Глава 40
Разумеется, Шевретта не рассказала мне об этом разговоре с кардиналом. Я узнал о нём много позже из источников, о которых, возможно, сообщу в дальнейшем. Впрочем, зачем мне посвящать в эту тайну свой дневник? Да, многие документы кардинала Ришельё достались мне, включая его воспоминания, писанные не для посторонних людей. Они были написаны лишь для человека в той должности, пребывая в которой я их и получил. Всему своё время, ближе к концу книги я напишу и об этом. До этих пор мои мемуары в некоторых местах будут сообщать те события, о которых я не мог знать в те времена, когда они происходили, но о которых я всё же знаю весьма точно и достоверно. Знания мои достоверней, чем мемуары иных так называемых свидетелей времени, поскольку эти свидетели порой забывают последовательность событий, порой их свидетельства замещаются ложными воспоминаниями, а в ряде случаев авторы просто хотят выглядеть в своих книгах лучше, чем они были на самом деле. Ну и хватит об этом.
Итак, Шевретта, разумеется, согласилась на условия Ришельё, а он, в свою очередь, выгородил её из этого заговора.
Кардинал сначала не тронул де Шале, надеясь и его также сделать своим агентом в стане врага. Но Шале не понял этого, а арест братьев Вандом напугал его сверх меры. Шале почувствовал, что кардинал не простил его окончательно, и решил спастись тем, чтобы довести заговор до конца и избавиться от Ришельё, попытался укрепить свою позицию привлечением дополнительных союзников, написал неосторожно несколько писем, и совершил другие ошибки. Это его шатание из одной крайности в другую его и погубило. Кроме того, его союзники сами были не тверды в своих действиях. Шале стал уговаривать Гастона Орлеанского скрыться и продолжить заговор с территории одной из сопредельных стран, которые могли бы дать ему помощь. При этом Шале даже не подумал, что оставленные на свободе заговорщики не могут продолжать общаться так, как будто бы ничего не произошло, без того, чтобы не вызывать подозрений, поскольку за всеми заговорщиками могла быть установлена слежка. Безусловно, слежка за ними была установлена, и сам факт тайного общения Шале с Месье изобличал обоих. Кроме того, в стане заговорщиков начался раздрай, каждый подозревал каждого и обвинял всех, выгораживая себя. В результате подобных ссор зачастую каждый из поссорившихся опасался, что этот разговор станет известен кардиналу и спешил опередить своего собеседника с доносом к Ришельё. Таким образом, Ришельё узнавал обо всём, даже и о том, чем интересовался далеко не в первую очередь, и для выяснения чего не озаботился бы обзавестись шпионами. Фактически все заговорщики выполняли функции шпионов кардинала, надеясь таким образом подстраховать свою судьбу. Шутка ли? Даже в отношении Королевы Анны приходится признать некоторые её действия таковыми, что они выдавали в ней женщину нерешительную и склонную идти на компромиссы, способную сдавать вчерашних соратников и переходить на сторону вчерашнего врага. Я не виню её, ведь ей приходилось трудней всех, она балансировала на грани любви и ненависти Короля, и до тех пор, пока совместными усилиями супругов (или иным путём, скажем между строк!) не появился наследник, то есть сын Королевы, будущий Людовик XIV, положение её было не определённым до конца, над ней дамокловым мечом висела опасность повторить судьбу Королевы Марго, с которой Король Генрих IV развелся с согласия Папы по причине её бесплодия. Хотя мы-то знаем, что по молодости Марго вовсе не была бесплодной, но плоды её греховной любви она ловко прятала и передавала на воспитание чужим людям так, что о них уже никто не вспоминал. По-видимому, сам Господь покарал её бесплодием в то время, когда сын от законного супруга весьма сильно укрепил бы её положение и изменил бы к лучшему её судьбу. Впрочем, может статься и так, что покарал её не Господь, а сам Генрих IV, который нарочно не прилагал никаких усилий для того, чтобы оплодотворить чрево своей располневшей супруги, поскольку он уже многие годы оплодотворял совсем иные чрева.
Вернёмся, однако же, к развитию второго этапа заговора Шале.
