Банальная история или а ты стоишь на берегу

Борис Середов
...интересное было время. Тогда только несколько человек в СССР догадывалось, что скоро оно станет страшным. А со мной происходило вот, что...
  В 1989 году, у соседей, на военном заводе стряслась конверсия и начальство нашего, не военного КМЗ, решило принять спецов  оттуда. Почему- то спецов этих не прельстило изготавливать на родном производстве супер сковороды и нано чугунки. (Так, что это отнюдь не Толяна Рыжего рацпредложение.)
 И спецы эти валом попёрли на наше мирное предприятие. А аборигенов, то есть нас, родное начальство поставило перед выбором, оставить свои никчемные профессии электромонтажников, электронщиков или наладчиков, и избрать другие, гораздо более достойные. Уборщиков, слесарей... Ну, или уволиться по сокращению. Я не прельстился на предложение посвятить свою жизнь профессии стропальщика (о чём, конечно сожалею) и написал заявление на увольнение. На что мне в отделе кадров незамедлительно сказали следующее: "Молодой человек, Вы только начинаете свою жизнь, и сразу с увольнения. Вот назад придёте, мы Вас не примем!" И ещё добавили: "Таких, как Вы, тысячи за воротами стоят!" (Правда, похоже на: "...таких, как Вы, с десяток на воротник надо?») Я даже хотел уже испугаться, насколько эти фразы прозвучали грозно, а главное свежо и оригинально. И не стал пугаться только по двум причинам. Начиналось лето, и в августе я переезжал жить в другой город.
  А фразы, слышанные в отделе кадров, оказались не свежими и отнюдь не оригинальными. Потом я их слышал в жизни ровно 27 раз. Крайний раз месяц назад. Единственное и самое обидное, что уже без прилагательного "молодой".  После второго раза, я и ухом на них не вёл. Но с меня станется. Циник, было моё второе имя с десяти лет.
   Всё, про работу больше ни слова! Я же банальную историю пишу, а разве у кого- то язык повернётся назвать производственные процессы, банальным занятием?
  ...интересное было время. Казалось, что вот она, свобода! И, что равенство с братством -  вот они! Впоследствии так и случилось. Правда, с небольшими уточнениями. Свобода, но не для всех, все равны, но некоторые равнее, а уж братков совершенно в избытке привалило. Даже не поспоришь. И братских и ореховских... Любых!
   В начале июня 1989, я одел красные, спортивные штаны (других, просто не было), белую футболку, взял "Кремону" (гитара) и поехал в Феодосию. Потому что единственный билет, который удалось достать, был до Феодосии. А что ещё было делать, когда впереди целых два летних месяца отдыха, вы получили расчёт и вам 22 года? Можно конечно и на БАМ съездить, но 1989 год, далеко уже не 1975. Энтузиазм не только масс, но и отдельных личностей, к той поре существенно истощился. Если не сказать больше.
 "Только юг",- думал я, засовывая в чехол к гитаре, бутылку водки, кусок ливерной колбасы, плавки и запасные носки. Остальное было на себе и в себе. На вокзале меня никто не провожал, истерично размахивая вослед путнику заплаканным, в крупный синий горох, платком. Уже не помню, расстроило ли меня, это грустное обстоятельство?
  Ах, море! Что же ты делаешь с людьми? Особенно когда человеку 22 года, его уже напечатали в московском журнале и у него, кроме гитары, есть красные штаны, красиво обтягивающие стройные ещё ноги! Ты сводишь его с ума, заставляешь городить чушь, и не иначе, как своим запахом и видом, гонишь его, куда- то под кипарисы или пальмы, немедленно поделиться со страждущим человечеством своим творчеством.
