Хроники бегства из резервации
Однажды это нужно было сделать. Раньше, позже? В таких случаях говорят – всему своё время. Закономерно. Час икс наступил. В деградирующем обществе «непротивление злу» ведёт к самоуничтожению на духовном и физическом уровне. Зажимать горло себе и собственной песне чревато полным распадом личности. Пока эту личность черти из чистилища не отправили на утилизацию (а попытки были) – нужно бежать из преисподней. Знаки внутри и снаружи подталкивали. Психика сдавала позиции. Смысл держаться за прошлое размывался волнами абсурдного будущего. Хаос наступал. И решение созрело. Оформление индульгенции – документов по уходу за матерью-инвалидом не вышло таким уж трудным, как предполагалось. Без этой бумажки утилизаторы не выпустят.
Старикам везде у нас дорога. Вот мы её и выбрали. Ничто так не убеждает, как живые примеры на мёртвых. Прилёты в город и окрестности, шастание ракет и военной авиации над головами, несмолкающая канонада близкого фронта. Это – в общем, без подробностей.
В подготовительный период главное – не дать заднюю, не поддаться паническим атакам. Собрали необходимые вещи и деньги, арендовали половину микроавтобуса, ибо мать и отец – практически лежачие и высидеть долгий путь они бы не смогли – и в один серый мартовский день дрангнули нах из родного гнезда. Всё нажитое непосильным трудом пяти поколений, живших и строивших этот(теперь разрушаемый изнутри и снаружи) город, пришлось оставить. А чтобы психику таки не рвануло, был выстроен внутренний психобарьер похлеще чернобыльского саркофага. Никогда не был героем. Думал спокойно помереть в/на родном Донбассе, но, видимо, инстинкт самосохранения возобладал.
Прощались с друзьями и родными поэтапно, дабы оградиться от долгих проводов и лишних слёз. Обошлись без воплей и завещаний. Провожать пришли близкие соседи. Такие дела не афишируются. Хирург сказал – резать, значит – резать. Под местным наркозом.
Взгромоздились. Утряслись. Рванули.
*
Из нашей зоны боевых действий, через блок-посты проехали беспрепятственно. Никто никого не шманал-не проверял. В бусике – на передних сиденьях – мать с малолетним сыном из Константиновки. Там в последнее время – жестяк, похлеще нашего. Соблюдая конспирацию, на глупые вопросы «куда?» в один голос отвечаем – в Днепр. В смысле – в город. Ночью прилетело рядом – в Новомосковск. Проезжаем мимо, с трассы видны клубы дыма. Что там было – не суть важно. То ли нефтезавод, то ли крупный склад ГСМ.
Колонны разношёрстной военной техники идут навстречу.
В Днепре транзитный водитель меняется на постоянного. Теперь – он наш до последней точки путешествия.
И – понеслись – с перерывами на небольшие кафе-туалетные остановки. Через всю Украину к польской границе. Второстепенные дороги, понятно, как везде – оставляют желать лучшего, но трассы – в отличном состоянии. Монотонность однообразия. Не мыслить, не читать, не слушать аудио в наушниках, не разговаривать (о чём?) – ничего не хочется. Дорожный ступор. Сосредоточение на движении, мелькании монотонного пейзажа, шуме работы двигателя. Внутренняя переполненность пустотой. Перемещение во времени и пространстве по стране, которая как бы есть, и которой как бы нет.
Нет указателей населённых пунктов. Везде – они сняты или затёрты. Показатель страха перед российской агрессией. Показатель уровня хуторянского мышления. Типа – заблудятся «завоеватели», не поймут, куда ехать. Это при современном-то уровне техники, при всех этих глонассах и джипиэсах. Маразм неизлечим.
