Легенда замка Сан-Шез-Суа на Марне

Юрок Ленки
Если пойдешь за солнцем, а идти будешь семь лун, и на своем пути тебя не остановят семь злых народов, которые захотят полонить или убить тебя, семь добрых народов, которые будут встречать и потчевать тебя так, что невозможно будет уйти от них, семь семирек больших и малых, глубоких и быстрых, малых и топких, семь семигор высоких и низких, неприступных как крепости и лабиринтом путающим дорогу, одним словом, если тебе дано судьбой, то с божьей помощью придешь в прекрасную, благословенную страну, где живет счастливый народ, где правят справедливые и благородные мужи. Там на берегу красивой и тихой реки Марна стоит замок Сан–Шез–Суа. Этот замок прославился тем, что в нем жили долго и счастливо Жак и Габриель.

Вот послушайте, почему люди в той стране так любят и почитают их, хотя единственный их подвиг лишь в том, что они полюбили друг друга.

Всему свое время. В свое, дарованное только им время, в замке жили знатный граф и его красавица жена. В надлежащее время у них родилась дочь. В замке объявлен был праздник. Три дня не стихала музыка, столы три дня не пустовали, сколько бы за них не садилось людей, сколько бы они не съедали вкусных кушаний, которые без устали носили слуги. Актеры, сменяя друг друга, три дня подряд показывали представления. Ночью зажигали огни по всему замку, и веселье не прекращалось и ночью. Но счастливому графу этого было мало. Он приказал слугам объехать все земли и привезти самые красивые, самые лучшие цветы.

Слуги ревностно взялись за дело и привезли самые лучшие, самые редкие сорта самых красивых цветов. Тут были роскошные дамасские розы и редчайшая столистная роза, элегантные ирисы, стройные каллы, заморская канна, голландские тюльпаны, благоухающие орхидеи, ароматная валенсольская лаванда и, конечно, белоснежная лилия Мадонны. Не оставили без внимания и полевые цветы: скромные фиалки и маргаритки, кошачьи лапки и кремовые пролески, трогательные ландыши и анютины глазки, которые могут своей неброской красотой порадовать простое сердце и удовлетворить изысканный вкус. Слуги очень любили своего господина и собрали на всякий случай все сорта, какие они только смогли найти. Ну и как всегда бывает в таких случаях, они перестарались. Знаете поговорку: «Заставь ду-ка богу молиться, …».

Так это было или не так, но один из слуг, которого звали Пьер, зашел в лес, где жила колдунья, то ли по-незнанью, хотя кто не знает, где живут колдуньи, то ли от усердия. И как только у него хватило духу пройти через заросли азалии и черемицы, мимо острых и липких лапок гигантской роридулы, как умудрился не попасться на завтрак зубастой огромной мухоловке. И это еще не все. Поляну перед мрачным замком, сплошь покрытую ядовитым лютиком и дурманящим маком, охраняла на единственной тропинке ужасающая раффлезия, готовая съесть любого, кто приблизится к ней. Одному святому Лаврентию известно, как преодолел все эти препятствия наш старатель, но его настойчивость была вознаграждена. Прямо перед замком колдуньи он увидел цветок невиданного сорта и красоты. Ему сильно повезло, хозяйки не было дома, и, забыв о чести, разгоряченный удачей, он выкопал дивный цветок и поспешил что есть мочи отвезти цветок в замок графа.

Это был, действительно, самый лучший цветок и его посадили перед замком на главной клумбе. Посмотреть на дивный цветок вышли граф и графиня, сбежались все люди, бывшие в замке, фрейлины вынесли дочку. Но не улеглись еще шумные восторги, как появилась древняя старуха в такой же древней одежде. Стажа хотела было ее остановить и вытолкать вон, но был всеобщий праздник и войти мог любой желающий. Но такого вида старуха могла испортить любой праздник и, надо сказать, опытная стража не ошиблась, вот только ничего не смогла поделать. Как только старуха приблизилась, они застыли как вкопанные, не могли пошевелить ни рукой, ни ногой.

Страшная колдунья, а это была она, хозяйка диковинного цветка, беспрепятственно прошла в замок и подошла к графу, стуча своей клюкой, и с ненавистью зашипела как змея:

– Не часто я разговариваю с вельможами, знатностью своей не уступающим королям. Но, всякий раз как я удостаиваюсь такой чести, мои слова запоминаются надолго. Дольше, чем на всю жизнь.

