Испытание жизнью Полная версия

                Глава первая
                Щербаки               
С ощущением чистоты и бодрости во всём теле после купания в холодной днепровской воде Лена поднималась по еле заметной тропке вверх по косогору к хутору. Она испытывала приятные чувства от ласкового прикосновения травинок к босым ногам и от тепла, исходящего от прогретой солнцем земли.
С середины косогора  и выше справа и слева от тропы, словно коврами покрыв землю, разрослась земляника. Песчаная почва и солнечная сторона создавали идеальные условия для роста и созревания ягод, которые из–за большого их количества окрасили склон в розовый цвет. Они словно манили девочку к себе, и она то и дело   останавливалась и, собрав ягоды в ладонь,  опрокидывала их в рот, наслаждаясь неповторимым  ароматом и вкусом.

Радостные ожидания вечера наполняли душу Лены: во – первых, репетиция в драматическом  кружке новой пьесы и во – вторых, ещё одна встреча с Павлом Аносовым, вожаком комсомольской ячейки, к которому она испытывала большую симпатию. Он сплотил вокруг себя большую группу подростков и, подготовив «агитки», они ездили по окрестным деревням повышать политический уровень ряда несознательных крестьян.

Елена была совсем рядом с хуторским двором, огороженным тесовым забором, когда из открывшейся калитки вышел отец, неся под мышкой тюк ситца, а за ним и мать, которая пыталась вырвать у него материю. Она  ухватилась за край  ситца и тянула, надеясь остановить мужа. 
Поняв, что у отца очередной запой, Лена поспешила навстречу:
- Пап, мам, вы куда собрались? Уж скоро вечерить. Пап, давай я помогу тебе, ведь неудобно.
- Доча?!. Доча, любимая моя доча. Ты ж у меня самая умная и самая красивая. Помоги, помоги отцу. 
- Куды направились? Я могу с вами пойти?
- Доча, ну что это такое «куды»? Ты не должна говорить, подражая этим деревенским неучам. В тебе может дворянская кровь течёт. А, что? -  повернул он голову к жене, - Народ зря болтать не будет. Ты должна быть образованной, воспитанной и культурной,  и вообще…
- Я поняла. И,  куда вы с матушкой направляетесь?
- Так, в лавку, доча, в лавку. Дорогая моя жёнушка, твоя мать, видишь ли, деньги спрятала, так, я вот решил обменять это, - отец потряс ситцем, - на рюмочку, другую.
- Зазря идёте. Я с речки. Видела лавочника со всем семейством на броду. Днепр переходили. Разряженные такие. В сторону «Болушева» пошли. Может в гости к кому. Свадьба может или ещё, какой праздник. Зазря пройдётесь.
- Да? Через Днепр? Вброд? Видела? Жаль… Спасибо, Доча. Умница, доча, умница.          

- Какой красивый ситец! Вот бы нам такой. На занавески, в наш драмкружок,  сцену отгородить.
- Доча, в театре нет занавесок.  В театре занавес. Я обязательно должен вас всех свозить в настоящий московский театр. Огни, музыка, красиво одетые люди на сцене и в зале. А, само   представление!.. Зимой обязательно отправимся. Бери, доча, для тебя, для твоего театра ничего не жаль, ничего.
Щербаков свернул с дороги и, подойдя к ближайшей копне, рухнул на мягкую постель из свежескошенного сена и уснул.
- Лена, ты придумала про лавочника, да?
- Нет. Не придумала.
- Лена!? – мать строго испытующе посмотрела на дочь.
Щёки Лены порозовели. Она слегка наклонила голову и еле заметно кивнула.
- Нехорошо обманывать родителей. Всех нехорошо, а родителей особенно грешно, - и мать  несколько раз перекрестилась.
- Я больше не буду.
- Ну и хорошо, ну и хорошо. Ты иди, я побуду с ним, пока ни проспится, а ты иди. Иди домой.
- У меня сегодня занятия в драмкружке.  Можно я сегодня припозднюсь? У нас главная репетиция.  Это отнести положить на место?
- Да, что уж там. Раз батька сказал - бери, а то запилит потом меня. Он хоть какой пьяный, а всё помнит. Бери, чего уж.
Елена, обхватив двумя руками тюк ситца, быстро зашагала в сторону деревни Нестеровка.

 Александра села рядом с мужем, упёршись локтями в колени, обхватив голову руками. Была ли она расстроена или недовольна происходящим? Нет, она воспринимала всё происходящие, как что-то неотвратимое, данное ей судьбой. То, что происходит в последнее время с её мужем Дмитрием Ефимовичем Щербаковым, его срывы и запои, иногда долгие, вызывают  у неё только жалость к нему. Она прощает ему это, видя, как он страдает от произвола властей, от постоянных ревизий в потребительском кооперативе и от судебных разбирательств по ложным обвинениям. Она не пытается  уговаривать его оставить руководство кооперативом и заняться своим хозяйством. Нет, она даже не намекает  ему об этом, понимая, скорее чувствуя, что для него значит кооператив, в создании которого он  принимал самое непосредственное участие. Напротив, Александра старается по возможности освободить его от домашних дел и хлопот по хозяйству.
 Безграмотная деревенская баба и он образованный и воспитанный мужчина, казалось бы совсем несовместимые характерами и разные по происхождению, прожили столько лет в согласии. 
У Александры изначально не было к Дмитрию  влечения. На первый взгляд он не очень приглянулся Александре, - «Росту невысокага, немнога толстават, и говорить какие-та заумные слава. Не понятно и немнога страшно, как всё-таки  с нём можить усё сложитца». Но благодаря его чувствам к ней, верности и заботе о ней и детях, в ответ возникли уважение и преданность мужу, что  создало крепкую и дружную семью.
Были, конечно, и тяжёлые дни. «Испанка» убрала из жизни сына Власа, умерла при родах старшая дочь Варвара, Александра похоронила мать и одного из братьев.
«Я благодарна тебе Митя за все прожитые с тобой годы, хотя в постоянном труде и заботах, но по-своему счастливые. Я не в обиде на тебя.  Я не слышала ни одного оскорбительного слова в мою сторону, ни разу ты не поднял на меня руку. С тобой мне не пришлось испытывать то, что испытывает и терпит от мужей  большинство женщин - крестьянок. Спасибо тебе Митя.  Проснёшься, пойдём в наш дом, я накормлю тебя и уложу в постель. Всё прощу, лишь бы был ты жив и здоров». - С этими мыслями она взглянула на спящего мужа. Увидев, как облепили его лоб комары, аккуратно смахнула их и стала отгонять надоедливых насекомых рукой.
- Господи, спаси, сохрани и помилуй рабов твоих, - Александра повернулась в направлении церкви и стала креститься, читая молитву.

               
                Глава вторая
                Драмкружок
 
Занятия драматического кружка проходили в коридоре школы, в бывшей помещичьей усадьбе. В глухом его конце был собран помост, что-то вроде сцены, на котором и показывали своё театральное искусство члены кружка.
Девчата запрыгали от радости, увидев столько материи, а ребята щупали и с деловым видом хвалили:
- Хорош ситчик.
- Крепкий.
- Хорош. ничего не скажешь.
- Какой красивый, - вторили девчата,
- Вот занавески будут, просто сказочные.
- Не занавески, а занавес, - поправила их Лена, вспомнив слова отца.
- Правильно. В нашем театре тоже будет занавес, - начальственным голосом произнёс Павел Аносов.
- Репетиция отменяется. Вам девчата поручение, беритесь за шитво, а ребята натянут верёвки. Я покажу, как сделать, что б за верёвки тянуть и раскрывать занавес.
- Ужасть - скольки материи. Нам можить и на сарафаны для выступлення хватить.
- Маша, в какой школе тебя учили, и в какой книге ты видела, что б так писали, как ты говоришь? У нас в кружке не должно быть такой речи. Мы должны быть людьми образованными. Представь себе: ты, Маша, выходишь на сцену играть роль образованной девушки или  французской революционерки… Да, да, Маша, могут быть и такие роли… и вдруг зрители слышат: «ужасть», «скольки», «можить», «выступлення» и прочее, вроде «нямнога», и что будет? Ты играешь трагическую роль, а зрители хохочут.  Того кто будить… - девчата хихикнули, -  Будет, - поправился Павел, краснея, - Будет так говорить, исключу из кружка, - и Аносов пригрозил девушке указательным пальцем.
- Конечно, хватит, - подчёркнуто чётко выговаривая каждую букву, заявила Оля Гаврилова, - Можить дажа и на рубахи ребятам. Будем усе, как артисты  у адинаковом.
- Оль, ну для кого я только сейчас говорил, а ты опять: «У адинаковом».
- Паш, ну, нет вазможности так у раз перевчиться. У школе сколь лет грамате учуть?
- Генеральная репетиция в следующую среду. Кто не будет «первучиваться» ролей не получит, -  объявил Павел, глядя в свою тетрадь. И, скорее делая вид, чем это было в действительности, обвёл всех строгим взглядом, - Смотрите у меня!...
      
Молодёжь гурьбой высыпала на крыльцо школы, сопровождаемая недовольным ворчанием школьного сторожа деда Архипа.
До перекрёстка шли вместе, горячо обсуждая, каким настоящим будет их театр, в занавесях и  декорациях, несколько керосиновых ламп осветят сцену, а они в новых театральных костюмах.
- Всё хорошо, но без музыки театр - не театр. – Павел задумался. - Вот что. Задание всем: ищем гармонистов, гитаристов, балалаечников ну и…
- А, у меня дядька, ужасть как здорово, на ложках играить. – встряла Маша.
- На ложках, верно, ты здорово играешь? Во какие щёчки наела! - пошутил один из парней и ткнул пальцем Маше в щёку.
-Щёки как щёки, - совсем не обиделась Маша, - Многим даже очень нравютца.
- Ложки не подходят, если только, как отдельным номером пропустить, - заключил Павел и добавил, - В антракте или на концерте. Подумаем…

Быстро стемнело, и только на западе оставался светлый кусочек неба.
            
Как только дорога зашла в перелесок из зарослей ольхи и ракит, подростки как-то сразу стихли, а затем, когда дорога стала еле видна и совсем умолкли.
Все вздрогнули от неожиданности, когда одна из девчат решилась нарушить тишину:
- Вы знаете,  к нам в Глушково провели по столбам провода, прямо в правление, и теперь из сельсовета можно будет позвонить в Холм, а может даже в Москву.
- Тоже мне новость. Столбы уж месяц , как стоять, - вступила в разговор  Маша.
- Ну, держись теперь председатель. Замучат звонками из района, - Коля Хорьков споткнулся о торчащий из земли корень, и смачно выругавшись, продолжил, - Замучат командами да указаниями, задёргають кароча.
 - Усё равно, это так итяресно по проводам говорить, ужасть как интяресно. Ишшо скажу, что можно послушать как разговоры по проводам бягуть. Когда мы с батькой-то шли у Холм, он мне подсказал, шоб я приложила ухо к столбу. И взаправду… Прислонила ухо, а там музыку играють, как песню, тольки не понять какую. Я таперича, как иду мимо столба, обняму его крепко - крепко, приложу ухо к няму и слушаю. Как же интяресно…
-Ня столб, ты Нюрка, наверно обнимашь, а Мишку Стряшнова. Видел я, как ты на танцах в клубе на «День революции» прижмалась к няму , а ён тебе на ушко чтой-то шептал.
- Ты, чо, Коленька, ни влюбился ли в мяня. Рявнуешь?
- А, можа и так.
Если бы появилась луна, то даже  при её свете, можно было бы увидеть, как покраснели  щёки Николая.
- Знаш чо, Колька, не бряши. Это он меня прижимал. Танцевать ня вмеить, только прижимать и можить.
У перекрёстка  Лена остановилась, - Прощевайте. Вам налево, мне направо.
- Пойдём с нами. Тямно. Страшно одной-то.
- Не. Больно крюк большой делать придётся.
- Я с тобой пойду. Мне до «Гришкова» всё равно, как идти, что слева, что справа, - произнёс Павел, словно  оправдываясь.
- И я с вами, - заявил Николай, - Втроём веселее.
- Ты лучше девчат весели, а мы уж, как-нибудь, без тебя дойдём, - и Лена натянула козырёк кепки ему на глаза.
 
Лена и Павел шли молча. Некоторое время ещё был слышен говор и смех, затем всё стихло.
         
Всеобъемлющая ночная тишина словно обволокла их. Ни малейшего дуновения ветерка, ни стрёкота кузнечиков, ни пения птиц, ни треска сучьев. Ощущение такое, будь-то у них наступила полная глухота.
Луна ещё не взошла, и только звёзды на небе да светлячки по двум сторонам еле заметной в темноте дороги мерцающими огоньками рассыпались в пространстве.
 - Лен, погоди минутку, - и Павел словно растворился в темноте.
 Ждать пришлось не долго. Он появился перед Леной, держа в руке веточку, которая была усыпана огоньками светлячков. Когда он опустил веточку пониже, то дорога перед ними осветилась этим своеобразным факелом.
Когда до хутора оставалось не больше сотни метров, Лена попросила Павла дальше не идти:
 - Не дай бог меня увидят с парнем в такое время.
На самом деле, она просто не хотела, чтобы он увидел спящего в копне отца.
- До воскресенья, - и Павел протянул ей веточку с огоньками.
- Я отпущу их на волю, пущай живуть, - и Лена  аккуратно положила веточку в траву, - До воскресенья.

Елена подошла к копне, где вечером оставила родителей, но никого не застала. «Видно батька промёрз и быстро проспался» - это была хорошая примета, - « Значит, завтра в доме будет мирно и спокойно».
                Глава третья
                Подарок

В районном центре, в городе Холм – Жирковский,   ежегодно в июне проходила ярмарка. На ярмарку съезжались продавцы и покупатели не только из деревень района, но и из других районов Смоленской области и не только Смоленской.
Основные торги проходили на большой поляне перед бывшей усадьбой помещика.
Во время ярмарки все улицы и переулки были заставлены подводами и упряжками.
      Петру  Сергеевичу Сергееву с трудом удалось втиснуть свою упряжку на свободное место между двумя домами. Разнуздав коня, повесив ему на морду торбу с овсом, и, набросив вожжи на ближайший тын, он и его сын Захар стали пробираться между подводами  к месту основной торговли, по пути не забывая прицениваться к товарам.
Чего только не было на ярмарке. Всё, что производилось крестьянами и ремесленниками,  артелями и кооперативами, появившимися уже колхозами, можно было здесь найти. Конечно, ассортимент товаров был не  настолько разнообразен, как до первой мировой войны или во времена Нэпа, но тоже впечатлял.
Главной целью Петра были кони, поэтому он с сыном всё ближе и ближе продвигался в сторону загона для лошадей, выставленных на продажу. Конезаводчики  поочерёдно водили по кругу своих питомцев, демонстрируя все их достоинства.
- Пётр Сергеевич, рад тебя видеть в добром здравии! – заметив, поприветствовал его опрятно одетый коренастый мужчина с аккуратно подстриженной бородой и усами.  Подойдя, обнял.
- Я тоже очень рад повидать тебя, Дмитрий Ефимович. Хорошего человека встретить - к удачной покупке.
- А, это кто рядом? Сын? Как звать - величать тебя парень?
- Захар.
- Захар Петрович, значит. Совсем взрослый. На девчат, поди, заглядываешься?  Интересуетесь конями, Пётр Сергеевич, или так приглядеть что? Я, Пётр Сергеевич люблю коней и готов с удовольствием купить понравившегося мне коня, но из-за нецелесообразности такой покупки не делаю этого. Хожу и любуюсь прекрасными этими животными.
 - Мы пришли, правду сказать, и посмотреть, но основная наша цель - купить. Захару исполнилось восемнадцать , это мой старший сын. Я хочу сделать ему подарок, а лучшего подарка для крестьянина, чем  хороший конь, нет.
- Я не знаю, Пётр Сергеевич, по средствам ли это вам будет? Приглядел тут кобылку, трёхлетку, орловской породы, кстати призёр бегов, что проходили в Смоленске. Пойду к продавцу, попрошу, что бы вывел её. Замечательная кобылка.
Через некоторое время он вернулся, а на средину загона вывели красавицу лошадь. Рысачка сразу привлекла к себе внимание, стоящих у загона людей.
- Для телеги эта лошадка не годится, что верно, то верно, можно конечно и грузы возить, но не для этого она предназначена. Запряги её в лёгкую пролётку или коляску, она всем лошадкам фору даст, какие есть в округе, погонять не надо. Идёт рысью хоть двадцать вёрст, а уж если припугнуть кнутом, то летит как птица, и ход плавный, словно в лодке плывёшь. Сам бы купил, Пётр Сергеевич, если бы не было у меня уже пары отличных коней для упряжки.

Торговались не долго. Продавец сбросил значительную сумму, и сделка состоялась. 
Когда Сергеев расплатился, конезаводчик  вывел лошадь из загона и передал в руки Захару поводья. 
- Запоминай: зовут её Ночка. Держи документ.  Сохраняй. Это всё ж «чистокровка». В пакете листочек с рекомендациями, желательно выполнять, что б лошадь не потеряла форму. С этим документом ты полноправно можешь принимать участие в бегах и даже зарабатывать  деньги.
У Захара сердце готово было выпрыгнуть из груди. О таком подарке и не мечталось.
- Что эта за лошадь, Захар, поймёшь, когда проедешь в седле. – Дмитрий Щербаков ласково погладил грудь лошади, - Ты возлюбишь эту породу. Сидишь на ней, и будто кто-то несёт тебя на руках. Но главное, не поспорю, достоинство  её ходить в лёгкой упряжке. Не пожалеете, что приобрели такую красавицу. По - хорошему завидую. Сам бы купил, да деньжат маловато, - и он подмигнул Петру Сергеевичу.
- У меня имеются другие рысаки, дешевле и не плохие, могу вам порекомендовать, тоже орловской породы. С удовольствием пригоню нескольких прямо к Вашей усадьбе, на выбор, - тут же предложил продавец, услышав слова Щербакова.
- Спасибо, но такой, я думаю, больше нет.
- Да, Вы, правы. Такой нет.
- А не пойти ли нам, Пётр Сергеевич, куда нито, посидеть. Покупочку вашу обмыть, да побеседовать за рюмочкой о делах, о жизни. Как ты на это смотришь? 
- Я не против выпивки, только Захару рановато в рюмочку заглядывать. Сделаем так. Я помогу ему выбраться из города через всё это столпотворение. Тогда можно и по рюмочке.
- Значиться так. Выбирать особо не приходится.  Предлагаю посетить нашу кооперативную закусочную. Заведение - ни весть, какое, но там меня знают и уважают и обслужат в лучшем виде. Жду тебя там, это рядом с почтой, ты знаешь где. Смотри вывеску. Жду.

Выехать из центра города на коляске оказалось ни так - то просто. Потеряв уйму времени, и наконец, выбравшись за город, Пётр привязал  купленную лошадь позади коляски.
- Ты, Захар, не гони. Не дай бог взбрыкивать начнёт да, повредится. Не спеши. Поставишь в стойло, где наш Гнедой стоял, только сначала прибери там. Знаешь, что надо делать. Мамке скажи, задержался, мол, по делу, решить кой - какие вопросы с председателем правления Потребительского кооператива.
- Ладно, скажу, только ты, батя, много не пей.
- Ты мне ещё будешь указывать. Мало мне твоей мамки. Всё, трогай.
Пётр постоял немного, глядя в след уезжающему сыну, и отправился по направлению к почте.


Захар не погонял  и не правил, конь сам хорошо знал дорогу домой. Он  уселся боком, свесив ноги с  коляски так, чтобы видеть свой подарок. Оглядываясь назад, смотрел на Ночку, и душа его наполнялась радостью. Представлял, как будет деревенская молодёжь завидовать ему, когда он проедет по деревне верхом на Ночке, как будут заглядываться на него девчата. Он достал из пакета инструкцию и несколько раз прочитал её, чтобы запомнить каждое слово.
          Всю дорогу Захара тревожили сомнения, - «Пройдёт ли Ночка через ворота в скотник, они такие низкие. Что тогда делать? Придётся дожидаться отца».
               
Захар раскрыл притворы и подвёл лошадь. Ворота действительно оказались для Ночки малы по высоте. Пока Захар расстроившись соображал, как увеличить высоту ворот, Ночка, пригнув голову и присев к земле, прошла внутрь, точно так, как это делаю собаки и кошки, пролезая в окошечко внизу двери. «Видать, часто  приходилось ей проделывать это», - заключил для себя Захар.  Он поставил Ночку в стойло, которое заранее ещё вчера почистил и застелил соломой.  Перекрыл стойло жердью, приспособленной для этого. и долго ещё стоял и смотрел на лошадь пока ни стемнело. Подсыпал в кормушку овса.  Положил перед Ночкой охапку свежескошенного клевера, и долго ещё смотрел на неё, не желая расставаться.

                Глава четвёртая
                Кулаки

Закусочная располагалась в одном из помещений торгово-закупочной базы кооператива.
      В достаточно просторном помещении свободно разместились несколько деревянных  столов и табуреток по четыре у каждого стола, выкрашенных в вишнёвый цвет. Закрывая вход на кухню и в подсобные помещения, был установлен длинный и широкий прилавок  такого же вишнёвого цвета. Занавесок на окнах и скатертей на столах не было.       

За прилавком стоял продавец–кассир, принимающий оплату и громко выкрикивающий  содержание заказа посетителя, чтобы слышали на кухне. Он же разливал водку по гранёным стаканам и выдавал уже готовые закуски, которыми были уставлены все свободные места на прилавке. При отсутствии очередного посетителя, он сидел со скучающим видом, отгоняя полотенцем мух от закусок.

Повар или его помощница повариха выносили в зал готовые блюда и, обращаясь к посетителям, если их было несколько, выясняли, кому эти блюда предназначались. Ставили их на нужный стол и после слов «Кушайте на здоровье» удалялись.

По залу ходила «посудомойка», собирая грязную посуду на большой поднос и попутно протирая столы сначала влажной и не очень чистой тряпкой, а затем сухой, но уже чистой.

Когда Петр Сергеев вошёл в столовую, Дмитрий Щербаков сидел за столом у окна. Перед ним стояла начатая бутылка  водки  и гранёный стакан. Рядом на тарелочке лежал откушенный с одной стороны солёный огурец.

- Я, уж, думал, ты, не придёшь. Решил немножко согреть душу.
- Прости, Дмитрий Ефимович. Прости, бога ради, за опоздание.  Улицы так забиты подводами, еле выбрались из города.
- Это обычное дело. Часочка через три, как начнут сворачивать торги, так всех как водой смоет из города. Обычное дело. Садись. Сейчас заведующий придёт, это по-новому так приказчика называем, закажем что надо.

Заведующий подошёл быстрым шагом и замер у стола в ожидании.
- Знаешь что, Семён Степанович, убери-ка от стола лишние табуретки,  чтоб не подсел какой-нибудь назойливый посетитель. Да, принеси нам поесть чего-нибудь, из того, что у тебя имеется.
 -Для Вас с гостем, Дмитрий Ефимович,  приготовим тушёную картошку с кроликом и солянку с куриными  потрошками. Вам кушанья понравятся. Пока еда будет готовиться, принесу закусочку к водочке: холодец, солёные грибочки, сыр наш холмовской, лучок зелёный, чтоб время скоротать.
- Ты ещё вот что, Семён Степанович, поставь-ка вместо стаканов рюмки, в магазине возьми, скажи, я велел.

Не успели посетители обмолвиться несколькими словами, как вернулся заведующий в сопровождении повара. Семён Степанович расстелил перед клиентами холщёвые салфетки и положил на каждую вилку и нож. Достал из кармана фартука две рюмки и два бокала,
- Это для квасу. Всё, что нашёл.

Повар выставил на стол тарелки с закусками и  в маленьких глиняных горшочках соль, горчицу и хрен. Убрал со стола бутылку и поставил нераспечатанную.
- Это из погреба, холодненькая, - уточнил заведующий, - Кушайте. Пойду, потороплю на кухне и послежу, что бы всё было, как надо…


- Как тебе, Пётр Сергеевич, наш деревенский пункт питания. Понимаю до столичных ресторанов далеко. Ты, я знаю, зиму в столице работаешь, в артели, наверняка бывал в столичных ресторанах. Бывал?
- Бывал раз несколько. В Москве всякое можно встретить. Есть хорошие рестораны, есть плохие, в основном у вокзалов, есть дешёвые, есть такие дорогие, что не подступиться нашему брату. Не любитель я ресторанов, мне здесь как-то привычней. Чувствую себя как дома.
- Ну, и ладушки. Давай по первой.

После нескольких рюмок  разговор за столом оживился. Говорили о будущем урожае, о семье, о создаваемых колхозах и конечно о власти в стране.
- Скажи мне, Пётр Сергеевич, неужели эта власть не ведает, что творит? Крестьян, тружеников, создателей всего, что у них на столах, решили извести, в прямом смысле этого слова. Видите ли, в крестьянстве источник возрождения капитализма.
- Согласен, Дмитрий Ефимович, что–то не так в политике. Взять кулака. Какой кулак враг народу и государству.  Кулаки в большинстве своём никакие ни эксплататоры, а умные и грамотные земледельцы. Встречаются, конечно, мироеды, но замечу, не только среди кулаков. Скольких партийных руководителей осудили за последнее время! О том нам известно из газет.
- Хороший или плохой в любом случае кулак - враг и подлежит физическому уничтожению, а у кого не находят антигосударственных действий высылают в Сибирь на голодную смерть, высаживая из вагонов посреди тайги, - Щербаков пошарил взглядом по столу, -  Что на столе главное? Хлеб всему голова! Эй, товарищ кассир, - он сделал ударение на слове товарищ, - Попроси кого, чтоб нам хлеба принесли, - и произнёс уже не так громко в сторону Петра,
- Тоже партийный, а тащит из кооператива домой всё, что плохо лежит. Да и посетителей обманывает, особо подвыпивших мужичков. Ругнулся бы да не так воспитан. 
- Увольте, и дело с концом.
- Да, в том-то и дело, что не могу. Родственничек это исполкомовский. Уволю – сожрут с потрохами.
- Степаныч! Хлеб просють! - прокричал кассир в сторону кухни.

Заведующий вышел, держа в одной руке тарелку,  на которой возвышалась стопка блинов, а в другой глиняный кувшин.
- Хлеба, к сожалению, нет, Дмитрий Ефимович. Не подвезли ещё. Видимо, из-за ярмарки. Я послал человека к себе домой. Жена вкусный хлеб печёть,  так что к горячему хлеб будет. Пока предлагаю блинков гречневых и кваску бруснишного.
- Ставь свои блины гречные, раз такое дело.

- О чём это я? – продолжил Щербаков после ухода заведующего, -  Да, вот о чём. Меня ведь тоже под раскулачивание подвели, да не вышло у них. Я такую хитрость сотворил, переженил своих старших сынов, а те подали на раздел. Вместо одного кулацкого хозяйства стало, а ж, три середняцких. Не подкопаешься.  Тебе, Пётр Сергеевич, советую оженить своего, да разделиться. Невесту ему найдём, хотя бы… Моей Ленке весной шестнадцать лет исполняется,  чем ни невеста. Отдам в жёны,  нечего подолом трясти. Что молчишь, Пётр Сергеевич?
- Слушаю, да обдумываю слова твои. Полностью с тобой согласный. Меня тож не раз пытались раскулачить, а я им справку из государственных финансовых органов о зарплате, заработанной честно на государственных подрядах в Москве. А, насчёт женитьбы… Что, мысль хорошая, да только мнение детей то ж важно для создания дружной семьи. 
- Поговорю с дочкой. Думаю смогу убедить, а твоему Захару Ленка приглянётся. Она девка справная, к работе привычная, к тому ж и поёт, и пляшет.
- Мой на гармошке хорошо играет. С десяти лет  пиликает.
- Есть повод на посиделки походить, где молодёжь собирается. Познакомятся поближе, может и слюбятся. Что бы ни было, как бы ни вышло, присылай сватов по весне, а лучше сам с женой приезжай.

За разговорами да за вкусной едой просидели до самого закрытия закусочной. Заведующий предложил  закрыть закусочную попозже, если желают гости.
- Нет, Степанович, не надо нарушать порядок. Пётр Сергеевич, по домам? Доставлю тебя в лучшем виде.

Дмитрий Щербаков очнулся от дрёмы, когда упряжка уткнулась в застрявшую в большой грязной луже телегу. Объехать её не было возможности – по сторонам дороги топкая болотистая земля.

Телега была загружена несколькими мешками, или с зерном, или с мукой. На мешках сидела полная баба средних лет, прижимая к себе с двух сторон  дочерей, таких же полных, как она. Все одеты по-праздничному: в сарафаны с вышивкой, в цветастые платки, в новые лапти. Поверх сарафанов короткие пиджаки. Рядом с телегой, почти по колена в грязи, стоял мужик и, дёргая за вожжи, хлестал кнутом лошадь, запряжённую в телегу. Бедная кобылка содрогаясь после каждого удара, вся напрягаясь, пыталась тянуть телегу, но сдвинуть её с места не могла.

Щербаков спрыгнул с коляски и покачиваясь не обращая внимания на грязь подошёл к мужику.
- Ты, что творишь! Издеваешься над бедной лошадкой! Не видишь, невмоготу ей! У! – он замахнулся, что бы ударить мужика, но передумал, выхватил кнут и отбросил в сторону. – Я смотрю, тебе совсем не жалко бедную скотинину.
- Шо её жалеть? Скотина она шо?.. Скотина и есть. Дитёв надыть жалеть, а скотину, чаво жалеть. На то она и скотина.
- Колхозник?
      - Точна так. Колхозу им Второй Пятилетки. По заданию прядсядателя овёс на ярмырки закуплял.
- Оно и видно, что колхозник. К своему  собственному добру так не относишься, а к колхозному можно. Не моё - так чего жалеть. Правильно?.. Так и есть!.. Распрягай! Растудыттвую тебя!

Мужик, молча исполнил его приказание, и отвёл кобылу на сухое место.
- Брысь с телеги! Расселись! Вози ваши толстые зады. Отъелись на колхозной дармовщине.
- Да, уж на колхозних харчах отъешьси – держи рот ширя. Кудышь слязать та, у грязь та, - попыталась возразить баба.
- Кудышь? Тудышь! Ну!
Баба и дочери испуганно попрыгали с телеги прямо в грязь.

Щербаков взялся за оглобли, словно впрягшись вместо коня.
- Подтолкните-ка.

Все упёрлись в телегу. Петр тоже слез с коляски, хотя не было ни малейшего желания пачкаться, и приготовился толкать.
               
 - Эх. Где вы годы мои молодые. Дружненько толкаем. И… раз!..
Щербаков упёрся в землю, что было силы, склонившись всем телом вперёд.
               
Телега двинулась с места и сначала медленно, а потом быстрее и быстрее покатилась, поддаваясь усилиям людей. 
 
- Запрягай! Труженик второй пятилетки. Да пошевеливайся. Сколь время с тобой потеряли.
 Мужик полез было в карман…
  - Благодарностей не надо. Лошадку пожалел.


Когда коляска, прогремев колёсами по деревянному настилу моста через Днепр, поднялась по крутому подъёму и выехала на перекрёсток перед деревней Глушково,  Щербаков предложил Петру подвезти его до избы, но тот отказался,
- Благодарю, конечно, но лучше пройдусь пешочком по холодку, мозги проветрю.

-  Тогда прощевай, Пётр Сергеевич, до следующей встречи.

Приятели обнялись на прощанье, и Пётр зашагал в сторону своей избы в Филиппове.

«Пойду-ка и я освежусь, а то совсем раскис. Усну по пути да и заеду куда ни то», - решил Щербаков.
Он спустился к реке.
Вдоль воды тянулся небольшой песчаный пляж, который всегда образуется, когда пригоняют стада на водопой.
 На пляже, к удивлению Дмитрия, расположилась на ночлег большая стая домашних гусей, видимо, не захотели в такую прекрасную летнюю ночь уходить от воды. Гуси спали уткнув клювы в перья, плотно прижавшись друг к другу. Не спали только два гусака, которые стояли по обе стороны стаи, вытянув шеи и прислушиваясь. Появление  человека их не смутило, они только повернули головы и  одним глазом стали внимательно следить за ним, благо луна ярко освещала всё вокруг, да и закат ещё брезжил на западе.
Дмитрий вошёл в мелководье, зачёрпывая ладонями прохладную воду, ополоснул лицо. Обратил внимание на сапоги, покрытые грязью после вытаскивания телеги, и долго бултыхал ногами в воде, пока сапоги ни приняли, более-менее, приличный вид.
 
В стороне раздалось негромкое мяуканье.
 Дмитрий повернул на звук голову и заметил кота, идущего по мосту на эту сторону реки.
Гусаки издали звук похожий на гудок паровоза, но только еле слышный. Стая без единого звука поднялась, вошла в воду, отплыла на середину реки и так же, как на берегу определилась ко сну, но, только, двигая лапами, не позволяла течению её относить.
Кот, заметив человека, развернулся и побежал прочь.
 Дмитрий подождал некоторое время, чтобы посмотреть вернутся ли гуси на берег, но так и не дождался. Медленно поднялся в гору, размотал вожжи, которые были закручены вокруг большого валуна, лежащего на обочине, и, влезая в коляску, увидел сидящую в ней жену.
- Саша? Ты словно с неба свалилась. Почему ты здесь? Была у кого-то, навещала подруг?
- Нет, Митенька, за тебя боялась. Кода ты припознилси поняла, шо без хорошей выпивки у тебя не обойдетца. Вот, и ряшила встретить, мало ль шо случитца, можить свалисси умести с конем в овраг, али ишшо што.
- Ой, Сашенька, голубушка, жёнушка ты моя заботливая, никто обо мне никогда не заботился так, как ты. Ты самая лучшая жена на свете, больше таких нет.
- Ладноть подлизываться, давай вожжи, я буду править.
      - Правь, Сашенька, правь, - Дмитрий положил голову Александре на плечо, - Правь, милая, пра… - и засопел.
      
      Александра лишь пошевелила вожжами, и лошадь сама без команды направилась в сторону родного хутора и даже иногда, под небольшую горочку, пробегала трусцой сотню метров, спеша в свою конюшню, где для неё всегда припасен свежий клевер и плошка овса.

                Глава пятая
                Утопленник

Тот ничего не видел, кто не видел летний разлив в верховьях реки, когда неширокая речушка превращается в полноводную реку, и медленно заполняет заливные луга и овраги, превращаясь в огромное голубое озеро.

Это не то весеннее наводнение, когда потоки талой воды смывают в реку всё что попадается им на пути. Быстрые мутные воды сносят мосты, рядом с рекой построенные дома, смывают  озимые посевы.

То ли дело разлив Днепра летом в его верховьях. От обильных ливней, где-то там у самых его истоков, многократно увеличивается приток воды. Сотни родников, ручейков и десятки речушек несут в реку чистую прозрачную воду. Её уровень поднимается два - три дня, и Днепр шириной в пятнадцать метров превращается в  многоводную реку. При чистом небе в солнечный день вода приобретает цвет такой голубизны,  что просто не налюбоваться. Широкая голубая лента реки и утопающие в зелени деревни, стоящие по обе стороны на высоких берегах, создают неповторимый вид. Такие разливы  реки происходят редко, и, если кто видел, значит, ему повезло.

Вода постепенно начинает убывать и через две недели остаются только воспоминания.
 


Такой разлив случился в августе 1959 года во время событий, изложенных далее.

Так сложилось в тяжёлые послевоенные годы, что праздники отмечали поочерёдно то - в одной, то - в другой деревне. У каждой деревни свой праздник, государственный или религиозный это не имело значения.

Дмитрий и Александра Щербаковы были  приглашены к родственникам в деревню Орлово, где в это воскресенье проходили празднества в честь Яблочного Спаса. Дочь Лена упросила родителей взять её с собой.
   
Кротчайшим путём к реке была тропинка,  проходящая через берёзовую рощу. Роща находилась на возвышенности и, когда Щербаковы вышли на опушку, они замерли,  очарованные  открывшимся с высоты видом разлива.

Чтобы подойти к реке, необходимо было сойти вниз по косогору и пройти несколько сотен метров по лугу. Другое дело теперь. Луг был залит водой.

По извилистой тропинке они стали спускаться вниз. Склон был сплошь покрыт земляничником, и Лена не могла удержаться, чтобы не сорвать и не положить в рот несколько сочных спелых ягод.

С противоположного берега отчалил плот. Два мужика, упираясь шестами в дно, толкали плот к противоположному берегу, борясь с течением реки. Преодолев большую часть водного пространства, плот  застрял на мелководье. Мужики воткнули шесты в дно, закрепив таким способом плот, сняли сапоги  и засучив штаны попрыгали в воду. Выйдя на сухое место, они  поклонившись и сняв кепки поприветствовали ждущих их на берегу людей.

Мужики Щербакову были незнакомы.
- Доброго здоровичка Вам, Дмитрий Ефимович, и семье Вашей. Желаете на ту сторону? Если необходима помощь, то завсегда пожалте. Перевезём за небольшую плату.
Он пытался вспомнить этого обратившегося к нему по имени мужика, но так и не смог.
- Благодарю. Мы сами справимся. 
- Справитесь. Сложного ничего нет, тольки,  забирайте правее вверх по течению.  Ежи ли напрямки, так  можете застрять. Ива там, в воде притоплена, можно зацепиться. 
- Спасибо за предупреждение.
- Бог в помощь, жалаем удачи, - и мужики  поспешили вверх, ступая босыми ногами по земляничнику, давя ягоды.

Без особого труда с помощью Александры, которая управлялась с шестом не хуже любого мужика, переправились на другой берег.

Празднование проходило, как всегда, с плясками, песнями и частушками, чаще неприличными. Основным напитком был самогон. Лена в питие участия не принимала из-за малолетства, зато с удовольствием пробовала вкусную еду.


Отметив праздник с родственниками, Щербаковы прошлись по деревне, заходя к знакомым, где тоже опрокидывали рюмку другую. Дмитрий умел держать себя на людях в рамках дозволенного и позволял себе выпить не более двух, трёх рюмок в каждой избе. Даже при таком ограничении к концу дня он выглядел изрядно захмелевшим.

 Щербаковы покинули веселье и направились к Днепру,  стараясь до темноты переправиться на другой берег.

 У реки никого не было. Плот стоял на приколе у противоположного берега.

Присели на траву в ожидании, что кто-то с той стороны надумает переправляться или рыбак заплывёт  сюда на лодке ставить сеть.

Шёл час за часом, день подходил к концу. Наступило то время, когда нельзя с уверенностью сказать вечер ли это или день. Начали невыносимо донимать комары.

- Я больше не хочу без толку здесь сидеть. Можно всю ночь прождать и не дождаться переправы.
- Митя, давай вернёмся в деревню, переночуем, а с утра наверняка без труда переправимся.
- Правда, пап, давай вернёмся.

Дмитрий начал раздеваться, отдавая одежду Александре.

- Надо ж, что надумал! Здесь так широко. Не доплывёшь до плота.
– Ты прекрасно знаешь, какой я пловец, без передыху два часа могу плыть. Здесь глубоких мест – то  только там, где проходит основное русло, а далее мель, по пояс не более.

Оставшись в исподнем, он вошёл  по колена в воду.
- Вода тёплая! Парное молоко. Благодать. И почему  раньше не додумался переплыть? Только зазря просидели, столько времени потеряли. Он ополоснул лицо и бултыхнулся с головой в чистую днепровскую воду и уверенно поплыл, высоко поднимая руки и с силой загребая воду.
Обернувшись, прокричал,
- Может и вы за мной!?.

С берега река выглядела спокойной, течение было еле заметно, и вроде бы ничто не предвещало беды. Но этот вид с берега был обманчив. Там, где проходило основное русло, течение резко усиливалось, но опасным было не само течение. На стремнине,  ни с того ни с сего, вдруг появлялись водовороты, образуя воздушные конусообразные воронки, иногда, больших размеров.

В один из таких водоворотов и попал Дмитрий Щербаков. Водоворот образовался прямо под ним, и он словно провалился под воду. Его закружило, завертело, и трудно было понять, где низ, где верх. От испуга и не знания способа выхода из такой ситуации он, ничего не соображая, барахтался, пытаясь всплыть, но безуспешно. И только руки иногда появлялись на мгновенье над водой.

Александра и Лена замерли в оцепенении, не веря в реальность происходящего. Александра, вдруг, словно очнувшись от беспамятства, с криком «Митя»  бросилась в воду и, зайдя по пояс, вспомнила, что совсем не умеет плавать.
      - Господи, да, что ж это такое!? Митя!  Ленка беги в деревню, зови мужиков батьку спасать.
      В ней ещё теплилась какая-то надежда на спасение мужа, хотя она прекрасно понимала, что это уже невозможно. Александра стояла и не отрываясь смотрела на воду, ни покажется ли голова мужа, и он как всегда выкрикнет «Хороша водица».

Лена, запыхавшись, подбежала к стоящим у крайней избы мужикам, 
- Помогите! батька тонет!
- Показывай. Где?
Мужики, кто потрезвей, побежали к реке. Через несколько минут помощь была рядом с Александрой. Мужики сразу стали бурно обсуждать свои дальнейшие  действия. К месту происшествия на «плоскодонке» приплыли ещё двое, один управлялся с веслом, второй держал в руках багор. Уточнив у Александры место, где случилось несчастье, они стали багром прощупывать дно.  Это было не просто. Лодку сносило течением, и при малейшем неловком движении она готова была перевернуться. Тем ни менее попытки обнаружить тело Щербакова продолжались дотемна.


Когда совсем стемнело, лодка причалила к берегу.
- Всё, бесполезно дальше искать. Завтра продолжим, - мужик бросил багор на берег.

Усталые и насквозь мокрые мужики вытащили лодку,
- Завтра на рассвете продолжим и людей ещё призовём поболе.
- Шура, иди с дочкой в деревню. Ночи прохладные стоят, да и комарьё проклятое заедает.
- Нет, я буду с Митей. Буду вас здесь ждать. 
Лена прижалась к матери, обхватив её за пояс, и  разрыдалась. Александра тоже заплакала, причитая,
- Ну, что ж ты наделал Митя. Как ты мог такое надумать. Оставил нас сиротами…

Мужики поспешили удалиться, чтобы не видеть чужого горя. Своего хватает.

Тело обнаружили после длительных поисков, запутавшимся в чаще ивняка, затопленного разливом реки.

Похороны проходили при большом стечении народа. Кладбище было заполнено желающими   проститься с Дмитрием Щербаковым. Пришли родные, близкие,   и ещё многие из тех, кто его знал. На могилу положили огромный валун, который  прикатили с края поля. Александра настояла, чтобы  поставили на могилу дубовый крест. Что и было сделано.
Для Александры началась трудная вдовья жизнь.
Содержать одной большое хозяйство, заботиться и воспитывать несовершеннолетних детей, дочь и сына, стало не по силам. 
Через некоторое время «Щербаков хутор» перестал существовать. Александра купила дом - пятистенку в деревне Бетягово, забрав туда самое необходимое из хозяйства и продав всё остальное. Сыновья Фёдор и Николай после вступления в колхоз перебрались в ближайшие деревни. Старшие дочери уехали с мужьями, Мария - в Москву, а Анна - в Холм-Жирковский. Но ещё на многие годы сохранились названия тех мест, где жили Дмитрий и Александра: «Митькина роща», «Сашина купальня», «Хуторской косогор», «Щербаков луг».

                Глава шестая
                Встреча с вождём

Артельные, закончив ремонтные работы в театре МХАТ, ожидали десятника с заработанными деньгами и собирались к отъезду домой. В их числе был Пётр Сергеевич Сергеев. Они, как говориться, уже сидели на вещах, когда  пришёл десятник. 
- Мужики, выручайте, не подведите, надо задержаться на недельку. Срочный государственный заказ - выполнить ремонт лестницы в Кремле: изготовить по размеру мраморные ступени и заменить несколько штук старых, треснувших и изношенных. Работы немного, не больше чем на неделю. Выручайте, мужики. Если выполним заказ, на следующий год работы будет по горло.
- Мне, например, надо спешить. Пахота на носу.  И  потом я последний год трудился, мне о будущем годе думать не приходится, - Пётр постучал себя по груди, - Всё   здоровье своё сгубил на этой работе, дыхание каменной пылью забито. И ещё скажу тебе, прежде чем просить задержаться, заработанное отдай, а мы уж подумаем. 
- Правильно говорит Сергеич! 
- Верно! Рассчитаться бы надо.
- Знаем мы твою неделю!
- Конечно, конечно. Вот ваша зарплата. Делите  сами по совести и по труду, - десятник протянул Петру увесистую пачку ассигнаций.
 Мужики довольные стали обсуждать предложение десятника.
- Так значица, - выступил старший из них, -  Согласные мы, ежели хорошо заплатишь. И работы чтоб не боле, чем на две недели.
- Разумеется, заплачу. В тройне заплачу. Будет  работа спориться, может и раньше, чем за две недели,  справитесь.

Работы намечалось провести в главном Кремлёвском дворце.
Рано утром десятник принёс пропуска в Кремль. Через час артельщики уже стояли у дверей парадного входа в Кремлёвский дворец с инструментом и узлами с рабочей одеждой.
Часовой, стоявший на часах у входа, преградил им винтовкой дорогу,
- Нельзя сюда! 
- Мы работать направлены. В пропусках указано: Главный Кремлёвский дворец.
- Мне такой команды не было. Идите к коменданту Кремля.
Комендант, полковник НКВД,  кроме пропусков потребовал от всех паспорта. Внимательно изучив каждый документ и задав некоторым артельщикам несколько вопросов: о месте постоянного проживания, о происхождении, об их отношении к политике, проводимой партией, и другие. В результате заявил  двум из прибывших, что не может допустить их к такой ответственной работе, и предложил покинуть территорию Кремля. Особенно долго он разглядывал документы Петра Сергеева, 
- Из крестьян будешь? Как среди артельщиков  оказался?
- Так уж получилось. В германском плену обучился этой работе. Из плена бежал. Тут революция, Гражданская война случилась. Я через Украину перебрался на Дон. За белых воевать не захотел и  перебрался на родину в Смоленскую область. Надо было на что-то восстанавливать хозяйство, вот и пошёл к артельщикам.
- За белых не хотел. А за красных что ж?
- Да как то не получилось. Пока здесь семью устраивал, так и война закончилась. Тоже можешь быть свободен. Тебе с твоей анкетой здесь делать нечего.
Мужики зашумели и в один голос начали убеждать коменданта, что без Сергеева никакой работы не получится. 
- Он у нас самый главный разметчик и подборщик фактуры, без него никак. То же самое подтвердил подошедший десятник и попросил коменданта под свою ответственность допустить Сергеева  к работе.
Комендант молча, внимательно ещё раз всех осмотрел,
- Прежде чем мы пойдём на место, зарубите себе на носу, с просьбами и с жалобами к членам правительства не приставать. Самим в разговоры не напрашиваться. Отвечать кратко без своих умозаключений. Если выяснится, что вы не поддерживаете линию партии, то небо вам покажется в копеечку. Ясно, надеюсь! Идите за мной.
Он лично провёл артельщиков внутрь дворца и уходя погрозил пальцем,
- Глядите у меня!

Войдя внутрь, артельщики оторопели от красоты отделки и убранства внутренних помещений и даже засомневались, сможет ли их работа соответствовать этому.
      Заметив на лицах артельщиков сомнение, десятник поспешил их успокоить,
- Будьте уверены. Справитесь. Работа обычная и хорошо знакомая.
Он распределил работу среди артельщиков с учётом их возможностей. Петру и его подручному Емельяну было поручено изготовить и заменить несколько лестничных ступеней на главной лестнице.
Работа спорилась. По лестнице очень редко кто-либо проходил, поэтому работе артельщиков особо не мешали. 
Иногда Емельян толкал Петра и кивком головы предлагал взглянуть на проходящего мимо человека, чьи портреты частенько печатались в газетах. Пётр цыкал на него, но всё ж краем глаза разглядывал проходящего члена правительства, когда ещё удастся такое. Через несколько дней «десятник», видя, что Пётр вполне справляется один, отправил Емельяна на другую работу.

Пётр в очередной раз прилаживал одну из готовых мраморных ступеней, когда за спиной прозвучал тихий голос, 
- Харащё работаете,… товарищ,… со знанием дела… Многим у нас… не хватает… именно этого.
Слова произносились негромко с расстановкой, что заставляло  прислушиваться и внимательнее относиться к сказанному.
- Кто такой будете?.. Рабочий? 
– Пётр Сергеев, артельщик. Я вообще-то из крестьян, а с артелью зимой подрабатываю. Вот  артелью  сообща значит трудимся.
- А скажите, товарищ Сергеев,… как это Вам…  крестьянину… вдруг удалось освоить… такое трудное,… я бы сказал,… совсем необычное для крестьянина… ремесло?
Пётр прекратил работу, сел на уже установленную ступеньку и приподняв глаза вверх обомлел, но опомнившись тут же быстро поднялся. Оказалось так, что он стал на много выше человека напротив, поэтому растерялся и не мог сообразить, как выйти из этой ситуации. 
- Сидите, отдыхайте… Не люблю раболепия… Не  наш это обычай… Не советский…
– Разрешите, я закурю, Иосиф Виссарионович. Надеюсь, меня не накажут.
- Курите, товарищ… С Вашего разрешения… я тоже присяду… и закурю.
Сталин сел рядом на ступень. Пётр достал из кармана фартука кисет.
- Спрячьте… Свои потом покурите.
Сталин достал из кармана френча военного образца коробку папирос «Герцеговина Флор», раскрыл и протянул   Петру.
Пётр аккуратно взял одну папиросу. Сталин достал из другого кармана трубку и стал набивать табаком из папирос, ломая их. Затем протянул коробку с оставшимися папиросами Петру,
- Возьмите… У меня ещё имеются… Теперь,…  если накажут Вас,… то вместе… со Сталиным.
Пётр достал коробку спичек и прикурил папиросу,
 - Никогда ни курил таких папирос.
Сталин некоторое время раскуривал трубку. Раскурив изредка её потягивал и молчал, глядя куда-то в пространство.
Пётр первый нарушил молчание,
- Я, товарищ Сталин,… я, Иосиф Виссарионович, освоил это дело в австрийском плену во время войны с Германией. Нескольких пленных и меня в том числе направили работать на гранитную фабрику, там и обучился. Вот, и пригодилось умение-то .
-Как же так?.. Присягу нарушили,… товарищ Сергеев?
- Присяги не нарушал. В этом не повинен.  Наш полк попал в окружение. Сражались, пока ни закончились боеприпасы. Командование приказало прекратить сопротивление. А потом кому присягу-то давали - царю. 
- А, скажите,… товарищ… Сергеев,… Вы в колхоз… вступили?
- Нет, Иосиф Виссарионович, в нашей деревне колхоз ещё не создан, а потом меня всё равно не примут.   Я не крестьянин, не рабочий, да и зажиточным считаюсь. Хотя, какой я зажиточный. Благодаря этой работе имею, конечно, лишнюю копеечку, но заработанную всё ж честным трудом.
- Какая… причина,…  что затянули так… с колхозами?.. Плохо…  работает… ваш райком… и райсовет…
- Причина такая. Насмотрелися наши крестьяне на мытарства соседей, где была создана коммуна. Четыре деревни, значит, свезли всё своё  хозяйство в одну деревню. Всё общее. Работали, кто как хотел. Руководства настоящего не было. Дожили за один год до ручки, как говорится, и разбежались, расхватав всё, что не проели. Насмотрелися. Райком что?.. Он несколько раз сход собирал. Агитировал и припугивал, но никак не уговорил. Я, что скажу, пока настоящие хозяева из середняков, знающие крестьянские нужды, ни вступят, не будет колхоза. Вступят, так за ними и все остальные пойдут.
- Спасибо за беседу,… товарищ.. В колхоз вступайте… Партия… всё обдумала… Только коллективный труд… поможет…высоко развить… наше… сельское хозяйство… Примут… Ведь… власть наша… рабоче-крестьянская… Вы,.. товарищ,..  напомните им об этом… Как бы противники… коллективизации… ни мешали,.. партия большевиков… выполнит… намеченный план… развития страны,.. а с ними… мы разберёмся… Прощайте,.. рабочий-крестьянин,.. Сергеев,..  Добра…и благополучия… Вашему дому... В колхоз… вступайте… и другим …посоветуйте… Плохо… быть наполовину рабочим… и наполовину крестьянином… нужно быть… стопроцентным рабочим… или колхозником.
 Они одновременно поднялись со ступеней. Сталин,  поднимаясь вверх по лестнице, ещё раз повторил,
- Партия… разберётся…

Работы в Кремле закончили за день до Пасхи. Артельщики собирали свои вещи, когда неожиданно  пришёл «десятник»,
 - Идите в финчасть, премию вам выписали. Да, ещё вот талоны возьмите на продуктовые  наборы. Получите в Гумме, в спец-секции.
Премия оказалась существенной, аж пятьсот рублей,  но более всего удивил набор продуктов, некоторые из которых были неведомы артельщикам. Баночки чёрной и красной икры, консервированные крабы, сайра, печень трески и шпроты, увесистый кус севрюги, палка сырокопчёной колбасы, три плитки шоколада, пачка чая, коробка конфет и бутылка красного грузинского вина, всё это было аккуратно упаковано в коробку  и для удобства добротно перевязано шпагатом.
Отпускающий наборы продавец заявил, 
- Только правительство и высшие партийные и советские деятели получают такие наборы.

Окончание сезона работ, как всегда отмечали в ближайшем Подмосковье в доме одного из артельщиков. Гостеприимный хозяин, холостяк, всегда с радушием принимал гостей.
Основным занятием была игра в карты на деньги. Правила были твёрдые, Все выделяли на игру по одинаковой сумме и проигравший эту сумму  выбывал из игры. Играли, пока ни останется с приличным выигрышем кто-то один, победивший всех.
На этот раз сумму определили в половину премии. Петру не везло, и он выбыл уже  в середине игры, которая продолжалась до самого утра. Победитель послал самого молодого из артельщиков за водкой, обмыть выигрыш. Тут уж напились до полной готовности.

Выспавшись и приведя себя по возможности в нормальный вид, Пётр и несколько попутчиков  из артельщиков пошли на ближайшую станцию и на пригородном поезде доехали до Киевского вокзала, а затем на трамвае до Белорусского вокзала.
Поезда ходили редко. Простояв более пяти часов в очереди за билетом на поезд смоленского направления, и ещё прождав на забитом людьми и вещами вокзале ещё восемь часов, Пётр занял место в вагоне.
Вагон был очень старый и вконец  изношенный, при движении в нём, что-то скрипело, трещало и стучало. Казалось, того гляди развалится.
Поезд медленно двигался в сторону Смоленска,  подолгу задерживаясь на каждой станции.  Состав тянул изрядно дымивший паровоз. Время в пути заняло почти семь часов.
Пётр сошёл с поезда сразу после Вязьмы на  станции Дурово и ранним утром пересел на рабочий поезд,  ходивший по узкоколейке до Владимирского Тупика.
Приехав на станцию Игоревская, Пётр  направился по большаку, ведущему в сторону Холм-Жирковского. Заплечный мешок, набитый всевозможными вещами, деревянный сундучок с инструментом и рабочей одеждой да коробка с продуктами составляли достаточно тяжёлую кладь. Присев на сундучок, стал ждать попутный транспорт. Ему повезло, и он довольно быстро остановил подводу, загруженную мешками с солью. Платы возничий не попросил, кроме как на время дороги обеспечивать его табачком. Пётр взгромоздился со своим скарбом на мешки и склонив голову задремал, прерывая сон только для изготовления самокруток .
В один из перекуров Петра хозяин подводы, не оборачиваясь к нему, спросил,
- Откель и куды путь держишь? Как тебя величать?
- Пётр.
- Так, откель Петро путь держишь и куды, еже ли не секрет?
-Домой в деревню. Это за Днепром. Фелиппово. Слыхал?
- Знамо дело. Тябе повязло, я в Нахимовское еду, как раз мимо твоёй дяревни.
- Еду из Москвы. В зиму там работал. Возвращаюсь, к севу пора готовиться.
- А, я-то из потребкооператива.  Соль вязу для засолки сала, капусты, гурцов и прочаго. У нас у коперативи ешшо ни чаво, а тябе я не завидую. Шшо щас деется у нас у районе. Спешно ряшило начальство согнать усех крестян у колхозы, а тех, хто не согласный, в сновном у каго хозяйство крепкае, записывають в кулаки и приписывають им гитацию пртив вступления в колхоз. Значица супротив гяняральной линии партии. И как врагов советской власти ссылають у Сибирь. На сяле многия папали  под этя жорнова. У  некоторых колхозах додумались до тово, шо и тех колхозников, хто не соглашалси с ряшением колхозного начальства, тоже сключали с колхозу и записывали в  подкулачники.
Пётр слушая, молчал. Слова мужика навели его на мысль, что это он возможно виновен в происходящем. Зачем он так разоткровенничался перед Сталиным.  Неужели то, что он услышал от меня, имело такие последствия. «Какие ещё пакости придумает эта народная власть», - Пётр нащупал в боковом кармане пальто коробку, подарок Сталина. Достал её и хотел выбросить, но вспомнил, что в ней лежит важный документ, и передумал. «Жаль выбрасывать такую красоту да ещё с папиросами. Что добру пропадать», - и Пётр  убрал коробку обратно в карман, - «Будет, чем похвалиться перед мужиками. Всё ж сталинский подарок. Всё-таки нехорошая личность оказывается этот наш вождь, если всё так и есть, как я думаю».
- Ко мне кум приехал, он по Волге  плавал на барже в прошлом годе, рассказываить, на кажной пристани люди стоять милостыню просють, шо б подали шо из съястнога. В  колхозы всех поголовно согнали, а тут тябе засуха, неурожай. Запасов у колхозе никаких нету, всё государству сдають. Это не то шо у свободного хозяина усегда про чёрный день храняться кой - какие запасы. Шо и говорить, глупые, я дажа прибавил бы пряступные люди страной правють. Но тольки я тябе, Пятро, этага не говорил. Мяне ешшо на свободе пожить хочитца.

Дорога в основном шла через лес и ещё не просохла. От талого снега местами стояли глубокие грязные лужи. Пара лошадей иногда с большим трудом преодолевала очередное препятствие.
Когда лес закончился, впереди замаячила деревня, через неё и проходила дорога.
 Пётр попросил Ивана, так звали возничего, остановить лошадей у колодца.
Он совсем забыл просьбу жены привезти из Москвы святую воду и теперь решил как - то выйти из положения. Он развязал мешок и достал бутылку водки.
- А, что, Ваня, ни хлопнуть ли нам за моё возвращение по стаканчику, да душу отогреть после таких дел.
- Да, дяла хужей некуда. Мы у коперативи усё гадаим, иде будем брать сырьё да товары. С колхозов шиш шо получишь. А?. .
Распечатав зубами бутылку, Пётр выплюнул сургуч и бумажную пробку,
- Закусить бы чем…
- Имеем чем, - Иван достал из холщёвого узелка, лежавшего под сеном, на котором он сидел, солёный огурец, два яйца, луковицу и краюху ржаного хлеба, - Вот и закус, шо можить быть лучча...
Они делали по несколько глотков, заедая каждую порцию спиртного.
- Надо допивать, - сказал изрядно уже захмелевший Пётр, - Жалко выливать.
- Зачем выливать. На. Из газетки пробочку сделай, заткни. Дома допьёшь с похмелля-то.
Пётр покачал головой,
- Не. Воду мне надо налить. Очень надо, а то домой не пустят.
И они дружно докончили остатки водки.
Колодец был глубокий. Подняв с помощью ворота ведро, Пётр прежде всего отпил из него. Вода оказалась очень холодной, чистой и приятной на вкус. Петр опустил бутылку в ведро, и вода забулькала, заполняя её. 


От моста, как всегда, Пётр шёл пешком вдоль Днепра по краю поля, которое уже ожидало приложения крестьянского труда.
Его семейство было в полном сборе. На столе стояло блюдо с куличом, вокруг которого лежали крашеные в луковой шелухе яйца. Ульяна разливала из самовара чай, заваренный травами.
Когда Пётр вошёл в горницу, все повскакивали с лавок и подбежали к нему, чтобы обнять и прижаться к родному человеку. Но прежде каждый произносил: «Христос воскресе». Пётр отвечал: «Воистину воскресе» и трижды целовал их в щёки. Он сбросил с плеч пальто и положил на сундук. Сев на скамью у печи, снял сапоги со следами не отмытой грязи и одел лапти, поставленные рядом Ульяной.
- Захар, принеси мои вещи. Я в сенях оставил.
Поставив перед собой коробку и мешок, Пётр начал раздавать подарки,
–Тебе, Уля, платок, - он достал цветастый с  кистями платок.
- А, мне? -  не выдержала дочь.
- Тебе, Дуняш, маниста и зеркальце.
Дуня схватила монисты и, накрутив их на шею, подбежала к зеркалу, висевшему на стене,
- Красота-то какая! Спасибо, папка. Девки обзавидуютца.
- Григорий, держи кепку и складной нож со всевозможными приспособлениями, ты давно просил.
- Спасибо, батя, - Григорий расправил немного помятую кепку и погрузился в изучение ножа.
Пётр вынул из мешка свёрток,
- Твой подарок, Захар. Тройка. Из отличного сукна. На себя мерил. Мы вроде как схожи по конституции. Еже ли что, мать поправит, где надо подгонит. Не гоже тебе ехать свататься в деревенском. 
– Свататься?
- Решил я тебя оженить и невесту нашёл, Ленку Щербакову. Знаешь её? Подходит она тебе?
- Знаю. Много раз видел в клубе. Ихний кружок разные представления устраивает. Красивая… Согласится ли за меня выйти?
- Это уж ты постарайся. В кружок  к ним запишись.
- Меня приглашали на гармошке играть. Хор образовался. Ленка тоже в нём поёть.
- Хорошо. Покажи себя с лутчей стороны. Заступись, если кто обижает. Я, когда за мать заступился,  она потом глаз с меня не сводила,
- Прямо уж не сводила. Можить это я тебя тожить завлекала. Отца слушай он дело говорить.
- Да чо, я согласный. Только она девка боевая, её не очень-то обидишь.
- Договорились. Закончим пахоту и поедем сватами к Александре Щербаковой на смотрины ёйной дочки. А ты Захар постарайся понравиться будущей жене. Сосватаем тебе невесту и осенью свадебку сыграем… Ну а теперь я устрою вам настоящий праздник, - Пётр не спеша аккуратно развязал шпагат, обматывавший коробку с продуктами, и смотал его в клубок,
- Пригодится по хозяйству. Подходите, берите и ставьте на стол.
Вскоре на столе оказалось всё содержимое коробки. Все с любопытством разглядывали, вертели в руках, нюхали угощения, из которых многое они никогда не видели.
- Хорош подарок от правительства мне за труд мой! 
- Так хочется всё покушать, - Дуня уселась за стол в ожидании.
- Всё будем и пробовать, и есть, Дуня, да вином запивать, - и Пётр стал внимательно разглядывать этикетку на бутылке. Но Ульяна категорически возразила:
- Не дам я вам счас съесть сразу всё. И без вина обойдёмся. Чай остывает. А, насчёт выпить, ты, Петь, я вижу, ужо достаточно приложился к водочке.
- Что есть, то есть, не скрою. Командуйте, как хотите.
- Скомандую так, - Ульяна стала перед столом, раздумывая, - Вино и конфеты… - она забрала у Дуни коробку, которую та рассматривала, держа в руках и читая всё,  что на ней написано,  - Возьмёте, када поедете обговаривать свадьбу. Банки и колбаску прибережём до свадьбы. Шоколад отдадим Захару. Пойдёт на свидание, будет, чем угостить Ленку. Девки это любят. Рыбу, жаль долго не пролежит, и всё остальное счас съедим, всё-таки Пасха, большой праздник.
Ульяна сложила в фартук банки и колбасу, подошла  к буфету, открыла его ключом, убрала всё  туда, достала начатую бутылку водки и снова заперла.
- Это нам с тобой, празник отметить, - она поставила бутылку на стол, - А вот ты ,Петя, про мою главную-то просьбу забыл.
- Точно. Забыл, - Пётр поспешно поднял лежащее на сундуке пальто и достал из кармана бутылку с водой заткнутую бумажной пробкой, - Не пролилась, слава богу. Получи, Ульян, что просила.
Ульяна взяла бутылку, вытащила пробку,  перекрестилась и приготовилась отпить глоток,
- Фу, водкой пахнить. Не догадался чистую посудину найти или эту, хотя б сполоснул.
- Сполоснул… Ты что говоришь? Где мне в церкви споласкивать? Святой водой что ли, шоб поп крестом огрел.

