Синяя картофелина

Владимир Шестаков
Картошка по-деревенски стройными шеренгами отправляется в духовку закаляться.
Дед знает толк в картошке, умеет смаковать её, но и о закалке многое поведать может.
Девочка Женя, семи лет от роду, уплетает картошку с нескрываемым удовольствием.
Сухой старик с пронзительными печальными глазами наливает ей молока. Своих родителей она не помнит и не знает. Рядом всегда был только он.
- За идею сгорели они, - говорил старик.
Впрочем, сам он ворошить прошлое не любил. На молодость его наложила отпечаток
гражданская война. Мерную жизнь деревеньки под Казанью нарушил приказ о
мобилизации. Подчинился. Дело малое. Буденовка, Мосин, три патрона. Удар холодной шашкой, перерубивший нательный крест. Плен.
Переодели в черную гимнастёрку, отправили в бой за неделимую Россию. Грязь,
засасывающая сапоги, раздрай. Снова плен.
Сбежал. Прибился к зеленым. Так в лесах и оврагах просидели до конца войны. Но
в какой бы цвет судьба не окрашивала рубахи, картошка в любом костре получалась
одинаковой.
Женя дергала деда за рукав, спрашивая, что же это была за идея.
- Да чёртово равенство…
Пыльный ветер переворачивал страницу за страницей в насквозь прожелтевшей
тетради. Пол века минуло в одночасье.
Тот давний разговор наложил на маленькую девочку серьезный отпечаток, заставив
чистый детский разум железно усвоить необходимость выдумки такие идей, от которых не горят.
Дед заменил родителей, и стал главным проводником в мир равновесия. Получалось
со скрипом. Была школа, первые коллективы, пионерская организация. Женя пошла дальше дедовой мысли, проработав и пустив на конвейер всестороннюю адаптивность. Везде, в любом коллективе и месте, она старалась лавировать между острыми скалами мнений и авторитетов. Училась прилежно, материал усваивала. Учителя не могли нарадоваться, а одноклассники не питали интереса. Скромная тихая Женя не ввязывалась в авантюры, не присоединялась к тематическим группкам и зарождавшимся субкультурам. В банды хулиганов её тоже не тянуло.
Девочка много читала. Школьная программа, классики золотого и серебряного века,
история, научная литература. В ход шли даже библия и коран.
Именно здесь семена дедовых идей дали первые всходы.
Кажущиеся канонически заповедными святые книги принесли немало воин и бед.
Женю возмущали крестовые походы, возмущали гонения на иноверцев и язычников. Её
возмутила вера в высшие силы, как явление. Её пугали фанатики отправившие на костёр Бруно. Пугал алчный Кортес, и отравившийся ипритом художник.
Так, за обложкой книги минули 11 школьных лет. Чем больше Женя узнавала, тем
явственнее укреплялась в мысли, что всё проблемы от многообразия идей и их
принципиальных последователей, готовых за «дело всей жизни» на самые безумные вещи.
У Жени не было такого дела. Он мерно плыла по течению, пропуская через свой
фильтр депринципиальности разнообразные впечатления. Школа закончилась, и новоиспечённые выпускники разошлись по институтам и техникумам. Кто-то пошёл в
армию и попал в Афганистан, кто-то стал работать. Молодые люди влюблялись и женились.
А к Жене любовь долго не шла.
Она смиренно принимала этот поворот судьбы. Неизвестность её страшила, но
желание оставаться живой, несгоревшей, перевешивало зудящие аргументы. Для
собственной сохранности она продолжала изучать своё рандомное окружение, начав еще со школы. Одноклассников не выбирают, остается лишь их принять и адаптироваться.
Последующих людей уже можно подбирать под стать взглядам.
Распределение после техникума было в радость. Хорошо на душе, когда путь чётко
очерчен – работа, квартира, путёвки в санаторий, стабильная пенсия. Никаких
деструктивных колебаний. Своеобразная низкополигональная матрица, в которую люди
добровольно себя отдают.
Стабильность нравилась Жене. Она была вкусна, как та далёкая печёная картошка.
И пробовать что-то другое не хотелось. Не лезь на рожон, и не получишь ответной реакции.
