– Столпник, проснись! Ты меня слышишь? Пошевеливайся! На поверхности уже светает, пять часов.
Лили не пришлось подчинённого трясти. Страшный сон мгновенно вышвырнул его в реальность ещё более страшную, о чём он пока не догадывался. Новгородцев подскочил и увидел, что его суженой рядом нет. Плохо соображающий жених принялся тереть глаза, надеясь, что это зрительный обман. Не помогло. Девушка исчезла.
– Где Фру?
– Это ты у меня спрашиваешь, телохранитель хренов?
Столпник перевернул постель, как будто подруга могла затеряться в перинах, точно игла в стоге сена. Потом растерянно заметался по берегу, заглядывая за валуны и трубно выкрикивая дорогое имя. Стены сотряслись. Подключилась Лили. Истеричная беготня и вопли через несколько минут сменились нырянием. Глубинные фонари вспыхнули со всей мощью, осветив подноготную водоёма. Новгородцев носился торпедой и переколошматил всё озеро. Страшные предположения, слава Богу, не подтвердились.
Отплёвываясь, Лили заглянула Столпнику в глаза, осторожно спросила:
– Ты видишь или слышишь хоть что-нибудь?
Семён замер на минуту, потом, вытряхивая воду из берцев, зло буркнул:
– Ничего. Темень и глухота.
– У меня та же картина. Поначалу мне показалось, что мой голограф сломался. А теперь я думаю, что… да мало ли что может быть. Думаю, сестрёнка разгуливает где-нибудь в окрестностях, очарованная местным ландшафтом и в ус себе не дует. Но тебя это не касается. Главное, – ты цел, здоров и готов к бою. Давай-ка отправляйся в Разумихино, а мы тут и без тебя разберёмся.
Семён посмотрел на Лили непонимающе.
– Это как же?
– Да очень просто. Фру остаётся, а ты отправляешься домой. Надеюсь, пока ты женихался, память тебе не отшибло. Про змеиное потомство не забыл?
Глаза у Столпника налились кровью. Он медленно поднялся, тяжело засопел, постоял в раздумье и вдруг резко схватил девушку, как щенка за шиворот. Он хорошенько её потряс, подняв на вытянутой руке. Полетели брызги.
– За такие речи я тя ща в этой луже утоплю. Пойдёшь на корм рыбам.
– Руки прочь! Я при исполнении обязанностей! Я – руководитель группы! Ты должен мне подчиняться! – завопила старшая.
Семён топнул. Каменная плита под его ногой раскололась.
– Ещё одно слово, – отыму у тя яхонт и кину в воду. Будешь тады командир пиявок и лягушек.
Для наглядности Семён поднёс девушку к воде, ещё раз хорошенько её потрепал и отшвырнул прочь. Та, отлетев на приличное расстояние, шлёпнулась и распласталась на камне мокрой тряпкой.
– Ну, ладно, ладно… ты меня не так понял, – пробубнила приниженно Лили, почёсывая ушибленную коленку. Ярость Столпника явилась ей таким же сюрпризом, как снег в июле месяце. До сих пор этот недотёпа и молчун был предсказуем и управляем. И вот – нате вам. К ней внезапно пришло осознание своей безоружности перед самым настоящим русским богатырём. Будь его воля, он может горы сровнять с лицом земли. Дракон ему так, – на один зубок. Страшно подумать, на что способен этот колхозник. Каких дров может наломать, если выйдет из берегов? Вот она – обратная сторона медали, о существовании которой никто даже не подозревал.
Пока Лили барахталась в озере, то грешным делом подумала, что исчезновение подчинённой ей очень на руку. В то время, как пропажу будут искать, можно спокойно и плодотворно работать в лаборатории. Сегодня ночью по согласованию со Светозаром она приступила к опытам и уже сделала некоторые научные записи. Они лягут в копилку её будущей карьеры. И вообще, если бы не план Демиурга, то она не прочь была бы остаться здесь на пару месяцев. А что? Условия для проживания приемлемые. Пропитание она себе всегда обеспечит: жучков-паучков есть не придётся. Гребень, к сожалению, утрачен, но перстень на пальце сидит надёжно, притёрт, точно гайка к болту. Не сдерёшь, не потеряешь.
– А как тя разуметь? – набычился Столпник. Он перерыл всю свою внутренность и нашёл, что Лили ему больше не сестра.