После этих слов Петра дети расхохотались, не в силах удержаться.
- Циц! - пригрозила Ульяна. - Не поп, а батюшка. Безбожник.
Она заставила детей отпить из бутылки по глотку  и предварительно трижды перекреститься.
- Почему безбожник? Можить я самый верущий и есь. Можить боле попа твово верую, - Пётр повернулся в сторону иконы Казанской божьей матери и перекрестился, - Батюшка у меня один, отец мой родный Сергей Парамонович, царствие ему небесное.
Огонёк на лампадке заколебался, придавая образу обманчивые признаки живого человеческого  лица.
- А в школе учут, что бога нет, - встряла в разговор Дуня.
- Состарисся, помрёшь, в ад попадёшь и узнаешь тогда, есть бог или нет, - Ульяна, наливая воду на ладонь, побрызгала во все углы горницы и протянула бутылку Петру, - Испей тож глоток. 
« Я уже сегодня пил», - хотел было отказаться Пётр, но, внемля просьбе Ульяны, всё ж выпил, - Прости господи, - и он трижды перекрестился.
Все уселись за столом, предвкушая праздничный обед.
- Ну, ты мамка и жадна.
 - Я, Греня, не жадна. Ко всему надо относитца беряжливо и в еде умеренность знать, а иначе по миру пойдёшь милостыню просить. Вот так-то, сынок. Ты весь в батьку, всё готов растранжирить или в карты проиграть, не то што Захарка - он в меня. 
- Почему проиграть? Держи, - и Пётр достал из-за пазухи перевязанную верёвочкой внушительную пачку денег, - Это называется проиграть? Бери, спрячь, у тебя точно целее будут.
Ульяна, взяв деньги, быстро вышла за дверь.
- Какова баба, даже нам не доверяить. Ежели прикинуть, можить и правильно. Чёрные денёчки могут наступить, когда их совсем не ждёшь. И они наступят. Скоро наступят. Верно говорю.

            
               
                Глава седьмая
                Первая любовь
 
Репетиция драмкружка срывалась, всех комсомольцев направили на агитацию вступления в колхозы и на участие в выселении семей кулаков. Те, что пришли, скучали  и лузгали семечки. Вошёл немного запоздавший Захар с гармонью под мышкой. Молодёжь оживилась.
- Давайте устроим вечер танцев! 
- Я, Маша, танцев мало знаю. «Завидовку», «Семёновну», «Барыню», а другое всё не танцы – частушки да песни.
– С нас хватить и этага.
Русская гармонь звучала весело и задорно, и это настроение передавалось танцующим. Мелкие ошибки гармониста просто не замечались. Натанцевавшись, из «Некрасова» все шли довольные проведённым вечером.
- Почаще бы так, - и Полина Белова запела частушку, - Захар, подыграй.
- Не, я на ходу не могу, собьюсь. И темно уже,  споткнусь ещё.

    На развилке Лена попрощалась и пошла одна в сторону «Пантелеева». Сегодня её провожать было некому.
«Если не сейчас, то когда? Будет ли ещё такой случай», - Захар догнал её,
- Лена!
Она обернулась, вглядываясь в темноту.
- Лена, можно я тебя провожу? Ночь, одной по перелеску идти опасно, вдруг звери какие.
- Как же ты думаешь спасать меня от зверей? Заставишь их танцы танцевать, - Лена рассмеялась. Настроение её улучшилось, она действительно очень боялась возвращаться домой одна.
- Тебе ж не по пути. Это три версты лишних топать.
- Ничего, как говоритца, голодному волку и семь вёрст не крюк .
- Бешеному.
- Что бешеному?
- Бешеному волку.
- Да, да, ты права, бешеному.
С каждой минутой темнело, и они ускорили шаг, взявшись из осторожности за руки. 
Захар проводил Елену до самых ворот её усадьбы и, перед тем как уйти, достал из кармана шоколадку,
- Это тебе.
- Ой, надо же, спасибо. И вовремя, у меня сегодня день рождения.
- Не знал. Поздравляю.
- Приятное совпадение. Спасибо за подарок.
- Лена, я приглашаю тебя на синематограф в клуб, в  «Холм». Показывают «Броненосец Потёмкин». Пойдём?
- О, бесполезно. Билетов не достать. Мы с девчонками пытались попасть, так и не попали.
- Я билеты достану. Моя тётка, которая живёт в «Холме» работает в клубе заведующей читальней.
- Заеду за тобой в субботу? 
- Ладно, заезжай.
Завязался разговор, и они проболтали о том,  о сём почти до самого рассвета.

Когда Захар вошёл в избу, мать уже возилась у печи, укладывая с помощью ухвата внутрь дрова.
- Явилси полуношник. Идешь ты пропадал стольки? – она оперлась на ухват и приготовилась слушать.
- На репетиции в драмкружке допозна задержался, а потом Ленку Щербакову до хутора провожал. Она боялась одна идти ночью через лес.
- Гляди-ка, провожал, - удивилась Ульяна, - Совсем уж вырос. Ложись, поспи. Отцу скажу, шоб рано не будил.

В избе было прохладно. Захар с головой укутался пуховым одеялом из лоскутов, но, сколько ни пытался, не мог уснуть. Услышав приглушённые разговоры, поднялся с постели и сел завтракать вместе со всеми.
Ульяна поставила на стол большую сковороду яичницы с салом и крынку молока, предварительно размешав его, переливая несколько раз из крынки в кружку и наоборот.
- Какую работу, батя, ты наметил на сегодня? – задал вопрос Григорий, одновременно пытаясь выудить из сковороды деревянной ложкой кусочек жареного сала.
- Хватить болтать, кода жуёшь! – Ульяна стукнула по столу ложкой, - Подависься!
- Работа, Греня самая простая, но грязная. Будем навоз разбрасывать, что осенью в поле вывезли и не успели до снега весь раскидать. Эта работа очень важна хоть и плохо пахнить, без неё…
- Нашёл о чём за едой говорить, - прервала мужа Ульяна, - Ешьтя побыстрея да сбирайтесь, тольки оденьтя шо похужей.

На следующий день распахивали поле за огородом. Захар управлял двумя меринами,  запряжёнными в двухлемеховый плуг, а Пётр управлял им, делая короткие остановки для перекура. Григорий ездил по пашне верхом на Ночке, которая таскала за собой две бороны.
Откуда-то прилетевшие чёрные как смоль грачи с жёлтыми носами деловито ходили по распаханному полю вслед за боронами, вытаскивая из земли червячков, жучков, паучков и проросшие зёрнышки, утерянные при уборке прошлогоднего урожая.


      В субботу к дому Александры Щербаковой, как раз после обеда, подкатила лёгкая двухместная пролётка, запряжённая рысаком.

Денёк выдался погожий и тёплый, не смотря на апрель, по-настоящему летний.
 
Увидев в окно упряжку, Лена с гордым видом вышла на крыльцо, надеясь, что соседи видят, какой за ней приехал кавалер. Одетая в нарядное платье, с голубой лентой, завязанной искусно в бант, с бусами из мелких разноцветных стеклянных шариков, она показалась Захару красавицей.
Он тоже не ударил в грязь лицом. Приехал на свидание в новом костюме - тройке, а на ногах сверкали до блеска начищенные сапоги.
Когда Лена уселась рядом с Захаром, он достал из кармана билеты,
- Вот, достал. С раннего утра в Холм смотался и купил, даже тётку не просил.
- Если бы даже и не достал. На такой лошадке прокатится одно удовольствие.
Подбежал брат Лены Миша,
- Возьми, - и передал ей аккуратно свёрнутое пальто, - Мамка велела.

Когда подъехали к клубу, до начала сеанса  оставалось часа два. Захар привязал Ночку к привязи,  специально для этого устроенной рядом с клубом. Лена нарвала на лужайке пучок только -5 только появившейся травы  и стала кормить лошадь, гладя её по шее и приговаривая,
- Хорошая лошадка, умница.
Захар смотрел на них и не мог наглядеться .
- Что Ленка в батраки к подкулачнику нанялась? - Кадашовы, три брата, подошли к ним явно с целью устроить скандал или драку.
      Братья погодки, из которых, старшему, исполнилось девятнадцать лет, росли задиристыми и скандальными. Редко какое мероприятие при их присутствии обходилось без драк.
Старший продолжил,
- Што молчишь, аль в невесты записалась?
- К вам, што ль, наниматца, к голи перекатной, за воду с луком работать? И гдей-то ты видишь подкулачников? Пётр Сергеевич настоящий хозяин и к тому же умеет деньги зарабатывать, а ваш батька только и знает, что водку лакать на даромовщинку в своём совете бедноты, да стянуть, што плохо лежить. Забыли, как вам накостыляли нестеровские ребята, ещё хотите получить на пряники. Идите куда шли, кадушки из-под говна.
- Ну, ты, поговори ешшо, схлопочешь быстро по роже-то.

- Что ты сказал? - Захар подошёл к старшему из братьев, - Повтори, что ты сказал, полудурок необразованный!
Захар приблизился вплотную к Кадашову. 
- И повторю! - и тот размахнулся, чтобы ударить Захара, но Захар опередил его ударом меж глаз и ловкой подножкой уложил на землю. Через мгновение братья все вместе набросились на него, пытаясь повалить. Захар отбивался, как мог, но силы были не равные. Помогла Лена, она обхватила сзади за шею  одного из братьев и оттащила от Захара.
Неизвестно чем бы всё закончилось, если бы ни заведующая клубом, которая пришла открывать входную дверь,
- Прекратите! Ишь, что устроили в культурном месте! Марш отсюдова, а то милицию вызову, - и она влепила увесистый подзатыльник одному из Кадашовых.
Драка сразу прекратилась. Братья отошли в сторону, продолжая на расстоянии угрожать,
- Мы с тобой Захар ещё встретимся на узенькой дорожке.

- Идите, идите! Ишь, ещё угрожают. Что я сказала! Чтоб духу вашего не было!  По милиции соскучились!? - и заведующая продолжила уже спокойно, - Я их знаю, то ещё хулиганьё, управы на них нет или  ремня хорошего. Вы-то, что в драку кинулись?
- Так они начали. Что было делать? - Захар поднял оторванную пуговицу.

Кадашовы пошли вдоль привязи в сторону продмага. Проходя мимо упряжки, один из братьев размахнулся, чтобы ударить Ночку по морде, но она резко подняла голову и он промахнулся. Удивительное произошло дальше. Ночка ухватила зубами его плечо, и он долго не мог вырваться. Отойдя подальше и держась за больное место, продолжил угрозы,
- Не жить тябе, Захар, на белом свете, а кобылу твою пристрелим!
- Поговорите, поговорите. Я братьям пожалуюсь, вложат вам ума, - Лена пригрозила Кадашовым кулаком.
Заведующая открыла дверь и прежде чем скрыться за ней предложила,
- Заходите, внутри подождите начала фильма. Они могут вернуться да ещё подмогу  приведут.
- Мы здесь побудем, - Захар снял пиджак и стал с сожалением рассматривать наполовину оторванный рукав.
- Воздухом подышим, - Добавила Лена.
- Как знаете.
- Может не пойдём в кино, а то правда придут ещё лошадь угонят или сделают с ней что, или с коляской? - предложила Лена.
- Вообще - то я смотрел… 
- Тем более. «Броненосец Потёмкин» - это наверно про войну.
- Нет, про восстание моряков.
- Один хрен. Я про войну даже книги не люблю читать.

Обратно ехали медленно. Захар отпустил вожжи, предоставив Ночке полную  свободу. Она быстро поняла, что хозяин не спешит и пользуясь случаем часто останавливалась, чтобы похрустеть молодой травой у края дороги.
- Лен, ты не забыла, что родители сговаривались насчёт нас в прошлом годе, летом?
- Припоминаю что–то такое.
- И как ты на это смотришь?
- А, ты хочешь меня взять в жёны?
- Если честно, хочу. Ты мне нравишься… очень. Ты не ответила.
- В шестнадцать лет не очень-то охота выскакивать замуж. Но я не могу ослушаться и не выполнить волю покойного батюшки. И, если мамка не передумала.
- Сама - то ты как? Я тебе нравлюсь хоть чуток?
- Ты интересный, скромный, и я вижу смелый, в общем, хороший человек. Хозяйство у вас крепкое. Лошадка у тебя какая!.. Просто загляденье. Чем ни жених. Как мамка скажет, так и будет… Загрустил, вижу. Не переживай. Нравишься ты мне, - Лена вспомнила Павла, - Может только не так как надо? Не знаю, что и сказать.
- Рукав оторвали  и вторую пуговку не нашёл. Взгреют меня дома за новый-то пиджак.
Лена осмотрела порванное место,
- Ничего страшного, по шву порвалось. Зашить можно, и не заметят. Мы с мамкой зашьём и пуговки подберём. Придётся к нам зайти. Привыкай к будущей родне, -  и она рассмеялась, - Зайдёшь?
- Неудобно как-то, ни с того ни с сего приду.
- Неудобно, знаешь что, штаны через голову надевать.
Некоторое время ехали молча, думая каждый о своём.
- Лена, что мне надо делать, чтобы тебе больше понравитца?
- Ничего не надо делать. Просто мне надо  поближе тебя узнать. Вообще-то,… - Лена улыбнулась, показав красивые ровные зубы, - Уж больно ты стеснительный. Девчата рассказывают, после танцев провожаешь кого, так ни то что поцеловать даже обнять не решаешься.
-  Чо целовать, если не нравятся. Лишь бы как, я не могу, - Захар неожиданно обнял Лену одной рукой, прижал к себе и поцеловал в щёку.
«Везёт мне на женихов: один комсомолом завлёкся, всё какую-то пятилетку строит и мировую революцию, другой дитя - дитём. А, я, что, не дитё? Куда уж мне замуж. Скажу мамке, пока не будет восемнадцать, пусь не выдаёт», - с лукавой улыбкой Лена посмотрела в глаза Захару, - Это значит, что я напросилась или взаправду нравлюсь?
Захар не убрал руку, и они ехали так молча,  чувствуя тепло друг - друга.

Упряжка остановилась у больших тесовых ворот.
- Неудобно всё-таки, Лен,  может, поеду я?
- Опять за своё. Ты к своей будущей жене в гости идёшь, можно сказать будущим хозяином в дом заходишь, - и Лена от души расхохоталась, - Пойдём, уж, жених.

Войдя в горницу, Захар остановился поражённый убранством и чистотой в доме.
Дневной свет, струившийся из трёх больших окон, отражался в большом зеркале и в стёклах  шкафов из ореха на высоких изогнутых ножках. Стол также был из ореха. Особенно богато выглядели  стулья с мягкими сиденьями и спинками. На одной из стен висел гобелен с изображением озера и красивой деревни. На стене между шкафов висела большая керосиновая лампа.
За маленьким столиком у окна  сидел брат Лены, склонившись над листком бумаги, что-то рисуя. У другого окна сидела в кресле Александра и вязала крючком кружева.
Заметив, как от усердия младший брат высунул на бок кончик языка, Лена подошла к нему, 
- Смотри, откусишь, - и легонько хлопнула его по губам.
- Не мешай, - отмахнулся от неё Миша.
- Мам, сможем зашить, что б незаметно было? Захар подойди поближе.
- Почему не сможем? Снимай. Это как же ты так, Захар? Жалко. Такой дорогой пиджак. Беречь надо вещи.
- Представляешь, мам, ко мне у клуба братья Кадашовы прицепились и начали доводить, а Захар не побоялся и заступился за меня, хотя их было трое.
- По этим Кадашатам давно тюрьма плачет. Зашьём так, что твои и не заметят, - Александра   выдвинула один из ящиков, стоящего рядом шкафа,  достала лубяной коробочек с нитками и принялась за работу, предварительно отпоров часть подкладки.

Захар возвращался домой довольный сегодняшним днём,  мечтая о свадьбе и о будущей семейной жизни, так, как он её себе представлял при полном отсутствии опыта.

             
                Глава восьмая
                Колхоз или Сибирь

Семейство Петра Сергеевича Сергеева готовилось ко сну, когда перед их домом остановился, грохоча и пуская клубы дыма, легковой автомобиль с открытым верхом. Мужчина в штатском и милиционер направились к крыльцу.
- Ульяна, Греня, кто-нибудь, откройте непрошеным гостям, - Пётр одел пиджак и встав приготовился поприветствовать приехавших. 

Мужчина в штатском вошёл с видом хозяина и попросил всех кроме хозяина выйти из комнаты. Кода все ушли, милиционер встал у двери, а мужчина сел, вытащив из-за пояса револьвер, положил его на стол перед собой.
- Садись, Пётр Сергеевич, разговор предстоит серьёзный и от него зависит во многом твоя дальнейшая жизнь и жизнь твоих близких.
Ещё не садясь  за стол напротив гостя, Пётр уже догадывался, о чём будет речь.
- Ко мне, как уполномоченному райкома по делам коллективизации и колхозного строительства, поступила бумага от Филипповского Сельского Совета об отнесении вас к подкулачникам. Кроме этого мне передано решение о конфискации вашего хозяйства и выселении всей семьи на неосвоенные земли Сибири.
- Я не знаю, что там удумал Совет, но к подкулачникам и тем более к кулакам меня относить не справедливо и глупо. Какой я подкулачник? Хозяйство справное, но небольшое. А что богаче других живу верно.  Позволяю себе жить так, потому, что я по полгода работаю в городе и хорошо зарабатываю. Завидуют, вот, и принимают такие решения, что б моё нажитое прибрать к рукам. 
- Откуда ваше богатство я не собираюсь выяснять.
- Это совсем не трудно, - Пётр достал из сундука коробку папирос «Герцеговина флор», - Подарок Иосифа Виссарионовича Сталина, - произнёс он, как бы невзначай, - Берегу, как память. А эта бумажка - справка с благодарностью, за подписью начальника хозяйственной части Кремля и коменданта Кремля.
  «Хорошо, что не успел пустить на самокрутки», - подумал Пётр, разворачивая многократно сложенный листок.
Уполномоченный несколько раз прочитал справку, 
- Представляешь, товарищ Кротов, -  обратился он к милиционеру, - Не проверив, человека подвести под раскулачивание.  Выслужиться перед районом хотят. В передовики рвутся. И что теперь с этим можно поделать? Пётр Сергеевич, - изменил тон разговора уполномоченный, - Я надеюсь, что смогу убедить сельский совет принять другое решение. Но Вы тоже должны подумать. Страна развивается огромными темпами. За колхозами будущее. Как бы Вы ни противились, никуда Вам не деться кроме колхоза.  Рано или поздно придётся вступить. Бумажку эту храните, она Вас ещё не раз защитить сможет, да и меня от необоснованных кляуз. Пётр Сергеевич, в связи с вскрывшимися обстоятельствами я вполне официально ещё раз обещаю защитить Вас от нападок Сельсовета. Но прислушайтесь ко мне, пройдёт время и ни какая бумага Вас не защитит, придётся выбирать или колхоз или гонение на вашу семью. Предлагаю следующее: В этот четверг я в очередной раз собираю сход. Было бы очень хорошо, чтобы Вы первый высказались за вступление в колхоз и других бы сагитировали. Я знаю, что Ваше мнение, Пётр Сергеевич, крестьяне определённо уважают и прислушаются к нему.  Подумайте, время есть, почти неделя. Сход назначен на девятнадцать часов, и проходить будет в избе-читальне в Глушково. Райком планирует создать колхоз из четырёх деревень. Туда войдут крестьянские хозяйства из Филиппово, Глушково,  Гришково и Федуркино. Деревни расположены компактно, легко будут управляться. В правление колхоза я лично порекомендую включить Вас Пётр Сергеевич. Подумайте. Это Ваш шанс выйти победителем из этой ситуации. Надеюсь увидеться второго мая на сходе, очень надеюсь. До свидания. Думайте.
Вся семья обступила Петра  сразу после ухода уполномоченного.
 - К раскулачиванию нас подписали. Во как! Ну и сельсовет, сволочи завистливые! Притеснять  не будут, если вступлю в колхоз и других за собой поведу. Такие дела. Что посоветуете?
-  Ну и вступай, батя, меня тогда в комсомол примут и учиться пошлют в город на рабфак.
- Сомневаюсь я конечно, Греня, но придётся согласиться.
- Я за колхоз, я пионерка, - набралась смелости высказаться Дуня.
- Это что ж, батя, с Кадашатами в одном колхозе будем, да ещё командовать нами будет старший Кадашов?
- Нет, Захар, Облицы не планируют присоединять.
- Хотя, если бы и присоединили, не очень-то они раскомандовались бы, быстро бы по носопырке-то получили, - Захар вспомнил последнюю стычку с «кадашатами», - Конечно хорошо, что не присоединяют.
- Ты хозяйка, что молчишь? Ульяна? 
- Что я? Ты, Петь, решай, моё дело подчинённое.
- Может лучше будет в колхозе? – Дуня выжидающе посмотрела на отца, - Вместе веселее.
- Раз дело подчинённое, слушайте и подчиняйтеся. Колхоз образуется и обустроится не раньше зимы. Поэтому надо поспешить с исполнением задуманного мной дела. Завтра к вечеру едем в гости к Щербаковой Александре, дочку сватать. Слышь, Захар, на твоей Ночке поедем. Приоденьтесь все. Вопрос серьёзный. Если поладим, осенью свадебку справим. После свадьбы хозяйство с тобой, Захар, разделю. Мало чего у нас останется забирать. Коней конечно заберут. Коней больше всего жаль.  Твою Ночку я в райисполком пристрою, давно председатель на неё глаз положил, пусть районное начальство катается. Всё лучше ей, чем за плугом мучиться. А тебе, Захар, если не захочешь с Ночкой расставаться, придётся кучером наниматься. Вот такое веселье, Дуня, хоть пляшы. Не дают спокойно жить революцанеры, что б им пусто было, мать их за ногу…
- Всё от безверия, - Ульяна перекрестилась на образа, - Нет веры в людях, нет, вот и пришло наказание. А, Щербачиха баба умная хоть и безграмотна. Верует и богоугодные дела справляет.  Детей своих такими ж взрастила. Ленку не видала, ни чого ни могу сказать о нёй.  Захар, хорошо знаешь её? Пойдёть за тебя?
- Еже ли мать скажить пойдёть.
- Я на их концерте был, в школе, видел её, красивая, поёть, танцуеть. Смотри, Захар, не упусти свово счастья, - Григорий встал выпрямившись во весь рост, - А, то я подрасту и увяду её у тебя.
- Не я решаю, - засомневался Захар, – А, для тебя, Гриш, там племянница Ленкина имеется. Правда постарше тебя, ну так будет уму разуму учить вместо батьки с мамкой.


               
                Глава девятая
                Женитьба

Нежданные гости устроили настоящий переполох в доме Александры,  объявив о цели приезда.
 Пётр попросил молодёжь пойти прогуляться по деревне и не мешать обсуждению такого важного вопроса. Он объяснил Александре причину спешки, но  больше всего напирал на то, что её покойный муж хотел соединить Елену и Захара  брачными узами. Александра обещала уговорить дочь.
Ульяна настояла, что бы свадьбу сыграли в Филиппове и поскромнее, только для близких и родных, не то время.
Пётр, зная скупость Ульяны и бесполезность переубеждения её в делах, где предстоят расходы, не стал перечить. 
Александра оставшись с тремя детьми без мужа, тоже не очень-то могла себе позволить большие расходы на свадьбу, но пообещала  обеспечить молодых хорошим приданым:  перинами, одеялами, подушками, одеждой для невесты и посудой.
На том и расстались, назначив день свадьбы.

За невестой приехали в назначенный день рано утром на двух колясках. Захар управлял Ночкой, а брат Григорий парой коней. В коляске Григория сидели, как и полагается,  «дружки» с расшитыми полотенцами через плечо. 
Когда Захар в сопровождении «дружков» вошёл в просторную горницу, его уже ожидала группа подруг Елены и брат Михаил. 
- Скажите дорогие гости, зачем пожаловали? – выступила вперёд самая боевая из девчат, - Какая нужда привела вас в этот дом?
- У вас товар -  у нас купец. За товаром приехали.
- Товар просто так не взять, за него платить надо.
Один из парней поспешил к коляске и вернулся с корзиной пирогов, из которой виднелось горлышко бутылки. Девчата приняли подарок и хором затянули песню,  предназначенную именно для такого случая.
Лена вышла к ним в сопровождении матери в новом, недавно сшитом платье подпоясанном  ремешком. Голову слегка прикрывала  шёлковая косынка, из-под которой спускалась на грудь толстая русая коса, с заплетённой в неё голубой  лентой. На ногах были одеты белые туфли на невысоком каблучке и белые носочки, еле  прикрывающие щиколотку.
Александра держала в руках икону, 
- Захар и Лена, подойдите ко мне. 
- Молодые опустились на колени, взяв друг  друга за руки, и покорно склонили головы.
Александра, держа над ними икону, говорила  строгим голосом, словно батюшка в церкви, - Благословляю вас, тебя Захар и тебя Елена, на дальнейшую совместную жизнь. Живите в согласии и в любови, уважайте и заботьтесь друг о друге, растите детей чесными и работящими. Да поможить вам Бог. Цалуйте образ.
После того, как молодые приложились к иконе, Александра пожелала им счастья и незаметно вытерла фартуком увлажнившиеся глаза.
К дому жениха ехали в установленном порядке: в первой коляске Елена с Захаром, Александра вместе с «дружками» во второй, за ними телега, загруженная приданным, где лошадью управлял довольный порученным ему делом, Михаил. В телеге стоял сундук, и лежали большие узлы.

До Филиппова нужно было проехать через две деревни и в каждой их встречали жители, перегородив верёвкой дорогу требуя плату. «Дружки» доставали заранее приготовленную  бутылку с водкой и солёные огурцы и угощали всех желающих выпить. Детям раздавали баранки, а женщинам, которые не выпивали - по монетке.
 
 Свадьба продолжалась до поздней ночи. С уменьшением яств на столах уменьшалось и количество гостей.
 Стоящие у тына и глазеющие в окна жители Филиппова, так и не дождались угощения,
 Ульяна, не смотря на просьбы Петра, не позволила выносить выпивку и закуску,
-  Обойдутся. Всё - денег стоит.
Только Григорий незаметно вынес бутылку самогона и на заднем дворе отметил с деревенской молодёжью «кончину» брата, закусывая солёными огурцами  и ржаным хлебом.

С самого первого момента, как только Елена вошла в дом Петра Сергеева, поняла, что ей будет нелегко здесь прижиться. Первое, что ей бросилось в глаза, это замки: на сундуках, на шкафу, на буфете. Ещё более подтвердил это предположение  недоброжелательный взгляд свекрови. 
- Штой - то так разрядилась? Не праздник чай.  Иль ты считаешь за мужем можно сидеть, ничего не делая?
- Почему разоделась? Совсем это не праздничное. Праздничных у меня есть два платья, а это обычное.
- Ну, мы не богатеи, как вы, хорошие вещи бережём. Отвыкай от роскоши.
- Почему не одеться, если есть во что?
- Ты, Ленка, как со мной разговариваешь! Видно мать тебя не научила уважению к старшим.
- Почему? Я просто высказала своё мнение.
- Мам, ну, что ты на неё напала, - заступился за Елену Захар, - Конечно, переоденется, если не во што купим, что попроще, и не дорогое.
- Вот, вот, опять расходы. Ладно сядне свободны, а завтра што б на рассвете, как штык к столу, позавтракаем и за работу. Лето. По своей усадьбе работ не счесть, да у колхозе надо трудодни зарабатывать. К ужину штоб не опаздывать, иначе голодными останетесь. Слуг нет, чтоб по нескольку раз на стол собирать.

Молодые отправились на берег Днепра. Захар прихватил удочки и горшочек с дождевыми червями. Искупавшись, они уселись на берегу, неподалёку друг от друга, и занялись ловлей рыбы. Елене эта забава была малознакома и она то и дело обращалась за помощью к Захару. Но в основном они были заняты всякими пустяшными разговорами. Пересказывали всякие смешные случаи из своей жизни и смеялись друг над другом, совершенно не обижаясь.
Шёл час за часом. Елена почувствовала, что голодна,
- Мы пойдём на ужин? Чтой-то мне захотелось поесть.
- С ужином у нас так, как солнце к закату, так и ужин.
- Так долго ждать? А, раньше нельзя  перекусить?
- Не, мать строго соблюдает порядок.
- Так и помереть можно с голоду. 
- Знаешь что, -  выбросив в воду двух пойманных ёршиков, Захар начал сматывать удочки, 
- Ты иди в сторону Глушково, а я побегу, занесу домой удочки и догоню тебя. Зайдём в сельмаг и что-нибудь купим из съестного, деньги у меня имеются.

За ужином Елена ещё раз убедилась, что ужиться в этой семье ей будет очень не просто. Если дома каждый ел из своей тарелки, то здесь все ели из общей глубокой глиняной тарелки, по очереди забирая еду деревянными ложками. Дома её не ограничивали в еде, если она просила добавки, то не было отказа, здесь же на это даже намёка не было.

Когда молодые легли в постель, Елена тяжело вздохнула и прошептала на ухо Захару,
- Ну, вы и жмоты, неужто, всегда так мало едите? Так есть хочется.
- Не, в праздники по12
боле. Потерпи, утром поговорю с мамкой. Но я почему-то сыт.

Захар совсем не понимал, что шестнадцатилетней девушке такого крупного телосложения просто необходимо хорошее питание для роста и полноценного развития молодого женского организма. Но тем ни менее старался по возможности подкормить её. Работая в поле, отдавал  свою долю из приготовленного Ульяной обеда. Часто покупал в сельмаге гостинцы.



                Глава десятая
                Срочник

Не прошло и года, только молодая семья стала обживаться, Захару пришла повестка  явиться в райвоенкомат для призыва на срочную воинскую службу.

На призывной пункт провожали сразу нескольких парней из ближайших деревень. Толпа из родственников  и друзей призывников медленно под звуки гармошек продвигалась к призывному  пункту в Холм-Жирковском. Мужики попутно с выпивкой наставляли молодёжь по поводу воинской службы, хотя большинство совершенно не представляло, что это такое Красная Армия. Женщины попытались причитать, но были остановлены мужьями, 
- Что завыли, дуры. Не на войну уходють.

На призывном пункте военком произнёс краткую речь о великой чести служить в Красной Армии и о долге перед Родиной. Разрешил родителям попрощаться с сыновьями и скомандовал погрузку в машины.
Перед тем, как Захар влез в кузов грузовика, Лена подбежала к нему, обняла и прошептала на ухо,
- У нас будет ребёночек, - и оттолкнув добавила, - Ну иди. Береги себя.
Родственники ещё долго стояли, провожая взглядами грузовики, которые были еле-еле  видны из - за тучи пыли, поднятой колёсами.

Трясясь в кузове Захар долго не мог опомниться от сказанного Еленой, «Я буду отцом.  Смешно и странно».
В общем-то, его одолевало двоякое чувство. С одной стороны, ему было жаль расставаться с любимой женой, особенно после такой новости. С другой стороны, перед ним открывалась возможность посмотреть Мир. До сегодняшнего дня он и бывал-то только в Дорогобуже да в Вязьме.

Призывников привезли на станцию   Канютино и с пересадкой повезли на сборный пункт в Смоленск.
 
Пересадка была на станции Сафоново. До поезда на Смоленск оставалось больше трёх часов.
- Слушайте внимательно, - сопровождавший призывников лейтенант оглядел помещение вокзала и повысив голос продолжил, - Всем подойти ко мне. Слушайте и выполняйте, это приказ. До отхода поезда три часа. Дорога к месту дислокации…  Чтобы вы поняли, разъясняю: дислокация это место  постоянной службы. Дорога предстоит дальняя,  поэтому тем, кто не запасся продуктами, приказываю: пока есть время сходить в продмаг и закупить продукты, столько,  чтобы хватило на две недели.
- А, если нет денег, - спросил из толпы ребят рыжеволосый парень, - У меня, например, ни копейки.  Думал, нас государство обеспечит.
- Государство, конечно, обеспечит, если сможет это сделать в пути. Деньги займите у товарищей или на крайний случай у меня. Из солдатского пособия отдадите, когда будите получать.

Несколько человек, шумно обсуждая, что из продуктов лучше купить, покинули вокзал.

Захар развязал небольшой мешок, собранный заботливой рукой Лены. Каравай ржаного хлеба, большая пластина солёного сала, около трёх десятков яиц, ржаные лепёшки, несколько свежих огурцов, пучок зелёного лука, горсти две стручков гороха и завёрнутая в газету соль составляли всё содержимое мешка. Он с удовольствием понюхал сало, «Наверняка взято в тайне от мамки. Такой кусище». Он несколько раз поочерёдно понюхал то сало то хлеб. Нащупал в кармане перочинный нож, который передал ему Григорий, «Интересно, могу ли я перекусить? Нет наверно без команды нельзя».  Покопался в мешке и в уголке обнаружил завёрнутые в тряпочку деньги, «Верно батя втайне от мамки положил».
- Можно чем-нибудь поживиться? - склонился над ним один из парней. 
Захар, молча, дал ему одно яйцо и отломил половину лепёшки.
- Своё надо иметь, - он тоже откусил от лепёшки кусочек, «Тёщина работа. Только она может печь такие вкусные. Когда  это Ленка успела сбегать в Бетягово?» - вспомнил, что приходил брат Лены  Мишка, - «Он и принёс».
В свёртке из газеты, который был среди продуктов, лежала опасная бритва, помазок, маленький латунный стаканчик и небольшое  полотенце, «Батя   позаботился». Он развернул полотенце. На уголке было вышито: «Береги себя и возвращайся домой».  Захар аккуратно сложил всё обратно в газету и затосковал о доме и о родных ему людях, поняв вдруг, насколько они ему дороги.

По вокзалу объявили о скором прибытии  поезда Москва - Смоленск.  Пассажиры похватали свои вещи и поспешили на перрон, шурша шелухой от семечек, покрывающей  пол.

К вечеру призывники прибыли на сборный пункт. Не теряя времени, всех наголо постригли ручной машинкой и направили на санобработку в баню. После бани выдали пару нижнего белья из белой бязи, состоящую из кальсон и рубахи. Пришёл сержант с грудой обмундирования. Каждому были выданы: заплечный брезентовый мешок защитного цвета, гимнастёрка, брюки «галифе», две портянки, яловые сапоги с брезентовым верхом, пилотка, большое хлопчатобумажное полотенце и фляжка, покрытая тканью защитного цвета.
Призывники долго копались, подбирая  одежду по размеру. 
Одевшись в военное, Захар стал аккуратно сворачивать свою одежду, чтобы убрать в мешок, но это занятие прервала команда сержанта,
- Гражданскую одежду оставить здесь, она вам не понадобится. Возвращаться домой будете в военной форме. Всем выйти и построиться!
На ночлег разместили в казарме сборного пункта. Набралось не менее роты призывников, прибывших из разных мест Смоленской области.

В семь часов утра раздался зычный голос сержанта,
- Подъём! Одеться и с вещами построиться перед казармой!
Там призывников ждал лейтенант и ещё незнакомый им капитан. Капитан обратился к ним, громко и чётко произнося слова,
- Для службы в моей части  мне нужны призывники, обладающие хотя бы небольшими навыками плотницких или столярных работ!  Обещаю службу в тёплом краю у моря! Названым мной «умельцам» выйти из строя!
Вперёд выступила добрая половина призывников.
- Смотри, лейтенант, и любуйся, какая у нас одарённая молодёжь. Умельцы! Молоко на губах не обсохло, а они уже и плотники  и столяры. Если бы я ещё спросил, кто умеет варить кашу, так все бы вышли. Есть такие, кто обманывает? Лучше сразу вернитесь в строй, иначе проверю – накажу.
Капитан подошёл к вышедшим из строя, и  остановился перед рыжеволосым,
- Скажи мне, какие бывают лесоматериалы!
 Парень замялся,
- Ну, это, брёвна, дрова, доски разные.
- Допустим. Какие плотницкие работы ты  выполнял?
- Лес валил с батькой, дрова пилил.
- И колол, конечно?
- Да, да колол.
- Всё?
- Всё.
- Стать в строй! Останешься без моря. У кого ещё такие же навыки, как и у него? Лучше сразу вернитесь в строй, чтобы мне меньше времени тратить на проверку.
Большая группа призывников заняла место в строю вслед за рыжеволосым парнем.
- Вот это правильно, солдат должен быть честным, исполнительным и ответственным за свои слова и действия, -  капитан подошёл к стоящему рядом с Захаром парню, - Ответь мне на тот же вопрос. 
Парень бодро и громко стал перечислять,
- Тёс, доска, горбыль, брус, рейка. 
- Что умеешь делать?
- Умею строгать, пилить, распускать брёвна  на доски, молотком и стамеской могу работать, топором тесать могу.
- Хорошо. А, ты можешь что-то из того, что назвал он? - капитан ткнул Захара в грудь.
- Могу. Что за невидаль? Могу сруб срубить,  брёвна под чашу затёсывать могу, шипы нарезать и рамы вязать могу.
- Если и остальные умеют хотя бы часть того, что назвали они, это очень хорошо. Всем, кроме отобранных мной, разойтись! Умельцы, в две шеренги становись! Направо! За мной  шагом… марш!

Отобранных оказалось девятнадцать человек. От вокзала они прошли вслед за капитаном по путям к стоянке железнодорожных составов и подошли  к  паровозу с двумя, прицепленными к нему вагонами.  Один вагон был пассажирским, второй - товарным. В товарном вагоне, именуемом «теплушкой», освещённом керосиновыми лампами, были сооружены деревянные нары, стояла чугунная печурка и большой деревянный ящик с углём. Вокруг печурки, видимо вместо стола и стульев, стояли перевёрнутые деревянные ящики из под мыла. В эту «теплушку» и загрузились новобранцы.   
 
Через два часа паровоз подтащил вагоны к пассажирскому составу маршрута «Смоленск -  Москва», к которому их и прицепили.

Ехали в  сопровождении сержанта -  сверхсрочника,
- Скучать не дам, будете изучать устав и матчасть, то есть виды и устройство стрелкового оружия и гранат. Также, за время поездки вы обязаны  выучить наизусть устав и присягу, тексты у меня имеются. В дополнение поделюсь своими знаниями воинской службы. Кто выразит недовольство или неподчинение моим приказам получит наряд вне очереди и будет бегать за углём, водой и кипятком на каждой остановке, вместо того, чтобы пойти в буфет на вокзал. Злостные нарушители будут направлены на гауптвахту по прибытии в часть. В общем-то я добрый, не пугайтесь.

Окон в «теплушке» не было. Когда позволяла погода, раздвигали двери, и молодёжь с интересом смотрела на проплывающие мимо деревни, посёлки,  городишки, станции и полустанки. 

К вечеру поезд прибыл в Москву. Выходить из теплушки запретили. Воинские вагоны, вагон, где ехали офицеры и «теплушку», отцепили и долго перегоняли с места на место, в конце – концов, прицепив их к поезду, следовавшему в Омск. 

В Омске формировали воинский эшелон, в состав которого и вошли смоленские вагоны.

Рано утром следующего дня призывников построили и привели в военный гарнизон, где  объявили торжественное построение. Всех привели к присяге, при этом каждый наизусть произносил её слова. Всё же политрук на всякий случай стоял рядом, держа брошюрку с её текстом.
Особым сюрпризом для присягнувших было то, что всем выдали под расписку оружие: винтовки и по две  обоймы патронов.
Оружием новобранцы владели недолго, по возвращении к поезду приказано было сдать его на хранение в офицерский вагон под постоянную охрану часовых .

 После очередного приёма пищи новобранцев направили на погрузку товарных вагонов, которые были в составе воинского эшелона. Загружая вагоны, они удивлялись, - «Для чего воинской части столько лопат, топоров, пил,  носилок, столярного инструмента и такое количество, гвоздей, скоб  и стекла?»

Перед отправлением эшелона капитан построил новобранцев перед вагоном,
- Вы сейчас получите сухой паёк. Отнеситесь к нему экономно, неизвестно какое время мы будем в пути.
 Захар складывал полученные продукты в заплечный мешок, когда раздался голос командира, 
- Сергеев!  С вещами ко мне. 
Захар выпрыгнул из вагона и вытянулся перед капитаном в ожидании,
- Я слышал, у тебя был свой выездной рысак, поэтому думаю, в лошадях знаешь толк. Я прав?
- Да. С конями я в дружбе. Мой батя служил в кавалерии. Про коней много чего мне рассказывал. Я и верхом могу хорошо ездить.
- В седле не придётся ездить, а вот в одном вагоне с конями это да. К поезду прицепили вагон с лошадьми, перебирайся туда и следи за ними, корми, пои. Всё необходимое там имеется. Отвечаешь головой за каждого.
Захар обрадовался такому повороту дел и  такому ответственному заданию. Он залез внутрь вагона и  сразу почувствовал знакомый запах конюшни. Два вороных мерина, отгороженные жердью, находились в одном конце вагона, в другом было до потолка навалено сено.  Кроме этого в вагоне стояли два мешка с овсом, четыре ведра и валялось  несколько пустых ящиков. 
Лучшего нельзя было и ожидать. Захар соорудил из ящиков и сена постель рядом со стенкой вагона, чтобы через выпавший из доски сучок  можно было любоваться проплывающими мимо  пейзажами.
При длительных остановках, когда заправляли водой и углём паровоз или меняли его на другой, он заполнял водой вёдра, таская поочерёдно по паре в вагон.
Работа была знакомой и не сложной,  покормить коней раз в день овсом, вовремя попоить и подбрасывать по необходимости сено в ящики перед конями.
В основном Захар вдоволь отсыпался, завалившись на сене, что редко удавалось при жизни в деревне. Особенно не до сна было летом, когда приходилось трудиться с восхода до заката.

В Чите вагон с новобранцами и товарные вагоны с грузом и конями отцепили от воинского эшелона и неожиданно подцепили к пассажирскому поезду, идущему во Владивосток.

Во Владивостоке, долго не мешкая, новобранцев построили и с вещами направили пешим ходом в порт, где их ожидал сухогруз «Видный». После небольшого отдыха и приёма пищи их поставили под погрузку судна  строительными материалами, то и дело подвозимых на подводах и грузовиках.

Когда транспорт причалил к пристани в «Находке», и новобранцы вышли на палубу, им открылся прекрасный приморский пейзаж. Сопки в цветущих деревьях и кустарниках, спокойное лазурное море и песчаные пляжи вдоль берега – сказка, да и только. Особенно удивительным им  показалось море. Им, для которых Днепр в двадцать метров шириной был единственным из знакомых водоёмов.   Бескрайний водяной простор, уходящий  чуть ли ни в небо, воспринимался чем-то нереальным.

После недолгого завтрака начался аврал по разгрузке транспорта. Капитан приказал Захару вместе с  парой солдат, спуститься с конями на берег и раздобыть телегу и сбрую, написав на всякий случай записку для начальника порта. 

Выполнение задания не доставило Захару больших хлопот. Не прошли они сотни метров, как их остановил комендантский патруль. Офицер долго и внимательно проверял документы, прочитал записку и очень обрадовал Захара, указав на военные склады,
- Обратитесь туда, там помогут вашему делу.
Кладовщик, прочитав записку, не стал возражать и разрешил запрячь меринов в выбранную Захаром телегу.

Несколько дней занимались перевозкой грузов к месту строительства казарм в бывшем  военном гарнизоне.

Старые здания без присмотра и от времени разрушились, поэтому жить  пришлось в больших военных палатках на двадцать мест.

Первые дни устраивали быт, как могли в полевых условиях, а затем приступили к строительству. Всеми работами руководил военный инженер Зуев. В помощь из Владивостока прислали в сопровождении политрука взвод солдат. Кроме новобранцев в его составе были рядовые и младшие командиры, отслужившие ни один год. Стройка закипела. Тут-то и пригодились плотницкие навыки новобранцев, валили лес, тесали брёвна, ставили срубы, расчищали площадки для будущих зданий. 


               
                Глава одиннадцатая
                Невестка

Прошёл месяц, как Захара забрали на службу. Без него Елене всё труднее становилось переносить упрёки свекрови. 

Если смотреть поверхностно, отношение к ней в новой семье было в общем то добрым, особенно со стороны Григория. Однажды он подошёл к ней и показал связку ключей,
- Иди за мной.
Он подвёл её к кладовой и открыл замок,
- Батька с мамкой в Холм отправились за семенами, пробудут там долго.
Зайдя в кладовую, Григорий приподнял деревянную крышку одной из бочек с салом,
- Прошлогоднее, это нам не годится, -   
заглянул в другую бочку, -  Вот это то, что надо.
Григорий достал из-за пазухи краюху хлеба,

-Держи.
Вынул из кармана складной нож и отрезал от пластины сала большой кусок,
- Захар просил тебя подкармливать.  Ешь и с собой ещё возьмёшь.
- А, как узнают?
- Да не узнают. Тут его вона сколько, и не заметят даже.
- А, Дуська скажет. Она видела, как мы сюда пошли.
- Дуська? Только пусть попробует.

Елена долго мучилась, не решаясь обратиться к Григорию с просьбой, 
- Гриш, я ухожу от вас домой к мамке,  не могу я здесь боле. Понимаешь? Ну не могу, как в тюрьме живу. Понимаешь? Живу, света белого не вижу: огород, поле, хлев, огород, поле, хлев, а я ведь в театральный кружок ходила и в хоре пела. Не хочу постоянно ходить голодной, я что, не тружусь в полную силу? В последний раз больше батьки накосила. Если бы ни ты, давно бы ноги не держали. Ухожу. Поможешь? Мне б тачку какую, вещи перевезти.
- Понял. Помогу, конечно. Только жаль, что уходишь. Ты мне сразу понравилась. Вполне нормальная девка.
Так и сделали.

      Александра долго отчитывала Елену за неблагоразумный поступок, потому, что «нехорошо уходить от законного, данного богом мужа»,  но, видя решимость и упорство дочери, смирилась с этим,
- Живи уж, но придёт Захар со службы, что б вернулась к няму.

Пётр очень расстроился, узнав, что Елена вернулась к своим, 
- Нехорошо получается. Довели девку. Всё ты, Улька, со  своими упрёками да поучениями. 
Он с досады замахнулся на Ульяну.
- Я не причём. Я знала, что она не приживётся,  избалованная. Только знает, что толстеть, ест словно мужик.
- Так она и работает в полну силу. Не всякий мужик за ней угонится. Довели. Схожу, как ни то, попрошу вернуться. 
- Захару не вздумайте отписать, - обратился он уже ко всем.

Возвратившись в родной дом, Елена, словно в машине времени, вернулась в ту беззаботную интересную жизнь, в которой жила раньше. Она вновь стала посещать театральный кружок.  Участвовала в спектаклях, выступала в девичьем хоре и ездила вместе со всеми в агитационные поездки по району, словно не было свадьбы, мужа, свекрови. Захару не писала, не хотела расстраивать, а соврать не смогла бы.
Иногда после репетиция или спектакля её провожал Павел Аносов. В один из таких вечеров, прощаясь у калитки, он сказал, что передумал своё отношение к семье и предложил Елене развестись и выйти за него.
Елене он нравился, - «Умный, внимательный, культурный, интересно о многом рассказывает, симпатичный,  стройный, высокого роста, не то что Захар, который больше молчит, чем говорит, и ростом ниже». Она вспомнила неуклюжие ласки Захара,
-  И где же мы будем жить, если я соглашусь? У  вас полна горница людей, да и нет у вас в вашей избушке горницы. На сундуке спать будем? Но мне кажется, даже сундук уже занят.
- Свой дом построим, а пока можно и у тебя. Думаю, найдётся угол.
- Угол-то найдётся, но что скажет мамка? Она меня убьёт, если я только заикнусь о разводе, а уж о свадьбе лучше вообще не думать. Узнает, что за тебя выхожу, выгонит из дому. Не очень-то хорошего мнения она о тебе, несерьёзный ты, богохульник и живёшь не по-крестьянски, без усадьбы, без хозяйства.

Однажды, сгребая и укладывая в копны сено, на поляне в конце усадьбы, Елена, вроде как невзначай,  с напускным безразличием, решила проверить реакцию матери на предложение Павла,
- Мам, ты представляешь, секретарь наш комсомольский предложил мне развестись с Захаром и выйти за него.
- Безбожник, что от него ещё можно ожидать.
- Вообще-то он мне нравится больше, чем Захар… Может развестись…Не знаю, что и делать.
Александра прекратила грести,
- Ты что говоришь! Мужа несколько лет не можешь подождать! Ребёнка без отца оставить хочешь. Ишь, что удумала! Даже заикаться не смей!  Смотри, Ленка, прокляну. Что б больше ни ногой туда, хватит с девками хороводы водить. Брюхо уж торчит, а она туда же, в артистки. Всё запрещаю! И  запомни, ты мужняя жена. Забудь туда дорогу. Захару-то отписала, как ко мне вернулась?
Елена покачала головой.
- Отпиши. Была б я грамотная, то б Митеньке свому каждый день письма на фронт отправляла б, што б завтра же письмо было. Хороший человек страдает, а ты здесь хвостом крутишь. Откель у тебя только мысли-то такие? И девки твои, подружки,  артистки, что б в мой дом ни ногой. Видно нельзя с тобой без строгости. Был бы отец жив, всё было бы по-другому.

Елена не посмела ослушаться мать, и время до родов прошло в заботах по дому и по хозяйству. В  колхозе она не работала, так как Александра Щербакова отказалась туда вступать.
Когда начались схватки, Александра сама запрягла коня и отвезла Елену в Холм, в больницу. Роды прошли легко, и уже через два дня она с новорождённым, крупным мальчиком, была дома.  Материнского молока было вдоволь, и ребёнок рос крепким и здоровым.
В своём письме Захар попросил назвать сына Анатолием, Елене это имя понравилось.
В ожидании мужа со службы Елена вся окунулась в заботы о первенце.
Павел Аносов искал встреч, но она его всячески  избегала.
               
                Глава двенадцатая
                Солдатские будни

Строительные работы чередовались со строевой подготовкой, стрельбами и политзанятиями. Политрук показался Захару самым вредным из офицеров, который совершенно не терпел, когда ему перечили или задавали провокационные вопросы. За малейшие ошибки в понимании современной обстановки в мире или внутренней политики партии и правительства он направо и налево раздавал наряды вне очереди.

Захару и ещё нескольким новобранцам поручили выкопать траншеи под фундамент казармы. В этой группе особо выделялся среди других рядовой Тарас Малышко. Все предполагали, что это прозвище, оказалось - фамилия, которая совершенно не вязалось с внешностью. Его природные данные (рост более двух метров, вес под сто сорок килограммов, широкая кость и полное отсутствие  жира, сплошные мышцы) первое время заставляли относиться к нему с опаской. Совсем по-другому его воспринимали, узнав поближе. Малышко оказался безобидным, безграничной доброты человеком. Когда его спрашивали, откуда ты такой здоровый появился, он смущался и виновато, будто оправдываясь, каждый раз говорил: - «Из Одессы. В отца я, он грузчик в порту. Сила у меня от работы. Помогал корабли загружать, вот и набрался силушки. Но с отцом не сравнюсь, куда там, он что Поддубный, а может и здоровее его будет».
Поэтому из-за его мягкотелости и неумения командовать взводный назначил Захара, чему Малышко был очень рад.
Работа спорилась. Когда попадались участки с примесью камней, то их передавали Тарасу. Взяв  двадцатикилограммовый лом он играючи разбивал твёрдую землю и, усевшись на край траншеи, отдыхал, ожидая работу потяжелее. Если кто-то укорял его в безделье, отвечал: - «Что я баба что ли лопатой землю копать словно в огороде». На него не обижались. Всех устраивал такой порядок вещей.

Разбив очередной попавшийся камень и выбросив осколки из траншеи, Тарас попросил разрешения у Захара и пошёл к ручью попить воды.  Напившись, прилёг на травку и заснул.

Работы приостановились, когда под лопатами раздался металлический звон. Солдаты обкопали вокруг, и их взгляду предстал якорь весом не менее полтонны. Расширив траншею, они вчетвером  опустились в неё и, ухватившись за якорь, попытались приподнять, но не смогли даже  пошевелить. Якорь словно прирос к земле. К удаче не привела ни одна из попыток, то ли из-за слабости бойцов, то ли из-за неудобства.
- Подождём Малышко, что зря мучиться. Покурите пока, - Захар стал ножом очищать от нароста грязи место на якоре, где виднелось что то похожее на надпись. Он не ошибся, выпуклыми старославянскими буквами было написано: «Св. Пётр».
Выкурили по нескольку самокруток махорки,  но Тарас всё не шёл.  Несколько раз приступали они к работе, но безуспешно. В конец измучившись, просушив на солнце пропитанные потом гимнастёрки и нательные рубахи, так и не дождавшись товарища, ругая его, пошли на ужин.
- Если придём, а он уже кашу трескает, доложу взводному.
- Правильно, Захар, ежели подвёл нас – отвечай, - поддержал один из солдат.

Тарас объявился только к отбою,
- Простите, мужики, задремал я, пригрелся на солнце.
Не произнеся больше ни слова, он завалился на кровать и засопел.

Когда утром пришли на строительную площадку, якорь уже лежал рядом с траншеей. 
- Считайте, что сегодняшнюю норму я уже выполнил, но с вас с каждого по недельному сухому пайку.
Солдаты оторопели, не зная, что ответить Тарасу.
- Пошутил я, - и добродушная улыбка расцвела на его лице.

Взводный оценил работу Малышко,
- Ну, ты, и Богатырь. Прямо Илья Муромец.   Награждаю тебя недельным  сухим пайком и прикажу повару до конца месяца накладывать тебе двойную порцию. Объявляю тебе благодарность.
Тарас вытянулся по струнке,
- Служу Красной Армии и Трудовому Народу.
После команды «Вольно» продолжил,
 - Товарищ лейтенант, Вы сказали до конца месяца.  Сегодня же тридцать первое августа, последний день.
- Правильно. 
Все засмеялись.

- Смеётесь. Я может здесь ни разу не наедался досыта. Вы хиляки, а меня с собой равняете.
Взводный нагнулся над якорем. Поводил пальцем по буквам,
- Столько лет пролежал в земле, а надпись сохранилась. Только представьте себе - якорь это послание нам из прошлого. Давным-давно к берегам штормом прибило и разбило корабль древних мореплавателей. Волны расшвыряли обломки корабля, и только якорь остался лежать на дне вблизи берега. Выжившие матросы похоронили погибших товарищей здесь наверху сопки и поставили на могиле вместо памятника якорь.  А, может быть, всё было совсем не так. В любом случае это важная находка. Мы его очистим и поставим перед казармой. Это будет первый памятник на этой земле. Насчёт тебя рядовой Малышко я договорюсь с командованием  об усилении твоего питания. Обрадую, завтра воскресенье, не работаем, всем увольнительная на весь день.

Когда взводный ушёл, Тарас задрал к верху нос,
- В такой знаменательный для меня день разрешаю перекур вне очереди.
За куреньем продолжили разговор о еде. Вспоминали о простой домашней пище, от которой сейчас не отказались бы. О пышных домашних блинах и пирогах, о топлёном молоке и яичнице с салом, о грушах и яблоках из своего сада.
- Я вам байку расскажу, - Тарас сел на якорь,    - Пишет парубок письмо домой со службы: «Дорогая ненько, мамка значит, как же я скучаю по нашему дому, по селу и родным, а особенно по нашему саду. Закрою глаза и вижу: яблони сплошь в яблоках, а они такие крупные зрелые, золотистые, ароматные. Будешь собирать мне посылку пришли яблок.  Задумался и приписал: знаешь, ненько, выкинь ты эти яблоки и положи лучше сало».
- Это письмо случайно не ты писал? – Захар положил руку на плечо Тарасу.
-  А может и я.
- Раз такое дело, порадую тебя сегодня салом, домашним, с чесночком. И вам товарищи солдатики, отрежу уж по кусочку, я не жадный.

Воскресный день выдался солнечным и безветренным. Захар и его товарищи по работе  решили провести день вместе и посвятить его обследованию окрестностей. Знакомой уже дорогой они направились к пристани. Порт и прилегающая территория были заняты всевозможными  постройками, растянувшимися по берегу на несколько сот метров. Старые и вновь построенные здания стояли вперемешку без какой-либо организации и планировки. Выше по берегу стояли жилые бараки и избы. У причала шёл монтаж  большого портового крана. Даже в выходной день вокруг кипела работа.
К причалу была пришвартована баржа с высокими бортами. Её размеры поразили новобранцев из Смоленщины, море и океанские корабли они видели впервые. Наблюдая восхищение товарищей, Тарас отметил,
- К нам в Одессу, бывает, огромней этого корабли приходят.

С баржи на пристань спускался широкий трап. Вдоль баржи выстроилась цепь солдат с винтовками. Некоторые держали на поводках собак,  которые, не переставая, злобно лаяли и рвались в сторону заключённых, спускавшихся по трапу. Заключённых построили в колонну и повели вдоль берега вглубь бухты.
- На лесоповал.  Теперь пойдёт работа, только успевай шевелиться, - прохожий в матросском бушлате измерил взглядом Тараса, - Вы, что не конвоиры? 
- Какие ещё конвоиры, - произнёс Тарас, глядя сверху вниз на мужчину, - Мы солдаты  Красной Армии.
- Где же ваша часть располагается, солдаты  Красной Армии?
- А вот это уж не ваше дело. Военная тайна. Понятно. Мы выполняем важное государственное задание, - с серьёзным видом заявил Захар, показывая, что он старший среди солдат.
- Важное задание? Эх, ты, конспиратор. Я мог и не спрашивать. По вашей совсем новенькой форме понял, что вы из новобранцев, которых направили на строительство военного городка. А насчёт военной тайны вы правильно мыслите. Обстановка на Дальнем Востоке не простая. Японцы опять на нас зуб точат, но это им не при царе, получат своё, если сунутся.
- Вы нам ни подскажите, есть ли здесь магазин? – Захар прервал мужчину, чувствуя, если мужчину не остановить, то разговор будет продолжаться бесконечно.
- Есть и магазин, и медпункт, и почтовое отделение, и две столовые, - мужчина показал на,  видневшуюся среди домов, чёрную крышу, - Это и есть магазин. А, вы значит, как я понимаю, в увольнении. Значит, справно исполняете службу.  Прощайте. Лёгкой вам службы, - и мужчина пошёл по своим делам, продолжая говорить, но уже было не разобрать о чём.

Магазин оказался открытым, не смотря на выходной день. Над входом висела вывеска, «Продмаг», написанная неровными буквами. При этом буквы «П», «м» и «г» были печатные, а остальные прописные. В рамке у двери висело объявление, написанное таким же неровным почерком: «В тёмное время суток магазин не работает по причине отсутствия освещения и керосина».

Внутри оказалось полным полно покупателей. Очередь продвигалась очень медленно, поэтому предоставлялась возможность узнать  новости из местной жизни: «Намечено строить рыбзавод и небольшую электростанцию. Назначен новый  комендант порта - бывший комиссар полка. Скоро всех направят на заготовку рыбы и мяса к зиме».
Женщина, стоящая в очереди обратила внимание на вошедших солдат,
- Мужики, пропусти ли бы ребят. Им нельзя время в очереди тратить, командир не простит  опоздания.
Очередь расступилась и пропустила солдат к прилавку. Продавщица полная краснощёкая женщина средних лет ловко сворачивала из нарезанной серой бумаги кульки, складывая туда то,  что просили солдаты. Взвесив, она быстро гоняла туда-сюда косточки счёт, скорее для вида, чем для счёта. В  основном всё прикидывалось или пересчитывалось в уме, - «Примерно правильно. Что ещё вам надо».

Цены на продукты были намного выше, чем в магазине в Глушково.
«Не разгуляешься. Надо экономить», - решил Захар.     Купили в основном сладости.  Захар купил карамель, подушечки с начинкой. Они были хотя и слипшиеся, но вкусные. Тарас купил пачку папирос «Прибой». Выйдя из магазина, он  демонстративно достал папиросу, смял особым способом её бумажную гильзу, прикурил и стал, наслаждаясь, пускать кольца дыма,   
- Это вам не махра.

Они шли вдоль берега, любуясь окружающей  приморской природой. Для всех кроме Тараса всё было вновь: сопки, море, широченный пляж  и стаи крупных кричащих чаек.
- У нас в Одессе море лучше и пляж красивее и чище, а чайки прямо из рук рыбу хватают, - Тарас опустил руку в воду, - У нас в это время вода намного теплее.
Пляж был усыпан выброшенными волнами корнями и ветвями деревьев, пучками морской травы и большим количеством ракушек. Особый интерес вызвали огромные разнообразной формы раковины, сверкающие внутри перламутром.
Один из парней поднял большую ракушку,
- Собрать да отправить в деревню. Какая красотища. Их даже вместо посуды можно пользовать. Смотрите, - и он поднял ещё одну похожую на тарелку.
- Возьму. Попрошу повара класть мне в неё кашу, во все позавидуют. Как думаешь, Захар, стоит взять? 
- Не по уставу это. Не разрешат, - Захар тоже поднял ракушку и стал вертеть, разглядывая на ней, словно кем- то специально нарисованные узоры,
- Возьму. Уберу в тумбочку и буду в неё складывать нитки, иголки и прочую мелочь.
Идея пришлась по душе, и все медленно шли  глядя под ноги, чтобы не пропустить раковину, какая красивее других. Найдя, поднимали, радостно восклицая, а потом выбрасывали, обнаружив ещё  красивее.
За этим занятием они не заметили, как вышли на выступающую в море оконечность полуострова. Перед их глазами предстал во всём своём величии Тихий океан. Вернее часть его - Охотское море. Бескрайнее водное пространство словно уходило вверх, сливаясь с небом, и  казалось, море вот-вот опрокинется и выплеснется всей своей мощью на берег. С севера дул прохладный ветерок, вызывая небольшие волны, которые катились вдоль берег шевеля своим краем разноцветную гальку.

- Что, если мы поднимемся вон на ту гору и посмотрим сверху, может быть, другой берег увидим?
- Нет такой горы, Захар, чтобы увидеть тот берег, - и с видом знатока Тарас добавил, - Если только остров какой-нибудь. Подняться, конечно, можно. Интересно, что там наверху.