Все со страхом смотрели на это исчадие ада. А старуха важно выставила вперед правую руку с клюкой и продолжила:

– Сегодняшняя встреча обязана вашему вероломству, граф. У меня украли мой самый важный предмет, и он не простой – она улыбнулась так, что все вокруг оцепенели, – тот цветок, которым вы все так любуетесь … это цветок смерти.

Теперь старуха совсем уже рассвирепела, видно ей нравилось выступать на публике:

– Как я жалею, что не схватила негодного похитителя на месте преступления, я бы его разорвала в клочки, а клочья развеяла бы в пыль. Но теперь вижу – она неожиданно стихла и заговорила елейным гнусавым голосом – зачем он это сделал, и я его прощаю. Более того, я хочу сделать подарок вашей прелестной дочке, дорогой граф и очаровательная графиня. Я дарю вам этот чудесный, волшебный цветок. Но этого будет слишком мало для такой восхитительной крошки. И как хороший камень не смотрится без дорогой оправы, так и мой скромный подарок не будет слишком хорош без моего … заклятия. А в память о нашей встрече я забираю с собой смех вашей милой дочурки.

Ужас охватил всех присутствующих, графиня горько заплакала.

Колдунья словно это и ждала:

– А заодно и слезы, – она дико захохотала – отныне душа ее будет как камень, ничто не потревожит ее холодного сердца. Сорвавший же цветок умрет на месте.

Колдунья стукнула своей клюкой о землю и исчезла, будто испарилась.

Долго горевали в замке. Гордый же граф не смирился, он поехал во владения колдуньи, но она исчезла вместе со своим замком, лишь обычный луг был на том месте. Граф разослал гонцов во все концы, ко всем знахарям и ведуньям, ко всем колдунам белым и черным, чтобы узнать, как снять заклятие, но никто ничего не знал. Поговаривали, уж не сама ли Альруна побывала в замке.

Однажды в замке появился старик седой, согнутый от старости, с лицом, обезображенным гримасой улыбки. Он предстал перед графом и заявил, что хочет быть садовником в этом замке:

– Я самый лучший садовник от Луары до Рейна.

– Но у меня уже есть садовник и очень хороший. Я не собираюсь отказываться от его услуг – ответил граф, тем не менее, заинтересовавшись контрастом между внешностью незнакомца и его самоуверенностью.

– Вы, должно быть, уже заметили, сударь, что некоторые цветы начали вянуть. Посмотрите, вон той редчайшей орхидее гиацинтового оттенка недолго уже осталось. Редкие сорта, милостивейший государь, требуют особого ухода.

– Может, ты знаешь, почтенный незнакомец, как ухаживать и за тем цветком? – настороженно спросил граф, указав на заколдованный цветок, внимательно глядя на старика. Но тот все также уверенно отвечал:

– Это наименее трудная задача. Если этот цветок – знак, то он и летом и зимой будет одинаково прекрасен, – старик посмотрел на всех своей ужасной улыбкой – до тех пор, пока не будет снято или разрушено заклятие.

– Видно, ты, действительно, хороший мастер.

– Я много прожил и многое узнал.

- Скажи, уважаемый знаток цветов, что веселого ты находишь в том, что здесь происходит, чему ты всегда радуешься.

– Милостивый государь, злой разбойник напал на мой дом, разрушил мой кров, вырвал с корнями мой сад и изуродовал мое лицо. С тех пор не смех, а только плач вырывается из моей груди. Ибо глубоко нечестив всякий, поднявший руку на невинного, не радость, а горе украшает мое лицо.

– Хорошо, оставайся и ухаживай за всеми новыми цветами со всем усердием, которого у вас, как я понял, не меньше, чем знаний. За прежним садом будет смотреть и прежний садовник. Все кроме нас получили то, что хотели.

Шло время, говорят, оно бесстрастно, попробуем быть терпеливыми, и мы увидим, что дочь графа, которой дали красивое имя Габриель, росла и уже становилась стройной девушкой. Родителям бы радоваться, но никогда не смеялась и даже никогда не плакала Габриель. Ничто не радовало и не огорчало ее, никто не видел никогда ее улыбки, ни одна тень никакого чувства ни разу не пробежала по ее лицу.

