Аннотация: Эта забытая история случилась поздней осенью 1993-го года. Среди ржавых гаражей, грязного снега и многоэтажных панелек окраины. Проклятье вечного безденежья, занятая своей жизнью мать-одиночка и опостылевшая школа — неизменные спутники старшеклассника Данилы Крылова. Знакомство с новой одноклассницей расцвечивает жизнь новыми красками. И пусть по первому снегу потянется кроваво-красный след. Уже плевать… Впереди вечность.
***
— Ребята, нам всем, кто родился и всю жизнь прожил в мире и благополучии, не покидая родного дома, порою трудно себе представить от каких бед и горечей нас уберегла судьба. Но вот в один из регионов нашей страны пришло большое несчастье — многие семьи остались без крова, потеряли близких и друзей, веру в завтрашний день…
Раиса Петровна, наша «класснуха» и по совместительству учительница истории широко распахнула дверь класса и сделала в глубь коридора приглашающий жест.
— Это всё я веду к тому, что у нас в классе теперь будет новенькая, прошу вас, как говорится, отнестись к ней с теплотой и вниманием.
Затем в класс вошла она, высокая и худая, облачённая в какое-то бесформенное платье-балахон. Раскидистая шапка тёмных кучерявых волос придавала ей сходство с эдаким чёрным одуванчиком, который слегка поколебавшись, остановился под любопытным взором тридцати пар глаз. Внешне более явной непринадлежности к средней полосе России было трудно себе представить. Смуглая кожа бронзового оттенка, изящный с легкой горбинкой нос, печальные тёмные крылья бровей над карими, почти черными глазами. Она смущенно и натянуто улыбнулась и рассеянно посмотрела сквозь класс, избегая случайной встречи с чьим-то взглядом.
— Ну, так себе…. На любителя экзотики! — прокомментировал Серега Хотиненко, ход мыслей которого в последнее время крутился только вокруг одной темы.
— Мой батя сказал, что этой черноты в городе скоро как ворон станет, стаями сюда летят, — пренебрежительно сказал Витя Крутиков, чей папаша был майором в районном отделении милиции.
Раиса Петровна сделал вид, что не расслышала.
—Её зовут Джаконд…. эээ, извините, Джами…. — учительница растерянно нащупала очки на столе и уставилась в школьный журнал в поисках новой записи.
— Джа, друзья и родственники называют меня просто Джа, — перебила её новенькая негромким голосом, лишённым всякого акцента.
— Ну и замечательно, Джа. Садись за вторую парту, рядом с Оксаной Лебедевой. У нас сейчас по плану урок, а на перемене познакомимся поближе.
—Чего это?! — Лебедева недовольно повела бровью, — Со мной же Степашина сидит, просто сейчас болеет.
Не прошло и десяти секунд как Ксюха, брезгливо сморщив нос, выскочила из-за парты.
— Фу! От неё чем-то воняе…. Пахнет в общем, — она размашисто сгребла с парты свои вещи и перешла на другой ряд.
— Оксаааана…. — укоризненно протянула Раиса Петровна.
С задней парты я заметил, как голова одуванчика вжалась в хлипкие плечи.
—Можно я! — неожиданно для самого себя я поднял руку, — Можно, я сяду на второй ряд.
— Вот и любитель экзотики нашелся, — хихикнули за спиной.
Подсев к ней, я кожей ощутил теплый благодарный взгляд, затем действительно пришел запах…. Он и в самом деле показался мне весьма странным, так должно быть пахли восточные благовония, лаванда, зира, шафран или еще что-то, чему я не знал названия. Такой запах, наверное, мог бы быть в лавке магрибского колдуна или же усыпальнице Тутанхамона.
— Тема сегодняшнего урока – религиозные войны в Европе, Варфоломеевская резня и тридцатилетняя война. Откройте, пожалуйста, учебник на странице семьдесят четыре, — объявила Раиса Петровна.
Глава учебника начиналась со старинной гравюры, на которой была изображена усеянная трупами площадь средневекового города, а несколько мужчин в обтягивающих ляжки штанах и в изящных шляпах с перьями добивали шпагами и алебардами, просящих о пощаде женщин и детей. Заметив, что у соседки нет учебника, я услужливо подвинул свой на центр парты. Она лишь скользнув по нему взгляду, поспешно отвернулась. Мне показалось, что белоснежные белки её глаз подернулись влагой.
***
Следующим уроком была ненавидимая мною физ-ра. Физрук Талгат Абаевич, по прозвищу Шаолинь, находился явно не в лучшем расположении духа. Спрятавшиеся за отёкшими щеками узкие глазки стреляли в нас злыми искорками молний.
— Сегодня нет футбола, волейбол тоже йок! Готовимся к сдаче норматива по лазанью по канату. Пять кругов трусцой для разминки, потом растяжка и приступаем, — скомандовал он.
Как назло, в это день я не нашел чистой футболки и просто заправил в растянутые треники обычную школьную рубашку. И треники, и рубашка были мне коротки и наверняка смотрелись не лучшим образом на худой и сутулой фигуре. Пробегая мимо Шаолиня, я почувствовал, что притянул к себе его недобрый взгляд:
— Чего не по форме?
— Мать забыла мне футболку положить.
Шаолинь скривил противную рожу и передразнил гугнивым голосом:
—Мать положить зааабыла…. А родить не забыыыла?
Выстроив класс перед свисающим с потолка канатом, он скептически осмотрел нас.
—По моей предварительной оценке норматив по канату могут сдать два-три человека. Ладно, приступаем. Крутиков, демонстрируй!
— А чо опять я? Меня в деле все видели, все знают, на что я способен, — Витёк стряхнул с новеньких лазурных адиков невидимую пылинку, — вот пусть наши ботаны поупражняются. То есть, я хотел сказать, начнем тренировать слабые звенья коллектива.
— Тоже логично, — согласился Шаолинь. И тут же перевел взгляд с новых адиков Крутикова на меня. — Крылов, марш к канату!
—У тя получится, Дэнчик! — Крутиков подошел ко мне и одобрительно похлопал по спине, — Не забывай работать ногами, тут больше не сила, а правильная техника нужна. Он еще раз зачем-то хлопнул меня по пояснице и подтолкнул к канату. Первый метр дался мне с трудом, затем я закрепился, уверенно обхватив ногами толстый канат, и, сам не веря себе, поднялся еще метра на два, глянул вниз. Высота была не столь большая, но ребята внизу уже казались маленькими человечками. Задравши головы, они следили за мной с какими-то нехорошими гаденькими ухмылками.
Витек неожиданно подскочил к канату:
— Водрузить флаг! Всем смииирно! — дурашливо крикнул он и дёрнул за какую-то невидимую веревку.
Тут я почувствовал, что мои треники поползли вниз, обнажив застиранные семейные трусы и худосочные ягодицы. Класс разразился хохотом. Чтоб не засветить перед девчонками оголившийся член, я прижался пахом к канату и расслабил хватку. Через секунду я приземлился на пол спортзала. Жгучая боль от трения при быстром спуске тут же заставила меня скрючиться. Подтягивая одной рукой штаны, другой я старался прикрыть причинное место. Это вызвало новый приступ гогота.