Сначала решили искупаться. Выбрали чистое песчаное место, которое на некотором расстоянии от воды переходило в полосу гладких, отполированных волнами камней. На них и расположились,  раздевшись догола, кто тут может их видеть.
В воду заходили медленно, предварительно побрызгав ею на себя. Она оказалась холодной и хорошо освежала и бодрила. Хотя деревенская молодёжь, живущая у реки, умела плавать, на  глубину заплывать не стала. Барахтались у берега, всё- таки  место незнакомое мало ли что.
- Нет, я всё-таки сплаваю, - решил покрасоваться перед товарищами Тарас.
Он несколько раз сплавал метров за тридцать от берега, потом вышел, разбежался и плюхнулся в воду, обдав купающихся водопадом брызг, и скрылся под водой. Все несколько минут напряжённо ждали. И тут вместо Тараса из воды показалась большая голова без ушей, покрытая гладкой блестящей на солнце шерстью, с выпуклыми глазами и усатой мордой и стала с  любопытством смотреть на людей. Через мгновение новобранцы были уже на берегу, отбежав подальше от воды.
Тарас вынырнул и, развернувшись в сторону берега, увидел животное, которое, громко фыркая, покачивалось на волнах прямо перед ним.
Дикий крик Тараса отозвался эхом по окрестностям. Он, что было мочи, заработал руками и ногами, уплывая подальше от страшного зверя, но сообразив, что удаляется от берега, сделал полукруг и выскочил на сушу.
Животное при крике Тараса скрылось под водой. На мгновенье показалось метрах в ста и больше не появлялось.
- Вы видели? Нет, вы видели? - Тарас возбуждённо жестикулировал, - Всё, я боле здесь и на шаг в воду не зайду. Страх небесный. Что это за чудище с усами.  На сома не похож, сомов я видал. Одного на сто кило вытащили и то не такой страшный был. Чего только тут ни водится. Надо было у мужика поспрашивать.
Все невольно посмотрели в сторону моря. Словно в ответ на его слова не так далеко от берега из воды поднялся фонтан воды, а затем огромный плавник хлестнул по воде с такой силой что звук, долетев до них, прогремел в ушах, словно винтовочный выстрел.
- Хорош зверюга. Далеко был, а то сожрал бы меня, - Тарас быстро собрал в охапку одежду, - Вы как хотите, а я наверх.
Отойдя подальше, оделись и стали подниматься на высокий берег. 
На их счастье в гору вела еле заметная тропа, иначе бы они не смогли пройти через покрывающие склон заросли колючего кустарника. 
Изрядно попотев, поднялись на сопку. Вершина оказалась плоской и свободной от деревьев и кустарника. Перед ними открылся замечательный вид на море.  Первое, что заметили новобранцы, это столбик с прибитой к нему доской с надписью: «СССР». Ниже на дощечке поменьше прочитали: «Пограничный пост. Запретная зона. Проход запрещён».
 Посреди поляны находился бревенчатый барак. Рядом с ним стояла высокая смотровая вышка тоже сооружённая из брёвен. На ней Захар разглядел пограничника. Когда тот отвёл от глаз бинокль, Захар, привлекая его внимание, помахал рукой. Заметив нарушителей, пограничник тут же  приложил к плечу винтовку и выстрелил в воздух. Из барака выбежали три солдата с винтовками наперевес в сопровождении командира с наганом в руке. Солдаты остановились поодаль, направив на непрошеных гостей стволы винтовок. Командир, сержант, по виду сверхсрочник, подошёл, убирая на ходу наган в кобуру,
- Вы грамотные? Читали что написано? Вот арестую вас до выяснения. Кто такие?
- Так мы со строительства военного городка,  работаем там и служим, - ответил за всех Захар, - Мы в увольнении. Гуляем, знакомимся с новым местом службы. Читали, конечно, но подумали, нас это не касается.
- Предъявите солдатские книжки.
Захар собрал документы и передал сержанту. Пограничник долго и внимательно изучал документы, иногда строго вглядываясь в лица солдат.
- Всё в порядке. Можете быть свободны, - и он протянул документы Захару, - А ты значит старший. Хорошие у тебя солдаты, особенно этот, - сержант посмотрел на Малышко, - Нам такой, ой как пригодился бы, и вышки не надо с его ростом, - произнёс он, добродушно улыбаясь, и продолжил вполне  серьёзно, обращаясь к Тарасу, - Хочешь к нам в пограничники? Настоящая служба, это тебе не стройка.
- Не, я с ребятами. Мы все с одного призыва и земляки можно сказать. Я с ребятами.
- Товарищ старший сержант, можно вопрос? -   Захар приложил руку к пилотке, -  Мы от вас сможем пройти напрямую по лесу к порту.
- Почему не сможете? Сможете.
Сержант указал на прогалину среди кустов, - Там  медвежья тропа, лучшей дороги не найти.
- И что медведи действительно по ней ходят?
- Ходят. Вы, если встретите, кричите во всю силу, как только можете. Медведи шума бояться. Убежит, может быть.
Захар в душе засомневался, - «Идти по тропе опасно. Лучше уж по берегу», - но не захотел показаться  трусом и не проронил ни слова.
- А я могу спросить?
Сержанту было интересно, что скажет этот гигант насчёт медведя.
- Спрашивай.
- Товарищ старший сержант, что за чудище мы видели в половине километра от берега, то ли рыба, то ли зверь такой огромный? 
- Это кит молодой ещё, отбился от стаи, несколько дней уже вдоль берега плавает. А вот когда лосось идёт на нерест, здесь в устье реки собирается больше двадцати китов, гиганты так гиганты.
- Так, они проглотят и не заметят, а я купался. Правильно  говориться, не знаешь броду, не лезь в воду.
- Нет. Они для людей не опасны, не было случаев таких, шлюпки, правда, переворачивали, это было.
- Я был в воде, когда ещё одна зверюга рядом вынырнула. Вся морда в усах, глаза выпучила и фыркает, как лошадь. Перепугала до смерти.
- Это сивуч. Вот этот зверь при плохом  настроении может и укусить. Или, если приблизишься к матке с детёнышем, то берегись. Когда самцы дерутся, тоже лучше не подходи, порвут.

Только лишь Захар и товарищи сделали несколько шагов в сторону тропы, как оттуда выскочили две лайки в компании с медвежонком.  Все замерли в ожидании. Собаки, подбежав, с лаем накинулись на Тараса, но были остановлены окриком сержанта. Прекратив лаять они  стали обнюхивать пришлых. Медвежонок подошёл к Захару и, вытянув морду, стал нюхать воздух, двигая ноздрями. Затем поднялся на задние лапы, тыча  мордой в карман галифе. Захар вспомнил про конфеты, достал оставшиеся и вытряхнул из кулька на землю. Медвежонок с удовольствием стал угощаться, рыча на собак, пытавшихся воспользоваться случаем, чтобы полакомиться. То же самое проделали все остальные, опустошив свои карманы, и с удовольствием наблюдали за животными. Закончив трапезу, медвежонок и собаки уже с полным безразличием к людям отбежали и легли в тень у стены барака.
Сержант рассказал, как нашли этого медвежонка в тайге совсем обессиленного и потом выкармливали из бутылочки сладким чаем да разведённой в воде сгущёнкой, пока он ни начал есть вместе с собаками.
 
Тропа оказалась вполне подходящей, можно было идти,  почти не пригибаясь. Только Малышко, чтобы лишний раз не наклоняться, иногда обламывал ветки, которые ему мешали.

Придя в порт, вновь пошли к магазину, но он оказался на замке. На крыльце сидел пожилой мужчина. Рядом на газете лежала внушительная горка вяленой воблы. Купили у него по рыбине и, на ходу  жуя её, не заметили, как дошли до части, успев как раз к вечернему построению. После отбоя, лёжа в кроватях, новобранцы долго не могли уснуть, столь значительно было всё, что они увидели и услышали в этот день.

Жизнь и служба проходила своим чередом без особенных событий. Почти половину солдат, в том числе и Захара, перевели на строительство метеостанции.

После трудового дня в свободное от службы время Захар любил, пройдя пару километров до берега моря, сидеть на завалившемся дереве и смотреть на залив.
Каждый раз вид был иным.
Если безоблачное небо покрывалось  тучами, и усиливался ветер, то совершенно спокойное море, вдруг, превращалось в бурное. Оно бросало на берег огромные пенящиеся волны, шум от которых был слышен за километры.
Иногда пустынное море заполнялось снующими туда-сюда судами.   

Однажды, когда он в очередной раз пришёл на берег, перед ним открылось удивительное зрелище. Огромные киты, несколько штук, точно пересчитать было невозможно, но не менее десятка, поочерёдно появлялись на поверхности, выпуская фонтаны воды. То два,  то три, они поднимались над волнами, разбрасывая по сторонам словно щепки, плавающие в бухте брёвна, которые не смогли перехватить сплавщики в устье реки, у лесопилки.
Захару невольно вспомнился родной дом,  - «Жаль, наши не видят. Обязательно вытащу их сюда. Такое зрелище. Эх, видели бы деревенские,  видела бы Лена. Если всё будет хорошо, привезу её сюда, пусть подивится».

Уже на следующий день поступил приказ, и весь гарнизон на том же сухогрузе перевезли из Находки во Владивосток, где в устье Амура пересадили на речные суда и направили к месту  строительства укреплений.

Работы проводились спешно, в связи с осложнением внешней политической обстановки и возможностью возникновения военного конфликта с Японией в Монголии.



                Глава тринадцатая
                Демобилизация

Когда Захар получил телеграмму: «Родился сын, ждём твоего скорейшего возвращения. Елена», до окончания  срока службы оставался почти год. Захар явился к командиру и, показав телеграмму, обратился с просьбой об кратковременном отпуске.
- Какой ещё кратковременный отпуск? До дома две недели, обратно две недели, да дома, трёх дней мало, это, как минимум, ещё неделя. Обратись к политруку может он что -то посоветует, - и, когда Захар, отдав честь, чётко развернулся, собираясь уйти, командир части добавил, - Сочувствую Вам, но ни чем не могу помочь, не имею права отпускать солдата из части в такое тревожное время.

Политрук внимательно выслушав Захара,  посочувствовал,
-  Вам, рядовой Сергеев, совсем немного осталось послужить, но я всё же попробую обратиться к командованию с рапортом о Вашей досрочной демобилизации.
Через пару дней, во время утренней физзарядки на площадке перед казармой, к Захару  подошёл дежурный по части, 
- Рядовой Сергеев, срочно в  медпункт.
Захар попытался уточнить,
- Могу я перед этим зайти в казарму, одеться.
- Так иди,  всё равно придётся раздеваться.
Захар вошёл в кабинет военврача, 
- Товарищ военврач, рядовой Сергеев прибыл по вашему приказанию.
- Сергеев?.. Сергеев?.. Вот, что Сергеев,  политрук сказал, что ты при нагрузках очень задыхаешься, и попросил тебя осмотреть. Задыхаешься?
- Нет вроде. Не замечал. Как все.
- А, я вот даже сейчас заметил, что ты  задыхался, когда вошёл в мой кабинет.
- Это после зарядки. И потом бежал.
- Постороннему взгляду заметнее задыхаешься или нет, тем более врачу.
- Поэтому, запомни и заруби себе на носу - задыхаешься!
Доктор долго его прослушивал, простукивал мял живот, опять простукивал и прослушивал, заставил отжаться от пола, сколько может. Захар отжался двадцать восемь раз, слегка вспотев. Военврач протёр его полотенцем и снова стал обследовать.
- Одевайся. «Не задыхаюсь». У тебя парень врождённый порок сердца. Тебе физические нагрузки противопоказаны. Потом, когда-нибудь,  медицина сможет устранять этот дефект, но пока большие нагрузки противопоказаны. Завтра на военную медицинскую комиссию к десяти утра.
Комиссия состояла из военврача, медицинской сестры, командира части и политрука.
Военврач зачитал медицинское заключение. Командир части спросил у присутствующих, какие будут предложения.
Заявление сделал только политрук,
- Комиссовать. Не хватало нам ЧП в  части со смертельным исходом. Комиссовать.
- Прошу голосовать, - и командир части первый поднял руку.
Все проголосовали «за».
- Рядовой Сергеев, Военная медицинская комиссия принимает решение комиссовать Вас по состоянию здоровья, с прохождением ежегодного обследования по месту воинского учёта. Вы признаны негодным к воинской службе в мирное время, а в военное время годным к нестроевой службе. Всё.
- Завтра оформляйся солдат и удачи в личной жизни, - добавил после слов командира части политрук, незаметно подмигнув Захару.

На следующий день, ещё до подъёма Захара  растолкал дневальный,
- Вставай, старшина зовёт.

В первую очередь зашли в оружейную комнату. Старшина проверил на месте ли записанная за Захаром винтовка и повёл его в каптёрку, переодевайся,
-  Стыдно явиться к молодой жене в таком виде. Выбирай.
Когда Захар переоделся в новую форму и натянул новые пахнущие дёгтем сапоги, старшина оглядел его с ног до головы,
- Полный порядок. Иди в канцелярию, оформляйся, потом в столовую, тебя там покормят вне очереди.

У двери канцелярии пришлось ожидать несколько часов, но Захар не переживал, главное он скоро будет дома.

Начальник финансового отдела, майор, выдав денежное довольствие, сделал отметку в солдатской книжке о выбытии и выдал справку на бесплатный проезд до места жительства, с указанием маршрута и видов транспорта.  В конце строки последним стояло слово «гужевой».
- И ещё, политрук просил вручить, он сам в отъезде, - и майор протянул удостоверение и значок: «Отличник боевой и политической подготовки», -  Повесь на грудь, солидней будет, - и крепко пожал Захару руку, - Прощай, рядовой Захар Сергеев.
 
Захар ехал домой в общем вагоне поезда «Владивосток – Москва». Вагон был переполнен, и спать приходилось сидя,

На третьи сутки поездки к нему подошёл пожилой проводник,
-  Бери свои вещи, солдат, пойдём, попробую тебя устроить, что мучиться-то. Пойдём.
Они прошли несколько вагонов и за рестораном оказались в вагоне с купе. Проводник поговорил со своим коллегой и обрисовал ситуацию.            
- А, что мне за это будет?
- Что с него взять? Только моя и его благодарность. Пожалей парня, столько ещё ночей мучиться до самой Москвы.
- Ладно, устрою. Пойдём, служивый.
Проводник открыл ключом одно из купе,
- Деньги-то имеются, за бельё заплатить?
- Есть немного.
Через минуту он принёс комплект белья,
- Матрас и подушка наверху, стели, а я чайку принесу. К чаю что надо? У меня есть печенье, булочки, конфеты шоколадные.
- У меня сухой паёк.
- Как знаешь.

Уже через полчаса Захар, напившись горячего чая, крепко спал, наверняка видя хорошие сны.
Под стук колёс в одиночестве он отсыпался за всё время службы.
 
До Читы к нему в купе  так никого и не вселили. Когда поезд приближался к Чите, проводник открыл дверь,
- Вставай и собери постель, смотай. Может быть, какой пассажир будет, а то и несколько, если не повезёт. Если хотя бы одно местечко останется свободным, будешь и дальше здесь ехать. В случае чего, у меня в купе устроишься, по очереди спать будем. Давай шевелись, подъезжаем.
Захар оделся, собрал постель и стал, глядя в окно, ждать остановки поезда.

Стоянка была долгой. Он вышел на перрон и стал прогуливаться вдоль поезда.
- Дяденька, возьмите котика, - маленькая девочка умоляюще смотрела на него, прижав к груди котёнка, - Родители не разрешают держать его дома, а на улице он погибнет, он ещё маленький. Возьмите, дяденька, он умненький и не царапается.
- Красивый, - Захар погладил котёнка.
Тот, вроде как с любопытством посмотрел на человека, который его погладил и мяукнул.
- Тоже просит, - Захар взял котёнка за лапку, - Ну, и лапище, прямо как у взрослого кота. Давай знакомиться, я - Захар.
Девочка улыбнулась,
- Он не разговаривает, это же котёнок, только мяукает. Он без имени, просто котёнок.
- Раз так просите, придётся взять. У меня сын родился, будет ему подарок. Держи, - Захар протянул девочке гривенник, - Конфет купишь. Ну, прощайся со своим товаром.
Девочка поцеловала котёнка в мордочку и, вытирая то одной то другой рукой глаза от слёз,  пошла к выходу с перрона.

В привокзальном буфете Захар заплатил за стакан молока и котлету и стоял, раздумывая, как он это всё понесёт в купе. Буфетчица, видя в его руках котёнка, ничего не говоря, перелила молоко в бутылку из-под лимонада и перед тем, как завернуть котлету в бумагу, отрезала и добавила к ней кусочек варёной колбасы,
- Кошки её любят. Налить полную бутылку молока?
- Да, налейте. Большое Вам спасибо.
Захар хотел уйти, но буфетчица остановила его. Она нагнулась за стойку и достала небольшую картонную коробку,
- Держи. Хороший домик получится для твоего зверя.

По вокзалу объявили об отправлении поезда.  Купе оставалось свободным. Но радость Захара оказалась преждевременной. Поезд уже начал медленно набирать скорость, когда дверь резко отодвинулась, и в купе вошёл молодой лейтенант невысокого роста, с чемоданом в руке. 
- Фу, чуть не опоздал, засиделся в ресторане.
Он явно был навеселе.
- Ну, что, солдат, будем знакомиться? Лейтенант бронетанковых войск, замечу, командир танка, Василий Курсаков.
Захар встал по стойке смирно.
- Рядовой Сергеев.
- Да, ты сиди, что вскочил, не на службе. Зовут как?
- Захар.
- Захар, а меня Василий. Зови просто Вася, мы с тобой, можно сказать, ровесники.
- Я не могу, неудобно как-то Вас так называть, товарищ лейтенант.
- Ну, хозяин барин, как говориться.
Он раскрыл чемодан и поставил на стол бутылку водки, затем, подстелив газету, выложил батон копчёной колбасы и булку пшеничного хлеба.
Только сейчас Захар почувствовал, как голоден.  Взяв с полки вещмешок, достал сухари и банку свиной тушёнки.
- Убери свои запасы. У меня и на двоих хватит.  И потом, обедать  я буду в вагоне ресторане. Убери, - и он извлёк из чемодана пару банок рыбных консервов и несколько плавленых сырков.
Без особого труда вскрыв складным ножом Захара  консервы, лейтенант крупно нарезал колбасу и хлеб,  отбив ножом сургуч с горлышка открыл бутылку водки.
- Захар, сбегай-ка, возьми пару стаканов у проводника.
Но идти Захару не пришлось, проводник сам открыл дверь купе,
- Не желаете ли чаю?
- Чаю не нужно. Принеси нам пару стаканчиков не из горла же нам пить, - лейтенант постучал ножом по бутылке, - Хочешь, присоединяйся к нам.
- Нет, я на работе, не положено.
Лейтенант налил по полстакана,
- Ну, что, Захар, вздрогнем, - он поднял стакан, -  За знакомство. 
- Я вообще-то не пью.
- Что значит, не пью, тебе офицер предлагает с ним выпить, а ты «Не пью».
Стукнулись стаканами. Захар старался выпить водку до дна, но не смог. Всё же после тоста, произнесённого лейтенантом, пришлось допить. Через минуту, почувствовав тепло и расслабление по всему телу, стал, не стесняясь, с удовольствием уплетать колбасу с белым хлебом. Забыв о какой-либо скромности, через несколько минут уже сам разлил водку по стаканам. Закусывая консервами, положив кусочки рыбы на хлеб, почувствовал, что окончательно опьянел.
- Ещё по одной?
Захар покачал головой.
- Как знаешь, а я выпью. Думаешь, водки мало,  не сомневайся, у меня ещё есть. Да и ресторан рядом.
- Я уже пьяный и  голова кружится.
- За твоё окончание службы, - и лейтенант залпом выпил, закусив маленьким кусочком хлеба, предварительно его понюхав.
Так повторилось несколько раз. Его развезло, и он ударился в воспоминания. Язык заплетался, но он продолжал говорить и говорить.
Захар особо не вникал в его речь, да и не смог бы, если бы захотел вникнуть. Голова ничего не соображала, в ушах стоял шум и он еле-еле мог расслышать слова попутчика, только кивал после каждого словоизлияния лейтенанта.
- Знал бы ты, солдат, в каком опасном месте я служу, - он вылил остатки водки и выпил, не предлагая Захару, но в этот раз  немного закусив, - Меня, можно сказать, могли убить. Погиб бы,  если бы вовремя не сообразил, что делать. Знаешь, какая обстановка на границе с Японией? Нет, ты не знаешь. Служу у границы и поверь иногда от туда…  Догадываешься откуда?.. Стреляют… Многих ранили, одного солдата даже убили. Я не про то, мы с японцами сошлись на границе, можно сказать лоб в лоб, в любой момент может начаться война, и она начнётся. Огромное количество военной техники и войск собралось с двух сторон. Но это военная тайна, ты понимаешь, солдат, и об этом никому. Военная тайна. Я кажется уже говорил, что меня чуть ни убили. Дело было в Монголии, ещё до начала боевых действий, за месяц до того, как  мы стали помогать  нашим братьям монголам в войне с японцами. Наша танковая бригада располагалась рядом с линией фронта. Мы жили в палатках по двадцать человек в каждой. Танки, конечно, охранялись, а вот палатки нет. Просыпаюсь я перед рассветом, чтобы по нужде сходить, как вижу в палатку, прокатываются  под стенками один за другим японцы. Палатка-то без пола. Когда в их руках сверкнули ножи, я успел сообразить и, не создавая лишнего шума, сполз на землю и спрятался под кроватью. Думаю всё,  наступил мой конец. Но не догадались японцы проверить под кроватью, да и темновато ещё было. Это меня и спасло. 
- А, оружие вам не полагалось? - проявил интерес к рассказу Захар, пытаясь, как можно шире  открыть глаза, что получалось с трудом.
- Оружие? Оружие было, у кровати, в тумбочке наган лежал.  Что оружие, ну застрелил бы я одного,  двух, так остальные прикончили бы меня.
- Поднялась бы тревога, может быть, помощь подоспела бы.
- Вот именно, «может быть». Почти совсем рассвело, слышу, уползают японцы. Как только всё затихло, выглянул - никого. Наши лежат в кроватях все в крови. Не просыпаясь, смерть приняли. Схватил наган, выскочил, поднял тревогу, все патроны  выпустил. Пытались японцев догнать, но куда там их и след простыл.
«Трус. Мог бы спасти своих. Струсил, а строит из себя героя», - подумал Захар, но промолчал.
Лейтенант попытался налить водки, но бутылка оказалась пустой. Он махнул рукой,
- На сегодня хватит. Почему я спасся, а, потому что… Ты знаешь я какой, меня в части прозвали - «джигит». Потому, что я везде первый и на учениях и в бою буду первый. Мой танк всегда впереди летит.  Командир бригады так и говорит, - «Ты, джигит, нас точно когда-нибудь угробишь, и сам погибнешь». Нет, я не погибну, я хитрый. Я почему впереди лечу, а потому, что как только вражеская артиллерия начинает обстрел, нахожу низину и прячусь, пережидаю обстрел, а потом за нашими танками вдогонку. Догоню и опять впереди мчусь на виду у командира. Я хитрый. Ой, какой хитрый. Нет их теперь моих товарищей, и лейтенант залился пьяными слезами.

Захар и предположить не мог, сколько бы ещё могли продолжаться эти откровения, если бы ни очередная остановка поезда.

В купе вошли двое военных, по знакам отличия на воротнике Захар определил: артиллеристы,  капитан и старшина.
Увидев бутылку на столе и пьяные, обращённые к вошедшим глаза, капитан возмутился,
 - Что вы себе позволяете лейтенант при подчинённом! Какой показываете рядовому пример?  Стыдно! Офицер, а так непристойно  себя ведёте.
- Он не подчинённый, он демобилизованный, - попытался оправдаться лейтенант.
- Он-то демобилизованный, а вы на службе.
- Всё, понял, больше это не повторится, - танкист собрал всё со стола и убрал в чемодан. Попытался влезть на верхнюю полку, но не смог.
- Старшина, помогите лейтенанту Красной Армии.

На следующей большой станции в купе вошёл ещё один офицер, и Захару пришлось перебраться в купе к кондуктору.

В Москве, ожидая поезд на Смоленск,  Захар  прошёлся по окрестностям  вокзала. Полюбовался аркой с конями наверху и голыми рыцарями, стоящими у колонн, памятником Максиму Горькому.
Идя по улице, названой в честь писателя, заглядывал во все магазины и даже купил подарок Елене, духи Красная Москва, матери и сестре по гребёнке с узорами, отцу игральные карты, тёще красивую кружку, для Григория у него была припасена раковина.
Аккуратно  сложил подарки в вещевой мешок и заглянул в коробку, приподняв край прикрывающего её полотенца. Котёнок крепко спал, не обращая внимания на тряску и шум.
Купив в продмаге для него кусок колбасы, Захар вернулся на вокзал и расположился на перроне в ожидании посадки в поезд.

На станции Игоревская кроме Захара с поезда  никто не сошёл.
У вокзала было пустынно, ни машин, ни подвод, лишь несколько человек прошли мимо, спеша по своим делам.
 
В ожидании попутного транспорта минуло  несколько часов.
Захар нарезал мелкими кусочками колбасу и кормил котёнка, когда у вокзала остановилась упряжка. Лошадью управлял молодой человек, совсем ещё мальчик. Заметив солдата и узнав, что он едет домой, парнишка предложил подвезти его, куда скажет  и тут же спросил:
- Подаришь пилотку?
- Подарил бы, но не могу пока на учёт в военкомате ни встану. Маршрут такой: сначала в Холм к военкомату, потом домой в Филиппово. Хотя, нет, только к военкомату, хочу пройтись пешком.  Соскучился по родной земле.

Пока ехали, Захар рассказывал парню о службе, об океане, о страшных чудищах, которые живут в нём. Парень слушал, раскрыв рот, и поэтому очень расстроился, что так быстро доехали, хотя в пути были три часа.
Когда Захар вышел из военкомата парень ожидал его сидя в коляске,
- Может всё-таки до дома?
- Нет, я пешком дойду.
Захар снял пилотку и протянул парню.
- Ладно, уж, не надо, а то, как же ты покажешься перед своими в форме, но без пилотки, не красиво.
- Хороший ты парень. Как звать-то тебя? 
- Ванька Демченков я.
- Счастливо тебе добраться до дому, Ванька Демченков. Спасибо за помощь. Может, ещё свидимся, а пилотку сохраню для тебя, - и Захар бодро зашагал в сторону Днепра, наслаждаясь такими знакомыми и родными видами вокруг.
         


                Глава четырнадцатая
                Недолгое счастье

Каждый церковный праздник Александра  отмечала особо. И в этот день, в день Преображения Господня,  вся семья собралась за  столом. Все оделись в выходные платья, даже люлька с младенцем была покрыта кружевной накидкой, спасая его от назойливых мух. В горнице было чисто прибрано, вчера постарались дочери, на столе стоял самовар, и лежали баранки, на блюде возвышалась стопка блинов. Сервировку стола дополняла глиняная чашка с мёдом и стаканы в подстаканниках, оставшиеся от прежней жизни, совсем не принятst в деревенском обиходе.

Залаяла собака. Скрипнула дверь, и в сенях послышались чьи-то шаги. Дверь медленно открылась. На пороге появился Захар, возмужавший,  загорелый, в новой военной форме.
- Благополучия этому дому. Можно войти? Принимайте гостя.
Елена вскочила и подбежав к Захару обняла и поцеловала, отметив для себя, - «А, он симпатичный, такой представительный и  вовсе не ниже меня, такого же росту, как и я? Просто счастье иметь такого мужа».
Захар обнял её одной рукой, держа  в другой вещмешок. Когда поцелуи закончились, он развязал его,
- Я дома ещё не был, хотелось поскорее всех вас увидеть, - и Захар посмотрел на Елену, - Я тебе небольшой подарок привёз, духи  Красная Москва. Для Вас мама кружка, а Мише ракушка. Приложи к уху, услышишь, как шумит океан.
- Ой, правда шумит, - и Михаил попытался заглянуть внутрь раковины.
- А, мне такую, - как-то по детски расстроившись, Елена взглянула на Захара.
- Не переживай, Лен, у меня ещё есть, - он вынул из мешка погремушку и соску с голубым колечком, - Это для сынишки. Можно на него взглянуть?
Подошли к люльке. Елена откинула накидку,
- Вручай подарки. 
Захар аккуратно, чтобы не разбудить сынишку,  положил в люльку подарки.
- Недавно покормила, теперь долго будет спать. Может разбудить?
- Не, не тревожь.
На лоб младенца села муха. Он поморщился и зашевелил губами. Лена отогнала муху.
- Я накрою. Хорошо?
- Конечно, надо накрыть, - Захар сам накрыл  люльку, и долго, и тщательно расправлял накидку.
Елена смотрела на него, и её радости не было границ.
- У меня ещё кое-что имеется, - и Захар скрылся за дверью.
Вернулся с коробкой,
- Смотри, кто у меня здесь. Сын подрастёт, будет с ним играть.
- Ой, какой хорошенький, - Елена вытащила котёнка из коробки.
Подбежал Миша,
- Можно мне, можно мне подержать?
Он с нежностью прижал котёнка к себе,
- Дядя Захар, Можно он пока у нас поживёт?

- Миш, какой он тебе дядя. Я для тебя кто, тётя что ли?

- Об этом проси моего сынишку, Толю. Я не имею права распоряжаться его собственностью. Верно, Лен?
- Спросишь у него?.. Он ни одного слова не знает. Хотя бы сейчас, можно подержать?
- Не только подержать, но и покормить, - и Захар передал Михаилу остатки колбасы.

Усадив зятя, Александра принесла ещё один стакан и налила горячего настоянного на травах чая. По дому распространился приятный аромат от  липового цвета и мяты.
Захар медленно пил чай с баранкой, обдумывая с чего начать важный для него разговор. После третьего стакана он, наконец, произнёс:
- Лен, я за тобой пришёл. Мои будут рады нам.  Всё будет хорошо.
- Нет, Захар, даже не проси. В вашем доме  никогда не приживусь. Понимаешь, не лежит душа к вашему дому. Давай здесь жить. Нам отгородят угол в горнице. В летней пристройке можно пожить, если   печь сложить. До зимы далеко, время есть.
- Нехорошо получается. Что я дома скажу. Обидятся мои.

Александра молчала, стараясь не смущать молодых. Открыла Святое Евангелие и стала медленно водить пальцем по строчкам, шевеля губами.   
Захар продолжал уговоры:
- Может всё-таки, у нас пока поживём? Я обещаю построить избу, будем отдельно жить. Колхоз  усадьбу выделит, как демобилизованному, политрук сказал «обязаны». Быстро построимся, батька поможет,  Гриня, дядя Федот и твои братья не откажутся, потом и колхоз, думаю, в стороне не останется.

- Захар правильно решил, - не выдержала Александра, -Иди. Ленка, к мужу, Потерпишь, Бог терпел и нам велел. А от гордыни своей избавляйся, это самый страшный грех. Братьям скажу,   помогут. Построитесь и заживёте в мире да согласии.
- Хорошо, согласна. Только не так сразу, собраться надо. 
Но Александра скомандовала:
- Нечего тянуть. Что забудешь, потом заберёшь. Иди, Захар, к нашему председателю, за подводой, скажешь Александра Щербакова просит, он меня уважает, часто колхозу помогаю.

Ульяна, Пётр и Дуся готовились ко сну, когда у ворот заржала лошадь.
Собака залилась громким лаем, но вдруг затихла.
- Ни вжель Гриня приехал? - не успела Ульяна накинуть платок, как дверь открылась, и вошёл Захар, а за ним и Елена с ребёнком на руках.
- Примите на жительство семью героя - дальневосточника? - Захар обнял мать.   
У Ульяны подкосились ноги, но Пётр вовремя её подхватил за локоть.
- Слава Богу. Всё образовалось, слава Богу, -  Ульяна заплакала и, вытерши уголком платка слёзы, поспешила обнять Елену, - Ты, Ленка, прости меня, не со зла я так с тобой, характер такой, не бращай вниманья, не бяри близка к серцу. Прости… Нутка, показывайте свое избритение.
Пётр отвернул уголок одеяльца, 
- Поднеси-ка внука к свету.
- И я хочу посмотреть, - Дуся присоединилась к отцу с матерью и тоже  склонилась над маленьким Толей, которого Елена положила на кровать , распахнув одеяльце.
- Щербак, вылитый Щербак. Ничего, Щербак стоящий человек был. Неплохо, если наш внук  таким же будет. Верно, Уля? 
- Рот Захаров, - запротестовала Дуся.
- Не спорьте со мной. Щербак.
- Разве счас разглядишь. Дайтя подрасти, тада и увидятя в каго он, - Ульяна взяла ребёнка на руки. 
- Петь, а люлька-то. Люлька нужна. Дуня бяги к Маньке, у ей была, нядавно совсем сваво перястали качать.
- Не надо к Маньке, - остановил Дусю Захар, - Мы привезли. Всё там в телеге.


Пётр и Ульяна перебрались в горницу,  выделив свою половину избы молодой семье.   Отношение Ульяны к Лене изменилось. Видя, как заботливо она относиться к Захару и к ребёнку отдавая всю себя семье,  как часто не досыпает и падает от усталости, Ульяна старалась ей помогать.  Боясь, что у Лены пропадёт молоко, она то и дело её подкармливала то молоком, то кашей, то блинами. Но молока у молодой мамы было вдоволь, можно было троих прокормить. Толя рос, как говориться, не по дням, а по

С первых дней совместной жизни на молодых свалилась куча забот: раздел имущества с родителями, постройка и обустройство избы, вступление в колхоз, кроме того уход за скотом и обработка усадьбы.
Елене было уже не до драмкружка. Захар и особенно она часто вспоминали  относительно беспечную жизнь с родителями. Конечно, тоже было много обязанностей, но не столько.

Землю для усадьбы выделили рядом с Филиппово, в дальнем от Днепра конце деревни.
Ещё не выпал первый снег, а изба уже стояла,  сияя желтизной еловых брёвен, стёклами окошек и серебром крыши, крытой осиновой дранкой.
 Внутри избы стоял запах свежеструганного дерева и еловой смолы.
Сложили печь из собранного по родственникам и соседям кирпича. Протопив её несколько раз, Захар с женой и сыном перебрался в новую избу со всем своим ещё небольшим хозяйством, выделенным  родителями: поросёнком, козой, двумя овцами и пятью курами. Первым новый дом обследовал уже заметно подросший котёнок, которого Захар обозвал Тарасом.
И зажили Захар и Елена счастливо и, как говориться, в любви и ладу. Захар работал на ферме скотником, а Елена дояркой. Ферма располагалась  рядом с деревней, поэтому находилось время позаботиться о детях и управиться с работой по дому. Одно плохо, нужно было очень  рано вставать, поэтому желание выспаться её не покидало многие дни и месяцы.
Когда в колхозе начали строить клуб и новый дом для правления, Захара направили на стройку плотничать.

Через два года Елена забеременела и в феврале следующего 1939 года родила девочку. Её назвали Нина. Как полагается, устроили смотрины. Пришла  вся родня. Надарили подарков, не дорогих, но нужных в хозяйстве. Одежду, которую можно было перешить для детей,  материю на пелёнки и посуду.
Гости расхваливали младенца, как могли. Потом, расправившись с угощением, разъехались по домам. 
Девочка на удивление оказалась похожей на бабушку.
- Вылитая Уля, - заявил Пётр, когда вернулся от молодых. - Бывает же такое, ни в мать, ни в отца,  а в бабку.  Уля, не ты ли наворожила?
- Бог знаить, что делаить. Не всё ж на вас всем быть похожими. Чем я хужее?
- Чем хуже? Нос у тебя больно длинный, да и волосья чёрные и, вообще, на русскую не похожая.
- Русская, такая  ж, как и ты. А, то, что бабушка  моя была с Кавказу, это да.  Дед, когда усмирял там бунт, он тоды в царской армие служил, подобрал её ребёнком. Родителев  повбивали, ей  двянадцать годков было. Пожалел её и привёз сюды. А, кода исполнилось ей осьмнадцать, так взял в жёны. Яму,  дай бог памяти, двадцать семь годов было. Так и не навчилась нашему языку. Умерла рано, ёй и сорока ни було… Жили душа в душу.
- Потому и жили, душа в душу, что она языка нашего не знала. Надо было бы мне жену из Австрии привезь.
- Чем же я тебе не угодила?
- Чем, чем. Жадна ты очень.
- Жадна? Опять за своё, знать выпил многа. Гляньтя люди добрые, жадна, да благодаря моей жаднасти мы и жили и живём в достатке. А тябе дай волю так по миру нас пустишь.
- А, кто ж это интересно кажный год кучу денег приносил тебе?.. Спустил бы, - последние слова Пётр произнёс подражая Ульяне, - Мог, да не спустил.
- Батя, мам, хватит вам, вы оба хорошие люди и самые лучшие родители.
- Мы так, Дуся, без зла.  Собачимся друг с  другом, выставится хотим, - Пётр закашлялся.
Ульяна поспешила дать ему тряпицу и побежала в сени за квасом. Пётр долго не мог прокашляться. Выпив квасу, поморщился,
-  Ух, задиристый. В больницу мне надо в Смоленск. Всё никак время не найду, работы в правлении невпроворот.
- Лутча будить для колхозу, коли свалисся?.. Сама пойду к предсядателю, поговорю. Пойду и поговорю! - она повысила голос, хотя Пётр совершенно не возражал ни словом, ни видом.

На следующий день Ульяна действительно подошла к председателю,
- Шож вы деяте в своём колхозе, в гроб человека загоняитя.  Яму лячиться надоть. Он с  нямецкого плену совсем больной прийшёл, да скольки годов в пыли работал, задыхался.
Председатель успокоил Ульяну и пообещал, что всё решит.

Через час к дому Сергеевых подкатила председательская упряжка. Пётр с трудом поднялся с кровати, но подчинившись председателю занял место в коляске.

Главный врач холмовской  больницы обследовал его и направил на санитарной машине  в Смоленск.

После лечения Пётр прожил не долго. Уже через два месяца, когда он сидел на крыльце правления, читая протокол очередного заседания, лёгкие отказались работать и его сердце остановилось.

Похоронили Петра рядом с могилой Дмитрия  Щербакова, положив на могилу похожий валун, но только поменьше.

После смерти отца Захару было трудно кормить семью из шести человек, и Елена, кроме работы на ферме, напросилась на полевые работы, что бы заработать  больше трудодней.

Бригада, в которую влилась Елена, подобралась из молодых, почти одного возраста, замужних женщин. Все имели малолетних детей. Трое из них были из девичьего хора, в котором пела Елена. Поэтому, если слышалась песня, все в округе знали, что на работы в поле идёт или едет на подводах «бригада Ленки Щербаковой». Уборка льна или  сенокос тоже не обходились без песен.

За малыми детьми присматривала Ульяна. Она не могла нарадоваться черноглазой Ниной.

Елена продолжала кормить дочь грудью, поэтому во время работы выкраивала время, чтобы сбегать в Филиппово. Если случалось, что работы проводились вдалеке от дома,  она брала Нину с собой, сажала в тенёчек и работала, одновременно приглядывая за ней.

Когда Нина стала ходить, с ней, при отсутствии в доме взрослых, оставался Толя ответственный и в свои пять лет не по годам сообразительный.

Захар и Елена жили дружно, если не считать ревнивых выходок Захара. 
Елена по характеру весёлая, общительная, да к тому же плясунья и певунья, конечно, привлекала к себе мужчин и холостых, и женатых. Она была в самом рассвете женской красоты, высокая, с округлыми формами, с привлекательной внешностью, а главное острая на словцо, что мужчинам очень нравилось.

Возникающие изредка конфликты были не долгими, и уже на следующий день Елена успокаивала Захара, когда лаской, а когда и твёрдым словцом. В общем, молодые скорее тешили свои чувства, чем действительно серьёзно ссорились.

Дочь Александры Анна, сестра Елены, родила сына и не имела возможности часто навещать мать. Елене тоже было не до неё, с рассвета дотемна в работе и в заботе о детях и больной свекрови.
Скучая по родным людям, Александра сама старалась найти свободное время, чтобы проведать дочерей и внучат. Собрав в узелок гостинцы,  отправлялась вместе с Михаилом к ним в гости и не могла нарадоваться их счастью.

Когда внучки и внуки  подросли, они сами стали навещать бабушку, и очень полюбили её, не только за тёплый приём, но и за вкусную еду. Поэтому часто гостили у неё по нескольку дней. 

Григорий окончил курсы водителей, и его приняли на работу в машинотракторную станцию  водителем. Целыми днями он мотался на своей полуторке от стана к стану, загруженной бочками с горючим и ящиками с запасными частями для сельскохозяйственной техники.

Евдокия вступила в комсомол и мечтала,  закончив в этом году семилетку, пойти учиться на фельдшера.

На трудодни колхоз распределял между колхозниками  излишки зерна, льна и другой продукции и выплачивал  небольшую зарплату. Бывало так, что Елена,  наработавшая больше трудодней, чем Захар, приносила в семью основную долю дохода. Захара это очень задевало, и он старался в свободные дни поплотничать в соседних колхозах, чтобы заработать лишнюю копейку.
Молодые не бедствовали, даже успевали помочь Александре. Существенную роль в благосостоянии их семьи играло личное подсобное хозяйство.

Всё было бы хорошо у жителей Филиппово и у Захара с Еленой, если бы не страшная беда,  обрушившаяся на их родную землю.

               
                Глава пятнадцатая
                Пришла беда – раскрывай ворота

Июнь 1941 года выдался жарким и солнечным, и уже в конце месяца шла ударная заготовка сена. Покосы находились рядом с деревней Федуркино, по обе стороны большака,  ведущего в райцентр.  Клевера уродились на славу, поэтому урожай кормов предполагался быть большим, хватит и на сено и на силос.

Бабы ворошили валки, разбрасывая ещё не совсем просохшее сено, чтобы не загнило после ночной росы. Спасаясь от мошкары, которой в этом году было много, как никогда, работали,  закутавшись в платки, виднелись только глаза. 
В самый зной председатель разрешал прекращать работы и делать перерыв на несколько часов.

К полдню жара усилилась. На небе ни облачка, только нещадно палящее солнце. Кроме мошкары  всё сильнее стали донимать оводы и слепни. Они впивались в щиколотки, несмотря на длинные юбки, кусали за плечи через намокшие от пота ситцевые кофты. Когда не осталось сил терпеть, бабы решили «наплевать» на лишние трудодни. Они стали медленно продвигаться  в сторону деревни, продолжая работать граблями.

Со стороны Холм-Жирковского показался всадник. Когда он приблизился, определили в нём военного. 
- Где найти председателя? У меня важный пакет от военкома.
- Председатель поехал на лесозаготовки это в Мошках. Что случилось? Ты какой-то испуганный, иль нас испугался в платки закутанных, - и Елена раскрыла лицо, - Кого-то из наших в армию призывают?
- Случилось, женщины дорогие. Война. Германцы перешли нашу границу и уже бомбят наши города. Последние дни только слухи ходили о каких то стычках на границе, что вроде бы местами идут боевые действия, что это провокации, но теперь точно знаем, сообщение Правительства было. Война.  Готовьтесь к расставанию со своими мужиками, - посыльный потряс перед бабами пакетом, легонько стегнул коня и рысью направился к мосту через Днепр.

- Да, что ж теперь будет, бабоньки? Ведь заберут мужиков наших. Ой, беда, беда, что деятся-то, - запричитала Хорькова Наталья.
К ней присоединились другие.
- Ишшо ничаво не извесна, а вы уж разнюнились, - остановила их Денисова Настя.

Постепенно бабы разошлись, спеша к своим домам, чтобы сообщить близким страшную весть.

Посыльный, на его счастье, застал председателя в правлении. Он вместе со счетоводом сидел у чёрной тарелки репродуктора, как раз слушая, заявление Советского Правительства о вероломном, без предупреждения, нападении Германии.
- Вам пакет.
- Да, я понял, война. Вот слушаем.
Раздался телефонный звонок. Председатель колхоза подошёл к аппарату, висевшему на стене, покрутил ручку и приложил трубку к уху,
- Да, это я. Да, он здесь. Да я знаю. Нет, не читал. Понял: Завтра всех военнообязанных направить в военкомат. Всех, кроме руководителей, правленцев и  членов сельского совета. 
Председатель раскрыл пакет, в нём оказался приказ военкома и внушительная стопка повесток.
- Слушай, солдат, ты конный, а у меня все кони в работе. Не сочти за труд, сгоняй в Пантелеево. В школе найди директора, отдай ему, пусть разошлёт через учеников по адресам. У них сегодня  выпускной день, наверняка его застанешь.
- Сделаю. Не будет директора, сам ребят и девчат сорганизую.
- Хороший парень - обратился председатель к счетоводу и ещё раз посмотрел через открытое окно на удаляющегося посыльного.
- Да, видать, хороший. Что дальше-то будет,   Семён Порфирьевич, одолеем Гитлера-то, как думаешь?
- Как поётся в песне? «…Броня крепка и танки наши быстры…»? Думаю, долго война не продлится.  Вздуем, как следует, этой фашистской нечисти. Ты слышал заявление Правительства. Теперь в тройне надо трудиться, пуще прежнего. Завтра соберём собрание, перед проводами мобилизованных, надо народ успокоить и соответственно нацелить.

На следующий  день после собрания всем колхозом провожали на войну мужчин. Это совсем не походило на  проводы молодых призывников на срочную службу. Лица мужчин были сосредоточены, разговоров и шуток слышно не было.
Многие женщины были в слезах. Шли,  уцепившись за локоть мужа, брата или сына.
Ни звуков гармони, ни частушек.
Андрей Королёв делился с шедшими рядом  воспоминаниями о своём участии в недавней войне с Финляндией. Рассказывал о жутких эпизодах массовой гибели совсем молодых бойцов, о коварстве и жестокости врага.

Конечно, все и так  понимали насколько опасно быть там, на войне, но ни кто не представлял того, что их ждало. Даже в случае самых неблагоприятных обстоятельств, о которых они могли предполагать,  им и в мыслях не могло прийти такое, что из этой  толпы мужчин только несколько человек переживут эту войну, из которых большинство будут инвалидами. Только их подруги, матери и сёстры скорее не умом, а интуитивно это осознавая, шли рядом не в силах сдержать слёзы.
Председатель попытался успокоить провожающих,
- Хватит реветь, словно на похоронах. Может им и повоевать-то не придётся. Разгромят немцев ещё  до того, когда наши мужики прибудут в войсковую  часть. И, вскорости, увидите вы бабы своих муженьков живыми и здоровыми.
Но эти слова мало на кого из женщин подействовали.

Елена удивлялась, она почему-то совсем не переживает. Она еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться, глядя на некоторых из подруг, в слезах  провожающих своих мужей, которых совсем недавно поносили всякими словами и желали им издохнуть, где-нибудь под забором.
Сколько ни старалась, Елена не могла понять, почему она не чувствует ни какой тревоги за мужа.
 
- Я смотрю, ты, Лен, не очень расстраиваешься.  Невжель тебе не жаль со мной расставаться?
- Чего жалеть? Слыхал, что председатель сказал? Скоро вернётесь. Это ты за меня должен переживать. У меня своя беда, через два месяца рожать, и что я буду делать с тремя детьми да с больной свекровью без кормильца. Это тебе надо меня пожалеть.
- А, ты, Лен, думаешь, что мне не тревожно за всех вас?

Некоторых мобилизованных провожали дети.
Пятилетний Толя тоже упросил мать, чтобы  разрешила проводить отца, Толя шёл рядом, не выпуская его руку,
- Батя, а тебе дадут ружьё?
- Конечно, дадут. Только не ружьё, а винтовку. 
- Со штыком? 
- Со штыком.
- Здорово. Я вырасту и тоже пойду на войну. Мне дадут винтовку со штыком, и я буду прогонять врагов с нашей земли.
- Надеюсь, что, когда ты вырастешь, не нужно будет воевать. Все люди будут жить в мире.
- Жалко, коли так.
- А пока не вырос, чтоб идти на войну, помогай мамке. У нас скоро ещё появится братик или сестричка, и ей будет тяжело с вами справляться. Обещаешь?
- Обещаю, батя.



                Глава шестнадцатая
                Первый бой

Резервные части формировали в Вязьме. Полк, в который определили Захара, направили  под Ельню для полной комплектации оружием и боеприпасами. Как годного только к нестроевой службе, его зачислили в хозяйственный взвод. Командир взвода взял его к себе ординарцем.

Все были в ожидании отправки на фронт. От нечего делать у комвзвода в палатке собирались его друзья офицеры. Пили водку, играли в карты.        
Захару приходилось быть у подвыпивших офицеров на побегушках. Это ему претило. Хотя он и молодой, но его в колхозе уважали за трудолюбие и честность, а здесь приходилось практически прислуживать этим развращённым городом бывшим офицерам запаса.

Когда однажды взводный приказал найти и привести к ним на вечеринку девчат из ближайшей деревни, он не выдержал и написал рапорт на имя командира батальона о переводе его в строевую часть. В рапорте он подробно изложил причину возникшего вдруг желания, где главным было то, что ему мужику совестно, находясь на фронте, служить ординарцем в тылу.

 В палатке  командира батальона, когда туда вошёл Захар,  находился командир полка и комиссар полка.
- Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу капитану.
- Обращайтесь.
- Товарищ майор, прошу принять мой рапорт.
-  Почему через голову взводного? Передай  рапорт взводному и скажи, что я назначил тебе наряд вне очереди за нарушение устава.
- Есть, передать взводному и получить наряд вне очереди, - Захар уже развернулся, чтобы выйти из палатки, как услышал голос комиссара.
- Подожди, боец. Вы плохо знаете устав или есть другая причина?
- Причина в отношениях с взводным, боец отказывается выполнять его приказания. Я,  Григорий Макарович, говорил Вам, что в хозвзводе непорядок, и я подбираю новую кандидатуру на комвзвода, - командир полка краем глаза заглянул в рапорт.
- Оставим комвзвода в стороне. Боец отказывается в качестве ординарца помогать офицеру  по службе, - комиссар хотел продолжить, но в это время Захар тихо произнёс:
- Если бы по службе.
- Рядовой, Вам кто разрешил говорить?
- Подожди, капитан. Дайте-ка его рапорт, -  комиссар внимательно прочитал всё написанное Захаром. Полюбуйтесь, - комиссар передал рапорт полковнику.
- Мерзавец! Он позорит Красную Армию. Немедленно отстраню его от командования взводом и сержантом в боевую роту.
Полковник на мгновение задумался,
- Только,  куда я Вас боец определю? В боевую часть я тебя направить не имею права, это только после воинской комиссии. Придётся оставить в хозвзводе не ординарцем, конечно.
Полковник ещё раз заглянул в рапорт,
- У тебя красивый почерк и понятный. Есть выход. Направлю в боевую часть, но только писарем  в  канцелярию полка. Справишься, боец?
- Не знаю.
- Справишься. Капитан пиши рапорт о переводе рядового, как тебя? - полковник заглянул в рапорт, -  Рядового Сергеева в канцелярию. Поступишь в распоряжение начальника полковой канцелярии. Но это не освобождает тебя от исполнения приказа командира батальона о наряде вне очереди. Устав есть устав. Всё, свободен.

«Хорошо всё обошлось, вроде даже без наказания, наряд это чепуха», - Захар остался доволен своим решением, пойти к командиру батальона, - «Только, как бы это всё повернулось, ни будь там комиссара полка. Повезло мне, что и говорить».

После месяца полного бездействия полк  вступил в сражение под Ельней.
Немецкие танки прорвали фронт и в сопровождении мотопехоты двигались в сторону Ельни, чтобы, соединившись с другой группировкой войск, окружить и взять город. Несмотря на ожесточённое сопротивление, воинские части Красной Армии, неся большие потери, отступали.

Сложившаяся ситуация на фронте изменилась, когда две группировки советских войск  совершили скрытый манёвр, ударили с двух сторон, отрезав прорвавшееся немецкое соединение от основных сил и тылов, окружили и приступили к его уничтожению. В этих боях были впервые  использованы, в будущем знаменитые, гвардейские миномёты, прозванные среди солдат «Катюшами».
Это был один из первых весомых успехов  Красной Армии.

Захар не успевал писать похоронки. Ему было страшно представить, что творилось, там, на передовой. Штаб полка находился рядом с линией фронта и конечно подвергался и бомбёжкам, и артиллерийским обстрелам, но это не шло ни в какое сравнение с боями на передней линии.

Чтобы не допустить прорыва отдельных групп немецев  из котла, было решено устроить на всех прилегающих дорогах и тропинках заслоны, которые не допустили бы скрытного выхода немцев. В связи с тем, что все регулярные войска были задействованы в боях, командованием был дан приказ использовать для этого все резервы, вплоть до хозяйственных и штабных работников.

Заслоны располагались в трёх-четырёх километрах от линии фронта.
Взводу, к которому были приданы штабные работники, поручалось прикрыть большак, ведущий к райцентру. Почти все бойцы начали окапываться по сторонам дороги, кроме двоих. Для них, имелось другое задание.

Захара и ещё одного бойца взводный привёз на телеге на небольшую просёлочную дорогу. Определив удобное место для обзора в направлении, откуда можно было ожидать немцев, он посоветовал поскорее выкопать щель и замаскироваться.  Оставив ящик с бутылками зажигательной смеси, две противотанковые гранаты и по дополнительному подсумку с обоймами для винтовок, взводный уехал. 

Окопчик выкопали быстро, благо земля была мягкая и вперемешку с песком. Они замаскировали края окопа дёрном и  напихали за отвороты пилоток стебли травы. Рядовой Антон Шмелёв, как старший по возрасту, взяв на себя командование, отошёл как можно дальше от окопа и пройдя туда сюда по дороге убедился, что окоп и сидящий в нём Захар совершенно незаметны,  даже для него, знающего,  где он находится.

Стоял жаркий солнечный день. Где то высоко в небе заливался жаворонок, вокруг жужжали пчёлы и шмели, собирая нектар с цветков. Почти невидимый  парил коршун, нарезая круги то в право, то в лево в поисках добычи. Из леса иногда раздавалось пение кукушки: ку-ку, ку-ку, ку-ку... В очередной раз, когда Захар услышал кукушку, он мысленно спросил, сколько ещё лет ему осталось жить. Когда он досчитал до сорока одного, кукушка умолкла, - «Это сколько же мне будет? Двадцать шесть плюс сорок один шестьдесят семь. А, вдруг так и будет». После этого сильное волнение от ожидания будущего боя, как ни странно, стало постепенно проходить.

К полудню в маленьком окопе стало невыносимо жарко.  Солнце, находящееся в зените, нещадно жгло, и спрятаться от него не было возможности. Одежда насквозь пропиталась потом.  Вот, когда они действительно пожалели, что взяли так мало воды, всего две фляжки, одна из которых уже была пуста. Сняв гимнастёрки, они держали их над собой, чтобы как-то укрыться от солнечных лучей. Стали вспоминать, где по пути сюда  видели воду.
- При выезде из леса я видел небольшое болотце, заросшее камышом, там наверняка можно  набрать воду, -  Захар показал на кусты позади окопа.
- Я, как старший в секрете, даю тебе приказ, добыть воду.
Захар засомневался,
- А, вдруг немцы появятся. Рискованно.

Где-то вдали, со стороны котла раздались звуки взрывов, которые повторялись с небольшими перерывами. Всякая попытка добыть воду отпала.   «Вдруг это немцы прорываются из кольца, а если в нашу сторону», после этих мыслей Шмелёв не стал настаивать,
- За водой сходим, когда стемнеет.
Он вовремя заметил, что спички, лежащие в кармане гимнастёрки, размокли.
Захар тоже достал из своего кармана горсть спичек и развалившийся коробок,
- Вопрос. Чем фитили у бутылок будем зажигать?
Разложив спички на солнце, с нетерпением стали ждать, пока они просохнут, моля бога, чтобы они не понадобились сейчас.

До самого вечера ничего не случилось. Когда наступили сумерки, они допили остатки воды и Захар трусцой поспешил к болту. Ему повезло, вода была вполне пригодна для питья, если не считать болотного запаха. Прежде вдоволь напившись, черпая воду пригоршнями, он заполнил фляжки и с наслаждением окунул голову в воду, наслаждаясь прохладой.

Спали по очереди рядом с окопом, раскатав шинели по траве. Утром на небе появились облака и подул ветерок.

До обеда оставалось совсем немного, и они уже начали копаться в вещмешках, доставая сухой паёк, полученный накануне, как раздался рокот моторов.

Из леса, по дороге, со стороны котла медленно выполз танк. По угловатой форме башни и корпуса танка определили: немецкий. Захар попробовал зажечь спичку, она сразу вспыхнула. Шмелёв  возбуждённо зашептал ему на ухо, словно опасаясь, что танкисты смогут его услышать,
 - Делаем так, ты зажигаешь, я бросаю. 
- Может гранату?
- Граната может не повредить танк в полной мере, а потом до дороги метров семь, сами можем попасть под взрыв. Они все напряглись перед решающими действиями. Непросто в первом бою набраться смелости и вступить в противоборство с превосходящим по вооружению и численности  противником, тем более с танком. Опыта по борьбе с танками не было никакого, тем более за первым танком показался второй, затем третий и четвёртый.
 - Что будем делать? - Антона Шмелёва трясло, словно от сильного мороза, - Выступить против четырёх танков с бутылками и с винтовками, полные кранты.
- Может, драпанём к лесу?
- Нет бесполезно, заметят, и им будет ничего не стоить расстрелять нас из пушки или пулемёта. Не успеем добежать. Я, как старший, приказываю, сидим и не высовываемся.
- А что скажем командиру? Ведь, под трибунал   попадём.
- Что, лучше сейчас погибнуть под гусеницами,  чем   подождать до трибунала? Проедут танки мимо, скроются в лесу,   бросим гранаты, на взрывы прибегут наши, скажем, не смогли подбить.

На обсуждение времени не было, первый танк был совсем рядом.
      Земля задрожала, струйки песка стали стекать по стенкам окопа, как маленькие ручейки. Бойцы опустились на дно окопа. Захар взглянул вверх, его лицо побелело, он толкнул товарища и показал на торчащие из окопа штыки   винтовок. Снаружи их наверняка было легко заметить по отблеску солнечных лучей. У обоих в голове засела одна лишь мысль, только бы нас не увидели.

По звуку мотора и по усиливающемуся дрожанию земли, они легко определили, когда мимо прошёл первый танк, затем второй, за ним третий и только с окопом поравнялся четвёртый танк,  вдалеке, в стороне от дороги, впереди, по направлению движения танков, раздался взрыв тяжёлого фугаса. Немец, высунувшийся по пояс из люка первого танка и наблюдавший за дорогой,  сразу скрылся в танке, закрыв люк. Танк остановился и развернувшись объезжая другие повернул назад к лесу. Тот же манёвр совершил  второй танк, затем третий. Сидящие, в окопе напряжённо ждали, -«Неужели обнаружили?». Шум мотора и запах выхлопных газов, стоящего рядом танка наводил ужас на неопытных бойцов. Они готовы были выскочить из окопа и бежать.

В ожидании дальнейших событий прошло несколько минут. Они поняли, что с наружи что-то произошло. Захар набрался смелости и осторожно  выглянул из окопа. Увидев, закрытые люки стоящего танка, понял, что его не обнаружат, 
- Посмотри. Непонятно. Почему так?
Антон приподнялся над окопом. Два танка уже скрылись в лесу, откуда появились, третий был уже у самой опушки. С танком, стоящим у окопа, происходило что-то неладное. Мотор ревел, танк  дёргался, видимо, пытаясь развернуться.
Бойцы  посмотрели друг на друга и без слов поняли, надо действовать. Захар зажёг фитиль бутылки и передал её Шмелёву. Тот, выкрикнув,  «Держи, гад», бросил бутылку в танк, но она, ударившись о привязанный на броне брезент, упала рядом с танком, не разбившись. Захар зажёг вторую, на этот раз Антон  угодил в башню, вспыхнуло пламя.  Они судорожно стали бросать в танк бутылку за бутылкой.
Когда открылся люк, и из него показалась голова в шлеме, они схватили винтовки и выстрелили несколько раз. Немец исчез в танке. Мотор заглох. Из-под танка выполз другой танкист, его комбинезон горел. Он стал кататься по земле, пытаясь сбить пламя. В окопе не стали ждать и застрелили его.

Раздался мощный взрыв внутри танка. Бойцы сели на дно окопа. Сразу же более мощный взрыв потряс воздух, на время их оглушив.

Выждав некоторое время, они выглянули. Пламя полыхало, взлетая высоко вверх широким столбом. В небо поднимался столб чёрного дыма. Горящие осколки зажгли траву вокруг окопа. Они выскочили, забыв про гранаты на краю окопа и оставшиеся бутылки, и отбежали подальше от горящего танка. К их счастью трава горела недолго.

Со стороны большака из леса показалась цепь солдат во главе с командиром. Подбежав, они обступили, пожимали руки, обнимали Захара и его напарника. Большинство ещё не участвовало в боях,  и для них было важно почувствовать, что они тоже смогут  поступить также.
Взводный убрал наган в кобуру,
- Мужики! Вы молодцы! Вы герои! Немецкий танка уничтожили, - он увидел обгоревший труп и добавил, - И экипаж.
- Товарищ лейтенант, - Шмелёв встал по стойке смирно, предварительно застегнув ворот гимнастёрки, - Выполняя Ваш приказ, нами, мной и рядовым Сергеевым, был принят неравный бой с четырьмя немецкими танками, прорвавшимися из котла. Один танк и его экипаж уничтожены,  остальные отступили в сторону леса. С нашей стороны погибших и раненых нет. 
- Спасибо за геройскую службу. Вас обязательно представят к награде.
- Служим трудовому народу, - одновременно отчеканили герои.
«Ну, и Антон, как всё повернул, я бы так не смог. А, может быть он и прав», - Захара одолевало чувство вины и стыда за проявленную трусость.

Через несколько дней комиссар вручил им  перед строем полка медали «За отвагу». Последние слова его выступления: «Пока есть такие герои нас не победить», утонули в троекратном «Ура».

      Взводный объявил, что кроме медали по приказу комбата героям  предоставляется по дню отпуска, и что с сегодняшнего дня они приписаны к строевой службе в его взводе.

Захар решил воспользоваться этим и повидать семью. Родной дом был совсем рядом. Он обратился к взводному и предложил совместить отпуск с пользой для роты. «Если ему предоставят грузовик, он привезёт из своего колхоза и сено, и овёс для лошадей. Вполне можно обернуться в два дня». Обдумав его предложение и получив разрешение ротного, взводный выделил грузовик и предупредил,  чтобы ни какой ночёвки, только повидаться с родными и  чтоб без фуража не возвращался.

В поездку отправились ближе к вечеру, так как было легче  избежать налёта немецкой авиации.

Глубокой ночью полуторка, переехав по мосту Днепр, поднялась на взгорок и, проехав почти всю деревню, остановилась у дома Захара. Дверь снаружи была закрыта на палочку, это говорило о том, что хозяйки в доме нет. Захар решил зайти к своим, повидать, а заодно узнать о Елене и детях. Он негромко постучал в дверь отцовского дома.

Первым проснулся Григорий. Накинув на плечи  пиджак, он вышел на крыльцо.
- Захар, ты?
- Я.
Братья обнялись.
 - Ленка у вас?
- Нет, у себя должна быть.
- Я там был, дверь закрыта снаружи.
Григорий улыбнулся,
- Ты пройди к роднику, она наверно там.
- К роднику? Ночью?
- Сходи, сходи… Зайдешь завтра?
- Не знаю. Может, зайду, если успею.

Захар попросил водителя ожидать в машине, а сам спустился в овраг и, осторожно ступая в темноте среди зарослей ольхи, пошёл к роднику.

