Глава 41
Мария прибыла в Париж вместе с Бекингемом, инкогнито. Она тайно встретилась со мной сообщила мне по секрету, что вместе с ней прибыл Бекингем, который желает через Королеву сделать весьма выгодные предложения Франции о сотрудничестве. Разумеется, она лгала, но я не знал об этом.
— С каких пор политические предложения делаются через Королеву? — спросил я. — Разве политикой во Франции занимается не Король? И не Ришельё?
— Король и кардинал – это официальная власть, — ответила Мария. — Все важные вопросы сначала решаются на неофициальном уровне, на котором обговариваются все детали, после чего предложения делаются официально и ратифицируются совместными договорами, — ответила Мария.
— Ах, вот как это делается, оказывается? — сказал я с иронией. — И почему же герцог считает наилучшим вариантом неофициального обсуждения дипломатических предложений тайную встречу с Королевой?
— Он надеется, что с ней он легче поладит, чем с Ришельё, — ответила Мария.
— Вот этому я верю! — воскликнул я с улыбкой. — Я верю тому, что он на это надеется, но неужели Королева столь безрассудна, что собирается поладить с Бекингемом в тайне от Короля?
— Анри! — резко сказала Мария. — Если вы будете так ставить вопрос, я, пожалуй, соглашусь, что удел всякой женщины – быть служанкой своему супругу и поддерживать его во всём, и никогда, — слышите? — никогда не встречаться ни с кем из мужчин, кроме мужа. Ах, я, пожалуй, должна идти…
— Постойте, Мария — удержал я её. — Я вовсе не осуждаю тех женщин, которые позволяют себе общаться с людьми, которые им нравятся, помимо мужей. Я лишь не ожидал подобного от Королевы.
— А я вам про неё ничего и не рассказала, кроме того, что она, будучи царственной особой, имеющей множество родственников среди правящих семейств Европы, имеет право на то, чтобы иметь своё мнение по вопросу заключения союзов с дружественными государствами дабы давать время от времени добрый совет своему мужу, который вправе к нему прислушаться, как и, разумеется, вправе полностью проигнорировать его! — сказала Мария с вызовом.
— Итак, вы помогаете Бекингему тайно встретиться с Королевой во имя блага Франции, — подытожил я с едва заметной иронией.
Мария сделала вид, что не заметила моей иронии, или же она, действительно, её не заметила.
— Я рада, что вы всё так превосходно поняли, Анри, поскольку мне нужна будет ваша помощь, — сказала она. — Я прошу вас нанять для этого одну, нет лучше две квартиры. Эти квартиры должны быть не слишком далеко от Лувра, но и не слишком близко. Дома, где они расположены, не должны привлекать ничьего внимания. Желательно, чтобы внутри они были обставлены достаточно комфортно, но снаружи они должны выглядеть как самые обычные дома.
— Неужели Королева будет встречаться с Бекингемом на тайной квартире? — удивился я.
— Квартира нужна не для встреч, а для проживания Бекингема, — ответила Мария. — Во второй квартире буду проживать я, поскольку я вернулась в Париж инкогнито и не могу заявиться к себе домой.
— Где же вы остановились сейчас? — спросил я.
— О, это совершенно не важно, в настоящий момент я оставила Бекингема в одном неприметном трактире далеко от центра Парижа, но это не удобно, — ответила Мария.
— Так квартира вам нужна немедленно? — удивился я. — В таком случае я уступаю вам свою квартиру сию же минуту и иду отыскивать вторую квартиру для Бекингема. Сам я могу пожить некоторое время у одного из своих друзей, Портоса или Атоса.
— Анри, вы – чудо! — воскликнула Мария.
Я в то время проживал на между улицей Кассет и улицей Сервандони, недалеко от улицы Вожирар. Я описал Базену, какая мне нужна квартира, и он нашёл подходящую на улице Лагарп. Деньги на оплату этой квартиры предоставила Мария, так что я заключил сделку немедленно, заплатил за неделю вперёд, получил два комплекта ключей и передал их Марии, объяснив, как найти этот дом. Прелесть обеих квартир состояла в том, что каждая из них имела два выхода на две разные улицы. Из моей квартиры можно было выйти как на улицу Кассет, так и на улицу Сервандони, причем, днём я пользовался только выходом на улицу Кассет. Я не намерен детально объяснять, для чего я по ночам использовал выход на улицу Сервандони. Да, разумеется, я взял себе за правило не встречаться у себя дома со своими духовными дочерями, которых я иногда исповедовал, так сказать, частным образом. Но иногда жизнь вносит свои коррективы в житейские правила, так что на этот случай наличие второго выхода было величайшим удобством, поскольку те, кто видели меня входящим и выходящим через улицу Кассет, полагали, что квартиру снимает молодой мушкетёр, а те, кто видели моих гостей, входящих и выходящих через улицу Сервандони, полагали, что квартиру снимает молодая прихожанка, что исключало нежелательные слухи в отношении использования моей квартиры. Я предупредил Марию, чтобы она использовала разные выходы по тому назначению, которое я для них установил, и она весьма оценила мою находчивость.
