ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
"ЖЕНЩИНА ВСЕГДА ПРАВА..."
8-го марта в Концертном зале гостиницы «Космос» яблоку негде было упасть! Для артиста нет ничего более вдохновляющего, чем аншлаг. На сцене элегантная певица в огромной черной шляпе исполняла свой хит:
— Если одинок твой вечер
И нужны любви слова,
Не грусти и мне доверься —
Женщина всегда права…
За кулисами в это время разносились раскаты гомерического смеха. Причиной веселья была, разумеется, не замечательная песня и, конечно, не шикарная шляпа, а анекдот от популярной юмористки, который она перед выходом на сцену решила проверить на артистах. Ведь известно, если реприза рассмешит коллег по цеху, то у зрителей она тем более будет иметь успех:
— В Америке женился молодой еврейский мальчик, — рассказывала артистка в образе пожилой одесситки, сложив руки на воображаемой огромной груди. — И через девять месяцев он пишет письмо маме в Одессу: «Мама, у нас родился мальчик, но у жены нет молока. И кормит его негритянка. И, представляешь, ребенок ПОЧЕРНЕЛ». Мать тут же пишет ему ответ: «Додик, я родила пятерых сыновей и молока у меня тоже
не было. И кормила вас корова. Но РОГА выросли только у тебя одного!»
В этот момент мне вспомнился другой одесский анекдот про «аналогичный случай», но рассказать его я не успел, так как объявили мой выход.
— Ну что там за «аналогичный случай» был у тебя? — спросил в антракте администратор Арнольд Маркович.
— Дядя Адик, во-первых случай этот был не у меня, а во-вторых сплюньте три раза, что не у меня! «Аналогичный случай» был у Людовика XIV.
Услышав имя французского короля, присутствующие в артистическом фойе с любопытством обратили на меня свой взгляд. Оказавшись в центре внимания, я распушил перья и оседлал своего любимого конька:
— В 1660 году Франция праздновала женитьбу своего монарха. Жениху только исполнился двадцать один год. Впрочем, как и невесте — его кузине Марии Терезии.
— За это надо выпить! — воскликнул наш коллега и налил в
бокал минералку.
— Карен, — оживился собрат-куплетист, — а покрепче ничего нет?
— Покрепче? Вот орехи с подноса возьми!
— Не обращай внимания на этих балаболов, — поддержал меня администратор, — рассказывай.
Звездные дамы подсели поближе и я продолжил:
— На свадьбу Его Величество сделал любимой роскошный подарок — соболиное манто.
— Подумаешь, соболиное… — разочарованно произнесла молодая певица, исполнительница народных хитов, демонстративно поправив на концертном платье опушку из горностая.— Это было не просто манто. Это было «бесконечное» манто. Его длина впечатляла — полтора километра!
— Полтора километра? — опушка на платье «народницы» мгновенно поникла.
— Мария Терезия любила перед завтраком прогуляться по саду. Вот «король-солнце» и преподнес ей такой подарок, чтобы будущая королева могла по соболиным шкуркам гулять до королевского фонтана и обратно, не обуваясь.
— Типа, королева-джан, работать не надо! Ты только гуляй
туда-сюда… — встрял Карен, допивая газировку.
Дамы цыкнули.
— Но чувство любви к своей жене Людовик испытывал только в первый год, — сдержанно продолжил я. — Вскоре он охладел к королеве и завёл первую из длинной череды любовниц.
Не жаловал молодую королеву и французский двор. Испанка, воспитанная в сумрачной тишине мадридского двора, привезла с собой свои привычки и отказываться от них не желала: скучные беседы, нелепые шуты-карлики, собачки и непременно 3 раза в день горячий шоколад…
Особенно забавляла придворных фобия Марии Терезии — она боялась призраков. Острословы говорили, якобы женщина настолько страшится духов, что фрейлина всю ночь должна держать ее за руку. Даже, когда к королеве в спальню приходит
король. Рука фрейлины, очевидно, не смущала супругов. Через год после свадьбы на свет появился наследник — сын Людовик, а затем ещё пять малышей. Увы, из всех детей детский возраст преодолел только старший сын.
— Дима, скоро второе отделение надо начинать, переходи уже к «аналогичному случаю». Народ же нервничает! — подгонял меня администратор.
— Адик, кецеле, потяни антракт, дай зрителям насладиться буфетом! — попросила «тетя Соня».
Я прибавил темп, но подробности опускать не стал:
— Так вот, Мария Терезия, подражая моде того времени, распространённой у французской знати, взяла в свою свиту молодого черного пигмея по имени Набо. Он служил ей развлечением и лекарством от одиночества. Слухи о «забавном
малыше», разумеется, мгновенно расползлись по двору…
И вот однажды, Её Величество обнаружила, что ей очень скоро предстоит в очередной раз стать матерью. Король радовался, ожидая появления на свет малютки, но никак не мог понять, отчего супруга так сильно нервничает. А королева знай
себе вздыхала и приговорила:
— Я сама себя не узнаю: откуда эта дурнота и капризы, ведь прежде ничего подобного со мной не случалось? Если бы мне не нужно было следовать приличиям, я бы с радостью повалялась на персидском ковре, как мы частенько делали с моим
мавритенком.
— Ах, мадам! — брюзжал Людовик, — Ваше состояние ввергает меня в дрожь. Нельзя же все время думать о прошлом — а то, не приведи Господь, еще родите чучелко серобуромалиновое!
Я закатил глаза, изображая короля, и сделав медленный выдох, стал держать многозначительную паузу. Дамы напряглись. Меховые ворсинки на платье певицы стояли, словно наэлектризованные.