Елена сидела у сложенной из камней невысокой печки, на которой стояла бочка. Из неё выходила трубка в другую, рядом стоящую бочку с водой. Её конец торчал снизу. Из него в большой глиняный кувшин струйкой сбегал самогон.
Елена дремала, сидя у огня. 
- Это, что же такое происходит! – раздался в темноте громкий голос Захара.
Елена вздрогнула от неожиданности и тут же засуетилась, схватила кувшин и налила содержимое в глиняную кружку,
-  Выпей, солдат.
Захар отхлебнул немного из кружки,
- Что ж это ты своего родного мужа уже не узнаёшь?
- Ой, - всполошилась Елена, - Захар? Ну, чёрт,   напугал.
Она встала и обняла мужа. Поцеловавшись, они сели рядышком на бревно.
- Ленка, ты чо, пьяницей стала, самогон гонишь?      
- Да какое там пьяницей. Приходится заниматься самогоном. На деньги мало что купишь,  да их и нет, а на самогон выменять можно. 
Она взяла у Захара кружку и сделала из неё  глоток,
- Ничего получился, крепкий. Только самогон и спасает, скоро рожать, а у меня для ребёнка ничего нет ни пелёнок, ни одеяльца, ни одёжки. Вот и пойду на «толкучку», выменяю что-нибудь за самогон. Неплохо бы ситцу, троим ребятам много чего надо, сшила бы.
- Я привёз кое-что тебе и ребятам, у меня там, в машине. Своё и товарищи по взводу собрали: сахар, шоколад, мыло, портянки новые, для пелёнок вполне сгодятся, пара белья, перешьёшь.
- Надо бы тебя покормить, да отойти не могу,  нельзя бросать без присмотра. До рассвета бы  выгнать. Иди в дом, найдёшь что-нибудь, в печь загляни.
- Нет, я лучше с тобой посижу.

Так они и сидели, тихо беседуя, до самого утра.  Вспоминали прошлое, переживали за будущее. Гадали, что ещё уготовит им судьба?
- Покушай, есть крепость?
Захар подставил кружку и накапал пару глотков, попробовал и сплюнул,
- Всё, можно заканчивать.

 Захар поставил бидон с самогоном на крыльцо,
- Погоди, я щас.
Он подошёл к машине. Водитель крепко спал на сиденье, поджав ноги. «Ничего, пусть спит, когда ещё такое случится, вдоволь поспать», - Захар взял  из кузова вещмешок и пошёл вслед за Еленой в дом. 
Спать так и не ложились. О любовных утехах даже мысли не было. Елене вот-вот рожать, какая там любовь?
Захар сидел у постели детей и любовался их безмятежным сном. Елена суетилась у печи.

Захар очнулся от забытья, когда за окном послышалось мычание коров и покрикивание пастуха, совсем ещё детским голосом.
Елена, расставила на столе еду,
- Садись, поешь и товарища зови. 
Горячие щи из квашеной капусты и картошка с жареным салом, а перед этим двести граммов крепкого самогона с солёным огурчиком, о чём ещё может мечтать боец!.. 

Дети спали, и Захар решил их не будить, - «Найду  время, зайду позже».

Водитель крутанул ручку, мотор заработал,  распространяя вокруг запах бензина.
 Хотели трогаться, но в это время на крыльцо выскочил Толя в пиджаке с чужого плеча, в фуражке, съезжающей на глаза, но босой,
- Батя, можно я с тобой?
- Ты поел?
- Я не хочу. Наемся ещё.
- Залезай, если так.

Новый председатель, бывший счетовод, сначала не очень хотел за просто так отдавать сено и овёс, но когда Захар передал ему расписку, заранее заготовленную взводным, о приёме фуража на нужды армии, он передумал и сам помог организовать погрузку. 
 
В хлопотах прошёл весь день, зато к дому машина подъехала загруженная мешками с овсом и большой копной сена, свисающего по бокам кузова. Со стороны машина стала напоминать высокий стог  на колёсах.

На столе лежала записка, написанная карандашом на куске картона: «Покорми Толю, еда в печи. Сходи к своим за Ниной. Перед отъездом зайди ко мне на ферму,  попрощаться. У меня отёл, не могу отлучиться»
Рядом с запиской стояли четыре пол-литровых бутылки с самогоном, заткнутые свёрнутыми из газеты пробками.

Когда Захар накормил сына, тот упросил отвезти его к бабушке, наверняка с целью лишний раз проехать на машине.

Навестив своих родных, мать и сестру с братом, Захар зашёл на ферму, но Елены там не было. Доярки в один голос сообщили: - «В  больницу увезли, в холм, рожать, так что готовься Захар к прибавлению в семье».

К больнице подъехали, когда стемнело. Входная дверь была закрыта. Захар подёргал её, но никто не подходил. «Придётся ехать, не попрощавшись, надо возвращаться», - он немного подождал, ещё раз постучал в дверь, за ней было тихо.

Бойцы отхлебнули из бутылки, занюхав самогон хлебом, и отправились в обратный путь. Туда, ближе к фронту, где нельзя ничего загадывать,  предполагать и надеяться, где человек ничего не может изменить в своём будущем, а всем правит случай и Бог.

По времени они уже должны были подъехать к перекрёстку, на котором сворачивать к месту расположения взвода, но он не появлялся. Стояла кромешная тьма ни луны, ни звёзд.
Фары осветили ползущего по кювету человека.  Водитель остановил машину напротив и приоткрыл стекло. Он разглядел солдата в накидке с капюшоном,
-  Боец, ты чего ползаешь по грязи? У тебя всё в порядке с головой?
- Это у вас с головой непорядок. Вы на нейтральной  полосе. Я дорогу минирую, он приподнял связку мин. Как вы только, придурки,  проехали? Дорога сплошь в минах. Валите отсюдова,  не демаскируйте меня.
Мигом протрезвев,  водитель нажал педаль газа, выключил фары, до отказа вывернув руль, развернулся и помчался назад, со скоростью, какую только позволяла развить машина, без конца повторяя,
- Господи пронеси… Господи пронеси… Услышав это, Захар невольно начал креститься.

Немцы сначала наблюдали и не  стреляли, пытаясь понять, что это за чудак мчится в их расположение с включёнными фарами. Но, как  только фары были погашены и в немецких окопах  услышали звук удаляющегося автомобиля, в ночное небо взлетели осветительные ракеты и начался  массированный огнь из пулемётов и миномётов.

Грузовик мчался на предельной скорости, водитель определял дорогу только по шуму колёс. Когда обстрел прекратился, водитель включил фары.
Проехав около километра, они увидели, наконец, нужный поворот.

Бойцам повезло, благодаря сену, ни пули,  ни  осколки не долетели до кабины.  Было пробито одно из колёс заднего моста, да в нескольких местах повреждён  задний борт кузова.
Захар разыскал взводного, доложил о выполнении задания и вручил ему две бутылки самогона.
- Раны промывать, - заявил взводный, принимая бутылки, - Это не вы там шум устроили на нейтралке?
- Нет, товарищ лейтенант, мы же совсем с другой стороны приехали.

Через несколько дней начались ожесточённые сражения. Немецкие войска, подтянув тылы и усилив воинские подразделения мотопехотой и танками, при поддержке с воздуха, начала очередное наступление на Москву.
 
То и дело, охватывая танковыми клещами советские воинские соединения, немецкое командование заставляло их сражаться в условиях окружения,  принуждая сдаваться.
Не многим подразделениям Красной Армии удавалось прорвать кольцо и выйти к своим. Переформированные и пополненные живой силой и вооружением они  вновь вступали в бой.
Полки и батальоны, потерявшие в боях командиров и вооружение, отбиваясь от преследовавших их гитлеровцев, ни одну неделю маневрировали среди  лесов и болот, и зачастую красноармейцы, многие с ранениями,  измотанные, голодные, без боеприпасов и оружия оказывались в плену.
Но были и такие, которые, потеряв всякую надежду прорваться к своим, образовывали партизанские отряды и продолжали борьбу в тылу  врага.

Несмотря на превосходство в вооружении, особенно в авиации и танках, немецкие войска продвигались к Москве не так стремительно,  как рассчитывали.

Потери с обеих сторон были огромные. Целые дивизии исчезали в топке войны за считанные дни. Потери немецких войск с момента вступления на территорию Советского Союза были сопоставимы со всеми потерями, понесёнными гитлеровцами за несколько лет войны в Европе и в Африке.
    
               
                Глава семнадцатая
                Бомбёжка
               
Колхозная жизнь продолжалась, как будто ничего и не произошло. Только  из-за отсутствия мужиков женщинам  приходилось работать за двоих.
Ни бомбёжек, ни выстрелов, даже не верилось, что где-то там идёт война. Информации о событиях на фронте было очень мало, а та, которая имелась в официальных сообщениях, совершенно не отражала действительного положения дел на фронте.

Первые признаки войны стали проявляться только в начале августа. Это проходящие по большаку подводы с беженцами из-под Минска и Смоленска. Их рассказы были ужасны. Разрушены города и сёла. Тысячи жертв среди мирных граждан.
Об   эвакуацию объявляли с опозданием, и она часто срывалась из-за быстрого продвижения немецких войск.  Миллионы людей были вынуждены остаться и жить в условиях фашистской оккупации.

Когда дошёл слух о взятии Смоленска,  председатель колхоза вместе с правлением разработал план эвакуации. Он связался и договорился с несколькими колхозами Московской области о размещении людей, скота и техники. Было расписано каждому колхознику, что вывозить, что уничтожать.
Оперуполномоченный райкома по обороне и помощи Красной Армии появился в правлении колхоза неожиданно, хотя всего несколько дней назад с им уже были решены все вопросы по сдаче мяса и другого продовольствия. Первое, что он сделал, подошёл к стене, где висел план эвакуации, и сорвал его. «Доложила всё-таки какая-то сволочь», - пронеслось в голове председателя.
- Захотел под суд! Под расстрел! Какая эвакуация! – кричал, брызгая слюной уполномоченный, -  Ты создаёшь у людей  неуверенность в победе. Вызываешь панику и нездоровые настроения! Ты! Коммунист! Ты, думал, прежде чем это делать!
Он впервые разговаривал с председателем на Ты. И тот понял, легко он не отделается.
- Я просто подготовил всё,  чтобы ни что не досталось врагу.
- Не досталось врагу. Какому врагу! Где он враг! Покажи!

Через два часа после отъезда уполномоченного, председателя вызвали по телефону в райком, где и арестовали.

Жить становилось всё труднее. Продмаг в Глушково закрыли, в Холме из магазинов расхватывали всё, что только можно. Соль, мыло, спички, сахар, крупа стали дефицитом, не говоря уж об одежде и обуви, особенно детской. Деньги обесценивались с каждым днём, да, и где было их взять колхознику.

Женщины быстро нашли выход.  Большое количество картофеля и свёклы, предназначенной для корма колхозным свиньям, после зимы было подмороженным и подгнившим, и с появлением свежих кормов оказалось не нужным. Председатель, ещё до ареста, разрешил колхозникам брать полусгнившие овощи  для кормления домашнего  скота.
Но женщины стали использовать их совсем для другой цели.  Первой похвасталась перед бабами Александра Японкова, по прозвищу «Японка». Это прозвище она получила ни, только, по схожести с фамилией, но и потому, что всегда вместо матерных слов говорила: - «Япона мать». Она затворила на гнилом картофеле и свёкле  брагу. Получился не очень вкусный, но достаточно крепкий напиток, и бабы получили приглашение его испробовать.

Собравшись как-то вечером у неё, решили  устроить винокурню и гнать самогон.
На «толкучке» в Холме за самогон можно было выменять всё что угодно и не только у местных жителей, но и у  проезжающих  мимо венных.

Осталось только раздобыть необходимое оборудование. Помог  Гришка Сергеев.  Мобилизация его не коснулась, так как техника и  работники машинотракторной станции и так в основном были заняты перевозками военных грузов. Елена, как бы невзначай, намекнула ему об их проблеме, и Григорий  согласился помочь. Уже на следующий день он привёз две бочки и несколько медных маслопроводов со списанных тракторов и даже помог смастерить самогонный аппарат.

Винокурню организовали в овраге у ручья, место скрытое за зарослями ольхи и тем более под боком холодная вода, да и дрова вокруг.

После этого над оврагом то и дело появлялся лёгкий дымок, а жители деревни, спускавшиеся за водой к ручью,  чувствовали запах винных паров. 

      Уже через три дня после родов Елена вышла на работы в колхозе.  Несколько женщин и подростков, девочек, теребили лён в овине. Мужиков не было, последних, даже из правления и сельсовета, забрали на фронт, поэтому барабан крутили бабы, которые поздоровее. Другие засовывали меж зубчатых валков снопы льна, развязывая и на ходу  их  расправляя. 

В овин вбежал сынишка одной из женщин,
-  Идитя быстрее, посмотритя, что деется.
 Все поспешили наружу. Над Холм-Жирковским   кружили самолёты, выделывая всевозможные фигуры в воздухе, гоняясь друг за другом. Такое  видеть здесь не приходилось. Если раз в год и пролетал самолёт, то это уже чудо. 
Эта стая самолётов сместилась к югу и скрылась за горизонтом.
- Смотритя, смотритя, -  раздался голос того же парнишки.
К Холму подлетали четыре, как всем показалось, огромных двухмоторных самолёта. Самолёты начали кружить над городом и что-то сбрасывать. Падая, эти предметы сверкали на солнце, словно серебряные. Одна из девочек воскликнула,
 - Что-то сбрасывают! Девчата, побегли в Холм,  может и нам что достанется.
Некоторые из девчат сорвались с места и побежали в сторону большака.
- Куда! Назад! - попытался кто-то из баб их остановить.
Но, куда там, те и не думали возвращаться.
Не пробежали они и ста метров, как со стороны Холм-Жирковского послышались раскаты грома и над городом поднялись густые клубы дыма.

Война пришла и на эту землю, в этот глухой уголок России.

Один из самолётов развернулся и направился в  сторону Днепра.

Елена вспомнила про оставленных дома детей и бросилась со всего духа бежать в деревню. Она ещё  не успела добежать до первой избы, как начали рваться бомбы, сначала у моста, затем в Глушково, а спустя мгновение раздалось несколько взрывов в Филиппово. Самолёт, делая разворот за разворотом,  продолжал вновь и вновь бомбить деревни.
Елена, не обращая внимания на самолёт,  приседая от страха после каждого взрыва,  продолжала бежать к  избе свекрови.
У одной из разрушенных бомбами изб ей всё же пришлось задержаться. Среди разбросанных взрывом брёвен на земле лежал хозяин, дед Макар. Увидев Елену, он стал просить о помощи. Добравшись до него она ужаснулась, его внутренности лежали рядом с ним, а он пытался запихнуть их обратно. Елена не смогла вынести такое зрелище, да и чем она могла помочь. Она отвернулась и не произнеся ни слова, переступив через брёвна поспешила поскорее уйти, но ещё долго слышала крик деда,
- Лена, помоги!.. Лена, помоги!..
Она закрыла уши ладонями и пошла, не надеясь уже увидеть живыми своих родных.

 Изба свекрови была цела, если не считать нескольких, вывалившихся стёкол. У Елены отлегло от сердца.
Свекрови в избе не было. Дети, обнявшись, сидели под столом. 
- Бабушка ушла за водой на родник, - дрожащим от страха голосом сообщил Толя.
Подхватив Нину на руки и сжав руку сына,  Елена вышла из избы и быстро зашагала в сторону оврага. Уже выйдя из деревни, она вдруг вспомнила о Шуре, так назвали новорождённую, в честь её бабушки Александры.
Елена подошла к ближайшему стогу и, раскопав  небольшую нишу, усадила туда детей, прикрыв  сеном,
- Не бойтесь. Самолёт улетел.

Елена шла к своему дому и молила бога, чтобы её новорождённая дочурка была жива.
Уже издали она увидела, что рядом с домом образовалась огромная яма. Дом устоял, но взрывом была выбита наружная дверь, разбиты все стёкла и сорвана часть крыши.
Пролезая в сенях по упавшим с крыши жердям,   она боялась даже подумать, что её может ждать внутри. Дверь в горницу была раскрыта, видно взрывной волной. Елена медленно приближалась к,  подвешенной к потолку у кровати, люльке. Стояла полная тишина, словно в люльке никого не было.  В стенке люльки зияла огромная дыра.
Елена сорвала с головы платок и прижала руки к груди,
- Господи, за что мне это наказания? Пускай я грешница, но дите невинное, в чём провинилось?
В это время в люльке послышалось какое-то шевеление. Елена заглянула внутрь. Малютка крепко спала и только шевелила ручками и ножками пытаясь освободиться от пелёнок.


 Вновь раздался рёв моторов и у моста  загремели взрывы.
Немецкий пилот, сбросив бомбы на   мост, стал расстреливать из пулемёта мечущихся по деревне людей и животных.

Всё затихло.

На удивление Елене маленькая Шура продолжала спать, как ни в чём не бывало, - «Вот, уже и привыкла к шуму. Да разве можно к этому привыкнуть».
Елена взяла дочурку на руки, поцеловав,  прижала её к себе и поспешила к стогу, опасаясь следующего налёта.

 Когда она вышла из избы и посмотрела в сторону Глушкова, она не узнала деревню. Несколько домов разрушено, в конце деревни горели две избы и сельсовет, рядом суетились люди, спасая  стоящие рядом с пожаром избы, поливая их водой.
Елена обошла стороной дом деда Макара и   подходя к стогу услышала, как пятилетний Толя отчитывает плачущую двухлетнюю  Нину,
- Замолчи, хватит реветь. Самолёты улетели,  скоро мамка придёт.
Он всей душой надеялся, что так и будет, но своим детским умом уже понимал, что это может и не случиться.

Увидев мать, Толя не выдержал и заплакал.
- Я что говорил… Я что говорил… А ты ревёшь, - отчитывал он сквозь слёзы сестрёнку.

В овраге собрались почти все жители деревни. Как только Елена с детьми спустилась вниз, со всех сторон посыпались вопросы,
- Цел ли мой дом?
-  Видела ли кого из моих?
- Разбежался ли скот?
Дети  спрашивали про своих матерей,  которые работали вместе с ней.
Елена только сейчас вспомнила, что первая бросилась бежать в деревню к детям.
Что могла Елена ответить?
- Овин не разрушен, это значит, ваши мамки живы. И хватит реветь! Гришково и Обляцы кажется не бомбили, так что должно быть там все целы. Про остальных не знаю ни чего.
Ульяна стала извиняться,
- Ты, Лен, уж прости, что не бросилась спасать  ребят. Поверь, не смогла. Как бомбы начали падать,  такой страх овладел, ноги отказались слушаться.  Прости, Лен.

В овраге просидели до вечера, боясь самолётов, -  «Вдруг опять прилетят антихристы».

В связи с тем, что её дом был повреждён, Елена решила перебраться к свекрови. Ещё до темноты, вложив в руки Ульяны закутанную в пелёнки дочь, она  первая поднялась из оврага и поспешила к своей избе,  чтобы перетащить самое нужное и ценное. 

Для всех началась новая жизнь.

 Перед тем, как идти на работы, детей и стариков отводили в овраг. Это продолжалось до той поры, пока бабка Лукерья ни предложила использовать её старый ещё дедом построенный погреб, которым она не пользовалась с момента вступления в колхоз,
- Неча таперь тама хранить. Негоже рябяткам на холоде и под дождём в овраге сядеть.
Просторный, обложенный изнутри дубовыми брёвнами и с деревянными полами погреб вполне годился для коллективного убежища.
Подростки раздобыли железную печурку, установили на камни и вывели наверх трубу. Из полок смастерили скамейки. Жилище получилось на славу. Погреб, можно сказать,  превратился в детский сад, где дети находились под присмотром бабушек, сытые и в тепле. Ребята этому радовалась, никогда ещё они так надолго ни собирались вместе, но было немного жутковато, иногда приходилось сидеть почти в полной темноте, берегли керосин.

Подростки старше двенадцати лет все работали, кто в поле, кто на ферме.

      Налётов авиации не было до той поры, пока в окрестностях ни стали окапываться воинские части.

Старший по званию посоветовал новому председателю  срочно эвакуироваться,
- Советую поспешить. Этот район немцы пока ещё обошли стороной, но бои идут уже под Вязьмой. Это главное направление удара немецких войск. Если возьмут Вязьму на следующий день немцы будут здесь.
- Как я могу, не было указания из райисполкома.
- Какой исполком! Там уже никого нет. Как только запахло порохом, районное начальство под видом эвакуации архивов погрузило домашнее имущество и родных на грузовик и вчера в ночь умчалось в сторону Смоленского шоссе.  Но думаю не избежать им встречи с немцами. В помещении  райисполкома расположился штаб нашей дивизии, так что спеши и колхозников поторопи. Скоро здесь такое начнётся, во сне не приснится.

Пригодился план бывшего председателя. Стали собираться к длительной дороге. Все доярки и подростки, работающие при ферме, должны были в обязательном порядке идти вместе со стадом,  перегоняемым  в район Сычёвки.
Удалось подготовить только три подводы, да и то все кони были из тех, что забраковали военные и не взяли в своё распоряжение. В основном на них загрузили колхозное имущество, архив Сельского Совета да продукты.

Елена приспособила большую тачку с двумя колёсами от велосипеда. Погрузила самое необходимое: кое-что из тёплой одежды, пару одеял, еду на дорогу.

Ульяна категорически отказалась эвакуироваться,
- Мы с Дуняшей уж как-нибудь здеся переживём лихолетье.
Елена не стала настаивать, посчитав, что помощи от неё в дороге будет мало.
Угоняли только дойных коров, молодняк оставили тем, кто решил сохранить колхоз. Объявления по району о всеобщей эвакуации не было, поэтому оставшиеся надеялись, что всё обойдётся. 

Председатель выпросил у командира полка  бумажку о том, что территория колхоза объявляется прифронтовой особой зоной и подлежит освобождению от жителей и скота.

- Это если остановят и спросят, почему бежите, -  уточнил председатель, передавая бумажку Федосье Мироновой самой старшей из баб.
 
Подростки  без труда справлялись со стадом, не давая коровам то и дело поворачивать назад в  сторону родной фермы. Но главным было, не упустить их в лес, разбредутся, не поймаешь.

Колонна беженцев растянулась почти на полкилометра. Стадо, несколько подвод и впрягшиеся в тележки и тачки бабы медленно продвигались по большаку в сторону Сычёвки.

На прилегающих к дороге лугах делали остановки, чтобы стадо могло пощипать ещё не совсем высохшую траву и полежать, напившись из луж.
Коров необходимо было регулярно доить, поэтому у людей, сопровождающих стадо и имущество колхоза, в питье  и еде недостатка не было. Взрослые и дети просто обпивались парным молоком.

Ближе к концу дня, когда уже выбирали место для ночлега, из-за леса неожиданно появились четыре немецких самолёта. Что это немецкие поняли только тогда, когда они развернулись и стали пикировать.
Раздались крики,
-  В лес!.. Бежим в лес!.. Прячьтесь!.. Ложитесь!..
Елена схватила Шуру и Нину и, крикнув Толе,
-  Не отставай, - побежала в прилегающий к дороге кустарник, за которым виднелись ели. Не успели они скрыться в кустах, как начали рваться бомбы.
Коровы и люди разбегались кто куда.
Немецкие лётчики наверняка видели, что на дороге нет военных, а только мирные люди, но, даже сбросив бомбы, продолжили расстреливать из пулемётов и людей, и коров.
Елене повезло, она успела забежать в лесу до того, как на опушке начали рваться бомбы. Не останавливаясь, прижав к себе детей, спотыкаясь,  иногда падая,  всё бежала и бежала в глубь леса. Пятилетний Толя бежал с ней рядом, уцепившись за подол платья.
Остановились, когда не стало слышно ни взрывов, ни выстрелов. Присев на поваленное дерево, усадив рядом плачущую Нину и Толю, держа на коленях, завёрнутую в пелёнки Шуру и успокоив Нину, стала думать и решать, как быть дальше.
От размышлений её отвлёк негромкий плач Шуры. Пришло время кормить. Елена, расстегнув ворот платья, достала грудь и приложила к ней дочурку. Она смотрела на то, как она жадно сосала грудь, и её волнение стало постепенно проходить. Эта малютка единственная из них не испытывала страха и не волновалась за своё будущее.
 Елена решила вернуться на большак, поэтому, покормив Шуру, она передала её Толе в руки,
- Сидите здесь и никуда не уходите, чтобы ни случилось. Я пойду на дорогу, посмотрю, что там делается, и вернусь.
Она шла и, ломая ветки,  примечала дорогу, чтобы, не дай бог, ни потерять детей в этом незнакомом ей лесу.

Елена не прошла и сотни шагов, как услышала крики,
- Мама!.. Мама!.. Мама!..
Но они исходили не с той  стороны, где  она только что оставила своих детей.
Пройдя совсем немного на зов, Елена увидела детей Натальи Хорьковой, доярки из Глушква, семилетнего Колю и пятилетнюю Нину.  Дети её сразу узнали,
- Тётка Лена, не знаешь, иде наша мамка? Мы зовём, зовём, а её всё нету. Кода появились самолёты, она крикнула нам, шоб мы бежали в лес и ждали её. Но её всё нету, и нету, - у Коли показались на глазах слёзы.
- Когда вы побежали, мамка что, там осталась?
- Да, она забирала одёжу с тачки, но кода мы побегли, сзади так грохнуло, что аж в ушах зазвенело, и загрохотало, загрохотало, будто гром тольки слышнее. Тётка Лена, мамка наша живая?
 - Надеюсь, что жива. Пойдёмте со мной, я отведу вас к своим ребятам, а потом попробую найти вашу мамку.

Когда Елена вышла на большак, увидела страшную картину. На дороге и по сторонам лежали убитые люди и коровы, кричали и стонали раненые. К счастью большинство колхозников осталось в живых. Бабы запрягли двух уцелевших лошадей в сохранившиеся после бомбёжки телеги. В них  положили раненых, чуть ли ни друг на друга.  За погибшими решили прислать родственников.   Их положили у дороги, оставив рядом подростков,  наказав ждать и оберегать от зверья, а заодно собрать разбежавшееся стадо. На зов своих доярок из леса вышло лишь несколько коров.

Елена попыталась хотя бы что-то разузнать о Хорьковой Наталье, но никто её после бомбёжки не видел.

Тачка оказалась целой, только перевернулась от взрыва. Елена собрала валявшиеся вокруг уцелевшие вещи и, сказав бабам, что догонит, направилась к детям. 

Она решила до темноты не выходить на дорогу и только, когда стемнело, вывела детей из леса, рассадила на тачке и, впрягшись, еле справляясь,  покатила её назад к  родному дому.

Эвакуация сорвалась.

На рассвете Елена и дети были дома. Она не стала отводить детей в погреб к Фёкле, а решила остаться и хотя бы немного поспать.
Ульяна с Дуней засуетилась у печи, как только Елена с детьми вошла в избу. Позавтракав, улеглись и спали, пока ни послышалась далёкая канонада. Опасаясь новой бомбёжки, Елена растормошила детей, и вся семья направились в своё временное убежище.

       Среди уцелевших коров, которых доярки  пригнали назад, подопечных Елены не было, и она решила использовать свободное время, чтобы проведать родных.

По пути в Бетягово она шла вдоль окопов и блиндажей, наблюдая, как молоденькие солдатики, призывники этого года, совсем ещё мальчишки, работали лопатами, устраивая свои боевые точки.
Командир полка, дающий какие-то распоряжения стоящим вокруг него младшим офицерам, заметил её и попросил подойти,
- Слышите, - он замер прислушиваясь, - Это идут бои за железнодорожную станцию. Ни сегодня -  завтра немцы будут здесь. Скажите председателю или, кто там у вас его замещает, чтобы уводили всех подальше от окопов, лучше в леса. Постройте землянки и переждите бои там.  Самое лучшее перебраться в глухие далёкие от фронта деревни. Кто не сможет или не захочет уходить, тем советую   подготовить для себя укрытия в глубоких оврагах.

Раз такое дело, Елена решила вернуться, разыскала председателя и передала ему слова командира.

Хорошо зная своих земляков, председатель не сомневался, что мало кто из них покинет свои насиженные места и родные деревни.  Он организовал несколько бригад для строительства землянок на склонах оврагов, стараясь выбирать для этого места, расположенные как можно дальше от окопов.

Елена решила не дожидаться следующего дня и  уже сейчас всей семьёй перебраться на жительство к матери.

Деревня Бетягово находилась вдали от больших дорог, и поэтому наступление немцев  в её расположении не ожидалось.

Когда она спустилась в погреб, к ней кинулась обниматься Наталья Хорькова,
 - Лен, век буду у тебя в долгу. Если б ты знала,  что я только ни передумала, когда искала ночью в лесу своих деток. Хорошо, что надумала вернуться в деревню. Как мне тебя отблагодарить?
- Прекрати, Наташ, нечего особенного я не сделала, любая баба не оставила бы малолетних ребят одних в лесу.
- Нет, что бы ты ни говорила, я у тебя в неоплатном долгу.

Ульяна категорически отказалась покидать свой дом,
- Ты же, Лен, знаешь, как мы с Александрой недолюбливаем друг друга, да и Дуня, я знаю, не захочет жить у чужих людей. Останусь здесь и будь, что будет.
- Ты, мам, хотя бы уговори Дуню,  зачем ей здесь рисковать?
-  У неё свая голова на плечах. Она со сваими комсомольцами, што удумала. Образовала   санитарну бригаду для помочи военным в лечении раненых, которые будут. В общем, сама пусть решает.

Дорога к Бетягово была кое-где перекопана,  так как окопы шли вдоль Днепра и местами её пересекали.
Елена пошла полем вдали от окопов по взгорку, неся в одной руке закутанную в пелёнки Шуру, а в другой - двухлетнюю Нину, Толя бодро шёл впереди, сбивая стебли конского щавеля палкой, как саблей, представляя вместо них врагов. Иногда сев на палку верхом  скакал, словно на коне.

Канонада всё усиливалась.

Шум мотора заставил Елену замереть, она сразу определила, кто его издаёт, и стояла, не зная, что делать. Она обернулась на звук и увидела, что со стороны деревни Сорокино, почти касаясь вершин елей, в её сторону летел самолёт, похожий на те, что бомбили большак.
Из окопа закричали, чтобы она ложилась, но было уже поздно, самолёт летел прямо к ней. 
Елена стояла и шептала молитву. Если бы после всего случившегося у неё спросили, какую молитву произносила, она бы не вспомнила.
Самолёт пролетел совсем рядом.
Она заметила, как пилот, широко улыбаясь, помахал ей рукой. Пролетев  мимо, лётчик сделал разворот и скрылся за лесом. 
Елена побежала, стараясь быстрее покинуть открытое место. Толя едва за ней поспевал.
Она уже поравнялась с зарослями ольхи у деревни, когда прилетели самолёты и начали сбрасывать бомбы на окопы и блиндажи.

Елена бросилась в заросли, села на землю, прижав детей, и трясясь от страха, ждала, что вот-вот рядом упадёт бомба.

Через некоторое время взрывы прекратились, и только слышался рёв моторов и не прекращающийся треск пулемётных очередей.

На какое-то мгновенье наступила тишина.
Немного выждав, Елена решила продолжить путь и только сделала несколько шагов, вновь загрохотало.
Взрывы слились в сплошной непрерывающийся оглушительный гул.
Это немецкая артиллерия и танки начали с противоположного берега реки обстрел позиций Красной Армии.

Елена с детьми пошла по овражку, вдоль ручья, чтобы быть  как можно дальше от взрывов и начавшейся стрельбы. Она дошла до родника, из которого местные жители брали воду.  Деревня была совсем рядом, но Елена решила переждать.

Не прошло и часа, бой прекратился. Иногда раздавались одиночные выстрелы да короткие автоматные очереди.

Матери и сестры Анюты в избе не было.
Только когда стемнело, они появились и рассказали, что пережидали весь этот ужас в землянке, выкопанной далеко за усадьбой.
Александра засуетилась по дому, чтобы накормить и устроить на ночлег дорогих гостей.  Анюта сразу стала кормить грудью сынишку, которого родила почти одновременно с Еленой. Она перебралась к матери, когда мужа мобилизовали. Вместе легче преодолевать невзгоды.

Поужинав, Елена и дети завалились на мягкую перину и, словно провалилась в небытие.
 Всю ночь и на следующее утро стояла полная тишина.

Переждав немного, ни начнётся ли бой, Елена решила сходить к себе домой принести что-то из вещей и продуктов, а заодно проведать свекровь и золовку, живы ли.

Она перешла по мосткам ручеёк, вытекающий из овражка, и пройдя через заросли ольхи вышла на поле.

Из окопов виднелись головы солдат. Её сердце радостно забилось, - «Не пустили всё ж немцев. Какие молодцы. Слава Богу. Может быть, прогоним их с нашей земли».
Она приблизилась к окопам.
Да, это были те солдаты, но они были мертвы.
Окопы были просто перепаханы разрывами бомб и снарядов.
Мёртвые красноармейцы были не только в окопах, но и рядом. Многие остались лежать под брёвнами  разрушенных блиндажей.
Подойдя вплотную, она   смотрела на тех вчерашних  весёлых и полных сил  молодых ребят, и слёзы застилали ей глаза.
У кого не было заметно ран, казались просто уснувшими на дне окопа. «Как живые», - подумала Елена.
Их лица были покрыты тонким слоем льда, видимо ночью были первые заморозки.
Природа словно под стеклом старалась хотя бы так сохранить этих молодых героев.
Елена шла вдоль окопов, стараясь не смотреть на искалеченные тела солдат и командиров.
Вокруг ни одной живой души, ни немцев, ни жителей, и тишина, только иногда слышался крик пролетающих журавлей. 

Елена не могла видеть, как под натиском фашистов, оставшиеся в живых красноармейцы, унося раненых, отстреливаясь, скрывались  в лесу. Она не могла видеть как немецкие солдаты, проходя вдоль окопов, стреляли в тех, в ком ещё теплилась жизнь.

По пути домой, проходя через деревни, Елена заходила в избы и просила всех, кто может помочь  захоронить погибших военных, прийти к сельмагу. На что многие откликнулись, уже через час собралась толпа женщин,  девушек и подростков с лопатами. Набралось почти тридцать человек, готовых отдать последние почести своим землякам и не только землякам.
 
По несколько тел стаскивали в ближайшую воронку  и накрыв шинелями засыпали рыхлой от взрыва землёй.
Даже ночью при свете полной луны и небольшом морозе люди продолжали своё благородное дело.
К утру всё было закончено. Бабы и молодёжь разошлись по своим домам, уже в одиночестве переживать страшную трагедию последних дней. 

Если бы они знали, а им об этом и никто не рассказывал, что у каждого красноармейца был пистон с его данными.
Скольким бы людям они помогли бы найти могилы своих родственников.
Сколько бы военных не числилось без вести пропавшими.
Сколько бы семей не страдало материально без пособия за потерю в боях кормильца.

     Фронт быстро продвигался на восток и победители не везде успевали сразу установить свой режим и порядок.

Большак был грунтовой дорогой, и после осенних дождей его развезло, поэтому основное движение немецкой техники и служб обеспечения проходило по шоссе Смоленск - Москва. 

Елена с детьми вернулась в Филиппово в дом свекрови.

Гитлеровцев ещё долго не было видно в округе.

В деревни Холм-Жирковского района стали возвращаться мобилизованные в Красную Армию мужики и парни, у каждого из них была своя причина оказаться дома. Кто-то, выйдя из окружения, несмотря на все усилия, не смог перейти линию фронта. Кто-то после поражения и практически ликвидации его подразделения, не нашёл другого выхода, кроме как вернутся домой в деревню. Кто-то бежал из немецкого плена.  Кто-то просто дезертировал из рядов Красной Армии, не дойдя до линии фронта. Кто-то из-за своей слабости и трусости отказался от борьбы и, бросив оружие, бежал с поля боя.
 Все они включились в колхозную жизнь. 

При отсутствии районной власти колхозники самостоятельно решали, что сажать и сеять и какой  скот выращивать и содержать.
В основном всё было направлено на заготовку продуктов питания и корма для скота. Полностью отказались от посевов льна, люцерны, клеверов, сахарной свёклы, гречихи и проса в основном из-за отсутствия семян. Основными культурами стали: картофель, рожь, брюква и горох, а на приусадебных участках - всё то, что сажали до войны.

Ферму в Филиппово решили ликвидировать. 
Коров, которые сохранились после неудавшейся эвакуации, распределили по колхозникам. В первую очередь передали тем, у кого были малолетние дети.  Но чаще одну корову давали на два, три двора.

Только в начале ноября в райцентре появилась немецкая  комендатура, и назначенные деревенские старосты начали набирать мужиков на службу в полицию. Отказавшихся служить немцам отправляли в лагерь для военнопленных, а молодых парней  и девчат угоняли в Германию.
Многие предпочли скрыться в лесах.

Людьми стал руководить страх.

С появлением слухов о взятии Москвы они лишились даже надежды на лучшую долю.

Неподалёку от Филиппова гитлеровцы устроили военный аэродром. Весь лётный и обслуживающий персонал разместили в близлежащих деревнях.
Так как дом Ульяны был самым просторным, в нём разместился штаб аэродрома.

Немецкие лётчики держали себя приветливо, угощали детей шоколадом, а взамен на самогон снабжали Елену тушёнкой.

Елену пожалели и разрешили занять чулан. Ульяна с детьми спала на печи, а Елена на скамье у окошка.

Немецкие лётчики находились в приподнятом   настроении. Часто отмечали победы на фронте, распивая самогон. Иногда угощали Елену и пытались ей объяснить, что скоро войне конец, что «Сталин капут», «Москва капут», на что она уверенно, забывая об опасности, отвечала: - «Нет, Гитлер капут».
Это вызывало дружный хохот, настолько немцам казался нереальным её ответ. 


                Глава восемнадцатая
                Предатели

Полк, в котором служил Захар, тоже попал в окружение и, неся большие потери, прорвал кольцо немецких войск и пытался выйти в расположение своих частей, но безуспешно. С одной стороны, путь к линии фронта в каждом случае преграждали вражеские воинские соединения, с другой стороны,  полк просто не успевал за быстрым наступлением фашистов.
Приходилось экономить боеприпасы и вступать в бой только в крайнем случае.
Все дороги и днём и ночью были до отказа забиты немецким войсками.
Полк в основном продвигался  по просёлочным дорогам или лесами и болотами.

Через два месяца бесполезных попыток прорваться к  линии фронта, полк вконец измотанный, потеряв тяжёлое вооружение и большую часть командного и рядового состава, к вечеру вышел к небольшой деревушке. Она  находилась среди лесов и болот отдалённого района  Калининской ныне Тверской области.

 Разведка доложила: немцев немного не более отделения, охраняют бывший колхозный склад горючего из нескольких небольших резервуаров, жителей в деревне нет. 

Незнакомый Захару капитан средних лет, видимо, из кадровых офицеров, принявший командование полком, приказал окружить деревню плотным кольцом, чтобы ни один немецкий солдат  не ушёл.   

Бой длился всего десять минут. Вся охрана немцев:  семь рядовых и ефрейтор были закиданы гранатами в служебном помещении склада.

В деревне стояли целыми все дома. По всем признакам немецкая авиация здесь не работала. 
Данные разведки подтвердились, деревня была пуста, ни единого человека. Скорее всего, жители деревни эвакуировались или попрятались в лесах. Голодные бойцы разбежались по избам в поисках съестного, но кроме картофеля, квашеной капусты и солёных огурцов ничего не нашли. Зато большой запас продуктов обнаружили в избе, где жили немцы.

Задымили трубы. Красноармейцы готовили еду и сушили одежду.
Наевшись, после многих дней голодания и устроившись, где придётся, они уснули мертвецким сном.
Командиры, выставив на выездах из деревни часовых, впервые с момента окружения тоже спокойно спали.

В небольшом селе, которое находилось в нескольких километрах, имелся немецкий гарнизон.  Услышав взрывы, немцы не стали спешить, зная по опыту, что «окруженцы» после таких скитаний не покинут деревню  раньше завтрашнего полдня.

Перед рассветом немецкие подразделения, в сопровождении танка и двух бронемашин с пулемётами, выдвинулись к деревушке.
Легко и без шума убрав дремлющих часовых, немцы взяли деревню в плотное кольцо. Лишь только забрезжил рассвет, начался обстрел изб из танка. Выскакивающих на улицу красноармейцев расстреливали из пулемётов.

Несмотря на внезапность нападения немцев, младшим командирам удалось организовать локальные рубежи обороны. Это оказалось совершенной неожиданностью для немцев, понёсших первые потери.

Политрук, который спал в той же избе что и Захар, расставил нескольких бойцов по окнам со стороны леса, приказав экономить патроны и стрелять только наверняка.
С остальными бойцами он поспешил из избы и организовал круговую оборону.

Захару досталось небольшое оконце в чулане, Получилась удобная для стрельбы позиция.
Немцы шли цепью от леса, приближаясь к сарайчику на краю усадьбы. Расстояние было небольшим и трудно было промахнуться.
Когда после первого выстрела Захара упал один из немцев, остальные  залегли и стали пытаться  перебежками и ползком   продвинуться к деревне.
Захар поражал перебегающих гитлеровцев, почти не целясь. Тем более немцы никак не могли понять, откуда идёт стрельба, потому, что угол пристройки к дому скрывал его от них.
Так же удачно действовали и остальные бойцы.

В конце - концов, немцы прекратили попытки зайти в деревню с этой стороны.

Захар, не опуская винтовку, продолжал  внимательно контролировать из окна территорию,  прилегающую к дому. 
На снегу чернели шинели четырёх убитых немецких солдат.
Он не стал стрелять по немцам, которые вытаскивали своих раненых с опасного места.
По всей деревне слышалась беспорядочная стрельба, которая с каждой минутой затихала, а потом и совсем прекратилась.

Пошли тревожные минуты ожидания.
Когда рядом с избой послышалась незнакомая речь, один из бойцов пошёл к выходу и приоткрыв дверь  выглянул в щель. Перед домом немцы строили красноармейцев в две шеренги, раздавая прикладами удары.
- Что будем делать? - бойцы собрались вокруг него, - Наших строят. Воевать дальше бесполезно,  закидают гранатами и копец нам. Надо сдаваться.
- Я в первую мировую побывал у них в плену,  ничего выжил, - поддержал его пожилой солдат.
- А, присяга, а, трибунал… Лучше спрячемся в подполе, может, повезёт и не заметят, - предложил Захар.
Так и решили.

Не прошло и полчаса, как наверху раздался стук кованых сапог о половицы. Открылся люк. В  подпол опустилась рука с гранатой:
- Рус, сдавайса!
 Боец, который предлагал сдаться, поднялся из подпола первым. Через мгновение раздался выстрел.
 Вновь показалась рука с гранатой:
 -  Рус, выходийт!
Красноармейцы стали по очереди вылезать из подпола, со страхом ожидая выстрела.
Один из немцев со всей силы бил каждого прикладом винтовки, другой, с автоматом, - выталкивал за дверь. Выходя, пришлось переступать через застреленного бойца.
Пожилой боец вылез последним и стал пытаться объяснить, размахивая руками, что в подполе никого нет. Немец отпрянул от него и выстрелил. Получив ещё один удар по голове, Захар оказался снаружи.

Раздались взрывы гранат. Захар посмотрел в ту сторону, немцы забрасывали гранатами избу, в которой находились раненые красноармейцы.

Немецкий офицер, у которого, как заметил Захар, на петлицах были молнии, медленно шёл вдоль строя и через несколько шагов останавливался и повторял:
- Комунистен,  официрен, йюде, выходийт, - и показывал на группу пленных стоящих в стороне под охраной автоматчиков.
Если никто не выходил, он внимательно всматривался в пленных и, только убедившись, что среди них таковых нет, шёл дальше. Иногда он указывал на кого-то из стоящих и произносил, или «йюде, или «официрен».
Солдат отводил пленного в сторону.

Рядом с Захаром стоял лейтенант. Он успел переодеться в солдатскую гимнастёрку и пилотку.
Немецкий офицер остановился напротив и показал своему солдату на пилотки. Тот сбил их с головы  Захара и лейтенанта. Офицер, улыбаясь, ткнул пальцем в лейтенанта:
- Дункель официрен, - он  изобразил пальцами, что-то вроде ножниц, - Чик-чик, - и показал на коротко постриженную голову Захара.
Его стрижка совсем не вязалось с чубом лейтенанта.
Пройдя до конца строя, офицер каким-то только ему известным методом выявил среди пленных двух евреев.

С задней шеренги раздался голос
- Господин офицер, господин офицер! - вперёд протиснулся невысокий лет тридцати боец.
- Вот коммунист, - и он показал на стоящего сзади бойца, - Я их всех знаю, и коммунистов,  и комсомольцев.
Он стал ходить вдоль строя и указывать на стоящих в строю пленных.
- Все, больше никого нет, господин офицер.
- Гут, - офицер кивнул солдату в сторону отобранных пленных.
Тот отвёл предателя к тем, кого он только что выдал, несмотря на то, что он упирался и умолял,
- Господин офицер, я вам пригожусь, я готов служить немецкой армии…

Пленных построили и погнали, поторапливая выстрелами и прикладами, в сторону ближайшей железнодорожной станции.

Когда колонна пленных выходила из деревни  раздались автоматные очереди. Расстреливали отобранных офицером солдат и офицеров полка. 
Расстреливали и тех, кто не мог долго идти из-за ранения и падал, и даже тех, кто пытался им помочь. 
«Окруженцев» гитлеровцы считали партизанами и для них эти пленные были вне закона.

На станции пленных погрузили в товарный вагон, набив его до отказа, можно было только стоять. Внутри стоял полумрак. Лица были еле различимы. Дневной свет проникал лишь через щели между досок обшивки стенок вагона да через дыры, образовавшиеся от попадания осколков авиабомб и снарядов.
Двое суток ничего не происходило, о пленных словно забыли. Спать приходилось стоя, потому что из-за тесноты не было возможности даже присесть.
Стоящий рядом с Захаром парень, попросил  пленных потесниться, изловчился и с помощью ног оторвал несколько дощечек, прикрывающих дыру в полу вагона, 
- Наступит ночь, смоемся.

Задуманное сорвалось, вечером вагон прицепили к составу, который, медленно набирая скорость, покатился в сторону Ржева.
Поезд двигался медленно, подолгу задерживаясь на перегонах.
В одну из ночных остановок парень толкнул Захара,
- Пора. Самое время.
Они отодвинули ногами доски. Парень опустился в образовавшийся люк и исчез в темноте. Захар сел на край дыры, опустив ноги, готовый спрыгнуть вниз под вагон, но несколько рук ухватили его за плечи,
- Не пустим.
- Хотите, чтобы нас расстреляли из-за вашего побега?
- Вылазь.
Снаружи раздались выстрелы,
- Понял, чем дело могло кончиться. Скажи нам спасибо.
Пленные напряжённо ждали появления немецкой охраны, но на их счастье состав медленно покатился, набирая ход.

Пошли четвёртые сутки с момента загрузки в вагон.  Невыносимо мучил голод, а в ещё большей степени хотелось пить.
Захар, в который раз, нащупал в кармане галифе картофелину. Он подобрал её в подполе избы, где прятались от немцев, и берёг на самый крайний случай. Голод и невыносимая жажда взяли своё, и Захар вынул картофелину. Из другого кармана достал маленький перочинный ножичек, которым затачивал карандаши штабным офицерам, будучи писарем.
Он хотел снять кожуру, но передумал. И только начал отрезать небольшую дольку, со всех сторон к нему потянулись руки пленных. Он, на ладони, порезал картофелину на мелкие кубики и стал раскладывать в протянутые руки, положив несколько кусочков себе в рот. Хотелось тут же проглотить, но Захар вытерпел и, медленно  разжёвывая, наслаждался  каплями влаги находившейся в них.

На шестые сутки уже никто из пленных не мог разговаривать. Так пересохло во рту, что Захар не мог пошевелить языком.
Шёпотом удавалось произнести лишь несколько слов, и то не разборчиво.

Пленным, прижатым к стенкам вагона, повезло, снаружи начался снегопад, и снежинки залетали в щели и дыры. Их судорожно ловили языком или слизывали с досок.
Напротив Захара тоже была небольшая щель, и он прижался к ней раскрытым ртом и не закрывал его до той самой поры, пока снегопад ни прекратился.

Прошло ещё несколько суток, и Захар почувствовал,  как тело прижавшегося к нему солдата стало остывать.
Пленные начали умирать от голода и обезвоживания.

Когда раскрылись двери вагона, и прозвучала команда выходить, пленные стали просто вываливаться из него не в силах удержаться на ногах.

Весь пол вагона был завален телами умерших. Немецкие солдаты, заглядывающие внутрь, закрывали носы, такой стоял смрад от пота испражнений и начавшихся разлагаться трупов.

Пленных, которые судорожно хватали снег и горстями запихивали в рот, при помощи прикладов и выстрелов отогнали в сторону.
Вагон облили бензином и подожгли.

Захар огляделся и оторопел, это была та же станция, на которой их сажали в вагон.
- Сволочи, надеялись, что мы все поумераем, - с трудом выговаривая, слова произнёс кто-то сзади.
Обернувшись, Захар узнал в пленном старшину  разведчиков.

Пленных выстроили в цепочку, и повели в сторону полевой кухни. Полный пожилой повар-немец зачерпывал из котла что-то похожее на кашу из неочищенного овса, стряхивал в пригоршню подходившего к нему пленного и хохотал, когда тот,  обжигаясь, хватал кашу ртом. Иногда к смеху  прибавляя,
- Руссише швайн.
- Руссише швайн…

Уже пешим ходом пленных  погнали под Сычёвку в фильтрационный лагерь. По пути  гитлеровцы беспощадно расправлялись с теми, кто был не в силах идти, и их тела вехами лежали по обочинам дороги.
Лагерь представлял собой бывший скотный двор, огороженный невысоким забором из одного ряда колючей проволоки. По углам забора стояли вышки, на которых дежурили пулемётчики. Посреди двора был насыпан большой гурт зерна. Вокруг него были воткнуты таблички: «Яд». Видимо, отступающие вместе с войсками колхозники  отравили зерно, чтобы оно не досталось врагу.

     Когда прибывших загнали внутрь лагеря, они увидели, что вокруг гурта лежат тела военнопленных, отравившихся зерном.

В скотнике стояла большая дровяная печь с чугунной  плитой.
Дров не было, поэтому, чтобы её топить, пленные разбирали деревянные перегородки, стойла и кормушки. 

Навоз был не убран, и толстый его слой почти по щиколотку покрывал земляной пол.

Скотник был заполнен лежащими на соломе или прямо на навозе пленными.
Вновь прибывшие с трудом нашли себе место, чтобы устроиться на ночлег.
Захар спроси лежащего рядом солдата:
- Здесь кормят?
- Видел гору зерна? Вот и весь корм. Поел, и закончились мучения.
- Как же так? Без еды же не выжить.
- Ты, думаешь, что фашисты хотят, чтобы мы выжили? Местные жители приходят, бросают через проволоку хлеб, картошку варёную, свёклу. Иногда немцы привозят отбросы и объедки со своей кухни,  смотрят и хохочут над теми пленными, которые  дерутся за какую-нибудь кость или гнилую морковку. Когда это зрелище им надоест, начинают успокаивать пленных прикладами, а то и пулями. Внутри командуют надзиратели, из наших, предатели, выслуживаются. Вот, их-то кормят. Ты не отказывайся, когда будут отбирать на работы. Там можно всегда что-то раздобыть из съестного.

Рано утром в лагере производилось обязательное построение. 
Комендант лагеря молодой лейтенант, рыжий высокий детина, медленно проходил вдоль строя пленных. В его руках всегда была толстая сучковатая палка, и если ему кто-то не нравился: не так посмотрел или наоборот прятал глаза, получал сильный удар, а то и не один. Иногда, словно наслаждаясь, он избивал пленного в кровь.
Среди пленных шёл слух, что это не немец, а финн. Особенно в этом были уверены те, которые воевали в финскую войну, но они ошибались. Комендант, по национальности был эстонец, уже не один год прослуживший в немецкой армии.

Пленных, прибывших накануне, поставили в первый ряд. Их комендант осматривал очень внимательно. Особое внимание уделял обуви, и если у кого-то она была справная, тыкал палкой ему в грудь. Следовавший рядом с ним надзиратель выхватывал пленного из строя и отводил в сторону. 
На ногах у Захара были совсем новые ботинки с высоким верхом на шнурках, которые он носил с обмотками, перетянутыми сверху верёвкой. Чтобы не смущать мародёров, он обмотал ноги поверх ботинок тряпками.
Когда он увидел, что немец обращает внимание на обувь, заволновался, вдруг финн заметит его обман.
Комендант остановился  перед ним и ткнул палкой Захару в ногу.
- Вас ист дас? Что этто? 
- Захар вытянулся в струнку и, по возможности подобострастно глядя ему в глаза, тут же сообразил что ответить:
- Капут ботинкам, совсем капут.
Обошлось без битья.

Отобранных пленных заставили здесь же на территории лагеря закапывать трупы отравившихся зерном или умерших от голода, ран, болезней и холода.
В лагере царила страшная жестокость. Стоило пленному заболеть, и он уже не мог самостоятельно выйти на построение, тут же находились желающие его раздеть ради овладения одеждой, и человек был обречён на скорую смерть.

Захар очень обрадовался, что так получилось с обувью, очень уж ему не хотелось заниматься покойниками, да и сил от голода совсем не осталось.

Днём запрещалось лежать и поэтому пленные устраивались, кто как мог. Одни сидели на своей так называемой постели из навоза, от которого исходило хоть не большое, но какое ни есть тепло. Другие стояли, прислонившись к стенам, чтобы не упасть от истощения. Многие устраивались ближе к печи, хотя она, как ни старались пленные постоянно её подтапливать, не могла отопить весь скотник, стоящий без стёкол на окнах и с наполовину сломанными воротами.
Место у самой печи  занимали те самые надзиратели,  другим здесь места не было.

Когда Захар увидел, как надзиратель неумело  разбирает очередную перегородку, вызвался ему помочь. В результате был отмечен тем, что тот поручил ему топить печь.
Это было не так сложно. Пилить и колоть дрова было нечем, поэтому концы досок или брёвен, если они были длинны, Захар засовывал в топку, а потом по мере сгорания продвигал их внутрь.
Соблазнив возможностью греться у печи, он отобрал из пленных нескольких помощников для заготовки дров, в результате выкраивал себе время, чтобы немного передохнуть и набраться сил.

В один из дней он еле таская ноги подошёл к гурту отравленного зерна и из любопытства  смахнул ногой снег. Под снегом оказалась смесь овса и ржи. Её обычно заваривали кипятком и  подкармливали зимой скот.
Захар стоял и не отрываясь смотрел на зерно. Рука сама тянулась, чтобы ухватить горсть этой отравы, и, наконец, вдоволь поесть, а там что будет.
- Думаешь, в могиле будет лучше? - это пленный, пришедший с товарищем, чтобы забрать очередной труп, решил остановить Захара, -  На, - он протянул ему корку заплесневелого хлеба, - Сегодня воскресенье, у забора соберутся местные жители, будут бросать еду. Ты приходи ближе к полудню и стань вблизи колючей проволоки, но не рядом, на вышках этого не любят и уложат из пулемётов.  В основном приходят искать своих родственников, но и нам перепадает кое-что из съестного, и тебе что-то достанется.
Захар в мгновение проглотил хлеб,
- Спасибо тебе за совет и за хлеб.
- Да, чего там. Я же помню твой кусочек картофелины, которым ты поделился в вагоне.
- Запомни, близко не подходи.

Действительно к середине дня за забором собралась толпа женщин. Они выкрикивали имена  своих мужей и сыновей. Но стоило им подойти ближе к проволоке, раздались пулемётные очереди и у их ног запрыгали фонтанчики от пуль.

Если в лагере находился тот, кого они искали, то бросали через забор еду.

Рядом с Захаром оказался тот, кому повезло, и он среди женщин увидел свою мать. Она прокричала ему, о приказе немецкого командования, по которому жёны или матери могут забирать из плена своих мужей и сыновей, что требуется только разрешение начальника лагеря и подписка пленного  не воевать с немецкой армией.
Когда женщина начала бросать сыну варёный картофель, началась свалка.
Захару перепало две картофелины, которые он тут же съел.

Не найдя родных, женщины бросали пленным свои припасы и со слезами уходили. На их место подходили другие, и так продолжалось до сумерек.
Это небольшое количество съестного, которое приносили женщины, спасало многих пленных от голодной смерти
Когда толпа начала редеть, Захар пошёл вдоль забора и начал по возможности громко выкрикивать,
- Холм-Жирковские есть!?. Холм-Жирковские есть!?. Холм-Жирковские есть!?.
- Я с Никитовки, - пожилая женщина помахала ему рукой, - Я… Ты, с каких мест будешь?
- С Филиппова, что за Днепром. Тётка, очень прошу, передай жене Сергеевой Елене, что я здесь. Она тебя отблагодарит.
У Захара появилась пусть мизерная, но надежда.

Солдат из похоронной бригады был прав, как только нескольких пленных в суматохе прижали к проволоке, работы ему прибавилось.

Голод становился всё невыносимее. Захар бродил по двору в поисках хотя бы чего-нибудь съестного, хотя бы какой-нибудь травинки.
На глаза попалась пустая консервная банка. Он поднял её, заглянул внутрь и провёл пальцем по стенке. Банка была совершенно сухой. Захар с огорчением выбросил её и уже отошёл от того места,  когда его вдруг осенила неожиданная идея. Он вернулся, подобрал банку, осмотрелся и подвигав ногой снег нашёл ещё одну. Затем подошёл к зерну и превозмогая голод,  чтобы не соблазниться и не поесть,  зачерпнул банкой пару горстей зерна, а потом плотно набил  банку снегом.

На плите уже стояло несколько посудин, это надзиратели кипятили себе воду.
Захар поставил банку на плиту, на что никто не обратил внимание. Дождался, когда вода закипела. Подождал ещё несколько минут и, взяв банку полой шинели, вышел из скотника.
Тщательно размешав содержимое палочкой, слил воду, затем вновь набил банку снегом и поставил кипятиться.
Это он проделал несколько раз, прежде чем решиться испробовать своё кушанье.
Зерно почти сварилось и казалось необычайно вкусным.
Сделав несколько глотков, Захар решил переждать хотя бы час, чтобы узнать результат. Он выждал сколько смог и не чувствуя ни каких симптомов отравления с удовольствием съел своё варево.
Этот процесс заготовки еды стал его основным занятием.

Вторую банку он передал тому солдату, который  угостил его хлебом, объяснив ему весь процесс приготовления каши.

Через несколько дней, пленные поняли, что происходит, и к плите уже не было возможности подойти.
Зерно кипятили, в чём только было можно.
Началось массовое похищение посудин.
Чтобы его банку не украли, Захар привязал её к длиной палке и, устроившись на выступе печи, следил за банкой сверху. Если к ней тянулась чья-то рука, он выливал на неё часть кипятка, чем надолго отучал вора от подобных попыток.
Но судьба не долго была благосклонна к пленным, дрова закончились и варить кашу стало не на чем. Да и местные жители всё реже и реже появлялись у забора.

Наступила ранняя зима. Стояли сильные морозы, особенно ночью.

Количество пленных с каждым днём уменьшалось. Умерших было значительно больше, чем поступавших вновь.
Выжить в таких условиях содержания у пленных практически не было шансов.
Земля промёрзла, копать не было сил, и трупы складывали в штабель в углу двора рядом с гуртом.

Захару, в который раз повезло. Надзиратель, ранее назначивший его истопником, отобрал его в команду по уборке территории прилегающей к немецкой казарме и к штабу.

По пути, когда пленных вели к казарме, встретился большой ящик, сбитый из досок, с отбросами из немецкой кухни. 
Пленные кинулись к ящику, хватали съестное, запихивали в рот  и рассовывали по карманам. Только когда двое пленных упали с простреленной головой, все отпрянули от ящика.

 Немец, стоящий у дверей штаба, жестом подозвал Захара к себе, указал на дверь и вручил ему веник из берёзовых веток.

Подметая полы, Захар заглянул в цветочный горшок, стоящий на табурете в коридоре у окна, в котором рос огромный фикус. Счастью его не было конца, горшок был до краёв наполнен окурками от сигарет, немцы тушили их о землю в горшке. Он сначала рассовал окурки по карманам шинели, но, подумав, перепрятал их за пазуху.
«На это можно прожить не меньше недели, выменивая у надзирателей окурки на еду», - подумал Захар, - «Хорошо, что не обзавёлся привычкой курить».


                Глава девятнадцатая
                Выкуп
    
     Только через месяц до Елены дошла весть о том, что Захар может находиться в фильтрационном лагере под Сычовкой.

     Елену разбудила свекровь,
     - Ленка, вставай, ну, проснись же ты.
     Она с трудом приподнялась и опустила ноги в стоящие у кровати валенки,
      - Ну что? Что случилось? Только заснула.

      - В окно стучать. Выйди, глянь, ковой-то там принясло на ночь глядя.
      Елена поднялась, сняла с гвоздя полушубок и накинула на плечи.
      
       - Лен, лампу зажечь?

       - Да, какая лампа, вон луна как светит, видно словно днём. Верно, мороз будет.
       Елена открыла дверь, на ощупь прошла в темноте по сеням к наружной двери и отодвинула щеколду.  На крыльце стояла Саша-«Японка»,

       - Лен, у меня такая новость, такая новость.

       - Ну, что стряслось? До завтрева не могла подождать?

       - Эта новость не терпит до завтрева. Ко мне «Бобониха» за солью приходила, так сказала, что  мужик её вернулся из плену.  Сходила б поспрашивала, вдруг, что про твово Захара знаить.

        - На ночь глядя?
        - Да, что ночь, раз такое дело.

      - Как идти-то? Ещё примут немцы за партизанку, да и пристрелят.

      - Какие немцы. На улице мороз. В такой мороз они носа не высунут.  А полицаи? Тех уже с обеда пьяными видела. Пойшли. Я с тобой, провожу, раз одной страшно.

       - Щас, оденусь только.

      Свекровь сидела у стола, подперев голову рукой,
      - И што это за полуношник?

      - Да, «Японка», говорить, что вроде как Маня-«Бобониха» про Захара чтой-то знать можить. Пойду в Глушково. Я скоренько сбегаю, разузнаю. Вы, мамань, ложитися, меня не ждитя.
      Елена закутала голову большим шерстяным платком и застегнув полушубок на все пуговицы вышла из избы, впустив в очередной раз клубы морозного пара.

       Когда Елена вернулась, свекровь спала.
       Только утром она ей рассказала, что Иван-«Бобон» утверждает, что всех пленных, из наших мест которые, в Сычовку свозят, в лагерь для военнопленных, и что Захара он не встречал, но предполагает, что он вполне может быть там. Поеду в Сычёвку, можить удасца ево повидать. 
     Как только Елена произнесла эти слова, свекровь запричитала,
     - Лен, да как же так, это ж так опасно. В таку даль, кругом стреляють, убъють, шо я стара буду делать с малолетними-то? Ня думай дажа.

      - Ну, как ты можешь, мам? Это ж сын твой. И   хватить этих  разговоров. Пойду к старосте, можить справку-какую выпишить али пропуск.

Примерив совсем новый костюм, староста её обрадовал,
- Нужные тебе бумаги будут готовы через три дня, - и добавил, - Немцы объявили, что жёнам разрешают забирать своих мужей из плена, если те являются местными жителями и обещают с ними  сотрудничать.               
Действительно, через три дня он выдал Елене пропуск для проезда по территории Смоленской области, оккупированной немцами, и для предъявления лагерному начальству - разрешение об освобождении из-под стражи Сергеева Захара Петровича.
 Она ни минуты не колебалась. Первым делом отнесла четырёхмесячную дочурку к сестре, которая тоже кормила своего сынишку грудью.
Затем стала готовить подводу к поездке в Сычёвку. Сани она раздобыла без труда. «Но где взять коня?»

