Как большинство мужчин, прокуковавших значительную часть жизни в мамином дупле, Пьер носил на себе незримую печать тоски и одиночества. От него веяло той особой бесхозностью, которая не была добровольным выбором стареющего холостяка, вполне себе веселого в своем стылом мужском бардаке с алкоголем и периодическими любовницами – нет! – это была изнывающая и гнетущая бесхозность узника, порабощенного и скованного заботами, приказами, наставлениями очень старой и своенравной женщины. Отчаянная и пронзительная, с горя готовая кинуться во все тяжкие с любым подвернувшимся юным телом.
Наташа только что закончила учебу на филологическом факультете и подрабатывала в школе русского языка для иностранцев в качестве живого языкового тренажера. В ее функции входило возить группы студентов на море, по музеям и на дискотеки. Наташу невозможно было не заметить, она была яркой по природе. Черноглазая и темнобровая, высокая, с ногами как из рекламы капроновых колготок. Выдающаяся округлая грудь трепетала, смущая мужчин. И как в народных песнях, русая коса… сплетенная из густых, блестящих каштановых волос. Но по тому, как она неизменно заплетала эти роскошные волосы в косу, как она при модельном росте часто горбилась, глядела в пол, как, несмотря на свои юные двадцать четыре, носила мешковатые брюки и свитера, можно было угадать, что она старается избежать внимания, исчезнуть из поля зрения. На верхних веках она себе рисовала яркие черные стрелки вразлет, и эти стрелки были точно ограда, предупреждающая постороннего: «Не влезай! Убьет!» Однажды Наташа сидела за столиком в интернет-кафе и клацала по клавиатуре, набирая текст письма. Подошел незнакомый мужчина, остановился, всей тушей нависая над ней. Наташа медленно и осторожно подняла глаза. «Не все мы сволочи!» - вдруг с выражением бросил мужчина ей в лицо, отвернулся и пошел прочь. Наташа онемела от неожиданности, но, застыв на минуту от этой странной реплики, скоро о ней позабыла и продолжила строчить эмайл на немецком. Она любила говорить и думать на иностранных языках, ей казалась, что так она имеет шанс отдохнуть и побыть кем-то другим.
Пьер боготворил русский язык и был студентом языковой школы. На вид ему было лет 48-50. Лысоватый квадратный шотландец с безупречным, сложным, красивым британским английским, с шестимесячной беременности животом, невысокий, с погрызанными ногтями, влюбленный в Наташу Ростову. Он изумленно смотрел на окружающий его русский мир сквозь очки в тонкой золотистой оправе. Он не понимал русских и обожал Россию. Пьер здорово выделялся среди прочих тем, что был воистину начитан.
Этой ночью они возвращались из «Ольштына». Немного датые, немка, полька, американец и кристально трезвые Пьер и Наташа. Американец всем оплатил выпивку на дискотеке, а теперь в полуприсяде прямо на трамвайных путях в свете ночного фонаря, как стэндапер в свете прожектора, он, изрядно повеселевший, изображал Шеррон Стоун из американской нетленки. Вот «Шеррон» медленно заакидывает ногу на ногу - американское лицо максимально выражает основной инстинкт - немка и полька покатываются со смеху, а Пьер вежливо улыбается.
Ночная калининградская летняя аллея блестит под луной, словно молчаливая речка, застывшая среди старых немецких домов. Фонари, точно гигантские светящиеся тюльпаны, высаженные в ряд, роняя свет, раскрашивают лунную ленту разноцветными круглыми пятнами: розовым, апельсиновым, лимонным, палевым … полька, немка и американец корчатся со смеху в центре розового пятна. Наташа с Пьером вышли из розового света в ночную темноту, и лицо Пьера стало голубым.
- В юности я хотел стать иезуитом, - вдруг признался он Наташе.
«Как? Ведь в Советском Союзе иезуитами уже без всякой связи с религией обзывали изощренно подлых и лицемерных людей,» - пронеслось в голове у Наташи.
Но Пьер на ломаном русском стал объяснять, что члены ордена подчиняются вышестоящим абсолютно, полностью отказываясь от своей воли, годами живя в целомудрии, бедности и послушании. Основатель ордена, идальго Игнатий Лойола, был одержим идеей бескорыстного служения прекрасной даме, Деве Марии.
Глаза Пьера сверкали.
Наташа аккуратно принялась поправлять окончания глаголов. Пьер с готовностью закивал и продолжил свой рассказ о черном Папе, католицизме, борьбе с протестантизмом, служением ордену и прочее, прочее, прочее…
Он казался многомерным, этот Пьер, и сложным. В сравнении со многими ее знакомыми, он был как прозрачный и стройный графический чертеж против детских плоских рисулек. И его собственная внутренняя речь была больше, чем его русский язык, она выходила за берега русской грамматики и синтаксиса. И если знакомые ей мужчины в большинстве убоги, как хрущевки с тараканами, то Пьер, может, это шотландский замок, с башнями и литыми воротами, с тайными комнатами, запертыми на тяжелый амбарный замок, с барельефами и скульптурами, с изысканной лепниной, с картинами древних мастеров и волшебством… и скрытым под землей хрустальным королевством… Наташа вслушивалась в него с любопытством и удивлением.
На следующий день они зашли в православную церковь на Центральной площади. И Пьер завел речь про русскую иконографию. Речь плавно перетекала в лекцию. Очки на дебелом лице элегантно блестели, и ей казалось, что зрачки за стеклами этих очков расцветали точно лазурные левкои. И Пьер был уже не странный шотландский колобок – так видели его учительницы и студенты, но не она, - а неведомое сияющее существо.