— Король, как в воду глядел. 16-го ноября 1664 года Мария Терезия родила дочку, симпатичную маленькую принцессу, темную, как безлунная ночь. Сказать, что Людовик был смущен этим фактом — это ничего не сказать!
Придворные медики обвинили в конфузе Набо. Они божились монарху в том, что королева не имеет никакого отношения к этому «маленькому недоразумению». Ведь достаточно было одного лишь мимолетного взгляда мавра, чтобы младенец почернел еще в утробе матери.
— Одного взгляда! — возмущался король. — Значит, взгляд его был слишком проникновенный!
И тут, вопреки всем придворным приличиям, главная фрейлина королевы присела в глубоком реверансе:
— Я могу заверить Ваше Величество, что тёмный ребёнок появился на свет вследствие неуемной любви Её Величества к…
В королевских покоях повисла устрашающая тишина. Двор, ожидая разоблачения, в ужасе вытаращился на великосветскую даму.
— … к шоколаду! Она слишком много его пила!!!
По залу пробежал всеобщий вздох облегчения.
Людовик криво улыбнулся. С этого момента Набо во дворцебольше никто не видел.
Ходили слухи, что он был отравлен этим же вечером. А 26-го декабря объявили о смерти маленькой принцессы. Ребенок, цвет кожи которого скрыли от общественности, прожил всего 40 дней и нашел упокоение в базилике Сен-Дени.
— Вот тебе и «аналогичный случай», — тяжело вздохнул Арнольд Маркович и дал третий звонок.
Анекдот тёти Сони про черного младенца прошел «на ура». Я же ожидал своего звёздного часа, отложив продолжение истории на потом.
«Потом» наступило часов в двенадцать ночи, когда уставшие коллеги вновь расположились в артистическом фойе. Отметив окончание концерта несколькими бутылками шампанского, припрятанными буфетчицей Люсей, и закусив шипучий
напиток пирожками с капустой, дамы потребовали от меня «продолжение банкета». Я вновь оказался в центре внимания:
— Ровно через тридцать лет после смерти смуглой принцессы, в октябре 1694 года, настоятельница Бенедиктинского монастыря Сен-Сир, расположенного в пасторальном городке Морэ, принимала у себя госпожу де Ментенон, воспитательницу детей королевских фавориток. Высокопоставленная дама передала матушке письмо от королевы Марии Терезии: «В ближайшее время Мы намереваемся постричь в монахини молодую особу. Церемония должна пройти при открытых дверях, ибо в обратном случае торжественный обет будет признан недействительным…»
В записке значилось и имя новой послушницы. Оно было двойным и состояло из имён самих короля и королевы: Людовика-Мария-Тереза. Разумеется, настоятельница догадалась, что речь идёт о незаконнорожденной девушке королевских
кровей. Отправлять бастардов в монастырь было практикой распространенной среди монархов того времени. Поэтому аббатиса к известию отнеслась довольно спокойно. Но увидев будущую монахиню, женщина всплеснула руками:
— Да она же...
— Шоколад, мадам. Всего лишь шоколад, — улыбнулась мадам де Ментенон, передавая аббатисе королевский вексель, гарантировавший монастырю безбедное существование и 300 ливров наличными — подарок Людовика таинственной мавританке, в качестве награды за ее «благое намерение посвятить свою жизнь служению Господу».
С этой поры мадам де Ментенон довольно часто наведывалась в монастырь, делая обители щедрые пожертвования. Тайна королевы обходилась казне недешево!
— Вот интересно, с такой женушкой у этого Людовика свои
дети-то были? — задумчиво спросила молодая певица, поглаживая свой уставший горностай.
— Материнство — это факт. Отцовство — мнение, — пафосно
произнёс куплетист, доедая последний пирожок.
— Смекалистая послушница подозревала о своем монаршем происхождении. Правда, полагала, что является дочерью самого короля и вела себя соответственно. Когда сведения о дерзких манерах воспитанницы дошли до королевской семьи, к девушке была вновь отправлена мадам де Ментенон. Желая внушить той больше скромности, дама пыталась сделать всё, чтобы избавить девицу от мысли, тешившей ее самолюбие. Но монахиня и в этот раз не стала себя сдерживать:
— Сударыня, — ехидно улыбнулась Людовика, — участие, которое принимает во мне дама Вашего положения, явившаяся сюда нарочно, чтобы сообщить, что я не являюсь дочерью короля, убеждает меня в том, что вы лжете!
— «Лукавите», милочка… — процедила сквозь зубы Ментенон, — в приличном обществе следует говорить «лукавите»…
Людовика-Мария-Тереза умерла в 1730 году, пережив и короля, и королеву, и их детей. Всю свою жизнь она искренне верила, что была принцессой и считала себя неотразимой красавицей.
До 1779 года её портрет, кисти неизвестного художника, украшал кабинет настоятельницы Морэйского монастыря. Позднее он пополнил коллекцию библиотеки Сент-Женевьевского аббатства, где хранится до сих пор. В свое время к портрету было приложено целое «дело» — переписка, касающаяся судьбы послушницы Людовики-Марии-Терезы. Увы, сегодня от него осталась одна лишь обложка с надписью:
«Бумаги, имеющие касательство к мавританке, дочери Людовика XIV».
Артистическое фойе опустело к двум часам ночи. Покидая зал, дамы обсуждали тяжёлую судьбу загадочной мавританки. Кавалеры острили над королем-рогоносцем.
И только забытое платье, украшенное синтетическим горностаем, осталось одиноко висеть на скрипучей вешалке.