Если честно, то городок наш неплохой, да просто отличный! Но Аржану он разонравился. Конечно, были причины, но в основном из-за друзей с их пьяным трепом об истине, о невозможности постичь истину. Какой дурак попрется с посохом наперевес искать что-то неосязаемое, эфемерное? Что и говорить – людишки поизмельчали! Особенно обрыдли Аржану похмельные споры и ссоры об искусстве и, как сказали его друзья, он поперся куда глаза глядят. Короче, теперь у него назло друзьям и всему их гребанному урбанизму, наступила настоящая жизнь. Жизнь – сплошная дорога, незнакомые люди и разнообразные события. Правда его смущал посох - этакая увесистая палка. Но наперекор неудобству, даже нелепости его наличия, с посохом своим Аржан не расставался. Надо честно сказать, что поиск истины оказался каким-то этаким, несуразным что ли, и превратился в поиск еды и ночлега. Но это было даже прикольно, правда пока было тепло и подавали выпить. Весна, лето пролетели незаметно и осень наступила как-то вдруг, да еще с нудными холодными дождями и пронизывающими ветрами. Жизнь сразу изменилась – стала неуютной, неудобной. От этого дорога стала походить на старую обтрепанную веревку. Она тянется мимо грязных скал, желеобразных гор, мимо голых скелетов лесов и зачуханных деревень. Всюду грязь, грязь и грязь.
Сейчас конец октября. Как всегда, впереди длинный, нудный день. Скребут по разбитому асфальту стоптанные кирзачи Аржана. Топорщится, хрустит его драный плащ. Холщовая торба теперь кажется тяжелой, хотя в ней лежит всего-то: кусок полиэтилена, немного хлеба с луковицей, котелок из консервной банки, да небольшая книжица о буддистких подвижниках, не считая четок. Ближе к вечеру, поддержав нескончаемый дождь, подул ветер. Он оказался удивительно теплым, словно летним. Впрочем, лучше не стало. Ветер на пару с дождем стали трепать драный плащ бродяги и силились сорвать с его головы широкополую дорожную шляпу. Когда стало темнеть, искатель истины окончательно промок, устал и решил, как всегда, переночевать в лесу, возле дороги. Вскоре на склоне горы в гуще голых осин и берез он увидел пихтовый лесок. Пихтач оказался небольшим и редким, но зато в нем было относительно сухо, почти не дуло, а главное – было много хвороста. Ручей особенно обрадовал бродягу – он оказался удивительно чистым, хотя и бежал по раскисшему заболоченному распадку. Обустройство ночлега, отдых у костра – это единственное, что радовало Аржана в последнее время. Порой ему мечталось осесть в каком-нибудь живописном месте, соорудить себе жилище-землянку. Но это быстро проходило.
Кусок полиэтилена, растянутый под пушистым деревом, стал крышей от дождя. Охапка пихтовых лап заменила постель. Дорожный посох, воткнутый в землю под углом, стал таганком. На нем повис котелок из консервной банки. Когда разгорелся костер и стало жарко, бродяга пристроил около огня раскисшие кирзачи с грязными портянками, а на пихтовых сучьях повесил плащ и шляпу.
Горит веселый костер. Пузырится, шуршит целлофановый навес. Размахивает рукавами сохнущий плащ, покачивается шляпа, словно ведут они какой-то разговор или спор – кто их знает. Когда закипела вода, Аржан стал ужинать. Пока пил пустой кипяток и доедал остаток подсыревшего хлеба с луковицей, тщательно переупаковывал в целлофановый пакет книгу и четки, незаметно стемнело. Не особо надеясь на быстрый сон, странник снял с ветки высохший, горячий плащ, укутался в него и улегся на пихтовую лежанку. Подушкой ему стала холщовая торба.