 Хотя может и не в море дело. А в том, что у этого самого, в красных штанах, со споротыми лампасами, внезапно, дня через два, закончились деньги, заботливо выданные на прощание родным предприятием. Дальше опять перехожу на личность. В общем, помню, какие то лица, хороводы, пляжи, кабаки и высокие прыжки через костры. Ещё купания голышом в лунных дорожках и отражения звёзд в глазах. Чьих, не помню. Ну и совсем полубредовые попытки сёрфинга, в мелком, ночном прибое Чёрного моря, на откуда- то взявшейся входной двери, причём вместе с дверной коробкой и бронзовой ручкой. Принесли мы ее, откуда, что ли? Наверное, было и ещё что- то, но за давностью лет и количеством алкоголя уже не вспомнить. Молодые тогда были. Адекватные. Не то, что сейчас!
  Вот на двери, я однажды утром и проснулся. Потом я так и спал на ней, хоть и не каждую ночь, постоянно обалдевая, как её можно было принести? Весила она, наверное, полтонны и даже вшестером её совершенно невозможно было оторвать от песка.  Да и откуда? Так и рисовались в воображении разъярённые хозяева данного произведения мебельного искусства, явившиеся за столь необходимой деталью дома. Время шло, хозяев с длинными кинжалами и горящим взором, всё не объявлялось, а спалось так  чудесно. Как на ней, так и в ней. На песке. Но только на спине или на животе. Высоты коробки хватало только на это. И то нос почти упирался. Правда, скоро я догадался вырыть в ней, яму и спать стало возможным и на боку. Почему я тогда на двоих яму не вырыл? Резонный вопрос. Молодой был. Умный. Не то, что сейчас! 
  Стояла дверь, вернее лежала, сбоку от пляжа, в сени кипариса или ещё какого древа (возможно Анчара) и часто, страждущие собутыльники мои, зная, что я под ней ночую, утром тактично стучались ко мне условным спортивным стуком – Спартак - чемпион! Хорошо, когда на пляже в этот момент ещё не было отдыхающих. Но так было не всегда. Отчётливо помню два момента.  Лицо писающего на дверь мальчика, с загадочными глазами оленя, ореол вставших вокруг его, наверное, очень умной головы, выгоревших волос, и звуки из него, такие, которые обязательно издают иерихонские трубы, когда я в самый кульминационный момент стал извлекаться из моего бренного жилища.  Меня тогда очень удивило, что процесс мочеиспускания не остановился, а даже усилился. Как сейчас помню, восходящее южное светило, отблески от моря и в этих отблесках бегущий, загорелый амур, мужественно не прервавший процесс, даже во время эвакуации с места происшествия. Великие были люди и дела их!
  А второй, когда я, утром открыв защёлку, не смог отворить своё временное убежище. Я даже успел испугаться на тему: «Замуровали, демоны!", но скоро догадался постучаться в дверь. Как пишут в старинных романах: "...дикий вопль огласил застывший в ужасе замок..." Оказалось, мою дверь облюбовала в качестве лежака, романтичная, белотелая комсомолка, дочка обеспеченных родителей из далёкого, но, тем не менее, славного города. Я её понимаю. Если бы вам постучали из - под земли, вы, скорее всего не спросили бы с участием в голосе: « Кто там?»   А наоборот, товарищи, с вами произошло, что то ещё более из ряда вон выходящее. 
  Потом, мы даже подружились, и она приходила ко мне вечерами, рассказывать истории из жизни неутомимого ПТУ- 7, в котором она училась на повара. И даже приносила мне котлеты величиной с конверсионную сковороду. Сама она их, что ли делала? А где? Уже не помню. Наверняка ведь интересовался. Хотя бы потому, что в части, где я служил, из одной такой котлеты, накормили бы если не тысячу человеков, то 20- 30- легко! Повторюсь, великие были люди! И даже котлеты их!
  Всё! Про дверь и девушку, больше ни слова. Про них я потом поэму напишу. В стиле японского хокку. Они без сомнения того заслуживают!