- В Шотландия мне скучно, - признался Пьер, - я живу в маленькая деревня недалеко от Абрдын, там все любить футбол, а я люблу книги и русские женщины. В деревня никто не читает книга. Я не могу с ними говорить. Они примитиф. Они работать на завод, а я академикер.
Последнее было произнесено с подчеркнутым достоинством.
- Ты академик? - переспросила Наташа.
- Я каталогизатор в академическая библиотек, - гордо поправил ее Пьер.
«Библиотекарь это у нас называется,» - констатировала про себя Наташа разочарованно.
Пьер явно выпендривался, и за этим выпендрежем стояло одиночество неказистого мужчины, помноженное на неимоверные амбиции. Наташа незаметно, но внимательно рассматривала его выдающееся пузцо и округлое, наивное лицо. Заводским любителям футбола, конечно же, он был не чета - физиономия Пьера несла на себе клеймо изнеженности и лени. Но и на Густава фон Ашенбаха он все же не тянул, ни потаенной педиковатой страсти, ни маникюра с гримом, а кроме того он был немного неопрятен.
«Мы не грозим другим народам, но бережём просторный дом, где место есть под небосводом всему, живущему трудом. Не будет недругом расколот Союз народов никогда. Неразделимы серп и молот, Земля, и колос, и звезда!» - вдруг не к месту отчеканил хор пионеров у нее в голове. В Советском Союзе, где родилась Наташа, было принято выражать уважение к трудягам.
Церковный мужской тенорок монотонно повторял молитву, и с потолка ему в унисон нежно блеял женский хор: «…дево, радуйся…» - но это жалостливое причитание уже перебил назойливый Маршак в ее голове.
Пьер стоял рядом, на лице его застыл снобизм, однако именно это и делало его теперь немного жалким. Саркастический пионерский голосочек выскочил из Наташиной головы и звоном прокатился вслед за церковным хором, точно рассыпанная милостыня. А Дева Мария в золотой оправе улыбнулась как Мона Лиза.
- А почему ты выбрал такую работу? – cпросила Наташа, увлекая Пьера из церкви. Ей почудилось, что пионерское эхо волочится за ними следом, оно цепляется за ее голос, за ее подол и ее имя «На-та-шшшша», шипит, дергает за косу и дразнит ее: «На-та-шка-ка-ка-шка…»
- Мне не нада в эта жизнь… я не хочу собственный вертолет… свой дворец… я не работаю поэтому в корпорация… я не хочу много деньги. Мне нада много время, чтобы читать книги.
«Красиво, - подумала Наташа, - но не практично».
- У меня есть большой дом. Я там живу с мама, – напирал Пьер, не заметив перемены. Он семенил рядом, и его лысина подпрыгивала при ходьбе, едва доставая ей до уровня носа, - я имею хорошая машина, я могу брать отпуск два месяца каждый год и ехать за граница, например, учить русский в Россия. Я работаю 4 часа в день, но я имею много время, чтобы читать мои книги. Мне нравится скромная жизнь.
«Ясно даже и ежу, этот Петя был буржуй,» - вслед за Маршаком вступил Маяковский.
Пьер старался произвести впечатление, он активно занимал ее пространство и отчаянно пытался вырасти хотя бы на полголовы, но ему все не хватало роста.
И ей вдруг стало очевидно, что он недотягивал до нее, а ему очень хотелось, чтобы она заглядывалась на него, глядя снизу вверх, чтобы восхищалась им и уважала, а еще лучше, чтобы любила. Ей же стало противно от этого несоответствия.
Наташино любопытство сменилось раздражением, словно бы ее обсчитали на базаре. Наташа распрямила спину и стала выше Пьера почти на голову. Теперь она стояла посреди площади высокая, красивая, прямая и смотрела на него сверху вниз. Стэлла Натэлла.
- Для русских, Пьер, это роскошная жизнь, значит, очень богатая.
- Да, да... я знаю, - закивал головой Пьер, - Прошлый год я тут в Калининград жил с профессор география в университет. Она такая бедная! Очень бедная квартира, нет ремонт! Terrible! Я удивляю, почему профессор такая бедная! Так нельзя жить!
«Это уж точно. Нельзя. Расскажи это 147 миллионам россиян или сколько их там осталось после геноцида в 90х...»
Натэлла внутри Наташи заливалась истерическим смехом: шотландский библиотекарь, приустав от перебирания книжных карточек и составления каталогов, наконец, вырвался из библиотечных катакомб на волю в российские еб...ня. Ему надоели сельские пейзажи и рабочие лица. Он хочет интеллектуальных развлечений и, по-возможности, страстей.
- Это потому, что в России разрушена система образования, она в принципе не может заработать деньги в университете, - терпеливо объяснила Наташа.
- Очень добрая, всегда много еды, завтрак, обед, ужин, всегда со мной говорит… Но в этот год я живу в свой апартмент. Потому что очень она бедная, я там не могу жить. Но я люблу русские. Русские бабушки! Они добрые! Всегда показать дорога в трамвай! Бабушки! В трамвай они мне все расскажут, все покажут, улыбают… Люблу Россию!