Некоторые областные центры есть возможность объехать по кольцевым. Киев не объедешь. Вокруг города и в нём самом –блокпосты – ждут, готовятся к нашествию неких орков, подогреваемые истерикой незалежных политиков и журналистов. Красивый, большой город, оккупированный, подмятый под себя понаехавшим рогульём. Впрочем, такова участь всех больших и мелких городов. Тем более – донбасских. Наш рабочий городок – не исключение. Западенским бесам бандеровского толка вовсю помогают местные чиновники. «Беженцы» из Донецка и Мариуполя. Из шкуры выпрыгивают, зигуют, сугсятся, переименовывают улицы под напором местных активистов, только чтобы остаться в своих тёплых креслах. Создают видимость деятельности. Нынче их время.
*
К вечеру миновали Ровно и Луцк – красивые города, западноевропейского типа, очевидно живущие другой жизнью. К ночи подъехали к границе. Вопреки ожиданиям нашего водителя, очередь была приличной. Пристроились в хвост. И потянулись часы ожидания и медленного продвижения. Испытания терпением только начинались.
Похоже, пропускали одновременно и фуры и легковые.
Далеко за полночь продвинулись к первому посту. Таможенник в обычном военном камуфляже проверил паспорта.
-Ви з зони бойових дій! Проїжджайте!
Потом – поверхностный осмотр вещей сзади в багажнике.
-Куди їдете?
–На Варшаву, - отвечаем заученно.
Постепенно подобрались к главному чинуше-пропускнику, похожему на крысу. Клонируют их, что ли – неприятных, мохнорылых. Отбирают по определённому признаку? Водитель собрал и отдал ему документы – проверяет – окошко открыл – окошко закрыл… Ко мне – особое внимание, ибо я в условно-призывном понимании подозрительно молод, на утилизацию по принципу «до последнего украинца» – подходящий экземпляр. Кроме паспорта и прописки, нужны документы на выезд.
Выхожу из автобуса, предоставляю индульгенцию – справки, акт, весь необходимый пакет.
Окошко закрывается… Окошко открывается…
Недовольная физия задаёт на суржике глупые наводящие вопросы. Точнее – заводящие в тупик.
-А де акт обслідування? –Так ось же ж. – А де справка про сумісне проживання? – Там в акті написано. – А де ваша прописка? – А чому отей-то, як його?,.. а чому оцей-то, як його…
Дооолго сверяется с книжкой законов с выделенными жёлтым маркером строчками. Водит корявым пальцем по формулам нужной статьи, краснеет, бледнеет, меняет цвета, изображая тяжёлую интеллектуальную деятельность. Очевидно, раньше никогда с такими случаями не сталкивался.
По второму разу задаёт те же вопросы. Уже и водила сдержанно нервничает. Мы с ним тоже тычем пальцем – вот всё написано – вот прописка, вот акт, вот справка, вот инвалидское удостоверение. Таможенник, очевидно, первый день на работе или просто мимо проходил – попросили подменить, а тут такой неординарный случай, – снова тасует бумаги, закрывает окошко – видать, нужно принять тяжёлое решение, посоветоваться с начальством, а вдруг можно назад вернуть белобилетника, по факту ухаживающего за одним инвалидом и за вторым – без факта, но – постинсультником?.. Ждём как на иголках – наконец – форточка открывается, недовольная крысья мордочка отдаёт документы: –ЩасливоЇ дороги!
Отакої! Выпустил. У нас – вздох облегчения. А щур – ощущаю физически – за окошком зло скрипит зубами и выдаёт матюк, – сбежал претендент на могилизацию.