— Что это за штучки-дрючки! — грозно рявкнул Шаолинь, хотя по его лицу было заметно, что он сам едва сдерживался, чтобы не заржать. — Бегом в раздевалку, намочи в холодной воде полотенце и приложи. И больше без спортивной формы ко мне не являйся.
Удаляясь, краем глаза я заметил брезгливую усмешку на губах Лебедевой. На душе стало ещё поганей, возникло чувство гораздо более неприятное, чем жгучая боль в паху. В раздевалке я подумал, что единственным красивым решением было бы зайти в зал, двоечкой уложить Крутикова, а затем, раскрутив вертушку, смачно срубить пяткой Шаолиня. Вот тогда бы я посмотрел на их рожи! Вот тогда бы они заткнулись! Подумал я… И стал, морщась от боли, переодеваться в школьные брюки, потом, сутулясь и прихрамывая, вышел из школы. Трезвый внутренний голос говорил, что следует отречься от всяческих фантазий и признать один неумолимый факт — очень уныло и безысходно быть лохом и задротом в быдляцком классе провинциальной школы на окраине города.
На трамвайной остановке я увидел знакомый одуванчик из чёрных волос. Она явно обрадовалась встрече:
—У тебя тоже освобождение от физ-ры?
— Ну да, как бы теперь тоже….
Мы вместе сели в полупустой вагон. Ей, как и мне, надо было проехать две остановки до Садовой. Семью беженцев поселили в девятиэтажном общежитии при политехническом институте.
—Пока, — сказал я, прощаясь, — наверное, завтра я не приду в школу и послезавтра тоже...
— Постой! — Джа подошла ко мне вплотную, так что меня вновь овеяло пряным восточным ароматом. — Я чувствую, что тебе очень плохо…. Скажи только одно слово — кто?
—А что это даст? – махнул я рукой.
—Крутиков? — догадалась она и, не дождавшись ответа, повторила, — Кру-ти-ков!
Я молча развернулся, чтобы она не увидела набухшие от слёз глаза, и медленно пошагал прочь.
— Как бы то ни было, знай — в школе точно есть один человек, который рад тебя видеть! — донеслось мне вслед.
***
Дома, на кухонном столе я обнаружил записку:
Даня, не жди меня сегодня после работы. У коллеги годовщина свадьбы, приду поздно, а, может, только завтра. Разогрей вчерашний суп из холодильника. Не забывай про уроки. Не скучай и не лентяйничай.
Целую, мама
Ну как же «не скучай», а то ж! Я бросился в поисках мелочи прощупывать карманы материнского гардероба. В планах было насобирать на две бутылки портвейна и напиться сегодня вечером, чтобы как-то забыть о происшедшем. Хорош б ещё, чтоб на сигареты хватило, типа «Бонда» или на худой конец «Магны». На следующий день я планировал макнуть градусник в тёплый чай и сообщить матери, что у меня тридцать восемь и семь, остаться лежать с мутной гудящей башкой в кровати. Поиски в гардеробе оказались бесплодными, но в полке с косметикой я обнаружил сразу несколько купюр. План начинал переходить в действие.
В девять вечера неожиданно позвонили в дверь. На лестничной площадке стоял Крутиков. Сначала я его даже не узнал, он стоял в какой-то вовсе не типичной для него позе, плечи ссутулились, а голова поникла.
— Витя? — неуверенно сказал я, — Чего ты пришел?
Он медленно приподнял голову и посмотрел на меня печальными глазами.
— Я пришел попросить прощения, Данила. Хочу, чтобы ты не сердился на меня. Это была дурная, жестокая шутка. Я сделал тебе очень больно.
Моя давешняя злость утихла и сменилась удивлением.
— Вот уж никак не ожидал!
— Скажи, что прощаешь, иначе не уйду! — он снова посмотрел на меня жалким взором виноватого щенка.
— Ну ладно, чего уж там, прощаю, — смущенно сказал я.
Он с облегчение вздохнул и тут же отступил в темень лестничной площадки.
— А в школу ты иди, Дэнчик. Никто из ребят не будет больше смеяться. Им самим стыдно, — крикнул он уже из темноты лестничного проема.
Произошедшее настолько поразило меня, что я даже и не выпил вина, а на следующий день вопреки всему направился в школу. Уже при входе в класс я понял, что что-то произошло. Практически никто из ребят не обратил на меня внимания. Все сидели тихо. Лишь два приглушенных голоса доносились с задних рядов. Разговаривали Витины приятели Хотиненко и Мезенцев.
— Так вот, батяня ему на пятнадцатилетие мокик японский подогнал. Сузуки или Ямаха, сейчас не помню. Витька все еще хвастался, что там спидометр до 160 км и настоящий спортивный движок на 125 кубиков, правда заглушенный, чтоб малолетки без прав могли ездить. Он заглушку убрать хотел.
—Ни фига себе! Такая штука небось дороже отцовской «шохи» стоит?
— Ты забыл, у него батяня в ментовке крупный бугор! Когда это менты за что-то сами платили. Стопудово — отжал у кого-то и сыночке подарил.
—Вот и аукнулось ему…
— Угу…
В класс зашла Раиса Петровна. По выбившимся прядям волос и размазанной вокруг глаз туши было видно, что она явно вне себя.
— Ребята, — сказала она дрогнувшим голосом, — поступило трагическое известие. Виктор Крутиков, управляя мопедом, попал в ДТП и скончался от полученных увечий. Увы, реанимационные мероприятия не помогли, сердце Вити остановилось, навсегда.
— Еще бы! Под КАМАЗ он на встречке влетел, это не лечится, – раздался с задней парты голос Хотиненко.
Освобождённый от занятий класс гурьбой вышел из школы. Мы еще какое-то время постояли вместе у крыльца, не решаясь разойтись сразу, словно печальная новость еще связывала нас какими-то невидимыми узами. Наступило неловкое молчание. Первой нарушила его Лебедева.
— Ребят, Крутикова мне, конечно, жалко. Но особых дел и отношений у нас с ним никогда не было. Лично моя жизнь продолжается. Родители уехали в Турцию за товаром. Я, как у вас принято считать, из семьи барыг. Хата пуста, есть видюшник с набором кассет, банановый ликер и кое-что еще. Мы конечно ж выпьем за «земля-ему-пухом, царствие небесное» и всё такое, ну и нормально проведем вечер. Так как хата не резиновая, то Степашина, Кузнецова и Липницкая идут на правах подруг, — тут она скользнула взглядом по мне и Джа и добавила тихим голосом себе под нос, — Вонючек нам не надо….
— А как же мы, Ксюх? Какой праздник без нас? – Хотиненко многообещающе подмигнул и приобнял за плечи своего кореша Ромку Мезенцева.
— По бутылке итальянского «Спуманте» с каждого и хорошая коробка конфет может послужить пропуском!
— Ну ты точно из семьи барыг! Ладно, мы с Ромычем ещё кое-что покрепче захватим. Надо ж Витька помянуть….
Слушая разговоры своих одноклассников, я слегка удивился, как бездушно и поверхностно они отнеслись к смерти одного из нас. Да, возможно, Витя не всем был симпатичен, а кто-то завидовал ему, но всё ж он был заметной личностью… А если умру я? Тогда, наверное, они этого даже и не заметят.