– Ну, голубчик, не злись, не злись. Тебе, как спасителю рода человеческого, следует рассуждать рационально. Дело в том, что время ограничено. Была бы у нас… то есть, у тебя хотя бы неделька. Но до полуночи осталось меньше девятнадцати часов. Вчера мы недурно повеселились, а сегодня… В общем, когда вы уже спали, позвонил куратор и сказал, что мы с Фру закончили свою службу. Завтра же… вернее, сегодня же… Я очень сильно надеюсь, что сегодня мы выйдем в запас и получим жизнь в новом мире в двадцать первом веке. Наш добрый пастырь уже и портал нам определил. Ну, знаешь, тот самый, на кухне, где повара пекут свой мерзкий хлеб. Как вспомню, сразу кишки сводит. Заходишь, значит, в эту каменную трубу, поднимаешь руки и – адью. Но это при условии, что ты выполнишь всё как надо. Если сорвёшь план, твоя возлюбленная до конца дней останется летучей мышью. Ну, и я тоже, ясное дело. Так что сам понимаешь… Как только гад с приплодом будет уничтожен, то, согласно квантовой физике, история землян в абсолютной степени изменится к лучшему. Э-э-э… От точки возврата. От той минуты, когда…
– Это что же, Фру не пойдёт со мной в Разумихино?
– Не пойдёт, не поедет, не полетит… Впрочем, сам у неё об этом спросишь, когда отыщешь. А меня ждут дела, научные, понимаешь ли, изыскания. Уверена, что они пригодятся новому обществу.
– Как же я без Фруши? Ведь я на ней женюсь.
– Она об этом знает?
– Ишо не пытал.
– Да ты не расстраивайся раньше времени. Найдёшь – спросишь. И не забывай, времени у тебя не так уж много. Ну, что ж, целоваться не будем. Желаю, как говорится, здоровья, успехов в учёбе, достижений в труде и-и-и-и… и счастья в личной жизни. Ну, всё, кажется… Пока. Надеюсь, когда-нибудь встретимся.
– Погоди! Наш ратный друг в напасти*. Потребна помочь твоя. Стезя*наша единая. Ведь мы одна команда. Ты повинна ответ держать пред Отцом. Рази нет?
– Нет. Теперь каждый отвечает сам за себя.
– Ты при исполнении обязанностей, командир группы. Сама про то рекла*.
– Забудь.
Лили засунула руки в карманы, развернулась и, чавкая ботинками, пошагала к своим подопытным. А Столпник плюнул ей вслед и, не теряя ни секунды, взвился ввысь и полетел метеором над головой бывшей начальницы прямиком в кабинет Светозара…
– Я ждал тебя, спаситель, – обронил самодержец, не глядя Семёну в глаза, и вздохнул. Он стоял, склонившись над книгой и упирался руками в стол. Бессонная ночь возложила на осунувшееся лицо старца розу страдания, которая, не смотря на всю трагичность утра, благоухала ароматом неизбежных перемен. Государь развернул фолиант на сто восемьдесят градусов и подвинул позеленевшему от злости Столпнику.
– Вторая строчка сверху. Читай, – твёрдо вымолвил властитель и поднял взор.
– В ночь перед решающей битвой ангел по имени Лин Эн будет похищен виевыми детьми и пребудет в их обители три дня и три ночи.
Семён заскрипел зубами. Стоя лицом к лицу с царём, он еле сдерживался. Его залихорадило от мысли, что этому зелёному мухомору он вчера руку жал и пил с ним заздравную. Семёна затрясло, и он взревел так, что камни взвыли.
– Где моя суженая?! Отвечай, пень трухлявый, куда ты её дел!
– Там ясно написано. В обители виевых детей, – ответил Светозар, и роза на его лице превратилась в жабу. Он обречённо закрыл глаза, предчувствуя очередной вопрос. От ответа не отвертеться.
– Какие такие дети виевы?!
– Детьми Вия мы называем свои… как бы тебе объяснить… видишь ли… это не то, чтобы дети, а-а-а…
– Не юли, старый лис! Отвечай немедля, не то я за себя не ручаюсь!
– …грехи наши тяжкие.
– Чего-чего?
– Эх-хэ-хэ… Да уж мы с ними так договорились…
– Это с кем же?
– Да с грехами же.
– ?!
