхода. У одного из них Фот оставил заслон, а с большим числом подчиненных двинулся вглубь. Здесь было теплее, чем снаружи, но темно. Включать фонари Фот запретил. Они двигались долго и наткнулись на брошенный компьютерный зал. Он был оставлен уже давно, задолго до войны. Но Фот заинтересовался. Кое-где экраны установок были вычищены и за ними явно кто-то работал совсем недавно. Фот велел привести двоих пленных.
– Вызовите по компьютеру ваших. И я вас отпущу.
Тот, что помоложе, отказался наотрез. Но пожилой, обессмерченный плазмидами гуманоид сел за установку. Он долго добивался связи. Потом на экране возникло лицо.
– Да?
– Здесь никого нет.
Экран погас. Но сидящий рядом подчиненный вычислил, откуда пришел сигнал. Это было немыслимо далеко, но здесь же, в этом пещерном комплексе. Фот велел двигаться дальше. Только на следующий вечер они добрались до лагеря мятежников глубоко под горным массивом. В огромном карстовом зале горели костры и сушились тряпки на пластиковых веревках. Часть гуманоидов на открытом огне варили таблетки из набранных в пещерах съедобных корней.
Фот напал на них. Но большинство ушло вглубь, и Теф с ними. Фот велел выбираться наружу. Следующей ночью они вернулись в свой лагерь. Фот ждал весны. Он думал, что Теф обязательно примет битву, ведь работа партии по переброске генетики остановилась из-за того, что Фот засел здесь. Если его убрать, то местные опять отправят своих самцов к морским, а за ними и лесные, и все вернется на круги своя. Но местным надоело прятаться по пещерам, мерзнуть и питаться дрянью. Фот узнал, что армия Тефа постепенно разбредается по домам. К весне он уже не сомневался, что одержал победу, но ему нужен был главный бунтарь и зачинщик – Теф.
Весной он послал своих опять в пещерный комплекс. Они пропадали неделю, но вернулись с добычей. Трое пленников, один из которых был, несомненно, Теф. Фот приказал вывести их на главную площадь лагеря.
– Признавайтесь, кто из вас командующий?
Молодой гуманоид, почти мальчик, выступил вперед. Но один из подчиненных Фота яростно сплюнул:
– Вот ведь сволочь! Такой трус! Что ж ты мальчишку выдаешь за себя? – и он, схватив за предплечье, вытянул вперед связанного гуманоида.
– Ты – Теф? – с интересом спросил Фот.
– Да, я, – пленный стоял, опустив глаза в землю. Он был бледен и изможден, и было совсем непохоже, что он боится. Скорее казалось, что ему на все наплевать.
– Ну что ж, твоя военная карьера окончена.
Тефа отвели в отдельную палатку, а оставшихся двоих Фот велел накормить и отпустить.
Фот распустил свою армию и вернулся в диппредставительство один, везя с собой пленного Тефа. Когда он втолкнул его в зал, все повернулись за своими установками. Глаза загорелись ненавистью и торжеством. Фот усадил Тефа в центральное кресло, а сам вернулся за свой экран и со вздохом удовлетворения включил его: война кончилась.
Один из пауков спросил:
– Что ты собираешься с ним делать, Фот?
– Ничего. Он ваш.
Пауки развязали стягивающие запястья веревки, уложили гуманоида на платиновый пол и принялись его насиловать. По двое, по трое, с наслаждением вслушиваясь в его стоны и хрипы. Ктесс и сидящие с ним рядом гуманоиды не вмешивались. Пока по звукам не стало понятно, что пленник умирает. Тогда Ктесс спросил:
– Ты прикажешь добить его?
Фот обернулся с неохотой:
– Нет. Возьму его себе. Говорят, он недурной генетик.
Тефа оставили на полу без сознания и спокойно вернулись все по своим местам. Фот привел Тефа в чувство.
– Пойдем. Ты еще дешево отделался за все, что натворил.
В медицинском отсеке они разговорились и подружились. И какое-то время работали вместе, пока все вокруг не начали жаловаться на странности: якобы новенький, пленный, зачем-то залезает в угол экрана и подмигивает оттуда. Фот ничему не верил. А потом Теф исчез. Его искали всем диппредставительством, не только главный зал, но и нижние отсеки. Было ясно, что пленник сбежал. Пока двое из обслуги подвального помещения не внесли в зал мокрого, пахнущего этилкой крокодила.