- А ты переезжай к нам сюда, если так любишь! – подмигнула Натэлла из Наташи. Тебя все будут тут тоже любить, не только бабушки! Ты будешь как суперзвезда тут. Русские очень любят европейских иностранцев. Особенно женщины после пятидесяти, им выбирать не из кого. Тут же мужчины в большинстве спиваются, а кто не спился, ходит гоголем и старается выбрать себе двадцатилетнюю любовницу. Хороших мужчин очень мало. Зато много хороших женщин с нерастраченной любовью и нежностью, лаской и пирожками. Ты будешь им рассказывать про книги, а они все будут тебя любить.
- Но я так жить не могу! Тут бедность! – отрезал Пьер.
«Зато я могу, - подумала Наташа, - Мы тут все можем.»
Они помолчали.
«Мы помолчали.»
Она вновь посмотрела на него словно сквозь мутное черное стекло.
«Да, это моя страна, она такая. Да, это мы, русские. Мы такие.»
Они теперь шли по Портовой улице и смотрели на корабли. Наташа пнула валяющуюся на дороге банку из-под кока-колы.
Бедность да, с этим не поспоришь. Я бы даже сказала, нищета. Мне стыдно за мою страну. И очень жаль ее.
Как в калейдоскопе, крутились цветные картинки: Броненосец Потемкин и Бровеносец в потемках… Бал Наташи Ростовой - Маргарита на балу у Сатаны… жизнь Клима Самгина… очи черные – очи красные... дни Турбиных… белая береза под моим окном, дерзайте ныне ободрены раченьем вашим показать… чудь уходит под землю… сколько стихов ненаписанных, сколько, скажи кукушка, пропой… Менделеев изобрел водку… Ломоносов сломал немецкому ученому нос… А Майа Плисецкая порхает в пуантах… не выходит, Данило-мастер, твой каменный цветок… и входит, и выходит, замечательно выходит!.. улыбающийся белозубый Юрий Гагарин говорит всем нам «поехали!»... и мы пьем, не чокаясь.
…такая красивая, такая большая Россия … и мама поет: «По Дону гуляет казак молодой»… и красота, и доброта, и богатств не счесть, всего у тебя в избытке, Рашенька ты моя, что же тебя такую пригожую, дородную, красивую, пердолят веками упыри, а ты безмолвно покоряешься чужой и злой воле? Гой, ты, русская, жирная, черная - Мать Сыра Земля - разверзнись! Поглоти вурдалаков, сожри их с говном! Чтобы не жила эта нежить среди людей и красных девушек. Сожри их всех и из удобренных недр своих роди Героя! Пусть явится Он, мой сияющий Герой, красивый и ладный, сильный и справедливый, Он - Русский Богатырь, Он придет и исправит все, Он спасет нас всех! Любить его буду, жалеть буду, бояться его буду, рожать ему буду, кокошник надену и борщ варить буду, все для него сделаю, всем для него стану, все выдержу, все стерплю, все ему одному отдам! Ведь столько у меня нежности, любви и боли, столько отчаяния и пожирающей меня вины и стыда… за эту вечную грязь…за разваливающиеся дома, за нищету честных и работящих людей, за алкашей и наркоманов, утративших человеческий вид, за воровство, за душевную боль, за хамство и свинство, за злобу, за пьющих водку маленький детей, за сироток, продаваемых похотливым дальнобойщикам, за эти подлые американские окорочка, соки Юппи и розовую жвачку, за уран 235, сбываемый американскому врагу за гроши, за геноцид русских в бывших советских республиках, за наших проституток в зажратой Европе, за деморализованных ученых, врачей, учителей, инженеров, военных, за эту дерьмовую кока-колу в банках - мы чистили в ней серебряные серьги и кольца в 90е - за Галю, за Соню, за Риту!.
Ты стоишь на коленях, Рашенька моя…
Кокакольтная банка, дребезжа и грохоча, все катилась по пустынной мостовой...
- Наташа, когда я говору с тобой по-русски, у меня растет вторая голова,» - вдруг прервал ее Пьер.
Он теперь смотрел на нее изумленно и беззащитно, часто мигая бледными глазами, похожими на хрупкие голубые льдинки.
«Да в чем он виноват? Он ни в чем не виноват. Просто он ничего в нас не понимает».
- Вот тут перейдем дорогу! - Наташа схватила его за руку, и они вприпрыжку побежали через проезжую часть улицы Невского.
Они были уже в совсем другом осеннем дне.
- Incredible! - только и успел пискнуть Пьер, утягиваемый Наташей, нервно озираясь по сторонам, отскакивая то вперед, то назад, проживая риск и ужас. Наташу особенно веселил этот ужас на его лице – маленькая месть за ее русское унижение.
- А у вас никогда не перебегают улицу где попало? – веселилась Наташа.
- Нет. У нас везде… пэрэход.
***
Пьер много курил, пыхал дымом в сторону рядом с ее лицом и никогда не извинялся. В кафе они платили каждый за себя. И Пьер заказывал себе много пива. А иногда они просто прощались, потому что Пьер говорил «мне надо есть». И Наташа знала, он голодный, он сейчас пойдет в дорогой ресторан. А Наташа – студентка, она в дорогих ресторанах не питается, ему будет неудобно есть при ней.
Ей бы так и не пришло в голову, что Пьер влюбился, если бы однажды она не заметила, что он вдруг стал прятать от ее взгляда погрызанные ногти.
«Да ну, нет,» - скромно одернула себя Наташа, хотя они уже неделю бродили вдвоем по городу, и других иностранцев на экскурсию возили другие студенты.