– Они нас не трогают, и мы их знать не знаем. Разделили сферы влияния и чётко соблюдаем границы. Тридцать лет назад они попытались-было проникнуть на территорию нашего царства-государства. Но мы как рубанули по ним боевыми молитвами!
– Ваша междоусобица меня не колыхает. По что, скажи на милость, эти черти мою Фрушу закабалили? По какому праву?
– Да ты не переживай, это всего на трое суток.
– Неужто буду дожидаться, когда грехи ваши ослобонят невесту мою? Не бывать тому! Да и не досуг мне!
Столпник не удержался и трахнул по столу кулаками. Стол-мегалит разлетелся в дребезги. Книга взмыла в потолок, затрепыхалась подстреленной дрофой и грохнулась на земь, вывалив наружу внутренности. Стены сотряслись, библиотечные тома посыпались вперемешку с реомидисами. Живые фонари закружили в воздухе, как чаинки в стакане. Те, кому не повезло, упали на пол и разбились, обрызгав камни. Солнечный сок быстро почернел и превратился в грязные лужицы.
Светозар заслонил лицо руками. Булыжник ударил его в живот. Государь, согнулся, застонал. Мелкие осколки впились в монаршее тело, и кровь – неожиданно ярко-голубая – выступила на побелевшей коже. Государь выпрямился, отнял от лица руки и ответил буяну обречённо:
– Лин Эн суждено быть похищенной. Так сказано в писании. Что сказано, то сделано. Таково распоряжение свыше, и нам с тобой не дано его изменить.
– Не пори чепухи! В моих силах извести погань бесовскую под корень! Вот этой руцею*! Я ли не богатырь?! Я ли не спаситель рода человеческого?!
Семён затряс над грудой камней своими кувалдами.
– Ну-ну…
– Ты почему, хрен старый, утаил от меня, что у тя тут целое кодло чертей?!
Царь вынул из груди осколки, стёр лазурные капли, ползущие по бледному, точно вылинявшему, лбу. Испачкал пальцы, потянулся окровавленной рукой к золотому венцу, водрузил его на святейшую голову и строго посмотрел на спасителя.
– Хорошо ли тебе спалось, сын плотника? Готов ли ты исполнить своё предназначение?
– Не юли! Давай показывай обитель этих, как их?.. свиневых детей!
Новгородцев сжал кулачищи, костяшки пальцев хрустнули. Светозар повернулся к богатырю спиной и бросил через плечо.
– Иди за мной.
Старик пошёл, разгребая скипетром камни и осторожно ступая босыми ногами на опасный пол. Семён сплюнул и загремел берцами. Реомидисы вереницей прокатились вперёд, вылизывая лучами каждую выпуклость и каждую выемку.
– Здесь. под этой плитой обитель грехов, – что-то вроде ада, – венценосец стукнул посохом. Лампы окружили маленькое смотровое окошко в подпол, но как ни старались, так ничего и не высветили. Из каменной промоины выглядывала плотная, чернозёмная тьма.
Столпник чертыхнулся и, высоко взлетев, ринулся головой вниз. Он прошёл сквозь камень, как вода сквозь песок. Реомидисы недоумённо переглянулись. Светозар погладил подбородок и облегчённо вздохнул.
– Ну, вот и ладушки. Так-то лучше будет.
***
Фру открыла глаза и не увидела привычных огней, не услышала рядом дыхания любимого, не ощутила под собой опоры. Тишь и мрак окружали девушку.
– Сёма, – тихо позвала она.
– И-гии-гии!
– А-ха-ха!
– Ау-ау-ау!
Дикий до тошноты многоголосый вой навалился разбойником с большой дороги. Ужас придавил, смял, отнял способность здраво рассуждать. Сердце съёжилось и на секунду остановилось. Девушка воин попыталась подняться, но даже пальцем не смогла шевельнуть. Сердце ожило, затрепыхалось, выскакивая из груди. «Господи, пусть это будет сон, пусть это будет сон, пусть…», – с надеждой взмолила Фру, выпрашивая, чтобы кошмар, страшный, как сам чёрт, на поверку оказался видением, внутри которого она проснулась. Переживать не стоит, ведь это не взаправду. Такое с нею уже случалось, и не раз. Поэтому она призвала на помощь всё, какое было, хладнокровие и постаралась не волноваться. Можно представить, что просто смотришь фильм ужаса. Утром он забудется навсегда. Но самовнушение не помогало: от страха кровь стыла в жилах, сводило скулы.