Квартира на улице Лагарп имела подобное же преимущество, поэтому я снял её не торгуясь.
Насколько я знаю, мою квартиру Мария использовала для себя, а в квартире на улице Лагарп она поселила Бекингема.
После этого Мария спросила меня о том, не знаю ли я надёжного мушкетёра, которому можно было бы доверять. Я ответил, что считаю себя таковым, а сверх того, все мушкетёры надёжны, и всем им, или почти всем можно доверять почти во всём. Мария уточнила, что она хотела бы устроить постояльцем к одной своей знакомой такого мушкетёра, который при случае мог бы защитить её от тех, кто проявляет к ней нежелательный интерес.
— Я не занимаюсь сватовством, — возразил я.
— Речь идёт вовсе не о сватовстве! — воскликнула Мария. — Она – замужняя дама. Она – моя хорошая знакомая, крестница камердинера Королевы господина Ла Порта, и очень честная, порядочная и преданная слуга Королевы. Ей приходится иногда выполнять весьма деликатные просьбы Её Величества, и Королева очень ценит её за это. К большому сожалению, кардинал желает окружить Королеву своими людьми, чтобы знать о каждом её шаге, и ему, похоже, это почти удалось. Судите же сами, насколько важно Её Величеству иметь подле себя хотя бы кого-то ещё, кроме меня и Ла Порта, кому бы она могла безоговорочно доверять. Эта дама, её зовут Констанция Бонасье, жена галантерейщика. Но её супруг – безвольная тряпка. В последнее время она заметила, что за ней следят. Она боится, что в один далеко не прекрасный день злоумышленники попросту вломятся в её дом и учинят над ней насилие. Она была бы более спокойной, если бы ей удалось сдать часть своего дома какому-нибудь отважному мушкетёру. Цена в этом случае будет очень небольшой. Это позволило бы ей чувствовать себя хоть немного спокойней, поскольку она прекрасно осведомлена, что в дом, где проживает мушкетёр, гвардейцы кардинала не сунутся.
— Что ж, я нахожу её желание разумным и доводы убедительными, и я постараюсь подыскать ей постояльца, — ответил я. — В настоящее время я не могу сразу назвать нужного человека, поскольку, как мне известно, те из мушкетёров, кто не проживает в казарме, снимают квартиры где-то поблизости, и я не слышал, чтобы кто-нибудь из них был озабочен отысканием нового жилья. Но будьте уверены, в ближайшие дни таковые появятся, поскольку хозяева квартир, сдающие их внаём, порой бывают настолько нетактичны, что изволят выселять мушкетёров по причине задержки квартирной платы на каких-нибудь пару лет!
— Совершенно возмутительно! — ответила Мария со смехом. — Как можно быть такими нетерпеливыми.
Я уловил в её голосе иронию. Мария не знала, что такое бедность, она не могла понять, что мушкетёрам порой задерживают жалованье, так что задержка с оплатой – это вовсе не блажь, а вынужденная необходимость. Мы очень часто влезали в долги, но едва получив жалованье или премию, первым делом угощали всех друзей, вторым делом оплачивали те долги, на покрытие которых хватало остатков этого жалования, после чего тут же залезали в новые долги. Иначе просто никак не получалось.
Вечером мы с Атосом и Портосом и ещё тремя мушкетёрами, де Лормом, де Шантеном и дю Фьервалем, встречались в кабачке на улице Феру. Портос по случаю своих именин получил от одной дамы в подарок перевязь, украшенную великолепным золотым узором. Также он получил в подарок корзинку с дюжиной бутылок Бордо, и решил разделить их с нами, дабы отметить это двойное приобретение. Мы с Атосом со своей стороны наскребли остатки своих денег для того, чтобы ужин соответствовал аппетитам Портоса и качеству вина, так что ужин обещал быть чудесным. Мы выпили два раза за здоровье прекрасной дамы, снабдившей Портоса столь чудесной перевязью и не мене чудесной корзинкой.
Ужин прошёл отлично. Под конец мы пришли в такое чудесное расположение духа, что решили пропеть одну весёлую песенку про кардинала.
