Полная версия https://vk.com/club87908871
Керк Монро «Перо фламинго» (Kirk Munroe «The Flamingo Feather»)
Kirk Munroe (1850 – 1930)
Чарльз Керк Монро (он исключил «Чарльз» из своего имени примерно в 1883 году) родился 15 сентября 1850 года, в бревенчатой хижине недалеко от Прейр-дю-Шьен, штат Висконсин, в семье миссионеров Чарльза и Сьюзан (Холл) Монро.
Проведя там несколько лет, семья переехала в Кембридж, штат Массачусетс, где он ходил в школу, пока ему не исполнилось 16 лет, и впервые проявилась страсть к путешествиям. Для начала, он подписал контракт с исследовательской группой, работавшей на диком юго-западе Соединенных Штатов, и столкнулся с такими знаменитостями, как генерал Кастер и Кит Карсон.
Вернувшись на северо-восток в 1876 году, он устроился на работу в газету «New York Sun», с обзорами о путешествиях и отдыхе на природе, а три года спустя стал первым редактором журнала «Harper's Young People Magazine», где проработал до 1881 года, когда совершил свою первую поездку во Флориду.
Это не было простым путешествием. Он приехал туда, чтобы навестить свою сестру, которая вышла замуж за младшего сына писательницы Гарриет Бичер-Стоу (автора знаменитой «Хижины дяди Тома»).
Флорида - это была любовь с первого взгляда: в дикую природу, залитые водой пространства, в ее историю и местных жителей. Он привез 14-футовое парусное каноэ и самостоятельно исследовал Флориду от побережья до побережья, а в 1886 году привез туда и свою семью (в 1883 году он женился на Мэри Барр, дочери британской писательницы и учительницы Амелии Э. Барр), чтобы поселиться в Coconut Grovе (Кокосовая Роща), недалеко от Майами.
Семь из десятков написанных им романов были созданы именно во Флориде.
Первыой книгой (изданной в 1886 году), с красивой обложкой, которая просто кричала о Флориде, была «Wakulla» - рассказ о 16-летнем Марке, который переезжает со своей семьей из штата Мэн в северо-восточную часть Флориды и переживает всевозможные приключения, от карстовых ям до аллигаторов и хитрых деревенских парней.
Сюжета в этой книге не слишком много, но много образов и действий, основанных на личном опыте Монро, чтобы привлечь внимание людей, которые сами никогда ничего подобного не испытывали.
В 1887 году вышла вторая книга о Флориде, «Перо фламинго», основанная на реальном событии - возведениии французами в 1564 году форта Кэролин (на территории нынешнего округа Дюваль), и в которой по крайней мере была одна историческая личность - исследователь из гугенотов Рене Гулен де Лодоньер.
Монро создает образ 16-летнего сына французского дворянина, который сопровождает де Лодоньера, переживает всевозможные приключения в новой колонии, а после того как его захватывают в плен испанцы, какое-то время живет с племенем тимуква, после чего следует его возвращение во Францию.
Подобное сочетание исторических фактов и устных преданий местных индейцев также можно найти в третьей книге Монро, увидевшей свет в 1902 году, и это была книга о знаменитой Войне Семинолов, по названию «Через болота и поляны, или рассказ о семинольской войне».
К этому времени Монро уже долгое время жил во Флориде и внимательно изучал историю, предоставляемую обеими сторонами конфликта, а не только одними победителями. Он лично знал выживших индейцев, которые сражались на той войне, хорошо знал о проблемах, с которыми сталкивалось их племя для того чтобы чтобы выжить как в культурном, так и в личностном плане; он являлся ихним другом, и откровенным борцом за их благополучие.
Проще говоря, это было далеко не лестное отношение к участию Америки в той войне. Это была точная и сочувственная история, рассказанная словами проигравшей стороны.
Монро прекратил публиковаться в 1905 году. Он стал известным членом Флоридского «общества Одюбона», помог основать то, что сегодня называется 2Школой Рэнсома Эверглейдс», а единственный теннисный парк города Майами в Коконат-Гроув носит название Kirk Munroe Park.