Одобрительно потрескивает, чихает яркий костер. То стихает, то барабанит сильнее по целлофану дождь. Покачивают ветвями обступившие огонь пихты. Темно, сыро и холодно вокруг, но тепло и уютно Аржану под драным его плащом и никто не мешает ему окунуться в свои грезы и фантазии. Он вспомнил и представил ушедшее лето – жаркий полдень и совершенно чистое, голубое небо с редкими облаками-барашками. Представил залитые солнечным теплом лога и распадки, проселочную дорогу, которая вьется среди ярких цветов. Тут фантазер явственно увидел, как его кирзачи глубоко утопают в дорожной пыли, а она взрывом выбрасывается из под обуви и легкими облачками уносится вдаль. Тут же мимо него поплыли чабанские стоянки с лошадьми и овцами, тихие деревни со старушками возле аилов. Затем он увидел загорелых подростков. Они бродили по сверкающей речке и щекотали ее удочками. Аржан остановился, осмотрелся. Огромные горы в зеленых кедровых шубах и белоснежных шапках взирали на него и восхитительный мир. Вдруг донесся какой-то непонятный звук. Мир замер, прислушался. Когда звук этот повторился и резко усилился, пространство вокруг удивленного фантазера задрожало, скомкалось и пропало. Аржан проснулся. Холодная, безучастная темнота окружала его. Тихо топотал на целлофановой крыше балагана дождь. Костер почти погас.
Е-мое, опять эта мерзкая ночь, - подкмал проснувшийся. Но тут мгла снова огласилась громким ревом. Казалось, что кто-то огромный и жуткий прокричал где-то очень близко за ближайшими деревьями. Почти умерший костер-охранник, словно собрав последние силы, ожил неярким огнем и плюнул в темноту искрами. Мгла колыхнулась, и спряталась за пихты. Аржан вздрогнул и зажмурился. Холод в это время хозяйничал под плащом Аржана, снаружи – везде. Но встать и подбросить в угасающий костер хворост было не то, что страшно, скорее лень. Лежащему совершенно не хотелось двигаться, а тем более вставать и идти босыми ногами к приготовленному хворосту. Тут в невидимых от ночной тьмы горах снова прозвучал громкий рев. Это кричал марал. Песня оленя эхом прокатилась по логам и медленно стихла в распадках.
Выждав некоторое время, Аржан открыл глаза и осмотрелся. Ему почему-то представился сидящий рядом безмятежный восточный мудрец в большой дорожной шляпе с четками в руках. Впрочем, фантазия была короткой, холод был сильнее.
Во холодильник! Заснуть бы скорее! Хрен с ним, с костром этим, как-нибудь без него вытерплю. Интересно, а сколько еще часов до утра осталось? – лениво закопошились в голове бродяги мысли. И тут случилось следующее :
- Ну да, а что еще остается, лежи себе, да фантазируй! – раздался вдруг чей-то спокойный, но ехидный голос.
Аржан вздрогнул и стал всматриваться в темноту. Страха почему-то не было. Вскоре он разглядел какой-то силуэт. Невесть откуда- то взявшийся гость сидел возле ближайшей пихты и совершенно не обращал внимания на хозяина стана. Существо это очень походило на взъерошенную обезьяну с картофелеобразным носом. Одет он был в замызганный, рваный домашний халат. Ноги были босые и грязные.
- Ну да, и кем мы по жизни не бываем. Сегодня мартышкой с грязными лапками , ну а завтра превратимся в индюка в сапогах с павлиньим пером в интересном месте, - безучастно продолжило болтать странное создание.
- Е-мое! Похоже он мысли мои… того… читает, - понял Аржан.
Гость же продолжил бубнить, словно читал чей-то текст:
- Но не буду я злиться и роптать на хулу и понапраслину в свой адрес, ведь гонения и клевета это мудрая подсказка для странника, ищущего следы древних патриархов. Ишь ты…
Чтец вдруг весело рассмеялся, но тут же изобразил на своем лице строгость. Потом он потянулся, зевнул, почесал себе бок и снова эдак омерзительно хихикнул, прикрыв улыбочку ладошкой.
Если это был сон, то какой-то своеобразный. Короче он совершенно не нравился Аржану. Что-то клеветническое и издевательское угадывалось во сне этом.
- Ну и дрыщ же ты чесоточный! Послать бы тебя куда-нибудь, а лучше в задницу! – тут же мелькнуло в голове бродяги.