Вой стих, от чего стало ещё страшней. В абсолютной тишине послышался едва уловимый шорох, – точно тараканы лезут по стене. Шуршание усиливалось. Фру слышала, как некие существа подползают всё ближе и ближе. Вот они уже подобрались вплотную и начали медленно взбираться на неё. Они карабкались по рукам и ногам, лезли прямо в рот.
– А-а-а! – закричала Фру, пытаясь сбросить мерзких тварей. Тщетно. Её тело оставалось неподвижным, как бревно. Гнусное шуршание убивало. Мгновенно вспыхнул и погас свет. Двадцать пятый кадр отпечатался в подкорке. Бульдожьих размеров членистоногие с маленькими человеческими головками кишели вокруг. Их жуткие рожи все, как один, были направлены к ней – дочери камбоджийского народа, воительнице, невесте самого сильного человека на земле. Она почувствовала на груди колючие лапы насекомого.
– З-з-з… Привет! Я – Зависть – одна из ветвей мерзостей человеческих. Мы все произрастаем из одного места – могилы совести. Давай дружить.
– Пошла вон, дрянь!
– Напрасно ты так. Ведь мы с тобой почти сёстры. Разве тебе не завидно, что твоя начальница получит жизнь и карьеру, как она и рассчитывала с самого начала. А ты получишь дырку от бублика. Твой Сёма бросит тебя. Сегодня же он будет с Марфой, а ты останешься с нами на трое бесконечных суток, пока наши объятья и поцелуи не превратят тебя в отхожее место.
– И-ги-ги-га-га-га-го-го-го! – завыла бандитская шайка. Снова блеснула вспышка и Фру прямо перед носом обнаружила женское лицо с одним глазом над переносицей и пучками слипшихся волос на плоской башке. Существо облапило оцепеневшую девушку и потянулось к нецелованным губам.
– Тьфу! Пр-р-рочь, мр-р-разь! Хр-р-рен что у вас выйдет! Не на ту нар-р-рвались! – зарычала Фру.
– И-ги-ги-га-га-га-го-го-го! – ещё пуще зареготала тьма. – Замилуем тебя, заласкаем, красавица. Будешь, как мы.
Грехи толпились перед распростёртым девичьим телом, наваливались на него кучей-малой, пихались и дрались за право подобраться к лицу, заглянуть в слепые глаза.
– Х-х-х-х… А я – Блуд. Полюби меня, я такой ласковый, вот увидишь. Позволь обнажить твоё белое тело, выбросить прочь эти отвратительные штаны. Будь моей хозяйкой. Пожалей меня, я так тоскую по прежней владелице. Её бедные косточки лежат в скальных развалах за северным перевалом Тридевятого царства, Тридесятого государства. Ух-х-х, этот Светозар! Он злой, нехороший.
– Сёма! – душераздирающе завопила Фру, чувствуя, как мерзкие лапы пытаются сорвать с неё униформу.
– При чём здесь какой-то Сёма? Посмотри на меня, я вылитый Ален Делон, секс-символ всех девчонок-семидесятниц. Обожаю таких дурочек, как ты.
Новая вспышка осветила шаржистую ряху, как две капли воды, похожую на кинозвезду. Всё остальное у знаменитости было от жука навозника.
– Ш-ш-ш-ша! – послышалось громкое шипение. – Не по ваш-ш-шим шапкам Сенька. Это моя добыч-ч-а. По всем параметрам моя. Мне ли не знать этих перепуганных до смерти глаз, мне ли не слышать загнанного сердца? Не передо мной ли – Страхунынием – пали тьмы народов, подрезая собственные поджилки кастовыми законами, религиозными догматами, холопством и прочими уродствами? Сколько Ломоносовых, Циолковских, Гребенниковых, Козыревых, я – Страх-х-хуныние – задушило вот этими руками!
Молниеносная вспышка высветила скопище мерзости и на её фоне две разинутые клешни, готовые вцепиться в девичье горло. Заливаясь слезами, Фру дико захохотала. Горло пересохло. Не хватало слюны наплевать в поганые рожи.
– Ха-ха-ха! Я не боюсь тебя – человекоубийца! Тьфу! И я не унываю, ха-ха-ха! Мне даже весело, потому что вы все – просто падаль, прошлогодняя листва, ха-ха-ха! От неё вас не отличает ни шорох, ни жалкие останки. Ваша минувшая слава – гниль, дерьмо. Тьфу! Без человека вы – ничто, туман. Ха-ха-ха, ха-ха-ха!