Ходили слухи о том, что у дальних стогов сена не раз видели нескольких разбежавшихся при бомбёжках одичавших коней. Она решила это проверить и, если это так, то попробовать поймать одного из них.  Елена направилась на самый дальний покос, который находился среди перелесков вдали от деревень и дорог.

Она вышла на рассвете. Снега выпало мало,  идти было не трудно, и уже через час она была на том самом месте, где стояли стога, и где видели коней. Ей повезло. Уже на подходе увидела рядом с одним из стогов коней.  Чтобы их не пугать, не стала подкрадываться, а пошла спокойной походкой в их сторону, вытянув руку с куском хлеба.
Заметив Елену, кони перестали жевать сено и замерли в ожидании, глядя в её сторону и не выказывая никакого беспокойства. Но стоило Елене приблизиться шагов на двадцать, как они отпрянули от стога и помчались в сторону леса. Один из коней почему-то не последовал за табуном, а стал, двигая ноздрями, нюхать воздух.
 Елена  тихо успокаивала коня,
- Хорошая лошадка, умница… Хорошая лошадка… Не бойся… На… Поешь... На… Хлебушек вкусный…
Конь стал приближаться, и Елена поняла, почему он остался, копыта на передней ноге не было, видимо, оторвало миной или осколком бомбы.
Конь, неуклюже подпрыгивая, приблизился к Елене и аккуратно губами взял хлеб, пощекотав жёсткими и редкими усами её ладонь.
Елена, продолжая спокойно и ласково говорить, взяла его за гриву и обвила шею верёвкой. Конь вёл себя совершенно спокойно, видимо, решение вернуться к людям у него созрело уже при виде человека.
 Приподняв ногу коня, Елена осмотрела рану. Рана почти затянулась, но местами были видны следы проступающей крови. Она достала из кармана полушубка рукавицу, с трудом натянула её на раненую ногу коня и повела его за собой. Конь, колтыхая, послушно пошёл за ней.

На следующий день, ранним утром Елена промыла тёплой водой рану на ноге коня, промазала её дёгтем и соорудив из куска овчины, и верёвки что-то вроде протеза,  запрягла его в сани. Положила в них узел с одеждой для Захара, торбу с двумя пластинами сала и караваем ржаного смешанного с картошкой хлеба и тщательно прикрыла всё сеном. Сходила к оврагу, принесла спрятанную там четверть с самогоном и  запихнула её в сено. Вынула из кармана полушубка завёрнутую в газету справку и ещё раз перечитала.
Вчера за эту справку ей пришлось отдать старосте совсем новый костюм Захара. Это был временный пропуск для проезда по оккупированной немцами территории.
Староста сходил к бургомистру в райцентр и поставил на пропуск печать. Документ был написан от руки на русском языке, поэтому в комендатуре, где должны были сделать особую пометку, напечатали на пишущей  машинке приписку по-немецки.

Она уже хотела накинуть на плечи тулуп, как на  крыльцо вышел немецкий офицер, военврач,  который не раз помогал ей лечить детей, и относился к ним с добротой.
Он немного владел русским языком и с первого дня попросил Елену называть его Питер. Иногда в конце дня Питер заходил в чулан, угощал детей и с удовольствием наблюдал, как они уплетают шоколад. Делился с Еленой воспоминаниями о мирной жизни, о семье, показывал фотографии своих детей.
Елену удивил его грустный вид, он был явно чем-то расстроен. 
- Лина, Вы, собрались уезжать? У меня небольшая просьба, господа офицеры очень хотят,  чтобы Вы им погадали.

Елена в последнее время заметила, что немцы не очень-то веселятся, и сделала для себя вывод: - «Да, крепко наверно наши вам наподдавали».

- Я тоже, Лина, прошу Вас мне погадать. Нас перебазируют ближе к фронту, и уже завтра мы покинем Ваш гостеприимный дом.
«Скатертью дорога», - хотела сказать Елена, но сдержалась.

Когда она зашла в избу, немецкие лётчики сидели у стола, на котором уже лежала заранее приготовленная колода карт.
Елена стала поочерёдно раскладывать карты перед офицерами.
Перед этим доктор объяснил ей, что все хотят узнать, чем закончится их пребывание на фронте, и вернутся ли они домой к своим семьям.
Елена доверяла картам. Много раз в её жизни, гадала ли она или кто-то другой, результаты гадания оказывались верными. Поэтому Елена старалась откровенно рассказывать о том, что показывали карты. Но сейчас она была в смятении, - «Выпадет кому-то смерть. Что делать? Скажешь правду, подумают, вру, решат, что хочу специально подорвать боевой дух немецких лётчиков, и расстреляют под горячую руку».
Поэтому решила: - «Выпадет смерть – скажу: будешь ранен, и тебя отправят на лечение домой. Выпадет тяжёлое ранение - буду говорить, что  лёгкое».
Все в один голос просили узнать по картам, долго ли ещё продлится война, скоро ли немецкая армия возьмёт Москву. Елена сначала не поняла просьбу, ведь уже месяц твердили, что Москва взята, и листки об этом везде развесили, и сделала вывод: - «Наши наступают». Что бы насолить немцам твёрдо произнесла,
- Очень нескоро война закончится, много людей погибнет, а кто победит, карты этого не говорят.
 Немцы за гадание выложили на стол несколько банок своих консервов и шоколада.

Оставив двухлетнюю Нину и пятилетнего Толю на попечение свекрови, Елена отправилась в путь.

На хромом коне дорога казалась в два раза длиннее. Встречающиеся по пути деревни были почти полностью уничтожены войной. Избы сгорели или стояли развалившиеся от снарядов и бомб. Рядом с оставшимися в целости домами иногда были видны люди. Среди пепелищ стояли печи, воздев к небу свои трубы, словно взывая бога о помощи. У одной из них копалась хозяйка, готовившая еду.
В основном ехать приходилось по заросшей лесами и кустарником местности.

Стоял солнечный, безветренный и морозный день. Дорога была покрыта небольшим слоем выпавшего накануне снега, который сверкал на солнце, переливаясь разноцветными  огоньками. Деревья, покрытые инеем, имели сказочный вид.

Хромой конь тащил сани неравномерно, и Елена непроизвольно, покачиваясь в такт его ходьбы, задремала. Её разбудил волчий вой. По спине от страха пробежала дрожь. Она попыталась себя успокоить: - «Ну, зачем волкам я и мой конь? В лесу и без того для них полно еды. Вона, сколько рядом с дорогой неубранных тел, военных, погибших в недавних боях, смотреть страшно.  А, сколько в лесу замёрзших тушь коров и лошадей, убитых снарядами и бомбами, не сосчитать».
Но страх не проходил, а ещё более усилился, когда  услышала рядом рычание и заметила меж деревьев хищников.
Волнение было напрасным, волки, терзая тушу животного, даже не повернули свои морды в её сторону.

При въезде в Сычовку Елену остановил полицейский патруль. Она предъявила справку и попыталась выяснить о местонахождении лагеря. Полицейские долго рассматривали документ, пытаясь с ней заигрывать, и отговаривали от посещения лагеря. Советовали весело провести время с ними, но, увидев злой её взгляд, прекратили приставание и указали дорогу к лагерю.
 
Только к полудню Елена остановила коня у въезда в лагерь. 
У ворот стояла небольшая будка, из которой вышел полицай, одетый в немецкую форму без знаков различия, с повязкой на рукаве. Он подошёл вплотную к Елене,
-  Шо треба молодица? Коими ветрами тоби занясло сюды?
Елена посмотрела на жирное лицо полицая, - «Отожрался-то как на немецких-то харчах, морда предательская», - достала справку и протянула полицаю.
- Да, шо мени твоя писулька, докладай так.
- Я приехала забрать своего мужа, господин офицер. Мне сказали, что немецкие власти это позволяют. Он здесь в лагере.
- С якого такога припёку ты это знаешь?
- Мне передали, что он сам просил, чтобы я приехала,
- Не знаю… Живой ли твой человик?.. Може ужо помёр?.. Шо там немцы решають это одно, а нам треба выкуп. Есь шо предложить? Може деньги немецкие?
- Денег нет, а вот самогон есть.
Елена достала из-под сена четверть с самогоном. Полицай с удовольствием принял подарок.

Из будки вышел немецкий солдат с карабином на плече. Полицай незаметно от него засунул четверть обратно в сено и пробурчал,
- Не могла разлить по бутылкам. Как я буду делить промеж усих? 
- Вас ист лос? - немец потянулся и выжидающе посмотрел на полицая.
- Давай твою бамагу, - полицай схватил листок и развернул перед немцем. Тот взглянул краем глаза, увидел печать и не читая кивнул,
- Гут, - и, передёрнув плечами от озноба, вернулся в будку.
Полицай размотал кусок колючей проволоки,  связывавший створки ворот.
- Проезжай. Пленные в скотнике. Не найдешь сваво - ишши там, среди мертвяков, шо лежать во двори. Сваво не забудь сеном присыпать, еже ли найдешь, к чому   немцив злить. Подарки отдашь при выезди.

Когда Елена вошла в приоткрытые ворота скотника, то в полумраке с трудом разглядела сидящих, а в основном лежащих пленных.
То в одной, то в другой стороне раздавались,  не прекращавшиеся ни на минуту, стоны и кашель. Елена сначала тихо, а потом громче и громче стала звать,   
- Захар… Захар… Сергеев Захар!..
Из темноты раздалось еле слышимое,
- Лена, Лена, я здесь.
Голос показался ей незнакомым,
- Ты Захар Сергеев!?
- Я это, я.
Елена медленно пошла на голос мужа аккуратно,   переступая через лежащих пленных.
Она помогла Захару подняться и подвела к воротам,
- Стой. Я сщас, - она выбежала, схватила одежду и валенки.
Вернувшись, она сняла с него пропахшие навозом шинель, ботинки, гимнастёрку и галифе.  С трудом натянула на окоченевшего мужа  брюки, и свою вязаную кофту, а ноги обула в валенки. Вместо  пилотки одела ему на голову шапку-ушанку из овечьей шкуры, а на руки рукавицы.
Захар до такой степени застыл, переодеваясь  на морозе, что не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Елена подхватила его на руки, удивившись тому, как мало он весит, вынесла его из скотника и усадила в сани. 
При свете дня вид мужа привёл её в ужас: исхудавшее до неузнаваемости лицо, обросшее за несколько месяцев бородой, и  лихорадочно горящие, словно у безумного, глаза. Он показался ей  дряхлым стариком.
Кутая его в тулуп, Елена еле услышала шёпот,
- Поесть…
Она достала из торбы коврижку хлеба. Захар лихорадочно схватил её двумя руками и стал отрывать зубами куски и почти не жуя проглатывать.

Елена уложила его, прикрыв сеном.  Внимательно осмотрела сани, кое-где поправила свисающее сено и направила коня к выезду из лагеря. По пути  заметила, как немец на вышке повернул в её сторону пулемёт. Пока сани медленно продвигались к воротам, она со страхом ждала, что вот-вот раздастся пулемётная очередь.

Полицай раскрыл ворота и убрал самогон и сало в приготовленную сумку,
- На тваю бамажку. Немиц сделал отметку. Это шоб к таби меньша вопросоив було.

Даже отъезжая от лагеря Елена всё ждала и ждала, что раздадутся выстрелы. Она успокоилась только тогда, когда лагерь скрылся за поворотом.

Захар, съев хлеб и, согревшись, уснул, иногда кашляя во сне.

Обратный путь прошёл без происшествий, и к концу следующего дня сани остановились у родного дома.

Захар смог самостоятельно подняться и пойти вслед за женой в избу.
При виде Захара Ульяна пошатнулась и упала бы, ни поддержи её второй сын Григорий, вернувшийся из леса, после ухода немцев из деревни.
- Сыночек ты мой дорогой, да шо ж енти антихрисы с тобой сотворили. Бедный ты мой мальчик. 

     Основной заботой в последующие дни для Елены стало выхаживание мужа истощённого и обессиливавшего от пребывания в фильтрационном лагере.
В первую очередь она истопила баню, которая чудом уцелела на берегу реки.  Предварительно  состригла с головы волосы полные вшей, как смогла, подстригла бороду. Когда Елена развернула его нижнее бельё, то оторопела от увиденного, каждый шов был заполнен вшами. Она там же в бане запихнула бельё в печь и сожгла.
      Первое время Елена никак не могла привыкнуть к мужу, которого привезла из лагеря, даже сторонилась его, потому что он был совсем не  похож на того прежнего Захара. 
      Главным делом, конечно, было откормить Захара. Первую неделю он не мог думать ни о чём кроме того. как бы поесть. Что бы ни поставила она на стол, мгновенно съедалось. Ульяна предупредила Елену: - «Не давай ему сразу много еды, а то помрёть».
Постепенно Захар набирался сил и стал понемногу помогать Елене по хозяйству, а когда брат Григорий после  открытия биржи труда в Холм-Жирковском устроился на работу и стал редко бывать, то на плечи Захара легли все мужские работы по дому и усадьбе.

Где-то, через месяц,  Филиппово и несколько деревень по левому берегу Днепра были заняты кавалерийским корпусом Белова. Красная армия освободила Вязьму и перешла к обороне на левом берегу Днепра. Но немецкие войска подтянули свежие силы и начались упорные бои.
Кавалеристы сразу же провели зачистку деревень и расстреляли выявленных предателей и пособников немцев, в том числе полицейских, которые не успели уйти с отступающими немцами.
Всех мужчин дезертировавших, «окруженцев» и бывших пленных, не замешанных в сотрудничестве с немцами, тут же зачислили в кавалерийский корпус, но в любом случае всем им пригрозили трибуналом.

Заметив в окно приближающуюся группу людей  в папахах и в бурках, внутри  дома переполошились. Елены не было, она ушла доить корову, которую прятала в овраге. Захар,  опасаясь попасть под горячую руку, был в смятении, не зная, что предпринять.
Нежданные гости поднялись на крыльцо и постучали в дверь.
Ульяна, не долго, думая, затолкала Захара в узкий промежуток между стеной и печкой и прикрыла его старым тряпьём.
Военные вошли в избу, когда она закладывала проем дровами, лежащими у печи, делая вид, что наводит порядок.
- Тётка, в вашем доме буде располагаться штаб корпуса, потому придется потесниться. Лучче буде еже ль  найдете пристанище у других домах.
Вернулась Елена с ведром в руке и её испуганный взгляд обратился к свекрови.
- Захарка ещё не вернулся, - попыталась Ульяна предупредить невестку, - А, вот, нам придётся уходить из избы. Ума не приложу, где мы с такой оравой детей найдём приют.
В это время с печи раздался плач кого-то из детей. Елена возмутилась,
- Никуда я не пойду из родного дома. Хошь стреляйте в меня с детишками! На мороз выгнать! Нет такой власти у вас. Стреляйте  никуда не пойду.             
- Ладно, оставайтесь, но только днём, когда работает штаб, пережидайте где-нибудь до ночи. Лучшего ничего предложить не могу, - заключил, как поняла Елена, старший по званию.
     - Когда здесь были немцы, нам разрешили пожить в чулане. А насчёт детей постараюсь так, чтобы не мешали, - и Елена стала успокаивать плачущую Шуру.
- Хорошо. Что мы хуже немцев что ли? - смилостивился командир, - Муж-то воюет? 
- Воюет, где ж ему быть, как ни на войне, - сказала и тут же подумала: - « Не нашёлся бы, какой-нибудь мерзавец, который расскажет им насчёт Захара».
Когда стали устраиваться в чулане, Ульяна показала за печь, и Еленаа сразу поняла - Захар там.
Иногда, кто-либо из командиров заходил в чулан пообщаться с детишками. У всех дома остались дети, и общение с ними хоть как-то отогревало душу.
Дети находились рядом и иногда видели, как  мать передавала отцу еду или, при отсутствии военных  в избе, выпускала его на короткое время размяться и выйти во двор по нужде.
Маленькому Толе не надо было ничего говорить, он и так понимал, что встреча отца с красноармейцами может плохо кончиться. Но вот, маленькая Нина, каждый раз, когда кто-то заходил, показывала на печь и твердила,
- Дядя, дядя.
Елена пыталась её как-то отвлечь, а когда не получалось, незаметно щипала её так, что она начинала реветь. Хорошо, что никто из кавалеристов не догадался заглянуть за печь. Да и не до этого им было.
Крупные силы немцев окружили советские войска под Вязьмой. После ожесточённых боёв с превосходящими силами фашистов, практически, вся дивизия, геройски сражаясь, полегла на поле брани. В боях погиб командующий генерал Ефремов.
Кавалерийский корпус тоже был окружён. Численность немцев в несколько раз превышала численность корпуса. Кавалеристы несколько часов вели ожесточённые бои, но силы были не равны. Неся большие потери, корпус вырвался из кольца и, уходя от противника по болотам и мелколесью, пройдя сотню километров, прорвался через линию фронта в расположение советских войск.

 
                Глава двадцатая
                «Орднунг»

После ликвидации прорыва советских войск немцы приступили к налаживанию своего «орднунга».
В деревне Глушково в здании клуба разместилась полиция. 
В здании школы была устроена казарма для подростков, которых готовили для службы в полиции. Инструкторы из немцев и полицаев обучали их военному делу и воспитывали в духе преданности «вермахту».
Количество курсантов резко увеличилось, когда начались практические занятия по стрельбе и обращению с ручными гранатами. Какой мальчишка не хочет пострелять и повоевать.

Подросткам ежечасно  внушали, что немецкая армия непобедима, что вот-вот Красная Армия будет разгромлена, что СССР скоро исчезнет с карты мира, что будет новая Россия без большевиков, без колхозов, без Советов.
 В каждой деревне был назначен староста из тех, кто готов был служить новому порядку.
На жителей возложили обязанность следить за дорогами: заделывать рытвины и ямы, ремонтировать и восстанавливать мосты, зимой очищать от снега не только большак, но и просёлки и улицы деревень.

Фашисты предоставили крестьянам полную свободу в ведении хозяйства и даже разрешили по желанию крестьян сохранить колхозы. Всячески создавали иллюзию законности и справедливого немецкого порядка.

Первое время никаких официальных поборов не было, но какой от этого прок, если любой немецкий солдат из проходящей через деревню воинской части заходил в избу и брал  то, что ему приглянулось. Тем более новая власть запретила держать в усадьбах собак и запирать дверь в избу на засов или замок,  даже ночью.

Однажды, когда в избу к Александре вломились  немецкие  солдаты и обшарив все углы забрали всё съестное, Анюта смолчала, но когда они стали выводить со двора козу, она кинулась к ним с криком:
- Не дам! У меня грудной ребёнок! Пожалейте, - и  уцепилась за шерсть козы, но получила удар прикладом по рукам.
Анюта плача вернулась в избу,
- Козу забрали. Гады. Надо было бы спрятать. Поверили, что воровство будет пресекаться и немецкое командование защитит местных жителей от мародёров. Вот и защитило. Как хочешь, мам, пойду в Холм, в комендатуру, пожалуюсь. Обещали защищать, так пусть защищают.
- Что надумала. Кто тебя будет слушать? Ты, что по-немецки знаешь? Будешь настаивать, ещё расстреляют. 
- Нет, я пойду. Единственную живность забрали. Пойду, будь что будет.
- Смотри, Анюта, ох, смотри там. Ухо востро держи и не очень настаивай. Ругай больше советскую власть. Как при ней было плохо, а вот при них хорошо, Поняла.
Комендатуру Анюта отыскала легко по висящему на здании флагу с крестом. У входа ей преградил дорогу здоровенный немец с автоматом. Она попыталась объяснить ему, что ей нужно к коменданту, но всё было напрасно. Анюта уже собралась уходить, когда из здания комендатуры вышел пожилой немецкий офицер. Посмотрев строго на Анну, на чистом русском спросил,
- Что тебе, женщина, нужно здесь?
Анюта обрадованная, затараторила,
- Козу забрали, единственную скотинку, а у меня грудной ребёнок, кормить надо.
- Кто забрал?
- Так, солдатики Ваши, господин офицер.
- Шла бы ты баба отсюда, а то и тебя за козой вслед отправят. Её уже давно наверняка съели, а за оговор немецкого солдата знаешь, что бывает?
- Да, что ж это деется? При советской власти защиты было не найти, и при Вашем правлении то же самое получается, а мы так надеялись. Как же дальше жить?
Вышел другой офицер. «Видимо комендант», - подумала Анюта, когда солдат при виде его вытянулся в струнку.
- Иди отсюда! Я что сказал, - и первый офицер развернул её и толкнул в спину так, что она еле-еле удержалась на ногах.
Но Анюта не собираясь уходить, упала в ноги коменданту, 
- Господин офицер защитите, не дайте погибнуть дитю. Богом прошу, защитите и помогите.
Комендант приказал солдату поставить её на ноги и обратился по-немецки к пожилому офицеру.
Тот долго что-то объяснял ему тоже по-немецки. Комендант внимательно выслушал и скомандовал Анюте,
- Ком цу мир, - и быстро зашагал в сторону казармы.
- Иди уж, дура. Пеняй на себя, если что.

Перед казармой были построены все находившиеся в ней немцы.
Комендант что-то сказал Анюте, показав на строй солдат.
Пожилой офицер с недовольным видом перевёл,
- Смотри, кто козу увёл. Не дай бог тебе ошибиться.
Анюта прошла вдоль строя, но тех солдат, которые увели козу не было. Она повернулась к пожилому офицеру,
- Видно проезжие забрали.
Офицеры перебросились несколькими словами, и пожилой офицер скомандовал:
     - Иди домой, комендант обещал разобраться.
Не прошло и часа после того, как Анюта вернулась домой, дверь раскрылась, и немецкий солдат втолкнул в избу козу, но коза была не их, даже шерсть другого цвета. Она попыталась объяснить это солдату, но тот не стал слушать и скрылся за дверью.
- Вот, мам, а ты боялась. Распорядился всё-таки комендант насчёт козы, а что другая ничего.
Когда она рассказала об этом сестре, Елена особенно не удивилась,
- Среди них тоже люди есть. Лётчики, которые у нас в избе жили, Шуру вылечили и продуктами помогали. А, в общем-то, звери они. Видела бы ты Захара, когда я его  забирала из лагеря. Страшно было на него смотреть. А, вот, воров они действительно не терпят. Я это поняла, когда стала свидетелем их расправы над дядькой Кондратом Долговым. Ты его знаешь, дом у самого Днепра, в Глушково.
- Ну, как же, знаю.
- Так вот, пошла я к Наташке Жижиной в Глушково за солью, она обещала одолжить. Иду по деревне, а навстречу Кондрат везёт на санках и тащит в охапке кавалерийские, ну эти, как их, ну, в общем, шубы без рукавов  целый ворох  и форму, поснимал с убитых наших кавалеристов, что побитые лежат по лесу.  Ну вот, а тут патруль немецкий на конях. Увидели, да, как начали кричать да ружьями грозить. Потом толкнули его дулом, мол, иди и мне приказали, чтобы вместе с ним шла. И всё повторяли: - «Нах хаус, нах хаус». Проводили они его до избы, и внутрь зашли.  Потом  жестами приказали мне собрать у дома Кондрата всех, кто только есть в деревне. Да, кого было собирать-то? Набралось с десяток баб да пара дедов. Всех нас загнали в избу. И вот, когда я зашла, я поняла, в чём дело. Вся изба была завалена вещами:  одёжой, полушубками, обувью, польтами, одеялами. Несколько шапок весело на гвоздях на стене.  На печи ворохом лежали валенки разных размеров. Когда немец открыл сундуки аж четыре, мы обмерли. Анют,  полные разного добра: и ткани, и скатерти, и сарафаны, и полотенца.  И тут я увидела мой отрез на платье, который мы купили с Захаром прямо перед войной. Покопалась в сундуке и нашла , что ты думаешь, вышитую свекровью и подаренную нам скатерть. Ну, я конечно Кондрату: что ж ты чёрт старый, люди по оврагам да по землянкам прячутся, а ты воровать в это время. Все, кто пришёл, стали тоже рыться в вещах и находили много чего своего. Немец, жестами объясняясь, как бы спросил: это ваши вещи. Мы закивали. Тогда он стал громко кричать на Кондрата, схватил его за шкирку и вывел наружу. Мы все в обнимку со своим найденным добром тоже высыпали на улицу. Немец подвёл его к стене избы. Два других встали в пяти шагах и направили на него винтовки. Кондрат повалился на колени и стал немцев и нас просить его пощадить: «Бес попутал, не мог удержаться простите ради бога» и заплакал. Видно немцам было не привыкать к таким сценам. Не обращая внимания на его вопли, они  выстрелили ему прямо в лоб. Ой, Анют, меня до сих пор трясёт, как вспомню. Не приведи господь ещё раз увидеть такое, - и Елена трижды перекрестилась.

- Не зря, Лен, рассказывали, что в Германии ворам отрубали руки, и там воровства не стало. У нас бы так.
 - Ты, что, у нас половина людей были бы однорукими.
 - Твоя правда, Лен.
 - Представь только, Анют, половина людей в стране - однорукие.
И они долго хохотали и не могли остановиться. Как говорят: «Смешинка в рот попала».
- Чтой-то мы? Не к добру это, Лен. Всё хватит.
Они ещё несколько раз хихикнули и перешли к обсуждению кружевного узора для подзора.

 Основной заботой после военного затишья стало  выживание - борьба с бедой не менее страшной, чем война, с голодом.
 Основные запасы продуктов позабирали и немецкие, и советские фронтовые части, проходившие мимо деревень, часто, подчистую, прибирая к рукам всё, что плохо лежало. Поэтому мало, что удалось сохранить. Но, всё  же, кое-что было.
Соседи делились и обменивались тем, что удалось спрятать.
Рожь, которую собрали с колхозного поля, поделили меж колхозниками. Но встал вопрос о мельнице. Мужиков, которые могли бы её, полуразрушенную бомбой, запустить, не было, поэтому, как в старину, стали пользоваться ручными мельницами, благо они имелись. Чтобы намолоть муки для такой, как у Елены семьи, надо было потрудиться. Муку поочерёдно мололи все, даже пятилетний Толя.
Удалось сохранить немного картофеля и свёклы, а правильнее сказать - кормовой брюквы. Выручали солёные огурцы да квашеная капуста. 
Проблемой стали: мясо, сахар, соль, спички и мыло.

Захар был ещё слаб, поэтому Елена взяла санки, мешок, топор и отправилась в сторону леса, где шли бои Красной кавалерии с немцами. То тут, то там меж деревьев чернели бурки. Это лежали убитые и не похороненные кавалеристы, нашедшие здесь свой вечный покой.
Вспомнив Кондрата, Елена не стала близко подходить к убитым, опасаясь, как бы немцы не подумали, что она, как и он, занимается мародёрством и раздевает убитых. Её цель была другой - найти лошадь, которая не издохла от голода, а была убита снарядом или миной. 
Выбрав замёрзшую тушу коня с оторванной снарядом головой, она, отрубая топором куски замороженной конины, заполнила  мешок, привязала его к санкам и по своему следу, чтобы не блуждать, отправилась домой.

По дороге к деревне ей повстречался старший полицейский с местного полицейского участка,
- Ну-ка, покаж, что наворовала?
- Что вы господин полицейский, как можно. В лесу кони убитые, мясо вполне съедобное.  Когда нечего есть, это даже очень подходящая пища. У меня семья, дети, всех  кормить надо.
Полицейский заглянул в мешок, порылся, выбрал кусок мяса.
- Вот этот кусок приготовишь. Вечером приду. И самогон что б был, - и он швырнул мясо обратно в мешок, - Давно хочу с твоим мужиком поговорить, что он думает насчёт помощи доблестной немецкой армии.
- Да, что Вы господин полицейский! Он после плена совсем больной, куда уж ему на службу.
- Вот, вот, я заодно и посмотрю, какой он больной. 

Дома Елена рассказала Захару о встрече с начальником полиции. Обсудив, решили его встретить  угощением и выпивкой.
Как только стало смеркаться, накрыли на стол, Елена поставила бутылку самогона. Увидев это, Ульяна забеспокоилась,
- Уберите самогон.  Угостите раз, потом повадится ходить - не отвяжитесь.
- А, как же быть?
- Скажешь, что нет самогона. Не с чего, мол, гнать, продуктов на еду не хватает. Положись на меня. Я всё улажу. И не перечьте, у меня больше опыта в таких случаях. Запихни бутылку в мой сундук.

Только стемнело, отворилась дверь. Полицай разделся и без приглашения уселся за стол.
Елена принесла из чулана горшок с кониной. Из горшка шёл ароматный пар.
- А, где ж выпивка, хозяйка? Ты, что, думаешь, я твою конину пришёл есть?
- А, откель ей быть и иде её взять и с чего гнать? Что ж мне, когда есть нечего, продукты на самогон тратить? Вы уж простите господин полицейский.
- Господин полицейский прав, - встряла Ульяна, - Всухомятку, и хорошая закуска в рот не лезет, а не то шо конина. Ладно уж, выручу тебя Ленка. У меня ещё до войны припрятана бутылочка, травы лечебные настаивать. Бери. Ради такого случая не жалко. Такой важный гость редко заходит.
Елена сделала вид, что обрадовалась, и долго копалась в сундуке, будто ищет. Наконец вытащила бутылку и поставила на стол перед полицейским.
Полицай налил до краёв гранёный стакан, залпом выпил, крякнул, откусил пол-огурца, вытащил рукой кус мяса и стал с аппетитом жевать. Хорошо закусив, подумал, хотел налить ещё самогону, подержал бутылку в руке, передумал, заткнул её той же бумажной пробкой и убрал в боковой карман,
- На похмелье. Значит, Захар Сергеев, ты был помещён в лагерь. Почему здесь? Бежал?
- Что Вы, - Елена поспешила к комоду и, открыв ящик, нашла справку из лагеря, - Я сама лично забирала его. Вот и разрешение.
Полицай долго рассматривал справку, потом стал читать по слогам русский текст. Увидев печать с орлом и свастикой, вернул справку Елене.
- Да, Захар, - он посмотрел на обросшего бородой Захара (это Ульяна запретила ему бриться, чтобы выглядел неприглядно и болезненно), - Вид у тебя, я скажу не бравый. Не помирать ли надумал? Не, ты, давай поправляйся, нам в полиции люди, во как нужны. Что молчишь?..
Когда только полицай вошёл в избу, Захар, вспомнив лагерь и тамошних полицаев, чтобы сдержаться и не нагрубить ему, так стиснул зубы, что челюсть словно окаменела.
- Да, ты, мужик, я вижу, не в себе.
- Да, да, Вы правы. Не в себе он. А ещё с ним припадки бывают. Сидит, сидит, потом, как упадёт на пол, и  давай сучить ногами и руками. И так завизжит, словно поросёнок, когда его режут. Не в себе, точно, - Елена выжидающе замолчала.
- Ладно, - полицай с опаской посмотрел на Захара, - Пойду я. Как только он поправится, пусть явится в полицейский участок, добровольно, - и ушёл, сильно хлопнув дверью, да так, что разбудил детей.
- Молодец невестушка. Сообразила что сказать. Я вижу Захару за тобой, как за каменной стеной. Повезло мому сыночку с жёнкой.

Этой же ночью в окно постучали. Елена накинула на себя овечью шубу и вышла в сени посмотреть на ночного гостя.
Захар на всякий случай спрятался за печь, прикрывшись старым одеялом.
Вслед за Еленой в избу вошёл советский офицер в папахе и полушубке, подпоясанном армейским ремнём.
- Я только отогреюсь и уйду. Понимаю, что у вас оставаться нельзя. Узнают, что меня приютили, могут и расстрелять.
- Захар, выходи, это свой человек, из наших, военный.
Захар вышел из чулана, подошёл к лампе и прибавил фитиль. Разглядев пришельца, негромко произнёс,
- Здравия желаю товарищ…
Гость подсказал,
- Комиссар, комиссар полка.
- Товарищ комиссар полка, - продолжил Захар.
- Мне бы перекусить. Хотя бы чуток. Три дня без еды.
Елена достала из печи горшок и подала гостю ложку,
- Хлеба, к сожалению, нет.  Вот, мясо тушёное. Кушайте. Правда конина, но для нас и это праздник.
Комиссар снял полушубок, отстегнул от пояса маузер и аккуратно сложил всё на скамье.
- С вашего разрешения, - он сел за стол и начал есть.
Захару не терпелось узнать, как и откуда он здесь ночью оказался, но дал возможность гостю закончить трапезу.
Комиссар поел, достал из галифе носовой платок, не первой свежести, вытер рот,
- Спасибо большое, хозяева дорогие. Теперь ещё три дня можно не есть.
Захар хотел задать мучивший его вопрос, но не успел.
- Я из-под Вязьмы. Немцы окружили нашу дивизию, и  почти все погибли. Генерал наш, Ефремов, геройскую принял смерть. А сначала так хорошо всё начиналось. Сходу заняли Вязьму и почти весь Вяземский район. Взяли много пленных. Но живой силы и техники у немца оказалось на много больше, чем у нас. Вот, так… Но придёт время, мы им хребет сломим. Я в этом уверен. Не думайте, что я струсил и бежал с поля боя. Рядом разорвался снаряд, и я потерял сознание. Немцы на меня не обратили внимания, думали, что мёртвый, к тому же меня снегом припорошило. Очнулся. Руки, ноги целы, на теле ни царапины. Вот иду по ночам  в сторону Владимирского Тупика. Там партизанский отряд говорят сформирован. Буду партизан искать. Найдётся у вас пальтишко или шубейка похуже и одёжка какая-нибудь гражданская?
- Найдём, - Елена стала копаться в сундуке, а Захар достал из-за печи старый свой полушубок.
Комиссар обрадовался.
Елена передала ему ворох одежды,
- Проходьте  в чулан. 
Комиссар переоделся. Сложил на лавку свою военную форму и сверху положил папаху и ремень,
- Это всё сожгите в печи. Найдут, будут неприятности, одежда офицерская. А это хозяин тебе, спрячь получше, может, пригодится, - и положил на стол маузер, - И ещё просьба, вот мои документы воинские и партийные. Закопайте где-нибудь, если  мне получится вернуться, пригодятся. В доме не прячьте, сгореть может дом. А, это всё сожгите сегодня же. Буду вас искать - кого спрашивать?
- Сергеевы мы, Елена и Захар, - Захар снял с гвоздя свой треух, - Лучшего ничего нет.
- Спасибо вам, хозяева, за тепло, хлеб-соль, сочувствие и помощь. Дай Бог, вам благополучия, а мне дойти до своих. Вообще-то я атеист, в бога не верю. Я больше верю вот в таких, как вы, людей.
Елена проводила гостя с крыльца, и он растворился в темноте, только раздавался хруст шагов по снегу, постепенно затихая.
Елена вдруг всполошилась и негромко позвала,
- Постойте, погодите.
Комиссар услышав, вернулся.
- Что такое случилось, Елена? 
- Знаете что, у нас есть конь, правда хромой, но на нём всё лучше, чем пешком.
- Да, как же я возьму, конь для крестьянина…
- Берите. Всё равно съедят его деревенские, давно приглядываются, голодно.
Елена раскрыла ворота хлева и вывела коня. Взнуздала,
- Давайте помогу. Вы уж не обессудьте, седла нет.
- Не знаю, как Вас и благодарить, хозяйка. Век буду помнить Вашу доброту.

Елена подождала, когда стих шум копыт, и вернулась в дом. Войдя сказала, что отдала комиссару коня.
Ульяна заворчала,
- Ну и зря. Что люди подумают? Зарезала. Будут мяса просить выделить. Сама знаешь, с нами все делятся.
- Может сказать: партизаны забрали.
- Не, насчёт партизан, Лен, лутче не затевать, молва быстро разлетится, до немцев дойдёт - хорошего не жди.
- А, мы, так скажем: сбежала лошадка со двора.
- Правильно, Захарка. Сбегла, что тут поделаешь.
- В лес ещё пару раз схожу. Надо запастись кониной, а то когда мясо не будет, ни коровку же, кормилицу нашу забивать.
- Вместе пойдём, - поддержал Елену Захар.
Он раскрыл документ ночного гостя. Это был партбилет. Прочитал,
- Пушин Аркадий Борисович. Штой-то темнит комиссар, к партизанам иду, а оружие не взял, и, как же без документов к партизанам.
- Захар, а что скажешь насчёт его одёжи?
- Он прав. Будешь утром топить печь, сожги, хотя и жалко, совсем новая. Документы и маузер я сам спрячу.
Он завернул всё в кусок клеёнки, лежавший на столе под горшком.
- Лучше будет, если сейчас спрячу, - и он, накинув комиссарский полушубок, вышел из избы.

Когда они успокоили детей и опять улеглись, им не спалось, и они долго ещё шёпотом обсуждали, как и когда навозить из леса конины, да так, что б соседи не заметили.


                Глава двадцать первая
                Партизаны
      
     Во второй половине зимы для жителей Филиппово и окружающих деревень наступили тяжёлые дни. Дело не в том, что заканчивались продукты, с этой проблемой кое-как справлялись. Поочерёдно  забивали оставшихся коров и делили мясо среди колхозников. Мясо обменивалось на другие продукты, поэтому с едой вопрос решался. Но с другой бедой было справиться невозможно.
У партизан и многочисленных групп дезертиров тоже заканчивалось продовольствие, в результате  началось массовое ограбление населения. Если партизаны и забирали съестное, то хотя бы, что-то оставляли хозяевам, то бандитские группы из дезертиров и уголовников грабили население, забирая всё.
Спокойно жители себя чувствовали только, когда в деревне останавливались немцы или отряд полицаев.
Жители деревень опять, как и в начале войны  начали всё прятать по землянкам, по оврагам и оставшимся от боёв блиндажам.
Александра с дочерью спрятали свои запасы в землянке за усадьбой, в которой прятались от бомбёжек. Туда же отвели козу. Старались ходить в укрытие реже, выбирая  время, когда шёл снег и заметал следы. В других случаях сами тщательно маскировали вход в щель.
Эти меры оказались своевременными. Только полицаи сняли свой пост у бывшего колхозного склада горючего, уже  на следующий день трое лесных разбойников вошли в деревню. Они вламывались в избы и забирали всё ценное и съестное. Но главной их добычей должен был быть самогон. У Александры всегда был  про запас этот напиток. Кто-то видимо указал на неё, поэтому только бандиты переступили порог, сразу потребовали самогона.
Анюта и Александра сразу узнала вошедших людей, это были братья Кодашовы.
- Да, откуда же у нас самогон? Мужиков-то нет, для кого беречь?
- Ты, тётка Саша, нам не ври. Нам точно известно, что у тебя всегда можно занять самогону, люди сказывали. Не дадите - козу заберём. Её у вас тоже нету? А?..
- Ни козы, не самогона, - Анюта взялась за ухват.
- Так, так. Значить, не хотитя оказать помощь советским партизанам. Мы кров свою проливам, жизни своей не щадим, можна сказать, а вы здеся жируетя у немцев за пазухой.
- Какие вы партизаны? Бандиты. Наслышаны про вас.
- Заткни свою глотку, - один из братьев схватился за  ухват и стал его вырывать, - Ну, показывай, где коза, где самогон?
Александра заступилась, 
- Ребята, побойтесь бога. У неё дитя грудное.
Но один из братьев со всего размаха ударил её по лицу, и она упала без сознания.
- Сволочи, ничего не получите! Придёт ваша погибель. За всё ответите.
- Мы можа и ответим, когда-нибудь, в чём мы не уверены, а вот тебя сейчас расстреляем, коль не отдашь, что просим.
- Не дождётесь.
Братья вывели Анюту во двор и поставили у забора.

 Один из братьев, у которого была винтовка, направил её на Анюту.
- Последний раз спрашиваем, где коза, где самогон?
 Кодашов прицелился.
Анюта со страхом смотрела на дуло винтовки, ожидая выстрела. Ей казалось, что дуло приближается к ней, увеличиваясь и увеличиваясь, и, когда лязгнул затвор винтовки, она упала без памяти.
- Видно сама сдохла от страху. Ну, и ладно, патрон сохранил, - Кодашов пнул её ногой, - Точно, готова.
Братья ещё долго бродили по деревне, заглядывая в избы. Им всё же удалось найти корову и забрать у хозяина. Нагрузив на неё свою добычу, они направились через заснеженное поле к лесу.
Александра очнулась, когда заплакал ребёнок. Анюты в избе не было. Она бросилась на улицу, не зная, что и думать. Увидела её, лежащей на снегу. Стала осматривать, нет ли ран. Анюта к счастью была жива. После этого случая у неё стали отказывать ноги, и долгое время она еле передвигалась.
Зима прошла в заботах о пропитании и одежде для детей, которые быстро подрастали и не влезали уже в ту, которую носили.
Сошёл снег, и колхозники, в основном бабы и подростки, приступили к весенним работам. Распахивали и засевали свои усадьбы и небольшие участки колхозной земли. Полностью освоить поля не могли из-за отсутствия коней и  тракторов. 
Сергеевым для распахивания пригодилась корова. Захар легко приучил её к упряжке. Толя водил корову за узду, а Елена стояла за плугом. Когда Сергеевы закончили распахивать свою усадьбу, корову стали просить для обработки земли соседи. Елена жалела свою кормилицу и поэтому корову отдавала ненадолго, иногда совсем отказывая в просьбе.
Немцы почти не появлялись. На фронте было затишье и в этой глухой местности о войне словно забыли. Забыли о бомбах, снарядах, танках и самолётах.
Всё бы было ничего, если бы ни происшествие, которое потрясло всех, и жителей, и оккупантов, и полицаев.
В окрестных лесах объявился капитан Малыгин, из «окруженцев», и стал объединять отдельные группы мужиков, скрывающихся в лесах. Дезертиров, которые не хотели вступать в отряд и не вели ни какой борьбы с гитлеровцами, Малыгин судил своим партизанским судом. Чаще всего их приговаривали к расстрелу. За короткое время ему удалось собрать и вооружить  вполне боеспособный  партизанский отряд.
Появление нового партизанского отряда не осталось без внимания немцев. Это заставило их увеличить количество карательных операций, что нарушило прежнее затишье и спокойствие в округе.
Особенно сильно обстановка изменилась после того, как группа дезертиров, в которую входили и братья Кодашовы, отказавшаяся присоединяться к отряду Малыгина, решила показать себя, что тоже борется с врагом.  Ночью эти так называемые партизаны скрытно вошли в Глушково и напали на полицейский участок, убив четверых полицаев. Затем окружили школу, где из подростков готовили бойцов для германской армии. Подпёрли двери, облили здание бензином и подожгли. Спастись не удалось ни кому. В огне погибло семнадцать подростков возрастом от двенадцати до пятнадцати лет, которых даже не попробовали переубедить и привлечь на сторону партизан.
Немцы ответили жестокой репрессией, начав карательную операцию в прилегающих лесах и в деревнях.
Схватили всех, кто как-то был причастен к комсомолу, к компартии, или был колхозным активистом. Их согнали в бывший колхозный склад сельскохозяйственного инвентаря. В числе заложников оказалась и комсомолка Дуня Сергеева.
Склад оказался заполненным людьми до отказа. Немцы объявили, что, если не выдадут тех, кто совершил это преступление, то все заложники, находящиеся под охраной на складе, будут так же жестоко наказаны и сожжены.
 На раздумье дали двое суток.
За ночь Дуня с подружкой раскопали проход под нижним бревном здания и на рассвете пролезли наружу. Незаметно от часового проползли к Днепру, и, скрываясь в ивняке, побежали вдоль берега.
Всё, возможно, хорошо бы закончилось, если бы один из фашистов, любитель рыбалки, ни надумал половить рыбку. Он сидел на другом берегу, с которого и увидел убегающих девушек.
Длинная  автоматная очередь разорвала тишину утра и прервала жизнь этих, ни в чём не повинных, девочек.
Через несколько часов до Сергеевых дошла весть о гибели Дуни. Захар и Елена направились к указанному месту. По пути к ним присоединились мать и сестра подруги Дуни. Дуня была ещё жива, но находилась в бессознательном состоянии. Обернув одеялом окровавленное тело девушки, Захар и Елена бережно перенесли Дуню к дороге. Ждать долго не пришлось. Они уговорили полицая, ехавшего на подводе в Холм, довезти их до больницы.
Больница была единственным в округе советским учреждением продолжающим работать при немцах. Это было не случайно: половина больных были немецкими военными.
Заключение врачей было однозначным: спасти раненую не удастся.
На заходе солнца Дуня скончалась на руках Захара.
На следующий после похорон день Елена, проснувшись утром, долго лежала с закрытыми глазами, переживая всё то, что произошло с ней и с другими людьми за последнее время: - «Как было бы хорошо, чтобы всё это было только страшным сном. Если бы только было так: открою глаза и увижу, как мамка ставит на стол стопу свежеиспечённых блинов. На столе стоит самовар и плошка с мёдом. За столом сидят Анюта и Миша. Миша обмакнул палец в мёд и стал облизывать, за что получил от матери подзатыльник. Со двора доносится такое милое для уха пение петуха».
И вдруг совсем рядом раздался петушиный крик. Елена вздрогнула, не понимая, что происходит, но когда пение петуха повторилось, она уселась на кровати, свесив ноги, и увидела петуха расхаживающего по избе. Петух был просто красавец: красно-чёрное оперение, переливающееся перламутром, хвост дугой такой же расцветки, высокий красный гребешок, свалившийся набок, и такие же красные серёжки под клювом.
Напротив неё, на скамье сидел Захар,
- Ну, как? Нравится?
- Откуда?
- На прошлой неделе дядьке Федоту домик пчелиный смастерил. И, вот, он принёс за работу петуха. Всё равно говорит курей нет. Раздобудем курочку или двух, и будут у нас и яйца, и цыплятки, и мясо к следующей осени.
Петух взмахнул крыльями, запрыгнул на скамью у окна и стал ловко склёвывать с подоконника сонных осенних мух.
- Не будет, Захар, всего этого. Дела совсем плохи, ума не приложу, чем буду кормить вас завтра. Придётся тебе петуха резать.
Из-за занавески на печи раздался голос Ульяны,
- Нельзя сщас резать, соли нет, спортитца мясо. Морозов надо ждать, тода надолго хватить, если с маленьким кусочком похлёбку-то варить. А, то съядим сразу, и что?..
- Ой, да хоть раз наедимся удоволь курятины. Но ты,  мам, права, морозов ждать надо.

К немцам пришёл один из членов банды  Кодашовых, брат и дед которого  были в числе заложников. Чтобы их спасти, он сообщил о местонахождении этой группы бандитов.
Командир карательного отряда сдержал слово, не стал сжигать заложников. Они были расстреляны, ровно через два дня.
После этого случая жители возненавидели всех, кто держал в руках оружие.
Захар готов был взять маузер и поджидать по ночам полицаев и немцев и убивать их. Лишь только уговоры Елены и мысли о судьбе малолетних детей его удерживали. Но он поклялся себе, если будет такая возможность, мстить за сестру и  своих земляков.
В начале мая в тёмную дождливую ночь у избы раздался рокот подъехавшего мотоцикла, правильнее  треск  мотора.  В дверь застучали. Захар взял топор и вышел с керосиновой лампой в сени. Дверь готовы были выломать. Захар удивился, почему ночной гость не открыл её, повернув щеколду. «Немец», - догадался он. Открыв дверь, увидел перед собой верзилу в каске и длинном кожаном пальто с автоматом на груди. Низ пальто и сапоги были покрыты слоем грязи.
- Ты мне показывйт дорога  Сычёвка.
Захар стал объяснять, но немец забрал лампу, поставил её на крыльцо,
- Найн, ком, - и немец, взяв Захара за локоть, подвёл его к стоящему у дома мотоциклу. Уселся на сиденье и показал Захару на место за собой,
- Битте, показывайт.
Когда Захар уселся за спиной немца, тот нашёл его руки и положил себе на талию, показав, чтобы он крепче держался. Это его предупреждение было к месту. Он так быстро помчался по освещаемой фарой дороге, не обращая внимания на лужи и рытвины, что  Захар едва-едва удерживался в седле. Немец ни за что б ни посадил Захара за спину, если бы догадывался, какие чувства к нему испытывает этот русский, у которого с самого начала пути была только одна мысль - убить этого ненавистного, уверенного в своей безоговорочной власти, немца. 
Мысли Захара путались, - «Убить. Но, как? Схватить и душить? Где там. Мне, не имеющему достаточных физических сил после плена, разве справиться с таким громилой. Помешать управлять мотоциклом и улететь в кювет, но не факт, что с ним что-то произойдёт или он погибнет. Эх, знал бы взял бы маузер, так бы и всадил ему в спину всю обойму».
На перекрёстках немец останавливался и ждал. Захар показывал направление, и гонка продолжалась.
 Когда выехали на большак, который вёл к Сычёвке, Захар показал рукой направление,
- Сычовка там, - и слез с мотоцикла.
Немец тоже слез, поставил мотоцикл на упор, отошёл и стал разминаться ноги. Затем стал заводить мотоцикл, но тот молчал. При свете карманного фонаря он стал копаться в моторе.
Захар заметил лежащий рядом на обочине камень.  Только хотел нагнуться за ним, как мотор заработал.
Немец уселся на мотоцикл, сделал разворот на перекрёстке и подъехал к Захару.
- Битте, - и указал на место за собой.
«Наверняка хочет отвезти в лагерь», - и Захар пожалел, что не успел схватить камень.
Но немец почему-то не направился в сторону Сычёвки, а поехал назад с не меньшей скоростью. Где-то, через час он остановил мотоцикл у избы. Лампа освещала крыльцо у раскрытой настежь двери. Захар слез. Немец прокричал,
     - Данке, - и умчался в темноту.
Захар был обескуражен таким поступком немца, -  «Может быть не все немцы звери?»
Но мнение о них у него не поменялось.

      Немецкое командование не остановилось на расстреле заложников. Начались поголовные аресты мужчин и молодых ребят. Только больных и стариков оставили в покое. Арестованным было предложено вступить в полицию. Ряды полиции существенно пополнились. Кто отказывался, тех отправили в лагерь для военнопленных. Не многим удалось скрыться в лесу и примкнуть к партизанам.

                Глава двадцать вторая
                Единственный выход
               
Елена вышла на крыльцо. Раннее майское утро веяло свежестью, но поднявшееся над горизонтом солнце уже ласкало теплом лицо. Утренняя роса покрывала молодую траву словно инеем. Начала цвести черёмуха и аромат её цветов  приносил лёгкий ветерок. Она на мгновение почувствовала себя счастливой, как когда-то в детстве, когда также ранним утро выходила из избы выгонять скот на пастбище.
- Сергеев Захар здесь проживает? Дома? - четверо полицаев, широко распахнув калитку, подошли к Елене.
- Слышала или глухая? Сергеевы здесь живут?
- Вы бы ещё ночью пришли.  Он ещё спит. Больной он и слабый.
- Знаем мы таких слабых, особо тех, которые наших четверых зарезали. Зови его.

Захар конечно уже не спал и услышав голоса начал одеваться. Потом положил в карман перочинный ножичек, краюху хлеба и вытащил из ящика комода справку из лагеря об освобождении. Вышел на крыльцо. Знакомых среди полицаев не было.
- Здрасте, господа немецкие полицаи. С чем пришли.
- Пойдёшь с нами в участок, - и двое полицаев стащили его с крыльца, - Не вздумай бежать, пристрелим.
- Какой бежать, он еле ходит, - сердце Елены защемило: - «Неужели опять в лагерь?»
В полицейском участке его усадили за стол, и старший полицай положил перед ним небольшой листок  бумаги и карандаш,
- Пиши! Прошу принять меня в доблестную полицию Германии. Обещаю служить верой и правдой делу  немецкой власти.
Захар знал, чем грозит отказ и для себя решил давно, что делать потом. Он закончил писать и поставил подпись.
Полицай вручил ему повязку полицейского,
- Ты должен всегда её носить. Оружие получишь, когда оформишь в комендатуре своё вступление в полицию. Каждый день с утра приходишь сюда отмечаться и получать задание.
Когда на следующий день Захар подошёл к клубу,  где был участок, там стояла легковая машина, а, войдя, увидел брата Григория. Тот был одет в новенькую военную форму и выглядел настоящим немецким солдатом.
- Я тебя жду, Захар. Сказали, что придёшь. Значит, так , - он обратился к старшему полицейскому, - Никаких заданий ему не давать. Его по моей рекомендации и поручительству в ближайшее время переведут в специальную полицейскую команду комендатуры.
- Слушаюсь, Григорий Петрович, не будем загружать.
К избе подъехали на машине. 
Ульяна и Елена обрадовались Григорию, но Толя насупился, увидев немецкую форму, залез на печь и задёрнул занавеску.
За завтраком обсуждали сложившуюся ситуацию.
- Чего тут решать. Собирайтесь и мотайте отсюдова, куда глаза глядят. Хуже не будет, а то наши придут, узнают про полицию и долго разбираться не будут. 
- Что б уезжать, документ нужен. Без документа никак, - Захар выжидающе посмотрел на Григория.
- Я тоже решил уходить в лес. Мне невыносимо работать на тех, кто убил Дуню. Уйду к партизанам. Дождусь момента. Раздобуду какой-нибудь секретный материал, карту или ещё что. Например, список наших предателей, которые на немцев работают, и в лес. Документ я для вас сделаю, упрошу бургомистра, чтобы разрешили перемещение по всей оккупированной территории.

Елена сразу задумалась, кому из соседей и какое отдать имущество,
- Мам, надо подумать, что раздать, а, что забрать с собой. В тачке много не увезёшь.
- Мы корову запряжём в телегу, - успокоил её Захар, - Загрузим и детей, и мать, и имущество самое необходимое, а сами ножками пойдём не баре. Хорошо бы ты, Гринь, побыстрей документы сделал.
- Никому ничего раздавать не надо. Я никуда не поеду. Копили, копили и раздать.  Куда я из нашего с Петей дома. Да и не тот мой возраст в поездки ездить. В гости к родне и то с трудом добираюсь. Остаюсь. Вы не переживайте. Проживу. Люди помогут, если что. Не сумлевайтесь. О себе думайте, да о ребятишках, - Ульяна еле сдержала слёзы.
Не прошла и неделя, как Григорий ближе к вечеру вошёл в избу и с порога заявил:
- Всё я ухожу в лес, и вам советую сегодня же дотемна уезжать отсюда. Не задерживайтесь, а то из-за меня и вас под расстрел подведут. Без вины  пострадаете. Вот бумаги для вас, что я обещал. Почему тороплю вас?.. Повёз я своего Альберта Штерна, бургомистра, в Смоленск по делам, а по пути у него с сердцем плохо стало или со спиной, тряхнуло на колдобине. Пришлось отвезти в немецкий госпиталь в Дорогобуж. Просил он меня портфель, вот  этот, сдать дежурному в комендатуре, а я сюда к вам, не упускать же такой момент, и в лес.  Мам, собери мне поесть и с собой, что-нибудь. Ну, что, Захар, посмотрим, что за бумаги я добыл, - Григорий положил на стол большой кожаный портфель с двумя замками. Без труда с помощью ножа открыл замки и стал поочерёдно доставать содержимое и выкладывать на стол перед Захаром. Обнаружив в портфеле маленький пистолет, отметив, что это «браунинг», положил в карман,
- Пригодится.  Так, так… Вот и нужная бумажка: список осведомителей, что закладывали немцам наших райкомовских да райсоветовских. Вы только посмотрите, сколько их тут набралось. Может и из наших  кто-нибудь в списке?..  Во, Голубцов. Ну, дед, сволочь, не подумаешь на него. Это нам обижаться на власть можно, нас да Ленкиного батьку, можно сказать, чуть ни раскулачили. А, он-то! Сын коммунист, воюет, а отец в предатели записался! Что его-то толкнуло на это, не понимаю… План отправки молодёжи на работы в Германию из района и списки. Нужная бумага… План заготовки продовольствия для германской армии, расквартированной в районе. Ну, что, есть с чем идти к партизанам.
Когда совсем стемнело, Григорий убрал в портфель узелок с продуктами, приготовленный Ульяной и достал из сундука своё совсем новое зимнее пальто,
- Ночи холодные стоят. В лесу пригодится.
Уходя, уже переступив порог, обернулся,
- Уезжайте завтра же. Уезжайте как можно дальше, - и обведя всех взглядом добавил, - Прощайте…

   - Лен, нужно немедля уезжать. Я был в полицейском участке и узнал, что партизаны ночью расстреляли  патруль.  Теперь жди облав и расстрелов. Немцы обнаружат отсутствие Грини и нагрянут к нам. Надо срочно собираться. Пойду запрягать нашу Розу, - и Захар почти выбежал из избы.
Сборы были не долгими. Всё давно было приготовлено. Ульяна настояла на своём и отказалась уезжать.
- Куда мне. Да, и Гриня может зайти.  Я уж как-нибудь тут перебьюсь.
 Елена подоила корову, напоила молоком ребятню, вприкуску с испечённым вчера хлебом из последних запасов муки. Остатки молока и половину хлеба оставила Ульяне.
Через час нехитрый скарб был в телеге: одежда, одеяла и три мешка картофеля урожая пошлого года. Сало, Ульяна заставила забрать почти всё, что оставалось после грабительских набегов немцев и партизан. Захар положил плотницкий инструмент, всегда можно будет заработать на хлеб.
Через несколько часов Холм остался далеко позади, Дорога вела на запад.
 Корова медленно тянула повозку.
Толя с Шурой на руках и Нина сидели рядышком на узлах. Захар, тяжело дыша, шёл, держась за телегу. Елена шла впереди, ведя за собой на поводу корову.
Впереди была неизвестность. «Что-то нас ждёт?» -  только об этом и думалось супругам.
Документы, которые справил Григорий, оказались очень даже надёжными. Несколько раз патрули их проверяли и вопросов ни у полицаев, ни у немцев не было. Лишь в Боголюбове полицаи забрали мешок картофеля,
- Не прописано про него в бумагах. Корова есть, телега, вещи указаны, а кортошки нет.  Конфискуем  в пользу полиции, а вам и двух мешков хватит.
Елена не стала с ними скандалить: - «Спасибо, что всю не забрали».
Прошло две недели пути. Ночевали, где придётся. Иногда их пускали на ночлег, но в основном приходилось ночевать в брошенных полуразрушенных избах.
Стоял жаркий июньский день, когда вошли на окраину белорусского села под названием  Монастырщина.
Елена поставила подводу в тень большого тополя и пошла по избам проситься на проживание. Все дворы были переполнены беженцами и теми, кто потерял дома в результате боёв. Елена уже отчаялась найти жильё, как одна из женщин, стоящих у колодца спросила,
- Что ты ищешь, девонька?
- Да, жильё хотим снять. У меня семья: больной отец да трое детей.
- А, муж то где?
- В самом начале войны пропал без вести.
- Вряд ли что найдёшь. Вся деревня полна такими, как ты. Вот, что я тебе посоветую. Смотри, вон на отшибе изба,  там старуха совсем одна живёт. Кроме этой пустой хаты в селе других нет. Только не побоисся ли ты там жить?..
Елена вернулась и рассказала Захару о возникших трудностях,
- Посоветовала тут тётка один двор, но только засомневалась, сможем ли мы ужиться с хозяйкой. Другого ничего не придумаешь. Последняя попытка если, не там, то нигде. Прямо не знаю, что и делать. В каждой хате по десятку людей живёт. Если у старухи не поселимся, придётся корову обменять на амбар или скотник какой-нибудь.
Хата, которую указала женщина, выглядела  неприглядно. Брёвна стен почернели от времени. Крытая соломой крыша прогнулась. Маленькие оконца и перекосившееся крыльцо из трёх ступенек без перил дополняли весь облик.
К хате вплотную был пристроен небольшой двор для скота. Рядом огород обнесённый плетнём, за которым  небольшой кусок пашни. По виду Захар определил: - «Засажен картофелем».
Елена вошла в избу, пытаясь в полумраке рассмотреть, что внутри. Постепенно глаза стали привыкать, и она увидела на большой русской печи, стоящей в углу и занимающей не меньше трети помещения, старуху, которая лежала, не двигаясь, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. Длинные, седые, редкие волосы, крючковатый длинный нос, высохшее, всё в морщинах лицо, и два клыка, вылезших из плотно закрытого рта на верхнюю губу, Это зрелище привело Елену в ужас: - «Точно ведьма». Она стояла в нерешительности, не зная, как поступить дальше. Ждала, но старуха не подавала признаков жизни. Елена набралась мужества,
- Бабушка, - произнесла она тихо, - Бабушка.
Старуха вдруг встрепенулась и кряхтя уселась на печи свесив ноги, показав свою сгорбленную спину,
- Прилягла на чуток и заснула. Солнце наверно уж к полудню. А, ты от кель взялась, молодица? Шо тоби надыть?
- Ищу вот, бабушка, где бы на житьё определиться. Дети у меня, трое, малолетние, да отец больной. Думала, кто сжалится, всё село обошла - ничего. Посоветовали к Вам обратиться.
- Как тоби кличуть-та?
- Елена.
- Ленка значить, а меня зови бабка Матрёна. А то, Бабушка. Не люблю, коды по-градцкому. А, потом, кака я бабка, внуков у мяни нету. Никого нету. Меня так и зови: бабка Матрёна. Многа ль чаго, Ленка, про мени напляли? Вижу, напляли. Ни спужалась значить. Ну, и правильна. За образом , какой бы он ни был, душу надо видеть. Смелая значить. Надолго ль сюды?
- Как выйдет. От войны бежим.
- Живитя, ежи ль сможитя со мной ужитца. Тольки, шо от вас проку-то, хлопоты одни да беспокойство.
- У меня корова дойная. Могу корову отдать за проживание.
- Ишь ты. Карову. Тябе карова самоёй нужней, детки у тябе  малыя, а ты карову. Батька-то твой работящий? Можить шо робить по свому здоровию?
- Да, бабка Матрёна, он плотничать может,
- Плотничать, хорошо, найду яму работу. Буде на шо прожитти, а ты по хозяйству мне будешь помогать. Как, согласная? Канешна, согласная, как тебе не согласица. Тольки учти, Ленка, я лодырей не терплю. Выгоню.
Елена решила остаться здесь, - «Но только бы дети не перепугались». Дети действительно перепугались. Толя прижал к себе Шуру и замер  у порога, не отрываясь, глядя на старуху, Нина заплакала.
- Ну, шо ты дитятко, спугалась бабку? Ни хнычь. Щас тябе канфетку дам.
 Старуха с трудом слезла с печи, сняла с одной из многочисленных полок, развешанных по стенам и уставленных баночками, пузырьками, склянками и горшочками, небольшой деревянный сундучок и достала из него леденец, петушок на палочке. Видимо,  пролежавший там ни один год. Нина замолчала и стала с удовольствием облизывать сладкое лакомство. Видя замешательство Толи, старуха внимательно на него посмотрела,
- Шо? Боисься мяни? Ты мальчонка умный, я вижу, очень умный. Должон понимать, шо усе кода-то, кто долго поживёть, становятся такими, как я. А я прожила долго, ох как долго, - она провела своей костлявой рукой по голове Толи, - Тяперь ты не будишь мяни боятися.
Толя почувствовал, что страх словно улетучился, и кивнул. 
Вошёл Захар, и невольно отшатнулся, увидев хозяйку. Старуха приблизилась,
-  Скрываесси от кого? От закону? От войны аль ишшо от чёга?
Захар растерялся не находя, что ответить.
- Не очень-то Ленка он похож на твого отца.  От мени ничёго не скроешь. Это ладно, ваше дело, как знаитя. Ряшили… Живитя. Кравать не займать. Моё место. Ребяток можно на печь, а сами на полу. Тольки днём скатывайтя постелю, шоб не мяшалася. Я по своим дялам пийду. Суседи помочи просили, рябятёнок приболел. Обживйтися…
Матрёна ушла, и Елена только сейчас заметила, что под потолком, на верёвочках развешены для просушки пучки разных трав.
Дверь приоткрылась, и раздался голос Матрёны, 
- В печи там похлёбка. Ештя.