Польская граница оказывается незаметно рядом, в нескольких метрах – не думал, что сотрудничество с братьями-поляками настолько плотно. Здесь тот же алгоритм действий. Я упорно сую всем свою карточку биометрического паспорта. Недовольно морщатся, пшекают на своей мове: - А что, другого нет? – Нет. Не буду же я им загранпаспорт показывать с отметками пересечения крымской границы в те времена, когда ещё можно было её свободно пересекать с украинской стороны. Узнав, что едем до Варшавы – тоже недовольно морщатся, ну типа, понаехало вас тут таких…
Нужно выставить на досмотр несколько самых больших сумок, пани та панове. Досмотрщица – низенькая щуплая дамочка лет под 50, тоже клонированная? Слепить бы вместе её и того укротаможенника – горькая парочка бы вышла – личико недовольное, отталкивающее, усеянное то ли родимыми пятнами, то ли бородавками, просит пошевеливаться, ей нужно побыстрее потрошить сумки. Я неуклюж и излишне разговорчив. Сама лезет в сумки – фу, противная, – я же стараюсь, как могу. Заглядывает в бус: – Мясо есть? – мать не слышит, объясняю: она – инвалид, глуховата, слеповата, подсказываю громче, мол, скажи, что нет. Полька недовольна: -Не надо подсказывать, пусть сама отвечает! Мясо провозить нельзя. Как иронично!
Наконец, под утро мы преодолеваем границы, въезжаем на территорию Польши.
Те (типа свои)были недовольны, что приходится выпускать, эти – пОляки – что приходится чужаков впускать в Великопольску державу. А нам-то что – мы в очередной раз издаём вздох облегчения от преодоления первых рубежей.
*
Есть тьма египетская, а тут – тьма польская. Едем сквозь неё некими просёлочными, узенькими, убитыми дорогами. Обступает лес. Обступают-отражаются в свете фар почему-то зелёные знаки с названиями городков, с оленями или косулями – как нарисованными, так и живыми, выскакивающими из зарослей. Моих несчастных родителей, пытавшихся лечь подремать, основательно трясёт, приходится стискивать челюсти, чтобы зубы не повылетали. Это издевательство длится несколько трудных часов до начала рассвета. Очередное испытание – дорога-бетонка, очевидно из аэродромных плит – стиральная доска км 20. Кости рассыпаются, а вместо внутренних органов – ливер. Да где ж эти хвалёные евродороги?!
Только с рассветом выбираемся на направление, похожее на трассу, но – узкую, с вплотную разъезжающимися фурами. Транзитные городки – тоже какие-то мелкие, игрушечные, поворотистые, с непонятными развилками и перекрёстками. Долго движемся в поиске – где б тормознуть. Остановились на перекус и туалет у небольшого кафе. Поляки явно недовольны нашим появлением. Один – пузатый индивид, в разодранной грязной футболке, другой – уборщик – в белой рубашке и бабочке – потребовал соблюдать чистоту. Мы ж не дикие, мы всё понимаем. Однако, в туалете чистота оказалась внешней: корзины с бумажными отходами доверху забиты использованной продукцией, туалет не смывается, сушилка для рук не работает. Как в таких условиях соблюсти чистоту – непонятно. Наоборот, захотелось в отместку ещё больше нагадить, но мы сдержались. Останавливались ещё в одной кафешке, но впечатление не улучшилось. На нас косились с недоверием, но мы – транзитёры, и что нам от ваших косых взглядов. Сегодня здесь, завтра – там. Живите себе, как хотите, как привыкли.
Плюс Евросоюза – ни блокпостов, ни границ. Не заметили, как влетели в Литву – повеяло родными степными пейзажами. Хоть здесь нормальные широкие трассы, едь – не хочу, но мы хотели – и ехали. И к вечеру долетели к латвийской границе. Тут, оказывается, ещё снег лежит. Сунулись к пункту пропуска, а там машин – немеряно. Таможня не даёт добро, закрыта с утра без объяснения причин. Развернулись и двинулись попытать счастья на другую, находящуюся почти рядом.