Все участники, которые не были арестованы сразу по причине того, что якобы покаялись, дискредитировали себя в глазах Ришельё, а, следовательно, и в глазах Короля тем, что продолжали тайные свидания и обсуждения дальнейших действий. По меньшей мере один из них, предположительно, Роже де Лувиньи, решил сдать всех заговорщиков более подробно, раскрывая все детали заговора, который до этого был раскрыт лишь частично и о событиях которого всё же кардиналу было известно лишь поверхностно. Теперь же в руки кардинала попали все детали запланированных действий, а главное – неопровержимые улики того, что заговорщики не угомонились и продолжают вынашивать планы устранения кардинала и Короля. На основании этих письменных доказательств, кардинал снова вызвал на допрос Гастона Орлеанского, который сообщил новые подробности, чтобы выгородить себя и добиться снисхождения.
Относительно этого заговора осталось лишь рассказать об участии Рошфора и Миледи в его разоблачении. Герцогиня де Шеврёз в своё время представила одного из своих сердечных друзей, маркиза де Лаика, в качестве надёжного человека для участия в заговор. Ему-то де Шале и поручил доставить несколько писем в Брюссель, а также вернутся с ответами на них. Речь, разумеется, шла о договорённости совместных действий со стороны руководства приграничных стран в случае успеха затевающегося переворота. Де Лаик неплохо справился с первой половиной поручения, но отказался от идеи возвращения с ответными письмами в Париж. Дело в том, что в Брюсселе он познакомился с Миледи, той самой маркизой де Бренвилье, которая в меня стреляла. Она в разговорах с де Лаиком так яростно ругала кардинала, что он уверился в том, что она является его единомышленницей и решил вовлечь её в заговор. Ей только это и надо было, поскольку к этому времени она уже состояла на службе у Ришельё, выполняя совместно с Рошфором некоторые особо деликатные поручения. Миледи уговорила де Лаика отправиться из Брюсселя дальше, чтобы пополнить список будущих участников заговора и сделать союзниками как можно больше влиятельных лиц соседних стран. Она убедила его, что доставка ответных писем не столь важна, как расширение списка тех, кто поддержит будущих ниспровергателей кардинала. Она же познакомила де Лаика с графом Рошфором, представив его как одного из заговорщиков и друзей герцогини де Шеврёз. Рошфор в это время выполнял вместе с ней в Брюсселе поручение кардинала, согласно которому они должны были попытаться втереться в доверие к людям, входящим в круг заговорщиков. Это им удалось как нельзя лучше, настолько, что де Лаик согласился с предложениями миледи и поручил Рошфору переправить ответные письма из Брюсселя в Париж. Письма были адресованы некоему адвокату Пьеру, проживающему возле площади Мобер. Письмо по прибытии Рошфора в Париж предварительно было вскрыто людьми кардинала, с текста была снята копия, после чего конверт был запечатан настолько аккуратно, что невозможно было бы догадаться, что его кто-то уже вскрывал. Рошфор передал письмо Пьеру, и в тот самый момент, когда адвокат его взял, шпионы кардинала установили слежку за ним и убедились, что он направляется именно к де Шале. Выяснилось, что Пьер, называющий себя адвокатом, на самом деле был слугой де Шале. Ответ де Шале, написанный им собственноручно, был передан Рошфору и немедленно лёг на стол кардиналу. Из этого ответа также следовало, что де Шале не отказался от своих планов, и продолжает вынашивать идею убийства кардинала и ареста Короля. Письмо между прочим сообщало, что Королева никак не причастна к планам герцогини, намеревавшейся женить на ней Гастона Орлеанского. Напротив, она хотела женить его на своей сестре, другой испанской принцессе, и именно с этой целью она уже написала соответствующие письма Королю Испании. Таким образом, Королеву никак нельзя было обвинить в планах убийства или ареста Короля, хотя поддержка с её стороны идеи убийства кардинала не вызывала никаких сомнений.
Разгневанный кардинал отправил де Шале в темницу, сначала временно, в опасении, что Король всё же простит своего любимца. Но после того, как кардинал изложил все выясненные обстоятельства Его Величеству, гнев Короля на Шале доказал кардиналу, что он победил этот раунд. Стало очевидно, что из тюрьмы де Шале выйдет только на Гревскую площадь для того, чтобы встретиться с палачом.