В этом небольшом городишке больше похожем на большое село всё напоминало довоенную жизнь.
Война минула стоящий на отшибе, вдали от больших дорог, городок. О ней напоминали, иногда наведывавшиеся немецкие интендантские команды для пополнения запасов продовольствия, и флаг немецкий со свастикой на здании бывшего горсовета, да повсюду расклеенные листки, утверждающие немецкий порядок.
Елена всецело занялась заботой о детях и ведением небольшого домашнего хозяйства: стряпала еду, стирала, прибиралась в избе и хлеву, доила корову и по требованию бабки Матрёны помогала ей в её знахарских делах.
Захар заготавливал на зиму сено и подрабатывал плотницким и столярным трудом то у одного то у другого хозяина, зарабатывая кое-какие деньги, незавидные, но такие нужные для содержания такой многочисленной  семьи.
Небольшой прибавок давало и знахарство Матрёны.
- Смотри да переймай то, шо я знаю и делаю,- говорила она постоянно Елене, - Не всякому дано постичь мое «уменье». Пригодица оно тябе. Ой, как пригодица в тяжолу годину.
Бабка показывала травы, называя их по-своему. Рассказывала, где их найти, когда собирать, как сохранять, как заготавливать настои и снадобья, от каких болезней та или иная травка помогает.
Бабка Матрёна не только лечила приходящих к ней за помощью людей, но и занималась заговорами, приворотами, и даже наведением порчи на тех, кого она недолюбливала.  И как убедилась Елене, ещё и колдовством.
Как-то ближе к ночи, когда дети уже спали, а Захар задержался на работе, в хате собрались бабы. Матрёна усадила их за выдвинутый на средину хаты стол и  попросила положить на него руки, растопырив пальцы.
Елена села на лавку у печи и, превозмогая сон, замерла в ожидании дальнейших действий Матрёны.
Матрёна стала ходить вокруг стола, бормоча что-то себе под нос, затем начала задавать вопросы, содержание которых совместно с бабами определила перед этим. Первый вопрос Матрёна произнесла неожиданно громко:
- Столик, дорогой, скажи, сколь долго будить ишшо длица война? Скольки годин?
 У Елены пропало желание поспать. Стол неожиданно стал приподниматься с одной стороны и стукнул, опустившись, по полу. Затем ещё и ещё. Были вопросы вернётся ли тот или иной мужик с войны. Стол отвечал стуком, если вернётся, и не поднимался, если  не вернётся. Его жена, бывшая в избе, узнав это, начинала причитать, что Матрёна сразу пресекала. Сеанс этого колдовского действа прекратил вошедший в избу Захар. Он подрабатывал у одного из жителей, перекрывал дранкой крышу, и засиделся за угощением.
Матрёна строго произнесла:
- Усё хватить займатца баловством. Хозяин прийшёл расходьтеся по хатам.
На следующий день Матрёна усадила Елену напротив себя,
- Слушай, девка, и завучивай, - и начала произносить наполовину понятный и наполовину не понятный Елене стишок. Она произнесла его несколько раз,
- Завучивай, в другий раз ты со столом будешь это делать.
- Бабка Матрёна, у меня не получится.
- Я шо сказала, завучивай пока я жива. Если плохо запомнила, я ишшо повторю. Завучивай. И шо б я отказа тваго не слыхала. У тоби от природы тож, я вижу, есть способнасть к энтому дилу. Видала я и слышала, як ты гадала на картах суседке. Завучивай.
Второй случай, который Елена наблюдала через несколько дней, окончательно убедил её, что Матрёна - колдунья. Рано утром она возилась у печи, когда в дом вошла незнакомая ей баба и поклонившись Матрёне, которая ещё лежала в кровати, запричитала,
- Бабка Матрёна, выручай, корова не доитца. Вчерась доила, всё хорошо було. Сядне  стала доить, не доитца, а вымя полнёхонько. Поможи… Я оплачу… У мяни цыплята подросли, тык я отдам сколь тябе надыть.
Матрёна, кряхтя, с трудом приподнялась и уселась на кровати, опустив ноги в стоящие перед ней валенки.
- Скажи-ка Малання, а не обидела ль ты каво намедни, аль обругала, аль сплетню, каку про каво, ни распущала ль?
- Чтой-то я не припомню. Дай подумать. Да вряд ли каво. Вот козу отстягала, что на картофельно поле забрела.
- А, чия коза знашь?
- Так бабки Зои.
- А, ты знашь, Малання, кто ейный человик, дед Петро?
- Слыхала шой-то такое, шо ён уроди ворожить.
- Вот и то. Трудно будить ворожбу снять. Тольки ён можить. К няму иди.
- Ой не хотца мине к няму итить, супостату. Удруг ня ён. Невдобно будить. Бабка Матрёна, а ты спробуй, можить получица снять порчу с каровки, кормилицы маёй.
- Ладныть, уговорила. Спробую. А, насчёт таво, шо ён, не сумлевайся, крамя яво нету таких у нас у городке. Ленка, проводь мяне. Бросай свою стряпню.
Когда подошли к дому Маланьи, Матрёна попросила вывести корову со двора,  пристроенного к избе. Она долго ходила вокруг коровы, бормоча какие-то слова. Потом попросила Маланью принести пучок сена, что получше. Когда та передавала сено, Елена заметила, как Матрёна незаметно достала щепотку какой-то травки и, сделав вид, что взяла из пучка сена, запихнула себе в рот. Долго жевала беззубым своим ртом. Выплюнула её на пучок сена, принесённого Маланьей, и протянула корове, которая  с удовольствием приняла подношение и быстро с ним расправилась. Матрёна ещё несколько раз обошла корову, приговаривая что-то негромко,
- А, таперича, Малання, приняси полвядра воды колодезьной, да забяли её молоком, шо учёра надоила, и дай карови. Выпьить, заводь у двор и дои.
Маланья так и сделала. И Елена через открытые ворота двора услышала шум струек молока по дну подойника.
- Ну, усё, Ленка, боле нам здеся делать неча.

     Год прошёл без происшествий.
К концу лета 1943 года поползли слухи о крупном поражении немцев. Это подтверждалось перегоном скота немцами на запад и настроением немецких солдат и офицеров, а также это подтверждали беженцы, убегающие от войны, и дезертиры, боявшиеся возмездия. Они распространяли слухи о том, что скоро начнётся генеральное наступление Красной Армии и, когда она придёт, то будут расстреляны все, кто сдался немцам, дезертировал или работал на них во время оккупации. Поэтому многие виноватые и не виноватые двинулись со своими семьями на запад, авось туда Красная Армия не дойдёт.

Захар тоже занервничал, ведь его-то точно расстреляют, как ни как записан в полицаи. Необходимо было разрешение на переезд с семьёй в западную Белоруссию.
 
Захар решил пойти к бургомистру на приём, похлопотать насчёт нужных бумаг.

Бургомистр разместился в бывшем горсовете в кабинете председателя горсовета. Он сидел за большим письменным столом, покрытым зелёным сукном. По виду ему было лет пятьдесят. Одет был в немецкий мундир без знаков различия.
 Захар подробно рассказал о своих злоключениях, об окружении, о плене, о вступлении в полицию, о бегстве из родного дома, о семье, о малолетних детях. Бургомистр слушал, ни разу его не остановив.
Когда Захар закончил просьбой помочь с разрешением на переезд, бургомистр строго спросил,
- Всё рассказал, ничего не скрыл? Правду говорил или соврал что-то?
- Всё правда, как есть. Истинный боже, правда, - и Захар перекрестился.
- Значит веруешь?
- Да, не так что б очень. Мать у меня, та верит.
- А в советскую власть, как, веришь?
- Что сказать не знаю.
- Говори, как есть.
- Особого вреда от неё не имел. Принял всё, как есть. Что греха таить, служил справно, трудился для колхоза, сил не жалел, но что б верить всей душой, этого нет. Закон исполнял, все законы. Я родился при ней и, как при другой власти жили люди, не знаю, но только обидно было моим родителям, когда заставили вступить в колхоз и всё отобрали.
- Так уж всё?
- Ну, не всё, но большую часть нажитого. А теперь мне от неё, от советской власти, кроме пули ждать нечего. Поэтому и прошу справить бумагу для переезда подальше от этой власти.
- А, если бы знал, что ничего не будет и тебя помилуют, что бы сделал, остался бы здесь?
- Конечно, покидать родные места, родных и друзей тяжело, но знаю, не простят, наслышан от проезжающих беженцев.
- Слушай меня Захар Сергеев, - бургомистр поднялся из-за стола и стал медленно прохаживаться по кабинету, - О том, что я скажу никому знать не надо даже жене. Бумаги я тебе такой не дам, да и не поможет она тебе. Никто вас там не ждёт, на чужбине, никому вы там не нужны, и нечего не обретёте кроме рабства. Слушай и исполняй, как скажу. Как только приблизится фронт спрячься куда-нибудь и подожди когда наладится новая власть в городе. А потом смело иди туда, где будет висеть красный флаг, и там расскажешь, повторишь всё то что сказал мне. Не такой ты преступник великий, чтобы с немцем убегать. Всё, прощай.
Захар возвращался к семье совершенно ошеломлённый тем, что услышал от бургомистра и был в полном смятении. Захар всё-таки рассказал Елене о разговоре с бургомистром. Они дотемна обсуждали это и не могли решить, как быть дальше.
- Можно остаться, вот только где спрятаться? Не знаю, что и делать, - Захар склонился над столом, подперев голову руками.
Все сомнения развеяла Матрёна. Она краем уха слушала их разговор, копаясь со своими травами:
- Делайтя, как Стяпан Митрофаныч сказал. Ён плахова не пожелаить. Хороший человече. Я и родителев евоных хорошо знала. Добрые были людины, сердешные к простым смертным. А, спрятца есть иде, за сосновым бором начинается ельник, там такой бурялом, шо никто туды не сунетца. Домик лясничего верно цел. Там и сховатца можна, а найдуть, скажитя  Захара лясником поставили. Хто этоть будить проверять.
Когда стала слышна канонада приближающего фронта, Елена собрала Захару узелок с едой. Обняв всех своих, он отправился в лес.
Появились немецкие команды, которые отбирали весь скот и спешно угоняли на запад.  Так и Елене пришлось расстаться со своей кормилицей. Рацион питания на много ухудшился, продукты было найти всё труднее и труднее.
Уже  через неделю в городе восстановилась советская власть.
Наступление было таким стремительным, что гитлеровцы не успели даже спалить дома и, боясь окружения, в спешке бежали, покинув без боя окопы и блиндажи, построенные на подступах к городку.
Захар вернулся ночью и расспросив у Елены обстановку в городе решил не откладывая с утра идти в городскую управу.
Красный флаг висел там же, где размещалась комендатура немцев.
 Сказав милиционеру у входа, что идёт к начальнику по личному вопросу и не получив ни слова в ответ прошёл к кабинету бывшего бургомистра. Открыв дверь оторопел. За столом сидел он - бургомистр.
- Проходи, Захар Сергеев. Смелее. Присаживайся поближе к столу. Историю твою я уже слышал, можешь не рассказывать. Приступим сразу к делу, - он выдвинул ящик стола и, немного покопавшись, протянул удивлённому Захару заранее подготовленную справку, - Вот с этой справкой и со всеми документами, какие имеются, прямо сейчас идёшь на призывной пункт. Милиционер при входе расскажет, как найти. Отдашь справку военкому. В ней указано, что ты помогал подполью и партизанам продовольствием. Формируются рота для отправки на фронт, служи, воюй и искупай свою вину перед родиной, хотя какая у тебя вина, но всё ж. Желаю вернуться домой живым. Поспеши, скоро начнутся обыски. Тебе лучше сейчас заявиться в военкомат.
Захару дали один час чтобы попрощаться с близкими и пешим строем в колонне направили в пункт, где формировали новые воинские части.
Захар был зачислен в один из штрафных батальонов.

                Глава двадцать третья
                Дома лучше


Елена решила вернуться в родные места, к матери, к сестре, к свекрови. Она так и не смогла здесь прижиться. Всё было чужим. Собрав узел с едой и кое-какой одёжкой, она в ноги поклонилась бабке Матрёне и поблагодарила её за приют. На что та расплакалась и обняла,
- Иди с богом.
Добраться в родные места было не так сложно. С запада на восток по дорогам одна за другой шли подводы и машины с ранеными или почти пустые, направляющиеся за боеприпасами и продовольствием или в госпитали. Поэтому возницы и водители сочувствовали молодой бабе с тремя детьми и  брали её в попутчики, нарушая приказы начальства.

Прошло три дня и Елена с узлом и Шурой на руках и Толя, держа трёхлетнюю Нину за руку, вошли в избу Александры Щербаковой.
Бетягово одна из деревень, которая почти вся уцелела. Она стояла как чудо среди опустошённой отступавшими немцами и боями земли.
В пяти ближайших к большаку деревнях не сохранилось ни одного дома. Жители ютились в землянках, оставшихся от военных. Эта участь постигла и Филиппово.
На следующий день Елена пошла в Филиппово с надеждой что-то разузнать про Ульяну и, если она жива, навестить её. За ней увязался Толя, который очень соскучился по бабушке.
Ульяну они нашли быстро. Она жила в землянке вместе с тёткой Захара Федосьей и двоюродной сестрой Натальей и была в полном здравии.

Только-только прошла фронтовая линия на запад, районное начальство потребовало направить все силы на восстановление работы колхозов.
На уцелевшем кирпичном здании, где расположился райисполком, был растянут транспарант: «Всё для победы, всё для фронта», как насмешка над людьми, у которых нечего не было что отдать кроме своих натруженных рук. Всё это во время, когда изголодавшиеся люди еле-еле могли хотя бы обеспечивать своё существование.
Опустошённую войной землю было не на чем обрабатывать: ни техники, ни лошадей. Поля, «распаханные» снарядами и бомбами, изрезанные окопами, вызывали гнетущее состояние.
Только русские женщины, а они были основной рабочей и тягловой силой, могли, преодолевая неимоверные трудности, выжить после такого потрясения.
 С раннего утра до позднего вечера все трудились. Женщины, подростки, старики и даже пятилетние ребятишки и то уже участвовали в восстановлении жизни в деревне. Всё было направлено только на одно, выжить во что бы то ни стало.
Председателем вновь созданного колхоза была выбрана двоюродная сестра Захара Полина Боголюбова.
На начало деятельности колхоза его хозяйство составляли: овин с ручной веялкой, семь дойных коров, бык производитель, два коня забракованных военными, семь землянок и блиндажей, где хранилось около двадцати центнеров картофеля,  восемь стогов заготовленного при немцах сена и ещё не убранные поля ржи, овса и свёклы. Поэтому в первое время все силы были брошены на уборку того, что смогли посадить весной.
Руки колхозников - вот основной рабочий инструмент этого невозможно тяжёлого времени.
Труднее всего было пережить наступившую зиму: нехватка пропитания и тепла, отсутствие техники и электроэнергии и даже керосина для керосиновых ламп, чтобы осветить землянки, блиндажи и дома.
При крайней необходимости, как в старину, вместо светильников зажигали лучины.
Подростки сообразили и стали сливать масло из разбросанной повсюду подбитой военной техники, используя его в самодельных светильниках, изготовленных из гильз и называемых в народе «гасиками». Никто не смог бы объяснить, почему их так назвали, может быть из-за того, что они гасли от малейшего сквозняка. Возможно.

Все жили с ожиданием вестей  о скором окончании войны и с надеждой на возвращение домой родных и близких людей живыми.

                Глава двадцать четвёртая
                Штрафник


Штрафной батальон, в который был зачислен Захар, скрытно ночью перебросили на линию фронта. В окопах сразу заговорили о скором наступлении, не зря усиливают воинские подразделения на этом участке.
Уже несколько недель здесь было полное затишье. Лишь редкие выстрелы да взрывы снарядов иногда разрывали тишину.

      Когда рассвело, Захар выглянул из окопа.
Вокруг расстилались поля несжатой ржи и нескошенные луга. 
Окопы проходили вдоль неширокой мелкой речушки, в трёхстах метрах от неё. Берега свободные от растительности хорошо просматривались. По наведённому через реку мосту из брёвен проходила дорога. Вдоль неё по обоим берегам расположилась деревня, домов двадцать. За рекой, в  километре, была видна колючая проволока перед окопами немцев.
 Несмотря на то, что деревня находилась на нейтральной полосе, она продолжала существовать вопреки всему тому, что происходило вокруг. Обе противодействующие стороны, словно по договорённости, не обстреливали её и старались не повредить жителям этого единственного сохранившегося островка мирной жизни, той о которой вспоминали и советские, и немецкие солдаты.
Дошло до того, что бойцы начали наведываться в деревню за молоком, овощами, фруктами и часто за самогоном.  Не раз случалось так, что в одном конце были красноармейцы, а на другом - гитлеровцы, часто непосредственно замечающие друг друга, но не проявляющие враждебности.
Среди вновь прибывших было большое количество побывавших в плену у немцев солдат, и они не могли терпеть присутствие тех, кого они возненавидели всей душой. Многие, в том числе и Захар, порывались прекратить эту идиллию, но были остановлены командирами.
В воинских частях под командованием Рокоссовского, в штрафных батальонах и ротах было много уголовников, которым их сроки заключения были заменены на участие в боевых действиях.
Группа уголовников пришла в блиндаж к командиру батальона Фаустову и предложила организовать разведывательно-диверсионную группу. Верзила с изрезанным шрамами лицом выступил вперёд,
- Что нам ваши винтовки, мы ножичками можем больше шороху наделать.
Они пришли вовремя. Их приход совпал с приказом командования взять языка, желательно с воинским званием не ниже майора.
Это задание и получила новая разведгруппа, в результате действий которой, и нарушилось это спокойное совсем не военное противостояние.
По тому, как у одного из блиндажей туда - сюда сновали немецкие военные, разведчики определили, что это штаб немцев.
Перед рассветом, когда редкий часовой превозмогает сон, они, убрав часовых, пробрались в штабной блиндаж немцев и «вырезали» всех без единого выстрела, оставив лишь, как им показалось,  старшего по званию офицера, что и подтвердилось впоследствии. Офицер оказался начальником штаба полка и был  очень ценным для командования языком.
В результате день начался с яростного обстрела нашей обороны. Рвались снаряды и мины, трещали пулемётные очереди.
В свою очередь мы отвечали тем же. Разгорелась жаркая перестрелка и дуэль артиллеристов и миномётчиков.
Как только артиллерия замолчала, со стороны немецких окопов показались цепи автоматчиков.

Командир взвода поставил Захара вторым номером к пулемёту «Максим». Не прошло и нескольких минут работы пулемёта, как пулемётчик упал на дно окопа с простреленной головой.
Захар растерялся, не зная, что делать. Он никогда не стрелял из пулемёта, поэтому побежал, пригнувшись под свистом пуль и осколков от рвущихся мин, к комвзвода. Тот быстро нашёл замену погибшему пулемётчику и приказал зря патроны не переводить, а стрелять только по конкретным целям.
Бойцы вернулись к пулемёту, но после нескольких очередей и этот пулемётчик съехал на дно окопа, зажав простреленную шею руками.
С криком,
- Санитары! - Захар бросился в ужасе к взводному.
 На этот раз  приказ командира был таков:
- Будешь первым номером. Сможешь?
- Не знаю. Не приходилось ни разу.
- Главное заправить правильно ленту.
- Это я видел, понял, как это делается.
- Ну, и отлично, солдат. А, уж как вести огонь, сам догадаешься. Обязательно смени позицию. Наверняка снайпер работает. Зафаров! - подозвал он стоящего рядом  и изредка стреляющего из винтовки солдата, - Становись под команду пулемётчика.
Нашли подходящее место, установили пулемёт, и Захар стал маскировать его пучками полыни. Исходящий от травы запах навеял воспоминания детства, когда мать подметала избу веником из полыни. «Лезет же такое в голову», - подумал Захар и скомандовал,
- Дуй за коробками с патронами. Да, смотри не высовывайся. Там снайпер бьёт.
Захар издали наблюдал, как Зафаров стал выбирать из груды коробок те, что с лентами. Обхватив их двумя руками, он хотел развернуться, но окоп оказался узок и он машинально распрямился, забыв об осторожности, и тут же упал, забившись в конвульсиях.
Захар сам отправился за боеприпасами и принёс несколько коробок, не допустив для снайпера ни малейшей возможности для выстрела. Заправив ленту, он стал незаметно осматривать немецкую оборону, надеясь обнаружить снайпера, и ему выпала удача. На солнце, на нейтральной полосе, сверкнул зайчик на стекле прицела. Захар разглядел тёмное пятно за кустом ивняка и выпустил по тому месту длинную очередь.
Спасаясь, снайпер пополз к немецким окопам.
- Издохни, гад! – и Захар стал посылать очередь за очередью, пока снайпер перестал подавать признаки жизни.
Не прошло часа, как немецкое наступление  сорвалось. Активные боевые действия закончились и к полудню совсем стихли. Иногда раздавались отдельные выстрелы с немецкой стороны, но и они вскоре прекратились. Немцы приступили к обеденной трапезе.
Шёл час за часом. Стрельба не возобновилась.
 На этом участке фронта наступило прежнее затишье.
В течении последующей недели было заметно увеличение количества артиллерии и миномётов в тылу рядом с линией фронта. Все поняли - готовится наступление. И, когда в одну из ночей послышался рёв моторов, и появились танки, решили -  наступление вот-вот начнётся.
Рано утром, сразу после прибытия нескольких танков, комбат собрал у себя в блиндаже взводных и командиров отделений:
- На сегодня намечена боевая операция на нашем участке фронта. Нам будет необходимо перерезать железнодорожную ветку, проходящую в трёх километрах за линией обороны гитлеровцев. По ней они перебрасывают технику, боеприпасы и войска вдоль линии фронта. Нам дан приказ: минимум, что сделать, выбить немцев из окопов и перекрыть ветку в районе железнодорожного переезда. Соседи слева и справа также будут участвовать в операции. Как только начнётся артиллерийский и миномётный огонь, выдвигаемся к речке, форсируем её, где вплавь, а где вброд, и, как можно ближе, продвигаемся к немецкой линии обороны. Как только обстрел закончится, вслед за танками, которые также пойдут на штурм укреплений немцев, поднимаемся в атаку. Вы должны до каждого бойца довести данный приказ и своим личным примером вести их за собой в атаку. И чтоб ни один ни спрятался в какой-нибудь воронке. Особо предупреждаю командира разведчиков. Тем более, разведке поручается самое важное -  нейтрализовать пулемётные точки противника.
Политрук добавил,
- Коммунисты и комсомольцы, взводные и командиры отделений, разъясните бойцам важность операции для дальнейшего наступления по всему фронту. Вы должны быть впереди и своим примером вести за собой бойцов. Объясните штрафникам, что только кровью они могут искупить свою вину перед родиной, а они у нас основная часть красноармейского состава.
Артподготовка началась в то время, когда у немцев  был обед. К обстрелу подключилась авиация, звено  штурмовиков, которые, сбросив бомбы, начали пулемётный обстрел окопов противника.
Ещё не закончилась артподготовка, а танки уже начали форсировать реку.
С криком,
- Ура!.. - бойцы поднялись в атаку.
Не смотря на артподготовку и налёт авиации, фашисты неожиданно встретили атакующих достаточно плотным огнём артиллерии и миномётов. Словно сороки затрещали автоматы и  пулемёты.
Захар, так получилось, пытался не отстать от политрука, который бежал впереди, размахивая наганом.
Даже среди шума боя был слышен его призыв,
- Вперёд! За Родину! За Сталина! Вперёд! Не отставать! Ура!..
 Но его крик вдруг прервался. Захар увидел, как исчезла голова политрука, срезанная снарядом или осколком фугаса, но его тело продолжало бег, сделав несколько шагов. Неконтролируемый ужас охватил Захара. Он замер. Готов был броситься на землю и прижаться к ней всем телом, но заметив, что танки уже утюжат колючую проволоку и первую линию обороны немцев, побежал, пригибаясь, крепко держа двумя руками винтовку с примкнутым штыком.
Раздался невероятно  громкий свист снаряда, и в земле перед Захаром, буквально в метре, образовалось отверстие. Это было последнее, что он видел. Бегущим за ним бойцам показалось, что его на куски разорвало снарядом.
Немцев выбили из окопов, и они спешно отступили за железнодорожную линию и даже дальше.
По бывшей нейтральной полосе и по окопам бродили санитары с носилками, подбирая раненых, для доставки в медсанбат. Похоронная бригада стаскивала трупы немцев в большую воронку. Для погибших красноармейцев подготовили братскую могилу рядом с деревней, на высоком берегу речки.
Захара спасло то, что он застонал, когда мимо проходили санитары. Они разгребли руками рыхлую выброшенную фугасом землю и обнаружили его в бессознательном состоянии. Лицо Захара было в крови.
Когда его доставили в медсанбат, Фельдшер при осмотре не обнаружил ни одного серьёзного ранения, кроме рассечения брови и большой ссадины на указательном пальце правой руки. Удивлению персонала медсанбата не было предела.
С помощью нашатыря его привели в чувства. Захар еле стерпел, чтобы ни закричать от сильной головной боли. С первой минуты он понял, что оглох, кроме шума в ушах ничего не слышал.
- Контузия, - решил фельдшер, - Обычное дело.
Его не стали отправлять в госпиталь. Фельдшер приказал медсестре проследить за ним и не давать ему несколько дней подниматься, пока хотя бы немного ни начнёт слышать. Через несколько дней слух стал возвращаться и Захар начал ходить и прогуливаться рядом с палаткой медсанбата. 

При первом же взрыве бомбы при налёте немецкой авиации с Захаром случился нервный припадок. Он затрясся, упал на землю и забился в конвульсиях. Санитары подумали, что в него попал осколок, но ранений не было. Его в этот же день отправили из медсанбата в военно-полевой  госпиталь.
 Главный врач, прочитав записку фельдшера, произнёс, глядя с любопытством на Захара,
- Посмотрим, посмотрим, что будет через недельку, а потом батенька на передовую. Ты часом ни притворяешься ли?
При этих его словах Захара неожиданно начало трясти. Главврач позвал санитарку,
- Налейте ему сто граммов спирта и делайте это каждый раз, когда начнутся такие симптомы. Через недельку, вторую посмотрим, что с ним делать.       

После того, когда комвзвода выслушал очевидцев, того, когда Сергеева разорвало в куски снарядом, он передал в канцелярию полка сведение о его гибели.
По его довоенному адресу подали сведения в райвоенкомат, и через месяц Елене вручили извещение о его гибели.
Когда она прочитала вслух всем домашним то, что было написано, то есть: «Ваш муж Сергеев Захар Петрович, уроженец села Филиппова, Смоленской области, 5-го февраля 1915 года рождения, пал смертью храбрых в борьбе с фашистскими захватчиками 26-го августа 1943 года»,  Ульяна запричитала, а Толя начал всхлипывать,  и по его щёкам потекли слёзы.
Елена восприняла это известие как-то очень спокойно,
- Нет, жив Захар. Я чувствую - живой он. Вот увидите.
 Она не могла понять, почему и отчего такая уверенность. И эта уверенность  подтвердилась, когда пришло письмо от Захара, где он писал, что был контужен, вылечился и оставлен при госпитале в хозяйственном подразделении.

Прошло две недели. Слух ещё полностью не восстановился, головные боли прошли, но  трясучка возникала при любом возбуждении. Плохо гнулся раненый палец, а в общем Захар выглядел вполне здоровым человеком.
Начальник госпиталя, майор медицинской службы Фридман, написал рапорт вышестоящему командованию  об оставлении рядового Сергеева при госпитале до полного выздоровления для выполнения хозяйственных работ: переноски раненых, уборки, топки печей для обогрева, доставки воды и дров и выполнения прочих обязанностей. Рапорт был удовлетворён, и Захара оставили при госпитале, который постепенно перемещался вместе с боевыми частями на запад. В нём Захар прослужил до самого лета 1944 года.
 
В начале августа Захар вернулся в тот же батальон и в ту же роту, но ни одного знакомого бойца из тех, кто воевал вместе с ним до госпиталя, в ней не осталось.

На линии фронта стояло очередное затишье, но это было затишье перед бурей.
В окопах замечали, что в тылу, в штабах войск и на передовой идёт интенсивная подготовка к наступлению.
Всех охватило нахлынувшее чувство, не чувство страха, нет, скорее предчувствие близкой смертельной опасности.
В прифронтовой полосе стояло какое-то всеобщее напряжение от ожидания больших сражений и больших потерь.

Окопы, в которых оказался Захар, находились в нескольких сотнях метров от небольшого возвышения, называемого по-военному высотой.

Линия немецкой обороны проходила через вершину высоты и занимала  более выгодное положение, поэтому овладение ею дало бы большое преимущество при наступлении.
 
На нейтральной полосе, шириной около километра, и с обеих сторон окопов не было ни кустиков,  ни деревьев.  Хорошо простреливаемая  местность создавала особые трудности даже для разведки и сапёров, не говоря уж о проведении наступательных операций.
Спокойствие на линии фронта длилось  почти месяц и только изредка прерывалось стычками  разведок, да боями местного значения по выравниванию фронтовой линии.
Август отличился необычно сухой и жаркой погодой. Только редкие облака и лёгкий ветерок приносили иногда прохладу людям в окопах.
Несмотря на редкие взрывы снарядов и мин, над ржаными и гречишными полями, по которым проходила линия фронта, с утра до вечера кружили стаи птиц, питаясь опадающими из перезрелых колосьев зёрнами.
Несколько последних дней было заметно усиление позиций советских войск артиллерией и миномётами.
Бойцы,  приходящие с тыла, рассказывали, что видели даже несколько «Катюш». Это означало - грядёт наступление. 

Ждать пришлось не долго, через пару дней в окопы доставили большое количество стрелкового оружия, в основном автоматы и ручные пулемёты, а также большое количество патронов и гранат. Было приказано всем поменять винтовки на автоматы и ручные пулемёты. Многим это оружие было незнакомо, поэтому перед боем знатоки из офицеров и сержантов обучали бойцов обращению с ним.
Захару не хотелось расставаться с полюбившейся ему винтовкой, и он выжидал, авось ему не достанется новое оружие.  И надежды оправдались - на всех не хватило.
Штрафникам при наступлении, как обычно, поручался захват самых опасных участков  обороны фашистов. Результатом боя для них могло быть только одно: победить или умереть. Другого не дано. Остаться в живых, имея тяжёлое ранение - самая высокая награда для штрафника.

Перед самым закатом в блиндаже командира батальона проходило совещание, Комбат был краток,
- Объявляю вам, что рано утром начнётся наступление. Нашему батальону поручено взять высоту и удерживать её, не смотря ни на что, хотя бы сутки. Тактика боя такая. Во время артподготовки максимально скрытно приблизиться к окопам фашистов, по возможности конечно. Ночью сапёры проделают ходы на минных полях и отметят их вешками. Как только прекратится артобстрел, не ожидая команды, поднимаемся в атаку и, пока немцы не опомнились, захватываем первую линию обороны.  Чем стремительней будем действовать, тем успешнее пойдут дела, и меньше будет потерь. Настройте людей на успех. Разъясните это каждому бойцу.
На востоке еле-еле забрезжил восход, как вдруг тишину нарушил залп артиллерии и свист снарядов. На линии окопов немцев загремели взрывы, образуя фонтаны земли, огня и дыма.
Штрафники, где  перебежками, где ползком, быстро, как только могли, продвигались к немецкой линии обороны. Атака временно прекратилась, когда над ними раздался страшный вой.  Бойцов словно кокой-то неведомой силой прижало к земле. Это заработали «Катюши». Страшные взрывы и огненные смерчи разразились над укреплениями немцев.
Захар поднял голову: - «Неужели после этого там кто-то выживет». Такого он ещё не видел. Ему хотелось, и он надеялся, что это продлится дольше, как можно дольше, чтобы ни один фашист не остался в живых.
Обстрел прекратился как-то неожиданно.
После страшного грохота наступила полная неестественная для этой ситуации тишина. Захару показалось, что он оглох, как тогда после контузии.
Раздалось сначала редкое, а потом всё более мощное и громкое «Ура».
Захар набрался решительности, вскочил и побежал, что было мочи к немецким окопам.

Артобстрел проделал много проходов в колючей проволоке. Добежать до первой линии окопов было не трудно. Комбат был прав. Фашисты не успели организовать оборону, и их сходу закидали гранатами в блиндажах.
Вторая линия обороны немцев попыталась отразить нападение, но видя быстро приближающихся к ним красноармейцев, фашисты не выдержали и отстреливаясь отступили. 
Обе линии обороны были взяты с минимальными  потерями: два бойца погибли, нескольких   ранили.
Было приказано не задерживаться и, пока фашисты в панике отступают, гнать их как можно дальше.
Но атака неожиданно захлебнулась. Наступающих встретил шквальный перекрёстный огонь пулемётов противника. Обстрел вёлся из нескольких дзотов, не обнаруженных разведкой при подготовке наступления.  Видимо немцы предполагали, а может и узнали от языка, что будет наступление на этом участке фронта.
Захар припал к земле. Вокруг взлетали  фонтанчики от пуль. Они свистели над самой головой,  пробивая вещмешок за его спиной.
Через несколько минут по цепи передали еле слышную команду: «Назад в окопы».
Захар развернулся и пополз назад, но вдруг страшная боль пронзила правую ногу, и он на мгновенье потерял сознание. Когда очнулся,  почему-то вдруг в голове промелькнула мысль: - «Я даже ни разу ни выстрелил. Бежал, будто забыл, что у меня винтовка. Жаль, что ранили».
Винтовка лежала рядом. Попытался ползти, но боль не давала даже пошевелиться. Медленно, стараясь не делать резких движений, снял с себя вещмешок,  ремень с закреплёнными на нём гранатами и подсумками с патронами.
После того, как освободился от вещмешка, свист пуль над ним прекратился, скорее всего, он стал незаметен, скрываемый  стеблями ржи.
Решил доползти до ближайшей воронки и переждать в ней, надеясь на санитаров. Пересыпал патроны из подсумков в карманы шинели, накинул через голову ремень винтовки и пополз на руках, цепляясь за корни ржи, помогая себе левой ногой. Полз, превозмогая боль, с трудом преодолевая каждый сантиметр в поиске укрытия.
Стрельба всё усиливалась и усиливалась. Участились взрывы мин. Одна из мин разорвалась совсем рядом, и Захар почувствовал, как осколок со звоном ударил по винтовке, а другой - по каске. Снял и осмотрел винтовку. Приклад был разбит вдребезги. Захар с досадой отбросил её в сторону. Подумалось, - «Попробуй теперь, застрелись». Он продолжил движение. К счастью большая воронка от фугаса оказалась совсем рядом. Сполз в неё и с большим трудом перевернулся на спину, с криком от невыносимой боли.
Лежал и смотрел на небо. Уже совсем рассвело и наступило утро. По небу, словно барашки, плыли небольшие белые облачка.  Это никак не вязалось с взрывами, стрельбой и криками раненых вокруг. «Надеюсь, в одно место снаряд дважды не попадает, как говорят. Авось повезёт. Эх!», - он вспомнил про разбитую винтовку, - «Ни одного фашиста не убил. Жаль».
В окоп сполз санитар с большой сумкой на ремне, с нарисованным на ней красным крестом. У него был испуганный вид, руки тряслись. Он опустился на самое дно окопа и не соображающим взглядом смотрел на Захара. Вздрогнул всем телом, когда Захар спросил  громко, как мог,
- Ты санитар?!.
- Да!..
- Ну, так давай исполняй, - Захар поморщился, - Лечи, санитар, - и показал на разорванный пулями залитый кровью сапог, - Кровь останови.
- Да, вроде сильно не течёт… Потерпи чуток.  Помогу, как могу. Сейчас, сейчас…
Санитар разрезал ножом и снял сапог. Размотал портянку. От колена почти до самой стопы зияли три сквозных ранения от пуль крупного калибра. По тому, как неестественно лежала нога, кость была перебита и не в одном месте. Припадая к земле при каждом взрыве мины или свисте пули над воронкой, санитар достал из своей сумки бинты и забинтовал раны. Кровь  мгновенно просочилась сквозь бинты. Чтобы как-то укрепить перебитую ногу, санитар снял с ноги Захара второй сапог, отрезал от него голенище и, разрезав его вдоль, обернул покрытое повязкой место, плотно замотав сверху портянками. Захар стойко переносил боль, только иногда вскрикивал от прикосновения санитара к раненой ноге.
Немцы пытались выбить штрафников из захваченных ими окопов, но, встретив сопротивление, откатывались назад, и каждый раз, после очередной неудачной попытки, возобновляли миномётный огонь.       
В течение всего дня штрафникам удавалось сдерживать немцев, но силы иссякали, бойцы гибли. На исходе были боеприпасы.
Когда совсем рядом Захар услышал немецкую речь, понял, - «Всё - это конец».
Стемнело. Бой совсем затих. В воронку опустилось ещё несколько раненых. Санитар помогал, как мог,  потом вдруг поднялся,
- Я к своим, за бинтами и за помощью. Ждите, - и исчез в темноте.
Один из раненых произнёс,
- За бинтами… Слинял, фраер.
- А, вдруг приведёт помощь. По себе судишь о людях.
Говорили шёпотом, словно сговорились. Не успели продолжить разговор, как раздался крик,
- Хальт, - и в стороне, куда ушёл санитар, раздалась автоматная очередь.
- Жаль пацана… В натуре, жаль.
 - Почему ты сразу думаешь о самом плохом? Может это не в него стреляли, - произнёс еле слышно Захар.
Почти до полночи раздавались редкие автоматные очереди. Это немцы добивали раненых красноармейцев, находя их в окопах, блиндажах, в воронках и просто лежащих во ржи.
Все собравшиеся в воронке затихли, вслушиваясь в темноту и ожидая со страхом очередной автоматной очереди, но уже по ним. «В атаке было не так страшно, как сейчас», - подумал Захар. Чувство страха притупляла только боль в ноге.
В этом ожидании смерти прошёл час. Луна не взошла, и над ранеными бойцами  разверзлось бескрайнее тёмное звёздное небо.   Иногда в ночном небе вспыхивали ракеты, освещая израненное, в воронках поле.

Рядом послышались шаги и кто-то приблизился к воронке. 
- Живые есть? 
Один из бойцов ответил,
- Есть, только раненые все.
- Ходячие имеются?
- Нет.
- Сможет кто из вас ползти?
Несколько бойцов ответили утвердительно.
- Тогда ползите за мной. Здесь оставаться опасно. Отдайте тем, кто остаётся, шинели и плащ-палатки. Пусть прикроются, может быть, и не заметят их в темноте немцы. Оружие оставьте, пользы вам от него никакой, да и ползти легче.
Захар, превозмогая боль, с трудом выполз из окопа. В темноте вырисовывался силуэт человека в офицерской фуражке.
Смогли ползти только пятеро из восьми раненых.
- Как нам к Вам обращаться? - шёпотом спросил Захар.
- Я комвзвода второй роты штрафного батальона, лейтенант Морозов.
Захар разглядел в темноте, что левая рука лейтенанта висела на перевязи из ремня, а грудь была забинтована поверх гимнастёрки.
- Постарайтесь от меня не отставать, надо поспешить.
Раненые медленно продвигались за лейтенантом, последней их надеждой на спасение.  Иногда раздавались стоны, то один, то другой не выдерживали боли.
Отползли метров на сто от воронки, когда в той стороне, где они только что находились, зазвучала   немецкая речь, и после короткой автоматной очереди раздался взрыв гранаты.  «На этот раз опять пронесло, и пока я жив», - подумал Захар, отдавая все оставшиеся силы, чтобы не отстать от других. Большая потеря крови сказывалась, и с каждой минутой ползти становилось всё труднее.

Переползли через грунтовую дорогу, за которой тоже было поле. Когда удалились от дороги, лейтенант приказал сделать привал и добавил:
- Иначе далеко не уползём.
Захар сорвал спелый колосок и потёр в ладонях. Потом дунул на ладони. На них осталось лежать несколько зёрен. Он ссыпал их в рот, и стал повторять и повторять это занятие, постепенно утоляя голод. Его примеру последовали и другие.
Лейтенант поднялся и растворился в темноте.
- Неужели бросил нас?
- Да, конечно, зачем мы ему, с нами далеко не уйдёшь.
- Не похоже на него. Подождём.
- А, что ещё остаётся? 
Час прошёл в тихом и сдержанном обсуждении дальнейших действий.
Прошёл ещё один час, и все окончательно уверились, что лейтенант их бросил. 
- Я нашёл тут в километре сарай. Видно какая-то колхозная техника стояла, - раздался вдруг из темноты приглушённый голос лейтенанта, - Там можно укрыться и переждать.
В сарае был земляной пол, но бойцам было не привыкать спать на земле.
- Огонь не разжигайте, ночью любой огонёк за версту виден. Можете погрызть свёклу, она там, в углу, насыпана.
Свёкла оказалась кормовой и не съедобной, но сок немного утолял жажду, которая мучила всех. 
- Наша атака на высоту неспроста проведена. Это был отвлекающий манёвр. Я думаю, наши войска ударили где-то в другом месте. Днём была слышна далёкая канонада, и если наступление было удачным, то немцы отсюда скоро уйдут, боясь окружения. Оставляю вас. Напоминаю про огонь. И не курить тоже. Я пойду в разведку, понаблюдаю за дорогой, - и лейтенант неслышно удалился.

Рассвело. Шёл час за часом. Лучи солнца пробивались через щели в стенах и крыше, вызывая воспоминания детства о ночлеге на сеновале. Внутрь сарая залетела  бабочка-«шоколадница». Захару, наблюдавшему за её суетливым  полётом, почему-то подумалось: - «Понимает ли она, что происходит среди людей?  Вряд ли».

Шли часы ожидания, В сарае стало жарко и душно. Солнце грело так, словно сейчас не конец лета, а июль.
Настоящий рой больших чёрных мух, непонятно откуда взявшихся, одолел раненых, облепляя окровавленные бинты. Невыносимо хотелось пить.
Широко раскрылись ворота сарая.
- Всё, драпает немчура. Вся дорога забита. Так что скоро будем среди своих, -  радостно объявил лейтенант и передал ближайшему к нему раненому флягу с водой,
- Хлебните по глоточку, а я пойду, ещё понаблюдаю.

Ждать пришлось не долго.
- Всё. Немцев нет. Дорога пуста. Надо подползти к ней и ждать. Должны идти наши войска, - и лейтенант, открыто, не пригибаясь, медленно пошёл в сторону дороги, стараясь не уходить далеко от ползущих за ним раненых.
Уже издали они увидели военную колонну: несколько танков, грузовики и батальон пеших солдат. По их виду сразу поняли - это свои, родные, товарищи. Пока они медленно ползли к дороге, она опустела.

Стояла не привычная для военного времени тишина.
Шёл час за часом ожидания помощи.

Некоторые раненые стали уже терять сознание от жары и потери крови,  как вдруг раздался шум мотора, и показалась полуторка с брезентовым верхом. Лейтенант вышел на дорогу и,  когда машина с ним поравнялась,  разглядев на брезенте красный крест, прокричал: 
- Ребята, ура! Это же наши, наш медсанбат. Живём ребята!
Из кабины выскочила медсестра и водитель, а из кузова два санитара с медицинскими сумками наперевес. Медсестра подбежала к раненым,
- Ребятки, родные, живые, - она не могла сдержать слёз, - Мы все окопы облазили. Никого из живых не нашли. Страшно. Весь батальон лёг на этой проклятой высоте. Живые. Родненькие мои, всё, всё, отвезём вас в госпиталь, там вас вылечат, и будите как новенькие. 
Это были последние слова, которые услышал Захар перед тем, как потерял сознание.


                Глава двадцать пятая
                Госпиталь

Когда Захар очнулся, первое, что он увидел - это руку, в которой блестела, как ему показалось, обыкновенная, до боли ему знакомая, лучковая пила.
- Маша, привяжи-ка его.
- Доктор, что Вы хотите со мной делать? - еле слышно, набравшись сил, произнёс Захар.
- Что? Ногу ампутировать. Ничего не поделаешь, рана серьёзная, кости раздроблены, того и гляди начнётся гангрена. Зато живой будешь, и война для тебя закончится.
Медсестра, приговаривая начала прикручивать ремнями руки Захара к пропитанному кровью импровизированному операционному столу из металлической кровати и щита из трёх досок,
- Вернёшься домой. Семья-то у тебя есть? И дети?
- Доктор, прошу, не отрезайте ногу. Не жизнь мне без ноги. У меня трое детей и  мать больная старая. В деревне у нас разруха полная. Жена одна надрывается из последних сил, ни еды, ни жилья, а тут ещё я приду калека. Нет лучше смерть. Отрежете ногу - застрелюсь, так и знайте.
Врач снял повязку с ноги Захара,
- Рана чистая. Вовремя забинтовали. Сам что ли?
- Нет, санитар. Погиб он, потом.
- Ну, что ж, терпи солдат. Наркоза не будет, нужные препараты и лекарства закончились. Долго буду мучить, косточки твои собирать в кучку. Хорошо, что главные сосуды не затронуты, это важно для успеха операции. Дай-ка ему, Маша, стакан спирта, легче будет терпеть боль.
Когда Захар сделал последний глоток, то словно провалился в яму и только слышал, откуда-то издалека, голоса врача и медсестры.

     Вскоре очнулся от сильной боли и больше не терял сознание. Когда боль становилась невыносимой, он инстинктивно пытался вырываться из держащих его ремней.

Только через два часа закончились его мучения, и он уснул, выпив ещё сто граммов спирта, полученного от сочувствующей ему медсестры.

Тяжелораненых отправили по железной дороге на санитарном поезде в  военный госпиталь в город  Куйбышев. В их числе был и Захар.

Госпиталь располагался на высоком берегу Волги, откуда открывалась прекрасная панорама. Тишину нарушали только крики чаек и гудки иногда проходящих мимо пароходов.

После страшной мясорубки фронта, не смотря на скромное питание, раненым  казалось, что они на отдыхе в санатории.

Захар шёл на поправку. Уже через неделю мог, с большой, правда, осторожностью, передвигаться на костылях по двору госпиталя. Он садился на скамью и глядя на реку радовался мирному виду вокруг.
Рана заживала с трудом, и раньше чем через два месяца надежды на выписку из госпиталя не было.

На другой территории госпиталя, отгороженной высоким забором из стальных прутьев, проходили курс лечения раненые пленные немцы.
Многие из наших бойцов не могли сдержать себя, чтобы ни выкрикивать в их адрес непристойные выражения или  оскорбительные слова. Когда же они узнали, что немцы получают сливочное масло и молоко,  которого наши раненые не видят, не говоря уж о свежих фруктах и белом хлебе, то к оскорблениям прибавилось и физическое воздействие. Раненые набирали в полы больничных халатов камни и, подойдя к забору, швыряли их в немцев.               
               
     Это смог прекратить только главный врач госпиталя, пригрозив нарушителям спокойствия за такие действия передать дело в военный трибунал, а немцев предупредил, чтобы не приближались со своей стороны к забору. К тому же в праздничные дни и у наших раненых стали появляться те же продукты в рационе питания, что и у немцев.

Захар сдружился с соседом по палате Данилой Жмурко, который родился и жил до войны в  Житомирской области. Он подробно рассказывал о красивой природе, благоприятной погоде и о богатой жизни  у него на родине. Узнав от Захара о том, что у него на Смоленщине не сохранилось ни дома, ни хозяйства, предложил перебраться с семьёй к нему в село,
- У меня два дома, и ты можешь занять любой. Колхозов у нас нет, земли у меня достаточно. Из родственников только мать, которая живёт сейчас там одна в двух хатах. Она прислала письмо и сообщила, что село войной не тронуто, и всё осталось таким, каким  и было.

Через два месяца лечения главный врач заявил Захару,
- Лечение в основном закончено. Продолжать его можно в местной больнице или в домашних условиях. Сменить повязку сможет кто-то из родных, - и вручил ему награду: новенькие костыли под его рост, - Ковыляй до дома солдат и удачи тебе. Война для тебя закончена.  Документы передашь в райвоенкомат. Держи справку, маршрут и транспорт впишешь сам. Наши войска уже перешли на территорию врага, и транспортное движение налаживается, доберёшься без особого труда.

- Перебирайся, Захар, ко мне, не пожалеешь, - произнёс Данила, обняв его при прощании, - Вдвоём нам будет легче обрабатывать землю и вести хозяйство.

                Глава двадцать шестая
                Там хорошо, где нас нет

Через неделю, где на пассажирском, где на товарном поезде, где на попутной машине или подводе, Захар добрался до Холма.
Его поразил вид города, почти полностью стоящего в руинах. Деревянные здания почти все сгорели.
Людских сил для восстановления города пока ещё не было. Жители, в основной массе женщины, дети и старики, выглядели мрачными и слабыми от постоянного голодания.

Попутки ждать было бесполезно, и Захар медленно поковылял, скользя на первом снеге и замёрзших лужах, спотыкаясь и часто отдыхая из-за непривычки ходить с костылями.
Захар вышел из перелеска перед рекой, до которой оставалось менее полукилометра, - «Но где же деревни?».
Четырёх деревень по берегам Днепра, как будто не было, только обгоревшие остатки изб да печей.
У него защемило сердце от такого вида.
На той стороне Днепра приметил мальчишку, который что есть мочи бежал к мосту. Бежал, спотыкаясь, падал, тут же вскакивал и опять бежал, размахивая не по росту длинными рукавами своей одёжки. Пробежав по мосту, перешёл на шаг и медленно переступая, стал вглядываться в человека, идущего на костылях ему навстречу. В шагах тридцати закричал:
- Папка! Папка! Живой!
Подбежал и прижавшись к отцу обхватил его руками.

 - Мы знали, что ты живой. Мы ждали. Мамка на картах гадала и сказала, что ты скоро будешь дома.
Он, то всхлипывал, то улыбался, радуясь возвращению отца.
Они шли рядом. Толя старался не мешать отцу, управляться с костылями. Он всё говорил и говорил, рассказывая, как они добирались из Белоруссии, как нашли свободную землянку, как собирали по пожарищам чугуны и горшки.
Не доходя до Филиппова, Толя указал на бугор,
- А, вот наша землянка.

Из землянки по ступеням поднялась Елена, держа за руки девочек. Захар обнял её и поцеловал.
- Ну, вот, я и дома. Только, где он мой родной дом?.. –  на мгновенье задумался, - Ничего, Лен, я хоть и инвалид, но смогу работать. Мы встанем на ноги и будем жить не хуже, чем до войны, а нога заживёт, куда ей деться… Мать жива?
- Да, жива. Пошла к тётке Федоске, у неё есть швейная машинка, решила кое-что перешить ребятам. Угощать-то тебя не чем, перебиваемся с мякины на брюкву. Картох немного накопала, но до весны не хватит. Ни хлеба… Ни соли… Ни сахара…
- Значит, сегодня устроим праздник. Помоги-ка, Лен.
Лена помогла снять увесистый заплечный вещмешок.
- Здесь продукты: сухой паёк и то, что смог раздобыть в Куйбышеве.
- А, конфеты тоже есть? - спросила Нина, щупая мешок.
- Тебе б только конфеты были, - и Толя легонько стукнул её по руке.
- Имеются и конфеты, и булки.
- Ну, проходи хозяин в свой подземный дом, посмотри, как мы устроились, - Елена указала на вход в землянку.

 Огонёк самодельного светильника из снарядной гильзы еле теплился и Захар с трудом разглядел топчаны из жердей устроенные вдоль стен землянки, маленький грубо сколоченный из не строганных досок столик и железную бочку, приспособленную для отопления.

Вернулась Ульяна, увидев, Захара запричитала,
- Сыночек ты мой дорогой… Живой… Дай я тебя обниму… Думала помру не повидав…

Когда сели за столик, Елена достала из-под топчана бутылку самогона.  Захар выложил на стол каравай хлеба, пластину сала, банку тушёнки и вяленого леща,
- На Волге у рыбаков разжился несколькими.
Он ещё немного порылся в мешке, достал завёрнутый в газету кусок колотого сахара и разрубил его на ладони ножом на части,
- Вот, и конфетки, - и Захар раздал всем по кусочку.
Ульяна и Елена не стали брать лакомство,
- Припаси для ребят, им нужнее.
- Да, - кивнула Ульяна, соглашаясь с невесткой.
Все, в том числе, Ульяна, выпили и закусили давно отсутствующим на столе  салом. Елена разговорилась и начала планировать, что в первую очередь надо делать теперь, когда их двое.
- Ты, Лен, погоди. Нам сначала надо кое-что обсудить. Мой фронтовой друг предложил мне перебраться к нему на западную Украину. Выделяет нам хату и землю да всякий хозяйственный инвентарь. Колхозов там ещё нет. Живут зажиточно. Война прошла мимо. Я решил поехать посмотреть, вдруг мне понравиться, то сразу и переедем. Богато там жили люди до войны, не то, что у нас. Что скажите?
- Куда ш ты, Захарка, такую даль к чужому народу. Житьё у них другое и язык не понятный, да и обычаи совсем другие, - Ульяна явно расстроилась. 
- Если решил, поезжай, - Елена налила в стакан самогон и выпила, - Только я скажу, там хорошо, где нас нет. А, потом, ехать к хохлам на житьё, сомневаюсь я что-то,  приживёмся ли там. Я, да и ты знаешь, после знакомства с полицаями-хохлами, как они к нам относятся.
- Ну, Лен, люди разные. Самим главное не быть такими сволочами… Сомневаюсь конечно, но может всё-таки съездить, а вдруг получится поменять нашу жизнь, чем чёрт не шутит.
Ульяна перекрестилась,
- Прости его, Господи.

Решили, надо ехать, и через два дня Захар отправился по указанному Данилой Жмурко адресу.

На следующий день после отъезда Захара пришло письмо и фото, но не из Украины, а то, которое Захар отправил почти два месяца назад из госпиталя.
   

 Ближе к вечеру Захар сошёл с поезда на пустынной станции Рыхальская в Житомирской области. Площадь перед вокзалом была почти пуста. Несколько прохожих да повозка, в которую впрягли невысокую рыжую лошадку. На повозке сидя дремал дед с кудрявой бородкой и в папахе похожей на колпак.

Время шло к вечеру. Назревала перспектива ночлега на вокзале. Стуча костылями по булыжной мостовой, Захар приблизился к повозке,
- Дед, далеко ли до Морьяновки? 
Дед медленно открыл глаза и, повернув голову в его сторону, стал изучающее осматривать его с ног до головы.
- С Москвы будешь солдатик?
- Почему с Москвы? Я из-под Смоленска. Деревенский я.
- До села, шо спрашаешь, вёрст семь буде. До ночи не доковыляешь. Ежель есь чем заплатить, подвезу.
Захар порылся в кармане и достал несколько бумажных трёхрублёвок,
- Вот. Хватит? Больше нет.
Дед, послюнив пальцы, пересчитал деньги,
- Ни богато. Да, ладныть связу, мяни усёравно туды.

Ехали медленно. После взмахивания деда кнутом лошадка пробегала несколько метров и опять переходила на шаг.
Въехали в лес.
Прошло несколько минут, и Захар ужаснулся. Перед повозкой из леса на дорогу вышли три немца с автоматами. Он не верил своим глазам, - «Откуда? Их давно отсюда прогнали, и вот тебе».
- Дед, поворачивай. Немцы.
- 0, да, це ни нимци. Якие нимци. Це наши хлопци партизани.
- А, почему в немецкой форме?
- Так кака була, таку и надили.
Подъехали ближе.
- Слава Украини! - громко и чётко произнёс дед. 
- Героям слава, - дружно ответили партизаны.
- Во, хлопци, прявёз вам яшшо одного кацапа. 
Один из партизан подошёл и ощупал Захара, 
- Оружье е?
Захар отрицательно покачал головой.
- Шпиёнить приехал, москаль? Мабудь коммунист? И герой верно, ежли ряшилси сюды приехать?
- Какой я шпион, да и не герой. Сначала плен, потом штрафной батальон. Пострелять-то не пришлось. Ранили вот, и весь мой героизм. А, в партию комунистскую мне дорога заказана, я из кулаков по батьке. У вас говорят колхозов нет. Вот, хочу к вам перебраться. Друг мой с этих мест. Пригласил пожить.
- Друг балакаешь. Кто ж энтот друг?
- Данила Жмурко.
- Это той тётки сын, у которой у селе две крайни хаты, - уточнил парень, повернувшись к товарищам.
- Ну живи, москаль, покуда. Трогай, дид.

Тётка Одарка, мать Данилы, встретила Захара очень приветливо, когда узнала, что он привёз от сына весточку. Ещё больше обрадовалась, когда Захар сообщил, что по приглашению Данилы думает перебраться с семьёй к ней на жительство.
После сытного  ужина, непривычно сытного в последнее время, перед тем как улечься спать Захар спросил у тётки Одарки,
- Что это за партизаны такие встретили меня там, на дороге в лесу?
- Шо тоби сынку сказать, страшные людины. С одной стороны вроде как за свободу Украини борютца с Совитами, как раньше с немцами воювалы, а с другой стороны глянуть - звери, да и тольки. Многих невинных погубили. Меня не трогають, несмотря, шо сын за Советы воюить, потому шо человик мой, муж, по-вашему, с ними был и от красноармейской пули погиб недавно. Не трогають вдову героя Украини. Ну, ты отдыхай, а завтре познайкомлю тоби с своим хозяством. Отдыхай, - и Одарка ушла к себе в спальню.

В полночь забарабанили в дверь. Одарка открыла, и в хату ворвались двое с карабинами,
- Шо, тётка, большевика пригрела? Иде он шпиён советский?
Они подняли Захара с постели, не дав взять костыли. Сильно толкнули, и он упал. Попытался с трудом подняться, но его поставили на колени. Один из парней достал из-за пазухи «парабеллум» и приставил его ко лбу Захара,
- Говори, маскаль, с какой целью заслан сюды, с кем должон держать связь?  Говори!
- Клянусь богом не шпион я и не москаль, смоленский я, из крестьян, от колхоза сюда сбёг, здесь хочу жить.
- Богом, говоришь, клянёсся, а ну прочти молитву, проверимо якой ты хрестьянин и верущий.
Захар вспомнил мать, которая с детства заставляла его учить молитвы. Говорила: «Молитва она лечит и всегда поможет в беде, только верь в бога». Она каждый день не один раз молилась и вслух произносила одну из молитв: «Запоминай Захар. Запоминай, Бог не оставит. Захворал или беда, какая, произноси одну из них».
Захар стал, крестясь, читать молитву, которую помнил лучше всех.
Ему не дали закончить,
- Ладно, маскаль, живи. Мабуть ты и вправду ни шпиён. Поверимо покеда, а посля видно будить, шо с тобою сробить. А, табе, тётка Одарка, скажу: спиши свому, шоб не появлялси сюды. Смерть ёму неминуема за предательство священного нашего дела освобождения Украини.
Они ушли, громко хлопая дверями.
Было не до сна, и Захар с Одаркой, притушив немного керосиновую лампу, сидели напротив друг друга и тихо беседовали, обсуждая возникшие неприятные  обстоятельства.
Но на этом эта ночь не закончилась. Ещё дважды приходили лесные братья, каждый раз другие, и всё повторялось, как и в первый раз, и заканчивалось молитвой. В третий раз Захара выволокли во двор, угрожая пристрелить. Он уже думал: - «Всё смерть моя  пришла». 
Но «партизаны» передумали и, зверски избив его ногами, ушли, пригрозив ещё вернуться.

Одарка и Захар решили так: «Здесь его в покое не оставят. Поэтому  переезд сюда на жительство придётся отложить. Одарка утром запряжёт лошадь, найдёт сопровождающего и отправит Захара на станцию».

Но только-только, тётка Одарка ушла искать паренька, который бы отвёз Захара, как в село вошла колонна регулярных войск, не менее батальона,  с приданным ему взводом сотрудников НКВД. Она состояла из двенадцати грузовиков и сопровождалась   двумя танками.

Захар поспешил из хаты, махая проезжающим, чтобы остановились.
      На его счастье произошла вынужденная остановка. Водители выскочили из машин и с вёдрами собрались у колодца, доставая с помощью «журавля» воду, для радиаторов.
Из первого грузовика, из кабины вылез офицер в стянутой портупеей шинели с автоматом и кобурой на боку. Захар различил звание: полковник.
- Товарищ полковник, разрешите обратиться.
- Слушаю, солдат.
- Возьмите меня с собой. Мне здесь смерть. Ночью несколько раз приходили, грозились убить, обещали вернуться. Какие-то в немецкой форме с оружием. Возьмите, очень Вас прошу товарищ полковник. Возьмите. Убьют меня, а у меня семья.
- Зачем же ты сюда-то приехал?
- Фронтовой товарищ попросил его мать проведать и помочь, чем могу по хозяйству. Если б я знал, разве б приехал.
- Да, ты прав, откуда ты мог знать. Я сам несколько дней назад узнал, что здесь творится. Как недобитые прислужники фашистские орудуют и активистов местных убивают. Только мы не на праздник едем, а боевую операцию против этой швали проводить. Сам понимаешь, стрельба будет.
- Мне к стрельбе не привыкать.
- Ладно, уговорил. Влезай в кузов. Эй, бойцы помогите раненому!
Захар остался доволен, всё складывалось как нельзя лучше. Только было сожаление, что не попрощался с тёткой Одаркой.

Колонна продолжила движение.
Через пару часов, когда дорога пошла по густому старому лиственному лесу, началось что-то невообразимое. Раздался шквал огня из леса, с двух сторон били пулемёты и миномёты. Верно оружия у «партизан» было достаточно. Снабдили немцы, постарались.
Солдаты попрыгали из кузова и залегли, отстреливаясь. Танки, развернув башни стали снаряд за снарядом посылать в сторону леса.
Захар замешкался и не успел перевалиться через борот грузовика. Свист пуль и осколков прижал его к полу кузова. Он со страхом смотрел,  как пули и осколки пробивают борта грузовика.

Прозвучала команда полковника, бегущего в сторону невидимого противника:
- В атаку! Смелее ребята! Вперёд!.. Последние слова полковника, которые расслышал Захар, были: «В плен не брать».

Бой постепенно удалился вглубь леса.

Несколько часов Захар сидел в кузове в ожидании исхода боя.
Рядом, нервничая, ходили вдоль машин водители.

Стрельба прекратилась, Из леса стали выходить бойцы, неся раненых и убитых, многие несли трофейное оружие.
Танкисты расспрашивали, помог ли им их огнь по бандитам.
 Настроение у всех было удручающее. Потери убитыми и ранеными были огромные. Четыре года часть стояла на границе с Японией и потеряла во время японских провокаций всего несколько человек, а тут только прибыли и в первом же бою столько потерь и где - на освобождённой территории.

Когда возвращались обратно, в селе, где гостил Захар, все хаты были сожжены  карательным отрядом НКВД, и только дома Жмурко остались не тронутыми.
Одарка стояла перед воротами и вытирала слёзы уголком платка. «Что её здесь теперь ждёт и представить не возможно», – подумал Захар.

Колонна прибыла в областной центр, и Захар, пересев на поезд, вернулся к семье, не на что, более, не надеясь, кроме как на свои силы да поддержку родного и любимого человека Елены.


