Дверь была заперта на хитроумный замок. Не такой, что открывается ключом с двумя язычками, каждый из которых представляет собой настоящее произведение слесарного искусства, а такой, в котором есть кнопки, рычажки, ручки. Рычажок подвинуть, ручку повернуть, кнопку нажать. Строго в определённом порядке – подвинуть, повернуть, нажать. Или наоборот: нажать, повернуть, подвинуть. Или ещё как-то. Подвинуть до середины, повернуть на сто двадцать градусов, держать нажатой две секунды. Или повернуть на двести градусов, держать нажатой четыре секунды, подвинуть до упора. Если он есть.
Главное – терпение, хорошая память, чтобы не возвращаться к уже опробованным вариантам, и понимание важности того, что делаешь.
В конце концов что-то внутри двери щёлкнуло – замок сдался.
Комната, в которую я вошёл, была просторной и хорошо освещённой. Мозаика на полу была сложена из керамических плиток голубого, жёлтого, коричневого и зелёного цветов, плотно прижатых друг к другу. Они образовывали красивый, но лишённый какой-либо симметрии рисунок. Хаотичность придавала ему приятную загадочность, заставляющую задуматься: принять рисунок таким, какой он есть или что-то поменять? Стены были выложены белым с голубым оттенком кафелем.
Количество голубого по мере продвижения от пола к потолку уменьшалось, верхние ряды плиток были чисто белыми.
Вдоль противоположенной стены нёс свои воды ручеёк – не слишком быстрый, но достаточный для того, чтобы ухо могло наслаждаться журчанием. Около левой стены ручеёк закручивался и нырял вниз.
Вплотную к уголку, образованному левой стеной и ручейком, стоял большой деревянный сундук. А ближе к входу – кровать, также прижатая к левой стене. Между сундуком и кроватью был небольшой промежуток, и там, прямо на полу, сидела девочка лет тринадцати или четырнадцати.
Она была одета в тёмно-серое платье с короткими рукавами, сшитое из добротной ткани. Но сшито платье было прескверно, тот, кто делал его не ставил своей задачей подогнать каждый из используемых кусков ткани по размеру к другому, просто пускал избыточный материал поверху. И-за этого казалась, что нижняя часть платья состоит из лохмотьев; это впечатление усиливалось из-за того, что подол получился неровным. Впрочем, платье, хоть и выглядело заношенным, оставалось чистым, чего не скажешь о личике девочки. Кажется, она забыла умыться, причём не впервые. Возможно, полосы на лице были следами неудачно наложенной краски или грима.
Каштановые волосы были расчёсаны, но так тот, кто стриг её, делал это, наверное, первый раз в жизни, то никакое расчёсывание не могло придать её причёске аккуратный вид.
Она была босиком, на левой ноге, чуть выше щиколотки, сверкал металлический браслет, от которого к стене шла изящная цепочка.
При моём появлении девочка вскочила. Схватила с пола обеими руками толстую палку, примерно в её рост длиной и замахнулась. До меня конечно, она достать не могла, но лучше остаться на месте.
Я поклонился, и поднял вверх руки открытыми ладонями к ней – пусть убедится, что у меня в руках ничего нет. Она продолжала стоять с палкой, занесённой для удара по всякому, кто попытается подойти.
Я выждал минуту, а потом попытался объясниться на языке жестов. Прикладывал руку к сердцу, возносил открытые ладони к потолку, кланялся. «Я не опасен» - это было единственное, в чём я хотел убедить её.
Она продолжала стоять со дубинкой наготове, следя за каждым моим движением. Девочка не пыталась приблизиться – цепочка позволяла ей дойти до середины помещения, не пыталась отступать к сундуку, где, возможно были и иные предметы, пригодные для обороны.
Я сел на пол, достал свиток и начал его читать. Когда-нибудь же она устанет держать эту палку.
Мой поступок поначалу не произвёл на неё впечатления, но спустя какое-то время, она медленно опустила палку и отступила к сундуку.
Села на пол, опёршись спиной на сундук, палку положила рядом. Я делал вид, что углублённо изучаю свиток, она следила за каждым моим движением.
Стоило мне подняться, как девочка снова схватила палку и вскочила.