Он не был отшельником. Он по-прежнему рассказывал истории всем, кто собирался в его доме в Коконат-Гроув, вплоть до своей смерти 16 июня 1930 года. Возможно, что на него подействовали все те изменения, которые произошли во Флориде: железные дороги, туристы и прочий прогресс нахлынувшей цивилизации. Возможно, у него просто пропала тяга к писательству о приключениях на границе... Какой бы ни была причина, но он только рассказывал истории о былых временах. Больше он не писал.
ГЛАВА I
Ренэ де Во
Однажды, одним унылым зимним днем, в начале 1564 года, юный Ренэ де Во (R;n; de Veaux), которому только что исполнилось шестнадцать лет, покинул милый старинный замок, где он провел свое счастливое и беззаботное детство, и отправился в Париж. Менее чем за месяц до того, его благородный отец и его нежная мать были отняты у него страшной лихорадкой, охватившей всю страну, и Ренэ, их единственный ребенок, остался без каких-либо близких родственников в этом мире, кроме его единственного дяди, шевалье Ренэ де Лодоньера, в честь которого он и получил свое имя. В те времена неспешных путешествий одинокому юноше показалось бесконечным то время, за которое посыльный, отправившийся в Париж с письмом, сообщавшим дяде о его печальном положении, смог наконец вернуться обратно с ответом. Наконец, получив долгожданное любезное послание, в котором ему предлагалось немедленно отправляться в Париж и стать сыном своего столь же одинокого дяди, Ренэ обрадовался, и не теряя времени начал собираться в путь.
Он путешествовал как юный принц, верхом на резвом коне, а за ним следовал отряд слуг и вооруженных и всадников, чтобы защитить его от грабителей и других опасностей на дороге. За ним ехал старый Франсуа, бывший камердинер его отца, а теперь единственный друг и защитник. Крупные слезы скатывались по щекам мальчика, когда он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на свой дом, но поскольку тот был закрыт от обзора окружающими его деревьями парка, то он решительно отмахнулся и, повернувшись к своему спутнику, сказал:
-- Ты видел мои слезы в последний раз, Франсуа! С ними ушло и мое детство, ибо отныне я буду мужчиной, а они не умеют плакать.
-- Хорошо сказано, мой молодой господин -- ответил старый слуга, очень довольный смелыми словами парня. -- Ты уже вступаешь в зрелый возраст, а твой дядя Лодоньер скоро превратит тебя в настоящего мужчину, если рассказы, которые доходят до нас о его доблестных подвигах, верны и ничто не сможет их опровергнуть!
— Расскажите мне о нем побольше, Франсуа, потому что, хоть он и мой единственный дядя, я мало что знаю о нем и его делах. Какого они характера?
-- Что ж, он отличный мореплаватель, и прошло немногим больше года с тех пор, как он вернулся из Нового Света, куда он плавал в компании с его превосходительством адмиралом Жаном Рибо. Он рассказывает странные рассказы о тех чудесных землях за морем, и ходят слухи, что он вскоре снова отправится туда с отдельным отрядом, который создаст там святилище для нашей благословенной протестантской веры.
Это очень возбудило интерес мальчика, и он засыпал старого слугу вопросами о своем дяде и Новом Свете. Франсуа отвечал на них, насколько это было в его силах, и даже широко использовал свое воображение, чтобы помочь своим блестящим описаниям тех далеких земель, о которых люди того времени имели весьма смутное представление.
Подобными разговорами они развлекались большую часть утомительного путешествия, которое заняло неделю. Наконец они прибыли в Париж и спешились перед скромным жилищем, недалеко от королевского дворца, в котором обитал дядя Лодоньер.
Увидев своего племянника, шевалье крепко обнял его, а затем, держа на расстоянии вытянутой руки, чтобы получше его рассмотреть, воскликнул:
-- По правде говоря, Ренэ, ты славный малый, а если твое сердце такое же верное и смелое, как обещает быть твое лицо, то думаю, что скоро сделаю из тебя такого славного мужчину, которым гордился бы даже твой благородный отец!