Нечисть шарила по обездвиженному телу воровскими лапами. Под одеждой ползали Алчность, Ненасытность, Стяжательство. Пиявками присосались к животу Гордыня и Лень. Злоба тужилась нагадить на лицо. Силы покидали пленницу. Ужас распух, как фурункул и, наконец, взорвался.
И тут же грянул свет – белый и чистый, как снег. Он сотряс подземелье. Фру зажмурилась. Когда она открыла глаза, перед ней стоял её Сёмушка. Мерзость отхлынула, укатилась в щели. Отвалился камень, сковавший тело девушки. Столпник бросился к ней, схватил в охапку, поднял на руки.
– Фруша, бежим!
– Милый…
– Я выдерну с корнем змеево семя! Удушу гада двумя пальцами!
– Милый…
– Днесь* я изменю историю! Время потечёт вспять! Слава рода человеческого возвернётся к истоку своему!
– Милый… сейчас мы должны расстаться. Но сегодня же, слышишь, сегодня мы встретимся в двадцать первом веке. В Разумихино ты отправишься один. Это твой личный…
– Сей же час! К чёрту двадцать первый! Разом… в семнадцатом!
Девушка высвободилась от объятий, отстранилась. Семёна лихорадило. Как же так? Ведь Фрушенька – его невеста, Богом данная. Не позволительно им разбегаться по разным векам. Воин света снова бросился к подруге. Целовал мокрые глаза, обнимал холодный, как лёд, изнурённый стан, горячо шептал в измученное бледное лицо:
– Мы с тобой единое целое. Только смерть разлучит нас.
– Только смерть…
– Ты – моя, а я – твой навеки.
– Навеки…
– Впереди у нас долгое, блаженное* житьё-бытьё.
– Житьё… бытьё… – шептала Фру, заливаясь слезами, ещё пуще. Мужество покинуло её. Она знала, что расстаётся со своим наречённым навсегда. Там, в Мезозое, она отдала любимому свою силу, когда прикоснулась к нему. В одну минуту её сосуд внутренней энергии опустел. Живительная влага перетекла в измождённый, истерзанный огнём организм, а у неё осталось лишь на донце. Но пришелица не жалела ничуть. Если бы вернуться назад, она поступила бы так же. Она любила. Большего невозможно было и желать. Сколько там, в начальных и высших классах по коррекции душ она встречала тех, кто за целую земную жизнь не познал настоящей любви, ради которой можно хоть на дыбу, хоть в кипящий котёл.
Зная, что смерть поджидает её здесь, в этой погребальной камере, она переживала только об одном, чтобы Столпник не сорвал задание. С самого начала она знала, что после того как воин света освободит Русь от вражеского гнёта, он навсегда потеряет сверхъестественную силу. Что его кристалл вскоре размягчится и превратится в жидкость: кровяное русло станет полнее на несколько капель. И всего-то. Сейчас он несокрушим. Одной только силой мысли он может проникать через времена и расстояния. Под его гневным взглядом расплавятся горы и высохнут моря. Но придёт день, и герой превратится в простого крестьянина. И даже память выпавших ему испытаний будет стёрта. Если на то будет воля Великого Программиста.
– Ну же! Идём! – Столпник потащил девушку за руку.
– Милый, я останусь здесь. Так надо.
– Это паче ума*! Перст возложи на уста*, слушай, что я глаголю. Неужто могу вречи* тебя в яме? Да ни в жисть! Аль не мужу должно радети* о жене? И не перечь, заберу тя отсель, уложу почивать подле озера.
– Нет-нет. Мне здесь очень хорошо, светло и… тихо. Ничто не отвлекает от самосозерцания.
– Бедная ты моя рюма*. От чего же слёзы твои?
– От счастья.
– О-хо-хо… Грусть-печаль меня терзает.
– Не волнуйся. Я буду думать о нас. Вот увидишь, не пройдёт и дня, как мы встретимся.
– Правда? – Столпник неуклюже вытер девичьи слёзы, спрятал в горсти прозрачные холодные пальчики.
– Честное слово, – соврала Фру, улыбнулась что есть мочи и последним усилием воли перекрыла слезоточивые протоки.
Внезапно раздался гром среди ясного неба. Это был господин куратор. Клетушка заколыхалась. Влюблённые вздрогнули, крепче обняли друг друга, закачались.