Я поклонился, послал привет открытыми ладонями, и вышел. На первый день хватит. Пусть придёт в себя. Поразмышляет, успокоится. У меня достаточно времени.
На другой день я появился в то же самое время. Всё повторилось: она немедленно вскочила, отбросив книжку, которую читала до моего прихода, и схватилась за палку. Я повторил приветственные жесты, продемонстрировал пустые ладони и уселся на пол.
То, что она читала книжку перед моим приходом, было хорошим знаком. Чтение требует определённого душевного равновесия. Тот, кто находится во власти страха, книгу в руки не возьмёт. Девочка ждала меня, или, по крайней мере, допускала, что я могу появиться ещё раз, но не считала, что из-за этого должна изменить распорядок дня. Я достал свиток из кармана, продемонстрировал его девочке и стал в полголоса читать первый попавшийся текст. Мне очень хотелось, чтобы и она сделала то же самое, это бы дало возможность услышать её речь.
Она продолжала следить за мной, но уже без той настороженности, какая была прежде. Придерживая палку правой рукой, левой она дотянулась до отброшенной в сторону книги и положила перед собой. Явно демонстрировала, что и у неё есть что читать. Замечательно, начало сближения.
Спустя некоторое время я встал, поклонился и вышел. Но спустя час вернулся, на этот раз с ковриком в руках – на голом полу сидеть неудобно.
Девочка снова вскочила и схватила палку. Но стоило мне усесться на коврик, как она отложила палку в сторону и, повернувшись ко мне спиной, открыла сундук.
Я боялся пошевелиться. Человек, конечно не животное, но накопленные в ходе эволюции навыки действуют и тогда, когда о них не думаешь. Раз повернулась ко мне спиной – значит, не опасается нападения.
Девочка вытащила из сундука миску, чашку и небольшой мешочек. Подошла к ручью, набрала в чашку воды и вернулась к своему прежнему месту – промежутку между сундуком и кроватью. Достала из мешочка несколько шариков, положила их в миску и полила водой из кружки. Подождала, когда они намокнут, и начала есть, отправляя по одному шарики в рот.
Она специально делала это в моём присутствии. Хотела, чтобы я видел, как она ест? Или намекала, что ожидает от меня съедобных подарков? Чего-либо вкуснее её шариков.
Поев, она взялась за книгу. Читала её она обстоятельно, иногда возвращаясь на предыдущую страницу, иногда заглядывая в конец. Смотрела пояснения?
Я встал. Она не среагировала. Тогда я сделал шаг на встречу. Девочка вскочила и зашипела.
Да, именно зашипела. Как кошка или какое-нибудь другое животное. Но за палку хвататься не стала. «Я тебя предупреждаю» - так можно было истолковать её поведение.
- Почему ты не хочешь говорить со мной?
Я думаю, она поняла. Потому что сделала выразительный жест руками – как бы отодвигала меня от себя. Я кивнул, и, не поворачиваясь к ней спиной, отступил к двери. Счёл неудобным отходить иначе. Ну и в ком из нас больший след оставили эволюционные привычки?
На следующий день меня ожидал сюрприз: девочки не оказалось на прежнем месте. Я попытался удивиться, но не успел: заметил, её, присевшую по нужде над ручьём, над тем местом, где поток нырял вниз.
Быстро вышел, чтобы не смущать её. Грустно, что для отправления естественных надобностей она использует тот же ручей, откуда берёт воду для питья и где стирает свои вещи. Прочем, это ручей, поток воды уносит вниз всю грязь, и вода, которую она берёт для питься, всегда чистая.
Когда через несколько минут вернулся, она уже была на своём месте. На то, что я её заметил у ручья, она ни как не среагировала. Да и как она могла?
В руках у меня была зелёная пластиковая коробка. Я показал её девочке, продемонстрировал, что внутри. Попытался подойти к ней, чтобы передать коробку вызвала немедленный протест. Она замахала руками и снова повторила движение, которым, как в пантомиме, отталкивала меня. Я поставил коробочку на пол и с силой её толкнул по направлению к девочке.