– Нашли в баке со спиртом, – объяснили они.
Это был исключительно странный крокодил, коричневый, амфибиальный, с коротким хвостом и огромной пастью.
– Ну и ну! – удивленно произнес Ктесс. – Откуда это? Это ведь представитель вымершего вида из соседней галактики.
И в это время крокодил отряхнулся, вытянулся и превратился в Тефа. Мокрого, голого, воняющего спиртом и смотрящего безмятежными глазами в потолок. Все, даже те, кто поглумился над ним, смотрели с жалостью.
– Он сошел с ума, Фот. Придется его усыпить.
– Нет. Я буду его лечить. Беру на себя ответственность.
8 глава.
– Так ты говоришь, его предлагают?
– Да, и еще другого трансплантата.
– А этого за что?
– Он наркоман. Его лечили, но… Они вместе шикарная пара. Воевали против Люка и против шумеров…
– Что за наркотик?
– Стрихнин.
Ктесс молчал.
– Ктесс, ты же знаешь, просто новобранцы тебе никогда не подойдут. Нужно что-то этакое… – Лут прищелкнул пальцами за экраном.
– Я уверяю тебя, – продолжал внушать Лут, – оба прекрасные и порядочные самцы, кроме того…
– Да?
– Этот Рет, он очень красив.
– И что?
– Тут такое дело… Его мать, видишь ли, зачала от скульптора.
Ктесс хмыкнул.
– Да, и он получился вылитая статуя, хоть сейчас в музей. А мать вскоре после того попала в изолятор.
– Спятила?
– Спилась. Его воспитывала тетка. Не уследила, понимаешь, ну мальчик и наглотался наркотика у нее в подсобке.
– Значит, сексуальный раб и изваянный оплодотворителем. Я уже стар, паук…
– Тем более! – горячо отозвался Лут. – Нужны перемены.
– Хорошо. Присылай. Но скажи там, что я беру зафиксированных трансплантацией только потому, что мне неохота тут самому ее делать. Ваш контингент – все поголовно преступники и наркоманы. Лучше уж сразу…
Так Тел вернулся в отсек ко Ктессу. Рядом с ним у входа в зал стоял удивительной красоты инопланетянин, белокожий, белокурый и с яркими синими глазами. Видно было, что повышенное внимание к своей персоне он воспринимает как наказание божье. Ктессу это понравилось:
– Где не умер стыд, там жива добродетель, – изрек он торжественно.
Паук поморщился.
– Ладно, не стесняйся, красота – это дар. Не меньший, чем талант или ум. А тебя я вновь приветствую в своем коллективе, – обратился он к Телу. – Рад, что ты жив, – добавил он неожиданно тепло.
Люканцы поставляли в диппредставительство Ктесса половину всей положенной гравитации и почти все наличные припасы, в том числе воду. Поэтому Ктесс никогда самолично на них не нападал и старался поменьше с ними скандалить. Если малая планета пауков просила у Ктесса начальника для войны с Люком – тогда другое дело. Тогда воевать отправлялись либо Кар, либо Тел. Люканцы Ктессу на это не пеняли, но отыгрывались на нем по-своему. У них возникало много «сложных» случаев с определением разумности. И все эти сложные случаи (числом до тысячи в галактический год) отправлялись на лабораторные анализы ко Ктессу. Занимались этими самками Тел и Рет. Их оставляли на две недели в камере разложения, а потом разбухшую до неузнаваемости люканку умерщвляли и подвешивали за затылок на крюк в лаборатории. Тел страшно уставал от этой работы. Помимо того, что большинство этих самок были хороши собой и кротки, еще приходилось дышать испарениями жутких синтетических химикатов. Рет относился ко всему по-деловому:
– Вот эту, Тел? Ну ведь и так ясно, что неразумная. Давай ее сразу в зоопарк, а?
Неизвестно, правда, что для представительницы цивилизации было страшнее: быстрая смерть в камере или содержание в тесной клетке с бетонным полом. Она ходила по ней в чем мать родила и, бывало, грызла прутья. Но, надо отдать справедливость Рету: он чуял разумных. И, как правило, в клетку попадала именно разумная мадам. Это становилось ясно со временем, мадам выпускали и переправляли домой, не тронутую химией.