Директор школы и хозяйка бизнеса, пышнопопая и расчетливая овдовевшая еврейка сказала:
- Не парься ты о других! Забирай своего Пьера и дуй с ним на море, ему на пользу, он очень прилежный ученик, русский язык у него красавеет изо дня в день, молодец, Наташа!
- Он хочет смотреть достопримечательности только с нашей Наташей, перестал ездить с группой, ой, Наташа - ха-ха-ха - держись, - язвили русские училки.
Одна из них, Марина, была умной, дотошной, работящей, страдающей сильным ожирением сорокалетней бабой с непрокрашенной сединой. В юности она вышла замуж за мальчика из интеллигентной семьи и родила ему сына. Он очень любил свои книги, зачитывался книгами с утра до вечера. Он и сейчас зачитывался книгами, а Марина упахивалась на работе и дома обслуживала своего книголюба наряду с сыном, оба висли на ней и питались ее соками. Марина сопротивлялась мужскому паразитизму и злобно наращивала вес, поедая плюшки и пряники.
- Пьер умный, он много читает, с ним интересно, - поделилась Наташа с Мариной.
- Тю… а что этот ум, ум на хлеб не намажешь… да и что тебе с умным мужиком делать… мариновать на зиму? Вот мне бы лучше здорового такого работягу… с большими такими ручищами…
Марина томно потянулась, серые глаза ее затуманились, а по лицу поползла поволока.
- И не говори, - вклинилась вторая учительница, Алина, - эти иностранцы что… такие кавалеры - соплей перешибешь… Знай только курлык-курлык на своем иностранном. Это тут у нас они кто…а там у себя никто…
Алина была сорокалетней залетной разведенкой, матерью-одиночкой, подругой Марины, и ее истерическое хихиканье эхом носилось по пустой школе.
За окнами свистел ветер.
***
Наташа с Пьером уехали гулять по Светлогорску и заскочили в кафе. Ели местную выпечку, которую Наташа запивала чаем, а Пьер по привычке пивом. Пьер все рассказывал что-то, русский язык его то скользил, то спотыкался. Наташа жевала беляш и слушала его, не прерывая. Голод не тетка… Кьеркегор… бла бла бла... трагичность бытия… бла бла… Великая русская литература... бла бла…бла… Лев Толстой… бла… «Война и мир»…
- … Наташа Ростова - мой идеал женщины...
Наташа исподлобья оглядела Пьера, не прерывая жевания. В голосе его звучал надрыв. Он и впрямь походил на Пьера Безухова: толстоватый и несуразный, социально неуклюжий и мечтательный при этом очкарик… А что, а почему бы и нет… Каждый имеет право мечтать. А почему бы и не Наташа Ростова… К тому же, она и впрямь хороша, хоть мизогин Толстой и превратил ее в итоге в жирную рожавшую матку из прозрачной юной Наташеньки. Вымышленный персонаж со страниц «Войны и мира», ну пусть так…
- … я знаю, что красивая девочка никогда не полюбит меня, - монотонно продолжал Пьер…
«Упс… теперь просто красивая девочка, уже не книжный идеал.»
Наташа навострила ушки.
- А ты непременно хочешь тут найти красивую девочку?
- Да! – громко воскликнул Пьер и взглянул на нее с мольбой.
Люди за соседним столиком начали на них оглядываться.
Так… его мечта обрела плоть.
Наташе вдруг стало остро его жаль и искренне захотелось помочь. Он сидел напротив такой дурацкий, мечтательный, беззащитный, совершенно голый со своей искренностью.
- Почему ты так думаешь? – cпросила она его.
- Нет-нет, я точно знаю, нет, - в глазах Пьера стояли слезы. Словно вдруг наступил март и подтаял голубой ледок за вспотевшими стеклами очков.
- А почему бы ты сам влюбился в нее?
- Ммм… Потому что она красивая… и…
Глаза Пьера забегали.
- И у нее душа…
«Ну в довесок, понятно.»
Наташа глубоко вздохнула. Безнадежность ширилась во все стороны.
- Пьер, тогда надо ей как-то понравиться, верно? - продолжила Наташа.
- Да, да! - с готовностью закивал Пьер.
- Тогда слушай сюда, - Наташа решительно взялась за дело, - вот это пиво больше не пей. От него растет живот. Пей минералку. Сколько ты куришь?
- Пачка в день…ну, пачка и еще половина иногда.
- Снижай дозу постепенно. Надо бросить курить. Надо стать здоровым, крепким, красивым… Ешь здоровую пищу… Начни ходить в фитнес…
Маникюр, лысину и смену гардероба Наташа пока держала в уме, к такому нельзя приступить без подготовки…
- Нет! Нет! - запротестовал Пьер, - это только мое тело, это не душа! Она должна любить меня за мой ум, а не за тело!
- А ты ее за что ?
- Эммм… эммм… она, да… она, конечно, она будет молодая... эммм… красивая.. но у нее должна быть… душа! Не только внешность, но и внутренность!
«Ну понятно, весь набор. Амбициозен мой Петрушка.»
Наташа, устало уперлась локтями в стол и уложила лицо в чашу из ладоней. Пьер ее уморил.
- Сколько тебе лет, Пьер?
- Тридцадь…четыре…
«А на вид почти пятьдесят…»
Наташа допила чай и откинулась на спинку кресла.