      Вся семья собралась в землянке вокруг печурки. Толя по-деловому хозяйничал, подкладывая дрова в огонь. Землянка освещалась только светом от горящих поленьев, проходящим через щели в дверце.
Захар закурил. К куреву он пристрастился в госпитале, чтобы было легче переносить боль от раны. Цигарку скрутил из кусочка газеты. Прикурил от горящей лучины,  просунув её в огонь через щель.

- Вступаем в новую жизнь. С завтрашнего утра. Начнём со строительства избы, - произнёс Захар, словно обращаясь к самому себе.
Дети радостно запрыгали,
- У нас будет новая изба! Ура!
- Ну, до этого ещё далеко. Лен, мне трудно ходить по начальству в райцентре,  придётся тебе.
- И что я должна делать?
- Отдашь заявление в исполком с просьбой разрешить бесплатную порубку леса на избу. Я заявление напишу на имя председателя. Укажу, что у тебя трое малолетних детей,  престарелая больная мать и муж тяжело ранен в бою, практически инвалид, с трудом передвигается на костылях.
Тут же встряла Ульяна,
- Может не надо писать, что больная, примета плохая врать про здоровье.
- Ладно, мам, не буду про здоровье писать. Думаю, пойдут навстречу. Там тоже люди работают, поймут.
Когда рассвело, Елена вышла из землянки, и зажмурила глаза от слепящей  снежной белизны. Аккуратно запахнув старенький полушубок и запихнув за пазуху поллитровку самогона, быстро пошла в сторону Холм-Жирковского.
Захар тоже не сидел в землянке, взял топор и пошёл на разрушенную войной водяную мельницу. Там должны были быть точильные камни. Толя напросился пойти с ним.
Лёгкие ноябрьские морозы не успели сковать реку. Вода медленно переливалась через сохранившуюся дубовую плотину, образуя небольшой водопад. Водяное колесо наполовину торчало из воды и слегка покачивалось от напора воды. Мельница находилась в полуразрушенном состоянии, но к радости Захара рабочий механизм оказался исправным. Стоило ему  переключить рычаг, запирающий водяное колесо, мельничные  жернова и точильный круг завращались.
Затачивая топор, Захар решил поговорить с председателем колхоза о восстановлении мельницы. В  такое время она просто необходима, тем более восстанавливать придётся только две стены и часть крыши, - «Пусть поднимет этот вопрос на правлении».
 Толя достал из кармана перочинный ножичек и тоже стал его затачивать.
Захар посмотрел на ножичек и узнал его, - «Сколько же лет-то прошло, когда он у меня появился и не припомнить. Его привёз из Москвы отец в подарок брату, а он отдал его мне, когда я уходил на срочную службу. Их уж нет, и сколько ещё народу умерло или убито, а ножичек вот он, весь сточился, а всё живёт по-своему. Как же коротка жизнь наша, а люди, несмотря на это, продолжают убивать друг друга».
- Как там наша мамка в районе. Что думаешь, Толь?
- Она сможет, у неё получится. Она взяла бутылку самогону, я видел, значит,  получится. Угостит начальника и получится.
- Вот, это она зря. На кого попадёт, а то за самогон, знаешь, могут оштрафовать  или ещё чего похуже.
- Не, мамка знает, кого угостить. Сделает всё, как надо. Если что, тётка Таня поможет и  подскажет. Мамка сумеет, не сумлевайся.
- Таня Болашова  жива? Надо бы проведать. Немножко подлечусь и проведаю. Ну, что можно сруб  рубить, - Захар лихо помахал наточенным топором, - Красота. Ещё пилу наточу и можно в лес.
- Пап, а можно и мне с вами? Я смогу сучки обрубать. Возьмите меня, я тоже хочу дом строить.
- Возьмём, лишь бы мать разрешение привезла, а то придётся по ночам лес валить и вывозить, воровать, значит. Но только до поры, как школу восстановят. Учиться тебе надо, - закончил Захар.
- Хорошо бы подольше не восстанавливали, - пробубнил себе под нос Толя, так, чтобы не расслышал отец.

Разрешение было получено.
Захар, Елена и Толя, взяли топоры и двуручную пилу, и по первому снегу отправились туда, где Захар, ещё до войны, присмотрел хороший строевой лес.

Выбирали деревья не очень толстые, чтобы легче было возить и рубить сруб.
Работа спорилась. Сначала двуручной пилой пилили выбранную ель, и, когда она падала, обрубали сучья. Тонкую верхушку не пригодную для сруба отпиливали.

Елена не всегда могла оторваться от работы в колхозе, и тогда в лес уходили Захар с Толей. Несмотря на то, что ему исполнилось всего восемь лет, из него получился хороший помощник. Он обрубал мелкие сучья, пока отец перекуривал, и держал его костыли, когда отец валил ели, работая топором.

За две недели брёвна для избы были подготовлены. Их вывозили, на выделенной председателем, колхозной лошади.

Сруб Захар рубил на выделенном колхозом участке земли в деревне Глушково. Он затёсывал брёвна, а Елена подтаскивала и помогала поднять их наверх.

Сруб оставили просыхать до лета.

Крещенские морозы, плохая одежда и холодные стены и полы землянки сказались: Захар, а потом и Толя простыли и тяжело заболели.
С высокой температурой их положили в районную больницу, но лечения практически не было. Горячий кипяток да редкие инъекции лекарства, которое не всегда бывало в наличии, вот и всё  лечение. Но страшнее всего были сквозняки, которые гуляли по больнице из-за отсутствия стёкол в завешанных одеялами окнах.

Захар решил покинуть больницу вместе с сыном, не надеясь на результаты такого лечения.
К работе на ферме и хлопотам по дому Елене прибавилась и забота о больных. Помогли ли отвары трав и  малины, или старания Елены, но через две недели  больные выздоровели.

Захар занялся изготовлением бочек и лоханей, распуская брёвна на доски ручной пилой. Из ивы делал обручи.
Помогал отцу заработать «копейку» для дома и Толя, собирая по пожарищам и блиндажам рваные или непарные кожаные сапоги, из которых Захар выкраивал и тачал новые.
Кроме этого он валял валенки тем, кто приносил ему шерсть. Колодки разных размеров вырезал из липовых поленьев.

Товар был ходовой и быстро раскупался.
Это позволило подзаработать на пропитание и за зиму мало-мальски одеть и обуть всю семью.

 Все колхозники, и стар, и мал, работали с раннего утра до поздней ночи.

 Дел было невпроворот: восстановили школу и ферму, построили избу читальню и правление, отремонтировали школы: в Глушково и в Пантелеево.

Отпраздновали Победу и в колхоз стали возвращаться мужики, но многие так и не вернулись, кто погиб, кто пропал без вести, а кто-то остался на чужбине. Многие, ища лучшей доли, вербовались на стройки или на север осваивать новые земли. 


                Глава двадцать седьмая
                Невосполнимая утрата

Школьные занятия не прекращались даже летом, детям надо было навёрстывать упущенное за время войны.

Начальная школа в Глушково представляла собой избу больше обычной, с более высокими потолками, и с  тремя окнами на стенах. В сенях хранились сухие дрова. Внутри стояла большая дровяная печь. Невысокая перегородка слева загораживала полки, предназначенные для хранения школьного инвентаря и учебных пособий. Правую сторону занимал класс из трёх рядов столов и скамеек.

Из-за малого количества учеников занятия проводились одновременно с учениками  всех четырёх классов, с первого по четвёртый. Учителю приходилось применять особую изобретательность, чтобы правильно и плодотворно организовать учебный процесс.
Первоклассников было только двое из всех одиннадцати учеников: это Сергеев Толя и его двоюродный брат Щербаков Коля.
Толя не очень-то желал учиться, но после нескольких дней учёбы так заинтересовался и втянулся, что даже в любую погоду или, заболев, старался не пропускать занятий в школе. Проявились его невероятные способности: после трёх месяцев обучения он свободно читал и писал. выучил таблицу умножения, освоил сложение и вычитание чисел, мог сосчитать до тысячи. Особый талант он проявил в решении задач.
Учитель Антон Васильевич, встречаясь с Захаром, каждый раз хвалил Толю и всегда подчёркивал, что его сына ждёт перспективное будущее и что вполне через год его можно будет перевести в пятый класс средней школы.

На одном из уроков Толя вдруг потерял сознание. Учитель очень встревожился и попросил учеников помочь вынести его на улицу на свежий воздух. Его вынесли и положили на траву и брызнули в лицо водой. Он очнулся,
- Что со мной? Почему я здесь?
- У тебя видимо голодный обморок. Я обязательно поговорю с твоими родителями, чтобы по возможности усилили твоё питание. А, сейчас тебя проводят до землянки.  Сможешь идти? – и учитель помог Толе подняться.
- Антон Васильевич, мне уже лучше, можно я останусь на занятиях?
- Нет, нет, ни в коем случае. Домой. Лежать и питание. Питание и питание. Я обязательно поговорю с родителями.

В этот же день, после занятий, учитель разыскал Елену на ферме и объяснил происшествие в школе. Когда он поднял вопрос о питании сына, Елена подтвердила:
- Возможно, конечно, питание не то, которое нужно для роста ребёнка, но мы из сил выбиваемся с Захаром, чтоб, как можно лучше прокормить ребят. Знаете, Антон Васильевич, он ведь какой: положишь ему кусочек мяса, какой побольше, а он не ест. Нет, говорит, этот кусок батьке отдай, он работает, ему силы нужны, дом строит, а мне кусочек поменьше, вам нужнее. И так всегда. Силой его не заставить, если решил что.
- Но Вы Елена Дмитриевна постарайтесь, всё же, подкормить его, и подержите его дома несколько дней, пусть отлежится, сил наберётся.

Но, как ни старались родители, состояние Толи не улучшалось. После повторения нескольких обмороков, его осмотрел участковый врач Антон Иванович. Он не обнаружил ничего подтверждающего какую-либо болезнь:
- Температуры нет, горло чистое, сыпи нет, естественный цвет глаз и кожи, и не сказать, что он истощён, - заключил он после осмотра.
Когда Елена вышла его проводить, Антон Иванович вдруг заговорил с ней на тему ему не свойственную,
- Я человек не верующий, скорее атеист, но что я думаю: тело его вполне здорово, но иссякли душевные силы после стольких переживаний и страданий. Не всякий взрослый может такое выдержать. Ну, а если отойти от религии, я скажу, что ещё не сформировавшийся детский мозг не выдержал такую непосильную психическую нагрузку.

Толе с каждым днём становилось хуже и хуже, и он слёг окончательно.

В районную больницу его не положили, так как не обнаружили ничего из болезней, и посоветовали свозить его на консультацию к специалистам в Смоленск, а лучше в Москву.
Но какая Москва, когда еле-еле хватает денег на самое необходимое, а то даже и на это зачастую не бывает  средств.
По совету Ульяны Елена пошла в Пигулино, где действовала церковь, и поговорила о нём с батюшкой. Он  выслушал её и только спросил, крещёный ли отрок. Получив утвердительный ответ, пообещал на днях приехать.
Через несколько дней батюшка подъехал на велосипеде к землянке Сергеевых. Войдя, попросил всех оставить его с парнем одного.
Почти час был он наедине с Толей и, когда вышел из землянки, обратился к Елене, покачивая головой,
- Невинная душа за вас за всех грехи ваши приняла на себя. Все его переживания только о тебе, о сестрах, да об отце. Такая любовь ко всем. Ангельская душа. Не в силах я помочь. Вся надежда на Бога, а ежи ли покинет его душа тело, то непременно окажется в раю. Помоги ему Господи, спаси и сохрани. Да, вот что, он сказал, что сёстры не крещёные. Приходите с ними обязательно, надо окрестить. Ни денег, ни чего не надо.  Крещёных Бог хранит.

Елена так и не смогла окрестить дочерей. Батюшку арестовали за связь с немцами во время оккупации, а церковь передали колхозу под склад, хотя, что было в нём хранить в такую разруху.

Через несколько дней Толе стало совсем плохо, и он отказался от еды.

 Утром следующего дня, только Захар и Елена хотели уйти на работу, как он тихо попросил,
- Отнесите меня в новый дом. Хочу посмотреть.
- Изба ещё не достроена, половина крыши не перекрыто, небо видно и рам нет, - попыталась отговорить его Елена.
- Ничего, я хочу посмотреть.
Его положили на одеяло, отнесли в строящуюся избу и уложили на сложенные в несколько рядов доски.
- Какой запах, не надышусь, смоляной. Хорошая изба получается, только ты папка потолки повыше сделай. Мне нравится, когда они высокие. Хорошая изба будет. Вы идите, мне не холодно. Идите по своим делам, а я здесь денёк полежу, -  последние слова он произнёс еле слышно.
Но родители не ушли, а выйдя, присели молча на крыльце. Молчали, каждый в себе переживая о сыне. Через некоторое время Елена заглянула в избу и вышла, рыдая,
- Помер наш сынок. Нет больше Толи.

Захар, старательно отобрал доски, тщательно их прострогал и сбил гроб.
Толя оказался первым после войны в округе, кого хоронили в гробу.

Прощаться с ним, кроме родных ему людей, пришли: двоюродная его бабушка Федосья,  несколько подруг Елены с детьми, Антон Васильевич, учитель, и все, как один ученики начальной школы. Многие не могли сдержать слёз. Захоронили его под молодыми липками рядом с могилой Николая  Щербакова, его дяди. 
Горе Захара и Елены было неутешным, и стоило им только выпить по стопке, как начинались воспоминания и слёзы.

    

                Глава двадцать восьмая
                Голодные годы

С большим трудом пережили зиму 1946 года. Продуктов и запасов кормов едва хватило до сева. Скоту скормили всё: солому, мякину, берёзовые и еловые веники. Коней, чтобы не падали от голода, подвешивали на верёвках.
Люди ели всё, что только могло как-то утолить голод: почки и листья липы, лебеду, ростки полевого хвоща, корни камыша и репейника, сныть, цветы клевера, цветы и литья одуванчика, а с наступлением лета грибы и ягоды. Заваривали чай из еловых веток, это спасало от цинги. Но особо выручала поросль крапивы на развалинах опустевших деревень.

Со скотом было проще, его при появлении первой зелени начали выгонять на луга.
Все с нетерпением ждали хоть какого-нибудь урожая.
Семена в основном были съедены. На приусадебных участках высаживали картофельные очистки. Не закапывать же еду в землю.
Основная пища рубленая с крапивой картошка.
Начался страшный голод.
Дефицитом была даже соль, которой спекулянты торговали по цене золота. Ни сахара, ни крупы, ни муки.
Купить продукты было негде, да и не на что. Открывшийся сельмаг мало что мог предложить колхозникам.

Колхоз выплачивал за трудодни копейки. Денег не хватало даже на налоги, которые почему-то выросли по сравнению с довоенным временем. Появилась курица в хозяйстве - сдай яйцо или заплати, появился улей - сдай мёд или заплати, посадил яблоню - заплати налог, даже если она не плодоносит. Государство по непонятной причине установило на оккупированной ранее территории налоги почему-то выше, чем в остальных  регионах страны. Особо налоги отличались от налогов, установленных для Грузии, хотя она практически не пострадала от военных действий.

В июле 1946 беременная Елена, работая в поле, почувствовала схватки, пришла домой и послала Нину на ферму за батькой.

Супруги поняли, что в больницу не успеть. И действительно через несколько минут начались роды. Захар сам принял ребёнка и перевязал пуповину. В общем, всё сделал, как надо. Девочек перед этим загнали на чердак, но они через щели в потолке наблюдали за родами.

Уже на следующий день Елена работала в поле. Чтобы не терять время на хождения для кормления новорождённого грудью, брала его с собой.
В память об умершем сыне назвали ребёнка Толей. Захар сначала не соглашался,  но Елена привела главный довод,
- Мне нагадала бабка Матрёна, что на моём роду проклятье, и все мужчины не умрут своей смертью - от старости, а умрут от болезней или погибнут. Батька утоп, брата Николая убили, брат Игнат умер в младенчестве от болезни, и Толя наш тоже в девять лет скончался от непонятной болезни. Она мне сказала, чтоб отвести и обмануть смерть нужно назвать родившегося мальчика  именем последнего умершего.
Захару пришлось согласиться.

Голодное время продолжилось и в 1947 году.
У родителей сердце обливалось кровью, когда сын, которому не было года с рождения, подползал к корыту в котором рубили крапиву для поросёнка, хватал её горстями и обжигаясь ел.
Родственники и соседи помогали друг другу, чем могли, обменивались съестным и одеждой, помогали в обработке усадьбы.

От голодной смерти это не спасало. Первыми стали умирать старики и больные. Не пережила голод и Ульяна, которая всегда старалась отдать свой «последний кусок» внучатам.
Захар, чтобы не провожать мать в последний путь в гимнастёрке в дырах и заплатках, попросил у Михайлова Ивана белую рубаху, почти новую, а у Антона Васильевича офицерские галифе.
Он уже мог обходиться без костылей и сам, с помощью нескольких баб да дядьки Федота, нёс гроб с телом матери до самого кладбища.

За последние годы лихолетья Пантелеевское кладбище увеличилось вдвое. Война, болезни и голод   при отсутствии необходимой медицинской помощи и лекарств заметно сократили численность населения.
Из-за отсутствия рабочей силы и основных средств четыре колхоза были объединены в один колхоз под названием «Верхнеднепровский». В этот колхоз вошли  также деревни Филиппово, и Глушково.
Собрав собрание, Райисполком предложил выбрать председателем работника райкома, но колхозники наотрез отказались и дружно избрали председателем Захара.
Районное начальство его долго не утверждало и  несколько раз пыталось собрать людей для его переизбрания, но колхозники не приходили на собрание, как только узнавали повестку. Захара были вынуждены утвердить.

Партийная организация колхоза существенно выросла, из четырёх человек до одиннадцати. Началось давление на беспартийного председателя. Захару предложили уйти добровольно, но, когда он на собрании попросил освободить его от этой должности,  несогласные колхозники подняли шум, особенно бабы, и вытолкали  нового кандидата, из партийных, на улицу. 

Но всё-таки партийцы своего добились. Дело было так. Старики предложили Захару выжигать известь. Известнякового камня было вдоволь. Его можно было добывать прямо из воронок от снарядов и бомб. Кроме того камня было достаточно в старых каменоломнях. Они предложили, что всё берут на себя и инструмент, и обжиг, лишь только бы им платили по пять копеек с рубля проданной извести.
 Обжиг извести принёс существенный доход колхозу. Повсюду шло строительство, и известь была в дефиците. К колхозному хранилищу с известью выстраивались десятки подвод, даже из отдалённых районов.
У колхоза появился капитал, что позволило закупить несколько коров да сельхозинвентарь.
Стала выплачиваться, хотя и небольшая, зарплата по трудодням.

Несмотря на то, что это не мешало, а только помогало развитию колхоза, парторганизация обратилось с письмом в райком о недопустимости данной деятельности.

Захара вызвали на расширенное заседание райкома, где обвинили в развитии в колхозе капиталистических непозволительных для социализма отношений, а также о нецелевом использовании денежных средств, полученных от продажи извести. Указали на незаконность договора с участниками производства из-за увязывания оплаты с  реализацией. Секретарь заявил, что его дело направлено в прокуратуру и предложили ему добровольно уйти с должности.
 
Проверка не обнаружила во всей этой истории личного обогащения или другого интереса, и Райком   рекомендовал новому председателю колхоза оставить Захара в правлении и назначить заведующим фермой.



 От района по разнарядке получили небольшое стадо коров, быка-производителя и нескольких волов.
 
Подрастала молодёжь и вставала на смену отцам и матерям, В колхозе появился первый трактор, выросло молочное стадо. Молоко сдавали на возобновившую работу сыроварню в Холме. Стали получать высокий урожай льна. Колхоз полностью встал на ноги.

Захар вполне справлялся и по-хозяйски управлялся с делами на ферме.

Собственное хозяйство Сергеевы тоже подняли. Купили корову, Захар развёл пчёл, в хозяйстве появились  куры и гуси.
Развитию приусадебного хозяйства немало способствовало предложение Райторга пристроить к избе сельмаг и оформить Захара сторожем с выплатой небольшой зарплаты. Для Захара по колхозным меркам это была существенная прибавка к семейному бюджету. Материальная ответственность в случае кражи на него не возлагалась, если он принимал все возможные меры к её предотвращению. Захар согласился, и уже через месяц сельмаг заработал.
Лето и начало осени прошли спокойно. В одну из тёмных октябрьских ночей, которые часто бывают в это время года, Сергеевы проснулись от громкого стука за стеной. Захар сразу сообразил: - «Металлическую дверь и засовы с тремя большими замками грабителям быстро открыть не удалось и, чтобы не терять время, они решили прорубить топором лаз в стене сельмага». Захар одел поверх исподнего шинель и вставил патрон в «Берданку», которую ему выдали в РУВД. Он попробовал выйти на крыльцо, но дверь оказалась подпёртой снаружи. Над дверью имелось небольшое окошечко для ласточек, которые весной слепили гнездо на чердаке. Захар стал через него кричать, громко, как только мог:
- Эй, кто там?!. Прекращайте, или я буду стрелять! Слышите?!. - он повторил это несколько раз.
Стук топора прекратился, и за дверью послышались  шаги.
-Захар прекрати орать, если не хочешь, чтобы мы подожгли избу!
- Попробуйте. Только так скажу: выбью раму, вылезу и перестреляю вас, как фашистов.
- Напугал. Из палки, что ли, застрелишь? -  за дверью засмеялись, - Так что сиди и не рыпайся.
Захар прижал «Берданку» к плечу и выстрелил в окошечко. Быстро перезарядил винтовку и выстрелил второй раз. Этого взломщики не ожидали. Но испугались они не винтовки Захара, они наверняка имели своё оружие, а больше лишнего шума.
Послышался скрип отъезжающих подвод, и ночную тишину более ни что не нарушало.

Только утром Сергеевых освободили из «плена».
               
В начале осени 1949 года семья Сергеевых увеличилась, родилась дочь, которую назвали редким для тех мест именем – Зинаида.

               
                Глава двадцать девятая
                Анонимки

    Спокойную жизнь семьи нарушил вызов Захара в НКВД.

Для поездки в райцентр Захар впряг кобылу «Чайку» в сани-розвальни, чтобы на обратном пути заодно привезти на ферму сено из стогов, что стоят на Федуркинском лугу.

Когда до райцентра оставалось проехать пару километров, Чайка, вдруг, задвигала ушами, как то странно заржала и перешла на «рысь». Захар сначала не мог понять, что с ней, но оглядевшись, увидел, что по полю, пытаясь настичь сани, бегут три волка. Чайка перешла на галоп. Волки стали отставать, быстрому бегу мешал глубокий снег. Но Чайка почему-то неслась всё быстрее и быстрее, будто волки рядом.
От такой бешеной езды сани швыряло из стороны в сторону и казалось, что они вот-вот развалятся. Захару пришлось лечь, чтобы удержаться и не вылететь из саней.
Попытка придержать кобылу, натянув поводья, не дала результата.
Он оглянулся, убедиться, что волки далеко позади, и обомлел: два матёрых волка бежали по дороге за санями, приближаясь с каждой секундой. Те, которые гнались по полю, тоже оказались на дороге, и было заметно, что и они скоро догонят сани. Захар не только отпустил поводья, но и стал крутить ими над головой, чтобы подхлестнуть кобылу, а заодно и отпугнуть волков.  Когда один из них были уже готов прыгнуть в сани, Захар вспомнил о вилах, лежащих сбоку под подстилкой. Он одной рукой ухватился за сани, держа в другой вилы, и приготовился воткнуть их в хищника.
Оружие в руке человека смутило волков, и они приотстали, а услышав лай собак доносящийся из пригорода прекратили погоню.
 
Во встрече с Захаром Сергеевым у начальника районного отдела НКВД Молыгина имелся свой интерес.
Когда Захара привели к нему в кабинет, он вежливо попросил его сесть на стоящую у стола табуретку. Долго и подробно расспрашивал его о брате, который пропал без вести: знает ли он, что с ним, и где он может быть.  О плене, о его жизни в оккупации и службе в полиции. Молыгин задавал вопросы, листая лежащую на столе папку. Когда он вынул из папки исписанный от руки листок, Захару, взглянувшему на него краем глаза,   показался знакомым почерк писавшего.
- Взгляните, Захар Петрович, это анонимка, в которой Вас обличают в сотрудничестве с фашистами и в участии в расстрелах. Я хорошо изучил Ваше дело и понимаю, что это наговор. Но представьте, что такую бумажку пошлют выше по инстанции или назначат другого следователя. Скажу откровенно, я могу замять это дело, но и с вашей стороны должны быть определённые действия.  В Смоленске проходит большой судебный процесс над предателями и дезертирами. На вас с женой то же пришёл запрос, чтобы привлечь к ответу. Сам понимаешь, есть за что. Имею ввиду ранее сказанное.
- Да, я и недели-то в полиции не прослужил.
- Это верно, но кто будет разбираться?.. Но ты не переживай. Я-то знаю всё про тебя, поэтому  и направлю вас как свидетелей.
Молыгин врал, их действительно вызывают, но как свидетелей.
- Требуется самая малость, чтобы на суде вы подтвердили, что мой отряд храбро сражался с немцами, что население не грабил, что партизаны отряда почти все геройски погибли. Ну, и обо мне несколько хороших слов неплохо бы сказать. Если так сделаете, мы останемся с тобой друзьями.

Когда Захар ушёл, Молыгин открыл лежащую перед ним на столе папку и ещё раз прочитал повестку о том, чтобы явиться для объяснений в следственную комиссию, в Смоленск.

На процессе Захар и Елена выступали свидетелями.
Процесс проходил в зале чудом сохранившегося кинотеатра. За построенной решёткой по этому случаю сидели обвиняемые, около тридцати, в основном из их местности, многих из которых они знали. Вопрос суда к ним был один: помнят ли они о каких-либо злодеяниях, совершённых обвиняемыми по отношению к местному населению или к нашим военнопленным, когда те сотрудничали с фашистами.
 Среди них Елена сразу узнала тех, кто служил в полиции на территории их колхоза. Она вспомнила, как один из них тушил окурок на лбу пленного красноармейца, но не стала об этом рассказывать, понимая, что вынесет ему смертный приговор, а сказала только, что мало что видела, ей было не до них с тремя-то детьми.
Захар же сказал, - «Бывших партизан и полицаев, что сидят за решёткой он не знает и ему нечего сказать. Вот про отряд Молыгина, где сражался его брат, может сказать только хорошее. Партизаны как один не жалели своих жизней, борясь с фашистами в их тылу».

Захар и Елена на суде не побыли и пяти минут, но переживания ещё долго тревожили их. Захар мог из свидетелей в любой момент превратиться в виновного, стоило кому-то из допрашиваемых или обвиняемых его оговорить.

Молыгин на совещаниях в районе при виде Захара тепло его приветствовал, перейдя на «Ты» и не раз приглашал вместе выкурить папироску, другую и поболтать о том, о сём.

Прошло три года, и Захар вновь оказался в кабинете начальника отдела НКВД.
За эти три года на Захара собралось много всякого компромата и по прошлым делам и по настоящим. В его деле накопилась целая стопа различных документов, а в основном анонимок и заявлений, с необоснованными обвинениями, которые не подтверждались при проверках.
Эту папку и показал Молыгин Захару, позволив даже прочитать некоторые анонимки.
- Так это же враньё, сплошной наговор. Ну, и народ. Я для них стараюсь, здоровье своё не щажу, а они.  Знать бы кто - в морду бы плюнул.
- Конечно, всё это так, если бы одна, две, а их вон сколько бумажек-то. А, потом твоё прошлое. Сам понимаешь, всё в одно будет сведено. Поэтому, чтобы уйти из-под удара, и поскольку я тебе верю и уважаю,  предлагаю следующее: вам с женой необходимо создать видимость раздора и постоянных скандалов в семье. Постарайтесь распространить слух о невозможности совместной жизни, что всё идёт к разводу. Подашь заявление в правление о выходе из колхоза и переезде на другое место жительства. С паспортом я помогу.

Выполнить план действия, предложенный Молыгиным, не составило труда. Супруги устроили несколько ссор на людях. Иногда Захар демонстративно уходил жить на несколько дней к дядьке Федоту, иногда Елена перебиралась с детьми к матери.
Помог этому и случай, произошедший на свадьбе родственника Захара, в деревне Орлово. Захар приревновал Елену к одному из рядом сидящих гостей. Он еле сдерживался, наблюдая за их весёлой беседой, но  когда при крике «горько» Елена обнялась с соседом и поцеловалась, не выдержал и бросился на неё с кулаками. Между супругами завязалась драка, и когда их растащили, Захар пригрозил Елене кулаком,
- Домой лучше не заявляйся.
Елена совершенно не обратила внимание на угрозы мужа зная его вспыльчивый, но отходчивый характер, да и физически она была не слабее, если ни сильнее.
Домой вернулась поздно ночью. Захар и дети спали. Утоляя жажду после выпитого самогона, опустошила крынку с простоквашей и, чтобы никого не беспокоить улеглась на скамье.

Рано утром, когда она возилась у печи, подошёл Захар,
- Ты, Лен, прости, не сдержался. Ты тоже хороша, вела себя, как проститутка. Кто выдержит такое?
- Дурак ты, дурак. Я ж специально это делала, чтоб люди видели, какая я и, что у тебя есть причина бросить меня. А, ты выпил стакан и с кулаками на меня, скажи спасибо, что под глаз синяк не подставила, ходил бы светил.
- Правда твоя - дурак. Но может и к лучшему, что так-то вышло, может как раз сейчас заявление в правление отнести.

Ближе к обеду Захар положил перед председателем колхоза давно подготовленное заявление.
- Захар Петрович, ты хорошо подумал, дело серьёзное: колхоз и семью бросить это не поле перейти. Подумай. Жена у тебя замечательная: и работящая, и красавица, и певунья.
- Нечего думать. Я окончательно решил, и назад пути нет. Подписывай да давай человека, кому ферму сдавать. Не могу ж я просто так ферму бросить.
- Где же мне найти человека, все при делах. Если только из доярок кого? Хотя б твою Елену.
- Елене не получится, мы с ней не разговариваем. Николай Васильевич, постарайся побыстрей мой вопрос решить.
- Решим, завтра решим, на правлении.

Через два дня одна из доярок подозвала Елену к окошечку в стене фермы,
- Куда это твой направился? С мешком.
- Бросил меня Захар и из колхоза вышел. Куда направился, не доложил.
- Ой, батюшки, Ленка как же ты без мужика-то жить-то будешь, с оравой-то ребят? Догони пока не позна.
- Если тебе надо, ты и догоняй.
- Побежала бы, если б знала, что толк выйдить. Признаюсь я тебе, Лен, пыталась я его завлечь, но понапрасну. Верный он тебе был. 



                Глава тридцатая
                Лимитчик

Захар сидел у окна в вагоне пассажирского поезда Смоленск - Москва и наблюдал за проплывающим пейзажем. На изгибе железной дороги был виден паровоз, который, изрыгая клубы чёрного дыма и чихая паром, с трудом тащил переполненный пассажирами поезд.

Сказалось  постоянное недосыпание, к тому же стук колёс и покачивание вагона приятно убаюкивали, и Захар уснул прислонив голову к стеклу.

Поезд останавливался на каждой станции, иногда надолго, если загружали и выгружали почту из почтового вагона или заливали воду в котёл паровоза. Даже на полустанках поезд сбавлял ход и почти останавливался, сажая редких в этих местах пассажиров.
Через семь часов пути поезд прибыл на Белорусский вокзал Москвы.

Проводник растолкал спящего Захара. Вагон был почти пуст. В одном из купе, по пути к выходу из вагона, сидело несколько пассажиров, что-то оживлённо рассказывая милиционеру, записывающему их слова  в блокнот.
- Задержитесь, гражданин. У Вас есть, что мне сообщить?
Захар, не совсем ещё придя в себя спросонья, никак не мог сообразить, что хочет от него милиционер,
- В каком смысле?
- В каком смысле? Вот, граждане обнаружили у себя кражу, которая произошла во время поездки.
- У Вас, всё цело?
- Да, вроде. У меня тут, - Захар потряс мешком, - Особо ничего и нет такого…
Он приложил руку к пиджаку, проверяя на месте ли содержимое внутреннего кармана, и обомлел. Карман был пуст, не было даже булавки,  которой он был заколот.
- Что с Вами? – спросил милиционер, видя, как Захар побледнел, и как задрожали его руки.
- Всё утащили, всё, документы, деньги, всё. Что ж мне теперь делать без документов, без денег?..
Милиционер записал личные данные Захара и перечень пропавших вещей,
- В какое отделение сообщить, если что обнаружится? Вы где проживаете?
- Нигде. Я как раз хотел устроиться на работу и прописаться, а теперь кто меня возьмёт…
- Тогда сообщим туда, от куда прибыл, - и милиционер вписал адрес себе в блокнот.
- Что могу сказать. Новый паспорт Вам сейчас не выдадут. Пройдёт месяц и если утраченный не найдётся, то Вам необходимо обратиться в районное отделение по бывшему месту жительства. Советую пройти в комнату милиции при вокзале. Вам по моему рапорту выдадут справку и помогут с билетом назад до дома или куда скажите.
Разговоры прервал проводник,
- Освобождайте вагон, граждане, через минуту поезд отправится в тупик, на стоянку.

Захар вышел из вагона на платформу морально  убитый произошедшим. Некоторое время он стоял не двигаясь, проклиная себя за то, что уснул, за то, что не спрятал документы понадёжнее.
«Что делать, что делать? Назад пути нет, здесь оставаться нельзя», - он пошёл по платформе в противоположную от вокзала сторону. Дошёл до края, спрыгнул и пошёл по путям.
От вокзала медленно отходил очередной поезд.
«Лягу на рельсы, закончу всё это и никаких проблем», - он был уже готов броситься под  приближающийся паровоз, но вдруг представил себе, какие трудности перепадут на долю Елены, если она останется одна с детьми. «Нет. Надо подумать. На фронте было страшнее. А в плену?.. Надо что-то придумать», - он вернулся и влез на платформу. Медленно шагал, лихорадочно  пытаясь найти выход из создавшейся ситуации, - «Продать что-то из одежды?.. Узнать в справочном киоске адрес   родственников?.. Но с чем я к ним приду?... Очень-то нужен им лишний рот».
Остановился посреди платформы у доски объявлений, на которой были приклеены свежие газеты.

               
 - Гражданин, Ваши документы.
Милиционер, но уже не тот, что в поезде, стоял, держа руки за спиной.
Захар, заплетаясь, объяснил ситуацию.
- Справку взяли о краже? Нет? Так идите,  берите, и чтобы я Вас здесь больше не видел. Увижу -  арестую.
Милиционер чётко по военному развернулся и продолжил свой путь по платформе. 
Захар стал внимательно разглядывать надписи в газетах,   надеясь в них найти для себя выход.
Ему повезло. В разделе объявлений газеты «Труд» прочитал: «Строительной организации требуются рабочие всех специальностей для работы на объектах Московской области. Иногородним предоставляется общежитие для проживания и оформляется прописка. Не имеющих строительной специальности обучают бригадным методом. Обращаться по адресу: Ст. Лианозово Савёловской железной дороги, посёлок «Севводстрой»,  строительное управление № 2».

Захар поспешил за справкой и уже через час ехал в пригородном поезде с надеждой на удачу.

Первый же прохожий указал рукой в сторону посёлка, который находился в километре от станции.
Посёлок состоял из шести восьми - квартирных жилых домов барачного типа. На первом этаже одного из них находилась контора строительного управления.

Пройдя по коридору, Захар отыскал среди прочих табличку «Отдел кадров» и робко приоткрыл дверь,
- Можно зайти?
- Да. Входите, - не глядя на дверь произнесла пожилая женщина в очках, сидящая за невысоким деревянным барьером, - По какому вопросу? Вы присаживайтесь.
- Я по объявлению, по поводу работы.
- Да, нам требуются рабочие. Давайте документы, какие имеются, я взгляну.
Захар смутился,
- Нет у меня документов, только справка о краже, в милиции выдали.
Женщина не стала читать справку.
- Не знаю, чем Вам помочь. Попробуйте обратиться к начальнику управления. Он здесь в конторе. Буквально перед Вами заходил ко мне. Пройдите к секретарю, спросите.

Дверь с табличкой «Секретарь» распахнулась, и в коридор вышел высокий мужчина лет пятидесяти в гражданской одежде, но на голову была одета офицерская фуражка.
- Подскажите, как найти начальника? - спросил Захар.
- По поводу трудоустройства? Я начальник управления, Пушин Аркадий Борисович, запоминай мужик.

Только начальник управления произнёс своё имя, Захар сразу вспомнил: - «Это же тот самый ночной гость, комиссар».
- Не трудно будет запомнить, Ваше имя мне знакомо, ведь мы встречались в сорок первом. Вы меня не узнаёте? Сергеев Захар - я. Жену мою не помните, Елену, она Вам ещё коня отдала? Ночью у нас переодевались.
- Да тот случай я на всю жизнь запомнил.
Пушин долго вглядывался в лицо Захара, не могу тебя припомнить. Тот выглядел намного старше. 
- Я тогда только-только из плена освободился, меня даже дети мои боялись. Я Вас сразу вспомнил, как только фамилию услышал.
- Сергеев Захар, да припоминаю. Значит это ты - тот мой спаситель. Мы ещё с тобой поболтаем, выкроим как-нибудь вечерок. Так что ты хотел от начальника получить? Выполню не задумываясь.
- Работу я ищу и жильё, чтобы семью сюда перевезти.
- Это не проблема. Иди за мной.
- Проблема есть и большая, когда ехал в поезде в Москву, уснул, и у меня украли документы. Никогда себе этого не прощу.
- Документы не такая большая проблема. Справка из милиции о краже у тебя есть?
Захар показал справку,
- Милиционер сказал, что паспорт можно восстановить, но это только через месяц-два, в районном отделении милиции, где его выдавали. Другие документы тоже наверно можно. Но для этого время нужно, а ещё и деньги на проезд, которых у меня нет, последние вытащили. Вот я и решил устроиться, подработать, а потом уж и заняться документами.
- Кстати о документах, о тех, что я тогда в сорок первом у вас оставил: сохранить не удалось?
- Я думаю, целы, Аркадий Борисович, они в чугуне в тайнике запрятаны. Я их плотно завернул в клеёнку. Думаю целы. И маузер ваш там, и орден.
- Ну, Захар, и обрадовал же ты меня. Ведь, когда я перешёл линию фронта, без знаков различия, без документов, меня разжаловали и в штрафники. До конца войны в составе штрафбата воевал, из рядового до младшего лейтенанта дослужил. Что интересно, ни одного ранения. Обрадовал. Теперь могу восстановиться в партии и в звании, возможно.
- Еже ли, на машине можно хоть сейчас за ними поехать.
- К сожалению, нет у меня сейчас такой возможности, на строительстве дел выше крыши. Да и тебе никакого толку нет, сейчас ехать. Пару месяцев отработаешь и смотаешься. Семью заодно привезёшь. Сначала решим основной вопрос…

Когда вошли в отдел кадров, Пушин вежливо, с притворно просящим взглядом, произнёс:
- Клавдия Ивановна, оформите  пожалуйста приказом, плотником, временно на три месяца, без документов, под мою ответственность. Появятся документы - оформим постоянно. Желательно, прямо сейчас. Клавдия Ивановна, я Вас очень прошу. Договорились? Зайду перед отъездом, где-то через полчасика. Сделайте, Клавдия Ивановна.
- Уговорили. Сейчас же и подготовлю, но только под Вашу полную ответственность.
- Ну, главный вопрос решили, а теперь в бухгалтерию.

Главным бухгалтером оказался мужчина средних лет, одетый в военную форму без знаков различия.
- Борь, выдай человеку аванс, рублей двести. Он оформлен временно, поэтому подъёмные не положены. Приказ кадры готовят.
- Рад бы выплатить, но в кассе - ноль.
Пушин отсчитал из своего кошелька двести рублей,
- На, оформи, потом вернёшь. Как, Сергеев, хватит на месяц? Семье тоже отослать не помешает, -   и он добавил ещё сто рублей.

На строительный участок ехали на стареньком «Козелке». Грунтовая дорога была разбита грузовиками, и водитель матерился при каждом попадании колесом в рытвину.

Захар же не замечал ни тряски, ни недовольства водителя, его сердце готово было выпрыгнуть из груди, так всё удачно устроилось: - «Правильно Ленка говорит - везучий я».
- Аркадий Борисович, а какая работа у меня буде? Смогу ли я справиться?
- Ты, как, по плотницкой части умеешь что?
- По плотницкой - смогу. В этом деле знаток. Без вранья говорю.
- Тогда определю тебя в столярную мастерскую. По  блату, - и Пушин рассмеялся, - Знаешь, что это такое? Нет? Это всё равно, что родственника устроить. Столярная мастерская находится на строительной площадке по монтажу насосной  Учинского водовода. Зарплата, правда, немного  меньше, чем на стройке, но зато в тепле и без сверхурочных. Воскресенье всегда в твоём распоряжении, а подработать для плотника по ближайшим деревням не проблема.

      Через два месяца Захар обратился к Пушину с просьбой предоставить три дня для поездки на родину, чтобы оформить паспорт и повидаться с семьёй,
- Заодно и Ваши документы привезу. Только  боюсь, как бы меня с ними да с маузером в кутузку бы ни загребли.
Пушин разрешил неделю не выходить на работу,
- По поводу маузера не переживай. Возьму в РУВД разрешение на перевозку, и проблем не будет.

Только на вторые сутки Захар добрался до Холм-Жирковского и уже в девять утра был в кабинете у паспортиста. Не успел он, войдя, раскрыть рот, как капитан милиции спросил:
- Сергеев?
Захар с  удивлением посмотрел на милиционера и кивнул.
- Сколько раз можно повестки посылать?
- Да я только-только из Москвы. Два месяца дома не был.
Капитан открыл рядом стоящий металлический шкаф, достал бумажный пакет и листок и положил перед Захаром,
- Проверяй по списку и распишись, что получил, и число не забудь поставить. Сегодня двадцать восьмое октября пятьдесят второго года.
В пакете оказались все его документы, в целости и сохранности.
- Там адресок лежит, в конверте, дежурной по станции, которая нашла и в милицию передала. Ты ей  открыточку пошли, а лучше посылочку.

Захар не пошёл сразу в деревню, а решил переждать до темноты в закусочной.
Внутри было сильно накурено, и стоял гул от разговоров, подвыпивших мужиков, в основном инвалидов войны. Стоящая за прилавком продавщица, в давно не стираном халате дополняла «интерьер».
Закусочная совсем не напоминала Захару ту кооперативную столовую, которую он посещал в юности с отцом. Не говоря уж о закусках: холодец,  солёные баранки и огурцы, квашеная капуста да чёрный хлеб составляли весь набор.
Водку продавщица наливала в попользованные уже гранёные стаканы, даже не пытаясь их сполоснуть.
Захар выпил сто граммов водки, закусив огурцом. Поел холодца и закурил, достав папиросу,  из купленной здесь пачки с надписью «Прибой».
Он решил дождаться темноты, чтобы его приезд остался незамеченным.

Когда по всей деревне в окнах погас свет, Захар подошёл к своей избе и тихо постучал в дверь.
Подождал. Постучал ещё несколько раз посильнее, но Елена не выходила.
Нащупал на земле подходящую щепку. С её помощью открыл щеколду и вошёл в избу. Слабый притушенный свет керосиновой лампы еле-еле освещал избу.
Елены дома не оказалось. У Захара в душе начало назревать нехорошее чувство  ревности. Он вышел и, сев на крыльцо, стал ждать.
Елена неожиданно, словно тень, появилась из темноты.
- Так-то ты мужа ждёшь. Болтаешься по  ночам. Дети одни.
- Ой, Захар, ты, - было видно, что она обрадовалась его появлению.
- Рассказывай, рассказывай. Где шлялась? Что делала?
- Опять за своё, а я так скучаю по тебе, ночи не сплю.
- Да? Я вижу, как скучаешь.
- Падёж у нас. Пришла ребят посмотреть и обратно пойду. Сам знаешь, что это такое.

Они разговаривали тихо почти шёпотом, чтобы не разбудить детей и любопытных соседей.
- Пойдём в дом. Покормлю тебя да спать уложу.   
- Не до сна мне, Лен. Я здесь по делу и уже этой ночью должен уйти. На меня в НКВД дело заведено. Нужно, чтобы никто не знал, что я к тебе приходил.
- Я так и подумала, что тебя ищут, когда получила повестки из милиции.
- Как видишь, не до сна, Лен. Фонарь работает?
- Да.  Я не пользуюсь, керосин экономлю, а  дорогу к ферме с завязанными глазами найду.
- Принеси. Мне надо сходить в Филипповский овраг, достать документы. Помнишь? Ну, те, которые комиссар у нас оставил. Представляешь, я его встретил. Он помог с работой и обещал жильё. Захар утаил от Елены историю с кражей, было стыдно за себя.

Они без труда нашли вкапанный чугун. Захар разгрёб руками землю, приподнял крышку, сделанную из куска жести. Всё было на месте. 

На обратном пути они не сговариваясь вдруг остановились у стога. Надёргав сена, упали на него и не замечая холодной осенней ночи пролежали в объятьях друг друга несколько часов.
Перед тем, как распрощаться, Захар категорически заявил,
- Хватит надрываться в колхозе за копейки. Всё распродавай, не жалей, наживём. Постарайся до декабря, нечего зиму мучиться в холоде. Когда будешь выезжать, дашь телеграмму сестре. Маня  меня найдёт. Встречу вас. Не найдёт - сама встретит, я с ней договорился. Если будут трудности с паспортом, зайди в отдел НКВД к Молыгину, он поможет, но это - в крайнем случае. К кому другому не обращайся.


                Глава тридцать первая
              Прощай крестьянская жизнь

Елена не стала всё распродавать, многое  решила раздать, вдруг придётся вернуться. Корову и овец отвела к матери, гусака с  гусыней отнесла к Михайловым, отогнала к Федоту трёх овец. Брат Михаил забрал пчёл. Хорьковой Наташе, подруге, с которой делила все тяготы войны, предложила забрать избу,
- Если случиться вернусь, надеюсь, пустишь пожить?

      В конце ноября начались снегопады, и установилась по-настоящему зимняя погода.

Елена сообщила родным, что хочет уехать, что   Маня развелась, что одна из комнат уже приготовлена для неё с ребятами, и что Маня нашла ей хорошую работу.
Она скрывала правду, боясь выставить себя перед ними полной дурой: - «Бросить всё и уехать неизвестно куда, где ни жилья, ни работы. Ни дура ли я».

Оставался главный вопрос - получить паспорт.
Этому помог случай. Поздним субботним вечером в окно постучали. Елена вышла из избы. Гостем оказался Василий Голубцов, секретарь сельсовета,
- Лен, пойдём, прогуляемся.
- Холодно гулять. И потом я тебе сказала:  без пользы твои старания, мне детей надо растить, а не с мужиками хороводы водить. Уходи.
- Лен, ну, так я помогать буду. Нрависся ты мне. Хошь, разведусь с Палашкой? Не хошь по улице ходить - пойдём в сельсовет. Посидим, выпьем. У меня там селёдочка припасена.
Елена хотела развернуться и уйти в избу, но мысль, неожиданно пришедшая ей в голову, остановила её: -  «Дать ему от ворот поворот всегда успею. А, ни попробовать ли мне окрутить его да справить паспорт».
- Ладно, уговорил. Только не сегодня. Давай завтра часиков в восемь вечера я приду в сельсовет.  Воскресенье. Нам там не помешают. Но не вздумай об этом трепаться среди мужиков. Узнаю, всю морду расцарапаю.
- Лен, это исключено. Что я твой характер не знаю, да и руку твою помню после последней встрече на покосе. Буду ждать. А, то пошли, что откладывать. 
- Завтра.

После ухода Голубцова Елена не спешила в избу. Тихий безветренный вечер располагал побыть на воздухе. Со стороны клуба доносился шум «движка». Она вспомнила: - «Идёт киносеанс. Крутят какой-то аргентинский фильм».
В правлении, рядом с клубом, светились окна.
 «Председатель сидит над бумагами. Трудяга, но слаб в сельском хозяйстве. Тем более тяжело ему без агронома, да и без Захара, который был ему первым помощником» - в  её женской голове созрела коварная мысль: - « А, не пойти ли мне его проведать?».

В правлении председатель был один.
- Что пришла, Сергеева? Дело какое?
- Да, какое дело, Евгений Емельяныч, устала я одна без мужика. Да и на ферме невмоготу. Коров прибавилось, а доярок скока было стока и осталося.
- Ну, нашла бы себе мужика, ты баба видная.
- Какие мужики? Где  их взять?
- Ну, не в мужья, так для компании и время провождения. Ну и для помощи по хозяйству, и всё прочее.
- Найди, попробуй, мужики нарасхват. Бабы так в своих уцепились, не оторвать.
- Ты не права. Я, например, с тобой бы закрутил роман.
- Это всё разговоры, а коснись до дела…
- Почему же, я со всей серьёзностью говорю. Я на днях поеду в Смоленск на совещание председателей колхозов. Могу взять тебя. В ресторан сходим. Заночуем в гостинице.
- Чего уж откладывать. Меня Голубцов попросил в сельсовете прибраться, за трудодень. Вот и приходи часикам к восьми вечера.
 - Он мне ничего не говорил про это. Мастак колхозными деньгами распоряжаться. Ничего не попишешь - власть, мать её… Жди. Обещаю - буду с гостинцами.
- Это хорошо, что с гостинцами. Ну, до свиданьица, Евгений Емельяныч.
Председатель вышел из-за стола и, проводив Елену до выхода, попытался обнять.
- Нет, нет. До завтра. Всё завтра.

Назавтра, около восьми вечера, Елена вошла в сельсовет. Голубцов был уже там и на листке бумаги   нарезал сало. На столе стояла бутылка водки, рядом  тарелка с нарезанной селёдкой, коврига хлеба,  несколько солёных огурцов и пара крупных красных яблок.
- Прошу к столу.
Голубцов закрыл дверь на крючок.
Елена обратила внимание, что на деревянном диване был расстелен тулуп, и лежала подушка: - «Подготовился кобель».
Голубцов налил водку в стаканы,
- Ну, что, Лен, за нашу дружбу и любовь, - и он поднёс стакан к губам. 
Раздался стук в дверь. Через завешанные  газетами окна было не разглядеть того, кто стоял на крыльце.
«Кого это чёрт принёс?», - Голубцов поставил стакан, не выпив. 
Стук повторился,
- Это я, открой. 
Голубцов узнал голос председателя. Пришлось открыть дверь.
- О, я кажется не вовремя, - произнёс Евгений Емельянович, пряча за спиной коробку конфет.
Не успел Голубцов и слово сказать, как Елена затараторила,
- Вовремя,  вовремя, Евгений Емельяныч. Вася пришёл мне помочь с уборкой. Решили немного перекусить. Присоединяйтесь к нам, втроём веселее.
- Раз уж так получилось, не буду наводить тень на плетень. Прими Лена от меня в знак признательности и симпатии к тебе, - и председатель протянул ей красивую коробку конфет.
Молча, выпили и закусили. Мужики попытались поговорить о колхозных делах, но разговор не клеился. Выпили ещё. Елена пить отказалась.
- Знаешь, что я тебе Вась скажу, мало мы думаем об одиноких бабах, которые одни поднимают детей, да ещё трудятся не покладая рук в колхозе. Я решил рассмотреть этот вопрос на правлении. Как, «Сельсовет»? Поддержишь почин?
Разлили по стаканам остатки водки.
- Водка закончилась, можно и по домам. Тебе, Вася, дальше, чем мне добираться, твои будут беспокоиться.
- Не, я предупредил свою, что в сельсовете заночую.
Наступила тишина.
- Ой, Что это я. Сщас, мужики, самогоночку принесу. Приготовила и забыла. А, то, что нам эта пол-литра на троих, только душу раздразнили. Вы сидите, поговорите. Я быстро сбегаю. Я быстро.
Елена вышла из правления, нашла на задворках толстенную жердь, подпёрла ею дверь и  постучала,
- Эй, женихи, подойдите.
Дверь подёргали изнутри,
- Не дури, Лен, открой, мы себе ничего такого не позволили, - в голосе  Голубцова чувствовалась растерянность.
- Открою, но сначала выслушайте меня. Я  собралась уезжать в Москву к сестре. Даю вам два часа, чтобы оформили мне паспорт и справку из колхоза. Иначе приведу сюда ваших жён и правленцев и расскажу им, что вы меня заманили и соблазняли на сожительство. Приду через два часа, - и Елена просунула через щель приготовленный неделю назад конверт с фотографиями.
Она вернулась, как обещала. В руке держала зажжённый керосиновый фонарь. Постучала.
За дверью ждали,
- Всё сделали, как просила, -  из щели показался паспорт и сложенный вчетверо листок.
Елена поднесла документы ближе к лампе и внимательно просмотрела. Она отбросила жердь в сторону.
- Ну, ты, Ленка, и зараза. Зачем всё это? Мы бы и так оформили, - председатель колхоза помотал головой, - Ну, и зараза. Завтра зайдёшь в правление печать поставишь, ну и оформишь там, что положено. Денег за трудодни пока нет.  Вышлешь адрес, пришлём в начале года.
- За что ты меня так ненавидишь? Давно замечаю, как ты косо смотришь.
- За то «Голубец», что ты участвовал в расстреле моего брата Коли и брата мужа Гриши. Говоришь, оформили бы документы и без того, что я сделала. Оформил бы, если бы переспала с вами, а нет, так все бы жилы из меня вытянули.
- Зря ты так обо мне. Перед самым отъездом зайди в РУВД, поставь штампы о прописке и выписке. Справку из колхоза покажешь.  Выпивку-то хоть принесла?
- Принесла, - и Елена достала из-за пазухи бутылку самогона, - Вы уж  меня простите, мужики,  если не права.


     Теперь ничто не мешало отъезду, и Елена принялась за сборы. На почте в Холме узнала расписание поездов, отбила телеграмму сестре, как велел Захар, и договорилась с председателем о подводе, чтобы доехать до станции «Игоревская»
Собираясь в дорогу, Елена отбирала только самое необходимое. Связала два узла с постелями, завернув  в лоскутные одеяла по перине и по подушке. Сложила в мешок посуду: сковороду, стаканы, деревянные ложки, два столовых ножа, два котелка, глиняный горшок. В другой мешок - сложила продукты, чтобы не бедствовать  первое время на новом месте. Положила в него оставшееся  прошлогоднее сало, три десятка варёных яиц, пять караваев свежеиспечённого ржаного хлеба,  две фляги с самогоном. Поверх всего: скатерть, несколько полотенец и икону, бережно обернув её в цветастый платок, недавний подарок Захара. 

Перед отъездом всей семьёй сходили в Бетягово попрощаться с родными. Нину оставили у Александры, заканчивать седьмой класс.

На следующий день рано утром, когда  ещё не рассвело к избе подъехали сани-дровни, запряжённые конём «Цыганом», низкорослым, обросшим густой шерстью и с  хвостом почти до земли. Санями управлял Михайлов Иван по прозвищу «Бобон»,
- Я его специально выбрал. Морозу не боится. Выносливый и сильный  не по росту. А, ещё может долго обходиться без еды.
Елена одела на себя и на детей одну поверх другой всю имеющуюся, более-менее, справную одежду.
Кроме всего прочего у каждого из детей в руках был свой узелок с дорогими только для них вещами.

     «Бобон», уселся на один из узлов. Елена с трёхлетней Зиной на руках разместилась на другом.  Толя и Шура притулились на сене меж мешков.
Сани оказались загруженными до отказа.

Мороз крепчал с каждым часом.
Поездка предстояла не близкая, поэтому Шуру и Толю то и дело заставляли бежать за санями, чтобы согрелись. Длинный не по размеру полушубок мешал шестилетнему Толе бежать, и он часто падал, тихо матерясь, за что выслушивал от матери очередную угрозу «всыпать ремня».

К станции подъехали  задолго до прибытия поезда. 
Когда дежурная по станции увидела сложенные у двери вокзала узлы и мешки, посоветовала оставить их на платформе, добавив,
- Кому нужен твой хлам? Если боишься, что  украдут -     приглядывай. Подойдёт поезд, забросишь вещи на открытую платформу, в тамбур всё равно не влезут. При пересадке в Сафоново сдай вещи в багажное отделение поезда, оно в почтовом вагоне рядом с паровозом. В Москве заберёшь в целости и сохранности. В вагон проводник не пропустит. Уж очень громоздкие вещи. Ты бы ещё с собой сундуки бы прихватила.
Елена осталась с вещами у дверей вокзала, а ребят отправила внутрь.

В зале ожидания топилась дровяная печь «Голландка». В центре небольшого зала стояли четыре большие деревянные скамьи, они занимали почти всё пространство.
На спинке одной из них Толя прочитал буквы:  МПС.

Когда все уселись, Шура достала из глубокого кармана полушубка пригоршню семечек и отсыпала часть в ладонь Толе.
Было приятно сидеть в ярко освещённом большой электрической лампочкой зале и «лузгать»  семечки. «Наклевавшись» семечек, они уснули, положив головы на свои узелки.

Их разбудил громкий голос дежурной по вокзалу, одетой в чёрную форму, похожую на военную, и в  фуражке с красным верхом. Она произвела устрашающее впечатление на детей, и они испуганно прижались друг к другу.
- Кто тут свинарник развёл? Вам здесь не ваша конюшня. Нащелкали, наплевали, а убирать значит нам. Её вид был столь грозный и голос столь громкий, что у детей душа в пятки ушла.
Толя стал  сдвигать шелуху ногой под скамью, стараясь это делать незаметно.
Насорили не только дети Елены, семечки щелкали и другие пассажиры. Полы вокруг были усыпаны шелухой.

Дежурная по вокзалу ушла, но вскоре вернулась с большим металлическим совком и веником. Наводя порядок, она продолжала ругать пассажиров. Поравнявшись с детьми, строго посмотрела на них,
- А, ну, шантрапа, поднять ноги!
Она подмела вокруг и села рядом с ними на край скамьи, 
- Семечки-то ещё имеются? Только не обманывать!
Шура, испугавшись, торопливо залезла в карман, набрала горсть семечек и хотела высыпать в совок.
- Стой! Зачем? Семечки грызти можно, но сорить не надо.  Отсыпь-ка мне чуток, - и дежурная  стала щелкать семечки, сплёвывая шелуху, на удивление ребятам точно в совок, - В город значит перебираетесь. А, батька-то ваш где?
- Он нас бросил, - в один голос ответили дети,   как учила их мать.
- Эх, вы горемыки. Ничего, дай бог всё будет хорошо. У вас хоть мать есть, а у других ни отца, ни матери. Сколь их по стране сирот?! 

До Москвы добрались без приключений. Елена, получив багаж, оставила с ним детей и ушла искать сестру. Этого не пришлось делать, она уже сама  вышла на перрон,
- Сначала отвезу вещи, а потом вернусь за вами. За один раз не получится, не влезем. У меня не грузовик.
Мария была одета в брюки галифе, в хромовые офицерские сапоги и в телогрейку защитного цвета. На голове была одета зимняя шапка, тоже военного образца, с завязанными назад ушами.
Приветливый голос и добрый взгляд сразу расположил к ней ребят.
- Давай, Лен, погрузимся, а потом отведём ребят в зал ожидания. Ты поедешь со мной, так быстрее получится. Про детишек не переживай. Предупредим милиционера, присмотрит. Меня здесь знают. У таксиста всегда и везде найдутся знакомые.

Вокзал был, не в пример Игоревскому, и произвёл на деревенских детей впечатление: высоченные потолки, широченные окна и огромное количество скамеек, к тому же всё это дополняли, как им казалось, сказочные светильники.
Дети сидели, прижавшись к друг другу, и,  раскрыв рты, разглядывали людей, снующих мимо них.
 
Когда Елена и Мария вернулись, их удивлению не было конца. Рядом с детьми на скамье была рассыпана мелочь, и лежало несколько бумажных  рублей.
- Это что такое?! Как не стыдно попрошайничать, - пожурила их Елена, заметив, что и в ладонях у детей были зажаты монетки.
 - Мы не попрошайничаем, они сами нам дают деньги и приговаривают, что мы бедные, оправдалась Шура, - Мам, мы правда бедные?
- Не пропадать же добру, - и Мария собрала деньги, - Всё. Едем ко мне. Денька три у меня побудите. Отмою вас. В воскресенье Захар заберёт вас к себе. Кончилась ваша бедность. Готовьтесь к новой жизни.

      Разве сравнится мытьё стоя в лохани в холодной избе с мытьём в настоящей белоснежной ванне, лёжа в тёплой воде.
Толя, разморившись, задремал под тихий шум газовой колонки, но долго нежиться не пришлось.
Мария Дмитриевна сама взялась отмыть, как она заявила, этих смоленских «поросят». Когда она смыла с Толи мыльную пену, вода в ванне помутнела.
- Ты в колхозе случаем ни трубочистом работал?
 - Я не работал, я учился. Ещё мал работать.
- Учился? Тем более чистым должен быть.
- У нас в деревне такой ванны нет, и вообще бани нет, только собираются построить.
После принятия ванны Мария Дмитриевна не разрешила  приезжим одеть то, в чём они приехали,
- Постираю. Не одевать же опять грязное и вшивое.
Она подобрала  одежду из той, что имелась:  Елене что-то из своего, Шуре и Зине выбрала из одежды дочери, которая копилась  с её младенческих лет. Толе достались штаны и рубаха от бывшего мужа Марии. Штаны пришлось несколько раз подвернуть и стянуть на поясе ремнём. Рубаха доставала почти до колен. Мария, заворачивая рукава, приговаривала,
- Ваше постираю, поглажу, будет как новенькое. А, пока и так сойдёт. Вам по гостям не ходить.

После мытья все пили чай, сидя за круглым столом. Дети не могли оторваться от сладкого чая. Выпили по нескольку стаканов вприкуску с белым хлебом, какого они ранее не только не  пробовали, но даже не видели. Чаепитие остановила Елена,
-   Хватит чаёвничать, и так почти весь сахар испили.

Спали на полу на привезённых перинах, но только не так, как в деревне, а на застеленных простынями. Подушки одели в наволочки. Для гостей это было как-то непривычно, уж слишком чисто, и они долго ворочались, перед тем как уснуть.

Через три дня Захар договорился с водителем фургона аварийной службы «Горгаз» и перевёз семью в дачный посёлок, рядом с Учинским водохранилищем, где он снял отапливаемый кирпичный сарай.
 Внутри сарая стояла дровяная печь с чугунной варочной плитой, три узких металлических кровати, стол и три табурета. Кровати Захар сразу передвинул ближе к печи. Сарай освещался одной электрической лампочкой небольшой мощности и светом, проникающим из маленького окна, затянутого паутиной. Входная дверь не была оборудована тамбуром, поэтому, когда кто-то в морозный день входил внутрь, сарай наполнялся холодным туманом.

В дальнем углу дачного участка стояла деревянная уборная, к которой приходилось пробираться по глубокому, выше колена, снегу.
Воду брали из колонки, в переулке.
На первое время хозяйка выделила немного дров из своих запасов,
- Закончатся - купите в лесничестве, оно на той стороне железной дороги.
По этой причине дрова экономили, поэтому даже внутри сарая не снимали валенки и спали одетые, закутавшись в одеяло. Елена, укладывая детей ко сну, всем повязывала на голову платки, что очень уж не нравилось Толе,
- Не надо мне девчачью одёжу, - но под строгим взглядом матери ему приходилось подчиняться.
- Отморозишь уши, и какой будешь без ушей, ни одна девка не подойдёт, - подшучивала над ним Елена.