За это издевательство Тел мстил жестоко. При нападении на Люк он выжигал фоссилизацией целые люканские сектора. Их научные и исследовательские центры, как в большинстве цивилизованных миров, расположены в бункерах и тоннелях глубоко под почвой планеты. Тел, сломив сопротивление в космосе, нападал на город сверху и выжигал бункеры космическим лучом. Потом мадам вытаскивали на поверхность своих, белые искрящиеся статуи. После этой работы многие сходили с ума.
Вообще же паукам и люканцам делить нечего. Сферы их космического влияния не соприкасаются, ни в космосе, ни в собственных мирах они друг другу не мешают. Просто они ненавидят друг друга: самки без самцов и самцы без самок. Хотя, при случае, с удовольствием балуются с пленными, и те, и другие. Это странно. Возможно, проявляется древняя тяга к противоположному полу, вытравленная наследственностью и воспитанием в несчастном гомосексуалисте.
Морская раса гуманоидов, так называемых кочующих по космосу, это первая из рас, которая возникает у них на новом месте. Морские хороши собой и умны, и их самка несет в себе всю будущую генетику всех последующих гуманоидных рас. Кроме того, морские считаются военной расой. Они – самые бравые ополченцы в космосе, и их надо совсем немного, чтоб опытный и талантливый военачальник одержал с ними победу над кем угодно. Беда в том, что ни у них, ни вообще во всей цивилизации гуманоидов хороших военачальников обычно нет. Потому местные кочующие по космосу так и обрадовались завременным морским, что среди их генетики выдающиеся личности встречаются чаще. Что касается самих кочующих, то они руководителей ищут обычно среди лесной расы. Эти живут почти как дикари в своих длинных платиновых домах среди привозной древесной растительности и много пьют. Мать легендарного Ктесса, начальника, тоже была горькой пьяницей.
В этот раз, как ни странно, талантливый военачальник нашелся у самих морских. Некто по имени Мет, врач-психиатр по профессии. Но уж он в самом деле оказался неплох. Причина военных действий была все та же – спящие дамы. Явно гомосексуальных и разумных среди них следовало срочно разбудить, иначе морская раса вымрет. Но Ктесс, как всегда, отказал. Тогда морские пробудили всех кандидаток самовольно и усадили их за компьютер. Ктесс велел Телу и Рету набрать ополченцев у себя, на малой планете пауков, и привести морских к покорности.
Война затянулась. В лагере местных находилось несколько пленных, с которыми гуманоиды развлекались. Тел с Ретом на подобное смотрели с отвращением. У них не пили и не безобразничали, вообще пауки вели себя прилично. Гуманоидам это надоело. Надвигалась зима, нужно было возвращаться по домам. Гуманоиды за спиной начальника предложили Телу выдать главнокомандующего. Чтоб за это их оставили в покое с их пробужденными самками. Тел согласился.
Вечером Тел приказал всем грузиться в лодки. Со стороны пещерного комплекса морских прибыла местная лодка. Из нее вышли трое, один связанный. Когда они приблизились, стало ясно, что пленник к тому же тяжело ранен.
– Вот! – коротко произнес один из сопровождающих и вытолкнул связанного вперед.
Тел кивнул. Гуманоиды ушли, а Тел с удивлением разглядывал вожака.
Мет поднял мутные голубые глаза. В них кроме боли и страха не было ничего, ровно ничего.
Тел велел всем возвращаться домой, а сам с Ретом и с пленником остановился над вторым сектором, там, где служащие Ктесса обычно останавливаются для выяснения отношений.
Мет сидел, прислонившись к стенке лодки и продолжал смотреть, не отрываясь. В его взгляде было что-то дикое, так иногда смотрят крысы или пленные космические волки. Тел подошел, вежливо прикоснулся к нему:
– Не бойся, я только осмотрю.
Рет подошел сзади и Тел уложил голову пленника ему на колени.
– Они что ж, напали на тебя?
Мет кивнул.
– Не бойся, не обидим, – Тел перетягивал рану на руке. Мет дергался и видимо страдал от прикосновений инопланетянина.
– Почему ты нас так боишься?
– Потому что вы пауки.
– Ну и что? Воспитатель, что ли, в детстве нами пугал?
Мет не ответил.
– Тебе хоть сколько лет?
– Двадцать.
– И ты уже известный врач?