- Ай! – тут же вскрикнуло существо, словно его кто-то ущипнул. Потом он недоуменно осмотрелся и увидел Аржана. На мордочке его возникла гримаска наигранного удивления:
- Тю-у! Кого мы видим? Это же «великий искатель истины»! И паяц помахал ручкой лежащему хозяину стоянки.
- Кстати, - тут же затараторил он дальше, - а мы с тобой в заднице этой давно обитаем. Да, да, дорогой! Там и прописаны. Хочешь прописочку покажу? – и руки паяца живо заскользили по карманам халата. Не найдя ничего, он изобразил недоумение и выразительно поморгал озорными глазками.
- Извините, накладочка, хи-хи, образовалась. Вот незадача! Что же нам делать? А, вспомнил! Мы же документик наш, ну паспорт… выбросили. Да, да, вот так вот взяли и тю-ууу… - рассказчик жеманно махнул ручкой и стыдливо отвел глазки.
Не успел пораженный происходящим искатель истины что-либо возразить, как гость затараторил дальше:
- А на самом деле мы документик наш потеряли. Ну а как иначе? Накушайся бормотухи, присовокупь к этому паленую водку, и не такое приключится. Хотя тут не только документик, или башку, тут что-нибудь и поважнее потерять можно, если уже не потерял. Совесть она, как я понимаю, дама хоть и эфемерная, но и она имеет свойство теряться, а, коллега?
Слушая эту нахальную дребедень, Аржан понимал – гость явно катит на него бочку. Короче, бессовестно клевещет. Это было несправедливо, хотя он, наверное, был где-то и прав. Но при чем тут все это – кривляние, жеманство? Одним словом, фамильярность незнакомца раздражала ленивого бродягу, но в то же время и интриговала. Манеры болтуна и еще что-то очень знакомое не давали покоя. Аржан стал всматриваться в паяца. Словно угадав его мысли, существо театрально подперло рукой подбородок и изобразило рожицей череду разнообразных гримас. Прошла минута, другая.
- Ну да, реакция щенка перед зеркалом, - наконец-то разочарованно промолвил гость.
Порыв ветра был внезапным. Костер зло щелкнул и швырнул в гостя горсть пепла. Когда облачко золы унесло в темноту, паяца на месте уже не было. Он пропал. Аржан еще некоторое время полежал в недоумении. Что это было? Спал ли он, бодрствовал ли? Он не знал. Загадочная темнота в это время, обдувая холодом, подступила вплотную и стала вглядываться в лежащего тысячами невидимых глаз. Как бы не было лень, но пришлось шевелиться. Фантазер вылез из-под холодного плаща и, ощущая голыми ступнями неприятную сырость земли, подошел к притихшим углям костра и подбросил большую охапку дров. Спать не хотелось. Не зная чем заняться, Аржан поудобнее уселся на пихтовый лапник постели и укутался холодным плащом. Костер стал медленно оживать. Теплый свет его стал шириться. Когда он окреп, он стал наскакивать на темноту, отгоняя ее за ближайшие пихты. Вскоре снова стало светло, тепло и даже жарко. Навстречу теплу и свету придвинулись деревья. Паяца там не было. Это обрадовало «искателя истины».
- И что только с голодухи не приснится! Ых! Скорее бы утро, да еще солнечное, без дождя. Да-а, странно как-то, осень давно, а ветер теплый, будто летний. К чему бы это? Хотя какое теперь лето? Зима скоро, - скребануло по душе фантазера неприятное знание будущего.
Аржан поежился, сжал зубы:
- А может ну его, странствовать? Какие на хрен сейчас странники? В космос уже летаем, автобусов, машин как собак нерезаных! Ладно летом, как турик, туда-сюда скакать, это еще куда ни шло. Может действительно пора назад, в город? – вспыхнула и тут же погасла шальная мысль. Ее сменило едкое, болезненное чувство, обида, даже злость на себя. Лето прошло сквозь сплошные знакомства и обретение лишь собутыльников. Словно и не покидал он город с его болтовней, философствованием, да похмельной неразберихой. Книжку о буддистских подвижниках он читал изредка, да и то лишь для того, чтобы блеснуть знаниями. Теперь новая волна раздражения и даже злобы вспыхнула в нем, но теперь не к себе, а в адрес своих бывших друзей. Стараясь отделаться от этого поганенького чувства, Аржан отметил, что сейчас стало теплее и уютнее, чем полчаса назад. Сосредоточившись на этом, он поудобнее улегся на лапник, тщательнее укутался горячим плащом и уставился на яркий огонь костра.