«Почему он вдруг стал так интимно откровенен, зачем открылся мне, что мечтает найти русскую деву… Если это дружеская откровенность, то почему он смотрит на меня глазами одинокого и преданного щенка? А если он влюблен именно в меня, то зачем сообщает, что ищет молодую красотку… Это выглядит так, что, мол, я в принципе ищу прекрасную молодку, не тебя. А может, он заранее предугадывает мой отказ и защищается тем, что и не был в меня влюблен… я просто русская собеседница. Он прощупывает ситуацию и выясняет вероятность…»
А вообще амбициозным быть полезно, мечтать полезно, даже если ты старый, больной, жирный, нищий алкоупырь. Ведь и Наташа Ростова тоже досталось Пьеру юной птичкой с подбитым крылом. А сколько таких раненых птичек может найти любой целеустремленный стервятник! Свежачка, молодой, нежной, женской человеченки! Ведь каждый стервятник уверен, что у него и душа, и ум, и сердце, и ему за это причитается просто потому что… А потому что если ты уверен в себе и прешь напролом, судьба рано или поздно подкинет тебе, стервецу, подарок в России, в стране красивых одиноких женщин, в большинстве нелюбимых и унижаемых с рождения. Вот девчонка пошла в детский сад, ее учат не пачкаться, быть вежливой, не ругаться, не спорить, слушаться старших. Не слышать себя, не защищать себя. Мальчик дергает за косы и обзывает - это просто он влюбился. Унижает и бьет пьющий отец или брат – будь мудрой, промолчи, родители - это святое. Терпи, ты же девочка, ты же не будешь бить в ответ. И вот растет она без ожиданий в своем маленьком персональном русском аду, единственное чего ей хочется – выскочить поскорее замуж, потому что, может, хоть замуж переменит это все. И тут наш стервятничек с пузом, с пивом, с религиозным засером ноосферы… или с бицухой и алкомозгом, кухонный борец, а вот, Маруся, тебя спасу, всем башку снесу… или нет, просто офисный чмошник-ботан с мизерным писюном и зрением минус 100. Так она любому уродцу будет век благодарна, что он ее из семейного адища спас и в своей хрущевке поселил. Самая большая ошибка - давать рабыням мечтать, читать, путешествовать, смотреть на мир или даже торчать в интернете. Надо активно гадить национальными скрепами, православным смирением, и советским кинематографом ей в мозг. Особенно кинематографом… Ведь там как... в кинематографе… одинокая красивая успешная женщина за 40 желает познакомиться, находит себе алкаша, опустившегося циркового акробата, и его выхаживает, чтоб жить с ним. Директор крупного завода, красивая женщина 40 лет, находит себе пьющего слесаря - «как долго я тебя искала»! Библиотекарша, которой, справедливости ради, с внешностью не очень фортануло… она не то, чтобы уж совсем ужасная, вполне себе заурядная такая, обычная баба не без милоты и обаяния, находит красивого алкаша с завода, его она терпеливо и методично окучивает популярной психологией, а он, типа, ну так и быть, влюбляется в нее по собственному желанию. Гурченки под сорок всех мастей то уводят то Васю из семьи, то пианиста из тюрьмы, то любят до одурения механика Гаврилова. Мораль какая во всем этом: ты, женщина, клювом не клацай зазря, часики-то тикают, выходи замуж в 20 за первого, кто позовет, уж ты будь добра, не кочевряжься, а то к сорока будешь выхаживать алкашей и умолять их на тебе жениться.
Ее русский мир рубил ей крылья, предлагая в первую очередь жалеть убогих ущербных мужчин и жертвовать им себя. Васеньку пожалей, потому что он нищий, и сама паши как лошадь на работе и дома за двоих. Петеньку пожалей за его косорылость и что он не умеет заниматься сексом, ты уж потерпи, зубы сомкни, смирись. Толика-алкоголика сама пропадай, но спасай. Иван Иваныча пожалей, за то, что влюбился в тебя на пенсии, ты уж в жопу-то его не шли с его импотенцией, а старайся быть вежливой и милой, а то он же будет страдать. Андрейку - хама ты уж пожалей за его трудное детство. И Федора за его желтый билет в дурке. Дрыща за то, что дрыщь. Жирного за то, что тушку ему тяжело таскать. Всех пойми и прости. Другого не дано. Не бывает в России так, что красивые молодые мужчины выхаживают старых опустившихся алкашек. Только наоборот. Да и вон, красотки юные везде, куда ни плюнь, конкуренция! А мужчинка хоть плохенький, но свой - в доме нужон, бери плохонького, пока дают.
И столетиями любой мужчина тут трофей. Как Боженьку его надо ждать и ублажать, и кормить, и обувать, а то и на горбу таскать, чтоб другие голодные и одинокие женщины не позарились.
Правда, последние 30 лет этот морок в сознании россиянок поддерживать стало трудно, чего уж... Психологи всех мастей талдычат про созависимость и абьюз, феминистки тут тоже гыр-гыр, а открытые границы открывают совсем другой выбор мужчин. Которые демпингуют отечественных со страшной силой. И это все при том, что постсоветских мужчин и так в цивилизованном мире изредка ценят разве как специалистов, а как мужчин просто никто их не вынесет больше, кроме постсоветских женщин, ну может, только тайки, эти к насилию и хамству привыкши. И вот уже не одна Марфушенька замерзла сидеть под метафорической сосной – «подавай мне, Морозко, молодого мужа с большим хером, с большой зарплатой, с большим мозгом! Хочу! Хочу! Хочу!» - и не прокатывает уже навязывание образа Настиньки. Потому что Настиньки в реальной жизни, как правило, и получают распускающего руки упыря-алкаша вместо златовласого красавца-молодца. Не верим мы тебе больше, Настинька, и скрепам мы твоим не верим. Такие девицы плохо кончают и жизнь, и в сексе. Наши бабушки это любили, наши мамы это любили. А поколения женщин, рожденных в 80х, 90х и так далее над этим ржут, сидят во вражеском инстаграме, надувают губы и ржут…
Он взял еще сигарету из пачки и нервно закурил. Наташа посмотрела на него, и на Наташу снизошла кристальная ясность: перед ней сидит Пьеро, облысевший, нажравший пузо печальный клоун. И этот клоун будет страдать, как ты с ним не бейся. Эти персонажи очень часто в мечтах о барби «с душой» проводят жизнь, не замечая, как состарились.
