Тюремные записки в прозе и стихах.
Часть 3. Наш адрес Советский Союз
Глава 4. Хабаровский оптовик
На новом месте Скалов трудился недолго. Не тем оно оказалось. Одолевала душевная смута, хотелось перемен. Не будем забывать о лихих девяностых годах, когда власть упала в руки бездарных политиков, а простые советские люди в одночасье оказались в нищенском положении.
Снова разделилась
На две части Русь,
Снова откормился
Капиталов гусь,
Населенье грабит -
Выручат нас вилы.
Снова те же грабли,
Что убрать забыли.
Не один Скалов не мог понять начавшийся разгул безумья и найти себе применения в удушающих тисках «шоковой терапии».
Ослепленные идеей,
Мы страдали сотню лет,
Вдруг прозрели, поумнели,
Но нам выключили свет.
И теперь в кромешной тьме,
Где ни ступишь, там и клин,
Очутились в старом сне,
Вновь над нами господин.
Но ведь известно, что беда не приходит одна, скверную компанию ей составила навалившаяся проруха на работе, а тут еще обстановка в семье с годами потускнела; исчезла былая гармония отношений с женой.
Любовь, любовь, ночная тень,
Но вот приходит ясный день,
Мучительно загадка колет –
Кому, зачем я отдал волю?
Захлестнуло бытом
Светлые мечты,
Временем размыты
Милые черты.
Бледная старушка
Что-то мне бурчит,
Умерла пичужка,
Трелью не звучит.
Держит нас привычка
В строгом поводке,
Ссор печальных спичек
Много в коробке.
В довершение всему, Склова постигла неудача в скоротечной любви, что для Стрельца сродни с трагедией. В душевном отчаянии, горемыка решил прервать свой тернистый и бесшабашный путь. Соорудил петлю из прочного провода со стальными жилами, который мог выдержать и тяжеловеса, закрепил его на березовом суку и прыгнул вниз с петлей на шее. Каково же было недоумение самоубийцы, надеявшегося напоследок свободно покачаться под березой, а оказавшегося сидячим на поляне с распухшей от порванного провода шеей. Оглянулся вокруг, не понимая, что к чему и куда попал – в рай ли в ад, пока не прозвучал знакомый небесный голос: «Не спеши! Долог будет путь!»
Сорвавшись с петли, Скалов надолго исчез из поля зрения близкого окружения, как будто и впрямь повесился на березовом суку. С начала восьмидесятых годов в биографии героя повести наступил пятнадцатилетний период, покрытый мраком неизвестности. О том знает лишь он сам да те, которым полагалось знать, но загадочные годы забвения окончательно подкосили семейные устои. В 1996 году потерянный странник всплыл на общественную поверхность, устроившись начальником отдела по распространению рекламы в издательстве «Хабаровский оптовик».
Устал я что-то, мучает тоска,
И мысли грустные, и в сердце холодок,
И вечности могучая река
Уносит жизнь куда-то на Восток.
Вокруг водоворот пустых идей,
Россия погружается во мглу,
Совсем забыла про своих детей,
Открыла двери зависти и злу.
Когда ж растает ненависти лед?
И мы увидим ясно наши цели?
Ослабла вера в радостный исход,
И клоуны у власти надоели.
Но не отпускала странника поэтическая струнка, теребила, звала за собой куда-то вдаль и привела на Дальний Восток, в столицу Хабаровского края; к переездам не привыкать.
Амурская плавно волна
Качается над рекой,
В свете ночном луна
Видна далеко-далеко.
Здесь ощущаю просторы
Сибирской бескрайней земли,
Где мчатся седые поморы,
Ведущие вдаль корабли.
И чудится говор казачий,
И тигра раскатистый рык,
О, как же могуч и удачен
Был русский отважный мужик!
Задумкой своею огромен,
Он сам добивался всего,
Жемчужину-город построил
И сделал столицей его.
России умы и светила,
Посланники воли царя,
Отдали Хабаровску силы,
Их здесь вспоминают не зря.
Как тяжки, как трудны исканья,
Когда за тобою весь край,
В заботах о процветанье
Лишь думай и умирай.
Как много людей непонятных
В заботах мирских о себе,
Они, как гниющие пятна,
На чистой амурской воде.
Наследники тех поколений
Не впали в российский бедлам,
Взлетели масштабно строенья,
И есть чем гордиться сынам.
Годами тянулись трудовые будни. В 2006 году коллектив журнала отмечал десятилетний юбилей своего детища:
Небольшой и серенький
Первый «Оптовик»,
На его обложке –
Тигра грозный рык.
В дни те лихолетья
Не казалось всем,
Что в десятилетье
Он станет супермен.
В подчинении Скалова числились одиннадцать курьеров, разносивших по городу газеты и журналы издательства. В другие города печатная продукция отправлялась почтой.