Рядом на другой даче снял комнату товарищ Захара по работе Николай Волков, с похожей судьбой: плен, штрафбат, ранение, всё как у Захара, включая бегство из колхоза. Его трое детей были почти того же возраста, что и дети Сергеевых, поэтому они быстро сдружились и много времени проводили в совместных играх и походах в кино.  Взрослые часто по вечерам собирались у Волковых и играли в карты, в «козла» или «подкидного дурака».
Когда за этим занятием их заставала хозяйка дачи, она устраивала скандал и игры на некоторое время прекращались. 

Шуру приняли в поселковую среднюю школу,  но не в пятый класс, а в четвёртый. Уж слишком, по мнению педагогического совета школы, она  отставала по уровню знаний от городских детей.   
Школа находилась неподалёку от места работы отца, и Шура каждый день после учёбы заходила к нему и забирала приготовленную вязанку дров.
Захар тоже, приходя с работы, приносил большую охапку дров. Отходов от столярных и плотницких работ было много, поэтому бесплатными дровами Сергеевы были обеспечены.

В комнате у Волковых висела чёрная тарелка репродуктора, из которой они в  марте и узнали о смерти Сталина. Это сообщение ни у Сергеевых ни у Волковых не вызвало  ни печали ни радости, только надежду на лучшие времена,
- Наконец-то, - не сдержался Николай. Он произнёс это еле слышно, помня о том, что могут с ним сделать за такие слова о «Вожде Народов».

На перемены надеялись все жители огромной страны, и они начали происходить: отменили кабальные налоги для крестьян, живших на оккупированных немцами территориях; увеличили площадь приусадебных участков; перестали брать натуральный налог; разрешили колхозникам свободно торговать на рынках продуктами, произведёнными в личном подсобном  хозяйстве.
Сергеевым даже подумалось, а не вернуться ли назад в колхоз.
Но оттепель длилась не долго. Вскоре власть сменилась, и снова начали  «закручивать гайки».
 


               
                Глава тридцать вторая
                Первая жилая площадь

Смерть Сталина всё же коснулась и Сергеевых, и Волковых. Под объявленную амнистию попало большое количество заключённых исправительных учреждений. Необходимость в большом количестве лагерей отпала. Многие из них превратились в жилые посёлки, чаще всего рядом с большими стройками.
Вот в таком освободившемся лагере и поселили Сергеевых и Волковых. Бывший лагерь находился рядом со строительством Учинского гидроузла.
Огромный барак, куда привёл комендант Захара, имел несколько выходов с тамбурами и козырьками. Внутри перегородок не было. Огромное пространство было плотно заставлено двухэтажными нарами. Стоял специфический запах от долгого пребывания  в нём большого количества людей.
- Скооперируйтесь с другими семьями,  разбирайте нары, стройте перегородки, отгораживайте жилой площади сколько требуется, конечно, в пределах разумного. Печи можете сломать и сложить меньшего размера. Чугунные плиты, дверцы и прочее получите на центральном  складе. Указание кладовщику дано. Пушин также разрешил выдать вам гвоздей, по потребности, - отбарабанил комендант и ушёл, предварительно, пнув, валяющуюся на полу зимнюю шапку - часть форменной одежды заключённого, отбывавшего здесь наказание.

Прораб в дополнение к выходному дню разрешил пару дней не выходить на работу, а заниматься обустройством жилья.
Перегородки были готовы быстро, но печь пока не тронули и оставили стоять, как стояла: одной стороной к Волковым, другой - к Сергеевым. Перегородку между их комнатами, сделали не до самого потолка, а чуть ниже. Это обеспечивало циркуляцию тёплого воздуха, так как печь топилась с двух сторон, что значительно экономило дрова. После установки дверей и монтажа электропроводки можно было привозить семьи.
Пушин разрешил выделить для переезда грузовик ГАЗ-51. На этом небольшом грузовичке и переехали за один рейс обе семьи вместе со всем скарбом. Так что в бедности тоже бывают положительные стороны.

Когда убрали заграждения из колючей проволоки и вышки по углам лагеря, он после заселения бараков рабочими строителями и их семьями превратился в небольшой рабочий посёлок.
Четыре барака, здание конторы, клуб, кухня, баня - вот и все строения посёлка.
Заключённые оставили после себя благоустроенную территорию. Проезды и дорожки, которые обрамлялись неглубокими ровными кюветами, были посыпаны битым кирпичом. Было предусмотрено электрическое освещение территории посёлка.
У каждого подъезда были врыты противопожарные бочки с водой, а рядом на стенах висели багры, топоры и вёдра.

В бочках с приходом тепла разводилась уйма всякой мелкой живности, и детишки часами стояли и наблюдали за плавающими червячками и прыгающими букашками.

Для обеспечения жителей водой вдоль главной улицы были установлены четыре колонки, вода в которых не замерзала даже зимой.

У каждого здания были предусмотрены просторные «уборные», разделённые на мужскую и женскую половины, с выгребными ямами и с большим ящиком для бытовых отходов.

В бывшем дощатом лагерном складе для каждой семьи выделили  сараи для хранения дров и бочек с соленьями.

Пока ещё не все семьи смогли сложить у себя печи с варочными плитами, основная масса жителей пользовалась общей кухней, благо дровами обеспечивало начальство строительства. Большая длинная печь обеспечивала свободное пользование ею одновременно восьмью поварихами.
Кухня ежедневно с раннего утра до позднего вечера была заполнена домохозяйками, которые возились у большой плиты, колдуя над очередной стряпнёй.

В клубе по выходным дням показывали фильмы. Для детей билет стоил пять копеек, а для взрослых - двадцать. Детям, у которых не находилось мелочи, разрешали смотреть фильм сидя перед экраном на полу. Сидеть, задрав к верху голову, было неудобно, и они лежали, подложив руки под голову.
По праздникам после торжественной части для жителей посёлка проходили бесплатные концерты приезжих артистов.  Зал заполнялся людьми до отказа.

Захара продолжал ходить на работу в столярную мастерскую.
Елена, чтобы было время заниматься домашним хозяйством и детьми, согласилась за двести пятьдесят рублей убираться в клубе и конторе строительной организации. Вместе с заработком Захара в триста пятьдесят рублей  получалась неплохая сумма для того времени, позволяющая прокормиться и мало-мальски приодеться.

Рабочий  посёлок располагался рядом с деревней Манихино. 
 Дети строителей обучались в сельской школе, которая находилась на окраине деревни.
Если идти по дороге, идущей от посёлка до школы, необходимо было преодолеть расстояние более двух километров. Напрямую же от посёлка до школы было не больше километра. Поэтому школьники, чтобы не делать петлю, протоптали через поле тропинку напрямую к деревне. Получилось так, что тропа прошла мимо колхозного овощехранилища.
 Овощехранилище представляла собой большую яму, обрамлённую тремя венцами из брёвен и перекрытую пологой двускатной тесовой крышей, обросшей от времени мхом и лишайником, она спускалась почти до самой земли.

Жители деревни отнеслись к появлению новых соседей в основном дружелюбно. Было иногда такое, что возникали споры из-за выделения рабочим земли под огороды, но они всегда заканчивались по-доброму.
Имели место стычки между деревенскими и поселковыми подростками, но и они постепенно прекратились, так как приходилось вместе учиться в одной школе и часто сидеть в одном и том же классе.
Только одно «существо» не желало признавать приезжих - это довольно крупный козёл, обросший лохматой шерстью, с длиннющей бородой и острыми чуть  загнутыми назад рогами.
 Он легко взбирался на крышу этого большого вросшего в землю овощехранилища и, стоя на самом коньке, каждый день с раннего утра ждал, когда мимо пойдут в школу дети.
Оставляя без внимания  большие группы детей, он ждал, когда мимо будут проходить два-три запоздавших школьника. Дождавшись, он стрелой слетал с крыши и бросался за ними в погоню. Догнав отставшего из убегающих, он бил его рогами в спину. Когда тот падал, козёл, немного постояв рядом и видя, что «жертва» не пытается подняться, медленно уходил в сторону деревни.
Его излюбленное место времяпровождения было  перед входом в сельмаг. Стоя в угрожающей позе, иногда мотая рогатой головой, он у многих покупателей, выходящих из магазина,  вызывал опасение. Они, чтобы задобрить, угощали его тем, что купили.
Особо ему нравилось, когда мужики рассаживались на пустые ящики у магазина и распивали «на троих»  Он с удовольствием вылизывал из консервной банки налитую туда водку и закусывал протягиваемой ему килькой.
Затем происходило невероятное, что собирало вокруг толпу зрителей. Один из мужиков прикуривал папиросу и совал в рот козлу, тот, держа папиросу губами, как заправский куряка, вдыхал дым и выпускал его через нос. Выкурив её полностью, он съедал окурок, ложился неподалёку в тени и засыпал.

Никто из деревенских жителей не мог сказать, кто хозяин козла. 
Ближе к ночи он уходил в сторону леса, а на следующий день вновь возвращался.
Ходили слухи, что это оборотень. Это наводило страх на деревенских баб и особенно на ребятню.   
Говорили, что он - то ли из лесничества, то ли просто дикий и живёт в каком-нибудь шалаше, оставленном лесорубами.

Попытки прогнать козла, ни к чему не приводили, через несколько дней он опять дежурил на своём наблюдательном пункте на крыше овощехранилища.

Мальчишки решили объявить козлу войну.
Заранее рассовав по карманам камни, они, в очередной раз, идя по тропе и поравнявшись с овощехранилищем стали  швырять их в козла.
Тот стоял, не шевелясь, не обращая внимания на пролетавшие мимо камни, и наблюдал за действиями напавших на него мальчишек. 
Этот «бой» закончился не в пользу ребят. Когда один из камней попал козлу меж рогов, он, не обращая внимания на пролетающие мимо «снаряды», ещё с большей яростью, чем раньше, бросился на них, догнал и не успокоился, пока всех четверых не уложил на землю.
Среди них был и ученик первого класса Сергеев Толя.

Впоследствии запоздавшие или отставшие от других школьников, дети далеко стороной обходили этого разбойника.

Для козла это было большим разочарованием, и он долго ещё  громко блеял, перед тем как уйти. Видимо от досады.


      А, в общем, это была мирная обустроенная послевоенная жизнь.
      Было бы так и дальше, если бы ни случай, произошедший после трёх лет проживания Сергеевых в посёлке.



                Глава тридцать третья
                Убийство

Как обычно в одну из суббот Захар и Толя отправились в баню.
Раздевшись в предбаннике, они вошли в общий зал, в котором стоял густой туман, через него еле-еле были различимы моющиеся люди. С трудом нашли свободную скамейку. Захар попросил у одного из мужчин освободившийся цинковый тазик и, набрав в него горячую воду, окатил скамейку. «Чтоб зараза какая-нибудь не пристала», - вспомнил слова отца Толя.
Захар снова налил в таз воду,
- Сиди, охраняй. Я пойду посмотрю, может ещё у кого тазик освободился.

Через минуту он вернулся.
Толя сидел и всхлипывал, стараясь сдержать слёзы.
- А, где вода?
- Дядька забрал.
- Какой ещё дядька?
- Вон, тот, что у двери сидит.
Захар взял таз с горячей водой и подошёл к мужику, на которого показал сын. По большому количеству татуировок на его теле он понял: блатной.
- А, ну, отнеси таз туда, где взял, а, то сварю, как рака, - и Захар всем видом показал, что вот-вот выплеснет на мужика кипяток.
- Всё. Всё. Нет базара. Твой таз. Забирай. Псих контуженный.

 Толе нравилось мыться, но только не очень горячей водой. Особенно ему нравилось отцовское растирание мыльной мочалкой и последующее   обливание с головы до ног  тёплой водой из таза.
Что ему не нравилось, так это парилка. Стоило ему подняться на первую ступеньку, как он тут же пригибался, спасаясь от жара, и спешил опуститься на пол.

Помывшись, когда вышли в предбанник и только надели нижнее бельё, как появился  тот самый уголовник и, сняв с вешалки одежду Захара, бросил на пол и стал вытирать об неё ноги.
Захара затрясло, это остаточное проявление контузии случалось с ним редко, только от сильного волнения.
В состоянии аффекта он бросился на уголовника, повалив его на пол,  схватил за шею и стал душить. Несмотря на то, что тот был намного крупнее Захара, его попытки освободиться были бесполезны.
Дело, возможно, могло бы закончиться убийством, если бы очевидцы происходящего ни оттащили Захара от обидчика.

По пути домой отец попросил Толю не рассказывать матери о произошедшем случае в бане.
- Да, хотя, рубаху как спрятать, разденусь и увидит. Давай скажем, что кто-то порвал, пока мы мылись. Согласен?
- Согласен, пап.
 Толя был по своему, по-детски, горд, что отец обсуждает с ним такое важное дело и доверяет ему.

- Пореже туда надо ходить, - произнесла Елена разглядывая рваную рубаху Захара, - Да, и Толе там нечего делать. Наслушается там всякого, а то и ещё хуже, сам знаешь, что могут сделать. Дома помоется с Зиной на пару.
Толя хотел возразить, что он не маленький, чтобы в корыте мыться, но промолчал, представив, как эти страшные уголовники пытают его, как в китайском фильме «Стальной человек» пытали пленного.

Все спали, когда в первом часу ночи загрохотали в дверь. Послышался знакомый Захару голос,
- Выходи, псих! Базар есть! Не выйдешь - дверь сломаем. 
Проснулись все, даже котёнок. Захар, как был в исподнем, схватил топор, что лежал у печи, и приготовился встретить непрошеных гостей.
- Открывай, Лен. Сяду, но поубиваю гадов.
Елена и дочери обхватили Захара, пытаясь удержать. Елена изловчилась и вырвала из рук мужа топор.
- Уходите! Он не в себе! Он больной и за себя не отвечает! - прокричала она в сторону двери.
Но это на пришедших не подействовало, и они продолжали стучать сильнее и сильнее. Замки вот-вот могли не выдержать…
Вдруг стук прекратился, и за дверью послышался негромкий разговор. Потом всё стихло.
- Захар, Лен, откройте! Это я, Николай! - раздался за дверью голос соседа.
Волков  вошёл и дрожащими руками стал доставать из пачки папиросу, 
- Всё, больше не придут. Успокоил их надолго. Но ты, Захар, будь осторожнее. Сам знаешь, какая это погань. Мы на фронте под пулями, а они в это время наши семьи обирают.
- Как это тебе удалось, Коль? - прервала соседа Елена.
Николай немного замялся перед тем, как ответить,
- Друг помог .
- Друг? Что за друг? - удивился Захар.
- Друг? Да, вот этот, - и Николай достал из-за пояса наган.
- Раз такое дело, всё равно сон перебили, давайте-ка по стаканчику «хлопнем» для успокоения души, - и Елена засуетилась у стола, попутно строго  приказав детям забираться в постель и спать.

В столярную мастерскую, где работал Захар, вбежала арматурщица,
- Захар, твой сосед Волков разбился.
- Что значит разбился? Что случилось-то?
- Крышу собирали, брёвна поднимали, бревно сорвалось и его за собой потащило. Прямо к нам упал, на арматуру. Сразу скончался. Ужас, меня до сих пор трясёт, такое увидеть…
Они поспешили на строительство водозаборного узла. Волкова уже подняли из котлована. Его тело было пробито торчащей арматурой в нескольких местах и было залито кровью.

Участковый, лейтенант милиции, поселковый фельдшер,  инженер по охране труда и прораб составили и подписали необходимый акт о несчастном случае. Затем вписали в акт свидетелей происшествия и на этом расследование завершилось.

      Труп завернули в брезент и на санитарной машине военно-стрелковой охраны исправительно-трудовой колонии отвезли в морг районной больницы.

      «Как же теперь Зое-то без мужика жить, с тремя-то детьми, одним шитьём не прокормиться. Мы с Ленкой поможем, если что», - решил для себя Захар.

Все работы были прекращены, но Захар не спешил идти домой, не хотел первым сообщить Волковой о гибели мужа.
Вошёл в подъезд поздно вечером и уже из-за двери комнаты услышал рыдания.
В комнате он увидел Зою, всю в слезах. Елена и Нина безуспешно пытались её успокоить, еле сдерживая свои накатывающиеся слёзы.

На второй день гроб с телом Николая Волкова установили для прощания в клубе, куда пришли многие кто знал Николая и те, которые наслышаны были о нём, как о хорошем человеке.

У могилы на небольшом траурном митинге Пушин пообещал, что сделает всё, чтобы помочь семье Николая Волкова.

Он выполнил своё обещание и уже через неделю Волковым выделили квартиру с удобствами в Лионозово, в рабочем посёлке «Севводстроя».
 Впоследствии Зое Волковой и её детям назначили пенсию по потере кормильца. Кроме этого она устроилась работать на железную дорогу, на Московскую товарную станцию, весовщицей. Так что на жизнь вполне хватало.

Несмотря на то, что Волковы и Сергеевы разъехались по разным адресам, их дружба продолжалась долгие годы.

Через несколько дней после похорон Волкова Пушин вызвал Захара к себе в кабинет.
Когда Захар приоткрыл дверь, Пушин попросил всех кто у него был в этот момент удалиться и усадил его напротив себя.
- Захар, тебе необходимо срочно отсюда перебираться в другое место. Один из уголовников донёс мне: то, что произошло с Волковым, не было несчастным случаем. Его убили из-за того, что он вступился за тебя. Убийство было только подстроено под несчастный случай. Группа уголовников, работающая с ним, тщательно спланировала и выполнила задуманное. Все, из тех, кто держал это злосчастное бревно,  по команде отпустили его и это сработало. Волков машинально пытался его удержать и разумеется не смог и сорвался с края стены вниз в котлован. Тебя тоже так просто не оставят в покое, я эту братию подлую хорошо знаю.
- Так может их привлечь к суду?
- Бесполезное дело. Это невозможно доказать.
В общем собирайтесь. Завтра воскресенье, а в понедельник дам машину, переедите на Северную водопроводную станцию. Наших рабочих расселили в посёлке военно-стрелковой охраны, практически выделили часть лагеря. Там вам придётся  пока потесниться в маленькой комнатке, но к осени несколько комнат освободятся, и тогда  подберём что-нибудь подходящее. И ещё, ты говорил, что ваш брак с Еленой официально не оформлен. Ранее это не требовалось,  но времена меняются. Отдельная жилая площадь  выделяется только семейным работникам. Поспешите, и на свадьбу не забудьте меня пригласить. 
- Не до свадьбы нам, а Вас, Аркадий Борисович, мы у себя всегда рады видеть, в любое время дня и ночи.
- Да, Захар, в этом я давно убедился ещё во время войны. Работать будешь пока на станции по ремонту, а там посмотрим, что-нибудь подберём, но в зарплате ты не потеряешь. Елене пока ничего не могу предложить, на месте что-то сможет найти. И так в понедельник. Куда уезжаете, лучше никому не говори, даже жене и детям. Водитель надёжный знает куда везти. Держи записку для коменданта. Валерия Михайловна замечательный человек она и будет решать ваши вопросы с жилой площадью. Запомни, никому ни слова.



                Глава тридцать четвёртая
                Перемены к лучшему

Посёлок военно-стрелковой охраны, кратко  все называли его ВСО, представлял собой половину территории исправительно-трудовой колонии для осуждённых, отгороженную от действующего лагеря  двумя рядами колючей проволоки, между которыми бегали, скользя по натянутой проволоке цепью, злющие кавказские овчарки.

Забор из «колючки», который был вокруг  территории, предназначенной для проживания рабочих строителей, снесли, и получился вполне приличный рабочий посёлок, состоящий из десяти бараков. Один из бараков был выделен для «красного уголка», медпункта, конторки домоуправа и склада, где в основном хранился пожарный инвентарь, вёдра, металлические кровати, табуреты да тумбочки.

Сергеевым была временно выделена  крохотная комнатка в женском общежитии, в бараке №10.
В ней поместилось  только две односпальные металлические кровати да небольшой втиснутый  между ними столик. Часть комнаты занимала дровяная печь с плитой для приготовления пищи.
На одной из кроватей спали Захар с Еленой, на другой дети, четверо, «валетом» друг к другу. Людям, прожившим несколько лет в землянке, не привыкать жить в тесноте.
 
Теснились недолго. Наступило лето, и Нина устроилась в пионерский лагерь посудомойкой, а Толю пригласила к себе на время каникул Волкова Зоя. Шура осталась дома присматривать за Зиной, вместо няньки.

Сразу по приезде Захар и Елена отправились в ЗАГС, чтобы зарегистрировать брак.
После того, как служащая ЗАГС приняла их заявление и назначила дату явки для регистрации, она неожиданно попросила Елену подождать в коридоре. Когда Елена ушла, женщина вышла из-за стола и села на стул напротив Захара, 
- Захар Петрович, Вы представляете, каких трудов стоит взрастить и воспитать детей, тем более четверых, тем более чужих? Вы хорошо подумали,  что взваливаете себе на плечи? Столько кругом молодых красивых женщин одиноких и без детей. Вы только пожелайте - любая свяжет с вами свою судьбу. Подумайте, хорошо подумайте, Я поэтому и дала вам отсрочку на месяц. Подумайте… Я и сама бы не прочь закрутить с Вами любовь. А, что… Я женщина молодая, нет и тридцати, одинокая бездетная и не уродина, как видите, а даже наоборот, с квартирой. Подумайте, не спешите.
- А, если я её люблю, а если я ей жизнью своей обязан, а если все дети мои, все четверо. Был и пятый, первенец, умер от голода и болезни в одиннадцать лет. А, не регистрировались, так не требовалось. Если возможно, оформите нас поскорее. Нам свои чувства проверять не надо. Они за двадцать лет совместной жизни проверены, и в беде, и в радости.
- Раз так, можно и быстрее брак оформить. Вы, уж, простите, я ведь думала: окрутила баба мужика, нагуляла детей, а теперь решила себе хорошую жизнь устроить, благо стоящий человек попался. Приходите завтра, часам к четырём, у нас день регистрации, мы Вас в конце, после всех кому назначено, и зарегистрируем. А, через три дня и свидетельство получите.

В начале осени освободилась большая комната с отгороженной небольшой кухонькой в бараке №4, самом большом из всех.
Двери из всех комнат барака выходили в просторный общий коридор, у каждой двери стояла тумбочка, выделенная домоуправом, на которой стояла керосинка или керогаз, на них готовили еду, если не топилась печь. Керосин покупали в «керосинке», расположенной в деревне под названьем «Заболотье», в километре от ВСО.

До своего рабочего места на Северной водопроводной станции Захар добирался пешком или на попутном грузовике, который туда же возил для выполнения работ освобождённых от конвоя  заключённых.

Зарплата была немного выше, чем на старом месте, но её всё равно еле-еле хватало, чтобы прокормиться. Дети подрастали, требовалась одежда и обувь. Подготовка к школьным занятиям тоже требовала расходов. Поэтому денег, чтобы прожить от зарплаты до зарплаты хватало не всегда. Часто влезали в долги.
Захар при первой же возможности, вечерами и в выходные дни, старался подработать на дачах и в ближайших деревнях.
Со временем он освоил изготовление мебели, сначала круглых столов, затем шкафов и буфетов и даже пружинных диванов. При большом дефиците мебели, это стало давать хороший приработок.
Когда же Елена устроилась сторожем охранять открытый склад готовых деревянных ящиков, изготавливаемых в зоне, Сергеевы даже оказались в числе трёх жителей посёлка, кто приобрёл телевизор.

Вечерами у малюсенького экрана телевизора КВН усаживалась не только вся семья, но и многочисленные соседи.

В посёлке «Северный», построенном для работников водопроводной станции имелась средняя школа-десятилетка, туда-то и ходили на занятия дети из посёлка ВСО, в том числе Шура, Толя и Зина.
До школы приходилось идти пешком более двух километров по тропинке вдоль бетонного забора водопроводной станции.

Занятия посещали при любой погоде, зимой надевали валенки, а весной и осенью  резиновые или кирзовые сапоги на случай дождя или талых вод.
Иногда зимой по утрам приходилось идти по колена в снегу, с трудом нащупывая ногами тропу. Не легче было идти и в распутицу, с трудом передвигая вязнущие в грязи ноги.

По пути из школы у ребят посёлка бывали частые драки с деревенскими мальчишками , возникающими без всякой на то причины. Поэтому, чтобы руки были свободны, учебники и тетради носили за спиной в ранцах или в полевой военной сумке на ремне через плечо.

Нина решила не идти в восьмой класс, а устроилась при помощи Зои Волковой весовщицей на товарную станцию,  чтобы приодеться да и помочь родителям.

Незаметно пролетел год. Шура благополучно сдала экзамен за семь классов и осенью поступила на курсы медсестёр и воспитателей детей дошкольного возраста. По окончании курсов, ей только-только  исполнилось шестнадцать лет, её приняли на работу  няней в ясли, которые  находились в посёлке Северном.

                Глава тридцать пятая
                Козёл

     В одну из комнат барака, в котором проживали Сергеевы, вселили семью Василия Солопова, работающего на стройке водителем грузового самосвала  ГАЗ-51.
Он иногда в обеденное время заезжал домой на своём самосвале, чтобы перекусить.
Когда Толя увидел стоящий у дома грузовик, то подбежал к нему и не мог налюбоваться на это, как ему казалось, чудо. Ведь его главная и единственная мечта детства - это после окончания школы выучиться на шофёра и колесить по дорогам страны.

 - Что, нравится машина? – раздался за его спиной голос Солопова.

Толя вздрогнул от неожиданности,
- Очень нравится, дядя Вася.

- Это тебе не «полуторка», новая модель, Горьковский завод выпускает, грузоподъёмность две с половиной тонны и скорость до ста километров  в час, это к тому же самосвал, - Солопов раскурил папиросу и сел на  подножку кабины, - Хочешь прокатиться?

У Толи перехватило дыхание, и он не смог произнести ни слова и энергично закивал.

- Тогда предупреди родителей, обратно приедем только к концу дня, а то будут зазря беспокоиться.

-Папка с мамкой на работе. Я дома один.

-Ну, раз так, полезай в кабину.

О таком Толя и мечтать не мог во время летних каникулов.

С этого дня он частенько разъезжал с соседом по Подмосковью.

Василию Солопову нравилось, когда рядом с ним в кабине кто-то сидел, можно было поболтать о том, о сём, поделиться новостями и послушать рассказы пассажира и поговорить, как говориться про жизнь. К тому же это общение не давало задремать или не дай бог уснуть за рулём. 
Его два сына, почти ровесники Толе, не очень любили разъезжать с отцом в тесной кабине «Газика»,  поэтому он с удовольствием брал в рейс Толю. Ему нравился этот любознательный парнишка, который кроме того, что интересовался устройством автомобиля,  с интересом слушал его рассказы о войне, о его поездках  дорогой жизни по льду Ладоги в осаждённый Ленинград.

  Во время одной из таких поездок маршрут рейса самосвала Солопова проходил мимо деревни Манихино.
Он остановил грузовик у продмага и пошёл, прикупить папирос и спичек.
Толя тоже вылез из кабины и пошёл за ним, чтобы побаловать себя чем-нибудь вкусненьким. К тому же очень уж не терпелось истратить рубль, который дал ему утром отец.
С кульком глазурованных пряников он вышел на крыльцо магазина достал один и откусив от него кусочек вдруг замер, заметив рядом в зарослях крапивы, малины и репейника того самого козла из прошлого.
Козёл повернул голову, заметив Толю, выбрался из зарослей и  стал рыть копытом землю.
Толя протянул в его сторону руку с остатком пряника,
- Иди ко мне, поешь, пряник вкусный, иди.

Козёл наклонил голову, выставив вперёд рога, и с угрожающим видом двинулся к нему.
У Толи не хватило мужества противостоять ему.  Он спрыгнул с крыльца, опрометью бросился к машине и вскочил в кабину.
Козёл подошёл к машине и, встав на задние ноги, стал бить рогами по закрытой Толей двери.
Солопов остановился покурить и поболтать с сидящими на ящиках мужиками.
Услышав стук и заметив козла, совершающего свои вероломные действия, он поспешил к машине.
При его приближении козёл отошёл на несколько метров.
Толя опустил стекло кабины,
- Дядя Вася, на, угости его, - и он передал Солопову несколько пряников.
Козёл с удовольствием принял кушанье и даже подобрал губами крошки с земли. Он немного подождал и видя, что ждать ещё чего-то не приходится, удалился в сторону зарослей, туда от куда недавно появился.

Солопов сев в кабину и перед тем как завести мотор спросил,
- Что ж сам-то не покормил?

- Я хотел, но он на меня набросился и стал бодать, - Толя приврал, ему было стыдно, что он не смог противостоять какому-то козлу.

- Видно насолил ты ему чем-то. А?

- Камнями с ребятами  бросались в него. Но это было так давно, три года уж прошло.

- Три года, парень, не срок. Я помню случай, когда собака узнала и бросилась на преступника , который убил хозяина. И это после того, как прошло девять лет. Вот так.


Когда, возвратившись вечером, Толя вошёл в комнату, его чёрный как смоль кот, спавший на диване, поднялся, потянулся, уселся и стал, не отрываясь, смотреть на него своими жёлтыми широко раскрытыми глазами.
Толе показалось, будто кот спрашивает: «Ну как, встретил старого знакомого».

После этого случая Толя стал совсем по-другому смотреть на животных, даже на синичку, влетавшую в открытую форточку и воровавшую таблетки с тумбочки у его кровати, когда он болел.


                Глава тридцать шестая
                Нежданно, негаданно

Вроде бы всё у Сергеевых наладилось, живи да жизни радуйся. Но спокойная жизнь, как говорится, только снится.

Однажды ночью Елена растолкала Захара,
- Третий час, а Шуры всё нет. Не иначе что-то случилось. Она никогда так поздно не приходила.
- Не паникуй, ты, может у подруги или в яслях заночевала. 
- Ты как хошь, а я пойду искать. В Северный пойду, в ясли. И ты походил бы по округе. Фонарик Толин возьми.
Елена закуталась в платок и готова была выйти в холодную летнюю ночь, как дверь медленно открылась, и на пороге появилась дочь. Шура оторопела, увидев родителей бодрыми и со строгими лицами.
- Посмотри на часы.  Ты что творишь? Мы с отцом уже искать тебя собрались. Отвечай. Где тебя носило до такой поры? 
- Ну, на свидании. Я давно, уже четвёртый месяц как пошёл, встречаюсь, ну, с одним парнем, из гарнизона, Нина его знает.
- В шестнадцать лет по ночам на свидания шастать! Я тебе счас устрою свидания, - Захар выдернул из штанов ремень и сложив вдвое замахнулся.
Елена удержала его, схватив за руку.
- Погоди, Захар. И, что за парень, Нин?
-  Да, сержант сверхсрочник из военного гарнизона, который лагерь охраняет. Сначала за мной пытался ухаживать, а когда Шура пришла как-то на танцы,  стал её дуру обхаживать. Не нравиться он мне. Я её предупреждала. Не раз говорила: не связывайся с ним. Не  послушала.
- Ты просто завидуешь. За тобой ухаживал, а в меня влюбился.
Ой, влюбился. Смотри, как бы эта любовь боком тебе не вышла.
- Всё! Чтоб больше ни каких свиданий! Я тебе покажу свиданья! - и Захар пригрозил Шуре ремнём.
- Ничего страшного. Девка взрослая, сама должна думать. Рановато конечно в шестнадцать по ночам разгуливать. Ты, Захар, вспомни, сколько мне было, когда ты меня в жёны взял? - попыталась Елена избежать большого скандала и сгладить возникшую  в семье напряжённость.
- Я тоже выхожу замуж, - еле слышно произнесла Шура и, опасаясь отца, на всякий случай отступила от него на два шага, - Мы хотели с Федей завтра придти и сказать, что мы решили расписаться.
- Замуж?! Ты, что не слышала, что я тебе сказал! Я тебе покажу замуж!
 Елена увидела, как Захар начал дрожать, что было нехорошим признаком,
- Погоди, Захар. Что ж ты с нами не посоветовалась. Ты же, к слову сказать, в жизни-то ещё мало чего видела и многого  не знаешь и в людях мало разбираешься. Надо ведь знать, что за человек. Это ж решение на всю жизнь. Хорошо пускай приходит, познакомимся, поговорим, что и как. Если парень не плохой, то через годик, может, и свадьбу сыграем. А, то, знаешь, как бывает: отслужит да и уедет, ищи ветра в поле. Захар, правильно я говорю?
Захар сел на табурет, опустив голову, и не проронил ни слова.
- Не получится через год, я с ним уже живу и, у меня будет ребёнок.
- Ну, и воспитала ты дочку. Я дома не бываю,  всё тружусь, надрываюсь, что б одеть и обуть её, а она вона как: плевать на отца, плевать на мать. Куда ж ты, Лен, смотрела?
- Я тоже лодыря не гоняла, крутилась, как веретено, и дома по хозяйству, и на работе. Когда мне было их воспитывать…  Ты, Шур, о чём думала? Бросит с ребёнком, и будешь одна его растить.
- Не бросит, мы распишемся.
- Ты думаешь своей башкой? Кто тебя распишет в шестнадцать лет? Тоже мне,   жених, которого могут привлечь за совращение малолетней. Из Загса прямо в тюрьму. Ты этого хочешь? - Захар от негодования поднялся с табурета.
- Пап, ты забыл, что у меня паспорт есть?
- Паспорт, паспорт, дура, больше ничего не скажешь.
- Может ей аборт сделать?
- Какой аборт, Лен, это ж подсудное дело, Срок дадут, и будет вам аборт. Лучше уж сразу за проволоку, благо лагерь рядом. Значит так, скажи своему, чтобы не завтра, а в выходной пришёл.  Поговорим. Посмотрим, что за жук этот твой жених, и чтоб из дома до воскресенья ни ногой, только на работу. И никаких гулянок! Не выполнишь - в милицию на твоего заявим, и будут уже его охранять.
- Как же я скажу ему, если я дома буду сидеть?
- Записку напишешь, а Толя передаст.
Толя тоже проснулся и сидел, укрывшись одеялом, пытаясь понять происходящее.
- Ты знаешь его?
- Да, пап, знаю. Я уже несколько раз записки ему передавал, Он на КПП постоянно дежурит, где машины пропускают.
- Вот, Лен, все знают, а мы с тобой в стороне, вроде и не родные. Не удивлюсь, если и Зина знает его. 
- Знает. Он меня с ней конфетами угощал, - и Толя завалился в постель, с головой накрывшись одеялом, боясь, что гроза перекинется на него.

В воскресный день в комнате царило непривычное молчание. Каждый из членов семьи по своему мысленно готовился к встрече гостя.
Зина не понимала, что происходит, но поняла, что лучше будет ни кого не дёргать с просьбами, и  присоединившись к общему молчанию села за стол лепить из пластилина куклу.
Толя строгал из обрезка доски пистолет и мечтал, что если Шура выйдет замуж за Фёдора, то он попросит у него  настоящую кобуру, - «Вот было бы здорово, если бы он ещё и военный ремень бы дал».

К назначенному времени Елена накрыла на стол. Поставила скромную закуску и бутылку портвейна.
- Мам, каждому маленькую тарелочку поставь, - попросила Нина, - Что мы нищие. Те, что с цветочками, а вместо стаканов я попрошу у соседки  рюмки. Я знаю, у неё есть.
Захар смотрел на экран выключенного телевизора, о чём-то думая.
Шура сидела на диване, обхватив себя руками, чтобы сдержать дрожь от волнения и ожидания предстоящего разговора: - «А, вдруг он откажется и согласится с родителями подождать пару лет. Забудет меня, и останусь я  одна одинёшенька».

В дверь постучали. Шура вскочила, почти  подбежала к двери и, не спрашивая, открыла,
- Входи, - и протянула руку вошедшему парню в военной форме с пагонами старшего сержанта. Из под фуражки выбился чуб густых тёмных волос.
- Здесь живёт Александра Захаровна.
- Здесь, здесь. Входи.
- Тогда примите, Александра Захаровна, - и Фёдор достал из-за спины большой букет георгинов. Шура, смутившись, уткнулась в цветы носом.
«Небось, опять какую-нибудь клумбу в лагере оборвал», - подумала Нина и демонстративно, с пренебрежением взглянув на Фёдора, вышла из комнаты.
Захар подошёл к Фёдору и протянул ему руку для рукопожатия,
- Будем знакомы. Я, как понимаешь, отец, Захар Петрович, а это моя жена, Елена Дмитриевна. Ну, а, ты, смекаю я, - Фёдор.
Захар положил руку на плечо Фёдору,
 - Ну, что сержант, для знакомства и начала разговора предлагаю опрокинуть по рюмочке. Прошу к столу. Вы тоже идите-ка, погуляйте, - скомандовал он детям, - Засиделись что-то сегодня дома.
- Можно я останусь?
- Иди, иди, Толь, рано тебе взрослые разговоры слушать.
Елена налила в рюмки себе и Шуре вина и хотела налить Фёдору.
 - Погодь, - Захар нагнулся и достал из-под стола припасённую бутылку водки, - Это вам бабам вино пить, а нам лучше кое-что покрепче.
Захар оббил ножом сургуч, сковырнул большим пальцем бумажную пробку и наполнил рюмки.
- Я не пью, тем более мне на службу, скоро в караул.
- Что не пьёшь, с одной стороны хорошо, а с другой - трудно вести беседу… Ты не пей, а я выпью.
Захар выпил , но закусывать не стал, лишь понюхал кусочек чёрного хлеба, 
- Ну, рассказывай, солдат, с каких краёв призвался, из далека? 
- Из далека, из Киргизии. 
-  Так ты что - киргиз?
- Нет, я украинец, Михайленко моя фамилия. Там у нас свой дом на берегу озера Иссыкуль. Нас туда сослали, когда ещё был жив отец. Раскулачили и сослали. Мама рассказывала, что мы богато жили, но я этого не помню, мал был.
- Хохол. Ты не обижайся, у меня не очень хорошие воспоминания об украинцах. Сразу после госпиталя поехал я в Хмельницкую область, ещё война не закончилась, так еле ноги от тудова унёс. Не обижайся.
- Что обижаться. Я можно сказать и не хохол-то. Язык не знаю. Родился под Херсоном, а там все перемешались, и русские живут, и украинцы, так что я больше русский, чем хохол.
- Можно сказать, познакомились. Налей, Лен, ещё по рюмочке. Ну, так с чем к нам пришёл Фёдор Михайленко? Как по отчеству?
- Романович.
- Ну, так, что скажешь Фёдор Романович?
- Я пришёл, чтобы попросить руки вашей дочери Шуры.
- Руки, это значит взять её в жёны. Я правильно понимаю? А, знаешь ли ты, сколько моей дочери годков, а?
- Да, я понимаю, думаете, соблазнил ребёнка  и оправдаться пришёл, но я не знал что ей только шестнадцать. Она мне сказала, что вот-вот ей исполнится восемнадцать, да и выглядит она вполне взрослой, работает. У меня никаких подозрений не было на этот счёт. Мамаша, Папаша, вы не сомневайтесь, я её люблю, беречь буду, на руках готов носить. Через месяц демобилизуюсь и поеду домой, разрешите Шуре поехать со мной. Вы не переживайте, пройдёт время и мы оформим брак, как положено. Разрешите, очень прошу вас. И потом, дочь вам, наверное, не сказала, что у нас будет ребёнок, а каково ребёнку жить без отца.
- Пап, мам, разрешите уехать. Там такие места красивые. Федя мне многое рассказывал.
- Цыц! Твоё дело сидеть, слушать и ждать какое наше с матерью будет решение, а не встревать в разговор, - осадил Захар Шуру.
- Что скажешь, Лен?
- 0й, да, что сказать? Пусть едет, раз такое дело, куда тут денешься.
- Ладно, можно сказать решили, но только обязательно сыграем свадьбу, да такую, чтобы все видели, что дочка наша замуж вышла, а не просто так с хахалем уехала.
- Мы с Шурой даже будем очень рады, если свадьбу справим. Да, Шур?
- Конечно, только никому не говорите насчет… Ну, насчёт того, что я в положении. Стыдно об этом говорить и слушать.

Через месяц Фёдор демобилизовался, и сразу же сыграли свадьбу.

Сборы были недолгими и через несколько дней молодые уехали в Киргизию, на место жительства семьи жениха.


      Прошло полгода.
Из Киргизии регулярно приходили письма, написанные красивым подчерком. Сергеевы сразу определили: - «Письма писал Фёдор», - но это их нисколько не смутило, - «Зато не нужно разбирать неразборчивую писанину Шуры».
По письмам у молодых всё было хорошо. Обустроились и даже купили в рассрочку небольшую недорогую хату на берегу озера. Фёдор окончил курсы шоферов и работает водителем грузовика. Обзавелись небольшим хозяйством: купили кур и овец.

Захар и Елена были довольны, что всё так получилось,
- Выходит по всему повезло Шуре с мужем, а мы с тобой сомневались и зря переживали.
- Хорошо, что так. И работа у Фёдора хорошая. Без копейки не останется.

И вот, как снег на голову, – открытка,   которая потрясла Сергеевых. Написал сосед Шуры. Он вкратце изложил, что Фёдор издевается над Шурой, что превратил её в рабыню. Стал выпивать и приходя домой пьяный даже избивает её. Что попытки усмирить его ни к чему не привели. В конце текста было написано: «Если вам дорога ваша дочь приезжайте и заберите её, иначе вы её потеряете».
Открытка была прочитана несколько раз. Никак не увязывалось то, о чём было написано в письмах, с тем, что сообщалось в этой открытке.
- Послушай, Захар, почему Шура сама не напишет? Почему мы не получали от неё ни одного письма?
- Почему? Почему? Фёдор не позволяет или перехватывает её письма.
- Странно как-то.
- Ничего странного, - заключила Нина, - Я её предупреждала - не послушалась меня.
- Хохол он и есть хохол. Надо, Лен, что-то делать.
- Я считаю, надо ехать и на месте разобраться.
- Ехать… Легко, Лен, сказать ехать, а работа, а расходы, это не ближний свет. Конечно, так это оставлять нельзя. Надо подумать…
- А, если написать письмо и пригласить их погостить, что, мол, соскучились, хочется повидаться. 
- Захар, Нина верно говорит, почему не попробовать. Ну, а, не выйдет, тогда уж думать о поездке. Взять отпуска, деньжат занять. Если ехать, то лучше нам с тобой, вдвоём.
- Да, ты права. Написать, а в письме указать, что мы берём все расходы на себя. Ну, там, оплатим билеты сюда и обратно. Ещё что-нибудь, например, приготовили для них хорошие подарки. Хохлы жадные.  Фёдор обязательно на это клюнет.
Так и решили.
 Письмо было отправлено и оставалось только ждать.

Прошла пара недель. Наступил праздничный день «Первомая». Сергеевы всей семьёй собрались утром у телевизора посмотреть праздничную демонстрацию.

Дверь открылась, и вошла Шура, в жёлтом в цветочках штапельном платье,  пополневшая с большим животом, который говорил: недалеки роды.
Всего полгода - и той весёлой жизнерадостной девушки уже не было. Чувствовалось, что эти месяцы для неё были не простыми.
Она обняла мать и заплакала, повторяя сквозь слёзы, 
- Дура я была, вас не послушалась. Какая же я дура. Правильно папка говорил, что настоящей жизни не знала. Дура и есть.  Теперь уж того, что было, не вернёшь.
- Вернём. Мы всё знаем, всё, - Захар открыл ящик комода и протянул Шуре открытку.
- Да, это сосед написал. Я у них иногда пряталась, когда от Фёдора, от пьяного, убегала. Хорошие люди, русские. Там в посёлки русских мало, в основном киргизы и казахи живут.
- Вот и молодец, что приехала, - Елена ласково погладила Шуру по голове. - Как обмануть-то тебе его удалось, удивляюсь, чёрта хитрого. А, в письмах так всё расписывал, так расписывал, что прямо райская жизнь у тебя с ним. Всё, больше тебя никуда не отпустим. Туда, назад к нему, тебе возврата нет, а он пусть локти кусает. Телеграмму дадим, что боле с ним не знаешься, и жить будешь с родителями.
- Да он счас придёт. Пошёл в магазин, что-нибудь купить к столу. Разве бы я смогла одна уехать. Посёлок «Рыбачий» маленький, скрытно трудно уехать. Его друзья собутыльники ему бы сразу доложили, и до станции не успела бы добраться, как догнал бы, у него же машина. Да, и трудно оттуда выбраться: до станции триста километров, автобус ходит раз в неделю, билеты надо покупать заранее. Купишь - сразу доложат Фёдору. Я попробовала, после этого столько натерпелась. Вы ему не говорите пока о том, что я останусь здесь. Мы всего на неделю, будет готовиться к отъезду, тогда и скажем о моём решении.

В коридоре послышались шаги, и в открытой двери показался Фёдор. В гражданской одежде он был другим совсем не похожим на того сержанта из гарнизона. В руках он держал два больших бумажных кулька, а из карманов брюк торчали две бутылки водки.

Вся следующая неделя прошла в походах по магазинам. Приезжими были запланированы всевозможные покупки из того, чего не приобрести   в посёлке «Рыбачий».
Фёдор вёл себя безупречно, вежлив с родителями, ласков и предупредителен с Шурой. «Расскажи кому о том, что происходило там, вдали от родных, никто не поверит, и заключат - наговоры», - определила для себя Нина, наблюдая такое поведение Фёдора.

В последний день пребывания в гостях Фёдор принёс два больших чемодана и начал упаковывать вещи.
- Я был на вокзале. Билеты на наш поезд Москва - Фрунзе имеются, их начнут продавать за три часа до отхода поезда.
- Я никуда не поеду, - Шура села рядом с Ниной на диван и прижалась к ней, опасаясь реакции Фёдора на её заявление.
- Как не поедешь?
- Так, не поеду и всё. Я боюсь там рожать в той помойке не похожей на больницу. Я остаюсь, а ты можешь ехать. Я напишу, когда рожу. Надумаешь приехать - приезжай.
Фёдор дождался, прихода с работы Захара и Елены и попытался через них повлиять на Шуру.
- Шура права, здесь и больница прекрасная и врачи опытные, не сравнить с теми, что у вас в Рыбачьем. Ты, Федя, не переживай, мы с Захаром на больший срок разлучались и не один раз, а вот живём уж сколько лет вместе душа в душу. Захар, ты что молчишь?
- Что на это скажешь? Правильное решение.
Фёдор снял с табурета чемодан и сел на него. Он сидел, не находя слов. Было видно, что он не ожидал такого поворота событий.
Наступила тишина, такая, про которую в народе говорят: «Милиционер родился». Ни кто не решался её нарушить.
Фёдор опустил голову, и чуб его тёмных густых волос закрыл пол-лица. Плечи его начали вздрагивать и все поняли, что он рыдает.
Когда Фёдор прослезился, Нина заключила, - «Ну, и артист, ну, и притворщик. Шура словно слепая, его же с «первого полёта» видно».


- Фёдор, прекрати, хватит, Ты мужик или кто? -  Захар потряс его за плечо.
- Шур, может быть, передумаешь и всё-таки поедешь  со мной.
Шура промолчала.
- Тогда, я тоже остаюсь. У меня профессия, смогу устроиться и здесь. Завтра, конечно, уеду. С работы уволюсь, деньги получу, закажу контейнер для вещей, продам овец и кур и вернусь. Неплохо было бы, если бы вы помогли с комнатой, здесь в ВСО. Шура ты одобряешь моё решение.
- Делай, как знаешь.

Шёл день за днём, но Фёдора все не было. Шуру одолевало двоякое чувство, с одной стороны она вроде бы была и рада, если Фёдор оставит её в покое, с другой - из-за возникшего чувства жалости к нему  и воспоминаний о прожитых с ним днях тлелась надежда, что он переменится. Иногда второе вытесняло первое.

Прошло два месяца, и Фёдор приехал.
« Явился не запылился»,  - в очередной раз охарактеризовала его Нина.
Он обнял Шуру и поцеловал. Она почувствовала, всплывшее откуда-то из глубины души желание той близости, которую она испытывала с ним раньше.

Молодая одинокая женщина - соседка Сергеевых по коридору, согласилась за небольшую плату приютить Фёдора и Шуру на некоторое время у себя в комнате.

Через несколько дней Нина посекретничала с матерью и рассказала, что видела, как соседка сверкает перед Федей голыми ляжками и чуть ли ни наружу выпячивает полную грудь.
Елена рассказала об этом Захару.

Захар пошёл на приём к Пушину и рассказав ему о сложившейся ситуации в семье попросил устроить зятя на работу.
- Могу взять его водителем. Прикажу, чтобы выделили ему самосвал - «газончик», и отправлю его на строительство гидросооружений в Рузский район. Пока только так. Там для него найдётся койка в общежитии, а Шура до родов пока поживёт у вас. Я думаю это возможный вариант. Родится ребёнок, распишутся, тогда, может быть, даже выделим не комнату, а квартиру. Ничего страшного, поживут какое-то время раздельно. Захочет зять повидаться с женой -  будет навещать в выходной день. В её положении даже полезно пожить до родов без мужа. Скажи  зятю пусть приходит завтра часикам к десяти. Ты, Захар, будет желание, заходи в любое время, не обязательно записываться на приём, - Пушин протянул Захару руку, - Заходи, будет свободное время, поболтаем, войну вспомним. Только когда оно будет свободное-то время.

Через неделю, после того, как Фёдор оформился водителем и начал работать, Шура родила мальчика. Фёдор приехал её встречать из роддома на такси с коробкой конфет и с большим букетом.
Как назвать мальчика, решали не долго. Шура хотела назвать Серёжей, но Фёдор настоял, чтобы назвать Александром,
- В честь тебя, Шур. И звучит красиво: Михайленко Александр Фёдорович.

Ночевать у Сергеевых Фёдор не стал, да и Елена попросила об этом,
- У Шуры сейчас с грудным ребёнком и без тебя хватит забот.

Через две недели Фёдор и Шура оформили в ЗАГС рождение ребёнка. В свидетельстве о рождении в графе имя ребёнка было вписано: Михайленко Александр Фёдорович; в графе мать - Михайленко  Александра Захаровна, а в графе отец  - Фёдор Романович Михайленко.
Заведующая ЗАГС согласилась на это , когда родители тут же при ней подали заявление о регистрации брака.

Когда ребёнку исполнилось три месяца, Фёдору выделили от автобазы жилую площадь из двух смежных комнат в бараке в посёлке «Колоч». Туда и перебралась Шура с ребёнком.


Только-только Захар и Елена «разрулили» трудности и заботы, связанные с Шурой, как сюрприз преподнесла старшая дочь.  Нина опоздала к ужину, к тому же заявилась с соседским парнем, и с порога объявила,
- Я выхожу замуж за Костю. Мы любим друг друга. Его через месяц забирают на службу в армию, и мы решили до этого расписаться.
- А, что подождать и расписаться после того, как отслужит, нельзя? Заодно проверите свои чувства.
- Отец прав. Я тоже считаю, что вы совершите глупость. За три года может многое произойти. Вы уверены, что сохраните свои отношения?  - и Елена обратилась к «кандидату в женихи»:
- Константин,  что ты молчишь?
- Я так решил, потому что боюсь потерять Нину.  Поэтому вот, мы…
- Если вы ждёте нашего согласия, то мы с отцом – против этого, - категорически заявила Елена.
- Шуре вы пошли навстречу, даже когда ей было только шестнадцать, а мне боитесь позволить,  только и всего-то, бумажку о замужестве получить. Мы с Костей решили, и менять своё решение не будем. Я работаю и могу себя прокормить, если что-то не заладится с вами. Костя, ну, что ты молчишь? И ещё вот что. Сколько мне будет, когда Костя вернётся, уже старухой буду и поэтому не хочу в вековухах остаться.
- Дядя Захар, тётя Лен, вы во мне не сомневайтесь, мне кроме Нины никто не нужен, всё от неё зависит.
- У нас и денег-то нет, чтобы свадьбу сыграть… - смягчилась Елена.
- Тётя Лен, у меня есть кое-какие накопления,  да и мама поможет.
- Перебьёмся, Лен, у меня работка небольшая подвернулась, тоже прибавка будет. Займём, если не хватит. Нам с тобой, Лен, не привыкать, в долгах жить.

После свадьбы молодые провели в объятьях всего одну ночь, а уже рано утром Костю проводили  на призывной пункт.

В отсутствии мужа Нина все усилия направила на обучение. Самостоятельно подготовилась и поступила в технологический техникум. Отдавать родителям мизерную стипендию было стыдно, и она стала подрабатывать шитьём вместе с Зоей Волковой, которая принимала её, и как дочь, и как подругу. Впоследствии перешла на вечернее обучение и устроилась работать на железнодорожную товарную станцию.



                Глава тридцать седьмая
                Ордер


Строительные работы на водопроводной станции закончились, и было принято решение ликвидировать лагерь и посёлок ВСО.
Жителей расселили по ведомственным многоквартирным домам: кого в Лианозово, кого на станцию Суково, что по Киевской железной дороге, а Сергеевым, конечно ни без помощи Пушина, предоставили двухкомнатную квартиру в пятиэтажке на окраине Москвы у деревни Мазилово.

Для погрузки, разгрузки и вноса вещей в новую квартиру Захар скооперировался со своими будущими соседями по лестничной площадке.
Кроме этого взялся помочь водитель грузовика, выделенного автобазой строительного управления  для переезда.

Имущество, которые накопились у Сергеевых за последние годы, еле уместилось в кузове грузовика «ЗИЛ». Забрали всё: мебель, сделанную руками Захара  (круглый стол, мягкий диван с откидными валиками по бокам, шкаф, буфет, комод, две деревянные кровати, кухонный стол, тумбочку, полку и пять табуретов); постельные принадлежности ( две перины, шесть подушек, три одеяла, простыни и наволочки); телевизор; посуду; одежду; швейную машинку и кучу других мелких вещей, включая керосинку и фикус.

Елена с детьми ехала на новое место жительства своим ходом. В руках был  большой фанерный чемодан, заполненный кружевами, вышивками, документами, фотографиями и хрупкими бьющимися  вещицами.
Нина несла чемодан поменьше: с учебниками, конспектами, парфюмерией, косынками и шарфиками.
У Толи в ранце за спиной были учебники, тетради и письменные принадлежности. Через плечо висела армейская сумка, в которой лежали любимые его вещи: настоящая армейская кобура; деревянный пистолет, стреляющий горохом, сделанный собственными руками; перочинный нож; электрический фонарик; увеличительное стекло; собранные им куски киноплёнки с кадрами из фильмов; пачку фантиков от конфет; наклейки со спичечных коробков и открытки. В руке держал построенную им самим модель парусника.
 Зины в одной руке несла портфель с книгами и тетрадями, в другой -  «авоську» с игрушками. 

Им повезло. Только они вышли на шоссе, ведущее  в сторону посёлка Северный, откуда ходил автобус до Белорусского вокзала, их увидел водитель грузовичка строительного фургона и прокричал через окно,
- Эй, мученики, хотите, подвезу, дорого не возьму?!
- Нам бы до автобуса. 
- Это вам в пятёрочку обойдётся.
- Пять рублей? Мы уж сами как-нибудь.
- Да, это я по-старому. Полтинник всего. Загружайтесь. А, вообще-то, куда направляетесь?
- В Москву.
- И куда там?
- Ну, закудыкал, - вставила свое слово Нина.
- Это ты права девка, я тоже верю в приметы.
- Девки в деревне, а мы москвичи.
- Какие ж вы москвичи, если только сейчас в Москву едите?
- Может паспорт показать с московской пропиской.
- А, всё ж, в Москве-то куда?
Нина три раза сплюнула, приговаривая,
- Тьфу на тебя, тьфу на тебя, тьфу на тебя.
- Ах, да. Так в какое место переезжаете, девушка?
- Мам, в какое?
- Рядом со станцией Кунцево, недалеко от деревни Мазилово.
- А, говоришь, красавица, что не деревенские, а в деревню едете.
- Счас деревня, а завтра Москва.
- Знакомое место, если туда едем, то точно пятёрочка, но уже новыми.
Елена согласилась.

Когда приехали на место, то без труда нашли нужный адрес. Первый же проходящий мимо строитель указал на нужную пятиэтажку,
- Вон видите рядом с трубой. Это единственный дом, который заселяют.

Перед подъездом тротуар был заставлен мебелью, но разгрузка машины ещё продолжалась.
Захар протянул Елене ключи,
- Иди открывай, пятьдесят вторая квартира.

Водитель помог поднять чемоданы на третий этаж . Ему явно приглянулась Нина,
- Девушка, - произнёс он подчёркнуто делая акцент на слове девушка, - Вашей маме зять не нужен?
- Опоздал, парень, у меня уже есть зять, а с двумя - хлопотно, - Елена отсчитала шесть рублей, -  Спасибо. Дай бог тебе здоровья и хорошую жену.

Когда вошли в квартиру, обомлели от той красоты, которая открылась перед ними. После комнаты в бараке им казалось, что они попали в сказку. Светлые с большими окнами комнаты, стены которых оклеены цветастыми обоями, а пол покрыт малиновым линолеумом. Не меньшее впечатление произвела кухня, с покрашенными в светло-голубой  цвет стенами, с кухонной плиты и мойкой.
- Мечта хозяйки, - Елена сначала заглянула в духовку газовой плиты, затем повернула кран мойки.
Зажурчала вода.
-  Просто не верится, что всё это для нас.
- Вот это да. Идите сюда, - Толя стоял на пороге ванной комнаты.
Покрытые кафельной плиткой стены и полы, сверкающая белизной ванна с душем, фарфоровая раковина умывальника и сверкающий белизной унитаз поразили новосёлов. Особое впечатление произвели никелированные краны.
- Никогда не думала, что мы будем так жить. Теперь закупаюсь. Чур, я первая, - объявила Нина. 
Заглянули в кладовую.
С осторожностью по очереди выходили на балкон, боясь близко подходить к перилам из-за такой непривычной для них высоты.

Новый жилой квартал Москвы, где располагалась квартира Сергеевых, состоял из нескольких построенных и нескольких строящихся пятиэтажных крупнопанельных домов. Рядом с их  домом стояла котельная с большой кирпичной трубой, на которой кирпичом было выложено:  1961.

Работы вокруг кипели, кроме жилых домов  строили школу, поликлинику, магазины и детский сад.
Дворы сданных в эксплуатацию домов  заасфальтировали, но проезды и дороги были разбиты снующей туда-сюда строительной техникой и покрылись грязными лужами, поэтому основной обувью жителей квартала стали резиновые сапоги.

Расставив мебель и разложив вещи по своим местам, стали обживать новое место жительства, повесили занавески на окна, ввернули лампочки в висящие в комнатах патроны, повесили полку для посуды на кухне и зеркало в ванной комнате.
Уже на следующий день всё было готово к приёму гостей, так как Захар с Еленой решили не затягивать и справить новоселье в ближайшее воскресенье.
Ещё  один день ушёл на закупку спиртного и закусок.

Застолье было скромное, без дорогих деликатесов и вин.
Большинство гостей составляли соседи по лестничной площадке. Приехали: Мария, сестра Елены, и Зоя Волкова. Пригласили домоуправа, всё ж начальство, какое-никакое. 

Гости разошлись. Нина уехала с Волковой по своим швейным делам, Толя с Зиной пошли знакомиться с окрестностями. 

Захар и Елена сели рядом на диван немного утомлённые суетой праздника.
- Ну, всё, Лен, начинаем новую жизнь. Помнишь, я тебе говорил, что будешь жить, как барыня. Вот, пожалуйста, все тебе условия и даже в уборную бегать по морозу не надо. Только жить да жить. Даже не верится.
- А, я, зная тебя, всегда была уверена, что так и будет. Да, разве б я поехала за сто вёрст выручать тебя из плена, если бы ты был другой. Поехала потому что верила в тебя и в твоё ко мне отношение и  видела твою заботу о детях. Я знала и ждала, что наступит это время, только не говорила тебе.
- Дай бог чтобы не было больше, того что мы с тобой пережили. Как говорится, так бы всегда жить да добра наживать. Кстати о добре, мне повысили разряд и существенно прибавили зарплату, а тебе Пушин подыскал должность старшего оператора растворного узла на Рублёвской водопроводной станции, это недалеко от сюда. В понедельник поезжай в контору на Прфсоюзную оформляйся.
- Ой, Захар, даже не знаю смогу ли я, тем более быть старшим. Мне же такая работа совсем незнакома, сомневаюсь я.
- Не переживай, Пушин сказал, начальник узла научит и покажет, что и как делать, и если что - подскажет.
-Да, хорошо всё устраивается. Надолго ли всё это? Лишь бы войны не было. Как вспомню…
- Что тебе, Лен, сказать, в нашей стране не угадаешь, что может быть завтра. Вот, пожалуйста, придумали наши правители построить теперь за двадцать лет коммунизм. Нет спокоя людям. Главное обещают, что всем всё будет бесплатно по потребностям, а трудиться каждый может по своему умению и желанию.
- Да слышала я, по радио без конца об этом твердят. Только я скажу, никогда этого не будет. Они что народ наш не знают? Да за три дня всё расхватают, и ничего в магазинах не останется, и на работу не загонят, если по желанию. Где таких людей найти, что б при коммунизме жили?
- Наше дело, Лен, подчинённое, социализм построили, и коммунизм будем строить, а что получится то и получится, лишь бы здоровье было.
Они замолчали и сидели так, разглядывая цветы на обоях, и размышляли, как оно будет дальше, прижавшись, как когда-то впервые в юности, чувствуя, тепло друг друга, умиротворённые и счастливые.


                *  *  *

               
                Эпилог

Захар и Елена прожили вместе  ещё двадцать лет, без семейных трагедий, без смертей и без особых семейных драм. Вырастили и отправили в жизненный путь детей: женили Толю, выдали замуж Зину.

Выйдя, на пенсию купили на родине в деревне Федуркино избу с усадьбой.
Завели хозяйство: козу, двух поросят, кроликов, курей, собаку.
Выращивали в огороде овощи и сажали картофель.
Каждый год, когда резали свиней, одну делили на четверых детей.
Захар завёл пчёл.

Они словно вернулись в молодые годы и были счастливы этим.

Директор совхоза, образованного на месте  нескольких колхозов, часто приходил к Захару за советом,  что где сеять и какую культуру, о времени сева и о других сельскохозяйственных хитростях.
Жители деревень встретили их с радушием, и часто, то один, то другой, приходили поболтать, вспомнить молодость и прошлое лихолетье.
Елена наладила своё производство, и поэтому за рюмочкой  беседы продолжались до позднего вечера.

Так в любимых хлопотах и трудах они прожили в деревне до того самого времени, когда Захар заболел.
Тяжёлая неизлечимая болезнь сломила его.
Перед самой смертью, заметив слёзы на глазах Елены, сказал, чтобы не переживала, что он  всё подготовит ТАМ  для неё, что шестьдесят семь лет не так уж мало для мужчины, что он отправляется ТУДА со спокойной душой, с воспоминаниями о тех светлых днях, которые были у них.
Когда Елена сказала, что она тоже со своими болезнями долго не протянет и думает, если ТАМ что-то есть, то они скоро встретятся.
После этих слов Елены, Захар попросил у неё колоду карт и предложил ей погадать, не только, мол, она умеет это делать. Он вытащил из колоды несколько карт и заявил, что она после его смерти проживёт двадцать пять лет, что доживёт не до коммунизма, а совсем до другого времени, лучше оно будет или хуже он сказать не может.

Елена тихо скончалась во сне, не дожив до указанного Захаром срока три год. К этому времени у неё было шестеро внуков и восемь правнуков.
Её похоронили рядом с Захаром, и их могила всегда остаётся  прибранной и благоустроенной.