Но граф не потерял надежды и объявил указ: «Тому, кто сумеет вернуть виконтессу к жизни, в награду он отдаст руку дочери, титул и половину своего состояния. Со всей страны стали приезжать женихи. Одни давали великолепные представления, другие пели нежные романсы или зажигательные песни, декламировали трогательные стихи, растопившие бы, наверное, самые черствое женское сердце. Кто-то показывал чудеса и фокусы, которые привели бы в восторг самый пристрастный и холодный ум. Перед замком устраивались в ее честь рыцарские турниры, где побеждали столь знатные и мужественные рыцари, что растаяло бы самое гордое сердце, но окаменевшее сердце бедной Габриель молчало.

Время лучшая мера всему, оно не скупо и не щедро, время отмеряет каждому только его отрез судьбы, горя или радости, разлуки или встречи.

Не бегая от своей судьбы, в замке появился юноша в одежде рыцаря. Звали его Жак де Папиллон. По всему было видно, что у него не было никогда больших денег, и он не мог блистать на балах и рыцарских турнирах. Поэтому свою доблесть он добывал, странствуя и совершая подвиги. В саду замка по аллее вдоль тенистых деревьев, уже не торопя неумолимое время, никого и ничего не ожидая, тихо шла Габриель.

Жак посмотрел на девушку, и сердце его затрепетало от радости. Вот она, возлюбленная его сердца, которой он посвятит все свои подвиги. Он воскликнул:

– Прекраснейшая принцесса, вы так прекрасны, позвольте мне быть вашим рыцарем.

– Я бы с радостью ответила вам согласием, благородный рыцарь, но, по всему видно, что вы издалека.

И она, не сказав больше ни слова, ушла. Жак опечалился, значит, сердце этой красавицы под замком слова верности. Но не успела еще пройти печаль, как она сменилась надеждой, что он замечен и обласкан, пусть всего - лишь одним словом. Но как странно она холодна, подумал Жак, и удивление от задержавшейся зимы на ее лице перешло в тревогу от какой-то опасности. В раздумье он побрел по дороге.

Дорога вывела к лужайке недалеко от замка, где под старым дубом сидел на камне человек столь несчастного вида, что Жак невольно остановился.

– Что с вами, милейший? – обратился к нему Жак – по одежде можно судить, что вы слуга, но по вашему виду и по месту, где вы проводите время, этого никак не скажешь.

– Ах, сударь, меня зовут Пьер, и я действительно служу в этом замке.

Жак подошел ближе, невольно заинтересовавшись этим странным замком и его обитателями. Пьер, ободренный интересом незнакомца, продолжал:

– Когда-то не было проворнее и усерднее слуги, чем я. Но видно чрезмерное усердие – такой же порок, что и лень. Но тогда, восемнадцать лет назад, я не знал этой нехитрой истины и выполнил одно поручение моего господина, как всегда, лучше всех.

Пьер немного помолчал, затем продолжил:

– Да, видно, сударь, что вы давно не были в наших краях и не знаете, что произошло в этом замке.

– Вторая встреча и такая же загадка. Так что произошло здесь восемнадцать лет назад?

– Я принес в замок самый совершенный, самый красивый цветок на свете. Но этот цветок принадлежал очень злой колдунье, и она наказала, к сожалению, не меня, а ни в чем не повинную девочку, дочку моего господина. С тех пор камень печали лежит и на мне. Граф не гонит меня, но и не поручает мне никаких дел. Никто не разговаривает со мной, да и я ни с кем не говорил с тех пор. Слишком большое горе я принес в этот дом. Я хотел было покончить с собой, но что это даст.

– Ты, видно, хороший человек, Пьер, глубина твоей печали не за себя, но за другого – свидетельство тому. – Так вот кого я повстречал сегодня! – Но расскажи по порядку, чему ты был свидетелем и, к несчастью, а может быть и нет, деятельным участником.

И Пьер рассказал для Жака, и в первый раз для себя, всю эту историю.

– Значит, мою печальную незнакомку зовут Габриель!!

– Путь к сердцу принцессы свободен!!! – с каждой фразой все более оживленно говорил Жак.

– Да, сударь, – печально повторял всякий раз Пьер.

– Послушай, Пьер, я хочу увидеть ее вновь. Я чувствую легкие шаги весны, перед нежным звоном золотых стрел которой не устоят самые мрачные и крепкие оковы злой зимы. Проводи меня к ней.

– Сударь, вы храбрый и благородный рыцарь, и вы сделаете все, что только возможно, но, все-таки, вы многого не знаете.

– Вот как, значит, ты не все мне рассказал, – нетерпеливо воскликнул Жак.