***
Вместе с Джа я зашагал к трамвайной остановке.
— Ты расстроен, что Оксана не пригласила тебя? — спросила она.
— Нисколечко! – соврал я.
— Ну да правильно, они ведь будут пить алкоголь и смотреть порнуху!
«А вот теперь действительно обидно!» — подумал я про себя. На самом деле у меня из головы не мог выйти вечерний визит Вити. Что это было? Игра моего воображения? В любом случае совсем не хотелось оставаться одному этим вечером. Она словно прочитала мои мысли:
— Приходи вечером в гости к нам. Мы правда живём сейчас не в самых лучших условиях. Но моим родителям будет очень приятно, если они увидят, что в этом чужом для нас городе у меня уже есть хороший школьный друг. Они очень переживают за меня. А бабку мою не слушай, она уже совсем полоумная, живет в своём мире.
— Хорошо, — сказал я, — приду.
Мне не очень-то хотелось знакомиться с какой-то семьей, но, с другой стороны, это была бы хоть какая-то компания, а сегодня вечером она мне просто необходима.
— Ты же мне друг, правда? — как-то наивно и по-детски трогательно переспросила Джа.
— Ну, конечно, — ответил я, раздумывая, чего я в самом деле ожидаю от отношений с этой странной девчонкой.
— Тогда в половину восьмого, встреча у входа в общагу?
— Замётано! — подтвердил я и направился домой. Спиной я чувствовал её взгляд, наверняка она думает сейчас что-то подобное – кто я такой для неё?
***
На встречу я опоздал минут на пять, Джа не было на месте. Я еще несколько минут покрутился у подъезда общаги, пока не привлек к себе внимание бдительной бабки-вахтёрши.
— Чего это ты здесь рыщешь?
— Меня в гости пригласили, семья тут у вас одной новенькой девочки из нашего класса, — тут я с удивлением подумал, что даже ни разу не слышал фамилии Джа. Жестом показал бабке большую шевелюру над головой, — вот с такими вот черными кучерявыми волосами.
— У нас тут всяких разных полно, — по виду бабки не было ясно, поняла ли она меня, — но если они новенькие и беженцы, то второй этаж налево по коридору до конца, последняя дверь. Там малометражки для семейных студентов были, а сейчас кого не попадя селят.
— Хорошо, спасибо! – я направился к лестнице.
— Да стой ты, куда! – она шустро преградила мне путь, — Сейчас в журнал посещений фамилию, имя и отчество внесем, время визита. У меня тут не забалуешь!
Длинный коридор с обвалившейся штукатуркой и желтоватым светом одинокой лампочки навеивал депрессивные чувства. Немного засомневавшись в необходимости этого визита, я все же постучал в облезлую дверь. Открыла темноглазая женщина, высокая и худая, волосы были спрятаны под косынкой. Она ничего не сказала, лишь вопросительно посмотрела на меня.
— Извините, меня новая одноклассница пригласила. Джа. Я её сосед по парте Данила.
— Здравствуй Данила, — её взгляд потеплел, а губы чуть заметно улыбнулись. — Вот тапочки, проходи.
Я переобулся в тапки и вошёл в гостиную. Тут меня встретил уже привычный запах, только в этот раз гораздо более сильный. Ноги утонули в мягком ковре, внутри царил полумрак, окна были плотно занавешены. Женщина что-то негромко сказала на незнакомом языке, и из-за стола навстречу мне поднялся мужчина лет пятидесяти с бритой налысо головой и аккуратной черной с проседью бородкой.
— Добро пожаловать Данила, я папа Джа. Мы рады познакомиться с тобой. Садись за стол, раздели с нами ужин, — в отличии от их дочери родители говорили с каким-то едва уловимым южно-абрикосовым акцентом.
— А где же сама Джа? Она разве вам не говорила, что пригласила меня?
Оба многозначительно переглянулись, затем отец неуверенно, как непривыкший ко лжи человек, сказал:
— Джа просит извинить её. У нее возникли астобъя…. аба-стоятельства….
— Пожалуйста, покушай с нами, — умоляющим тоном сказала женщина, — а то мы тут давно одни сидим.
Я согласно кивнул. Она поставила на стол большое блюдо и, приоткрыв крышку, выпустила пар.
— Это – пилав, то есть по-вашему – плов, но вовсе не такой, как у вас, – пояснила она.
В нос ударил аппетитный запах. В рассыпчатом рисе я разглядел кусочки поджаренного мяса, изюм, еще какие-то незнакомые мне сухофрукты. Глаза постепенно стали привыкать к полумраку. Напротив располагалась стояла обычная мебельная стенка, уставленная какими-то пузатыми сосудами, вазами, букетами из сушеных цветов и трав. На дальней полке я разглядел тлеющую ароматическую палочку, вставленную в лампадку из тёмного металла. К потолку струилась тонкая струйка дыма. Мне подумалось, что как-раз это и было источником столь примечательного запаха. За дымной пеленой я разглядел портрет, с него смотрела прекрасная узколицая дева с огромными глазами. Украшенный цветными камнями железный венок из кованного металла сдерживал буйство тёмных кудрей. Угол портрета был увенчан чёрной, явно траурной лентой.
— Это… — не в силах подобрать слова, я указал пальцем в его сторону.
— Это ароматическая свеча, спасает от запаха мертвечины, — неожиданно ответил скрипучий старческий голос. Тут я заметил, что в кресле в углу гостиной был кто-то ещё. Во мраке зашевелилась аморфная фигура и я разглядел укутанную в чёрные платки старуху со сморщенным и тёмным как печёная картошка лицом.
— А на портрете — Джа. Она погибла, вернее, её убили.
— Что ты такое говоришь, мама! – вскрикнула женщина гортанным голосом и всплеснула руками с растопыренными пальцами, как будто попыталась снять с головы невидимую паутину.
— Мы очень древний и малочисленный народ, — не обратив внимания на дочь, продолжила старуха, — нас осталось всего четверо, вернее трое с половиной. Джа – наша принцесса. Она уже не живая, но и не мертвая. Чтобы перейти в другой мир ей нужны семь спутников, а восьмой станет её принцем. Тогда наша бедная Джа обретёт покой в ином царствии. К нам она прийти уже не в силах, поэтому прислала тебя, как вестника между мирами. Хочет передать, что у неё все хорошо.
Я заметил, что с морщинистого лица древней старухи на меня смотрела пара очень живых и цепких тёмно-карих глаз. Не выдержав её взгляда, я отвел взгляд на блюдо с пловом. Внезапно вместо сухофрукта я рассмотрел в нем человеческий палец с траурной каёмкой грязного ногтя, а изюм превратился в мертвых мух. Тяжелый ком подкатился к горлу. Я вскочил из-за стола, схватил в прихожей свои кроссовки и, не обуваясь, выбежал в коридор. Давясь рвотой, добежал до выхода из общежития, и едва достигнув кустов у входа, выблевал содержимое желудка. Желчная кислота противно обожгла пищевод, смахнув тягучую слюну, я стыдливо оглянулся вокруг.