***
Он уехал и из Шотландии все строчил ей длинные письма про Кьеркегора и Льва Толстого, про русский язык и христианскую церковь.
Наташа парировала, что любит Саи Бабу и долго жила в индийском ашраме.
«Иногда с человеком просто занятно потрындеть, это же вовсе не означает твоей готовности стать его дамой сердца и уж тем более уложить его с собой в постель! - уговаривала себя Наташа, - Мальчиков умных практически нигде не встретишь, в 25 лет все только и лезут к тебе в трусы, все интересы и все разговоры сводятся лишь к этому… а эрудированный мужчина это своего рода суррогат подружки.»
Пьер вежливо поблагодарил за откровения про Саи Бабу, и в новом письме сообщил Наташе, что отныне стал с ней духовно близок, у нее Саи Баба, а у него Игнатий Лойола… так что отныне он понял, что любит ее и хочет быть с ней, хотя даже и не помнит ее лица.
Это ее уж совершенно добило. Может, он таким образом, сделав акцент на их духовной близости и своем беспамятстве, хотел загладить неприятное впечатление от пассажей про поиски юных российских красоток, но вышло совсем неуклюже и даже обидно.
Природа в большом количестве производит неуклюжих и кургузых мужиков по всему миру, для каких целей? Что вообще за женщины с ними спят добровольно? Ведь все у таких мужиков выходит коряво и оскорбительно, признаются ли они в любви или занимаются сексом. Не дано им это. Как многим не дано красиво петь или танцевать. Хочешь трындеть просто - ну ты хотя бы выдерживай уважительный тон тогда. Хочешь любиться – восхищайся туловищем дамы. А тут было непонятно что. С одной стороны вроде как и любовь, но с каким-то обесцениванием ее женского естества. Вроде как я б и не против тебя, Наташенька, того, но ты не думай, мне твое тело и не нужно, я, вон, даже и не помню, как ты выглядишь. Люблю тебя как бесплотный эфир, как Наташу Ростову, как прекрасную даму.
Даже самая прекрасная дама обиделась бы на такой перл.
Наташа на всякий случай аккуратно написала, что не ищет мужчину, мол, и монастыри у ней в прошлом, и несчастная любовь. Альтернатива физической близости с Пьером вгоняла ее в глухую тоску, больно внешне он был неказист помимо того, что манерами кургуз.
Но кургузым мужикам надо говорить прямо: «Ты старый для меня, лысый, с пузом, пыхтишь как паровоз, у тебя несвежее прокуренное дыхание, ты не умеешь ухаживать, и ногти у тебя погрызанные». Но если так сказать, то можно ранить даже самого кургузого мужика навеки. А ранить Наташе было жалко. Ведь он исстрадается. Ведь он потом достанется следующей даме сердца сильно покоцанным, а эта дама ни в чем - ни в чем же не виновата. Да и сексологи говорят, что надо щадить мужскую веселку.
Советские родители вырастили Наташу полезной и порядочной… Мама внушала ей, что и алкаш это тоже человек, НАДО его пожалеть и помочь. Попрошайке НАДО подать милостыню. Больную зверушку НАДО взять домой и спасти. Гордиться собой стыдно, сострадать хорошо и правильно. Папа внушал, что в ссорах с подругами ВИНОВАТА только сама НАТАША, которая ДОЛЖНА быть мудрее и на голову выше всех подруг. Завистливых и глуповатых подруг НЕЛЬЗЯ бросать, им меньше повезло в жизни, как они без Наташи-то... Наташа ДОЛЖНА быть снисходительнее к людям. Примитивных парней НАДО не обижать, а жалеть, им, же, примитивным, тяжело живется. Если парень пригласил в кафе, НАДО обязательно разделить счет, вдруг у парня нет денег, Наташа ДОЛЖНА пожалеть бедолагу. И вообще, НАДО быть снисходительным к людям и побольше терпеть тех, кто тебе неприятен. Ведь, вполне возможно, Наташа сама также кому-то не нравится, к чему спесь? Скромнее НАДО быть, недовольство не выражать, убогих не обижать - опекать. Ведь именно так поступают все хорошие девочки. Никогда не просить, не жаловаться, не доверять… себе… доверять другим, более важным, чем ты сама, людям. Дядя Петя положил руку на коленку? Приобнял за плечо? Коснулся груди? Что ты наговариваешь, дядя Петя - золотое сердце, он просто хотел угостить тебя вишней!
Наташа часто думала, неужели они настолько ненавидели ее?.. а может, самих себя?