– Всего лишь то, господин, что многие рыцари пытались добыть счастье принцессы, но все напрасно. Колдунья очень уж крепко заколдовала принцессу, сама исчезла, другие ведуньи ничего не знают о таком заклятии. Подвиги не помогают, и нет на свете такого весельчака, который своими шутками смог бы хоть немного приподнять уголки очаровательных губ нашей несравненной принцессы. – Пьер видно немного оттаял.

– А ты, мой глубоко опечаленный плут, не забываешь внимательно оглядываться вокруг, в перерывах безысходной тоски замечать принцесс, да еще оценивать их – еще немного и бедному слуге пришлось бы худо.

– Простите меня, сударь, но, если бы я знал, что это поможет, я с радостью отдал бы свою жизнь за графа и его дочь, за мир и счастье в этом доме. И хотя прошло много времени, а никаких знаков перемены судьбы не видно, я все равно верю, что чары будут сняты.

– Я вижу нам с тобой по пути, ты отдал свое сердце этому дому, я отдаю свое Габриель. И нет такого дьявола, с которым я отказался бы скрестить мечи, но в трудную минуту твоя молитва может помочь мне. Согласен ли ты, Пьер, идти со мной.

– С радостью, мой синьор.

– Я поговорю с графом, и я уверен он отпустит тебя.

Жак положил свою руку на плечо слуги, Пьер сдвинул колпак, договор был заключен.

– Пойдем, Пьер, я должен увидеть Габриель, мне так много надо ей сказать.

 Подходя к центру замка, где была главная клумба, они встретили старика с застывшей уродливой улыбкой на морщинистом как коряга лице.

– Позвольте представиться, доблестный и навеки прославленный рыцарь, я садовник в этом благословенном замке, верный хранитель цветов и лучший ценитель красоты.

– Дерзость ваша, глубокочтимый садовник, сравнима с вашим уродством, но уважая вашу старость, которая для меня всегда есть мудрость, я с почтением приветствую вас.

– Господь не ошибся, прислав вас. Мне приятно видеть вас и слышать этот голос.

– Всему есть предел. Вы позволяете снисходительность к славному роду Де Папиллон.

Старик почтительным жестом остановил Жака:

– Поверьте, юноша, мое уважение к достойным именам не меньше вашего, разве что без пафоса, который есть в этом суетном мире лишь намерение, сосуд без вина. Хорошо, если кубок новый и еще может наполниться. Но худо, если он треснул от старости или неумелого обращения.

Жак склонил голову, но в этом жесте можно было заметить и нетерпение.

– Да, вы правы, доблестный рыцарь, уважая обычаи, пора открывать все двери. Свет проникает туда, где ему нет препятствий.

Он обернулся к главной клумбе:

– С некоторых пор рыцари, прибывающие в этот замок, желающие испытать свою силу в единоборстве с заклятием, выбирают цветок в этом саду, чтобы преподнести его принцессе. Прошу вас, почтеннейший рыцарь, выбирайте – он широким жестом показал на цветы – здесь, поверьте мне сударь, самые лучшие цветы со всего света – застывшая ужасная улыбка будто стала чуть шире.

– Рукоять моего меча горит от ярости, а сталь звенит и молится своему богу. Вот моя рука, и вот мой меч, и поверьте мне на слово, сударь, вы видите перед собой самых крепких друзей, которые ни перед кем не склонялись. Только мое уважение к сединам удерживает меня, но слово не в силах я сдержать. Как можете вы предлагать хоть один цветок, пусть даже красивейший из всех, когда на этом замке лежит чудовищное заклятие. Один только цветок не заслуживает того, чтобы расти здесь. Он пожар ночи, свет бездны, кротость и улыбка дьявола и если бы дело было только в силе, то моя рука не знала бы усталости. А теперь прощайте, желаю нам никогда больше не встретиться, – он повернулся и быстро стал удаляться. Пьер последовал за ним.

– Послушайте совета старого глупого слуги, господин. Дождитесь следующего дня. Утром, по уже заведенной традиции, граф принимает всех, желающих испытать судьбу.

– Да, ты прав, Пьер, мне нужно собраться с мыслями и привести себя в порядок насколько это возможно.

– И еще сударь. На мне лежит печать беды, будет лучше, если вы оставите меня здесь, графа же завтра вы найдете без труда.

– Нет, любезный Пьер, я успел привязаться к тебе, – немного помолчав, добавил – Ты сыграл в этой истории большую роль и она еще не закончена.