Подъехали первые, и сразу за нами – несколько легковушек. Кромешное безлюдье и тишина, будто повымирали все. Работка у людишек! Наверное, сидят в своих зазеркаленных домиках, наблюдают за нами и дули тыкают. Но расшевелились, методом ответного тыка в окошки удалось водителю расковырять это гнездо покоя. Открыли шлагбаум, пропустили на территорию. Вышел таможенный субъект латышского производства, собрал паспорта, с акцентом выразил очередное недовольство моим биометрическим. -Куда едете? – В Питер к друзьям, тут уж не скроешь. – Откуда? – Оттуда. – Кто ж от войны в России спасается, надо в Европу ехать. А сколько валюты везёте? – Ну я ж честный – столько-то. Засуетился бедолага, вызвал коллегицу. Она достебалась – сколько?.. сколько-сколько? Ну всё, попали. – Я вас не имею права пропускать, нельзя везти евро в РФ, не больше 200, а у вас вон сколько! Доллары можно, а евро никак нельзя. – Но позвольте, вчера можно было, сегодня нельзя? –Ничего не знаю, санкции. Только доллары можно. Езжайте меняйте или пусть он идёт меняет, вы подождёте. – Куда ж я пойду на ночь глядя, в воскресенье!? – Ничего не знаю, не могу ничего сделать, и квитанцию об обмене обязательно возьмите. Ну, приехали. Язык мой – враг мой.
Разворачиваемся, едем искать банк или обменку, понимая, что это нереально. Водитель останавливает местное авто, уходит на консультацию, нам советуют пробираться через Эстонию. Это крюк ещё в сто с лишним км. У отца начинает срывать крышу, ну больной человек, тут у здорового сорвёт, - всю дорогу он гнёт маты и проклинает всех и вся, и несёт такую паранойяльную ахинею, что крышу начинает сносить у нас. Терпение, друзья-товарищи по несчастью, только терпение.
Очередной виток квеста. Дорога прочищена, по обочинам завалена снегом. Едем будто в снежном тоннеле. Выскакиваем на эстонскую границу. Перед нами открывается широкая территория кпп с несколькими полосами въезда, со шлагбаумами и светофорами – цивилизация. Беснующегося отца урезониваю – ты ж сам хотел по местам боевой славы промотнуться, вот тебе и возможность. Он служил в Советской Армии в Тарту, заучил несколько ходовых эстонских фраз. И теперь, немного подуспокоившись, горел надеждой их применить. Что и сделал по дороге в туалет. -Тэрэ ыхтуст (добрый вечер),– выдал он встречному мужику, тот покосился, но ничего не ответил. –Не цепляйся к посторонним, ты же не знаешь, кто они по национальности.
*
Хотя, по сути, переход через эстонскую таможню оказался самым простым и быстрым – парадоксально неспешно, но на удивление скоро.
Таможенник с характерным скандинавским акцентом и серой бабской внешностью – пока не заговорил не понятно какого пола, впрочем, и после произнесения речи, определить пол можно было с трудом – пересмотрел паспорта, закономерно по-прибалтийски удивился, чего мы, мол, едем в ту сторону?
- А знайете лйи вы, что мы вас проппускаем только одиин раз, в одном напправлении, по эйтим паспортам обратной дороги нье буудет?
Знаем, знаем, радостно закивали мы, уже не раз нам об этом говорили. Отец тут наконец-то ввернул своё «тэрэ», таможник сначала взглянул на него из-под очков, очевидно выражая удивление. Мои одёргивания эффекта не имели. Хорошо, что он сидел высоко в своей стеклянной избушке, и отец не мог дотянуться для обнимашек.
Нам пожелали на эстонском до свиданья, конечно, батя понял это с опозданием, ибо познания в эстонском у него, как оказалось, узко«тэрэ»территориальные.
Заметьте, про валюту вообще никто ничего не спрашивал, сумки не выставляли, только поверхностно просмотрели в багажнике. И – всё.