—Вот ведь приличный с виду паренек, и то ж, гляди, как быстро нажрался. Куда ж эта страна катится-то?! —покачивая головой, сказала вышедшая вслед за мной бабка-вахтерша.
Выбравшись на дорожку, я обессилено присел на скамейку и натянул кроссовки.
— Ну что? Получил культурный шок? Вместе с кулинарным заодно? – раздался вблизи знакомый голос.
Джа стояла рядом со мной и со снисходительной улыбкой наблюдала за моими телодвижениями.
— Ты как? В самом деле живая? — удивленно спросил я хриплым голосом и тут же заметил, как глупо прозвучал вопрос.
Более живого человека трудно было себе представить. Модные джинсы «варёнки» очень соблазнительно обтекали девичьи бёдра, а фирменная черная футболка «Boss» прекрасно гармонировала с темной шевелюрой волос, волнительно приподнимаясь над неровностями девичьей груди. Помимо такого модного «прикида», в ней поменялось что-то ещё, она была совсем не такой Джа, как в школе.
— Поняяятно, — задумчиво протянула она, — Познакомился с моей бабкой? Так, я тебе говорила, она старый человек, уже вокруг себя шайтанов и джинов видит…. Я с ней поссорилась из-за ношения штанов, вот она меня сразу в царство мертвых определила. У нас так… По пустякам не размениваемся.
Точно! Меня поразило простое открытие — у неё были весёлые глаза и вполне раскованный шутливый тон. Всё это разом ломало мои первичные впечатления о зачуханной девочке-беженке с тяжелой душевной травмой.
— Ну что молчишь? Я угадала? Бабка сказала, что я того? Все еще не веришь мне? На! Можешь потрогать! — Джа протянула мне руку.
Я машинально взял её кисть и погладил по тыльной стороне запястья. Смуглая кожа была бархатиста и упруга, чуть надавив, я ощутил ритмичные волны пульса.
— Ну что? Пациент скорее жив, чем мёртв?
Её лицо оказалось ко мне так близко, как никогда до этого. Краем глаза я отметил влажные алые губы, стройный ряд белых зубов, озорную ямочку на щеке и шальной огонёк в тёмных зрачках. Теперь она показалась мне чертовски привлекательной и весьма необычной девицей. По сравнению с другими школьными красотками Джа была гораздо более тонкой и изящной, как редкая антикварная брошка на фоне дешёвой блестящей бижутерии.
— Ты язык проглотил? Ну не получились наши семейные посиделки, ничего не поделаешь! Какие будут альтернативные предложения? Вечер только начинается! – словно желая разбудить меня, она похлопала меня по плечу.
— Ой, извини, — я встряхнул головой в попытке избавиться от недавних переживаний, — просто все как-то неожиданно произошло. Надеюсь, твои родители не подумают обо мне ничего дурного.
— Да, не парься! Они теперь думают приблизительно то же самое!
Тут ко мне пришла простая и гениальная идея.
— Тогда, может, пойдем ко мне? Дома никого нет, есть две почти целые бутылки портвейна, балкон, магнитофон и сигареты?
Она радостно хлопнула в ладоши.
—Клёво! Айда! А что ты слушаешь?
***
На кухне я с облегчением обнаружил очередную мамину записку о том, что в холодильнике меня ждали котлетки с вермишелью, а она сегодня не придёт, поскольку подруга попросила поехать с ней на дачу, чтобы помочь привести в порядок участок…
Немедля я откупорил спрятанный портвейн и вставил в свой старый, подаренный когда-то отцом магнитофон «Акай» затертую кассету любимого «Наутилуса». Мы чокнулись стаканами, и я пригласил её на балкон.
«Ведьма или ангел, птица или зверь
Вернись, я оставлю открытым окно
И незапертой дверь», — томно запел Бутусов.
— Хорошая музыка, —одобрительно кивнула Джа.
Мы чокнулись стаканами, и я пригласил ее на балкон.
— Дарю тебе самый романтический в этом городе пейзаж! – широким жестом я указал на ряд котельных труб, изгиб большой реки, горбатый автомобильный мост, под которым среди моря из лопухов нестройными рядами расходились ржавые гаражи.
— Это прекрасно! — подыгрывая мне, воскликнула Джа, — За всю свою жизнь я едва ли видела столь чарующий ландшафт!
— Признаться, я могу вечно смотреть на него. У нас там тоже где-то отцовский гараж и гниющая машина, откуда-то из прошлой жизни.
Я снова разлил портвейн по стаканам. Мы закурили. Из-за лесистых холмов окраины поднялся красно-жёлтый диск луны.
— Видишь луну? — спросил я. — Через полчаса она выползет из-за холма и сядет на ту самую высокую трубу котельной. И ко мне в квартиру будет смотреть такой вот длинношеий лунный человек!
— А ты поэт! Я это серьёзно говорю! Никому из живущих в доме такой мысли точно не приходило! — Джа махом выпила стакан с портвейном и посмотрела на меня пристальным взглядом.
Тут я подумал, что впервые сижу с девушкой и не испытываю при этом никакого смущения и неловкости. Очередной стакан портвейна расслабил мой язык.
— Хочу ещё!
— Что ещё?
— Потрогать тебя… Снова почувствовать, что ты жива!
Джа затушила сигарету и молча стянула футболку. Я уставился на две изящные девичьи груди с тёмными, как чернослив, острыми сосками. Она присела на мои колени.
— И вовсе не обязательно трогать только руками!
Наши губы слились в поцелуе.
***
Порою то, о чем ты даже и не можешь мечтать, случается весьма неожиданным и странным образом. Слегка уставшие и расслабленные мы лежали на второпях разложенном диване. Я гладил изгиб её нагого бедра, она задумчиво смотрела в окно.
— Вот уже и твой лунный человек появился и смотрит прямо на нас! — сказала Джа.
Я же тем временем рассматривал ее профиль. Он мне казался теперь до боли знакомым и одновременно забытым, словно сон или сказка из детства.
— Джа, а сколько тебе лет? — напрямую спросил я.
— Хочешь на мне жениться? – игриво подмигнув, ответила она, — Тогда нужно немного подождать, через две недели исполнится шестнадцать.
Заметив моё смущение, она вновь стала серьёзной.
— Ну, откровенно говоря, я понимаю, почему ты спросил. Есть у меня одна необычная черта, которая порою изрядно тяготит. Так получилось, что в моём роду я та, которая получила память поколений. То, что должно бы уйти в глубину веков и кануть в забвение, всё еще живёт в моей голове. Я помню, как плоские крыши зиккуратов стали острыми пирамидами. Помню Тигр и Евфрат, Нил и коричневые спины египтян. Помню белые кудри хулигана Александра, как Ра придумал греков, а те придумали других богов, трубный рёв слонов Ганнибала, как легионы железными черепахами обошли земли у моря. Беззвучный плач пророка Исы на кресте, кривые злорадные усмешки черни на площади средневековой Флоренции, едкий дым и жгучие языка костра…. Всё это, как будто было вчера… Слишком много памяти для моего юного возраста, согласись?