В тот вечер дядя и племянник долго и серьезно говорили о будущем последнего, и прежде чем они уснули, было окончательно решено, что, несмотря даже на свою молодость, он должен совершить одну из экспедиций, которую, как и рассказывал ранее Франсуа, Лодоньер как раз снаряжал для путешествия в Новый Свет.
Следующие три месяца были заняты напряженной подготовкой к длительному плаванью, сопровождавшейся время от времени досадными задержками и тяжкими разочарованиями. И все это юному Ренэ де Во пришлось мужественно перенести. С каждым днем он становился все более полезным своему дяде, который доверял ему множество важных поручений и который, каким бы суровым старым солдатом он ни был, научился за это время любить мальчика так, как если бы он был его собственным сыном.
Наконец все было готово. Запасы и военное снаряжение были погружены на борт трех кораблей, составлявших маленькую флотилию, последний из будущих колонистов поднялся на борт, и Лодоньер простился со своим королем и адмиралом Жаном Рибо, который должен был последовать вслед за ним через несколько месяцев, с еще большим отрядом. Ясным майским утром дядя и племянник добрались до маленького портового городка, на пристани которого стояли их корабли, поспешили подняться на борт и воспользоваться попутным ветром, который обещал им удачное начало их долгого и опасного путешествия.
Жан Рибо
Лодоньер ступил на палубу своего флагманского корабля, где широкий стяг развевался по ветру на грот-мачте, а лилия Франции гордо реяла на бизани, и под грохот пушек и громкие возгласы толпы, собравшейся на набережной пожелать им счастливого пути, корабли двинулись в путь, медленно спускаясь по гавани на встречу к необъятному океану и Новому Свету, который лежал за его пределами.
Много недель они плыли все дальше на запад, не видя вокруг ни одного корабля, кроме своих собственных, и с каждым днем все больше уставали от бескрайних просторов океана и неба. Поэтому неудивительно, что когда утром 22 июня на флагманском корабле раздался крик «Земля, хо!», каждый живой на судне с радостными восклицаниями выбежал на палубу, чтобы своими глазами увидеть благословенную землю. Крик, доставивший им такое удовольствие, донесся с верхушки мачты, и прошло некоторое время, прежде чем те, кто собрался на палубе, смогли разглядеть бледное голубое облако, низко висевшее на западе, которое, как говорили, и было той самой землей. В тишине было слышно, как один человек, известный как Симон Оружейник, бормотал, что это может быть суша, а может и нет; сам же он считал, что весь сухой мир утонул, как во времена Ноя, и что единственная земля, которую они когда-либо смогут найти, будет находиться не иначе, как на дне океана.
День клонился к вечеру, и когда легкий бриз подогнал корабли поближе к бледному облаку, всем стало ясно, что это вне всякого сомнения земля, потому что стали уже различимы некоторые пальмы и высокие сосны, а среди прочих звуков можно было расслышать слабый, но отчетливый, тяжелый и равномерный рокот прибоя.
Лодоньер, изображенный в 1846 году
К полудню корабли подошли настолько близко к побережью, насколько это было сочтено благоразумным, и впервые с тех пор, как они покинули берег Франции, их якоря были сброшены, а паруса убраны.
Они встали на якорь у входа в бухту, перед которой простиралась отмель, о которую бились волны с такой яростной силой, что казалось, кораблям здесь никак не пройти. Лодоньеру вдруг показалось, что он узнает бухту, входящую в широкую реку, на противоположном берегу которой располагалась индейская деревня под названием Селой (Seloy). Это место он посещал два года назад в компании адмирала Рибо, и он решил удостовериться в справедливости своего предположения; поэтому, попросив Ренэ сопровождать его, он сел в маленькую шлюпку и, приказав другой, полной солдат, следовать за ними, отдал команду плыть прямо к бурунам.
Как раз в тот момент, когда Ренэ подумал, что лодка вот-вот будет поглощена бушующими волнами, его дядя с большим мастерством направил ее в узкий проход, открывшийся прямо посреди них. После нескольких минут ожидания, в течение которых Ренэ едва осмеливался дышать, они вошли в спокойную воду, обогнули мыс и увидели перед собой деревню, которую искали. На пляже перед ним толпа почти обнаженных дикарей дико танцевала, размахивая луками и копьями.