Герцогиня де Шеврёз формально была сослана, во всяком случае такой слух был распущен при дворе. На деле же она отбыла в Англию для выполнения поручений де Ришельё. Она не была наказана, но она отправилась в Англию уже не по собственной инициативе, а по заданию Ришельё, убедив Королеву, что необходимо передать привет Бекингему для того, чтобы он не наделал глупостей.
Мария возобновила отношения с Бекингемом, что позволило ей собрать сведения о планах Англии в отношении Франции и других стран. Для Ришельё эта информация была бесценной, но он требовал от Марии также и помощи в его борьбе против своих внутренних врагов. Мария для виду согласилась.
Однако вражды к кардиналу герцогиня не оставила. Она надеялась при случае освободиться от него и перестать выполнять его предписания. Что ж, это судьба многих осведомителей, а точнее всех, кроме тех, кто сам избрал эту стезю по призванию или из корысти. Мария, разумеется, была не такова, она чувствовала себя словно рыбка на крючке и надеялась перекусить леску и уйти на глубину. С этого времени душа её раздвоилась как язык змеи. С одной стороны, она старалась выполнять предписания кардинала и не давать ему поводов сомневаться в своей преданности; с другой стороны, она мучительно искала способа избавиться от своей зависимости, что могло быть достигнуто лишь ценой физического устранения Ришельё, причем её бы не устроил арест всесильного первого министра, поскольку в этом случае даже будучи арестованным он мог бы использовать своё знание об измене герцогини против неё, что позволяло бы ему управлять ей с помощью шантажа. Итак, Мария, словно дикий хищник, подчинившийся силе, исполняла приказы кардинала и с надеждой ожидала случая нанести ему смертельный укус.
Она не прибегла к моей помощи, поскольку понимала, что ни один мушкетёр не подчиняется никому, кроме де Тревиля, а сам де Тревиль не подчинится никому, кроме Короля. Король же не отдаст приказа об аресте кардинала без весомых причин. Поэтому ни капитан мушкетёров, ни сами мушкетёры не подходят для участия в тайных заговорах против кого бы то ни было, а тем более – против первого министра.
Между тем кардинал самолично ещё раз допросил Шале и получил столь детальные и обширные сведения, что об оправдании уже не могло быть и речи. Беднягу приговорили к казни. На его беду, казнь исполнял неопытный палач-новичок, ему не удалось завершить дело одним ударом, он ударил повторно, но снова неточно. Лишь на четвёртый раз всё закончилось. Не было ни одного зрителя, который бы не посочувствовал казнённому, ведь такой способ не предусматривался приговором. Поговаривали, что кардинал нарочно выбрал такого палача, что, разумеется, было наговорами. Но это зрелище не пошло на пользу Ришельё, поскольку многие зрители этой казни после неё возненавидели первого министра.
В отношении действий Марии я дополню своё описание тем, что узнал много позже, и чего в те времена я никак не мог знать.
Герцогиня де Шеврез была не так проста, как думал кардинал. Согласившись информировать его о самых важных событиях, она решила извлечь пользу из создавшегося положения, поскольку знания о том, чем интересуется кардинал прежде всего и какие поручения он ей даёт, можно было использовать против него. Мария сообщила Королеве не всю правду, а лишь часть правды, а именно, представила дело так, что кардинал не потребовал от неё повиновения, а умолял выполнить его поручения, на что она согласилась лишь для виду, имея в виду, прежде всего, пользу Королевы. Представив себя чем-то вроде перевербованной шпионки кардинала, которая решила работать на Королеву, она сообщала Королеве и Бекингему то, что считала возможным сообщить, что повышало кредит её доверия у них. В свою очередь Королева и Бекингем считали её своей союзницей и раскрывали перед ней все карты. Из полученных сведений герцогиня передавала кардиналу далеко не всё, но лишь те сведения, которых было достаточно для того, чтобы кардинал питал иллюзию о покорности герцогини и её службе ему верой и правдой. Так, изображая союзницу перед обеими противоборствующими сторонами, она ловко маневрировала между ними, оставаясь защищённой от каждой из сторон и осведомлённой о планах каждой из сторон. Признаюсь, что ей это неплохо удавалось, даже я считал её сторонницей исключительно Королевы. Кардинал же уверовал в то, что герцогиня во всём помогает ему. Он даже намекнул герцогу де Шеврёзу, чтобы тот не ограничивал свободу своей супруги, поскольку она выполняет важные государственные поручения. Впрочем, герцог уже давно понял, что в дела герцогини ему лучше не соваться, и всячески избегал любых контактов с людьми, входящими в круг её знакомых, то есть с заговорщиками из её кружка.