Хворост, лежащий на жарких углях, наверное безмятежно думал о чем-то своем. На нем жили, шевелились зеленые и синие язычки пламени. Они неспеша обсуждали что-то, не замечая как большой оранжевый огонь, завоевав все пространство хвороста, деловито пожирает его. В том, что он видит в простом костре некий философский смысл обрадовало Аржана, и он, этот мудрый смысл, как бы намекал ему, что он, бездомный бродяга, на самом деле не так уж и прост, а где-то умней и лучше своих оставленных городских друзей. Это примирило и успокоило «искателя истины». Он вспомнил болтовню-спор своих друзей – признанных интеллектуалов.
- Сейчас, старик, все не так… - мудрствовал один из них, - увы, давно увял модерн с его скрытой нелюбовью Бога, и наступила эпоха либерализма. Хотя поговаривают, что сейчас уже пост-либерализма. Но главное, рухнул навсегда Совок. Кстати, наижутчайшая сторона медали – на другой стороне Божий лик. Слава Богу! Туда ему и дорога! Дождавшись этого, чокнутый Фукуяма провозгласил: «Конец истории!» Конечно, как всегда, наш брат-западник поторопился. Скорее это начало чего-то такого, чего мы сами не постигаем.
- Не скажи! Это очередное заблуждение, батенька! На самом деле осталась та же хрень, но хрень эту приправили , как вы изволили выразиться, пост-либерализмом. А я скажу- блудом! Конечно, можно согласиться, что мы когда-то шли строем вдоль колючей проволоки, а потом, о чудо! Бац! И прозрели! Ничего себе прозрели! Я утверждаю, что мы лишь поменяли лозунги и почему-то хором сняли с себя штаны и юбки, а некоторые из нас, особо продвинутые, даже поменялись друг с другом исподним и стали требовать сделать это всем без исключения. Это ж демократия!
- Ну дружище ты и загнул! Все проще, но и запутанней. Тут по сути решается главный вопрос- вопрос Бога, а точнее Богоборчества. Дорога, куда все мы ринулись, ладно, уточняю, ринулся весь «цивилизованный мир» в мир свободы, а конкретно – в мир без Бога. Без любого Бога. Вера в него это не свобода.
- А с буддизмом что делать? Как с ним быть? Как я понимаю, его главный постулат это вообще отсутствие кого-то и даже чего-то. Кажется там пустоту провозглашают, а коллега? Сдается мне, никто туда особо не ломится.
- А что с буддизмом? С ним как раз все в порядке. Он «цивилизованному миру» не мешает, даже помогает. И заметь, поголовно весь Голливуд там. Согласись старик, если его главный постулат пустота, то это и есть отсутствие Бога. Я не вижу в этом противоречий. Хотя, наверное, так называемый «цивилизованный мир» потом попробует и это обрушить. Буддизм это чересчур заумная штука, а значит, и опасная. Так или иначе он все же разделяет доктрину некоей веры. Допустим веры в пустоту. А пустота это что? Это совесть, сострадание… то есть то, что не увидишь глазами и не пощупаешь… Значит все. Рано или поздно придет хана и буддизму.
Вдруг какой-то шорох привлек внимание Аржана. Он вздрогнул и, тут же забыв вспомнившуюся дребедень, перевел свой взгляд от костра в темноту. Когда шорох повторился, философ увидел как крохотный полосатый зверек на миг выскочил на освещенный пятачок поляны и снова скрылся в темноте.