В дождь и слякоть, ветер и мороз
Наш курьер отважный везет тяжелый воз.
Открывает в городе тысячу дверей,
Дарит он рекламу и вести для людей.
На служебные заботы Александра вдруг накатывала внезапная волна сладострастья при непредвиденной встрече с таинственной незнакомкой, заставляя стрельца вспыхивать от новых сердечных чувств. Стрельцы любвеобильны, готовы быстро увлечься, отсюда их непостоянство, но можно ли их упрекать в преклонении перед прекрасной половиной человечества?
Миниатюрная и славная,
Заворожили Вы меня,
И карие глаза, как пламя,
Взметнулись из огня.
И сердце обожгло, и разум,
Проснулось страстное желанье,
Совпали чувства наши разом,
Мы оба – в царстве обладанья.
За время хабаровской суетни весьма примечательной выглядела история одинокого ворона, пристроившегося в одной из городских котельных и получившего кличку «Карр». Скалов любил птиц, вольных и независимых. Порой ему самому хотелось оказаться в их стае, парить над земной кутерьмой, отрешившись от повседневной сумятицы, неразберихи и бестолковщины. При каждой оказии птичий поклонник заглядывал в котельную поговорить с приютившейся птицей и приносил ему сладкое угощение.
Воронья страсть была не случайна, ведь эта птица относится к числу самых умных, загадочных и сообразительных пернатых, обладает интеллектом, способна передавать информацию и даже пользоваться жестами. Эта верная птица, если приручена, привязывается к одному человеку на всю жизнь и защищает его от обидчика. Она способна обучаться разговору и подражать человеческому голосу.
Карр был великолепным экземпляром птичьего семейства, абсолютно черным, с синеватым отливом снизу. Крупный самец имел массу тела до двух килограммов, если не больше. Ему приспособили под гнездо большую клетку с соломой и водой, подвешенную под высокий потолок. Кормили Карра с общего стола, он был всеядным и неприхотливым в еде. Когда бывал голодным, то щелкал клювом, напоминая о себе покровителям. Зимой ворон, как заправский кочегар, покрывался угольной пылью, от которой не мог очиститься, как ни старался. Когда он расправлял крылья размахом в полтора метра, то над ними поднималось серое облако. Зато весной и летом наводил на перьях лоск, купаясь в ближайших водоемах или в Амуре.
Забавно было слышать, как ворон выучил и очень даже к месту произносил понравившееся ему слово «Террор». Может быть оттого, что в нем трижды повторялась согласная буква, без которой не обходилось при карканье, или ворон интуитивно, по таинственному птичьему понятию, объявил войну терроризму, кто его знает? Бывало, вбегал в котельную чем-то раздосадованный бригадир и орал на рабочих, покрывая их матом, а в ответ из-под потолка несся громкий и хриплый голос: «Террор! Террор!!» Бригадир, уличенный в политике запугивания и насилия над бесправным народом, мгновенно умолкал, устыдившись грубого обращения с подчиненными. Раздавался всеобщий хохот, а за ним начальство шло на примирение:
- Скажите спасибо вашему адвокату! Так вы поняли, что надо делать?
Легендарный ворон Карр
В кочегарке жил зимой
И покрикивал сквозь пар
На начальников порой.
Слово грозное «Террор!»
Остужал начальства рев;
Карр подраться был готов,
Клювом щелкал очень грозно,
Раны наносил серьезно.
Летом улетал к супруге,
Псы боялись их в округе.
В теплое время сезона Карр надолго улетал, подчиняясь инстинктам природы. Ему требовалось общение с сородичами, более близкое и понятное, нежели с людьми. К зиме он возвращался в известный и надежный приют, но однажды исчез совсем.
Как-то Скалов шел берегом Амура по какой-то надобности, о которой уже и не припомнить. Вдруг увидел ворона с подругой и тремя подросшими птенцами. Что-то толкнуло Александра изнутри, и он прокричал: «Карр! Карр!» Ворон боком глянул на человека, знавшего его по имени, взлетел и сел рядом, поглядывая на знакомое лицо. Он признал в прохожем приятеля по кочегарке. К счастью, у давнего посетителя котельной был прихвачен бутерброд с сосиской, который был предложен пернатому другу.
Ворон еще раз внимательно взглянул на человека и что-то крикнул своему семейству, которое тут же подлетело и принялось клевать угощение. Карр подошел ближе к Александру и неожиданно прокричал: «Террор! Террор!!» Это заветное слово, хорошо известное птице и человеку, перенесло их в то доброе прошлое, когда люди не из корысти, а благости ради, помогали птице. Настоящая дружба не забывается.
Семейство окончило трапезу и улетело по своим птичьим надобностям, а растроганный Александр присел на амурском берегу, не в силах покинуть место нежданной и волнующей встречи.