Тем временем деревня, к которой сейчас приближались лодки, была приведена в состояние величайшего волнения появлением кораблей, которые были замечены еще на таком расстоянии, что их паруса напоминали лишь крылья белой морской чайки. При первой тревоге все воины были собраны на берегу, а женщины оставили свою работу на кукурузных полях и поспешили с детьми в безопасную лесную чащу. Однако, когда флот встал на якорь и индейцы смогли разобрать принадлежность ихних знамен, общая тревога сменилась радостью, ибо они научились любить французов, которые во время их предыдущего визита относились к ним с добротой, так же сильно, как и ненавидеть жестоких испанцев, чьи корабли также посещали это побережье. Затем женщин и детей позвали выйти из леса, воины смыли боевую раскраску со своих лиц, и начались приготовления к празднику.
Когда шлюпки приблизились, мужчины выбежали им навстречу, радостно танцуя и размахивая оружием, а когда они узнали Лодоньера, стоявшего на корме первой из них, они издали громкий приветственный крик, от которого лес зазвенел эхом. Когда благочестивый руководитель экспедиции ступил на берег, он взял Ренэ за руку, и оба, преклонив колени на песке, возблагодарили Того, кто до сих пор отводил от них все беды в их опасных странствиях. Хотя простодушные индейцы не могли понять, что говорил или делал Лодоньер, они так стремились выразить ему свое уважение и любовь, что тоже все преклонили колени, когда он сам это делал, и хранили глубокое молчание, пока он молился.
Когда Лодоньер поднялся на ноги, индейцы сразу обступили его с приветственными криками и жестами, но они с готовностью уступили ему дорогу, когда он, все еще держа Ренэ за руку, направился к хижине их вождя. Ему, как и его соплеменникам, не терпелось поприветствовать белых людей, но чувство собственного достоинства не позволяло ему поспешить вместе с ними на пляж.
Пока они шли, Ренэ с удивлением разглядывал раскачивающиеся пальмы с порхающими среди их листвы птицами с пышным оперением, хижины индейцев, крытые широкими пальмовыми листьями, блестящие и надутые рыбьи пузыри, которые мужчины носили в ушах, юбки женщин, сплетенные из волокон мха, но больше всего его удивило чучело большого оленя с рогами, насаженное на высокий шест. С гордо повернутой к восходящему солнцу головой, олень возвышался посреди деревни.
Он также, в свою очередь, стал объектом удивления и интереса индейцев; ибо, хотя они и были знакомы с внешностью бородатых белых людей, они никогда прежде не видели белого мальчика, и Ренэ был первым подростком, который ступил на эту землю. Индейцы искренне верили, что все белые мужчины рождаются уже с бородами, и что их коротко остриженные волосы никогда больше не отрастают. Поэтому этот гладколицый мальчик, чьи золотистые волосы локонами спадали на плечи, вызывал у них гораздо большее любопытство, чем они сами для него. Старому вождю он сразу понравился, и так как во время предыдущего визита французов в Селой он дал Лодоньеру индейское имя Та-лах (пальма), то теперь он назвал Ренэ Та-лах-ло-ко (Ta-lah-lo-ko, пальметто, или маленькая пальма) - имя, которое впоследствии все индейцы использовали при общении с ним.
Вождь умолял Лодоньера задержаться в Селуа подольше, но тот ответил, что приказ его собственного великого вождя предписывает ему без промедления отправиться к реке, известной как Мэй (River of May), начать там строительство форта и основать колонию. Итак, после обмена подарками они расстались, и сев в свои лодки, белые люди вернулись на корабль. Когда они отплывали, Ренэ то и дело оглядывался на милую маленькую деревушку Селой, и думал, что с удовольствием пожил бы там, среди ее простых и добрых людей.
Когда они пересекли отмель, направляясь снова к кораблям, их лодки были окружены множеством морских животных, которых называли дельфинами, но сегодня называют морскими свиньями (porpoises, бурый дельфин, морская свинья), резвящихся на огромных волнах; и из-за них Лодоньер назвал реку, которую они только что покинули, рекой Дельфинов.