Казалось бы, самое страшное пройдено, и можно расслабиться, ведь впереди – Россия-матушка. Но не тут-то было. Последнее испытание оказалось самым трудновыносимым. Тягучее-выматывающее-коматозное-инфернальное ожидание с провалами в сонную окрошку из наплывающих, перемежающихся, наплывающих одно на другое видений. О-ж-и-д-а-н-и-е – когда отупевший от дорожных пейзажей мозг отключается от перегрева, и не руководит телом и нервами, никакие разумные доводы не работают, а эмоции захлёстывают и прут наружу. «Как же так!? Мы же к вам так долго ехали, столько невообразимых бедствий преодолели, а вы, родные-дорогие-россияне-товарищи-братья не пускаете нас, да мы же с вами, да мы же за вас, да мы же столько всего вытерпели и за эти три дня, и за эти восемь лет, за все эти годы жизни, да в конце концов, мы же из Советского Союза едем вот уже вечность, что же это делается, где же справедливость-то на этом убогом свете, да помогите же, да держите же меня, мать-перемать вашу, я щас всех порву, окна повыбиваю, пешком пойду, что ж вы нас-то не пускаете, идолы проклятые, вай не могу больше, боже поможи, будь ты здрав святый великий, шоб ты сдох, мелкий проклятый». И так далее, и так прочее, и в том же духе. И вновь периоды беснования перемежаются поверхностным сном. И мы пытаемся расслабиться в надежде, чтобы эта тихая полудрёма длилась как можно дольше. Одновременно поочерёдно следим за светофором – ну когда же стоповый красный сменится на пропускной зелёный, чтобы сообщить нашему водителю, вырубившемуся и похрапывающему. Он ведь почти не спал в дороге.
Перемещение в час по полметра. Будто издеваются. Пропускают фуры, а пассажирские отставляют и отставляют. Туалетов рядом нет, приходится делать маленькие дела, засунув стыд в одно место, в то, к-рым делаются дела большие. Хорошо, хоть до больших дел не доходит.
Изначальная надежда, что старикам, инвалидам, матерям с детьми положен пропуск вне очереди – рухнула и подмяла под себя справедливость. Не везде «старикам у нас дорога». В живой очереди никаких приоритетов нет. Кажется – и выхода нет, но всё же с рассветом мы тихой сапой обнаруживаемся перед кпп. И – новый виток ожидания. Наблюдаем. Происходит пересменка. Они, в отличие от нас, никуда не спешат. Индиффирентно двигающиеся фигуры в таможенной форме из зазеркалья – неодушевлённые куклы. А кто мы для них? Наверняка тоже – тени, зомби, пустые места.
Наконец дождались своей отмашки. Микроавтобус определили в стойло. А нас – на проверку документов. Никаких условий для маломобильных граждан. Равномерное плановое издевательство. Обшарпанность и серость. Зато туалет есть – с ядрёным русским духом, с микроскопической табличкой и под номером таким-то – кабинет-туалет, оригинально. Да, это вам не Эстония. А ещё из оригинального – писсуары, расположенные по высоте явно не для карликов, то бишь выбор – или на унитаз иди, или в прыжке совершай свои мелкие дела. Благо – рост у нас, не требующий подобных акробатических испражнений. А ещё – это уже из области смекалки – рулоны туалетной бумаги висят на проводе электросушилки, а чё, дёшево и сердито, на держателях сэкономили. Двери деревянно-фанерные, зато в кабинеты сотрудники по чип-картам входят. Ой не хватает Михалыча Задорнова тут, так не хватает!
А ещё – тяну мать к стеклянному скворешнику, где восседает таможенница по проверке паспортов. Высоко сидит, далеко глядит. Нам подняться, чтоб морду лица в окошке сличить, возможности нет. Проверяет, милостивится: -Не нужно подыматься, я на вас так погляжу. Ну и на том спасибо. Потом любезно разрешает старикам и ребёнку вернуться обратно в автобус, а дееспособных членов нашего экипажа отправляет на заполнение анкеты лояльности и на беседу с сотрудниками известно каких органов. Заполняем и – ждём, ждём, ждём, когда вызовут. А людей всё больше. Становится понятно, что просто так никто нас вызывать не будет. А время – к полудню. А прошли собеседование только первые несколько человек. Приходится слегка наглеть и проявлять инициативу, став прямо под дверью кабинета. Кто-то проходит быстро, кого-то, очевидно, пытают. Хотя, по выходу, следов пыток не заметно. Лишь у некоторых мужеского призывного полу некая озабоченность на лицах. А меня любопытство разбирает – побеседовать с представителями госструктур, жду-не дождусь, борюсь со сном и с дающей о себе знать спиной, с трудом выдерживающей испытания. Долго маринуют нашего водителя. Потом оказалось – некий несоответствующий лайк в мобилке нашли.