Её голос был ровным и спокойным. Вдобавок ко всему мне показалась, что в комнате зазвучала какая-то тихая переливающаяся мелодия, причудливо и ненавязчиво вьющаяся вокруг моих ушей, словно превратившийся в музыку древний узорчатый орнамент.
— Когда-то очень давно, когда на Земле был только один народ, моя семья жила во дворце, который располагался посреди бескрайней пустыни. Там был оазис с ключом кристальной воды, сладкой, как лесная малина и непорочная девственность. Несколько зеленых рядов финиковых пальм кольцами окружали дворцовые постройки. Семь ветровых башен вздымались над ними. Самая низкая была чуть выше пальм и в прохладный месяц аддару она направляла в глубины дворца потоки тёплого пустынного воздуха. Но в разные времена года веют свои ветра, и для каждого была воздвигнута башня. Вторая была размером с тополь, и мы называли её тополиной. Третья – ласточкина, она достигала высоты полёта ласточки. Четвёртая – голубиная. Пятая – соколья. Шестая терялась в облаках, поэтому она была облачной. Вершины седьмой не было видно. В самый жаркий месяц улулу, когда солнце плавит песок так, что невозможно ступить на него ногой, небесная башня дарила нам прохладный и чистый воздух незримых вершин. Ночами, сидя у ее основания, я слышала песни звёзд, шёпот вселенной, как Всевышний, бормоча под нос, почесывает свою белую и длинную, как вечность, бороду. А еще мы верили в то, что если у тебя есть мечта или сокровенное желание, то нужно выбрать соразмерную тому башню и прошептать желаемое, дабы та донесла его до нужного уха. Однажды, когда у меня появилась мечта, я подошла к каменным устам небесной башни….
Размеренное повествование на фоне меланхоличной мелодии усыпили меня. Последние слова доносились сквозь пелену сна. Подпитанные новыми впечатлениями сновидения рисовали невероятные картины. Я видел караваны, боевых слонов, воинов с блестящими медью щитами, загадочные храмы и мудрого седобородого старца, в фантазии которого расположилась наша маленькая вселенная рядом с бесчисленными количеством других многообразных и непостижимых уму крупиц мироздания.
Звон ключей и негромкий лязг дверного звонка пробудили меня. Бледные утренние сумерки робко заползали в окно. Пришла мама. Я слышал, как она тихонько, стараясь не шуметь, сняла туфли и прошла в ванную. Я пугливо посмотрел на другую половинку дивана. Она пустовала, белая простынь сбилась гармошкой, а на подушке не осталось ни вмятины. Наверняка, Джа ушла этой ночью, предусмотрительно избавив меня от смущенных утренних диалогов и знакомства с моей родительницей. «Только не забыть выкинуть пустые бутылки из-под портвейна» — подумал я и снова провалился в сон.
Мотив сновидений неожиданно поменялся. Передо мной возникла Оксана Лебедева, она была нагой и, как мне казалось, нетрезвой. Взволнованная девушка прерывисто жестикулировала, отчего колыхалась её большая соблазнительная грудь. «Даня, — воскликнула она, — ты всегда был хорошим парнем, а я вела себя как настоящая свинья. Ты прости меня, если можешь!» Лебедева вплотную подошла ко мне, и не дотянувшись до губ, поцеловала в шею. Затем её губы спустились к моей груди, животу, еще ниже. Где-то в паху я почувствовал, как наливается горячий огненный шар. «Возьми меня, Даня!» — Ксюха повернулась ко мне спиной, выгнулась, как кошка, в срамной позе. Я увидел осиную талию и две сочные, гладкие, как зрелые дыни, ягодицы. Напряжение внизу живота многократно возросло, отчего я уже наполовину проснулся и, не выдержав позыва, сделал несколько конвульсивных движений рукой. Скопившийся жар выплеснулся наружу. Затем снова впал в бездну без сновидений. В семь утра меня разбудил будильник. Я поспешил под душ, затолкал в себя несколько ложек склизкой овсянки и засобирался в школу.
— У тебя все нормально, Данечка? — скользнув по мне виноватым заспанным взглядом, спросила мать.
— Да не то слово, мама. Всегда не любил школу, а теперь грустно, что всё скоро закончится…
Про себя подумал, что мир сна и яви каким-то непостижимыми образом сплёлся и перепутался в моей голове. При этом мне совсем не хотелось разделять одно от другого….
***
— Что же вы не жалеете своих родителей, ребята! — вместо обычного приветствия обратилась к классу Раиса Петровна. На классную руководительницу было трудно смотреть без сострадания, она обвела класс отрешенным взглядом красных от лопнувших капилляров глаз.
— А что случилось то? — переспросил кто-то с задних рядов.
Класснуха откупорила флакончик, пустив по классу резкий валокардиновый запах.
— Оксаночка — это наше солнышко, такая приветливая и улыбчивая девочка, я помню её с третьего класса, одета всегда опрятно, с иголочки, как куколка, полноценная семья, в полном достатке…. — сумбурно и как-то по-бабьему запричитала она.
— С балкона девятого этажа этой ночью она сиганула, — негромко сказала Степашина, — Весь вечер у неё сидели, она радостная и довольная жизнью была. С утра участковый в школе. Говорит, что в алкоголе крови не найдено, а в желудке полно таблеток от депрессии. Вот так….
Все, кто в последний вечер были на вечеринке у Лебедевой, остались на дознание с милиционером, другая часть класса была распущена по домам. Я снова сидел в трамвае с молчаливой Джа. Уже перед нашей остановкой она легонько коснулась моей руки и спросила:
— Тебе жалко Оксану?
Я помедлил с ответом.
—Вот мне— нет. Она сама никого никогда не жалела, – ответила она сама на свой вопрос.
—А мне – да. Всё же она была симпатичной девчонкой, пусть порою и со сложным характером, — сказал я.
— Просто я – злая, а ты – хороший! — печально улыбнулась Джа, —Ну что зависнем сегодня у тебя? На твоем самом романтичном в мире балконе? – она многообещающе подмигнула.
—Сегодня, к сожалению, не получится, мать в какие-то веки решила вовремя прийти домой.
— Ну ладно, тогда пока, — она повернулась ко мне спиной и зашагала прочь. Мне вдруг стало обидно, что она так легко и просто согласилась не встречаться сегодня.
—Стой, Джа! Сегодня еще теплый вечер. Давай зависнем в горпарке. Там тоже классно, скамейки у пруда.
— Замётано! – также легко согласилась она, — Я, кажется, даже знаю, о каком месте ты говоришь. Можешь не встречать меня. Приду сама в восемь.
Дома я немного засомневался в скоропалительности своего решения – Горпарк по праву считался одним из самых гопнических районов города. Хоть и говорили, что по какому-то неписанному закону хулиганы не трогали парней, гуляющих с девушками, но тем не менее это не особо придавало мне уверенности. Затем я внутренне посмеялся над своим малодушием – уж если хочешь гулять с девчонкой, то в критической ситуации нужно быть готовым постоять за себя. И за неё. По дороге я захотел купить бутылку недорогого полусладкого шампанского или хотя бы сухого вина, но скудные финансовые обстоятельства продиктовали свои условия – денег как раз хватило на две бутылки крепленого пива «Охота». К счастью, Джа, казалась мне вовсе не капризной особой с претензиями, как, например, Оксана. Какой была Оксана….