Так, пребывая в Англии, Мария сообщила Бекингему, что Анна желала бы видеть его во Франции, чем исполнила поручение Ришельё, но тут же сказала ему, чтобы он остерегался, поскольку это сообщение может быть ловушкой, так как ей известно, что Ришельё желал бы его возвращения для того, чтобы изобличить его происки перед Королём. Она также предупредила Бекингема, что Ришельё не остановится перед тем, чтобы убить герцога, поскольку если он прибудет неофициально и инкогнито, то такое убийство не вызовет международного скандала.
— Берегитесь, сир! — сказала она. — Вместо Королевы на тайное свидание может явиться другая дама, а убийцей может оказаться её муж, так что дело будет представлено как убийство на почве ревности, вызванной мужем простой мещанки. Эта смерть будет позорной для вас, и, разумеется, подобное происшествие не вызовет международного скандала.
Мария знала, что, высказав такие предположения, она ничем не рискует. Бекингем сможет рассказать об этом лишь Королеве, что убедит её в том, что герцогиня – самая верная подруга. Также Мария понимала, что Бекингем не откажется от идеи прибыть инкогнито в Париж ради краткого свидания с Королевой Анной, поскольку ещё большие глупости он уже проделывал и раньше, и она знала, что Бекингем принадлежит к той породе людей, в которых разлука с любимой женщиной лишь многократно усиливает их любовь, или то, что они, обманывая себя, принимают за любовь, а недоступность предмета такой любви делает его стократно более желанным. Бекингем не признавал слова «невозможно», поэтому имея самый малейший повод для поездки в Париж для свидания с Королевой, он не мог бы от него отказаться. Мне кажется, что даже если бы Мария сказала, что никакого письма Королева не писала, а оно написано специалистом по подделыванию подчерков по черновику, продиктованному кардиналом, то и в этом случае Бекингем ринулся бы в Париж вопреки здравому смыслу.
Надо сказать, что в это самое время нам, мушкетёрам Короля, поручались лишь незначительные аресты людей, которых мы со всей очевидностью признавали не столько врагами кардинала, сколько врагами Короля. Именно в это время Король стал совершенно чётко выделять своих мушкетёров на фоне гвардейцев кардинала. Несмотря на то, что кардинал вследствие раскрытого заговора получил возможность существенно увеличить штат своих персональных телохранителей, на чём настоял Король, который был не готов лишиться Ришельё, всё же сам Людовик сделал вывод, что самая лучшая его защита от подобных заговорщиков – это мушкетёры Короля. Людовик высказал де Тревилю своё полное доверие, указал ему на то, что пост капитана королевских мушкетёров в глазах Короля соответствует должности маршала Франции, обещал сделать де Тревиля маршалом сразу же после первого сражения, в котором мушкетёры проявят себя должным образом. Мне достоверно известно, что однажды в разговоре с Королевой он сказал: «Для всех проблем в управлении государством у меня имеется Ришельё, а на случай, если у меня возникнут проблемы с Ришельё, у меня есть де Тревиль!»
Я даже знаю, что захотела ответить, но не ответила ему на это Королева Анна. Об этом она рассказала Шевретте, а Шевретта передала эти непроизнесённые слова мне.
«Вот как, сир! — хотела ответить, но не ответила Королева. — Как я погляжу, из всех государственных обязанностей у вас осталась только одна – зачать дофина. Я надеюсь, что эту обязанность вы не переложите ни на Ришельё, ни на де Тревиля!»
Когда Анна сказала эту шутку Шевретте, обе они покатились со смеху. Шевретта так смеялась, что с ней даже сделалась икота. Впрочем, это было уже по возвращении её из Англии, а вместе с ней прибыл и безрассудный Бекингем, который не мог, разумеется, так же запросто появиться в Лувре, как это сделала полностью прощённая герцогиня де Шеврёз.
Итак, Бекингем прибыл в Париж, Шале был казнён, и в этот самый момент в Париж из Гаскони прибыл Шарль д’Артаньян.
(Продолжение следует)