- Прям, как блоха, прыткий, не уследишь… - мелькнула веселая мысль. Вскоре бурундук появился снова. Сперва он громко шуршал около корней пихты и лишь потом выскочил на свет огня. Он словно бы совершенно не обращал внимания на хозяина костра и был очень занят своими делами. Зверек сноровисто перемещался по поляне, изредка резко останавливался и, исхватив передними лапками сухой лист, быстро запихивал его в рот , при этом зорко следя за лежащим Аржаном. Вскоре щеки его заметно увеличились и он снова ускакал в темноту. Это продолжалось несколько раз. Сперва это было интересно и забавно. Зверек, несмотря на его неуемную прыткость, почему то напоминал неспешного хозяйственного мужичка, поглощенного заботой о доме и потомстве, то есть о семье. Было очевидно, что где-то там, в укромном месте, у него есть теплая, уютная норка-хатка. В ней все прибрано, все функционально устроено. Есть прихожка, есть спальня, где отдыхает его семья. Есть кладовая, где сложены запасы на всю зиму. Даже есть туалет. Короче, все там правильно и логично. От этого ясного ощущения Аржану стало немного грустно. Он почувствовал себя как бы ущербным, словно кто-то обделил его чем-то нужным и важным. Тут же какое-то неудовольствие стало расти в нем. На миг Аржан понял, что в сущности, он лентяй и неумеха. А если что-то делает, то как-то эдак, как говорят, тяп-ляп. От этого он бегает, побирается у друзей, знакомых. Пьет, ест за их счет и без устали болтает о святых и подвижниках, пряча от всех свое ничтожество. Это прозрение было неприятным. Аржан тут же, словно защищаясь, вспомнил святых, подвижников и их жизнь в пещерах, в лачугах и вообще самых отстойных местах. Тут же представил себя в тех же условиях и неприятно поежился.
- Все равно не стану я куркулем, чтобы забивать свой дом разнообразным добром. Не дождетесь! – тут же зло, словно бы наперекор кому-то, стал упорствовать он.
- Не это главное,- вдруг донесся до ушей упрямого философа чей-то тихий шепот.
- Терпеливо, несмотря ни на что, надо всматриваться в происходящее, - настаивал кто-то.
- Да при чем тут эта хрень? – было мысленно воспротивился Аржан, но тут же осознал, что спор ведется не с ним. Поняв это, философ стал осматривать пространство.
Аржан разглядел полосатого бурундука, о котором забыл и упустил из вида. Тот почему-то неподвижно сидел на корне пихты, словно бы всматриваясь во что-то. Через миг лежащий лентяй разглядел, что бурундука окружало еле различимое то ли свечение, то ли дымка. Она, дымка эта, жила сама по себе и собою напоминало существо, и оно, существо это, тихо разговаривало с кем-то, сложив на коленях не то крылья, не то широкие рукава. Напротив него в той же позе также светилось и шевелилось что-то непонятное. Через миг Аржан понял, что это был исчезнувший гость, та ехидная обезьяна в драном несуразном халате. На его ногах в этот раз красовались, ни дать, ни взять, его стоптанные кирзачи. Лежащий философ даже опешил и пригляделся повнимательнее. Словно дождавшись этого, обезьяна озорно подмигнула Аржану и спрятала обувь под полу своей одежды. Впрочем, это как-то не удивило притаившегося лентяя и он прислушался к их беседе.
- И потом, конечно же, важна оценка поступка, хорош он или плох, свят или чудовищен, - продолжил бурундук, - но все же это не главное .
- Согласен. Главное не торопиться с окончательной оценкой самого творца, содеявшего то или иное, – тут же согласилась обезьяна.
- Да, это самое главное, - утвердительно покачал головой бурундук
- Да, тяжело, непостижимо сострадательное терпение. Как оно похоже на чудовищный, безжалостный поступок. Кажется порою, что это близнецы-братья, - вздохнула обезьяна.
- Ничего себе! А укокошить младенца? А беззащитных стариков и старушек прикончить? Это же очевидное изуверство, а тот, кто сделал это и есть изувер и его надо тут же, без суда, прибить. Да что прибить, на клочья разорвать надо! А лучше отдать этого нелюдя родственникам жертв. Вот где они душу-то отведут! - тут же решил Аржан, удовлетворенный мудрой очевидностью своего решения. Но чудные призрачные существа имели свое мнение:
- Да-а, а сколько было и будет мудрецов, приносящих ужасающее зло? А сколько было и будет чудовищных изуверов в последствии пришедших к раскаянию, а затем и к святости?, - переспросили друг друга бурундук и обезьяна и вдруг посмотрели на затаившегося Аржана. Не успев спрятаться под свой плащ, Аржан лишь зажмурился, но при этом он почему-то продолжал видеть все, словно и не закрывал свои глаза.