– Новгородцев Семён!
– Кто ты есть такой?! – воскликнул Столпник, бегая глазами по потолку. Звук исходил откуда-то сверху.
– С тобой говорит временный поверенный Сущего на небесах. Готов ли ты исполнить своё предназначение?
– Готов! – ответил светлый воин и тут же исчез. А Фру осталась стоять со скрещенными перед грудью руками, продолжая обнимать любимого. Подземелье замерло. Свет погас и снова послышались шорохи.
***
Солнце стояло в зените. На всём небе оно было в единственном числе, как это и положено. Редкие прозрачные облачка купались в голубизне, не затмевая светила, простирающего ласковые лучи ко всему живому и неживому. Столпник вздохнул полной грудью и расправил могучие плечи.
Он стоял на том самом обломке скалы, где прожил отшельником три с лишком месяца, откуда начал своё невероятное путешествие. Теперь он, точно гимнаст на трапеции, едва помещался на крошечном каменном пятачке. За каких-то семь дней он очень возмужал и не мог поверить, что узкая ложбинка на столпе когда-то служила ему ложем. Теперь в неё могла поместиться разве что одна его нога. Он вспомнил свой извечный голод и усмехнулся. Со вчерашнего дня не хотелось ни есть, ни пить. Казалось, он – птичье перо в потоке воздуха – такой же лёгкий, свободный и независимый. Вместе с тем нечто весомое и неуёмное капля за каплей наполняло его внутренний сосуд и уже подступало к самому краю.
Вот и пришло время померяться силой с ненавистной тварью. Столпник отчётливо увидел и Марфу, и змеиную кладку, и Горыновну, похаживающую в нетерпении по пещере. Он увидел, как ровно в полночь распадаются скорлупки, выпуская змеёнышей в мир Божий, на погибель рода русского. Но он также знал, что этому не судилось быть, потому что ровно через час он соберёт гору хвороста и зажарит вражье семя на пышном огне. И водрузит на кол драконью голову. И выбеленное страданием лицо Марфы, стоящей подле, раскраснеется от жара костра и торжества победы.
Он наблюдал в небе отяжелевшую драконью тушу, частое и натужное трепыхание крыл, вылезший наружу язык. Слышал одышку гадины, разжиревшей на горе народном. Вместо огня из чёрной пасти прорывался жидкий дым. Рептилия заметно поизносилась, разоряя трударей. И всё-таки, враг был силён. Драконий огонь испепелял вмиг. Бой предстоял трудный, изнуряющий.
Столпник заскрипел зубами и зарычал, как сторожевой пёс. Он подтянул армейский ремень и потуже зашнуровал ботинки. Сейчас ему казались нелепыми и конь и самосек, потому что он был воплощением ста боевых мечей и самого быстрого на свете коня. Да что там конь! Он был, как птица, и даже больше – мог молниеносно взлететь на любую высоту. Мог во мгновение ока исчезать и появляться в любом месте, становиться невидимым, превращаться в любого зверя, а если надо, – в камень, воду или бревно.
Под ним расстилалась паче ума* прекрасная родная земля. Берёзовая роща у ближнего пригорка высилась, шелестела, белела. Подле – пищуга* кудрявилась, точно прядево*. Серебряная речка петляла меж гор и, пробегая по весёлому широкому лугу, мчала свои чистые воды к далёкому морю. На берегу лодчонки позабыты-брошены, – вокруг ни души. А за полями ржи – безотрадными, погорелыми – Разумихино. И камня на камне не оставило змеище от некогда дородной деревушки.
Невиданная сила наполняла и распирала Столпнику грудь. Через несколько минут его могло разорвать изнутри так же, как молодое вино разрывает меха. Но воин света был покоен. Он знал, что его мощь выплеснется вовремя и по назначению. Он потянулся к небу, закрыл глаза и начал отсчёт: «Один, два, три…». Прошла минута. Вражина выкарабкалась из логова и, неуклюже хлопая крыльями, точно откормленная к Пасхе гусыня, оторвалась от земли. «Шестьдесят один, шестьдесят два, шестьдесят три…» – секунды мерно падали в копилку.