Джа вновь заставила себя ждать, а затем явилась в длинном белом платье, стройная и величественная, как принцесса из сказки. Такая едва ли могла остаться незамеченной.
— Ты с ума сошла? Надевать сюда такое?! — воскликнул я и тут же понял, что это худшее из того, что можно было сказать.
— Прости, — виновато ответила она, — Очень хотела понравиться тебе, к тому же скоро холода. Про платья на улице в ваших широтах придётся забыть надолго.
— Оно тебе идёт! — я неловко попытался исправиться. Захотелось придумать какой-то вычурный изысканный комплимент, но отяжелевшая от пива голова работала плохо. Вечер не задался. Мы какое время молча пригубливали наши бутылки и следили за игрой воды и лунного света. Затем я потянулся в карман за мятой пачкой «Магны».
— Оставь, у меня есть кое-что своё, — Джа выудила из сумочки длинную коричневатую сигарету. Я услужливо щёлкнул зажигалкой. От сигареты пошёл пряный горьковатый запах. Она глубоко затянулась и протянула её мне. Вдыхаемый дым обжег гортань, я, закашляв, сразу выпустил его.
— Эээ, так неправильно. Смотри! — она вновь взяла затянулась, замерла на добрую минуту и выдохнула облачко дыма.
Я повторил вслед за ней. Лавка неожиданно покачнулась подо мной, как лодка от набежавшей волны. С необычайным сильным всплеском в гладь пруда упал зрелый каштан, разбежавшаяся от него волна разметала лунную дорожку на разлетевшиеся по парку искры.
— Вот это приход! — улыбнулась Джа, наблюдая, как я скрюченными пальцами схватился за спинку скамейки.
Совсем рядом, кидая блики голубой сирены, проехал патрульный милицейский «бобик».
Немного обождав, она затянулась еще раз, внезапно поднялась и затоптала бычок сигареты.
— Сегодня мне надо раньше домой, родители ждут.
— Может еще погуляем?
— Нет, лучше не провожай меня.
— Ну хотя бы до ворот парка! — взмолился я.
Мне подумалось, что, наверное, я наскучил ей своей компанией. Стало как-то не по себе. Захотелось что-то придумать. Утащить бы её в какой-нибудь клуб, на концерт или даже на худой конец приличное кафе, но мои скромные возможности были исчерпаны. Поникши головой, я брел с ней рядом и допивал бутылку с остатками мерзкого теплого пойла.
— Эй братишка, нам на пивко не подкинешь? – спросил чей-то вкрадчивый голос у самого выхода из парка.
Я посмотрел в его сторону и увидел на скамейке силуэты трех парней и красные точки сигарет.
— Деньги бы мне самому пригодились! – откровенно ответил я и решил, что в любом случае не дам слабину у неё на глазах.
—А чо ты так дерзко отвечаешь?
— А кто спрашивает?
— Чевооо? – один из них стал приподниматься со скамейки.
Я выплеснул остаток пива из бутылки и перехватил ее за горлышко, твёрдо намерившись расколоть её обо асфальт и направить стеклянную «розочку» в горло тому, кто сделает первый шаг в мою сторону.
— Митяй оставь его! – один из сидящих на лавочке потянул своего приятеля обратно, — Не видишь, это какой-то бешеный укурок с обдолбаными глазами?
— А ты смелый! – у ворот парка она неожиданно притянула меня к себе и как-то по-матерински чмокнула меня в лоб, затем развернулась и пошагала прочь. Провожая взглядом белое, тающее в сумерках пятно белого платья, я отчаянно крикнул ей вслед:
— Постой! Может сходим в гараж? В нашем распоряжении целый гараж с мягкими сидениями в машине, может, я включу радио!
Белое пятно на минутку замерло, затем вновь приблизилось ко мне.
— Ты совсем не о том думаешь! Наши судьбы уже переплетены, но судьба только ветер, а действие — парус! Сделай, что надо, и у нас впереди — вечность. Вот тебе небольшой подарок, — она вложила мне в руку похожую на кольцо металлическую штучку.
Провожая её взглядом, я втянул ноздрями осенний воздух в надежде распознать пряный аромат Джа. Где-то в слизистой глубине живота, меж лиловых изгибов кишечника зародилось новое, тревожное и незнакомое чувство, оно внезапно поднялось и с влажным липким холодом осело на горячем сердце, плотно и надолго, как жаба на камне. Мной овладел смертельный страх потери. Потеря Джа грозила жуткой и бессмысленной пустотой, лишающей жизнь всякого смысла. В жёлтом свете фонарного столба я рассмотрел кольцо — оно оказалось обычной металлической гайкой с резьбой.
***
В школе на меня обрушился водоворот событий. Математичка опаздывала, и в класс влетел Димка Быстров из «десятого а», без всяких предисловий поделился горячей новостью: «Шаолинь повесился в спортзале».
— Да, скорее, он даже не повесился, — глаза Быстрова возбужденно блестели. — Короче, я захожу с утра первый, а он в волейбольной сетке запутался и висит, как паук в собственной паутине, рожа цвета баклажана, моргалы выпучил так, что даже узкоглазие прошло, изо рта слюни висят. Всё ночь, наверное, синячил в своей бендежке, вот и карачун наступил!
— А может и помог кто, — вдруг сказала Степашина, — Этот упырь меня к себе в его сраную бендежку приглашал. Девки рассказывали, что за пятёрку просил их трусики при нем снимать и дарить ему. Все знали, но никто не говорил…
Вечером в квартире раздался протяжный телефонный звонок, мать Мезенцева обзванивала весь класс и осипшим от волнения голосом сообщала, что Ромочка уже третий день не приходит домой, что до этого они с сыном страшно, как никогда, поругались, и вот теперь она третий вечер в лошадиных дозах пьёт таблетки и обзванивает всех знакомых на предмет, не знает ли кто, где он пропадает.
Следующим утром я сам стал свидетелем трагического происшествия. Раиса Петровна, ехавшая со мной в трамвае, зазевалась и выскочила на остановке в уже закрывающиеся двери, поскользнулась на подмерзшем утренним гололёде, угодив прямо под железные колёса трогающегося вагона. До меня донёсся только вой бабьих голосов и железный визг тормозящего трамвая. Я видел округлившиеся от ужаса глаза молоденькой вагоновожатой, и как мужики, стянув куртки, прикрывали останки нашей класснухи. Тонкий, выпавший ночью снег окропили вишнёво-красные пятна.
Спустя сутки пришла страшная новость, что труп Ромки Мезенцева обнаружили на дне заброшенного карьера на окраине города. Лицо до неузнаваемости было обглодано бездомными собаками. При опознании его мать упала в обморок и затем попала в больницу с подозрением на инсульт. По району поползли какие-то нехорошие слухи, с наступлением сумерек встревоженные родители загоняли домой играющую во дворах детвору, бабки у подъезда перешёптывалась о чем-то тайном и жутком, встречая косыми подозрительными взглядами незнакомых прохожих. Высокий и протяжный, похожий на детский плач вой доносился с лесистых холмов у окраины. И непонятно было, выли ли это волки или осатаневшие от цепной жизни дворовые собаки. Я ложился спать глубоко за полночь, обнимал мягкую подушку и натягивал на голову одело, словно желая спрятаться от опостылевшей реальности. Но сон не приходил. После многочасового бдения, мне казалось, что вой издавался уже откуда изнутри, из меня самого. Мне хотелось выбежать на балкон и самому заскулить жалобным протяжным воем, выпуская из себя накопившееся одиночество, тоску и злобу, ненависть к жизни, которая лишь на краткий момент сделала меня счастливым и обманула, цинично и нагло, как какой-то напёрсточник на вокзале.