Выходя из замка, они не заметили, как замедлили шаг. Идя по дороге в глубокой задумчивости, Жак заговорил, будто продолжая разговор:

– Сегодня день загадок. Я готов отдать всю свою силу, волю, всего себя, что бы найти ответ, но хватит  ли всего этого, я не знаю.

Жак остановился:

– О боже, казнишь ли ты меня, но я не знаю что делать. Мне тяжело на душе, с мрачными мыслями встречу я завтра Габриель. Но отказаться от завтрашней встречи я уже не могу.

– Темнеет, господин, время не размышления, а сна. Пойдемте в таверну, устроимся на ночь, а утром святой Бонифаций даст нам силы.

В сумерках на пустой дороге от замка медленно таяли две фигуры.

Наступило утро, тихое и чистое, будто вымытое росой и всевышним благословением. Жак встал рано, спокойно собирался, приводил в порядок свою одежду, словно отрешенный не замечая никого.

Габриель встала раньше обычного, вышла в сад, когда никого еще не было. Она шла по аллее мимо главной клумбы. Габриель подняла глаза. Все вокруг остановилось, время замерло в ожидании. Из зелени, из прозрачного утреннего света шел юноша. Она узнала его сразу, даже раньше, чем увидела. Это он вчера красивый и сильный говорил ей то, что она поняла и приняла.

Она смотрела. Рядом шел слуга. Где-то она его видела, конечно, ведь это тот самый, что принес проклятый цветок. Сердце, если смогло, замерло бы в тревожном ожидании.

Она не отрывала взгляд. Медленно, как во сне, чуть опадали черные кудри, мягкий ветерок поворачивал не спеша листья. Она не могла отвести взгляд от до боли знакомого лица, и, вдруг, горячая волна обожгла ее, ведь это ее лицо, сколько раз она видела в зеркале это леденящее спокойствие, невозможное как зеркальная гладь моря, как бестрепетная листва на живом, и только глаза … она смотрела в них.

– Виконтесса, у меня нет ничего, что я мог бы положить к вашим ногам. Я могу вам отдать только свое пылающее от любви сердце. Но видно, моей любви недостаточно, чтобы растопить проклятый лед.

Жак сделал полшага назад, повернувшись к главной клумбе.

– С твоей красотой, прекрасная Габриель, не сравнится ничто, даже этот колдовской цветок, прекраснее и загадочнее которого нет во всем мире. И если моей любви недостаточно, чтобы сделать тебя счастливой, то я не хочу жить, не видя твоей улыбки.

Он потянулся к цветку.

– В знак моей любви я дарю тебе этот цветок. Прощай, любимая Габриель. – Он нагнулся, чтобы сорвать колдовской цветок.

– О, Жак, подожди, умоляю тебя. С первой же минуты, как я увидела тебя, я полюбила, и как бы я хотела, если не могу смеяться от счастья, то плакать над моей несчастной судьбой. Как бы я хотела, чтобы упали колдовские оковы с моего сердца. Нет ничего прекраснее, чем слышать свое сердце, чувствовать, как оно бьется, если не от счастья, то хотя бы от горя. Слезы, пусть даже от печали, в тысячу раз легче, чем холод и пустота. Я больше не в силах нести лед в моей душе. Как бы я хотела назвать тебя моим единственным и испытать радость, доступную любой девушке, но видно, мне не судьба. Пусть лучше я нарушу это дьявольское заклятие – она потянулась к цветку – помни мой любимый Жак свою несчастную Габриель.

– Нет, Габриель, это моя судьба – Жак бросился к цветку.

– И моя тоже – ответила она.

И они оба, взявшись за волшебный цветок, сорвали его.

Что же произошло дальше? Вы, мои дорогие друзья, юные и мудрые своей чистотой, уже догадались – чары колдовства рассеялись, любовь, как всегда, оказалась сильнее любых преград. Но ведь все знают об этом. Да, но у времени свои законы, и когда бы история любви не случилась, всякий раз, когда встречаются молодые сердца, им надо доказывать силу своей любви, и всякий раз между влюбленными пылает сорванный волшебный цветок – знак верности и любви.


PS:
Я посвящаю эту сказку тому ребенку,
который, на вопрос: «Кто больше всех понравился
 тебе в этой сказке?», ответит: «Колдунья».
Единственно, я не рекомендую задавать этот вопрос
детям для ожидания подходящего ответа, поскольку
на такой ответ надо потратить целую жизнь. И, следовательно, вопрос не в том, есть ли мудрые дети, а в том, есть ли дети среди мудрых нас.