Расправив свои белые крылья-паруса, корабли за ночь проплыли на север сорок миль, и дневной свет застал их стоящими в устье реки Мэй. С помощью карты, составленной адмиралом Рибо два года назад, они пересекли опасный участок и поплыли вверх по широкому устью.
Как ни мало времени прошло с той поры, как их встречали у Селоя, быстрые гонцы уже передали великую весть об их прибытии Микко, вождю этой части страны, и он и его люди были уже готовы приветствовать их по прибытии. Когда Ренэ и его дядя, сопровождаемые командой с кораблей, высадились на берег, дружелюбные индейцы встретили их криками и жестами радости, и проводили на вершину холма, на котором адмирал Рибо установил каменный столб с выгравированным на нем французским гербом. Они нашли его увитым венками из цветов и окруженным корзинами с маисом, колчанами со стрелами и многими другими вещами, которые добрые индейцы подносили своим белым друзьям.
Карта французской Флориды
Недалеко от этого места Лодоньер решил начать строительство форта, и подготовительные работы были немедленно начаты. Он решил дать ему имя Кэролин (Fort Caroline, на англ звучит как Кэролайн) в честь короля Франции Карла IX, и надеялся, что со временем здесь можно будеть видеть процветающую колонию французских гугенотов.
После того, как все припасы и амуниция были выгружены с кораблей, они отплыли во Францию, оставив маленькую компанию в качестве единственных представителей белой расы, во всей этой бескрайней и неведомой пустыне. Поскольку Лодоньер остался командовать возведением форта Кэролин, то и Ренэ де Во, конечно же, остался вместе с ним, и поэтому он стал главным героем удивительных приключений, о которых будет рассказано в последующих главах.
Строительство форта Кэролин.
Глава 2
Носитель лука
Строительство форта Кэролин заняло около трех месяцев, и в течение этого времени дружелюбные индейцы охотно помогали в подготовке древесных стволов, которые, поставленные вертикально, глубоко вкапывались в землю вплотную друг к другу. Также, помогали они и в рытье широкого рва, окружавшего все сооружение. С внутренней стороны бревенчатого частокола была сделана земляная насыпь, на которой было установлено несколько больших пушек.
За это время Ренэ де Во познакомился с сыном Микко, молодым индейцем примерно его возраста, по имени Хас-се, что означает Солнечный Луч, и между ними быстро завязалась крепкая дружба. Они виделись ежедневно, и каждый изучал язык другого.
После отплытия кораблей дядя Ренэ находил время, даже в разгар своих неотложных обязанностей, заняться образованием мальчика, и каждое утро посвящал урокам фехтования, стрельбы из арбалета и урокам военной инженерии. Вечера проходили с добрым Жаком Ле Мойном, художником, который был очень образованным человеком и учил Ренэ латыни и рисованию.
Форт Кэролин
Его утренние и вечерние часы бывали заняты подобным образом, но зато во второй половине дня Ренэ был полностью предоставлен самому себе, и он проводил ее в компании своего друга Хас-се, который посвящал его в тайны индейских ремесел. Так случилось, что, хотя Хас-се был веселым и обаятельным парнем, у него имелся один злейший враг в деревне. Это был молодой человек, возрастом несколько старше его самого, по имени Читта, что означает Змея. Их ссора была давней, и казалось, никто уже и не помнил, с чего она началась. Говорили, что Читта был таким мрачным и уродливым парнем, что ему обязательно нужно было с кем-нибудь ссориться, и он решил выбрать Хас-се в качестве своего врага только потому, что все остальные люди его любили.
Однажды днем Хас-се попросил Ренэ покататься с ним по реке на каноэ, так как ему нужно было сказать ему кое-что, подальше от чужих ушей. Ренэ охотно согласился отправиться с ним и, взяв свой арбалет и пару стрел со стальными наконечниками, уселся на носу легкого суденышка, которое управлялось с кормы. Пройдя некоторое расстояние вниз по реке, они свернули в небольшой ручей, с берегов которого огромные, поросшие мхом дубы и шелестящие длинными листьями пальмы отбрасывали приятную тень на темные воды. Здесь каноэ пустили по течению, и Хас-се начал изливать свои мысли белому другу.