- Как думаешь? – обратился бурундук к обезьяне, - выйдет из него толк?
- Из этого милого придурка?- уточнила обезьяна
- Ну да, из этой самозабвенной глупости, - вторил ей бурундук и они тихо, беззлобно улыбнулись.
-Ишь лыбятся! Чья бы корова мычала, - оскорбился Аржан. Ему даже захотелось открыто возразить, но он не стал этого делать.
Снова заговорил бурундук:
- Может и выйдет из него что-нибудь путное, только приобретений у него еще недостаточно.
- Да-а, что есть, то есть. Но ничего, жизнь его ждет богатая, успеет засыпаться приобретениями, - согласилась обезьяна и стала перечислять богатства философа, загибая пальцы:
- Труслив, жаден, глуп, горд и гордыня его просто зашкаливает. А упрям как породистый осел.
- Прибавь туда же фантазию, - подсказал бурундук.
- Точно! Врет без устали. Лжец! – загнула палец обезьяна.
- Как это лжец? – поразился Аржан.
- Ну да, фантазирую я иногда, это есть, но врать… это клевета какая-то, да в жизни этого не было. Это вы-моя фантазия! Как моя фантазия и меня же смеет критиковать? Хрень какая-то!- возмутился ленивый лжец. Хрень продолжалась:
- Впрочем трусость можно исключить, - заметил бурундук, подумав, но обезьяна, словно не услышав собеседника, продолжала городить свое:
- ну да, приобретений у него не густо, кот наплакал, - уточнила она, глядя на свой небольшой кулачок.
- Маловато, - согласился бурундук.
Услышав это, Аржан возмутился еще больше:
- Что это они? С дуба рухнули? Жалеют, что у кого-то косяков мало? Они что, офонарели? Да тут радоваться надо! Все, я лично радоваться буду! Я уже радуюсь! Ой, как я рад, спасу нет!- взбрыкнулись и заголосили в Аржане несогласие и обида, но беседа загадочных существ продолжалась:
- Жаль придурочка, но ничего не поделаешь. Свернет он себе шею, наломает дров… а может сжалимся и поможем ему? Подпорочку подкинем , а? – вдруг предложила обезьяна. Эта неожиданность понравилась Аржану, он даже зауважал паяца.
- Нет, - спокойно, но твердо отреагировал бурундук.
Аржан тут же его возненавидел.
Бурундук продолжил:
- И потом, он уже близок к подпорочке, скорее давно держит ее в руках, но глуп. Имея полные карманы золота, ищет ржавый пятак, чтобы заплатить за вход в заветную дверь. Подождем,- уточнил бурундук.
Последние слова особенно разозлили, даже взбесили Аржана. Эта вот хрень – его личная фантазия - нагородила, причем нагло, прямо ему в лицо нарисовала несусветную дребень, чушь собачью. А еще этот тон, тон уставшего, мудрого всезнайки. Да кто он такой? Носится тут по поляне, гнилушки в рот набивает, а туда же - учить! Учитель нашелся! Говешки сперва выплюнь, придурок!
Придурок со своим другом, таким же придурком, тихо вздохнули и улыбнулись. Потом бурундук неспеша, плавно взмахнул своими не то рукавами, не то крыльями, и мир вокруг Аржана словно бы замер. Это продолжалось совсем недолго. Затем ночной мир стал медленно наполняться прежними звуками и действиями : зашевелились свисающие из темноты ветви пихт, подул теплый, даже по летнему жаркий ветер. Снова донесся то усиливающийся, то утихающий шум дождя. Потом из темноты к костру стал подступать белесый туман. Он сгустился, проглотил пихты, чудных существ и подступил к костру. Костер сопротивлялся недолго. Вскоре Аржан потерял его из виду. Его веселый треск стих, но при этом лежащему под плащом ленивому философу было тепло и уютно. Последнее, что он помнил, как до него донесся далекий голос ревущего марала. И все пропало.