Мет опять промолчал. Он был специалистом именно по сумасшедшим, а не по наследственно больным. Таких мало. Но ему вообще не хотелось вступать в контакт. Он знал, что эти двое, сильные и здоровые, с холодными руками и светящимися в полутьме глазами его сейчас трахнут. И шептал про себя молитвы. Его погубило то, что он хорошо знал это дело, отдаваться. Детство провел в камере сексуальной эксплуатации. Теперь же пауки увлеклись, и не заметили, что гуманоид умирает. Тел вскочил. Он попытался найти в медикаментах адреналин, но не нашел и погнал лодку в диппредставительство.
В медицинском отсеке Мет умер. Пауки вызвали Фота.
Тот вошел, сел на койку, повернул лицо Мета к себе.
– Красивый мальчик. Ну, и зачем…
– Сделай, прошу тебя! – Тел даже привстал за компьютером.
Фот покачал головой:
– Вас, местных, не поймешь, – и принялся налаживать аппарат реанимации.
Ктесс очень выделял Тела. То, что он по-прежнему принадлежит своему коллективу на планете пауков, делу не мешало. Тел был умен и талантлив. Если же кто-то припоминал биографию паука при Ктессе, то начальник сразу ставил на вид его заслуги перед обществом. Что касается внешности, то Тел был скорее незаметен. Светлокожий, худощавый, с большими яркозелеными глазами, он производил впечатление утонченной личности. Рета же Ктесс откровенно не любил. Ему всегда казалось, что эти изваянные для соблазна телеса стремятся выставить себя напоказ. На самом деле Рет был застенчив. Ктесс не раз спрашивал Тела, почему Рет ему отдается, ведь он же явно активный. Тел отвечал уклончиво, но Ктесс понял так, что Рет просто боится остаться без любовника. Ктесса Рет презирал и не скрывал этого. Для него, паука, выходца из высшего общества, лесной гуманоид представлялся чем-то грязным.
Теперь за компьютером рядом с больным Тефом водворился новенький. Морской оказался типом общительным и компанейским. Он завоевал доверие начальника сразу, а уже буквально через неделю оказался у него в постели. Но Ктесс так бы и продолжал считать Мета всего лишь пленным.
Теф снова залез в чан со спиртом и обратился в крокодила. Фот вернул его, но по нему было видно, что он не справляется. А в военном дипломатическом представительстве сумасшедший – большая опасность. Мет дружелюбием и ненавязчивым вниманием завоевал доверие психически больного. А потом раза два составил для него смесь (собственного изобретения). Теф явно почувствовал себя крепче. Фот так и выразил при всех, что он до смерти благодарен.
– Ты не понимаешь, – пробурчал Мет, – этот несчастный лезет в чан, спасаясь от тебя.
– От меня? – удивился Фот.
– Ну да. Ведь ты победитель. А он твой раб. И боится, что ты еще что-нибудь с ним сотворишь. Лучше приласкай его в постели, увидишь, обострений больше не будет. Это психология. Какой бы ни был интеллект, но психика у всех скроена на один размер.
Потом понадобился специалист для серьезной континентальной войны в четвертом секторе. Кар попросил у Ктесса новенького, собрался и улетел с ним к своим, набирать ополчение. Вернулся он один, оставив Мета вести войну вместо себя.
Все вышло так, как Кар и предполагал: Мет опустил лодки на континент и в течение полугода воевал с пещерными гомо на их территории. Эти гомо в конце концов сдались. Но Мет не оставил их мир, пока не перебил у них всех самок:
– Размножайтесь биороботом. Такие, как вы, недостойны мадам.
Мет вернулся за свой компьютер к прерванной работе. Однажды утром Ктесс откинулся в кресле и вздохнул. Потом повернулся к Мету:
– Ты, значит, из таких? Тоже с прибамбасами? Ну что ж, милости просим в мой коллектив.
9 глава.
– Они что ж, влюблены в тебя?
– Ну да, оба.
– А ты?
– Мне нравится Тел.
– Мне, кстати, тоже.
– Рет туповат. А Тел, он понимает, что такое секс.
Ктесс с интересом спросил:
– И что же?
– Жестокость.
Ктесс промолчал. Он лежал, стыдливо прикрывшись, рядом с юным Метом, который так хорошо знал, что такое секс. Мет об этом говорил неохотно, но Ктесс понял так, что брат по отцу отдал его в камеру сексуальной эксплуатации в девятилетнем возрасте. Когда это выяснилось, брата казнили, а Мета отправили в медотсек, где он и получил образование и специализировался на врача-психиатра.