В песенке пелось о том, какой чудесный танцор в костюме итальянского шута великолепно танцует сарабанду. Он выделывает такие па, каких не сделает и профессиональный танцор на ярмарке в Вероне. Пот струится по шее этого танцора, но он не замечает, поскольку входит в раж от восторга и восхищения собственным умением. Хорошо было бы, если бы этот танцор и дальше танцевал, и танцевал, и не бросал своего танца. Но что за смех слышится из-за ширмы? Это дамы, которые знают имя танцора, удивляются умению и смелости танцора сарабанды. И думают они о том, что сказали бы в Ватикане, если бы видели, кто танцует этот танец. Не слетела бы красная шапочка с головы этого непристойного актёра?
Портос особенно громко пропел последний припев:
«Если б видел Римский Папа,
Как танцует кардинал,
Он бы этого сатрапа
Из прелатов прочь изгнал!»
В этот момент двери отворились и в кабачок вошёл де Жюссак в сопровождении Бернажу, Лану, Даву и ещё двух гвардейцев кардинала, имен которых я не припомню.
— Господа мушкетёры! — сказал де Жюссак. —Мы случайно услышали песню, но не очень хорошо расслышали её слова. Не могли бы вы повторить их.
— Мы уже закончили наши музыкальные упражнения, — ответил Атос. — Мушкетёры не поют на заказ. Мы поём тогда, когда нам вздумается и то, что нам захочется. Если вы зашли поприветствовать нас, мы предлагаем вам выпить вместе с нами за здоровье Его Величества Короля и за здоровье нашего славного капитана де Тревиля.
— Мы не пьём на службе, — ответил де Жюссак. — Впрочем, если вы предлагаете выпить за здоровье Его Преосвященства кардинала Ришельё, мы, вероятно, сделаем исключение из этого правила.
— Тост предлагает тот, кто угощает! — воскликнул Портос. — Несите сюда дюжину бутылок Бордо и если оно окажется не хуже нашего, мы, быть может, выпьем и за вашего кардинала.
— Это неслыханная дерзость, господин толстяк! — воскликнул де Жюссак.
— Неслыханная дерзость – являться на именины без приглашения для того лишь чтобы оскорблять именинника, — спокойно ответил Атос. — Господа, мы сейчас отдыхаем, но если вам пришло желание дискутировать на темы этикета, вы найдёте нас завтра утром в казарме, где мы можем условиться и о времени дискуссии, и о её регламенте. А теперь оставьте нас.
Голос Атоса был настолько спокойным и уверенным, одновременно и твёрдым, и величественным, что де Жюссак не нашёл, что ответить, и, сделав знак своим сопровождающим, чтобы они следовали за ним, первым вышел из кабачка.
Мы не спеша закончили трапезу и приблизительно через час вышли из кабачка в отличном настроении, после чего направились по улице в сторону дома Портоса, намереваясь его проводить и по дороге продолжить приятную беседу. Вечер был великолепным и всё располагало к пешей прогулке.
Едва лишь мы вышли на перекрёсток, из-за угла на нас напали все шестеро гвардейцев кардинала под руководством де Жюссака. К несчастью, де Жюссак и Бернажу действовали решительно и хладнокровно, так что де Лорм и де Шантен получили смертельные раны в спину и едва лишь успели понять, что происходит, как испустили дух. Шпага лану скользнула по боку дю Фьерваля и ранила его, впрочем, не сильно. Даву умудрился также весьма сильно ранить Атоса в правое плечо. Из раны сразу же пошла кровь настолько сильно, что Атос почти тотчас же упал без чувств. Мне и Портосу повезло больше. Мы шли с ним несколько впереди прочих, поэтому нападавшие не могли убить нас первым же предательским ударом. Услышав звуки нападения, мы мгновенно развернулись лицом к нападавшим и обнажили шпаги, которые, по счастью, были при нас.
Завязалась нешуточная битва. К сожалению, раненный Фьерваль не мог сражаться против двоих, как я или Портос, поэтому два гвардейца, которым он старался противостоять, вынудили его сдаться, после чего он переломил свою шпагу. Мы с Портосом остались вдвоём против шестерых. Я велел Портосу сдаться. Он не хотел соглашаться, но я ему крикнул «Quadrata cum fonte!». Он понял меня и согласился. Дело в том, что недавно мы проходили с ним мимо фонтана, и он спросил меня, как будет по латыни «Площадь с фонтаном» и я ему сказал «Quadrata cum fonte». После этого я спросил, для чего ему это, на что он ответил: «Здесь всегда так много народу. Если бы я был карманным воришкой, я промышлял бы здесь, и меня никто бы не поймал. Мне недавно приснился сон, что я скрываюсь от погони среди толпы людей. Стражники вдогонку мне что-то кричали, и я подумал, что, быть может, это латынь? Но они кричали что-то другое». Я спросил его, что они кричали, на что Портос ответил: «Adipem asinum». Я сказал, что не знаю, что это означает, поскольку не хотел обижать своего друга. После этого Портос переспросил меня, как называется «Площадь с фонтаном» и несколько раз произнёс про себя это словосочетание, так что я был уверен, что он его запомнил. Итак, я намекнул Портосу, что надо попытаться освободиться, когда мы будем проходить мимо площади с фонтаном, и он согласился на временную капитуляцию. Мы переломили свои шпаги, чтобы не отдавать их врагу. Я уже писал о том, что лучше переломить шпагу и сохранить себе рукоять, к которой впоследствии можно заказать новый клинок, чем отдать оружие в руки врага.