Силу толчка я рассчитал правильно – коробочка остановилась в полуметре от неё. Девочка тут же раскрыла её, внимательно осмотрела насыпанные в неё разноцветные шарики и попробовала один из них – зелёный – на зуб. Вкус ей понравился, и она с аппетитом съела его. Подняла на меня глаза и вдруг коротко кивнула.
Это был знак благодарности.
- Вкусно? - спросил я.
Я думаю, она поняла вопрос - по ситуации, по интонации, с которой я говорил.
- Принести ещё?
Она кивнула.
- Завтра принесу.
Теперь она будет меня ждать.
Она выудила из сундука небольшой мешочек и пересыпала туда принесённые мною шарики. Коробочку оставила на полу.
На следующий день меня ждал настоящий сюрприз: она выковыряла из пола несколько плиток и в образовавшуюся лунку поставила пластиковую коробку, что я принёс.
Значит, у неё в сундуке есть инструменты - руками из пола плитку не вытащить. Непонятно только было, зачем это она сделала?
Я показал ей на пол и попытался объяснить вопрос. Она поняла, но отвечать знаками не захотела. Стала объяснять мне словами, смысла которых, я – увы – не понимал. Она видела это и повторяла каждую фразу по нескольку раз.
Я снова попытался приблизиться к ней, и она снова зашипела, как только я сделала шаг навстречу. Подождём, я терпеливый.
Я принёс ей круглую коробочку с кубиками. Точно так же толкнул её, чтобы она доехала до девочки. На этот раз рассчитал плохо, и баночка остановилась на полдороги. Она сделала мне знак, чтобы я оставался на месте, и попыталась подойти.
Цепь оказалась слишком короткой. Не хватило чуть-чуть. Она не стала делать никаких акробатических этюдов, не стала просить у меня помощь, а вернулась за палкой и с её помощью ловко подтянула к себе круглую коробку.
Вернулась к сундуку и вытащила оттуда тетрадь и карандаш. Что-то нарисовала на нём и показала мне лист.
Во весь лист была нарисована тележка на четырёх колёсах. Я кивнул головой – будет тележка.
Девочка достала синий кубик из банки. Осмотрела его, обнюхала и даже лизнула. Сомневается в его съедобности? Странно, шарик она отправила в рот сразу.
Теперь я не делал вид, что занят чтением свитка. Открыто наблюдал за ней. Признаков раздражения я не заметил, но, несомненно, она не забывала обо мне ни на секунду.
На следующий день я принёс ей тележку – точь-в-точь такую, как она нарисовала. Она тотчас привязала к ней с двух сторон верёвки, которые достала из сундука. Один конец она ухитрилась бросить мне, другой остался у неё.
Тележка предназначалась для доставки подарков. Потянув за свой конец верёвки, она могла притянуть к себе тележку с грузом. Освободившуюся от груза тележку за другую верёвку я мог вернуть к себе.
Я обратил внимание, что она оторвала ещё несколько плиток от пола. Одна из них раскололась, но это ей, видимо, не смущало.
Девочка тут же схватилась за свою тетрадь и начала рисовать требуемые ей вещи.
Переданный мне список радовал. Она просила книжную полку, баночку с мылом – если я правильно понял рисунок – и удобный стул.
Каждый день я приносил ей по одному предмету. Иногда она даже приближалась ко мне – цепочка позволяла ей пройти половину расстояния от сундука до входной двери. Но требовала, чтобы я оставался на месте, на коврике.
Я не понимал тех слов, что она произносила, а она не понимала моих. Но по интонации, мимике, жестам догадывался, чего она хочет. Иногда мне казалось, что среди потока непонятных звуков я выхватываю отдельные слова и близок к пониманию того, что они означают.
Речь бывает конкретной, а бывает и образной. Если вы слышите слово «пять» и это вас не пугает, значит, вы восприимчивы к образной речи. Тот, кто настроен на конкретную речь, слово «пять» не поймёт. «Пять камней» или «пять яблок» - это понятно. Как это просто «пять», без содержания, без смысла?
Девочка, по моим наблюдениям, пользовалась абстрактной речью, и это должно было облегчить нам понимание.