– Но зачем брат это сделал?
– Они религиозные. Секта. Хозяин борделя содержал не только детей, но и подростков.
– И ты… Ты ведь их теперь ненавидишь?
Мет пожал плечами:
– Потому они меня и выдали. Да, я их не люблю. Но родина есть родина.
Ктесс это понимал. Его собственная мать упилась до того, что не заметила, как ребенка украли у нее из дому. Ктесс провел детство рядом с самкой гомо из четвертого сектора, дикаркой. Она летала в древней лодке по секторам и что-то искала. А попутно давала воспитание приемышу. Только в восемь лет Ктесс вернулся к своим… Но родина есть родина.
Мет всем угодил и всем понравился. Но самому Мету, очевидно, окружающие были глубоко безразличны. Скоро выяснилось, что очаровательный морской пьет. Это стало понятно, когда утром за компьютером его вывернуло прямо на клавиатуру. Никто ничего не сказал. Все решили, что гуманоид отрывается у себя в комнате в одиночестве. Но потом оказалось, что Мет пьет в компании.
Бедняга Фэр почти каждую ночь боролся с бессонницей. Годы и заботы. Принимать снотворное он стеснялся. Вместо этого предпочитал бродить ночью по диппредставительству и наводить порядок, где не уследили днем. Так однажды ночью он зашел в Спиральный морг. Здесь рядами лежали зафиксированные тела. Ценные и не очень. Самые ценные, древнейшие обитатели космоса находились выше по спирали. Фэр брел и брел при тусклом свете люминесцентных ламп под платиновым потолком, пока его не остановило какое-то движение. Тень за поворотом шевельнулась и застыла. Фэр не испугался, но удивился. Он шагнул еще несколько шагов и ему открылась ошеломительная картина. Мет сидел возле чана со спиртом с платиновой кружкой в руках, прислонившись к стенке морга. А напротив него сидела огромная черная крыса-самец неизвестного происхождения и доисторического возраста. Фэр всегда считал эту крысу мертвой. Она отхлебнула из своей кружки и воззрилась на Фэра.
– Садись, паук, – предложил Мет и подвинулся. – Хочешь выпить?
Фэр помотал головой и сел. Потом робко спросил, кивнув на крысу:
– Как?
Мет отхлебнул и философически изрек:
– Есть многое в галактиках и звездах, что вашей философии не снилось.
Потом объяснил:
– Я духоправец. Мать у меня такая была, понимаешь? Очень сложная самка. Я могу душу из живого вынуть и засунуть в стенку, а могу душу мертвого вернуть ему в тело.
Таким образом, постепенно, Ктессов коллектив составился из странных и невероятных сотрудников. Самым нормальным среди них на общий взгляд представлялся Фот. Скромный, трудолюбивый, всегда готовый услужить. Однажды днем, когда Фота в зале не было, Тел осторожно спросил:
– А он, вообще, где пропадает?
– Отдыхает, – коротко ответил Ктесс.
Потом одного из новеньких, временных служащих, из дома вызвали для собеседования. Между прочим, сказали, что видели Ктессова морского во втором секторе. Он, якобы, там на одной из необитаемых планет пляшет, в чем мать родила, весь вымазанный краской. Новенький эти сведения утаил. Но и пауки видели его. Утверждали, что он раскрашен невообразимо, как какой-то древний паяц, и прыгает как одержимый. Хотя довольно грациозно.
– Ктесс, его бы проверить… – робко заговорил Тел.
Ктесс что-то невнятно пробурчал.
– Чепуха, – уверенно заявил Мет. – Он просто расслабляется.
– Это как?
– Он же из другой вселенной, Тел. У нас тут вообще нет морских, мы о них ничего не знаем. Скорее всего, это у них биологическая функция такая.
Когда Фота спросили об этом откровенно, он сказал странную вещь:
– Я демонстрирую себя временной прослойке.
– Зачем?
– Ну… мои родные там, в ином мире, живут в рабстве, понимаете? Это чтоб бог был к ним милостив.
– А кольца и треугольники зачем?
– Это наша завременная специфика. У вас тут окрас у насекомых и паукообразных в виде полос. И вы так в древности красились. А у нас – кольца.