Оказалось, что день Танца Спелой Кукурузы, великого праздника его племени, был назначен на следующее полнолуние. В этот день среди юношей поселка должна была состояться серия состязаний, чтобы решить, кто из них наиболее достоин стать носителем лука Микко, их вождя и его отца. Это считалось самой почетной должностью, и тот, кому удавалось завоевать ее и удовлетворительно исполнять в течение года, по истечении этого срока получал все привилегии воина. Соревнования должны были заключаться в стрельбе из лука, метании копья, а также в беге и борьбе. Хас-се всей душой мечтал получить эту должность и много времени уделил подготовке к этому ответственному испытанию. Его самым страшным соперником был Читта, и хотя Хас-се чувствовал себя готовым противостоять Змею в соревнованиях по бегу, стрельбе и метанию копья, но он опасался, что с большим весом Читты, последний окажется ему не ровней в борьбе. Не мог бы Та-лах-ло-ко дать хороший совет и как-нибудь помочь ему в этом вопросе?
- Да, это я могу, Хас-се, мой друг! - воскликнул Рене. - Ты не смог бы придумать ничего лучше, чем спросить совета у меня! Прошла всего неделя с тех пор, как я вынул окалину из глаза Симона Оружейника, и в обмен на услугу он научил меня одному приему борьбы, который превосходят все прочие, какие я когда-либо видел. С тех пор я практикую его ежедневно, и теперь уверенно поборюсь с любым, кто с ним не знаком, невзирая даже на его больший рост и вес. Я покажу тебе его, но только если ты пообещаешь сохранить это в секрете. Ха!
Пока они разговаривали, каноэ отнесло вплотную к берегу, и они оказались прямо под большой нависшей над водой ветвью дерева, с которой свисала сеть из переплетенных лиан. Произнеся торжественное восклицание, завершившее его последнюю фразу, Ренэ ухватился за толстую лиану и быстрым рывком подтянул легкое суденышко, в котором они сидели, на несколько футов вперед. В тот же миг с нависающей ветки, словно пуля, выстрелило коричневатое тело и шлепнулось в воду точно в том месте, над которым мгновением раньше сидел Хас-се.
Животное, совершившее этот свирепый прыжок, было пантерой весьма крупного размера и если бы Ренэ случайно не заметил ее нервно подергивающийся хвост, когда она готовилась к прыжку, она опустилась бы прямо на обнаженные плечи ничего не подозревающего индейского юноши. Однако быстрые действия Ренэ заставили животное нырнуть в воду, хотя оно и промахнулось всего на несколько футов от каноэ, а когда оно вынырнуло на поверхность, то и вовсе, оказалось совсем рядом с ними.
Хас-се схватил весло и мощным гребком направил каноэ вперед, но оно попало прямо в сеть свисающих лиан, в которой запуталось настолько, что они не смогли освободить его до того, как зверь оправился от удивления и быстро поплыл к ним.
Ренэ быстро вставил стрелу в арбалет и выстрелил в приближающееся животное. Стрела попала ему в область плеча и на мгновение остановила его движение, поскольку с яростным рычанием зверь вцепился зубами в рану, из которой обильно потекла кровь, окрашивая всю воду вокруг него в красный цвет. Затем он снова повернулся к каноэ и, казалось, скорее прыгнул, чем поплыл, стремясь быстрей добраться до него. Вторая стрела, выпущенная с еще большей поспешностью, чем первая, совершенно не попала в пантеру, и мальчики в отчаянии уже собирались прыгнуть с противоположного борта каноэ в воду, но вдруг произошло нечто неожиданное, что привело к их освобождению.