Дракониха полетела на разорённую деревню, исходя голодной слюной, рыкая, скалясь, дымя. Она закружила низко над землёй, высматривая среди развалин добычу. Схватив зазевавшегося бобика, махина рванула ввысь. И в тот миг, когда, набирая высоту, зверь повернул рыло к Столпнику, их глаза схлестнулись. На миг чудовище зависло, вытянуло шею, остервенело завертело крыльями и хвостом. Раздался сводящий с ума рёв. Огромное, с полнеба, облако огня оторвалось от звериной пасти и, плавя воздух, покатилось по небу прямо в лицо воину. Последняя капля упала, переполнила сосуд. Сердечный кристалл вспыхнул, выстрелил мириадами невидимых стрел. Богатырь крикнул: «Господи, благослови!» и полетел навстречу супостату.
P.S. Русичи набились в пещерке, что сельди в бочке; плотно окружили окно наблюдения. Толпы людей заполнили также и царский кабинет, и переходы, и все ближайшие помещения. Грозные лица граждан не предвещали добра. Народ приготовился к решительным действиям. Светозар яростно ударил царским посохом прямо в чёрную дыру. Свет фонарей дрогнул. Послышался тупой удар заступа о болотистую почву.
– Эй, виево отродье! А-ну ка немедленно отпустите ангела!
– И-ги-ги-га-га-га-го-го-го! – зареготало подполье. – А хохо тебе ни хуху? Мы имеем на девицу трёхсуточное право! Или ты, старая калоша, не читал книгу?
– Это вы, потроха вонючие, не читали. В сноске мелким шрифтом написано: «Кто прикоснётся к ангелу с дурными намерениями, будет казнён своими же собратьями. Посланница небес вернётся в общество людей по первому требованию властителя Тридевятого царства, Тридесятого государства».
– Как бы не так!
– Дудки!
Государь, став на карачки, уткнул лицо прямо в чёрный пятак и надрывно завопил, призывая на помощь свой непререкаемый авторитет.
– А если станете артачиться, то сию минуту будете повержены боевой молитвой! Нас тут собралось множество – весь честной народ! Так что мало вам не покажется! Считаю до трёх! Раз!
Из подпола послышались грызня, визг и рёв. Очевидно, как и предсказала книга, чёртово кубло* сцепилось в драке не на жизнь, а на смерть.
– Это ты её трогал!
– Нет ты!
– Ты, ты, ты!
Отверстие в полу постепенно начало распечатываться. Слои почвы вперемежку с обломками доломитовой плиты лезли наружу. Виевы дети верещали, как резанные свиньи. Их предсмертный визг становился всё слышней. Над кучей земли показалась макушка Фру. Молчаливая и неподвижная, подобная греческой статуе, девушка медленно вывинчивалась из грунта. Она не издавала ни звука, точно мёртвая, лицо было белее белого. Но глаза дико вращались. И когда руки её освободились, люди, радостно вопя, бросились ей на помощь. По головам прошёл гул.
– Врача! Расступитесь! Дайте доктору пройти!
Прибежал лекарь с чемоданчиком. Потрогал у болящей пульс, поелозил по груди тонометром, заглянул в горло. Сказал: «Будет жить», – и убежал.
– Где Лили? – Спросила Фру, быстро приходя в себя.
– Там, где ей быть и положено – наверху. А с учётом того, что заслонка в моё царство-государство не заперта, то, скорей всего, животное паук уже доедает её нежные филейные части, – невозмутимо ответил Светозар.– Прости, мои люди не успели твою начальницу поймать… С возвращением, дочка, – просветлённо улыбаясь, государь шагнул к страдалице, по-отечески обнял и поцеловал в лоб.
Весть о спасении ангела разнеслась, как семена по ветру. Народ возликовал, и радостное волнение расплескалось морем над царством-государством.
Светозар щёлкнул пальцами.
– Где мой писарь?
– Здесь я, батюшка, здесь, – послышался из толпы взволнованный голос.
– Сегодняшнее утро, сокол ясный, опиши во всех подробностях наивысочайшем стилем. И держи перо наготове. Всё самое интересное у нас впереди.
*напасть – беда
*стезя – путь, дорога.
*рекла – сказала.
*руца – рука.
*днесь – сегодня.
*блаженное – счастливое.
*паче ума – немыслимо.
*перст возложи на уста – замолчи.
*вречи – бросить.
*радети – заботиться.
*рюма – плакса.
*кубло – звериное логово.
*паче ума – непостижимо.
*пищуга – густые заросли кустарника.
*прядево – волокно, кудель.
КОНЕЦ