Но жизнь, как и матрица, какой бы она не была, генерирует роли. Невозможно оставаться ментально нейтральным в урбанистическом социуме. Так и Жене приглянулся Саша, тогдашний сотрудник НИИ Балансиров и эквилибральных компонентов. Возможно они
никогда бы и не встретились, если бы не сила тока, взявшая отпуск и обесточившая лифт, в котором они оба ехали. Женя подалась панике, а Саша принялся бороться с этим внешним раздражителем, объясняя, что система противовеса и различных защитных систем не даст лифту с ними упасть. Своим спокойствием и академичной манерой изложения мыслей он Женю и покорил.
Они быстро сошлись. Саша был мягким, никогда не давил и не упорствовал. Уважал
границы её личности, а она не рушила его. Бытовые вопросы разрешали путём переговоров и компромисса. На принцип никто не шёл. Эдакая маленькая утопия в цвете. Да еще
фамилия у него была прямо говорящая – Мирский.
Женя светилась. Ей казалось, что она нашла свою гармонию и абсолютное
равновесие. Низвергла принципы и психологические раздражители. Нашла своё теплое
течение.
Но пыльный ветер имел свои планы.
Вскоре фундаментальный покой тесной комнатушки нарушил детский плачь.
Молодые родители обожали дочь, названную Зоей, и видели в ней конечное пристанище для своих взглядов и идей.
Девочка радовала родителей. Казалось бы, она еще с детства впитала азы
практического равновесия. Была послушной, аккуратной. Прилежно училась, не отставала, но и не лезла в лидеры. Любимой сказкой, была мамина история про «дедову картошку».
Она так её увлекла, что девочка часто просила сделать ту самую, сказочную, картошку.
Утопия длилась до тех пор, пока однажды Зоя не сказала, что картошка ей надоела.
Родители опешили, но приняли это как должное.
Зоя продолжила радовать родителей. Со звонким одобрением они восприняли её
желание пойти учиться на психолога. Зою увлекали родительские рассуждения. Она
любила тёплыми летними вечерам устроиться у окна и придаться рефлексии. Мысли о
гармонии и балансе, казались ей чем-то святым, не подлежащим крамольному анализу.
Зоя с отличием закончила вуз, получила диплом психолога и даже смогла стать
медиатором, специалистом по примирению сторон и разрешению конфликтов, путём
проведения специальных процедур. Её искренне желание познакомить людей со своим
мироощущение было безгранично.
С началом практики, её ждало довольно болезненное разочарование. Родительская
опека и ментальная подготовка не смогли уберечь Зою от экспрессии социума. Всё
многообразие человеческих проблем в один мир разверзлось перед недавней выпускницей.
Люди страдали, совершали ошибки, радовались, кричали и плакали. Их куда-то влекло и за это судьба их нещадно била. Идея равновесия не работала, так как не могла собою охватить весь спектр человеческих проблем.
Но собственном опыте Зоя познакомилась с человеческим естеством, той природной
животностью человека, которую он сам, по средству тяжелых самоограничений, загоняет глубоко внутрь. Человек – это искалеченное животное, в глазах которого Зоя увидела себя.
Аналитические процессы завертелись в полную силу, подключив и синтез. Связав
воедино многие факты, еще недавняя радость родителей, поняла чудовищную истину –
равновесие это и есть противоборство принципов. Именно они, создавая конкуренцию, помогают дойти до истины. Да, в своих крайних степенях, принципы диктуют людям и чудовищные идеи, перерастающие в чудовищные поступки. Низвержение принципов это и есть заключение в матрицу, от которой не существует красной таблетки, в каком бы виде она не существовала. Пусть даже и в виде любимой печёной картошки. Ведь даже самое любимое может в одночасье надоесть. В этом природа человека, те острые углы, которые стачиваются огранкой принципов. Некоторые из которых остаются кричаще торчать из нашей ментальной сущности.
Зоя замешкалась. Когда тебя обижают, молча терпеть обиды и унижения –
преступно. Но не будешь же распалять клиента, который итак вот-вот готов сорваться и натворить дел. А их сотни…
Зоя так и не стала проводником идей родителей в жизнь. Отношения их
складывались непросто. Тем удивительнее прозвучал дверной звонок одним ранним утром.
На пороге стояла их дочь, с трудом балансируя тяжелыми пакетами.
- Может по картошечке? – произнес улыбающийся медиатор.


27.06.22