Она по-прежнему продолжала каждый день откалывать плитки от пола, причём не подряд – ряд за радом, а в ей одной понятном порядке. Я пытался понять закономерность её действий, но это мне не удавалось. В один из дней, когда она сидела на стуле возле своего сундука, я сделал осторожный шаг в сторону той кучи отбитых плиток, которая красовалась посреди комнаты.
Она встрепенулась.
- Я хочу взять одну, - я показывал ей на горку плиток, жестами объясняя ей, что хочу взять лишь одну. Она напряглась, но не сдвинулась.
От горки плиток до неё было вполовину ближе, чем от неё до моего обычного места на коврике, и её молчаливое согласие – она не стала спрашивать – зачем мне нужна отбитая плитка, было воспринято мной, как свидетельство того, что не далёк тот день, когда отчуждение между нами рухнет.
Мне удалось взять одну отбитую плитку, и через час я уже был в лаборатории.
Быстрая проверка показала, что с ней всё в порядке, отбита с помощью металлических инструментов, например, зубила и молотка. Из-за этого столько расколовшихся плиток. Одна странность – с нижней стороны плитки аккуратно счищен слой клея, которым она крепилась к каменному полу.
Это было очень странно. Плитки валялись в куче, ей они были не нужны. А что можно сделать с тем порошком, в который обратился соскобленный клей? Съесть? Это нелепо, клей на органической основе, но абсолютно несъедобен. С таким же успехом можно пытаться есть дорожную пыль.
За то, что она мне разрешила взять плитку, девочке полагался подарок. Я принёс ей коробку вкусняшек – уже начал понимать, что ей нравиться, а что нет, и матерчатые тапочки. Пол, в котором уже отсутствовало немалое количество плиток, перестал быть удобным для ходьбы.
Они примерила тапочки, прошлась в них от сундука до горки плиток и назад. И вдруг приблизилась ко мне - настолько, насколько ей позволяла цепочка.
Я замер – сделать шаг навстречу?
Но она жестами показала, что не надо. Пускай пока будет так.
Следующий день для меня был особым. Я принёс ей пилку. Указал на цепочку и показал, как нужно действовать, чтобы перепилить одно из звеньев.
Она смотрела на меня внимательно, слушала, что я говорил, но одобрения не выказывала. Тем не менее, я положил пилку на тележку и, не дожидаясь, пока она понят её за верёвку, толкнул вперёд. Получилось точно, как я рассчитывал – тележка остановилась у её ног.
Но дальше произошло неожиданное. Она схватила пилку и запустила ею, как мне показалось, в меня. Через секунду понял – не в меня, она не хотела причинять мне ущерба, но так, что пилка, пролетев мимо меня в считанных сантиметрах, уткнулась в стену.
Девочка подола ко мне поближе, насколько позволяла цепочка, и начала что-то объяснять мне, показывая на цепь, на себя, на сундук и кровать. Я понял, цепочка была важна для неё, она не собиралась с ней расставаться. Она боялась, она не могла позволить себе остаться без цепочки.
Я стал рассказывать ей про свободу. Мир есть и за пределами этой комнаты. Её жизнь изменится к лучшему, если она сумет выйти за пределы комнаты.
Она понимала мои слова, мои жесты. Может быть не полностью – несомненно, сказывалась разница между нами, но понимала.
Вернулась к сундуку и через минуту я увидел в её руках необычной формы плоскогубцы. Она наклонилась и с лёгкостью разомкнула одно из звеньев цепи. Освободила сама себя.
Снова нырнула в сундук и вытащила оттуда новенький кусочек цепи – длиной с её руку. Уселась на пол и добавила этот кусочек. С помощью всё тех же плоскогубцев закрыла разомкнутые звенья. Прошлась по комнате.
Теперь она подойти почти вплотную к противоположенной стене - той, которая была справа от входа.
Неужели она хотела таким образом убедить меня, что свобода определяется длинной цепи?
Я попытался узнать у девочки – насколько ещё она может удлинить цепь. Она ответила уклончиво – у неё есть возможность удлинить цепь, но насколько – она объяснить мне не может. У меня сложилось впечатление, что она и сама не знает.
На следующий день я принёс ей красивое платье. Во всяком случае, мне оно казалось красивым.