Очнулся Аржан от забытья внезапно. Он тут же почувствовал как ему неуютно и неудобно. Его окружала, стискивала холодная сырая темнота. Аржан заворочался и чувствуя податливую твердь, отодвинул ее от себя. Это оказался его плащ. Тут лежащему философу в глаза ударил свет. Машинально зажмурившись, ленивец нехотя открыл глаза. Первое, что он увидел, это был снег. Правда он не искрился и не ослеплял глаза, а был тускл и неподвижен, как замерший туман. Из него были сделаны деревья, поляна вокруг и воздух.
- Е-мое, утро или день наступил. Наконец - то! Снегу то сколько!- закопошились еще сонные, ленивые мысли. Зябко поежившись, Аржан неспеша отодвинул подальше от себя свой плащ, засыпанный тяжелым мокрым снегом, удобнее уселся на своей холодной пихтовой лежанке. Осмотрелся и радости от увиденного он не испытал. Наоборот, в нем стало тихо шириться какое-то неприятное, гаденькое неудовольствие. Одно стало вдруг ясно- там, под тяжелым, сырым снегом лежат его холодные, раскисшие кирзачи и грязные портянки, из которых сейчас можно выжимать воду. Там же остался котелок и посох, а самое мерзопакостное, что там остался коробок с остатками спичек. Дальше Аржан действовал словно под гипнозом всепоглощающей обреченности. Он достал из под снега свои кирзачи и портянки и, морщась от омерзения и холода, обулся. С силой встряхнул тяжелый сырой плащ и одел его. Чувствуя холод, накинул на плечо подсыревшую холщовую торбу. Напялил на голову свою потяжелевшую от влаги шляпу и побрел прочь от пихтача.
Было очень тихо, лишь чавкал под ногами сырой, липкий снег. Что делать? Куда идти? Этого Аржан не знал, он просто брел вниз к дороге, полагая, что там вдруг все прояснится и станет ясно. Что именно ясно - этого он объяснить себе не мог. Знал лишь, что там, в пихтаче, остались его посох и котелок. Когда спустился к дороге, яснее не стало. Дорога была пуста. По ней, то есть по снегу, который скрыл дорожные колдобины, еще никто не проезжал. Дорога была удивительно чистой и белоснежной. Аржан тупо смотрел на нее. Вдруг в звенящей тишине послышался тихий, мелодичный пересвист.
- Это длиннохвостые синицы,- тут же определил он и представил как крохотные пушистые комочки с тонюсенькими длинными хвостиками многочисленной гурьбой перелетают с дерева на дерево, и постоянно посвистывая, деловито копошатся на веточках, засыпанных снегом. Не зная почему, Аржан обернулся. Увиденное удивило его – на краю пихтовой рощицы он разглядел полупрозрачную фигуру обезьяны. Паяц был все в том же драном халате. На плече его сидел крохотный бурундук.
- Ты того… посох свой забыл…. – донесся до него спокойный голос чудного существа. Аржан удивленно присмотрелся. Нет, это был не паяц, вместо него стоял старичок в просторном одеянии с широкими рукавами. Обут он был в разбитые старые кирзачи.
- Посох не забывай, может еще пригодится, - прошептал неспеша загадочный старик. Вдруг с пихты сорвалась большая кухта. Падая вниз, она рассыпалась и белое облако поглотило странное существо. Когда белый снежный шлейф рассеялся , под пихтами никого не было. Лишь до слуха Аржана снова донесся мелодичный посвист синиц.
Аржан поспешно отвернулся от пихтача и посмотрел на дорогу. Куда идти? Назад, в город, или продолжить странствовать дальше? Этого он не знал.
- Да пошло все пропадом! Что голову ломать? Пойду туда, куда поедет первая машина. Проголосую! – обреченно решил он , чувствуя как с новой силой ширится в нем неуютное едкое неудовольствие от мыслей о городе и о продолжении путешествия с посохом.
Гребаной машины, будь она неладна, все не было и не было.