Итак, шестеро гвардейцев праздновали победу. Каждого из нас окружили по два гвардейца с обеих сторон, после чего это конвой повёл нас в сторону, противоположную той, в которую мы изначально направлялись. Я полагал, что Атос погиб, как де Лорм и де Шантен, и мысленно оплакивал его. Портос тоже сильно переживал за товарищей, а также за то унизительное положение, в котором мы оказались. Наш путь проходил через площадь Жоашен-Дю-Белле, где расположен фонтан Невинных.
Проходя мимо фонтана, я обратил внимание на то, что, как обычно, возле него собрались какие-то люди.
— Жак! Жан-Поль! Пьер! Камиль! Ко мне мушкетёры! — воскликнул я, делая вид, что узнал в толпе гуляк нескольких мушкетёров.
Гвардейцы растерялись и все одновременно посмотрели в ту сторону, куда я кричал.
Воспользовавшись этим, Портос сделал шаг назад, схватил своих конвоиров за шиворот своими мощными руками и стукнул их лбами друг об друга. Я услышал такой хруст, что, думается, мне, эти двое уже никогда не встанут. Я проделал такой же маневр, но менее удачно. Впрочем, мои конвоиры хотя и не упали, но на некоторое время были приведены в состояние, в котором они едва соображали, что происходит. Фьерваль выхватил шпагу из ножен де Жюссака, идущего справа от него, и отскочил в сторону, угрожая ей Бернажу, стоящему слева.
Портос тем временем уже подобрал шпаги поверженных им гвардейцев и бросил одну из них мне рукоятью вперёд, так что я легко поймал её. Бернажу и Жюссак поняли, что им не устоять против нас троих и отступили. Это дало нам возможность скрыться. Затевать сражение на площади Жоашен-Дю-Белле было бы просто неразумно, так что мы удовлетворились тем, что возвратили себе свободу.
Первым делом мы вернулись к тому месту, где оставили де Лорма, де Шантена и Атоса.
Де Лорм и де Шантен лежали в тех же самых позах, в которых мы их оставили. Атоса среди них не было, но огромное пятно крови отметило то место, куда он упал.
— Мёртвым уже не поможешь, Портос, — сказал я. — Давайте попробуем отыскать Атоса. Встретимся у его дома.
Так мы и поступили. Мы разделились и прошли теми тремя путями, по которым Атос мог бы проследовать к себе домой, надеясь его догнать. Я выбрал левую дорогу, Портос – центральную, Фьерваль – правую. Но тщетно. Дома Атоса также не было. Мы не знали, где его искать, и что с ним случилось.
— Что ж, друзья, нам остаётся лишь разойтись по домам и надеяться, что Атоса подобрали друзья, — сказал я. — Завтра всё выяснится.
К несчастью, как я позже узнал, Фьерваль в тот же вечер снова встретил де Жюссака, Бернажу и других гвардейцев кардинала. Их было лишь четверо, поскольку те, которых столкнул лбами Портос, по меньшей мере, выбыли из строя надолго, если не навсегда. Жалею, что у меня не было столько же сил, сколько у Портоса, иначе не случилось бы того, что произошло. Бернажу вновь предложил Фьервалю сдаться, но он отказался, считая, что одного раза для одного дня достаточно. Он решил сражаться против четверых и ранил Лану и Даву, получил множество ран, в том числе и в руку, и, в итоге, был сильно ранен в грудь предательским выпадом де Жюссака, после чего его сочли мертвым и оставили на месте сражения. Его подобрали монашки и выходили. Он выжил, но навсегда ушёл из мушкетёров, поскольку правая рука у него уже больше не могла держать шпагу. Атоса подобрал пожилой аптекарь, проживающий неподалёку. По счастью у него имелись лекарства, кроме того, он обладал навыками хирурга, поэтому остановил кровь, наложил швы и обработал раны Атоса, а также дал ему подкрепляющее питьё. Об этом я узнал много позже.
На следующий день мы явились на приём к де Тревилю, чтобы доложить о событиях, которые с нами произошли.