Очередь дошла до меня. Но вдруг вперёд прорывается полусумасшедший старик из другого микроавтобуса, которому таможенница дала заполнять анкету, чтобы он не путался под ногами и не нарушал неадекватным поведением регламент. Этот поступок с её стороны вызвал недоумение не только у меня. По правилам, надо таких субъектов транспортировать под наблюдением психиатра, но тут, как оказалось, его родственники просто попросили водилу, чтоб он перевёз того к ним. Водила же тупо морозился от этой возникшей проблемы, очевидно надеясь, что всё и так утрясётся. Короче, пришлось выгонять этого деда, он уж чуть руки было не распустил, и реакция представителя органов была бы закономерной, но я вовремя влез с пояснениями о неадекватности сего персонажа. Субъекта вывели, и, надеюсь, дальнейшая судьба его сложилась благополучно. Мы же мило и непродолжительно побеседовали, сомнений в моей лояльности не обнаружилось.
Наша очередь давно прошла, но бусик всё же пропустили немного вперёд, так что перемещение оказалось недолгим, и теперь по плану – осмотр багажа и рентген автобуса. Причём на рентген, как оказалось, нужно ехать за энное количество км от таможни. Почему эту процедуру нельзя организовать по месту – не знаю, не спрашивайте.
Пошёл очередной период выматывающего ожидания. Таможенщицы досмотрели группу молдаван с немеряным количеством скарба, потом – ещё кого-то, и ещё, и ещё. Наконец, очередь дошла до нас. И тут – девочки просто исчезли. Вот были, и вдруг – испарились. Мы в недоумении проторчали со своими сумками час, два, три. Начали возмущаться, женщина из Константиновки сходила на поклон. Ей ответили – вас, мол, много, ждите. Рабочая логика потеряла сознание. Отец бесновался и порывался звонить Путину. Но телефона его на стендах с регламентными информационными документами не нашёл. Поддержки ждать было неоткуда. День перевалил далеко за полдень. –Это ничего, - успокаивал мужчина интеллигентного вида, - я тут уже вторые сутки кукую, вот только осмотрели и пропустили. Нас это не обрадовало.
И тут вернулся с рентгена наш водитель. Опять пошёл к «девочкам». Те сподобились-таки подойти, прошерстить, позадавать вопросы. Причём операция заняла минут 10-15. И – всё. Загрузились – поехали. Мы были настолько вымотаны, что даже вздох облегчения не принёс разгрузки.
Уже ночью добрались в наш новый город, залитый светом фонарей, в наш новый временный тёплый дом, вселились в квартиру с горячей и холодной водой и окнами без светомаскировки, со стёклами, не заклеенными скотчем, не забитыми осб. Не…
И провалились в глубокий сон.
Над нами теперь не летают ракеты, не взрываются снаряды, убивая мирных жителей, разрушая дома, не летают боевые самолёты, хоть мы ещё и вздрагиваем от посторонних тревожных звуков. По городу не ходят вооружённые люди в камуфляже, не ездят танки и прочая военная техника с крестами и свастикой. Много чего – «не», потому что здесь мирная жизнь, и мы надеемся, что когда-нибудь мирная жизнь наступит и на нашем многострадальном Донбассе. Дожить бы…
27-31.03.,1-13.04.23
P.S. Отец не дожил. Но если доживу я, его прах вернётся в родной город, к родным могилам, где и обретёт упокоение. Не «междутам-междуздесь», а на обновлённой родине, свободной от фашисткой бесовщины и зашкаливающего маразма.