Ее амбициозный папа по сути вешал на дочь гиперотвественность за каждого отдельного мудака и мировой кризис в целом, он в тайне растил из нее спасателя мира, каким мечтал стать и отчасти был сам для своей великой Советской Родины. Мать навязывала женское самопожертвование, издревле встроенное в культурный код почти любой русской женщины - явление столь обыденное, что если некая женская особь не придерживается в России подобных правил поведения и проявляет здоровый эгоизм, тут же вызывает на себя шквал общественного порицания. Лишь через свое самопожертвование ее мать могла принять чужую любовь к себе, заслужить любовь через жертву. От этого она страдала сама и подсознательно хотела, чтобы дочь разделила с ней ношу страдания - только так она могла ощутить их духовную близость.
Эти люди были приучены приносить себя в жертву великой достоевщине, победе коммунизма во всем мире и даже просто чужим и незнакомым – «пользуйтесь нами, но за это считайте нас порядочными и хорошими.»
Так было правильно и хорошо для них. И этому ментальному Молоху долженствования и нравственных императивов они долгие годы приносили в жертву родную дочь, Наташу.
Наташа прищурилась.
Что-то странное было в этих письмах Пьера. За этим преклонением перед прекрасной дамой стояло нечто постыдное и физиологическое, как сифилис Блока.
***
Наташа сидела, закинув ноги на письменный стол и вперившись в экран своего компа. Письмо Пьера на голубом экране освещало ее комнату, изливаясь на нее непрошенной любовью и нежностью.
Обожание Пьера, хоть и выглядело как-то смешно и фальшиво, все же повышало самооценку. Хотя при этом его обожание вызывало легкую неприязнь.
«Хотя с другой стороны, женско-мужеская дружба почти всегда недосекс…»
Она закатила глаза и скривила гримасу.
- Нет, все же надо с этим кончать, - решительно сказала она вслух.
И кошка, которая спала рядом на ее кровати, проснулась и спрыгнула на пол.
Наташа настрочила новое письмо и аккуратно объяснила Пьеру, что больше не работает в языковой школе, а работает в большой международной компании за хорошие деньги, она теперь далека от обучения русскому языку и вообще...
Письмо Пьера не заставило себя ждать, полное всяких люблю и прости, просьб дружить и всякого такого.
Пьер не отступался. Нежные чувства пустили корни.
Наташа собралась с духом и сообщила прямо, что к его нежным чувствам не готова, а Калининград, напротив, полон замечательных студенток.
Наступила тишина.
А через пару месяцев прилетел обиженный ответ, что он опять в Калининграде и - вот! - нашел тут студентку Настеньку, она красивая, юная, и он с ней счастлив. Так-то! Наташа пожелала совет да любовь и на всякий случай соблюдать осторожность.
Прошло еще полгода. Наташа переехала жить и работать в Москву.
И вдруг однажды в почте, ставшей преимущественно рабочей, клином встало очередное письмо от Пьера. Письмо на этот раз было покаянным. Он превозносил Наташину душу и ее целомудренную дружбу, и ее правоту, и ее прозорливость. Смазливая Настенька вот уже несколько месяцев непрестанно разводила его на подарки, отказывая в сексе. Последней каплей стал сверхдорогой телефон, которым он ее одарил и окончательно забил кол презрения в эти отношения. Он стенал, умолял о встрече, уповая теперь на тот факт, что Наташа его единственный настоящий друг.
Наташа смутно почувствовала внутреннее удовлетворение от собственной прозорливости и понимания жизни, смешанную с сочувствием. И довольно брезгливой жалостью, учитывая его мстительные поползновения швырнуть ей в лицо эту юную студентку. Но сочувствие все же превалировало.
Ведь он человек с богатым внутренним миром и чувствами, и при этом он мужчина, которому не дают красивые девчонки. Лучшее, что можно было сделать для него, направить его в фитнес, спа и к психотерапевту. Но он глух к умным советам и объективной реальности. Он хочет Наташу Ростову, с душой Наташи Ростовой и туловищем четырнадцатилетней Наташи Ростовой вопреки здравому смыслу. И так и быть, он снисходит до реальной Наташи с Наташиными теперь уже двадцатью пятью… а еще до той корыстной нимфы, раскрутившей его на бабло. В его идеальном мире ему сопереживают Шопенгауэр и Кьеркегор, они в ноосфере с Лео Толстым обмениваются мыслеформами, Наташа Ростова вышла за него замуж, она не потолстела и каждое утро подает ему пиво к завтраку. В его реальном мире шотландские работяги предпочитают футбол библиотеке, а русские женщины показывают ему козу.
***
Наташа вздохнула. Письма приходили через каждую пару дней, с русским иностранным языком, перетекающим в цитаты из Толстого, Кьеркегора и Ницше. Вскоре их место предсказуемо занял Блок с циклом о прекрасной даме.
- Я приеду в Москву, - настаивал Пьер, - не важно, сколько стоит билет, я так хочу увидеть тебя вновь!
Пьер из своей шотландской деревни пер теперь уже упорно как танк. А Наталья смущалась и не решалась прямо слать в жопу. Он брал измором, а она устала изображать политес. Ей хотелось быстрой развязки.
Нежность обильно продолжала изливаться из его графоманской прорехи, когда усталая Наташа в час ночи сгребала с кровати свой ноутбук. Ее рабочий день начинался в 6 утра, а заканчивался в 9 вечера. Формально, он, конечно, начинался в 9, а заканчивался в 6, но московское метро с пересадками существенно удлиняло ее мытарства.
- А приезжай. Я на ретрите в Подмосковьи, вот адрес в лесу, - коротко наклацала она и закрыла крышку ноута. Коварно хихикнула и легла спать.