Она смотрела на него со скепсисом и улыбкой. Кажется, наши представления о красоте не совпадали. Но переоделась, и спустя минуту показала мне жестами, что оставляет это платье у себя.
Я тем временем изучал пол. За ночь она сняла целый ряд плиток – от левой стены – до правой. Наверное, ещё раз удлинила цепь, иначе бы не сумела отбить плитку прямо у правой стены.
Комната оказалась разделённой примерно пополам. На её половине, которая начиналась от ручья, уже не хватало трети плиток. На условно моей половине, то есть на части комнаты от двери до черты ни одна плитка не была тронута. Её и моё?
Я медленно подошёл к черте. Девочка не шелохнувшись стояла посреди своей половины, совсем недалеко от черты.
Мы никогда не подходили так близко друг к другу. Если бы мы протянули руки, то пальцы моей руки могли бы коснуться пальцев её руки. Она не делала никаких запрещающих жестов, ничего не говорила и даже не шипела.
Я ликовал. Ещё одно подтверждение, что терпение – это залог успеха. Поведение девочки было предсказуемым, за исключение разве что мелочей, вроде отколотых плиток.
Мы некоторое время стояли напротив друг друга. Затем она вернулась за свой столик – я его принёс совсем недавно – и занялась вышивкой. Её пальцы ловко орудовали иглой, я догадывался, что это будет цветок, но какой – понять было невозможно.
Прежде, чем уйти, я спросил её про страх. Чего она боится?
Вопрос она поняла, но отвечать не торопилась. Сообразила, что я не спрашиваю об обычных человеческих страхах - заболеть, стать беспомощной, умереть. Я спрашивал о тех страхах, которые формируют её поведение. Например, в первые дни она боялась меня, и хваталась за дубинку. Зачем она это делала? Она же знает, что я несопоставимо сильнее.
Она поняла. Конечно, она знала, что я гораздо сильнее. Но помимо физической силы, есть ещё сила духа. Чаще всего побеждает не тот, кто сильнее физически, а тот, кто крепче духом.
А затем добавила, что страх делает человека более осмотрительным. Глупо ничего не бояться. Главное – не дать страху побороть себя.
Я был поражён. Во-первых, тем, что понял столь сложные обороты речи. Неважно, что она повторяла каждую из сказанных ею фраз по нескольку раз. Во-вторых, её рассуждения давали надежду на то, что существующий между нами барьер будет преодолён!
На следующий день девочка удивила меня ещё раз. Горка отколотой и битой плитки переместилась к правой стене. Стало гораздо чище. Часть принесённых мною подарков, которыми она пользовалась редко, девочка засунула под кровать.
- Мне приятно видеть порядок, - сказал я.
Она напряглась. Видимо, не поняла слова «порядок». Я объяснил ей это понятие жестами. Она согласилась.
Я занял своё место на коврике. Несомненно – она была чем-то обеспокоена. Я выжидал. Нельзя срывать не спелый плод. И не ошибся.
Девочка остановилась в шаге от меня. Значит, она ещё раз наращивала свою цепочку. Показала на дверь.
- Что там?
- Там – мир. Много-много интересного. И нужного.
Мы говорили на разных языках, но понимали друг друга.
- Если я выйду – сумею вернуться?
- Конечно.
- Если я выйду – захочу вернуться?
- Не знаю. Ты не я.
- Ты бы вернулся?
- Я живу там.
Я попытался представить себя на её месте. Не она, а я стою у открытой двери. Если за ней мне будет плохо, можно вернуться. Если мне будет хорошо – зачем возвращаться?
Я рассказал её об этом. Она кивнула и снова подошла ко мне. Так близко она ко мне не подходила. Я слышал её дыхание.
- Чтобы выйти – нужно снять цепочку?
- Да.
Девочка выставила вперёд левую ногу. Выше щиколотки блестел браслет, к которому крепилась цепочка, натянувшаяся из-за того, что девочка слишком далеко отошла от места, к которому была привязана.
Я приблизился к ней вплотную.
Она с трепетом и величайшей осторожностью коснулась своей рукой моей длинной правой руки.
- Сними.
Длинной левой рукой я взялся за цепочку – поддержать. Короткой левой расколол браслет.
- Свободна.