  Там дальше, совсем просто. Деньги не украли, они закончились. Так бывает, когда тебе 22, и ты ещё не обременён социальными, политическими и семейными заказами. Пришедшие ко мне утром, друзья мои, наскребли мелочь, на лёгкий завтрак, под названием "Мечта аннорексички" и я понял, что южная сказка грозит ранним и несчастливым окончанием. Надо было предпринимать какие- то шаги.
  Впрочем, опыт был. Я уже ездил из родного города в Москву, петь на Арбате. Тогда там происходило что- то невероятное! Вся улица была в художниках, поэтах, певцах, торговцах, иностранцах... Деньги меня тоже интересовали, я же был нищим студиозом, но больше манил дух свободы, возможность общения. Сначала трудно было с местом, но вскоре я подружился с местной поэтессой Эвелиной О - й и она занимала мне на выходные местечко, где я и гитара, хоть с трудом но помещались. Хорошо, что с другой стороны находился художник, а не какой-нибудь кобзарь. Я пел, Эвелина читала свои стихи, поэтому действовать приходилось по очереди. Стояли то рядом. Со временем, я выучил её репертуар, и подрабатывал за неё. Мощная была женщина. Не в физическом плане. В физическом хрупкая старушка. Но когда она начинала читать свои стихи про немецкий концлагерь или про Есенина, мне можно было не петь. Да, что мне! На обратной стороне улицы, парень пел песни Шевчука. После первых слов чтения Эвелины, он терялся, забывал слова, аккорды и садился на тёплые камни Арбата, покачиваясь и стеная. При этом сердобольные граждане, кидали денег ему гораздо больше, чем за Юлианыча, видимо принимая его за "самимынеместного..." Кстати заработать тогда можно было вполне прилично по студенческой жизни. Так что опыт был, ещё было желание кушать и не было желания уезжать.
   Вечерами я брал гитару и располагался в местах людских потоков, за два - три часа зарабатывая на приличный вечерний отдых с лёгким вином и на завтрашний обед. И как- то всё шло... Компания моя растерялась, кто- то уехал, кто- то ушёл, когда у меня деньги закончились, оставался местный Славик, но и он появлялся не часто. Иногда вечерами навещала комсомолка, чтобы томно повздыхать и низким, голосом спеть под гитару "Розовый вечер". Не сильно впрочем, фальшивя. Мне не хватало писающего мальчика, но он так и не появился. Может он и правда был Амуром и умчался в свою светлую даль.
  Но, меня всё устраивало. Наверное, это можно назвать южным безумством. Сначала меня несколько удивляло отношение отдыхающих ко мне. Когда я пел то в отличие от Арбата, никто и никогда не останавливался. Бросали на ходу мелочь, если бросали, и шли дальше. Потом привык. Даже стало нравиться. Можно было петь, что угодно. "Группу крови" или "Боже царя храни." "Ландыши" или "Марш, марш левой"- эмоции были одинаковые. Доход мой, тоже.  Люди шли, кто в кафе, кто на набережную, кто ещё куда, никто на меня даже не смотрел. Некоторые смотрели на гитарный чехол, уж не знаю с какой целью. Не то, чтобы не промахнуться мятым рублём, но скорее, посмотреть, а сколько этот мызыкантишка зарабатывает? Мол, мы шахтёры, из шахт годами не вылезаем, а этот тунеядец... Возможно, а может и скорее всего, так думали единицы, но люди в молодости страдают порой излишней тонкокожестью. Жаль с годами она бронзовеет. Кожа.
  Что- то, я перемудрил с завязкой. Но всё уже. Начинается банальная история.
  Интересное было время. Весёлое. А уж совсем скоро такое веселье подоспело! Но, кто мог тогда заглянуть хоть на два года вперёд? Я потом за покойным писателем Э.В.Лимоновым заметил такую способность, когда уже в двухтысячиседых годах прочитал его статьи конца 80-х. Он весь Развал описал заранее.
 Стою я и поя, я. По своей дурной привычке с закрытыми глазами и тут... Я ушам не поверил. Аплодисменты! 

     Продолжение следует.