Как раз в тот момент, когда с последним рывком пантера оказалась бы в пределах досягаемости каноэ, огромная темная масса вдруг поднялась из кровавой воды позади нее, и пара ужасных челюстей открылась, а затем сомкнулась, зажав как тисками одну из ее задних лап. Пантера издала дикий вопль, сделала конвульсивный рывок вперед, ее когти заскребли по борту каноэ, а затем вода сомкнулась над ее головой, и ее потащило вниз, в темные глубины, к склизкому жилищу огромного аллигатора, который таким образом освободил мальчиков от грозившей им опасности. Пузырьки, поднимавшиеся в багровых водах, говорили об ужасной борьбе, происходившей внизу, а затем все стихло, и ручей потек так же безмятежно, как и прежде. Несколько мгновений мальчики сидели, в немом изумлении глядя на место внезапного исчезновения их врага и с трудом веря в то, что он уже не продолжит их атаковать.
Флоридские пантера и большой аллигатор
Когда они вернулись в форт, Лодоньер с ужасом выслушал рассказ Ренэ об их приключении с «тигром и крокодилом», как он называл пантер и аллигаторов, и посоветовал ему в будущем быть очень осторожным в своих блужданиях по дикой местности. Он не запрещал своему племяннику общаться с Хас-се, поскольку больше всего на свете стремился сохранить дружбу с местными индейцами, от которых его маленькая колония в значительной степени зависела в плане продовольствия, и считал очень важной дружбу Ренэ с индейским юношей, сыном вождя Микко.
На следующий день после их приключения, Хас-се пришел в форт в поисках Ренэ, в надежде овладеть обещанным приемом борьбы. Заручившись его обещанием никогда больше не передавать технику этого приема другим, Ренэ отвел его в комнату, где за ними никто не мог наблюдать, и начал обучение. Это был не очень сложный прием, представляющий собой всего лишь ложный выпад, за которым быстро следовал своеобразный поворот ноги и подсечка противника; но он был почти неотразим, и борец, который этого приема не знал, будет уверенно повержен им. Хас-се быстро усвоил этот урок, и хотя он не нашел точных слов, чтобы выразить свои чувства, когда он покидал Ренэ, на его лице было выражение большой благодарности.
Когда на западном небосклоне засиял серебряный серп молодой луны, индейцы начали активные приготовления к великому Танцу Спелой Кукурузы. Площадка была подготовлена и тщательно расчищена; глина была смешана с песком, и поверхность была твердой и гладкой от множества трамбовавших ее ног в мокасинах. Большая палатка, или укрытие от палящего солнца, под которым вожди и почетные гости могли сидеть и наблюдать за играми, была сооружена из веток и пальмовых листьев. Луки были тщательно проверены и снабжены новыми тетивами из скрученных оленьих сухожилий. Те, кому посчастливилось раздобыть у белых людей куски железа и стали, сделали из них острые наконечники для стрел и заменили ими старые кремневые. Хас-се с большой гордостью продемонстрировал Ренэ свой дротик, или легкое копье, прочное бамбуковое древко которого было украшено заостренным осколком молочно-белого кварца, добытого у какого-то далекого северного племени. Начали прибывать гости из Селоя и других прибрежных деревень с севера, а также из широких саванн плодородной земли племени алачуа, пока многие сотни их не разбили лагерь в нескольких милях от форта Кэролин.
Наконец наступил день праздника, который выдался ярким и прекрасным, и вскоре после завтрака Лодоньер в сопровождении Ренэ де Во и половины гарнизона форта Кэролин, выступил к месту проведения игр. Здесь они были тепло встречены вождем Микко и его людьми и приглашены занять почетные места под навесом. По их прибытии был дан сигнал к началу игр.
Прежде всего начались состязания за жен, потому что только на этом празднике в течение всего года молодые мужчины племени могли жениться. Сейчас они были вынуждены бежать за своими возлюбленными, которым было позволено выгодно стартовать в забеге, так что при желании они могли бы достичь цели первыми и таким образом избежать дальнейшего внимания со стороны своих преследователей. Однако, обычно они позволяли женихам поймать себя, и таким образом превращались в краснеющих от смущения невест. Так что, в скором времени, Ях-чи-ла-не (Орел), молодой вождь племени алачуа, добился руки прекрасной сестры Хас-се по имени Нетла, что означает Дневная Звезда.