Директриса Зарема Львовна, словно желая преодолеть незримое, зависшее над нами проклятье, расформировала класс и раскидала нас по параллельным. Я оказался среди мало знакомых мне «вэшек». Сел, как и раньше, один за заднюю парту и осмотрелся в поиске черных кудрей. Безуспешно. Заглядывал к «ашкам» и «бэшкам», но не нашёл её и среди них. Часами стоял на той злополучной остановке, пропуская десятки трамваев, ждал на Садовой и несколько вечеров тёрся у общежития. В слезливом пьяном забытьи слушал затертую кассету «Наутилуса» про то, как «я хочу быть с тобой». Курил копеечную «Астру», от которой желтели пальцы и зубы. В мыслях умолял Джа прийти ко мне, хотя бы во сне. Думал о последнем прыжке с горбатого моста. Зима постепенно вступила в свои права, город покрылся грязноватой коркой снега, стало рано темнеть, уже третий день не приходила мама….
***
Луна снова дразнила круглыми боками, а от мысли, что мне предстоит очередной одинокий вечер в квартире, становилось до невозможности тошно. Внезапно пришла идея сходить в Горпарк.
Края пруда подёрнулись коркой льда, а лунный свет, как и прежде, отражался от водной глади. Гуляя по берегу, я покосился на знакомую скамейку и распознал две сидящие ко мне спиной фигуры. Поверх белого платья девушки пузырился бесформенный пуховик, над которым раскидистым шатром разлетелись чёрный кудри. Второго я тоже узнал, судя по его ухваткам, это был школьный «Казанова» Серёга Хотиненко. Он явно рассказывал ей что-то очень забавное, отчего её узкие плечи подрагивали, как от смеха. Подобно изваянию я замер в бездвижной позе. До меня донеслись обрывки слов. Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что это была именно она. Порыв ветра принёс знакомый пряный запах и мелодичный смех. Затем Серега что-то прошептал ей на ухо и обнял её за талию, а она податливо прильнула к нему, их головы сблизились.
У берега я нащупал гладкий увесистый камень. В несколько прыжков преодолел расстояние до скамейки и, размахнувшись, вплющил его в затылок Хотиненко. Он медленно сполз на землю, растянувшись, уставился вверх распахнутыми глазами. Я вновь опустил булыжник прямо между глаз, раздался мокрый хлюпающий звук. Я ударил снова, затем, войдя в раж, бил ещё и ещё, пока лицо не превратилось в плоский блин. Чуть остыв, посмотрел на неё. Джа спокойно наблюдала за случившимся.
— Уже шесть? — спросил я её.
— Нет, сейчас уже все семь! — чуть слышно ответила она.
— Зачем ты это делаешь со мной! — я отбросил булыжник и схватил ее за руку.
— Я делаю это для нас! — свободной рукой она слегка оттолкнула меня, освободившись от моей хватки, чуть отступила в сторону. — Мы скоро встретимся! В совсем другом мире!
Я снова перехватил её руку, однако очертания девушки внезапно потеряли четкость и стали растворяться в лунном свете. Пару минут я стоял в полной растерянности, пока не обнаружил, что вместо её руки держу ветвь плакучей ивы. Труп Хотиненко оставался вполне реальным. У расплющенной головы натекла тёмная лужа. Опасливо осмотревшись, я не заметил случайных свидетелей. Подумал, не стоит ли оттащить его до прибрежных кустов и закидать опавшей листвой. Затем отрешённо махнул рукой и, чуть покачиваясь, побрёл к выходу из парка. Будь что будет! Мне было абсолютно наплевать на то, какие последствия повлечёт за собой мой ужасный поступок. Моё будущее уже не интересовало меня. Так же, как и само моё бытие в этом обрыдлевшем мире. Ноги сами привели меня к подъезду дома. Прямо у входа припарковалась чёрная «Волга». Из авто навстречу мне вышла два человека – женщина средних лет в неброском сером плаще и седоволосый мужчина в форме майора милиции. «Так быстро!» — удивился я. «Удрать?!» — мелькнула в голове паническая мысль, но я не почувствовал в себе ни прыти, ни страха, необходимых для бегства.
— Вы Данила Крылов? — спросила женщина.
Я молча кивнул в ответ.
— Откуда возвращаетесь?
— Из парка, — автоматически ответил я и тут же пожалел.
— Меня зовут Ольга Владимировна — я профессор кафедры психологии высшей школы милиции, а это – майор Олег Петрович Крутиков. Фамилия тебе знакома, он папа Вити. Глаза майора сверкнули нехорошим злым огоньком.
— Вам придётся проехать с нами, — сухо сказала она.
— А это на всякий случай, привыкай, — на моих запястьях щелкнула холодная сталь наручников, и майор, схватив меня за шею, больно сдавил ручищей и втолкнул на заднее сиденье.
Едва мы отъехали, в салоне захрипела рация.
«Всем патрульным расчетам проследовать в район горпарка и задерживать всех подозрительных в прилегающих районах. Обнаружен труп молодого мужчины со следами насильственной смерти, следственная группа выехала на место».
— В парке, говоришь, гулял? — исполненный ненависти взгляд ожёг меня через зеркало заднего вида, — Что молчишь, тварь?!
Затем, обращаясь к ней и играя желваками:
— Может при попытке к бегству его кончить?
— Понимаю Ваши чувства, но такой подход одобрить не могу. Следствие нужно довести до конца.
— Что ж доведём! — он резко ударил по газам так, что меня вдавило в сиденье, а голова мотнулась назад так, что хрустнуло в шее.
***
— Ты хоть осознал, Данила, что никогда не увидишь мать? — Ольга Владимировна подвинула ко мне стакан со сладким чаем и внимательно посмотрела в глаза. — Не ел давно?
Я молча отвел взгляд на бугристую стену милицейского кабинета, окрашенную в казенный коричневый цвет. Она поставила передо мной тарелку с двумя бутербродами с заветренным подсохшим сыром. Какое-то время наблюдала, как я жадно жую. Затем продолжила.
— Мне больно говорить такое, но раз ты не в курсе. Твоя мама была в вашем гараже, она была там не одна, с ней находился мужчина. Кто-то три дня назад подкрался и запер их, закрыв снаружи железные ворота. Ночи сейчас стоят холодные, место нелюдное. Помощи не докричишься. Утром они каким-то образом завели мотор машины, выхлопной газ токсичен, он, наверное, избавил их от мук.
«Семь», — подумал я, — или уже восемь? Считать ли маму и её неизвестного спутника?»