***
Он поселился в отдельном лесном домике, а Наташа со своими собратьями по ашраму в большом особняке. Каждое утро начиналось мантрами и многочасовой лекцией. Индолюбы сидели в лотосах, вперив пламенный взгляд в англоязычного лектора на декоративной асане, ловя каждое его слово и жест. Пьер ерзал в цветных подушках, прилаживаясь то так, то сяк, несколько раз бегал покурить.
- Кого это ты притащила? - спросила Наталью сестра в Боге, - от него за версту несет табаком.
- Он хороший и начитанный христианин, - парировала Наташа, – академикер.
- Ааа…ну пусть сидит…
Лектора зато Пьер восхитил. Пьер единственный общался с ним на красивом британском английском. Лектор сообщил Пьеру, что в марте группа собирается в Индию.
- Но там змеи! И мусор! - поморщился Пьер.
Однако и в Подмосковье Пьер прозябал. Местную вегетарианскую баланду он, попробовав, брезгливо отставлял в сторону и жалобно пялился на Наташу, моля и уповая. Он тянулся к ней жадно и капризно, как голодный младенец требует грудь. Наташа тосковала и тянулась в индуизм.
- Наташа!- воскликнул Пьер, когда они вышли на мороз. И снег с еловой ветки мягко бухнулся на его блестящую лысину.
Наташа смахнула снег варежкой и протянула Пьеру его шапку.
- Наташа! Я приехал ради тебя! Ты должна гулять со мной в лес!
- Должна? – рассмеялась Наташа, – Мы так не договаривались!
- Ну, по-жа-лу-ста!
Наташа вздохнула и они пошли вглубь снежного леса, хрумкая голубым снегом и хрустя шишками.
Медленно смеркалось. В лесу стояла тугая и пугающая тишина.
- Я хочу жениться на тебе, Наташа!
Голос Пьера исступленно прорезал эту тишину и упал в снег.
Наташа обернулась. Пьер стоял по колену в снегу, в вязаной пестрой латино-американской шапочке с завязками, болтающимися по плечам, и смотрел на нее дрожащими глазами.
Неожиданно протяжно завыла собака. И через пару секунд к ней присоединилась другая. Сквозь елки проглядывала деревня или дачное сообщество. Собаки явно зябли от тоски и холода, охраняя эти одинокие опустевшие дома.
- Это волки, Пьер! – Наталья схватила его за плечи.
На лице Пьера выразился неописуемый ужас.
- Пьер, надо срочно найти дорогу обратно, пока не наступила ночь! Ты мужчина, выводи давай меня из леса!
И Пьер заметался по лесу, сбивая снег с елок. Он отчаянно искал куда, что…
Наташа стояла и молча на это смотрела. В пятидесяти метрах от них сквозь деревья мерцали окошки их особняка. Пьер продолжал метаться. Наташа поймала его за ворот, потом взяла за руку и потащила за собой.
- Это собаки из деревни. Это не волки. А вон наш дом.
Пьер послушно плелся за ней следом, но вдруг встал, уперся и спросил:
- Ты будешь на мне жениться?!
- Нет, – спокойно ответила Наташа, - не буду. В России женятся мужчины. А женщины выходят замуж. Быть замужем значит быть ЗА МУЖЕМ, это значит муж большой и надежный, как каменная стена, жена сидит за этой стеной, и ей не страшно. Муж – принимает решения. А жена ему доверяет, потому что он большой, сильный, умный, добрый. Я русская женщина, я хочу, чтобы муж меня мог вести за собой, понимаешь?
- Да, обреченно кивнул Пьер.
И тут Наташа заметила, что он тихо плачет.
- Так, все! - Наташа обняла его и стала тихонько качать, – Не плачь! Ну не о чем тут плакать! Каждому мужчине - его женщина. Каждой женщине - ее мужчина. У тебя будет другая женщина, которая тебе подходит!
Они зашли в домик Пьера.
- Ты очень хороший и очень умный. Но ты выбираешь не правильную для тебя женщину. Не ту.
- Так уже было, - всхлипнул Пьер.
Так у него уже было. Он рассказал, что был влюблен в русскую, и совсем не в Наташу Ростову. А в какую-то взрослую справную бабу, напоминающую теплую мамку. Которая, как он ожидал, его непременно должна была понять и принять вот такого, как он есть, с пузцом, Кьеркегором и мечтами. И он исступленно заслуживал ее любовь. Из-за нее он и начал учить русский язык. И у них никогда не было близких отношений. И он носился за ней с удушливыми объятьями, стихами и насквозь простреленным сердцем.
- Обещаешь больше не плакать?
Закивал.
- Я уеду завтра.
- Это правильно, – кивнула Наташа.
***
И он уехал. А через пару недель прилетело еще одно письмо. Пьер сообщал, что собирается вместе с Наташей в Индию в марте, он все решил, он купил себе подходящие индийские панталоны и курту. И что он готов терпеть и жару, и змей, и сидеть часами в раскоряку, слушать индуистскую байду и долбить мантры, и лакать овощную баланду… Он много думал… он готов страдать и жертвовать собой.
«Но ты должна ходить со мной везде, чтобы меня не терять. И мы будем много время вместе говорить» - требовал Пьер.
А иначе он не согласен. И не просите. Ни за какие коврижки.
Наташа вздохнула и членораздельно наклацала ногтем: « Я НИ-ЧЕ-ГО ТЕ-БЕ НЕ ДОЛЖ-НА.НЕ ПИ-ШИ МНЕ БОЛЬ-ШЕ. Я ПО-Е-ДУ ОДНА.»