Далее последовали соревнования среди мальчиков, чтобы решить, кто из них будет носителем лука у своего вождя на весь следующий год, и когда большой барабан Кас-а-лал-ки издал свои глухие, ритмичные звуки, вперед вышли двадцать стройных юношей, из которых самым выдающимся был Хас-се, Солнечный Луч, а самым рослым был темнолицый Змей Читта. Все были раздеты и имели на себе только набедренные повязки и мокасины. Но у Хас-се, как у сына вождя, в темные волосы было вплетено алое перо фламинго.
С самого начала состязаний Хас-се и Читта легко превзошли всех своих соперников, и казалось, что силы их были равны. Хас-се набрал наибольшее количество очков в метании копья, а Читта победил в беге. В стрельбе из лука оба были настолько совершенны, что судьи объявили ничью, и конечный результат испытания стал зависеть от их мастерства в борьбе. Когда они начали бороться, то казалось, что хрупкая фигура Хас-се не шла ни в какое сравнение с более высоким и тяжелым Читтой, и когда в первой схватке сын вождя был тяжело повален на землю, среди белых зрителей поднялся ропот неодобрения, хотя индейцы никак не выразили своих чувств.
Во втором поединке, после острой борьбы, Хас-се, казалось, внезапно уступил, и почти сразу после этого Читта был повержен на землю, но как именно, никто не мог сказать кроме Ренэ, который с живейшим интересом наблюдал за пользой своего урока. Когда Читта поднялся на ноги, он казался ошеломленным и смотрел на своего противника с озадаченным видом, как будто в нем было что-то такое, чего он не мог понять.
Они снова сцепились, напряглись и зашатали друг друга, пока пот крупными каплями не покатился по их блестящим телам, а дыхание не стало прерывистым. Казалось, что друг Ренэ должен бы уже уступить, когда - вуаля! Читта снова упал, а Хас-се стоял прямо, с гордой улыбкой на лице - победитель игр и носитель лука своего отца в течение года!
Но Хас-се предстояло пройти через еще одно, последнее, испытание на выносливость, прежде чем он сможет назвать себя воином и сможет приступить к обязанностям носителя лука. Он должен был пройти через испытание кассином (Cassine), или черным напитком. Это был отвар, приготовленный знахарями из корней и листьев по рецепту, секрет которого они ревностно охраняли, и пить его означало подвергать себя мучительным болям, которые, однако, продолжались не очень долго. Несмотря на свои страдания, юноша, который пил из ужасной чаши, должен был сохранять улыбку на лице и ни словом, ни жестом не признаваться, что испытывает что-либо еще, кроме самых приятных ощущений. Если он терпел неудачу в этом испытании, независимо от того, какой послужной список он ранее приобрел за храбрость или отвагу, то впоследствии он был обречен делить работу с женщинами, и никогда больше не мог носить оружие, участвовать в охоте или в войне.
Сразу же после того, как он опрокинул Читту, и пока крики радости по поводу его победы все еще звенели в его ушах, Хас-се отвели на возвышение, где его мог видеть весь народ, и вручили ему чашу с ужасной смесью. Без колебаний, гордо оглядевшись вокруг, храбрый юноша проглотил тошнотворный напиток, а затем, скрестив руки на груди, с улыбкой посмотрел на собравшуюся толпу. В течение пятнадцати минут он сидел там в гробовой тишине, спокойный и непоколебимый, хотя крупные капли пота, катившиеся по его лбу, свидетельствовали о том, что ему приходилось переносить. По истечении этого времени громкий крик народа возвестил ему, что его испытание окончено и, слабого и изнеможенного, его увели в место, где он мог в тишине оправиться от последствий своих ужасных страданий и спокойно насладиться первыми славными мыслями о том, что теперь он действительно стал носителем лука и воином.
Ренэ вскочил со своего места, чтобы схватить и пожать руку своему другу, в то время как все, как индейцы, так и белые, разразились криками радости по поводу победы храброго и всеми любимого мальчика, носившего в волосах перо фламинго.
Разгневанный Читта покинул место своего поражения; его сердце наполнилось яростью при этих восторженных криках, и он пробормотал страшную угрозу мести всем, кто их издавал - как представителям собственного народа, так и бледнолицым.