На секунду откуда-то из глубин детской памяти всплыла забытая картинка — новая, пахнущая заводским лаком машина скользит по вечернему серпантину, за окнами малиновое солнце уже наполовину окунулось в море. Теплый южный ветер треплет острые верхушки кипарисов. За рулем красивый папа, из-под кепки выбиваются русые кудри, а веселая молодая мама, не переставая, смеется над его шутками. Вот в окно машины залетел светлячок, мама поймала его в ладони, а отец притормозил в тени скалы, чтобы я смог рассмотреть его огонёк. Мы делим на троих бескрайнее как море счастье…
Вместо желтовато-зеленого фонарика светлячка из детства, меня вновь окатил беспощадно яркий свет настольной лампы. Вынырнув из глубин наивной ностальгии, я заморгал мокрыми ресницами. Реальность острой, режущей болью, словно лезвие, резанула по сердцу. В этом мире не осталось никого, кто хотел бы заключить меня в объятья, взъерошить на голове волосы, коснуться лица губами. Теперь я один. Единственный оставшийся из тех «счастливых троих». Чувство жалости к себе самому расперло грудь и вырвалось наружу через скуксившийся рот вместе с чаем, с пузырями слюны и неразжёванными кусками бутербродов, с конвульсивными приступами беззащитного детского плача.
Она терпеливо сидела и ждала, когда затихнут рыдания. Затем тихо щёлкнула кнопкой диктофона, и я рассказал всё…
***
— Вот, — майор Крутиков кинул на стол пластиковый пакет и глубоко, до сухого искристого треска затянулся сигаретой, — изъятые вещдоки. Это, — он выудил наружу длинный железный ключ, — от гаражных ворот, был в правом кармане его куртки, это, — он встряхнул пузырек с таблетками, — реланиум, тут даже не хватает приблизительно столько, сколько у Лебедевой в желудке нашли. В то утро он помогал физруку накачивать мячи. Вблизи карьера его видели с Мезенцевым. С Раисой Петровной из одной двери вагона выходил, в парке тем вечером гулял… В общем лично для меня всё предельно ясно. Ах да, чуть самое главное не забыл! На секунду замолчав, он снова погонял тугие шары желваков на впавших щеках, затем достал железную гайку, — Эта штучка регулирует натяжение тормозного тросика на мокике «Ямаха», а вот если её нет, то и натяжение отсутствует вовсе, на любом повороте запросто вылетаешь на встречку…
Прикурив новую сигарету от еще недокуренной, он вопросительно посмотрел на Ольгу Владимировну.
— Что он там Вам наплёл? Какая-то новенькая из класса его подзуживала или помогала? Какая-то полоумная черноволосая беженка с горных окраин, где зреет урюк?
— Не хочу грузить Вас терминами, — она тоже потянулась за сигаретой, — Тут мы явно имеем дело с патологическим расстройством психики, у людей с заболеваниями такого плана осознание личности и психонормы размыты, а фантазия настолько богата, что выплёскивается за грани привычной обывательской реальности. Они так ярко и детально рассказывают про каких-то персонажей или даже целые миры, что порою трудно им не поверить. После таких рассказов нередко ловлю себя на мысли, что сама уже сомневаюсь, чей мир более реален — их или наш. Не само ли наше убогое и несправедливое бытие — продукт больного воображения. У Вас не было таких мыслей?
— Нет, — сухо парировал майор, — Имею дело с вполне реальными трупами. И Витю я себе обратно уже никак не нафантазирую.
— Простите, — понимающе кивнула она, — Версию с новенькой девочкой мы конечно же проверили. Ни в школьных документах она никак не проходит, ни среди класса про неё никто не слышал. В общежитие в последнее время не была официально зарегистрирована никакая семья беженцев.
— Что теперь? Полгода-год в дурке? Затем с желтой справкой на свободу?
— Увы, не могу исключить такого развития событий.
— А мне лично всё же очень хочется исключить! — майор воткнул сигарету в переполненную пепельницу и стремительно покинул кабинет.
***
Сквозь мутное зарешеченное стекло одиночной камеры виднелся силуэт знакомой трубы котельной. Круглый диск луны осторожно выглянул из-за лесистого холма окраины и медленно покатился сквозь рваные тряпки облаков. Застыв на длинной шее трубы, он превратился в долговязого круглолицего великана. Чуть пригнувшись, он тут же принялся неотрывно таращиться в тюремное окно. Ноздрей коснулся знакомый пряный запах. От ощущения, что она может незримо находиться где-то рядом со мной, учащенно забилось сердце. Память всколыхнули события самой странной ночи в моей жизни. Волнуясь, я зажмурил глаза и произнёс один, может быть, очень запоздалый меня вопрос:
— Скажи, Джа, а что ты тогда попросила для себя, у основания самой высокой поднебесной башни?
В одиночной камере повисла тишина, затем послышались чьи-то тяжелые шаги в коридоре, в двери заворошился ключ. Щёлкнула пружина замка, и на несколько секунд снова воцарилась тишина.
— Разве ты еще не понял? — чуть слышно ответил знакомый голос, — Быть с тобой вечность!
***
Майор Крутиков взвесил кистью руки тяжесть резиновой дубинки, затем стараясь не лязгать замком, отворил железную дверь одиночки, на мгновенье застыл в проёме двери.
Камера была пуста, оконное стекло расползлось паутиной трещин, а сквозь толстые, ровные прутья решетки в помещенье смотрела необыкновенно большая круглая луна. Не поверив своим глазам, он нервно выругался, напружинил ноги, несколько раз тревожно обернулся, засуетился, как кот, внезапно потерявший пойманную мышь, заглянул под железную койку, зачем-то приподнял матрас, несколько раз щелкнул неработающим включателем. Затем, к своему великому удивлению, увидел в окне, как высокая и толстая труба котельной искривилась в змеином броске и обхватила луну губами кирпичного рта. Медленно и верно, как змея-анаконда, она, раздаваясь шеей, заглатывала свою непомерных размеров жертву. Диск луны таял, стремительно превращаясь в убывающий месяц. Его охватило паническое животное ощущение, что со временем и пространством происходят какие-то ужасные, апокалиптические трансформации. Майор конвульсивно попытался уцепиться за остатки логического, рушащегося на его глазах мироздания. Что это может быть? Землетрясение? Бомба? Взрыв на АЭС? Меняются полюса Земли? Или от напряжения лопнул сосуд в башке, и агонизирующий мозг дарит последние глюки? В нос внезапно ударил резкий запах каких-то восточных благовоний. Вскоре лунный свет полностью исчез в каменном брюхе трубы, погасли уличные фонари. Кромешная тьма, как желудочный сок, переваривала реальность, сглаживала резкие очертания крыш в окне, крадя дыхание из груди и остатки трезвого сознания. Пол стал уходить из-под черных милицейских ботинок, на улице пронзительно заистерила автосигнализация, заскулили охваченные безумным ужасом собаки. Ему почудилось, что прожорливая труба, превратившись в какой-то безумный, вселенского масштаба пылесос, уже засасывает в ненасытное брюхо весь город, пустыри и лесистые холмы окраин, всё мироздание. Майор извлёк из кобуры свой табельный «Макаров», снял с предохранителя и нащупал губами ствол.